Собака г-на Бломберга
Собака г-на Бломберга
Юмористический рассказ Сигурда.
Перевод со шведского В. Смирнова
——————————————————————————
Собака г-на Бломберга, Геденстьерна Альфред, Год: 1899
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Господин Бломберг был агентом.
Вообще по занятиям человека на сем свете можно хоть чуточку заключать об его социальном положении и некоторых других подробностях, так, например, если это лицо доктор, то всегда смело можно предполагать, что он образован до некоторой степени, пастор не охотно дерется на ярмарках, а торговец деревянными ногами пускай следует правилу не предлагать своего товара состоящему на службе офицеру.
Но что такое ‘агент’?
Он может быть изящным господином, а может также быть и пугалом, он может в час зарабатывать пять тысяч крон, и существуют агенты, не зарабатывающие пяти сот в течение десяти деть. За одних агентов ты с удовольствием выдал бы замуж свою дочку, а за других ты бы не советовал выходить и своей служанке. У одного агента может быть каменный дом, а другой не имеет и чистой рубашки. Агент может быть гласным, а может быть и вором, впрочем, я знаю агентов, которые в одно время и то, и другое.
Агент нечто неопределенное. Вообще люди сближаются с лицами, занимающимися одной с ними профессией, им приятно бывать с коллегами, они с удовольствием проводят время в обществе своих товарищей, агент же смотрит на других агентов так, как получившая отставку невеста глядит на мать своего жениха, который некогда был любимым сыпком старухи.
Г-н Бломберг был довольно элегантным человеком, работой ему удалось проложить себе дорогу в свете. В данное время он испытывал благородную потребность сердца — ему хотелось кого-нибудь полюбить, к кому-нибудь привязаться.
Вести общественную жизнь г-ну Бломбергу не позволял недостаток свободного времени. Для женитьбы у него не хватало средств. Быть знакомым с другими агентами ему препятствовала зависть, которую возбуждало их общее ремесло. Свободный и дешевый брак противоречил его моральным принципам.
Г-н Бломберг купил себе красивую легавую собаку, желая иметь живое существо, к которому он мог бы привязаться, г-н Бломберг ведь был довольно одиноким. Человек — общественное животное. Когда после трудов и работы он возвращается к себе, то ему приятно находить следы деятельности и привычек дорогого ему существа.
В этом отношении молодая легавая собака Тирас была вполне компетентной: она сумела удовлетворять этой потребности своего хозяина. На следующий день после того, как они поселились вместе, г-н Бломберг отправился к торговцам с образчиками лучшего сорта кофе и в продолжение часа с четвертью его не было дома. Возвратясь назад, он нашел местожительство довольно жилым. Мешочки с голландской овсяной мукой были перекусаны и валялись в углу, а наполнявшее их дорогое вещество лежало на ковре перед диваном. От колотого же сконского сахару [Сконэ — шведская провинция] не оставалось даже столько, сколько можно было бы зажать в прессе, который употребляется для запечатывания писем, лучшее кресло г-на Бломберга, обитое толстым плисом, было теперь покрыто лохмотьями и казалось довольно подержанным.
Пока он стоял с недоумением на лице, желая вникнуть в суть дела, вдруг он поехал по полу к самому дивану, где без всякого содействия с его стороны г-н Бломберг отправился на покой, ударив, левый висок об край стола. Он, оказалось, наступил на превосходный обыкновенный и мыший горох из Естергетланда [Естергетланд —название одной шведской провинции], который у него был для образчика. Посреди ковра с опорожненной чернильницей в своем маленьком розовом ротике лежал умный Тирас и смотрел на господина кроткими, исполненными преданности глазами, вилял своим пышным хвостом и казался вообще таким милым и ласковым, что, по моему мнению, экстраординарный нотариус в гётеборгском [Гётеборг — город в Швеции] его королевского величества государственном надворном суде вряд ли сумел бы значительно почтительнее и ласковее глядеть на родную дочь президента.
Чувство-же одиночества, которое г-н Бломберг испытывал по временам, совершенно исчезло, когда на одной прогулке за город Тирас, в порыве юношеской игривости, закусил до смерти двух овец и его хозяина неожиданно окружило семеро почтенных поселян с вилами и косами в руках — поселян, собравшихся, как могло показаться, лишить его жизни.
Г-н Бломберг намеревался однажды утром покончить дело с розничным торговцем Петерсоном, которому он хотел продать две тысячи килограммов кофе. Тирас очень любил становиться на задние лады, а передними прислоняться к забору судьи Миссерлинга, который только что его выкрасил масляной краской. Вдруг Тирас пробирается между ногами г-д Бломберга и Петерсона в залу последнего и кладет свои выпачканные краской лапы на роскошный светлый диван г-жи Петерсон. Продажи кофе на этот раз не состоялось, а когда г. Бломберг и Тирас пришли несколько времени спустя, то лавочный мальчики сказал, что хозяин в деревне.
Возвратясь домой, г-п Бломберг сел и призадумался. Педагогика принадлежала к числу тех наук, которые он наименее изучил и. поэтому, г-н Бломберг стал сомневаться в том, что его знания по этому предмету окажутся достаточными для воспитания собаки.
Он поместил на месяц Тираса на хлеба к леснику, который знал толк в собаках и взялся за эго время так воспитать Тираса, что он, благодаря своему примерному повиновению и добрым нравам, сделается украшением всего собачьего рода. Г-н Бломберг пригласил обойщика для обивки мебели, а столяр целые полтора дня, лежа на полу, соскабливал пятна.
Два раза в неделю г-н Бломберг посещал жилище лесника, чтобы следить за воспитанием Тираса. Если мне не упомянуть о том, что он получил счет, в котором значился баран и шестнадцать кур, так как их жизненную искру в порыве юношеской веселости загасил Тирас, то все, по-видимому, обещало самое лучшее.
Однажды, в теплый летний вечер, г. Бломберг посетил своего любимца: его друга и учителя-лесника, не было дома. Красивая девятнадцатилетняя дочь хозяина — Ханна, сидела на скамейке перед избой и вязала чулок маленькому брату, а свой взор — эту пару дивных карих глаз— она благосклонно направила на лежащего у ее ноги Тираса, который углубился в анатомические исследования ребра давно скончавшейся коровы.
Г. Бломберг сел на скамейку рядом с девушкой, было бы подлой клеветой утверждать, что он смущал душу кому-нибудь эротическими бреднями. Он был учтивым и скромным человеком, самое большое, что г-н Бломберг себе позволял, это — немножко потрепать по подбородку кельнершу, но ему бы никогда не пришло в голову отправиться в деревню дурачить дочерей тамошних исконных жителей.
Даже, если бы он и был способен на это, то и тогда бы он даром сжег свои уголья, так как девушка была невинной, она решила пока продолжать себе свое занятие.
Да и при совершенно других условиях ее положение не могло бы быть опасным: у окна сидела мать и присматривала за ними.
Но все это не было известию рыбаку Андерсу, любившему Ханну больше своей жизни, он как раз тогда возвращался с сетями на плечах с берега. Андерс заметил, что его дорогая сидит среди вечерней тиши на расстоянии шести дюймов от красивого господина.
Я не знаю почему, но, всякий раз, когда мне в молодости приходилось видеть, что какая-нибудь из нравящихся мне девушек так сидит с более смелыми, красивым и более высокопоставленным человеком, чем я, то мне становилось немного грустно.
Со страшными мучениями ревности в своем сравнительно неиспорченном сердце подкрался рыбак Андерс к Блумбергу и Ханне, он старался при помощи своих барабанных перепонок уловить и определить род их взаимных отношений.
Бесспорно, не желая защищать его поступка, я должен, однако, напомнить, что в любви, как на войне, все средства признаются дозволительными.
Тут сказал г-н Бломберг самым нежным голосом приблизительно следующее:
— Мое дорогое дитя! Ты так любишь меня! На следующей неделе я возьму тебя к себе домой, в город, и…
Слыша такие слова, рыбак Андерс поднял всю руку с сетью и двинул ее по направлению к Бломбергу. Тут агент, увидев с полдюжины солнцев и несколько мер звезд и фейерверков, со стоном, не произнеся больше ни одного слова, упал. (К сети были прикреплены грузила-мешочки, наполненные мелкими камешками).
У рыбака Андерса было во всяком случае честное сердце: он, узнав, что Бломберг говорил все это Тирасу, отправился в больницу к г-ну Б.томбергу и просил и его не гневаться.
Бломберг приобрел в городе очень дурную славу: миссионерское общество послало ему увещательную грамоту: ‘Вернись с дороги распутства!’ — дамы, принадлежавшие к обществу труда, молились за него, а старый дядя в исполненном горечем письме объяснил, что он завещал свое состояние одной школе рукоделия для маленьких девочек, не желая своими средствами содействовать, развратному образу жизни человека, который в деревенских избах дерется из-за прислуги.
Г-н Бломберг, удрученный столькими бедствиями, удалился в деревню и поселился нахлебником в приличном крестьянском семействе, в котором все дочери были замужем.
Тирас был, разумеется, с ним.
Бломберг, избегая всего человечества, хотел в своей собаке найти себе единственную компанию. Бломберг избегал всех людей, за исключением, конечно, розничных торговцев. В один прекрасный день он предпринял прогулку. Тирас вдруг перепрыгнул забор, очутился на одном дворе, где были три других собаки, здесь же находился помещик со своими домашними, которые распивали кофе, вязали чулки и играли в крокет.
Бломберг свистнул Тираса, но он принадлежал к числу непослушных.
— Войдите, пожалуйста, — крикнул помещик.
Бломберг не имел никакого желания войти, но, чтобы увести собаку, он вынужден был ь согласиться. Его там встретили дружелюбно, угостили кофеем, коньяком и игрой на фортепиано, его приласкала пожилая, с веснушками свояченица помещика, Бломберга попотчивали и порядочным ужином — угрем и ухой. Эти люди, показавшиеся агенту приторными и навязчивыми, не понравились ему, но лишь стоило его собаке вырваться на свободу, как она мчалась туда. Затем повторялось одно и то же. Однажды Бломберг оставил Тираса там целых два дня. Помещик же телефонировал ему:
‘Приходи к нам за своей собакой, которая разрывает все клумбы в саду. За одно ты услышишь немного новую музыку, — свояченица достала новые ноты’.
Что же оставалось ему делать?
Когда Бломберг пришел к ним, они налили ему очень много ‘тодди’ [тодди — очень популярный в Швеции и Финляндии напиток. Он приготовляется из кипятка, коньяка, сахара и лимона] и совершенно напоили его, поэтому он как- то глупо, даже страстно вел себя со свояченицей. На следующий день Бломберг проснулся женихом.
У него вовсе не было необходимой при обручениях привычки, которая не позволяет обрученным жениться, поэтому, он вскоре оказался и женатым.
Итак, свадьба состоялась. На следующий день утром Бломберг привязал своего друга Тираса на цепочку, вложил шесть новых патронов в револьвер, имея при этом ужасный вид — он даже скрежетал зубами — и отправился искать уединейшего местечка в соседнем лесу.
Но вот когда друзья собирались свести друг с другом счеты, за кустами что- то пропищало:
— Куда ты делся, мой дорогой?
— Я здесь, мне хочется только отвязаться от этого пса, — сказал Бломберг.
Тут с криком к нему пробирается его жена.
— Нет, этого ты не сделаешь! Я люблю эту собаку, я к ней привязалась, и — Яннэ! Да ведь это она в первый раз свела нас друг с другом.
Затем они все втроем отправились и домой. Пинок, который Тирас получил наверху — в кабинете Бломберга, оказался бы достаточно сильным, чтобы переместить любого агента из конторы далеко на улицу.
Источник текста: журнал ‘Живописное обозрение’, 1899, No 7, 14 февраля. С. 134—135, 138.