Собачий Пистолет
Собачий Пистолет
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Собачий Пистолет, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1936
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Помню, как-то летом, рано утром в деревне, слуга Ленька подал мне телеграмму.
— Вот принес сегодня в ночь со станции сторож Петр. Опоздал маненько. Говорил, что шел после дежурства домой. Так вот на Ремже, у мельницы, только плотину хотел перейти и видит — какой-то мохнатый сидит на мосту у плотины. Увидал Петра-то да так с плотины в омут а-ах!.. Петр думает: ‘Чего это?’ А у его фонарь с собой, он ведь сторож железнодорожный, путь осматривает, ходит с фонарем-то, привык… Он и подошел, где лохматый сидел, и видит: гармонь лежит на мосту, поддевка и четвертной штоф. Он понюхал бутыль, слышит — вином пахнет. Думает: ‘Глотну’. И глотнул разок, да и другой, третий… Видит, водка. Нутро у него в радость ударило. Думает: ‘Чего же это человек в омутину бросился, меня, что ли, напугался?’ Поставил бутыль. ‘Уйду лучше,— думает,— от греха, а то в ответе бы не быть, кто его знает — может, утопился…’ Только уйти хотел, а тот ему из омута и кричит: ‘Что, хороша водочка-то чужая?..’ А Петр ему. ‘Чего чужая, а ты там, в омуту, почто сидишь, вылезай’. Тот вылез, а у его в мешке рыбы что… Это он руками из нор линей здоровых таскает. Глядит Петр, а у его в сквозь волосья — рога кажут… Петр-то думает: ‘Батюшки… да ведь это водяной…’ И от его бегом. Вот и опоздал по тому случаю — с телеграммой.
Покуда Ленька рассказывал, я прочел телеграмму. Написано: ‘Приедем, вторник. Дог, Николай, Павел, доктор Собачий Пистолет’. Подписано: Юрий.
‘Что такое,— думаю. — Дог — это Василий Сергеевич, его так назвали за высокий рост и дородство. А вот доктор Собачий Пистолет — непонятно…’
— Да ведь сегодня вторник?
— Вторник,— говорит Ленька.
— Эвона,— закричал он, глядя в окна. — Едут, в ворота заворачивают. И он побежал встречать гостей.
Приятели приехали немного озабоченные, с ними новый их знакомый, которого я однажды видел в Москве, в Литературном кружке. Он подошел к нам, когда я ужинал с Сумбатовым, и что-то часто и много Сумбатову говорил. Он писатель — пишет в журнале ‘Женское дело’. Он так скоро говорил, что у него слово за слово застегивалось: ‘Женское дело’ он произносил: ‘женское тело’.
Из себя он высок, худ, блондин, волосы длинные, приехал в черном сюртуке. Приятели мои все переодевались полегче, так как стояли жаркие дни. У Юрия Сергеевича рубашка шелковая, ворот обшит красными и голубыми петушками, огромный живот перепоясан пояском от Троице-Сергия. Коля Курин остался в белой крахмальной сорочке, но тоже для приличия опоясался ленточкой: ему дала тетенька Афросинья. Доктор Иван Иванович в чесучовой паре. Павел Александрович в зеленом охотничьем камзоле. Василий Сергеевич в шерстяной кофте, на которой штемпель профессора Егера.
— Потому в Егере,— сказал он,— что у меня хронический ревматизм. Новому знакомому — писателю — я предложил красную кумачовую рубашку.
Надевая ее, он сказал скороговоркой:
— В первый раз надеваю эту красную азиатскую рубашку палача… Но что делать, жаркое лето.
Было чудное утро. На террасе моего деревенского дома сидели за чайным столом мои приятели. Чай со сливками, клубника, малина, мед, оладьи.
Шут меня угораздил, взял я со стола из своей комнаты телеграмму и говорю Юрию Сергеевичу:
— Что такое в телеграмме, я не понял, написано: ‘Доктор Собачий Пистолет…’
И вдруг новый приезжий, писатель, вскочил из-за стола, побледнел, сморщил брови, глядел то на меня, то на Юрия Сахновского.
— Это что такое еще?— сказал доктор Иван Иванович. — Какой собачий пистолет? Я собачий пистолет? Это что еще?
Кругом все засмеялись. Тогда новый знакомый, подойдя ко мне, взял меня под руку, потянул в дверь, внутрь дома. И часто, запыхавшись, заговорил:
— Я… я… Я приехал к вам с этим господином… Невозможно, культуры нет, понимаете… Нет. Глубоко сидит татарщина. Еще Шекспир сказал, то есть Толстой: ‘горе невежества…’. Я не позволю… Я приехал спасти вас от этих варваров. Вы не понимаете — кто они. Узнаете, но будет уже поздно… Сегодня в вагоне этот субъект, когда ехали, смел сказать про мою жену, окончившую Бестужевские курсы: ‘Она с придурью…’ Как вам нравится?
Он, глядя на меня, говорил без остановки, и с губ брызгали слюни. Глаза вертелись во все стороны. Говорил и останавливался, сложив руки, смотря на меня.
— Успокойтесь,— сказал я,— в чем дело? Это они так…
Наливаю ему из графина стакан воды:
— Вот выпейте, успокойтесь, дорогой…
— Я не дорогой, у меня есть имя — Василий Эммануилович. Я в литературу несу и внес, а он смеет мне говорить: ‘А жаль, что с вас Шишкин не написал дубовую рощу…’ А? Как это вам нравится? У меня цепочка на жилете золотая, он спрашивает: ‘Золотая цепочка?’ Я говорю: ‘Золотая’. А он говорит: ‘Златая цепь на дубе том…’ А? Подумайте…
И он выпил залпом стакан воды:
— Азиатчина.
— Ерунда,— говорю я ему,— Юрий шутит и надо мной тоже… Вот и в телеграмме написал: ‘Доктор Собачий Пистолет’.
Я пошел на террасу, он встал и пошел за мной.
Как только мы показались на террасе, Юрий Сергеевич сказал, показывая на нового приезжего:
— Он ничего. Горяч. Только вот говорил, что жена у него дура была.
Новый знакомый только что взял в это время ягодину клубники в рот. Он поперхнулся, побледнел, захрипел. Доктор Иван Иванович вскочил, поднял ему голову кверху и стал бить кулаком по спине. Писатель закричал:
— Не позволю! Молчать!
— Ладно,— сказал доктор. — Прошло. А то ведь ягода проскочит в дыхательное горло, ну и ау!
— Я не позволю мою жену… — кричал новый гость. — Милостивый государь, моя жена…
— Какое ты имеешь право, Юрий, женщину при мне называть дурой?— встав и подняв высоко брови, сказал Павел Александрович.
— Что это значит — ‘при мне’?— быстро вставил новый знакомый. — Кто вы такой, милостивый государь? А при мне? Я — муж! Что значит ‘при мне’? Кто вы? Потрудитесь мне объяснить.
Трудно было что-либо разобрать: все говорили, все кричали. Вдруг около террасы раздался зычный голос Василия Сергеевича:
— Ленька, качай!
И всех нас окатила пожарная кишка. Юрию попало прямо в рот. Поливало всех: и нового знакомого, и милого Николая Васильевича, который кротко молчал.
— Я не позволю!— еще кричал новый гость. — Что же это у вас делается?
— Вали, вали!— кричал Юрий. — Полей меня, Вася, еще. Отлично. Лето… Эх, жизнь, красота!
Коля Курин тихо говорил мне, вытирая салфеткой шею и голову:
— Зачем это Юрий привез к тебе Собачий Пистолет?
— Так это он Собачий Пистолет?— спрашиваю я. — Почему?
— Он так часто говорит, как лает. Ну, его Барошка в кружке и прозвал. Его теперь все так зовут. Он обижается ужасно…
Странно, после того как Василий Сергеевич полил спорщиков, все стали покойнее, легче.
— Ты не знаешь, Юрий, отчего это умные люди всегда такие сердитые?— спросил Василий Сергеевич.
— Вот вы,— обратился он к новому знакомому. — Чего вы все сердитесь? Всю дорогу сердились и теперь обижаетесь. Вы писатель, ну и пишите. Столько ерунды написали. А надо жить уметь хорошо, весело. Не надо сердиться. Юрий — ведь он все зря говорит, а вы, дорогой, приехали в деревню — тут радость, отдых, рай…
— Позвольте вам сказать: я не ‘дорогой’, у меня есть имя и отчество — Виктор Эммануилович.
И Собачий Пистолет, посмотрев на всех с презрением, встал и ушел с террасы. Юрий, смеясь, говорил:
— Он мне рассказывал, что жена его была хозяйка, любила хозяйство, а он писал роман под названием ‘Вперед’. Однажды она без него рукопись взяла и сожгла, растапливая плиту. Он с ней разошелся — она ушла от него. Я сказал: ‘Должно быть, она была того… дура, хотя, может быть, и хорошо, что сожгла ваши рукописи’. Вот он и взбесился на меня.
— И ты давно его, Юрий, знаешь?
— Нет. Только по кружку встречал.
И мы все пошли купаться на речку.
После купанья, за завтраком, пришел крестьянин-охотник, приятель мой Герасим Дементьевич, со всеми поздоровался: ‘С приездом вас’ — и, посмеиваясь, сказал:
— Вот пришел, а со мной Шурка-телеграфист со станции. Он тоже по охоте мастер и рыбу ловить. Оченно ему охота поглядеть на Собачий Пистолет, что в депеше прочел…
Мой новый знакомый опять вскочил. Приятели ржали как лошади.
— Давай кишку, Ленька!— крикнул Василий Сергеевич. — Давай кишку в окно!
Нас снова полили. Подействовало, все сразу успокоились.
— Это ведь верно — водой надо,— сказал Иван Иванович.
— Вот видите,— сказал новый знакомый. — Кто вас окружает? Проснитесь. Неужели Репин, Айвазовский, Маковский могли бы жить в такой компании, допустить такое снижение идеала?..
— Маковский и Айвазовский?— лукаво и полувопросительно сказал Юрий Сергеевич. — А Шишкин, наверное, написал бы с вас дубовую рощу…
— Ну и барин, сердит… — говорила, качая головой, тетушка Афросинья,— вот сердит… Ежели бы прежнее-то время, всех бы он выдрал вас на конюшне…
Собачий Пистолет — Впервые: Возрождение. 1936. 14 июня. Печатается по газетному тексту.
…перепоясан пояском от Троице-Сергия — богомольцы покупали в Троице-Сергиевом монастыре крестики, образки и пояски с молитвой Преподобному Сергию Радонежскому, которые прикладывали для освящения к его мощам.
Бестужевские курсы — женское высшее учебное заведение, учреждено в Петербурге в 1878 г. кружком прогрессивной интеллигенции во главе с ученым и общественным деятелем А.Н. Бекетовым. Получили название по фамилии их основателя, профессора русской истории К.Н. Бестужева-Рюмина, который был их официальным учредителем и возглавлял курсы в 1878-1882 гг.
‘Златая цепь на дубе том…’ — строка из поэмы А.С. Пушкина ‘Руслан и Людмила’ (1820).