М. Н. Катков
М. Н. Катков
Смысл всенародного движения
Ложные толки Европы о посягательстве 4 апреля
Смысл всенародного движения
Ложные толки Европы о посягательстве 4 апреля
Смысл всенародного движения, Катков Михаил Никифорович, Год: 1866
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Сегодня во всех церквах Москвы была совершена заупокойная обедня и панихида по Цесаревиче Николае, кончину которого год тому назад оплакивала Россия. В тогдашней скорби слышалось и общечеловеческое чувство, которому тяжело мириться со смертью, неожиданно поражающею молодость, полную цветущих надежд на всевозможное земное счастье, и чувство патриотическое, которое в угасшем юноше чтило будущего Царя России. Тогда не оставалось ничего более, как смириться перед Промыслом.
Но вот не прошло еще и года со времени тяжкой потери, поразившей Царственную семью и всю Россию, как над ними готово было разразиться бедствие еще более тяжкое, еще более ужасное, которое было бы делом не закона природы, созидающей и созидаемое разрушающей, а нечестивой руки злодея, подъятой неведомыми врагами на Того, в ком русский народ сознает единство и величие своего государства. На этот раз самые разнообразные и самые многосложные чувства должны были до глубины взволновать весь русский народ, и мы здесь, в Москве, в сердце России, были свидетелями, как высоко поднимались эти всенародные волны.
Первое и самое естественное чувство, которое объяло весь народ, как только распространилась весть, что Царю грозила страшная опасность, но что он остался цел и невредим, было чувство радости и благодарности Богу. Но не одно чувство радости собирало тысячи людей всех сословий и состояний в храмы Божий и на всенародные молебствия в продолжение всей истекшей недели. В воодушевлении, объявшем теперь весь русский народ, нельзя не расслышать патриотического негодования на то, что русская земля чуть было не осквернилась нечестивым делом, эти многократно повторенные всенародные молебствия, эти всенародные процессии с пением народного гимна должны были как бы очистить русский воздух от заразы, которая коснулась его и породила небывалое и неслыханное на русской земле посягательство. Наконец, в этом всенародном движении несомненно сказалась и забота о безопасности Государя, с которою неразрывно связана и безопасность народа и государства. Когда в 1863 г. вспыхнул вооруженный мятеж на наших западных окраинах, и иностранные державы, приняв открыто его сторону, казалось, были готовы идти на нас войною, тогда русский народ встрепенулся: в нем сильно заговорило чувство его достоинства, сознание его правоты и его силы и готовность всем жертвовать для охранения чести и целости своего государства, но он не был нисколько потревожен в чувстве собственной своей безопасности: он знал, где его враги, и был уверен, что стоит лишь Государю сказать слово, — и этим врагам, сколько бы их ни было, не устоять против миллионов народа, отстаивающего свою независимость и свое имя в истории. В 1864 — 65 годах, когда пожары, распространяемые политическими поджигателями, из конца в конец опустошали города и села России, народ русский был смущен, скорбел и сокрушался о потере имущества и о безнаказанности злодеев, тем более что он видел чаще усилия скрыть, нежели открыть их. Но тем не менее и в эти годы не было и следов того глубокого тревожного чувства, которое охватило всех и каждого, как только пронеслась весть о посягательстве на жизнь Государя. Только при этой вести русский народ познал, что опасность угрожала ему в самом средоточии его государственной жизни, в лице возлюбленного Государя, с жизнью которого связано благо России, и русский народ почувствовал, что не в силах будет успокоиться до тех пор, пока не раскроется вполне источник подобного преступления и пока не будут приняты все меры к ограждению впредь Государя и государства от опасности, которая им угрожала. На этот раз опасность миновала, но где ручательство, что она не может возобновиться? И вот тысячи людей стекаются на всенародные молебствия и просят Бога об ограждении Царя и царства от тайных и явных врагов, тысячи голосов всенародно восклицают: ‘Боже! Царя храни!’ Народ верует в силу своей тихой молитвы, но на этот раз он предпочитает молиться во всеуслышание, чтобы знали все тайные и явные враги России всю силу преданности русского народа русскому царю и чтобы вострепетали все те, кто злоумышляет против него или кто не радеет о его безопасности и не прямит ему, говоря словом старой Руси, которое припомнил Московский университет в своем всеподданнейшем письме, с которым сегодня отправился в Петербург г. попечитель Московского учебного округа.
Но между тем как мы стараемся здесь вникнуть в истинный смысл народного движения, которого мы были очевидцами, в Европе идут совершенно противоположные толки о характере и свойствах посягательства 4 апреля, о характере и свойствах нынешнего политического настроения русского народа. Во-первых, во всех иностранных газетах, а в том числе и в степенном ‘Монитере’, официальном журнале Французской империи, провозглашают, что злодей, посягнувший на жизнь Государя, есть русский, во-вторых, большая часть из них уверяет, что он не только русский, но что и дело его есть русское дело, что мысль о нем созрела в душе мелкопоместного русского помещика, решившегося будто бы умертвить Государя за свое разорение, бывшее следствием освобождения крестьян. В России нет обладающего смыслом человека, которому не была бы очевидна нелепость и несообразность этой гнусной лжи, но не лишнее будет спросить, кто осмелился телеграфировать подобные сведения из Петербурга в иностранные газеты? На этот факт стоило бы обратить сериозное внимание: раскрытие его, как нам кажется, могло бы многое уяснить в производящемся теперь следствии. В первом своем показании перед лицом самого Государя, еще на месте преступления, злодей, как нас извещали из Петербурга, поспешил назваться русским и заявить, что он будто бы мстит за крестьян, теперь известная партия спешит воспользоваться одним из его показаний для распространения его в Европе и самым зловредным образом извращает другую его ложь, привлекая также крестьянское дело, но только с другой его стороны: злодей выставляется мстителем, но уже не за крестьян, а за господ. Не служит ли это некоторым указанием, что враги, дерзнувшие покуситься на жизнь Царя, тем самым имели в виду вооружить землевладельцев на крестьян, а крестьян на землевладельцев? Этот гнуснейший замысел благодаря Промыслу Божию не только не удался, он, напротив, послужит только к большему, чем когда-либо, единению между всеми классами единого народа, но тем не менее было бы, нам кажется, весьма важно раскрыть источник, из которого ‘Крестовая Газета’ и ‘Norddeutsche Allgemeine Zeitung’ в Берлине, а также ‘The Owl’ в Лондоне почерпнули известие о том, что злодей есть будто бы не кто иной, как мелкопоместный русский дворянин.
Не меньшего внимания по своей лживости заслуживает и другой слух, сообщаемый из Парижа в венскую газету ‘De-batte’. Врагам России, как видно, хотелось бы разрознить между собою не только землевладельцев и крестьян, но также Царя России и ее народ. Государь Император, как было извещено в N 75 ‘Московских Ведомостей’, разговаривая с представлявшимися Ему сенаторами, наиболее скорбел при одном предположении, что злодей может быть русский по происхождению, и говорил: ‘Дай Бог, чтоб он оказался не русским’, — Государь Император, по словам ‘Debatte’, узнав, что преступление было совершено русским, будто бы сказал: ‘Как счастлив я, что несчастный не поляк!’ По мнению этой венской газеты, для русского Государя может быть легче, чтоб это гнусное преступление вышло из недр его верного русского народа, а не было исчадием польской справы, которая по своей сущности есть заговор, мятеж, поджог, тайное убийство и всякая измена и которая уже достаточно обнаружила себя во всех этих качествах! Вот до какого извращения человеческого смысла и чувства может доводить преданность польскому делу, отличающая, между прочим, и венскую ‘Debatte’. Однако же все-таки было бы интересно узнать, откуда ‘Debatte’ почерпнула свое известие и чьи именно слова осмелилась она приписать самому Государю: только враг России и враг русского народа, а следовательно, и враг Русского Царя мог бы порадоваться тому, если бы злодейское покушение 4 апреля оказалось не исчадием польского патриотизма на русской почве, а самородным русским делом, что противоречит всякому смыслу.
В том предположении, что злодей — русский, и притом действовавший не как слепое орудие польского, в России изменнического патриотизма, другая венская газета, ‘Neue Freie Pres-se’, не совсем несправедливо говорит, что подобный факт был бы признаком, что прежняя связь между русским царем и русским народом до некоторой степени порвалась, что обаяние царской власти исчезло, что политическое убийство начинает водворяться в России на самых улицах и что, следовательно, в целом русском обществе, во всей жизни русского народа, во всем его образе мыслей и образе действий произошел коренной переворот. С своей точки зрения, враждебной к России, ‘Neue Freie Presse’ радуется всем этим мечтам своим и тут же дозволяет себе повторять чудовищную польскую клевету, будто бы русское дворянство в своей ярости по случаю освобождения крестьян жгло города и села (и свои дома) России. Но не был ли бы отъявленным изменником тот русский, который сознательно пожелал бы, чтобы действительно из недр русской жизни могли возникать такие ужасающие преступления, как покушение 4 апреля, и который стал бы радоваться, если бы злодей оказался русским человеком? А нам писали из Петербурга, что там такие патриоты находились, Впрочем, врагам России нет ни малейшей причины торжествовать по случаю покушения 4 апреля: благодаря Промыслу Божию Государь Император остался цел и невредим, а направленное против него преступление послужило только к новому пробуждению патриотического чувства во всех классах русского народа и к теснейшему их соединению как между собою, так и с Венчанным Вождем своим. Бог даст, оно послужит также к полному раскрытию источников и послабляющих условий зла.
Впервые опубликовано: ‘Московские Ведомости’. 1866. 13 апреля. No 77.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/katkov/katkov_sila_vsenarodnogo.html.