М.Е. Салтыков-Щедрин
М.Е. Салтыков-Щедрин
Смешные песни Александра Иволгина (Чижик)
OCR, Spellcheck — Александр Македонский, май 2009 г.
СМЕШНЫЕ ПЕСНИ
Александра Иволгина (Чижик).
Издание А. Каспари СПб 1868
КОММЕНТАРИИ
Смешные песни Александра Иволгина (Чижик), Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович, Год: 1868
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Собрание сочинений в двадцати томах
М., ‘Художественная литература’, 1970
Том девятый. Критика и публицистика (1868—1883)
Примечания Д. И. Золотницкого, Н. Ю. Зограф, В. Я. Лакшина, Р. Я. Левита, П. С. Рейфмана, С. А. Макашина, Л. М. Розенблюм, К. И. Тюнькина
Трудно живется нашей сатире. Капитал, которому некогда положил основание Гоголь, не только не увеличивается, но видимо чахнет и разменивается на мелкую монету. Сатирики наши как будто стали в тупик и кружатся на одном месте, удивляя читателей кропотливостью своего трудолюбия, однообразием типов и замечательною поверхностностью своих отношений к жизни.
Возьмите любое собрание сатирических стихотворений, любой русский фельетон, и вы, не читавши, можете определить, какою пищей вас там напитают. Вы встретитесь там с нажившимся взяточником-чиновником, с камелиею, с пустою светскою барышней, с откупщиком. Это все типы торжествующие и блаженствующие и потому подлежащие обличению. Не говоря уже о том, что все подобные обличения пишутся задним числом, с наложением на них, так сказать, казенного клейма, они и потому еще поражают бессилием, что нимало не затрогивают того положения, которое порождают обличаемые явления. Явления эти стоят одиноко, вне пространства и времени, и потому несут на одних себе всю ответственность перед негодованием сатирика. Притом, эти взяточники, камелии, откупщики рисуются как-то сплошь одною и тою же краскою, это просто разбойники, грабители, наглецы, которым настоящее место в дневнике происшествий ‘Полицейских ведомостей’, а не в литературе. Как противоположность этим торжествующим типам, является тип человека приниженного, тип бедняка, но не того русского бедняка, которого трагическую судьбу так просто и незатейливо рассказывает, например, г. Решетников, а бедняка, сбежавшего из романов Евгения Сю. Избитость мотивов, отсутствие чуткого отношения к жизни, бедность, грубость и однообразие красок — вот существенные недостатки современной русской сатирической литераторы.
Нельзя сказать, однако же, чтобы текущая жизнь не представляла обильной пищи для сатиры. Напротив того, последнее время создало великое множество типов совершенно новых, существования которых гоголевская сатира и не подозревала. Сверх того, гоголевская сатира сильна была исключительно на почве личной и психологической, ныне же арена сатиры настолько расширилась, что психологический анализ отошел на второй план, вперед же выступили сила вещей и разнообразнейшие отношения к ней человеческой личности. На горизонте русской жизни периодически появляются своего рода моровые поветрия и поглощают целые массы людей. Вспомним язву либерализма, язву празднословия, язву легкомыслия, вспомним нелепую и жалкую борьбу так называемых благонамеренных отцов против детей-нигилистов. Примем в соображение ту легкость, с которою русский человек научился менять убеждения, не забудем и того, что никогда так быстро не исчезали люди со сцены, никогда так легко не колебались репутации, по-видимому, самые прочные — и мы убедимся, что предметов для сатиры существует весьма достаточно и что эти предметы совершенно новые. Каждое из этих моровых поветрий воздействует не на Ивана или Петра, но на целые массы Иванов и Петров и начертывает новые страницы на скрижалях российской истории. Уж одно то, что русские из народа солидного и наклонного к утучнению сделались чем-то вроде северных афинян — одно это может дать для сатиры почти неистощимый запас материала весьма разнообразного.
Но сатирики наши с равнодушием истинно геройским проходят мимо самых характеристических явлений и треплют да треплют чиновников-взяточников, да камелий, да откупщиков. Если же и случится кому-нибудь из них обмолвиться живым словом, то надо видеть, как жадно наскочат на это слово со всех сторон собратья по ремеслу, как живо расклюют его по зернышку. Это своего рода шарманщики, которые до тех пор не перестают насвистывать пользующийся успехом мотив, покуда не искалечат его и не разобьют сверху донизу.
Быть может, есть какие-нибудь особые, внешние причины, обусловливающие оскудение нашей сатирической литературы, быть может, это оскудение от того именно и происходит, что сатира с почвы психологической ищет перейти на почву общественную, где несколько труднее ратовать, но публика всех этих причин не знает и не желает знать. Она видит результаты наших сатирических потуг и неодобрительно покачивает головою. Если даже до нее и доходят темные слухи о том или другом великом произведении, которому не суждено увидеть свет по независящим обстоятельствам, то она и тут не смягчается, но являет себя склонною заочно судить эти великие произведения по тем малым образцам, которые ей известны.
Конечно, сатирики наши могут в свое оправдание привести ту основательную русскую поговорку, которая удостоверяет, что выше лба уши не растут, но, с другой стороны, и публика не совсем неосновательна в своем недоверии к русской сатире in petto [на уме (в мыслях, невысказанное)]. Во-первых, наши русские поговорки тем именно и хороши, что служат прекраснейшею для всех случаев лазейкою, во-вторых, публика не специалист и не библиоман, чтобы разыскивать перлы русской сатиры по карманам и портфелям авторов, в-третьих, она резонно говорит: ‘Не пишите совсем, ежели по каким-либо причинам не можете так писать, как желаете’. Увы! она не знает даже, что существуют причины, которые именно заставляют писать не так, как желается…
Все изложенные выше размышления как нельзя более относятся к изданной г. Иволгиным книге: ‘Смешные песни’. Выпишем наудачу одну из этих ‘песен’.
— Карл Адамыч!.. извините!
Любопытный я такой…
Вы уж слишком, как хотите,
Избалованы судьбой!
Вы имеете значенье.
Пропасть денег, и притом
И роскошное именье,
И солидный очень дом…
Извините… как достались
Вам значенье и доход?..
По наследству отказались?
— Х-ха, х-ха, ха… наоборот!..
— Ах, так, стало быть, трудами
Это вы приобрели?
Вы трудились дни за днями.
Чуть не улицы мели…
Может, ночи вы не спали…
Честно билися с нуждой,
Голодали, холодали…
Кровью плакали порой?
Быть лакеем не хотели
У влиятельных господ…
Вы ведь так разбогатели?
— Х-ха, х-ха, ха… наоборот!
— Ах, теперь я понимаю…
Позабыл я об одном!..
Значит, вы родному краю
Принесли талант с умом!
Может, каждая идея
Много горя вам несла:
И угрозы от лакея,
И насмешки от осла…
Все же честно вы стояли,
В лучший веруя исход…
Вы не так ли в ход попали?..
— Х-ха, х-ха, ха… наоборот!
— Карл Адамыч!.. непонятно!..
Ухитрились — так сказать
— Извините… вероятно,
Вы того… наворовать?
Может, были вы пролазом,
Или ловким простачком
С тонким слухом, острым глазом…
Ну, и с длинным язычком?
Всех, кто верен чести строгой,
Вы умели только гнать…
Значит, подлости дорогой…
— Что?.. ты дерзости опять?
Вот какою солью угощает нас современная русская сатира. По нашему мнению, эта соль удивительно напоминает ту, которую в изобилии рассыпал покойный Ленский в ‘Стряпчем под столом’, ‘Девице-кавалеристе’ и других подобных же перлах золотого века молчания нашей литературы.
ОЗ, 1868, N 9, отд. ‘Новые книги’, стр. 52—56 (вып. в свет — 7 сентября). Без подписи. Авторство указано В. В. Гиппиусом — Z. f. sl. Ph., S. 184, подтверждено на основании анализа текста С. С. Борщевским — изд. 1933—1941, т. 8, стр. 499—500.
Настоящая рецензия — одно из важнейших литературно-теоретических выступлений Салтыкова, посвященных проблемам русской сатиры. Рецензия продолжает и развивает идеи, высказанные несколько ранее в рецензии на сборник Д. Д. Минаева ‘В сумерках’.
Кратко остановившись на самом факте ‘оскудения русской сатирической литературы’, уже подробно описанном в упомянутой рецензии, и опять назвав в качестве главной причины ‘бессилия’ сатиры ее направленность на разрозненные ‘явления’, а не на то ‘положение’, которое эти явления вызывает, Салтыков далее углубляет свою трактовку современной сатиры. Умение изобличать ‘положение’ ‘во имя целого строя понятий и представлений’, противоположных описываемым, было свойственно и Гоголю. И все же его сатира оставалась ‘на почве личной и психологической’. Эта качественная особенность гоголевской сатиры определяется самым характером общественных типов, которые были ее объектом. Во времена Гоголя не появились еще ‘моровые поветрия’, поглощающие целые массы (‘язва либерализма, язва празднословия, язва легкомыслия..’). Теперь предметом сатиры становится не ‘психологический’ тип со всей его индивидуально-личностной определенностью (разумеется, выражающей у Гоголя в конечном счете то или другое общественное ‘положение’), но именно та или другая ‘язва’, ‘моровое поветрие’. Индивидуально-психологические особенности одержимых этими ‘поветриями’ не только не имеют значения, но они попросту исчезают, стираются, ‘поглощаются’. Иными словами: ‘сатира с почвы психологической ищет перейти на почву общественную’. Так возникает давно отмеченный нашей наукой ‘групповой’, ‘стадный’ образ салтыковской сатиры (см., например, Е. И. Покусаев. Революционная сатира Салтыкова-Щедрина). Следует добавить, что на этой почве вырастают и фантастические образы Салтыкова.
Что касается поэта Александра Иволгина, автора ‘Смешных песен’, сотрудника юмористического журнала ‘Будильник’, то Салтыков безусловно относит и его к той ‘школе’, к которой он несколько ранее отнес Минаева, — местно-петербургской, но, разумеется, рангом ниже. ‘Сатира’ Иволгина уже граничит с водевилем.
Стр. 277. …выше лба уши не растут… — Русская поговорка, органически вошедшая в систему эзопова языка Салтыкова. В данном случае речь идет о цензуре, резко ограничивающей возможности сатиры.
Стр. 278. …золотого века молчания нашей литераторы… — Подразумевается николаевское время, когда писал и пользовался большой популярностью знаменитый водевилист Д. Т. Ленский. В другом месте Салтыков иронически называет ‘нашим золотым веком наук и искусств’ годы реакции после каракозовского выстрела — ‘эпоху приведения литературы к одному знаменателю’ (‘Литературное положение’ — т. 7 наст. изд., стр.63).