Смесь, Неизвестные Авторы, Год: 1804 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 19 минут(ы)

Смесь

Недавно было где-то дан очень странный обед, как родом яств, так и особливым вкусом гостей, которых нашли средство собрать в довольном количестве. Например: за сим столом ели одни только протухлые мяса, сделанные свежими по предписанию г-на Каде де Во, пили одно померанцевое вино, употребляли свекловичный сахар, а кофе был из виноградных зерен, и его варили при всех, для избежания всякого сомнения. Стол был уставлен блюдами, наполненными студенью из разваренных костей, а для предупреждения несварения желудка и лихорадки, часто случающихся от сего кушанья, подчивали гостей за десертом конфетами из мездрового клея, который изобрел г. Сегень.

Ныне не одни кареты страшны на парижских улицах: не меньше должно беречься молодых шалунов, которые, без всякого уважения к женщинам и старым людям, нагло толкают и даже сбивают с ног всех встречающихся с ними. Недавно один старик, опрокинутый таким повесой, говорил, вставая и охая: ‘Для чего полиция не принудит этих господь кричать, как извозщиков и форрейтеров: поди! поди! или, по крайней мере, носить колокольчики, какие привязываются к почтовым лошадям?’

Одна молодая и прекрасная девушка в Вирцбурге отравила себя ядом в глазах своего неверного. Съев бисквит, посыпанный мышьяком, она сказала ему: я от роду ничего сладкого не съедала!

Может быть, в тысячный раз объявляют об изобретении вечного движения, и теперь приписывают сие открытие одному славному парижскому артисту. Какова бы не была машина, на которой основывает он свою надежду, мы не станем с ним спорить, но только приведем мнение Фонтенеля, которое, кажется, заслуживает отличное уважение. ‘Всякая наука, говорит он, имеет свою химеру: мораль — бескорыстную любовь, химия — философический камень, а механика — вечное движение’.

Знаменитый г. Ламарк говорит, что происходящее в атмосфере достойно внимания тех людей, которые принимают участие в успехах метеорологии. ‘Мы имели от 12-го до 21-го нивоза тихие и ясные дни, или, по крайней мере, очень изрядные в рассуждении годового времени. Сия погода продолжалась бы, если бы новый месяц 21-го числа не расстроил ее. …’ Наблюдатель присовокупляет: ‘Я за три месяца вперед предвидел, что нынешняя зима будет очень легка до февраля, но не хотел никому объявить о том, ожидая, чтоб действительное событие оправдало мое предвидение!!!..’ Это очень благоразумно во всех случаях.

В одном иностранном журнале напечатано следующее: ‘Англия начала нынешнюю войну с Францией оттого, что боялась войны!!’ — Это походит на то, как бы кто бросился в реку, боясь, чтоб в нее не упасть!

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1804. — Ч.13, N 4. — С.311-313.

Смесь

В одном французском журнале (Journal general de la Literature) помещено известие о переводе на российский язык Антенорова путешествия. Московскому изданию отдают преимущество перед петербургским.

———

Вот пример геройской неустрашимости: В Париже один кучер, едучи с наемной каретой, на повороте в переулок, по несчастью ударил ее о каменный столб так сильно, что сам не удержался на козлах и слетел вниз под передние колеса. Случившаяся близко дама, думая, что он ушибся, со страдательной заботливостью спросила его, не надобно ли ему помочь? — Герой-кучер, поблагодарив ее вежливо, прибавил: ‘Это для меня не новое, подобные приключения бывают очень часто со мной. Но если бы и случилась какая беда, разве не должно умереть на своем посту? раньше или позже — разница не великая!’

(Из Franzosische Witzel.)

———

Многие молодые люди, прихожане одной церкви, находящейся недалеко от Версаля, сочетавшиеся браком в то время, когда все церковные обряды почитались преступлением против благомыслия, захотели, чтобы брачный союз их, заключенный прежде по силе одних законов гражданских, ныне был освящен пастырским благословением, и вдруг семнадцать пар явились в церковь для совершения обряда. Необыкновенное зрелище привлекло множество любопытных. Празднество кончилось веселым пиром, которым сельский мэр угощал отцов посаженных.

(Из того же журнала.)

———-

Архенхольц в Минерве, издаваемом им журнале, извещает, что скоро выйдет в свет написанная искусным пером на немецком языке биография князя Потемкина-Таврического. Он прибавляет, что недавно напечатанная в Лейпциге и Галле жизнь сего князя есть самое неисправное сочинение, не заслуживающее никакого внимания по всем отношениям.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1804. — Ч.17, N 17. — С.67-69.

Смесь

При короновании Бонапарте, которое должно происходить в Париже 9го ноября, французские, так называемые, принцы и первые чиновники империи будут присутствовать в церемониальном наряде: он состоит из белой туники, пояса и мантии того же цвета с вышитыми на ней золотыми пчелами. Сию эмблему изъясняют разным образом, ближе к истине помещенная в некоторых публичных листках догадка, что пчелы означают известные лилии, находившиеся в гербе королей французских. Известно, сколь не согласны между собой мнения ученых о сих лилиях, которые не очень походят на лилии. Иоан Яков Хифлециус в одном из своих сочинений доказывает, что лилии в старину были ничто иное, как золотые пчелы, изображенные в гербе королей французских, превращенные потом в лилии несведущими и неискусными художниками. Хифлециус основывает доказательство свое на том, что при открытии гроба короля Шилдерика II — который родился в 653 году, умерщвлен в 673 — нашли 300 золотых пчел. Филипп Август принял первый лилии, но Людовик XII и Генрих IV иногда употребляли золотые пчелы в воспоминание старинной эмблемы. Любопытные могут обстоятельнее осведомиться о том в книге: Historia Insignium Illustrium, seu Operis Heraldici pars specialis, Autore Phil. Iac. Spenero. lib. I. cap. 24. pag. 114.

Давно уже философы согласились, что чувства обманывают нас. Следственно не всегда должно полагаться на них, но верить тому, что говорят нам люди ученые. Выписываем известия, для нас совершенно новые: они помещены в иностранных журналах, издаваемых обществами литераторов:

‘Г. Мартынов издает в Петербурге журнал воспитания, под названием: Петербургский вестник.’

‘В Москве недавно играли комедию: Эмин невинен и однако ж достоин наказания.’

‘Словарь географический Российской империи, который начал издавать в Москве Максим Вис, вместе с некоторыми учеными географами, теперь опять выходит в свет, в нем обещают нам описания подробные и любопытные с вернейшими картами и всех частей сей пространной империи.’

‘В Москве теперь четыре театра: русский, польский, французский и итальянский, ожидают еще немецкую труппу.’ Следовательно по благосклонности господ журналистов у нас теперь пять театров! Credit Iudeus!

Если верить одному немецкому журналисту (можно ли же и не верить?), то мы все теперь ударились в запуски писать, а это не обещает доброго. Он уведомляет публику, что в Петербурге выходит какой-то журнал, содержащий в себе многие отделения, из которых последнее назначено для помещения в нем разных отрывков, принадлежащих до наук и словесности, и что издатели приглашают учащихся молодых людей доставляют им разные пьесы своего сочинения, для наполнения сей последней части журнала. Все это, как кажется, г. немецкий журналист видел во сне. Как бы то ни было, приглашение издателей русского журнала весьма не нравится ему. ‘В России, говорит он, где нет ребенка, который посредством типографий не мог бы выдать в публику своих упражнений, где каждая школа, от первой до последней, имеет своих сочинителей и переводчиков, гораздо было бы лучше удерживать сию страсть к писанью, нежели ободрять ее.’ — Чего не напишет человек, обязанный выдавать на срок известное число листков!

Век наш по справедливости можно назвать веком изобретений. Потомству останется только удивляться нашим успехам и пользоваться плодами счастливого расположения умов наших к разным выдумкам. В Лондонском курьере напечатано известие, взятое из французских журналов, что некто Модест Гранье изобрел две преполезные машины: одной можно пахать землю с помощью ветра, не употребляя к тому домашних животных, посредством другой тяжело нагруженные барки идут сами собой против воды, также не быв никем тянуты. — Жаль, если такие прекрасные вещи будут полезны только для журналов!

Неравно умерший известный типографщик Франсуа-Амбруаз Дидо есть один из тех людей, которые в новейшие времена усовершенствовали искусство книгопечатания во Франции. Упомянем о важнейших его услугах, оказанных сему искусству. Он дал лучший вид рамам — так называются доски, употребляемые наборщиками для разделения страниц и составления полей. Прежде они делались из дерева и обыкновенно расширялись от воды, которой омывали оные по отпечатании. Дидо отвратил сие неудобство, начав употреблять рамы из того же вещества, из которого отливаются литеры.

Он изобрел типометр, инструмент для измерения плотности литер и их величины на бумаге. Сие открытие подало ему повод невразумительную номенклатуру разных изображений заменить названиями приличнейшими и понятными для каждого.

Ему обязаны новыми станками, на которых одним разом можно отпечатать все пространство листа. К сему должно прибавить изобретение самой простой и удобной машины для поднятия прессов. — У нас в России известны прекрасные Дидотовы издания, они отличаются чистотой, красивостью и исправностью.

Пишут в Парижском журнале, что недавно умерший в Англии в Девонском графстве охотник перед смертью сделал следующие распоряжения в духовном своем завещании: во гроб положить ему в обе руки и на грудь по одной лисьей лапе, и таким образом предать земле прах его, в самый день похорон все соседи должны ехать на охоту и затравить зверей, как можно более, потом собраться на пиршество и пить тоасты: 1й в память усопшего, 2й в честь звериной охоты, 3й за здоровье всех любителей охоты, 4й за здоровье свифта, лошади покойника, 5й за здоровье борзых его собак лучшей породы в целом околотке. Каждому из гостей назначена знатная денежная сумма.

Не излишним почитаем выписать некоторые места из статьи: Примечания о холоде в России. Сии примечания взяты из записок разных путешественников (и особливо из английского сочинения, изданного г. Кингом, членом Королевского общества, жившим долго в Петербурге в качестве капелана при английской конторе) и помещены в Ученых архивах. Они тем более достойны внимания, что нам еще многое не известно в России, и без отеческого попечения добродушных иностранцев мы совсем не знали бы, что делается в двух шагах от нас.

‘В окрестностях столицы, где торговля производится деятельнее, дороги зимой поправляют с особливым рачением. Если от оттепели сделаются ямы, то их снова наполняют льдом, наверх которого набрасывают снег, льют воду и дают ей замерзнуть.’

‘Императрица Екатерина приказала сделать сани, которые составляли небольшой домик, снабженный всеми нужными вещами для жительства.’

‘Г. Свалов, генеральный консул английский в России, перед отъездом своим зимой из Петербурга в Москву, велел поймать угрей, и заморозить их так, что они представляли из себя куски твердого льда, через четыре дня, приехав в Москву, приказали бросить угрей в холодную воду, они мало-помалу оттаяли и ожили.’

‘Лучшая телятина, употребляемая в пищу в Петербурге, есть та, которую, заморозив, привозят в столицу, трудно различить ее от свежей. Равным образом сберегают плоды и огородные овощи.’

Следующий исторический анекдот показывает, что гордость национальная не всегда бывает полезной. — ‘Когда, в правление Людовика XIV, бомбардирование Алжира привело в ужас варваров, морской капитан Дамфревиль воспользовался сим благоприятным случаем для освобождения от неволи всех христиан без исключения. Он повелительным образом потребовал, чтобы все пленники были выданы ему, посадил их на свой корабль и отплыл от берегов африканских. Несчастные невольники, получившие свободу столь неожиданным образом, не находили слов для выражения радости своей и благодарности. Одни только англичане, которых было довольное число между освобожденными, не хотели слышать о благодарности и утверждали, что они вольностью своей обязаны нечему иному, как глубокому уважению алжирцев к английской нации. Они столь часто повторяли глупое хвастовство свое и таким оскорбительным образом, что Дамфревиль и прочие французы, его подчиненные, потеряли терпение. Он приказал всех сих говорунов, посадить на шлюпки, отвезти обратно на африканский берег. Там опять они попались старым господам своим, которые, не думая о величии и могуществе английской нации, по прежнему обложили их оковами.’

——

05587. Смесь // Вестн. Европы. — 1804. — Ч.17, N 18. — С.142-150.

Смесь

Друзья человечества порадуются драгоценной находке. Прежде полагали, что прах Фенелона соделался жертвою необузданной ярости бешенных революционистов, но теперь уже известно, что разорители гробниц Камбрайских пощадили остатки праведного мужа. Жители сего города намерены найденный гроб прежнего своего архиепископа поставить в приличном месте, и память его почтить достойным монументом.

Между парижскими модами мы заметили следующую статью: ‘Благовоспитанному человеку простительно не уметь читать, писать и говорить, но заикаться, плавать и танцевать — суть такие вещи, без которых ему никак не можно обойтись.

Следующее событие принадлежит к любопытным явлениям нашего времени: Некто Динуар, цюрихский житель, имея жену и детей, затеял сочетаться браком с одною шестидесяти-летнею девицею и написал ложные свидетельства о холостом своем состоянии. Аппеляционный трибунал осудил его простоять один час с рогаткою на шее у безчестного столба и потом быть изгнанным из Швейцарии на 20 лет.

Один англичанин, недавно умерший на пути, переправляясь из Европы в Америку, сделал такое открытие, которое обещает мореходцам важную пользу. Оно состоит в шаре магнитном, плавающем в ртути, на сем шаре обозначены степени долготы и широты северной и южной. Незадолго до смерти, он отдал капитану корабля свой инструмент с журналом путешествия, при сем случае он определил место, на котором тогда корабль находился, с такою точностью, которая привела всех в крайнее удивление…. Следственно магнит имеет свойство, окружая землю, обращаться около своей оси. Полюс Арктический погружается в ртуть, когда корабль переплывает равноденственную линию.

В публичных листках недавно писали, что барон Аретин, библиотекарь курфирста баварского, отыскал в Мюнхенском книгохранилище древний манускрипт, писанный в 13 столетии на латинском языке, и содержащий в себе трактат об неугасимом огне греческом. Сей манускрипт не только показывает способ составлять упомянутый огонь, который ученые почитали потерянным, но в нем содержатся еще правила химические, как делать огнестрельный порох, похожий на те, которые нам известны. Г. Аретин скоро издаст в свет сие сочинение с прибавлением исторического введения. Парижские журналисты пишут, что в Национальной или, как ныне называют, в Императорской библиотеке, хранится такое же сочинение о составлении огня греческого, и думают, что оба манускрипты суть одного содержания. Употребление сего огня неизвестно было древним грекам. Историки византийские упоминают, что он изобретен в 7-м уже столетии после Рождества Христова. Один частный человек объявил Людовику XV, что ему известна тайна составления огня греческого, сделано было испытание в Брестской гавани, и опыт удался по желанию. Король купил секрет и никому не открыл его.

Г. Гошуа, оптик парижский, теперь занимается усовершенствованием изобретенной им зрительной трубы, которая не только, подобно всем другим, приближает предметы, но еще должна служить к измерению в точности расстояния оных от наблюдателя. Если сей художник успеет в своем намерении, то не многим открытиям новейших времен можно будет поравняться с его изобретением.

В одной ученой газете публикуется о продаже вновь вышедшей на немецком языке книги, под названием: Неоспоримое доказательство, что если жиды не будут истреблены до основания, а жидовки если не будут проданы в неволю, то свет, человечество, христианство и все государства неминуемо должны погибнуть — сочиненное Домиником Аманном Епифаном, жидо-ненавидцем. Честь и слава автору-филантропу!

В Монитере, под статьею из Англии, напечатано об одном необыкновенном силаче следующее известие: Сержант шестого полку гвардейских драгун, именим Муррай, став под брюхом своей лошади, поднял ее и без излишнего усилия понес на плечах своих.

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1804. — Ч.17, N 20. — С.317-321.

Смесь

Когда Геллерт был представлен Фридерику II, король, поговорив сперва о его здоровье, достатке и сочинениях, просил поэта прочесть одну из его басен. Геллерт тотчас удовлетворил желание государя следующим образом:

Один афинский живописец, который трудился более для славы, нежели для денег, изобразил на картине Марса так удачно, что все боги узнали бы в нем счастливого любовника Венеры, но Гомер не узнал бы в нем бога брани. Несмотря на то, художник был доволен своим произведением и удивлялся ему от всего сердца. В то самое время входит один знаток в его рабочую. ‘Очень кстати!’ говорит живописец: ‘ты скажешь мне свое мнение о моей картине.’ — С охотой, отвечает знаток — вот оно: члены сделаны очень нежными, лицо героя походит более на женское, краски набросаны очень слегка, словом, в твоем Марсе я вижу настоящего Адониса. — Живописец противоречит и старается оправдать свою работу, знаток утверждает свое мнение, художник досадует…

В продолжение спора, является молодой человек с пучком цветов в руке, подняв голову вверх и напевая песенку. Взглянув на картину, он восклицает: ‘Боги! какая кисть! какое произведение! с каким вкусом написана эта нога! с каким искусством округлена рука! шлем, щит, оружие — все совершенно неподражаемо! Это Марс, настоящий Марс!’ … При сих словах живописец, в стыде и замешательстве оборотясь к знатоку, сказал: ‘ты прав!’ и взяв губку, стер изображение…

Король. Какоеж нравоучение из этой басни?

Геллерт. Писатель может досадовать на беспристрастную критику людей умных, но если, по несчастью, глупцы похвалят его, тогда он непременно должен сжечь свое сочинение.

Король. Справедливо. Ваша басня мне очень нравится.

В одном из номеров Парижского журнала объявляется что, ‘господин Дю-Петитуар, член семейства, сколько известного публике по глубоким знаниям в естественной истории, столько достойного общего уважения по всем добродетелям, украшающим истинных сынов отечества, — господин Дю-Пети-туар, брат знаменитого Аристида Французкого, славно скончавшего живот свой при Абукире, предпринял’ — чтобы, вы думали, он предпринял? — ‘Доставить в парижский Музеум естественной истории уродливого котенка, недавно где-то родившегося!’

В некоторых французских и немецких газетах объявляется от одной дамы о потерянных вещах. Для наших читателей, разумеющих французский язык, выписываем объявление от слова до слова:

L’avs — vous vu

Mon chien perdu?

C’est la plus belle bte,

Seul helas! il n’est pas perdu,

Car j’ai perdu — ma tte. —

Par amiti&egrave,,

Pren&egrave,s piri&egrave,

De ma tte & de ma bte!

Живописец Вернет однажды посетил Вольтера. ‘А! Господин Вернет!’ вскричал фернейский мудрец: ‘вы бессмертны! ваши краски, яркие, блестящие, живые, возвестят поздному потомству о ваших дарованиях!’ — Мои краски, отвечал художник, не стоют ваших чернил.

С некоторого времени в Германии много говорят о мнемонике или науке изострить память. Вот что пишут о ней из Лейпцига: ‘Недавно был у нас г. лиценциат Дюшет, намеревающийся путешествовать по Германии для показания опытов мнемоники, изобретенной г-м Аретенем. Он удивлял во многих местах своим искусством, и в здешнем музее делал непостижимые опыты: он сказывал наизусть вдруг восемь разных писем — из которых пять на немецком языке, одно на французском, одно на итальянском, и одно на латинском — и на каждое читал свои ответы, сперва он прочитывал, почти от слова до слова, первые периоды каждого письма, потом вторые, и так далее. Особливого внимания достойно, что восемь господ, по собственному их уверению, за несколько часов перед тем в одно время прислали к нему упомянутые письма, потом г. Дюшет по требованию присутствующих читал многие места из Библии. В других городах он показывал опыты не менее удивительные. — Нетрудно догадаться, что здешние жители очень полюбили мнемонику и всячески стараются снять завесу, покрывающую таинственное изобретение г-на Аретеня. Мы не смеем объявить своего мнения о сем чудесном открытии.’ И мы, издатели Вестника, находимся в крайнем недоумении, что должно заключить о сей науке. Скажем только, что г. Дюшет есть апостол г. Аретеня, посланный от него для убеждения опытами неверующих и сомневающихся в истине сего преполезного открытия. Он между прочим имеет препоручение собирать от доброхотных дателей по четыре червонца для споспешествования к предполагаемому изданию книги, в которой достаточно объяснятся все способы сделать память чрезвычайно острой и переимчивой. Говорят, что г. Дюшет намерен обрадовать Россию своим прибытием, объявить нам благосклонное приглашение воспользоваться сокровищами мнемоники, и превратиться в подвижные архивы и библиотеки.

Один из проповедников в Л…, назад тому несколько лет, поучал народ о чувствах души человеческой. В первой части слова он говорил о зависти, во второй о тех чувствах, которые должны христиане взаимно питать друг к другу. От зависти он перешел к мщению, и продолжал следующим образом: ‘Убегайте мщения, любезные слушатели! следуйте примеру кроткого Авеля. Он не мстил брату за смерть свою, помня слова Спасителя: любите враги ваши, благословите кленущия вы, и проч.’ — Тот же священник в другое время проповедовал о пользе блаженства!

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1804. — Ч.18, N 21. — С.58-63.

Смесь

В Берлине напечатана книга, под названием: Zuge zu einem Gemalde von Moskwa, написанная каким-то Вихельгаузеном. Неприятно нам упоминать о таком сочинении, которое заставляет благомыслящих земляков г-на Вихельгаузена краснеться, но с другой стороны долгом почитаем объявить о нем читателям для того, что благодарные иностранцы, искренно любящие наше отечество, изъявили свое презрение к автору и его книге, наполненной от одной доски до другой клеветами и невежеством. В Северном архиве помещено рассмотрение сего сочинения, написанное человеком, как кажется, просвещенным и опытным знатоком российской статистики. Г. Вихельгаузен, в звании врача быв в Москве весьма короткое время, и не зная ни языка, ни обычаев, ни духа национального, ниже местоположения описываемого им города, возложил на себя трудную должность изобразить Москву во всех ее отношениях, то есть в физическом, медицинском, топографическом, историческом, церковном и гражданском. Заметим главные достоинства его книги. Автор пишет Гритоне городник, вместо Харитоний в Огородниках, лобернщики вместо лавочники, буттершники вместо булочники, сеза вместо съезжий дом, моквеник вместо можжевельник, Вошесенски вместо Вознесенский, перестроил по-своему части города, кварталы и улицы, учредил в Москве немецкий почтампт, создал горы и болота, населил Москву-реку и Яузу множеством рыб, которые до сих пор были привозимы издалека, и проч. и проч. Можно ли не благодарить автора за все сии полезные перемены? Не понимаем только, что г. Вихельгаузен намерен сделать с духовенством, войском, купечеством, мещанством, цеховыми и дворовыми служителями, которых он совсем не полагает в числе жителей московских, решительно утверждая, что в Москве находится только четыре класса людей: дворяне, отпущенные на волю, чужестранцы и мужики! Любезный автор рассказывает, что русский народ от природы безобразен телом, туп умом и подвержен ужасным болезням, само собой разумеется, что все сии беды производит климат. Вот ученое доказательство г-на Вихельгаузена, пред которым должно безмолствовать: ‘Все тела органические, в Москве и около Москвы растущие, не могут достигать своей зрелости, люди, животные и растения вообще здесь малорослее, нежели в умеренных полосах земного шара: ибо холод, действуя на их организацию, стесняет волокна, делает их менее раздражаемыми, и следовательно короче, оттого вся наружность тела принимает известный вид, оттого в Москве не видно значительных, характерных лиценачертаний, какие находим в Греции и Италии, напротив встречаете здесь брюзглые, толстые туши, изобилующие жиром, наполняющим клетчатый состав их кожи, для сохранения внутренних частей от действия холода. Опыт показал, что и образование души подлежит тем же законам, каким тела организованные, сие образование обыкновенно худо зреет в холодном климате.’ Из всего заключить должно, что г. Вихельгаузен хочет сказать своим читателям, что он родился в теплом климате, что он роста высокого и стана тонкого, что почитает себя умником и красавцем, и что, быв в Москве, ходил по улицам без шубы.

————

Исаак Воссиус, известный литератор семнадцатого столетия, собственным примером показывает, какие нелепости можно написать, следуя духу системы. По его мнению, до времен Суллы, число граждан римских состояло из 14 миллионов, а город Рим в царствование Августа имел в себе 5 миллионов жителей. Сей ученый муж, сколько был щедрым к древним, столько скуд для своих современников, например во Франции он полагает только 5 миллионов, в Германии столько же, в России 3, и 2 в Испании. Он разумел все языки европейские, и ни на одном не умел изъясняться, совершенно знал дух и обыкновения древних, и не имел понятия об истории и нравах своего века. Карл ІІ, король английский, сказал о нем: ‘Этот богослов очень странен, он верит всему — кроме Библии.’ Людовик XIV, уважавший ученость и дарования во всех странах, приказал Кольберту послать к Воссию при письме подарок ‘в знак своего почтения и в залог монаршего покровительства.’

(Из пар. журн.)

—————

Отец Карбассон воспитал при себе орангутанга, который столько был привязан к своему господину, что каждый раз порывался бежать за ним, когда он выходил из дому, и каждый раз надлежало запирать животное, когда честный отец шел в церковь для отправления службы по своей должности. В один день орангутанг ушел из дому, прибежал в церковь, пробрался до кафедры и стал у ее подножия, не двигаясь с места до тех пор, пока проповедник начал сказывать поучение. В сие время животное, вскарабкавшись на верх кафедры, и примечая телодвижения священника, делало такие странные кривляния, которые заставило смеяться собрание, несмотря на все его усилия удержаться. Честный отец, изумленный и пришедший в замешательство такой веселостью своих слушателей, сделал им строгий выговор, но это не имело успеха: собрание снова захохотало, а проповедник с жаром и с живостью телодвижений кричал и бранился на своих слушателей. Орангутанг передразнивал его столь искусно, что слушатели помирали от смеха. Это продолжалось до тех пор, пока один из приятелей священника не объявил ему причины сего беспорядка. Приказано орангутанга отвести домой, но слушатели не могли забыть смешных кривляний животного, и сам честный отец не мог сохранить свою важность.

(Из Сев. пчел.)

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1804. — Ч.18, N 22. — С.138-143.

Смесь

В листках парижского Модного журнала написано:

‘Прежде молодой человек обыкновенно имел при себе ящик с пузырьками для благоуханий, с бритвами, с ножницами, с эссенциями, с бумагою для любовных записок, словом, со всем тем, что служит к успехам и украшению жизни, теперь молодой человек также имеет или должен иметь ящик, но уже с другими принадлежностями. В нем хранятся кремни, пыжовники, порох, форма для литья пуль, шомпол, пистолеты — вообще весь снаряд, нужный для поединка.

Молодой человек, готовясь идти гулять на бульвары наряжается в кожаные панталоны и большие сапоги, но для верховой прогулки надевает обыкновенные штаны из нанкина и легкую обувь. Таким образом, наши щеголи по неизъяснимой странности пешком ходят в тяжелых сапогах, а ездят верхом в шелковых чулках.

Известно, что незадолго перед сим было в моде повязывать платок на шее весьма толсто, так чтобы, подбородок и даже рот закрывались, теперь молодые люди носят косынки весьма тонкие. Ворот рубашки возвышается до самих висков, но подбородок и даже кадык должны быть наружу.

Новая отрасль торговли ежедневно приобретает большие успехи. Мы хотим говорить о продаже цветов. На улицах, на мостах, на набережных, на бульварах, у всех публичных зданий, везде находите промышленников, торгующих цветами. Никогда еще не было такого расхода на цветы. Щеголиха, не имея в руке пучка цветов, не может появиться ни в обществе, ни в театре, ни на бале. Чем становится холоднее, чем реже цветы, тем они драгоценнее и необходимее. Если модная дама по какому-нибудь чрезвычайному случаю забудет дома пучок свой, благопристойность требует непременно купить цветы у торговки, которыми наполнены театральные коридоры. Услужливые кавалеры не пропускают случая дарить красавиц их столь уважаемою редкостью’.

Аббат Морельет в своем похвальном слове Мармонтелю говорит, что сей писатель при первом вступлении на поприще словесности начал сочинять трагедии подобно большей части литераторов, которые, чувствуя в себе к стихотворству некоторую склонность, тотчас принимаются за самое труднейшее дело. Дурной прием одной его трагедии и случившееся происшествие с Руссо, который уже 40 лет был автором, заставили Мармонтеля остановиться. Он упрекал себя и признавался, что писал не обдумав хорошо своего предмета — пример редкий и полезный для молодых стихотворцев! — Г. Морельет думает, что в Нравоучительных повестях Мармонтелевых очевидна великая разница между старыми и новыми. Автор, сочиняя первые, вел жизнь рассеянную, по большей части в обществах, где ищут удовольствий под всеми возможными видами, другие писал после своей женитьбы, узнав сладость тихого домашнего счастья. В первых видно какое-то распутство ума, последние ближе к природе, потому что сочинены в такое время, когда страсти утихли. — Потом Морельет сравнивает Мармонтелев курс литературы с Лагарповым. В курсе Лагарпа, говорит он, собраны полезные суждения и предложены читателю, но Мармонтель научает судить. Один образует хороших учеников, другой — хороших учителей. Лагарп учит замечать подробности, не пропускает ни одной красоты, ни одной ошибки, Мармонтель наставляет, как сочинять по правилам пиитики. Один вводит нас в практику искусства, другой преподает ученую теорию. У Лагарпа были и долженствовали быть слушателями люди светские, молодые и дамы, Мармонтель писал для таких, которые сами готовятся быть профессорами.

Шиллер, живучи в Штутгарте, трудился весьма прилежно над сочинением Фиеско, и говорил одному из своих приятелей: ‘Мои Разбойники могут погибнуть, но Фиеско останется в памяти потомства!’ — Достойно замечания, что знаменитый поэт в самом деле был недоволен первою своею трагедией, и написал на нее критику, в которой без пощады нападает на выбор предмета, на расположение и характеры трагедии Разбойники. Один франкфуртский журналист горячо вступился было за Шиллера, не зная, что строгий рецензент был — сам автор.

Выписываем из исторического журнала Колье несколько анекдотов, помещенных в Монитере. Автор известен по связи своей с славными литераторами: Фонтенелем, Кребильйоном, Соренем, Дюкло, Панаром и по некоторым драматическим сочинениям.

Девица Шанмеле спросила у Расина, откуда он взял содержание для своей трагедии Афалия. ‘Из старого (ветхого) Завета’. — отвечал поэт — Из старого Завета? подхватила актриса: разве вы не знаете, что есть новый?

Лесаж, дав слово дюшессе Буильйон прочитать ей свою трагедию Тюркарет, до представления на театре, за некоторыми недосугами не успел придти к ней в назначенное время к обеду. Дюшесса приняла его с приметным негодованием, и сказала, что он заставил ее потерять целый час. ‘Когда так, милостивая государыня — отвечал с холодностью Лесаж, — то я вам доставлю случай выиграть два часа’, поклонился и ушел. Хозяйка просила его воротиться, посылала за ним людей — тщетно! Лесаж не захотел ни обедать, ни читать своей пьесы.

Один забавник подал о чем-то просьбу дюку Орлеанскому и выбрал такое время, когда у регента почти никого не было из посторонних. Просьбу прочли по обыкновенному порядку. Проситель, дождавшись конца, подал другую бумагу, и сказал: ‘не угодно ли вашему высочеству прочесть еще в стихах?’ — С охотою — отвечал дюк: подайте. — По прочтения стихов, наш забавник опять стал просить, чтобы дозволено было ему пропеть написанное. Дюк согласился, и проситель запел. — ‘Если угодно вашему высочеству, пропляшу свою челобитную’. Пропляшите — отвечал регент: никогда еще не удавалось мне видеть, чтобы плясали челобитную, изобретение ваше достойно награды, вы получите желаемое.

Известно, что в Париже есть Цельтическая академия, которая занимается исследованием языка и вообще всего, что относится до древней Галлии. Сия Академия поручила сенатору Волнею рассмотреть сравнительный словарь всех языков, собранный по повелению Великой Екатерины г-м Палласом, и напечатанный на иждивении правительства. Первая часть словаря состоит из двух предисловий латинского и русского, и из сравнения ста тридцати слов на двухстах языках европейских и азиатских, слова напечатаны русскими буквами. Г. Полней в донесении своем Академии пишет, что книгу сию должно считать драгоценностью для такого общества, которое особенно занимается сравнением языков. Нам показалось странным, что он, не умея по-русски читать, обвиняет в том не себя, но нас. Вот перевод сего места: ‘Непонятно, почему правительство такой земли, которая уже целый век старается сравниться с прочими европейскими государствами, и которая перенимает у нас искусства и обычаи, не приняло нашей азбуки, издревле господствующей в просвещенных государствах, и почему оно отдало преимущество алфавиту, который в ученом свете неизвестен?’ Потому г. Волней, что со помощью нашей азбуки Владимир, Ярослав, Нестор и Боян писали на своем языке тогда, как ваш был еще безобразною смесью, не имеющей своих собственных письмен. — Заметим также, что г. Волней жалуется, будто азбука наша беднее французской, и будто нет в ней гортанной буквы h. И Академия всему этому поверит!!

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1804. — Ч.18, N 23. — С.229-234.

Смесь

Труд, сын Нужды, отец Здоровья и Удовольствия, жил с детьми своими в маленькой хижине, построенной на скате горы, весьма далеко от города. Они совсем незнакомы были с людьми богатыми и знатными, и проводили время в обществе добрых поселян соседственной деревни. Наконец им захотелось видеть свет, оставив друзей своих и жилище, они отправились в дорогу. Труд шел с кроткой осанкой, Здоровье живым разговором свои, веселыми песнями облегчало беспокойства путешествия, Удовольствие помогало отцу идти и беспрестанным смехом, забавными шутками поощряло своего брата резвиться.

Таким образом они проходили леса, города, деревни, наконец пришли в столицу королевства. Труд советовал детям своим как можно беречься, чтоб не потерять его из вида, потому что, по предсказанию Зевса, отлучение одного непременно погубит всех троих, но резвое Здоровье не послушалось полезного наставления, познакомилось с Невоздержанностью и умерло на одре болезни. Удовольствие, лишившись брата, запуталось в заманчивых сетях коварной Лености — и никто не знает, что после с ним сделалось. Труд, не могши жить без детей своих, тщетно везде искал их, но Изнеможение напало на него, и несчастный скончался в объятиях Бедности.

(Из Мод. журн.)

Происшествие, недавно случившееся в Париже, должно служить важным уроком для ревнивых. Один муж с некоторого времени подозревал в неверности жену свою, молодую, прекрасную и в точности выполняющую законы супружеского целомудрия, он приходил в отчаяние от того, что все его старания изобличить мнимую преступницу были тщетны. В один вечер ревнивцу показалось, что слышит шум в спальне, прикладывает ухо к дверям и удостоверяется в справедливости своих заключений. Какие счастье! Какая сладкая надежда отмстить нарушителю своего покоя! Он поспешно наряжается дон Кихотом, вооружается с головы до ног, в бешенстве кидается в спальню, ищет везде и не находит никого, кроме жены своей, лишившейся памяти. С того времени несчастная повредилась в уме, а муж день и ночь оплакивает глупую свою ревнивость.

(Из Пар. журн.)

19 го сентября сегодняшнего года, в Венгрии в городе Шолоче умер ремесленник Иван Шеп на 98м году своего возраста. Немногие могут похвалиться таким многочисленным семейством, каким окружен был сей старец. Шеп, женясь в молодости, имел от первого брака детей 14, от которых родилось внучат 82, от сих правнучат 62, а от последних еще 45 праправнучат, всего 203 человека. Большая часть из сих потомков от правительства была употреблена для гонки леса по реке Дунаю, прочие достают себе пропитание отправляя ремесло дровосеков. Вся семья живет вместе в особой деревне, называемой Городом Св. Иоанна.

(Из Монитера.)

В коллегии города Калькутты, бенгальской столицы в Азии, учатся восточным языкам с великим успехом. 29-го марта 1803 года были там публичные прения на языках персидском, бенгальском и индостанском, сверх того юношество испытываемо было в знании языка персидского. Заслужившие получили награждение. В Калькутте печатаются многие книги, которых содержание относится к восточной словесности, и в особенности грамматики и словари персидские, арабские, индийские и санскритские, в пользу начинающих учиться.

Говоря о восточной словесности, уведомим наших читателей, что г. Кнобельсдорф, который, будучи посланником в Константинополе, принят в члены Королевской берлинской академии наук, по возвращении в отечество, представил сему собранию двенадцать разных рукописей персидских. Сей драгоценный подарок содержит в себе:

1. Раузасл-ал-Сафа, или великую историю Востока, сочиненную славным историком Миркондом в шести томах,

2. Зобд-Тавари, избранные повести,

3. Историю софиев до шаха Аббаса,

4. Историю шаха Надыра,

5. Два сочинения славного поэта Джиами, и проч. — следственно восточная литература не столько бедна, как вообще привыкли мы о ней думать.

(Из Учен.арх.)

Гамбургский профессор Палмер недавно изобрел состав, посредством которого все возгорающиеся вещи, как то: дерево, бумага, полотно и проч., можно предохранить от огня, и даже потушить их, если бы они случайно загорелись. Сей состав приготовляется из известного количества серы, красной вохры и купороса, истолченных в порошок. Чтобы предохранить дерево от возгорения, надлежит, покрыв его обыкновенным клеем, обсыпать упомянутым порошком, высушить и повторить сие действие до трех, или четырех раз. Бумагу и полотно, вместо клея, надобно помочить водою, и повторить действие только один раз. Для потушения загоревшихся тел потребно порошка не более двух унций на каждый фут квадратный. Профессор Палмер намерен издать в свет подробные объяснения о своем открытии и о средствах, как употреблять его с пользою даже в случае больших пожаров. В декабре месяце прошлого года в Вольфенбителе сделан был опыт над сим порошком, и удачное событие оправдало обещания изобретателя.

(Из Сев. пч.)

——

Смесь // Вестн. Европы. — 1804. — Ч.18, N 24. — С.307-312.

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Смесь

Читайте также: