Смесь
Смесь
*
*
*
*
——
Смесь, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 1809
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Магомет, известная Вольтерова трагедия терпит гонение от издателя Журнала Империи, г-на Жоффроа. Вот что о ней написано в одном из листков, недавно полученных: ‘Магомет, блистательнейшее произведение пера Вольтера, представленный на Французском театре (Thatre Franais), принят не с тою благосклонностью, на которую имеет он право по своей знаменитости. Пространство залы наполнялось необыкновенным кашляньем вместо рукоплесканий. Некоторые зрители, менее других приобвыкшие к тягостной скуке, прогоняли ее, чем могли: одни кричали тише! во время глубокого молчания, другие повторяли не теснитесь! назад! тогда как никто не шевелился, третьи от доброго сердца хохотали, когда Сеид произносил стихи самые жаркие, страстные, разительные. Поверят ли? даже человеколюбивое взывание к богам,
Exterminez, grands dieux, de la terre o nous fommes,
Quiconque avec plaisir rpand le sang des hommes1!
1 Великие боги! истребите на земле всякого веселящегося пролитием крови человеческой!
даже сия благочестивая молитва, которая во времена бедствий наших сопровождаема была громкими рукоплесканиями, и от который восхищались тогда самые жадные кровопийцы наши, ныне выслушана весьма хладнокровно! — Правда, что актеры действовали неудачно, однако и сама трагедия имеет в себе множество недостатков, которых никакое очарование теперь уже не закрывает. Сила страсти доведена в ней до излишества, Магомет, которого стихотворец хотел представить весьма умным человеком, является чудовищем гнусным и отвратительным, малодушным и подлым в своих поступках, а особливо в любви и мщении, Магомет столько же холоден, сколько жесток. В сей трагедии очень мало того, что возбуждает истинное участие, зато уже весьма приметны фиглярские уловки, для возбуждения ужаса употребляемые стихотворцем. Ход трагедии медленный, неоживленный разнообразием, множество явлений слабых, растянутых. Вот что было причиною смертельной скуки, от которой бедные зрители страдали во все продолжение трагедии. Впрочем некоторые места хорошо выражены, например в разговоре между Зопиром и Омаром, разговор Магомета с Зопиром прекрасен. Ж. Ж. Руссо в письме о зрелищах смиренно винится в проступке своем, что Омару, наместнику Пророка, дает преимущество перед самым Магометом. Как ни велик сей грех Жан-Жака, однако все еще извинительнее тех, которые он объявляет в своей Исповеди. Руссо, писатель впрочем красноречивый, невеликий был знаток в словесности. Странно, что при всей гордости своей он не постыдился пасть на колени перед Вольтером, и польстить ему признанием, будто ничего не может быть лучше разговора Магомета с Зопиром. Видно, что Руссо не знал ни Корнеля, ни Расина’.
Древние стихотворцы греческие и латинские по званию своему были особы священного сословия, жрецы Аполлона и дщерей Мнемозины, они почитали себя вдохновенными свыше даже и тогда, когда предавались мечтам несовместным ни с набожностью ни с целомудрием. Утехи, строго запрещаемые нынешними установлениями и обычаями, были у них действиями благочестия, или по крайней мере принадлежали к стихотворной вольности, всеми вообще одобряемой. Один из нескромнейших стихотворцев говорит о себе и о товарищах своих, таких же забавниках: ‘Nos pia turba sumus, мы члены благочестивого братства’. Воспевая любовь и красавиц, они твердо надеялись заслужить блаженство, уготованное праведникам. Тибулл, нужный и страстный Тибулл, говорит откровенно:
At mе, quod tenero fuerim dilectus Amori,
Ipsa Venus campos ducet in Elysios.
‘Сама Венера введет меня в поля Елисейские, за то что я любезен был Эроту’. Истинно пиитическое благочестие!! Елисейские поля почитались у древних язычников вместилищем рая. Чтобы войти в них, надлежало только быть чуждым тех ужасных злодеяний, которые противны натуре человеческой. Еак, Минос и Радамант, сии угрюмые судьи, не были врагами удовольствий. Чело их прояснялось, когда приходил к ним стихотворец, богине красоты служивший. Неизвестно впрочем, впускали ль туда дурных стихотворцев: читая стихи свои праведникам, они скоро превратили бы райское обиталище в тартар.
Древних жителей Испании разделяют на три класса: к первому принадлежат иберы, тамошние уроженцы, ко второму народы пришедшие из Галлии, к третьему финикияне, карфагенцы и прочие племена, переселившиеся из Африки и смешавшиеся с жителями берегов южных. Кельты или галлы, вторгшись в землю иберов, после долговременной войны соединились с природными жителями, и составили с ними единый народ кельтиберский. О племенах, в Испании обитавших и под разными названиями известных, древние написали много весьма любопытного. Страсть к независимости делала чудеса между ними. Почти невероятным кажется свидетельство Страбона о свойстве, нравах и обычаях кантабров. Он говорит: во время войны между римлянами и сим народом были примеры, что матери убивали собственных детей своих, только для того, чтоб он не достались в руки неприятельские, младенец, по приказанию отца, устремлялся с обнаженным мечом на родителей своих и братьев, оковами отягченных, женщина умертвила всех вместе с нею плененных. — Кельтиберы не прятались подобно иберам в горах и лесах, но храбро и весьма искусно сражались на открытом поле, а друзьям оказывали гостеприимство. Угощение в своем доме многих чужестранцев вменяли себе в почетное отличие. — Турдетаны, жившие в окрестностях Севиллы, по-видимому были просвещеннее прочих иберов, но менее храбры. Они умели писать и сохраняли память о старинных деяниях, древность законов их, которые писаны были стихами, простиралась, как они думали, до 6,000 лет. Полибий с удивлением говорит о богатстве Турдетании и о пышности тамошних владетелей.
Читая в одном журнале рассмотрение новой, в Париже вышедшей из печати книги, под названием: История французской словесности восемнадцатого столетия, нашел я множество прекрасных и справедливых мыслей. Сочинитель точно угадал, что ослабило поэзию во Франции — и везде, можно прибавить. ‘Поэзия, отчужденная от нынешних обычаев и от деяний в отечественной истории хранящихся, напитанная древним баснословием, смешивающая веру в истинного Бога с верою в богов ложных, потеряла характер святости, лишилась того восторга, того выспреннего вдохновения, которые были источником песнопений. Язык богов сделался игрушкою острого ума, простым, механическим стихосложением. — История испытала на себе подобное действие. Чтобы хорошо написать историю, сочинитель должен мысленно жить с отдаленными предками нынешних поколений, должен быть весьма коротко знаком с ними. Для сего требуются не только чтение и исследования, но долговременное, прилежное учение и беспрерывное размышление. Удивляются, что первые века нашей истории покрыты мраком неизвестности. Но кому хотелось губить время в скучных исследованиях? Кому хотелось, как должно по совести, сочинять историю, о который никто не думал? Мы заняты были не собою, но или древними народами, или нашими соседями. До появления англоманов и пруссоманов, обычаи древних греков и римлян были нашими образцами. Дитя произносило уже имена Епаминондов и Катонов, ни разу не слыхавши ни о Дюгесклине, ни о Боярде. Все благоговейно удивлялись пиитической войне Троянской, и едва ли кто ведал о крестовых походах. Итак, удивительно ли, что для историков наших старинные происшествия и обычаи отдаленных наших предков покрыты завесою! — Церковное красноречие равным образом потеряло свою силу и важность. Служитель алтаря, чуждающийся мира суетного и ничтожного, живущий во святилище, единственно упражняющийся в проповедовании слова Божия, конечно скорее другого достигнет высоты истинного красноречия. Нравы изменились, благочестие ослабело. Ныне слушают поучения, но только из любопытства, ныне приходят слушать проповедника, но только для того чтобы узнать, искусно ли он победит трудности, говоря о таких делах, к коим мало имеют доверия. Сами проповедники менее занимаются строгими правилами веры, а более думают о том чтоб угодить слушателям, и чтоб не погрешить против вкуса и обыкновения.
Роде, славный скрипач, недавно возвратившейся из России, умер в Париже. Он успел дать один концерт на театре императрицы, но к сожалению, имел не многих слушателей, потому что парижские термометры в тот день показывали почти равную степень холода с нашими северными. Деревья и медведи текли во след Орфею по ледяным горам Фракийским: парижане, которые, как известно, не медведи и не деревья, лучше захотели просидеть вечер перед камином, нежели занемочь от простуды. Для концерта г-на Бальйо, также недавно из России возвратившегося, погода была благоприятнее,
Московские жители имели удовольствие слышать и Бальйо, и Роде, следственно и сравнивать их могут — разумеется, истинные знатоки в художестве. Гретри замечает в своих Опытах, что северные жители более любят музыку резкую и шумную, нежели выражающую страсть и нежные чувства. Основываясь на сем замечании, парижане заключают, что русским более нравился Роде, нежели его соперник. У Бальйо много выразительности, но без чистоты в звуках, у Роде, много искусства, но без жару. Из соединенных дарований, принадлежащих вместе и тому и другому, мог бы составиться один талант истинный, совершенный, каким обладал Виотти, с которым, по мнению людей, выдающих себя за знатоков, никто еще не сравнился. Прибавим к тому, что Бальйо, как уверяют издатели французских журналов, возвратился в Париж с увеличившимся дарованием, которое он усовершенствовал, живучи в странах северных. Концерт его, русские песни, вариации восхитили сердца слушателей, и Бальйо теперь единодушно прославляется в Париже. — В Рижском Зрителе недавно было написано, что ни Бальйо, ни Роде, ни Ламар не доставили жителям Риги такого удовольствия, каким наслаждались они слушая игру г-на Ромберга, скрипача капеллы е. в. короля прусского, во время проезда его через упомянутый город. За такое предпочтение французу немца пошумел публицист на зрителя, и сказал, что ежели Ромберг жителям Риги полюбился лучше, нежели французские виртуозы, то сие не отнимает достоинства у французской музыки, а значит только, что она в Риге не в моде. ‘Да — отвечает Зритель — однако из того также нельзя вывести невыгодного заключения о вкусе жителей рижских. Истинно прекрасная музыка не есть ни французская, ни немецкая, ни итальянская, а просто музыка, и т. д.’. — К.
[Каченовский М.Т.] Смесь / К. // Вестн. Европы. — 1809. — Ч.44, N 5. — С.55-64.