Смерть и Логосъ.
Смерть и Логосъ.
Флора нашего тла. 9) Міросозерцаніе и медицина.
П. Мокіевскій.
‘Русское Богатство’, No 1, 1913
Смерть и Логос, Мокиевский Павел Васильевич, Год: 1913
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Появленіе новой книги проф. Мечникова: ‘Сорокъ лтъ исканія раціональнаго міровоззрнія’ заставляетъ вспомнить о заслугахъ нашего знаменитаго ученаго въ борьб со смертью. Эта новая книга воспроизводитъ ‘популярныя статьи, разсянныя за сорокъ слишкомъ лтъ въ различныхъ журналахъ’ (стр. 1). Въ нее вошли не вс, но лишь избранныя статьи автора, а именно: 1) Воспитаніе съ антропологической точки зрнія. 2) Возрастъ вступленія въ бракъ. 3) Очеркъ воззрній на человческую природу. 4) Борьба за существованіе въ обширномъ смысл. 5) Вступительное слово при открытіи одесскаго създа естествоиспытателей и врачей въ 1883 г. 6) О цлебныхъ свойствахъ организма. 7) Законъ жизни (по поводу нкоторыхъ произведеній Л. Толстого). Флора нашего тла. 9) Міросозерцаніе и медицина.
Вс эти статьи воспроизведены безо всякихъ измненій и поэтому, конечно, во многомъ он въ достаточной степени устарли. Но, если мы не станемъ обращать вниманія на чисто техническіе вопросы, если мы взглянемъ на эту книгу, какъ на результатъ ‘долголтней попытки, отвлекаясь отъ частностей, найти основы общаго воззрнія на человческую жизнь’ (стр. 1),— то намъ станетъ яснымъ, что появленіе подобной книги не только является вполн своевременнымъ, но, что, пожалуй, эти статьи теперь-то именно и нужны, что теперь-то именно и чувствуется потребность въ подобной книг.
Проф. Мечниковъ — давнишній и талантливый боецъ за научное міровоззрніе. Тридцать и сорокъ лтъ тому назадъ, когда впервые появилось большинство этихъ его статей, наука и научное міровоззрніе пользовались у насъ гораздо большимъ авторитетомъ, чмъ теперь. Тогда Россія, недавно только пережившая крупныя общественныя перемны, недавно только перешедшая отъ жизни по указанію однхъ лишь традицій къ такой жизни, когда принимаются во вниманіе и указанія разума, — эта обновленная, ‘реформированная’ Россія недавно, на горькомъ опыт, познала. цну разума и науки, недавно только пережила медовый мсяцъ союза между разумомъ и жизнью.
Но съ тхъ поръ многое измнилось. Плохо дисциплинированные умы, мало знакомые съ трудностями научныхъ изысканій, первоначально врили, что стоитъ лишь твердо ршить жить по указанію разума и немедленно вс наши бдствія будутъ устранены, немедленно зло будетъ искоренено. Но, какъ извстно, дйствительность не оправдала этихъ розовыхъ надеждъ и въ отвтъ на это началась реакція: паука потеряла свое обаяніе…
Однако, чтобы вполн понять причину перемны, происшедшей въ настроеніи части нашей интеллигенціи за послдніе годы, слдуетъ еще обратить вниманіе и на другія обстоятельства.
Человкъ, какъ ‘животное общественное’, иметъ дв окружающія его среды: космическую и соціальную. А соотвтственно съ этимъ и зло, съ которымъ ему приходится бороться, бываетъ двухъ родовъ: зло космическое и зло соціальное. И, если человчество всегда въ достаточной мр страдало отъ обоихъ этихъ золъ, то все-таки въ разные историческіе моменты вниманіе общества устремлялось, то главнымъ образомъ на зло соціальное, то главнымъ образомъ на зло космическое. Ибо весьма рдки такія всеобъемлющія души, которыя способны одинаково хорошо реагировать на всякую дисгармонію въ строеніи вселенной: громадное большинство людей, устремивши свое вниманіе на какой-либо частный видъ зла, длаются боле или мене нечувствительными ко всмъ остальнымъ недочетамъ въ жизни. Поэтому, если исключить, какъ людей со ‘всеобъемлющей душой’, такъ и такихъ людей, которые, въ силу тхъ или иныхъ обстоятельствъ, заране и на всю жизнь обречены воспринимать лишь одну какую-либо сторону жизни (таковы, напримръ, съ одной стороны, нкоторыя ‘бунтарскія натуры’, а съ другой — нкоторые мистики), если, повторяемъ, исключить этотъ, сравнительно немногочисленный контингентъ людей, то передъ нами окажется масса, способная, судя по обстоятельствамъ, то увлекаться борьбой со зломъ соціальнымъ, то устремлять свой взоръ на зло космическое. Историческія условія и мода опредляютъ, обыкновенно, какой видъ зла сдлается въ данный моментъ объектомъ общественнаго вниманія, на какую сторону жизни будутъ указывать глашатаи общественнаго сознанія.
Въ нашемъ случа нужно принять во вниманіе нсколько факторовъ. Во-первыхъ, выше отмченное разочарованіе въ наук, возникшее вслдствіе того, что благіе результаты пауки обнаруживаются слишкомъ медленно. Какъ бы мы ни врили въ науку, мы не можемъ не признать того, что наука для насъ, для людей въ данный моментъ живущихъ, не можетъ общать особенныхъ облегченій, такъ, напримръ, для людей, страдающихъ одной изъ, къ сожалнію, немалочисленныхъ теперь ‘неизлечимыхъ’ болзней, и для людей, любящихъ этихъ страдальцевъ, пожалуй, лишь горькой ироніей будетъ звучать заявленіе, что современная медицина твердо вступила, наконецъ, на врный путь и что это дозволяетъ намъ надяться на самыя блистательныя побды науки. ‘Все это такъ… но намъ-то что отъ этого!’ Такъ, или приблизительно такъ, подумаютъ, вроятно, весьма многіе изъ этихъ страдальцевъ. Науку, конечно, нельзя винить за то, что она честно и открыто заявляетъ о своемъ безсиліи въ данный моментъ, но, съ другой стороны, вполн понятно и то обстоятельство, что лишь люди, исключительно сильные умомъ и духомъ, не поддадутся ни соблазну кинуться къ какому-нибудь цлителю-рекламисту, ни стремленію найти себ утшеніе въ въ сфер ‘сверхразумной’. То, что ярко и остро обнаруживается въ случа заболванія ‘неизлечимой’ болзнью, мене замтно и боле хронически совершается при всякой длящейся ‘неудовлетворенности’ дйствительностью.
Вторымъ факторомъ, повліявшимъ на настроеніе части нашей интеллигенціи, является общій поворотъ европейской мысли отъ интеллектуализма къ волюнтаризму. А наши вожди умственной жизни были, какъ нарочно, особенно прямолинейными интеллектуалистами. Напримръ, ученіе о томъ, будто альтруистическое поведеніе есть ничто иное, какъ разумно разсчитанный эгоизмъ (ученіе, которое до сихъ поръ еще у насъ противники утилита^ ризма смшиваютъ, по невжеству или по недобросовстности, съ утилитаризмомъ, выдавая, такимъ образомъ, часть за цлое), это ученіе совершенно игнорировало волевые элементы нашего духа. Аналогично взгляду на индивидуальное разумно-нравственное поведеніе, было развито и пониманіе соціальныхъ явленій. Знаменитое ‘хожденіе въ народъ’ начала семидесятыхъ годовъ въ качеств философской подосновы имло тотъ же интеллектуализмъ, хотя нкоторые дятели и пользовались quasi-волюнтаристической фразеологіей. Думать будто при помощи разсужденій и доказательствъ можно перевернуть все міросозерцаніе народа, думать такъ могли лишь люди, сознательно или безсознательно врившіе въ безграничную силу разума и логики. Благодаря же тому, что у насъ сила науки была отожествлена съ силой интеллектуализма, крушеніе интеллектуализма въ западно-европейской философіи нанесло у насъ ударъ не одному изъ видовъ философіи и науки (интеллектуалистическому направленію той и другой), а всей философіи и всей науки. И у насъ теперь пишутся цлыя книги (не говоря уже о статьяхъ и рчахъ), въ которыхъ доказывается, что доказывать ничего нельзя, у насъ имются философы, для которыхъ разумъ и логика кажутся лишь препятствіемъ для пониманія истины. Въ отвтъ на чрезмрныя притязанія интеллектуализма, притязанія, совершенно игнорировавшія волевую, ‘темную’ часть нашего духа, нкоторые современные философы только и признаютъ, что эту темную стихію: они не оставляютъ ничего для интеллекта и науки, они сводятъ все къ игр темныхъ силъ.
Третьимъ факторомъ, повліявшимъ на перемну общественнаго настроенія, является законъ ритма. Ритмичность міровыхъ явленій хорошо извстна, но душевная жизнь правильностью своей ритмичности далеко превосходитъ вс остальныя явленія. Если нкоторые психологи и возражаютъ противъ знаменитаго положенія, гласящаго, что ‘всегда ощущать то же самое и ничего не ощущать есть одно и то же’, то, съ другой стороны, никто не сомнвается, что интересъ къ каждому виду нашихъ переживаній сильно падаетъ по мр ихъ повторенія. Повтореніе и привычка убиваютъ интересъ: извстные элементы нашей души перестаютъ привлекать къ себ вниманіе, которое тмъ легче сосредоточивается на элементахъ, не нашедшихъ до сихъ поръ своего удовлетворенія. Втеченіе нсколькихъ десятилтій общественное вниманіе сосредоточивалось на зл соціальномъ, что же касается зла космическаго, то здсь обращали вниманіе исключительно на его, такъ сказать, вторичныя проявленія, какъ, напримръ, болзни. Жизнь такъ приковала къ себ вниманіе людей, что они не задумывались надъ смертью. Что общественные интересы отвлекаютъ людей отъ мысли о смерти, это, я думаю, бросалось въ глаза всякому, кто вращался въ извстныхъ литературно-политическихъ кружкахъ. Какъ мало тамъ приходится слышать разговоровъ о смерти! И какъ часто подобные разговоры ведутся среди обывателей, чуждыхъ политик!
Но, когда вкусъ къ общественнымъ интересамъ притупился, когда занятіе политикой потеряло прелесть новизны, когда, одновременно съ этимъ, ослабла вра въ разумъ и науку и интересъ къ наук, тогда страшный вопросъ о смерти властно выдвинулся впередъ. Въ довершеніе несчастія люди почувствовали, что они не могутъ боле руководиться традиціями. А разъ исчезла вра въ традиціонное ршеніе вопроса, то слабый человкъ оказался лицомъ къ лицу съ грознымъ Невдомымъ.
‘И бездна намъ обнажена
Съ своими страхами и мглами,
И нтъ преградъ межъ ней и нами…*
Такими словами Тютчева (сказанными по другому поводу) можно охарактеризовать настроеніе современныхъ мятущихся душъ.
Конечно, вопросъ о смерти есть тотъ основной вопросъ, который всегда глубоко волновалъ людей. Но во время общественнаго подъема, во время увлеченія борьбой со зломъ соціальнымъ, этотъ вопросъ молчаливо признавался частнымъ, какъ бы семейнымъ дломъ каждаго отдльнаго человка.
И психологія, и психопатологія учитъ насъ, что мы способны воспринимать каждое раздраженіе лишь по мр того, насколько оно можетъ привлечь наше вниманіе и нашъ интересъ. Загипнотизированный человкъ или истеричка потому ‘не воспринимаютъ’, напримръ, уколовъ булавкой, что, вслдствіе раздробленія сознанія, эти уколы не могутъ быть апперципированы, не могутъ войти въ центръ сознанія: они являются какъ бы частнымъ дломъ извстнаго участка кожи и не могутъ Претендовать на вниманіе всего организма. Аналогичное объясненіе примнимо и къ борьб зa общественное вниманіе между вопросомъ о зл соціальномъ и вопросомъ о зл космическомъ. Люди, глубоко погруженные въ вопросъ о ‘спасеніи души’, въ значительной мр равнодушны къ вопросу о соціальномъ зл, который не привлекаетъ ихъ вниманія и, во всякомъ случа, не направляетъ ихъ воли къ дйствій.Люди же, поглощенные соціальной борьбой, склонны, въ свою очередь, вопросъ о смерти разсматривать, какъ праздное теоретизированіе.
Если человкъ остался во власти традиціи, если у него есть готовое ршеніе космическаго вопроса, то, при равнодушіи Къ соціальнымъ вопросамъ, онъ спокойно выполняетъ все ГО, что предписано ему традиціей. Но наше время есть критическое, переходное время. Власть традиціоннаго міровоззрнія окончательно подорвана. Человкъ оказался лицомъ къ лицу съ ‘Бездной’, и ему самому, за свой собственный страхъ, приходится опредлять свое отношеніе къ грозному Невдомому.
Древніе восхищались мужествомъ тхъ людей, которые безтрепетно впервые вышли за ‘Столбы Геркулеса’ (Гибралтаръ), которые ршились изъ знакомаго и уютнаго Средиземнаго моря выйти въ безбрежный, невдомый Океанъ. А Горацій въ извстной од восплъ безстрашіе тхъ, которые первые ‘съ сухими глазами’ Могли взглянуть на плавающія чудовища (qui siccis oculis monstra natantia… vidit). Вс мы, окончательно порвавшіе съ традиціей, вынуждены выйти за ‘Столбы Геркулеса’ и войти въ область грознаго Невдомаго. И многіе изъ Насъ не могутъ сдлать этого ‘съ сухими глазами’. ‘Мы вс умремъ!.. Я умру!.. Девъ Толстой умретъ!..’ Такъ вопіялъ нсколько лтъ тому назадъ одинъ извстный богословствующій беллетристъ на собранія ‘Литературнаго Общества’ въ Петербург. А изъ всего этого, по мннію нашего беллетриста, слдовала необходимость признанія ‘Логоса’. Что такое этотъ ‘Логосъ’ и какъ онъ намъ поможетъ, — этого ни самъ беллетристъ, ни его единомышленники объяснить не могли, несомннно выяснилось лишь одно — страхъ этихъ людей передъ ‘Бездной’ и ихъ неспособность ‘съ сухими глазами’ увидть ‘Столбы Геркулеса’.
Но проф. Мечниковъ, говоря словами той же оды Горація, иметъ ‘aes triplex circa pectus’ (тройную мдь (броню) вокругъ груди). Онъ, Конечно, знаетъ, Что прогрессъ науки лично ему едва-ли окажетъ какую-либо существенную услугу и, во всякомъ случа, не спасетъ его отъ смерти. Но, такъ какъ страхъ не затуманиваетъ его головы, то онъ и не убаюкиваетъ себя никакими словами, врод ‘Логоса’ нашихъ ‘богоискателей’: онъ ‘съ сухими глазами’ изучаетъ положеніе длъ и намчаетъ путь, который медленно, но врно приведетъ къ спасенію, правда, не его и не насъ, нын живущихъ людей, но нашихъ потомковъ.
Борьба со смертью есть основная задача изысканій проф. Мечникова. Положеніе человка предъ лицомъ ‘Бездны’ есть тема всхъ его статей.
И любопытно прослдить, какъ за сорокъ лтъ видоизмнилась позиція проф. Мечникова, оставаясь, впрочемъ, всегда строго научной. Проф. Мечниковъ на своемъ собственномъ примр оправдываетъ свое ученіе, согласно которому человкъ цнитъ жизнь, понимаетъ ея сладость лишь въ пожиломъ возраст.Извстно, что проф. Мечниковъ сравнительную рдкость самоубійства пожилыхъ людей объясняетъ тмъ, что эти пожилые люди поняли, что жизнь хороша сама по себ, тогда какъ молодые люди легко убиваютъ себя, такъ какъ въ своей жизни они цнятъ не ее самое, а т стремленія, которыми они хотятъ ее наполнить.
Мы сказали, что проф. Мечниковъ на собственномъ примр оправдываетъ свое ученіе, и въ этомъ легко убдиться, прочитавши первыя его статьи, написанныя въ начал 70-хъ годовъ, и проникнутыя пессимизмомъ, и сравнивши ихъ съ послдними, оптимистическими статьями его пожилого возраста.
Основной темой его первыхъ статей является дисгармонія между человкомъ и окружающей средой: человческій организмъ устроенъ дурно, онъ плохо приспособленъ къ окружающей сред, разныя его функціи развиваются настолько дисгармонично, что роковымъ образомъ возникаетъ тяжелая коллизія, въ борьб за существованіе побждаетъ не лучшій, а просто боле приспособленный, однимъ словомъ, человческая природа ‘устроена настолько скверно, что, въ сущности, жить не стоитъ’ (стр. 20).
Совсмъ иныя ноты звучатъ въ боле позднихъ статьяхъ проф. Мечникова. Не отрицая несовершенства человческой природы, авторъ однако центръ тяжести переноситъ на борьбу съ этимъ несовершенствомъ. И онъ указываетъ на цлый рядъ мръ, благодаря которымъ дисгармонія человческой жизни можетъ быть устранена, ‘чмъ дается возможность человку прожить полный и счастливый циклъ жизни, заканчивающійся естественной смертью. Это и есть такъ называемый ортобіозъ, на который можно смотрть, какъ на цль раціональнаго человческаго существованія’ (стр. 21).
Проф. Мечниковъ вполн правъ, когда утверждаетъ, что жизнь иметъ смыслъ сама по себ. Въ самомъ дл, т, которые пытаются опредлить ‘смыслъ жизни’, не задаютъ себ предварительнаго вопроса о томъ, примнима ли къ жизни категорія ‘смысла’. Но стоитъ лишь задать себ этотъ вопросъ, чтобы понять, ито можно говорить о ‘смысл’ лишь каждаго частнаго явленія жизни, но къ жизни въ цломъ этотъ терминъ не примнимъ. О ‘смысл’ каждаго элемента вселенной можно говорить лишь тогда, когда мы разсматриваемъ его, какъ средство для достиженія какой-либо цли, но жизнь въ цломъ не можетъ быть средствомъ ни для какой цли. Въ самомъ дл, даже люди, разсматривающіе нашу земную жизнь, какъ подготовленіе къ жизни вчной, конечно, съ негодованіемъ отвергнутъ мысль искать смыслъ этой вчной жизни. А еслибы кто-либо и сталъ искать смысла жизни вчной, т. е. разсматривать ее, какъ средство для достиженія чего-либо иного, то ему пришлось бы еще поискать и ‘смыслъ’ этого ‘иного’ и т. д., до безконечности. Слдовательно, даже люди, считающіе нашу жизнь за подготовительную, просто-на-просто раздляютъ всю нашу жизнь на два куска: меньшій — жизнь земную, которую они считаютъ средствомъ, и большій — жизнь вчную, которую они считаютъ цлью. Но значитъ, все-таки, вся жизнь, какъ цлое, не можетъ быть средствомъ ни для чего. А въ такомъ случа люди, отожествляющіе земную жизнь со всей жизнью, должны признать, что жизнь иметъ смыслъ сама по себ, или выражаясь точне, ч то категорія смысла къ жизни не приложима.
‘Смыслъ’ жизни не слдуетъ смшивать съ ‘цнностью’ жизни. Человкъ, брошенный въ міръ, какъ субъектъ среди объектовъ, можетъ произвести субъективную оцнку своихъ отношеній къ міру и поставить вопросъ объ общемъ баланс этихъ отношеній.
Великими минусами въ этомъ баланс (оставляя въ сторон зло соціальное, какъ, очевидно, вторичное) являются: наше безсиліе передъ природой и смерть, какъ окончательное наше пораженіе. И очевидно, что смерть не только есть наибольшее зло, но еще и самое пеустраннмое. На побду человка надъ болзнями, на приспособленіе силъ природы къ его услугамъ надются даже люди, не особенно высоко цнящіе науку.. Но смерть есть тотъ роковой врагъ, о борьб съ которымъ наука еще серьезно и не мечтаетъ.
И именно въ этомъ вопрос о смерти и расходятся радикально представители научнаго міровоззрнія, врод Мечникова, и т, которые, отказавшись отъ борьбы со врагомъ, вручаютъ свою судьбу различнымъ таинственнымъ покровителямъ, врод ‘Логоса’. Мечниковъ указываетъ на то, что страшна не сама смерть, а ея несвоевременность. Тяжело умирать въ цвт лтъ, и еще ужасне видть несвоевременную смерть близкихъ. Но по своему строенію человкъ можетъ жить боле 200 лтъ (достоврно установлено, что, даже при нашихъ условіяхъ, два человка жили по 185 лтъ каждый). А при такой продолжительной жизни можетъ выработаться ‘инстинктъ смерти’.
Руссо, какъ извстно, утверждалъ, что ‘все хорошо, исходя изъ рукъ Творца,— все вырождается въ рукахъ человка’ (Emile, р. 5). Мечниковъ, въ полную противоположность Руссо, утверждаетъ: ‘природа дурно создала человка, только своими руками можетъ онъ усовершенствовать себя’ (стр. 275), Свою послднюю статью авторъ озаглавилъ не ‘Міросозерцаніе и біологія’, а ‘Міросозерцаніе и медицина’ потому, что съ его точки зрнія ‘человкъ, въ такомъ вид, въ какомъ онъ появился на земл, есть существо ненормальное, больное, подлежащее вднію медицины’ (стр. 274).
Но, признавая вс недочеты въ строеніи человка, Мечниковъ не складываетъ безсильно рукъ, а вырабатываетъ планъ великой борьбы за спасеніе человчества. Въ побд надъ всми частными проявленіями космическаго зла: надъ болзнями, преждевременной смертью, непокорностью силъ природы и т. п., — въ побд надъ этими врагами Мечниковъ вполн увренъ. Остается главный врагъ: естественная смерть, смерть, хотя бы и посл очень продолжительной жизни, Относительно этого врага Мечниковъ длаетъ предположеніе, что мы потому лишь не понимаемъ всей сладости естественной смерти, что вс мы умираемъ преждевременно, слдовательно, никто изъ людей, собственно, и не испыталъ настоящей естественной смерти,
Онъ говоритъ, ‘Мысль, что естественная смерть должна сопровождаться необыкновенно пріятными ощущеніями, хотя и гипотетична, тмъ не мене но лишена нкотораго основанія’ (стр. 290).
Непониманіе сладости естественной смерти можетъ быть объяснено по аналогіи съ заблужденіями полового чувства, Извстно, что у молодыхъ двушекъ, передъ наступленіемъ ихъ половой зрлости, и нкоторое время посл наступленія этой зрлости, развиваются различныя психическія проявленія: чувство тоски, неудовлетворенности, а также различныя, порою нелпыя, стремленія, Все это продолжается до тхъ поръ, пока двушка не пойметъ настоящей природы, настоящей причины своихъ волненій. Аналогично съ этимъ можно сказать, что люди часто испытываютъ невдомую тоску лишь потому, что они еще не поняли глубоко заложеннаго стремленія къ естественной смерти, Мечниковъ говоритъ: ‘по нашей гипотез, человкъ обладаетъ неопредленнымъ предчувствіемъ естественной смерти, къ которой онъ страстно стремится, какъ настоящей жизненной цли’ (стр. 290).
Хотя проф, Мечниковъ и очень не любитъ метафизики, но мы не можемъ не указать, что эта гипотеза есть его глубокая метафизика, и, еслибы она была подвергнута надлежащей обработк, она могла бы лечь въ основу блестящей философской системы.
Но мы не станемъ тянуть проф. Мечникова въ область столь презираемой имъ метафизики, мы укажемъ, что онъ можетъ обойтись и безъ этой своей метафизической гипотезы, ибо онъ заявляетъ: ‘если наука не иметъ еще увренности въ томъ, что идеально-нормальный циклъ развитія человка неизбжно долженъ привести къ ощущенію величайшей радости и къ развитію страстнаго желанія естественной смерти, то она можетъ, по крайней мр, общать, что нормальное развитіе человка должно привести къ счастливой старости’ (стр. 291).
Теперь, думаемъ, сдлалось ясно, что имли мы въ виду, когда въ начал нашей замтки сказали, что изданіе старыхъ статей проф. Мечникова въ настоящее время, пожалуй, еще боле своевременно, чмъ въ моментъ ихъ перваго появленія. Въ самомъ дл, теперь, именно теперь, своевременно, чтобы такой высокоавторитетный ученый, какъ проф. Мечниковъ, возвысилъ свой голосъ и указалъ истинный путь къ спасенію нашимъ ‘богоискателямъ’, такъ легкомысленно попирающимъ науку, о которой они, въ сущности, имютъ весьма слабое понятіе…
Есть два способа реагировать на бдствія повседневной жизни. Одинъ способъ заключается въ одурманиваніи себя. Алкоголь, опій, гашишъ — вотъ т средства, къ которымъ прибгаютъ слабыя натуры, не дерзающія бороться со зломъ, но также и не способныя съ холоднымъ презрніемъ смотрть въ лицо опасностямъ. Другой способъ есть способъ энергичной борьбы. Аналогично съ этимъ есть также и два способа реагированія на великое космическое зло смерти: наши ‘богоискатели’ предлагаютъ публик свой гашишъ таинственнаго ‘Логоса’, а проф. Мечниковъ зоветъ ее къ борьб.
Флора нашего тла. 9) Міросозерцаніе и медицина.