Смерть Германика и ея послдствія (*).
Тацит. Лтоп. Книга вторая.
(Переводъ съ Латинскаго.)
Книга третія.
Село Покровское.
‘Встникъ Европы’, No 20, 1813
Смерть Германика и ее последствия, Тацит, Год: 1996
Время на прочтение: 11 минут(ы)
(*) Въ письм почтеннаго Переводчика къ Издателю написано между прочимъ слдующее:
‘Не такъ я переводилъ, какъ многіе переводятъ и пишутъ. Я старъ, отъ перваго Ломоносовыхъ Рчей въ свтъ появленія читаю Русскія книги: можете себ представить, сколько находилъ я въ мысляхъ и въ слог страннаго и различнаго. Нын въ Словесности нашей идетъ воина, споры и заблужденія ведутъ къ истин: весьма порадуюсь, когда и мои заблужденія, хотя немного, помогутъ найти непреложное правило, какъ должно писать порусски правило толико вожделнное.’
LXXI. Удрученный болзнію Германикъ, чувствуя приближающуюся къ себ смерть, стоящимъ вкругъ его друзьямъ говорилъ, ‘Если бы судьба превращала жизнь мою справедливо ропталъ бы я на самихъ боговъ, что они преждевременною смертію въ юности похищаютъ меня у родителей и дтей, отечества, но умирая отъ злодйства Пизона и Планциты {Пизонъ былъ данъ Тиверіемъ въ помощь для управленія Сиріи Германику, имлъ тайное повелніе присматривать за его поступками, и ускорилъ смерть его. Планцина, жена Пизонова, также мнго содйствовала, по наущенію, Ливіи, ненавидвшей, Германика, къ его погибели.}. Къ сердцамъ вашимъ съ послдними моими прозьбами обращаюсь. Возвстите отцу и брату моему {Тиверію и Друзу.}, какими горестями терзаемый, какимъ коварствомъ окруженный, я кончилъ несчастную жизнь несчастнйшею смерітю. Привязанные къ надеждамъ моимъ {Германикъ, усыновленный по повелнію. Августа Тиверіемъ, любимый народомъ и войскомъ, надялся быть Императоромъ.}, родственники, даже завидующіе мн оплачутъ, что я, нкогда славившійся и столько сраженій пережившій, палъ отъ козней женщины. Вамъ должно жаловаться Сенату, требовать мщенія законовъ. Главный долгъ друзей не въ томъ состоитъ, чтобы проливать малодушныя слезы по умершемъ, но, въ памятованіи его воли, въ исполненіи его завщанія. Плакать будутъ о Германик даже не знавшіе его, вамъ должно мстить, если вы боле меня, нежели счастіе мое, любили. Покажите Римлянамъ, божественнаго Августа внуку, мою супругу, и шестерыхъ дтей моихъ: обвиняющіе возбудятъ сожалніе, оправдывающимся злобными повелніями, или не поврятъ или не простятъ.’ Друзья, пожимая правую руку Германика, клялись скоре умереть, чмъ отъ мщенія отказаться.
LXXII. По семъ, обратясь къ Агриппин, умолялъ ее своею памятью и общими дтьми ихъ, отложить гордость, покориться враждующей судьбъ, и по возвращеніи: въ Римъ желаніемъ власти не раздражить сильнйшихъ. Ето говорилъ онъ предъ всми, но тайно, думаютъ, открылъ грозящую ей опасность отъ Тиверія. Скоро потомъ, къ великому сожалнію провинціи и сосдственныхъ народовъ, скончался. Оплакивали его самые чуждые народы и цари: столь ласковъ былъ онъ жъ союзникамъ, кротокъ съ неприятелями! Внушая къ себ почтеніе, какъ наружнымъ видомъ, такъ и разговорами, соблюдая величіе и важность своего сана, высокомрнымъ не возбуждалъ зависти.
LXXIII. Похороны, безъ изображеній {Римляне при похоронахъ носили обыкновенно изображенія предковъ умершаго.} и пышности, великолпны были похвалами и воспоминаніемъ его добродтелей, по наружному виду и лтамъ, роду смерти, даже по близости мста, въ коемъ скончался, уподобили его Александру Великому. Оба были доброзрачны, знаменитаго рода, немного старе тридцати лтъ и умерли отъ коварства своихъ подданныхъ въ странахъ чуждыхъ, но Германикъ имлъ одну жену, законныхъ дтей, былъ кротокъ съ друзьями, умренъ въ удовольствіяхъ, столь же великій воинъ, при томъ не столь дерзскій какъ Александръ, и воспященъ, потрясенную толикими побдами Германію, поработить совершенно, если бы онъ располагалъ по своему произволенію длами, если бы имлъ власть и званіе Кесаря, тмъ скоре Александра приобрлъ бы воинскую славу, чмъ боле првосходилъ его милосердіемъ, умренностію и другими добродтелями. Обнаженное тло его до созженія лежало на площади Антіохійской, видны на были на немъ знаки яда, не льзя сказать утвердительно, ибо вс, движимы будучи или сожалніемъ о Германик и пристрастнымъ подозрніемъ или приверженностію къ Пизону, различно о томъ говорили.
LXXV. Агриппина, хотя печалію и болзнію удрученная, но жаждая мщенія, садится на корабль съ прахомъ Германика и съ дтьми своими: вс сожалли, что жена знаменитйшаго рода, которую въ счастливомъ супружеств всегда видли среди почитающихъ ее и раболпствующихъ ей, отправляется съ печальными остатками своего супруга, не надясь твердо отмстить за него, безпокоясъ о самой себ, гонимая Судьбою за самое свое плодородіе. Между тмъ Пизонъ получаетъ при остров Коумъ извстіе о смерти Германика, начинаетъ закалать жертвы, посщать храмы, не могши умрить своей радости, еще безразсудне оказала оную Планцина, перемнивъ печальное платье, которое носила по умершей сестр своей, на радостное.
LXXVI. Сотники стекаясь къ Пизону, увряли его въ ‘приверженности къ нему легіоновъ, совтовали возвратиться въ отнятую y него беззаконно и безъ правителя оставшуюся провинцію.’ Разсуждающу ему, на что ршиться, М. Пизонъ, сынъ его, предлагалъ ‘что должна спшить въ Римъ: есть еще надежда получить прощеніе, слабыхъ подозрній или пустыхъ слуховъ бояться не чего, ссора съ Германикомъ можетъ быть заслуживаетъ гнвъ, не наказаніе, a лишась провинціи удовлетворить врагамъ. Возвратившись же, если воспротивится Сенцій {Сенцій по смерти Германика принялъ Сирію въ свое управленіе.}, надобно будетъ начать междоусобную войну, на сотниковъ и войско положиться неможно, ибо въ свжей еще памяти содержатъ Германика и крпко привязаны въ роду Цезарей.’
LXXVII. Противъ сего Домицій Целеръ, искренній его другъ, говорилъ: ‘надлежитъ польоваться случаемъ. Пизону, не Сенцію, поручена Сирія, ему пуки и властъ преторская, ему легіоны даны: кто же насилію противупоставитъ оружіе съ большею справедливостію можетъ, какъ не Легатъ, получившій отъ самаго Императора повелнія? При томъ надобно дать время состарться ропоту: невинные по большей части въ начал слабе ненависти. Если же удержитъ войско, умножить силы, многое, чего провидть не можно, перемнятся на лучшее: не уже ли поспшить въ Римъ вмст съ пепломъ Германика за тмъ, чтобы безъ суда и защиты отъ слёзъ Агриппины и ропота несмысленнаго народа погибнуть? Тебя ободряетъ Ливія, покровительствуетъ Императоръ, но втайн, никто съ большимъ тщеславіемъ не будетъ сожалть и смерти Германика какъ т, которые паче всхъ ей радуются.’
LXXVIII. Пизонъ, склонный къ насилію, предпочитаетъ сіе мнніе. Въ письмахъ къ Тиверію клевещетъ, что Германикъ былъ роскошенъ и гордъ, что выслалъ его изъ провинцій, дабы скрыть мятежническія свои намренія, что самъ онъ съ прежнею врностію принялъ власть надъ войсками’.
LXXXIX. Когда разнесся слухъ о болзни Германика, все по отдаленію доходило въ Римъ въ увеличенномъ и худшемъ вид, горесть, гнвъ и жалобы вырывалисъ: вотъ для чего, безъ сомннія, заслали его въ отдаленнйшія земли, вотъ для чего Пизону поручена провинція, о семъ-то Ливія тайно разговаривала съ Планциною, справедливо старики о Друз говорили, что царямъ не нравится народолюбивый нравъ дтей ихъ: любовь ихъ справедливости и желаніе возвратить свободу Римлянамъ погубили отца и сына. Извстіе о смерти Германика толико воспалило народъ, что не дождавшись ни повелній градоначальниковъ, ни сенатскаго указа, по собственному приговору, оставляютъ судебныя мста, затворяютъ домы, повсюду молчаніе и плачь непритворные, горесть душевная еще сильне была наружныхъ знаковъ печали. Случилось, что купцы отправившіеся изъ Сиріи еще до смерти Германика, привезли приятное извстіе о его здоровьи, немедленно тому врятъ, немедленно о томъ разглашаютъ: всякъ выслушавъ безъ размышленія, сказываетъ то первымъ съ нимъ встртившимся, сіи съ большею радостію передаютъ другимъ, скачутъ по городу, ломаютъ двери храмовъ: мракъ ночи увеличиваетъ легковріе. Не противится заблужденію Тиверій, представивъ времени уничтожить его, и народъ, какъ бы вторично лишась Германика, повергается въ горесть жесточайшую.
LXXXIII. Любовь и остроуміе изобртали и учреждали почести Германику, чтобы его имя воспвалось въ стихахъ Саліаріевъ {Жрецы Марсовы.}, чтобы онъ имлъ среди Августовыхъ жрецовъ курульныя сдалища съ дубовыми внками, чтобы его статуя изъ слоновой кости предшествовала играмъ въ Цирк, чтобы на мсто Германика жрецъ или авгуръ избирался токмо изъ рода Юліевъ, чтобы при въздъ въ Римъ, на берегу Рейна, на горъ Аманъ торжественныя врата съ надписаніемъ его длъ и смерти за отечество, гробница въ Антіохіи, гд преданъ сожженію, трибуналъ въ Епидафн, гд скончался, воздвигнуты были Статуи и мста, въ которыхъ его боготворили, трудно исчислить. Когда хотли ему поставить между ораторами необычайной величины и златой щитъ, Тиверій напротивъ предлагалъ: ‘Сдлать токмо обыкновенный и равный прочимъ, ибо не по сану цнится краснорчіе, и для Германика довольно будетъ чести, если причтутъ его къ Древнимъ писателямъ. Рыцари назвали Юніевъ ескадронъ Германиковымъ, и положили носить его изображеніе передъ турмами. Въ иды мсяца Іюля. Многія изъ сихъ почестей существуютъ, нкоторыя скоро были оставлены, или съ теченіемъ времени забыты.
I. Не останавливаясь въ пути за зимимъ бременемъ, Агриппа выходитъ на островъ Корциру, лежащій противу береговъ Калабріи. Отягченная горестію и не умя сносить ее, проводитъ тамъ для успокоенія духа нсколько дней. Между тмъ слухъ о ея прибытіи распространяется, искренніе друзья, военные, служившіе подъ начальствомъ Германика, жители ближайшихъ вольныхъ городовъ, одни изъ угожденія Императору, другіе подражая имъ, стекаются въ Брундузію, ибо скоре и безопасне могла Агриппина пристать въ семъ город. Когда съ нкотораго возвышенія примченъ былъ корабль, видть его вдали желающимъ народомъ наполняются не токмо пристань и берега морскіе, но и стны города и кровли домовъ. Вс, печальные, спрашиваютъ другъ друга, молчаніемъ или восклицаніемъ нкимъ встртить Агриппину? Не знаютъ однакожь, что приличне, корабль тихо приближается не съ веселящимися, какъ обыкновенно бываетъ, но въ горесть погруженными гребцами. Когда же сошла съ корабля Агриппина съ двумя дтьми, съ урною въ рукахъ, съ поникшими глазами, рыданія друзей, незнакомыхъ, мущинъ и женщинъ отличить было не возможно, встрчающіе токмо превосходили горестію спутниковъ Агриппины, изнуренныхъ долговременною печалію.
II. Тиверій прислалъ дв Преторіанскія когорты, и приказалъ чиновникамъ Калабріи, Аппуліи и Кампаніи отдать сыну его послдній долгъ. По сему, сперва безъ всякихъ украшеній знамена и обращенные пуки, за ними прахъ Германика на плечахъ трибуновъ и сотниковъ несены были. Въ городахъ, чрезъ которые проходило шествіе, соразмрно богатству ихъ, народъ въ печальномъ, всадники въ торжественномъ одяніи, сожигали платье, мастики и другія погребальныя украшенія, даже не на пути жившіе выходили на встрчу, закалали жертвы, воздвигали адскимъ богамъ олтари, и слезами и рыданіями изъявляли свою горесть. Друзъ съ братомъ своимъ Клавдіемъ и съ дтьми Германиковыми, которые были въ Рим, выхалъ въ Террацину. Консулы М. Валерій и М. Аврелій, сенаторы и большая часть народа, разсявшись по дорог, непринужденно и безъ ласкательства проливали слезы, ибо вс знали, что смерть Германикова Тиверія радовала.
III. Тиверій и Ливія не показывались народу, унизительнымъ почитая для себя плакать явно, или опасаясь, чтобы когда всхъ испытующіе взоры на нихъ обратятся, не проникли ихъ притворства. Ни въ историкахъ, ни въ дневныхъ запискахъ не нахожу, чтобы Антонія, мать Германикова, приняла значительное участіе, хотя кром Агриппины, Друза и Клавдія прочіе родственники поимянна упомянуты: болзнь ли воспрепятствовала ей, или пораженный скорбію духъ ея не могъ снести толико плачевнаго зрлища. Скоре бы я поврилъ, что Тиверій и Ливія, невыходившіе изъ дворца, и ее удержали, дабы показать, что ихъ горесть равна съ ея горестію, и что бабка и дяди примру матери послдуютъ.
IV. Въ тотъ день, когда остатки Германиковы отнесены были въ гробницу Августову, это глубокое царствовало молчаніе, то раздавались горестные вопли. Улицы наполнялись народомъ, на пол Mapсовомъ блистали свтильники: тамъ воины въ оружіи, гражданскіе чиновники безъ знаковъ достоинства ихъ, народъ стоящій по отдленіямъ, пала республика, нтъ боле надежды’ восклицали столь часто и такъ явно, что забыли, казалось, Тиверія. Но всего боле поразила Императора пламенная любовь народа къ Агриппин, которую украшеніемъ отечества, послднимъ Августовой крови остаткомъ и единственнымъ образцемъ древнихъ нравовъ называли, и, обращаясь къ небу и богамъ, молили, да дтей ея сохранить и вознесутъ надъ враждующими.
V. Другіе порицали недовольно великолпные похороны, и сравнивали, какія почести Друзу, отцу Германикову, оказалъ Августъ ‘онъ самъ, въ суровищее зимнее время, выхалъ въ Тицину, и не отходя отъ тла, вошелъ съ нимъ въ Римъ, одръ Друзовъ окружали изображенія Клавдіевъ и Ливіевъ, его оплакали предъ всмъ народомъ, въ честь ему произнесены были рчи: вс изобртенное на похвалу добродтели въ древнія и позднйшія времена было собрано. A Германику и обыкновенныхъ, должныхъ каждому благородному Римляину почестей, не сдлано. Правда, тло его, за отдаленностію мста, сожжено въ чужихъ земляхъ, тмъ боле надлежало бы оказать ему другихъ почестей, когда первыхъ судьба лишила его. На одинъ токмо день пути отъ Рима встртилъ его братъ, a дядя и къ городскимъ воротамъ не вышелъ, гд же древнія постановленія? Нтъ ни изображенія Германикова на великолпномъ одр, ни стиховъ для напоминанія добродтелей его потомству, ни похвальныхъ рчей, ни иныхъ знаковъ печали.’
VI. Извстно все то было Тиверію, дабы прекратить молву, онъ увщеваетъ народъ манифестомъ: ‘многіе знатные Римляне умерли за республику, никого съ толико глубокимъ стованіемъ не оплакивали: сіе и ему и всмъ честь приноситъ, если будетъ имть мру, ибо не все то благоприлично государственнымъ людямъ и повелвающему міромъ народу, что простымъ гражданамъ и малымъ областямъ. Надлежало въ горести печалиться, отъ слезъ раждается утшеніе, но уже время укрпиться, подобно какъ божественный Юлій потерявъ единственную дочь свою, какъ божественный Августъ лишившись внуковъ, печаль свою искоренили. Не нужны древніе примры, коликократно народъ Римской погибель войскъ, смерть вождей, конечное истребленіе благородныхъ фамилій переносилъ съ твердостію. Государи смертны, республика вчна: и такъ да обратятся къ обыкновеннымъ дламъ, и поелику наступаетъ время игръ Мегаленсійскихъ {Въ честь матери боговъ, Земли или Цибелы.}, къ удовольсьвіямъ.’
VIII. Между тмъ Пизонъ, пославъ напередъ въ Римъ сына и наставивъ его, какъ смягчить Императора, направляетъ свой путь къ Друзу, котораго не ожесточеннымъ смертію брата, но за удаленіе совмстника, снисходительнымъ найти въ себ надялся. Тиверій, дабы показаться безпристрастнымъ, ласково принялъ юношу и по обыкновенію одарилъ его. Друзъ отвчалъ Пизону ‘что если справедливыми найдутся обвиненія, онъ боле всхъ ими огорчится, но что онъ желаетъ, чтобъ он были ложны и неосновательны и чтобы смерть Германика никому не была гибельбна.’ Ето сказалъ онъ предъ всми, и убгалъ тайныхъ съ Пизономъ свиданій: полагаютъ, что сему научилъ его Тиверій, ибо будучи въ прочихъ длахъ простъ и откровененъ по молодости, съ хитростію пожилаго человка поступилъ въ семъ случа.
X. Въ слдующій день Фульциніи Тріонъ позвалъ къ суду Пизона, но Вителлій, Вераній и прочіе Германиковы друзья настояли, ‘что Тріонъ нимало не долженъ участвовать въ семъ дл, что сами они не суть донощики, a свидтли и исполнители Германиковыхъ завщаній…‘ Просили Императора, чтобы самъ онъ произвелъ слдствіе: на сіе согласился и обвиняемый, страшась народнаго и избранныхъ отцевъ пристрастія, онъ надялся напротивъ того, что Тиверій всегда презиралъ молву и былъ извстенъ объ участіи матери своей въ семъ дл, что одинъ судья лучше усмотритъ истину и что многіе чаще ослпляются злобою и ненавистію. Зналъ Тиверій худое о себ мнніе народа и важность слдствія: по сему, въ присутствіи немногихъ приближенныхъ своихъ выслушавъ донощиковъ и отвтчика, нершеннымъ отослалъ дло въ Сенатъ.
XI. Обвиняемый желалъ, чтобъ защитниками его были Т. Аррунцій, Т. Виницій, Азиній Галлъ, Езернинъ Марцеллъ и Секстъ Помпей, они отказались подъ различными предлогами, a взялись за сіе M. Лепидъ, Л. Пизонъ и Ливиней Регулъ. Весь городъ наблюдалъ, сколь велика врностъ друзей Германиковыхъ, чего долженъ ожидать обвиняемый, и сокроетъ, или обнаружитъ чувствованія свои Тиверій: никогда не былъ народъ внимательне, никогда боле непозволялъ себ на счетъ Императора ни тайныхъ толковъ, ни подозрвающаго молчанія.
XII. Тиверій съ притворнымъ равно душіемъ говорилъ въ Сенат: ‘Пизонъ былъ намстникъ и другъ Августа, онъ самъ, по вол Сената, далъ его въ помощь Германику для управленія Востокомъ, но раздражилъ ли онъ высокмріемъ и дерзостію Германика, радовался ли смерти его, или самъ злодйски причинилъ оную, безпристрастно разсмотрть надлежитъ. Ибо если онъ преступилъ границы должности, не соблюлъ почтенія къ Германику, радовался его смерти и моей печали, возненавижу его, запрещу ему ходить въ домъ мой, какъ частный гражданинъ, не какъ Императоръ, мстить буду. Если злодямъ, казнь смертную заслуживающее, откроется, себя и дтей Германиковыхъ и меня справедливымъ мщеніемъ удовлетворите. При томъ изслдуйте, подущалъ ли Пизонъ войско къ бунту и мятежу, уловлялъ ли въ любовь къ себ солдатъ, чтобъ овладть верховною въ республик властію, старался оружіемъ возвратить себ провинцію, или все сіе ложно, увеличено и разглашено его обвинителями, которыхъ чрезмрную ревность по справедливости осуждаю. Ибо на что обнажать тло Германиково, выставлять его предъ глаза народа и разглашать, даже по чужимъ землямъ, что онъ умеръ отъ яду, если сіе еще недостоврно и подлежитъ изысканію? Оплакиваю сына моего и не престану оплакивать, но не воспрещаю обвиняемому представить все въ защищеніе своей невинности, даже порицать Германика, если онъ былъ несправедливъ, васъ же прошу, поелику горесть моя участвуетъ въ семъ дл, возведенныя преступленій за доказанныя не считайте. Если родство или дружба побуждаютъ кого вступиться за Пизона, пусть напрягаетъ свое краснорчіе и прилжаніе въ помощъ погибающему, къ таковому же прилжанію, къ такой же твердости призываю обвиняющихъ. Въ томъ токмо Германику дадимъ преимущество, чтобы во дворц, а не на площади, въ Сенат, a не предъ обыкновенными судьями, о смерти его изслдывать, все прочее исполнится по законамъ: никто да не взираетъ на слезы Друзовы, на мою печаль, на клеветы противъ меня вымышляемыя.’
XIV. Токмо въ одномъ отравленіи, казалось, Пизонъ оправдался. Но судьи по различнымъ причинамъ были неумолимы: Тиверій за начатую междоусобную войну {Пизонъ по совту Домиція Целера хотлъ оружіемъ отнять y Сенція Сирію, но не имлъ удачи въ семъ предприятіи.}, Сенатъ не вря, чтобы не отъ коварства погибъ Германикъ. Притомъ народъ передъ дворцемъ вопіялъ: ‘умертвимъ его собственными своими руками, если избжитъ приговора сенатскаго.’ Изображенія Пизоновы влекли въ Гемонію {Мсто, куда бросали тла преступниковъ.} и сокрушили бы, еслибъ Императоръ не повеллъ ихъ отнять и поставить на прежнія мста. По сему въ сопровожденіи Трибуна преторіанской Когорты несенъ былъ Пизонъ домой, сіи толковали различно: защитникъ ли то былъ, или казни исполнитель.
XV. Такова же къ Планцин была ненависть, но большее снисхожденіе: вс находились въ недоумніи, коликое Цезаръ сдлаетъ ей послабленіе. Она сама, докол нершена была судьба Пизонова, участвовать съ нимъ во всемъ и въ самой смерти общалась. Получивъ же тайными Ливіи прозьбами прощеніе, начала мало по малу удаляться отъ мужа и помышлять токмо o своемъ защищеніи: изъ сего заключилъ Пизонъ о своей погибели. Пытаться ли еще защищать себя, онъ колебался, но по прозьб дтей укрпился духомъ, и паки является въ Сенатъ: возобновленныя обвиненія, укоризны сенаторовъ, вс уничиженія и жестокости претерпя, ни чмъ боле устрашенъ не былъ какъ видомъ Тиверія, на которомъ ни сожалнія, ни гнва, ни иной какой-либо страсти, кром упорнаго, непроницаемаго равнодушія не изображалось. Пизонъ отнесенъ былъ домой, какъ бы для размышленія о защищеніи себя впредь, но утромъ слдующаго дня былъ найденъ съ перерзаннымъ горломъ, мечь лежалъ на полу.
XVI. Представлено было Сенату Пизоново къ Тиверію письмо {Слова Переводчика, прибавленныя для дополненія смысла.}: ‘И злоумышленіемъ враговъ и ненавистію за взведенное преступленіе, подавленный, поелику справедливость и невинность моя не были услышаны, безсмертными богами свидтельствуюсь, Цезарь, что я былъ вренъ теб и матери твоей, молю васъ не оставить дтей моихъ, изъ которыхъ Кн. Пизонъ въ длахъ моихъ не участвовалъ, ибо жилъ въ Римъ, М. же Пизонъ отсовтывалъ мн возвращаться въ Сирію. О если бы я младаго сына, а не онъ стараго отца, послушался! тмъ паче молю, да не будетъ невинный за мои преступленія наказанъ. Сорокапятилтнею службою, сотовариществомъ въ Консульств съ божественнымъ Августомъ твоимъ отцемъ, твоею ко мн дружбою и послднею моею прозьбою молю о спасеніи несчастнаго сына.’ О Планцин не сказалъ ни слова.
ХІІІ. Мессалинъ предложилъ Сенату принести Тиверію, Ливіи, Антоніи, Агриппин и Друзу за отмщеніе Германика благодарность, и не упомянулъ и Клавдіи {Который посл Тиверія былъ Императоромъ.}, но Л. Аспрена немедленно спросилъ Мессалина ‘не съ намреніемъ ли онъ умолчалъ о немъ?’ Тотчасъ приписано и Клавдіево имя. Чмъ боле настоящія или минувшія происшествія разсматриваю, тмъ боле примчаю во всемъ своенравіе судьбы: слава, надежда, уваженіе народное назначали тхъ къ обладанію имперіей, а фортуна будущаго Императора скрывала во мрак.
XIX. Таковъ былъ конецъ мщенія за смерть Германикову. Не токмо современники, даже въ послдовавшія времена говорили объ ней различно, такъ большая часть происшествій сомнительна, ибо одни принимаютъ неосновательные слухи за достоврные, другіе истину въ ложь обращаютъ, то и другое растетъ въ потомств.