СМЕРТЬ ДИККЕНСА.
СМЕРТЬ ДИККЕНСА.
Э. Реклю.
‘Дло’, No 6, 1870
Смерть Диккенса, Реклю Эли, Год: 1870
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Чарльзъ Диккенсъ умеръ. Смерть этого человка, который, всю жизнь оставаясь простымъ литераторомъ и не предъявляя притязаній занять постъ государственнаго человка, оказалъ широкое вліяніе на соціальныя преобразованія и либеральныя реформы въ Англіи,— составляетъ событіе не только національное, англійское, но и общечеловческое. Въ натур Диккенса не было ничего утопическаго, какъ истый англичанинъ, онъ, повидимому, мало заботился о будущемъ своей страны, онъ не пытался создавать программъ пересозданія обществъ, казалось, онъ занимался только однимъ настоящимъ и, однакожъ, приходилъ къ тмъ же результатамъ, къ какимъ пришли чартисты, оуэнисты и другія партіи, предъявившія свои программы преобразованія соціальнаго строя обществъ. Онъ былъ ихъ могучимъ союзникомъ, хотя по виду не имлъ ничего съ ними общаго. Диккенсъ воспроизвелъ фотографію Англіи, съ изумительной врностью онъ изображалъ ея соціальныя учрежденія, онъ разсказывалъ самые обыденные факты, которые каждый зналъ или, по крайней мр, думалъ, что зналъ, своей оригинальной кистью онъ рисовалъ множество предметовъ, на которые никто не обращалъ вниманія потому, что видлъ ихъ постоянно, не замчалъ потому, что они его окружали. Диккенсъ сдлалъ зеркало, обдлалъ его въ роскошную, изваянную раму, съ золотыми и серебряными украшеніями, и предложилъ Англіи полюбоваться на себя. Англія была на столько любопытна, что согласилась на предложеніе, зеркало оказалось вполн чистымъ и врнымъ и безпощадно отражало въ себ вс бородавки, вс морщины, вс шишки, вс смшные недостатки куафюры и одежды, Англія изумилась, когда увидла себя въ зеркал такой некрасивой, старой, дурно одтой, она поспшила сд тать себ операцію для уничтоженія косоглазія, она срзала безобразившія ее шишки, она свела съ лица болячки и угри, выдернула выдавшіеся впередъ длинные, желтые и кривые зубы, тщательно умылась, причесалась перемнила прежнее смшное, неуклюжее платье на боле удобное и красивое, однимъ словомъ, постаралась придать своей вншности боле презентабельности и приличія.
Подобно большей части людей, своими трудами оказавшихъ сильное вліяніе на свое поколніе, Диккенсъ въ начал дятельности испыталъ не мало затрудненій и препятствій. Сынъ бднаго парламентскаго хроникера Диккенсъ, провелъ свою юность въ трупп бродячихъ актеровъ, вращаясь преимущественно между бдняками и, такимъ образомъ, узнавая міръ только съ его печальныхъ и бдственныхъ сторонъ, но при такой обстановк,— изумительное дло,— молодой Чарльзъ оставался вчно веселымъ и добродушнымъ. Впрочемъ, веселость составляетъ принадлежность народнаго характера англичанъ: жолчь, язвительность, скептицизмъ и притупленіе вкуса ко всему характеризуютъ въ Англіи лишь одну аристократическую среду. Разсказываютъ, что юный Чарльзъ не разъ принималъ участіе въ сценическихъ представленіяхъ, даваемыхъ бродячими актерами, что отчасти объясняетъ тотъ громадный успхъ, какой всегда имлъ Диккенсъ въ качеств чтеца. Диккенсъ имлъ обыкновеніе, не выпуская въ свтъ своего романа, прочитывать нкоторыя его сцены передъ публикой и, по произведенному впечатлнію, судить о дйствіи, какое можетъ произвести романъ въ его цломъ состав {Первая сцена, читанная Диккенсомъ передъ публикой, была глава изъ ‘Пиквика’, въ которой разсказывается о смерти пьяницы-актера.}. Диккенсъ читалъ своеобразно, съ особенной манерой. Манера Диккенса, какъ принято теперь называть этотъ способъ чтенія, была скоре, смсь чтенія и театральнаго представленія, тмъ боле, что Диккенсъ почти всегда читалъ наизусть, скоре разсказывалъ, чмъ читалъ.
Здоровому организму все идетъ на пользу, даже то, что можетъ совсмъ сдавить натуры болзненныя, мене сильныя или мене эластичныя. Какъ для самого Диккенса, такъ и для его страны было полезно, что родители его, еле сводя концы съ концами, были принуждены отдать его въ дрянную дешевую школу, къ одному изъ тхъ безобразныхъ барышниковъ, которые обладаютъ неудержимой страстью безпрестанно колотить и счь дтей, ввренныхъ ихъ воспитанію и, взявъ за ученіе и содержаніе ребенка дешевую плату, 50 франковъ въ мсяцъ, ничему его не учатъ и, что еще хуже, морятъ голодомъ. Впослдствіи, въ приключеніяхъ бднаго ‘Оливера Твиста’ и въ несчастіяхъ ‘Николая Никльби’, Диккенсъ разсказалъ приключенія своего собственнаго бдственнаго дтства. Какъ врны были нарисованные имъ въ этихъ романахъ портреты, можно судить изъ множества писемъ, полученныхъ Диккенсомъ отъ разныхъ школьныхъ педантовъ низшаго разряда, обвинявшихъ романиста въ томъ, что онъ злобно и безпощадно выставилъ ихъ на публичное осмяніе.
Окончилось его ученіе, окончились мученія голода, окончились страданія, происходящія отъ невжественнаго школьнаго педантизма, и молодой Чарльзъ, подобно другому великому романисту, Бальзаку, поступилъ въ адвокатскую контору для практическаго изученія правъ. Здсь онъ былъ посвященъ въ таинства мошенничества на законномъ основаніи, во вс уловки ябеды, здсь онъ ознакомился съ законниками, наживающими огромныя богатства насчетъ раззоренія многихъ семействъ, узналъ вс секретныя махинаціи юриспруденціи и впослдствіи разоблачилъ ихъ въ своемъ роман: ‘Bleak House’. Ознакомившись со всми этими крючками, Диккенсъ почувствовалъ ненависть къ своему занятію, онъ сознавалъ, что у него не хватитъ мужества, подъ предлогомъ справедливости и закона, плодить вдовъ и сиротъ. Распрощавшись съ маленькими провинціальными городами, Чарльзъ поплылъ по большому морю Лондона, куда ежедневно погружалось столько молодыхъ людей, богатыхъ и бдныхъ, талантливыхъ и бездарныхъ. Ему пришла богатая мысль заняться стенографіей, новое занятіе пришлось ему по сердцу и онъ вскор сдлался репортеромъ нсколькихъ газетъ, сообщая имъ отчеты парламентскихъ преній и судебныхъ процессовъ. Постоянное присутствіе въ судахъ не прошло безслдно для будущаго талантливаго романиста. Типы пьяницъ, мошенниковъ, развратниковъ, проходившіе тутъ передъ его глазами, дали ему богатый матеріалъ для будущихъ произведеній и навели его на настоящую, сродную ему дятельность. Съ самаго дтства страстный любитель чтенія всякихъ книгъ, Диккенсъ пожелалъ самъ сдлаться авторомъ. Онъ самъ разсказываетъ, съ какимъ сильнымъ біеніемъ сердца, въ какомъ-то отдаленномъ переулк онъ опустилъ въ почтовый ящикъ первое, свое самостоятельное произведеніе, предназначенное для помщенія въ одномъ изъ журналовъ, и съ какимъ восторгомъ онъ купилъ тотъ нумеръ, въ которомъ оно было напечатано. Его волненіе было такъ велико, что онъ принужденъ былъ зайти въ Вестминстеръ-Голъ и прохаживался тамъ взадъ и впередъ боле получаса, усиливаясь скрыть радость и гордость, выражавшіяся во всей его фигур. Ему было тогда двадцать лтъ отъ роду. Первый успхъ придалъ ему мужество и онъ сталь писать для ‘Morning Chronicle’ нравоучительныя сцены и отчеты о театральныхъ представленіяхъ. Вс эти эскизы, собранные и изданные въ нсколькихъ томахъ, обратили на него вниманіе одного книгопродавца, который, имя намреніе предпринять изданіе нсколькихъ серій каррикатуръ Крюиксганка, предложилъ Диккенсу написать къ нимъ хотя нсколько подходящій текстъ, который также было бы удобно выпускать ливрезонами. Диккенсъ съ радостію принялъ это предложеніе и создалъ Пиквика. Успхъ новаго произведенія былъ громаденъ, авторъ сразу завоевалъ себ блестящее мсто въ литератур, со времени, Вальтеръ-Скотта ни одинъ романъ не получилъ такой извстности въ Англіи. И однакожь ‘Пиквикъ’, въ строгомъ смысл, не былъ романомъ, это скоре былъ рядъ комическихъ сценъ, собранныхъ изъ различныхъ сферъ англійской жизни, сюда вошли клубъ, гостинница, выборы, спортъ, журнализмъ, судъ и даже тюрьма, вс эти сцены были связаны между собой лишь однимъ путешествіемъ главной личности, героя романа, и присутствіемъ везд его товарищей но путешествію. Это былъ родъ комическаго романа на манеръ Скаррона, безъ интриги, безъ завязки и развязки. Но тмъ не мене ‘Пиквикъ’ все-таки остался въ Англіи самымъ любимымъ изъ всхъ произведеній Диккенса, и отдльныя его сцены какъ заучивались прежде, такъ и до сихъ поръ заучиваются наизусть, а многія выраженія стали обыденными поговорками. ‘Пиквикъ’ сдлался классическимъ произведеніемъ и, по всей справедливости, заслужилъ право на это отличіе. И въ самомъ дл, сколько въ немъ одушевленія, веселости, изумительной наблюдательности! Какое могучее дарованіе проявляется въ этой безконечной картин всхъ классовъ общества, въ начертаніяхъ всхъ закоулковъ большаго города въ описаніяхъ людскихъ плутней и смшныхъ сторонъ англійской жизни! Можно отыскать множество англичанъ, которые знаютъ Диккенса только какъ автора ‘Пиквика’ и совершенно незнакомы съ другими его произведеніями. Въ ‘Пиквик’ въ зародыш обозначались вс будущія произведенія романиста, здсь топкими, едва замтными штрихами онъ намтилъ главнйшія лица и идеи своихъ послдующихъ произведеніи, изъ хаоса этихъ запутанныхъ тонкихъ нитей впослдствіи выродились на свтъ живыя формы, которыя талантливый авторъ одлъ въ подходящія одежды и далъ имъ необыкновенно мткія имена (Диккенсъ обладалъ удивительнымъ талантомъ создавать имена, изъ изобртенныхъ имъ именъ составляется превосходная коллекція, какъ и Бальзакъ, онъ придавалъ большую важность названію дйствующихъ лицъ своихъ романовъ). ‘Пиквикъ’ дйствительно типическое произведеніе, по которому легко опредлить умственное развитіе Диккенса. Во всхъ его послдующихъ, боле обработанныхъ произведеніяхъ, везд мы видимъ ту же самую концепцію, которую онъ развилъ въ ‘Пиквик’, везд замчается одна и та же манера, и романы его представляютъ собой не боле, какъ только хорошіе пейзажи и моральныя положенія, искусно иллюстрированныя талантливымъ карикатуристомъ.
Изъ всхъ фигуръ, нарисованныхъ Диккенсомъ, одинъ только Пиквикъ вышелъ безспорно дйствительнымъ типомъ: Пиквикъ не умеръ, онъ живъ и будетъ долго жить. Это — купецъ, удалившійся отъ длъ и живущій въ довольств своими доходами. Пиквикъ — двоюродный братъ фермера Джона Буля. Пиквикъ въ Англіи тоже, что Жозефъ Прюдомъ во Франціи, но Диккенсъ въ Пиквик нсколько польстилъ англійской буржуазіи, почему она такъ поспшо и охотно признала его за свой портретъ, тогда какъ Генри Монье безпощадно обозначилъ даже самомалйшую бородавочку на лиц Жозефа Прюдома, онъ нарисовалъ портретъ ‘оскорбительно похожій’ и даже подписалъ его, такъ что уже никто не могъ ошибиться, чья именно фигура на немъ изображена. На его портрет виденъ дйствительный, безъ прикрасъ, Жозефъ Прюдомъ, истый французскій буржуа. Парижскіе буржуа расхватали изданіе картины, они платили за него деньги, но длали гримасу и отвергали свое сходство съ этимъ некрасивымъ юношей, носящимъ нанковые штаны и сюртукъ и соломенную шляпу, лицо котораго слишкомъ кругло, брюхо чрезмрно сферическое. Въ тоже время англійскій буржуа, всмотрвшись въ рисунокъ Диккенса, спшилъ сказать: ‘это я! Я узнаю себя въ толстомъ и сильномъ Пиквик, походка котораго такъ величественна, а рчь такъ прекрасна (хотя онъ часто болтаетъ, самъ не понимая, что онъ говоритъ).’ Величественная осанка Пиквика происходитъ отъ бифстексовъ, которыми онъ набиваетъ свое брюхо, и отъ купоновъ государственныхъ фондовъ, хранящихся въ его конторк. Точно также на всхъ увлекательно дйствуетъ добродушіе Пиквика, и такъ какъ оно не переходитъ извстныхъ предловъ, то вполн удовлетворяетъ нестрогихъ судей. Пиквикъ безпрерывно длаетъ глупости и служитъ мишенью для насмшекъ, но какъ только шутка заходитъ за извстныя границы, Пиквикъ сердится, какъ только его обманываютъ слишкомъ грубо, онъ вдругъ вскакиваетъ, кладетъ свои тяжелыя руки на плечи вора и зоветъ полисмена. Чего же больше нужно англійскому буржуа? совсть его успокоивается, ибо порокъ наказанъ, а добродтель торжествуетъ. Любопытно, что, подобно Жозефу Прюдому, Пиквикъ сентименталенъ. Сентиментальность Жозефа Прюдома — только маска, скрывающая ужасный эгоизмъ, хотя онъ всегда въ конц концовъ остается одураченнымъ, сентиментальность же Пиквика обманула англійскую буржуазію и — нужно ли прибавлять — даже самого Динкенса, который поэтому иногда смшиваетъ истинное чувство съ сентиментальностію. Диккенсъ — моралистъ, который искусной и твердой рукой дйствуетъ скальпелемъ. Онъ удачно откроетъ поврежденіе мускуловъ, онъ не задумается врно опредлить, какой нервъ порванъ, но свое изслдованіе старается сдлать какъ можно скоре, потому ли, что ему непріятенъ запахъ трупа, или потому, что онъ не находитъ возможнымъ продолжать изслдованіе, не находя боле подходящаго матеріала, онъ спшитъ отбросить въ сторону свои оперативный ножъ, пустыя пространства распоротой груди и внутренностей изслдуемаго трупа затыкаетъ наскоро тряпьемъ, на живую нитку зашиваетъ кожу и поспшно обливаетъ трупъ кельнской водою, чтобы уничтожить его непріятный запахъ. И только у двухъ или трехъ лицъ своихъ романовъ онъ ршился разоблачить ихъ эгоизмъ до конца. Въ ‘Мартин Чозлевит’,—которое мы считаемъ, если не самымъ интереснымъ, то, по крайней мр, боле другихъ прочувствованнымъ и лучше обработаннымъ произведеніемъ Диккенса,— онъ вывелъ на сцену лицемрку. Пекснифтъ, гнусную сидлку мистриссъ Гампъ, которая ‘изъ любви къ человчеству охотно присутствуетъ при агоніи умирающихъ’, и наконецъ могильщика, мистера Мульда, большого почитателя Гампъ, наглаго и безчувственнаго человка, который, по его собственнымъ словамъ, ‘производитъ свою работу шутя и закапываетъ мертвецовъ самымъ учтивымъ манеромъ.’ Поэтому Диккенсъ, которому вполн удавались только второстепенные характеры, не можетъ считаться моралистомъ порядка, поэтому же его слава и вліяніе не переживутъ нашей генераціи. Однакожъ будущіе изслдователи жизни нашего поколнія обратятся за справками не къ офиціальнымъ историкамъ и статистикамъ, а возьмутъ Диккенса и Теккерея, у которыхъ найдутъ врное описаніе англійской жизни первой половины XIX столтія, которое, даетъ имъ многочисленные факты для конечныхъ выводовъ. Большая часть романовъ Диккенса отличается весьма `’слабой композиціей и не идетъ дале Пиквика, страдающаго полнымъ ея отсутствіемъ. Интрига ведется имъ слишкомъ наивно, совсмъ элементарнымъ способомъ, разныя неожиданности поражаютъ читателя и являются обыкновенно какъ-то вдругъ, будто самъ авторъ ввелъ ихъ нечаянно, помимо своей воли, и, кажется, будто не самъ романистъ управляетъ дйствующими лицами въ его произведеніяхъ, а они влекутъ его за собою. Существуетъ поговорка, что не химикъ Баларъ открылъ металлъ аллюминій, но что аллюминій открылъ Балара. Точно также можно задать себ вопросъ: Диккенсъ ли, лишенный способности создавать романъ и даже отдльный характеръ,— Диккенсъ ли открылъ г-жу Пекснифтъ, или на оборотъ, Пекснифтъ открыла Диккенса? Въ произведеніяхъ Диккенса есть что-то юношеское, неоконченное, на его дйствующія лица почти невозможно смотрть серьезно, его судьи, его президенты, даже его палачи точно маріонетки, сдланныя по одной мрк, его первые любовники и первыя любовницы просто — милыя куколки. Чмъ, въ самомъ дл, любовь этихъ любовниковъ и любовницъ отличается отъ привязанности брата къ сестр? Рзкости, которыя позволяетъ себ Диккенсъ, можетъ быть, помимо своего желанія, запечатлны наивностью, можно подумать, что здсь трактуется о страсти колибри къ мух-птиц. Подобное же замчаніе можно сдлать и о нкоторыхъ сценахъ разгула, написанныхъ слишкомъ блдно, съ излишней осторожностью. Вообще посл Стерна, Фильдинга, Смолетта и Свифта, англійская литература приняла особый характеръ, семейный по преимуществу, и авторы прилагаютъ особенную заботу, чтобы выточить свои произведенія такъ, чтобы въ нихъ случайно не замшалась какая нибудь вульгарность, какая нибудь сальность, двусмысленный намекъ. Диккенсъ — романистъ преимущественно для семейнаго чтенія, читая его такъ и видишь, какъ онъ отдлываетъ каждую фразу, какъ будто опасаясь, что его читательница, но ханжеству англійской ничего недлающей барыни, произнесетъ безсмысленное: ‘schocking’. Тюремщики, адвокаты, трактирщики рисуются имъ до крайности реалистично, по мужей совсмъ нтъ въ его произведеніяхъ. Что касается соціальныхъ учрежденій, он воспроизведены врно до мельчайшихъ подробностей, но великое учрежденіе брака и семьи, составляющее основаніе всхъ другихъ учрежденій, прикрыто какой-то загадкой и таинственностью. Диккенсъ обыкновенно не довольствуется живописью, онъ прибгаетъ къ помощи фотографіи, стереоскопіи и даже, фотоскульптуры. Его любимый артистическій пріемъ заключается въ томъ, чтобы какъ можно рельефне выставить какую нибудь моральную нескладицу, какое нибудь физическое уродство своихъ дйствующихъ лицъ и освтить ихъ массой электрическаго свта. Никогда онъ не отливалъ своего героя изъ бронзы, никогда не чеканилъ героини изъ мрамора, онъ нахлобучивалъ нц нихъ парики, одвалъ одинаковую одежду и съ лупой изучалъ имющіяся у нихъ прыщи и пятна. Случилось мн какъ-то встртить въ одномъ салон двухъ миленькихъ молодыхъ двицъ — одни глаза, одни волосы, одна фигура, одинъ костюмъ. ‘Но какъ васъ различить одну отъ другой?’ спросилъ я ихъ.— ‘Это очень легко, сказала одна изъ нихъ, — у меня маленькое пятнышко на правой щек и зовутъ меня Марія, у Мари же пятнышко на лвой щек.’ Какъ этихъ двухъ двушекъ, Марію и Мари, можно различить только по маленькимъ пятнышкамъ на разныхъ щекахъ, точно такими же признаками можно отличить у Диккенса одно дйствующее лицо отъ другого. Въ собраніи извстныхъ уголовныхъ процессовъ въ Англіи приводится процессъ одного вора, котораго никто никогда не видлъ и никто не зналъ попмени, но многимъ было извстно, что этотъ воръ иметъ дорожный мшокъ, на которомъ вышитъ красный попугаи, и только по этому мшку полиція вздумала отыскивать таинственнаго вора. Она слдовала за нимъ изъ Манчестера въ Лондонъ, изъ Лондона въ Соутгемптонъ, изъ Соутгемптона въ Александрію, изъ Александріи въ Каликуту. Въ послднемъ город она гонялась за нимъ изъ гостиницы въ гостиницу, пока наконецъ не изловила: единственный признакъ, по которому полиціи признала въ арестованномъ преслдуемаго ею вора, былъ красный попугай. Эта неизвстная фигура, связанная съ краснымъ попугаемъ, опять таки подобна дйствующимъ лицамъ романовъ Диккенса. Нашъ романистъ, желая повеселить своихъ читателей, представляетъ имъ маленькаго добренькаго горбуна *) и старую двушку, съ ногъ до головы одтую въ костюмъ желтаго цвта, эта героиня всего четырехъ футовъ росту, а чтобы сдлать ее и горбуна еще боле смшными, Диккенсъ заставляетъ ихъ полюбить другъ друга. Благодаря подобнымъ странностямъ, герои Диккенса живо представляются въ ум читателя и запечатлваются въ его памяти.
Но нельзя же какую нибудь болзнь, напримръ, такъ, считать характеристическимъ признакомъ, по которому создается типъ. Соперникъ и другъ Диккенса (надобно замтить, что при изученіи Диккенса и Теккерея невольно приходишь къ тмъ же результатамъ, къ какимъ приходится придти, изучая Шиллера и Гете — начнешь съ обожанія Шиллера и съ ненависти къ Гете, а окончишь уваженіемъ къ Шиллеру и такимъ же уваженіемъ къ Гете, чтеніе произведеній котораго доставило такъ много наслажденія) — Теккерей не прибгалъ къ помощи бородавокъ, вншніе признаки не имли для него никакого значенія и имъ интересовался только свойствами характера дйствующаго лица. Теккерей не былъ первымъ изъ живописцевъ, но онъ все-таки былъ живописецъ, Диккенсъ, можетъ быть, первый изъ акварелистовъ, но онъ только акварелистъ. Теккерей представляетъ
Какъ поучительна параллель между милымъ маленькимъ горбуномъ Диккенса и громаднымъ горбуномъ Квазимодо, истиннымъ чудовищемъ’ даже при его доброт. настоящую человческую натуру, Диккенсъ, прежде всего, рисуетъ се въ карикатур. Если поразмыслить хорошенько, то вдь карикатура представляетъ только одни дурныя и смшныя стороны человка, потому она и не живуча. Теперешнее поколніе вообще предпочитаетъ Диккенса Теккерею, будущія же поколнія, какъ намъ кажется, должны будутъ предпочесть Теккерея Диккенсу. Что скоре всего должно состарться въ Диккенс — это сентиментальность, которая всегда есть дло моды и вкуса. Теккерей ею не страдаетъ, онъ боле позитивенъ и слдовательно боле, полезенъ. Какъ результатъ сентиментальности,— фантастическія картины и представленія безполезно пестрятъ произведенія Диккенса и его почитатели теперь уже находятъ, что онъ слишкомъ злоупотреблялъ фантастическимъ элементомъ, хотя при начал его дятельности именно этотъ элементъ, кажется, боле всего приходился и I вкусу читателей. Нмецкіе спектры, вводимые въ романы Диккенса, показываютъ, что онъ подвергся вліянію романтизма, а также указываютъ на его происхожденіе изъ народной среды: народъ такъ любитъ все, прикрытое таинственной сверхъестественностью. Фантастическая сторона произведеніи Диккенса, смсь вульгарности съ идеализмомъ приближаютъ его къ Эдгару Ноэ. Наше поколніе отдало вс свои симпатіи Диккенсу, человку, столь же мало логичному, какъ и оно само, по который съумлъ удовлетворить разомъ какъ его апетитъ къ жесткимъ и сухимъ фактамъ (hard, dry facts), такъ и его жажду къ чудесному, въ то же время оно строго отнеслось къ Теккерею, за то, что тотъ былъ трезве и логичне его.
Но кому бы мы ни отдавали преимущество, Диккенсу или Теккерею, мы должны признать, что они оба дополняютъ и исправляютъ одинъ другого, со всми своими недостатками и достоинствами, они дали намъ истинную картину жизни Англіи во второй четверти XIX вка, — жизни, которой она живетъ отчасти и теперь. Теккерей, боле трезвый, боле реальный, боле утилитаристъ, чмъ Диккенсъ, по странной случайности, рисовалъ исключительно жизнь въ аристократическомъ кругу со всми ея атрибутами, Диккенсъ боле поэтическій, эстетическій и сантиментальный талантъ описалъ жизнь народа, средней буржуазіи, промышленниковъ и купцовъ. Прочитавъ полное собраніе сочиненій Диккенса и Теккереи можно вполн узнать Англію, и узнать такъ, какъ будто читатель жилъ въ ней всю жизнь, не вызжая никуда заграницу, — узнать даже лучше, чмъ знаетъ ее большая часть изъ ея гражданъ. Если Англія теперь далеко не такова, какой она представляется въ романахъ Диккенса, то это потому, что эти самые романы Диккенса сильно повліяли на улучшеніе ея положенія. Соціальное вліяніе этого человка было громадное: — онъ боле сдлалъ для улучшенія школъ, для нравственныхъ и гигіеническихъ преобразованіи въ нихъ, для улучшенія положенія дтей въ школахъ, арестантовъ въ тюрьмахъ, сумасшедшихъ въ домахъ умалишенныхъ, нищихъ въ рабочихъ домахъ, онъ боле сдлалъ для уменьшенія бдствій населенія и улучшенія незавидной администраціи, чмъ могъ бы это сдлать какой бы то ни было первый министръ. Диккенсъ будетъ считаться между великими гражданами и великими реформаторами своей страны наравн съ Пилемъ и Милемъ, Брайтомъ и Гладстономъ. И однакожъ, онъ никогда не былъ политическимъ человкомъ и не занимался политикой. Правда, вмст съ Дильке, онъ, въ 1846 году основалъ газету ‘Daily News’, но вскор увидлъ, что ему приходится выбирать между политической газетой и романомъ, онъ предпочелъ послдній и сдлалъ очень хорошо. Потомъ онъ опять основалъ журналъ ‘Household Words’, посвященный домашней экономіи, популярной наук, легкой литератур и практическимъ реформамъ,— журналъ, который сразу завоевалъ себ огромный успхъ. Такимъ же успхомъ пользовался и другой его журналъ ‘All the year round’, смнившій первый и посвященный тмъ же предметамъ. Онъ выходилъ въ 60,000 экземплярахъ и, вмст съ романами и чтеніями, давалъ Диккенсу боле 100 тысячъ франковъ годоваго дохода. Диккенсъ отличался щедростію, какъ и его другъ Теккерей, всегда былъ готовъ въ случа нужды пособить друзьямъ. Когда онъ сдлался журналистомъ, онъ уже выпустилъ въ свтъ Давида Коперфильда, лучшее изъ своихъ произведеній, романъ его собственной жизни, но, по мр того, какъ его дятельность расширялась, она теряла свою силу. Начиная съ 1850 года равновсіе нарушилось, и Диккенсъ уже ничего не создалъ новаго и сталъ повторяться, онъ производилъ шикъ — это правда, но вмсто того, чтобы создавать хорошо, онъ только старался о томъ, чтобы создавать la Диккенсъ, его недостатки усилились, онъ становился все боле и боле тривіальнымъ, сталъ заниматься почти исключительно одной вншностью вещей, нисколько не заботясь о ихъ дйствительномъ значеніи, ударился даже просто въ шутовство. Послднія произведенія его старческаго пера были положительно плохи, Диккенсъ послдняго времени былъ посредственнымъ писателемъ, литературнымъ промышленникомъ, эксплуатирующимъ тождествомъ своего имени съ именемъ Диккенса, создавшаго Bleak House, Copperfield, Hard Times, Twist и Martin Chuzzlewitt. Ho ставь плохимъ писателемъ, Диккенсъ не сдлался плохимъ гражданиномъ, реакціонеромъ, онъ до самой своей смерти оставался чистамъ въ политическомъ отношеніи и ни на іоту не измнилъ своимъ прежнимъ прогрессивнымъ убжденіямъ и стремленіямъ. Его похоронили въ Вестминстерскомъ аббатств и этимъ оказали ему должную справедливость. Въ пантеон великихъ людей Англіи его могила находится подл могилы Теккерея.