Марк Максим
СМЕРТЬ АННЫ ОР
Марк Максим
СМЕРТЬ АННЫ ОР
Предисловие
Предисловие
Глава 1
Глава 1
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
Глава 2
Глава 2
Смерть Анны Ор, Олидорт Борис Владимирович, Год: 1925
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Роман ‘Смерть Анны Ор’ принадлежит к роду литературы, который известен под названием авантюрного романа.
Советский авантюрный роман еще очень молод: в русской литературе почти нет образцов авантюрного романа и только в послереволюционное время на книжном рынке появились такого рода литературные произведения.
Для авантюрного романиста, имеющего темой современность, готовый материал имеется в огромном количестве: неслыханные преступления мирового Капитала на Востоке, в Руре, в Китае, в Египте, в Судане, в России во время гражданской войны, разоблачения коммунистической прессы всего мира, мемуары политических деятелей — это ли не материал для современного авантюрного романиста, разоблачающего не уголовное преступление, но гораздо более тяжелые, гораздо более жестокие преступления мирового империализма…
В романе ‘Смерть Анны Ор’ действуют многие герои, агенты Англии и Франции, ведущие сложную и преступную политику мирового Капитала, но главный герой этого романа автором не назван… О нем почти нет речи на всем протяжении романа, о нем почти ничего не говорит автор, но присутствие этого героя чувствуется в каждой строке романа, в каждой фразе, произносимой героями: этот главный герой романа — революционные массы пролетариата и крестьянства России, ценой героических усилий отстаивающие свое право на свободу и независимость, на мирное строительство…
Этот герой романа чувствуется, как сказано, на каждой странице, также как чувствуются в романе и те миллионы трудящихся всего Востока и Египта, и Китая, и Индии, и Судана, и Персии — о которых также ничего не говорит автор и которые тем не менее являются активными героями романа…
Автор намеренно направляет — этот прием авантюрная литература позаимствовала у кино — все внимание читателя на сложную сеть преступлений, совершаемых агентами мирового империализма для того, чтобы еще рельефней от этого выступал главный и единственный герой романа:
— Миллионы революционных масс мира…
В романе почти нет исторических подробностей, нет обстановки, при которой происходили описываемые события и только фон — опять-таки кинематографический прием — только фон романа дает читателю незабываемое зрелище огненной стихии революции…
Умышленно, очевидно, в романе действуют лица разных национальностей, разных социальных устремлений: полковник Гаввард, британец, полковник Маршан, француз, киноактриса Анна Ор, Сергей Казарин, китаец Ли-Ванг, индус Абиндра-Нат, шотландец командир Томсон…
Огромная роль такой литературы достаточно ясна для того, чтобы распространяться о ней: динамический, представляющий собой сплав кино, литературы и газеты роман — в то же время правильно освещающий борьбу миллионов трудящихся против мирового Капитала — таково предназначение советского авантюрного романа, его роль на книжном рынке Союза Советских Республик…
Огромный ‘роллс-ройс’, пятьдесят лошадиных сил, сирена, как медный левиафан, как глотка ископаемого чудовища. Вторая скорость, впереди шофер-китаец, на пассажирском месте мистер Джонс-старший, глава фирмы ‘Джонс и сын’, улица Стренд — Сити, Лондон.
‘Роллс-ройс’ лавирует между автомобилями, автобусами, омнибусами, трамваями Реджент-стрит, направляясь в Сити. Мистер Джонс-старший покачивается в кресле автомобиля, медленно раскуривает первую трубочку, всего девять утра, отдается одному ему известным мыслям.
Мистеру Джонсу-старшему шестьдесят лет, настоящий возраст для настоящего дельца, для дельца из Сити, когда прошли все колебания юности. Будем откровенны: мистер Джонс-старший незаурядный хищник. Он плотно сжал узкие губы, трубка в правом углу рта, воротник пальто поднят, свежее утро, с Темзы медленно плывет туман, расползаясь над городом.
‘Роллс-ройс’, плавно покачиваясь, несет мистера Джонса в Сити, сирена рычит, мистер Джонс-старший думает.
Желтокожий шофер взял глаза в зубы на Реджент-стрит — зевать нечего, момент, и попадешь под трамвай или налетишь на автобус. Сирена ‘роллс-ройса’ рявкнула оглушительно, свернув в Пикадилли. И в двух головах, одной впереди на шоферском месте, другой позади на пассажирском — мистера Джонса — несутся обрывки мыслей.
В голове мистера Джонса-старшего: …Ллойд-Банк… Африканский хлопок… Вестминстер-Банк… Цейлонский чай… Бюллетень цен чикагской биржи… Националь-Колониаль-Банк… Австралийский сахар… Мельбурн… Канада… Барклайс-Банк… Сбор урожая… Кораблестроительная компания ‘Джонс и сын’… Фунты стерлингов… Франки… Леи… Пезеты… Доллары… О, доллары… Персия… Африка… Австралия… Китай… Радио из Роттердама… Радио из…
Трубка мистера Джонса крепко прижата желтыми обкуренными зубами…
В голове желтокожего шофера летят обрывки иных мыслей:
— Демонстрация безработных докеров в Ист-Энде… Чье это лицо?.. Сун-Ят-Сен, конечно… надо свернуть направо, можно налете… Что касается до Дженни, то она, конечно… Чуть не наскочил… Стачка докеров… Но демобилизованные, во всяком случае… Они прибывают, прибывают…. Чья фамилия Вильямс?.. Этот проклятый ‘Таймс’ сообщ… Автобус с плохим вожатым, черт побери…
Глаза желтокожего шофера прищурены и устремлены вдаль…
Мысли мистера Джонса старшего продолжают нестись третьей скоростью, подобные обрывкам облаков:
‘…Мисс Кембелл в ‘Майской ночи’, удивительный оттенок волос, но тридцать лет назад… Брекфест, конечно, но отвратительный кофе, предпочтительней цейлонский чай… С акциями Педл-компани будет слабее, но… Русский лес… а главное, наши запасы кардифского угля…’
Два с половиной миллиона людей, сопровождаемых ревом авто и автобусов, вливаются ежедневно от десяти до трех в Сити и триста банков находятся в Сити, сотни тысяч людей в пробковых шлемах, с пожелтевшими от знойного солнца лицами шлют радио из Африки, из Австралии, из Индии, с Таити и из других колоний.
К двум с половиной миллионам людей прибавляются еще двое: ‘Роллс-ройс’ подкатывает шофера Ли-Ванга и мистера Джонса к подъезду дворца, откуда правит миром династия ‘Джонс и сын’.
Мистер Джонс выходит из автомобиля, на мгновение задерживается на подножке и спрашивает:
— Ванг, сколько времени?
— Десять без пятнадцати, сэр…
— Без десяти двенадцать подадите машину обратно!
— Есть, сэр…
Мистер Джонс-старший входит в вестибюль, сквозь толстые стекла швейцар приветствует мистера Джонса…
‘Роллс-ройс’ медленно отъезжает, рычит на проскочившего клерка и плавно катится обратно…
В кабинете мистера Джонса тишина храма. Вполголоса секретарь докладывает утреннее радио и выдержки из передовых ‘Таймс’, ‘Манчестер Гардиан’, еще двух-трех газет. Мистер Джонс нажимает кнопку звонка и говорит медленно:
— Попросить мистера Джонса-младшего…
Мистер Джонс-младший: второе издание мистера Джонса-старшего, дополненное и исправленное хоккеем, авиационными состязаниями, бельгийским фронтом… Трубка в левом углу рта, в отличие от Джонса-старшего…
Разговор мистеров отрывист и точен, как лента аппарата Морзе:
— Кардиф?..
— Слабее.
— Нефть?
— Неопределенно…
— Перспективы?..
— Забил источник: Баку, тридцать тысяч ведер в сутки…
— Транспорт в России?…
— Разрушен…
— Правительство в Грузии?..
— Есть радио: идут бои по всему побережью. Наш агент в Батуме сообщает…
— Хорошо…
Одно мгновенье мистер Джонс-старший молчит: лента Морзе оборвалась. Мистер Джонс-младший сосет трубку, припоминая некоторые подробности, не относящиеся к делу и не имеющие отношения к забившему источнику нефти в Баку….
Затем мистер Джонс-старший говорит:
— Пусть стенографистка запишет распоряжения относительно…
Оба мистера Джонса глядят друг другу в глаза и без слов понимают друг друга…
Затем мистер Джонс опускает голову и читает некоторые бумаги, заботливо положенные перед ним секретарем…
Мистер Джонс-младший выходит из кабинета, отправляется в комнату стенографистки и отдает распоряжение:
— Ко мне в кабинет: работа на полчаса…
Стенографистка, молодая двадцатилетняя мисс, белокурая, голубоглазая, в белой блузке с синим галстуком, слегка краснеет… Карандаш в ее руках дрожит…
В кабинете мистера Джонса-младшего запах трубочного табака, бумаги разбросаны на столе и креслах… Мистер Джонс-младший внимательно глядит на стенографистку и говорит:
— Вы напрасно волнуетесь, мисс Дженни…
Мисс Дженни молчит…
Мистер Джонс-младший говорит с убедительностью всех своих тридцати пяти лет, общественного положения, крепких мускулов игрока в хоккей и участника авиационных состязаний:
— На этот раз действительно срочная работа… А волноваться совершенно нечего… Совершенно нечего, мисс…
И, расхаживая по кабинету, он начинает диктант:
— Срочное предписание агенту Батума выяснить состояние нефтяных источников, состояние дорог в Грузии, Аджарии, Абхазии, политическую конъюнктуру в связи с происходящими на Востоке событиями.
— Радио из Одессы сообщает…
Мистер Джонс приостанавливается и говорит:
— Не мешало бы, все-таки, прикрыть дверь в коридор…
Он идет к двери, дым из трубки стелется за ним струей, мисс Дженни низко наклоняется над бумагой…
Персидский ковер: сто двадцать пять человек повстанцев горного округа, павших за некорректное обращение с агентом фирмы ‘Джонс и сын’ в Тегеране.
Пять зеркал, трельяж, мебель карельской березы: двадцать человек, умерших от переутомления на верфи в Кингстоуне…
Темно-сиреневый капот леди Эдит, тканный тускло-золотыми лотосами и крокодилами: сто человек индусов, осмелившихся поинтересоваться делами управления Индией.
Все остальное не превышает цены пятисот человеческих жизней, недорогая цена за подобранную со вкусом обстановку леди Эдит, дочери известного политического деятеля, одного из лидеров партии консерваторов, имеющего огромное влияние в Британии и колониях лорда — Арчибальда Холл стена.
Леди Эдит распахнула темно-лиловый капот, еще раз высунула перед зеркалом язык, внимательно посмотрела на свежий и яркий цвет лица, бегло отметила небольшую родинку на правой щеке и обернулась к горничной:
— Мэри, все готово?
Горничная Мэри: из семьи докеров в Поил ере, двадцать три, года белый передник, темные жизнерадостные глаза, первоклассная дрессировка: остальным не интересовались в доме лорда Холлстена.
Мэри подошла ближе, в руках у нее платье леди Эдит, тускло-фиолетового цвета: леди не любит ярких цветов.
Леди Эдит говорит звонким сопрано:
— Мэри, я поеду кататься, погода хорошая. Вызовите автомобиль.
Мэри неслышно уходит, ступая по персидскому ковру. Машина уже стоит у подъезда. Четырехместный открытый ‘Стейвер’, шофер-ирландец, рыжий, как сеттер…
Леди Эдит быстро выходит в автомобильном широком пальто, в маленькой шапочке на белокурых волосах… Она становится на ступеньку машины и спрашивает звонко:
— Куда мы поедем, Мак?
— Куда леди прикажет? Погода хорошая, можно по дороге в Кингстон-Хилл…
Но леди Эдит любит езду по самым оживленным улицам Лондона, ей нравится лететь между трамваями и омнибусами, нырять в переулки, вылетать на площади, пугать медной сиреной почтенных мистрис, переходящих улицу, и привлекать, подразнивая, внимание степенных ‘бобби’, полисменов его королевского величества…
Леди Эдит кивает головой в маленькой шапочке:
— Бонд-стрит…
Шофер отвечает:
— Слушаю, миледи…
Внезапно леди раздумывает ехать на заднем пассажирском месте: она садится рядом с шофером, приводя в ужас швейцара своей экстравагантностью…
‘Стейвер No 456987’ летит по улицам, угрожая медной сиреной.
Слегка покачиваясь, летят рядом два лица: огненно-рыжее лицо ирландца-шофера с нависшими над козырьком фуражки очками и избалованное, насмешливое, выхоленное лицо белокурой леди Эдит с зеленоватыми блестящими глазами….
Несколько иная широта и долгота, город Одесса, Дерибасовская улица, угол Екатерининской… На углу греческий солдат, с винтовкой через плечо… Несколько поодаль от него темнокожий сикх, поставлен для охраны уличного движения оккупационными войсками города Одессы… На рейде стоят два крейсера, несколько миноносцев под французскими, английскими и греческими флагами.
Третий дом от угла, кафе Фанкони, традиционное кафе актеров, журналистов, спекулянтов и иностранцев… Переполненное кафе жужжит, как потревоженный улей… Несколько английских офицеров пьют методически кофе… Два солидных грека, по всей видимости приезжих коммерсанта, совещаются вполголоса…
За угловым столиком компания киноактеров, режиссер, Джутич, первый любовник, герой множества мелодрам, гроза сердец машинисток и кассирш, соперник Максимова, Евгений Ленский и самая популярная, самая любимая не только в бывшей Российской империи, теперь представляющей вулкан во время извержения, но и за границей, кинозвезда Анна Ор, чье лицо плавает на сотнях экранов, взятое в первом плане, то улыбаясь, то роняя крупные как бриллиант в два с половиной карата, слезы, вызванные по предписанию энергичного режиссера Джутича…
Анна Ор сидит, наклонясь, облокотясь рукой в лайковой перчатке на мрамор столика. Джутич говорит ей что-то и она внимательно слушает, хмуря густые черные брови, потупив известные всему миру бархатистые черные глаза…
Один деникинский офицер говорит другому в углу кафе:
— Говорят, что Анна Ор…
Второй пожимает плечами:
— Почему бы нет?.. У англичан денег много и они любят русских женщин…
Оба они улыбаются и первый говорит:
— Черт ее побери, она красива! Но она не русская, она одесская еврейка…
— Английскому полковнику нужна красивая женщина… Все остальное неважно…
Ворвавшийся мальчишка-газетчик орет:
— Войска Деникина перешли в наступление… Полное замешательство в Москве. Интервью с Милюковым… Прибытие английского крейсера ‘Адмирабль’…
Анна Ор, медленно встает:
— Я поговорю о съемке… До свидания, Джутич… Ленский, ты заедешь ко мне?..
Ее провожает глазами все кафе: Анна Ор популярна… Котиковое манто Анны Ор скользит меж столиками, через минуту она сидит на извозчичьей пролетке:
— Пушкинская улица, скорее…
Тот же город, город Одесса, где на главных улицах, в кафе, банках и конторах лихорадочное оживление, суета, подобная белой горячке, где спекулянты, офицеры, черные войска, англичане, французы, греки смешались вместе, где на окраинах, на фабричных окраинах царит мертвая тишина, прерываемая иногда отдельными отрывистыми выстрелами, где люди в синих блузах, в оборванных, истасканных шинелях без погон ходят оглядываясь, как затравленные волки, где даже фабричные гудки воют хрипло и как бы испуганно, где мечутся за ставнями маленьких убогих домиков умирающие от сыпного тифа дети, дети, лишенные молока и ухода… Тот же город, другая улица, помещение английской комендатуры…
Британский комендант города Одессы, полковник Гаввард, раскуривает первую за день трубку, слушает доклад старшего помощника:
— Пойманы пятеро с поличным…
Полковник Гаввард интересуется:
— С поличным?..
— Да, сэр — две женщины, трое мужчин… При них найдены гранаты, браунинги…
Полковник Гаввард прерывает помощника коротким жестом:
— Довольно… Ликвидировать…
Помощник продолжает доклад:
— Задержаны еще трое: одна женщина, двое мужчин… При них найдены напечатанные на гектографе воззвание, затем…
Короткий вопрос полковника Гавварда:
— Оружие?..
— Никакого…
— Передать русскому командованию…
— Контрразведке, сэр?
— Да…
Затем полковник Гаввард медленно говорит:
— Стильби, ‘Адмирабль’ прибывает сегодня… Вызвать ко мне командира…
— Будет исполнено, сэр.
Восемь человек выводят из здания комендатуры английские солдаты оккупационных частей… Пять человек ведут за город… Трое поступают в распоряжение русской контрразведки, деникинских офицеров…
Майор Стильби закуривает папиросу и говорит сержанту:
— И те пятеро… И эти трое… Участь одна, сержант…
Сержант кивает головой и говорит заученно:
— Да, сэр…
Пять трупов лежат за городом… Три человека, живые трупы доставляются в контрразведку деникинцев: одна женщина и двое мужчин… Поручик в золотых шевронах, с хлыстом в руке долго смотрит на женщину, она молода, бледна, на иссиня-черных волосах легкая косынка… Поручик говорит:
— Иванов, женщину отдельно, в комнату No 19… Этих…
Он машет хлыстом…
Участь двоих решена… Женщина остается в живых… До тех пор… пока.
Словом, ее уводят в комнату No 19…
В порту Константинополя множество судов сгрудились вместе. Белый итальянский крейсер рядом с французской канонеркой, несколько английских крейсеров и миноносцев, среди них быстроходный ‘Адмирабль’.
Радио-каюта ‘Адмирабль’ находится на корме, радиотелеграфист в наушниках внимательно слушает скребущие звуки и записывает карандашом… Через три минуты вестовой передает радиодепешу командиру Томсону, лицо Томсона хмурится, гладко выбритое лицо английского моряка… Радио гласит:
— Приказ адмиралтейства идти на всех парах порт Одесса, стать на рейде. В распоряжение британского командования. Подпись.
Артур Томсон медленно встает, он выше среднего роста, прекрасно сложен, его серые глаза немного задумчивы, далеко в Шотландии мистера Артура Томсона ждет невеста…
Командир крейсера ‘Адмирабль’ Томсон отдает приказ:
— Вызвать отпущенных на берег. Разводить пары… Точное направление по выходе в открытое море…
Судовой механик быстро проходит по спардеку… Склянки бьют медленно и раздумчиво и на борту ‘Адмирабль’ поднимается обычная перед отплытием суета…
Командир Томсон неподвижно сидит в каюте и изучает карту берегов Черного моря… На полу каюты лежит небрежно брошенный томик стихов Редиарда Киплинга: командир Томсон в свободное время любит заниматься литературой…
Почти в то же самое время представитель деникинского командования в Константинополе запрашивает британскую комендатуру:
— Не отходит ли какое-нибудь британское судно в направлении Одессы?
— Возможно.
— Нельзя ли воспользоваться любезностью командования для отправки этим судном офицера, агента русской…
Голос из комендантства, говорящий по телефону, перебивает:
— То есть, деникинской?…
— Да. Для отправки в Одессу крайне важного агента, поручика Сергея Казарина…
Разрешение английского командования дается… Крейсер ‘Адмирабль’ приобретает пассажира в форме гусарского поручика, среднего роста, с острыми, серыми, внимательными глазами, с гладко причесанными смолисто-черными волосами и спокойным неторопливым голосом…
Поручик Казарин щелкает шпорами, представляясь командиру Томсону:
— Казарин, поручик гусарского полка имени его величества…
Артур Томсон снисходительно качает головой:
— Вам отведена каюта, мистер Казарин.
Лорд Холлстен, лидер консерваторов, на заседании парламента задает вопрос:
— Правда ли, что британские войска несут сторожевую службу на черноморском побережье, в то время как русские добровольческие войска отведены на отдых и для переформирования?..
Ему отвечает товарищ министра иностранных дел: он заявляет, что, согласно сообщению министерства военных дел британские войска не несут сторожевой службы на черноморском побережье и находятся на Ближнем Востоке исключительно для охраны британских интересов на черноморском побережье…
Лорд Холлстен складывает бумаги в портфель и собирается уходить… Он высокого роста, седой, гладко выбритый… Его партия, партия консерваторов, имеет некоторые основания быть недовольной правительством Ллойд-Джорджа…
Лорд Холлстен покидает здание парламента ровно в пять часов пополудни для того, чтобы присутствовать на совещании лидеров по некоторым вопросам, не терпящим отлагательств.
Почти в то же самое время в лазарете, находящемся недалеко от Трафальгар-сквера, в лазарете, устроенном специально для офицеров колониальных войск, раненых на западном фронте, в лазарете, в котором находится триста кроватей и на них триста жертв последних заключительных боев, последней схватки германского и союзного империализма — в это же самое время сестра милосердия мисс Дуглас, дочь полковника Дугласа, обходила кровати больных, проверяя температуру…
У одной из кроватей она остановилась и с мягкой улыбкой спросила:
— Сегодня лучше?…
Умирающий от туберкулеза, полученного в окопах Бельгии, индусский офицер, уроженец Горного округа Пендджаба, посмотрел на мисс Дуглас блестящими глазами:
— Температура ниже, — сказал он хриплым голосом…
Его английский язык носил только чуть заметные следы гортанного наречия Пенджаба…
— Вы поправитесь, — сказала мисс, кивая головой в белоснежной косынке… — Вы поправитесь и еще долго будете служить британской короне… Потому что мы победили, мистер Абиндра, мы сломили германский воинственный дух и отныне мир воцарится…
Она замолчала, потому что легкая улыбка скользнула по бледному лицу индуса…
— Вы не верите в это, лейтенант Абиндра?…
— Я верю, — сказал лейтенант Абиндра, — я верю, но до этого еще далеко…
Он закрыл глаза, утомленный беседой…
Сестра милосердия поправила подушку, одернула одеяло и неслышно вышла из палаты…
Проходя по коридору, она подумала:
— С его точки зрения… Конечно, он не дождется этого, его часы сочтены… Бедный Абиндра!..
Мисс Дуглас искренне пожалела его, этого индуса с матовым цветом лица и тускло-черными пристальными глазами… Мисс Дуглас читала Рабиндраната Тагора и созвучие в именах внушало ей симпатию к индусу…
В дежурной комнате мисс Дуглас спросила врача:
— Как вы находите Абиндру, лейтенанта колониальных войск?
— Умрет к утру, — ответил врач, просматривая бюллетени, — правого легкого нет, а левое…
Он пожал плечами…
За закрытыми глазами индуса Абиндры, должно быть, пробегали видения, может быть, это были картины боев на западном фронте, на полях Бельгии, где сыновья Непала и Пенджаба сражались во имя британского империализма, поддерживаемые танками, эскадрами аэропланов и тяжелыми орудиями… Может быть, это были картины Индии, солнца Пенджаба, гортанных слов родного наречия, смуглых, как шоколад, девушек…
Мягкая улыбка блуждала по лицу лейтенанта колониальных войск Абиндры, умиравшего в лазарете на Трафальгар-сквер… Эта мягкая, почти безвольная улыбка застыла на его лице и мисс Дуглас, наклонившись над ним, тихо сказала:
— Кончено…
Два ирландца-санитара вынесли тело лейтенанта Абиндры в покойницкую, мисс Дуглас доложила главному врачу… В книге лазарета против имени лейтенанта Абиндры появилась пометка: — ‘Скончался в 8 ч. 10 минут вечера. Уроженец Пенджаба. Поражение правого легкого… Вступил в лазарет 20 декабря 1918 г., выбыл 15 февраля 1919 г.’
Внизу стояли подписи палатной сестры мисс Дуглас и главного врача.
Людей, никогда не видевших друг друга, людей, живших в разных широтах, занимавшихся разной деятельностью и принадлежавших к разным социальным слоям и разным национальностям, никогда не помышлявших о событиях, происшедших за краткий промежуток времени, секунду для Истории, за один год, этих разнообразных людей связал в один клубок, спутал, стасовал, как опытный фокусник тасует карты — 1919 год, один из лет той эпохи, которая в истории человечества будет отмечена красными пылающим и буквами..
Эти несколько людей действовали на фоне разгневанного океана человеческих существований, на фоне миллионов людей, приведенных в движение на Востоке, Севере, Юге и Западе. Миллионы людей легли на полях Бельгии, на Карпатах, в Польше и Галиции, в Африке на берегах озера Танганьики, на берегах Конго, на берегах Тихого океана, на берегах Черного моря, в горах Кавказа и в долинах Средней Европы, миллионы трупов украсили поля небывалых битв во славу мирового капитализма, во имя владык из Сити, из Нью-Йорка, биржи в Чикаго, улицы миллиардеров и Версаля и Даунинг-стрит.
Миллионы людей подняли красные знамена на Востоке… Миллионы людей на Западе выжидательно стояли под ружьем на недавних нолях битв. И весь мир — от Шанхая до Лондона, от Сан-Франциско до Стокгольма, от Владивостока до Одессы, от Калькутты до Бухары — представлял собой зрелище вулкана, находящегося в начале извержения…
Изворотливые мозги дипломатов с Даунинг-стрит в Лондоне и социал-демократов его британского величества, давших безмолвное согласие на мировую бойню, и трех десятков преступников, сидевших в Версале в исторические дни 1919 года, и хищные инстинкты капиталистов всех бирж от Сити до Чикаго — напрягали все силы для того, чтобы покончить с результатами вызванной ими бойни и для того, чтобы бросить все силы на подавление того, что повергало их в трепет, что искрами радио за подписью — Чичерин — не давало их процентным бумагам расти спокойно на биржах…
Английские и французские крейсера в Одессе, Битуме, в Черном и Балтийском морях, греческие, английские, французские десантные отряды и черные войска — все было брошено для ‘спасения цивилизации’, жалкий предлог, стертое клише желтой прессы, придуманное для обывательских мозгов всего мира…
Лидер консерваторов лорд Арчибальд Холлстен, его дочь леди Эдит Холлстен, умирающий в лазарете индусский офицер Абиндра, сестра милосердия мисс Дуглас, командир крейсера ‘Адмирабль’ Артур Томсов, киноактриса Анна Ор, режиссер Джутич, офицер гусарского полка Сергей Казарин, странный человек, совершивший много загадочных поступков, ничем внешне не оправданных, шофер лорда Холл-стена китаец Ли-Ванг, и миллионы, миллионы восставших людей, миллионы людей в простой солдатской форме — таковы герои этой книги.
Мистер Джонс-старший вызвал звонком телефона мистера Джонса-младшего… Оба мистера Джонса, династия ‘Джонс и сын’, правящая миром из Сити, беседовали полчаса вполголоса, наклонив друг к другу головы с трубками в правом и левом углах губ… Затем мистер Джонс-старший сказал коротко:
— Ол райт…
Его седая голова кивнула удовлетворенно… Мистер Джонс-младший удалился, насвистывая ‘Типперери’…
Ровно в час дня ‘Роллс-ройс’ подкатил к подъезду дворца торговли в Сити и китаец-шофер получил из уст мистера Джонса Старшего короткое приказание:
— Сент-Джемс-стрит.
Шофер Ли-Ванг хорошо знал адрес: Карлтон-клуб, в котором встречались самые крупные дельцы из Сити и члены партии консерваторов. В этот клуб очень часто ездил мистер Джонс-старший и шофер повез его туда со всей возможной быстротой… Через двадцать минут ‘роллс-ройс’ подкатил мистера Джонса к клубу.
Огромные кресла, как бы предназначенные для великанов, кресла клуба, приютили мистера Джонса и лорда Холлегена… Частная беседа, подкрепленная дымом сигар и крепкими виски-сода, продолжалась около часа…
Лорд Холлстен согласился с некоторыми доводами мистера Джонса. Он сказал медленно, раздумывая:
— Нет сомнения в том, что вы правы. Ваш голос — голос Сити и… Но Версаль — настолько сложная операция…
Лорд Холлстен сделал паузу:
— Именно — операция… Мы должны быть крайне осторожны… Не забывайте, что этот Вильсон — при всем нашем уважении к союзнику — этот Вильсон загонял мистера Ллойд-Джорджа до полного бессилия. С ним очень трудно… Этот человек почти не принимает во внимание интересов британской торговли… Он стоит на основе своих знаменитых пунктов…
Лорд Холлстен сделал еще одну паузу:
— Как… как статуя Нельсона в Трафальгар-сквере… Совершенно недвижимо и не высказывает никакого намерения сдвинуться с места…
Мистер Джонс-старший вынул на мгновенье сигару изо рта и сказал с возмущением:
— Он старый ханжа, этот Вильсон, и я…
Лорд Холлстен прервал его вполне корректно, как бы заканчивая мысль великого дельца из Сити:
— И вы, конечно, протестуете против этого со всей энергией, мистер Джонс… Но не забывайте, что весь мир… о, ну, за небольшим исключением, слушает этого старого ханжу… Во всяком случае, мы примем все меры и тогда…
Беседа лорда Холлстена и мистера Джонса продолжалась еще двадцать минут… Затем совершенно обычным тоном мистер Джонс сказал:
— Мабель Ли в новом обозрении восхитительна… Вы не находите, милорд?..
Милорд был согласен с уважаемым мистером Джонсом… Затем два автомобиля понеслись в противоположные стороны: один в Сити, другой на Даунинг-стрит.
Лорд Холлстен не терял времени даром: политика была профессией лорда Холлстена и он занимался этой хлопотливой и не совсем чистоплотной профессией тридцать пять лет… Поэтому лорд Холлстен принял некоторые меры, быстро сказавшиеся на другом берегу Ламанша, на другой день, 24 января, в Версале, где шло заседание конференции…
В этот день неутомимый в своем ханжестве, похожий на буксующий на невыгодной почве конференции автомобиль Вудро Вильсон поставил резко вопрос о мандатах… Этот вопрос о мандатах и включении Лиги Наций в мирный договор немедленно вызвал контр-план Ллойд-Джорджа, Клемансо и Соннино. Этот контр-план был поддержан еще и дипломатическим курьером, доложившим кое-какие взгляды лорда Холлстена и краткое его письмо мистеру Ллойд-Джорджу…
И мистер Ллойд-Джордж решился…
Он противопоставил эффектный спектакль проповедям мистера Вудро Вильсона, поставил его так, как ни один искуснейший режиссер не смог бы поставить, снабдил его такими мизансценами, которые не придумал бы даже Рейнгардт.
Несколько человек, сидевшие за двойными дверьми министерства иностранных дел в Версале, решали вопрос о судьбе миллионов людей, об островах Тихого океана, о Китае, о разделе старой империи оттоманов, о Турции…
И ввиду этого в секретный протокол по настоянию Ллойд-Джорджа было внесено постановление:
— Генеральный секретариат конференции предлагает всем державам, претендующим на территории, представить свои требования в десятидневный срок, в письменной форме…
И в этот момент начался спектакль мистера Ллойд- Джорджа.
В зал конференции в полной парадной форме вступили министры-президенты британских колоний… Они шли небольшой группой, встреченные изумлением участников конференции: мистер Массей, министр-президент Новой Зеландии, огромного роста, с шевелюрой Бетховена, за ним шел генерал Смутс, Южная Африка, в форме генерал-лейтенанта британской армии, за этими двумя семенил Гюгс, министр-президент Австралии, маленький старичок с трубкой у уха, он был глух, и мистер Борден, министр-президент Канады, ‘самый красивый мужчина мирной конференции’, по отзывам парижских дипломатических дам…
Месье Клемансо встретил их словами приветствия, которые были, однако, произнесены сухим тоном…
И представители колоний официально заявили свои притязания на германские владения, мотивируя это тем, что колонии были завоеваны колониальными войсками. Мистер Ллойд-Джордж, откинув назад седые волосы, торжественно заявил:
— От имени всей Британской империи я позволю себе заявить, что самым решительным образом протестую против возвращения этих колоний Германии…
Спектакль имел большой художественный успех… Что касается до материального, то мистер Ллойд-Джордж был им также доволен: проповедник Вудро Вильсон был отброшен на место — притязаниями всех британских колоний…
И когда заседание кончилось и еще один секретный протокол прибавился к груде документов, устанавливающих для истории огромное преступление, совершенное перед лицом всего мира в Версале, мистер Ллойд-Джордж обменялся двумя фразами с месье Клемансо, с ‘тигром’ Клемансо:
— Относительно Ближнего Востока и побережья Черного моря, я думаю..
Месье Клемансо озабоченно сказал:
— Это сложный вопрос…
В глазах Ллойд-Джорджа мелькнул огонек:
— Очень сложный… И поэтому….
Они поняли друг друга… И кивнули оба головами, начиненными пла