Слухи объ усиленіи строгости духовной цензуры.
Слухи объ усиленіи строгости духовной цензуры.
‘День’, 18-го Сентября 1865 года.
Слухи об усилении строгости духовной цензуры, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1865
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Въ прошлый разъ мы говорили о томъ, какъ необходимо Россіи неограниченное право какъ только правда, одна лишь широкая правда, въ состояніи спасти насъ, уврачевать язвы нашего общественнаго организма и возстановить его нравственныя силы. Начало водворенія правды уже положено отчасти въ новомъ законодательств о печати, но это законодательство нисколько не распространяется на книги и изданія духовнаго содержанія и на такъ-называемую ‘цензуру духовную’. А между тмъ извстно, что не только нтъ ничего строже цензуры духовной, но что и вообще, къ прискорбію, нигд такъ не боятcя правды, какъ въ области нашего церковнаго управленія, нигд младшіе такъ не трусятъ старшихъ, какъ въ духовной іерархіи, нигд такъ не въ ходу ‘ложь во спасеніе’, какъ тамъ, гд ложь должна бы быть въ омерзніи. Нигд, подъ предлогомъ зминой мудрости, не допускается столько сдлокъ и компромиссовъ, унижающихъ достоинство церкви, ослабляющихъ уваженіе къ ея авторитету. Все это происходитъ, главнымъ образомъ, отъ недостатка вры въ силу истины, а главное отъ смшенія понятій: церковнаго съ государственнымъ, кесарева съ Божьимъ. Многіе смотрятъ у насъ на церковь, какъ на одну изъ государственныхъ функцій, какъ на часть государственнаго организма, которой отправленія не самостоятельна сами по себ и не сами для себя существуютъ, а подчинены общей цли этого организма, предназначены соображаться съ его задачею, съ его общимъ строемъ. Такое мнніе не только ложно, но и совершенно вредно въ практическомъ примненіи. Это значитъ смшивать царство не отъ міра сего съ царствомъ отъ міра, поставлять вчное въ зависимость отъ временнаго, непреложное отъ случайнаго, внутреннее отъ вншняго, безусловное отъ условнаго, свободу безсмертнаго духа отъ грубой плотской силы. Церковь не можетъ и не должна служить государственнымъ видамъ и соображеніямъ, и никакимъ постороннимъ цлямъ, кром одной цли, указанной ей ея единымъ главою — Христомъ, и въ ней самой содержащейся. Отношенія церкви къ государству вполн опредлены христіанскимъ ученіемъ. Оно учитъ выплачивать государству слдующій ему динарій, молиться за право правящихъ, вообще бояться только Бога и чтить земную предержащую власть, повинуясь ей во всемъ, что относится до ея области. Если церковь настаиваетъ на исполненіи гражданами своихъ обязанностей, то не потому, что это выгодно для государства, а потому, что это требуется (и притомъ только въ той мр, въ какой требуется) самимъ Христовымъ Завтомъ. Она иметъ въ виду не гражданъ, а членовъ церкви, общество не политическое, а общество врующихъ. Она побуждаетъ послднихъ къ совершенію только своего христіанскаго долга, и только съ этой точки зрнія смотритъ на долгъ въ отношеніи въ государству, но во всякомъ случа обязываетъ врующихъ воздавать кесарю что принадлежитъ кесарю. Церковь не можетъ снизойти на степень государства, не измнивъ своему основному характеру, не утративъ своей свободы и святости, съ одной стороны,— не стснивъ, съ другой стороны, свободы и правильности государственныхъ отправленій. Государство не должно себ присвоивать ни авторитета, ни аттрибутовъ церкви, ни длать церковь подчиненнымъ себ орудіемъ: иначе оно внесетъ ложь и лицемріе, какъ въ свою сферу, такъ и въ сферу церковную, и подорветъ авторитетъ церкви. Исторія указываетъ намъ не мало примровъ — какимъ зломъ внчалось всегда вмшательство церкви въ дла государства, соединеніе власти духовной съ властью свтской, совмщеніе въ одной рук меча духовнаго съ мечомъ государственнымъ,— однимъ словомъ, облеченіе церкви въ доспхи государственнаго могущества. Церковь въ такомъ случа перестаетъ быть церковью и сама себя добровольно отрицаетъ, низводя себя на ступень ‘царства отъ міра сего’. Точно такъ же и государство, если бы вздумало присвоивать себ значеніе и власть церкви, если бы взялось быть судьею и ршителемъ вры, внесло бы въ церковь элементъ совершенно инородный, чуждый, ограничило бы безпредльную духовность вры, овншнило бы, огрубило бы ее, однимъ словомъ, исказило бы самое существо церкви. Внося элементъ вншней силы туда, гд все должно истекать изъ внутренняго свободнаго убжденія, государство по необходимости должно было бы ограничиться одною вншностью, ибо область внутренняя ему недоступна, ибо только за однимъ вншнимъ проявленіемъ способно слдить государство. Поэтому въ области вры, въ области чисто духовной, вншнему данъ былъ бы перевсъ ладъ внутреннимъ и тмъ самымъ умерщвлялось бы внутреннее,— вчная, безусловная божественная истина была бы задушена условною правдой государственной, низведена на степень ‘казеннаго интереса’ и заклеймена штемпелемъ казенности. Такимъ образомъ результатъ въ обоихъ случаяхъ былъ бы одинаковый, т. е. и тогда, когда бы государство вздумало исправлять должность церкви, и тогда, когда бы церковь захотла облечься въ доспхи государственные. Это послднее мы понимаемъ въ самомъ обширномъ смысл, не только въ смысл похищенія себ церковью власти государственной, но и въ смысл заимствованія у государства его вншней силы для распространенія и охраненія истинъ вры,— въ смысл внесенія въ область церкви, самою церковью, государственныхъ пріемовъ, мръ, способовъ — вообще элемента полицейско-государственнаго.
Предположимъ такой случай: народъ, признавая цну водки слишкомъ высокою и пьянство для себя разорительнымъ, составляетъ общественные приговоры, которыми обязуется хранить воздержаніе и которые, по его требованію, скрпляются священниками. Это воздержаніе убыточно для откупщика, слдовательно и для доходовъ казны. Предположимъ, что администрація, желая сломить упорную воздержность народа, выгодную для его нравственности, но невыгодную для казны, прибгла бы, чрезъ посредство церковнаго управленія, къ авторитету священниковъ, съ тмъ чтобы послдніе препятствовали составленію подробныхъ общественныхъ приговоровъ — подъ тонкимъ и ухищреннымъ предлогомъ, будто они противны свобод личной совсти и т. п. И вотъ, во имя Бога и злоупотребляя кощунственно текстами Св. Писанія, стали бы священники препятствовать народному ршенію воздержаться отъ пьянства. Спрашиваемъ, чмъ должны были бы показаться народу такіе священники? Конечно не боле, какъ подобострастными чиновниками, а не какъ служителями алтаря. Не явилась ли бы въ такомъ случа церковь — раболпнымъ подчиненнымъ орудіемъ казны и не унизилась ли бы ея святость? Не сама ли она содйствовала бы къ подрыву вры въ народ? Читателямъ такой случай покажется невроятнымъ. Предположимъ другой случай: не государство церковь, а церковь призываетъ себ государство на помощь: напр. если бы церковь, помощью государственныхъ полицейскихъ средствъ, стала загонять людей въ храмы Божіи и заставлять ихъ насильно вровать въ Бога или исполнять обряды и постановленія церкви, говть, причащаться и т. д. Что породило бы такое примненіе государственнаго начала и пріемовъ къ длу вры? Кажется, не нужно и объяснять: ложь, обманъ, лицемріе, неуваженіе къ церкви и охлажденіе къ вр.
Еще худшее зло было бы порождено подобнымъ полицейскимъ требованіемъ церкви, распространеннымъ на область мысли и слова. Понятно, что государство, какъ выраженіе условной формальной правды, во вншнихъ формахъ почерпая силу, завися отъ нихъ своимъ бытіемъ,— понятно, что оно принимаетъ мры для своего огражденія даже въ сфер вншняго выраженія мысли, т. е. публичнаго слова, что оно старается предупредить проступки, преступленія и въ этой сфер, какъ и во всякой другой, тми же полицейскими средствами, какія единственно, по самому существу его, ему доступны. Но отношеніе церкви къ слову должно быть совершенно иное. Если гд-либо можетъ быть допущенъ полный просторъ слова (пока оно не выходитъ изъ предловъ слова), такъ именно въ области духа и его духовныхъ проявленій, въ области свободы по преимуществу. Христіанское ученіе есть ученіе Бога-6У*ов’, его сила въ истин, а сила истины въ ней самой: ея сыны — сыны свта и свободы, ея мечъ — свободное о Христ слово, которымъ она покоряетъ себ свободный духъ и свободную совсть. Отношеніе къ истин можетъ быть только свободное, поэтому свобода истины уже сама по себ предполагаетъ свободу убжденія. А свобода убжденія предполагаетъ въ свою очередь и свободу заблужденія — съ его выраженіемъ въ слов, слдовательно свободу слова. Государство требуетъ своего динарія, и динарій долженъ ему быть уплаченъ, кесарево должно быть воздано кесарю, но Божіе принадлежитъ Богу,— а Божія вся область духа, та область, гд священнодйствуетъ духъ человка въ своемъ искреннемъ стремленіи къ истин. Эта область должна быть совершенно изъята отъ полицейской опеки,— кмъ бы ни была налагаема эта опека: свтскимъ ли, или хоть бы даже самимъ церковнымъ правительствомъ.
Церковь унизила бы себя, уронила бы значеніе истины, наложила бы сама оковы на свободу Христову, еслибъ вздумала, чрезъ посредство государства, накладывать оковы на совсть людей, на ихъ убжденія, на дятельность разума и на его свободное выраженіе,— еслибъ, напримръ, подчинила своей цензур литературу — хотя бы только такъ-называемую ‘духовную’. Къ литератур вполн прилагается то, что сказалъ Хомяковъ въ одной изъ своихъ статей о свобод преподаванія наукъ и что было бы очень полезно запомнить разъ навсегда нашимъ оффиціальнымъ охранителямъ истины: ‘Ученіе православной церкви, говоритъ онъ, какъ высочайшее духовное благо, какъ завтъ высшей свободы въ отношеніи къ разуму, свободно принимающему свтъ откровенія, и въ отношеніи къ вол, свободно подчиняющей себя законамъ безконечной любви, не только не противно свобод въ преподаваніи наукъ (разумется публичномъ), но еще требуетъ этой свободы. Всякая наука должна выговаривать свои современные выводы прямо и открыто безъ унизительной лжи, безъ смшныхъ натяжекъ, безъ умалчиванья, которое къ тому же слишкомъ легко можетъ быть обличено. Нтъ сомннія, что показанія нкоторыхъ наукъ положительныхъ какъ геологія, фактическихъ какъ исторія, или умозрительныхъ какъ философія, кажутся не вполн согласными съ историческими показаніями Священнаго Писанія или съ его догматическою системой. То же самое было и съ другими науками и иначе быть не могло. Науки не совершили круга своего, и мы еще далеко не достигли до ихъ окончательныхъ выводовъ. Точно также не достигли мы и полнаго разумнія Св. Писанія. Сомннія и кажущіяся несогласія должны являться, но только смлымъ допущеніемъ ихъ и вызовомъ наукъ къ дальнйшему развитію можетъ вра показать свою твердость и неколеблемость. Заставляя другія науки лгать или молчать, она подрываетъ не ихъ авторитетъ, а свой собственный’. Таковъ взглядъ истинно православный, вполн примнимый и къ отношенію церкви къ свобод литературнаго слова, всякой иной взглядъ противорчивъ чистому духу православнаго ученія,— есть посторонняя примсь, плевелъ, подлежащій исторженію. Всякое вншнее полицейское преслдованіе не только чуждо духу церкви но своему принципу, но и положительно вредно, потому что обличаетъ въ преслдующихъ робость и безвріе, которыя даютъ смлость злу и заражаютъ безвріемъ преслдуемыхъ.
Въ самомъ дл, не робость ли, не слабость ли вры въ истину, обнаруживаемая тми насильственными мрами огражденія истины, къ которымъ любятъ иногда прибгать оффиціальные представители церкви,— не полицейскій ли и вообще чуждый церкви элементъ казенности, не стсненіе ли ‘свободы мннія и сомннія’ — поселяютъ въ большей части современнаго молодаго поколнія такое непріязненное и невжественное отношеніе къ православію, и служатъ главными доводами противъ церкви со стороны такъ-называемаго нигилизма? Не можемъ забыть, что только въ ныншнее царствованіе, и то весьма недавно, сдлалось возможнымъ перевесть и напечатать на Русскомъ язык дв изъ брошюръ покойнаго Хомякова. Эти брошюры, содержащія въ себ самую могущественную защиту православнаго ученія отъ современныхъ нападеній латинской доктрины и протестантскаго раціонализма, составляющія драгоцннйшее достояніе богословской литературы, не могли быть въ свое время обнародованы въ православной Россіи авторъ былъ вынужденъ издать ихъ въ Париж и Лейпциг. Только теперь он допущены — и то, кажется, не оффиціально — къ привозу въ Россію. Спрашивается: кто въ этомъ случа оказался наиусерднйшимъ пособникомъ нигилизма? Кто, какъ не маловрные блюстители вры, требующіе стснительныхъ полицейскихъ мръ и противъ свободы совсти въ дл вры и противъ свободнаго слова!..
Вс эти соображенія невольно приходятъ намъ въ голову но поводу слуховъ о новомъ проект устава духовной цензуры, которые дошли до насъ изъ Санктпетербурга. Въ то время, какъ государство, въ своей области, признало нужнымъ расширить просторъ мысли и слова,— духовное правительство, говорятъ намъ, изготовляетъ и свои предположенія о томъ же предмет, однакоже на началахъ не только государственныхъ, слдовательно чуждыхъ основаніямъ Христовой свободы, но и изъ государственныхъ началъ — на началахъ наимене либеральныхъ и даже несогласныхъ съ общимъ характеромъ новйшей дятельности государственной. Между тмъ, по нашему мннію, церковь, даже при настоящемъ устройств ея управленія, не нуждается ни въ какомъ цензурномъ устав. Мы вполн признамъ, что собственное слово церкви, отъ нея какъ отъ церкви (а не отъ отдльныхъ лицъ) исходящее, носящее на себ характеръ каноническій, должно подлежать ея собственной, такъ-сказать соборной цензур, носить на себ печать ея одобренія, дабы не быть смшиваемымъ съ словомъ несоборнымъ, словомъ личнымъ: никто не долженъ имть права говорить отъ лица церкви, кром самой церкви. Затмъ — не стсняя ни чью личную свободу вншними средствами, она всякому не церковному слову, какъ не ея слову, должна предоставить полный просторъ, ограждаясь отъ лжи не полицейскимъ способомъ, а способомъ проповди и обличенія. Она должна отвчать, какъ мы уже сказали, только за то слово, которое исходитъ отъ лица самой церкви, а также и за т духовныя сочиненія, авторы которыхъ пожелаютъ напечатать на заглавномъ лист: ‘съ одобренія или съ благословенія Святйшаго Синода’. Кто хочетъ снабдить свою книгу этимъ авторитетомъ, тому можетъ быть предоставлено право представить ее на разсмотрніе Святйшаго Синода,— кто издастъ безъ разсмотрнія и одобренія синодальнаго, тотъ, стало-быть, добровольно относитъ ее къ разряду такихъ книгъ, за которыя представительство церкви не принимаетъ на себя отвтственности: книга, такимъ образомъ, въ глазахъ общества и всего народа лишена авторитета церковнаго, иметъ значеніе личнаго труда, личнаго мннія. Но, къ сожалнію, до насъ доходятъ слухи о совершенно иномъ направленіи, которое стараются будто бы дать длу о духовной цензур…
Будемъ надяться, что слухи эти, для блага святой истины православія, для блага церкви и всего нашего общества, окажутся ложными.