Сложный вопросъ
Сложный вопросъ
Джемса Пейна
‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 11, 1896
Сложный вопрос, Пейн Джеймс, Год: 1896
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Много разсужденій было написано на тему о совсти, причемъ въ однихъ говорилось объ очень чуткой совсти, въ другихъ — о совсти не столь чуткой. Но въ большинств этихъ трактатовъ имлись въ виду моралисты или богословы, и ни въ одномъ изъ нихъ, насколько я зааю, не было рчи о романистахъ. Послднее обстоятельство, главнымъ образомъ, и способствовало распространенію того ошибочнаго взгляда — который первыми провозгласили, безъ сомннія, издатели,— будто у романиста вовсе нтъ совсти. Но это грубое заблужденіе, хотя, по особенности своей умственной организаціи, романистъ, дйствительно, часто руководится мгновеннымъ импульсомъ, не отдавая себ отчета, что справедливо, и что нтъ, и потомъ уже начинаетъ терзаться угрызеніями совсти. Я намренъ разсказать одинъ эпизодъ изъ своей собственной жизни,— эпизодъ, нравственная сторона котораго возбуждаетъ теперь во мн нкоторыя сомннія, хотя въ моментъ совершенія своего поступка я нисколько нз колебался. Я былъ увренъ, что дйствую подъ вліяніемъ крайней необходимости. Ошибаюсь я, или нтъ, пусть судитъ самъ читатель.
Иногда спрашиваютъ: что длали люди по вечерамъ въ то время, когда еще не были изобртены свчи? Вопросъ этотъ совершенно праздный, такъ какъ мы вс отлично знаемъ, что они или напивались мертвецки пьяными, или же ложились спать. Гораздо важне другая сторона этого дда: вдь еще долгое время по изобртеніи свчей человчество не имло книгъ, а какая польза отъ свчей безъ книги? Нкоторые скажутъ, что вс книги ‘къ чорту годятся’, но на это я долженъ замтить, что даже чорта, т. е. порядочнаго чорта, на твердомъ философскомъ основаніи, нельзя было бы смастерить безъ книги и свчки. Въ наши дни привычка къ чтенію, въ особенности во время одиночества, такъ распространена, что, казалось бы, въ нашей стран нтъ уголка, гд бы нельзя было найти книги. А между тмъ, какъ мн пришлось самому убдиться, оказывается не такъ. Прошлою весною обстоятельства особаго рода заставили меня ухать одного въ маленькое приморское мстечко. Надобность была столь экстренная, что я даже позабылъ захватить съ собою томикъ стихотвореній Горація и опытовъ Монтеня, съ которыми, какъ всмъ извстно, ни одьнъ порядочный литераторъ не разстается. Прибывши въ Пегнессъ (такъ я назову это мстечко), я нашелъ, что онъ состоитъ изъ довольно помстительной гостинницы, нсколькихъ домовъ, отдававшихся внаймы, и полудюжины лавокъ. Изъ послднихъ одна, къ моему удовольствію, оказалась библіотекой.
Постивъ своего больного друга (я думаю, нечего упоминать, что это и было цлью моего путешествія) и найдя его въ столь плохомъ состояніи, что меня даже не допустили къ нему, я, понятно, направилъ свои стопы въ библіотеку. Ея содержимое было очень невелико и неинтересно. Во всякомъ случа вс эти книги я уже читалъ. Говорятъ, что нкоторыхъ это не страшитъ, они читаютъ ‘сто лучшихъ книгъ’ (или больше) безконечное число разъ и отъ десятаго чтенія получаютъ такое же удовольствіе, какъ и отъ перваго. Я неспособенъ на это. У меня, къ несчастью, превосходная память, и я всегда помню, въ чемъ дло. Прочтенная однажды книга для меня такъ же неинтересна, какъ прошлогодняя газета. Мой взоръ уныло блуждалъ по этому маленькому собранію книгъ, ихъ переплеты были далеко не новы, но они представляли для меня единственно новую вещь въ этой библіотек. Я даже заглянулъ въ дв-три книги, и самъ изумился могуществу своей памяти. Каждый знаетъ, какъ трудно выбрать для себя подходящую книгу, наилучшій способъ — это заране намтить ее (хотя въ этомъ случа ея всегда не оказывается въ библіотек), но среди этой полдюжины книжныхъ полокъ всякіе поиски были безуспшны. Я купилъ нсколько листковъ почтовой бумаги, чтобы умилостивить библіотекаря, и сказалъ себ: ‘Безъ сомннія, я найду что-нибудь почитать въ гостинниц’. Это, какъ оказалось впослдствіи, было роковою ошибкой.
На землю падали вечернія тни, когда я вернулся въ гостинницу… Я употребилъ это меланхолическое выраженіе, потому что оно наиболе соотвтствуетъ трагическому характеру моего разсказа. Я звалъ, что въ гостинниц не можетъ быть много книгъ, но что ихъ тамъ совсмъ не окажется, это не входило въ мои разсчеты. Въ моемъ нумеръ, громадной мрачной комнат, былъ только прейсъ-курантъ винъ. Есть очень образованные люди, которые способны находить развлеченіе во всякомъ печатномъ матеріал, и они, можетъ статься, извлекли бы что-нибудь и изъ этого прейсъ-куранта: ‘Рюдесгеймъ’ напомнилъ бы имъ о рейнскихъ легендахъ, ‘Кларетъ’ — о залитыхъ солнцемъ равнинахъ Франціи, а ‘Хересъ’… Но впослдствіи я убдился, что ‘Хересъ’ приготовляется въ Пегнесс… Что касается меня, то я, глядя на прейсъ-курантъ, могъ думать только о томъ, что здсь вина ужасно дороги.
Направляясь въ общій залъ, гд я веллъ подать себ обдъ, я увидлъ дверь съ надписью ‘Читальня’. Это меня чрезвычайно обрадовало. Посл неизбжныхъ жареной камбалы и котлеты я поспшилъ въ этотъ рай и нашелъ тамъ только одного человка (назовемъ его Адамомъ), погруженнаго въ чтеніе романа. Что касается остальныхъ сокровищъ литературы, находившихся въ этой комнат, то они состояли изъ путеводителя по Пегнессу, Пегнесскаго адресъ-календаря, фотографическаго альбома видовъ и дтской азбуки. Этимъ и ограничивался весь печатный матеріалъ читальной. Было только девять часовъ, а я имю обыкновеніе читать до двухъ часовъ ночи. Я вышелъ изъ комнаты и поймалъ мимо бжавшаго лакея за салфетку. Онъ былъ вообще симпатичный малый, и я былъ увренъ, что онъ поможетъ моему горю, если это возможно.
— Есть въ этой гостинниц библіотека?— спросилъ я.
— Библіотека? О, нтъ, сэръ. Но у насъ есть читальня. Выходило такъ, какъ будто я спросилъ, есть-ли у нихъ коллекція картинъ, а онъ отвтилъ мн, что у нихъ есть гостиная. Лакей смшивалъ мсто, гд употребляется какая-нибудь вещь, съ самою вещью.
Какъ бы то ни было, я зналъ, что въ дом есть одна книга,— романъ, который читаетъ Адамъ. Не могъ же онъ читать ее вчно. Не могу вамъ выразить, до какой степени меня обуяло желаніе завладть этой книгой. Я не зналъ, что это за книга, но чувствовалъ, что именно на ней я остановилъ бы свой выборъ, будь въ моемъ распоряженіи хоть тысяча книгъ. Подъ коричневой бумагой, въ которую она была завернута, находился, вроятно, желтый корешокъ рублеваго романа, но этотъ романъ, я чувствовалъ, былъ полонъ глубокаго, животрепещущаго интереса.
Я сталъ думать о томъ, когда Адамъ пойдетъ спать. Насколько могу припомнить, я не имлъ никакихъ смертоубійственныхъ намреній насчетъ Адама, но я ршилъ во что бы то ни стало овладть его книгой. По моему, даже нравственность должна имть извстныя границы. Сидть съ девяти часовъ вечера до двухъ часовъ ночи безъ всякаго дла было ршительно невозможно. Я надялся — даже въ интересахъ самого Адама — что онъ привыкъ рано ложиться спать.
Моя надежда не обманула меня. Въ половин десятаго онъ закрылъ книгу. Я уже хотлъ броситься на нее, какъ вдругъ онъ вынулъ изъ кармана ремешокъ и путеводитель Бредшо и старательно связалъ об книги вмст. Очевидно, это была его книга, его частная собственность. Но вдь онъ, несомннно, шелъ спать. Одно изъ двухъ, думалъ я: или онъ возьметъ эту книгу съ собою, или нтъ. Въ первомъ случа онъ едва-ли откажетъ мн, если я попрошу у него позволенія почитать ее, пока онъ будетъ спать: иначе онъ поступилъ бы, какъ собака на сн. Но если онъ откажетъ, то я принужденъ буду взять ее у него силой. По зрломъ размышленіи я ршилъ не просить у него книги, въ надежд, что онъ оставитъ ее въ комнат. Такъ и случилось.
Какъ только дверь за нимъ закрылась, я развязалъ ремешокъ, вынулъ страстно желанную книгу и затянулъ ремешкомъ одинъ путеводитель Бредшо. Послднее я сдлалъ совершенно машинально, по своей привычк къ аккуратности, но это было просто счастье, потому что не прошло и двухъ минутъ, какъ Адамъ вернулся въ читальню за своимъ футляромъ для очковъ, который онъ забылъ на стол. Я едва усплъ сунуть книгу въ карманъ и притвориться углубленнымъ въ фотографическій альбомъ, какъ его взоръ упалъ на путеводитель Бредшо. Не поднимая глазъ, я слышалъ, какъ онъ пошарилъ среди лежавшихъ на стол книгъ, бормоча про себя:
— Странно! Вотъ странно!
Будь я съ нимъ боле или мене знакомъ, я бы развилъ передъ нимъ свою любимую теорію объ ‘Исчезновеніи неодушевленныхъ предметовъ’ и постарался бы такимъ путемъ успокоить его. Но ужасно трудно начать такого рода разговоръ съ совершенно незнакомымъ человкомъ, въ особенности, когда принадлежащій ему неодушевленный предметъ лежитъ у тебя въ карман.
— Не замтили-ли вы случайно…— нервно началъ онъ.
— Нтъ, я уже пилъ, благодарю васъ,— отвтилъ я.
Мой отвтъ озадачилъ его, но я этого и добивался. Я поднесъ свою руку къ уху и, съ свойственной глухимъ субъектамъ жалобной улыбкой, продолжалъ:
— Вы приглашаете меня пить съ вами чай?
— Нтъ,— сказалъ онъ.— Я спрашиваю, не видли-ли вы моей книги?
Но я повторилъ свой жестъ и сказалъ, что ничего не слышу. Тогда онъ позвалъ лакея, и они стали вдвоемъ искать книгу. Я зналъ, что безъ полицейскаго приказа они не могутъ обыскать меня, но все же я чувствовалъ себя немного неловко, тмъ боле, что не могъ стовать на Адама за его подозрнія. Онъ страшно разозлился, когда лакей ему замтилъ:
— Наврное, она отыщется завтра утромъ, сэръ.
— Утромъ!— повторилъ онъ.— Да какъ же, вдь только что…
И тутъ онъ, какъ буравомъ, пронзилъ меня сквозь альбомъ фотографій своимъ взоромъ.
А между тмъ лакей былъ совершенно правъ. Вдь не хотлъ же я състь книгу! Я только твердо ршился прочесть ее. Вопросъ теперь заключается въ слдующемъ: долженъ-ли былъ я при такихъ обстоятельствахъ, принимая въ соображеніе, какъ поздно дло приняло такой оборотъ, и какой, по меньшей мр, странный видъ имло бы это, возвратить ему книгу даже въ эту минуту? Ему она была совершенно не нужна, а я не могъ безъ нея обойтись. Пользуясь ею нсколько часовъ, я не могъ причинить ему ни малйшаго ущерба. Если бы онъ не забылъ своихъ очковъ — крайне грубая небрежность съ его стороны — онъ бы никогда не заподозрилъ меня ни въ чемъ. Разумется, мн могутъ возразить, что это его книга. Но что значатъ какія-нибудь права собственности въ сравненіи съ естественными правами? Уже то обстоятельство, что онъ сердился изъ-за такого пустяка на лакея (а косвенно и на меня), показывало, что онъ нехорошій человкъ. Ей Богу, мн былъ такъ противенъ его видъ, что я не могъ оставаться въ этой комнат. Я ушелъ къ себ, приказалъ подать свчи и принялся за чтеніе.
Но тутъ меня постигло ужасное разочарованіе, оно было столь велико, что имло характеръ возмездія свыше, и въ первый разъ заставило меня усомниться, честно-ли я поступилъ во всемъ этомъ дл. Книга оказалась для меня совершенно безполезной, такъ какъ не представляла для меня ни новизны, ни интереса. Почему, я сейчасъ скажу. Во всей мстной библіотек, на всемъ свт не было книги, которая была бы для меня такъ неинтересна.
Въ одиннадцать часовъ дверь моего нумера отворилась, и явился лакей. Онъ имлъ усталый и убитый видъ (можетъ быть, Адамъ его побилъ) и какъ будто боялся, что я тоже начну его бить.
— Извините, сэръ. Мн непріятно безпокоить васъ, и еще такъ поздно, но эта книга,— онъ указалъ на книгу, которую я держалъ въ рукахъ (къ счастью, я снялъ ея бумажную обертку, такъ что онъ не узналъ ее),— тотъ джентльменъ говоритъ…
— Боже мой! Онъ еще въ читальной?
— О, да, сэръ! Мы все ищемъ его книгу. Онъ говоритъ, что не успокоится, пока вы не удостоврите, что не брали ея.
— Неужели онъ думаетъ, что я укралъ его книгу?— жалобно спросилъ я.
— Вотъ то-то есть, сэръ. Онъ приказалъ мн пойти къ вамъ и спросить у васъ. Онъ сказалъ, что будетъ доволенъ, если вы, подъ честнымъ словомъ, заявите, что не брали ея.
— Очень хорошо! Онъ можетъ успокоиться и идти спать. Даю вамъ честное слово, что это моя книга, и что другой у меня нтъ.
Черезъ минуту я услышалъ, что Адамъ пошелъ спать.
Я не солгалъ. Книга была боле, чмъ моя, потому что я самъ ее написалъ. Въ этомъ отношеніи не можетъ быть и спора о моей правот, но имлъ-ли я право брать эту книгу со стола читальной, это другой вопросъ, и я теперь не такъ увренъ въ этомъ, какъ былъ въ то время.