СЛОВО
СЛОВО
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Слово, Зайцев Борис Константинович, Год: 1949
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
‘В бюро нашего пересыльного лагеря, где я помогаю в ожидании отправки в Австралию, пришел ворох документов из Киля, он был завернут в пеструю афишу английского солдатского театра и в порванную газету. Газета оказалась русской…’
Так начинается письмо ко мне из Германии’. Газета называлась ‘Русская Мысль’. Автор, попавшийся на глаза страннику русскому, вот все тот же, что и эти строки пишет. Странник был поражен, разволнован: есть еще и писатели, и газеты — сочувственные ему по духу (‘и русская эмиграция, русский театр, лекции, консерватория, вечера…’).
На родине он потерял все (дело происходило в Латвии). ‘В 40-м году пришли большевики, через год немцы, а потом новая, вторая эмиграция, Германия, и когда кончилась война, то спрашивал себя с горечью — ‘Боже мой, куда же все делось?’ Как в сказках — ‘оглянулся — смотрит, все пропало: нет ни стола, ни избы, а стоит он один ночью, посреди пустого поля’. (В Германии кое-что русское есть, но это его не удовлетворяет).
Все потерял, но вот кроме души и сердца: главное, значит, сохранил. И вывез в странствие. Что любил и кого любил, с кем неожиданно для себя через слово встретился, того не могли отнять никакие завоеватели. Любовью к России, Москве, русской литературе, русскому писателю дышит это письмо — неведомого человека, но уж как-то своего. (Имя ему Алексей — имя глубоко, таинственно с Россией связанное).
Из Германии он на отлете — странствие продолжается, все та же бездомная и беззащитная русская доля. ‘Через несколько дней (много, если недель) Австралия, значит 25 000 километров от Европы: Бог знает, увидишь ли там вообще русскую книгу или газету’. Но все же надеется. Прощаясь с давно знаемым, но лично неведомым ему писателем, говорит, что в Австралии думает все же найти русские книги и чьи надо писания.
Это очень возможно. Надежды его действительны. У слова есть тоже свое странствие, не такое голгофское, как у преследуемых и гонимых, но по-своему очень загадочное. По неугадываемым путям, подспудно и незаметно проникает оно в места, о которых и не подумаешь.
За несколько лет до войны получил я тоже письмо — из Америки, но откуда! — с крошечного островка близ Аляски, почти что с того света. Написал его инок, архимандрит Герасим. Никогда он в глаза меня не видал и не увидит. А переписка шла годы.
Замечательно место, откуда писал о. архимандрит. Оно требует особенной справки: место русской смиренной славы.
Этого письма в архиве Б. К. Зайцева найти не удалось.
Лет полтораста назад, из Валаамского нашего монастыря на Ладоге было послано в Аляску, России тогда принадлежавшую, несколько монахов во главе с о. Германом — для просвещения алеутов.
Монахи вели там миссионерскую деятельность. Некоторые погибли мученической смертью (от язычников), Герман же выжил. Обратил в христианство множество бедняков-туземцев, помогал им, лечил и опекал, защищал от русских купцов-хищников. За сорок лет деятельности, кротостью своею и заступничеством за несчастных, любовию к ним снискал великую славу. Местные жители считали его за святого (может быть, со временем он и будет причислен к лику святых).
В положенное ему время скончался, погребен на этом самом островке. У могилы его часовня, а в домике у часовни как раз и жил мой о. Герасим, из Алексина родом — судьба после первой войны забросила его именно сюда.
‘Надо мною вековые сосны и ели, всегдашний их шум, да еще волны океана бьют о берег и это тоже слышно. Я живу тут в одиночестве. Занимаюсь огородничеством, молюсь у могилы о. Германа да научился еще вышиванию. Это занятие тихое и для монаха полезное. В трех верстах, через пролив, материк. Я туда езжу, объезжаю приходы, справляю требы и продаю свое рукоделие — этим живу. А потом опять к себе на остров’.
Нынешний мой сочувственник из Германии все вспоминает в письме Москву — Арбат, Плющиху, Девичье поле. С о. архимандритом оказались мы тоже земляками. Он из краев калужских, уроженец Алексина и так навсегда уж считает, что лучше, красивее Алексина на Оке ничего нет. Прислал из Аляски открытку: вид Алексина, сохранил его с 1912 года! А еще Калугу — Каменный мост, по которому гимназистом ходил я полвека назад.
Но как он узнал обо мне? Как собрался написать? Русский консул в Америке то ли завез ему, то ли прислал — уж не помню почему именно — мою книжку ‘Афон’. А он сам на Афоне бывал, и монаха о. Петра, лодочника, калужанина родом, о котором упоминаю, знал лично. Раз Афон да Калуга, за нею Россия, лучше которой ничего он не знает, значит, я как-то ему и свой — и вот годы мы переписывались, сведенные Словом, все так же извилистыми, незаметными путями добравшимся куда надо, по волнам, по далеким морям, к могиле праведника, где русский инок смиренно вышивает крестиком, а сосны вековым гулом над ним гудят, да океан глухо и сыро бухает.
Вечер, Париж. В печке свистит предрождественский ветер. В витринах выставлены елочки, в хлопьях ваты. В больших магазинах дети заказывают подарки Пэр Ноэлю, подавая ему записки.
Может быть, в океане идет сейчас тот пароход, что увозит раба Божия Алексия за 25 000 километров в Австралию — идет, тяжело ухая носом, кормою вздымается, ложится с одного бока на другой в беспросветной мгле.
Может быть, и архимандрит Герасим вышивает под плеск волн все того же океана свои крестики, а может быть, его уж и нет в живых или пробрался он в Россию, в свой Алексин.
Так или иначе, но ко всем нам троим, да и вообще к миру, к тем, кого любим и не любим, знаем и не знаем, в этот ненастный вечер по особым волнам и в особом сиянии близится некий Младенец-Свет, сам первое Слово, даже тогда Слово, когда не говорит, ибо само появление Его и жизнь есть уже Слово.
А мы молчим, мы склоняемся. Из страшного мира, пылающего разрушением и злобой, только вот и глядим на Младенца, о котором поется: ‘Христос рождается, славите…’
Русская мысль. 1949. 7 янв. No 100 (с уточнениями по рукописи).
С. 254 Архимандрит Герасим (Шмальц, 1888—1969) — миссионер, настоятель православных приходов на Аляске. Зайцев много лет переписывался с ним.