Андрей Михайлович Брянцев
Слово о связи вещей во вселенной… говоренное… июня 30 дня 1790 года
ПРИМЕЧАНИЯ
А. М. БРЯНЦЕВ
СЛОВО О СВЯЗИ ВЕЩЕЙ ВО ВСЕЛЕННОЙ… ГОВОРЕННОЕ… ИЮНЯ 30 ДНЯ 1790 ГОДА
Слово о связи вещей во вселенной… говоренное… июня 30 дня 1790 года, Брянцев Андрей Михайлович, Год: 1790
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Том I
Прежде нежели рассматривать будем всеобщую связь вещей во вселенной, за нужное почитаю предположить понятие об оной. Чрез вселенную разумеем мы не планету какую-нибудь, не землю, нами населяемую, ни солнечную систему, по все планеты, все солнца, кратко сказать, нее ограниченные вещи, и по токмо самые, существа, но также определенные сих содержания по времени и пространству, и потому вселенная, как определяют новейшие философы, ость чин всех вещей изменяющихся, как современных, так и одна за другою в бытии своем последующих и взаимное отношение имеющих {Разбирая сочинения древних философов, многие о мире, или о вселенной, находим мнения, не мало определений. Пифагор, начальник философов, по объявлению Плутарха, De placitis philosoph. [‘О мнениях философов’], lib. II, cap. 1, Opp. tom II, pag. 886, мир называет , то-есть объятие всего. Посидоний, по свидетельству Диогена Лаэрция, lib. VII, cap. 1, мир назвал состоящим из неба и земли и пещей содержимых, или который состоит из богов, людей и вещей, для них сотворенных. Справедливее сих, как кажется, в бессмертных своих сочинениях определяет Платон, а именно в разговоре [‘Тимей’] , vol. IX, pag. 301, d. edit. Bipont, , , чином вещей, одна за другою последующих, начало и причину своего бытия имеющих. Новейшие философы почти все согласно чрез мир разумеют чины всех вещей современных и одна за другою последующих. Vid. Leibnit., in Theod. [Лейбниц, Теодицея], p. I, 1, Wolfius, in Institut, metaphys. germ. [Вольф, Принципы немецкой метафизики], 544, Bilfingerus, in dilucid. philos. [Бильфингер, Философские комментарии], 139.}.
Если связью почитаем взаимное вещей отношение, по силе которого одна другой довольную в себе заключает причину, то в существах ограниченных ясно усматриваем сочетание, гармонию, или согласие. Вообразим ли мы себе многие изменяющихся пещей чины, в одно время существующие, то каждая из них и приличном себе и надлежащем чине, в определенном также порядке представится. И поелику вещь может и к другому чину относиться, к другому порядку принадлежать, в ином месте и в другое время случиться, то сия возможность неотменно имеет причину, для чего она в сем находится порядке, к сему принадлежит чину, на сем месте и в такое время существует. Причина же сия необходимо должна находиться или и самой пещи изменяющейся, или в других современных и предшествующих: если будет в самой вещи переменяющемся, то но ней самой можем судить, для чего в сем чине, порядке, и сне время и на таком место находится, то-есть сама собою определяется так существовать, а не иначе, и посему другой чин и прочие помянутые обстоятельства для той вещи невозможны. Но, может быть, иные производят причину от воли всевышнего существа, все так устроившего и расположившего, чтобы каждая вещь бытие свое имела в пристойном ей чине, порядке, месте и в надлежащее время, то при сем случае смею вопросить: верховное опое существо находило ли предлежательную причину (rationom objoctivam) все так благоустроить, как примечаем, или нет? Если той причины но находило, то расположение его последовало и произошло от необходимости, почему все вещи были бы неизменны и перемене не подвержены, или никакой бы не было довольной причины устроения. Но как последнее опыту не соответствует, то утверждаю, что существо оное, все так учредившее, причину находило в вещах, между собою современных и одна за другою последующих, или в отношении взаимном. Следовательно, довольная причина, по которой всякая переменяющаяся вещь показанными определяется обстоятельствами, должна находиться в других вещах, современных или предшествовавших. Но где одна содержит причину другой, там находим союз, и потому изменяющиеся существа, как современные, так и последующие одно за другим, взаимно относятся и, следовательно, находятся в союзе.
Как ничто не может быть без довольной причины, то начала сего {Начала довольной причины изобретатель Лейбниц принял оное без всякого доказательства. К изобретению же того подал случай Архимед, который на предложенный ему вопрос, для чего не бывает перевесу, когда на обеих веской чашках равная находится тяжесть, ответствовал: ‘ибо перевесу нет довольной причины’.} необходимым есть следствием соединение всего во вселенной непрерывною цепью. Итак, нет ничего и оной уединенного, нет взаимного разлучения, ибо если бы уединенное существо находилось, то какую бы могли мы довольную представить причину, бытие оного утверждающую? Но как всевышнее существо в творении вещей не благоволило так одну от другой отделить, чтобы взаимного отношения не имели, то бытие и частные определения каждого существу всегда зависят от бытия и определений существ, им соответствующих или ближних. И понеже все предметы в рассуждении пространства так между собою сопряжены, что никакой пустоты быть не может, и потому всякая вещь действие свое оказывает в рассуждении ближним, а сия зависит от другой, настоящее определяется прошедшим, последующее предыдущим, настоящее содержит в себе причину будущего, везде есть согласие существ, в одно время находящихся, везде одно преемлется другим. Весьма малое насекомое1 имеет отношение к другим существам, а сии действие свое устремляют к прочим, и таким образом деятельность сия, постепенно возрастая, к совершеннейшим тварям простирается, и посему все части системы мира так тесно соединены, что каждая вещь имеет отношение к целой системе.
В таком согласии находящиеся вещи, из которых одна другую определяет, одна от другой зависит, одна из другой познается и постигается, суть или действительные вещи и перемены в природе, или токмо мысли и воображения. Когда одна мысль возбуждает другую или одна вещь производится от другой, то из сего двоякую связь заключаем. Сие различие полагаем мы не потому, что умоначертанием споим, соединяя и связывая некоторые вещи, действительную им связь присвояем, напротив того, между самыми вещьми действительная находится связь, хотя бы ум наш оной и не изображал. Погода, например, действительное имеет влияние в прозябения и человеческое тело без наших о том воображений. И потому связь есть или вещественная, или идеальная. Вещественною называем ту, которая в природе между самыми вещьми, вне нашего представления, точно находится, а идеальная, или мысленная, имеет токмо место в нашем умообразовании, когда некоторые понятия по законам сопряжения (associatio) соединяются, невзирая на то, что самые вещи в очевидном находятся союзе.
Вещественную же связь утверждая, допускаем не токмо союз существ, но также и взаимную перемен зависимость. Если каждая перемена влечет за собою следствия, также между причиною и действием есть сопряжение, то по учинившейся в отдаленнейших причинах перемене необходимо и в последнем действии чему-нибудь надлежит измениться, и если неоспоримо есть, что происшествия зависят от вещей, неподалеку находящихся или предшествующих, то уступить, кажется, надобно и то, что какая-нибудь перемена, в одной части мира приключившаяся, некоторым образом и в других частях оного показывается. Правда, сколько в натуре бывает следствий от перемен, которых связь нам неизвестна и сокровенна! Многие причины производят чин следствий, нами непроницаемый и подобный реке Тигру, не в далеком от начала своего расстоянии течение свое скрывающему, потом опять на поверхности земной оное продолжающему {Тигр, река в Месопотамии, прешедши озеро Аретузу и подтекши под гору Тавр, во рве погружается и из другого бока тоя горы истекает. Потом, прешедши озеро Тоспит, паки в подземные протоки скрывается и после, близ шести немецких миль претекши, паки произницает2 (Варениуш в Географии генеральной, кн. 1, сл. 16, предлог 6, числ. 2, стр. 207).}. Может быть, деятельность каждого существа имеет определенное влияние, совсем нами неприметное, может быть, нет ни одного даже и маловажнейшего движения возможного, которое бы каких-нибудь следствий не производило, и то мнение философов кажется вероятным, по которому весьма тонкая и жидкая эластическая материя эфира, по всему пространству вселенный носясь, все тела проницает. Но как опыт утверждает, что перемена, где-нибудь учинившаяся, чем далее от своего начала находится, тем более ослабевает и уменьшается, так что едва и следы оной приметить можно, то не лучше ли из того заключить, что, наконец, никакого действия не будет? Возможности такого действия мы прямо не отрицаем, но где явной причины не видим, там, повидимому, лучше соглашаться на то, что с опытом сходно.
Многие из новых философов с Лейбницом и Волфом {Vid. Leibnitii Principia philosophiac [Лейбниц, Основания философии], 62. Opp., tom II, р. 27, Wolfii Metaphys. german. [Вольф, Принципы немецкой метафизики], 567 et seqq.} утверждают такую связь во вселенной, по которой все предметы и перемены так между собою сопряжены, что по одной вещи и перемене все прочие вещи и их изменения узнать можно, и если бы одно существо в свете или также перемена и действие уничтожились, то весь бы свет, разрушившись, в ничто преобратился. Из сего выводит еще заключенно, что каждое движение, каждая перемена и каждое действии необходимо в свете сем последовать должны, ибо основанием имеют связь всеобщую. Доказательства их, как говорит г. Вальх {Vid. J. G. Walchs Philosophisches Lexikon [И. Г. Вальх, Философский словарь], II Teil, pag. 2G5 et seqq.}, повидимому, убедительной силы не имеют, умозаключения же их суть следующие: ‘Целое с своими частьми есть одинаково, следовательно, все и каждая часть содержит в себе некоторое основание целого, и потому все части с третьим или целым сопряжены. А посему и все части между собою соединены, чего для по каждой, даже и весьма мелкой части и по каждому внутреннему или внешнему определению одной части все определения и перемены довольно уразуметь можно. Но понеже все вещи и перемены сего мира суть части целого мира, то из каждой ограниченной вещи можно понимать все прочие со всеми их переменами и определениями. Следовательно, каждая вещь есть начертание и образ всех прочих вещей и перемен. И потому каждую действительную вещь и определение сего мира за зерцало вселенной почитать должно’. В сем доказательстве заключение первое неоспоримо есть: все части с целым сопряжены, поколику они целое составляют и существенные части суть целого, но когда, далее, утверждают, что по каждой сопряженной вещи познаются и прочие сопряженные вещи и перемены, следовательно, из каждой вещи сего мира постигаются и все прочие, с оною связь имеющие, то на сие ответствуем: 1) Из одного можем узнать другое, с ним сопряженное, ежели взаимную связь примечаем. Правда, все вещи соединены, поколику составляют целое, но из того не следует, чтобы мы, судя о какой-нибудь вещи, понимали и все прочие. 2) Все вещи и перемены во вселенной связаны по сосуществованию или современности {Здесь, может быть, иной вопросит: если связь находится по современности, то какая будет существовать между животными американским и европейским? Менаду сими есть связь соподчиненных (nexus coordinatorum), которых причина находится в существе третием, ибо оные животные одинакими движений законами определяются, одинаков доказывают намерение творца, тем же пользуются воздухом и проч.} и по следованию одной за другою, и посему многие понимаем вещи, а не все. — Из всеобщей связи выводят они еще следствие: будто бы уничтожение и гибель одной вещи в свете влечет за собою потерю и разрушение целого света, доказывая тем, что если одно звено цепи разрывается, то и прочие той же судьбе подвержены. Такое умозрение может быть справедливым, когда две вещи так между собою связаны, что одна без другой существовать не может или одна на другой основывается, или действием своим сохраняет другую, и в таком случае можем утверждать, что при разрушении одной вещи разрушается и другая.
Для утверждения истины нашего предложения и следующий вид доказательства имеет также свою силу. Существа вещей можем понимать с принадлежащими к ним свойствами, образами и случайностями, но сих без подлежащих их не разумеем и потому связь оную называем связью подчиненных (nexum subordinatorum), то-есть когда понятие одного находим в понятии другого. Человечества, например, ясно не уразумеем, если чувствования способности не знаем, а где находятся подчиненные и соподчиненные, там и подчинившее, следовательно, и неразрешимая связь, составляющая прошедшее, настоящее и будущее целым неразрушимым. Если бы оная в мире не существовала, то престал бы сей быть зерцалом божией премудрости, и истины бы, которые мы снискиваем, от одной к другой, делан заключение, места своего не, имели, а посему и все бы знания были тщетны.
Обратим теперь нише внимание к опытам, какие только видеть можем. Везде, куда ни обратимся, куда нашего взора ни устремим, немедленно представится цепь вещей. Везде явны следы необъемлемой нами и разнообразной связи. Части соединяются с частьми, а сии с целым. Здесь действие и причина, там намерения и средства, здесь знак, там означаемое, в одном месте подобное с подобным, а в другом противное с противным сопрягается. Если и телесный мир приникнем и станем примечать снизь, которую философы налипают физическою, то-есть когда одно явление (phaenomenon) изъясняется другим, яснейшим, или чувственное познается из чувственного ж, то ясно увидим зависимость и следствие вещей одной из другой. Стихии по законам природы взаимное имеют действие, как говорит г. Боннет {См. ‘Betrachtung ber die Natur’ vom Herrn Karl Bonnet [Бонне Шарл, Размышление о природе], Band I, 7 Hauptstck, S. 36.}, из содержаний оных проистекающим, сии содержания сопрягают их с искапываемыми телами, растениями, животными и человеком. Сей последний наподобие древа ветви свои распространяет по всему земному шару. Земля также, различные семена в себе заключившая, по прошествии определенного времени из недра своего производит бесчисленные роды растений в многоразличных видах, которые зреют и спеют посредством греющия, оживляющий и животворящий солнечный силы и плодотворного влиянии погоды. При воззрении также на животных бессловесных и человеческое тело не усматриваем ли чудной системы и стройного между материями чина? Все части и члены, жилы, мышцы и нервы для произведения различных и потребных действий между собою связаны и в теснейшем находятся союзе.
Такие же понятия о вселенной сообщает нам механизм, изъясняющий явления движением частой, положением, фигурою и проч., составляющими веществ определения, которые подробную явлений производят идею. Тщательный натуры испытатель, взирая на бесчисленные планеты и кометы, в отдаленнейшем от солнца нашего расстоянии кругодвижущиеся, неизреченное множество взаимно содействующих сил ясно понимает. Но в истине сей тем более уверится, когда уразумеет, что солнце наше и тысящи других подобных сему светил, называемых звездами, около центрального тела кругообращаются, сие силою, по всем частям творения творцом распростертою, или по причине собственной величины и тяжести на все те солнца, со свитами планет и комет тяготит, в то же самое время приводится и само в движение от сильнейшего еще центрального тела, будучи сего спутником. Последнее центральное тело равномерно от другого сильнейшего побуждается к деятельности, сего паки действие зависит от другого, и сии миллионы комет, планет, солнцев и взаимно подчиненные и между собою связанные центральные тела, наконец, двигаются от наисильнейшего центрального тела, или средоточия, всего творения. Итак, в нынешние времена удобнее понимаем, что мироздание в самой вещи есть неизмеримое тело {13 издании 1790 г. ошибочно напечатано ‘дело’. — Ред.}, механически устроенное, и составлено из неисчислимых частей различный величины и твердости, которые посредством всеобщего закона взаимно сопряжены и которых непостижимая деятельность, все оные тела одушевляющая, проницая преходит от одной системы до другой и распростирается чрез бесчисленные круги от одной громады до другой, от большей к меньшей, даже и до отдаленнейших пределов вселенный. Все же тела планет, все солнца, все те центральные шары, в которых усматриваем следы и сени красоты создателевой, населены бесконечным множеством бесконечно различных существ, которые, славу зиждителя стройности своей непрестанно воспевая, премудрость его повсюду вещают.
Подобной сей связи не отрицаем никак в разумном и нравственном мире. Если в рассуждении главнейшия человека части, души, уверяемся, что она довольную своего воображения причину имеет в другом, а иногда и в чувствовании, и если одно рассуждение основывается на другом, притом хотения и отвращения души нашея зависят от предшествовавших представлений, то по определению связи, когда одно довольную свою причину имеет в другом, представлений во всякой душе как между собою, так с хотениями и отвращениями суть сопряжены. Беспрестанная же гармония души с телом, прямое согласно действий оныя с переменою сего, участвование и сообщение доказывают взаимную связь. О таком души и тела союзе философы утверждают три системы, или, лучше сказать, положения, ибо оные полного и точного доказательства не имеют. Древнее положение известно под именем влияния физического (influxus physici). Последователи Картезиевы, сего не принимай, утверждали положение случайные причин, (causarium occasionalium), и, наконец, Лейбниц между телом и душою защищал предопределенную гармонию (harmonium praeslabililam).
Приникнем теперь также в историю нашей жизни. Все случаи, происшествия и различные состояния даже до совершенного нашего возраста между собою союзны. От младенчества зависит детство, сие преемлется отрочеством, после сего наступает юношество и мужество. Каждая степень снисканных знаний и каждый шаг в совершенстве суть предуготовлением к следующему, каждое предшествующее состояние позволяй заключать о будущем. Прежде учиненные впечатления и сделанные примечания имеют влияние в последующее продолжение наук и во всю систему человеческого познания. Что человек теперь есть и что прежде был, от сего зависит будущее его состояние. Все, наконец, человеческие действия, все намерения и желания, во время возрастов бывающие, происходят или от вдохновения, нам неизвестного, или от побуждающего чувства, или от рассуждений, которые не что другое суть, как следствие движения в нашем мозге, потому что все наши идеи происходят от чувств. Движение сие в мозгу произошло от другого движения, которое также сопряжено с другими предшествовавшими. Порядок же всех сих движений и побуждений составляет цепь разумной жизни.
Сверх того мы между собою толикими связаны образами, что мнение, каждого человека во взаимную связь вмещающее, повидимому, к самому опыту ближе подходит, нежели отрицающее, ибо, во-первых, кроме союза, в сродстве примечаемого, не последнее место занимает и сострастие (sympathia), участвующее чувствование, или свойство души, состояние движения и чувствования других превращать в собственное чувствование, или собственную душу сообразовать оным. Но как сострастное сие чувствование основывается на любообщении (sociabilitas), в природе человеческой впечатлении, и потому один человек, следуя сему общеполезному натуры вдохновению, находит свое спокойствие в счастии другого, сей в благосостоянии третьего и т. д. Противное же содержание одной души к другой, по которому участвование или прехождение чувствования из одного предмета в другой воспящается, есть токмо явление. Правда, есть такие, из которых один удовольствие получает от того, что другого оскорбляет. Но когда сострастие есть главным души свойством, то противострастие не определено натурою и по большей части зависит от случайных содержаний, особливых обстоятельств, собранных понятий, которые естественное то побуждение ограничивают и притесняют. Другая связь хотя не так есть общая, однако довольно обширная, которая производится сообщением идей, чтением сочинений и преподаванием наставлений в разных знаниях и науках.
Опыт также нам показывает, что часто от малых, совсем неприметных обстоятельств и случаев с продолжением времени производятся весьма важные следствия и достопамятнейшие в свете перемены, великие происшествия бывают от малых причин {Vid. ‘Essai sur les grands vnements par les petites causes’, Amster. 1758. [См. ‘Опыт о великих событиях, происшедших от малых причин’, Амстердам 1758. Автором этой книги является Андриен Рише.] ‘Quanta е quantillis iam sunt facta!’ (Plautus). [‘Нечто на мельчайшего уже есть кое-что!’ (Плавт).]}. Г. Титель3 в своей Метафизике, приводя из Слейдана {Vid. ‘De statu religionis et roi pub.’, lib. XIII, Argontor. [Argriilorulum] 15(il, png. 223. [Примечания о состоянии Германии и религиозном и государственном отношениях в царствование императора Карла V, Страсбург 1561.]}, говорит: ‘М. Лутер от агнчего руна великое в церкви произвел превращение. Пустой также спор, происшедший из века схоластиков: всеобщие или отвлеченные понятия принадлежат лик реальным или к номинальным? возвел Гусса на костер. Тогда Иоганн Герсон, защищая сторону номиналистов, тем ревностнее противоборствовал Гуссу, как реалисту’ {Номиналисты и реалисты были две философские секты, взаимно противоположенные. Причина сего несогласия основывается на следующем вопросе: всеобщие понятия вне разума человеческого точно ли существуют или нет? Первое утверждавшие назывались реалистами, а последнее — номиналистами. История свидетельствует, что взаимная сих вражда примечаема была не токмо в сильных и горячих словопрениях, но также оканчивалась кровопролитием и убийством. См. Walchs Philosophisches Lexikon, II Teil, unter den Wrtern ‘Nominales’, ‘Reaies’. [Философский словарь Вальха, II часть, под словами ‘номиналисты’, ‘реалисты’.]}.
Если, наконец, судить о вселенной, как о целом нравственном в отношении к свойствам благости и премудрости творца, то разум наш довольно увернет в существовании союза пещей посредством конечных причин, то есть что нее вещи взаимными суть средствами и намерениями. Между творениями трех владычеств природы4 не примечаем ли мы нравственной взаимной подчиненности? Не усматриваем ли оной между переменами натуры и благосостоянием жителей, земной наш шар населяющих? Происшествий, с нами приключающихся, не видим ли конечных причин? Но, может быть, последователи Пирроновы {Пиррон был основателем секты сцептическия, и сказывают, что вел жизнь весьма уединенную, он, почитая все неизвестным и сумнительным, никакими страданиями но тревожился и ничего не опасался: как думал, так и жил, ибо ни от чего не уклонялся, ни от колесниц, ни от псов, на все прямо шел, и таким образом вскоре бы лишился жизни, если бы последователями своими и друзьями не был предохраняем (vid. Bruckeri Instituliones historiae philosophicae, pag. 276). [См. Брукер, Основы истории философии.]} здесь скажут, что существование кремня, и земле находящегося, есть бесполезно, и мы не видим, какие из того произойти должны действия? На сие ответствуем: если стереть его мелко, то прейдет он в существо растения, а потом в существо животного или, может быть, попадется в кабинет любителя, который из оного подлинное начало камней откроет, что самое может быть руководством к другим важнейшим открытиям, ибо, как говорит Бониет, первый отломок янтаря, в котором приметили электрическую силу, первым был кольцом опытной цепи, показавшей в последнем своем кольце причину грома. В рассуждении других сильнейших возражений, сцептиками предлагаемых, можем откровенно признаться, что горизонт связи во вселенной для нас, как ограниченных тварей, не обширен, и повсюду усматриваем прозраки (prospectus), пределами окруженные, однако взаимные вещей содержания и отношения так велики и пространны, что премудрого стройности творца и смотрителя не признавать не можем.
Но произведение человеческого воображения утверждаемую нами связь вещей, повидимому, колеблет, и на пути, к сей истине ведущем, повергает камни преткновения. Когда всеобщая связь, возражают противоборствующие, существует в свете, то из сего следует допустить рок, или судьбу. Но если чрез сию понимать определенную происшествий необходимость, посредством которых все неотменно последовать должно, даже и самая свобода разумных тварей, не будучи в состоянии что-нибудь переменить или исправить, уступить оной принуждена, то такое о судьбе понятие для нравственности, добродетели и закона весьма есть предосудительно {Виды такой судьбы суть следующие: 1) судьба слепая (fatum coecum, atheisticum) есть противоборное истине мнение, которое утверждает, что мир сей произошел по необходимости, без предшествовавшей или управляющей разумной причины, 2) судьба магометанская (fatum turcicum), когда все в жизни человеческой внешними причинами так определяется, что никакими советами, никаким благоразумием или предосторожностию того избежать или отвратить не можно, и такую судьбу лучше назвать с Цицероном (Do fato, cap. 12, 13) ‘ignava ratio’. [О судьбе, гл. 12, 13, ‘Рассуждение, парализующее волю’], 3) судьба астрологическая (fatum astrologicum seu chaldaeorum), которою внешняя причина жизни, счастия и нравов человеческих поставляется в небесных светилах.}. Если же под именем судьбы такое понимаем сопряжение обстоятельств, которые хотя необходимо случаются, однако по действию причин некоторая же оных часть управляется благоразумием людей, а все вообще зависит от верховной благоустрояющей причины, то сие понятие с истиною согласно и обыкновенно называется разумною, или философскою, судьбою (fatum rationale seu philosophicum). К сему также виду можно причислить весьма многие определения стоиков. Впрочем, произвождение слова рок не означает нужды и необходимости, как некоторые превратно истолковали, но премудрые и свободные божие определение, ибо, как говорит Минуций Феликс5, что иное есть рок, как токмо то, что о каждом из нас бог изрек, и посему неотвратимая и неизбежная судьба первого знаменования над нами действия своего не имеет.
Другие, желая избежать Сциллы, руководимы незнанием точного судьбы знаменования, по неосторожности своей в противолежащую слепого случая (casus purus) Харибду низверглись, они, примечая тяготу и несовместность судьбы с происшествиями, решились связь вещей слепым случаем прервать. Но кратко сказать, они утверждают то, чего сами не понимают, случаю приписывают проиешествия, которых причины существуют и сокровенности, возможно ли есть уклонение атомов без причины, рождение людей, как говорит Лукреций, наподобие грибов? И следовательно, случай слепой есть порождение невежества.
Мы видим, настоят еще противоборники, в свете чудеса и дела, от известного. нам течения натуры уклоняющиеся, все также человеческие силы превышающие. Но мы, внимая чудесным божиим действиям, разрушения порядка вещей не усматриваем. Нарушали бы те связь вселенныя, если бы порядил судеб следовал, божеские намерения уничтожающий. Но хотя чудеса посредством бесчисленных следствий чин вещей, повидимому, и пременяют, однако с тем намерением производятся, дабы следствия преступлений разрушить, а заблуждающих тем паче побудить к повиновению, и посему цепи вещей не прерывают, но пременяют на лучшее, исправляют и увеличивают, будучи соединены с миром вроде конечный причины, ибо для премудрых божеских намерений производятся.
Итак, краткое сие разума и опытов свидетельство ясно доказывает, что во вселенной одно зависит от другого, одно служит средством к другому как к концу, все вещи, следуя естества уставам, суть в союзе, содержании, сочетании и точной связи. Нет в оной ничего такого, которое бы не было беспосредственным действием чего-нибудь предшествующего или бы которое не определяло существования вещей последующих. Если бы также и мыслящие существа все без изъятия добровольно стремились к концу, творцем предписанному, то коль бы сие для оных было важно и величественно! Но человек, не будучи махиною и игрою посторонних сил, но свободно действующее существо, злоупотребляя преимущественную пред прочими животными способность свободы, нередко с подобными себе вместо вожделенного союза производит раздор, несогласие и в ров погибели оных низводит…
Большинство произведений русских мыслителей XVIII века воспроизводится в настоящем издании по первопечатным источникам. Отбор сочинений произведен в зависимости от значения каждого из них в творчестве и деятельности данного автора и в истории русской общественной и научно-философской мысли. В извлечениях даны только те произведения, которые по своему объему и содержанию не могли быть полностью включены в наше издание, например, ‘Рассуждения двух индийцев Калана и Ибрагима о человеческом познании’ Я. П. Козельского, примечания С. Е. Десницкого и Я. П. Козельского к некоторым переведенным ими трудам, проповеди П. А. Словцова.
В некоторых произведениях опущены обязательные в ту эпоху официальные хвалебные по адресу царствующей особы вступлении и заключения, как правило, не связанные с основным содержанием излагаемых философских и общественно-политических проблем. Опущен также ряд примечаний на латинском и греческом языках, являющихся цитатами из сочинений античных писателей и мыслителей и обычно излагаемых авторами публикуемых нами текстов.
Где представлялось возможным, текст сверен по архивным спискам (например, ‘Рассуждение о истребившейся в России совсем всякой форме государственного правления’ Д. И. Фонвизина, ‘Послание к M. M. Сперанскому’ П. А. Словцова).
Материал размещен главным образом по хронологическим датам жизни авторов и по датам написания ими произведении.
Сочинения печатаются по современной нам орфографии, но с сохранением характерных языковых особенностей подлинников. Исправлены явные ошибки и опечатки, а также несообразности пунктуации, искажающие смысл и синтаксический строй предложения. Редакционные исправления и переводы иностранного текста даны в квадратных скобках.
Примечания и подготовка текста к печати Л. П. Светлова.
Брянцев Андрей Михайлович (1740—1821) видный деятель Московского университета. Родился в семье бедного церковнослужителя в Одигитриевской пустыни, недалеко от Вологды. В раннем детстве остался круглым сиротой. Первоначальное образование получил в Вологодской духовной семинарии. Жажда знаний привела молодого семинариста в Москву, куда он отправился пешком, не имея почти никаких средств, здесь он поступил в знаменитую Славяно-греко-латинскую академию. Отказавшись от пострижения в монашеский сан, Брянцев в 1770 г. стал студентом Московского университета, где был ближайшим учеником и помощником профессоров Д. С. Аничкова и С. Е. Десницкого. Благодаря своим выдающимся способностям Брянцев стал вскоре одним из видных деятелей университета. В 1779—1788 гг. он был преподавателем университетской гимназии. В 1787 г. защитил диссертацию ‘О критерии истины’ (De criterio veritatis) и был удостоен ученой степени магистра философии и свободных наук. Диссертация эта не была напечатана. После кончины профессора Аничкова в 1788 г. Брянцев был произведен экстраординарным профессором, а с 1795 г. — ординарным профессором логики и метафизики и трудился на этом поприще до последних дней своей жизни.
Кроме печатаемых в настоящем издании ‘Слов’ Брянцева известен еще ряд его переводов философских и филологических трудов, как, например, ‘Сокращенное латинское языкоучение, или Грамматика’ Шеллера (1787), ‘Начальные основания нравственной философии’ Фергюссона (1804) и др. Принимал участие в переводе Десницким многотомного труда английского законоведа Блэкстона ‘Истолкования английских законов’, изданного Новиковым в 1780-х годах. Многие рукописи и библиотека Брянцева погибли во время пожара Москвы и 1812 г.
Напечатано впервые в типографии Московского университета в 1790 г., откуда и перепечатывается в настоящем издании в несколько сокращенном виде (опущены традиционные хвалебные вступление и заключение). Затем перепечатано в сборнике ‘Речи, произнесенные в торжественных собраниях императорского Московского университета русскими профессорами оного’ (М. 1821, ч. III, стр. 15—37).
1 Несекомое — насекомое.
2 Произницает — возникает, появляется.
3 Титель. — См. в указателе имен.
4 Трех владычеств природы — то-есть неорганической природы, растительного мира и животного мира.
5 В опущенном здесь подстрочном примечании на латинском языке автор ссылается на античных философов.