А. ШЕНЬЕ
А. ШЕНЬЕ
СЛЕПОЙ
СЛЕПОЙ
Слепой, Шенье Андре, Год: 1792
Время на прочтение: 9 минут(ы)
‘Библиотека поэта’. Большая серия. Второе издание
М.,—Л., ‘Советский писатель’, 1964
Каролина Павлова. Полное собрание стихотворений
Остался голос мне…
‘Серебролукий бог! бог Клароса, внемли!
О Феб! погибну я среди чужой земли,
Когда не будешь ты опорою слепого!’ —
Так говорил слепой, и тихо шел, и снова
На камень отдохнуть садился. Вдоль дубрав,
На лай сердитый псов поспешно прибежав,
От стаи лютой их пришельца защищая,
За ним три пастуха следили, дети края,
И, слушая его, шептали меж собой:
‘Откуда тот старик безвестный и слепой?
Не дивный житель ли заоблачного мира?
На поясе его висит простая лира,
И голосу его как будто небеса
Сочувствуют, и дол, и волны, и леса’.
Но услыхал слепец их близкой речи звуки,
Смутился и простер трепещущие руки
Навстречу отрокам с смиренною мольбой.
‘Не бойся, — говорят они,— старик слепой,
Не бойся нас, когда, под этой плотью тленной,
С Олимпа не сошел к нам гость благословенный…
Так величав твой вид и полон красоты
Какой-то неземной. Но если смертный ты,—
Утешься: оскорблять не смеем мы несчастных:
Таинственен и мудр завет богов всевластных,
Глубокой темнотой покрыл твой взор Зевес,
Но песен дивный дар послал тебе с небес’.
— ‘Нет, — говорит старик, — бояться вашей встречи
Мне нечего: умны и нежны ваши речи,
И нежен, должен быть, и радостен ваш вид,
Но нищий странник ждет лишь бедствий и обид.
С богами вы меня не сравнивайте, дети,
Взгляните на меня — увы! в морщины ль эти
Себя властители Олимпа облекли?
Нет, я измученный и жалкий сын земли,
Я нищий немочный, лишенный пропитанья,
Скиталец, отданный толпе на поруганье.
Не преступленьем дни мои отравлены,
Не бремя я несу Эдиповой вины,
И музы светлые не мстят, как Фомириду,
Несчастному певцу за тяжкую обиду,
Но ниспослал Зевес на старость лет ему
Нужду, презрение, изгнание и тьму’.
— ‘Возьми, и будь тебе, старик, судьба иная’.—
И, свой запас дневной поспешно собирая,
Колени нищего они наперерыв
Покрыли грудою и сыра, и олив,
И сладких фиников, и груш, и хлеб ячменный
Уж бросили они собаке утомленной,
Которая, беду хозяина деля,
Вослед изгнаннику прыгнула с корабля.
‘Есть дни отрадные порой для угнетенных,
Приветствую я вас, детей благословенных! —
Ответствует слепой. — Блаженна ваша мать!
Придите, дайте мне руками вас признать.
Я будто вижу вас: прекрасны вы все трое.
Растите в радость нам, о племя молодое!
Своими благами Зевес вас одарил,
Растите счастливо, в избытке юных сил,
Как пальма оная, воспитанница неба,
Которую я зрел среди святыни Феба
Тогда, как по морским пронесся я волнам
И в Делосе вступил в его великий храм.
Вам будет благодать и счастие в награду
За то, что нищему приносите отраду.
Мать ваша, отроки, родилася едва,
Когда уже моя седела голова.
Ты, старший, подойди, защитой будь моею,
Будь мне опорою, когда я ослабею.
Тебе вверяется покинутый слепец.
Сядь около меня’.
— ‘Скажи ты нам, отец,
Какая над тобой судьба свершилась злая?
Когда и как достиг до нашего ты края,
Кругом облитого сердитою войной?’
— ‘Кимейские купцы везли меня с собой.
Я плыл из Карий, хотел изведать снова,
Не смолк ли гнев богов и не найдется ль крова
Под небом Греции для старого певца.
Мы вс надеемся до самого конца…
Но я платить не мог — злодеи знали это,
И бросили меня они на берег где-то’.
— ‘Но щедрой платою была бы песнь твоя,
Старик.. .’
— ‘Увы! дитя: глас звучный соловья
Не тронет ястреба, упившегося кровью,
И не одарены священною любовью
К искусствам сладостным тупые богачи.
Один вдоль шумных волн я шел в своей ночи,
Не ведая куда, несчастный сын изгнанья,
Я шел и слушал стад далекие мычанья,
Потом я лиру взял, и струн напев живой
Еще проснулся раз под дряхлою рукой.
Зевеса я хотел склонить своей мольбою,—
Как псы ужасные напали стаей злою
Здесь на меня, и я б погиб от всех вдали,
Когда б на помощь мне вы, дети, не пришли’.
— ‘Отец наш! стало быть, вс хуже ныне в мире?
В былые времена, покорны дивной лире,
Смирялись, говорят, в безлюдии лесном
Львы кровожадные пред сладостным певцом’.
— ‘Я около кормы сидел. — ‘Слепой бродяга! —
Сказала варваров бесстыдная ватага,—
Пой, ежели твой ум твоих яснее глаз,
Восхвалишь ты богов за то, что тешил нас’.
Взял верх я над собой, умолкнуть ропот духа
Заставил, голос мой их не коснулся слуха:
Не выпустил из уст я пламенных речей
И бога гневного сдержал в груди своей…
Они не тронулись рапсода злой судьбиной,
Ругалися они над дивной Мнемозиной!
Погибни ж имя их, и будь же их страна
Забвенью темному навек обречена!’
— ‘Пойдем, будь гостем нам, недалеко до града.
Принять любимцев муз отчизна наша рада.
Мы место первое в пирах дадим тебе,
Где лира ждет певца на мраморном столбе.
И яства редкие, и сладкий мед, и вины
Изгладят в памяти следы былой кручины.
И если новых ты обрадовать друзей
Захочешь песнею восторженной твоей, —
Наградой дорогой нам будет песня эта,
И возвеличим мы питомца Музагета’.
— ‘Идем, вам ввериться хочу-я. Но со мной
Куда спешите вы? дорогою какой?
Куда привел Зевес несчастного слепого?’
— ‘Судьба дала приют отеческого крова
Нам в мирном Сикосе’.
— ‘Привет тебе, вдвойне
Гостеприимный край! знаком твой берег мне:
Я помню, как богат дарами от природы!
Отцов я ваших знал, друзья, в былые годы,
Они росли, как вы, тогда еще мой взор
Зрел солнце светлое и голубой простор.
Я молод был и смел, любил пиры и бои,
Везде являлся я, где тешились герои.
Я видел Аргос, Крит, Коринф и роскошь Фив,
Реки Эгиптоса неслыханный разлив,
Но море и земля, и лютые печали,
И годы тяжкие бездомца истерзали.
Остался голос мне. Так после бури злой
Цикада бедная поет в глуши лесной.—
Начнем воззванием к богам: Зевес владыка
И ты, живым лучом сияющего лика
Всепроникающий, могучий Гелиос,
Ты, Океан седой, отец свирепых гроз,
Немые божества медлительного мщенья,—
Хвала! — Придите вы, богини песнопенья!
Вс ведаете вы, и жителям земным
Лишь ведать можно то, что вы открыли им’.
Он пел, и, словеса рапсода понимая,
Склонялася к нему дубравы сень густая
И мерному стиху шептала тихо в лад,
И путники с дорог, и пастухи от стад
Стекались. Слышит он уже толпы их тесной
Круг возрастающий, и, речию чудесной
Пленясь, внимали все, дыханье притая,
Как в гимне он слагал начала бытия:
Огнь, влагу и эфир, земли святое лоно,
И ток могучих рек из персей Крониона,
Законы — ими же смятенье улеглось —
И властью Эроса устроенный хаос.
Он пел семью людей, старинные уряды,
Искусства мирные и дружеские грады.
Пел Олимпийца он, с обители своей
Колеблющего мир движением бровей,
Богов, разрозненных могучею враждою,
И бой, и пыли мглу, и кровью неземною
Облитые поля, и витязей в броне,
Блестящих, как пожар на горной вышине,
Коней, носящихся на месте бранной встречи
И голосом людским взывающих средь сечи…
Потом, сменяя лад сладкоречивых слов,
Изображал он быт спокойный городов,
Но после —ратный гул вкруг мирной их ограды,
И лютую резню, и грозные осады,
И оскверненную святыни тишину,
И овдовевших жен, и дочерей в плену,
Потом и злато нив, веселые картины:
Стадами пестрыми покрытые долины,
И быстрый блеск серпов, и дальний стук секир,
И песен громкий хор, и звуки флейт и лир.
Потом он бури слал на царство Посидона,
В пещеру свежую, па дно морского лона,
Скликал со всех сторон под вековой гранит
Он племя легкое проворных Нереид:
Неслися, резвые, они в шумливом рое,
Ахейские суда сопровождая к Трое.
И Стикса отверзал он берег роковой,
И к тихой Лете вел отживших длинный строй:
Страдальцев, тягостно свершивших путь к могиле,
Кичливых юношей, сраженных в буйной силе,
Младенцев, навсегда заснувших с первых дней,
Дев, взятых смертию у брачных алтарей.
Но, в радости немой внимая звукам дивным,
Каким очнулися вы трепетом отзывным,
Леса, ручьи, скалы, когда изрек певец,
Как в Лемносе ковал божественный кузнец
Ту сеть, Арахниных работ прозрачней с виду,
И сталью чудною опутывал Киприду!
Когда, в другой опять перенесясь предел,
В гранит внезапный он мать фивскую одел,
Когда пересказал он жалобные стоны
И горестный удел несчастной Аэдоны,
Грустящей средь ночей унылым соловьем
О преступлении нечаянном своем.
Потом он лил бойцам с вином непенф целебный,
Готовил лотоса напиток им волшебный,
И забывал боец тогда, в чужом краю,
И старого отца, и родину свою.
Он в ужас приводил и Оссу, и Пеиея
Кровавой свадьбою могучего Тезея,
В ту ночь, когда, на пир к нему приглашены,
Сошлися облака косматые сыны,
И пенилось вино, и победитель Крита
Супругу выхватил из пьяных рук Эврита.
Вскочил и бросился грозящий Пирифой:
‘Изменник! смерть тебе!’ Но уже Дрий младой
Кентавра поразить успел железным древом,
Опорой факелов, и бьется с диким ревом
Сердитый полузверь, валяяся в пыли,
Вино разбитых чаш струится по земли,
Повсюду клики, брань, шум, опрокинут Нессом,
Стол тяжкий катится, гранитным давит весом
Пирующих, во прах упал Эвагр, Кимел,
Сверкнула сталь мечей — и страшный бой вскипел.
Ретивый Пирифой разит и Макарея,
И белоногого Киллара, и Петрея.
Готовя бедственный противникам отпор,
Скалу тяжелую могучий Бианор,
Согнувшись, приподнял и держит над собою,