Н. В. Успенский
Н. В. Успенский
Следствие
Следствие
Следствие, Успенский Николай Васильевич, Год: 1867
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Успенский Н. В. Издалека и вблизи: Избр. повести и рассказы / Сост., вступ. ст. и примеч. С. И. Чупринина.— М.: Сов. Россия, 1986. (Сел. б-ка Нечерноземья).
В один зимний вечер при оглушительном лае собак к завалившейся избе подъехал судебный следователь на паре обывательских лошадей. Пока хозяйка дома с длинной хворостиной в руках бегала за остервенившимися собаками с угрожавшими возгласами, а ее муж в нагольном тулупе украдкой выглядывал из сеней, следователя встречал местный старшина таким известием:
— Вашему высокоблагородию отвели квартиру у отца дьякона, а доктору и становому у батюшки.
— Это для меня решительно все равно,— сказал следователь и торопливо устремился в свою квартиру, освещенную единственной сальной свечкой, нагоревшей до того, что портреты духовных лиц и военные герои, висевшие на стенах, казались как живыми, шевелясь в волнообразной борьбе света с тьмою. Между прочим, следователь при входе в избу немало был изумлен писком и грохотом крыс, бросившихся по щелям, лишь только хлопнула дверь.
Пока готовился самовар, гость завязал разговор с хозяином, стоявшим у самой двери и, по-видимому, готовившимся исчезнуть с быстротою молнии, однако первый осмелился начать речь следующим замечанием:
— Холодненько сегодня.— При этом он запахнулся, осторожно вздохнул и посмотрел на потолок.
— Ваша правда, холод изрядный…
— Не прикажете ли ваше одеяние развесить на печке… мы сегодня нарочно топили для вашего приезда… так ежели что посушить… оно за ночь-то провянет за первый сорт!
— Прикажите из калош снег выбить… давеча мы сбились с дороги… Я слез, да и увяз в снегу чуть не по колена.
— Очень хорошо!
Хозяин отворил дверь и крикнул: ‘Эй! Алешка!’ Явился в одной рубашке, босиком мальчик лет двенадцати.
— Бери калоши, осторожно вытряси снег… да того… поставь их посушить на печку… понимаешь?
— Понимаю.
— Да чтоб завтра до свету были вычищены.
Мальчик схватил калоши и опрометью бросился вон, закричав: ‘Самовар ушел! самовар ушел!..’ За этим возгласом последовала беготня в сенях и женские крики: ‘Скорей! ушел! ушел! давайте крышку! где конфорка?’
— Велико ваше семейство? — спросил следователь хозяина, который глубоко вздохнул и отвечал:
— Как песок морской… Истинно, не лгу!..
В это время девушка лет двадцати внесла огромный самовар и, держа голову набок, поставила его на дубовый стол.
Затем она скромно отошла к стене и начала обдергивать свой фартук.
— Чайник позвольте,— сказал гость.
— Чайник! — грозно крикнул хозяин.
Девушка, исполнив требование, снова стала к стене. — Стаканы или чашки позвольте,— сказал следователь.
— Стаканы! — повторил хозяин.
Девушка полезла в шкаф, а хозяин шепотом говорил ей:
— Экая ты! неужели сама не догадаешься?..
— Оставьте! без вас знаю! — в свою очередь прошептала девица. Поставив стаканы на стол, она вышла.
— Прошу покорно чайку попить,— предложил гость.
— Чувствительно вас благодарю,— подходя к столу, сказал хозяин,— я, признаться, чай люблю, но сахару весьма мало употребляю. По мне, его хоть не будь.
— Водочки не угодно ли?
— Вот это пользительно — особенно после трудов… нынче целый день молотили…
— Сейчас прикажете налить?
— Да! уж перед чаем!.. оно как будто тверже… Будьте здоровы! это, должно быть, не простая?
— Бархатная! прямо с завода…
— Я уж чувствую…
— Не прикажете ли еще?
— Если милость ваша будет, позвольте.
Хозяин выпил вторично и видимо приободрился. Даже голос вдруг сделался громче, из нежного тенора перешел в густую октаву, от которой дрожали стекла. Расположение духа также изменилось: отхлебнув глоток чаю, хозяин воскликнул:
— Скажу вам… люблю я от всей моей души образованных людей… Клянусь господом богом! Подумаешь: сколько?.. Гмм… да нет! уж лучше не говорить!
— Не восторгайтесь образованными людьми, а вы мне лучше вот что скажите…
— Ах, нет! не говорите… Как это можно?..
— Я приехал сюда, вы знаете, по делу…
— Знаю, ваше высокоблагородие: насчет мужика, что удавился.
— Ну да! вы знавали его?
— Помилуйте! наш гражданин, да не знать…
— Каков он был человек?
— То есть который удавился-то?
— Да! не можете ли вы мне что-нибудь сказать об нем?
— Отличный был человек! вот вам Христос! Конечно, уж теперь бог ему судья, жалко, что погубил свою душу, только человек был степенный, работящий и к церкви прилежен.
— Вы никого не подозреваете в его смерти?
— Никого-с!..— Хозяин подумал и сказал: — Да позвольте: кто согласится, к примеру будем говорить… Ну, кто согласится удавить его? Что у него есть? богатство, что ли, какое?
— А он беден был?
Хозяин на этот вопрос так решительно махнул рукой, что едва не уронил стакан.
— Одно слово: голь была непокрытая… Всю жизнь боролся с бедностью… то дом в третьем году сгорел, то лошади пали… а тут как пошли неурожаи. Эх! ваше высокоблагородие! ведь человек не камень… камень и тот от жару трескается…
— Позвольте вас поблагодарить за то, что вы мне сообщили про покойника…
— Помилуйте? За что же?
— Нет, видите, в чем дело: человек вы, как я вижу, откровенный, простой: каждое ваше слово для меня дорого: теперь для меня все ясно… Не лучше ли, однако, нам выпить да подумать об ужине?
— Прекрасно!
— За ваше здоровье! — сказал гость.
— Об ужине вы не беспокойтесь: изготовим все, что только вам будет угодно.
Хозяин выпил и отправился в другую половину своего дома. Вскоре он явился с известием:
— Ваше высокоблагородие! что будет угодно? Яичницу с ветчиной, или прикажете убить курицу?
В это время под окнами раздался колоколец, и в избу вошли доктор и становой.
— Вы вот где? — закричал доктор, снимая с себя шубу.— А мы, батюшка, плутали, плутали с Антоном Прохоровичем… насилу доехали!
— Вам, господа, отведена квартира в доме священника,— сказал следователь.— Впрочем, если угодно, ночуем все здесь.
— Ничего! разберемся! — сказал доктор.— А вот у вас чай и водка — это кстати! Ну уж и буря поднялась! свету божьего не видно!
— Представьте! — заговорил становой,— поехали мы на деревню Круговертовку… оттуда надо держать на Волчий Верх… ведь вы знаете? Что ж? каких-нибудь версты три, не больше! Хорошо!.. выехали мы, уж начало смеркаться, вдруг кучер остановился: что такое значит? Смотрим: лошади стоят под крутым обрывом…
— Это вы, вероятно, взяли ниже… там дорога сбивчивая,— сказал хозяин…
— Уж я знаю эти места: ночью непременно собьешься… особливо во время метели… Ну, да что толковать! надо деребнуть хорошенько.
— Не наводили справки? — спросил доктор следователя.
— Когда же было наводить? Я сам сейчас только приехал…
В избу вошел фельдшер с ящиком и портфелью…
— Иван! — обратился к нему доктор,— завтра чем свет будь готов… поточи скальпель, пилу… одним словом, чтобы все было в порядке… На-ка выпей с морозу-то! Да отправляйся к священнику. Скажи, что мы сейчас придем, только выпьем по стакану чаю.
— Кто у вас тут удавил мужика? — спросил хозяина становой.
— Почему же мы знаем, ваше благородие? — Ведь мы с ним не в одном доме жили.
— Наделал он нам хлопот!..
— Сколько этих следственных дел! Ужас, ужас! вот надо еще ехать в деревню Мухортовку — там грабеж какой-то случился…
— А вы слышали, какой тиф свирепствует в наших краях? — сказал доктор.
— Разве тиф бывает зимою?
— Отчего же нет? В деревнях бывает. А уж о скорбутах, лихорадках, водянках и говорить нечего! Крестьянские дети мрут как мухи… Впрочем, что ж? просторней жить будет…
— Все дело рук божиих,— заметил хозяин.
— Разумеется…
— Сказано: без воли моей влас главы не погибнет… Явилась работница священника и объявила:
— Батюшка вас просит на чашку чаю.
— Ну, прощайте! Завтра пораньше вставайте, да и за дело…
Становой и доктор отправились в свою квартиру.
Следователю принесла хозяйская дочь ужин. Она как
вкопанная стала у двери вместе с своим родителем.
— Позвольте ложку,— сказал гость.
— Ложку! — подтвердил хозяин.
Девушка отправилась в другую половину и принесла деревянную ложку.
— Ножик и вилку одолжите…
— Ножик и вилку!
Исполнив требуемое, девушка стала к стене.
— Соли!— сказал следователь.
— Неужели ты этого не понимаешь? — прошептал хозяин дочери.
— Что вы пристали? — заметила девушка,— понимаем тоже кое-что без вас.
— Не угодно ли со мною поужинать? — предложил следователь хозяину.
— Нет-с, мы этого не потребляем… сегодня постный день.
— Я и забыл… извините.
— Мы соблюдаем устав…
Между тем в трубе завывал ветер, а на потолке неистово горланили кошки. Хозяин сказал дочери:
— Дуняша! вели прогнать их!
— Они каждую ночь кричат,— сказала девушка,— сюда повадился поповский кот…
Девица вышла, и вскоре в сенях раздался крик народа, а на потолке загремели поленья, камни и ухваты…
— Ишь каторжные! — говорил хозяин, прислушиваясь к грохоту,— должно быть, они сидят под трубой.
Хозяин отворил дверь и крикнул:
— Влезьте кто-нибудь на потолок да стащите их оттуда…
— Агафон! лезь!
— Возьми хорошее полено!
Чрез минуту на потолке послышались шаги, и оттуда, как сквозь сито, посыпался мусор, причем раздавались голоса:
— Волоки их!
— Ах, черти!
Мало-помалу тишина водворилась. Лишь время от времени хлопали на улице ставни да ветер шуршал соломенной крышей.
— А ведь дни стали прибывать,— говорил хозяин,— теперь отчего стоят холода? Оттого, что солнце поворотило на лето, а зима на мороз. Да! везде премудрость божия!.. Вот тоже толковали о назначении нам жалованья, а до сего времени ничего нет. Однако прощайте! желаю вам покойной ночи, приятного сна.— Хозяин удалился.
Следователь задул свечку и лег в постель. Не прошло пяти минут, как кошки снова начали концерт, к этому присоединился неугомонный писк и беготня крыс по комнате, отчего в разных местах гремели бутылки, банки и тарелки. А между тем ветер по-прежнему выл в трубе, от бури изба даже скрипела, и следователю казалось, что он лежит в каюте парохода, обуреваемого морскими волнами… Очарование было так сильно, что даже лай собак под окном не в силах был разубедить его, что он не на море.
Рано утром следователь услыхал скрип двери в сенях, женские голоса и рев скотины. На дворе кричала пойманная курица. Слышно было, как толпа народа сопровождала ее на улице, где хлопнул топор, и крик птицы мгновенно прекратился. С двора в сени ломились свиньи, коровы и лошади. Борьба людей с животными сопровождалась хлопаньем палок и пр. …
Следователь, наконец, решился встать и, вдруг увидев на своем одеяле откуда-то налетевшую кучу снега, сказал: ‘Ох-хо-хо!’ Вошедший хозяин объяснил гостю, предварительно поздравив его с добрым утром:
— Это нанесло из стены… Там есть маленькая щелка… мы, признаться, заложили ее пенькой! должно быть, как-нибудь ветром выдуло…— И хозяин начал искать пеньку.
— Скажите, пожалуста,— спросил следователь,— что это у вас за крик в сенях?
— Да изволите видеть: скотина лезет со двора, просит корму, а корму нет…
— Ее и угощают палками?
— Что ж делать? хозяйство того требует… И доложу вам: верьте совести! последние времена приходят!.. то есть такая бескормица везде — боже избавь! А что будет к весне? и подумать страшно.
— Ничего! — сказал следователь,— потерпите.
— Само собою так! Куда ж деваться-то? Да уж признаться, ваше высокоблагородие, иногда и сил не хватает, вот вам честной крест!.. И, полагаю я, все это оттого, что веры в нас мало… оскудела она в сердцах наших… д-да!.. Прежде люди были благочестивей.
Вошел старшина с цепью на груди, помолился богу и сказал:
— С добрым утром, ваше высокоблагородие! пожалуйте на следствие. Становой и доктор ждут вас.
— Понятые собрались?
— Они в волостном правлении.
— Так прикажите им идти на место преступления. Часов в девять утра гурьба начальства с понятыми двинулась к завалившейся мужицкой избе, вокруг которой вместо двора стояли одни сохи и лежали плетни. В раскрытых сенях стояла едва живая корова, мутными глазами осматривая начальство. В углу сеней висел труп, над которым мирно сидели голуби. В нетопленной избе на хорах лежали два больные мальчика. Гостей встретила оборванная хозяйка с удушливым кашлем. В полдень следствие было окончено.
— А как вы думаете,— говорил доктор следователю дорогой,— ведь вопрос об искусственной пище, поднятый нашими учеными, заслуживает полного внимания!..
— Я с вами согласен. Особенно если принять в соображение награды, которые двигают нашими учеными,— вопрос об искусственной пище должен иметь строго научный характер. Но я разумею награды не материальные, как, например, разного рода повышения, знаки отличия, а сознание своего успеха и победы над природой, то есть награду нравственную… Возьмите вы недавно рекомендованное открытие употреблять в пищу конину, даже дохлую… Разве это не завоевание науки? Правда, народ наш гнушается кониной… но вольно же ему церемониться? Известно, что русский мужик одержим грубыми предрассудками и притом находится в совершенном неведении относительно того, сколько питательных начал, сколько белковины, фибрина, фосфорных и других необходимых для организма солей пропадает напрасно в лошадином мясе!
— Но если меня будет тошнить и рвать от конины,— неужели она послужит в пользу моему организму?
— Надо приучить себя! Всякий новый артикул требует упражнения. Вы посмотрите, как наши газеты заботятся о введении этого нового кушанья в употребление… В них напечатаны по этому поводу огромные статьи, хотя, конечно, я не могу согласиться с предположением, чтобы сами редакции заменяли на своем столе filet de boeuf a la mode {Говяжью вырезку по моде (фр.).} маханиной или filet de cheval… {Конской вырезкой… (фр.).} Да оно так и должно быть: лошадина рекомендуется одним беднякам… Вообще я не вижу причины, почему бы нашему крестьянину не есть по крайней мере свежего лошадиного мяса? резать живых лошадей, как быков, и есть их.
— Шутник вы! — заметил доктор.— Ну что, если в самом деле крестьянин зарежет свою единственную трехногую клячу… что тогда с ним будет?
— А то, что он введет в свой организм питательную пищу, а не мякину и лебеду…
— Ну, батюшка! Вы хотите уж всех мужиков нищими сделать… как же они будут тогда обрабатывать землю, как поедят последних своих кляч?
— Это не мое дело. Я строго держусь науки!.. За меня целая фаланга наших ученых мужей!..
Путники въехали в город.
1867