Слава, Корчак Януш, Год: 1913 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 35 минут(ы)

Слава

Повесть Януша Корчака.

Перевод с польского Э. Пущинской

Глава I.

Труднее всего начать повесть, потому что надо сразу много сказать. А если скажешь сразу слишком много, то можно все перепутать.

В этой повести говорится о целых пятерых детях, об их родителях, о старой бабушке, о дяде, коте, тете и о многих других.

Конечно, стоит говорить только о старших. Да и что может быть интересного в маленькой Абу, которая всегда спит, плачет или бормочет: ‘Аба, абу, абу’?

Вицусь и Пхелка старше Абу, но скоро заболеют и умрут, значит, и о них немного можно сказать. Бабушка тоже скоро уедет, а кот останется на старой квартире.

И о старой квартире не стоит вспоминать, потому что ведь из нее уезжают.

Теперь Владек еще ходит в школу, имеет пояс с пряжкой, блузу с боковым карманом, пенал с ключиком. И Маня ходит в школу, но более легкую, где ставят только в угол, если плохо занимаешься.

Владек, конечно, разговаривает только с Маней, да и тоже не охотно. Потому что Маня девочка, пожара она не видала, а когда что-нибудь рассказывает, то никогда нельзя разобрать, было ли это на самом деле, или только она так выдумала.

— Лжешь! — говорит Владек.

— Ну, вот, как маму люблю, что правда!..

И Владек в разговоре с Маней часто повторяет:

— Много ты там знаешь!

Или:

— Глупая ты…

О тете, которой всегда жарко и которая не выносит шума, тоже говорить не стоит, потому что она не хотела одолжить папе сто рублей, а папа был доверчивый, всем одалживал.

Даже дядя, — но не муж тети, а тот другой, который Пхелку назвал блохой, а Владеку дал домино и пенал с ключиком, — и он тоже не будет приходить на новую квартиру.

И все изменится.

Можно припомнить, что один раз Абу выпала из люльки, что Пхелка нашла за бочкой мышонка, который еще двигался, что Владек сильно поссорился с Вицусем из-за пахучей бутылочки от одеколона, потому что ведь он не знал, что Вицусь заболеет и умрет.

Можно припомнить, что у папы стали плохие дела от того, что Смок от-напротив кофейню с мраморными столиками и на окнах нарисовал кий и биллиардные шары.

— Вот увидишь, этот Смок нас проглотит, — сказала мама папе, когда увидела мраморные столики и большую прекрасную вывеску с нарисованными пирожными и стаканами.

И действительно, все начали ходить напротив, не хотели пить чай и молоко в папиной кофейной за столиками, обитыми клеенкой.

— Надо будет где-нибудь искать хлеба, — говорила мама, а папа вздыхал.

Владек знал, что они должны переехать, но не понимал зачем, ведь папа же был первый, так зачем же он должен уступать?

Надо добавить, что как раз перед отъездом раскопали всю улицу, положили длинные железные трубы.

Можно бы было так прекрасно играть в крепости!

Глава II.

Переезд на другую квартиру — вещь очень приятная, потому что во время сборов можно делать что хочешь, видишь много предметов, которые были спрятаны, а коробки и веревки, которые мама выбрасывает, можно присвоить себе в собственность. Переезд даже и тогда приятен, когда на улице выкопаны рвы, даже тогда, когда видишь слезы в глазах родителей, грусть бабушки и кота.

Потому что и кот грустен, он зевает, моется, мяукает, все время ходит за бабушкой и тщательно избегает Вицуся. Вицусь может объяснить ему то, что происходит, но кот не слушает. Вицусь берет его на колени, кот вспоминает что-то очень важное и быстро отходит.

Отец, Владек и Маня поедут с вещами на фуре, а бабушка, мама и маленькие на трамвае. Владек держит два колпака от лампы, а Маня — клетку с канарейкой.

Ехали долго-долго, совсем новыми улицами, потом взошли очень высоко по лестнице, а на каждом этаже их рассматривали разные люди.

‘Теперь у нас будет чисто’, — подумал Владек.

Потому что раньше мама говорила, что у них грязно как в хлеву, что в первом этаже не может быть чисто, потому что дети приносят сор и грязь со двора.

Обеда в тот день не было. Спали на полу, потому что надо еще сначала расставить кровати, а у одной кровати сломалась ножка.

На другой день все встали рано. Вицусь не хотел одеваться, — мама прикрикнула на него. Вицусь очень удивился и сразу перестал плакать. Он понял, что на новой квартире все как-то иначе.

— Пейте чай и уходите на двор, — сказала мама.

Раньше мама еще прибавляла:

— И не играйте с уличными мальчишками.

— Всем уходить? — спросил Владек.

— Всем, — сказала мама.

Владек свел с лестницы Вицуся так же осторожно, как вчера нес колпаки от лампы. Вицусь был очень доволен, что он сходит со стольких ступенек, а Маня вела Пхелку и несла три коробочки, потому что боялась, что мама их выбросит.

На дворе они встали у стены, а дети со двора с любопытством осматривали их, не говорили ничего, только придвигались все ближе и смотрели. Это было очень неприятно никого не знать.

Наконец, одна девочка, постарше, отогнала всех.

— Чего глаза вытаращили? Людей не видали, что ли? Ступайте себе!

Дети послушались и отошли, а она осталась.

— Это вы вчера переехали, правда?— спросила она.

— Мы, — ответила Маня.

Конечно, должен был ответить Владек, потому что он старший, но он придумывал, что бы ему сделать, чтобы чужая девочка поняла, что он не простой уличный мальчишка. Сказать же сразу, что он ходил в школу, он не мог, потому что не хотел хвастаться: поклониться он тоже не мог, потому что оставил шапку наверху.

Вдруг он сказал:

— Спасибо!

— За что ты благодаришь меня? — удивленно спросила она.

— За то, что те все ушли от нас.

Владек понял, что поступил глупо, потому что ведь мама велела благодарить за подарки, а девочка им ничего не подарила.

Потом они начали разговаривать, и новая знакомая рассказала о своем отце очень странную историю. Говорила она шепотом, чтобы даже Маня не слыхала, и велела Владеку никому не рассказывать.

Владек вернулся домой, гордый тем, что ему доверили такую большую тайну, о которой никто не должен знать.

Глава III.

Маня, Пхелка и Вицусь скоро нашли знакомых, и, если была хорошая погода, они играли на дворе, чего мама теперь им совсем не запрещала. Маня не брала на двор никаких игрушек, потому что всегда кто-нибудь просил подарить ему. Если шел дождь, то дети сходили этажом ниже, либо играли в коридоре, либо у жильцов внизу. Тогда Маня брала куклу, подаренную дядей, или сервиз, который остался еще от хороших времен.

И дети были очень довольны. Они имели все, кроме только карамелек.

Владек остался один. Он скучал страшно. Сердился на Маню, Вицуся и Пхелку, что они не думают о нем, он видел, как они бегали то с тем, то с другим и приходили наверх только поесть и совсем ничего не рассказывали. А Владек слишком горд, чтобы спросить первому.

Один раз Владек открыл ранец, просмотрел тетради и книги, но ему ничего не было задано, потому что он больше не ходил в школу, тогда он сел опять к окну с маленькой Абу и смотрел вниз на двор, где все кажется сверху таким маленьким. Раньше он делал одолжение, когда играл даже с Маней, теперь у него осталась только Абу, которая даже и говорить не умеет.

Когда мама посылает его в лавочку, он идет по двору очень медленным шагом: может быть, кто-нибудь остановит его и заговорит.

Там, где они жили раньше, он знал всех и все знали его: и токарь, и парикмахер, и пан Мартын, и Франек. Если бы вернуться туда хоть на минутку, посмотреть, что там делается, кто живет, на старой квартире, что делают без него в школе, копают ли уже там на дворе ямы и канавы…

Плохо было Владку.

Утром отец уходил и возвращался вечером, и мама каждый раз спрашивала:

— Ну, что?

— Да ничего, — отвечал отец.

Бабушка сидела грустная, даже не ворчала, потому что теперь все делает мама. Зато мама чаще сердится, а Вицусь и Пхелка не получают карамелек.

— Не думайте, что теперь так же, как было раньше.

Так было до субботы.

В субботу пришли дядя и тетя, но без Азора, а только с одним Янком. Владек не любит Янка, потому что он хвалится. Он бы охотно остался дома, чтобы послушать, о чем будут говорить старшие, но мама велела сойти вниз.

— Только играйте одни, — оказала тетя, и Владек покраснел.

Янек говорил мало, ничего не упоминал о ружье, и вообще Владеку казалось, что Янек знает много, но тетя запретила ему говорить. Они сели на окно в сенях и смотрели, как маленькие играют смешно в гости.

Когда их позвали наверх, Владек думал, что будет кофе и пирожное, но на столе не было даже ни скатерти, ни чашек.

— Ты не голоден, Янек? — спросила мама и опустила глаза.

— Нет, он не голоден, — быстро сказала тетя.— Правда, Янек, ты ведь не голоден ?

И начали прощаться, но не так, как всегда, и Владек сразу догадался, что бабушка должна завтра уехать.

Раньше бабушка часто сердилась на Владека и жаловалась отцу, и Владек любил ее лишь настолько, насколько это необходимо. А теперь, когда он взглянул на ее сморщенное лицо и заметил, что она очень стара, и подумал, что у нее никого нет, — стало Владку так, как тогда, когда хотелось плакать. Но он не заплакал, а только подумал:

‘Вероятно, я не плачу потому, что уже большой’.

И в первый раз в жизни он совсем не радовался, что уже большой.

Глава IV.

Наутро Владек проснулся очень рано, хотя и было воскресенье. Правда теперь воскресенье ничем не отличается от будней.

Старшие уже не спали. Бабушка была одета как в дорогу, а отец завязывал чемодан.

Владек сел на постели, но мама сказала сердито:

— Спи, спи, еще рано.

Тогда он положил голову на подушку и закрыл глаза. Отец кончил завязывать, пил очень темный кофе, и никто ничего не говорил. Отец пил быстро, а бабушка с ложечки и долго дула на каждую ложечку. Потом мама завернула в газету хлеб, котораго они не ели, а бабушка тихо прошептала:

— Зачем это? Нет, не надо.

— Пригодится в дороге, — сказала мама.

Потом бабушка встала на колени у кровати, где спали дети. Владек закрыл глаза и слышал, как папа помогал ей встать с колен.

Отец взял чемодан и вышел вместе с мамой и бабушкой в сени, потом мама вернулась, села на стул и долго о чем-то думала.

Когда Владек проснулся во второй раз, Вицусь уже не спал. Вицусь протирал глаза, гримасничал, оглядывался, а потом сказал:

— Бабушка пошла за кошкой.

Только теперь вспомнил Владек, что кот остался на старой квартире и подумал, что Вицусь еще очень глуп.

Мама позволила Мане и Пхелке пойти в костел с жилицей снизу, потому что мама разговаривала с ней несколько раз и одолжила ей корыто для стирки.

Вицусь пошел в сени к детям, а Владек сел с Абу на окно.

Сегодня на всех детях были башмаки, и они не валялись по земле. По двору прошел тот высокий, всегда оборванный парень, который вместе с дворником подметает канавы и который всем давал лизать большую красную карамельку. Прошла девочка, которая ни с кем не играет, а только смотрит, и все позволяют ей стоять близко и смотреть.

А ведь не каждому можно стоять близко, когда другие играют, потому что сейчас же говорят:

— Чего не видал? Какое тебе дело?

И Владеку один раз так сказали. А когда он отошел, кто-то крикнул:

— Смотрите-ка, какой франт из морской пены!

Они, наверно, сердились, что он был в башмаках, хотя и были будни.

Поэтому-то Владек никого еще и не знает, хотя живет здесь целую неделю. Его оскорбили на дворе, и вот он дал честное слово, что ни к кому не подойдет первый, а они о нем и не думают.

Глава V.

Наконец, Владек нашел товарища.

Один раз Владек сидел на лестнице с Абу. Вдруг он услышал, что кто-то идет и свистит.

‘Какой-нибудь уличный мальчишка’ — подумал он, потому что мама говорила, что свистят только уличные мальчишки.

Мальчик с пачкой книг остановился, чтобы отдышаться, положил книги на окно, присел и начал оглядываться. Он улыбался с довольным видом, и было ясно, что он хочет начать с Владеком разговор, потому что взглянул на него раз и другой.

— Ты умеешь читать? — спросил он, наконец.

— Ну, конечно, — ответил Владек.

— Вот видишь, за этой книжкой я охотился целый месяц.

Владек играл в охоту с кузнецом Янком, у котораго есть ружье, но они охотились на зайцев и уток, а что может значить охота на книги, он не знал.

— -Это историческая повесть из наполеоновских времен. Видишь, картинки все целы и она совсем не испорчена. Все наполеоновские повести я читал по два раза. А ‘Потоп’ я читал три раза. Ты знаешь ‘Потоп’?

— Знаю, — ответил Владек, который, проходил в школе о потопе, — Как Ной выстроил себе ковчег и голубь принес ему веточку в знак того, что уже сухо.

— А вот эта книга, — дальше объяснял мальчик, — научная, о звездах. Я ее тоже уже читал один раз, но взял опять, потому что они не хотят давать одни повести. Да и, наконец, повесть проглатывается в один день, а книги выдают только один раз в неделю, — так мне бы потом было скучно. А как тебя зовут?

— Владек.

Владек с любопытством рассматривал мальчика, который глотает книги. Что значит проглотить книгу и где на нее охотятся?

— Ты еще не был в читальне, правда? Жаль, что я не знал, а то, взял бы карточку. Хотя ты можешь написать и на обыкновенной бумаге, лишь бы заведующий положил печать. Уж я тебе устрою. Ты пойдешь после обеда в гости?

— Нет, — ответил смущенный Владек, потому что с каждым словом все меньше понимал, о чем говорит новый знакомый, и боялся показать, что он ничего не знает, что он глупый и что не стоит с ним разговаривать.

Уговорились встретиться в пять часов.

Это был памятный день в новой жизни Владека. Чего только ни нарассказал ему мальчик! Странная вещь: в школу не ходит, а ведь знает все.

Знает, в какой шляпе ходил Бонапарт, как складывал руки на груди. Знает, как по красной подкладке отличить генерала от простого офицера, и что есть деревья баобабы, — такие большие, что в них можно жить, как дома, что в воздухе есть газ — кислород, — без котораго умирают мыши и звонок не звонит, и что кто не чистит зубов, у того заводятся во рту червячки, и что телеграф, это — электрическая искра.

— Хочешь убедиться? — спросил он.

— Хочу, — ответил Владек, потому что, хотя он и верил, что тот говорит правду, однако, кто знает, правда ли это?

Они перелезли через забор и приложили ухо к столбу.

— Видишь проволоки?

— Вижу, — сказал Владек.

— Значит, это телеграф, правда?

— Правда, — сказал Владек.

— А слышишь, как шумит внутри?

— Слышу, — сказал Владек.

— Ну, вот видишь, это потому, что в столбе есть электричество.

Глава VI.

У забора в углу двора на низкой крыше погреба в течение целого ряда вечеров Владек набирался знаний от Олька, а сам рассказывал ему о школе и школьной науке. Когда для смены они читали вместе, то все шло у них хорошо. Когда же они брали какую-нибудь школьную книжку: грамматику или сборник задач, — Владек понимал тогда, как плохо он все знал, как мало что умел.

— Имя существительное отвечает на вопросы: кто? что? Если одушевленный предмет, то — кто? Если неодушевленный, то — что?

— Значит, Наполеон тоже имя существительное?

— Понятно, потому что его можно видеть.

— Но его нельзя видеть, ведь он умер.

— Ну да, но на картинке.

— А на картинке же он не живет, значит, отвечает на вопрос — что?

Владек пожимает плечами.

— А что слава, тоже имя существительное? Славу можно или нельзя видеть?

И почему слава отвечает на вопрос: — что? когда ведь слава живет?

— Слава не только живет, но она бессмертна.

Олек хочет быть знаменитым полководцем и, наверно, будет им. Олек знает средство, чтобы стать знаменитым: надо вечером смотреть на небо, когда есть звезды, потому что между ними есть падающие звезды. Надо следить, когда упадет такая звезда, и быстро сказать:

— Хочу быть знаменитым.

Тогда это исполнится.

Можно сказать: хочу быть богатым. Но Олек не думает о деньгах.

Богатый живет, живет, потом умрет — и все. А знаменитый, — это совсем что-то другое.

В воскресенье они были в читальне — и ждали целый час, пока их вы-звали, и Владек понял, что значит охотиться за книгами.

В школе, за исключением нескольких учеников, мальчики никогда не говорили о книгах. А о том, что в них написано, говорилось только тогда, когда учитель вызывал к доске.

А тут совсем иначе.

— Хорошая ли это книга? Ты что читал? О чем там говорится? Знаю, не знаю. Сказка, повесть, стихи, биография. Легкая, трудная книга, в одном, в двух томах.

Мальчики брали книги для себя, для братьев, сестер и родителей.

Олек знал здесь всех и все его знали. Давал указания, уговаривал, отсоветовал.

— Ты думаешь, что тебе дадут три повести? А что получат другие? Не бери эту книгу, здесь вырван конец. Эта очень смешная — это фантастическое путешествие. Возьми эту для отца.

Сам Владек ничего бы не знал.

Олек отдал записку с печатью заведующего.

— Это новый мальчик, сударыня.

Владек только шаркал ногой и то нескладно, потому что его толкали, так как было тесно.

Библиотекарша взяла записку и записала нового читателя.

— А пятачок у тебя есть?

— Нет, сударыня.

— Так принесешь через неделю.

— Хорошо, сударыня.

Владек опечалился.

— А что, если мама не захочет дать пятачок? — опросил он на обратном пути.

— Не беда. Эта не потребует. К той, другой, и не подступай, а эта добрая, она только так говорит. А впрочем, так как ты честный, так я тебе одолжу.

Олек служит в складе письменных принадлежностей и зарабатывает шесть рублей в месяц.

— Ты не беспокойся, я и для тебя найду место. Когда поступлю в книжный магазин, то уступлю тебе свое.

В тот вечер все в доме читали: и отец, и мама, и Владек, а Маня показывала Вицусю и Пхелке картинки и к каждой картинке придумывала рассказ.

— Только помни, чтобы не разорвать, — напоминал Владек.

И вечер прошел быстрее, чем все прежние.

Глава VII.

Отец днем спит, а вечером уходит и возвращается утром. Отец нашел работу в пекарне, где он убивает здоровье, а зарабатывает так мало, что Владек часто бывает голоден.

Ах, ни за что на свете он не сказал бы никому, — ни маме, никому, никому, — потому что это ужасно стыдно быть голодным. Но когда он видит, что хлеба мало, он отрезает тоненький кусочек. А когда мама наливает суп, он говорит, что довольно, хотя суп и очень вкусный. И часто, — ах, как стыдно Владеку! — он вспоминает огромные куски хлеба с морсом на старой квартире. Мама теперь никого не уговаривает кушать, даже Вицуся. Владек делает вид, что ничего не заметил.

И совсем неожиданно Владек тоже нашел занятие.

В том самом доме, где они жили, была лавочка.

В лавочке жили муж и жена, но у них не было детей. Она была очень полная, а у него была деревянная нога. Оба не умели ни читать, ни даже считать.

Раз они велели Владеку прочитать об убийстве, которое произошло на той же улице, похвалили Владека, что он прекрасно читает, и дали ему шесть ландринок. Владек дал Пхелке и Вицусю по две ландринки, потому что они маленькие, одну ландринку дал Мане и одну глухонемой девочке, которая ни с кем не играет, а только стоит всегда близко и смотрит, как другие играют, и никто не запрещает ей стоять близко.

Несколько раз Владек читал газеты в лавочке и несколько раз составлял счета. Потом лавочник с полной женой пришли в воскресенье с визитом и сказали, что будут платить Владеку за составление счетов 75 копеек в месяц и что они хотят взять маленькую Абу к себе, потому что Абу ведь уже не кормят грудью, а у них нет детей.

Владеку всегда казалось, что он не любит Абу. Абу была капризна и плаксива, ничего не понимала и все хотела брать в руки, а как только возьмет, так сейчас же испортит. А мама велела уступать ей, потому что Абу мала и глупа. Если она глупая, так пусть не надоедает и не суётся всюду! И Владек часто сердится на Абу, если должен забавлять ее.

Но когда он услыхал, что хотят навсегда забрать Абу, что он уж не будет ее братом, что господин без ноги будет ее папой, это показалось ему таким страшным! Абу сделалась так дорога, что ни за что на свете Владек на это не согласится.

— Мама, я буду работать, Олек найдет мне место… Нет, нет, мама, не отдавай Абу. Она такая малюсенькая. Ей скучно будет без Пхелки и без Вицуся. Я отдам ей свой картофель.

Владек совсем забыл, что он уже большой и так плакал, так сильно плакал, что убежал на крышу погреба в углу двора и плакал еще, и еще, и не мог успокоиться.

За что Бог их так наказывает? Кофейни у них нет, в школу ходить не могут, кот их покинул, бабушка уехала, папа портит здоровье…

И Владек все рассказал Олеку.

— Не реви, глупая голова, — уговаривал его приятель, — все великие люди были несчастны.

И он подарил Владеку цепочку с глобусом.

Глава VIII.

— Завтра я иду в лавку, — сказал Олек.

Лавкой называл Олек магазин, в котором он служит, а хозяина магазина он называл ‘стариком’. Если даже ‘старик’ молод, всегда называется ‘стариком’, потому что так говорят все.

Олек знает уже, что Владеку надо, чтобы записать младшего брата.

— И у тебя есть маленькие. Возьми их метрики, запишем всех троих сразу. Но ты ведь, наверно, опять не понимаешь?

Олек знает уже, что Владеку надо все объяснять.

Детский сад — это школа для совсем маленьких детей, восьмилетние уже слишком велики, потому что учить там не полагается даже и азбуке. Дети рисуют, поют, плетут корзиночки, получают молоко и два раза в год подарки: фартучки или башмачки и пирожные.

— Да, впрочем, сам увидишь.

Какой этот Олек смелый!

Он вошел из передней в класс и показал Владеку, где он сидел, когда был маленький и сам приходил сюда. Потом он показал картинки на стене, которые еще и тогда висели, и новые, которые появились позднее.

Потом он открыл дверь в другую комнату, где столы и скамейки были больше и совсем другие.

— Посмотри. Видишь? Это швальня. Здесь старшие девочки учатся шить и вязать кружева.

Там и застала их низенькая, худая дама, которая тотчас узнала Олека и совсем не рассердилась.

— А, Олек, как поживаешь? Что скажешь новенького?

— Я пришел к вам по важному делу. Надеюсь, что вы нам не откажете. А это мой товарищ Владек, у котораго тоже есть двое детей.

Дама подала Владеку руку, с которой он не знал, что сделать.

— Вот метрика моего брата, а эти две — детей моего товарища.

Дама посмотрела метрики и осталась недовольна, что Вицусь еще немного мал для детского сада.

— Уж я отвечаю за него, — уверял Олек. — Вся тройка, сударыня, как вылитая и самый первый сорт. Будьте покойны, товар хороший и по оптовой цене.

— Не дурачься, Олек, — сказала дама. — Зачем ты разыгрываешь глупца, когда ты умный мальчик?

Олек покраснел и замолчал, а дама простилась с ними, потому что вошли две женщины с метриками своих детей, чтобы записать их в детский сад.

Владеку было неприятно. Он очень любил своего товарища, но иногда немного стыдился за него. Один раз даже Олеку сказали в читальне, что если: он не успокоится, то ему не выдадут книг. Тогда тоже сказали:

— Не дурачься.

Вообще, иногда Олек бывает умный и милый, а иногда он говорит как-то так странно, как будто бы он хочет непременно, чтобы над ним смеялись.

— Она рассердилась на тебя, — начал Владек, желая прервать непонятное молчание.

— Это ничего, опять помиримся. В воскресенье поеду к тебе и золотыми чернилами напишу: ‘Для примирения’.

Олек много говорил о тех временах, когда он сам ходил в детский сад.

— Она очень добрая. А здесь есть другой детский, сад, собаке не посоветовал бы я ходить туда. За что ни попало учительница таскает за уши или бьет линейкой по пальцам. Такая, говорю тебе, бешеная, как сама холера.

Владеку казалось, что Олек, должно быть, ходил и в другой детский сад, но, вероятно, недолго.

Глава IX.

‘Мама предсказывала, что будет все хуже, а все-таки теперь было лучше, чем сначала. Пан Витольд из Праги отдал отцу тридцать рублей, которые был должен, продали ненужный комод. И снова начало показываться масло на хлебе и чаще мясо к обеду. А маленькая Абу получила первые-в своей жизни башмачки.

Абу была спасена.

Никто не возьмет ее к себе, никто уже не вынесет из дома.

— Наша Абу! — говорят дети с гордостью и, идя на двор, берут ее с собой.

Раньше ни Владек, ни Маня не хотели ходить с Абу на двор, думали, что неприлично им нянчить ребенка, как всякому первому встречному, который никогда не ходил в школу: потому что раньше Абу была мамина, а теперь она принадлежит всем.

И вот. Владек купил для Абу настоящего швейцарского шоколада, после котораго Абу три раза стошнило, Maня подарила ей самую маленькую куклу, хотя знала прекрасно, что Абу ее в конец сломает, а Пхелка и Вицусь готовили для Абу сюрприз, который плели и вышивали в детском саду (Вицуся приняли в школу, хотя он и был немного мал).

День Владека теперь складывается так.

Утром Владек идет в лавочку за дровами для печки, за хлебом и керосином. Потом он помогает убрать комнату, которая все-таки не совсем чиста, хотя и так высоко. Потом он занимается с Маней, чтобы она не забыла, чему научилась в школе. И маме помогает готовить обед.

Жаль, что он не отдал тогда метрику Мани, которая могла бы ходить в швальню и учиться шить, а теперь уже было слишком поздно.

В четыре часа Владек шел в контору газеты, где были расклеены на стенах все объявления. Нужно было очень спешить, чтобы захватить удобное место, чтобы списать адреса, где ищут мальчика в лавку на посылки, и быстро бежать по указанному адресу.

Владек не знал хорошо Варшавы. Он должен был по дороге спрашивать прохожих, где он находится и как пройти на нужную улицу, а когда он, наконец, приходил, то всегда узнавал, что пришел слишком поздно или что он слишком мал или что слишком мало знает — Ну, что? — спрашивала мама.

— Да ничего, — отвечал Владек совершенно так же, как раньше говорил отец, когда искал места.

Много, должно быть, было мальчиков, искавших работу, потому что много раз слышал Владек, что пришел слишком поздно, что уже кто-то был перед ним и был принят. Много мальчиков, девочек и взрослых людей стояло перед газетой, читая объявления. И каждый день приходили одни и те же, — значит, тоже, наверно, не могли найти работу.

Часто шел дождь, а они терпеливо стояли, ждали. Иногда газета опаздывала или места у стены были заняты, а издали нельзя прочесть, потому что буквы маленькие.

Однажды, когда Владек искал токаря, которому нужен был мальчик, на него бросилась на дворе собака и, хотя легко укусила его, но разорвала штаны.

Это, кажется, не полагается, чтобы собаки кусались, и Владек имел право требовать новые штаны от господина, которому принадлежала злая собака-

Но нужно иметь свидетеля, который это видел, а тут стоял один только дворник в подворотне и еще сердился, еще насмехался:

— Посмотрите-ка на него, — он ищет работы… А может, ты ищешь того, чего не потерял? Знаем мы вас, лапсердаков!

Глава X.

Было уже почти совсем темно, Владек поспешно читал, чтобы окончить главу до полной темноты. Читал он как раз о том, как краснокожие хотели сжечь путешественника, на помощь к которому уже бежали товарищи. И вдруг кто-то потянул Владека за рукав.

— Кто это? Что нужно? — почти испугался Владек.

Это была Пхелка.

Всегда веселая попрыгунья, Пхелка выглядела теперь смущенной и грустной.

— Владек!

— Что?

— Ты не будешь сердиться на меня?

У Пхелки были слезы на глазах, — большие, круглые слезы.

— Что ты наделала, Пхелка?

— А ты не будешь сердиться и никому не расскажешь?

— Никому не скажу.

— Так вот видишь, я гадкая. Вицусь мал и глуп, он не виноват, что я покупала конфекты.

Вицусь, услышав свое имя, вылез из-за шкафа и медленно подошел к Владеку.

— Один раз я купила на грош, потом на два гроша. А потом я истратила еще два гроша.

— А откуда у тебя были деньги? — удивился Владек.

— В том-то и дело, что у меня их не было.

Владек понял все: Пхелка наделала долгов, а теперь ее мучают кредиторы так, как пана Витольда. Пхелка легкомысленна, она жила не по средствам, а теперь раскаивается.

— Сколько ты должна? — спросил Владек.

— Я должна пять грошей: в школе три гроша и на дворе — два.

Сегодня Пхелка даже не была в школе, потому что та девочка велела ей принести деньги, так как она больше ждать не может и все расскажет учительнице, и учительница ее непременно исключит.

— Владя, милый мой Владя, только не говори ничего маме. Я уже больше никогда не буду.

И понемногу Пхелка рассказала все.

Началось с того, что она купила у Юзи ландринку за грош, — это оттого, что в долг, а то ведь за грош можно достать четыре ландринки. Потом у нее не было гроша, тогда она… и проиграла, — это было уже два гроша. Тогда Юзя велела принести ей Манин сервиз за эти два гроша, но Пхелка не хотела. Потом Вицусь сказал, что пожалуется маме, и она должна была купить ему карамельку, чтобы он ничего не говорил, и она одолжила у девочки в школе, этой карамельки она даже и не попробовала. Владек помнит то зеленое стеклышко, через которое если посмотришь, то все кажется зеленым. Так вот стеклышко и печатку е ангелом и малюсенькую фарфоровую кошечку без ноги, — все она отдала, — и больше уж у нее нет ничего.

Владек совсем забыл о путешественнике, которого должны были сжечь краснокожие.

Если бы вместо того, чтобы думать об индейцах и тиграх, он больше смотрел за Пхелкой, то он заметил бы, что она уже давно грустна, что она не смеется, не прыгает, как раньше, что она неохотно ходит в школу и постоянно шепчется с Вицусем. Мама просила, чтобы он смотрел за Пхелкой и Вицусем, а он даже и не подумал.

Пхелке Владек обещал уплатить одиннадцать грошей долгу, а себе дал слово больше заботиться о младшем брате и сестрах.

И когда Пхелка снова громко смеялась и весело скакала, Владек с удовольствием думал, что это его заслуга.

Глава XI.

Теперь, наконец, открылось, куда ходит мама каждый день и долго не возвращается. Мама ходила от одной кондитерской к другой, от одной булочной к другой и искала для отца лучшего места. По дороге она заходила в магазин и спрашивала, не нужен ли мальчик для услуг или девочка, — это, значит, Маня.

Владек хорошо знал, как неприятно всюду слышать, что ты не нужен, и не удивлялся, что мама всегда так сердится. Один скажет вежливо, что у него нет работы, другой выругает, чтобы не кружила ему голову, а третий велит убираться. Даже собака бросается на того, кто ищет работу, — Владек по опыту знает об этом.

Теперь только мама все рассказала сразу.

У отца будет денная и лучше оплачиваемая работа, потому что его знают там с давних времен, когда он был молод и не имел ни детей, ни жены. Маня будет ходить на цветочную фабрику. Владек пойдет в мыловарню, где он должен быть очень осторожен, чтобы не наделать, пожара.

— Не умрем зимой с голоду, — весело сказала мама, но отец был грустен и вздыхал.

— Не о том я мечтал, — сказал отец.

— Послушай, Антон,— объясняла мама, — не будь же ребенком. Ты знаешь, сколько у нас осталось денег Витольда? Всего-навсего двенадцать рублей. Помни, что приближается зима. Может быть, весной снова получишь немного денег, тогда придумаем что-нибудь получше.

— Я знаю, но как же детей так гнать на работу? Они уж и так не учатся. Что из них станет?

В первый раз мама говорила о важных делах при Владеке и Мане, раньше их тотчас высылали из комнаты.

Мама взяла карандаш и бумагу, начала считать, сколько стоит квартира, уголь, пища. Потом вычислила, что нужно купить из одежды. Где ж тут думать о школе и книгах? А если бы даже и бесплатная школа, — тоже из этого ничего не выйдет. Владек и Маня зарабатывают вместе 8 р. 50 к., — без этих денег нельзя обойтись.

— Я не упрекаю тебя, — сказала мама, — но ты сам во многом виноват.

Тогда отец вскочил со стула, ничего не ответил, надел шапку и вышел.

В этот вечер Владек много думал.

Уже давно подозревал Владек, что он — уличный мальчишка, потому что в школу не ходит, потому что с голой головой выходит на двор и носит маленькую Абу на руках. Но все- таки он не уличный мальчишка, потому что папирос он не курит, не говорит дурных слов, не вешается на извозчиках и трамваях, а если видит ученика с ранцем, то, хоть ему и очень неприятно, он не кричит:

‘Ученик первого класса

Поймал лошадь, съел колбаску’…

И Олек не уличный мальчишка.

Олек хочет быть знаменитым вождем, но он не может, потому что должен зарабатывать.

На дворе есть уличные мальчики, но не потому, что не имеют ранцев, пеналов и ремней с блестящими пряжками, а потому только, что ни у кого из старших нет времени, чтобы заняться ими, чтобы сказать им, что хорошо и что плохо.

И вот Владеку пришла в голову одна мысль, о которой он должен посоветоваться с Олеком.

Глава XII.

Три недели продолжались совещания. Так как теперь и Владек целый день занят в мыловарне, то собирались только вечером на крыше погреба. Советовались Олек и Владек, потом приняли Маню и Наталку. Приходила глухонемая Михалинка, но она только смотрела, — пусть себе сидит, раз не мешает.

Наконец устав общества был готов. Общество назвали ‘Союз Рыцарей Чести’, а сокращенно: ‘С.Р. Ч.’. В уставе было написано:

‘С. Р. Ч.’ — это союз рыцарей чести. ‘С. Р. Ч.’ имеет лозунг: ‘Слава’. ‘С. Р. Ч.’ имеет предводителя. Предводителем может быть также и девочка, если согласны члены.

Кто принадлежит к ‘С. Р. Ч.’, тому нельзя ни лгать, ни мучить животных, ни курить папирос, ни дразнить, ни смеяться над маленькими детьми, но он должен защищать их от опасности и помогать им.

Если на дворе есть больной ребенок, калека или глухонемой, а ‘Р. Ч.’, т. е. Рыцарь Чести, имеет конфекты, то он должен отдать их маленькому или несчастному так же надо поступить с игрушкой, если родители позволят.

‘Р. Ч.’ должен брать книги в читальне, но он не должен их портить. ‘Р. Ч.’ должен каждую неделю прочитывать по одной научной книжке.

‘Р. Ч.’ не должен воровать, хотя бы в шутку, ни выманивать подарков, ни говорить дурных слов, ни шалить.

Если у ‘Р. Ч.’ грязная голова, он должен ее вымыть. Также он должен чистить свою одежду. Если он не умеет шить, девочки пришьют ему крючки.

‘Р. Ч.’ будут зимой собираться каждый день в другом доме и будут читать вслух, если кто-нибудь сам не умеет читать.

Предводитель каждый день назначает начальника двора и лестниц, чтобы следить за чистотой.

Обязанность начальника двора — следить: 1) чтобы маленькие не дрались, 2) чтобы они были приличны, 3) чтобы не обманывали, 4) чтобы не сорили, 5) чтобы не ссорились.

Начальником может быть одинаково как мальчик, так и девочка.

Если начальник не может сам справиться, то он кричит как кукушка, и все ‘Р. Ч.’ должны прийти ему на помощь.

Начальник двора имеет булаву, которую он получает от предводителя.

То же самое делает начальник лестницы на лестнице. Также должен он собирать косточки, кусочки стекла и все, обо что можно напороться или споткнуться.

Все ‘P. Ч.’ помогают дворнику, чтобы везде было чисто.

Ни денег, ни добровольных пожертвований пока не собирать, потому что надо сначала посмотреть, удастся ли нам.

Если родители несправедливо наказывают детей, два посла от ‘С. Р. Ч.’ идут туда и просят, чтобы они этого не делали.

Каждый новый рыцарь произносит такую присягу:

‘Я — (имя и фамилия) вступаю в ‘С. Р. Ч.’, т. е. в ‘союз рыцарей чести’. Принимаю лозунг: слава, которая бессмертна. Я знаю, чего я не должен делать, а если я что-нибудь подобное и сделаю, то признаюсь, расскажу правду, и пусть меня приговорят к наказанию, котораго я заслужил’.

Надо было пять раз переписать устав ‘союза рыцарей чести’, потому что один экземпляр взял Владек, один Олек, Наталка и Маня по одному, а пятый вложили в бутылку и поздним вечером закопали возле телеграфного столба.

Глава XIII.

Пришла зима, засыпала снегом двор и погреб, и загнала детей в дом. Затихли громкие игры, опустели сени и лестница.

Вицусь не ходит в детский сад, потому что у него нет теплого пальто, Владек отморозил уши, которые распухли и горят. Утром так холодно в комнате, что при дыхании идет пар. Отец и маленькая Абу очень громко кашляют. А уголь все дорожает.

Об именинах Пхелки вспомнили только к вечеру, о звездочке и елке никто в доме не говорит, хотя в мыловарню уже принесли два ящика красных и голубых свечек.

Из деревни пришло письмо, что бабушка больна, — не хочет ли отец приехать?

Отец пошел к дяде, вернулся поздно вечером и очень громко и много говорил.

Отец говорил, что раньше люди не знали угля и жили, что ему нет дела до детей, потому что каждый должен думать о себе, что лучше всего пойти в лес и жить с волками, потому что волка можно приручить, что люди хуже волков, потому что сытый волк всегда накормит голодного. Потом отец говорил, что когда он был ребенком, он ел от воскресенья до воскресенья сухой хлеб с водой, а ведь вырос же и в солдатах получил повышение в чине, что водка совсем не плоха, потому что просветляет человеку разум как электрическая лампа.

Владек спрятал голову под одеяло, потому что он понял, что отец говорит так, как старший брат Бронка, когда он пьян.

Мама пробовала успокоить отца:

— Говори тише, Антоний, а то детей разбудишь.

Но отец ответил, что он хочет говорить громко, потому что это его квартира, а кому не нравится, тот пусть убирается.

Мама хотела дать отцу чаю, но отец бросил стакан на пол.

Тогда проснулись дети, начали плакать, а отец начал кричать, заявил, что он совсем не хочет быть папой, что мама ему, совсем не нужна, что он поедет в Америку.

— Возьму Владека с собой. В Америке он вырастет человеком, а здесь он испортится и сделается пьяницей.

Он положил голову на стол и больше уж ничего не говорил, только дрожал, как будто ему стало холодно. А мама гладила отца по голове и шептала:

— Тише, Антось, не трать здоровья напрасно, ведь оно нам еще долго будет нужно. Да вовсе уж не так плохо, — только бы зиму как-нибудь промучиться.

Ведь не они одни так страдают, — везде так. Те, что живут рядом, еще и за квартиру не заплатили, хозяин хочет их выгнать на мостовую, у портнихи внизу уже вторую неделю нет работы, у извозчика такая нужда, что вчера мама должна была одолжить им 30 коп.

— И ты одолжила?—спросил отец.

— А что же мне было делать?

Отец был очень доволен.

— Видишь, ты на меня говорила, а сама делаешь то же самое. Ведь разве можно отказать ближнему в нужде?

Отец хвалил маму, что у нее доброе сердце, целовал ее руки и благодарил, что она одолжила извозчику 30 коп.

И Владек подумал, что хорошо бы было, если бы отец захотел принадлежать к ‘союзу рыцарей чести’, что тогда отец был бы предводителем, как самый старший, и прекратил бы постоянные ссоры, потому что все должны были бы слушаться страшего.

Нужно бы изменить устав и прибавить., что ‘Р. Ч.’ не должен пить вина и не должен сплетничать.

— Из-за сплетни вышла из союза Наталка, потому что сказали, что отец ее сидел в тюрьме совсем не за политику.

А Наталка была очень полезна: ее слушались даже мальчики.

Глава XIV.

Шесть раз в неделю собирались ‘рыцари чести’ на совместное чтение вслух, каждый вечер в другой квартире: в понедельник — у пана Юзефа, слесаря с железной фабрики, во вторник — у родителей Олка, в среду — у Владека, в четверг — в лавочке, где Владек составлял счета, в пятницу — у кондуктора и в субботу — у матери Михалинки. В лавочке их даже угощали чаем и каждый рыцарь получал булку с творогом. Кроме того, иногда они играли в шашки. А больше было нечего делать.

Только в феврале состоялся спектакль с лотереей. Билеты на спектакль стоили по 5 коп. для взрослых и по 2 коп. для детей. А лотерейные билеты были по копейке.

Главные выигрыши были такие: цепочка с глобусом, кукольный сервиз, перочинный ножик с двумя лезвиями, душистое мыло, луковица гиацинта, пирожное с кремом, рамки для фотографии, сплетенные из бумаги, и золотая рыбка в баночке. Некоторые выигрыши они собрали между собой, другие получили от ‘стариков в лавке’, золотую рыбку купили за 10 копеек, потому что один выигрыш непременно должен быть живой. В настоящих лотереях один выигрыш всегда бывает или лошадь, или корова, или что-нибудь другое живое.

Спектакль сначала должен быть драматическим, Олек вместе с Маней написали пьесу, сначала наполеоновскую, а потом историческую из ‘Потопа’. Теперь Владек уже знает, что ‘Потоп’, это — повесть Сенкевича, и ещё он знает, что Маня так странно обо всем рассказывает, потому что у нее литературный талант. Так говорит Олек.

В пьесе есть одна плохая сторона: если только кто-нибудь один поссорится, то все сразу испорчено. Уж, кажется, согласились, что Олек будет Наполеоном, и вдруг опять нашли претензию, что Наполеон говорит больше всех, а другие только стоят — и ничего.

— Весь свет покорю! — кричит Наполеон. — Покорю Европу, Азию, Африку, Америку и Австралию. Смотрите, мои верные товарищи: вот этот брелок на цепочке, этот маленький шарик — это целый свет, это глобус. Нужно вам знать, что земля имеет форму шара. Все народы будут послушны мне, и я буду знаменит.

— Наполеон, а что будет с нами? — спрашивает генерал Домбовский.

— Будь спокоен, ни один волос не упадет с головы вашей, любимый предводитель богатырского народа!

Какой этот Юлек глупый: говорит, что Наполеон не может говорить на сцене по-польски. Наверно, он никогда не ходил в театр, а Олек был уже пять раз.

Так или иначе, но пьесу оставили, устроили концерт.

Играл граммофон. Олек декламировал, брат Бронка подражал голосам различных животных и птиц. Стефек с Юзей танцевали краковяк под аккомпанемента гармонии, потом пели песни и читали смешной монолог.

Было очень весело, и много смеялись, что пирожное с кремом выиграл старый пан Петр, который только недавно женился, а рыбку выиграла лавочница, у которой не было детей.

Наталка помирилась с детьми, пришла на вечер и пела сверх программы. Глухонемая Михалина радовалась больше всех, потому что сбор с вечера был предназначен на то, чтобы купить ей пальто, потому что она всю зиму не могла выходить.

Легкомысленная Пхелка и маленький Вицусь так были довольны, так смеялись, когда брат Бронка представлял старого и молодого петуха, рассерженного петуха, собаку, разговаривающую с кошкой, кукушку, которая снесла яйцо и щенка, котораго бьют, за то, что он наделал беспорядок.

Долго, очень долго помнил Владек это развлечение.

Когда умерли Вицусь и Пхелка, когда Олек переехал навсегда в Лодзь, Владек часто вспоминал их, и особенно тот прекрасный вечер с лотереей.

Глава XV.

Владек получил урок, он должен был учить Казя и Зоею азбуке и счету.

— Только справишься ли, парень — сказал отец этих детей.

— Оправлюсь, постараюсь,—ответил Владек.

— А вы, карапузы, чтобы не вольничать, помните! При встрече чтобы вежливо кланяться и говорить ему ‘вы’, понимаете? Выучитесь читать, это все равно как вторые глаза получить. Это будет ваш благодетель, третий человек после отца и ксендза. Если он на кого-нибудь из вас пожалуется, тому достанется. Тогда попомните, повесы! Голову держать кверху, смотреть в глаза! Чего носы опустили?.. А ты, парень, чуть что, — спуску, не давай!

Владек был доволен, что речь кончилась: ведь дети еще ничего дурного не сделали, так зачем же на. них сердиться?

На уроке все шло хорошо.

Владек показал четыре первые буквы, объяснил, что у б головка поворачивает направо, а у д — налево. От волнения у него немного дрожал голос. Потом велел считать до десяти по пальцам и на таблице. Потом он прочел им рассказ о лгуне-пастушке и волках. Потом написал в тетради черточки и крестики к следующему уроку.

— Ну, на первый раз будет, — сказал отец Кази и Зоей. — Поклонитесь господину учителю. Так-то, мой милый, жизнь ничего не дает даром.

Владек был голоден, потому что он пришел на урок прямо из мыловарни, но, несмотря на то, он должен был выслушать длинную речь, о науке, почтении и о детских шалостях.

На другой день урок прошел так плохо, что уж хуже совсем не могло быть. Здороваясь, Казя низко поклонился и как будто нечаянно перекувырнулся. Зося начала бегать по комнате, изображая буквы б и д. Один влез на стол, другая под кровать. Владек потерял голову. Сначала он просил, обещал рассказать сказку, купить им по конфетке, но это не помогло. Он хотел даже ударить. Казя, но мальчик отскочил и громко заявил :

— Только попробуй меня, тронуть!

Чуть не плача, Владек направился к двери.

— А что будет с уроком? — спросили дети.

— Вы злые и глупые. Я не буду вас учить.

Испуганная Зося набросилась на брата:

— Тише, не кричи и не говори ему: ты. Ты слышал, что папа велел говорить ему: вы.

Владек остался, потому что они обещали, что будут спокойны. И правда, они сидели за столом, но назло ему отвечали плохо и каждую минуту разражались смехом.

Усталый и грустный вышел Владек, и вспомнилось ему, как на старой квартире пошел он в кофейню напротив, к Смоку, он просил, чтобы тот открыл свой магазин с мраморными столиками где-нибудь в другом месте.

— Мой папа был здесь первый, — сказал он, — зачем вы открыли напротив папы?

Сначала Смок не понимал, а когда он догадался в чем дело, то выгнал Владека и сказал ему, что он суется не в свое дело.

И подумал Владек, что обиднее всего, когда хочешь сделать что-нибудь хорошее и тебя плохо поймут, что обиднее всего несправедливость.

Почему сегодня дети его так обидели? Ведь он им ничего не сделал дурного.

Почему Смок так унизил его? Разве он не был прав, желая защитить отца?

Почему люди хуже волков? Ведь сытый волк накормит же голодного.

Глава XVI.

Однажды Владек вернулся домой к чаю очень слабый, ничего не ел и сейчас же лег в постель, — ему было холодно, он хотел заснуть, но чувствовал себя нехорошо, — не знал, болит ли у него горло или мучает выпитый чай. Промучившись до двенадцати часов, он больше уж не мог выдержать.

— Мама! — закричал Владек.

Мама не отвечала. Владек полежал еще, попробовал заснуть, — нет, все хуже.

— Мама-а-а!

— Что?

— Я не могу спать.

— Перекрестись, — сказала мама сонным голосом.

Но Владеку было все хуже. Он начал стонать. Мама зажгла лампу и подошла к кровати и уж сидела возле него до утра. А утром заболел и Вицусь.

Владек знает, что пора встать и идти в мыловарню, он слышит, что Вицусь кричит в жару, слышит, как мама разговаривает с отцом, но ему все равно. Противная эта мыловарня, все такое грязное, так скверно опахнет… Олеку лучше в писчебумажном магазине.

Пришел какой-то господин, осмотрел его и Вицуся, мама начала плакать, господин сердился на маму, потом вернулся отец, одели Владека и Вицуся, завернули в одеяла и снесли по лестнице на извозчика.

— Куда мы едем? — спросил Владек.

— В больницу.

— Зачем?

— Не разговаривай, а то холодно.

И мама надвинула ему платок на голову.

Владек все понимает. Он едет на извозчике, на большом сиденье с Вицусем, а мама и папа на маленькой скамеечке. Потом они стоят перед домом с решеткой. Потом господин в белом фартуке кладет ему глубоко в горло железо. Владек видит, что это не ложка, а что-то другое. Теперь он сидит в ванне, женщина в белом фартуке моет его. И вот он в постели, слышно, как бросается и сердится Вицусь.

— Тихо там, щенок! — кричит какой-то мальчик.

В большой белой комнате, близко друг к другу стоят кровати, и в каждой кровати кто-нибудь лежит.

‘Если вздумают бить Вицуся, то я заступлюсь за него’, — подумал Владек.

Но Вицуся никто не бил. Часто пробуждался Владек, поднимал голову и смотрел, что делает Вицусь. Один раз он видел около него господина в белом фартуке, а то опять сестру милосердия в белом чепце с большими крыльями.

‘Вицусь умрет’, — подумал Владек.

Наступило утро и опять вечер. Владек чувствовал себя уже лучше, только очень сильно болело горло и хотелось пить. Он сел, смотрел на брата, и стыдно ему было, что тогда он не хотел отдать Вицусю бутылочку от одеколона.

— Вицусь, чего ты кричишь? Чего ты хочешь?

— Не говори с ним, он без сознания, — сказала женщина.

Как странно, что все ходят здесь в белых фартуках.

Владек заснул и ни разу не просыпался, пока, наконец, его не разбудил мальчик, который лежал возле его постели:

— Ты, смотри-ка! Нет твоего брата!

Владек испугался.

Но вошел фельдшер, который утром и вечером меряет всем температуру.

— Скажите, пожалуйста, где Вицусь?

— Его взяли родители.

— А когда возьмут меня?

— Ты ведь большой, ты не скучаешь по дому.

Владек вздохнул: и ему хочется домой… Только еще немножечко болит горло.

Глава XVII.

Владек был уже совсем здоров, только на руках и ногах у него сходила кожа. Владек обрывал кусочки кожицы, чтобы скорее вернуться домой. Он получал уже булки к чаю, но только две.

В воскресенье навестил его отец, мама не могла прийти, потому что Пхелка больна. В будущее воскресенье Владек вернется домой. Так говорит доктор.

Хорошо ли Владеку в больнице? Хорошо, только уж очень надоело. Вчера разрезали нарыв на шее тому мальчику, который лежит у окна, ему совсем не было больно, потому что ему дали такие капли для сна. А тот, который лежит у стены, тоже с их двора, это мальчик посыльного, котораго так бьют, он не хочет возвращаться к своим, потому что здесь он получает каждый день мясо и спит на постели. Правда ли, что Вицусь дома? И почему его взяли ночью, а не днем после посещения родителей, как всех? И теперь тоже выписали двух детей, потому что они здоровы. А что, Вицусь уже не кричит и в сознании ли он?

С нетерпением ждал Владек будущего воскресенья. Быстро вбежал по лестнице в квартиру. Маня здесь, Абу здесь, а в постели кто-то лежит. Это Пхелка лежит в постели, но у нее обвязана вся голова и вся она какая-то другая.

Хотела Пхелка поздороваться с Владеком, но шевельнула только головой, простонала и опять закрыла глаза.

— Владек!

— Что тебе, Пхелка?

— Что, Вицусю уже лучше? Когда он вернется домой?

Владек посмотрел на маму и все понял, и стало ему так, как тогда, когда хотели отдать Абу навсегда лавочнице.

Три дня Пхелка ничего не говорила, не ела, не пила, только тихо, даже сквозь сон, стонала. На четвертый день, когда Владек пришел из мыловарни обедать, а уставшая мама уснула, Пхелка тихо-тихо позвала Владека.

— Владек, ты знаешь Еленку?

— Сестру Кароля?

— Да… Я должна ей одну копейку… Когда я умру, ты отдай… И не сердись на меня.

Пхелка говорила очень тихо, потому что на губах у нее были черные струпья, которые очень болели, и нужно было постоянно прикладывать кусочки ваты, смоченные в холодной воде.

Владек попросил маму больше не делать перевязок, потому что так больно… так страшно больно!

Еще только одну перевязку сделали Пхелке, а другая уже была не нужна…

Владек не хотел ждать, пока получит месячное жалованье, он взял у Олека три копейки и отыскал. Еленку.

— Пхелка заняла у тебя копейку, правда?

— Да, — сказала Еленка и как будто смутилась.

— На вот три копейки.

Еленка не хотела брать больше, чем ей следовало.

— Так отдай остальное дедушке и скажи, чтобы помолился за упокой души Вицуся и Пхелки.

Глава XVIII.

— Правда, что ты хочешь быть знаменитым? — спросил Олек.

— Хочу, — не колеблясь, ответил Владек.

— И тоже знаменитым полководцем?

— Пожалуй, нет, — говорит Владек.

— В важных вопросах нет слова ‘пожалуй’, — обиделся Олек.

Владек сказал бы Олеку, только если он не будет смеяться. Владек хочет быть знаменитым доктором. Он часто думает об этом с тех пор, как умерли Пхелка и Вицусь, хотя он и знает, что это невозможно.

Почему невозможно? Разве Владек не читал биографии знаменитых самоучек и мучеников знания? Все возможно, только нужно действительно хотеть и знать, как взяться за дело. Чтобы сделаться доктором, нужно только окончить школу. Полководцем быть труднее: полководец должен, прежде всего, иметь армию…

— Как же я окончу школу, в которую я вовсе не хожу? — с горечью прошептал Владек.

— Будешь ходить, вот увидишь. И я буду ходить, потому что полководец тоже должен много знать.

Олек отыскал в Варшаве воскресную школу. Это значит, что можно целую неделю работать и только по воскресеньям ходить в школу. Запись ничего не стоит, только записать должен владелец большого магазина, — такое уж правило.

— Я все делаю по-военному, — говорит Олек. — Школа — это крепость, которую я хочу взять приступом. Теперь я познакомился с препятствиями. Завтра первая атака.

Они встретились на другой день во время обеда перед большим магазином, владелец котораго должен был их записать.

— Пришел? Хорошо. Теперь голову кверху, грудь вперед, перекрестись — и смело марш!

Ни за какие сокровища Владек не вошел бы сам.

— У нас есть к хозяину дело, не терпящее отлагательства, — громко заявил Олек, войдя в магазин.

— Нетерпящее отлагательства? — удивился господин и вышел в другую комнату.

Через минуту их ввели в кабинет, где сидели два господина, молодой и старый седой.

— Чего вы хотите, мальчики? — спросил молодой.

— Мы хотим, чтобы вы записали нас в воскресную школу.

— А вы откуда будете?

— Я работаю в писчебумажном складе, а мой товарищ — в мыловарне, — говорит Олек.

— Так зачем же вы пришли ко мне?

— Потому что вы принадлежите к ‘Купеческому обществу’.

— Ну да, но я могу записать только своих служащих.

— Мы думали, что вы не откажете, потому что ведь это только формальность, — смело возразил Олек.

Седой господин надел очки и неожиданно спросил:

— А что такое значит формальность?

— Формальность, — ответил Олек, — это такая глупость, которую нужно сделать, чтобы ходить в школу, чтобы я мог сделаться полководцем, а мой товарищ — доктором.

Владек охотно скрылся бы под землю от стыда. Как можно чужому рассказывать так все сразу?

— Хорошо, я запишу вас, — сказал седой господин. — Приходите ко мне завтра.

Олек вынул блокнот, господин продиктовал свою фамилию и адрес, и, выходя, Олек сказал как будто слишком громко:

— Мое почтение!

Когда они вышли, Олек глубоко вздохнул:

— Первая атака успешна, завтра второе сражение!

— Но я не пойду с тобой, — возразил Владек.

— Обойдемся без милости. Завтра сам устроюсь. Скажу старику, что ты очень робок.

Глава XIX.

Олек, Владек и Маня все свободное время проводят вместе. В будни у них мало времени, даже вечером они занимаются грамматикой и делают задачи. И только очень поздно они сходятся вместе на короткое время, так как сейчас же надо идти спать.

Зато в воскресенье они идут все вместе гулять и рассматривают витрины магазинов. Один раз они были на берегу Вислы, другой раз — в зоологическом кабинете, где выставлены чучела всех животных, были они и на кладбище, у гроба Вицуся и Пхелки, но родители очень сердились на них, потому что дети долго не могли найти крестиков и поздно вернулись домой.

Иногда присоединяется к ним Наталка, иногда сын управляющего, часто Михалинка, которую они теперь понимают, когда она говорит на пальцах.

Михалинку они любят. Наталку же меньше, потому что она воображает, что все должны ее слушаться.

Сын управляющего очень несимпатичный, он хвастается совсем как кузен Янек. Отец ему купил часы, карету, у него есть дядя священник и дядя-богач, у котораго он ездил на пони. Но чаще всего Янек говорит о часах, и тогда Владек думает об отце, который уже не заводит по утрам часов и не носит на пальце кольца, потому что они лежат в ломбарде.

Сын управляющего пригласил их к себе. Когда они пришли, им велели вытереть ноги, чтобы не испачкать пола, и не хвататься за стены, потому что обои новые. А между тем они должны дружить с сыном управляющего, потому что он им решает более трудные задачи. Но сначала приходится просить его и кланяться, словно Бог знает что: то ему некогда, то после, то ему не хочется.

— Пусть только я выиграю генеральное сражение, — говорит Олек, так он называет экзамен.

Экзамен должен был быть осенью, а уже в июле Олек с родителями переехал навсегда в Лодзь.

В последний раз собрались они втроем с Маней на крыше ледника. Долго смотрели на небо, ждали, не упадет ли звездочка, чтобы всем вместе сказать: ‘Хотим быть знаменитыми’.

Маня, которая так интересно умеет рассказывать и больше всего любит читать стихи, тоже хочет быть знаменитой поэтессой, как Конопницкая.

Потом Олек вышел с Владеком на улицу, так как он должен был сказать ему что-то важное. Олек сегодня такой серьезный, как никогда.

— Владек, помнишь ли ты тот брелок с глобусом?

— Помню.

— Так вот этот брелок я украл в лавке. Когда я прощался с хозяином, я рассказал ему это. Сказал, что мне страшно хотелось иметь глобус, что я подарил его и не мог уже взять обратно, что потом он послужил фантом для Михалинки. Я просил, чтобы он вычел за него из моего жалованья, но он не хотел и руку мне подал, — такой славный. Он хотел подарить мне на память кошелек, но я не взял. И уже не мог рекомендовать тебя… Ты не сердишься на меня? Не презираешь меня, Владек?

Олек хочет сказать нечто еще более важное.

Олек будет писать письма ему и Мане.

— Только ты ничего не говори Мане, я ей сам все скажу. Видишь ли, я ее люблю и никогда не забуду ее. Это ничего, что мы переезжаем в Лодзь. Когда я вырасту большой и буду зарабатывать, я приеду и женюсь на Мане. Ты позволишь?

Владеку показалось странным, что Олек хочет жениться на Мане и что он ее любит. Но если он хочет и если родители позволят, — хорошо, пусть жениться.

Олек сказал, что будет благодарен ему до гробовой доски.

Глава XX.

Снова наступила зима.

Мама говорила тогда, что, может быть, летом подвернется что-нибудь лучшее. Думали, искали…

Отец подал прошение о принятии его в кондуктора трамваев. Ходил в банк, где был нужен служащий. Думал устроиться в деревне экономом, заплатил три рубля в бюро для приискания занятий.

— Без протекции нельзя найти никакой работы, потому что за каждым куском хлеба протягивается сразу сто рук и реже всего хлеб попадает в честные руки. Чем больше и тяжелее работаешь, тем хуже тебе платят: зачем им держать старика, когда молодой будет работать дешевле?

Снова наступила зима.

Отец все еще служил в пекарне, Владек — у мыловара, Маня уже не делает цветов. Она учится у корсетницы, — эта профессия выгоднее.

Зима очень тяжелая, но Владек уже знает, что так будет всегда, что и у всех то же самое. Опять уголь подорожал, опять холодно и голодно, иначе, видно, уж не может быть.

Олек сдержал слово: написал два письма. В первом письме он спрашивает, сдал ли Владек экзамен и ходит ли уже в школу.

Нет, Владек не сдал, проиграл сражение. Ну, ничего не поделаешь.

На письменный экзамен он не принес бумагу и перо, потому что не знал, что это нужно. Да и откуда же ему было знать? Начался диктант, он сидит и смотрит.

— А ты почему не пишешь? Что ж, ты думал, что носом на столе будешь писать диктант?

Учитель рассердился, дал ему бумагу и перо и велел поскорее писать, чтобы не терять времени, потому что все ждут. Владек поторопился и написал плохо, криво, с ошибками.

И срезался, как говорят школьники.

Во втором письме Олек писал, что он скучает, что хотел бы уже вернуться, что даже читальня там какая-то скверная.

‘Рассказал ли ты уже Мане? Согласна ли она?’

Значит, Олек хочет, чтобы он рассказал Мане? Маня уже давно интересуется, о чем они тогда так долго разговаривали на улице. Владек не выдал тайны, — теперь другое дело.

— Олек хочет на тебе жениться, не теперь, конечно, а когда он вырастет и будет зарабатывать.

Маня велела повторить все подробнее, потому что она должна подумать, так сразу она не может. Она думала все воскресенье, с Владеком не разговаривала, а вечером написала стихотворение, что хочет быть женой Олека. Удивительная девочка: как это она пишет эти стихи?

Наверное, Маня будет когда-нибудь поэтессой, ведь она еще такая маленькая, а уже пишет стихи. Может быть, и Олек будет когда-нибудь полководцем, потому что в чужом городе он уже нашел читальню и службу и уже подумывает о школе. Он зарабатывает шесть рублей, — писал Олек в третьем письме.

Один только Владек никогда не будет знаменитым. А ведь неприятно только и делать, что вешать мыло, разливать керосин и следить, чтобы не было пожара…

Заключение

Трудно начать рассказ, но еще труднее его окончить. Подумайте, сколько интересных вещей произошло за один год! А если таких лет пройдет десять, пятнадцать?

Как сильно должны были измениться наши ‘рыцари чести’! Что стало с ними, когда они выросли? Остался ли Олек верен Мане или забыл о маленькой поэтессе?

Олек женился на Мане и работает на фабрике. Его всегда выбирали представителем от рабочих. Итак, мечты его исполнились: он стал действительно вождем, хотя армия его не имеет ни штыков, ни пушек.

Маня работает на фабрике ковров, а дневник ее печатается в газете. Маня всегда умела интересно рассказывать, она хорошо описала свои приключения. Ведь газеты не станут печатать всякую ерунду…

А Владек, который должен был стать знаменитым доктором?

— ‘Я не сделался доктором, — писал он в письме к Олеку и Мане. — Я служу в госпитале, но зато я стал знаменитым’…

Это длинная история, каким образом Владек прославился как госпитальный служащий.

Он дал публикацию, что хочет работать в госпитале. И делал свое дело, — послушный, тихий, всегда на своем месте. Никто не знал о нем, ну, словом, обыкновенный служащий, как и всякий другой.

Но однажды Владек поссорился с сестрой милосердия за то, что она дает плохую пищу тем больным, которых она не любит, ведь и сестры милосердия бывают разные. Потом он сделал выговор фельдшеру, что тот плохо исполняет свое дело, не измеряет температуры. И опять хотели Владеку отказать, опять о нем много говорили.

Было и еще хуже. Больному не делают перевязку, потому что его доктор уехал, а другому некогда. Ночью у больного сделался жар, фельдшер говорит, что это не его дело. Владек вымыл руки, сам переменил повязку, написал рапорт: пусть его наказывают за самоволие. Произошла история, целую неделю весь госпиталь волновался, — теперь Владека уже боятся.

И вот случилось то, что окончательно прославило Владека.

В больницу приехал с ревизией военный чиновник в орденах и хотел вместе с главным доктором войти во время операции в зал. Владек не впустил их, говоря, что это запрещено.

— Пропусти, — сказал главный доктор, — я приказываю.

— Нельзя мешать. Не впущу, потому что мой доктор запретил.

Они пошептались что-то между собой.

— Молодец, знаешь службу! — проговорил чиновник, и они ушли.

Но вот приехал из Кракова знаменитый хирург осмотреть госпиталь.

— Можно войти в операционную? — улыбаясь, спросил Владека главный доктор.

А гость из Кракова сказал:

— Так эта и есть ваш знаменитый служащий Владислав? — и подал руку Владеку.

‘Видите, дорогие мои, и я тоже стал знаменитым’, — писал Владек Олеку и Мане.

В конце письма Владек сообщает, что глаза у отца поправились, что мама с Абу приедут к ним на праздники, и просит Олека найти адвоката, который написал бы ему устав общества госпитальных служащих.

‘Помните наш устав ‘рыцарей чести’? Как это все странно осуществляется в жизни!’

* * *

Дети! Имейте гордые замыслы, мечтайте о великом и стремитесь к славе.

Что-нибудь из этого всегда исполнится.

————————————————————

Текст издания: журнал ‘Детский мир’, 1914, NoNo 8, 10, 12 ,13 ,16.