Скверные четверть часа, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ

СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА И КРИТИКО-БОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА.

ТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ

ИЗДАНЕ T-ва А. Ф. МАРКСЪ : ПЕТРОГРАДЪ

Скверные четверть часа.

Сборы на охоту — сколько поэтическихъ моментовъ въ этомъ по своему существу совершенно невинномъ заняти. Приготовленя къ самому событю начинаются за нсколько дней, причемъ получается цлый рядъ обязательныхъ сюрпризовъ: затворъ новой англйской двустволки проржавлъ, разные номера дроби какой-то дьяволъ ссыпалъ въ одинъ мшокъ, у любимаго сеттера Никса оказался насморкъ (замтьте, ни раньше ни позже, а именно когда ему нужно было исполнять прямыя его обязанности, чортъ бы его взялъ!), а главное, непромокаемые охотничьи сапоги запропастились чортъ ихъ знаетъ куда. Охотничья терминологя отличается нкоторой энергей, что, какъ извстно, состоитъ въ органической связи съ общимъ кровожаднымъ характеромъ этого спорта.

— Сапоги! Наташа, гд мои сапоги?— вопилъ Петръ Ивановичъ, энергичнымъ звонкомъ вызывая горничную.

— Гд имъ быть, въ самомъ-то дл?..— довольно равнодушно отозвалась Наташа.

— Гд имъ быть? Вотъ я и спрашиваю про это!— уже кричалъ Петръ Ивановичъ, размахивая руками.— Сапоги… сапоги… понимаете?

— Баринъ, да вдь не я же ихъ надла?— довольно грубо, хотя и логично отвтила Наташа.

Скажемъ въ скобкахъ, что горничныя старыхъ холостяковъ отличаются двумя качествами, нкоторой условной смазливостью и совершенно ясно выраженной грубостью, а Петръ Ивановичъ былъ старый холостякъ, слдовательно Наташа имла ‘свое полное право’ ему грубить. Но, съ другой стороны, какъ же хать на охоту безъ сапогъ? Да и Смянниковъ вотъ-вотъ прдетъ.

— Сказали бы съ вечера…— ворчала Наташа.

— Чортъ надлъ мои сапоги и ушелъ!— оралъ Петръ Ивановичъ, красня отъ справедливаго негодованя.

Это трагическое недоразумне разршилось самымъ простымъ образомъ, потому что кучеръ Игнатй нашелъ сапоги въ чулан, гд у кухарки стояли мшки съ мукой. Правда, они имли очень жалкй видъ — ссохлись, сморщились, были покрыты плсенью и мукой, но все-таки они были налицо, и кучеръ принялся приводить ихъ въ порядокъ съ такой энергей, что даже прорвалъ въ одномъ мст голенище. Ворчавшая Наташа мыла въ умывальномъ тазик ружейные стволы. Однимъ словомъ, порядокъ былъ возстановленъ, и Смянниковъ могъ прзжать хоть сейчасъ,— они вчера еще въ клуб уговорились хать вмст на новой пар, купленной Снянниковымъ спецально для охоты.

— А, чортъ…— раздавалось въ кабинет, гд баринъ долженъ былъ собственноручно пришивать пуговицу къ охотничьимъ рейтузамъ.

Наконецъ все было кончено, и пара Смянникова стояла у подъзда, изъ экипажа выглядывала толстая голова смянниковскаго лягаша ‘Виста’.

Пока наши герои были заняты сборами въ окончательной форм, скажемъ нсколько словъ объ ихъ наружности, такъ какъ у каждаго героя таковая должна быть. Петръ Ивановичъ былъ высокъ, коренастъ, брилъ бороду, говорилъ зычнымъ голосомъ и имлъ скверную привычку хохотать такъ громко, что незнакомые люди даже обижались. Ко стоило взглянуть на это добродушное, мясистое лицо съ срыми на-выкат глазами, на зубы съ оскаломъ, на ярко-красныя губы и курчавые волосы золотистаго цвта, чтобы убдиться наглядно, что на такихъ добродушныхъ людей не сердятся. Молодыя вдовушки, разведенныя жены и двицы съ колоритнымъ темпераментомъ любятъ помечтать о такихъ крупныхъ экземплярахъ, приведенныхъ въ скромное домашнее состояне вьючнаго животнаго. Но это такъ, кстати, потому что мы уже знаемъ, что Петръ Ивановичъ сохранилъ до сорока лтъ свою мужскую самостоятельность. Смянниковъ былъ полной противоположностью, что случается съ героями разсказовъ: худенькй, точно заржаввшй отъ сиднья въ своей канцеляри, съ испитымъ лицомъ землистаго цвта, вчно лчившйся отъ какой-нибудь болзни и тмъ не мене бывшй отцомъ девяти человкъ дтей, подаренныхъ ему тремя женами. Именно у такихъ субъектовъ семейная шишка получаетъ особенно сильное развите. Характеръ Смянниковъ имлъ скрытный, любилъ говоритъ колкости, особенно за карточнымъ столомъ, непрочь былъ разсказать въ холостой компани веселый анекдотъ, а дома молился съ сокрушенемъ сердца о своихъ грхахъ и изводилъ своимъ брюзжаньемъ уже третью жену. Однимъ словомъ, люди какъ люди.

— Э, чортъ!— выругался въ послднй разъ Петръ Ивановичъ, когда охотничья фляга оказалась безъ пробки.— Ну, скажите, пожалуйста, какому дьяволу понадобилась пробка?

— У меня есть водка…— какимъ-то затхлымъ голосомъ успокаивалъ Смлкниковъ, ядовито улыбаясь.— Берестова мы догонимъ дорогой. Онъ похалъ впередъ… Кстати, у него барометръ показываетъ отличную погоду.

— А куда мы демъ?

— Берестовъ знаетъ… Онъ взялъ съ собой Андрона. Ахъ, да, вспомнилъ: на Икрянку. Рчка такая есть, такъ тамъ тетеревиные выводки руками лови…

‘Вистъ’ и ‘Киксъ’ внимательно обнюхали другъ друга, выразили нкоторое недоразумене глухимъ ворчанемъ, даже оскалили зубы, но потомъ смиренно улеглись въ ногахъ у своихъ владыкъ. Пара новокупокъ быстро влекла охотниковъ по пыльнымъ городскимъ улицамъ, гд красовались присутственныя мста, гостиный дворъ, банкъ, купеческя хоромины — однимъ словомъ, все то, что полагается губернскому городу. Заканчивалась эта картина казармами и острогомъ, за которыми шло поле, заваленное городскими нечистотами, и только дальше по обимъ сторонамъ пылившаго тракта начинался чахлый лсокъ. Мы забыли сказать, что день былъ юльскй, жаркй, и часы на собор показывали ровно десять часовъ утра.

— Даже какъ-то не врится, что ты на свобод,— мечталъ Петръ Ивановичъ, набирая воздухъ полной грудью.— И все это къ чорту: и канцелярю, и клубъ, и винтъ, и собственную квартиру… Вдь вотъ есть же и голубое небо, и втерокъ, и лсъ, и этакая рчонка Икрянка, и гд-нибудь ужъ бродятъ тетеревиные выводки…

— И бутылка водки на придачу,— дополнилъ Смянниковъ.— Природа, орошенная водкой, еще лучше…

— Ты грубый реалистъ, а я понимаю поэзю. Да, чортъ возьми… Вотъ она, эта самая поэзя сейчасъ начнется, и только мы, охотники, понимаемъ ее… Послушай, а гд же мы догонимъ Берестова?

— На девятой верст повертка, тамъ онъ будетъ ждать. Сегодня онъ выводитъ своего пойнтера ‘Модъ’… Очень ужъ что-то хвастаетъ. Будемъ посмотрть на это собачье чудо…

II.

Берестовъ, дйствительно, ждалъ на девятой верст. Это былъ необыкновенно аккуратный молодой человкъ, человкъ ‘съ пригонкой’, какъ опредлялъ его Петръ Ивановичъ. Все у него было пригнано одно къ одному — черные усики жальцемъ, каре вжливые глаза, цвтъ лица матово-розовый, маленькя руки, новенькая охотничья куртка, лакированные ботфорты, легкая бельгйская двухстволка, какой-то вычурный ягдташъ съ висюльками и бахромой, однимъ словомъ, это былъ вполн цльный человкъ, начиная съ новенькой спичечницы съ секретомъ и кончая изумительно блыми зубами. Онъ и должность занималъ такую же чистенькую, съ пригонкой, именно состоялъ чиновникомъ особыхъ порученй при губернатор, врне — при губернаторш. На козлахъ его новенькаго экипажа дремалъ кривой Андронъ, промышлявшй около господъ, подверженныхъ охот. Субъектъ былъ подозрительный, но въ достаточной мр привсившйся къ господскимъ капризамъ. Знаменитый пойнтеръ ‘Модъ’, кофейная сука съ глазами цвта горчицы, выражала вс признаки молодого нетерпня. Она вытягивала шею, дрожала и нюхала воздухъ, закрывая глаза отъ умиленя,— для нея этотъ лсной воздухъ, вроятно, представлялъ собой цлую мелодю изъ самыхъ соблазнительныхъ запаховъ.

Подкатилъ экипажъ Смянникова. Охотники поздоровались. ‘Никсъ’ радостно завизжалъ, увидвъ стройную фигурку красавицы ‘Модъ’, и успокоился, только получивъ ударъ прикладомъ въ бокъ. Петръ Ивановичъ былъ немножко нетерпливъ.

— Зайцевъ будетъ гонять,— ядовито замтилъ Смянниковъ, оглядывая опытнымъ глазомъ прятавшуюся и выглядывавшую изъ-за хозяина съ женскимъ любопытствомъ ‘Модъ’.

— Ты у меня смотри, сахаръ!— пригрозилъ Петръ Ивановичъ улыбавшемуся Андрону.— Опять надуешь…

— Что вы, баринъ… Да я… Вотъ сейчасъ провалиться… Ужъ, кажется, для васъ вотъ какъ стараемся…

Охота тронулась дальше. Узкй проселокъ велъ лсомъ. Андронъ указывалъ кучеру, гд сворачивать направо или налво. Въ одномъ мст экипажъ Берестова застрялъ на гниломъ мостик. Пристяжная Смянникова крутила хвостомъ, оказалось, что она не выносила овода. Потомъ потеряли чекушку отъ задняго колеса. Петръ Ивановичъ вспомнилъ, что забылъ дома приготовленную провизю. Вдь была уложена въ коробокъ, такъ аппетитно перевязана бечевкой, а Наташа забыла ее вынести. Интересно бы знать, что длается вообще въ голов этой набитой дурищи, чортъ бы ее взялъ вмст съ крахмаленными юбками и напомаженными до безобразя волосами!..

До Икрянки Андронъ считалъ отъ повертки верстъ пятнадцать, но Петръ Ивановичъ началъ требовать съ него эту рчку съ пятой версты и общалъ переломать вс ребра — ршительно вс до послдняго, изъ котораго сотворена была праматерь Ева.

— Вдь я ея не пряталъ въ карманъ, Икрянку-то,— оправдывался Андронъ, отмахиваясь довольно грацозно вткой.— Обождите.

А какя мста шли — лсъ, перелски, покосы, безыменныя рчонки. Кто бы могъ подумать, что какихъ-нибудь два часа отъ этой благодати до самаго поганаго губернскаго города, какой только можно отыскать на карт Европейской и Азатской Росси. Вотъ только солнце жаритъ какъ-то особенно неистово — распекаетъ, какъ только-что назначенный начальникъ, да юльскй оводъ лзетъ въ глаза, въ носъ и уши. Для чего только сотворена эта маленькая дрянь… Извольте тутъ искать цлесообразность мрозданя. Петръ Ивановичъ то и дло хватался за свой красный затылокъ, покрывшйся волдырями. Вотъ Смянникова даже оводъ не бралъ, и онъ ехидно хихикалъ надъ упражненями въ ловкости Петра Ивановича. Берестовъ кокетливо повязалъ шею блымъ фуляромъ и при этомъ счелъ долгомъ прятно улыбнуться.

На Икринку прхали только къ часу, въ самый разгаръ горячаго лтняго дня. Мсто было отличное, но съ помятой травой. Очевидно, что кто-то усплъ предупредить нашихъ охотниковъ.

— А, чортъ, какая охота въ такой жаръ!— заявилъ Петръ Ивановичъ, растягиваясь на трав.— Я хочу отдохнуть, пока жаръ свалитъ…

Охотники сдлали привалъ на берегу самой рки Икрянки, въ тни развсистой березы. Кучера разостлали на трав ковры и развели курево, чтобы отогнать оводовъ. Лошади отчаянно отмахивались хвостами.

— А я попытаю счастья…— ршилъ Берестовъ, вскидывая на плечо двухстволку.— ‘Модъ’, allons!..

— Счастливо отправляться,— пожелалъ Петръ Ивановичъ, сладко жмурясь.

Кучеръ Смянникова развелъ въ сторон огонь, досталъ старинный погребецъ и занялся походнымъ самоваромъ. Петръ Ивановичъ лежалъ на спин и любовался, какъ бжали по голубому небу легкя перистыя облачка-барашки. Рядомъ съ нимъ на трав растянулся ‘Никсъ’ и дышалъ такъ, точно у него въ груди была устроена кузница.

Хорошо…

А главное, ничего, что напоминало бы губернскй городъ. Эту свободу Петръ Ивановичъ чувствовалъ какъ-то всмъ своимъ громаднымъ тломъ. И впереди еще цлый охотничй вечеръ, когда выводки выйдутъ изъ чащи на ягодники, а утро чего стоитъ… Нтъ, ршительно хорошо, и только одни охотники въ полной мр могутъ наслаждаться жизнью, т.-е. лучшей ея частью. Положительно хорошо, особенно, если вотъ лежать такъ въ тни. Сменниковъ копошился со своимъ погребцомъ и ворчалъ на кучера.

‘Этакая кикимора…’ — думалъ Петръ Ивановичъ, чувствуя, какъ его подхватываетъ сладкая истома и какъ все около него точно поплыло.

Петръ Ивановичъ заснулъ самымъ безсовстнымъ образомъ, какъ умютъ спать только таке богатыри. Но видлъ онъ совсмъ не богатырскй сонъ: свою канцелярю, служилыхъ губернскихъ людишекъ, входящя и исходящя бумаги, доклады, смшныя предположеня, какой-то дурацкй проектъ объ арестантскомъ продовольстви, оказавшйся потомъ не проектомъ, а ремизомъ безъ двухъ, и даже не ремизомъ, а крахмальной юбкой Наташи, которую кучеръ Игнатй чистилъ ваксой.

Проснулся Петръ Ивановичъ отъ ощущеня какого-то холода въ спин, а главнымъ образомъ потому, что ‘Никсъ’ громко чхнулъ.

— Э, чортъ, позвольте…

Петръ Ивановичъ слъ, и первое, что ему бросилось въ глаза,— это охотничьи сапоги, совершенно мокрые. Съ березы на него сыпались крупной слезой дождевыя капли. Даль была заслонена мутной сткой лтняго ливня. Что всего обидне показалось Петру Ивановичу, такъ это то, что онъ былъ совершенно одинъ. Взглянувъ на часы, показывавше восемь, Петръ Ивановичъ выругался.

— Ахъ, подлецы!..

Ему сейчасъ же представилась хихикавшая фигурка Смянникова. Да, это его дло: взялъ и ушелъ потихоньку со своимъ ‘Вистомъ’ и не веллъ будить. И это называются товарищи… Хороши! Затмъ Петръ Ивановичъ разсердился на Наташу, которая забыла вынести коробокъ съ провизей — его начиналъ разбирать голодъ. Позвольте — у Петра Ивановича созрлъ во мгновене ока планъ самой жестокой мести. Онъ поднялся, потянулся и отправился къ экипажу Смянникова. Добывъ провизю и фляжку съ водкой, онъ комфортабельно помстился подъ своей березой и принялся за охотничй завтракъ: рюмка водки — закуска яйцомъ вкрутую, вторая — ветчиной, третья — свжимъ огурцомъ. Дальше слдовалъ копченый языкъ, кусокъ ростбифа, какой-то пирогъ. ‘Никсъ’ только могъ удивляться аппетиту своего барина, облизываться и жмуриться отъ голода. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Никсъ’, глодавшй кость отъ ветчины, глухо заворчалъ, когда вдали показались охотники. Петръ Ивановичъ не шевельнулся и продолжалъ лежать подъ своей березой. Какой жалкй видъ они имли сейчасъ, эти несчастные гг. охотники. Какъ они ругали несчастнаго Андрона, плевшагося въ арьергард процесси. Съ губернаторшей и колоритными двицами сдлалось бы дурно, если бы он услышали, какимъ богатымъ лексикономъ скверныхъ словъ обладаетъ г. Берестовъ, милый г. Берестовъ, который, кажется, самой природой созданъ былъ со спецальной цлью дирижировать танцами на губернаторскихъ балахъ.

— Мало тебя повсить, мерзавца!— кричалъ онъ хриплымъ голосомъ.— Погоди, вотъ прдемъ въ городъ, я теб покажу кузькину мать!

Смянниковъ ограничивался тмъ, что травилъ горячившагося молодого человка разными замчанями.

— Каке тутъ могутъ быть выводки. Мсто совсмъ не такое. Знаете, на мн нитки нтъ сухой и сапоги промокли, а сапожникъ еще уврялъ, что въ нихъ хоть по морю ступай. А главное, вашъ барометръ, г. Берестовъ. Самое лучшее, если вы его разобьете или подарите горничной Наташ нашего почтеннаго друга.

— А вашъ ‘Вистъ’ хорошъ?— совершенно логично отвчалъ г. Берестовъ.— Стойку сорвалъ, когда подошла ‘Модъ’. И ей все время мшалъ своимъ ухаживаньемъ. Никакой дрессировки!

— А какъ ваша ‘Модъ’ заварила по зайцу! Хи-хи… Это называется собака высокой школы. Она у васъ будетъ скоро мышей ловить.

Однимъ словомъ, охотники вернулись на привалъ въ самомъ скверномъ расположени духа и были удивлены спокойствю Петра Ивановича. Все объяснилось, когда были усмотрны жалке остатки богатырскаго завтрака.

— Что же это такое?— бормоталъ Смянниковъ, обращаясь къ г. Берестову.— Это не по-товарищески, наконецъ.

— А это по-товарищески оставить меня одного? Разв я затмъ прхалъ, чтобы дрыхнуть здсь? Это вы нарочно меня не разбудили.

— Скажите, пожалуйста, а мы прхали затмъ, чтобы смотрть, какъ вы спите? Нтъ, что же это такое? А меня такой голодъ разбираетъ.

Произошла довольно непрятная сцена, которая не разыгралась въ настоящую ссору только благодаря присутствю посторонней публики въ лиц двухъ кучеровъ и Андрона. Сохраненю политическаго равновся много способствовало и то, что Петръ Ивановичъ былъ сытъ, какъ ярмарочный боа-констрикторъ. Но, за всмъ тмъ, накопившееся раздражене должно было найти какой-нибудь исходъ, и такимъ исходомъ явился несчастный Андронъ.

— Вотъ посмотрите на этого идола, Петръ Ивановичъ!— поджигалъ Смянниковъ, разсчитывая на вспыльчивость прятеля.— Вы только на морду его посмотрите. И вдь не совстно! Недаромъ въ царстви небесномъ ни одного кривого угодника нтъ.

— Надулъ опять, рракаля!?— загремлъ Петръ Ивановичъ.— Ну-ка, подойди сюда. Да ближе, ближе иди!

Андронъ отлично зналъ, что значитъ ‘приличное разстояне’, когда дло имешь съ господами, и поэтому, вмсто того, чтобы подойти, отступалъ.

— Моей причины тутъ нтъ…— бормоталъ онъ, снимая шапку.— Это все ихня собачки… неустойка вышла.

Этимъ маневромъ Андронъ спасъ свою личную неприкосновенность, потому что Смянниковъ и Берестовъ сейчасъ же сцпились изъ-за собакъ. Петръ Ивановичъ слушалъ и въ качеств третейскаго судьи добродушно улыбался. Конечно, дрянныя собаки,— Андронъ хоть и мерзавецъ, а въ этомъ случа совершенно правъ. Вотъ его ‘Никсъ’ не погнался бы за зайцемъ и не сорвалъ бы стойки изъ-за ‘Модъ’.

III.

Ливень унялся. Показалось опять голубое небо, по которому громадными хлопьями неслось разорванное дождевое облако. Кучера развели громадный костеръ, и охотники въ одномъ бль сушились около огня. Андронъ на длинной палк точно поджаривалъ остальныя принадлежности охотничьихъ костюмовъ. По дв рюмки выпитой водки вернули нкоторую бодрость.

— Нужно хать домой…— брюзжалъ Смянниковъ.— Какъ разъ схватишь ревматизмъ, а тамъ жена и дти будутъ безпокоиться.

— Перестань, пожалуйста…— уговаривалъ его Петръ Ивановичъ.— Никакого ревматизма не будетъ. Все это вздоръ… А завтра возьмемъ отличное утро. Вотъ и Андронъ то же скажетъ… Птица въ мокрой трав смирная. Наконецъ, просто совстно возвращаться съ пустыми руками.

Берестовъ былъ за Петра Ивановича. Смянникову оставалось только покориться большинству голосовъ. Да и вечеръ выдался такой, что тошно было, подумать о возвращени въ городъ. Вдобавокъ у Берестова въ особомъ изящномъ саквояж изъ лакированной кожи нашлась необходимая провизя,— она спаслась отъ истребленя только благодаря тому, что саквояжъ былъ запертъ. Сейчасъ Петръ Ивановичъ великодушно отказался отъ общей трапезы.

— Что-то не хочется сть…— скромно замтилъ онъ, ощупывая свей животъ.

Недоставало только водки,— Петръ Ивановичъ всю выпилъ. Выручилъ Андронъ, который возилъ про запасъ бутылку. Онъ зналъ барскую повадку, а въ лсу негд водки взять. Случалось ему гонять верхомъ на пристяжной верстъ за двадцать. Это ничтожное обстоятельство сразу подняло его курсы.

— А вдь онъ молодчина!— одобрительно басилъ Петръ Ивановичъ.— Подлецъ со всхъ сторонъ, а догадался водку захватить…

Охотники ли съ азартомъ, а Петръ Ивановичъ опять любовался свтлвшимъ небомъ, бродившимъ по трав легкимъ туманомъ, яркимъ закатомъ уже невидимаго солнца. Положительно хорошо, а городъ — провались онъ къ семи чертямъ…

— Да, бываютъ скверныя положеня…— тянулъ онъ, позвывая такъ, что хрустли челюсти.— Да, бываютъ… Разъ въ клуб. Да… Выхожу въ шинельную и жду лакея, которому отдала, номеръ шубы. Тутъ знакомыя дамы около… Кутаются, хихикаютъ, играютъ глазками… Вдругъ подходитъ ко мн этакй скромный сдовласый старецъ, подходитъ и протягиваетъ руку съ номеркомъ… Понимаете, онъ меня за лакея принялъ!.. Ха-ха… Ну, скажите, ради Бога, похожъ я на лакея? А вдь совсмъ я растерялся… Главное, дамочки тутъ вертятся, юбки свои подбираютъ, а благообразный старецъ ко мн съ номеркомъ… Зарзалъ, мерзавецъ!..

— Со мной тоже былъ случай… въ Москв… въ копк…— разсказывалъ Берестовъ, обгладывая крылышко цыпленка.— Сижу… входитъ старушка съ ридикюлемъ… Сла рядомъ… Кондукторъ… Она сейчасъ въ ридикюль — портмонэ нтъ, въ карманъ пальто — нтъ, въ платье — нтъ, а сама этакъ на меня оглядывается и на сосда съ другой стороны… Натурально, вся публика на насъ смотритъ… вотъ, дескать, каке ловке жулики… не успла старушка войти, а ужъ они ее обчистили. Я… знаете… чувствую, что начинаю краснть… краснть… А кондукторъ стоитъ и смотритъ. Вдь скандалъ… могли подвергнуть обыску. И что бы вы думали, вдь нашла-таки старушонка свое портмонэ… Такъ мн эти дв минуты показались вчностью. Вотъ какя дурацкя положеня бываютъ…

IV.

Съ кмъ не бываютъ скверныя положеня? Эта тема заняла всхъ, благо длать было нечего. Да пора и отдохнуть. Кучера приготовили походное общее ложе для всхъ троихъ. Смянниковъ особенно долго возился. Онъ натянулъ на себя какую-то фуфайку, шею обернулъ шарфомъ и сталъ ужасно похожъ на цыпленка. Спускалась быстрая лтняя ночь. Охотничй привалъ освщался только колебавшимися всполохами костра.

— Эхъ, свчъ не захватили съ собой, господа…

— И картишки недурно было бы взять!..

Молчане. Городске служилые люди не привыкли засыпать рано, и на всхъ опять напало раздражительное настроене. Въ темнот попыхивали красными точками папиросы. Смянниковъ кашлялъ, охалъ и что-то такое бормоталъ. Отъ скуки еще разъ поругали Аидрона, придумывая самыя ядовитыя словечки.

— Сморчокъ проклятый, повсить его мало!..

— Рракаля…

— Извергъ естества…

Потомъ поднятъ былъ вопросъ о барометр Берестова и кокетств ‘Модъ’, но и эта тема быстро исчерпалась, какъ всякое повторене.

— А ты все-таки, Петръ Иванычъ, сожралъ у меня все,— корилъ Смянниковъ, вздыхая.— Вдь вотъ платка изъ кармана не украдешь, а състь чужую провизю — это ничего. И главное, никакихъ угрызенй совсти… Даже ни малйшаго признака того, что называется совстью.

Петръ Ивановичъ добродушно смялся, такъ что Смянниковъ даже толкнулъ его своимъ костлявымъ кулачонкомъ въ бокъ.

— Что же мн, по-твоему, умиратъ съ голоду?— оправдывался толстякъ.— Или заняться людодствомъ?..

— Сълъ бы своего ‘Никса’…

— Господа, вы оба разсуждаете неправильно,— вмшался Берестовъ, выцживая слова, какъ драгоцнный напитокъ.— Нужно быть послдовательнымъ. Приготовлена ли была Петромъ Иванычемъ провизя? Да… По свидтельскимъ показанямъ, она уже была уложена въ дорожный коробокъ и перевязана бечевкой. Да? Идемте дальше… Чья обязанность была вынести коробокъ и поставить въ экипажъ?

— Да, да, понимаю,— догадался Смянниковъ, хихикая въ темнот.— Виновата во всемъ служанка Наташа… Петръ Иванычъ, другъ, признайся, бьетъ она тебя иногда? Ну, такъ, немного?.. Да ты не стсняйся, вдь здсь свои…

— Отстань, сра горючая.

— Даже и Наташа не виновата, господа,— продолжалъ Берестовъ.— Если бы Петръ Иванычъ былъ женатъ, то жена не позабыла бы самаго главнаго, чмъ поддержалось бы его бренное существоване, Кстати, Петръ Иванычъ, отчего вы не женились?

— Голубчикъ, разскажи!— умолялъ Смянниковъ.— Вдь, наврно, была этакая аппетитная бабеночка… Ну, разскажи, ангелъ!..

Петръ Ивановичъ слъ, вытянулъ ноги, вздохнулъ и только покрутилъ головой, отгоняя какое-то воспоминане.

— Будь отцомъ роднымъ, разскажи… У тебя при этомъ несомннный даръ слова. Помнишь, какую спичку сказалъ на юбиле предсдателя казенной палаты?.. Петръ Иванычъ, голубчикъ…

— Что же, я съ удовольствемъ,— неожиданно согласился Петръ Ивановичъ, продолжая отгонять всплывшее воспоминане.— Я уже сказалъ, что бываютъ удивительно скверныя положеня… Иногда каке-нибудь подлые четверть часа, и нея жизнь убита, какъ павшая налво карта. Да… Именно у меня и были таке скверные четверть часа. Однако случилось это давненько, лтъ восемнадцать назадъ, когда мн, слдовательно, было двадцать два года — возрастъ довольно опасный въ смысл увлеченй. Была и она… Изъ дворянской семьи, такое поэтическое, нжное и вмст гордое создане… Да… Какъ сейчасъ ее вижу.

— Черкешенка?— спрашивалъ соннымъ голосомъ Берестовъ.

— Нтъ, русская… Стариннаго дворянскаго рода. Глаза у нея были… этакъ прищуритъ ихъ немножко и такъ взглянетъ… Ну, да что тутъ говорить! Однимъ словомъ, милостивые государи, я былъ влюбленъ,— остальное понятно. Только объясниться мн все какъ-то не случалось. Семья большая, кто-нибудь да мшаетъ… Въ театръ пойдешь, тоже увяжутся братцы да сестрицы. У любви своя географя и хронологя… Хорошо-съ. Дло происходило въ Петербург, я только-что кончилъ университетъ… Стояла весна — однимъ словомъ, все было, какъ слдуетъ. Отлично… Только въ Москв заболла у нея какая-то тетка, и родители ршили, что ей нужно хать навстить эту самую тетку.

— И ты влюбился потомъ въ эту тетку?— сдлалъ попытку догадаться Смянниковъ.

— Совсмъ нтъ… Не люблю, когда меня перебиваютъ. Ну, и мн, конечно, тоже нужно было хать въ Москву. Отличный случай объясниться въ вагон. Хорошо-съ… Но я скрылъ это обстоятельство и прхалъ на вокзалъ нарочно попозже, чтобы не встртить родныхъ. Прзжаю, а уже второй звонокъ и касса закрыта. Я на платформу, а тамъ кондукторъ не пускаетъ въ вагонъ. ‘Есть билетъ?’ Я нашелся: досталъ рубль и сунулъ ему въ руку. Пропустилъ. Хорошо-съ… Какъ разъ попалъ въ тотъ самый вагонъ, гд она сидла. Конечно, она удивилась, какъ это и подобаетъ ничего не подозрвающей двиц. ‘Куда? какъ? зачмъ?’ Я что-то такое совралъ: телеграмму получилъ,— ну, однимъ словомъ, понесъ околесную. Затмъ вручаю кондуктору деньги, чтобы гд-нибудь на станци купилъ мн билетъ. Хорошо-съ… Въ нашемъ отдлени почти совсмъ пусто — значитъ, судьба благопрятствуетъ. Поздъ летитъ, мелькаютъ станци, я начинаю приступать къ длу… Моя барышня смущается, длаетъ видъ, что уже окончательно ничего не понимаетъ, и что во всякомъ случа у нея есть папенька и маменька. Въ самый интересный моментъ, когда я уже готовъ былъ изъяснить свои намреня въ окончательной форм… бацъ!.. вбгаетъ кондукторъ, прямо ко мн: ‘Баринъ добрый, не погубите… шестеро дтей!.. Контроль сейчасъ, а я васъ безъ билета пустилъ — откажутъ мн отъ службы’. Понимаете? ‘Что же я для тебя сдлаю, любезный?.. Деньги я теб далъ, а ты нарочно выгадывалъ нсколько станцй, чтобы воспользоваться разницей. Не броситься же мн съ позда…’ — ‘Баринъ добрый, шестеро…’ А тамъ ужъ дверь отворилась, и показался контроль. Кондукторъ сдлалъ этакую умоляющую морду и манитъ меня пальцемъ… Нечего длать, иду за нимъ. Выводитъ онъ меня въ коридорчикъ, отворяетъ въ стнк какой-то тканъ — пожалуйте! ‘Да ты съ ума сошелъ?’ — ‘Баринъ добрый, шестеро…’ А контроль все ближе, я даже слышу, какъ машинка чикаетъ. Некогда даже думать… Нечего длать, залзъ въ шкапъ, скорчился тамъ, какъ гршная душа, а онъ меня снаружи приперъ. Сижу въ темнот и, конечно, ругаю кондуктора. А контроль все ближе… Вдругъ у меня мысль: а что, если контролеру придетъ мысль открыть мой шкапъ? ‘А, вы здсь…’ Скандалъ!.. И какъ я не нашелся сказать, что просто потерялъ билетъ. Разв я не имлъ права потерять свой собственный билетъ и заплатить за это удовольстве двойной штрафъ?

— Гм… да…— промычалъ Смянниковъ соннымъ голосомъ.

— Хорошо-съ. Сижу я въ шкапу дуракъ-дуракомъ. Предстаньте это при моей-то фигур, а тамъ любимая двушка Богъ знаетъ что обо мн могла подумать. Хорошо-съ… т.-е. нехорошо, а чортъ знаетъ, какая глупость. Вотъ и дверь отворяется, контроль идетъ по моему коридорчику, а я даже глаза закрылъ со страху. Что переживаешь въ такя дурацкя минуты — не передать… Мн показалось, что контроль шелъ цлыхъ полчаса. Наконецъ все затихло, и я вздохнулъ свободне. Ну, конечно, прибжалъ кондукторъ и выпустилъ меня. Я на него: такой-сякой… ‘Помилуйте, говоритъ, у меня здсь самые настояще полковники сиживали, да еще потомъ спасибо говорили’. Однимъ словомъ, мерзавецъ…

— Каналья…— слышится сонный голосъ.

Пауза. Петръ Ивановичъ длаетъ неопредленный жестъ, точно отмахиваетъ муху, и долго смотритъ на потухающй огонь, вокругъ котораго разлеглась прислуга. Ночь темная, мягкая, душистая. Посл дождя земля ‘дала паръ’, такъ что дышать трудно. Пахнетъ шалфеемъ и еще какой-то душистой травой. Слышно, какъ лошади щиплютъ траву и жуютъ ее съ аппетитнымъ хрустомъ. Кажется, уже часовъ десять есть.

— Ну и что же?

— Ахъ, да…— отозвался Петръ Ивановичъ, точно просыпаясь отъ своего раздумья.— Да ничего дальше… Мн-то нужно было бы промолчать или сказать, что простоялъ все время на платформ, а я всю правду-матку и разсказалъ да еще, кажется, что-то прибавилъ для комизма. Ну, она, натурально, смется, и я тоже смюсь… Молодъ былъ, глупъ. Есть положеня, когда мужчина не долженъ казаться смшнымъ, а я-то дурака валяю… да. И что бы вы думали? Начинаю я заводить рчь на старое, какъ сначала дло шло, а у самого ужъ и словъ такихъ нтъ, да и она смотритъ на меня во вс глаза и прежняго въ ней ни-ни. Я и такъ и этакъ — не вытанцовывается… Она слушала-слушала меня да какъ вдругъ расхохочется прямо мн въ лицо. ‘Какой вы смшной, Петръ Иванычъ!’… Тутъ ужъ я понялъ, что романъ кончился. Только и всего… Лтъ черезъ пять встртилъ ее уже замужней женщиной. Обрадовалась. Поболтали, я и спрашиваю: ‘Скажите откровенно, что бы вы тогда мн сказали, если бы не эти скверные четверть часа?’ Серьезно такъ посмотрла на меня, вздохнула и говоритъ: ‘Не были бы вы старымъ холостякомъ, Петръ Иванычъ…’ Вотъ каке случаи бываютъ. Да…

Аудиторя Петра Ивановича спала мертвымъ сномъ, такъ что конецъ онъ разсказывалъ вслухъ самому себ. Онъ горько улыбнулся, махнулъ рукой, крякнулъ и тоже завалился спать.

1893.

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ

Скверные четверть часа.

Читайте также: