Анатолий Луначарский
Анатолий Луначарский
Примечания
Примечания
—————————————————————
Скриб и скрибизм, Луначарский Анатолий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Скриб был королем французского театра в течение почти тридцати лет. Любопытно, что этот человек, имевший больше шумных успехов, чем какой бы то ни было театральный автор 19-го столетия, начал с громких провалов. Очень курьезен следующий анекдот, передаваемый частным сотрудником Скриба уже в период его славы, академиком Легуве. После второго или третьего плачевнейшего провала Скриб в отчаянии сказал своему другу Делавиню: ‘Какое ремесло! Решительно отказываюсь! Еще четыре или пять планов, и точка!’ Делавинь утешал его… ‘Тебе еще повезет, — предсказывал он, — ты будешь знаменит, как Барре и Раде’. — ‘Зачем такие чрезмерные преувеличения!’ — воскликнул Скриб 1. Барре и Раде вскоре совершенно померкли в его лучах, их имен теперь никто не помнит, Скриб же оставил, конечно, абсолютно незабываемый след в истории французского театра, и иные его пьесы, как комические так и драматические, идут до сих пор во Франции и за границей с почти неослабевающим успехом.
Сущность скрибизма с формальной стороны заключается в дальнейшем развитии того принципа марионеточности, который впервые был понят, как своеобразная основа комизма, Пикаром 2.
Бергсон в своем интересном труде ‘Смех’ указывает, между прочим, на то, что неожиданности, qui pro quo и все вообще трюки водевильных положений — комичны именно потому, что люди теряют при этом свой характер живых, волящих существ,3 смешно тут проявление своеобразной автоматичности, какого-то глупого механизма, какого-то ничтожного рока, толкающего людей помимо их желания то туда, то сюда. По Бергсону, публика, хохочущая над слишком симметричными, слишком невероятными, слишком нечеловечески глупыми положениями водевильных персонажей, в сущности осмеивает, даже бичует смехом остатки автоматизма и господства случайности в нашей социальной жизни.
Скриб, конечно, никогда не углублялся в подобные размышления. Он знал одно: человек, неожиданно поставленный в глупое положение или, вследствие непонимания обстоятельств, делающий совершенно противоположное тому, что должен бы делать, смешон, и эти положения он неистощимо, виртуозно варьировал, нагромождая их друг на друга, сталкивая и перепутывая свои фантоши [марионетки (от франц. les fantoches). — Ред.] все вновь и вновь, переходя от смешных эффектов к еще более смешным, не давая опомниться зрителю, смеша его до уморы.
Но что Скриб отлично понимал — это невозможность построить полную недоразумений и нелепых положений комедию, не обосновавши эти невероятности и нелепости таким образом, чтобы они, по крайней мере в театре, во время самого спектакля, казались вероятными. В этом и заключается остроумие комедии положений: сделать возможным невозможное. Зритель не только смеется над глупыми положениями героев, но он чувствует под ними своеобразную логику, и если бы он ее но чувствовал, то сознание невероятности происходящего, авторского произвола перевесило бы чувство смешного и заставило бы зрителя возмутиться против того, кто хочет так дешево одурачить его.
Раз Скриб ставит себе целью построить комедию, полную неожиданностей, весьма сложных недоразумений и сюрпризов, и в то же время все эти причудливые вензеля невероятных происшествий, все эти хитросплетенные узлы сделать более или менее вероятными, ему, очевидно, приходится проделать трудную, скучную и громоздкую работу оправдания комических положений, ему надо подготовить свои пружины, отметить в характере лиц и событий, предшествовавших действию, все то, что потом послужит достаточным основанием для сверкающего фейерверка комических положений. Вот тут-то и сказывается то мастерство Скриба, благодаря которому и нынешним драматургам — поскольку комизм и драматизм положений отнюдь не может быть игнорируем — можно с великой пользой изучать его своеобразные шедевры.
Скриб отдает первый акт, редко часть второго — экспозиции пьесы: тут он строит свой маленький механизм, тут он протягивает свои нити, производит втихомолку всю работу по подготовке почвы для действия, и вся забота его заключается в том, чтобы, с одной стороны, не забыть ничего необходимого для придания вероятности невероятному, а с другой стороны, заслонить экспозицию эпизодическими фигурами, ловкими характеристиками и т. п., чтобы она не показалась голой, скучной. А дальше уж он дает волю всем своим ‘пошадным’ [комическим, водевильным (от франц. la pochade — набросок, эскиз, а также скетч). — Ред.] трюкам.
Начал Скриб как обыкновенный водевилист, но уже очень рано для усиления эффекта он начинает прибегать и к обрисовке характеров и социальных положений, создавая таким образом комедию-водевиль. В этом жанре он творит длинный ряд необыкновенно веселых в своей непритязательности безделушек вроде: ‘Искателя мест’4, ‘Трех эпох’5, ‘Девицы на выданье’6, ‘Дипломата’, до сих пор не сошедшего с репертуара Одеона 7, и других пьес.
Но, преуспевая с каждым разом в деле веселой комедии, Скриб начинает тяготиться куплетами, их игривая подпрыгивающая музыка только портит тот почти совсем реалистический, грациозно карикатурный эффект, к которому стремится теперь драматург. Оставляя за своими пьесами характер пьес qui pro quo, он сильно приближает их к комедии нравов, таковы ‘Валерия’8, ‘Честолюбец’9, ‘Пуф’10 и настоящий фокус замысловатых и изящнейших qui pro quo — ‘Сражение дам’ (вернее, ‘Игра в дамки’ — тут по-французски игра слов 11). Эту пьесу, до сих пор являющуюся одним из украшений репертуара Дома Мольера и дающую умелым актерам старой школы возможность блеснуть элегантной выдержанностью игры и сдержанным комизмом, потому что в ней смешны не роли, а механизм пьесы, — Лентиляк характеризует следующим образом: ‘Это какая-то причудливая игра в жмурки, самая живая и захватывающая, какую видывали когда-либо на сцене, не исключая даже ‘Свадьбу Фигаро’. Ею заинтересовываешься — да простится мне это сравнение, — как фокусами жонглера, играющего кинжалами. Опасение несчастного случая вас не покидает, ибо жонглер, как раз в ту минуту, когда его несравненное искусство внушает вам уверенность, — делает вид, будто совершает промах, а потом снова подхватывает нож в последнее мгновение’12.
Но Скриб восходит еще выше по лестнице комедийного жанра. Оставаясь верным основным принципам своей архитектоники, он создает настоящую комедию нравов в ‘Денежном браке’13, ‘Товарищах’14 и ‘Цепи’15.
‘Товарищи’, особенно первые два действия, написаны с изумительной меткостью сатиры. Оставаясь веселой и непринужденной — она разит больно. Ее предмет — котерии [группы, кружки, преследующие какие-либо тайные цели (лат. coteria). — Ред.] петухов и кукушек, которые, не боясь греха, хвалят друг друга, разрушают во всех областях репутацию ‘чужих’ и, опираясь каждый на всех, — прут дружной фалангой на завоевание общества. На мой взгляд — это лучшая вещь Скриба, далеко не потерявшая своего значения для нашего времени. Между прочим, в этой пьесе находится знаменитый в свое время разговор:
— Он глуп, но он мой дядя, и мне нужно непременно, чтобы мы посадили его куда-нибудь.
— Что он умеет делать?
— Ничего.
— Посадите его в министерство народного просвещения 16 . Дюма-сын, который аффектировал презрение к Скрибу, чьим учеником во всем, что касалось театрального ремесла, являлся, — так отозвался о ‘серьезных’ комедиях старого водевилиста: ‘Тут он приоткрыл двери храма, подсмотрел тайну доброй богини, коснулся подножия великой комедии, он доказал в день постановки ‘Товарищей’, что мог бы принадлежать к семье наблюдателей, что, сосредоточив свой талант, менее гоняясь за богатством, более уважая искусство — он мог бы стать великим человеком’17 .
Скриб, конечно, терпеть не мог Дюма-сына. Впрочем, большинство пьес последнего, при всей нравоучительности их замыслов, устарели в наше время, так же как театр Скриба: у того и другого оказалось лишь по нескольку счастливых пьес, которым, по-видимому, суждена большая долговечность.
Лентиляк прав, когда говорит: ‘Дюма-сын и Ожье лучше, чем Скриб, скрывают по его манере построенный скелет пьесы, но он и у них играет первостепенную роль’18.
Мало этого. Со слов самого Ибсена, бесспорно не только великого поэта и искателя новой морали, но и великого, — лучшего, быть может, в конце прошлого века — мастера театра, — мы знаем, что он внимательно учился драматической технике у Скриба, в бытность свою режиссером театра Христиании 19.
Ибсен всегда постепенно и крайне искусно вскрывает таинственное прошлое своих персонажей, которое, соединяясь с каким-либо, часто по виду незначительным фактом, грозно встает из гроба и мстительно ведет героя к последней катастрофе. При многих отличиях — в умелой экспозиции Ибсена чувствуется, что традиция Скриба не пропала даром.
В романе, повести, рассказе автор может быть очень свободен. Большею частью даже рыхлость формы, часто встречающаяся у великих мастеров, начиная хотя бы с Гомера, не вредит эпическому произведению, если содержание его богато и если сильно и ярко дан каждый отдельный момент. Не то комедия и драма: здесь архитектура — половина дела, это ведь действительно пьеса — ‘une piece’ — нечто цельное, в себе законченное, маленький космос, в котором при размерах, диктуемых условиями театральной постановки, — все должно быть договорено до полной прозрачности, и каждый последующий момент восходит выше к цели, твердой ногой опираясь на момент предыдущий.
Сколько расплодилось за последнее время более или менее бессмысленных или глубокомысленных диалогов или повестей в картинах, выдающих себя и иногда принимаемых нами за пьесы. Часто хочется сказать хорошему художнику слова, бесконечно превосходящему стрекозу Скриба величием мысли, роскошью чувства и гибкостью языка: ‘Послушайте доброго совета, поучитесь технике у Скриба’. Но вы рискуете получить весьма презрительный отпор. А между тем не только в России, а повсюду — техника комедии и драмы падает, оставаясь уделом тех, у кого, кроме бездушной ее тени, за душою вообще ничего нет. Содержание душит форму. Мир ждет комедиографа, который все безмерно возросшее содержание общественной и личной жизни сумеет вложить в стройную театрально-логичную форму и создаст таким образом новое классическое искусство, ибо оно всюду, где форма нагоняет и подчиняет своему господству непокорное содержание.
И кто знает, может быть, этот растущий где-нибудь рядом с нами новый классик комедии, заинтересовавшись содержательной книгой Лентиляка, отряхнет пыль десятилетий с произведений полузабытого и захаянного за свое легкомыслие ‘короля водевиля’ и с любопытством проследит его приемы, не для того, чтобы парадоксально крикнуть: ‘Назад, к Скрибу!’ — а чтобы уверенно двинуться вперед по пути усовершенствования комедии, как будто крутой горой поднявшемуся перед нашим поколением.
1 Eugene Scribe par Е. Legouve. Paris, 1874, р. 8.
2 См. примеч. 9 к статье ‘Из истории комедии во Франции’.
3 См. Г. Бергсон, Смех в жизни и на сцене, СПб. 1900, стр. 37, 83.
4 ‘Le Solliciteur, ou l’art d’obtenir des places’ (‘Искатель, или Искусство добиваться мест’, 1817), пьеса написана в соавторстве с Жаном-Анри Дюпеном.
5 ‘О amitie, ou les Trois epoques’ (‘О дружба, или Три эпохи’), комедия-водевиль в 3 действиях, пьеса написана в соавторстве с Антуаном-Франсуа Варнером (1848).
6 ‘La Demoiselle Д marier, ou la premiere entrevue’. (‘Девица на выданье, или Первое свидание’), комедия-водевиль в одном действии, пьеса написана в соавторстве с Анн-Оноре-Жозефом Мельвилем (1826).
7 ‘Le Diplomate’, комедия-водевиль в 2 действиях (1827), пьеса написана в соавторстве с Казимиром Делавинем.
TheДtre de l’Odeon был основан под этим именем в 1797 году. Первое время в помещении театра играли разные труппы, регулярное существование его началось с 1841 года. Название театра несколько раз менялось, одно из них — Second TheДtre Francais (Второй французский театр). Театр получает субсидию от государства.
8 ‘Valerie’, комедия в 3 действиях, написана в соавторстве с Мельвилем (1822).
9 ‘L’Ambitieux’, комедия в 5 действиях (1834).
10 ‘Le Puff, ou Mensonge et verite (‘Пуф, или Ложь и истина’), комедия в 5 действиях (1848).
11 ‘Bataille de dames, ou un Duel en amour’ (Сражение дам, или Дуэль в любви), комедия в 3 действиях (1851), пьеса написана в соавторстве с Эрнестом Легуве. (По-русски переводилась также ‘Дамская война’.)
12 Ср. Е. Lintilhac, Histoire generale du theДtre en France, V, Paris, p. 394.
13 ‘Le Mariage d’argent’, комедия в 5 действиях (1827).
14 ‘La Camaraderie, ou La courte Echelle’, комедия в 5 действиях, 1837 (в русских изданиях: ‘Товарищество, или Лестница славы’, ‘Товарищи, или Дружная помощь’ и др.).
15 ‘Une Chaine’, комедия в 5 действиях (1841).
16 См. Е. Lintilhac, указ. соч., стр. 455.
17 Ср. там же, стр. 424.
18 Ср. там же, стр. 511.
19 Положительную оценку драматургии Скриба Ибсен дает в статье 1861 года (см. Г. Ибсен, Собр. соч. в четырех томах, т. 4, изд. ‘Искусство’, М. 1958, стр. 633 — 634).
Ибсен был художественным руководителем Национального театра в Кристиании (Осло) с 1857 по 1864 год.
Впервые напечатано в журнале ‘Театр и искусство‘, 1911, No 33, 14 августа.
Печатается по тексту первой публикации.
Исходник здесь: http://lunacharsky.newgod.su/lib/ss-tom-6/skrib-i-skribizm