СКАЗКА О ВОР И БУРОЙ КОРОВ.
КАЗАКЪ ЛУГАНСКІЙ.
Сказка о воре и бурой корове, Даль Владимир Иванович, Год: 1834
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Гни сказку готовую, что дугу черемховую! Пей-ка копйка, пятакъ постой-ка, будетъ и на твою долю попойка! Гужи сыромятные, тяжи моржовые, шлея наборная, кобыла задорная — пойдетъ рысить черезъ пни, черезъ кочки, только держись супонь да мочки! Эхъ вы, любки, голубки, хвосты песты, головы ступки, что ноги ходки, хвосты долги, уши коротки, аль вы забыли, какъ прежде любили? Эхъ, съ горки на горку, дастъ баринъ на водку — дастъ-ли, не дастъ-ли, а дома будемъ, дома будемъ, гостей не забудемъ! Эхъ, маленькіе, разудаленькіе, ударю! Гни сказку готовую, что дугу черемховую!
Погоди, Демьянъ, либо ты съ похмлья, либо я пьянъ, а эдакъ гнать, добру не бывать: держи ты тройку на возжахъ, правь толкомъ, да сказку сказывай тихомолкомъ, а то съ тобой чтобъ бды не нажить, чтобы сказкой твоей кого не зацпить, ты сказкой о вор и бурой коров кому-нибудь напорешь и глазъ, не только брови! А ты кричи: поди, поди, берегися! детъ сказка тройкой, сторонися! Сказка моя въ добраго парня не мтитъ, а ледащаго не жаль, хоть и зацпитъ!
Жилъ-былъ подъ Нижнимъ подъ городомъ мужикъ, а съ нимъ и баба, а съ нею и дти — семеро никакъ — шестеро постарше, а одинъ помоложе всхъ. Покол мужикъ тотъ былъ въ пор, такъ за всякую работу брался, я, говаривалъ онъ, слава Богу, человкъ крещеный, такъ у меня руки отъ работы не отвалятся, а какъ состарлся, такъ уже и не подъ силу стало, коли лапотки сплететъ, лучины подъ свтецъ надеретъ, такъ и на томъ спасибо. Было время, что онъ дтей кормилъ, а нын, дти его и кормятъ и поятъ, круговая порука! Старикъ дтей своихъ шестерыхъ наставилъ и научилъ добру, и вышли они парни работящіе — а на седьмомъ, на Ваньк, оборвалось, не впрокъ пошло отцовское ученье, отбился, отшатнулся, и пошелъ своимъ проселкомъ, не доймешь его ни калиной, ни хворостиной! У него, чуть гд плохо лежитъ, то и брюхо болитъ, что ни взглянетъ, то и стянетъ! А самъ увалень, лежебокъ такой, что опричь разв за поживой, не шелохнется ни рукой, ни ногой. Какъ бывало въ воскресный денекъ, утромъ раннимъ ранешенько, покол народъ у заутрени, съ легкой руки, протянетъ пятерню, да сволочитъ у сосда кушакъ, либо ножъ, либо, буде рука не дрогнетъ, колесо съ телги, такъ и пошолъ на всю недлю, откол что берется! Ванька съ малыхъ лтъ пріучалъ себя къ этому ремеслу — безъ выучки нтъ и мастера, а безъ умнья и пальца не согнешь. Онъ хлба еще не умлъ спросить у матери, а самъ уже тихомолкомъ руками за ломоть хватался. Бывало мать поставитъ удой молока на семерыхъ, да ребятишекъ обсажаетъ на полу вокругъ, а онъ одинъ, въ дв руки, да въ дв ложки уписываетъ — не одной ложки мимо рыла не пронесетъ, бывало отецъ привезетъ изъ Нижняго на всхъ ребятишекъ по маковнику, а онъ сестрамъ и братьямъ пескомъ глаза запорошитъ, да и постъ все одинъ. Бывало положить самъ свои рукавицы на полати, заползетъ съ печи, да и приноравливается, какъ-бы поладне ихъ стащить, чтобы и самому не увидать, бывало самъ у себя портишки унесетъ да и схоронитъ, и ходитъ какъ мать на свтъ родила. А когда только сталъ онъ своимъ языкомъ лепетать, слова выговаривать, такъ первое слово сказалъ для почину, поговорку: лупи яичко, не сказывай, а облупишь, не показывай, первую псню заплъ про Русскаго про Картуша, Ваньку Каина, первую сказку сказалъ про Стеньку Разина. Эй, быть бычку на веревочк! говаривали ему добрые люди, нашъ Ванька не слушаетъ и ухомъ не ведетъ. Сталъ ему старшій братъ говорить: — Ванька, коли ты у меня еще что украдешь, такъ ткну я тебя въ рыло ногой, будешь ты семь недль безъ одной, летть торчмя головой! Ванька себ на ум. Поется старая псня: не бывать плшивому кудрявымъ, не отростить дерева суховерхаго, не откормить коня сухопараго, не отвадить вора отъ куска краденаго — и Ванька все проказитъ по-прежнему. Тогда уже сказалъ ему отецъ: — Послушай, Ванька, ты теперь не малъ и не глупъ, скажу я теб притчу: у моего у сударя у батюшки, а у твоего у ддушки, была собачища старая, насилу она по подстолью таскалася — и костью краденою та собака подавилася, взялъ ддъ твой ее за хвостъ, да и подъ гору махнулъ — и была она такова! Будетъ то же и теб отъ меня! Ступай ты лучше, до грха, съ моего съ честнаго двора, вотъ теб образъ, а вотъ теб двери, дай Богъ свидться намъ на томъ свт, а на этомъ не хочу я тебя и знать, не хочу я хлба-соли съ тобой водить, не хочу съ тобою въ баню ходить: гд со мной столкнешься, ты мн не кланяйся, шапки передо мной не ломай, я тебя не знаю, и ты меня не знай, я тебя не замаю, ты меня не замай!
Гни сказку готовую, что дугу черемховую! Эхъ, по всмъ, по тремъ, коренной не тронь, а кром коренной и нтъ ни одной! Кто везетъ, того и погоняютъ, у меня коренная за всхъ отвчаетъ, мой рысакъ подъ дугою рыситъ — не частитъ, пристяжныя выносятъ, жару просятъ… Ой, жару, жару, нагоню я на свою пару — ударю, ударю!… Гни сказку готовую, что дугу черемховую!
Эй, Демьянъ, не нажить бы бды, ты знай гонишь, что въ масляну по блины — нын Русской зды баричъ не любитъ, а всякъ дома въ тихомолку трубитъ, по своей зд ты ищи простора, чтобы не зацпить, невзначай, кром Ваньки и другова вора!
Ванька ухватилъ шапку, рукавицы, зацпилъ мимоходомъ за лишній утиральникъ узорчатый, что вислъ на стн, подл осколыша зеркала, сманилъ со двора отцовскую собаку, да и пошелъ. Въ эту пору шла на ихъ село конница на пгихъ коняхъ — трубачи, обступивши лотокъ, торговали у бабы сайки, одинъ, видно не сошелся въ цн, такъ заговоривши тётку, нагнулся съ коня, протянулъ пять рублевъ костяныхъ, да и стянулъ валенецъ. У всякаго свой обычай: казакъ на всемъ скаку съ земли хватаетъ, а драгунъ съ лотка. Прямой музыкантъ, подумалъ Ванька про себя, поглядвъ на трубача, что только завидитъ глазами, то и беретъ пальцами да руками! Чуть ли этотъ не придется мн родня — и я на костяной раздвижной трубк мастеръ играть!
— Что ты, продувной парнишка, ротъ разинулъ, глядишь, нечто не видалъ еще, какъ пять свахъ натощакъ засылаютъ по невсту голодному жениху? Ты, видно, не женатъ еще? — Холостъ, отвчалъ Ванька. — Такъ ты по нашему, продолжалъ трубачъ, чтобы заговорить опаснаго свидтеля и выиграть время, люди женятся, а у насъ съ тобой глаза во лбу свтятся! Что же ты не ищешь себ невсты? Двокъ у васъ много, да и все славныя, и самъ ты молодецъ! — Хотлъ было бачка оженить, чтобъ жена берегла да приглядывала, да я не хочу, сказалъ Ванька. — А для чего же ты не хочешь? Вдь и бачка твой былъ женатъ, чай, аль нтъ? спросилъ трубачъ. — Да вдь бачка-то женился на мачк, отвчалъ Ванька, а за меня отдаютъ чужую! — Трубачъ разсмялся на дурака, на Ваньку, да и хотлъ было хать, но тотъ не промахъ. Погоди, говорить, ржь, да шь, ломай, да и намъ давай! Отдай-ка мн полваленца, а не то, скажу. — Не сказывай, отвчалъ трубачъ, я за это научу тебя своему ремеслу, пойдемъ вмст. Первая вещь, берегись пуще всего, чтобъ не проходило краснаго утра безъ почину, а то весь день пропадетъ даромъ. За болыпимъ не гоняйся, Ванька, хозяйскую печь подъ полою не унесешь, а ты достань изъ нее лепешку, такъ и того съ тебя будетъ — нын рыба дорога, хлбай уху, а малая рыбка и подавно лучше болыпаго таракана. Вотъ, вдь и мы тоже вс съ крохи на кроху мелкотою перебиваемся, да благодаря Бога сыты, если жъ станешь за крупнымъ добромъ гоняться, такъ кнутофея амальгамовича не минуешь. Посл таковыхъ добрыхъ наставленій и поученій, развязался трубачъ съ Ванькою, и присталъ снова къ товарищамъ. — Насилу сбылъ шелудиваго, подумалъ онъ про себя, подлюсь я съ нимъ сайкою, держи карманъ! Много васъ вислоухихъ ходитъ! Молодъ больно, Господь мн послалъ, такъ я и съмъ, а ты губы свои оближешь, коли не прогнваешься! Самъ хвать за пазуху — анъ валенца и нтъ! Ай да Ванька! Вотъ ухорзъ! У вора кореннаго изъ-за пазухи сайку унесъ, съ нимъ же рядомъ идучи, ее не жевавши сълъ, да и подошелъ запить къ кваснику, что вышелъ конницу на пгихъ коняхъ встрчать. — Ну, счастье твое, дуй-те горой, сказалъ трубачъ, что я тебя не поймалъ, я бы сдлалъ изъ тебя мутовку, не то заставилъ бы носомъ хрнъ копать! — Что за счастье, проворчалъ Ванька, счастьемъ на скрипк не заиграешь, а всякое дло мастера боится.
— На копйку, что ли? спросилъ квасникъ, выхвативь стаканъ изъ-за пазухи. Пить, такъ пить, отвчалъ Ванька, подумавъ не много, наливай на грошъ! Квасникъ налилъ, Ванька выпиль, стянулъ у него пятакъ, отдалъ за квасъ, да еще три копйки сдачи взялъ!
Гни сказку готовую, что дугу черемховую! Смотри, Демьянъ, не нажить бы бды, тройка наша храпитъ, того гляди понесетъ! — Понесетъ? спросилъ Демьянъ, а плеть на что? — Да разв ты плетью держать станешь? — Острастку задамъ плетью, такъ и возжей слушать станутъ. — Эй, Демьянъ, кобыла подъ гору побьетъ. — Нтъ, разв я ее побью, такъ это скорй станется, отвчалъ опять сватъ, а самъ стегнетъ вправо, стегнетъ въ лво — рысакь пошолъ черезъ пни, черезъ кочки, только держись супонь да мочки! Пристяжныя въ кольцо свиваются, изъ постромокъ порываются, глаза, словно у звря, наливаются. Уснули, вздремнули, губы надули, я разбужу, подниму на ходули! Валяй, не страшно, будетъ набрашно — ой ударю! Гни сказку готовую, что дугу черемховую!
Такими и иными, той же масти, проказами ремесла или художества своего прославился Ванька нашъ до того, что дды наши сложили про него сказку: о воргь и бурой коровгь. Сказка эта вырзана въ лицахъ, на лубк, не то на дерев, расписана широкою кистью мдянкой, вохрой и киноварью либо сурикомъ, она продается въ матушк Москв
блокаменной на Никольской улиц въ книжной лавк Василья Васильевича Логинова, и начинается стихами: Злоумышленный воръ нкій былъ, во многіе грады для кражи ходилъ, и уже шельмованъ былъ неоднократно, и то ему было невнятно! Въ этой-то сказк въ лицахъ, о вор и бурой коров, нашъ Ванька играетъ лице не бурой коровы, а вора. Многіе, такъ продолжаетъ
сказочникъ, ремесло его знали и ничего у него не покупали, Ванька объ этомъ не плакалъ, не тужилъ, а чистыя денежки удилъ да ловилъ. Но онъ таки не спускалъ, гд трафилось, и товаромъ, у него дня не проходило даромъ. Случилось ему однажды черезъ деревню итти и къ крестьянину по пути ночевать зайти. У мужика была бурая корова, не дойная, такъ тельная, статна и здорова. Корова моя, подумалъ Ванька, все дло въ томъ, чтобы ее увести, да себ хлопотъ не навести. Утро вечера мудрене, а у Ваньки на почин и пальцы подлинне. Легъ онъ, задремалъ, на зар всталъ, корову со двора согналъ, и подъ дорогой въ оршник привязалъ, а самъ на разсвт воротился, будто за добрымъ чмъ проходился, и легъ, гд лежалъ, словно ни въ чемъ не бывал ь. Поутру хозяинъ его разбудилъ, да тюри ему накрошилъ, Ванька за хлбъ, за соль его благодарилъ, а хозяинъ, собираясь въ городъ, его спросилъ: А куда теб, сватъ, итти? пойдемъ вмст коли по пути! Ванька сказалъ, что идетъ въ ближайшій градъ, а крестьянинъ тому и радъ, надломили хлба, Богу помолились, и вмст въ путь-дорогу пустились. А Ваньк не хочется покинуть коровы, ну какъ пойти и прійти безъ обновы? У него, про случай давнымъ давно съ три короба затй припасено. Говоритъ мужику: ты, сватъ, меня здсь маленько обожди, не то я и нагоню, пожалуй себ иди, а я, по дорог у человка побываю, не засижусь, не бось, только должка попрошаю — давно, признаться онъ мн продолжился, хоть и скоро отдать разъ десять побожился, хоть ужъ и не деньгами съ него взять, а чмъ нибудь, только бы захотлъ отдать. Правду же, сватъ, люди говорятъ: не дать въ долгъ остуда на время, — а дать ссора на вки! А мужикъ придакнулъ, говорить: иди, да скорй назадъ приходи, а я сниму лапоть съ ноги, да погляжу, не то соломкой переложу — не намять бы ноги, бда бдой какъ прійдешь въ уздный городъ хромой!
Ванька пошелъ, корову отвязалъ, и ведетъ какъ свое добро, будто за долгъ ее взялъ. Мужичекъ нашъ на нее глядлъ, глядлъ, а таки наконецъ не утерплъ, говоритъ: ну, воля твоя, а это, волосъ въ волосъ, буренушка моя! А Ванька плутъ ему отвчаетъ: неужъ-то похожа? бываетъ, сватъ, бываетъ, чай твоя кости, мясо да кожа, да и моя то же, напрасно сходство тебя въ сомнніе вводитъ, ты знаешь, и человкъ въ человка приходитъ, корову эту я у мужика за долгъ взялъ — и то насилу его засталъ, ходишь, ходишь, посталы обобьешь, да съ тмъ же опять и отойдешь! Ой, сватъ, послушайся ты моего слова простова, а стоитъ онъ, ей, ей, дорогова: не дать въ долгъ — остуда на время, дать въ долгъ — ссора на вки! — Что клеишь, говоришь, и красно ты баешь, да коровы твоей отъ моей не распознаешь! А станешь ее дома держать, аль, можетъ, поведешь куда продавать? — Ванька, увидвъ, что мужикъ крпко чего-то добивался, да и струсивъ, чтобъ въ город кто не придрался, и вспомнивъ, что его тамъ всякій уже зналъ и потому ничего у него не покупалъ, сказалъ: хотлъ бы продать, теперь денегъ мн нужно, время тяжелое — да только крпко недосужно, кабы ты, землячекъ, ее по рынку поводилъ, я бы тебя посл благодарилъ, поставилъ бы теб вина полкварты, назвалъ бы братомъ, да объигралъ бы въ карты! Мужикъ говоритъ: пожалуй, я продамъ, да выручку, не бось, сполна отдамъ. Ванька отдлаться по добру радъ, думаетъ: Господь съ тобой, возми корову свою назадъ, а я, встану, благословясь, пораньше, да шагну куда нибудь по дальше, такъ тутъ-ли, тамъ-ли, на поживу набреду, гд нибудь не только корову, и бычка уведу! глядитъ — а крестьянинъ ужъ воротился, за свое добро, да ему же поклонился, продалъ самъ свою бурую корову, а денежки принесъ Ваньк на обнову. Ванька ему полкварты поставилъ, а себ сапоги да три рубахи справилъ. — Мужичекъ нашъ пьетъ, попиваетъ, а что коровушка его іокнула {Іокъ, по-Татарски: нтъ.} , того и не знаетъ! Наконецъ онъ домой на село приходить, на дворъ поспшаетъ, а хозяйка съ дтками его встрчаетъ, говорить: охъ, у насъ дома крпко не здорово, пропала со двора наша бурая корова! а дтки ревутъ въ два кулака, кричатъ: тятя, хотимъ хлбать молока! тогда мужикъ нашъ заикнулся, запнулся, слова вымолвить не очнулся, самъ шапку съ головы снимаетъ, изъ головы хмль вытряхаетъ, умомъ раскидываетъ, гадаетъ — охъ, дтки, дтки, и я съ вами пропалъ! я своей бурёнушки и самъ не узналъ! была въ рукахъ, да межъ пальцовъ проскочила — бда бдовая по комъ не ходила! ахъ, куда мн дтушки васъ двать, у кого теперь станемъ молоко хлбать! А жена ему стала говорить: какъ не плакать, не тужить, а гореваньемъ другой коровы не нажить, а тебя, стараго дурня, вмсто коровы не подоить!
Стой же, сватъ, стой, заморимъ мы свою тройку, демъ мы съ тобой не сблизка, а сдалеку, сказка кончена, вино кизильное подл боку, — станемъ да переведемъ духъ, да выпьемъ съ тобой, рука на руку, самъ другъ!