СИНЬЙОРА КОРНЕЛІЯ
СИНЬЙОРА КОРНЕЛІЯ
НОВЕЛЛА СЕРВАНТЕСА.
ПЕРЕВОДЪ СЪ ИСПАНСКАГО. *
А. К.
‘Русскій Встникъ’, No 9, 1872
Синьора Корнелия, Сервантес Мигель Де, Год: 1613
Время на прочтение: 39 минут(ы)
* Несмотря на бдность нашей переводной литературы, имя безсмертнаго автора Донъ-Кихота у насъ пользуется сравнительно большею извстностью: Донъ-Кихотъ иметъ три перевода, изъ которыхъ послдній (Карелова) сдланъ съ подлинника. Но повсти Сервантеса, художественное достоинство которыхъ такъ высоко цнится критиками, остаются до сихъ поръ совершенно неизвстными. Мы предлагаемъ публик одну изъ лучшихъ и наиболе распространенныхъ въ перевод на другіе языки: Синьйору Корнелію. Не говоря про то что все оставшееся отъ великаго человка должно внушать особый интересъ потомству, которое пользуется его идеальнымъ наслдствомъ, эти повсти сами по себ имютъ высокое эстетическое значеніе, он никогда не устарютъ, такъ же какъ не устаретъ и Донъ-Кихотъ. Русская публика вообще мало знакома съ южно-романскою новеллой, которой нельзя отказать въ важномъ цивилизующемъ значеніи. Новеллы Сервантеса имли не маловажное вліяніе на развитіе послдующей литературы. Первая изъ нихъ Qitanilla (Цыганочка), рано обработанная для сцены, перешла въ Италію и другія страны, и еще въ прошедшее лто въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ средній классъ берлинской публики въ одномъ изъ дешевыхъ, хотя и часто посщаемыхъ театровъ наслаждался тою же Цыганкой, передланной въ странное художественное произведеніе, совмщавшее драму, оперу и балетъ.
Для спеціалистовъ считаемъ нужнымъ замтить что мы исключительно руководствовались текстомъ нмецкаго изданія Брокгауза (Collection de autores espanoles. Tomo XXV. Leipzig, 1869). Примч. переводчика.
Донъ-Антоніо де-Изунца и Донъ-Жуанъ де-Гамбоа, благородные рыцари, ровесники и большіе друзья, ршились оставить Саламанку, гд они до тхъ поръ занимались науками, и отправиться во Фландрію, ихъ побуждалъ къ этому пылъ юной крови и, какъ обыкновенно говорятъ, желаніе видть свтъ, кром того имъ казалось что военное ремесло, хотя приличное и удобное для всхъ, особенно прилично людямъ высокаго рода и благородной крови. Они явились во Фландрію, когда дла приходили уже въ мирное положеніе, а въ Антверпен получили письма отъ своихъ родителей, высказывавшихъ имъ свое недовольство на то что они, не предувдомивъ ихъ, оставили свои занятія, которыя сдлаютъ ихъ современемъ достойными своей фамиліи. Тогда, не желая огорчать родителей и не найдя себ дла во Фландріи, молодые люди ршалась воротиться въ Испанію, осмотрвъ предварительно вс знаменитйшіе города Италіи. Постивъ вс прочіе, они остановились въ Болонь. Пораженные высокою степенью развитія науки въ знаменитомъ Болонскомъ университет, они ршились здсь продолжать своа занятія. Они дали знать о своемъ намреніи родителямъ, которые были чрезвычайно обрадованы этимъ и радость свою выразили назначивъ имъ роскошное содержаніе, чтобъ изъ образа ихъ жизни можно было видть кто они такіе и кто ихъ родители. Въ первое же посщеніе академіи, она были признаны всми за милыхъ, умныхъ и хорошо воспитанныхъ дворянъ. Донъ-Антоніо было около 24хъ лтъ, а Донъ-Жуану еще не было 26, прелесть этого возраста увеличивало то обстоятельство что они были умные и храбрые, элегантные молодые люди, къ тому же музыканты, поэты, эти способности заставляли всхъ съ кмъ они сходились искать ихъ общества. Они сейчасъ же нашли себ множество пріятелей изъ числа Испанцевъ, обучавшихся въ большомъ числ въ этомъ университет, изъ Болонцевъ и иностранцевъ. Въ обращеніи со всми они были благородны и ласковы и чужды надменности, въ которой обыкновенно упрекаютъ Испанцевъ, а такъ какъ они была молоды и хотли пожить, то не отказывалась собирать свднія о городскихъ красавицахъ. Хотя тамъ было не мало женщинъ и двушекъ славящихся благородствомъ и красотой, всхъ ихъ превосходила красавица синьйора Корнелія Бентибольи, изъ старинной и благородной фамиліи Бентибольисъ, древнихъ владтелей Болоньи. Корнелія находилась на попеченіи и подъ защитой своего брата Лоренцо Бентибольи, всми уважаемаго храбраго дворянина, у нихъ не было ни отца, ни матери, которые, впрочемъ, оставивъ ихъ въ сиротств, оставили имъ большое состояніе, а извстно что богатство значительная помощь для сиротъ. Скромность Корнеліи и заботливость ея брата были такъ велики что ни она не показывалась людямъ, ни братъ не позволялъ никому ее видть. Молва объ этомъ внушила Жуану и Антоніо желаніе посмотрть на красавицу, когда она будетъ въ церкви, но вс старанія ихъ были напрасны, и желаніе, вслдствіе невозможности исполнить его, уменьшилось. Итакъ съ одною любовью къ занятіямъ и въ обществ нсколькихъ благородныхъ молодыхъ людей, они проводили жизнь весело и умно. Они рдко выходили ночью, и если выходили, то всегда вмст и вооруженные. Однажды поздно вечеромъ, когда они намревались выйти прогуляться, Антоніо сказалъ Жуану что онъ долженъ прежде прочесть нсколько молитвъ.
— Я могу подождать тебя, сказалъ Донъ-Жуанъ, — да если мы и не пойдемъ нынче гулять, бда не велика.
— Нтъ, пожалуста, возразилъ Антоніо, — ступай подышатъ воздухомъ, а я сейчасъ же догоню тебя, если ты пойдешь по той дорог по которой мы ходимъ всегда.
— Длай какъ знаешь, сказалъ Жуанъ,— оставайся съ Богомъ, а если выйдешь, то знай что я пошелъ туда куда обыкновенно.
Жуанъ ушелъ, а Антоніо остался. Ночь была темна, и было около 11 часовъ, Антоніо, пройдя одинъ дв или три улицы, не имя съ кмъ говорить, ршился воротиться домой, когда онъ началъ приводить свое намреніе въ исполненіе и проходилъ по улиц съ мраморными порталами, онъ услыхалъ изъ какой-то двери шепотъ. Темнота ночи, увеличиваемая порталами, не позволила ему различить откуда онъ выходитъ. Онъ остановился, прислушался и увидалъ что пріотворилась одна дверь, онъ подошелъ къ ней и услышалъ тихій голосъ, произносившій эти слова:
— Это вы, Фабіо?
Жуанъ на всякій случай отвчалъ:
— Да.
— Такъ берите же, продолжалъ голосъ изнутри,— помстите это въ безопасное мсто и возвращайтесь сейчасъ же, такъ нужно.
Жуанъ протянулъ руку и почувствовалъ что ему даютъ корзину, желая поднятъ ее, онъ увидалъ что для этого мало одной руки, итакъ онъ поднялъ ее двумя. Дверь сейчасъ же затворилась, и онъ остался на улиц съ неизвстною ношей. Вдругъ изъ корзины раздался плачъ ребенка, повидимому новорожденнаго, что повергло Жуана въ смущеніе и раздумье: что ему длать? какъ выйти изъ этого положенія? Постучать въ дверь — значило подвергнуть опасности того кому принадлежитъ ребенокъ, оставить ребенка на улиц — значило подвергнуть опасности самого ребенка, взять къ себ домой? тамъ не было никого кто бы могъ ходить за ребенкомъ, да и въ цломъ город онъ не зналъ особы пригодной для этого. Вспомнивъ что ему приказали помстить его въ безопасное мсто и сейчасъ же возвращаться, онъ ршился отнести его домой и оставить на рукахъ женщины которая имъ служила и возвратиться чтобы виднъ на что пригодятся его услуги. Онъ понималъ что его приняли за другаго и только потому поручили ему ребенка. Наконецъ, не долго думая, онъ пришелъ съ нимъ домой, когда уже тамъ не было Антоніо. Онъ взошелъ въ комнату, позвалъ женщину, открылъ ребенка и увидалъ что тотъ замчательно хорошъ, судя по пеленкамъ, родители его принадлежали къ богатому классу, женщина распеленала его, и они увидали что младенецъ мужескаго пола.
— Нужно, сказалъ Антоніо женщин, — найти этому ребенку кормилицу, и вотъ какимъ образомъ: вы снимете съ него дорогія пеленки и запеленаете его въ боле скромныя, потомъ, никому не говоря что принесъ его я, отправите его къ повивальной бабк (он обыкновенно помогаютъ въ подобныхъ случаяхъ), дадите ей денегъ и придумаете родителей ребенку, чтобы скрыть истину.
Женщина общала исполнить все это, а Жуанъ съ возможною скоростью поспшилъ назадъ, желая узнать позовутъ ли его во второй разъ. Немного не доходя до мста, онъ услышалъ шумъ шпажныхъ ударовъ, происходившій, повидимому, отъ многихъ сражавшихся. Онъ прислушался и не услышалъ ни слова, бой происходилъ въ молчанку. При блеск искръ вылетавшихъ изъ камней, поражаемыхъ шпагами, ему показалось что многіе нападали на одного, онъ убдился въ этомъ услыхавъ слдующія слова: ‘ихъ измнники, васъ такъ много, а я одинъ! но при всемъ этомъ ваша подлость не поможетъ вамъ’. Тогда Жуанъ, побуждаемый природною храбростью, въ два прыжка сталъ около защищавшагося и, взявъ въ одну руку шпагу, а въ другую свой маленькій щитъ, обратился къ нему по-италіянски, чтобъ въ немъ не признали Испанца:
— Не бойтесь! я пришелъ къ вамъ на помощь и только смерть заставитъ меня оставить васъ, дйствуйте своею шпагой, измнники ничего не сдлаютъ, хотя ихъ и много.
На это отвчалъ одинъ изъ противниковъ:
— Ты лжешь, здсь нтъ измнниковъ:, чтобъ возстановить потерянную честь, все позволено.
Донъ-Жуанъ не сказалъ ни слова, этого не позволяла поспшность съ какою нужно было дйствовать противъ враговъ (Донъ-Жуану показалось что ихъ было числомъ шесть), т нападали съ такою энергіей на его товарища что двумя ударами въ грудь, данными въ одно время, свалили его на землю. Донъ-Жуанъ счелъ его убитымъ, съ легкостью и рдкою храбростью сталъ одинъ противъ всхъ и дождемъ шпажныхъ ударовъ заставалъ ихъ держаться въ отдаленіи. Однако его ловкости не достало бы для наступленія и обороны, еслибъ не помогла ему судьба: сосди подбжали къ окнамъ со свчами и громко стали звать полицію, увидя это, его противники обратили тылъ и скрылись. Въ то же время поднялся упавшій, такъ какъ шпажные удары встртили кольчугу, твердую какъ алмазъ. Донъ-Жуанъ потерялъ въ пылу битвы шляпу, онъ сталъ искать ее, нашелъ какую-то и, не посмотрвъ его ли она или нтъ, надлъ ее на голову. Упавшій между тмъ оказалъ ему:
— Милостивый государь! кто бы вы ни были, я объявляю что обязанъ вамъ жизнью и, насколько могу, готовъ посвятитъ ее вамъ. Скажите мн кто вы и какъ васъ зовутъ, чтобы мн знать кому оказагь свою благодарность.
Донъ-Жуанъ отвчалъ на это:
— Не хочу показаться вамъ неучтивымъ, хотя не вижу необходимости въ объясненіи, чтобъ исполнить вашу просьбу и тмъ сдлать вамъ удовольствіе, я вамъ скажу только что я испанскій дворянинъ и здшній студентъ, если вамъ понадобятся мои услуги въ другомъ случа, знайте что я называюсь Донъ-Жуанъ де-Гамбоа.
— Вы оказали мн, синьйоръ Донъ-Жуанъ, великую услугу, отвчалъ упавшій,— но я не могу сказать вамъ ни кто я такой, ни какъ я называюсь, такъ какъ у меня есть важныя причины желать чтобы вы узнали это отъ другихъ. Но я постараюсь чтобы вы не остались въ неизвстности на этотъ счетъ.
Донъ-Жуанъ спросилъ: не раненъ ли онъ, такъ какъ онъ видлъ какъ тотъ получилъ два шпажные удара, незнакомецъ отвчалъ что его отличная кольчуга, благодаря Бога, защитила его, но что тмъ не мене враги убили бы его, еслибы Донъ-Жуанъ не подосплъ къ нему на помощь. Въ то же время они увидали приближающуюся къ нимъ толпу людей, и Донъ-Жуанъ сказалъ:
— Ободритесь и дйствуйте какъ мущняа. Однако я думаю что это не враги, а скоре друзья.
Предположеніе Донъ-Жуана оказалось справедливымъ: прибывшіе, числомъ восемь, окружили незнакомца и обмнялись съ нимъ нсколькими словами, но такъ тихо что Донъ-Жуанъ не могъ ихъ разслушать. Между тмъ незнакомецъ сказалъ ему:
— Еслибы не пришли эти друзья, синьйоръ Донъ-Жуанъ, я никоимъ образомъ не отсталъ бы отъ своего спасителя, теперь же я усиленно прошу васъ уйти отсюда и оставить меня, это мн необходимо.
Говоря эти слова, онъ протянулъ руку къ голов, и видя что на немъ нтъ шляпы, обратился къ одному изъ пришедшихъ съ просьбою ссудить его таковою, такъ какъ его шляпа пропала. Донъ-Жуанъ предложилъ ему ту которую нашелъ на улиц. Незнакомецъ взялъ ее въ руки, но потомъ возвратилъ Денъ-Жуану, сказавъ:
— Это не моя шляпа, возьмите ее, синьйоръ, какъ трофей этой битвы и берегите ее, такъ какъ, мн кажется, она пользуется извстностію.
Незнакомцу подали другую шляпу, а Донъ-Жуань, во исполненіе его воли, пожелавъ ему всего лучшаго, оставилъ его, не узнавъ кто онъ такой, и отправился домой, онъ ужь не думалъ отыскивать двери гд ему дали ребенка, такъ какъ весь кварталъ казался ему встревоженнымъ битвой. Возвращаясь домой, онъ встртилъ на дорог своего пріятеля Донъ-Антоніо де-Изунца, тотъ, узнавъ его, сказалъ ему:
— Пойдемъ со мною въ эту сторону, и по дорог я разкажу теб странное происшествіе, которое случилось со мной, подобнаго ничего ты не слыхивалъ во всю твою жизнь.
— Подобную исторію могу разказать и я, сказалъ Донъ-Жуанъ, — но пойдемъ куда ты желаешь и разкажи мн твою.
Антоніо по дорог разказалъ слдующее:
— Надо теб знать что спустя немного больше часа посл твоего ухода, я пошелъ искать тебя, въ тридцати шагахъ отсюда увидалъ я черную фигуру, которая очень быстро двигалась ко мн на встрчу, поравнявшись съ ней, я увидалъ что это женщина, закутанная во что-то длинное, голосомъ прерывающимся рыданіями и вздохами она сказала мн: ‘Милостивый государь! вы иностранецъ или житель этого города?’ — Я иностранецъ и Испанецъ, отвтилъ я. ‘Благодареніе небу! оказала она: оно не допуститъ чтобъ я умерла безъ напутствія.’ — Вы ранены, синьйора? спросилъ я, или опасно больны?— ‘Болзнь моя можетъ быть смертельна, если я сейчасъ же не найду лкарства: во имя благородства, отличительной черты вашего народа, умоляю васъ, возьмите меня съ улицы и отнесите меня въ вашу квартиру, тамъ, если вамъ угодно, вы узнаете чмъ я больна и кто я такая, хотя бы это стоило мн моей репутаціи.’ Мн показалось что просьба ея вынуждена необходимостію, и потому, безъ дальнйшихъ разговоровъ, я взялъ ее за руку и по одинокимъ улицамъ доставилъ къ себ домой. Лакей Сантистебанъ отворилъ мн дверь, я веллъ ему уйти, такъ что онъ не видалъ моей спутницы, и отвелъ ее въ свою комнату, войдя туда, она безъ чувствъ упала на мою постель. Я поспшилъ къ ней на помощь и открылъ ея лицо, до тхъ поръ закутанное вуалью, я увидалъ такую красавицу какой еще не видывали глаза человческіе. Ей, казалось, было около восемнадцати лтъ, и скоре мене нежели боле, такой идеалъ красоты привелъ меня въ восторгъ. Когда я брызнулъ ей немного воды въ лицо, она тихо вздохнула и пришла въ себя. ‘Вы знаете меня, синьйоръ?’ было первое ея слово.— Нтъ, отвчалъ я, я еще никогда не имлъ случая видть такую красавицу.— ‘Несчастна та кому небо даетъ красоту для увеличенія бдствія, впрочемъ, синьойръ, теперь не время толковать о красот, а надо опасаться отъ гибели, поэтому, кто бы вы ни были, оставьте меня здсь взаперти и не позволяйте никому меня видть, сами же тотчасъ возвратитесь на то мсто гд меня взяли и смотрите, не происходить ли тамъ битвы, вы не помогайте ни одной изъ сторонъ, а старайтесь возстановить миръ, такъ какъ несчастіе одной изъ сторонъ увеличатъ мое прежнее горе а принесетъ новое.’ Я оставилъ ее подъ замкомъ и иду теперь возстановлять миръ.
— Только и всего? спросилъ Донъ-Жуанъ.
— Какъ? Разв этого не довольно? Разв я не говорю теб что держу подъ замкомъ, въ своей комнат, такую красавицу что человческіе глаза еще такой не видали.
— Случай дйствительно странный, сказалъ Донъ-Жуанъ,— ну, теперь выслушай же мой.
И онъ разказалъ ему тотчасъ все что съ нимъ случилось: какъ онъ поручилъ женщин даннаго ему младенца, приказавъ замнить его богатыя пеленки боле бдными и отдать его кому-нибудь на воспитаніе, или по крайней мр хоть на первое время. Онъ разказалъ ему также что отыскиваемая имъ битва прекращена, что онъ участвовалъ въ ней, что участвовавшіе въ ней показались людьми вполн порядочными и храбрыми. Они подивились на свои приключенія и поспшно возвратилась домой, чтобы подать, въ случа нужды, помощь заключенниц. По дорог Антоніо объявилъ Жуану что онъ общалъ незнакомк не показывать ее никому и не входить въ ея комнату иначе какъ одному, пока ей не заблагоразсудится измнить своихъ приказаній.
— Это ничего не значатъ, отвчалъ Донъ-Жуанъ:— случай видть ее не замедлить представиться, а я очень желаю этого посл того какъ ты такъ расхвалилъ ея красоту.
Въ это время они пришли домой, и одинъ изъ трехъ состоящихъ при нихъ служителей вышелъ посвтить имъ. Донъ-Антоніо посмотрлъ на шляпу Донъ-Жуана и увидлъ что она вся усыпана брилліантами, свтъ преломлялся во множеств драгоцнныхъ камней украшавшихъ ея ленту. Они оба принялись ее разсматривать и ршили что если вс эти брилліанты были настоящіе, то цна ихъ должна превышать 12.000 дукатовъ. Отсюда они заключили что участвовавшіе въ битв принадлежали къ числу очень значительныхъ людей, въ особенности тотъ кому помогъ Донъ-Жуанъ (теперь онъ припомнилъ что тотъ приказалъ ему взять шляпу и сохранить ее, такъ какъ шляпу эту нельзя смшать съ другою). Они приказали слугамъ удалиться. Антоніо вошелъ въ свою комнату и увидлъ что синьйора сидитъ на постели, опершись щекой на руку и проливая горькія слезы. Донъ-Жуанъ, вслдствіе сильнаго желанія видть ее, подошелъ такъ близко къ двери что почти просунулъ голову, блескъ брилліантовъ привлекъ вниманіе незнакомки, и она сказала:
— Войдите же, герцогъ, войдите! Отчего вы такъ скупо удовлетворяете мое желаніе видть васъ?
Донъ-Антоніо замтилъ на это:
— Здсь, синьйора, нтъ никакого герцога, который прятался бы отъ васъ.
— Какъ нтъ? возразила та.— Человкъ выглядывающій тамъ есть герцогъ Феррарскій, его выдаетъ его богатая шляпа.
— Эта шляпа теперь не на герцогской голов, отвтилъ Антоніо,— а если вы хотите убдиться въ этомъ собственными глазами, позвольте ея владтелю войти сюда
— Пустъ онъ войдетъ, сказала та,— только если это не герцогъ, мои несчастія увеличатся отъ этого.
Довъ-Жуанъ слышалъ эти разговоры и, воспользовавшись дозволеніемъ, вошелъ со шляпой въ рук въ комнату, когда онъ подошелъ ближе, и двушка увидала свою ошибку, она быстро сказала смущеннымъ голосомъ:
— Ахъ я несчастная! Милостивый государь, не держите меня больше въ неизвстности и скажите мн сейчасъ же: знаете вы владльца этой шляпы? Гд вы его оставили и какъ она попала въ ваши руки? Живъ ли онъ? или прислалъ съ вами извстіе о своей смерти? О, мой милый! Что значитъ все это? Я вижу здсь твои вещи, а я безъ тебя здсь сижу въ заключеніи, во власти неизвстныхъ испанскихъ дворянъ. Страхъ потерять честь можетъ убить меня!
— Успокойтесь, синьйора, сказалъ Донъ-Жуанъ,— владлецъ этой шляпы не умеръ, а вы не въ такомъ положеніи чтобъ оно могло внушать вамъ страхъ, напротивъ, мы готовы служить вамъ сколько позволятъ наши силы, готовы умереть, охраняя и защищая васъ, но напрасно вы потеряли вру въ доброту Испанцевъ, а такъ какъ мы Испанцы и аристократы (вы не сочтете это за надменность), то будьте уврены что мы сумемъ сохранить должное къ вамъ уваженіе.
— Я врю этому, отвчала та,— но скажите же, милостивый государь, при всемъ этомъ, какъ попала въ ваши руки эта богатая шляпа и гд ея хозяинъ, который есть никто иной какъ Альфонсъ д’Эсте, герцогъ Феррарскій?
Тогда Донъ-Жуанъ, не желая подвергать ее напрасному страху, разказаль ей какъ онъ наткнулся на сраженіе, какъ помогъ одному кавалеру, который, судя по ея словамъ, безъ сомннія былъ герцогъ Феррары, какъ онъ въ бою потерялъ шляпу и захватилъ эту, и какъ незнакомецъ просилъ его оставить эту шляпу у себя, такъ какъ она пользуется извстностію, сказалъ что ни этотъ кавалеръ, ни онъ не были ранены въ стычк, а посл нея явились какіе-то господа, повидимому слуги или друзья предполагаемаго герцога, который попросилъ его удалиться, высказавъ большую благодарность за оказанную ему помощь.
— Вотъ, синьйора, какимъ образомъ попала ко мн эта шляпа, а ея хозяина, герцога, по вашимъ словамъ, меньше часу назадъ, я оставилъ живымъ и здоровымъ. Желаю чтобы мой правдивый разказъ, изъ котораго вы можете убдиться въ добромъ здоровья герцога, утшилъ васъ.
— Чтобы вы убдились, милостивые государи, въ томъ что я имю основаніе спрашивать о немъ, выслушайте внимательно мою несчастную исторію, если я буду въ силахъ разказать ее.
Между тмъ экономка молодыхъ людей намазала ротъ младенца медомъ и замнила его дорогія пеленки бдными. Исполнивъ это, она собралась нести его къ повивальной бабк, какъ приказалъ Донъ-Жуанъ. Когда она проходила мимо той комнаты гд находилась незнакомка, теперь приготовлявшаяся разказывать свою исторію, младенецъ закричалъ. Услыхавъ его крикъ, незнакомка встала, внимательно прислушалась и, понявъ причину крика, спросила:
— Милостивый государь, что это за ребенокъ? Судя по крику онъ родился очень недавно.
— Это мальчикъ, отвчалъ Донъ-Жуанъ, подкинутый въ эту ночь къ дверямъ нашего дома, наша служанка несетъ отдать его кому-нибудь на воспитаніе.
— Ради Бога, принесите его сюда, я готова ласкать чужихъ дтей, такъ какъ небу не угодно чтобъ я ласкала своихъ собственныхъ.
Донъ-Жуанъ позвалъ служанку, взялъ у ней ребенка и положивъ его на руки незнакомки, сказалъ:
— Вотъ, синьйора, подарокъ который сдлали намъ въ эту ночь, это ужь не первый, и не проходить нсколькихъ мсяцевъ чтобъ мы не поднимали у своихъ воротъ подобной находки.
Незнакомка взяла младенца на руки и стала внимательно осматривать его лицо и его бдныя, хотя и опрятныя пеленки, потомъ вдругъ заплакала и накинула свою вуаль на грудь, чтобы, сохраняя приличіе, покормить ребенка, а подъ вуалью наклонивъ свое лицо къ лицу младенца, кормила его своимъ молокомъ и орошала слезами. Въ такомъ положеніи, не поднимая головы, пробыла она все время пока младенецъ не оставилъ груди. Вс четверо хранили молчаніе, вдругъ она вспомнила что такъ не слдуетъ длать (новорожденнымъ не даютъ груди), и сказала Донъ-Жуану:
— Моя сострадательность совершенно не у мста, я еще очень неопытна въ этихъ длахъ, прикажите, милостивый государь, намазать ребенку ротъ медомъ и не позволяйте его въ этотъ часъ выносить на улицу, подождите пока наступитъ день, и прежде чмъ его унесутъ, покажите его мн, онъ доставляетъ мн удовольствіе.
Донъ-Жуанъ отдалъ ребенка женщин и приказалъ оставить его до наступленія дня, одть его въ дорогія пеленки, въ которыхъ онъ былъ принесенъ, и не уносить, не предупредивъ его. Когда онъ воротился, и они остались втроемъ, красавица {Сервантесъ забылъ что она еще не сказала своего имени и въ этомъ мст назвалъ ее: la hermosa Cornelia.} сказала:
— Если вы хотите чтобъ я говорила, дайте мн сначала чего-нибудь състь, такъ какъ я совершенно обезсилла и у меня достаточно причинъ для этого.
Донъ-Антоніо отправился къ шкафу и принесъ плодовъ, больная съла немного, выпила стаканъ свжей воды и, нсколько придя въ себя, сказала: ‘Садитесь, господа, и слушайте меня.’ Они сли, незнакомка легла, закуталась, закрыла плечи головнымъ покрываломъ, а лицо оставила открытымъ и свободнымъ, чтобъ освтить имъ все, какъ луною или, лучше сказать, какъ солнцемъ въ его полномъ блеск и красот, слезы, какъ перлы, падали изъ глазъ ея, она утирала ихъ платкомъ ослпительной близны и ручками которыя въ близн могли поспорить съ платкомъ. Наконецъ навздыхавшись вдоволь и давъ отдохнуть своей груди, она начала говорить печальнымъ голосомъ: — Да, господа, я та самая о которой вы, безъ сомннія, слышали здсь, такъ какъ красоту мою, какова бы она на была, не многіе языка оставляла въ поко. Я — Корнелія Бентибольа, сестра Лоренцо Бентибольи, чтобы сразу покончить и съ моею красотой и съ происхожденіемъ. Съ дтства я лишалась отца и матери и осталась подъ надзоромъ своего брата, который наблюдалъ за мной и заботился обо мн, полагаясь, однакоже, больше на мое высокое положеніе чмъ на свой надзоръ. Я росла въ четырехъ стнахъ, пользуясь только обществомъ моихъ служанокъ, а вмст со мной росла слава о моей красот, распространяемая слугами, тми кто посщалъ меня въ моемъ уединеніи и моимъ портретомъ. Его приказалъ мой брать сдлать одному знаменитому живописцу, ‘чтобы’, какъ онъ говорилъ, ‘міръ не остался безъ меня, когда небо призоветъ меня къ лучшей жизни’. Все это не могло бы погубить меня, еслибъ случай не привелъ герцога Феррарскаго быть дружкою (pardino) на свадьб моей кузины, куда взялъ меня братъ, чтобъ показать уваженіе къ родн. Тамъ я увидала людей и меня увидали люди, тамъ, я думаю, а побдила сердца и возбудила влеченіе, тамъ я выучилась находить удовольствіе въ похвалахъ, хотя бы ихъ произносили самые льстивые языки, тамъ наконецъ я увидала герцога, и онъ увидалъ меня: и вотъ теперь плоды этого свиданія. Я не стану вамъ разказывать, господа — иначе этому не будетъ конца — вс способы и извороты посредствомъ которыхъ, къ концу двухъ лтъ, мы достигли цли своихъ желаній, зарожденныхъ на этой свадьб. Ни надзоръ, ни уединеніе, ни почетныя предложенія, ни, наконецъ, вся человческая предусмотрительность не могли воспрепятствовать нашему соединенію. Но я отдалась герцогу только тогда когда онъ далъ мн слово взять меня замужъ, безъ этого невозможно было поколебать мою твердую, какъ камень, ршимость. Тысячу разъ я говорила ему чтобъ онъ открыто просилъ моей руки у моего брата, тотъ не могъ отказать ему, а въ глазахъ народа нашъ повидимому неровный бракъ могло бы извинить то обстоятельство что фамилія Бентибольи не уступаетъ въ благородств Эсте. Противъ этого онъ приводилъ свои основанія, которыя я находила достаточными, доврчивая изъ преданности и любви, я отдалась ему при посредств одной изъ своихъ горничныхъ, которая легче поддалась на подарки и общанія герцога, чмъ можно было ожидать по довренности къ ней моего брата. Короче сказать, черезъ нсколько дней я почувствовала себя матерью, и прежде чмъ могли обнаружиться послдствія моего заблужденія, я притворилась больною и разстроенною и убдила брата отправить меня въ домъ моей родственницы, у которой герцогъ на свадьб былъ дружкой, между тмъ я извстила герцога о своемъ положеніи, объ опасности въ которой я находилась, и о томъ какъ мало я могу быть уврена въ своей жизни, если братъ узнаетъ что я сдлала.
Я просила его чтобъ онъ пріхалъ въ послдній мсяцъ, взялъ бы меня въ Феррару, гд, какъ я надялась, онъ торжественно обвнчается со мной. Въ эту самую ночь, когда я ожидала герцога, я услыхала что пріхалъ сюда мой братъ съ нсколькими господами, вооруженными, судя по стуку ихъ шлагъ, страхъ и внезапность ускорили роды, и на свтъ явился прекрасный мальчикъ. Моя горничная, бывшая моей посредницей въ этихъ длахъ, уже ожидавшая этого, закутала его въ пеленки, не такія, какъ т въ которыя закутанъ ребенокъ, найденный вами у воротъ, и выйдя на улицу, отдала его слуг герцога. Сейчасъ же посл этого, я, собравъ вс свои силы, сообразно крайней необходимости, вышла изъ дому, предполагая найти герцога на улиц и не дожидаясь пока онъ самъ явится къ воротамъ, мн внушала ужасный страхъ вооруженная свита моего брата, и мн казалось что я чувствую лезвее его шлаги у своей шеи, въ такомъ безумномъ состояніи я выскочила на улицу, гд вы меня и увидали, и вотъ я теперь безъ мужа и безъ сына, въ ожиданіи самыхъ ужасныхъ послдствій, но я все-таки благодарю небо за то что оно отдало меня въ вашу власть, отъ васъ я ожидаю всего чего можно ожидать отъ Испанцевъ, въ особенности настолько благородныхъ какъ вы.
Говоря это, она упала совсмъ на постель, ея два слушателя подбжали посмотрть не лишилась ли она чувствъ, увидали что нтъ, но она обливалась горькими слезами. Тогда оказалъ Донъ-Жуанъ:
— Если до сихъ поръ, прекрасная синьйора, я и Донъ-Антоніо, мой товарищъ, имли къ вамъ уваженіе и состраданіе, какъ къ женщин, то теперь, когда узнали мы кто вы, выше состраданіе превращается въ непремнное обязательство служить вамъ, соберитесь съ духомъ, не лишайтесь чувствъ, и хотя вы не привыкли къ подобнымъ случаямъ, но въ терпливомъ перенесеніи несчастій покажите себя. Врьте мн, синьйора: я убжденъ что вс эти странныя случайности будутъ имть хорошій исходъ, что небо не допуститъ погибнуть такой красавиц и что ваши благородныя убжденія не доведутъ васъ до несчастія. Успокойтесь и позаботьтесь о своемъ здоровьи, оно вамъ нужно, сюда войдетъ наша служанка, она будетъ ходить за вами, вы ей можете оказывать ту же довренность какъ и намъ, она такъ же хорошо сохранить ваши тайны, какъ и исполнитъ вс ваши порученія.
— Мое положеніе таково что я обязана длать все что на скажутъ, пусть входитъ сюда кто вамъ угодно, синьйоръ, и если онъ придетъ отъ васъ, я приму его съ радостью, но при всемъ этомъ я умоляю чтобъ меня никто не видалъ кром вашей прислуги.
— Такъ и будетъ, отвчалъ Донъ-Антоніо. И молодые люди вышли, оставивъ ее одну.
Донъ-Жуанъ спросилъ у женщины, исполнила ли она приказаніе относительно пеленокъ ребенка: та отвчала что онъ запеленатъ такъ же какъ былъ. Съ нимъ вмст вошла она къ незнакомк, наученная предварительно какъ она должна отвчать, если синьйора спроситъ ее о ребенк. Корнелія, увидя ее, сказала:
— Въ добрый часъ, моя милая, дайте мн младенца и поставьте свчу, та исполнила ея приказаніе. Корнелія взяла мальчика на руки, вдругъ страшно смутилась, стада внимательно всматриваться и сказала:
— Это тотъ самый мальчикъ котораго вы приносили нсколько времени тому назадъ?
— Да, синьйора, отвчала та.
— Но какъ же на немъ другія пеленки? возразила Корнелія.— Ей Богу, милая моя, мн кажется что это или другой ребенокъ или онъ иначе одтъ.
— Все можетъ быть, отвчала та.
— Ахъ, я гршница! Какъ все можетъ быть? У меня сердце не на мст, пока я не узнаю объ этомъ подмн. Скажите мн, милая, ради всего святаго, говорите же скорй: откуда вы взяли эти дорогія пеленки? Я знаю что это мои пеленки, если глаза и память меня не обманываютъ, въ эти пеленки, или въ очень похожія на нихъ завернула я мое сокровище, когда отдавала его горничной. Кто же ихъ снялъ? Кто ихъ принесъ сюда? Ахъ я несчастная!
Донъ-Жуанъ и Донъ-Антоніо слышали эти жалобы, нежелая дольше ее мучить сомнніемъ, въ которое ввели ее смненныя пеленки, они вошли, и Донъ-Жуанъ сказалъ ей:
— Эти пеленки и этотъ ребенокъ ваши, синьйора Корнелія. И онъ разказалъ ей послдовательно какъ онъ получилъ ребенка отъ ея горничной, какъ принесъ его домой и почему приказалъ женщин перемнить пеленки, какъ сообразилъ, слыша ея разказъ, что ребенокъ у нихъ, но не сказалъ ей, чтобъ не поразить ее неожиданностью. Корнелія плакала отъ радости, безъ конца цловала ребенка, безъ конца благодарила своихъ покровителей, называя ихъ ангелами-хранителями и другими именами, которые доказывали какъ глубоко чувствуетъ она благодарность. Молодые люди оставили ее съ женщиной, поручивъ послдней смотрть за ней и разказавъ о положеніи Корнеліи, женщина лучше ихъ могла знать что той понадобится, сами же ушли, чтобъ соснуть хоть остатокъ ночи, ршивъ не входить въ комнату, если сама Корнелія или крайняя необходимость не призоветъ ихъ. Насталъ день, нянька принесла ребенка тихонько къ матери. Молодые люди спросили ее что длаетъ Корнелія?
— Она отдохнула немного, отвчала та.
Донъ-Жуанъ и Донъ-Антоніо пошли въ университетъ и нарочно прошли по той улиц гд происходила битва, и мимо того дома откуда бжала Корнелія, чтобъ узнать не извстно ли ея бгство и нтъ ли о немъ толковъ, но ничего не было слышно. Прослушавъ свои лекціи, они возвратились назадъ. Корнелія позвала ихъ чрезъ экономку, т отвчали что ршились не входить въ ея комнату чтобъ не нарушать приличія, но она со слезами просила ихъ войти и посмотрть на нее, такъ какъ неприличнаго въ этомъ ничего нтъ, а это необходимо, если не для ея здоровья, такъ для ея утшенія. Они исполнили просьбу своей гостьи, та встртила ихъ весело и любезно и просила оказать ей милость, разузнать нтъ ли въ город толковъ про ея дерзкій поступокъ. Т отвчали что они собирали уже справки, но не слыхали ни слова. Въ это время къ двери комнаты подошелъ одинъ изъ троихъ ихъ слугъ и сказалъ что у двери находится господинъ съ двумя лакеями, называющій себя Лоренцо Бентибольи и отыскивающій Донъ-Жуана де-Гамбоа. При этомъ извстіи Корнелія приложила руки къ губамъ и робко прошептала:
— Это мой братъ, синьйоры, мой братъ! Безъ сомннія, онъ узналъ что я здсь и пришелъ лишить меня жизни, помогите, синьйоры, и спасите меня!
— Успокойтесь, синьйора, сказалъ ей Донъ-Антоніо.— Вы здсь подъ защитой такихъ людей которые не дозволятъ сдлать вамъ ни малйшей непріятности. Поди, Донъ-Жуанъ, и посмотри чего желаетъ этотъ господинъ, а я останусь здсь чтобы въ случа нужды защититъ Корнелію.
Донъ-Жуанъ сошелъ внизъ такъ какъ былъ, а Донъ-Антоніо приказалъ принести два заряженные пистолета, а лакеямъ веллъ вооружиться и быть наготов. Экономка, видя эти приготовленія, дрожала. Корнелія, опасаясь дурного исхода, не помнила себя отъ страху. Только студенты владли собой и знали что длали. У крыльца Донъ-Жуанъ нашелъ Лоренцо, который сказалъ ему:
— Я умоляю вашу милость (такъ говорятъ въ Италіи), пройти со мною въ эту церковь напротивъ, такъ какъ у меня есть до васъ дло, отъ котораго зависитъ моя жизнь и честью
— Съ большимъ удовольствіемъ, отвчалъ Донъ-Жуанъ.— Пойдемте куда вамъ угодно.
Они рука въ руку вошли въ церковь и сли на скамью, откуда ихъ никто не могъ слышать. Лоренцо заговорилъ первый:
— Я, синьйоръ, Испанецъ, Лоренцо Бентибольи, одинъ изъ самыхъ знатныхъ, если не самыхъ богатыхъ гражданъ этого города. Безукоризненная истина моихъ словъ послужить оправданіемъ моего самохвальства. Нсколько лтъ тому назадъ я остался сиротой, и у меня на попеченіи осталась моя сестра, такая красавица что я не могу подобрать выраженій соотвтствующихъ ея красот. Я человкъ хорошаго рода, а она красивая двушка: ясно что я положилъ много труда на охраненіе ея невинности. Но вся моя предусмотрительность не сдлала ничего, испорченная воля моей сестры Корнеліи обманула меня. Чтобы кончить сразу, не утомляя васъ долгимъ разказомъ, скажу вамъ что рысьи глаза герцога феррарскаго Альфонса д’Эсте превзошли зоркостью глаза Аргуса, онъ восторжествовалъ надъ моею предусмотрительностью, соблазнилъ мою сестру и вчера вечеромъ похитилъ ее изъ дома нашей родственницы. Тамъ, говорятъ, она родила. Вечеромъ я узналъ объ этомъ и вышелъ искать его. Я думалъ что я нашелъ его и ранилъ, но ему помогъ какой-то ангелъ, который не хотлъ чтобъ его кровь положила пятно на сдланную мн несправедливость. Мн сказала родственница (она-то и разказала мн обо всемъ), будто онъ увлекъ мою сестру, давъ ей слово жениться на ней. Этому я не врю, такъ какъ бракъ былъ бы неровный, хотя свтъ знаетъ богатство и благородство Бентибольи Болонскихъ. Я могу, пожалуй, поврить что онъ употребилъ обыкновенное средство знатныхъ, когда они желаютъ обмануть робкую и дорожащую своею честью двушку. Заманивая ее сладкимъ именемъ супруга, онъ заставилъ ее врить что по нкоторымъ причинамъ бракъ невозможенъ въ настоящее время, такая ложь, похожая на правду, лживй и зловреднй всхъ. Какъ бы то ни было, я остаюсь лишеннымъ сестры и чести. До сихъ поръ я держалъ это, конечно, подъ замкомъ молчанія и не желалъ никому разказывать, пока не найду какого-нибудь средства смыть это пятно, такъ какъ лучше если о позор подозрваютъ, чмъ знаютъ наврно и обстоятельно, когда есть сомнніе между да и нтъ, каждый можетъ склониться на ту сторону на какую желаетъ, каждая сторона найдетъ партизановъ. Теперь я ршился отправиться въ Феррару и просить у самого герцога удовлетворенія за обиду, а если онъ откажетъ, вызвать его на поединокъ. Я не могу ни набрать отряда, ни содержать его, и потому долженъ произвести это одинъ на одинъ. И вотъ почему я нуждаюсь въ вашей помощи: вы должны сопровождать меня. Я увренъ что вы не откажетесь отъ этого, такъ какъ вы Испанецъ и дворянинъ, такимъ образомъ я избавлюсь отъ необходимости сообщать это моимъ родственникамъ и друзьямъ, отъ которыхъ я не жду ничего кром совтовъ и отговариваній, ваши же совты будутъ хороши и честны, какая бы опасность ни угрожала, если вы окажете мн малость и пойдете со мною, я, имя на своей сторон Испанца, и такого, какъ вы, сочту себя подъ защитой войскъ Ксеркса. Моя просьба, а еще больше того, слава вашей націи, надюсь, подвигнетъ васъ на это.
— Довольно, довольно синьйоръ Лоренцо, сказалъ Донъ-Жуанъ, который до сихъ поръ слушалъ его молча,— съ этой же минуты я объявляю себя вашимъ защитникомъ и совтникомъ и беру на себя заботу объ удовлетвореніи или отмщеніи вашей обиды, и не только потому что я Испанецъ, а потому что я дворянинъ, а вы принадлежите къ высшей аристократіи, какъ вы сказали и какъ извстно мн и всему свту, выбирайте время для путешествія, и лучше, какъ можно скоре, такъ какъ надо ковать желзо пока горячо, жаръ гнва усиливаетъ храбрость, и свжесть обиды возбуждаетъ къ отмщенію.
Лоренцо всталъ, горячо обнялъ Донъ-Жуана и сказалъ:
— Благородное сердце, подобное вашему, нтъ надобности побуждать другимъ интересомъ, кром чести, которая непремнно достанется вамъ, если мы счастливо выйдемъ изъ этого дла, только какъ прибавокъ, я предлагаю вамъ все мое имніе, вліяніе и власть, что касается до путешествія, я желалъ бы отправиться завтра, такъ какъ нынче надо все приготовить для этого.
— Очень хорошо, сказалъ Донъ-Жуанъ, — позвольте мн, синьйоръ Лоренцо, сообщать объ этомъ одному дворянину, моему товарищу, на честь и скромность котораго можно положиться еще больше чмъ на мою.
— Такъ какъ вы ужъ, синьйоръ Донъ-Жуанъ, сказали что берете на себя заботу о моей чести, располагайте ею по своей вол и говорите что хотите и кому хотите, вашимъ товарищемъ не можетъ быть дурной человкъ.
Они обнялись и разстались, условившись что на другой день утромъ одинъ пришлетъ за другимъ, и что выйдя за городъ, они перемнятъ костюмъ и сядутъ на лошадей. Между тмъ Донъ-Жуанъ воротился къ Антоніо и Корнеліи и передалъ имъ все что произошло съ Лоренцо, равно какъ и заключенное съ нимъ условіе.
— Боже мой, воскликнула Корнелія,— велика ваша любезность и самоувренность! Какъ скоро взяли вы на себя дло исполненное такихъ трудностей! Знаете ли вы наврно что въ Феррару братъ возьметъ васъ? Впрочемъ, куда бы вы ни пошли съ нимъ, въ лиц его съ вами пойдетъ сама врность, а мн несчастной со всхъ сторонъ горе и страхъ. Да и какъ не страшиться мн, когда отъ отвта герцога зависитъ моя жизнь или смерть? А могу ли я ручаться за то что онъ отвтитъ такъ учтиво что не возбудитъ гнва моего брата! Если же онъ возбудитъ его, противники будутъ стоить другъ друга. Вы сами, я думаю, понимаете что дни вашего пребыванія тамъ я проведу какъ помшанная, въ страх, ожидая хорошихъ или дурныхъ новостей, я такъ люблю и герцога и брата что несчастіе одного изъ нихъ приводитъ меня въ трепетъ.
— Слишкомъ много словъ и много страху, сказалъ Донъ-Жуанъ.— Дайте мсто и надежд среди этихъ ужасовь, надйтесь на Бога, на мое стараніе и добрую волю, которую употреблю я чтобы счастливо исполнить ваше желаніе. Путешествіе въ Феррару и моя готовность помогать вашему брату не требуютъ извиненія. До сихъ поръ мы не знаемъ намреній герцога, а онъ не знаетъ что сдлалось съ вами, это надо узнать отъ него самого и никто не можетъ этого сдлать лучше меня, знайте, синьйора Корнелія, что благосостояніе вашего брата и герцога теперь на моихъ рукахъ и я буду беречь ихъ пуще глазу.
— Если небо, отвчала та,— дастъ вамъ столько силы чтобы поправить все это, сколько даетъ доброты чтобъ утшать меня среди всхъ этихъ страданій, я сочту себя счастливою. Теперь я желаю видть васъ въ дорог и на возвратномъ пути, какъ ни пугаетъ меня ваше отсутствіе и не мучаетъ ожиданіе.
Донъ-Антоніо одобрилъ намреніе Донъ-Жуана, похвалилъ его за то что онъ не обманулъ доврчивости Лоренцо Бентибольи и сказалъ что на всякій случай желалъ бы идти съ ними.
— Этого не слдуетъ, сказалъ Донъ-Жуанъ,— какъ потому что синьйор Корнеліи нельзя остаться одной, такъ и по ему что Лоренцо не долженъ думать будто я нуждаюсь въ силахъ другаго.
— Мои сады — твои сады, возразилъ Донъ-Антоніо.— Итакъ, я отправлюсь за вами, хотя бы скрытно и въ отдаленіи, а синьйор Корнеліи, я знаю, будетъ пріятно это, она не останется въ такомъ одиночеств чтобы некому было служить ей и оберегать ее.
Корнелія сказала на это:
— Для меня, господа, будетъ великимъ утшеніемъ если вы пойдете вмст, чтобы помочь другъ другу когда это понадобится, и такъ какъ путь вамъ будетъ не безопасенъ, сдлайте мн милость, возьмите съ собою эти реликвіи.
И сказавъ это, она вынула изъ-за пазухи крестъ изъ брилліантовъ, страшно дорогой, и агнусъ не дешевле креста. Они осмотрли эти драгоцнности и оцнили ихъ еще дороже шнурка на шляп, но отдали ихъ обратно, не желая никоимъ образомъ взять ихъ и объясняя что съ ними будутъ реликвіи, хоть не столько богато украшенныя, но столь же дйствительныя. Корнеліи не совсмъ былъ пріятенъ отказъ, но въ конц-концовъ она согласилась на это. Нянька изъ всхъ силъ стараласъ угодить Корнеліи, узнавъ что господа ея отправляются (куда и зачмъ, ей не сказывали). Она взяла на себя обязанность смотрть за синьйорой, имени которой она не знала, настолько усердно чтобы заслужить благодарность. На другой день съ утра Лоренцо былъ уже у дверей, и Донъ-Жуанъ отправился въ дорогу съ герцогскою шляпой, которую онъ украсилъ черными и желтыми перьями и шнурокъ которой покрылъ черною лентой. Они простились съ Корнеліей, та, зная что братъ ея находится такъ близко, до того перепугалась что не осмлилась сказать ни слова, пока они не ушли. Первый вышелъ Донъ-Жуанъ и вмст съ Лоренцо оставилъ городъ. Въ одномъ саду, довольно отдаленномъ, они нашли пару хорошихъ лошадей и двухъ слугъ, которые держали ихъ подъ устцы.
Они сли на лошадей, слуги отправились впереди ихъ по тропинкамъ и мало-зженымъ дорогамъ въ Феррару. Донъ-Антоніо слдовалъ за ними на своемъ кон, переодтый такъ что его нельзя было узнать. Такъ какъ ему показалось что они оглядываются, въ особенности Лоренцо, онъ ршилъ хать въ Феррару по прямой дорог, будучи увренъ что найдетъ ихъ тамъ. Едва они оставили городъ, какъ Корнелія разказала экономк всю свою исторію и объяснила что этотъ мальчикъ принадлежитъ ей и герцогу Феррарскому, однимъ словомъ, не пропустила никакихъ уже извстныхъ намъ подробностей, не скрыла и того что ея хозяева похали теперь въ Феррару, сопровождая ея брата, который похалъ вызвать на дуэль герцога Альфонса.
Услыхавъ объ этомъ, экономка (будто чортъ ей внушилъ эту мысль, чтобы затруднить, воспрепятствовать и замедлить спасеніе Корнеліи) сказала:
— Ахъ, милая моя синьйора! Все это произошло изъ-за васъ, а вы сидите здсь беззаботно и въ бездйствіи, или у васъ нтъ души или вы такъ легкомысленны что не задаете себ никогда вопроса: какъ и что? Такъ вы думаете что вашъ братъ отправился въ Феррару? Ничуть не бывало, онъ конечно желалъ удалить отсюда моихъ хозяевъ, чтобы возвратиться назадъ и лишить васъ жизни. Это ему будетъ такъ же легко сдлать какъ выпить стаканъ воды. Посмотрите подъ чьей защитой мы остались: насъ охраняютъ три лакея, которые конечно не будутъ чесаться когда у другихъ чесотка. Что касается до меня по крайней мр, у меня не хватитъ духу ожидать гибели, которая угрожаетъ этому дому. Синьйоръ Лоренцо Италіянецъ, чтобъ онъ сталъ доврять Испанцамъ и просить ихъ милости и помощи! лопни мои глаза чтобъ я поврила этому, если вы, дочь моя, желаете выслушать совтъ, я могу вамъ дать такой который освтитъ все дло.
Пораженная, испуганная и сконфуженная слушала Корнелія рчи экономки, а та говорила ихъ съ такимъ жаромъ, высказывала такой неподдльный страхъ что Корнелія считала все это за истинную правду: видла Жуана и Антоніо убитыми, видла что братъ ея уже входилъ въ двери и пронзалъ ее шпагой.
— Какой же спасительный совтъ, сказала она,— дадите вы мн, мой другъ, чтобъ онъ могъ отвратить предстоящее несчастіе?
— Такой, оказала та,— что лучше его быть не монетъ. Я, синйора, служила одному священнику, то-есть деревенскому попу, въ двухъ миляхъ отъ Феррары, онъ человкъ святой и добрый, и сдлаетъ для меня все что я попрошу, такъ какъ обязанъ мн больше чмъ обыкновенно бываетъ хозяинъ. Пойдемте къ нему, а я найду человка который бы тотчасъ взялъ васъ, а чтобы кормить ребенка, у меня есть на примт бдная женщина, которая пойдетъ съ нами на конецъ свта. Допустимъ даже что васъ найдутъ. Лучше будетъ если найдутъ васъ въ дом стараго и почтеннаго священника, чмъ во власти двухъ студентовъ, которые, какъ я могу засвидтельствовать, не любятъ пропускать удобнаго случая. Теперь, пока вы были слабы, они почтительно обращались съ вами, но какъ только вы выздоровете, да сохранитъ васъ тогда Богъ, потому что, говоря правду, еслибы моя суровость и цломудріе не спасли меня, честь моя давно бы погибла, не все то золото что блеститъ въ нихъ, они одно говорятъ, а другое длаютъ, со мною еще они ужились, такъ какъ я хитра и знаю гд мн жметъ башмакъ, а главное я хорошаго рода, происхожу отъ Брибелловъ Миланскихъ и честь для меня дороже всего. Надо знать вдь какъ меня преслдовала судьба чтобы заставить меня быть экономкой у Испанцевъ. Впрочемъ, по правд, мн нечего жаловаться на своихъ хозяевъ, они были бы добрые ребята, еслибы не были такъ вспыльчивы. Поэтому я полагаю что они Бискайцы, какъ они и сами говорятъ, можетъ-быть для васъ окажутся Гадиційцами: это другая нація, судя по слухамъ, не столь пунктуальная и ловкая какъ бискайская.
Въ конц-концовъ она столько наговорила что бдная Корнелія ршилась слдовать ея совту. Итакъ, меньше чмъ въ четыре часа, по распоряженію экономки и съ согласія Корнеліи, он вмст съ нянькой ребенка уже сидли въ карет и не замченные слугами отправились по дорог къ попу. Все это длалось по вол экономки и на ея счетъ, такъ какъ господа заплатили ей жалованье за годъ и поэтому не оказалось надобности закладывать драгоцнность которую давала ей Корнелія. Зная что Донъ-Жуанъ и Лоренцо подутъ не по прямой дорог въ Феррару, а проселками, он ршились хать прямо, но потише, чтобы не встртиться съ ними. Извощикъ, получивъ хорошую плату, приноравливался къ ихъ желанію.
Оставимъ ихъ въ ихъ смломъ путешествіи и возвратимся къ Донъ-Жуану де-Гамбоа а Лоренцо Бентибольи. Они узнали на дорог что герцогъ находится не въ Феррар, а въ Болонь. Итакъ, оставивъ проселокъ, по которому хали, своротили на большой трактъ, разсудивъ что герцогъ долженъ будетъ возвращаться по немъ когда подетъ изъ Болоньи. Прохавъ нсколько, они посмотрли вдоль дороги по направленію къ Болонь и увидали толпу всадниковъ. Донъ-Жуанъ попросилъ Лоренцо свернуть въ сторону, такъ какъ, если между этими людьми находился герцогъ, онъ желаетъ поговоритъ съ нимъ, прежде нежели тотъ въдетъ въ Феррару, которая была не вдалек. Лоренцо такъ и сдлалъ, и Донъ-Жуанъ одобрилъ его поступокъ. Какъ только Лоренцо удалился, Донъ-Жуанъ снялъ ленту съ богатаго шнурка, не безъ скрытаго намренія, какъ онъ потомъ говорилъ. Въ это время подъхала толпа путешественниковъ, между ними на чалой лошади хала женщина, одтая по-дорожному, съ полумаской на лиц: желала ли она оставаться неузнанною или чтобы защититься отъ солнца и отъ воздуха, неизвстно. Донъ-Жуанъ поставилъ лошадь посреди дорога и ожидалъ ихъ цриближенія. Когда т поровнялись съ нимъ, его ростъ, его хорошее сложеніе, сильная лошадь, дорогая одежда и блескъ брилліантовъ привлекли вниманіе всхъ и особенно герцога Феррарскаго, находившагося между путешественниками. Послдній, увидавъ шнурокъ, сейчасъ же объявилъ всмъ что владлецъ шляпы есть Донъ-Жуанъ де-Гамбоа, который освободилъ его во время битвы. Онъ былъ такъ увренъ въ этомъ что безъ дальнйшихъ разговоровъ подъхалъ къ Донъ-Жуану и сказалъ:
— Я думаю что не ошибусь, милостивый государь, если назову васъ Донъ-Жуаномъ де-Гамбоа, васъ выдаютъ ваша прекрасная наружность и украшенія этой шляпы.
— Это правда, отвчалъ Донъ-Жуанъ,— да я не умлъ и не желалъ скрывать моего имени, но скажите мн, милостивый государь, кто вы сами, чтобъ мн не сдлать какой-нибудь неловкости?
— Послднее невозможно, отвчалъ герцогъ,— противъ меня вы не можете быть неучтивы ни въ какомъ случа, однакожь я скажу вамъ, синьйоръ Донъ-Жуанъ, что я герцогъ Феррарскій, обязанный служить вамъ во вс дни своей жизни, и не прошло четырехъ ночей какъ мы разстались.
Едва усплъ онъ сказать это, какъ Донъ-Жуанъ съ удивительною легкостью соскочилъ съ лошади и подбжалъ къ герцогу чтобъ поцловать его колни, но какъ ни скоро онъ дйствовалъ, герцогъ ужь усплъ выскочатъ изъ сдла и привалъ Донъ-Жуана въ объятія.
Лоренцо, смотрвшій издали на эти церемоніи, счелъ ихъ не за выраженіе учтивости, а за выраженіе гнва, и пришпорилъ свою лошадь, но увидавъ какъ крпко обнимаются герцогъ и Донъ-Жуанъ и узнавъ герцога, удержалъ свою лошадь на средин дороги. Герцогъ увидалъ Лоренцо черезъ плечи Донъ-Жуана, узналъ его и, освободивъ Донъ-Жуана изъ объятій, сейчасъ же опросилъ его: съ нимъ или нтъ явился стоящій въ отдаленіи Лоренцо Бентибольи?
На это Донъ-Жуанъ отвчалъ:
— Отойдите нсколько въ сторону, и я сообщу вашей свтлости очень важныя извстія.
Герцогъ исполнилъ его просьбу, а Донъ-Жуанъ сказалъ ему:
— Синьйоръ! Лоренцо Бентибольи, котораго вы тамъ видите, считаетъ себя обиженнымъ вами и очень сильно. Онъ говоритъ что четыре ночи тому назадъ, вы похитили его сестру, синьйору Корнелію, изъ дома ея родственницы, обманули ее и лишили чести, онъ желаетъ узнать отъ васъ, какое удовлетвореніе вы ему дадите? онъ просилъ меня быть его посредникомъ, я согласился на это, такъ какъ изъ его намековъ на уличную битву я понялъ что вы владлецъ этой шляпы, которая по вашей щедрости и любезности досталась мн. Видя что никто лучше меня не можетъ устроить ваши дла, я согласился, какъ я сказалъ, оказать ему помощь, я желалъ бы теперь чтобъ вы объяснили мн все что вы знаете относительно этого предмета и правду ли говоритъ Лоренцо.
— Ахъ, другъ мой! отвчалъ герцогъ,— это такая правда что я не осмлился бы отрицать ее еслибъ даже и желалъ. Я не обманывалъ и не похищалъ Корнеліи, хотя и знаю что ея нтъ въ дом, я не обманывалъ ее, потому что считаю ее своею женой, не похищалъ ея, потому что не знаю гд она, я не обручился съ нею торжественно, ожидая чтобы перешла въ лучшую жизнь моя мать (она уже на краю гроба), которая желаетъ чтобы женой моею была синьйора Ливія, дочь герцога Мантуи, кром того были другія неудобства, можетъ-быть боле важныя, о которыхъ теперь не слдуетъ говорить. Въ ту ночь когда вы оказали ма помощь, я желалъ увезти ее въ Феррару, такъ какъ настало время въ которое она должна была разршиться отъ бремени, потому ли что меня задержала битва, по моей ли оплошности, я уже не нашелъ ея когда приблизился къ дому, а вмсто нея вышла ко мн довренная нашихъ тайнъ. Я спросилъ ее о Корнеліи, она объяснила мн что та уже вышла, родивъ въ эту ночь сына, прекраснйшаго мальчика, котораго она отдала моему служителю Фабіо. Повренная теперь здсь съ нами, здсь же и Фабіо, а Корнелія и ребенокъ исчезла. Я два дня пробылъ въ Болонь, ожидая получать какія-либо извстія о Корнеліи, но не узналъ ровно ничего.
— Такимъ образъ, синьйоръ, сказалъ Донъ-Жуанъ,— если Корнелія и сынъ вашъ отыщутся, вы не откажетесь признать ее своею женой, а его своимъ ребенкомъ?
— Конечно нтъ: цня благородство своего рожденія, я еще больше цню свою религію. Корнелія такова что по своимъ достоинствамъ заслуживаетъ владть царствомъ, если она отыщется, будетъ ли жива, или умретъ моя мать, свтъ узнаетъ что, умя быть любовникомъ, я сумю торжественно исполнить общаніе данное съ глазу на глазъ.
— Можете ли вы, сказалъ Донъ-Жуанъ,— объявить ея брату Лоренцо то что объявили сейчасъ мн?
— Непріятно только одно, сказалъ герцогъ,— что онъ такъ поздно узнаетъ это.
Донъ-Жуанъ далъ знакъ Лоренцо приблизиться. Тотъ подошелъ, отнюдь не ожидая такихъ хорошихъ новостей. Герцогъ встртилъ его съ распростертыми объятіями, и первое слово его было: брать мой! Лоренцо не сообразилъ какъ отвчать на такой пріемъ, онъ стоялъ въ сомнніи, не говоря ни слова.
Донъ-Жуанъ сказалъ тогда:
— Синьойръ Лоренцо! Герцогъ сознается въ своей связи съ сестрой вашею, синьйорой Корнеліей, въ то же время онъ признаетъ ее своею законною женой, и какъ только она явится, признаетъ это торжественно, онъ соглашается съ тмъ что четыре ночи тому назадъ, желалъ похитить ее изъ дому родственницы, чтобъ увезти ее въ Феррару и ожидать тамъ удобнаго случая отпраздновать свадьбу, которая откладывалась до сихъ поръ по извстнымъ мн законнйшимъ причинамъ. Онъ сказалъ мн также о битв съ вами, разказалъ что когда онъ пошелъ за Корнеліей, онъ встртилъ Сульпицію, ея двушку (эта та женщина которая теперь детъ съ ними), отъ нея узналъ онъ что Корнелія родила часъ тому назадъ, и она, Сульпиція, отдала ребенка слуг герцога, а Корнелія, ожидая встртить послдняго и воображая что вы, синьйоръ Лоренцо, узнали объ ея поступк, въ страх покинула домъ. Теперь оказывается что Сульпиція отдала ребенка не слуг герцога, а кому-то другому, Корнелія пропала, герцогъ винитъ себя во всемъ и говоритъ что когда бы синьйора Корнелія ни отыскалась, онъ приметъ ее какъ свою законную жену. Такимъ образомъ не остается ничего говорить, не остается ничего желать, кром того чтобъ эти дв несчастныя драгоцнности отыскались.
При этихъ словахъ, Лоренцо упалъ къ ногамъ герцога, который старался поднять его.
— Отъ вашего христіанства и величія, свтлйшій государь и брать мой, я и моя сестра имли право ожидать того что Вы сдлали теперь: она сравнялась съ вами, а я поступилъ въ число вашихъ слугъ.
Въ этотъ моментъ глаза Лоренцо и герцога наполнились слезами, которыя у одного были вызваны тмъ что онъ нашелъ такого прекраснаго зятя, а у другаго сожалніемъ о потери жены. Но оба вскор, сообразивъ что выраженіе подобныхъ чувствъ слезами показываетъ слабость, удержали ихъ по возможности. Донъ-Жуанъ былъ веселъ: онъ могъ просить себ награды за указаніе мстопребыванія Корнеліи а ея сына, такъ какъ онъ оставилъ ихъ въ своемъ собственномъ дом.
Въ такомъ положеніи находились дйствующія лица, когда показался Антоніо де-Изунца, онъ издали узналъ лошадь Донъ-Жуана и, подъхавъ ближе, замтилъ слугъ которые держали въ поводу нсколько въ сторон лошадей Донъ-Жуана и Лоренцо, онъ узналъ своего товарища и его спутника, но не узналъ герцога и остановился въ сомнніи, не зная подъхать ли ему къ Донъ-Жуану или нтъ. Онъ обратился къ слугамъ герцога съ вопросомъ: кто этотъ неизвстный ему господинъ? Т отвчали что это герцогъ Феррарскій. Еще боле смущенный, онъ остановился въ нершимости, изъ которой его вывелъ Донъ-Жуанъ, назвавъ его по имени. Антоніо приблизился, и видя что вс стоятъ на земл, слзъ съ лошади. Герцогъ встртивъ его очень учтиво, узнавъ отъ Донъ-Жуана что это его товарищъ. Между тмъ Донъ-Жуанъ разказалъ Антоніо все что случилось до его появленія. Обрадованный Антоніо сказалъ Донъ-Жуану: почему же ты не хочешь удвоить радости этихъ господъ, потребовавъ съ нихъ награды за нахожденіе Корнеліи и ея сына?
— Еслибы ты не пріхалъ, сказалъ Донъ-Жуанъ,— я бы потребовалъ ея, теперь требуй ты, я увренъ: отдадутъ ее съ радостью.
Герцогъ и Лоренцо, услыхавъ эти слона, стала требовать ихъ разъясненія.
— Дло очень просто, отвчалъ Антоніо:— а также желаю играть роль въ этой комедіи и желаю получить награду за нахожденіе синьйоры Корнеліи и ея сына, которые находятся въ моемъ дом.
И онъ имъ разказалъ со всми подробностями все извстное читателю. Это доставило такое удовольствіе слушателямъ что Лоренцо бросился обнимать Донъ-Жуана, а герцогъ Донъ-Антоніо. Послдній общалъ въ награду за извстіе свое государство, а первый свое имніе, жизнь и душу. Они подозвали двушку которая передала ребенка Донъ-Жуану, узнавъ Лоренцо, она затрепетала, ее спросили знаетъ ли она человка которому она отдала ребенка. Она сказала что нтъ, вспомнила только что она спросила его: Фабіо ли онъ? онъ отвчалъ утвердительно и этимъ ввелъ ее въ обманъ.
— Это правда, сказалъ Донъ-Жуанъ, — а вы, синьйора, тотчасъ затворили дверь и сказали мн чтобъ я помстилъ его въ безопасное мсто и сейчасъ же возвратился.
— Это врно, отвтила двушка со слезами.
— Здсь нтъ мста слезамъ, сказалъ ей герцогъ, — напротивъ, надо радоваться, дло въ такомъ положеніи что я не думаю отправляться въ Феррару, а тотчасъ же возвращусь въ Болонью, потому что вс эти радости еще сомнительны, пока я не увидалъ Корнеліи.
И безъ дальнихъ разговоровъ, съ общаго согласія, они отправились въ Болонью. Антоніо похалъ впередъ, Желая предупредить Корнелію, чтобъ ея не поразило внезапное появленіе герцога и ея брата. Онъ не нашелъ ея, а слуги не могли дать ему о ней свдній, и онъ оказался въ самомъ непріятномъ и печальномъ положеніи. Замтивъ отсутствіе экономки, онъ сообразилъ что по ея вин исчезла Корнелія, слуги сказали ему что экономка скрылась въ день ихъ отъзда, а Корнеліи же они никогда не видали. Донъ-Антоніо былъ вн себя отъ этого непредвидннаго случая, онъ боялся что герцогъ сочтетъ ихъ лгунами и обманщиками и, пожалуй, вообразитъ гораздо худшія вещи, касающіяся ихъ чести и добраго имена Корнеліи. Такія-то мысли волновала его, когда прабыли въ городъ герцогъ, Жуанъ и Лоренцо, избгая главныхъ улицъ и оставивъ лишнихъ людей за городомъ, она подъхали къ дому Донъ-Жуана, тамъ нашли они Антоніо сидящимъ на кресл съ годовою опущенною на руку, блднаго какъ мертвецъ. Донъ-Жуанъ спросилъ его какое несчастіе случилось съ нимъ и гд Корнелія.
— Разв это не несчастіе? отвчалъ Донъ-Антоніо: — Корнелія исчезла вмст съ экономкой, которую мы оставила ей для компаніи, въ тотъ же день какъ ухали мы.
Герцогъ едва не лишился чувствъ, Лоренцо также не могъ опомниться, услыхавъ такія новости. Итакъ вс они стояли смущенные и растерянные. Въ это время къ Антоніо подошелъ одинъ слуга и сказалъ ему вслухъ:
— Синьйоръ! Сантастебанъ, слуга синьйора Донъ-Жуана, съ того самаго дня какъ ваша милость ухала, держалъ подъ замкомъ въ своей комнат очень красивую женщину, и я думаю что она называется Корнеліей, потому что я слышалъ какъ ее называли этимъ именемъ.
Донъ-Антоніо смутился снова, думая что дйствительно Корнелія скрылась у лакея, онъ лучше желалъ бы чтобъ ея не было вовсе, однако онъ не сказалъ объ этомъ никому и молча отправился къ каморк лакея, она была заперта, такъ какъ его не было дома. Антоніо наклонился къ двери и тихо сказалъ:
— Отоприте, синьйора Корнелія, и ступайте на встрчу вашему брату и герцогу, вашему жениху, они пришли сюда искать васъ.
Изъ-за двери ему отвчали:
— Вы шутите надо мной, я такъ безобразна и такъ несчастна что герцоги и графы не пойдутъ искать меня, что имъ за дло до любовницы лакея!
По этимъ рчамъ Антоніо заключилъ что ему отвчала не Корнелія. Въ это время явился Сантастебанъ, пошелъ прямо къ своей каморк и, найдя тамъ Антоніо, который требовалъ чтобъ ему принесли вс ключи отъ дому, въ надежд не подойдетъ ли который-нибудь къ двери, упалъ предъ нимъ на колна и держа ключъ въ рукахъ, оказалъ ему:
— Отсутствіе вашей милости, а больше того мое негодяйство побудили меня привести къ себ на эти три ночи одну женщину. Я умоляю вашу милость, синьйоръ Антоніо, да пошлетъ вамъ Богъ добрыя всти изъ Испаніи, не говорите этого моему господину Донъ-Жуану, а ее я выгоню сіюже минуту.
— Какъ называется эта женщина? спросилъ Антоніо.
— Корнелія, отвчалъ слуга.
Между тмъ другой слуга, открывшій убакаще неизвстной женщины и не чувствовавшій къ Сантистебану особенной дружбы, входя въ ту комнату гд были Жуанъ и Лоренцо, по простот или съ злымъ намреніемъ, неизвстно, сказалъ какъ будто про себя:
— Попался голубчикъ! клянусь Богомъ, ты возвратилъ синьйору Корнелію, вишь ты! изволилъ запереть ее! А ей-Богу онъ не желалъ бы прихода этихъ господъ, чтобы продлить денька три-четыре свое удовольствіе.
Услыхавъ это, Лоренцо опросилъ его:
— Что ты такое говоришь тамъ? Гд Корнелія?
— Сейчасъ явится, отвчалъ лакей.
Едва услыхалъ это герцогъ, какъ быстре молніи вскочилъ по лстниц, воображая найти тамъ Корнелію и вошелъ въ каморку, гд находился Антоніо, со словами:
— Гд Корнелія? Гд жизнь моей жизни?
— Здсь Корнелія, отвчала женщина, закутанная съ годовою въ одяло.— Господи Боже мой! быка что ли украли? Разв это новость что женщина ночуетъ у лакея? Стоитъ ли изъ-за этого подымать шумъ?
Лоренцо, находившійся тутъ же, съ гнвомъ сдернулъ одяло съ головы ея, и глазамъ всхъ представилась молодая и не дурная собой женщина, она отъ стыда закрыла лицо рукою, а другою старалась захватить свое платье, служившее ей подушкой (на постели таковой не было). Присутствовавшіе поняли что предъ ними одно изъ погибшихъ созданій. Герцогъ спросилъ ее, правда ли что она называется Корнеліей? Она подтвердила это и сказала что родители ея честные граждане этого города и что никто не долженъ зарекаться лить эту водицу. Герцогъ былъ такъ раздраженъ что ему показалось будто Испанцы хотли подшутить надъ нимъ. Чтобы не дать развиться такому подозрнію, онъ сейчасъ же повернулся, за нимъ пошелъ Лоренцо, они вскочили на лошадей и отправились. Донъ-Жуанъ и Антоніо остались въ еще большемъ безпокойств и ршились употребить вс возможныя и невозможныя старанія чтобы разыскать Корнелію и тмъ убдить герцога въ своей правот и доброжелательств. Сантастебана она сейчасъ же разочли за его дерзость, распутную Корнелію прогнали. Потомъ имъ прошло на память что она позабыла сказать герцогу о драгоцнностяхъ, которыя онъ предлагала Корнелія: брилліантовомъ агнус о крест, этимъ она могла бы доказать что Корнелія была дйствительно въ ихъ рукахъ, а что теперь она исчезла, это не ихъ вина. Они сейчасъ же вышли изъ дому чтобъ исполнить это, но не нашла герцога въ дом Лоренца, какъ надялись, нашли только самого Лоренцо, тотъ объявилъ имъ что герцогъ отправился сію же минуту въ Феррару отдавать проказъ разыскать его сестру. Они сказали ему о драгоцнностяхъ. Лоренцо уврилъ ихъ что герцогъ вполн доволенъ ихъ поведеніемъ, что оно оба прописываютъ исчезновеніе Корнеліи ея страху и что Богъ поможетъ онъ найти ее: не можетъ же земля поглотить ребенка, экономку и ее. Этомъ они вс утшались а ршалось приступать къ розыскамъ, но не черезъ публичное объявленіе, а частнымъ образомъ, чтобы никто кром ея тетки не зналъ о ея пропаж, такъ какъ въ глазахъ тхъ кто не зналъ намренія герцога, публичные розыски могли погубить репутацію его сестры, и трудно внушить каждому такую увренность какая была у нихъ.
Между тмъ герцогъ халъ въ Феррару, и судьба желавшая провести къ счастливому концу его приключеніе устроила такъ что онъ захалъ къ тому самому сельскому священнику гд находилась ребенокъ, Корнелія, нянька и совтница, которыя между тмъ успли разказать своему хозяину все что было съ ними и просили у него совта. Этотъ священникъ былъ большимъ пріятелемъ герцога, въ его дом, достойномъ жилищ богатаго и любящаго комфортъ духовнаго, часто находилъ себ пріютъ герцогъ по дорог изъ Феррары, въ особенности, когда онъ здилъ на охоту. Ему очень нравился домъ священника и его умъ, проявлявшійся какъ въ словахъ, такъ и въ дйствіяхъ. Пріздъ герцога не удивилъ священника, такъ какъ это было не въ первый разъ. Ему непріятно было видть герцога печальнымъ, и онъ сообразилъ что у того было что-то на душ. Услыхавъ о прізд герцога, Корнелія страшно смутилась, такъ какъ она не знала его намреній, ломая руки, ходила изъ угла въ уголъ, какъ человкъ лишившійся разсудка, она желала бы поговоритъ со священникомъ, но тотъ разговаривалъ съ герцогомъ, и она не могла исподволь своего желанія. Между тмъ герцогъ говорилъ:
— У меня на душ, отецъ мой, очень не хорошо, я не желаю хать въ Феррару и остаюсь у васъ въ гостяхъ. Скажите моей свит чтобъ она отправлялась въ Феррару, а со мной пусть останется одинъ Фабіо.
Добрый священникъ исполнилъ его просьбу и пошелъ отдавать приказанія на счетъ того какъ служить герцогу. Въ это-то время Корнелія нашла желаемый случай и, схвативъ священника за руки, сказала,
— Ахъ! отецъ мой и господинъ! что хочетъ длать герцогъ? Заклинаю васъ Богомъ, наведите разговоръ за меня и выспросите какъ-нибудь его намренія, я довряю вполн вашему великому разуму.
Священникъ сказалъ на это:
— Герцогъ въ большой печали, но до сихъ поръ не сказалъ мн ея причины.— Надобно вотъ что сдлать: одньте сейчасъ же какъ можно лучше ребенка и надньте за него вс драгоцнности которыя есть съ вами, особенно не позабудьте тхъ которыя подарилъ вамъ герцогъ, а затмъ предоставьте дйствовать мн. Я надюсь что небо устроитъ все къ лучшему.
Корнелія обняла его, поцловала его руку и сейчасъ же ушла одвать ребенка. Между тмъ священникъ вышелъ къ герцогу, чтобы занимать его разговоромъ, пока не подадутъ стъ, и между прочимъ спросилъ его: нельзя да узнать причину его меланхоліи, такъ какъ всякій за версту видитъ что онъ чмъ-то огорченъ?
— Отецъ мой! отвчалъ герцогъ.— Ясно что сердечныя печали кладутъ свой оттнокъ на лицо, и по глазамъ можно прочесть что длается въ душ, но хуже всего то что я теперь не могу ни съ кмъ подлиться моимъ горемъ.
— Если вамъ, сказалъ на это священникъ, — будетъ пріятно посмотрть на что-нибудь очень красивое, я вамъ покажу одну вещь которая доставитъ вамъ большое удовольствіе.
— Глупъ былъ бы тотъ, отвчалъ герцогъ, — кто отказался бы отъ средства могущаго доставить облегченіе его горю, я прошу васъ, покажите мн то что хотли. Это, должно-быть, одна изъ вашихъ рдкостей, которыя всегда возбуждаютъ во мн удовольствіе.
Священникъ всталъ, пошелъ туда гд находилась Корнелія, успвшая между тмъ нарядить ребенка и надть на него драгоцнности, крестъ и агнусъ съ тремя другими дорогими вещами, подаренными герцогомъ, а взявъ ребенка на руки, вышелъ въ ту комнату гд находился герцогъ.
— Встаньте и станьте къ окну, сказалъ онъ ему.
Когда герцогъ это исполнилъ, священникъ положилъ ему на руки ребенка, герцогъ былъ пораженъ, увидавъ драгоцнности подаренныя имъ когда-то Корнеліи, и, всматриваясь въ ребенка, онъ замтилъ въ немъ какъ бы отраженіе своего собственнаго лица. Полный изумленья, онъ спросилъ священника, кому принадлежитъ этотъ младенецъ, который, судя по платью и по украшенію, долженъ быть сыномъ какого-нибудь князя.
— Этого я не знаю, сказалъ священникъ,— а знаю только то что нсколько ночей тому назадъ мн принесъ его какой-то кавалеръ изъ Болоньи и просилъ меня ходить за нимъ, какъ за сыномъ именитаго отца и какой-то знатной красавицы. Вмст съ кавалеромъ пришла женщина чтобъ кормитъ ребенка, я ееспросилъ, не знаетъ ли она чего-нибудь объ родителяхъ младенца. Она отвчала что нтъ, если мать такъ же хороша, какъ кормилица, то она должна быть первою красавицей Италіи.
— Нельзя на нее посмотрть? спросилъ герцогъ.
— Отчего нтъ, отвчалъ священникъ, — пойдемте со мной, а если васъ поразило убранство и красота младенца, то тотъ же самый эффектъ произведетъ, я думаю, видъ его кормильцы.
При этомъ священникъ хотлъ взять ребенка у герцога, но тотъ, не желая разстаться съ нимъ, прижаль его къ себ и осыпалъ поцлуями. Священникъ на минуту удалился и сказалъ Корнеліи чтобъ онъ не волнуясь, приготовилась встртиться съ герцогомъ. Корнелія стала готовиться, отъ неожиданности краска бросилась ей въ лицо и оттого она стала еще прекрасне. Увидавъ ее, герцогъ едва не упалъ въ обморокъ, а она упала къ его ногамъ, желая облобызать ихъ. Герцогъ, не говоря ни слова, отдалъ младенца священнику и, повернувшись, быстро вышелъ изъ комнаты. Увидвъ это, Корнелія воскликнула, обращаясь къ священнику:
— Ахъ, господинъ мой! Отчего такъ испугался герцогъ, увидавъ меня? Противна я ему? подурнла я? Онъ забылъ общаніе которое давалъ мн? Онъ не хочетъ говорить со мной ни слова? Ему надолъ ужь сынъ его, что онъ сбросилъ его съ своихъ рукъ?
Священникъ не отвчалъ ей, удивляясь бгству герцога, на самомъ дл это было не бгство. Вышедъ изъ комнаты, герцогъ сейчасъ же позвалъ Фабіо.
— Другъ мой Фабіо! сказалъ онъ ему:— позжай сейчасъ же въ Болонью,с ейчасъ же найди тамъ Лоренцо Бентабольи и двухъ испанскихъ кавалеровъ, Донъ-Жуана и Донъ-Антоніо, и скажи имъ чтобъ они безъ всякихъ отговорокъ пріхали въ эту деревню, и не думай возвращаться безъ нихъ: мн теперь они нужне жизни.
Фабіо не былъ лнивъ и тотчасъ же приступилъ къ исполненію приказа. Между тмъ герцогъ возвратился туда гд стояла Корнелія, проливая кристальныя слезы, онъ заключилъ ее въ свои объятія и, присоединивъ свои слезы къ ея слезамъ, безъ конца упивался ея дыханіемъ. Радость мшала ему говорить, и такъ въ молчаніи наслаждались врные любовники и супруга своимъ свиданіемъ. Нянька ребенка и Кривелла {Такъ называлась вроятно экономка Испанцевъ.}, которыя смотрли на эту сцену изъ-за дверей другой комнаты, отъ радости стали биться головой объ стну какъ помшанныя. Священникъ цловалъ младенца, котораго поддерживалъ лвою рукой, а правою въ то же время благословлялъ обнявшихся влюбленныхъ. Экономка священника, которая не присутствовала при этомъ происшествіи, будучи занята приготовленіемъ стола, вошла звать всхъ къ обду. Ея появленіе положило конецъ объятіямъ, герцогъ взялъ младенца изъ рукъ священника и держалъ его самъ въ продолженіи всего, хотя не роскошнаго, но хорошо приготовленнаго обда. Тутъ Корнелія разказала все что произошло съ ней пока она не попала сюда, по совту экономки испанскихъ кавалеровъ, обращавшихся къ ней со всевозможною деликатностью. Герцогъ, съ своей стороны, разказалъ ей свои приключенія до этой минуты, явились об женщины и получили отъ герцога самыя богатыя общанія. Вс радовались счастливому окончанію дла, для полнаго удовольствія недоставало только Лоренца и Испанцевъ. Черезъ три дня явились и они, печальные и сгорающіе нетерпніемъ узнать не собралъ ли какихъ-нибудь свдній герцогъ о Корнеліи. Посланный за ними Фабіо не сообщилъ имъ что она нашлась, такъ какъ и самъ не зналъ этого. Герцогъ вышелъ имъ на встрчу въ залу (гд происходило его свиданіе съ Корнеліей), на лиц его пришедшіе не могли прочесть удовольствія, что повергло ихъ въ сильное смущеніе. Герцогъ просилъ ихъ ссть, слъ и самъ съ ними и обратился къ Лоренцо съ такою рчью:
— Вы хорошо знаете, синьйоръ Лоренцо Бентибольи, что я никогда не обманывалъ вашей сестры, свидтели тому небо и моя совсть. Вы знаете сами съ какимъ стараніемъ я разыскивалъ ее, желая жениться на ней, во исполненіе моего общанія. Ея нтъ. Слово мое не можетъ имть вчно обязательной силы, я молодъ и не такъ еще потертъ жизнью чтобъ отказаться отъ наслажденій которыя представляются мн на каждомъ шагу, страсть вынудившая у меня общаніе жениться на Корнеліи еще прежде заставала меня дать подобное же общаніе одной крестьянской двушк изъ этой деревни. Я вознамрился обмануть ее, отдавъ предпочтеніе достоинствамъ Корнеліи (что служитъ не малымъ доказательствомъ любви), хотя совсть моя была противъ этого. Но такъ какъ никто не можетъ жениться на отсутствующей женщин и такъ какъ никто ни станетъ отыскивать невсту которая скрылась чтобъ избжать непріятной для нея партіи, я спрашиваю васъ, синьйоръ Лоренцо, какое удовлетвореніе могу я предложить за обиду которой я никогда не длалъ и не намревался длать, и прошу васъ дать мн позволеніе исполнить мое первое слово и жениться на вышеупомянутой крестьянской двушк, она теперь находится въ этомъ дом.
Пока герцогъ говорилъ, кровь приливала и отливала отъ лица Лоренцо, онъ не могъ усидть на одномъ мст, ясно доказывая тмъ что гнвъ заставилъ его потерять самообладаніе. То же самое происходило съ Донъ-Жуаномъ и Донъ-Антоніо, которые сейчасъ же ршили принудить герцога оставить свое намреніе, хотя бы это стоило имъ жизни. Прочтя ихъ мысли на ихъ лицахъ, герцогъ сказалъ:
— Успокойтесь, синьйоръ Лоренцо, и не отвчайте мн на слова, я желаю чтобы красота двушки на которой я хочу жениться вынудила у васъ согласіе. Красота ея такъ необыкновенна что можетъ извинить еще большее увлеченіе.
Сказавъ это, онъ вышелъ въ ту комнату гд находилась Корнелія, разодтая и украшенная всми драгоцнностями, которыя были прежде на ребенк, съ присоединеніемъ новыхъ. Едва герцогъ оставилъ комнату, Донъ-Жуанъ всталъ, положилъ об руки на ручки кресла, гд сидлъ Лоренцо, и тихо оказалъ ему:
— Клянусь Св. Яковомъ Галиційскимъ, врою христіанскою и честью рыцаря что я столько же намренъ дозволить герцогу исполнить его намреніе, сколько желаю сдлаться Мавромъ. Здсь, въ этомъ самомъ мст, онъ или умретъ отъ моихъ рукъ или исполнитъ слово данное имъ вашей сестр, по крайней мр онъ долженъ дать намъ время отыскать ее, и не жениться пока не узнаемъ наврное что она умерла.
— Я совершенно согласенъ съ вами, отвчалъ Лоренцо.
— Того же мннія держится и мой товарищъ Донъ-Антоніо, прибавилъ Донъ-Жуанъ.
Въ это время въ залу вошла Корнелія, съ одной стороны ея шелъ священникъ, съ другой герцогъ, державшій ее за руку, ха ними шли: Сульпиція, двушка Корнеліи, вызванная герцогомъ изъ Феррары, и дв женщины: нянька ребенка и экономка кавалеровъ. Когда Лоренцо увидалъ свою сестру и убдился что онъ дйствительно видитъ ее, чему вначал мшала врить невозможность ея появленія, колна его задрожали и онъ упалъ къ ногамъ герцога. Тотъ поднялъ его и подвелъ къ сестр, которая, конечно, заключила его въ свои объятія съ изъявленіями величайшей радости. Донъ-Жуанъ и Донъ-Антоніо сказали герцогу что шутка его была одна изъ самыхъ остроумныхъ. Герцогъ взялъ ребенка изъ рукъ у Сульпиціи и подавая его Лоренцо, сказалъ:
— Возьмите, братъ мой, вашего племянника и моего сына и подумайте не можете ли вы позволить мн жениться на этой крестьянк, такъ какъ ей первой далъ я общаніе.
Долго будетъ разказывать что отвчалъ Лоренцо, что спросилъ Донъ-Жуанъ, что подумалъ Донъ-Антоніо, какъ выражали свою радость священникъ, Сульпиція, экономка и нянька, какъ удивлялся Фабіо и какъ вс были довольны своею судьбой. Священникъ тотчасъ же обвнчалъ ихъ, и дружкой былъ Донъ-Жуанъ де-Гамбоа. Вс условились сохранятъ этотъ бракъ втайн, ожидая конца болзни герцогини-матери, и синьйора Корнелія возвратилась въ Болонью со своимъ братомъ. Герцогиня дйствительно умерла, Корнелія явилась въ Феррару, радуя всхъ своею красотой, печаль обратилась въ веселье, прислужницы разбогатли, Сульпиція сдлалась женою Фабіо, Донъ-Антоніо и Донъ-Жуанъ радовались что имъ удалось оказать услугу герцогу, который предложилъ имъ въ жены двухъ своихъ родственницъ, съ богатйшимъ приданымъ. Но они сказали что бискайскіе дворяне почти всегда берутъ женъ изъ своего отечества, что не изъ презрнія,— оно и немыслимо,— но во исполненіе похвальнаго обычая и желанія своихъ родителей, которые должны женить ихъ, они не могутъ принять такого блестящаго предложенія.
Герцогъ удовлетворился этими извиненіями и самымъ почетнымъ образомъ, отыскавъ удобный случай, переслалъ имъ въ Болонью богатые подарки, нкоторые изъ нихъ были такъ значительны и вручены подъ такимъ ловкомъ предлогомъ,что хотя Испанцы желали бы отказаться отъ нихъ, во избжаніе платы за свои труды, но не могли сдлать этого, въ особенности не могли отдлаться отъ тхъ подарковъ которые герцогъ прислалъ имъ когда она собиралась въ Испанію и тхъ которые была вручены онъ когда они пріхала въ Феррару прощаться. Тамъ нашли она Корнелію, успвшую подарить мужу двухъ двочекъ, а герцога, влюбленнаго боле чмъ когда-либо. Герцогиня подарила Донъ-Жуану брилліантовый крестъ, а Донъ-Антоніо свой агнусъ, они приняли эти подарки, не имя возможности поступить иначе. Вскор они прибыли въ отечество, женились на богатыхъ и знатныхъ красавицахъ и ко всеобщему удовольствію постоянно поддерживали переписку съ герцогомъ, герцогиней и синьйоромъ Бентибольи.