На разныя темы.
На разныя темы.
Синдикализмъ и махаевщина (по поводу статьи H. М. Минскаго).— Къ спору о ‘Великой Россіи’.
——
Петръ Струве.
‘Русская Мысль’, кн.III, 1908
Синдикализм и махаевщина (по поводу статьи H. М. Минского).- К спору о ‘Великой России’, Струве Петр Бернгардович, Год: 1908
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Въ этой книжк читатель найдетъ статью H. М. Минскаго о ‘Рабочей партіи и рабочемъ класс’, съ которой редакція ршительно не согласна. Собственные идеи и идеалы автора неясны. Видно только, что онъ — противникъ политической и парламентской представительницы рабочаго класса — соціалъ-демократіи. Вмст съ синдикализмомъ онъ, во имя ‘класса’, отрицаетъ ‘партію’. Но до какихъ поръ Минскій идетъ вмст съ синдикализмомъ, этого изъ его интересныхъ разсужденій нельзя усмотрть. Мн кажется, что его статья объективнымъ своимъ содержаніемъ всецло подтверждаетъ то пониманіе значенія и миссіи синдикализма, которое я развилъ въ своей, посвященной проблем синдикализма, стать ‘Facies hippo-cratica’.
Въ разсужденіяхъ г. Минскаго есть два пункта, слабость которыхъ ясна уже и теперь. Это, во-первыхъ, обвиненія правительства Клемансо и Бріана въ ‘реакціонности’ за его ршительную борьбу противъ синдикализма.
Обвиненія эти боле чмъ странны. Вопросъ, конечно, не въ личной искренности или неискренности г. Бріана. Дло идетъ о боле важномъ. Самъ же. г. Минскій совершенно не скрываетъ того, что синдикализмъ есть проповдь и организація насилія революціоннаго меньшинства надъ большинствомъ общества и самыми основами его существованія. Борьба съ такимъ движеніемъ есть долгъ всякой государственной власти, и французское республиканское правительство, оставаясь властью, обязано и вынуждено вести такую борьбу. На синдикализм лежитъ клеймо цинизма, отъ котораго свободенъ былъ прежній соціализмъ и свободна современная соціалъ-демократія: соціалъ-демократія bona fide утверждаетъ, что она борется — во имя интересовъ большинства общества и не прибгая къ насилію надъ этимъ большинствомъ. Синдикализмъ откровенно говоритъ, что онъ представляетъ меньшинство общества — и во Франціи съ ея слабымъ развитіемъ промышленности и промышленнаго пролетаріата это совершенно ясно. И въ то же время синдикалисты столь же откровенно заявляютъ, что они сторонники насильственныхъ методовъ дйствія, которые вовсе не пользуются открытымъ сочувствіемъ и признаніемъ со стороны руководящихъ элементовъ культурной соціалъ-демократіи.
Непослдовательность и половинчатость соціалъ-демократіи, за которую ее порицаетъ г. Минскій, съ точки зрнія человчности и культуры, гораздо боле почтенна, чмъ искренность и ‘подлинность’ синдикализма. Послдній, въ иде своей, есть варварское насильничество худшихъ элементовъ общества. Пусть буржуазія плоха, но изъ этого не слдуетъ, что изрыгающій циническія угрозы синдикалистскій пролетаріатъ хорошъ и даже лучше буржуазіи.
Апоеозъ синдикалистовъ, какъ выразителей ‘сознательнаго класса, не носящаго никакой маски, обладающаго простымъ, недвусмысленнымъ я’ (см. выше въ стать H. М. Минскаго, стр. 25), это отношеніе, красной нитью проходящее черезъ вс построенія г. Минскаго, поражаетъ въ устахъ человка съ извстной философской складкой, какимъ является авторъ статьи ‘Рабочая партія и рабочій классъ’. Вдь признакъ классовой подлинности можетъ съ еще большей легкостью, чмъ противъ соціалъ-демократовъ, быть обращенъ противъ самого г. Минскаго, какъ защитника синдикализма и обличителя ‘партіи’? Въ чемъ гарантія классовой подлинности разсужденій г. Минскаго? Почему и онъ не является ‘личиноносцемъ’, ‘опекуномъ’, ‘адвокатомъ’, ‘благодтелемъ’? На почв психологическаго сыска о ‘простомъ, недвусмысленномъ я’ можно препираться и обличать другъ друга до безконечности, — дло явно нефилософское, въ которомъ логическія ошибки сплетаются съ разными недобрыми чувствами. При извстной полемической ловкости такимъ путемъ можно доказать все.
Марксизмъ часто упражнялся въ этомъ психологическомъ сыск, въ конц-концовъ для того, чтобы быть тми же пріемами обличеннымъ въ ‘буржуазности’ со стороны синдикализма и его уже совершенно дикой русской разновидности, ‘махаевщины’. Когда г. Минскій пишетъ (стр. 25):
‘Маскарадъ оконченъ. Маски долой. Отнын о всеобщемъ благ имютъ право заботиться лишь т, чье классовое ‘я’ совпадаетъ съ общечеловческимъ ‘я’. Отнын кто хочетъ говорить о пролетаріат ‘мы’, долженъ стать пролетаріемъ, кто хочетъ быть апологетомъ синдикализма, долженъ жить синдикальною жизнью. Отнын для каждаго общественнаго дятеля или изслдователя стало обязательнымъ уяснить себ свое классовое ‘я’ такъ же несомннно и опредленно, какъ мы сознали свое личное индивидуальное ‘я’, ибо маскарадъ оконченъ и время посредниковъ, опекуновъ, адвокатуръ и благодтелей прошло’,— онъ становится на одну почву съ софнетически-злобной теоріей ‘классовой психологіи’, нашедшей свое завершеніе въ ‘махаевскомъ’ противопоставленіи рабочаго ‘ручного’ и рабочаго ‘умственнаго’.
Недавно объ этой психопатической форм классоваго соціализма появилась любопытная книга г. Иванова-Разумника {Что такое ‘махаевщина’? Къ вопросу объ интеллигенціи. Спб., 1908 г. Стр. 159. Изданіе С. В. Бунина.}. Основная идея, ide matresse махаевщины сводится къ слдующему разсужденію. Во всхъ странахъ, во всхъ государствахъ существуетъ громаднйшій классъ людей, которые вовсе не имютъ ни промышленнаго, ни торговаго капитала и вмст съ тмъ живутъ какъ настоящіе господа. Это классъ образованныхъ людей, классъ интеллигенціи. Они не владютъ ни землей, ни фабрикой, ни мастерской, а пользуются не меньшимъ грабительскимъ доходомъ, чмъ средніе и крупные капиталисты. Они не имютъ собственныхъ предпріятій, но они такіе же блоручки, какъ средніе и крупные капиталисты, такъ же, какъ и т, всю жизнь свободны отъ ручного труда, и если участвуютъ въ производств, то лишь какъ управляющіе, директора, инженеры, то-есть по отношенію къ рабочимъ, къ рабамъ ручного труда, являются такими же командирами и господами, какъ и предприниматели-капиталисты. Такимъ образомъ интеллигенція есть особый общественный классъ, характеризуемый монопольнымъ и наслдственнымъ владніемъ знаніями, средствами интеллектуальнаго производства, подобно тому какъ капиталистовъ характеризуетъ монопольное и наслдственное владніе орудіями матеріальнаго производства {Ср. на основаніи подлинныхъ цитатъ изложеніе у Иванова-Разумника. Стр. 29.}. Обобществленіе средствъ и орудій матеріальнаго производства — это требованіе, характеризующее собою, по мннію махаевщины, весь современный соціализмъ, есть основное требованіе интеллигенціи, обобществленіе средствъ интеллектуальнаго производства, ‘обобществленіе знаній’ — это требованіе, характеризующее собой махаевщину, есть, по ея мннію, основное требованіе пролетаріата, идущее противъ интересовъ интеллигенціи. Поэтому соціализмъ есть классовый идеалъ и идеологія интеллигенціи, а махаевщина есть классовый идеалъ и идеологія пролетаріата {Тамъ же. Стр. 35.}. Интеллигенція заманиваетъ пролетаріатъ по пути соціализма, суля ему золотыя горы и подмняя классовый идеалъ рабочихъ массъ — экспропріацію не только средствъ и орудій производства, но и вообще всего ‘образованнаго общества’ — классовымъ идеаломъ самой интеллигенціи, однимъ только обобщественіемъ {Тамъ же. Стр. 37.}.
Несомннно, что махаевщина такое же ‘интеллигентское’ построеніе, какъ и соціалъ-демократизмъ и синдикализмъ. Въ сущности соціалъ-демократизмъ (= марксизмъ), синдикализмъ и махаевщина образуютъ одинъ непрерывный рядъ попытокъ спаять соціально-революціонную мысль интеллигенціи съ соціально-революціонными инстинктами массъ. Рядъ этотъ — растущій въ направленіи радикализма мысли и стихійности инстинктовъ, къ которымъ она обращается. Характеръ и развитіе соціализма, какъ ‘идеологіи’, желающей владть массами и ими двигать, опредляются тмъ фактомъ, что массъ нельзя уловить ни разсудочными расчетами, ни чистыми, отвлеченными идеями. Разсчитывающія и цлесообразно разсуждающія массы никогда не будутъ радикальными въ своихъ расчетахъ. Разсуждающія массы всегда — ‘мщане’. Он органически неспособны увлекаться и руководиться отвлеченными построеніями, широкими и далекими перспективами. Ихъ путеводной звздой, поскольку он разсчитываютъ и разсуждаютъ, могутъ быть только конкретные практическіе интересы и непосредственно достижимыя цли. Отсюда для соціальнаго радикализма фатальная необходимость апеллировать къ инстинктамъ и чувствамъ массы. Соціализмъ осозналъ это, выдвинувъ проповдь классовой борьбы, какъ рычага объединенія массъ на радикальныхъ соціальныхъ задачахъ. Въ форм марксизма, или соціалъ-демократизма возбудитель этотъ въ новйшее время пересталъ для соціальнаго радикализма дйствовать достаточно остро на инстинкты массы. Понадобились хотя бы и мене благородные, но зато сильне дйствующіе возбудители. Они явились въ лиц синдикализма на Запад, ‘махаевщины’ у насъ.
Таково освобожденное отъ всякой идеализаціи, истинное существо синдикализма, увлекающаго H. М. Минскаго. Увлеченіе это упирается, впрочемъ, въ какое-то критическое раздумье, которымъ какъ финальнымъ аккордомъ заканчивается интересная статья ‘Рабочая партія и рабочій классъ’. Это вполн понятно у философски настроеннаго и размышляющаго автора.
Посмотримъ, къ чему приведетъ его то критическое раздумье, въ которомъ онъ остановился, разбирая проблему синдикализма.
Съ нкоторымъ смущеніемъ я отправлялъ въ печать свою статью ‘Великая Россія’. Дло въ томъ, что это былъ отрывокъ изъ цлой книги и такимъ образомъ мысли, высказанныя въ моей стать, были вырваны изъ боле широкаго контекста и вн его, казалось, могли не то что возбудить недоумнія и кривотолки — ихъ я ожидалъ и не очень опасался — а затеряться и пропасть. Этого, къ моему величайшему удовлетворенію, не случилось…
Я не намренъ сейчасъ съ своей стороны подводить итоги спорамъ о ‘Великой Россіи’. Мн хотлось бы только отстранить нкоторыя наиболе упрощенныя, наимене идущія въ глубь нападки.
Въ одной газетной стать { Д. Левинъ. ‘Наброски’ въ газет Рчь отъ 29 февраля.} было высказано, что идеи мои вывезены изъ Германіи Бисмарка и Мольтке. Я бы предостерегалъ отъ того, чтобы подобнымъ указаніямъ придавалось какое-либо значеніе. Прежде всего, почему изъ Германіи? Отчего не изъ Англіи? Полемическое указаніе г. Левина напомнило мн о судьб одной англійской книги, изданной нсколько лтъ тому назадъ на русскомъ язык по моей иниціатив. Это — классическія лекціи Сили о ‘расширеніи Англіи’, историческое евангеліе англійскаго имперіализма {Сили (Sir J. R. Seeley), профессоръ исторіи въ Кембриджскомъ университет. Расширеніе Англіи. Два курса лекцій. Переводъ В. Я. Герда подъ редакціей В. А. Герда. Спб., 1903 г. Изданіе О. Н. Поповой.}.
Кардинальное понятіе этой книги, въ Англіи оказавшей могущественное вліяніе на умы, а у насъ залежавшейся въ книжномъ склад издательства — ‘Greater Britain’, по-русски удачно передано переводчикомъ и редакторомъ выраженіемъ ‘Великая Англія’, и оно именно въ этой русской форм засло у меня въ голов еще задолго до того, что я изъ устъ г. Столыпина въ Государственной Дум услыхалъ словосочетаніе ‘Великая Россія’. Самое выраженіе ‘Greater Britain’ — гораздо старше книги Сили, появившейся въ 1883 году: если не ошибаюсь, оно впервые употреблено сэромъ Чарльсомъ Дилькомъ въ заглавіи его знаменитаго описанія путешествія по ‘говорящимъ на англійскомъ язык странамъ’, появившагося въ 1869 году {Sir Charles Wentworth Duke, Greater Britain’s record of travel in englich-speaking countries during 1866 and 1867. London, 1869.}, и такъ объяснено въ предисловіи: the development of the England of Elizabeth is to be found not in the Britain of Victoria, but in half the habitable Globe. If two small islands are by courtesy styled ‘Great’, America, Australia, India, must form а ‘Greater Britain’ {‘Англія Елизаветы развернулась не въ Британію Викторіи, а въ цлую половину обитаемаго земного шара. Если два маленькихъ острова изъ вжливости были окрещены ‘Великобританіей’, то Америка, Австралія, Индія должны образовать ‘Великую Британію’.}.
Странно было бы, если бы я не читалъ Сили и Трейчке, вообще не былъ знакомъ съ такимъ огромнымъ политическимъ и идейнымъ явленіемъ, какъ имперіализмъ. Но такія мысли, какія изложены въ моей ‘Великой Россіи’, не вычитываются изъ книгъ. Кругъ идей и число ихъ сочетаній, если брать идеи отвлеченно, всегда весьма ограничены. Отвлеченныя идеи всегда повторяются. Но для общественной функціи идей ихъ отвлеченное происхожденіе, ихъ абстрактная филіація не имютъ значенія. Какъ общественная сила, идеи и внушаются, и перерабатываются жизнью. Въ основу русскаго славянофильства легли универсально-философскія идеи нмцевъ Фихте и Шеллинга. Но отъ славянофильства было бы смшно отдлываться ссылкой на нмецкое происхожденіе его идей. Очевидно сила ихъ заключалась въ томъ питаніи, которое он получали изъ русской жизни. Въ Россіи 70-хъ и 80-хъ гг. Марксъ имлъ огромное вліяніе. Чмъ же онъ былъ для Россіи? Главнымъ философомъ русскаго народничества. Неужели наше народничество было вывезено изъ Лондона съ маркой ‘Made in Germany’? Въ 90-хъ гг. русскій марксизмъ въ идеяхъ того же Маркса выражалъ пониманіе, діаметрально противоположное народничеству. Смшно говорить, что русскій марксизмъ 90-хъ гг. былъ просто списанъ съ Маркса и Энгельса. Что касается меня лично, то меня марксистомъ гораздо больше сдлалъ голодъ 1891—1892 гг., чмъ чтеніе ‘Капитала’ Маркса. Идейные переломы не вычитываются изъ книгъ, они даются историческими переживаніями.
Въ чемъ же смыслъ тхъ историческихъ переживаній, пройдя черезъ которыя русскій общественный человкъ могъ придти къ тмъ положеніямъ, которыя были высказаны въ моей стать?
Я уже указалъ въ своемъ отвт Мережковскому, что русская революція научила меня живо ощущать и понимать, что такое государство, и задуматься надъ отношеніемъ русской интеллигенціи къ государству и государственности.
Итакъ, въ основ всего спора лежитъ огромная проблема государства. Въ дальнйшей разработк этой проблемы я постараюсь раскрыть все ея содержаніе.
Но и то, что мною было высказано въ январской книжк Русской Мысли, право, все-таки должно было бы побудить нашу ‘марксистскую’ журналистику предъявить публик нчто боле достойное и умное, чмъ тотъ полемическій канканъ, который по поводу моей статьи протанцовалъ въ Современномъ Мір г. Ник. Іорданскій {Мартъ. Вопросы текущей жизни. ‘Гаденькій вальсъ’ и ‘поглупвшая марсельеза’.}. Этотъ канканъ совершенно не соотвтствуетъ достоинству и смыслу даже тхъ марксистскихъ идей, которыя, такъ сказать, по наслдству получены бойкимъ публицистомъ и всегда, безъ особаго напряженія собственной мысли, находятся въ его распоряженіи.
Пусть ‘національная идея’, о которой говорю я, ‘не заключаетъ въ себ никакого другого содержанія, кром представленія объ опредленной систем личныхъ и классовыхъ отношеній, отвчающей состоянію производительныхъ силъ данной страны и регулирующей ея производственную дятельность’.
Пусть ‘національная идея современной Россіи заключается въ освобожденіи страны отъ хозяйственныхъ и политическихъ пережитковъ крпостной эпохи и въ обезпеченіи свободнаго капиталистическаго развитія’.
Даже это куцое ‘матеріалистическое’ пониманіе національной идеи обязывало публициста Современнаго Міра къ чему-нибудь боле серьезному, чмъ полемическій канканъ на тему о ‘гаденькомъ вальс’ и ‘поглупвшей марсельез’. Долженъ сказать, мн стыдно и обидно за марксизмъ, когда — при помощи его идей, хотя бы и одностороннихъ, но все-таки серьезныхъ — бойкія перья устраиваютъ какой-то литературный танцклассъ, который щекочетъ нервы читателей, но предательски усыпляетъ ихъ мозги.
Пусть я оказываюсь едва ли не октябристомъ, врод какъ Лже-Дмитрій былъ ‘едва ли не жидомъ’, пусть я даже ‘реакціонеръ’, но неужели г. Іорданскій, въ качеств марксиста, не понимаетъ, что если бы даже все въ Россіи совершилось такъ, какъ того желали онъ и его единомышленники,— проблемы, поставленныя мною, оставались бы въ полной сил и выступили бы только боле выпукло?
Всего печальне то, что мои идеи въ ихъ соціологическомъ существ вовсе не интересуютъ марксистскаго матадора. Для него это — ‘банальная казенщина’, поражающая ‘скудостью и легковсностью содержанія’. Г. Струве для него интересенъ только какъ предметъ, которымъ — для вящаго утвержденія своей радикальной непорочности и своего классового величія — удобно швыряться въ недостаточно правоврныхъ публицистовъ Столичной Почты. Они имли смлость отнестись серьезно и прилично къ моимъ идеямъ, и за это въ нихъ бросаютъ мною, какъ ‘октябристскимъ’ тломъ.
Всякій воленъ длать изъ чужихъ идей какое ему угодно употребленіе. Но — при всей бойкости подобной полемики — русская публика настолько умственно развита, чтобы понимать, на чьей сторон тутъ скудость и безсиліе мысли. Съ марксистской точки зрнія, чмъ ‘буржуазне’ представляются мои идеи, тмъ он должны были бы быть по существу важне и интересне для анализа современнаго момента русской общественной жизни. Но русскій марксизмъ казеннаго образца даже въ такъ называемой ‘меньшевистской’ своей разновидности страдаетъ такимъ радикальнымъ недомысліемъ, питаемымъ партійно-политической злобой, что онъ неспособенъ совершенно подняться на обязательную, казалось бы, для него теоретическую высоту.
Русская революція характеризовалась любопытнымъ идеологическимъ явленіемъ: почти сплошнымъ поглупніемъ русскаго марксизма, растерявшаго свои теоретическія идеи.
Полемическія упражненія г. Іорданскаго доказываютъ, что это плачевное состояніе посл революціоннаго угара, его объяснявшаго и, пожалуй, извинявшаго,— увы!— еще не прошло.
Мн очень жаль, что изъ неистребимаго уваженія къ марксизму, какъ теоретическому построенію, я вынужденъ быть рзокъ по отношенію къ моему уважаемому литературному противнику. Но его замчательно гладкій слогъ и завидную бойкость пера я всецло признаю, и если бы эти свойства могли замнять идеи, я лежалъ бы поверженный во прахъ у ногъ такого блистательнаго оппонента.
Съ сожалнію, идеи не улавливаются на рапиры даже самыхъ ловкихъ журналистовъ.
15-го марта 1908 г.