СИЛА НАЦИОНАЛЬНОСТИ
СИЛА НАЦИОНАЛЬНОСТИ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Сила национальности, Розанов Василий Васильевич, Год: 1908
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Около народной души (Статьи 1906—1908 гг.)
М.: Республика, 2003.
‘Пангерманская идея столкнулась со славянофильской… Практика жизни и наблюдения действительности показывают, что всюду, где немецкий элемент населения приходит в столкновение с славянским, — немецкий обязательно отступает. Вопросом этим задается Вагнер в своей книге — ‘Поляки и пруссаки’, — и после нескольких меланхолических рассуждений указывает средство против растворяющей силы славянства: бороться с нею можно и следует через изоляцию германского населения при помощи строго немецкой школы на родном языке и проникнутой немецким духом и, затем, через непрерывное и плотное единение немцев между собою всюду, где они живут вкрапленно среди славянского или вообще среди инородческого, не немецкого населения’.
Так говорит бывший попечитель Рижского учебного округа, г. Левшин, в предисловии к обозрению задач русской школы в немецко-латышском крае. Читаешь, — и глазам сперва не веришь: неужели немцы где-нибудь уступают перед славянством? Взглянув только на Петербург и Москву, т. е. все-таки на царственные места русской силы и русского духа, замечаешь меланхолически, что почти во всех областях жизни лучшие места заняли немцы. Я с отчаянием припоминаю даже, что когда государь Александр III посетил нижегородскую выставку и к встрече его выставили в белых атласных кафтанах и с топориками на плечах старомосковских рынд, то он, взяв одного из них за плечо, спросил: ‘Как твоя фамилия?’ — ‘Шмит’, — отвечал сынок нижегородско-немецкого коммерсанта!!! Ну, если так, — то куда же деваться русским? В первый момент совершенно берет отчаяние, и на русских смотришь, в самом Петербурге и в самой Москве смотришь — как на исчезающую, гибнущую, бездарную и изнеможенную нацию. Утешает только второй момент, когда вдруг эти Шмидты и проч, вдруг начинают вас опровергать в письмах, уверяя, что все они чистейшие русские, издревле православны, а дедушки их пришли в Русь чуть не раньше всех, — еще с Рюриком и варягами или, самое позднее — из Литвы, при Иоанне Грозном: и уверяют тогда, когда на самом деле папаши их еще говорят ломаным русским языком и сами они потихоньку лютеране! Оглядываясь и проверяя эти письма, в самом деле там и здесь замечаешь немчиков, до того ушедших во все ‘потроха’ русской действительности, русского уклада жизни и до того порвавших со всем немецким, не интересующихся ничем немецким, что думаешь: ‘Да и на самом деле — точно с варягами пришли, и вот устраивают обильную и неустроенную страну!’
Историки замечают не без удивления, что хотя в точности варяги пришли к нам, но ведь никакого никогда ‘варяжского периода’ по колориту, по духу у нас не было, как, например, в Англии были мучительно враждебные друг другу периоды: 1) англосаксонский, 2) нормандский, 3) общеанглийский. Точно всех этих варягов тотчас же по пришествии окрестили, — окрестили и наказали им не помнить ничего из старого бусурманства. Что это? Напор силы? Соблазн слабости лени и ничегонеделанья? Только видишь, что русское болото всех засасывает.
Мне кажется, при всех великих качествах немецкой культуры, — лично немцы крайне неинтересны, они скучнее англичан, как о них рассказывает Диккенс, скучнее французов, итальянцев и, я думаю, даже татар и цыган! В них есть что-то от рождения выцветшее. Но ведь бок к боку живешь не с ‘культурою’, в ее схеме и отвлечении, а с людьми: и сухие, формальные, деловитые немцы никого не засасывают, — как этого и испугался Вагнер. ‘Аккуратному’ немцу закажешь сапоги, сошьешь у него пальто, починишь часы: а в беседу и общение, в связь семьи и дружбы возьмешь все-таки хоть и ‘не аккуратного’, но сколько-нибудь более занимательного человека. Около немцев нет окраинного таяния, т. е. вот растают немножко немец и немножко поляк и через несколько времени сольются во что-то, в чем нет ни поляка, ни немца и вместе есть и поляк и немец. Около слабой, — по замечанию Бисмарка — женственной натуры славян, — это таяние не только образуется, но и идет довольно быстро. Все, чего может достигнуть в этом отношении Германия, — она может достигнуть только политически, административно, через действие закона и действие властей. Быт к этому ничего не прибавляет, общество немецкое, — если только можно говорить о ‘немецком обществе’, — ничего не прибавляет. Я говорю: потому трудно говорить о ‘немецком обществе’, что там все как-то трудятся, работают, служат, достигают, в награду за это едят и спят, — но как собственно они живут и даже живут ли сколько-нибудь картинно, колоритно и сочно — об этом никому не известно или очень мало известно. Таким образом, ‘германизация’ есть процесс головной, сознательный, философский, культурный. Он идет книгою, солдатом и чиновником. Напротив, у нас едва ли что-нибудь по этой части будет достигнуто ‘планомерными действиями’, к каким мы вообще очень мало способны, у нас это не выйдет, не склеится. Но ‘само собою’ это же дело делалось, делается и будет делаться небезуспешно.
Ввиду этого, мне кажется, нам, русским, надо быть спокойными, твердыми и более всего вникать в собственную ‘суть’ и развивать собственную ‘суть’, — которая есть и прекрасна и сильна. И надо кинуть эту ‘суть’ нашу в свободное соперничество и с германизмом, и с англиканизмом, и с галицизмом. ‘От нас нашей русской сути в семи водах не отмоешь’, — сказал европеец Тургенев, сказал это в той же фразе, где он советует нам ‘окунуться в немецкое море’, т. е. прилежно, всеми силами учиться и учиться у немцев, брать у них все лучшее, безмерно в душе благодарить за это, — помня, что все это — не мы, а только — нами взятое. Вот, к сожалению, славянам почти нечего брать друг у друга. Милые народцы, симпатичные, — но ничего в истории не сделали, лентяи и забавники, празднолюбцы и шатуны. Это слишком плачевно, и, конечно, мы все стоим, все славянские народы стоят перед эпохою энергичного движения вперед, самой деятельной работы. Без этого мы сгибнем, нас задавят и съедят. Да и стоит, потому что Бог не может долее тысячи лет терпеть тунеядцев.
Спешное замечание в сторону, — по предмету дня. Все заговорили о близящейся войне Германии и Англии и о положении, которое в ней примет Россия. Мне так же, как и другим, кажется, что было бы историческим безумием ставить на карту вековой мир с Германией. ‘Не купи дом, а купи соседа’. Ничто так, во-первых, не благородно само по себе, а во-вторых, так и не выгодно, как вечный мир с соседом, даже при отсутствии племенной симпатии, как это у нас с немцами. И Англия, и Франция, конечно, не суть наши вековые друзья, а только ‘друзья по моменту’: и что будет с Россиею, как трудно сделается ее положение, когда, потеряв этих новых друзей, она не найдет около себя и старого друга, — об этом и подумать страшно. Оглянувшись на Китай и Японию сзади, — мы увидим Россию, окруженную со всех сторон враждою, и враждою со стороны политических могуществ, в сложности чрезвычайно превышающих ее собственное могущество. Однако при мире с Германией Россия могла иметь неудачи и неприятности на международной шахматной доске, но ей никогда не грозил ‘шах и мат’. Самую войну с Бонапартом мы вели психологически уверенно, ибо при ненависти к нему Германии — это была очевидная авантюра неудачного ‘антихриста’. Но ‘шах и мат’ — не сейчас, а в будущем — может показаться на нашем горизонте, когда мы отойдем от Германии. Только и можно сказать о подобных постановлениях: ‘Кого Бог захочет наказать, у того он отнимает разум’. Какие планы войны рассматривали перед смертью Черняев и Скобелев, — это даже не интересно: отличные генералы, высокоталантливые люди, беззаветные храбрецы и патриоты, они не были людьми великой исторической судьбы, т. е. судьба не положила им под подушку никакого великого, исключительного жребия. А это что-нибудь значит, отчего-нибудь было. Судьба не стояла над ними и за них, — частные их мнения, в том числе и роковое мнение о войне с Германией, суть только личные взгляды, может быть, удачные и, может быть, неудачные, во всяком случае, не провиденциальные, без ‘перста Божия’ в себе. Бог с ним! Мы должны быть до смущения осторожны, потому что в последние годы есть что-то не расположенное к нам в самой этой Судьбе. Так и хочется сказать старым языческим термином, что время бы умолить богов. Но мы не знаем жертв и не имеем богов.
НВ. 1908. 7 июля. No 11608.