ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ МОЛЬЕРА
РЕДАКЦІЯ П. И. ВЕЙНБЕРГА и П. В. БЫКОВА
СЪ КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ Е. В. АНИЧКОВА. ПРЕИСЛОВІЯМИ ВЪ ПЕРЕВОД Ю. А. ВЕСЕЛОВСКАГО. ПРИМЧАНІЯМИ П. И. ВЕЙНБЕРГА И П. В. БЫКОВА И ПОРТРЕТОМЪ МОЛЬЕРА
ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ, ВЪ С.-ПЕТЕРБУРГ. 1913.
Приложеніе къ журналу ‘Нива’ на 1913 г.
СИЦИЛІЕЦЪ, ИЛИ ЛЮБОВЬ-ЖИВОПИСЕЦЪ
(Le Sicilien, ou l’Amour peintre).
Комедія-балеть въ одномъ дйствіи.
‘Балетъ Музъ’, представленный въ Сенъ-Жермен 2-го декабря 1666 года, былъ данъ еще разъ въ этой королевской резиденціи 5-го января 1667 года. Отсутствіе молодого Барона заставило Мольера взять назадъ свою ‘Мелицерту’, которою онъ, къ тому же, былъ не особенно доволенъ, онъ замнилъ этотъ отрывокъ изъ пьесы комедіей ‘Сициліецъ, или любовь-живописецъ’. Эта прелестная комедія была затмъ разыграна въ Париж 10-го іюня того же года, Мольеръ опять участвовалъ въ этомъ спектакл, въ качеств актера, между тмъ, какъ это видно изъ письма Робине, онъ на нкоторое время долженъ былъ удалиться отъ сцены вслдствіе грудной болзни, которая и свела его потомъ въ могилу:
Со дня вчерашняго какъ разъ
Дивертисментъ есть вновь у насъ.
То — ‘Сициліецъ’, что Мольеръ,
Создавъ чудесно, всмъ въ примръ,
Въ балетъ нашъ королевскій ввелъ
И всхъ, клянусь, въ восторгъ привелъ.
А самъ, прибывъ издалека,
Помолодвъ отъ молока,
Быть-можетъ, нкой Іо 1) новой,—
Что стала съ шерстію коровой,—
Онъ былъ забавенъ, какъ актеръ,
На рдкость радуя нашъ взоръ *).
*) Переводъ этихъ и прочихъ стиховъ, заключающихся въ пьес ‘Сициліецъ’ принадлежитъ П. В. Быкову.
Либретто ‘Балета Музъ’ указываетъ на то, что ‘Сициліецъ’ написавъ былъ исключительно для того, чтобы показать королю турокъ и мавровъ… Ташеро, передавая этотъ фактъ, основательно замчаетъ, что далеко отъ насъ то время, когда подобныя прихоти служили поводомъ для подобныхъ произведеній… ‘Дйствительно ‘Сициліецъ’ — прелестная пьеса, притомъ въ нашемъ репертуар она является первою маленькою одноактною пьесою, въ которой, по мннію Вольтера, есть изящество и легкость’. ‘До этого времени,— говорить Петито (Petitot):— не думали, чтобы изящество и утонченность манеръ могли встрчаться въ комедіяхъ, на которыя смотрли только какъ на фарсы, имющіе цлью давать отдыхъ вниманію зрителей посл того, какъ оно долгое время было занято трагедіей или же комедіей характеровъ. ‘Сициліецъ’ доказалъ, что можно было достигнуть успха и въ совершенно другомъ жанр. Этотъ прелестный образецъ много разъ вызывалъ подражанія, по, желая избгнуть фарса, многіе впадали въ противоположную крайность, деликатность превращалась въ аффектацію, изящество — въ манерность, тонкость — въ ложное остроуміе… Такъ произошли вс будуарныя комедіи, послдовательно смнявшія одна другую на сцен ‘Французской Комедіи’, несмотря на возраженія людей съ хорошимъ вкусомъ, которымъ тяжело было видть искаженіе прекраснаго жанра, первый образецъ котораго далъ Мольеръ, причемъ отъ этого образца не нужно было отступать’.
Вс комментаторы согласились съ Вольтеромъ и Петито. Чтобы дополнить исторію критики ‘Сицилійца’, мы лучше всего приведемъ мнніе Оже: ‘Трудно было бы придумать сюжетъ, который давалъ бы боле матеріала для развлеченій, и такъ расположить дйствія, чтобы они могли быть хорошо размщены. Своеобразность сицилійскихъ нравовъ, смшеніе народовъ, разнообразіе костюмовъ, сумрачная и титаническая любовь благороднаго уроженца Мессины или Палермо, на ряду съ почтительною и нжною любовью французскаго дворянина, ночныя сцены, любовныя серенады, вуали — это изобртеніе кокетства или ревности, которыя могутъ имъ пользоваться одно противъ другой, — все это создавало оживленное и картинное зрлище, которое, конечно, еще боле украшали музыка и танцы.
‘Невольно приходитъ въ голову, что комедія-балетъ ‘Сициліецъ’ могла быть родоначальницею комической оперы. Въ самомъ дл, разв мы не находимъ въ пьес Мольера дуэтовъ и небольшихъ арій, какъ въ нашихъ лирическихъ комедіяхъ,— даже дивертисментовъ, которые поэтъ обыкновенно помщаетъ въ конц актовъ, какъ готовую канву для музыки и хореографія? Къ тому же ‘Сициліецъ’ разбить на части, точно комическая опера, картины, ситуаціи, аріи тамъ подготовляются и вводятся такимъ же образомъ. Это сходство показалось настолько близкимъ, что въ 1780 году эту пьесу дали въ ‘Итальянскомъ театр’ безъ всякихъ перемнъ, за исключеніемъ только того, что мстами проза Мольера была превращена въ римованныя строки, съ цлью увеличить число отдльныхъ номеровъ для пнія’.
Донъ Педро, сицилійскій дворянинъ.
Адрастъ, французскій дворянинъ, влюбленный въ Исидору.
Исидора, гречанка, рабыня дона Педро.
Заида, молодая рабыня.
Сенаторъ.
Али, турокъ, рабъ Адраста.
Два прислужника.
Музыканты.
Рабъ поющій.
Рабы, танцующіе.
Мавры и мавританки, танцующіе.
Али (музыкантамъ). Тише. Но выступайте боле впередъ и оставайтесь на этомъ мст, пока я васъ не позову.
Али (одинъ). Темно, какъ въ печи, въ этотъ вечеръ небо одлось, какъ Скарамушъ 2): я не вижу ни одной звзды, которая бы высунула носъ. Что за глупое холопское положеніе — никогда не жить для себя, зависть всецло отъ причудъ хозяина, приноравливаться къ его расположенію духа, на вс зати, какія онъ можетъ выдумать, смотрть, какъ на свои собственныя заботы! Вотъ и мой хозяинъ заставляетъ меня жить его тревогами: изъ-за того, что онъ влюбленъ, нужно, чтобы ни днемъ ни ночью и у меня не было покоя. Вотъ однако факелы — наврное, это онъ идетъ.
Адрастъ, прислужники (каждый несетъ по факелу), Али.
Адрастъ. Это ты, Али?
Али. А кто же бы могъ быть, какъ не я? Въ эти ночные часы, я думаю, сударь, кром васъ да меня никому не придетъ въ голову бгать по улицамъ.
Адрастъ. Я думаю, что нельзя также найти другого человку испытывающаго въ сердц такую муку, какую я чувствую. Вдь въ самомъ дл это еще ничего, когда можно бороться съ равнодушіемъ или суровостью любимой красавицы, по крайней мр всегда найдешь утшеніе въ жалобахъ, можешь свободно вздыхать, но не имть возможности найти случай говорить съ той, кого обожаешь, не быть въ состояніи узнать у красавицы, пріятна или непріятна ей та любовь, которую зажигаютъ ея глаза,— это, на мой взглядъ, самая досадная изъ всхъ тревогъ, и именно въ такомъ состояніи держитъ меня несносный ревнивецъ: до того заботливо онъ сторожитъ мою очаровательную гречанку, ни шагу онъ не длаетъ безъ того, чтобы не потащить ее вмст съ собою.
Али. Но вдь въ любви есть разные способы для выраженія взаимныхъ чувствъ, что до меня, то мн кажется, что ваши глаза и ея, за два почти мсяца, уже много наговорили другъ другу.
Адрастъ. Это правда, что мы часто разговаривали глазами, но какъ узнать, что каждый изъ насъ какъ слдуетъ объяснялся на этомъ язык? И, при всемъ томъ, могу ли я быть увренъ, что она хорошо внимаетъ тому, что говорить ей мой взгляды, и что ея глаза говорятъ мн именно то, что я иногдавоспринимаю?
Али. Надо поискать какое-нибудь средство бесдовать иначе. Адрастъ. Съ тобою музыканты?
Али. Да.
Адрастъ. Пускай подойдутъ. (Въ сторону) Я велю имъ играть здсь до утра, посмотримъ, не заставитъ ли красавицу ихъ музыка показаться у какого-нибудь окна.
Адрастъ, Али и музыканты.
Али. Они здсь. Что имъ спть?
Адрастъ. То, что они сочтутъ наилучшимъ.
Али. Нужно, чтобы они спли тріо, которое я уже слышалъ одинъ разъ.
Адрастъ. Нтъ. Это не то, что мн нужно.
Али. Ахъ! Сударь, тамъ такой прекрасный бекаръ 3)!
Адрастъ. Что ты хочешь сказать, чортъ побери, твоимъ прекраснымъ бекаромъ?
Али. Сударь, я стою за бекаръ. Вамъ извстно, что я въ этомъ знаю толкъ. Бекаръ меня восхищаетъ, помимо бекара нтъ спасенія въ гармоніи. Послушайте немножко тріо.
Адрастъ. Нтъ. Я хочу чего-нибудь нжнаго и страстнаго, что погрузило бы меня въ сладкія грезы.
Али. Я вижу отличію, что вы стоите за бемоль, но есть возможность удовлетворить насъ обоихъ. Они споютъ вамъ извстную сцену изъ маленькой пьесы, которую они уже при мн исполнили. Въ ней изображены двое возлюбленныхъ пастушковъ, полныхъ томленія, они, при бемол, уединяются въ лсъ изливать свои жалобы, потомъ разсказываютъ другъ другу о жестокости своихъ возлюбленныхъ, наконецъ приходить веселый пастухъ съ великолпнымъ бекаромъ и смется надъ ихъ слабостью.
Адрастъ. Я согласенъ. Посмотримъ, что это за вещь.
Али. Вотъ какъ разъ мсто, подходящее для сцены, вотъ и два факела, чтобы освтить представленіе.
Адрастъ. Стань противъ этого дома, чтобы при малйшемъ шум, который ты услышишь внутри его, я могъ убрать свтъ.
ОТРЫВОКЪ ИЗЪ КОМЕДІИ
съ музыкой и пніемъ, исполняемый музыкантами, которыхъ привелъ Али.
Первый музыкантъ (изображающій Филона).
Коль повстью скорбной моихъ всхъ тревогъ
Смутить я вашъ миръ одиночества могъ,
Не гнвайтесь, скалы… Разбитый, усталый
Отъ мукъ безконечныхъ, тоски не таю,
Вы только измрьте кручину мою —
И тронетесь ею, хотя вы и скалы.
Второй музыкантъ (представляющій Тирсиса).
Птички съ проблескомъ дня встрепенулись въ лсу,
Запваютъ свои псни скромныя,
Снова жалобы я старцу-лсу несу,
Чутко слушаетъ онъ вздохи томные.
А! Другъ милый, Филенъ!
Филенъ. А! Тирсисъ, милый другъ!
Тирсисъ. Ахъ, любви тяжекъ плнъ,
Такъ изнылъ я отъ мукъ!
Филенъ. На мои вс мольбы, ахъ, Климена гладка!
Тирсисъ. И Хлориса строга, ласкъ боясь, какъ грха.
Оба вмст. Ты, Амуръ, не сумлъ ихъ подвинуть на страсть, —
Такъ зачмъ чаровать сохранилъ ты имъ власть?
Филенъ, Тирсисъ и пастухъ.
Третій музыкантъ (изображающій пастуха).
Бдняжекъ влюбленныхъ ошибка большая
Красавицъ бездушныхъ, жестокихъ любить,
Разумныхъ холодность не можетъ прельстить,
Имъ нжнаго чувства ничуть не внушая.
Одн только ласки — вотъ цпь или нить,
Что сердцу влюбленныхъ мила, ихъ скрпляя.
Здсь цлая сотня красавицъ прекрасныхъ —
И, сладкаго полонъ средь нихъ забытья,
Я имъ расточаю любовь, не тая
Ни пламенныхъ ласкъ ни восторговъ столь страстныхъ.
Но если примчу тигрицъ я опасныхъ,
То тигромъ жестокимъ и я долженъ быть!
Филенъ и Тирсисъ (вмст).
Какъ счастливы т, кто такъ можетъ любить!
Али. Сударь, я только-что слышалъ какой-то шорохъ въ дом.
Адрастъ. Скоре надо уходить и тушить факелы.
Донъ Педро, Адрастъ и Али.
Донъ Педро (выходя изъ дому въ ночвомъ колпак и въ домашнемъ костюм, держитъ въ рук шпагу). Уже нсколько времени я слышу пніе у моихъ дверей, несомннно, это длается неспроста. Надо постараться въ темнот разобрать, что это могутъ быть за люди.
Адрастъ. Али!
Али. Что?
Адрастъ. Ты больше ничего не слышишь?
Али. Нтъ.
(Донъ Педро притаился сзади и слушаетъ).
Адрастъ. Какъ! Вс наши старанія не помогутъ мн познакомиться съ этой милой гречанкой! И этотъ проклятый ревнивецъ, этотъ сицилійскій негодяй навсегда закроетъ мн всякій уступъ къ ней!
Али. Я хотлъ бы отъ всей души, чтобы онъ провалился въ преисподнюю за то утомленіе, которое онъ намъ причиняетъ, этотъ несносный человкъ, палачъ этакій. Эхъ, кабы его тутъ захватить, съ какимъ удовольствіемъ я выместилъ бы на его спин мою злобу за вс т безполезныя прогулки, которыя мы длаемъ изъ-за его ревности!
Адрастъ. А все-таки необходимо найти какое-нибудь средство, пустить въ ходъ какую-нибудь выдумку, какую-нибудь хитрость, чтобы провести этого скота. Я принимаю это дло слишкомъ близко къ сердцу, чтобы помириться съ неудачей, если бы даже мн пришлось для этого прибгнуть къ…
Али. Сударь, не знаю, что это значитъ, но дверь открыта, если вы хотите, я тихонько войду и посмотрю, чтобы открыть причину.
(Донъ Педро отступаетъ къ двери).
Адрастъ. Да, попробуй, по только безъ шума. Я не отойду отъ тебя. Дай Богъ, чтобы это была очаровательная Исидора!
Донъ Педро (даетъ пощечину Али). Кто идетъ?
Али (возвращая пощечину дону Педро). Другъ.
Донъ Педро. Эй! Францискъ, Доминикъ, Симонъ, Мартинъ, Пьеръ, Тома, Жоржъ, Шарль, Бартелеми! Скорй сюда мою шпагу, щитъ, алебарду, мои пистолеты, мои мушкеты, мои ружья! Живо, бгите. Руби, убивай, безъ пощады!
Адрастъ. Я не слышу никого. Али, Али!
Али (спрятавшись въ углу). Я.
Адрастъ. Гд ты наконецъ?
Али. Пришли эти люди?
Адрастъ. Нтъ. Никто даже не шевелится.
Али (выходя изъ своего убжища). Если они придутъ, имъ достанется.
Адрастъ. Какъ! Разв вс наши усилія останутся тщетны? И вчно этотъ ненавистный ревнивецъ будетъ издваться надъ нашими замыслами!?
Али. Нтъ! Долгъ чести вызываетъ во мн гнвъ, я не допущу, чтобы сказали, что меня можно перехитрить, мое достоинство, какъ плута, негодуетъ на вс эти препятствія, я я намренъ блеснуть талантами, данными мн небомъ.
Адрастъ. Я бы только хотлъ, чтобы какимъ-нибудь способомъ, письменно или устно, освдомить ее о чувствахъ, какія я къ ней питаю, и чтобы я зналъ о взгляд ея на это дло. А потомъ можно легко найти и средства…
Али. Предоставьте только дйствовать мн. Я испробую столько всевозможныхъ подходовъ, что который-нибудь наконецъ и удастся. Однако свтаетъ, пойду за моими молодцами и возвращусь сюда же ждать выхода нашего ревнивца.
Исидора. Не знаю, что вамъ за удовольствіе будить меня такъ рано. Это довольно плохо вяжется, на мой взглядъ, съ вашимъ намреніемъ писать съ меня сегодня портретъ. Если подниматься въ такую рань, то не будетъ свжаго цвта лица и блеска въ глазахъ.
Донъ Педро. У меня есть дло, которое заставляетъ меня выйти именно въ этотъ часъ.
Исидора. Но это дло, я думаю, могло прекрасно обойтись безъ моего присутствія, и вы могли бы безъ всякаго неудобства для себя оставить меня понжиться въ утреннемъ сн.
Донъ Педро. Да. Ноя люблю, чтобы вы были всегда вмст со мною. Полезно нсколько обезпечить себя отъ ухаживаній вашихъ вздыхателей, не дале, какъ сегодня ночью, являлись давать серенаду подъ нашими окнами.
Исидора. Да, правда. Ея музыка была восхитительна.
Донъ Педро. Это длалось въ честь вашу?
Исидора. Хочу думать, что такъ, разъ вы мн это говорите.
Донъ Педро. Вы знаете, кто давалъ серенаду?
Исидора. Совсмъ нтъ, но, кто бы онъ ни былъ, я ему благодарна.
Донъ Педро. Благодарны?
Исидора. Разумется, потому что онъ старается меня развлечь.
Донъ Педро. Вамъ нравится, что онъ васъ любитъ?
Исидора. Очень нравится. Вдь это всегда только выраженіе вниманія.
Донъ Педро. И вы благоволите ко всмъ тмъ, кто беретъ на себя эту любезность?
Исидора. Конечно.
Донъ Педро. Вотъ что называется очень откровенно высказывать свои мысли!
Ислдора. А для чего же ихъ скрывать? Какую бы личину ни принять, а всегда чувствуешь себя хорошо, когда любима. Это поклоненіе нашей красот ламъ никогда не надодаетъ. Что бы тамъ ни говорили по этому поводу, самое большое честолюбіе для женщины, поврьте мн, заключается въ томъ, чтобы внушать любовь. Вс ея старанія направлены къ этому, и не найдется ни одной такой гордячки, которая бы не ликовала въ душ при побдахъ, доставляемыхъ ей ея взорами.
Донъ Педро. Но если вы чувствуете удовольствіе, видя себя любимой, то извстно ли вамъ, что я, который васъ любитъ, я, видящій то же самое, не чувствую ни малйшаго удовольствія?
Исидора. Я не понимаю, почему это такъ, если бъ я была, на вашемъ мст, для меня по было бы большей радости, какъ видть любовь всего міра къ любимому мною человку. Разв въ этомъ пть чего-то, что еще боле доказываетъ удачу сдланнаго выбора? И разв нельзя быть довольнымъ, что предметъ нашей любви признанъ вполн достойнымъ любви?
Донъ Педро. Каждый любить на свой ладъ, а такая любовь не въ моемъ дух. Я буду въ восторг, если васъ вовсе не будутъ находить столь прекрасною, и вы меня обяжете, если не будете такъ стремиться къ тому, чтобы являться прекрасною для чужихъ глазъ.
Исидора. Какъ! Вы ревнуете до такой степени?
Донъ Педро. Да, ревную до такой степени, ревную какъ тигръ и даже, если вамъ угодно, какъ сатана. Моя любовь требуетъ, чтобы вы всецло принадлежали мн. Ея чуткость оскорбляется каждой улыбкой, каждымъ взглядомъ, который могутъ у васъ похитить, вс. мои заботы, какъ видите, ведутъ къ тому, чтобы преградить всякій доступъ ухаживателямъ и быть увреннымъ въ обладаніи сердцемъ, изъ котораго я не могу уступить ни крошечной частицы.
Исидора. Знаете, что я вамъ скажу? Вы приняли плохое ршеніе, обладаніе сердцемъ очень мало обезпечено, когда стремятся удержать его насильно. Что касается до меня, то, если бы я ухаживала за женщиной, принадлежащей другому, увряю васъ, я приложила бы все стараніе, чтобы возбудить въ немъ ревность и заставить его сторожить день и ночь ту, которую я бы хотла покорить. Это великолпный способъ имть успхъ, и обыкновенно при этомъ но забываютъ извлечь пользу изъ скуки и гнва, овладвающихъ женщиной, когда она въ зависимости и въ стсненіи.
Донъ Педро. Такъ что, если бы кто-нибудь за вами ухаживалъ, то онъ нашелъ бы васъ расположенной благосклонно принимать его любезности?
Исидора. Я вамъ ничего объ этомъ не сказала. Какъ бы то ни было, женщины не любятъ, чтобы ихъ стсняли, и очень рискованно выказывать имъ свои подозрнія и держать ихъ взаперти.
Донъ Педро. Мало же вы благодарны за то,чмъ мн обязаны, мн кажется, что рабыня, которую отпустили на волю и которую хотятъ сдлать своею женою…
Исидора. Чмъ я вамъ обязана, если вы мняете для меня одно рабство на другое, еще боле тяжелое, если вы мн не даете пользоваться никакой свободой и видимо угнетаете меня вчнымъ надзоромъ.
Донъ Педро. Но все это происходитъ только отъ чрезмрной любви.
Исидора. Если въ этомъ заключается вата любовь, то я васъ прошу меня ненавидть.
Донъ Педро. Вы сегодня очень нелюбезно настроены, и я мирюсь съ этими словами изъ снисхожденія къ вашей досад, которая у васъ можетъ быть отъ того, что вы рано встали.
Донъ Педро, Исидора и Али (одтый туркомъ, длающій множество поклоновъ дону Педро).
Донъ Педро. Довольно церемоній. Что вамъ нужно?
Али (становится между дономъ Педро и Исидорою. При каждомъ слов дону Педро онъ поворачивается къ Исидор и длаетъ ей знаки, чтобы посвятить ее въ замыселъ своего господина). Синьоръ (съ позволенія синьоры), позвольте вамъ сказать (съ позволенія синьоры), что я явился къ вамъ (съ позволенія синьоры), чтобы просить васъ (съ позволенія синьоры) согласиться (съ позволенія синьоры)…
Донъ Педро. Съ позволенія синьоры, подвиньтесь немного въ эту сторону.
(Донъ Педро становится между Али и Исидорою).
Али. Синьоръ, я виртуозъ.
Донъ Педро. Я ничего не могу вамъ дать.
Али. Дло не въ этомъ. Такъ какъ я немного смыслю въ музык и въ танцахъ, то я обучилъ нсколькихъ рабовъ, очень желающихъ найти господина, которому можно было бы угодить этимъ искусствомъ, и такъ какъ я знаю, что вы — значительное лицо, я смю просить васъ посмотрть на нихъ и прослушать: можетъ-быть, вы ихъ купите, если они вамъ понравятся, или укажете имъ кого-либо изъ вашихъ друзей, кто бы пожелалъ ихъ пріобрсти.
Исидора. Это стоить посмотрть, это насъ позабавитъ. Приведите ихъ къ намъ.
Али. Шала бала… Вотъ новая псенка, она въ мод. Слушайте внимательно. Шала бала.
Донъ Педро, Исидора, Али, турецкіе рабы.
Рабъ (поетъ Исидор).
Кто любитъ, съ пылкимъ сердцемъ всюду
Вослдъ за милой тотъ бжитъ,
Но мужъ-ревнивецъ — быть тутъ худу —
Жену такъ зорко сторожитъ…
Глазами только и возможно
Съ ней разговоръ вести нмой…
О, какъ влюбленнаго тревожно
Трепещетъ сердце той порой 4)!
Ширибирида ушъ алла,
Я — турокъ, добрая душа.
Судьба мн денегъ не дала,—
И у меня нтъ ни гроша.
Хотите вы меня купить?
Я буду честно вамъ служить.
Прошу, купите вы меня —
Отлично стряпать буду вамъ,
Вставать съ разсвтомъ первымъ дня,
Носить вамъ воду по утрамъ.
Хотите вы купить меня?
Рабъ (Исидор). Отъ мукъ день каждый съ давнихъ поръ
Влюбленный этотъ изнываетъ,
Но коль красотки нжный взоръ
Чуть-чуть страдальца приласкаетъ,
И разршитъ она ему
Открыто ею любоваться, —
Онъ скоро можетъ посмяться,
Презрвъ преградъ ревнивца тьму.
Ширибирида ушъ алла,
Я — турокъ, добрая душа.
Судьба мн денегъ не дала, —
А у меня нтъ ни гроша.
Хотите вы меня купить?
Я буду честно вамъ служить.
Прошу, купите вы меня —
Отлично стряпать буду вамъ,
Вставать съ разсвтомъ первымъ дня,
Носить вамъ воду по утрамъ.
Хотите вы купить меня?
Рабы возобновляютъ свой танецъ.
Донъ Педро (поетъ). Вы это знаете ли, плуты,
Что не пройдетъ вамъ псня даромъ,
Что спины ваши будутъ вздуты,—
Готовьтесь къ палочнымъ ударамъ.
Ширибирида ушъ алла,
Меня бъ ты принялъ за осла,
Когда бъ охота мн пришла
Тебя купить. Уйди отъ зла,
Прочь! Чтобъ удары безъ числа
Твоя спина не обрла 5)!
Донъ Педро. Ишь какіе прыткіе! (Исидор) Войдемъ въ комнаты: я передумалъ итти, къ тому же погода хмурится. (Али, который еще не ушелъ) А, мошенникъ, ты опять здсь!
Али. Ну да, мой господинъ ее обожаетъ. У него нтъ другого желанія, какъ выказать ей свою любовь, и, если она согласится, онъ возьметъ ее въ жены.
Донъ Педро. Да, да. Вотъ я доберусь до него.
Али. Она будетъ наша помимо вашей воли.
Донъ Педро. Какъ! Мерзавецъ…
Али. Говорю вамъ, мы овладемъ ею на зло вамъ.
Донъ Педро. А я приму…
Али. Какъ вы ни караульте, она будетъ наша, я въ этомъ поклялся.
Донъ Педро. Дай срокъ, ужъ ты мн попадешься!
Али. Это вы намъ попадетесь. Она будетъ наша, это дло ршенное. (Въ сторону) Тутъ надо или прописть, или добиться своего.
Адрастъ, Али, два прислужника.
Адрастъ. Ну что, Али, наши дла подвигаются впередъ?
Али. Сударь, я уже сдлалъ одну маленькую попытку, но я…
Адрастъ. Можешь не утруждать себя, благодаря случайности я нашелъ нее, что мн нужно, и мн предстоитъ счастіе постить красавицу въ ея дом. Я былъ у художника Дамона, который сказалъ мн, что онъ сегодня долженъ былъ писать портрета съ этой восхитительной особы, и такъ какъ мы съ нимъ уже давно въ самой тсной дружб, онъ пожелалъ содйствовать моей страсти и пускаетъ меня, вмсто себя, съ рекомендательной запиской. Ты знаешь, я всегда находилъ удовольствіе въ живописи и но временамъ работаю кистью, противъ Французскаго обычая, не допускающаго, чтобы дворянинъ умлъ чмъ-либо заниматься, такимъ образомъ я буду имть возможность вволю наглядться на красавицу. По я не сомнваюсь, что скверный ревнивецъ постоянно будетъ при этомъ присутствовать и мшать всмъ разговорамъ, которые могутъ быть у насъ съ нею, и, сказать теб правду, у меня готовъ планъ — при помощи одной рабыни вырвать эту прекрасную гречанку изъ рукъ ея ревнивца, если только я добьюсь ея согласія на это.
Али. Предоставьте мн дйствовать, я хочу облегчить вамъ возможность поговорить съ нею. (Шепчетъ на ухо Адрасту). Не скажутъ, что я ничмъ не помогъ въ этомъ дл. Когда вы идете?
Адрастъ. Сію же минуту, у меня уже приготовлены вс вещи.
Али. И я съ своей стороны приготовлюсь.
Адрастъ. Я не хочу терять ни одной минуты! О! Жду не дождусь насладиться радостью ее увидть.
Донъ Педро, Адрастъ, два прислужника.
Донъ Педро. Кого вы ищете, кавалеръ, въ этомъ дом?
Адрастъ. Я ищу здсь синьора дона Педро.
Донъ Педро. Онъ передъ вами.
Адрастъ. Въ такомъ случа потрудитесь, пожалуйста, прочесть это письмо.
Донъ Педро. ‘Посылаю вамъ, вмсто себя, чтобы написать извстный вамъ портрета, французскаго дворянина, который, стремясь оказывать услуги достойнымъ людямъ, пожелалъ взять на себя этотъ трудъ по предложенію, которое я ему на этотъ счетъ сдлалъ. Онъ, безъ сомннія, самый лучшій мастеръ на свт для подобныхъ работъ, и я былъ увренъ, что не могу сдлать вамъ боле пріятнаго одолженія, зная ваше намреніе имть художественное изображеніе любимой вами особы, какъ послать вамъ именно этого человка. Но избгайте говорить ему о какомъ бы то ни было вознагражденіи, потому что онъ такой человкъ, для котораго это было бы обидой: онъ работаетъ единственно ради похвалы и извстности’.
Господинъ французъ, это большая любезность, которую вы мн хотите оказать, и я вамъ очень обязанъ.
Адрастъ. Все мое честолюбіе въ томъ, чтобы быть полезнымъ для людей именитыхъ и заслуженныхъ.
Донъ Педро. Я приглашу особу, о которой идетъ рчь.
Исидора, донъ Педро, Адрастъ и два прислужника.
Донъ Педро (Исидор). Вотъ дворянинъ, котораго послалъ къ намъ Дамонъ и который хочетъ взять на себя трудъ срисовать васъ. (Адрасту, который, здороваясь съ Исидорой, цлуетъ ее) Эге! господинъ французъ, такой способъ привтствія не въ обычаяхъ нашей страны.
Адрастъ, Но онъ въ обычаяхъ Франціи.
