СИБИРЯКИ ЗА ОКЕАНОМЪ.
СИБИРЯКИ ЗА ОКЕАНОМЪ.
ФЕЛЬЕТОНЪ.
Добродушный Сибирякъ.
‘Восточное Обозрніе’, No 1882
Сибиряки за океаном, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1882
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Не будучи сторонникомъ замкнутости, я всегда встрчалъ съ удовольствіемъ всти, что сибиряки вызжаютъ изъ своей тайги посмотрть блый свтъ и даже начинаютъ путешествовать и посщать другія части Свта. Я въ этомъ старался видть несомннные задатки нашей цивилизаціи. Можетъ быть эти новыя мста откроютъ очи, можетъ быть тамъ, гд нибудь въ отдаленныхъ странахъ, также пустынныхъ, населяющихся, гд рождаются всходы новой жизни, гд создаются европейскія колоніи, мои земляки увидятъ аналогіи съ своей жизнью, думалъ я. Европейскій міръ откроетъ имъ блестящій образъ цивилизаціи, новыя великія идеи озарятъ умъ ихъ и они вспомнятъ свою бдную несчастную страну. Можетъ быть тогда зародится въ ихъ сердц желаніе помочь своей родин, принести цвты другой цивилизаціи, имъ захочется обогрть ее, вдохнуть въ нее жизнь и они возвратятся съ новыми мыслями, свжими порывами души, съ твердою врою въ ея будущее, съ врною любовью въ груди. Такъ я думалъ, когда золотые сны въ лучшую пору моихъ мечтаній витали надъ моей головой. Проза жизни и дйствительность, конечно, не вполн осуществляли эти ожиданія. Помню я, напримръ, одного путешественника по Америк, это былъ забайкальскій промышленникъ, издавшій свое путешествіе на прекрасной бумаг, человкъ постившій С. Франциско, видвшій американскій умъ, предпріимчивость, американскія знанія и технику. Очень много онъ о ней распространялся, когда же онъ возвратился и пришлось полюбопытствовать о его дятельности въ кра и новыхъ порядкахъ, заведенныхъ имъ. то пришлось задуматься.—Какъ у васъ американецъ-то поживаетъ? спрашиваемъ мы мстнаго жителя.—Да ничего, такую Америку завелъ, что вдвое тошне жить стало.— Какъ такъ, а техника? А техника его кабалить народъ да обсчитывать, цлый край въ монополіи держитъ!
Вотъ-те и Америка, подумали мы. Значитъ не оснила! Въ другихъ случаяхъ эмансипировавшійся путешественникъ совсмъ не возвращается въ Сибирь. Все его развитіе и образованіе насчетъ края кончается тмъ, что онъ снимаетъ шляпу и говорить: имю честь кланяться, господа! Впрочемъ, къ этому явленію я привыкъ. Первый признакъ эмансипаціи сибиряка тотъ, что онъ не только не возвращается на родину, но даже стыдится и отрекается отъ нея. — Вы кажется сибирякъ? спрашиваете вы.— Никакъ нтъ-съ, я въ тульскомъ земств служу.— Знаю, но ваша фамилія, ваше дтство… позвольте, мы вмст съ вами кажется на берегу Ушаковки въ бабки играли. — Никогда я въ бабки не игралъ и Сибири вашей не знаю, я служу длу человчества-съ, получая 2,000 рублей жалованья и нахожусь по особымъ порученіямъ по возрожденію Россіи.—Такъ, бывало, и отопрется—ничего не подлаешь. Подобное отреченіе отъ родины я всегда считаю признакомъ высшаго умственная и нравственнаго развитія и лучшимъ выраженіемъ идеи космополитизма. Въ самомъ дл, что такое наша Сибирь? разв не узко посвящать себя служенію ей? Разв не слдуетъ посвящать себя обширной задач служенія человчеству, гд нибудь напримръ въ Царевококшайск или Патагоніи? Такое положеніе иметъ весьма много выгодъ, во-первыхъ, возвышенныя стремленія, во-вторыхъ, нестсненное никакимъ долгомъ нравственное чувство, и полная безотвтственность предъ тмъ же человчествомъ. Никто не знаетъ откуда сей человкъ пришелъ. Никто не опроситъ, что ты сдлалъ въ жизни? Гд ты оставилъ свою мать и своего отца? Можно жить при этомъ въ свое удовольствіе и длать что угодно. Поэтому я всегда слжу съ удовольствіемъ за подобной эмансипаціей. Мн пріятно открывать моихъ улетучившихся соотечественниковъ на различныхъ поприщахъ жизни и въ различныхъ странахъ свта. Нтъ-нтъ, и внезапно откроешь сибиряка, да еще какого!
Надняхъ, просматривая одно сочиненіе, ‘Вдоль по Японіи’, написанное членомъ-сотрудникомъ с.-петербургскаго рчнаго яхтъ-клуба г. Шестуновымъ, я узналъ изъ него, что авторъ его сибирякъ. Что сибиряки въ послднее время являются, если не моряками, то соприкосновенными мореходству, это меня не удивило. Я знаю, что въ общество содйствія мореходству были привлечены членами одинъ почетный гражданинъ изъ Туркестана и красноярскій протоіерей. Я былъ свидтелемъ отваги и морскаго искусства сибиряковъ на Черной рчк и Шуваловскомъ озер (на петербургскихъ дачахъ). Итакъ, мн неудивительно, что континентальная Сибирь рождаетъ моряковъ. Но, кром того, въ автор я нашелъ опытнаго путешественника и эмансипированнаго сибиряка, поэтому мн было особенно интересно прочесть его впечатлнія.
Книга ‘Вдоль Японіи’ написана весьма живымъ слогомъ и читается очень легко. Изъ введенія я узналъ, что посл Россіи и Франціи симпатіи автора принадлежатъ Японіи. Чмъ могла обольстить эта страна нашего земляка, онъ наврное разскажетъ, подумалъ я. Куда только не заноситъ судьба безпокойнаго человка! восклицаетъ на 1-й же страниц почтенный путешественникъ, на 2-й страниц онъ сообщаетъ свои приключенія въ начал 1880 г. ‘Январь у меня прошелъ въ плаваніи по Черному морю на крейсер ‘Нижній-Новгородъ’, побывалъ я въ Константинопол и Одесс, три раза въ Петербург и столько же въ Варшав, постилъ Вну, Болонь и Флоренцію, пожилъ въ Рим, въ март прохалъ Сибирь до Иркутска, въ апрл Монголію и Китай. Впереди была Японія и за ней завтная цль, ради которой предпринимались вс странствія’.
Прежде всего, конечно, я задумался о томъ, что безпокоило автора, что заставляло его предпринимать эти безконечныя странствія, какая была ‘завтная цль’, которой не суждено было осуществиться. Къ сожалнію, прочтя всю книгу, я все таки не получилъ отвта на этотъ любопытный вопросъ. Вс впечатлнія у путешественника такъ скользили, такъ были мимолетны, что я ршительно не знаю, что онъ хотлъ сказать своей книгой. Можно сказать, что я скоре съ авторомъ проскочилъ чрезъ Японію, чмъ прохалъ вдоль ея. Впрочемъ, у него есть предметы, на которыхъ онъ боле останавливается и которые особенно заслужили его описанія. Такъ въ одной глав онъ описываетъ свою встрчу съ г. С—кимъ, котораго онъ не разъ встрчалъ въ Петербург, и который халъ въ командировку отъ министерства финансовъ, для изслдованія русской торговли и мореходства на восточныхъ моряхъ. Молодой сибирякъ весьма много посвящаетъ описанію своей дружбы съ г. С—кимъ, видимо гордясь ею. Къ сожалнію, изъ всего продолжительнаго знакомства онъ ровно ничего не передаетъ о предмет изслдованій, напротивъ весьма подробно описываются ужины, завтраки, встрчи и т. п. ‘Мы съ Ск—скимъ неразлучны,— даже за столомъ сидимъ рядомъ’, пишетъ сибирскій путешественникъ. Читая мэню, они затрудняются ршительно въ выбор блюдъ, ихъ ровно пятнадцать. Наконецъ, сибирякъ подаетъ остроумную мысль кушать ихъ вс подъ-рядъ. За обдомъ г. С—кій спрашиваетъ себ red wine, а г. Шестуновъ claret. ‘Такъ за весь день питались мы трижды’, прибавляетъ путешественникъ. Конечно, такому питанію можно было бы позавидовать, но сибирскій путешественникъ не остался доволенъ. ‘Восемнадцать блюдъ, а сть нечего!’ восклицаетъ онъ съ важностью. Дале, мы переносимся въ Нагасаки, въ которомъ находимъ только описаніе японскихъ извощичьихъ экипажей, авторъ, постранствовавъ но городу, зазжаетъ наконецъ въ ресторанъ ‘Еврику’. Пора обдать! говоритъ онъ. (Когда весь обдъ на стол, мн нужно не боле десяти минута, чтобы истребить три-четыре блюда, спшные разъзды научили меня сть достаточно скоро. Но въ свободное время и за хорошимъ столомъ минуты у меня расходуются безъ счета. Въ ‘Еврик’ обдъ продолжается часъ. За то какъ же накормилъ меня итальянецъ! Какъ объдался я посл англійской голодовки легкимъ ароматнымъ французскимъ обдомъ, къ которому мы дома въ
Россіи еще боле привыкли, чмъ даже къ своему національному русскому столу. Какой прекрасный супъ дали мн со стручками, горохомъ, съ брюквой, съ морковью, со свжей зеленью — вкусно! Какая рыба была — восторгъ! только’, жаль, забылъ какъ зовутъ ее. Въ телячьихъ котлеткахъ поваръ превзошелъ и себя и всхъ своихъ собратьевъ. Жареная цвтная капуста исчезла мигомъ въ моемъ рту, куда охотно помстилъ бы я и вторую порцію ея, если бы жирные голуби не были еще заманчиве. Ананасное желе было тоже недурно, но я предпочитаю бананы, и даже желе сдлалъ бы изъ банановъ, если бы это было возможно. Даже сыръ, обыкновенный рокфоръ, оказался въ ‘Еврик’ очень хорошъ. А дессертъ! ну, что можно сказать противъ сплыхъ свжихъ мангустановъ, только что пришедшихъ изъ Сингапура? Вмсто обычнаго кофе,— вспомнили, что я сибирякъ, — дали прекраснаго чернаго чаю. какъ слдуетъ завареннаго. Спасибо ‘Еврика’.’
Можно подумать, что г. Шестуновъ величайшій гастрономъ и что цль его путешествія гастрономическая, такъ часто и подробно онъ описываетъ обды. Конечно, я долженъ былъ завидовать этому и исполняться благоговніемъ. Шутка ли, мангустаны! А вдь мы дома студень, да пельмени димъ! Положимъ вкусно и сытно, но все же не 18 блюдъ и не мангустаны! Вотъ, что значить эмансипироваться. По не можетъ быть, чтобы цлію путешествія — были одни обды. Путешественникъ описываетъ не мало встрчъ, онъ упоминаетъ тщательно о своихъ знакомствахъ, но эти знакомства довольно мимолетны и изъ нихъ ничего собственно не выходить. Это знакомства туриста, шапочныя знакомства, не основанныя ни на какой общности интересовъ, хотя путешественникъ упоминаетъ о разныхъ лицахъ, какъ о своихъ знакомыхъ. Встрчаетъ ли онъ м-ра Томсона, англичанина, дущаго на службу капитаномъ въ Японію, сибирскій путешественникъ встрчаетъ его съ распростертыми объятіями, описываетъ знакомство съ нимъ, припоминаетъ прекрасную миссъ Нелли, дочь г. Томсона, живущую въ Гриннайт на Темз, гд оіи. заглядывался на ея пальчики во время игры Шопена. Онъ даже выражаетъ нжность въ своихъ воспоминаніяхъ, но и при всемъ этомъ видно, что его ничего не связываетъ съ его новыми друзьями, что у нихъ нтъ ничего общаго. Онъ и самъ пускается въ раздумье по поводу миссъ Полли. Она все живетъ въ Гриннайт. пятнадцатилтній ребенокъ постарла, теперь на два года. Говоритъ онъ. А мы? Я все такой же какъ и прежде скиталецъ лишь потому, что мн любъ просторъ, любо море и нечему привязать меня къ мсту’. Такова исповдь автора. Можно подумать, что это разочарованный сибирскій Чайльдъ, что родина, любовь и борьба неудовлетворили его, что онъ ищетъ широкаго міроваго идеала… Ничего не бывало, это самый изъ беззаботныхъ туристовъ. Вслдъ за г. Томсономъ и Нелли он встрчаетъ въ Японіи американку Кеіти, авантюристку изъ Г.-Франциско, и разсказываетъ цлый романъ, занимающій нсколько главъ книги о Японіи. Собственно и до миссъ Кетги ему такое же дло, то есть ровно никакого. Онъ такъ быстро переносится изъ одного японскаго города въ другой, изъ Нагасаки въ окогаму и т. д., такъ, можно сказать, спшитъ повсюду, едва успвая (‘бжать улицы, что конечно и рчи нтъ о серьзномъ изученіи края и представленіи какой-либо картины, онъ предоставляетъ это другимъ. Мелькомъ онъ знакомитъ съ улицами, лавками, японскими банями, гд онъ имлъ мужество мыться вмст съ обоими полами и нимало не чувствовать смущенія (что значитъ эмансипировавшійся мужчина!), на вс онъ бросаетъ бглый взглядъ. Оттого его книга уподобляется, говоря гастрономическимъ языкомъ автора, устриц мгновенно проглатываемой. Онъ описываетъ Мицубиши, японскую пароходную компанію, изъ чего Можно заключить, что предъ нимъ обновляющаяся страна, длающая громадные успхи, и тмъ не. мене она не наводить его ни на какія сближенія и серьзныя размышленія. Онъ ни разу не вспоминаетъ о томъ, что его родина тоже Японія, и что она не мене, способна къ прогрессу. Путешественникъ пестритъ книгу японскими терминами, разсказываетъ эпизоды изъ японской миологіи. героическій эпосъ и исторію японскихъ микадо, но все это непричемъ, ибо ни филологія, ни исторія, ни археологія, не составляютъ цли его занятій. Онъ заглядываетъ, какъ самъ выражается,— въ глубину вковъ’, но заглядываетъ въ нея съ тмъ, чтобы ссть поскоре на пароходъ и ухать. Странная, конечно, это любовь! Но такова уже привязанность эмансипировавшагося космополита. Онъ любитъ только до тхъ поръ, пока видитъ предметъ. Въ сущности онъ нигд не останавливается и носится только по волнамъ океана: — Люблю я океаническую волну! восклицаетъ путешественникъ. Вотъ его привязанность! Я, конечно, благоговю предъ этою страстью къ морю моего земляка. Шутка ли? думаю я. Онъ, который пурхался только въ родной Ушаковк, океаническую волну полюбилъ. Но вс-таки изъ волны создать себ привязанность трудно. Волна убгаетъ и за ней не угонишься, а тамъ другая волна. Такъ и будетъ цлую жизнь качаться.
Прочтя всю книгу нашего сибиряка и порадовавшись, сколько онъ изъздилъ, мы вс-таки не поняли, зачмъ онъ собственно странствовалъ по океану, и при чемъ тутъ Японія. Японію любятъ японцы, они же думаютъ о возрожденіи своего отечества, отъ засвидтельствованной-же любви г. Шестунова имъ ни тепло, ни холодно. Куда же влекло наконецъ нашего земляка? На послдней страниц, мы узнаемъ, что цль его была попасть въ Беринговъ проливъ. Вотъ куда метнуло! можно сказать при этомъ. Къ сожалнію, мечта путешественника не. осуществилась. Было поздно, и изъ Японіи ему пришлось отправиться въ Суэзскій каналъ.
‘Такимъ образомъ арктическое плаваніе замнилось тропическимъ, говоритъ онъ. Вмсто того, чтобы зимовать гд-нибудь во льдахъ Свернаго океана, я очутился въ Египт. Судьба Такъ заканчиваетъ путешественникъ свою книгу. Читатель видитъ, какова судьба человка, оторвавшагося отъ своей родины. Гд застрянетъ подъ конецъ этотъ эмансипировавшійся соотечественникъ, мы не беремся угадывать. Какую пользу окажетъ этотъ космополитизмъ? также трудно сказать. Во всякомъ случа нельзя не позавидовать характеру человка, эмансипированнаго отъ мстныхъ привязанностей. У него нтъ этой жгучей тоски, mal du pays, Heimweh, которую испытываютъ многіе, у него нтъ воспоминаній. нтъ обязанностей, нтъ влеченій къ родин, ея несчастный образъ не мучитъ его душу. Онъ даже не вспоминаетъ о ней. Счастливецъ, онъ переносится куда угодно, сегодня онъ въ Тверской губерніи, завтра въ Астраханской, а тамъ за границей, сегодня обдаетъ въ Новотроицкомъ трактир, чрезъ 2 мсяца въ Еврик въ Японіи, а тамъ въ Египт и везд есть для него общечеловческій кларетъ и космополитическая котлета!