Сибирские литературные воспоминания, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

СИБИРСКІЯ ЛИТЕРАТУРНЫЯ ВОСПОМИНАНІЯ.

Новая эпоха русской жизни и актъ нашего самосознанія.— Университетъ 60-хъ годовъ.— Первое сближеніе сибиряковъ.— П. и его вліяніе.— Землячество.— Предшественники студенты 50-хъ годовъ.— H. С. Щукинъ и его роль въ университет.— Его характеръ, знакомства, дневники.— Вліяніе его въ Сибири.— Щукинъ, какъ сибирскій писатель.— Переворотъ въ конц жизни.— De mortuis aut bene…

Актъ нашего мстнаго самосознанія совпали съ великимъ актомъ пробужденія русской жизни. Мы помнимъ это время. Не умолкъ еще гулъ послдняго пушечнаго выстрла на крымскомъ полуостров, еще пахло дымомъ и онъ не усплъ разсяться, подобно туману, посл кровопролитной войны, а надъ русскно землею всходило яркое солнце, солнце новой жизни и обновленія. Оно встртило насъ, когда мы явились съ нашей далекой родины въ университеты въ конц 50-хъ годовъ. Нечего говорить, что университетъ, особенно петербургскій, игралъ тогда роль фокуса, отражавшаго умственную жизнь всего общества, и былъ центромъ обмна идей между лучшими представителями стараго поколнія и воспріимчивыми поколніями новыми.

Мы, сибиряки конца пятидесятыхъ и начала 60-хъ годовъ, перезнакомились въ университет. Землячество наше и прежде давало себя чувствовать въ университетахъ, напримръ въ казанскомъ, но въ Петербург до 60-хъ годовъ слишкомъ мало было нашихъ, чтобы группироваться. Сохранились воспоминанія о немногихъ предшественникахъ: о Рыжков, казак математик, рано умершемъ, Сидоров, тоже математик, бывшемъ въ педагогическомъ институт, впослдствіи въ университет, и Н. С. Щукин {Н. С. Щукинъ, котораго касаются эти воспоминанія, племянникъ H. С. Щукина, Члена географическаго общества.}, котораго мы и наши товарищи хорошо знали. Въ 60-мъ году въ Петербургъ нахлынула масса казанцевъ преимущественно съ закрытаго камеральнаго факультета, наконецъ, прибыло много молодыхъ людей изъ Сибири. Мы перезнакомились. Казанцы были добрые малые, беззавтные бурши, прекрасные товарищи, пвцы, любители кутнуть, но люди мало развитые: у нихъ слышались только казанскія воспоминанія о какой то ‘ласточк’, о кутежахъ въ гончарной, о силачахъ, о какихъ то бояхъ съ Рзяповымъ во глав, о столкновеніяхъ съ полиціей, въ конц обыкновенно они пили пиво и пли казанскія студенческія псни ‘стою одинъ я предъ избушкой’ и проч. Они также привезли въ Петербургъ съ собою и наклонность поиграть въ карты, что ужасно, помню, шокировало петербургскихъ сибиряковъ.

Не помню, какъ пришла мысль сгруппироваться намъ и познакомиться. По эта мысль, кажется, принадлежала первому П—у, личности, которая выдавалась своими способностями, серьезными занятіями, замчательнымъ умомъ и любовью къ Сибири.

Я познакомился съ П. черезъ Щукина, давшаго мн къ нему и другимъ студентамъ не — сибирякамъ письма.

Я засталъ П. въ квартир на Васильевскомъ остров, помню его, почти всегда расхаживавшаго съ книгою по комнат, увлеченнаго естествознаніемъ, но читавшаго также много по тогдашней литератур и знакомаго уже съ общественными вопросами. Съ перваго разговора, я помню, рчь зашла уже о сибирякахъ въ Петербург и о необходимости перезнакомиться. Надо замтить, что это знакомство не имло въ виду вовсе какой нибудь утилитарной и практической цли въ род кассы, взаимной поддержки, нтъ! П. проповдывалъ сближеніе, какъ потребность чисто платоническую видться съ земляками, вспоминать родину и придумать, чмъ мы можемъ быть ей полезны. Идея сознательнаго служенія краю въ тотъ моментъ, когда въ Европейской Россіи пробуждалось тоже самосознаніе, вотъ идея, которая легла въ основу нашего сближенія. Я помню, что въ нашихъ разговорахъ съ П мы часто касались этой темы. Мы отдавали другъ другу отчетъ о нашихъ привязанностяхъ, говорили, какъ о ршенномъ вопрос, о нашемъ возвращеніи домой, хотя у меня не осталось близкихъ родственниковъ на родин, говорили, что тже намренія нужно поддерживать въ другихъ. П. уже много читалъ и начиналъ писать о Сибири.

Знакомство мое съ другими земляками началось въ университет. Ихъ было уже немало. Понемногу мн представлялъ П—нинъ то студента юриста сибиряка, то естественника. Здсь были юристы П—фильевъ, братья П—новы, Кр—ковъ, Б—скій, братья Л—с—вы, Ш—ковъ технологъ. П., при всей своей кабинетности и несвтскости, однако, обладалъ завидною способностью не только сближаться, но угадывать характеръ и способности у земляковъ (талантъ, всю жизнь не оставлявшій его и давшій немало полезныхъ слугъ родин). Одного мн онъ рекомендовалъ, какъ будущаго техника въ Сибири, другаго, какъ талантливаго музыканта, третьяго, какъ химика, иныхъ онъ отличалъ за ихъ мягкую, симпатичную натуру. Онъ умлъ сближать сибиряковъ и не въ одномъ университет. Въ академіи художествъ у него былъ уже знакомый художникъ изъ Иркутска Песковъ, въ это же самое время былъ въ Петербург и Федоровъ-Омулевскій, съ которымъ П. познакомился черезъ Щукина.

На Н. С. Щукин я хочу остановиться, какъ на родоначальник. Это личность была весьма энергичная и видная въ свое время, я его видлъ уже на родин возвращавшимся изъ университета, но въ университетскомъ кружк о немъ сохранялись живыя воспоминанія. Я коснусь біографическихъ подробностей, такъ какъ это былъ сибирскій писатель и патріотъ, ему обязаны были многіе если не развитіемъ, то первымъ толчкомъ: сколько я помню, на юношей онъ производилъ сильное впечатлніе. Вчно подвижной, неугомонный, впечатлительный, хватающій жадно на лету все новое, необыкновенное и быстро усвоивавшій, онъ выражалъ типъ любознательна то и воспріимчиваго сибиряка. Усвоивъ что либо, онъ длался фанатическимъ поклонникомъ и апостоломъ новой идеи, часто не переваривъ ее вполн. Ршительный, лаконическій тонъ, умнье обрзать противника, страстность и горячность, которую онъ вносилъ, производили впечатлніе человка убжденнаго и непреклоннаго. Самая фигура его соотвтствовала роли. Высокій, со станомъ немного сутуловатымъ, съ большой курчавой головой, съ открытымъ лицомъ, со вздернутымъ немного носомъ, въ очкахъ, съ располагающей улыбкой, звучнымъ голосомъ и увреннымъ смлымъ взглядомъ, онъ говорилъ торопясь, иногда съ сильнымъ придыханіемъ, выразительной жестикуляціей: такова была его вншность.

Вчная суетливость довершала впечатлніе и давала видъ, будто онъ вчно былъ обремененъ длами. Онъ собиралъ ежедневно массу новостей и впечатлній, успвалъ побывать въ университет, въ разныхъ редакціяхъ, въ академіи художествъ, въ книжныхъ лавкахъ, въ библіотекахъ, на рынк и являлся всегда усталый къ товарищамъ, но обремененный новостями. Всякій день онъ, кром того, писалъ дневникъ. Общественная жизнь Петербурга его волновала и онъ отдавался ей съ увлеченіемъ, онъ слдилъ съ жадностью за слухами о реформахъ и посвящалъ въ нихъ другихъ. Для товарищей это былъ кладъ. Петербургскую жизнь онъ зналъ до мелочныхъ подробностей и считался практическимъ человкомъ, устроить, найдти квартиру, посвятить сибиряка въ петербургскую жизнь — было его дло. Это былъ типъ Рудина, какъ типъ общественный, превосходный студентъ товарищъ и невообразимый Донъ-Кихотъ въ своихъ приключеніяхъ. Онъ жилъ кипуче и будилъ жизнь въ другихъ. О людяхъ, которые не занимались современными вопросами, отзывался съ презрніемъ. Запасъ знаній Щукина былъ крайне невеликъ, впослдствіи оказалось, что убжденія его не были глубоки, онъ отдавался всему по — наслышк, вря на слово хорошему человку, и того же требовалъ отъ другихъ.

П. хорошо зналъ Щукина и, какъ весьма проницательный человкъ, оцнилъ его характеръ съ достоинствами и недостатками. Онъ зналъ массу о немъ анекдотовъ, которые передавалъ мн впослдствіи съ веселымъ юморомъ. Онъ представлялъ, какъ Щукинъ обыкновенно, запыхавшись, влеталъ въ кухмистерскую, садился сть супъ и въ тоже время забиралъ себ вс газеты подъ локоть, наскоро читая и хлебая. Тутъ же онъ длился новостями. Щукинъ начиналъ писать, писалъ онъ преимущественно замтки обличительнаго свойства, иногда на счетъ недостатка фонарей на какомъ нибудь мосту, по поводу какого нибудь уличнаго происшествія, по придавалъ этому огромное значеніе съ комическою важностью. Разъ онъ открылъ и описалъ какого то доктора, лечившаго корсетами. Разсказъ этотъ обратилъ вниманіе публики. Придя но обыкновенію въ кухмистерскую, Щукина’ къ своему величайшему удовольствію услышалъ разговоръ постителей объ этой стать, онъ принялъ живое участіе и не отказалъ себ въ удовольствіи объявить имъ автора. Это былъ его тріумфъ.

Книгъ онъ закупалъ много по случаю, зная всхъ букинистовъ, но читать не успвалъ. Помню, какъ впослдствіи онъ забраковалъ въ провинціи одну большую частную библіотеку, потому что въ ней были только книги до 50 годовъ. ‘Все это старый хламъ и дрянь, говорилъ онъ. Ни одного живаго слова’! Практическая его сторона выражалась массой Донъ-Кихотовскихъ подвиговъ. Здсь онъ спасалъ юношу отъ какого-нибудь тирана, тамъ бралъ подъ покровительство угнетенную невинность. Впослдствіи онъ также женился, бракъ его былъ плодомъ рыцарскаго великодушія: онъ спасъ двушку отъ позора. Кром того, пристраивалъ чужія статьи, знакомилъ съ литераторами и даже покупалъ на рынк по случаю дешевыя вещи. Разъ П. встртилъ его съ массой старыхъ книгъ, по тутъ же онъ песъ какія то заслонки и вьюшки.

— Это вы зачмъ купили, H. С.? спросилъ изумленный П.

— Нельзя было упустить! Необыкновенно дешево! отвчалъ простодушно Щукинъ съ серіознымъ видомъ и пролетлъ въ свою квартиру.

У него хватило смлости разъ въ Лтнемъ саду подойти къ Государю и объявить, что онъ сибирякъ и не иметъ средствъ существовать, и ему было выдано единовременное вспомоществованіе въ 100 или 200 р.

Дневникъ И. С. Щукинъ велъ аккуратно. Впослдствіи этотъ дневникъ, гд записывались вс его встрчи и разговоры, которому онъ придавалъ особое значеніе, какъ матеріалу для литературныхъ мемуаровъ, много причинилъ волненій и страданій Щукину.

Мн разсказывалъ П. по поводу этого же дневника забавную сцену. У Щукина начался романъ, который, при всей своей солидности, онъ не могъ скрыть, П., видя каждый шагъ жизни, вс ощущенія пылкаго Щукина, не могъ не замтить этого. Самъ П. былъ очень сосредоточенный человкъ, и если онъ замтилъ, что Щукинъ уколотъ стрлою амура, значитъ это сильно давало себя чувствовать.

Разъ П. намекнулъ Щукину на его особенное душевное состояніе.

Щукинъ воспрянулъ, какъ ужаленный.— Вы какъ это знаете?

— Такъ, знаю! отвчалъ съ спокойною улыбкою П.

— Вы, значитъ, прочли мой дневникъ? вдругъ подозрительно вскинулся Щукинъ на добродушнаго товарища.

Тотъ отвчалъ, чтобы подшутить надъ Щукинымъ, что онъ дйствительно полюбопытствовалъ. Боже мой! какъ вспылилъ Щ. Онъ не щадилъ выраженій, доказывалъ П., какъ это подло, неделикатно, свелъ вопросъ на общественную почву. П. все выдерживалъ спокойно съ внутренней улыбкой и въ конц, признавъ всю справедливость доводовъ Щ., онъ заявилъ, что долженъ сознаться, что дневника не читалъ. Вспыльчивый Щукинъ не разъ попадался. Разъ увидя какую-нибудь неправду и обличая, Щукинъ накидывался со всмъ пыломъ молодаго негодованія, спшилъ заявить злоупотребленіе, напечатать его и не угомонялся, пока не выводилъ всего наружу. Это былъ настоящій типъ обличителя конца 50 годовъ.

Понятно, какой эффектъ произвела эта личность, полнившись въ сибирскихъ дореформенныхъ городахъ двадцать лтъ назадъ.

Мы помнимъ его проздъ черезъ Томскъ, онъ гремлъ и производилъ эффектъ: хотя, не кончивъ курса въ университет, онъ былъ просто уздный учитель, притомъ не прибывшій еще къ мсту своего назначенія (первоначально онъ былъ назначенъ чуть ли не въ Кузнецкъ, посл перепросился въ Томскъ, а затмъ ухалъ въ свой родной городъ Иркутскъ). Появленіе этого новаго типа съ его живымъ характеромъ, запасомъ новыхъ взглядовъ, съ его шумомъ, съ запасомъ петербургскихъ новостей и потребностью распространять ихъ, съ повствованіемъ о ‘новой эр’ имло громадное значеніе для окружающей среды, погруженной въ сонъ. Щукинъ даже не былъ настоящимъ представителемъ какой либо научной и философской школы, эрудиція его была необширна, но что запечатлвалось въ немъ, то сразу же отдавалось. Онъ былъ диллетантъ, и подвижная жизнь въ Петербург ему мшала учиться. Тмъ не мене для окружающей среды онъ былъ передовой Человкъ-будильникъ. Являясь въ сибирскій сонный городъ, онъ сразу обгалъ всхъ, знакомился съ гимназіей, со всми выдающимися личностями и подвергалъ все поголовной критик. Осмивалъ ретроградовъ, кричалъ противъ взяточничества, говорилъ съ жаромъ о ‘прогресс’ и увлекалъ юношество. Онъ проповдывалъ ему о новой жизни, внушалъ уваженіе къ наук и литератур, рекрутировалъ и обязывалъ всхъ хать въ университетъ, поощрялъ проблески любознательности, открывалъ литературныя призванія, устроивалъ дебаты, проектировалъ литературные вечера и т. д. Все это длало его кумиромъ. Ему обязана была въ Томск масса гимназистовъ своимъ просвщеніемъ и воодушевленіемъ къ полученію высшаго образованія (братья С—вы, П—въ и др.).

Для окружающей среды онъ былъ положительно грозою и ювеналомъ. Помню, какъ онъ въ одномъ дом въ присутствіи старыхъ чиновниковъ бичевалъ взяточничество. Одинъ изъ чиновниковъ, у закуски взявъ на вилку какую то рыбу, хотлъ смягчить эти обличенія и замтилъ.

— Ну не все же взятка, есть и добровольныя приношенія!

— Это тоже воровство, только подъ прикрытіемъ! гаркнулъ рзко П. С. Такъ чиновникъ съ рыбой на вилк и застылъ.

Я позволю себ уже исчерпать вс воспоминанія о Щукин, какъ сибиряк. Щукинь перезнакомился въ Томск со всми выдающимися образованіемъ и умомъ людьми, между прочимъ, съ отставнымъ кузнецкимъ смотрителемъ училища, знатокомъ края и народа, замчательнымъ самородкомъ Д—нымъ, служившимъ на частныхъ пріискахъ и въ конторахъ, съ Ольгой Павловной Я., впослдствіи писательницей, съ сосланнымъ Б—нымъ и съ др., также какъ и съ окончившими курсъ гимназистами.

Въ Томск онъ устроивалъ литературные вечера и соединялъ всхъ, кто интересовался литературой. Здсь встрчались юноша и старикъ, приказчикъ и учитель. Литературные вечера скоро однако разстроились и, благодаря горячности, онъ поссорился даже со своими прозелитами. Помню, какъ онъ безпощадно обличалъ одну двушку-учительницу, бывшую весьма преданной ему. Когда онъ ухалъ въ Иркутскъ, въ среду, гд было боле образованныхъ людей, онъ потускъ, какъ то стушевался, наконецъ, запутался въ мстныхъ интригахъ и, кажется, не пользовался симпатіями. Звзда его закатилась. Окажемъ о его литературной дятельности. Щукинъ всю жизнь себя считалъ литераторомъ и писалъ много. Едва ли онъ пропускалъ какой нибудь день, чтобы не писать, это было его страстью, но въ литератур вообще, какъ и въ мстной литератур значеніе его было невелико, тмъ не мене онъ принадлежалъ къ первымъ писателямъ, у которыхъ зародилось страстное желаніе создать въ Сибири свою мстную печать.

Въ Петербург онъ писалъ только мелкія обличительныя статьи общаго характера. Онъ былъ знакомъ съ Добролюбовымъ, но знакомство это было боле шапочное, Щукинъ боле говорилъ о B. С. Курочкин и угрожалъ всегда ‘Искрой’. Изъ Сибири онъ посылалъ огромныя, можно сказать, много томныя обличительныя статьи, которыя не печатались, не соотвтствуя ни объему, ни важности предмета.

Въ Иркутск онъ издалъ небольшую книжечку ‘Сибирскихъ разсказовъ’, куда, помнится, вошелъ его очеркъ и еще двухъ-трехъ начинавшихъ писателей, между прочимъ, разсказъ ‘Сибирячка’ Омулевскаго. Это была первая весьма робкая литературная попытка. Книжечка эта составляетъ библіографическую рдкость. Затмъ, кажется, въ 1866 г. онъ помстилъ въ ‘Дл’ историческій очеркъ о слдовател Крылов изъ публичной лекціи, читанной имъ въ Иркутск въ 1864 или 1865 гг. Матеріалъ онъ получилъ отъ своего отца, директора гимназіи С. Щукина, весьма просвщеннаго старика. Вс остальныя литературныя попытки покойнаго Щукина, умершаго вн Сибири, были неудачны.

Мы обрисовали эту личность въ связи съ Петербургскими воспоминаніями въ лучшую эпоху его жизни. Чрезъ нсколько лтъ онъ такъ радикально измнился, съ нимъ произошелъ такой патологическій переворотъ, какой едва ли кто могъ предполагать. Изъ этого Рудина, новатора, обличителя получился мрачный мистикъ, совершенно помшавшійся, смутно припоминавшій прошлое, страшившійся его, проклинавшій съ суеврнымъ ужасомъ. Согбенная большая фигура съ четьиминеей въ рукахъ, съ лицомъ ханжи, съ какими то кадильницами и пучкомъ лука подъ мышкой была ужаснымъ контрастомъ когда то величавой фигур Рудина-пропагандиста.

Послдняя эпоха его жизни сопровождалась ослабленіемъ умственныхъ способностей и нравственнымъ паденіемъ. Подобно многимъ студентамъ-юношамъ, бойкимъ на словахъ, съ жаромъ сердца, онъ не зналъ, что сдлаетъ изъ него жизнь. Она къ счастію или несчастію не показываетъ впередъ своего зеркала. Не бросимъ камнемъ, однако, въ эту жизнь и но будемъ судить человка сокрушеннаго и побжденнаго. Что удивляться, что жизнь ломается въ несчастій, что люди, какъ деревья, сохнутъ и умираютъ безъ свта, что за смертію всего живаго начинается разложеніе. Поучительне то, что натуры, даже не особенно сильныя и богато одаренныя, подъ лучами общаго солнца въ лучшія эпохи оживаютъ, вдохновляются и становятся двигателями жизни. Щукинь былъ сынъ своего времени, конца 50 годовъ, на немъ былъ блескъ, хотя заимствованный изъ той атмосферы, гд онъ получилъ жизнь. Это была эпоха обновленія русской жизни, подъ которою мы вс жили тогда и распускались. Эпоха незабвенная. гд все вяло пробужденіемъ умственной жизни и лучшихъ человческихъ инстинктовъ. Маленькіе люди становились гигантами, а то и героями, потому что окружающее поднимало духъ, вдохновляло. Здсь можно было наблюдать человческую красоту, одухотворенную идеею. Этой эпохи коснулся Тургеневъ въ своихъ типахъ и герояхъ, хотя, можетъ быть, эти герои были также обыкновенные люди. Вспоминая своихъ земляковъ, признавая ихъ продуктомъ времени, мы по преувеличиваемъ ихъ личныхъ качествъ.

Свтъ, лившійся щедрымъ потокомъ, не могъ не коснуться и душевнаго міра дтей страны далекой, но хранящей въ себ инстинкты жизни, потребность чувствовать и мыслить.

Н. Я.

(Окончаніе будетъ).

‘Восточное Обозніе’, No 6, 1884

СИБИРСКІЯ ЛИТЕРАТУРНЫЯ ВОСПОМИНАНІЯ.

Читайте также: