Сибирские американцы или медвежья наука, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

СИБИРСКІЕ АМЕРИКАНЦЫ ИЛИ МЕДВЖЬЯ НАУКА.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

Томскій ораторъ и Джемсъ Беннетъ.— Сказка о марсельц и селедк съ кита величиной.— Какъ подшутили надъ ораторомъ.— Истинная его подкладка.— Подражаніе на Амур.— Отношенія Кондрата къ учащимся.— Щеголь и благотворитель въ халат. Кондрашкины дти.— Медвжья наука.— Усвоеніе перчатокъ иметъ необходимости.— Какъ далеко до Америки.

21-го декабря, по случаю прозда чрезъ Томскъ американцевъ съ трупами погибшихъ въ сверной американской экспедиціи, одинъ изъ представителей торговаго сословія томскій городской голова Петръ Михайловъ, въ качеств сибирскаго оратора, удостоилъ чести и произнесъ рчь, упомянувъ, что экспедиція обязана иниціативою и средствами

Джемсу Гордону Беннету — издателю ‘New-Iork-Herald’. Мы не знаемъ, выписываетъ ли томскій городской голова Петръ Михайловъ ‘New-Iork-Herald’, но имя Джемса Гордона Беннета, получившаго громкую извстность, какъ видно, было ему извстно. Припомнимъ біографію американскаго журналиста.

Нсколько десятковъ лтъ назадъ, этотъ Беннетъ былъ несчастнымъ писателемъ, бднякомъ, едва могущимъ преклонить голову на улицахъ блестящаго Нью-Іорка, столицы, гд господствуетъ долларъ, гд можно снискать пропитаніе только суровымъ трудомъ, гд нтъ привиллегированныхъ профессій и законъ конкурренціи неумолимъ, а сердца капиталистовъ и буржуа не мене черствы, чмъ сердце нашего сибирскаго Кондрата. Эта страна экономической свободы часто возбуждаетъ въ гуманномъ и образованномъ европейц негодованіе за ея буржуазно промышленный складъ и господство рубля. Вступая на ея берегъ, онъ восклицаетъ, подобно Прудону, высадившемуся на берегъ Англіи, ‘La libert ou est eile?’

Да, это суровая страна съ терніями рабочаго вопроса, которыя еще жестче и остре даютъ себя чувствовать на американской почв. Но не надо забывать, что это все-таки страна, создавшая Франклина, Джефферсона и Вашингтона, страна замчательной свободы и личной иниціативы, страна умныхъ и практическихъ людей, гд талантъ не погибнетъ. Не погибъ и Джемсъ Беннетъ. Съ маленькимъ ручнымъ типографскимъ станкомъ онъ начинаетъ свою литературную карьеру: самъ сочинитель, самъ типографщикъ и самъ разнощикъ. Великая сила прессы хорошо усвоена американскимъ народомъ. Тамъ, вставая утромъ, послдній рабочій требуетъ вмст съ чашкой чая газетный листъ, сердце его волнуется страстью къ общественному интересу, который отражается въ этомъ лист. Американецъ знаетъ, что здсь бьетъ пульсъ общественной жизни, здсь совершается великая борьба идеи будущаго, здсь заключается судьба его отечества.

Нтъ, Джемсъ Беннетъ не погибнетъ въ этомъ город! И онъ не погибъ. Томскому оратору, какъ видно, пебезъизвстно, что этотъ бднякъ-издатель, благодаря тому огромному значенію, которое придаетъ американское общество пресс, сдлался чрезъ нсколько лтъ владльцемъ величайшей въ мір газеты New-Iork-IIerald, которая соперничаетъ и превосходитъ даже всемірный Tinies. Огромныя паровыя машины, занимающія цлое зданіе, выкидываютъ сотни тысячъ листовъ этой ежедневной газеты, сотни сотрудниковъ и тысячи рабочихъ находятся при ней, телеграфъ во всхъ концахъ міра работаетъ, чтобы доставить этой газет, этому киту американской печати текущія извстія. Издатель, какъ король республики печати, rpublique littraire, разсылаеть экспедиціи и посланцевъ во вс концы свта: въ Испанію Макъ-Гегана, въ Африку на поиски погибшаго Ливингстона Стенли, къ берегамъ Лены Де-Лонга. Этотъ гордый представитель печати хочетъ, чтобы его Америка, его славное отечество, стала выше всхъ на міровомъ пьедестал, чтобы геній его народа сіялъ среди другихъ народовъ міра ярче всхъ, Яакъ тринадцать звздъ на его гордомъ флаг, давно соперничающемъ съ Европой. Онъ кидаетъ сотни тысячъ Долларовъ, милліоны и говоритъ: ‘у меня столько же еще въ запас’.

А вдь эта грандіозная печать, эта гордость націи, создалась, подумаешь, изъ маленькой газетки. Понятно то благоговніе и уваженіе, которымъ проникся томскій ораторъ купецъ г. Петръ Михайловъ при вид экспедиціи Де-Лонга, понятно, почему онъ упомянулъ и имя Джемса Беннета — издателя.

Чрезъ нсколько дней, однако, случилось прискорбное со

бытіе. Въ томской думъ по поводу обсужденія вопроса о лечебниц тотъ же самый томскій голова Петръ Михайловъ внесъ билль начать судебное преслдованіе противъ мстной газеты, вотировалъ этотъ вопросъ и провелъ его съ настойчивостью, достойной лучшаго дла, хотя партіи такъ колебались, что на предложеніе преслдовать печать всего перетянулъ одинъ голосъ. Видно, что часть гласныхъ боролась противъ этого безчестія. Что же значитъ этотъ походъ знаменитаго оратора, восторгавшагося американцами, противъ своего маленькаго провинціальнаго органа, года три только появившагося среди города, жившаго довольно животною жизнью. Повидимому, вдь эта печать должна быть тоже гордостью для поклонника американской предпріимчивости.

Какъ соединить эти противорчія? Гд кончается г. Михайловъ ораторъ-американецъ и гд начинается Михайловъ врагъ печатнаго слова? Когда онъ ошибался: въ первомъ или во второмъ случа? Полагая, что онъ во второмъ случа скоре остался самимъ собою, мы должны заключить, что ошибка была въ первомъ случа. И это бываетъ. Извстна сказка о марсельц, который выпустилъ слухъ о томъ, что въ залив селедку съ кита поймали. Это интересная сказка, позвольте ее сообщить сибирскимъ читателямъ.

Дло въ томъ, что одинъ праздный марселецъ, сидя за воротами своего дома, увидя проходившаго знакомаго, на вопросъ: что новаго? сообщилъ: — А слышали — въ залив, говорятъ, селедку съ кита поймали.— Скажите, пожалуйста! воскликнулъ знакомый, надо посмотрть, и побжалъ къ бухт. Чрезъ нсколько времени слухъ этотъ при помощи любителей новостей облетлъ городъ.— Куда вы? спрашивалъ сидящій за воротами марселецъ бгущую толпу.— Разв не слыхали, въ бухт селедку съ кита величиною вытащили…— Вздоръ! думалъ марселецъ, вдь это я выдумалъ. Наконецъ, видитъ, что и почетные граждане спшатъ, самъ префектъ прохалъ.— Что же вы не идете? обратился къ марсельцу запоздавшій послдній любопытный. Разв не знаете, какое чудо изъ бухты вытащили? Вдь и префектъ прохалъ.— Ну, ужъ коли самъ префектъ похалъ, сказалъ марселецъ, поднимаясь съ лавки, то надо въ самомъ дл посмотрть, можетъ и въ самомъ дл, селедку такой величины поймали.

Точь въ точь тоже случилось съ г. Михайловымъ. Ясно, что онъ былъ введенъ въ заблужденіе китомъ американской печати, о которомъ ему разсказали, онъ поврилъ и пошелъ поклониться Де-Лонгу, какъ видно, вслдствіе того же мотива, какъ и марселецъ. Ужъ коли самъ г. префектъ къ бухт похалъ, то ему и подавно надо. И вдругъ такое прискорбное недоразумніе! Вдь, можетъ быть, и Беннета, и New-Iork-Herald’а совсмъ нтъ и не бывало, точно также какъ уваженія у американцевъ къ пресс, можетъ быть, американцы только стремятся всми силами искоренить эту печать, а американскіе городскіе головы только тмъ и занимаются, что судебныя дла противъ газетъ вчиняютъ. Конечно, лучше поздно опомниться, чмъ остаться въ такомъ печальномъ заблужденіи. И кто это г. Петру Михайлову сочинилъ эту рчь. Просто неумстная шутка!

Когда г. Михайловъ оставался самимъ собою, то онъ былъ послдовательне, какъ тотъ купецъ, который, увидя на томскомъ театр одну піесу, гд кулакъ насильно выдавалъ дочь за нелюбимаго человка, а настоящій предметъ любви застрлился, воскликнулъ ‘да это я’ и пошелъ походомъ на актера. Несомннно, что ненависть къ печати здсь исходитъ отъ сердца, а рчи о Де-Лонг, Джемс Беннет просто недоразумніе. *

Слава Богу, однако, не одинъ томскій городской голова понялъ свое отношеніе къ печати: Владивостокъ тоже не отстаетъ. Послдняя корреспонденція сообщаетъ между прочимъ слдующее.

‘Въ послднихъ двухъ нумерахъ газеты ‘Владистокъ’ помщены дв широковщательныхъ статьи о дятельности городскаго головы едорова,— дятельности не безъ пятнышекъ, не безъ гршковъ, если врить словамъ и цифрамъ пишущаго. Редакторъ Сологубъ будетъ судиться за эти статьи, по жалоб едорова, усмотрвшаго для себя въ дкомъ выраженіи… ‘Уметъ-де самъ обдлывать подъ сурдинку такъ ловко свои дла и длишки’… кровную обиду, которую можетъ смыть съ него одно только правосудіе’.

Какъ подумаешь, и г. едоровъ, и г. Михайловъ поняли врно свою роль общественнаго служенія. Везд самоуправленіе идетъ объ руку съ гласностью, съ печатью,— у насъ наоборотъ.

Амуръ вдь въ сосдств съ Америкой, Амуръ наконецъ, сама Америка, широкое поле для предпріимчивости, богатый населяющійся край, берегъ, гд такъ гордо чувствуется въ сосдств моря, гд. паритъ мечта въ будущемъ. И изъ этого то края мы все-таки умудрились сдлать котухъ. То несутся всти, что хабаровскій цивилизаторъ дебошъ учинилъ въ клуб, то городской голова едоровъ противъ газеты воюетъ, не воюютъ тамъ только противъ скандаловъ, да взятки.

Нтъ! врно трудно сдлаться американцами. Трудно потому, что медвжья шкура и шерсть даетъ себя знать. Эта шкура выдаетъ себя, не смотря на усвоеніе нкоторой человческой вншности и даже столичнаго лоска.

На-дняхъ намъ случилось говорить съ земляками о помощи учащимся. Учащіеся, закинутые въ столицы, вдали отъ родины, весьма часто терпятъ нужду и испытываютъ суровыя лишенія. Совершенно естественно здсь шевельнуться человческому чувству.

— По неужели наши американцы, паши сибирскіе негоціанты, проживающіе въ Петербург, не придутъ къ вамъ на помощь? спросили мы.

— Пробовали… сухо отвтили намъ. По во что это обходилось, сколько униженія!..

И намъ передали цлую грустную повсть этихъ обращеній и испытанныхъ при этомъ приключеній. Извините, мы не можемъ умолчать о нихъ.

Вотъ эти сцены.

Одинъ щеголь изъ Кондратовъ, явившихся въ Петербургъ, живущій въ хоромахъ со швейцаромъ, оказываетъ слдующую вжливость. Когда ему доложили, что его спрашиваютъ и имютъ дло до него ‘учащіеся земляки’, онъ распорядился узнать чрезъ швейцара, зачмъ пришли, а затмъ отвтилъ, что онъ никакихъ ‘учащихся земляковъ’ не знаетъ. И этотъ отвтъ переданъ чрезъ швейцара двицамъ. Каковъ кавалеръ! У себя въ медвжьемъ углу дворникъ съ метлой для пріемовъ, а здсь швейцаръ, но инструкціи даны одинаковыя. Что это такое, какъ не намренное оскорбленіе и униженіе? За что же? Гд воспитывался этотъ человкъ, живущій нын въ петербургскомъ бель этаж, кушающій, вроятно, въ ‘Grand htel’, заказывающій блюда французу. Изъ какой берлоги онъ вышелъ, что до сихъ поръ еще отъ него несетъ запахомъ медвжьей конуры.

Каковъ отвть! онъ не знаетъ ‘учащихся земляковъ’. Можетъ, онъ правъ, онъ вралъ ‘сибирскія деньги’, ‘сибирское золото’, онъ зналъ, какъ собирать ихъ, знаетъ, какъ кидать ихъ петербургскимъ швейцарамъ, но онъ не знаетъ дтей тхъ, кто трудился для его благосостоянія, роскоши, онъ не знаетъ людей бдной страны, откуда онъ получилъ довольство, комфортъ, и не хочетъ знать тхъ, кто знаніемъ и образованіемъ ищетъ завоевать для нея, забытой, будущность, счастье! Ты правъ, медвженокъ, ты правъ, Атта Троль: теб нтъ дла до этого. Знай же, милая родина, какъ эти щеголи медвжата отрекаются отъ тебя въ столиц, увезши твое золото.

Намъ передавали, что бывали такіе, которые томили распросами юношей, выражали сомнніе и совали, какъ салопницамъ, ‘синенькую’ и это были богачи, которые кушаютъ на золотыхъ и серебряныхъ блюдахъ, вызжаютъ на своихъ лошадяхъ, имютъ абониментъ въ итальянской опер. И тмъ не мене у нихъ доставало духу томить молодыхъ людей, пришедшихъ не съ личною просьбою, а за своихъ товарищей. У нихъ, задающихъ такого шику въ свт, хватало духу глумиться и относиться съ высокомрной ироніей — къ кому же? Къ бднымъ дтямъ.

По лучше всего занялъ насъ пріемъ у чистокровнаго Кондрата, принявшаго двицъ посибирски въ ‘халатик’, онъ помялся, поломался, вызвалъ взрослаго своего Митрофана к вручилъ учащимся двушкамъ цлую ‘трешницу’, прибы вивъ: — а вы за это поучите моего танцевать… вдь онъ тоже кандидатъ правъ.

Эта сцена восхитила насъ. Этотъ пріемъ въ халатик (давно ли коммерціи совтники усвоили, этотъ мундиръ для выходовъ) и этотъ единокровный кандидатъ нравъ, сконфуженный, стоящій у притолки Кондрата. Все это достойно фонъ-Визина. Почтенный коммерсантъ изъ медвжьяго угла, обращаясь съ просьбой поучить танцевать его дитё къ двицамъ высшихъ курсовъ, Перемшалъ и не усвоилъ одного, что медвжатъ у чать танцевать цыгане.

Изъ этого слдуетъ, что цивилизованный Кондратъ, усвоивъ крахмаленныя рубашки и даже выстроивъ домъ въ Петербург, не узналъ однако настоящаго аристократизма, который чмъ выше, тмъ вжливе {Давая мсто этому фельетону мы должны оговориться, что примры выставленные здсь исключительные, есть лица состоятельныя изъ нашихъ земляковъ и даже неземляковъ, которые съ величайшею предупредительностью и готовностью откликались на нужды учащихся. Ред.}. Сановники побольше Кондрата оказываютъ изысканную вжливость учащимся и бднымъ людямъ особенно. Въ дворцахъ, гд повелваютъ народами, господствуетъ таже вжливость. нъ же, Кондратъ, съ мошной въ карман, чмъ становится богаче, тмъ считаетъ себя обязаннымъ быть невжливе. Насъ занимаетъ здсь роль и участь Кондратовыхъ дтей, смотрящихъ на все это. На какихъ примрахъ выростутъ они, какого конфуза натерпятся! Едва ли у нихъ достанетъ духу сдлать слдующее мягкое обращеніе къ отчему сердцу.

— Тятенька! вдь намъ капиталъ данъ не для того, чтобы вести себя посвински, вдь это не милость мы длаемъ, это долгъ нашъ, есть общественныя обязанности, тятенька! Вы этихъ людей упрекаете въ неблагодарности, это, тятенька, нельзя, вдь вы имете дло не съ уздными попрошайками, которые у васъ сапожокъ поцлуютъ, а діакопы возгласятъ многолтіе, здсь, тятенька, люди образованные, у нихъ есть чувство человческаго достоинства, о которомъ вы въ медвжьемъ углу не слыхали, нельзя, тятенька, помогать и браниться, вдь этакъ на благотворительную руку то вамъ кто нибудь плюнетъ. Вы извините мрня, тятенька!…

Но Кондратовы дти обречены судьбою молчать и соглашаться во всемъ съ тятеньками и во всемъ ихъ одобрять. Конечно, это длаютъ они не въ вид самоотверженной любви.

— Тятенька, я былъ такъ послушенъ, неужели вы меня не наградите! у каждаго шевелится въ душ. Но для этого что нужно перенести! сколько разъ сгорть со стыда, переломить себя! Недаромъ у этихъ медвжатъ я всегда замчалъ какое то конфузливое, жалкое выраженіе, печать гнета. Когда они становятся самостоятельными, эта мина не пропадаетъ, она даетъ себя знать въ судорожномъ подергиваніи губъ, лишь только дло идетъ о щекотливыхъ предметахъ, требующихъ прямаго отвта въ жизни. Кондратовъ сынъ рано научается хитрить. Что то изъ него будетъ?…

Скажемъ два слова въ заключеніе о цивилизаціи и въ защиту Кондрата. Не будьте къ нему требовательны. Охъ, какъ трудно достается Кондрату эта цивилизація, даже съ вншней стороны.

Вотъ эпизоды изъ этой цивилизаціи.

УСВОЕНІЕ ПЕРЧАТОКЪ.

Одинъ изъ сибирскихъ капиталистовъ возжелалъ цивилизоваться и ршилъ носить перчатки. Надвая ихъ съ визитами и въ торжественные дни, онъ сдлалъ однако открытіе, которое другимъ не приходило въ голову: онъ замчалъ, что лвая перчатка его всегда скоре пронашивалась, а правая была всегда новою, ибо цивилизующійся Атта Троль ее никогда не надвалъ. Чувство сквалыжничества, свойственное человку, экономившему сальные огарки, заговорило въ его душ. И Кондратъ умудрился упростить этотъ цивилизованный обычай. Онъ сдлалъ изобртеніе, до котораго не додумались въ Европ. Постивъ разъ Петербургъ, онъ заказалъ, сторговавшись, дюжину перчатокъ только на лвую руку, а на правую всего пару. Какова находчивость!

ГАЛСТУХЪ И ЛЕНТА.

Тоже было и съ наградами. Кондратъ не могъ носить медали, какъ обыкновенно носятъ. Подобно одному сибирскому захолустному дйствительному статскому, надвшему дв ленты черезъ плечо и визитировавшему въ Петербург, Кондратъ такъ выпячивалъ крестъ, что какой то шутникъ на Невскомъ поцловалъ въ него. Въ орденской лент онъ ходилъ въ баню, а на балы надвая узкій галстухъ въ дюймъ, окутывалъ шею лентой въ два вершка, причемъ одинъ пріятель, встртивъ его, испугался, не идетъ ли у него изъ носу кровь.

ШЛЯПА И ПЛАТОКЪ ВМСТО ПАРАСОЛИ.

Шляпу онъ покрывалъ во время дождя и пыли платкомъ, сюртукъ берегъ и садился, раздвинувъ полы, носовой платокъ вынималъ только въ гостяхъ, а на улиц сморкался въ ладонь.

Когда я разсказалъ разъ о подвигахъ Кондратовъ одному изъ весьма просвщенныхъ людей, видвшихъ нравы Сибири, онъ замтилъ слдующее:

МСТО НЕОБХОДИМОСТИ.

— Чему же вы удивляетесь? Да разв вы не знаете, что ваши земляки еще недавно не умли строить при домахъ необходимыхъ принадлежностей и къ этому ихъ не побуждали даже морозы. Они вели себя, какъ новозеландцы, и надобно было отдать особый приказъ администраціи, чтобы пріучать ихъ къ этому. Тогда они построили непріятную принадлежность прямо у дверей своего зала.

ОМОВЕНІЕ.

Одного сановника, постившаго Сибирь, поразилъ особый запахъ отъ негоціантовъ, явившихся въ его пріемную. Только камердинеръ объяснилъ ему, что это происходитъ отъ господъ негоціантовъ, которые никогда не моютъ ногъ. Тогда сановникъ пригласилъ къ себ Кондратовъ на чай и въ вид аллегоріи сообщилъ, какъ онъ непріятно былъ пораженъ въ деревняхъ нечистоплотностью и къ какимъ послдствіямъ ведетъ она со стороны гигіенической. Неизвстно, приняли ли къ свднію это Кондраты.

Передаютъ также разсказъ, что въ одномъ сибирскомъ город Кондратовы супружницы долго не имли понятія о разныхъ туалетныхъ принадлежностяхъ европейскихъ дамъ, что весьма причиняло большія неудобства во время втра. И это нужно было ввести въ Сибири тоже чуть не административнымъ путемъ.

Боже мой! воскликнулъ я посл этихъ разсказовъ. Что же мы требуемъ отъ нашихъ американцевъ! Да вдь слава Богу, что они перчатку на лвую руку надваютъ, а то европейской вжливости, уваженія къ наук, къ печати, къ Джемсу Беннету, ха-ха-ха! Куда тутъ, до будущаго Америки! когда дло идетъ пока о дубленіи мстной медвжатины.

Добродушный сибирякъ.

‘Восточное Обозрcніе’, No 5, 1884