СИБИРЬ НА МОСКОВСКОЙ ВЫСТАВК.
СИБИРЬ НА МОСКОВСКОЙ ВЫСТАВК.
(Письма изъ Москвы)
IV.
Сибирскій репортеръ.
‘Восточное Обозрніе’, No 23, 1882
Сибирь на московской выставке, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1882
Время на прочтение: 8 минут(ы)
— Пей, пей, Кондратъ! это освжаетъ, говорилъ я, отпаивая Кондрата фруктовыми водами.
— Охъ, не люблю я ихъ!.. то ли дло!..
— Знаю, знаю! что ты любишь! Смотри-ка, въ дикаго звря превратился.
Когда газовыя воды взяли свое и въ глазахъ показался признакъ нкотораго сознанія, я остановилъ на немъ полный укора взглядъ.
— Зачмъ ты меня осрамилъ?
— Чмъ?
— Какъ чмъ? Что ты на выставку представилъ?
— Мы не виноваты… У насъ подмочило!
— Не оттого ли, братъ Кондратъ, подмочило, что ты самъ вчно ‘мокрый’?
— Мы въ аккурат!
— Въ аккурат?.. Пойдемъ-ка, благо ты провтрился, на выставку. Я видлъ твои заводскія произведенія, твое ‘месное производство’. Посмотримъ на сырье, на хлба, муку, сало, рыбы, взглянемъ твоихъ моксуновъ, омулей, осетровъ, которыми ты въ Бремен хвастался! Всмъ этимъ богата наша Сибирь!
— Нтъ, я, братъ, къ Лопашову, тамъ пріятель ждетъ…
Кондратъ рванулся.
— Нтъ, не уйдешь, пойдемъ, удержалъ я его.
Я ршился уличить и провести Кондрата, за грхи его, по всмъ мытарствамъ.
Мы вошли опять въ центральное зданіе и направи, лись въ сельско-хозяйственный отдлъ.
— Смотри, что другіе выставили!— и я началъ указывать Кондрату пшеницы: венгерскую, сандомірку, рожь альпійскую, шампанку, пребштейнскую, овесъ австралійскій и французскій, кукурузу, кормовыя травы, клеверы.— Смотри, какое разнообразіе сельско-хозяйственной культуры. А у тебя: рожь да пшеница, овесъ да ячмень, только и сортовъ. А, кажись, есть гд посяться! Вдь мы 3.741,000 десятинъ запахиваемъ только въ Западной части Сибири. (Въ каталог сказано 37.041,000, но на то онъ и выставочный каталогъ). Десять милліоновъ двсти тысячъ четвертей производимъ. Но могли бы производить вдвое и втрое, если бы ты зналъ значеніе земледлія для страны. Ты ищешь золота въ стран, но не знаешь, что истинное золото, какъ сказалъ зазжій нмецъ къ намъ, черноземъ твоей родины. Воспользовался ли ты имъ, Кондратъ? Разв ты всей своей дятельностью не отвлекалъ народъ отъ земледлія, не развращалъ его? разв ты не предпочиталъ золотопромышленность и спекуляціи? Посмотри, какія чудеса можно сдлать искусствомъ и знаніемъ даже на маленькомъ клочк земли. Посмотри эти сорта хлба! А гд твое искусство? Примнялъ ли ты капиталъ къ земледлію, вывезъ ли на продажу хотя одну жатвенную машину? Гд твои агрономы? Приготовилъ ли ты ихъ, и гд они въ Сибири находятъ занятіе?..
— Я, братъ, пойду…
— Нтъ, постой, Кондратъ! я тебя не пущу. Посмотримъ, что ты переработываешь. Ты хвастаешься мукой, посмотри эти крупчатки,— видишь, сколько ихъ выставлено,— они бле снга, мягки, какъ пудра! Сравни свои срые пшеничные калачи, надъ которыми смются прізжающіе. Здсь созданы паровыя мельницы, макароны, вермишель, галеты выдлываются, а ты все сидишь на своихъ ‘аладьяхъ’, которыя теб печетъ Карповна. Не хочешь ли посмотрть за то свои экспонаты? Вотъ они: ‘хлбъ остяковъ ‘улень-пень’ съ примсью рыбьей икры и ‘кмыхъ-нянь’. Знаешь ли, что это такое ‘кмыхъ-нянь’? За границей его скотъ сть не станетъ! Ты скажешь: это остяки,— ну, а ты какой хлбъ остякамъ на сверъ привозишь? Припомни! Его полньями въ сараяхъ, въ Березов и Обдорск, прикащики твои складываютъ, это хлбъ изъ затхлой муки! Хочешь, я этотъ хлбъ сейчасъ на выставку поставлю?.. Что оглядываешься? Боишься? Квартальный услышитъ!.. А между тмъ, ты это длаешь въ стран, гд обиліе хлба. Тебя уврили, что хлбу нтъ другого сбыта, какъ на пріиски. Но зачмъ же ты поврилъ, зачмъ не поискалъ рынковъ? они нашлись бы. Знаешь ли ты, что своимъ хлбомъ ты могъ -запрудить рынки средней Азіи, создать здсь сбытъ, ты могъ быть королемъ рывка. Степи и масса инородцевъ — вотъ твой рынокъ. Какая нелегкая понесла тебя вывозить хлбъ черезъ сверъ — англичанамъ, когда теб разсчетъ везти его на югъ? Здсь ты могъ создать себ богатство, могущество и силу, а тамъ ты будешь рабомъ. Ты погнался за барышами при передач и скуп, старый прасолъ-перекупщикъ! Но ты забылъ интересы мстнаго хозяйства, промышленности и родины! Жадничай, спекулируй, но помни, тебя разсудитъ будущее!..
— Пойдемъ, однако, дальше. Вотъ теб ленъ и куделя, это лнъ Ивана Ивановича Алафузова изъ Казани, смотри каталогъ: ‘заготовка сырья въ Тобольской и друг, губерніяхъ’. ‘Обработкой занято до 800 чел. рабочихъ’. Это въ Казани,— а гд твой ленъ? Крестьянинъ Тишкинъ изъ Тобольской губерніи доставилъ коноплю и лпъ, но въ необработанномъ вид’ (сказано въ каталог). Еще лучше: въ числ экспонатовъ изъ Сибири лежитъ крапива и кендырь, изъ котораго длаютъ ткани. Знаешь ли, что такое этотъ ‘кеи ды ръ’? Это первобытная культура дикихъ народовъ, та до-историческая культура, которая была у народовъ тысячелтіе назадъ. А вдь ты могъ завести льнопрядильныя заведенія, ты могъ льномъ и пенькой запрудить иностранные рынки. И теб не стыдно!
— Пусти, у меня въ горл першитъ…
— Знаю, что першитъ, но ты мои слова виномъ не зальешь! Пойдемъ дальше: вотъ теб табакъ! Посмотри эти виргинскіе, кентукскіе, гаванскіе, турецкіе табаки. Знаешь ли, что они вс съ русскихъ плантацій изъ Бессарабіи, изъ южныхъ губерній. И сравни свои табаки изъ станицы Семіярской. Другаго табаку нтъ! Это пронзительно-вонючая махорка. Я теб скажу, Кондратъ, даже, за сколько ты ее сбывалъ инородцу: за 50 к. фунтъ! А между тмъ, на юг Сибири могутъ рости также виргинскіе и всякіе табаки. Опыты сять были. Справься у Степана Ивановича Гуляева въ Барнаул, который полагалъ начало сибирскому табаководству. Но глухъ ты, Кондратъ, остался. Точно также ты не знаешь до сихъ поръ, какое употребленіе сдлать изъ свекловицы. Посмотримъ лсной отдлъ. Еще бы мы небогаты лсами! Вдь если представить на выставку наши кедры, лиственницы, наши ‘сутунки’ обрубки, которые на винокуренныхъ заводахъ жгутъ, два и боле аршина въ діаметр,— вдь этимъ можно удивить какую угодно выставку. Но намъ не вырвать свои кедры съ корнемъ, не перенеси сюда уходящіе въ небо сосны и ели. Да и чмъ хвастаться: разв мы насадили и развели эти лса? Разв мы имемъ правильное лсоводство? Знаешь, Кондратъ что ты создалъ въ Сибири? Ты создалъ не лсоразведеніе, а на своихъ винокуренныхъ заводахъ одно лсоистребленіе! Этимъ ты похвастаться можешь.
Остаются для обзора смола, деготь, варъ, скипидаръ но здсь не оказывается ни одного сибирскаго экспонента потому что въ этомъ царств лсовъ нтъ ни одного древесно-перегоночнаго завода. Затмъ слдуютъ шерсть и сало, которыми также обильна Сибирь. Во всей Западной Сибири 11 милліоновъ головъ скота, киргизской шерсти вывозится изъ Сибири до 200,000 пудовъ. Но что это за шерсть! А между тмъ, на этихъ благословенныхъ лугахъ и пастбищахъ разв не могли бы питаться ланкаширская порода овецъ, кашмирскія козы? Еще въ 20-хъ годахъ думали вывезти этихъ кашмирскихъ козъ въ Сибирь, но такъ это и окончилось казеннымъ проектомъ. Между тмъ, въ Семипалатинск, Сперанскій встрчаетъ кашмировыя шали съ вытканной русской надписью: ‘Коголюблю, тому дарю!’ Средняя Азія шла къ намъ на встрчу съ своей промышленностью, но мы не умли получить ее преемственно.
Сибирское сало точно также въ самомъ первобытномъ вид, и его надо нсколько разъ перетапливать передъ I тмъ, какъ сбывать за границу. Этого сала вывозится до 1 милліона пудовъ. Г. Смолинъ въ Курган вытапливаетъ до 100,000 пудовъ, а сало идетъ въ Казань и Екатеринбургъ на стеариновые заводы. Гд же твои стеариновые заводы, Кондратъ?.. Впрочемъ, ты самъ олицетвореніе сала, и не усплъ еще отъ него освободиться!
Однако, гд наши рыбныя богатства, гд дичь, столь обильная въ лсахъ, гд эти яства, которыми удивляетъ ‘богатая Сибирь, наклоншись надъ столами’? (Это про тебя, Кондратъ, сказано: ты вчно ‘наклоншись надъ столами’ и иногда распростершись на столахъ!) Гд эти стерляди, осетры, моксуны, омули, которые въ замороженномъ вид отправляются въ столицы? Гд эта національная гордость? Гд вс это, Кондратъ?!
— Не довезъ! Не приставай!
— Отчего же не довезъ?
— Протухла! прорычатъ недовольнымъ голосомъ Кондратъ.
— Та-та-та!.. А я разв теб не говорилъ… Отчего ты до сихъ поръ этой рыбы солить и коптить не научился? Вдь ты рыбы 200,000 пудовъ на одной Оби добываешь, и какъ добываешь!— я знаю, тысячи пудовъ у тебя гніютъ на берегу отъ неумнья засола, рыбу ты передушилъ въ заколахъ, производительность уменьшилъ, потроша рыбу въ сезонъ ея распложенія и нагружая цлыя барки одной икрой, инородческіе промыслы ты раззорилъ, народъ закабалилъ. И гд же плоды твоей промышленности? Показывай!
— Пусти! что ты меня водишь, точно, прости Господи, гршника какого по мытарствамъ?
— А ты разв не гршникъ, Кондратъ?
На выставк, для уличенія Кондрата, былъ весьма кстати выставленъ экспоната прекрасныхъ консервовъ Мартина Брандта изъ Тобольска. Брандтъ — датчанинъ, недавно явившійся въ Тобольскъ. Видя неумнье сибиряковъ приготовлять рыбу и дичь, онъ открылъ цлое заведеніе. Стерлядь, моксуны, лучшая рыба, рябчики начали приготовляться у него въ вид вкусныхъ консервовъ. Консервы эти приготовляются въ масл, какъ capдинки, есть консервы маринованные и, наконецъ, въ желе. Благодаря такому приготовленію, припасы могутъ вывозиться изъ Сибири куда угодно за границу, и дйствительно г. Брандтъ отправляетъ ихъ въ Англію. Въ Сибири, благодаря дешевизп мстныхъ свжихъ припасовъ, эти консервы почти не раскупаются. Предприниматель, устроивъ заведеніе въ Тобольск, выбралъ для работы женщинъ, он очень тщательно и опрятно приготовляютъ рыбу. У него усовершенствованныя печи и приборы, выписанные изъ заграницы. Другой датчанинъ пробуетъ приготовлять изъ кожъ превосходныя куртки. Заведеніе это служитъ уликою сибирской апатіи и невжества. Указывая Пути мстной промышленности, заведеніе Брандта, какъ видно, встрчаетъ недоброжелательство. Даже Кондратъ заворчалъ, когда я ему указалъ на подвиги датчанъ-піонеровъ въ Сибири. Кондрата уврили, что это эксплуатація иностранцами Сибири, что ей надо противодйствовать. Мысль пала на благодарную почву. Создалась какъ-будто даже патріотическая теорія: ‘обижаютъ насъ иностранцы, да и конецъ’. Но постой, Кондратъ, объяснимся. Я знаю, ты врный сынъ отечества и патріотъ, я знаю, что ты противъ эксплуатаціи богатствъ своего края, своей родины, я знаю, что ты обшариваешь весь край и везд опустошаешь его богатства единственно изъ любви къ отечеству, я знаю, что ты кабалишь народъ на пріискахъ, кабалишь и раззоряешь инородцевъ единственно съ цлью противодйствовать эксплуатаціи. Кто можетъ сомнваться въ твоей любви! Въ дл промышленности и ввоза товаровъ, напримръ, ты являешься ярымъ протекціонистомъ, искреннее твое желаніе — чтобы ничего помимо Ирбити не проходило. Изъ патріотизма, ты костромской и московской, мануфактур услуживаешь. Протекціонистъ въ Европейской Россіи и фритредеръ въ Сибири. Но скажи, какъ же примирить твои вопли объ эксплуатаціи насъ иностранцами и твои національные взгляды, съ твоимъ участіемъ и пособничествомъ къ вывозу сибирскихъ произведеній тми же иностранцами морскимъ путемъ, черезъ сверъ. Туда ты и хлбъ, и спиртъ, и сало, и рыбу готовъ вывезти. Разв это не эксплуатація? А ты ей помогаешь! Сколько усилій, сколько затратъ, сколько жертвъ и сколько капиталовъ убито здсь! Тутъ мы не помогаемъ иностранцамъ? Что же значитъ такой патріотизмъ, Кондратъ, вотъ этого я что-то не пойму! Ты сердишься, что иностранцы заводы начали заводить, но отчего же ты самъ ихъ не заводишь? Дерзай!
— Пробовали мы эфти заводы заводить, да окромя убытку — ничего! огрызнулся Кондратъ.
— Отчего же это? сядемъ, поразмыслимъ, Кондратъ!
— Прежде всего, мастера надо выписывать, а онъ какихъ денегъ станетъ?
— Вотъ видишь, значитъ — техническое образованіе нужно, отчего же ты о немъ не позаботился, отчего своихъ поросятъ не выучилъ, а если училъ, то не доучилъ?
— Рабочихъ у насъ нтъ.
— Отчего же ты не позаботился привлечь ихъ? Отчего ты до сихъ поръ не думалъ о колонизаціи, не цнилъ ее, не покровительствовалъ ей?
— Капиталовъ у насъ мало…
— Капиталовъ мало? Зачмъ же ты ихъ растрачивалъ безпутно на золотопромышленность, на винокуреніе? зачмъ бросаешь теперь сотни тысячъ на рискованныя предпріятія на свер? Вдь ты бднякъ въ сравненіи съ англичанами, а и они не рискуютъ цлые корабли подъ воду пускать.
— Опять претсненіе, управы у насъ нтъ…
— Отъ кого же ‘претсненіе’ Кондратъ?
— Отъ исправника и чиновника обще!
— Разскажи, разскажи, чмъ же они тебя обижаютъ.
— А вотъ, примрно, заводъ начнешь строить, такъ вдь онъ сколько тутъ подведетъ. Мсто ли ты тамъ выбралъ,— весь у тебя плантъ испортитъ, затмъ, промышленное свидтельство, кожу ты сталъ покупать, примрно, ветеринаръ прідетъ — дай! полицмейстеръ прідетъ — дай! исправникъ прідетъ — дай! Тутъ, братецъ, это всякаго завода откажешься. Опять, я благотворитель, сколько заведеніевъ содержу — раззоръ!
— Я знаю, что ты филантропъ, но вдь ты любишь человчество.
— Кой чортъ! Кажинный разъ исправникъ съ листомъ здитъ. Упеку, говоритъ,— поневол даешь. А ты не повришь, нон на Ирбитской ярмарк платить долговъ было нечмъ — такъ обчистили.
У Кондрата показались даже какъ будто слезы.
— Такъ вотъ ты какой благотворитель.
— Надняхъ у насъ енералъ Пасхаліевъ, продолжалъ Кондратъ,— пензіонъ съ танцыями заводилъ. Такъ сколько съ купечества-то вымоталъ! иначе, говоритъ, раззорю. Даже конскій заводъ хотлъ въ Тюмени у купца уничтожить.
— Хорошо, Кондратъ, если такъ, отчего же ты не жалуешься?
— Это прошенье-то писать? раззоръ одинъ! съ апатическою вялостью произнесъ Кондратъ.
— Понимаю, прошенія въ т же исправницкія руки попадутъ, но тогда обратись къ гласности, мы тебя возьмемъ подъ защиту. Есть правда на свт, есть законъ, если дло твое чистое.
Кондратъ тупо молчалъ и бросилъ на меня волчій взглядъ.
— Охъ, Кондратъ, Кондратъ! много у тебя лицемрія. Вотъ ты теперь ихъ бранишь, а зачмъ же ты вмст съ ними бражничаешь, разв я не знаю какую ты дружбу съ ними ведешь. Ты вотъ здсь откровенно говоришь ‘претесненія, грабительство’? А помнишь дло было, такъ во время одного народнаго бдствія начальство распорядилось собрать свднія о мужицкихъ амбарахъ А кого сколько хлба и не скрываетъ ли кто излишковъ. Одинъ писатель намекнулъ, что не мшало бы начать съ Кондратьевыхъ сундуковъ (вдь онъ хлбъ скупаетъ), и ты Кондратъ, похалъ жаловаться на писателя. Ты помнишь это?.. Какъ же ты правды хочешь, когда противъ этой правды борешься! Значитъ, теб самому нужна безгласность. Вотъ и платись за нее! О, Кондратъ, Кондратъ!..
Но въ это время жирное тло отъ меня выскользнуло, точно налимъ.
— Караулъ! раздалось по выставк, и я увидлъ Кондрата улепетывающимъ. Онъ не могъ выдержать этой пытки,— ни долгаго поста, ни мученій совсти. По дорог онъ захватилъ себ компаніона, одного изъ тхъ, кого любятъ пьяные купцы.
— Вася! Ва—ська! послышалось затмъ,— портеру! они стремительно повлеклись къ Лопашову.
Неисправимъ!