ШВЕЙЦАРСКІЕ РАЗСКАЗЫ.
ШВЕЙЦАРСКІЕ РАЗСКАЗЫ.
Эдуарда Рода.
I.
Жена Бускатэ
I.
Жена Бускатэ
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
Швейцарские рассказы, Род Эдуар, Год: 1892
Время на прочтение: 42 минут(ы)
Уже восемь дней, какъ я живу въ одной изъ гостинницъ маленькой валисской деревеньки Fins-Hauts, находящейся на высот тысячи двухъ сотъ метровъ, въ одной изъ боковыхъ лощинъ Ронской долины,— той, что идетъ отъ Vernayaz къ Шамуни. Я полюбилъ ея разнообразные виды, оригинальный пейзажъ съ глубокими разрзами, трагическими пропастями, зелеными склонами, гд распускаются прекрасные альпійскіе цвты. Я полюбилъ и жителей, людей серьезныхъ, съ медленными, тяжеловсными движеніями, несообщительныхъ, мало разговорчивыхъ, плохо подготовленныхъ къ борьб за существованіе, честныхъ и кроткихъ. Съ любопытствомъ изучалъ я ихъ, но ничего не могъ подмтить, они не высказываются. Утромъ слышится свирль пастуха, созывающаго козъ, а если выйдешь изъ дому, увидишь мужчинъ и женщинъ, идущихъ по дорог съ косами или граблями на плечахъ. Въ теченіе всего дня деревенька погружена, въ безмолвіе. Съ наступленіемъ ночи попадаются женщины, согнувшіяся подъ громадными вязанками сна, соломы или ржи, которыя он несутъ на голов. По вечерамъ мужчины стоятъ группами на площади, куря трубки и перекидываясь рдкими словами.
Иногда я бесдовалъ съ проводникомъ Прюнье, немного боле разговорчивымъ, чмъ остальные, онъ описывалъ мн восхожденія на горы,— вотъ и все, чего я могъ добиться отъ него. Что касается хозяина Trient (моей гостинницы), дяди Антуана Пелломеля, онъ охотно сообщалъ вс требовавшіяся отъ него свднія относительно окрестностей, но не боле этого. Одинъ только священникъ, добрый и умный старичекъ, цлыхъ тридцать лтъ прожившій въ своемъ домик съ зелеными ставнями, въ двухъ шагахъ отъ церкви съ острой колокольней, говорилъ иногда съ оттнкомъ легкой ироніи объ образ жизни своихъ прихожанъ и о томъ, какъ развивается Fins-Hauts благодаря иностранцамъ.
Однажды утромъ я замтилъ необычайное оживленіе въ сел. На поляхъ не было никого. Мужчины толпились передъ церковью, женщины болтали у фонтановъ.
— Что случилось? спросилъ я у проходившаго мимо Прюнье.
Онъ засмялся хитро и таинственно.
— Что случилось? Да вотъ Бускатэ отправляется въ Америку.
И онъ съ торжествующимъ видомъ оставилъ меня среди улицы, точно хотлъ сказать:
— Ты не знаешь, что это значитъ? Тмъ лучше! Догадайся.
Минуту спустя я увидалъ почтоваго осла, тащившаго телжку, навьюченную сундуками, на которую женщины указывали пальцами. Въ нкоторомъ разстояніи отъ нея шла довольно странная парочка, возбудившая во мн живйшее любопытство.
Мужчин могло быть лтъ около тридцати. Это былъ низкорослый, коренастый человкъ, типа горцевъ, загорвшій на солнц и точно принарядившійся по праздничному — въ срой пар и соломенной шляп съ плоскими полями и коричневой лентой. Женщина однихъ съ нимъ лтъ или около того, высокая, стройная, довольно красивая, очень блая, съ большими, черными, презрительными или равнодушными глазами, принадлежала къ другой рас. Въ своемъ очень простенькомъ дорожномъ пальто, въ шляпк, отдланной кружевами, и съ маленькимъ мшечкомъ изъ русской кожи въ рук, она походила на даму, отправляющуюся за покупками.
— Кто это? спросилъ я у дяди Пелломеля, который вышелъ запыхавшись изъ своей гостинницы.
Онъ долго колебался, прежде чмъ отвтилъ:
— Это?.. Жена Бускатэ… барышня.
Все село столпилось на ихъ пути. Съ добродушной и растроганной улыбкой Бускатэ пожималъ руки, протягивавшіяся къ нему:
— Прощай, Пьеръ!.. Прощай, Жанъ!.. Прощай, Жакъ!.. Когда нибудь да увидимся же опять!
Что касается m-me Бускатэ, она не смотрла ни на кого и шла, словно не слыша восклицаній: ‘прощайте, madame!’ ‘счастливаго пути, madame!’ ‘до пріятнаго свиданія!’ которыми ее напутствовали, сопровождая слова насмшливо церемонными поклонами.
Позади ихъ, когда они удалились, въ сел остался гулъ, точно въ взволнованномъ уль. Машинально послдовалъ я за ними на нкоторомъ разстояніи. Въ ту минуту, когда дорога начала теряться изъ виду, спускаясь подъ соснами, Бускатэ обернулся, отирая глаза. М-me Бускатэ не остановилась. И я видлъ, какъ они скрылись за угломъ, онъ — тяжелой поступью горнаго жителя, она — ловкая, почти воздушная, въ своемъ развивающемся хорошенькомъ дорожномъ пальто, распахнутыя полы котораго мрно колыхались.
Вечеромъ я допросилъ Прюнье, потомъ дядю Пелломеля, потомъ священника насчетъ двухъ эмигрантовъ. И вотъ ихъ исторія, на сколько я могъ возсоздать ее съ помощью этихъ показаній.
Когда Жану Бускатэ было двадцать пять лтъ отъ роду, онъ былъ славный малый, хотя немного дикій, и пользовался въ Fins-Hauts очень завиднымъ положеніемъ. Онъ родился, какъ говорится, въ сорочк: у него были поля, гд росли рожь и картофель, поля, отвоеванныя шагъ за шагомъ у скалъ, у него было нсколько коровъ, лугъ, шалэ, гд онъ жилъ съ теткой Жакелиной, завдывавшей хозяйствомъ. Отецъ его, человкъ честолюбивый, хотлъ когда-то ‘засадить его за книгу’, но тяжеловсный умъ Жана не поддавался ни хитростямъ грамматики, ни тонкостямъ орографіи, и онъ оказался такимъ неблестящимъ ученикомъ въ школ въ Мартиньи, что пришлось вернуть его въ село. Отецъ былъ въ отчаяніи, приписывая неудачу сына враждебности жителей равнины къ жителямъ горъ, и постоянно твердилъ:
— Стоитъ ли быть богатымъ, если мальчикъ такъ и долженъ остаться крестьяниномъ, какъ я!
На что священникъ отвчалъ:
— Утшьтесь, дядя Бускатэ, утшьтесь!.. Поврьте, для жителей горъ все же самое лучшее оставаться на горахъ.
И Жанъ остался горцемъ. Но, странное дло! Въ Мартиньи онъ скучалъ невроятно и разливался ркой въ ожиданіи воскреснаго дня, когда онъ опять увидитъ свой шалэ, но по мр того какъ шло время, онъ сталъ испытывать ту же тоску по городу и по утонченной жизни, какую испытывалъ нкогда за него отецъ. Воспоминанія объ ученіи стали очень смутны, онъ позабылъ побои, дурацкій колпакъ, заключеніе въ класс, служившее наказаніемъ, скучную ариметику и географію. Помнилъ онъ только красивые дома, широкія площади, коляску, запряженную парой лошадей, въ которой катался хорошенькій маленькій мальчикъ его лтъ, въ бархатной курточк. Онъ рдко покидалъ, впрочемъ, гору, и спускался въ долину только для отбыванія воинской повинности. Тогда онъ отправлялся въ Лозанну, съ ружьемъ на плеч, въ кепи, надвинутомъ на ухо, съ ранцемъ за спиной,— и возможность вмшаться въ городскую жизнь примиряла его со скукой казармы и фронта. Кошелекъ его былъ туго набитъ, онъ жилъ въ свое удовольствіе, опоражнивалъ не одну бутылку Иворнскаго или Вильневскаго вина, отваживался ухаживать за няньками въ блыхъ фартукахъ, приходившими поглядть, какъ онъ выдлывалъ: разъ! два!— а черезъ два дня посл роспуска возвращался въ Fins-Hauts грустный, какъ собаченка, которую собираются бить. Все кончено! Снова надо приниматься за почти праздную жизнь изо дня въ день, подъ тусклымъ взглядомъ тетки Жакелины, ходившей по кухн въ припрыжку, тою ритмической походкой, что вырабатывается со временемъ у всхъ горныхъ жительницъ, изнуренныхъ слишкомъ тяжелыми ношами, которыя он таскаютъ на голов.
Тетка вчно ворчала и съ хмурымъ видомъ готовила для всхъ трапезъ капусту и жесткіе куски копченаго овечьяго мяса. Въ особенности зимамъ не было конца. Казалось, никогда не будетъ выхода изъ-подъ снга, накопившагося на крыш шалэ, внутри котораго постоянно трещали дрова. Хотлось бы заснуть, какъ сурокъ, среди скуки этихъ короткихъ и вмст съ тмъ безконечныхъ дней, когда, начиная съ четырехъ часовъ, уже не было другого свта, кром дымившей лампы. Время отъ времени, чтобы нарушить всеобщую дремоту, Пелломель или Прюнье устраивали охоту за сернами, вс пускались въ путь, вонзая крючья и гвозди грубыхъ сапогъ въ полузастывшій снгъ узкихъ тропинокъ, которыя свшивались по откосамъ горъ и которыя Прюнье отыскивалъ инстинктивно. Пропасти мелькали передъ ихъ глазами, приходилось идти подъ совершенно блыми соснами или взбираться по камнямъ, заслонявшимъ горизонтъ. Внезапно острый конусъ Люизэна или пять стройныхъ вершинъ Dent du Midi, сверкая, вырзывались на фон голубого неба, озареннаго яркими, но холодными лучами зимняго солнца, между тмъ какъ вдали долины утопали въ мор тумановъ. Показывались слды животнаго, его подстерегали, вскор оно высовывало свою тонкую и осторожную головку. Раздавался выстрлъ, и хорошенькая серна длала прыжокъ, чтобы вслдъ затмъ испустить духъ.
Но Бускатэ не любилъ охоты, охотился онъ только затмъ, чтобъ длать, какъ прочіе, и во все время экспедиціи онъ думалъ о городскихъ жителяхъ, спокойно сидящихъ передъ каминомъ, опираясь ногами на ршетку.
Думалъ онъ о нихъ всю зиму и даже весною, когда пастбища покрывались изумительными цвтами, когда приходилось заботиться о покос, о ржи, о картофел. Горожанамъ не нужно проливать столько поту, чтобы пускать въ оборотъ свои капиталы…
Лучшею порой для Жана было лто, съ конца іюня гостинницы начинали переполняться прізжими. Появлялись швейцарцы изъ Лозанны или Женевы, нсколько англичанъ и нмцевъ, ихъ сначала бывало немного, мрачные, скучные, они бродили по дорогамъ небольшими группами, въ клтчатыхъ костюмахъ, съ блыми вуалями вокругъ шляпъ, таща за собой совершенно ненужные альпенштоки. Потомъ, когда число прізжихъ увеличивалось, они знакомились между собою, становились веселе, устраивали экскурсіи, и мирное село длалось шумнымъ, точно улей въ полномъ ходу.
Объ эту пору у Бускатэ бывало уже немного дла, коровы были на горахъ, на его пастбищ въ Фенестрал, подъ присмотромъ очень надежнаго стараго пастуха, котораго Жанъ навщалъ разъ въ дв недли. Засунувъ руки въ карманы, со всми пріемами зажиточнаго землевладльца, очень гордый тмъ, что можетъ показать, что работаетъ не изъ-за куска хлба, Бускатэ не торопясь приказывалъ свозить сно и жать рожь. Онъ курилъ трубку, облокотившись на подоконникъ и наблюдая за прізжими, жившими у дяди Пелломеля, вертлся вокругъ нихъ, счастливый, когда они заговаривали съ нимъ, давалъ имъ указанія насчетъ прогулокъ, и въ случа необходимости вызывался сопутствовать имъ, не какъ проводникъ, а по-пріятельски. И во все время пути онъ жаловался на горы, гд жизнь такъ тяжела…
Въ сентябр, когда начинаютъ дуть холодные втры, иностранцы узжали, Бускатэ провожалъ ихъ до станціи Vernayaz, и скука снова овладвала имъ.
— Ну, Бускатэ, вы все еще не женитесь? спросилъ его какъ-то весною одинъ изъ завсегдатаевъ гостинницы Пелломеля, m-r Левь, веселый малый, полюбившій этотъ затаенный въ валисскихъ горахъ уголокъ и съ давнихъ поръ ежегодно возвращавшійся туда.
Бускатэ покачалъ головой.
— Я еще даже и не думалъ объ этомъ…
— Разв у васъ нтъ возлюбленной?
— Нтъ, ни одна изъ здшнихъ двушекъ мн не нравится.
— Вы, значитъ, очень разборчивы?
Бускатэ снова покачалъ головой.
— Он слишкомъ скоро старятся, промолвилъ онъ.
— Такъ позжайте въ городъ. Тамъ вы найдете много двушекъ, которыя умютъ оставаться молодыми.
Левь сказалъ это мимоходомъ, не придавая своимъ словамъ особаго значенія. Но они упали на хорошую почву и пустили корни въ ум Бускатэ. Въ самомъ дл, почему бы ему не жениться на молодой двушк изъ города, на настоящей барышн, съ нжными ручками, маленькими ножками и блымъ цвтомъ лица?.. Онъ достаточно богатъ для двухъ, ей не зачмъ будетъ работать, и она можетъ счастливо жить въ его шалэ, ничего не длая. Мебель привезутъ изъ долины, чтобы молодой женщин не показалось все слишкомъ дико, можно будетъ нанять прислугу, завести фортепіано… Ужъ если горожане такъ любятъ горы, что прізжаютъ проводить на нихъ вакаціонное время, она, конечно, привыкнетъ къ нимъ…
Мысль жениться на барышн два года смутно бродила въ мозгу Буската. Зрла она въ немъ медленно и долго, какъ вс горные плоды, зрла она въ то время, когда, притаившись за полузакрытыми ставнями, между тмъ какъ тетка Жакелина подпрыгивала позади его, Жанъ наблюдалъ за молодыми двушками, прогуливавшимися посл обда передъ гостинницей Пелломеля и болтавшими другъ съ дружкой. Попадались между ними блокурыя, попадались темноволосыя, веселыя и меланхолическія. Иныя были блдныя и хрупкія, какъ тонкіе стебли цвтовъ, и привлекали томною прелестью, у другихъ были губы алыя, какъ черешни, и большіе страстные глаза. Подчасъ он бродили попарно, рука объ руку, вполголоса повряя что-то другъ другу, подчасъ рзвились, какъ стадо молодыхъ козъ, прыгали, серебристо смялись, или же составляли прелестную группу вокругъ почтальона, съ растерявшимся видомъ раздававшаго письма и посылки. И Бускатэ выбиралъ между всми этими двушками.
То онъ останавливался на одной, то на другой. Когда у него было весело на душ, онъ бралъ брюнетокъ и веселыхъ, когда же онъ грустилъ, онъ предпочиталъ меланхолическихъ блондинокъ. Лнивая фантазія его создавала неопредленныя идилліи, гд онъ предлагалъ руку и сердце какой-нибудь изъ своихъ героинь, и она давала ему согласіе. Два, три романа, забытые подъ конецъ сезона у Пелломеля и прочитанные Жаномъ, снабжали его перипетіями. И такъ проходили прекрасные лтніе дни.
Когда гости разъзжались, Бускатэ чувствовалъ себя очень одинокимъ, и душа его грустила. Онъ укорялъ себя за то, что не принялъ никакого ршенія. Мечтая съ наступленіемъ первыхъ рзкихъ октябрьскихъ холодовъ о той хорошенькой маленькой женщин, которая станетъ бродить по его шалэ и грться у его печи, онъ еще больше страдалъ отъ ворчанья тетки Жакедины, отъ ея грубости, безобразія, и вчнаго подпрыгиванія.
‘Я ршусь на это въ будущемъ году, думалъ онъ, ужъ на этотъ разъ непремнно ршусь’. И такъ какъ до срока было еще далеко, онъ не задавалъ себ того тревожнаго вопроса, который въ значительной степени содйствовалъ его нершительности: ‘Какъ мн за это приняться?’
— Ну, Бускатэ, ты все еще не женишься? время отъ времени спрашивалъ его священникъ.
Онъ ни за что не отвтилъ бы ему такъ, какъ отвчалъ Левь.
— Еще впереди много времени, говорилъ онъ, много времени…
Добрый старикъ улыбался.
— Да, да, такъ всегда говорятъ въ твои годы. Но жизнь вовсе не такъ длинна, мой милый, надо пользоваться молодостью… Вотъ хоть бы дочь Прюнье, Рэна, это красивая двушка, она будетъ прекрасною женой, такою же работящей, какъ ея мать… Что скажешь ты о ней?..
Бускатэ качалъ головой съ видомъ нершительности, думая о тетк Прюнье, женщин всего сорока лтъ отъ роду, и уже совершенно желтой, морщинистой, и начавшей подпрыгивать, точно тетка Жакелина. Дочь сдлается похожей на мать, поблекнетъ, увянетъ до времени, какъ и вс обитательницы горъ… Нтъ, нтъ, она ему не нужна, онъ желаетъ чего нибудь получше… И онъ говорилъ съ лукавымъ видомъ:
— Не ищите, monsieur le cur, мн еще рано жениться, вотъ и все!..
— Хорошо, хорошо, ты и самъ найдешь, говорилъ въ заключеніе почтенный старикъ и удалялся, думая про себя, какъ не хитеръ Бускатэ, и какъ это жаль для такого богатаго малаго…
На третье лто посл того, какъ Бускатэ возъимлъ свою мысль, выборъ его былъ внезапно сдланъ.
M-lle Маргарит Делангль могло быть лтъ около тридцати. Не красавица и даже не хорошенькая, съ цвтомъ лица, уже немного поблекшимъ, она отличалась однако какою-то особою прелестью, свободными и вмст съ тмъ вполн приличными для независимой молодой двушки манерами, чудными глазами и прекрасными черными волосами. Очень живая и подвижная, она сдлалась душою общества, лишь только появилась у Пелломеля. Тутъ было нсколько семей весьма буржуазныхъ и даже немного чопорныхъ, очень щекотливыхъ въ обыкновенное время относительно приличій, строгихъ въ выбор знакомыхъ, и враждебныхъ ко всему, что хоть сколько нибудь отдавало богемой. Но на горахъ вс принимаютъ безъ особаго разбора общество, ниспосланное судьбою, и никто не подивился тому, что одинокая молодая двушка поселилась въ деревенской гостинниц. М-r Левь, возвращавшійся въ Fins-Hauts ежегодно и игравшій главную роль за табль-д’отомъ, провозгласилъ ее прелестною, вс подчинились его суду. Однако въ ея большихъ безпокойныхъ глазахъ было что-то волнующее, отраженіе ея прошлаго, быть можетъ! Никто не упоминалъ впрочемъ объ этомъ. Въ такихъ случайныхъ кружкахъ, такъ же легко разсивающихся по окончаніи сезона, какъ они составились вначал, царитъ безконечное доброжелательство, для того чтобъ сельская жизнь принесла пользу, надо изгнать изъ нея всякую подозрительность, вс сплетни, недовріе, презрніе, которыми люди обыкновенно живутъ,— и ихъ изгоняютъ по негласному, часто единодушному уговору. Но доброжелательство не исключаетъ любопытства, вс готовы воздержаться отъ сплетенъ на счетъ ближнихъ, но не хотятъ игнорировать, кто они, откуда, что они длаютъ. Благодаря этому m-lle Ленуаръ, старая, сухопарая и набожная два, отъ которой вс сторонились, могла вскор сообщить, хотя никто не зналъ, откуда она почерпнула свои свднія, что m-lle Делангль изъ хорошей семьи, дочь вадтскаго адвоката, круглая сирота, безъ всякаго состоянія, что она добывала до сихъ поръ средства къ жизни въ качеств гувернантки у русскихъ князей (вотъ происхожденіе ея хорошенькихъ туалетовъ и золотыхъ вещей, все это — подарки), и что она разсчитываетъ пробыть два мсяца въ Fins-Hauts для поправленія здоровья, разстроеннаго грамматикой, англійскимъ языкомъ и фортепіано. Она вернулась на родину въ первый разъ посл десятилтняго отсутствія, никто или почти никто уже не зналъ ее тамъ.
Эти подробности живо заинтересовали все общество.
M-lle Делангль отлично замтила, что вс занимались ея исторіею, но притворялась, будто ничего не видитъ. Она участвовала во всхъ прогулкахъ, устраивавшихся сообща, бойко взбиралась по крутымъ тропинкамъ, никогда не жалуясь ни на усталость, ни на жару, а по вечерамъ садилась за фортепіано, чтобъ дать остальнымъ возможность потанцовать. Въ промежуткахъ она кокетничала съ молодымъ инженеромъ, m-r Людэномъ, вскор, какъ казалось, сильно увлекшимся ею, сидя рядомъ за столомъ, они болтали или смялись потихоньку между собой, а иной разъ подолгу ходили взадъ и впередъ по дорог при свт луны, мало разговаривая, какъ люди, которымъ не нужно словъ, чтобъ понимать другъ друга. Во всхъ иныхъ мстахъ кром горъ ихъ осудили бы, но здсь на нихъ распространили всеобщее благоволеніе. Одна только m-lle Ленуаръ злобно говорила:
— Какія странныя манеры у теперешнихъ молодыхъ двушекъ!..
Левь снисходительно протестовалъ:
— Да нтъ-же, нтъ!.. Это называется flirt’омъ! Это занесено изъ Англіи и теперь въ мод.
Старая ханжа продолжала съ злой ироніей:
— Ну, если это занесено изъ Англіи…
А Левь прибавлялъ въ заключеніе:
— Къ тому же вы увидите, что все кончится свадьбой!
Со времени появленія m-lle Делангль — Бускатэ покидалъ свое окно только для того, чтобы бродить вокругъ гостинницы. И такъ какъ онъ пускалъ въ ходъ весьма прозрачныя хитрости, лишь бы приблизиться къ молодой двушк, краснлъ, когда она заговаривала съ нимъ, становился передъ ней боле робкимъ, чмъ когда либо, вс вскор угадали его тайну. Однажды Левь спросилъ его напрямикъ, указывая глазами на Маргариту:
— Что, Бускатэ, вамъ нравится эта молодая двушка?
Лицо Бускатэ приняло по очереди вс цвта радуги, онъ замялся, попытался засмяться, между тмъ какъ Левь продолжалъ:
— Знаете-ли, мой милый, у васъ вкусъ недуренъ!.. Ловки же вы! Потомъ, подмигнувъ насмшливо и вмст съ тмъ торжественно:— Если вы нуждаетесь въ комъ нибудь, чтобъ посвататься отъ вашего имени, я тутъ, Бускатэ… Я замню вамъ отца!..
Съ этого дня вс начали дразнить Маргариту ея поклонникомъ и подталкивать другъ друга локтемъ, лишь только онъ появлялся, засунувъ руки въ карманы своего воскреснаго костюма и принявъ равнодушный видъ.
Правду сказать, онъ былъ слишкомъ хитеръ, чтобъ не замтить, что надъ нимъ смются, и самолюбіе его страдало. Но онъ не отказался бы ради такой бездлицы отъ удовольствія быть около Маргариты. Къ тому же на этотъ разъ ршеніе его было принято твердо, и онъ собирался осуществить его съ упорствомъ мула, вопреки насмшкамъ прізжихъ, къ которымъ начинали примшиваться и насмшки товарищей. Онъ ограничивался тмъ, что боролся, какъ могъ, выслушивалъ шутки съ такимъ видомъ, точно онъ ихъ не понимаетъ, длая ихъ тмъ самымъ безвредными, и отвчалъ на сарказмы такъ здраво, что насмшники переходили иной разъ на его сторону. ‘Вс горожане таковы, говорилъ онъ самъ себ: они любятъ пошутить’. И онъ переносилъ шутки.
Онъ принялъ даже предложеніе своего главнаго преслдователя, m-r Левь, отобдать въ гостинниц. Его посадили рядомъ съ Маргаритой. Бускатэ держалъ себя очень хорошо, гораздо боле ловкій, чмъ онъ казался, онъ наблюдалъ за другими, прежде чмъ сдлать какой нибудь жестъ, и ничто не ускользало отъ него. Говорилъ онъ мало, очень негромко, и, не смотря на вс ловушки, у него не вырвалось ни одного неумстнаго выраженія, такъ что остальнымъ пришлось разыграть безъ него весь фарсъ.
За дессертомъ разговоры навели, разумется, на бракъ.
— И такъ, m-r Бускатэ, вы положительно не хотите жениться?
— Какъ видите, нтъ…
— Такой милый молодой человкъ… Собственникъ коровъ, полей, шалэ!.. Сколько барышень съ радостью пошли бы за васъ, поврьте…
— Барышнямъ нужны свтскіе молодые люди, а я простой крестьянинъ.
— Да, но крестьянинъ образованный, учившійся… уважаемый въ сел… Вдь вамъ стоитъ захотть, и вы будете синдикомъ… Что касается меня, я думаю, что ваша жена не была бы несчастна… Что скажете вы на это, m-lle Делангль?
Маргарита обыкновенно неохотно принимала участіе въ этихъ шуткахъ. Однако, кончалось тмъ, что она втягивалась въ игру, скрывая по возможности свою скуку.
— Зачмъ ей быть несчастной? отвчала m-lle Делангль.— Monsieur Бускатэ, должно быть, отличный человкъ… Я уврена, онъ не станетъ бить ее…
Бускатэ весь вспыхнулъ.
— О!.. вырвалось у него.
Маргарита продолжала:
— Къ тому же, если онъ женится на барышн, я надюсь, онъ не заставитъ ее носить на голов сно…
— О!!!… еще разъ воскликнулъ Бускатэ.
Онъ раскачивался на стул, отчаянно ища словъ для протеста, онъ долженъ былъ бы ихъ произнести, но они не приходили ему на умъ. Весь столъ прислушивался, подавляя смхъ, нсколько молодыхъ двицъ кусали губы или стучали вилками. Стоя около буфета, Пелломель навастривалъ уши.
— Въ такомъ случа, продолжала Маргарита,— чего еще нужно жен m-r Бускатэ?.. Общества?.. Оно вдь не всегда остроумно, и безъ него легко обойтись. Зимою ей было бы, быть можетъ, немного грустно…
— Это правда, пробормоталъ Бускатэ, чтобъ сказать что нибудь. Зимою…
— Но тогда есть книги…
— О, да, съ книгами…
Маргарита была такъ невозмутимо серьезна, что вс начинали недоумвать, шутитъ она или нтъ. Бускатэ, очень разгоряченный нсколькими стаканами коварнаго валисскаго вина, выпитыми имъ, крутилъ въ рукахъ салфетку и былъ полонъ надеждъ. Въ сущности, дло приняло благопріятный оборотъ, онъ не казался смшнымъ и даже проявилъ боле такту и здраваго смысла, чмъ его противники. Вставая отъ стола, m-lle Делангль сказала Левь:
— Знаете ли, онъ очень нравится мн, вашъ Бускатэ! Серьезно, увряю васъ… Его можно воспитать, если бы только съумть взяться за дло .
— Вамъ, вроятно, хочется посмяться надъ нами посл того какъ вы вдоволь посмялись надъ нимъ?
Она улыбнулась съ вызывающимъ видомъ.
— Вы думаете, что это было бы трудне?..
Посл обда вс услись въ кружокъ и принялись за игры. Солнце садилось съ обычнымъ блескомъ, и посл каждой вычурной выдумки Левь для выручки фантовъ веселый взрывъ смха нарушалъ торжественную меланхолію сумерекъ. Водворилось глубокое молчаніе, когда появился роговой ножъ Бускатэ, котораго тотчасъ же приговорили отзвонить ‘двнадцать часовъ’ на какихъ ему угодно часахъ. Съ минуту онъ постоялъ въ недоумніи, стараясь придумать что нибудь и не успвая въ этомъ. Потомъ, внезапно ршившись, онъ приблизился къ Маргарит и храбро поцловалъ ее двнадцать разъ на об щеки, посл чего вытеръ губы оборотомъ руки, между тмъ какъ вс покатывались со смху.
— Вотъ такъ отзвонилъ! сказалъ m-r Левь.
Маргарита улыбалась, очень спокойная, легкій румянецъ окрасилъ ея щеки. Когда настала ея очередь выручить фантъ, по обыкновенію поцлуемъ, она безъ всякой видимой аффектаціи избрала Людэна. Бускатэ тотчасъ же нахмурился, не умя скрыть своей досады, между тмъ какъ Левь шепталъ ему на ухо:
— Что тутъ подлаешь, мой бдный Бускатэ, всякому своя очередь!.. Нельзя быть одновременно и звонаремъ, и колоколомъ!..
Однако Бускатэ повеселлъ, когда Маргарита дружески пожала ему на прощанье руку и сказала ласковымъ голосомъ, глядя на него своими красивыми, большими глазами:
— Прощайте, Бускатэ!..
— Прощайте, mademoiselle, отвтилъ онъ, сжимая своею толстой и слишкомъ сильной рукой маленькую, нжную ручку молодой двушки.
Потомъ онъ вернулся въ свой шалэ, голова его была переполнена смутными мыслями, въ которыхъ онъ не могъ разобраться. Храпніе тетки Жакелины въ сосдней комнат долго не давало ему заснуть.
Съ своей стороны Маргарита погрузилась въ размышленія въ своей спальн, пока звуки мало-по-малу затихали въ гостинниц. Она затворила ставни, зажгла свчу, и склонивъ голову на руки, старалась читать въ собственной душ и въ будущемъ…
Есть, конечно, на свт Людэнъ, человкъ одного съ нею общества, который слдитъ за нею, какъ тнь, кажется, любитъ ее, выслушиваетъ ея мысли, и уже начинаетъ ласкать ее нжными словами. Но вдь съ нимъ будетъ тоже самое, что съ другими, онъ станетъ ухаживать недлю или мсяцъ, вотъ и все… Въ одинъ прекрасный день, исчерпавъ весь репертуаръ банальныхъ любезностей, утомившись легкими удовольствіями мотылька, которыхъ онъ только и желаетъ и которыми она позволяетъ ему пользоваться, какъ позволяла уже столько разъ другимъ, онъ удетъ,— быть можетъ, напишетъ ей разъ, другой, а тамъ и не вспомнитъ боле, что она промелькнула въ его жизни… И въ памяти ея вставали знакомыя лица, блеснувшія передъ ней и навсегда исчезнувшія, прекрасные молодые люди, всего чаще знатные, изящные и богатые, которыхъ она встрчала во время своей скитальческой жизни, въ салонахъ, куда она сопровождала своихъ воспитанницъ, или на водахъ, куда здила съ ихъ семьями. Всхъ ихъ привлекали на минуту ея изящество, умъ, или, быть можетъ, имъ просто хотлось мимолетнаго приключенія. Иногда она любила, по большей же части ей грезились въ этихъ ухаживаніяхъ, по неопытности принимавшихся ею серьезно, конецъ необезпеченнаго существованія, богатство и свобода посл зависимости, счастье у своего собственнаго домашняго очага, о которомъ мечтаютъ вс двушки, и всего больше т, которыя борятся съ страшнымъ вопросомъ о насущномъ хлб, въ особенности когда съ годами уменьшаются ихъ шансы на пріобртеніе его. Одна за другою рушились вс надежды, возвращались, принимая новый образъ, и вновь разлетались. Вс они исчезли, т, кого она любила, или кого могла бы полюбить, и т, чью любовь она только допустила, перенесла бы, вс они ушли, унося съ собой частицу ея самой, оставивъ рану въ ея самолюбіи или сердц…
Теперь наконецъ она поняла ихъ и уже ничего боле отъ нихъ не ждала. Она знала, что число ихъ будетъ уменьшаться, по мр того какъ годы заставятъ ее все боле и боле блекнуть, точно длинная дорога разстилалась передъ нею ея пустая жизнь, безъ радостей, безъ семьи, съ унылой старостью въ конц, которая не что иное, какъ предвкушеніе смерти… Да, конечно, этотъ крестьянинъ тяжеловатъ, но по крайней мр онъ не станетъ презирать ее… Онъ не уметъ заниматься flirt’омъ, или лгать, онъ будетъ счастливъ, да, счастливъ и гордъ, если она дастъ ему свою руку!.. Не она ждетъ отъ него своего счастья,— онъ отъ нея, а это чего нибудь да стоитъ!.. Она улыбнулась, вспомнивъ о маленькомъ шалэ, деревянныя стны котораго, прорзанныя крошечными окошечками, составятъ весь ея горизонтъ. Нтъ сомннія, этотъ шалэ отнюдь не похожъ на дворецъ сказочнаго принца, о которомъ она нкогда мечтала… Но, какъ устала она, съ другой стороны, отъ того существованія, съ которымъ она соприкасалась цлыхъ десять лтъ, никогда не проникая въ него полноправно! Какъ надола ей пышность, отъ которой она никогда не имла ничего, кром отблеска, и та роскошь, что проносилась надъ нею, только дерзко подавляя ее!.. Покой, уединеніе, горы, отдыхъ,— разв все это не стоитъ небольшой жертвы самолюбія?.. Какъ онъ будетъ любить ее, этотъ славный Бускатэ… Смшное имя, неловкія манеры, пусть такъ! Зато въ его глазахъ свтится сердечная доброта. Маргарита поведетъ его, точно ребенка, воспитаетъ, придастъ ему лоску, сдлаетъ изъ него культурнаго человка, который будетъ стоить Людэна и остальныхъ. Она отлично поняла, пока онъ съ такой ласковой и неловкой силой сжималъ ея руку, что онъ будетъ ея вещью, ея собственностью, тмъ мягкимъ воскомъ, изъ котораго она можетъ лпить, что ей угодно… Зачмъ оттолкнетъ она преданность, предлагаемую ей?.. Смяться будутъ надъ нею?.. О, пусть смются Левь и Людэнъ! Ихъ смхъ не нарушитъ ея покоя…
Маргарита распахнула ставни. При свт луны домикъ Бускатэ вырзывался передъ нею темной массой. Втерокъ, пропитанный полевыми ароматами, тихо скользилъ по ея волосамъ, точно таинственная ласка духа мира и любви… Горы дремали въ вышин, не слышно было никакого шума, ничего кром нжнаго шопота дремлющей природы, который мы улавливаемъ слухомъ среди глубочайшаго безмолвія. Маргарита вздрогнула, потомъ зарыдала, и, притворивъ окно, медленно стала раздваться…
Чтобъ отплатить за оказанное ему вниманіе, Бускатэ пригласилъ однажды всхъ обитателей гостинницы Пелломеля напиться у него кофе. Тетка Жакелина неохотно подчинилась этой прихоти, однако покорилась, и, ворча въ этотъ день боле чмъ когда либо, приготовила кофе съ значительною примсью цикорія. Были поданы сливки, за которыми Бускатэ самъ сходилъ утромъ на свое пастбище Фенестраль, и пирогъ, разрзанный на большіе куски, красовавшіеся на тарелкахъ съ голубыми разводами (пирогъ состоялъ изъ черники, положенной на густое тсто, похожее на губку). Букеты изъ альпійскихъ цвтовъ въ розовыхъ стеклянныхъ вазахъ украшали обширную комнату, придавая ей почти комфортабельный видъ.
— Да у васъ очень мило, Бускатэ! сказалъ, входя, Левь, тотчасъ же начавшій насмхаться.— Часы… вольтеровское кресло!.. Чортъ возьми!.. Какова роскошь! Извстно ли вамъ, что даже у меня нтъ вольтеровскаго кресла?
Бускатэ, добродушный и вмст съ тмъ недоврчивый, тихо отвчалъ:
— Это стоитъ, однако, вовсе не такъ дорого!
— Не такъ дорого?.. Видно, что вы богачъ, Бускатэ!.. Ну, mademoiselle Делангль, сядьте-ка на вольтеровское кресло, оно тутъ для васъ… Что скажете вы объ этой комнат? Вдь немногаго недостаетъ, чтобы превратить ее въ настоящій салонъ! Какъ вамъ кажется?
— Конечно, отвчала Маргарита.— Съ занавсками на окнахъ…
— Турецкимъ ковромъ, продолжалъ Левь…
И вс принялись вставлять свое слово:
— Сюда фортепіано…
— Туда диванъ…
— Стны нужно выложить лакированнымъ орховымъ деревомъ…
— Украсить ихъ нсколькими фаянсовыми блюдами…
— Двумя, тремя картинами…
Тетка Жакелина, вслушивавшаяся съ худо скрываемой тревогой, тутъ вспылила.
— Не набивайте ему голову такими мыслями!.. Ихъ и безъ васъ у него много… Виданное ли дло: корзины и фортепіано въ шалэ!..
Бускатэ пожалъ плечами.
— Не слушайте ее… Она сама не знаетъ, что говоритъ… Вдь она еще ни разу не бывала въ город!.. Что касается меня, я вовсе не боюсь картинъ и былъ бы очень радъ ихъ имть…
— Вотъ и отлично! сказалъ Левь.— Видно, что у васъ есть вкусъ къ искусству… Отчего не попросите вы m-lle Делангль нарисовать вамъ картину?
Лицо Бускатэ выразило величайшее удивленіе.
— Разв она уметъ? спросилъ онъ.
— Еще бы! отвтилъ Левь.— Вы не врите?.. Вамъ слдуетъ написать его портретъ, mademoiselle, чтобъ его убдить.
— Съ удовольствіемъ, очень естественнымъ тономъ промолвила Маргарита,— если только m-r Бускатэ согласится дать мн нсколько сеансовъ.
Бускатэ продолжалъ испытывать недовріе, но на слдующій день сомнваться боле уже нельзя было. Левь зашелъ за нимъ, усадилъ его на стулъ подъ деревомъ противъ Маргариты, готовившей палитру и спокойно принявшейся за работу.
Портретъ Бускатэ былъ настоящимъ событіемъ, онъ взбунтовалъ все село, служилъ темой для разговоровъ за табль д’отомъ. Пелломель и Прюнье посмивались втихомолку, священникъ останавливался, чтобы судить объ успхахъ работы, возвращаясь домой посл восхожденія на горы, туристы спрашивали тхъ, кто не сопровождалъ ихъ:
— Въ какомъ положеніи портретъ Бускатэ?
Что касается самого Бускатэ, онъ позировалъ добросовстно, неподвижный, словно посаженный на колъ, боле спокойный, чмъ статуя, не смя ни улыбнуться, ни высморкаться, не смотря на то, что Левь повторялъ ему съ видомъ знатока:
— Вы можете шевелиться, Бускатэ! Вдь вы не у фотографа!..
Подчасъ Людэнъ склонялся надъ холстомъ и длалъ остроумныя замчанія насчетъ носа, рта, позы и самого оригинала. Бускатэ хмурилъ брови, Маргарита, казалось, ничего не слыша, продолжала длать кистью маленькія, быстрыя движенія. Къ тому же насмшники не всегда были на лицо. Часто Бускатэ проводилъ цлые часы съ глазу на глазъ съ m-lle Делангль, онъ всегда неподвижный, она — постоянно за работой. Все это происходило посл полудня, въ жаркіе, солнечные дни. Темноголубое небо окутывало ихъ своимъ вчнымъ безмолвіемъ, не слышно было другого шума кром глухого стрекотанья наскомыхъ въ трав, никакого звука не доносилось съ села, ни одно существо не появлялось на дорог, терявшейся вдали изгибами. Все живое какъ будто слилось съ неодушевленнымъ, все было однородно и одинаково передъ необъятнымъ горизонтомъ.
Посл сеанса молодые люди обмнивались иногда нсколькими славами:
— Благодарю васъ, m-r Бускатэ, говорила Маргарита.— Вы были очень терпливы.
Когда она оставалась съ нимъ наедин, у нея всегда былъ другой голосъ, боле мягкій, и нжный. И Жанъ отвчалъ:
— О, mademoiselle, все удовольствіе на моей сторон…
И онъ продолжалъ стоять передъ нею, слегка раскачиваясь, пока она не мняла разговора.
Мало-по-малу онъ становился, однако, смле. Онъ принялся говорить о своихъ длахъ, о коровахъ, пасущихся тамъ, на Фенестрал, о ржи, которую уже свозили въ хорошіе теплые дни, о своей тетк Жакелин, въ сущности очень доброй женщин, хотя она и ворчитъ вчно. Говорилъ онъ и о горахъ, которыя любилъ и понималъ по своему, безъ всякаго романтизма, но не безъ нкоторой инстиктивной поэзіи, говорилъ о город, привлекавшемъ его и вмст съ тмъ внушавшемъ ему страхъ. Кончилось тмъ, что Маргарита стала интересоваться этими наивными признаніями, изливавшимися безъ подготовки изъ неумлыхъ устъ. Иногда она помогала ему вопросомъ:
— И такъ, если бы вы могли, вы покинули бы горы и поселились въ город?
— Нтъ, этого я не говорю, mademoiselle. Горы, видите ли вы, это, такъ сказать, привычка… Я не умю объяснить самъ хорошенько, но… Мн собственно нужно и то, и другое, потому что однообразіе утомляетъ, понимаете ли!..
Вскор и онъ осмлился выспрашивать у молодой двушки относительно ея самой. Очень сдержанная сначала, нсколько оскорбленная неловкою безцеремонностью вопросовъ, она едва отвчала и наводила разговоръ на другіе предметы. Наконецъ, она поняла, что его безцеремонность происходитъ только отъ неумлости, и перестала оскорбляться его любопытству, она сдлалась доврчиве, заговорила о себ и чувствовала себя уже счастливою, до того ея положеніе обрекало ея на вчную безличность. Жанъ заставлялъ ее повторять нсколько разъ нкоторыя подробности, изумлявшія его и внушавшія ему недовріе, благодаря неодолимой мнительности крестьянъ и горныхъ жителей.
— Такъ вы въ самомъ дл ухали совсмъ одн, когда вамъ было только восемнадцать лтъ?
— Да.
— И вы видли вс т страны, которыя описываете? Правда?
— Да, конечно!
— И плавали по морю… на корабл?..
Имъ овладвало удивленіе при вид такой храбрости, такой опытности, которыя къ тому же онъ еще наивно преувеличивалъ. Не только потому, что она была городской жительницей, казалась ему m-lle Делангль существомъ высшей породы, но и въ силу всего того, что она видла и сдлала. Когда она протягивала ему руку, говоря: до свиданія! онъ испытывалъ что-то въ род грубоватаго экстаза и чувствовалъ себя очень смиреннымъ и счастливымъ. Взглядъ его, влажный и растроганный, придавалъ ему доброе выраженіе преданной собаки, и онъ шепталъ какія-то неясныя слова. Все мнялось съ появленіемъ Левь или Людэна. Подобно животному, которое прячется при вид врага, Жанъ немедленно отступалъ. Глаза его снова становились недоврчивыми, онъ взвшивалъ смыслъ малйшихъ словъ, готовый придать имъ обидное значеніе, не отвчалъ на вопросы, и опять казался только лукавымъ и хитроумнымъ поселяниномъ.
— Вамъ, должно быть, весело съ Бускатэ? говорилъ Людэнъ Маргарит.
Она отвчала:
— Увряю васъ, онъ очень милъ, когда васъ тутъ нтъ.
Когда портретъ былъ оконченъ и помщенъ въ прекрасную золотую раму, ршено было отпраздновать окончаніе работы, и Бускатэ пригласилъ всю компанію отправиться пить сливки на его пастбище Фенестраль.
Между горою и горцемъ есть несомннная гармонія. Бускатэ, взбиравшійся ровнымъ шагомъ по тропинкамъ или крутымъ зеленымъ склонамъ, казался другимъ человкомъ. Онъ былъ силенъ, и сила придавала ему что-то въ род красоты. Онъ былъ смуглъ, и смуглость его сливалась съ ослпительнымъ и яркимъ свтомъ, распространявшимся съ голубого неба. Онъ былъ спокоенъ, и эта невозмутимость придавала его приземистой, тяжеловатой фигур что-то мужественное, почти поэтическое, когда какой нибудь быкъ оборачивался, чтобъ долгимъ взглядомъ слдить за проходившими, и дамы испускали легкіе крики ужаса, между тмъ какъ мужчины, немного трусившіе, ускоряли шаги. Слишкомъ блдные и стройные горожане въ шляпахъ съ вуалями, вооруженные зонтиками, остроконечными палками и всми аттрибутами туристовъ, скоро задыхались, осушая лбы платками, и напоминали собою какихъ-то смшныхъ наскомыхъ, неразвившихся, ползущихъ личинокъ, онъ же былъ словно геній горъ, и чувствовалъ себя, какъ дома, среди высокой травы, жесткихъ пучковъ отцвтшихъ рододендроновъ, желтыхъ генціонъ, вытянувшихся, словно стрлы, надъ своими сухими листьями, среди всхъ странныхъ цвтовъ, розовыя или голубыя кисти которыхъ озъ такъ равнодушно топталъ. Шелъ онъ не торопясь, большими, мрными шагами, и слда не замчалось въ немъ той тяжеловсности, которая оскорбляла глаза во время отдыха, ежеминутно долженъ онъ былъ останавливаться, чтобъ дождаться остальныхъ, и онъ улыбался тогда хорошею, довольною, хотя и нсколько презрительною улыбкою.
— Что случилось сегодня съ Бускатэ? замтилъ Левь.— Онъ очень красивъ…
А когда Людэнъ захотлъ посмяться и, не смотря на то, что задыхался, выказать остроуміе насчетъ Бускатэ, Жанъ бросилъ на него такой взглядъ, который заставилъ его замолчать.
Впрочемъ это было послднее похожденіе Людэна. Два дня спустя онъ уложилъ свои фланелевыя рубашки и срый суконный сьютъ, и, облекшись въ жакетку, скроенную по послдней мод, ухалъ, холодно простившить со всей компаніей. Левь замтилъ, что онъ имлъ наканун продолжительный разговоръ съ m-lle Делангль, глаза которой были красны.
— Видли вы? лукаво обратился Левь за столомъ къ своему сосду…— Онъ ухалъ… Она плакала… Акціи Бускатэ поднимаются…
Вс посмялись и продолжали дразнить Маргариту ея будущей свадьбой.
Никто, однако, не врилъ въ эту свадьбу, въ неправдоподобный союзъ ‘карпа съ кроликомъ’, по выраженію Левь. Когда объ этомъ случайно заговаривали съ притворной серьезностью, онъ возражалъ:
— Ба! Она слишкомъ хороша, молода и умна, чтобъ сдлать такую глупость. Можетъ ли она жить въ такой захолустной деревн!.. Выйти замужъ за человка съ руками и ногами въ метръ длиной!.. Нтъ, нтъ, это невозможно! Она забавляется съ нимъ, вотъ и все!..
Эти слова резюмировали общее мнніе. Однако, нельзя было не замтить, что, не имя боле предлога, доставлявшагося писаніемъ портрета, Бускатэ ежедневно усаживался около Маргариты, привтствовавшей его полушутливо, полусерьезно, почти дружески-весело. По вечерамъ она прогуливалась теперь съ нимъ, какъ за нсколько дней передъ тмъ съ Людэномъ, по дорог, и среди сумерекъ заката ея отчетливый и изящный силуэтъ долго двигался взадъ и впередъ рядомъ съ тяжелою, коренастой фигурой Бускатэ.
— Видно, они созданы другъ для друга! подтрунивалъ Левь.
Вся деревня слдила за ними съ негодованіемъ и удивленіемъ. Стирая блье у фонтана, двушки посмивались и подталкивали одна другую локтемъ, когда Бускатэ, ежедневно наряжавшійся по праздничному, приближался къ Маргарит, по обыкновенію нсколько покачиваясь и съ хитроумнымъ видомъ. Что касается мужчинъ, они молча слдили за ними взоромъ, потомъ пожимали плечами или хмурили лбы. Иногда проводникъ Прюнье бормоталъ:
— Что за дуракъ этотъ Бускатэ!
Лто близилось къ концу, ранній снгъ, выпавшій на сосднихъ горахъ, освжилъ воздухъ. Дядя Пелломель съ грустью видлъ, какъ одинъ гость узжалъ за другимъ, и какъ почтовый оселъ, совершенно сбившійся съ ногъ, увозилъ ихъ багажъ. Маргарита все еще оставалась.
— Прощайте, m-me Бускатэ! сказалъ, разставаясь съ нею, Левь, пережившій всхъ.— До будущаго года!..
Она улыбнулась и отвтила:
— До будущаго года!
И Левь показалось, что она не шутитъ.
Дйствительно, она ршилась или… покорилась. Кто сказалъ бы, что происходило въ ней? Отъздъ Людэна, который не нравился ей, но котораго она, однако, предпочла бы Бускатэ, напомнилъ ей вс ея горькія неудачи. Видя, какъ этотъ человкъ удаляется отъ нея, подобно многимъ другимъ, убаюкивавшимъ ее нжными, ничего не значившими словами, она подумала о своемъ печальномъ будущемъ, о скук, одиночеств, зависимости и бдности. Съ другой стороны, она привыкла къ этому доброму, первобытному существу, съ глазами преданной собаки, не лишенному ума, не смотря на свое полудикое состояніе, и, въ своей настоящей сред, въ своей рамк начавшему казаться ей почти красивымъ, по своему. Никогда еще не чувствовала она себя такой свободной, какъ въ теченіи только что миновавшихъ двухъ мсяцевъ, а свобода, вдь это почти счастье! Горы побдили ее, она ихъ полюбила, ею овладлъ ужасъ при мысли снова прохать всю Европу и приняться обучать грамматик и игр на фортепіано новое поколніе маленькихъ русскихъ князей. Она чувствовала странную потребность пустить гд нибудь корни, хотя бы даже на этомъ клочк земли, среди скалъ, въ скромномъ шалэ, гд подпрыгиваетъ тетка Жакелина. А, главное, подобно существу, очутившемуся между двумя различными опасностями, она не размышляла боле, отдавалась случаю, плыла по теченію…
Въ тотъ день, когда слухъ о предстоящей свадьб разнесся оффиціально и вполн несомннно, въ Fins-Hauts произошло что-то въ род революціи. Эти добрые люди, обыкновенно поглощенные трудностями борьбы за существованіе и мало занимавшіеся другъ дружкой, казалось, внезапно переродились. Женщины у колодца, мужчины въ трактир, обыкновенно пустомъ всю недлю, разглагольствовали, жестикулировали, смялись. Уже давно подмтили они кое-что, и все же не могли врить, чтобъ высокая барышня, которая съ весны фланировала передъ ними по ихъ дорогамъ и топтала ихъ траву, та самая, на которую они смотрли съ оттнкомъ презрнія, всегда питаемымъ ими къ прізжимъ, будетъ отнын жить среди нихъ, совершенно такъ, какъ они, ихъ жизнью, въ одномъ изъ ихъ шалэ. Они испытывали гнвъ и раздраженіе, одни, подобно Прюнье, имвшему дочь-невсту, чувствовали себя обманутыми въ законной надежд, точно лишенными чего-то, принадлежавшаго имъ по праву, другіе, мене заинтересованные въ этомъ дл, присоединились къ ихъ раздраженію изъ духа касты. Тетка Жакелина покинула домъ Бускатэ, объявивъ, что ни одного лишняго дня не хочетъ заниматься хозяйствомъ племянника. Она пріютилась у Прюнье и съ грознымъ видомъ цлые дни напролетъ подливала масла въ огонь, перенося свой гнвъ изъ одного шалэ въ другой.
Бускатэ оказался такимъ образомъ вынужденнымъ оправлять постель и стряпать, а это было не легко, потому что лавочникъ игралъ съ нимъ время отъ времени непріятныя шутки и отказывалъ ему въ самыхъ необходимыхъ предметахъ, въ сахар, въ свчахъ. На его пути раздавался хохотъ, мальчишки позволяли себ съ нимъ дерзости, и не одинъ камень попадалъ въ его ставни среди вечерней тишины. Онъ, впрочемъ, не смущался этимъ, не пытался ни съ кмъ заговаривать и, казалось, ничего не замчалъ. Священникъ, подошедшій къ нему однажды, не могъ ничего добиться отъ него.
— И такъ, мой другъ, ты женишься?
— Да, monsieur le cur.
— И это правда, что ты женишься на… на той барышн?
— Да.
— Хорошо-ли ты обдумалъ?
— Да.
— Не полагаешь ли ты, что какая-нибудь изъ здшнихъ двушекъ лучше подошла бы къ теб? Напримръ, двица Прюнье?..
— Нтъ, monsieur le cur.
— Но разв ты думаешь, несчастный, что твоя жена будетъ въ состояніи жить, какъ живешь ты съ теткой Жакелиной? Представилъ ли ты себ, что ей понадобится хорошая мебель, и говядина каждый день?.. Что станетъ она длать зимою?.. Съ кмъ будетъ знаться въ деревн?.. Взвсилъ ли ты все это?
Священникъ останавливался на мгновеніе между каждой фразой, ожидая отвта и не получая его. Бускатэ стоялъ передъ нимъ неподвижно, опустивъ голову, съ смиреннымъ и вмст съ тмъ упрямымъ видомъ.
— Все это уладится, промолвилъ онъ наконецъ.
И священникъ удалился, сказавъ въ заключеніе:
— Ты безумецъ, Бускатэ… Уладишь, еще не вс твои заботы кончились…
Любопытство, съ которымъ относились къ Маргарит, сначала сдержанное, становилось мало-по-малу фамильярнымъ и непочтительнымъ. Ее разбирали подробно, заглядывали ей въ лицо, отвшивали ироническіе поклоны. Впрочемъ, она не успла даже подмтить эту вражду, которую отнюдь не предвидла, такъ какъ вскор ей пришлось спуститься въ долину для необходимыхъ приготовленій.
Тогда прошло нсколько недль, полныхъ различныхъ перипетій.
Началось съ оглашенія въ церкви, никогда еще не бывала она такъ набита биткомъ, никогда не замчалось въ ней такого волненія. Глубокая тишина воцарилась, когда священникъ началъ: ‘Желаютъ вступить въ бракъ…’ Имя Бускатэ встрчено было смхомъ, перешедшимъ въ удивленный шопотъ, когда былъ объявленъ возрастъ невсты: тридцать четыре года! На четыре года старше самого Бускатэ!.. Кто бы это подумалъ, видя ее такою стройною и моложавою?.. Не мало же потребовалось для этого помадъ и туалетныхъ водъ!
По выход изъ церкви вс долго стояли группами на площади:
— Какой дуракъ Бускатэ!.. Онъ еще глупе, чмъ можно было думать!..
Вслдъ затмъ начались подробности обзаведенія. Бускатэ дйствовалъ исподтишка, скрывая свои распоряженія. Время отъ времени онъ исчезалъ дня на два, на три, никто не видалъ его отъзда, но вс знали, что его нтъ, и насмшливо говорили:
— Онъ у своей красотки… наврно!
То и дло прибывали громадные ящики, которые приходилось выкладывать на площади, такъ какъ они не проходили въ узкую дверь шалэ. Вс широко раскрывали глаза при появленіи нарядныхъ креселъ изъ краснаго дерева, обитыхъ репсомъ, буфета, шкафа съ зеркаломъ, всевозможныхъ вещей, невдомыхъ въ Fins-Hauts. Собралась цлая толпа, когда привезли фортепіано, внесенное въ домъ съ величайшимъ трудомъ, тмъ боле, что никто не хотлъ помочь, и что возница, хлопотавшій вдвоемъ съ Бускатэ, ругался и клялся, что имъ ни за что не справиться однимъ. Поздне прибыли рабочіе со свертками обоевъ и большими банками съ лакомъ, тетка Жакелина воспользовалась минутнымъ отсутствіемъ племянника, чтобъ проскользнуть въ шалэ, и вышла оттуда совершенно пораженная, словно увидала дворецъ изъ ‘Тысячи и одной ночи’. Слышались только восклицанія, въ которыхъ зависть перемшивалась съ осужденіемъ, напримръ:
— Однако богатъ-же онъ, этотъ дуракъ, Бускатэ!..
— Гораздо богаче, чмъ мы думали…
— Только все это кончится плохо!..
— Еслибъ его бдный отецъ могъ это видть!..
Нкоторое время носился слухъ, что богатъ не онъ, а его невста. Къ несчастью, Пелломель, отправившійся въ Лозанну по дламъ, привезъ оттуда очень точныя свднія относительно состоянія, жизни и семьи Маргариты. Легенда разлетлась, оставивъ за собою еще большее презрніе къ ‘барышн’.
Свадьбу отпраздновали въ Лозанн такъ-же таинственно, какъ были сдланы вс приготовленія. Бускатэ не пригласилъ никого, даже тетки Жакелины, которая была взбшена.
— Онъ загордился! говорили вс.— Увидитъ-же онъ…
И чтобъ его наказать, ему устроили шаривари въ вечеръ того дня, когда онъ вернулся.
Пріхалъ онъ посл полудня. Тетка Прюнье, попавшаяся ему на встрчу, погрозила ему кулакомъ. Вечеромъ, часовъ въ девять, вся деревня собралась передъ его шалэ, съ кострюлями, барабаномъ, колокольчиками, снятыми съ коровъ, кри-кри, корнетъ-а-пистономъ, всми трескучими инструментами, какіе только попались подъ руку. Подошла толпа къ дому въ глубокомъ молчаніи, чтобъ лучше озадачить Жана. Прюнье дирижировалъ. Онъ подалъ знакъ, и вдругъ поднялся шумъ: застучалъ барабанъ, корнетъ-а-пистонъ издалъ рзкіе звуки, колокольчики зазвенли, потомъ къ этому присоединились голоса, вс заревли: ‘Бускатэ! Бускатэ и его красотка!..’ между тмъ какъ камни ударялись о свже выкрашенныя ставни.
Маргарита, сначала ошеломленная, все поняла, наконецъ, и расплакалась. Бускатэ молча глядлъ на нее добрыми, нжными и огорченными глазами.
Шумъ усиливался, Маргарит стало страшно, и она подошла къ мужу.
— Они выломаютъ дверь! сказала она.— Это дикари…
Однако они, наконецъ, устали кричать и играть на своихъ инструментахъ, смхъ и шаги начали удаляться, тишина возстановилась.
— Что сдлалъ ты имъ? спросила Маргарита у мужа.
Бускатэ пожалъ плечами.
— Ничего, отвтилъ онъ.— Они, вроятно, сердятся на меня за то, что я повнчался безъ нихъ.
Зима начиналась какъ разъ объ эту пору, жестокая зима, съ конца октября покрывшая вс дороги снгомъ на цлый футъ. Маленькіе, темноватые шалэ, трубы которыхъ безпрерывно дымились, были отрзаны отъ всего міра, затеряны въ этой безконечной блой пелен, надъ которой высились блые призраки высокихъ горъ. Вскор пути сообщенія оказались отрзанными, письма и газеты получались лишь время отъ времени. Никакого звука не слышалось въ сел, никогда! Люди работали у себя дома, шили, чинили, молча сидя вокругъ гудвшей печи. По воскресеньямъ вс встрчались въ церкви, куда Бускатэ и его жена не смли показываться. Они были одиноки, совершено одиноки, словно жили на необитаемомъ остров. Служанка, нанятая ими, ушла черезъ дв недли, и такъ какъ Маргарита не хотла, чтобы мужъ уходилъ отъ нея, а сама не могла спускаться въ долину по снгу, слой котораго становился все толще, они не могли взять новой прислуги. Для питанія у нихъ не было ничего, кром соленій, картофеля, нкоторыхъ консервовъ, и желудокъ молодой женщины не свыкался съ этой однообразной дой. Книги, жадно поглощаемыя въ продолженіи скучныхъ дней и вечеровъ, не доставляли ничего, кром утомленія, фортепіано также надоло, бдняжка Бускатэ сказалъ все, что былъ въ состояніи сказать, и разговоръ ихъ сводился къ нкоторымъ фразамъ, правильно распредленнымъ въ теченіе дня. Открывая ставни, Жанъ провозглашалъ:
— Сегодня хорошо… не такъ холодно, какъ вчера.
Она пожимала плечами и насмшливо спрашивала:
— Снгу не боле полутора метра?
Въ полдень онъ отваживался пошутить насчетъ солонины, которая постоянно являлась на сцену, Маргарита сокрушала его взглядомъ или вздыхала:
— Еслибъ у насъ были хоть яйца…
Когда онъ заставалъ ее лежащею на диван, со взоромъ, блуждавшимъ въ пространств, онъ говорилъ, пытаясь смяться:
— Хорошо, еслибъ можно было заснуть на всю зиму, точно сурки, не такъ-ли?
Она холодно отвчала:
— Да, только это невозможно.
Никакихъ эпизодовъ, никакихъ ссоръ, ничего. Бускатэ былъ образцовымъ мужемъ, Маргарита никогда не жаловалась. Лишь одинъ разъ вздохнула она:
— Еслибъ мы могли жить гд нибудь въ другомъ мст, а не здсь?..
Онъ нахмурилъ лобъ и отвчалъ:
— Я недостаточно богатъ, чтобъ жить въ город.
— Даже еслибъ ты продалъ все?
— Даже еслибъ я продалъ все!
Еслибъ, по крайней мр, не было ненависти всего села! Но она давила крышу шалэ подобно снгу, только была еще холодне и тяжеле. Если Бускатэ и его жена отваживались выходить изъ дому въ т дни, когда дороги становились проходимыми, окна отворялись на ихъ пути, смхъ и шутки провожали ихъ, и имъ казалось, точно ихъ преслдуетъ гнздо раздраженныхъ осъ. Они были паріями, прокаженными, ихъ наврное избили-бы камнями, еслибъ не боялись жандармовъ. Кюре постилъ ихъ однажды, и они приняли его съ почетомъ. Но прихожане разсердились на него за это, и, не очень храбрый, онъ боле не возвращался.
— Что длать, другъ мой! сказалъ онъ Бускатэ, отдавшему ему визитъ,— ты оскорбилъ общественное мнніе, а мн приходится съ нимъ считаться.
И когда Маргарита спросила мужа:
— Отчего не навщаетъ насъ боле священникъ?
Бускатэ долженъ былъ отвтить:
— Оттого, что онъ такой-же, какъ и вс…
Въ этотъ день она вернулась къ своей первоначальной мысли:
— А ты все не хочешь ухать?.. Я непремнно ушла-бы, я не могу жить такъ…
— Увидимъ! промолвилъ онъ.
Однажды утромъ раздался благовстъ, и Бускатэ сказалъ:
— Кто-то умеръ!
Дйствительно, вся площадь была покрыта закутанными, почти таинственными тнями подъ снгомъ, падавшимъ хлопьями. Все село было въ сбор, лица горцевъ, съ ихъ грубыми чертами, носили то выраженіе равнодушнаго соболзнованія, какое они имютъ при подобныхъ случахъ во всхъ странахъ.
— Кого это хоронятъ? спрашивалъ себя Бускатэ, и въ то время какъ онъ повторялъ имена почетныхъ лицъ села, вычеркивая ихъ въ своемъ ум по мр того, какъ кто нибудь проходилъ мимо, онъ чувствовалъ, словно дрожала невидимая цпь, связывавшая его жизнь съ этими близкими родственными существованіями, рядомъ съ которыми онъ жилъ такъ долго и которыя стали теперь для него ничмъ. Да, онъ любилъ этихъ людей, его отталкивавшихъ, онъ ихъ любилъ не въ отдльности, не того или другого изъ нихъ, Пелломеля или Прюнье, но всхъ вмст, точно вс они составляли тло, членомъ котораго онъ былъ.
Когда гробъ вынесли изъ церкви, Бускатэ не вытерплъ.
— Надо же однако узнать, кто умеръ, сказалъ онъ жен.
Онъ вышелъ…
Лишь только онъ смшался съ толпой, онъ замтилъ, что вс притворяются будто не замчаютъ его и что вс отъ него сторонятся. Съ минуту стоялъ онъ неподвижно, очень оробвъ, не зная, къ кому обратиться. Наконецъ, онъ приблизился къ Пелломелю, это былъ его лучшій пріятель, первый богачъ въ сел посл него самого, его товарищъ, когда онъ ходилъ нкогда охотиться за сернами, часто протягивали они другъ другу руку въ опасныхъ мстахъ.
— Скажи мн, кто такой умеръ, Пелломель?