Плывет по реке длинный, легкий челнок. Сидят в челноке красные индейцы. Гребут широкими как лопаты веслами. Трубки курят. Давно они из дома — с самого утра. Солнце успело все небо обойти, в реку спускается. А им до темноты до леса доплыть надо. Вон он синеется.
По ветру из леса тянет густым, вкусным запахом.
— Как раз во-время угодим,— говорит старик индеец: — какао — чу! — поспело. Ишь, как пахнет. Переночуем на берегу у леса, а с утра за работу.
Пристали индейцы к берегу. Втащили челнок на песок, чтобы рекой не угнало. Нарубили ветвей, шалаш построили. Покрыли его сверху широкими листьями от пальмы. Пойдет дождь — не пробьет.
A на воле уже ночь. Запах из леса еще гуще, еще слаще.
— Урожай в этом году на какао, — сказал старик индеец: — вон какой дух от него крепкий. В горле саднит. Разводите, ребята, костры. Спать ляжем. Умаялись за день-то.
Набрали индейцы сушняку. Разожгли вокруг шалаша костры кольцом. Спи без печали. Притащится из леса тигр, испугается огня, назад уйдет.
Взошла луна. Горят костры, потрескивают. А запах из леса все гуще, все слаще. Будет завтра добыча большая.
Спят в шалаше индейцы. Чьи-то пятки торчат наружу. Бормочет кто-то во сне: ‘Какао… какао…’
Утром, чуть рассвело, взяли индейцы из челнока длинные жерди и пошли в лес. В лесу стоят высоченные пальмы. Задерешь голову,— вершины не увидишь. За пальмами прячутся деревья какао, вышиной с нашу елку. Их-то индейцы и выискивают.
Висят на деревьях желтые плоды. Точь в точь наши огурцы, когда созреют. Только толще и длиннее: длиной с мою руку. Да сочные, да пахучие! Вот оно какое, какао-то.
Стали индейцы огурцы с деревьев снимать и на жерди подвешивать. Столько их подвесили, что жерди гнутся.
Принесли огурцы к шалашу. Уселись в кружок и давай есть какао как дыню. Сладко, вкусно, сытно.
Зерна в огурцах крупные как бобы. Польстился на них один из мальчишек. Взял боб в рот, раскусил, сморщился печеным яблоком и ну реветь. Вот горько! А над ним все смеются.
— Что, брат, угостился?.. Что? Сладко? Поделом вору и мука.
— Зерна на листья складывайте,— сказал старик индеец.— Хоть они противные, зато дороже всяких денег. Пусть на солнце подсохнут.
Несколько дней подряд таскали на себе индейцы вороха огурцов. Измучились. Спустили челнок на воду. Принесли на пальмовых листьях бобы и на дно сложили. Сели в челнок и поплыли вниз по реке. В ту сторону, где большой город стоит.
— Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь,— подгонял гребцов старик.— Там, в городе-то, и без нас, должно быть, много народу собралось. Как бы нам со своими бобами на бобах не остаться.
А сам на корме коротким веслом загребает вместо руля.
В городе у пристани челноков-челноков! Глазом не окинешь. Сгрудились, сбились в кучу. И на всех челноках ворохами бобы лежат.
На берегу базар шумит, торг идет как на ярмарке. В палатках чего только нет: и ружья, и порох, и платье и топоры. Всякая всячина напячена.
Стали наши индейцы свои бобы на товар менять. Стали их торгаши прижимать, всякую дрянь подсовывать. Выменяли индейцы разной разности, что нужно и чего не нужно, сложили в челнок, вздохнули и назад поплыли.
— Возились, возились мы с этим какао, — ворчал старик индеец,— а дали за него самые пустяки. Хапуны проклятые! Пропали наши труды вполовину…
Бобы в городе насыпали в мешки. Погрузили мешки на большущий пароход. Вышел пароход из реки на взморье и побежал по морям-океанам в чужие далекие страны.
Бежал-бежал и прибежал в наш Ленинград. Выгрузили мешки на пристани. Не успели на склад убрать, как прикатили грузовики.
— Ну-ка, где у вас тут чудо заморское, какао называется? Давай его сюда, на железную дорогу его повезем. Поезд дожидается.
Приехало какао в Москву, на фабрику ‘Красный Октябрь’. Рассыпали его там по жестяным жаровням и стали на огне поджаривать как кофе.
Поджарили, раздробили и от скорлупы очистили.
— Крупное какао,— сказал мастер,— добротное. Муки много даст. Несите его в вальцовочную.
В вальцовочной пропустили раздробленные бобы сквозь мельницу. Получился из бобов мелкий, как мука жирный порошок.
— Ну и какао в этом году!— говорили рабочие.— Запах-то один чего стоит! Надышишься — сыт будешь.
Разболтали муку жидким тестом. Насыпали в него сахару. Стало оно от сахара гуще. Пропустили тесто через пресс, вышло оно оттуда толстой колбасой. Разрезали колбасу на части. Положили в формы. Поставили формы на вагончики и покатили по рельсам в холодильник, а оттуда упаковочную.
— Эй, принимай товар! — крикнул мастер.— Завертывай да пускай в продажу. Наше дело сделано.
В упаковочной выложили из форм коричневые твердые плитки и давай их завертывать в разные бумажки: желтые, красные, зеленые, синие.
На всех бумажках напечатано: Шоколад. Фабрика ‘Красный Октябрь’.
Завернули, разослали по магазинам, а оттуда выдали моссельпромщицам. Уложили моссельпромщицы шоколад в свои ящики и разошлись по всем улицам.
Поставили ящики на козлы, сами сели буретки, сидят, приговаривают:
— Свежий новый шоколад… Новый, свежий шоколад…
Шел мимо одной из моссельпромщиц мальчик Вася со своей мамой. Услыхал про новый шоколад, увидел новенькие красивые бумажки. Пристал к маме: купи да купи ему шоколадку. Вон ту — в красной бумажке.
Что будешь делать,— пришлось купить. Развернул Вася бумажку, спрятал ее в карман — пригодится, а шоколадку стал есть.
— Ну и вкусно! На, мам, откуси кончик. Правда, вкусно?