Отъ редакціи.
Шлиссельбургская крпость.
Шлиссельбургская крпость.
Великихъ жертвъ и чистыхъ длъ
Слды не пропадаютъ…
Лонгфелло.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
А. Пругавинъ.
Шлиссельбургская крепость, Пругавин Александр Степанович, Год: 1906
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Галлерея Шлиссельбургскихъ узниковъ
Подъ редакціею: Н. . Анненскаго, В. Я. Богучарскаго, В. И. Семевскаго и П. Ф. Якубовича
Часть I. Съ 29 портретами.
Весь чистый доходъ предназначается въ пользу бывшихъ шлиссельбургскихъ узниковъ.
С.-Петербургъ. Типографія М. М. Стасюлевича, Bac. остр., 5 лин., 28. 1907.
8-го января 1906 года Шлиссельбургская государственная тюрьма перестала существовать. Страшный призракъ мрачнаго застнка отошелъ въ исторію, вмст съ такъ долго губившимъ Россію принципомъ народнаго безправія и правительственнаго самовластія.
Но забыть Шлиссельбургъ Россія не можетъ и не должна. Какъ въ фокус, въ немъ сосредоточились вс ужасы, вс муки, вс жертвы, какими отмчено русское освободительное движеніе, начиная съ Новикова и декабристовъ и кончая героями послднихъ дней. Шлиссельбургъ былъ мстомъ заточенія, пытокъ и казней лучшихъ, энергичнйшихъ борцовъ за счастье народа. Сколько было всхъ такихъ страдальцевъ, въ точности пока неизвстно, такъ какъ архивныя розысканія открываютъ все новыя, прежде совершенно неизвстныя, имена. Составители настоящей ‘Галлереи’ даютъ на первый разъ 30 біографическихъ очерковъ и 29 портретовъ: къ сожалнію, портрета I. В. Поджіо розыскать не удалось.
Считаемъ долгомъ принести глубочайшую признательность всмъ тмъ лицамъ, которыя своимъ трудомъ, доставленіемъ карточекъ, біографическихъ свдній и пр. содйствовали составленію и изданію книги.
Въ борьб съ оппозиціонными элементами русское самодержавіе всегда отличалось необычайною суровостью… Достаточно припомнить дятельность тхъ учрежденій, которыя издавна стояли у насъ на страж самодержавнаго строя: ‘Преображенскій приказъ’… ‘Тайная розыскныхъ длъ канцелярія’… ‘Тайная экспедиція…’ ‘Третье отдленіе собственной его императорскаго величества канцеляріи’… и, наконецъ, современныя намъ и вполн аналогичныя учрежденія: ‘департаментъ государственной полиціи’, ‘корпусъ жандармовъ’ и такъ называемая ‘охранка’, съ ея безчисленными отдленіями, раскиданными по всей Россіи, и съ еще боле многочисленными агентами — явными и тайными.
Какъ теперь, въ наши дни, такъ и въ прежнее, далекое отъ насъ время русское правительство въ борьб съ своими врагами всего чаще и охотне прибгало къ помощи тюремныхъ казематовъ. Безпокойные люди, которые ршались выступать противъ произвола и тиранніи самодержавной бюрократіи, которые осмливались поднимать свой голосъ за права и свободу народа, изнывавшаго подъ игомъ абсолютизма въ нищет, рабств и невжеств, — немедленно же запирались въ каменные мшки, въ тсные, сырые, душные казематы.
Среди крпостей и тюремъ такого рода первыя мста принадлежатъ Шлиссельбургу и Петропавловк. Страшный, кровавый слдъ оставили эти тюрьмы въ исторіи русскаго народа!
Остановимся на первой изъ нихъ.
‘Шлиссельбургская крпость — тюрьма историческая, имющая и древнюю, и новую исторію, и даже новйшую’, — читаемъ мы въ одной заграничной брошюр. ‘Старая исторія ея еще хранится въ матеріалахъ, сложенныхъ въ архивахъ. Она блистаетъ нкоторыми историческими именами и вращается въ публик въ вид отрывочныхъ, часто полулегендарныхъ разсказовъ, въ которыхъ ІІІлиссельбургская тюрьма рисуется обыкновенно мстомъ, гд замуровываютъ въ каменные мшки людей для того, чтобы свтъ забылъ объ ихъ существованіи’ {‘Могила русскихъ борцовъ — ІІІлиссельбургская крпость’. Caroube— Genè,ve 1900 г.}.
Разсказываютъ, напримръ, что одинъ изъ такихъ узниковъ, ‘заключенный въ начал царствованія Николая І-го и выпущенный на свободу посл 35 лтъ заключенія, никакъ не хотлъ поврить, что въ Россіи царствуетъ уже не Николай I, а Александръ II, котораго онъ зналъ ребенкомъ и все еще считалъ таковымъ, такъ какъ, вступивъ въ эту живую могилу, онъ какъ бы замеръ въ ней’, потерявъ счетъ времени, а вмст съ тмъ и счетъ своихъ собственныхъ лтъ, проведенныхъ во мрак крпостного каземата {Тамъ же.}.
По нашему мннію, исторія Шлиссельбурга естественнымъ образомъ распадается на три главные періода: первый — отъ момента завоеванія крпости до постройки старой шлиссельбургской тюрьмы. Въ теченіе этого періода лица, заточаемыя въ Шлиссельбургъ, томились въ башняхъ и каменныхъ мшкахъ крпости.
Второй періодъ обнимаетъ время, когда функціонировала старая шлиссельбургская тюрьма, главнымъ образомъ — ХІХ-й вкъ, до начала семидесятыхъ годовъ. И, наконецъ, третій, послдній періодъ слдуетъ считать съ момента постройки новой шлиссельбургской тюрьмы, т.-е. съ 1884 года вплоть до великой русской революціи 1905 года, когда ворота Шлиссельбургской крпости, подъ напоромъ освободительнаго движенія, должны были раскрыться, и изъ нихъ вышли на свтъ божій посдвшіе въ казематахъ борцы ‘Народной Воли’.
За время перваго періода исторіи Шлиссельбургской крпости въ башняхъ ея, въ качеств колодниковъ, нердко томятся знатные вельможи, когда-то всемогущіе временщики {Такъ, напримръ, Биронъ, во время суда надъ нимъ, содержался въ Шлиссельбургской крпости вмст съ своимъ семействомъ до тхъ поръ, пока не былъ сосланъ въ Пелымъ.}, ближайшіе родственники государей, члены царской семьи, царевна, царица и, наконецъ, свергнутый съ престола императоръ.
Одно время въ Шлиссельбургской крпости находилась въ заточеніи первая жена Петра Великаго — Евдокія Федоровна Лопухина. Сосланная первоначально въ 1698 года въ Суздальскій Покровскій монастырь, она была противъ воли пострижена въ монахини, подъ именемъ инокини Елены. Протестуя противъ насилія, произведеннаго надъ нею, бывшая царица отказывалась подчиниться монастырскому режиму, носила свтское платье и продолжала называться прежнимъ своимъ именемъ Евдокіи.
При ссылк въ монастырь она обречена была на всевозможныя лишенія и нужду: при ней не было опредлено никакой прислуги, а на ея содержаніе не было назначено ни одной копйки. Государь-деспотъ осудилъ свою жену на тяжкую долю простой, рядовой монахини. Между тмъ, она была молода, красива и жаждала власти, вліянія, любви и участія. При постриженіи ей было всего 25 лтъ и, по свидтельству историковъ, она находилась въ полномъ расцвт красоты и здоровья.
На этой почв разыгрывается ея романъ съ прізжавшимъ въ Суздаль по дламъ службы генералъ-маіоромъ Глбовымъ, романъ, за который его герой и героиня жестоко поплатились. Глбовъ былъ преданъ ‘лютой казни’, а именно посаженъ на колъ, на которомъ онъ и умеръ, а Евдокія Федоровна сослана въ бдный захолустный Ладожскій монастырь подъ строжайшій надзоръ. Однако, она пробыла здсь недолго. Вступившая на престолъ посл смерти Петра Екатерина І-я видла въ ней опасную соперницу, и вотъ, по указу Екатерины, Евдокія Федоровна перевезена была въ Шлиссельбургъ, гд и содержалась ‘въ самомъ тсномъ заточеніи’.
Здсь ее видлъ камергеръ Берхгольцъ во время посщенія крпости герцогомъ голштинскимъ. ‘Въ 1725 году, — пишетъ Берхгольцъ, — обозрвая внутреннее расположеніе Шлиссельбургской крпости, я приблизился къ большой деревянной башн, въ которой содержится Лопухина {М. И. Семевскій: ‘Авдотья Федоровна Лопухина’. ‘Русскій Встникъ’, 1859 г., май, книжка вторая, стр. 261—262.}. Не знаю — съ намреніемъ или нечаянно, вышла она и прогуливалась по двору. Увидя меня, она поклонилась и громко говорила, но словъ, за отдаленностью, нельзя было разслышать’.
Такимъ образомъ, изъ словъ Берхгольца можно вывести заключеніе, что Лопухина, несмотря на ‘тсноту заточенія* въ Шлиссельбург, все-таки имла возможность выходить изъ своего заточенія, прогуливаться по двору и даже обращаться къ случайнымъ постителямъ крпости. Изъ того же источника мы узнаемъ, что бывшая царица сидла въ большой деревянной башн. Это послднее указаніе опровергаетъ ту легенду, которая до сихъ поръ сохраняется среди обитателей Шлиссельбургской крпости и по которой Евдокія Федоровна, будто бы, содержалась въ той же каменной башн, въ которой поздне сидлъ Іоаннъ Антоновичъ и которая теперь извстна подъ именемъ Свтличной.
Одновременно съ Евдокіей Федоровной въ Шлиссельбург томилась въ заточеніи царевна Марія Алексевна, дочь царя Алекся Михайловича. Она сидла въ одной изъ Шлиссельбургскихъ башенъ, въ которой и скончалась въ 1723 году. Иностранные писатели того времени увряли, что царевна умерла отъ голода {Тамъ же, стр. 258.}. Вся ея вина состояла въ томъ, что она была уличена въ сношеніяхъ и переписк съ Евдокіей Федоровной въ то время, когда послдняя находилась въ ссылк въ Суздальскомъ Покровскомъ монастыр.
Ужасныя условія, которыми обставлено было заточеніе въ Шлиссельбург императора Іоанна Антоновича, боле или мене извстны въ обществ, поэтому мы не будемъ здсь распространяться на эту тему. Напомнимъ только, что малюткой, когда ему было лишь два мсяца отъ роду, онъ былъ провозглашенъ императоромъ, но въ слдующемъ же году свергнутъ съ престола Елизаветой Петровной и обреченъ на вчную ссылку, а нсколько позже на вчное, пожизненное заточеніе.
Безпримрно-печальна судьба этого человка! Вся его жизнь, буквально, съ колыбели и до могилы, прошла сначала въ ссылк, а затмъ, съ четырехлтняго возраста, въ стнахъ каземата, въ строжайшемъ одиночномъ заключеніи, причемъ онъ совершенно лишенъ былъ всякаго общенія съ людьми, даже съ самыми близкими ему по крови. Ни одного года, ни одного дня въ теченіе всей своей жизни онъ не располагалъ собой по своему собственному усмотрнію, не пользовался свободой, ни разу не испыталъ, ни разу не ощутилъ въ своей душ радости жизни, счастія.
Все свое дтство съ четырехъ лтъ онъ провелъ въ полномъ одиночномъ заключеніи на далекомъ, суровомъ свер, въ г. Холмогорахъ Архангельской губерніи, а затмъ въ 1756 году, когда ему было уже 16 лтъ отъ роду, тайно, въ глухую ночь, вывезенъ былъ въ Шлиссельбургъ и заключенъ тамъ въ особомъ секретномъ каземат, подъ именемъ ‘извстнаго арестанта’. Тайна, которою было окружено его заточеніе въ Шлиссельбург, была настолько велика, что даже самъ комендантъ крпости не долженъ былъ знать, кто такой этотъ таинственный узникъ.
Никто не могъ его видть, никто не могъ вступать съ нимъ въ разговоръ. Его имя было извстно только тремъ офицерамъ стерегшей его команды. Но имъ строжайше было воспрещено отвчать на вопросы императора-арестанта и, особенно, сообщать ему о томъ, гд онъ находится. Іоаннъ Антоновичъ не получилъ никакого образованія, такъ какъ было строго воспрещено учить его чему бы то ни было. Несмотря однако на этотъ запретъ, еще въ Холмогорахъ, одинъ изъ тюремщиковъ — Миллеръ — сжалился надъ нимъ и обучилъ его грамот. Но это не могло принести особеннаго облегченія несчастному узнику, такъ какъ книгъ для чтенія не было. Во время его пребыванія въ Шлиссельбург ему давали исключительно только книги священнаго писанія: Библію, Прологъ, Псалтырь и т. д.
Однако, несмотря на вс эти мры, Іоаннъ зналъ свое высокое происхожденіе и называлъ себя государемъ. Его смерть была не мене печальна, чмъ жизнь. Какъ извстно, онъ былъ убитъ караулившими его офицерами при попытк подпоручика Мировича освободить его изъ тюрьмы. Въ это время ему было 24 года. Убійцы дйствовали въ этомъ случа согласно данной имъ инструкціи. Палачи, которые отняли у него свободу — отняли и жизнь.
Печальная участь Іоанна Антоновича чуть было не постигла и другого русскаго императора — ‘помазанника Божія’ — Петра III-го, посл сверженія его съ престола. Екатерина ІІ-я, воцарившись вмсто своего супруга, ршила заточить его въ Шлиссельбургскую крпость. Съ этой цлью тамъ было уже приготовлено особое помщеніе. Планъ этотъ не былъ осуществленъ только потому, что Алексй Орловъ и князь Барятинскій, въ угоду Екатерин, разомъ покончили съ эксъ-императоромъ, собственноручно задушивъ его.
Не слдуетъ, однако, думать, что башни и казематы Шлиссельбурга въ первый періодъ его существованія наполнялись исключительно представителями родовитой знати, придворными вельможами и членами императорской фамиліи. Напротивъ, главную массу заключенныхъ въ первый періодъ составляли все-таки представители народной массы, русскаго крестьянства.
Это будетъ вполн понятно, если мы припомнимъ, что то было время, когда самодержавіе все крпче и сильне затягивало петлю на ше народа, особенно же крестьянства. Недовольство народа, между прочимъ, выразилось въ религіозныхъ движеніяхъ, извстныхъ подъ именемъ раскола. Возникнувъ на религіозной почв, расколъ, подъ вліяніемъ общественныхъ условій того времени, вскор же осложнился политическими и соціальными элементами. Особенно много тревогъ доставила правительству та часть раскола, которая получила названіе безпоповщины и которая объявила русскаго императора антихристомъ, а чиновниковъ и духовенство — слугами антихриста.
Въ борьб съ расколомъ правительство пустило въ ходъ все, что только могло изобрсти человческое зврство для устрашенія, паники и террора. Безпощадныя пытки, безчисленныя мучительныя казни, костры, эшафоты слдуютъ длиннымъ, безконечнымъ рядомъ. Въ то же время не были, конечно, забыты и шлиссельбургскіе каменные мшки и казематы, въ которые нердко замуровывали раскольниковъ и сектантовъ — въ самомъ буквальномъ смысл этого слова.
Такъ было поступлено, напримръ, съ раскольникомъ Круглымъ, который въ исторіи безпоповщинскаго раскола сыграль почти такую же роль, какую Сергй Дегаевъ — въ организаціи ‘Народной Воли’. Закованный въ ручныя и ножныя желза, Круглый былъ доставленъ въ Шлиссельбургъ. Коменданту крпости было предписано посадить его въ заточеніе ‘въ палату такую, мимо которой бы народнаго хода никакого не было, и у оной палаты, гд посаженъ будетъ, какъ двери, такъ и окошки вс закласть наглухо въ самомъ же скорйшемъ времени, оставя одно малое оконце, въ которое на каждый день къ пропитанію его, Круглаго, по препорціи подавать хлбъ и воду, и приставить къ той палат крпкій и осторожный караулъ, и велть онымъ крпко предостерегать, дабы къ тому оконцу до него, Круглаго, ни подъ какимъ видомъ никто-бъ допускаемъ не былъ, и никакимъ же бы образомъ оный Круглый утечки учинить не могъ. Тако-жъ и тмъ опредленнымъ на караулъ при той палат солдатамъ, которые и пищу подавать будутъ, съ нимъ, Круглымъ, никакихъ разговоровъ отнюдь не имть подъ опасеніемъ за преступленіе тягчайшаго истязанія’ {Раскольничьи дла ХVIII столтія, извлеченныя изъ длъ Преображенскаго приказа и Тайной розыскныхъ длъ канцеляріи Г. Есиповымъ. Спб., 1861 г. Томъ I, стр. 412.}.
21 октября 1745 года Круглый былъ посаженъ въ ‘безъисходную тюрьму’ Шлиссельбургской крпости и замурованъ въ ней. Очевидно, каменный мшокъ, въ который попалъ Круглый, и та жизнь, на которую онъ обрекался въ этомъ заточеніи, показались ему столь ужасными, что онъ немедленно же ршилъ покончить вс счеты съ жизнью. Несчастный заключенный съ перваго же дня началъ морить себя голодомъ. Караульные солдаты, исполняя предписаніе сената, ежедневно клали для него ‘въ малое оконце’ ‘по препорціи’ хлбъ и воду, но Круглый бралъ только воду и не прикасался къ хлбу. Такъ прошло 13 дней, съ 4-го же ноября онъ пересталъ брать и воду.
Въ теченіе недли, до 12-го ноября, часовой ежедневно подходилъ къ ‘оконцу’ и окликалъ колодника. Но отвта не было. Очевидно, заключенный замурованъ былъ такъ тщательно, что чрезъ ‘малое оконце’ невозможно было даже разсмотрть, что происходило въ каменномъ мшк, въ которомъ онъ сидлъ. Уже одинъ этотъ фактъ достаточно рисуетъ ужасъ того положенія, въ какомъ находились замурованные въ Шлиссельбургской тюремной ‘палат’.
Наконецъ, 12 ноября комендантъ крпости донесъ правительствующему сенату о томъ, что колодникъ не беретъ ни хлба, ни воды и не откликается на зовъ караульныхъ, при этомъ онъ испрашивалъ дозволенія разобрать двери и осмотрть заключеннаго. Сенатъ разршилъ, и 17-го ноября исправляющій должность Шлиссельбургскаго коменданта капитанъ Бокинъ донесъ, что по осмотру ‘Круглый явился мертвъ, и мертвое тло его въ той крпости зарыто’ {Тамъ же, стр. 413.}.
Такъ расправлялось русское правительство въ половин XVIII столтія съ тми людьми, которыхъ оно считало врагами государя и господствующей церкви.
Первымъ политическимъ узникомъ Шлиссельбурга въ точномъ смысл этого слова слдуетъ считать князя Дмитрія Михайловича Голицына, который былъ главнымъ иниціаторомъ извстной попытки ограничить самодержавіе русскихъ царей при вступленіи на престолъ Анны Іоанновны.
Убжденный сторонникъ идеи ограниченія царской власти, князь Д. М. Голицынъ стоялъ во глав членовъ тайнаго верховнаго совта, ршившихъ ограничить императорское самодержавіе. По его предложенію, были составлены т знаменитые ‘пункты’, которые должны были положить конецъ ‘самодержавству’.
Новйшія изслдованія, — между прочимъ, П. Н. Милюкова, — какъ извстно, установили новую оцнку событій 1730 года. Теперь вполн уже выяснено, что члены тайнаго верховнаго совта, приступая къ ограниченію императорскаго самодержавія, преслдовали не только свои личныя цли, имли въ виду не созданіе олигархіи, а введеніе опредленнаго конституціоннаго строя на аристократическихъ основахъ {В. Е. Якушкинъ: ‘Государственная власть и проекты государственной реформы въ Россіи’. Спб., 1906 г., стр. 19.}.
Когда эта попытка окончилась неудачей, и самодержавіе восторжествовало, князь Голицынъ, не отказавшійся отъ своихъ убжденій, говорилъ:— ‘Трапеза была уготована, но приглашенные оказались недостойными, знаю, что я буду жертвою неудачи этого дла. Такъ тому и быть, я пострадаю за отечество, мн уже немного остается жить, но т, которые заставляютъ меня плакать, будутъ плакать доле моего’.
Слова эти оказались пророческими: князь Д. М. Голицынъ умеръ въ каземат Шлиссельбургской крпости, а для Россіи настала свирпая бироновщина, во время которой, надо думать, многіе вспоминали съ сожалніемъ о неудач плановъ князя Д. М. Голицына {Idem., стр. 29.}.
Въ конц того же ХVIII-го вка, въ 1792 году, въ Шлиссельбургскую крпость попадаетъ одинъ изъ самыхъ крупныхъ и симпатичныхъ дятелей екатерининской эпохи, Николай Ивановичъ Новиковъ. Убжденный поборникъ просвщенія, онъ много и горячо работалъ надъ развитіемъ общественной мысли, основалъ цлый рядъ журналовъ, учредилъ ‘Дружеское ученое общество’ и ‘Типографическую компанію’, съ широкими просвтительными и филантропическими задачами, открылъ нсколько школъ и первую безплатную читальню въ Москв, всюду заводилъ книжные склады, издалъ огромное количество книгъ, въ которыхъ выяснялъ темныя стороны современнаго ему общественнаго строя, особенно же ратовалъ противъ крпостного права.
Подобная кипучая дятельность слишкомъ явно шла въ разрзъ съ общимъ строемъ русской государственной жизни того времени, а потому вполн естественно, что у Новикова вскор явились многочисленные враги изъ числа разныхъ вліятельныхъ лицъ. Когда-то либеральная императрица Екатерина ІІ-я не только не оказала Новикову какой-либо поддержки въ его благородной и полезной дятельности, а наоборотъ, отнеслась къ нему съ явнымъ предубжденіемъ и всецло отдала его въ руки извстнаго палача того времени Шешковскаго, именемъ котораго пугали дтей.
Посл строгихъ, придирчивыхъ допросовъ, Новикова заключаютъ въ Шлиссельбургскую крпость и запираютъ въ тотъ самый казематъ, въ которомъ нкогда томился Іоаннъ Антоновичъ. Цлыхъ четыре года провелъ онъ въ этомъ заточеніи и только въ 1796 году, уже при император Павл, освобожденъ былъ изъ крпости и получилъ возможность поселиться въ своемъ имніи.
Если врить шлиссельбургскимъ старожиламъ, то казематы и ‘каменные мшки’ для заключенія узниковъ существовали только въ одной башн, извстной въ настоящее время подъ именемъ Свтличной. Это единственная внутренняя башня въ крпости, вс же остальныя выходятъ наружу и соединяются между собою каменной массивной стной, окружающей крпость со всхъ сторонъ. Входъ въ крпость ведетъ чрезъ Государеву башню.
Казематы въ Свтличной башн расположены въ три этажа. Казематъ, помщающійся въ верхнемъ этаж, состоитъ изъ довольно большой камеры, съ тремя окнами на Неву и однимъ выходящимъ на маленькій дворъ, расположенный позади старой тюрьмы. По преданію, которое до сихъ поръ сохраняется въ крпости, въ этомъ каземат заключена была Евдокія Федоровна Лопухина, а поздне — Биронъ. Въ настоящее время вс окна этого каземата заложены кирпичемъ.
Во второмъ, среднемъ этаж башни помщается небольшой казематъ, въ который ведетъ каменная темная лстница. Въ этой камер было дв двери и одно окно, выходившее въ тотъ же маленькій дворъ, о которомъ мы только-что упомянули. Одна изъ дверей ведетъ на лстницу. Тутъ же стояла изразцовая печь, которая топилась со стороны лстницы, а не изъ камеры. Печь эта сохранялась до самаго послдняго времени, но года два тому назадъ изразцы были вынуты. По увренію мстныхъ жителей, это и есть знаменитый казематъ, въ которомъ томился Іоаннъ Антоновичъ, а затмъ — Н. И. Новиковъ.
Наконецъ, въ нижнемъ, подвальномъ этаж Свтличной башни помщался необычайно мрачный полутемный казематъ, съ низкимъ сводомъ и землянымъ поломъ. Онъ существовалъ до начала 80-хъ годовъ и былъ заложенъ кирпичемъ во время постройки новой шлиссельбургской тюрьмы. Можно думать, что въ этомъ именно каземат томился знаменитый польскій патріотъ Валеріанъ Лукасинскій, такъ какъ біографъ его упоминаетъ, что онъ сидлъ ‘въ подземельи’, ‘въ темной каморк секретнаго замка’. Какъ извстно, Лукасинскій и умеръ въ Шлиссельбург, въ 1868 году, просидвъ цлыхъ сорокъ шесть лтъ въ одиночномъ заключеніи (изъ нихъ 37 — въ Шлиссельбург).
На первый взглядъ является непонятнымъ, почему Лукасинскаго держали въ этомъ подземель въ то время (1831—1868 гг.), когда въ Шлиссельбургъ была уже тюрьма, спеціально предназначенная для политическихъ арестантовъ. Однако, недоумніе это легко разъясняется. Дло въ томъ, что первая тюрьма, устроенная въ Шлиссельбургской крпости, сохранившаяся до сихъ поръ и извстная въ настоящее время подъ именемъ ‘старой’, состояла только изъ 10 казематовъ, которые почти всегда были переполнены заключенными {Подтвержденіемъ этого послдняго обстоятельства можетъ, между прочимъ, служить ‘Списокь секретныхъ арестантовъ, содержавшихся въ Шлиссельбургской крпости въ 1835 году’, напечатанный въ декабрьской книжк журнала ‘Былое’ за текущій, 1906 годъ. Въ этомъ списк значится 13 человкъ узниковъ.}. Въ виду этого крпостная администрація наиболе важныхъ и секретныхъ арестантовъ продолжала содержать въ казематахъ Свтличной башни.
Сколько было всхъ казематовъ въ этой башн — въ точности намъ неизвстно. Но, во всякомъ случа, не подлежитъ сомннію, что кром только что указанныхъ нами трехъ казематовъ, расположенныхъ въ разныхъ этажахъ этой башни, были еще и другіе казематы. Это видно, между прочимъ, изъ того, что заключенный въ Шлиссельбургъ въ 1794 г. общественный дятель конца XVIII столтія поручикъ Федоръ Кречетовъ былъ помщенъ ‘въ верхнемъ этаж, въ камер номеръ пятый’ {М. Корольковъ: ‘Поручикъ Федоръ Кречетовъ’. ‘Былое’, 1906 г., апрль, стр. 60.}.
ХІХ-й вкъ осязательнымъ образомъ сказался на Шлиссельбург постройкой особой тюрьмы, предназначенной для политическихъ заключенныхъ. Вроятно, даже русская бюрократія принуждена была, наконецъ, признать, что архаическіе, чудовищные казематы Свтличной башни отжили свое время. И вотъ, въ томъ углу крпости, который прилегаетъ къ Свтличной башн, появляется низкое, каменное, одноэтажное зданіе необычайно угрюмаго вида. Это — политическая тюрьма, извстная въ настоящее время подъ именемъ ‘старой тюрьмы’.
Старая тюрьма состоитъ изъ довольно широкаго корридора, съ правой стороны котораго расположены окна, числомъ шесть, выходящія въ маленькій тюремный дворъ, а съ лвой стороны идутъ казематы для заключенныхъ — тсные, сырые, мрачные, плохо освщенные. Всхъ казематовъ, какъ мы уже замтили выше, десять. Нкоторые изъ нихъ особенно поражаютъ своимъ мрачнымъ, угрюмымъ видомъ и на каждаго свжаго человка производятъ гнетущее, удручающее впечатлніе.
Эта тюрьма служила мстомъ заточенія дли всхъ наиболе важныхъ и секретныхъ арестантовъ до самаго конца 60-хъ годовъ прошлаго столтія. Здсь, между прочимъ, томились нкоторые изъ декабристовъ, затмъ многіе польскіе патріоты, основатель Харьковскаго университета Василій Назаровичъ Каразинъ, одинъ изъ главныхъ дятелей ‘Славянскаго общества свв. Кирилла и Мефодія’ — Николай Ивановичъ Гулакъ (съ 30 мая 1847 по 30 мая 1850 года), знаменитый революціонеръ-космополитъ Михаилъ Александровичъ Бакунинъ (1854—1857 гг.) и цлый рядъ другихъ лицъ.
Къ сожалнію, благодаря той глубокой тайн, которою русское самодержавіе окружало все то, что касалось нашихъ политическихъ тюремъ, мы очень мало знаемъ о томъ, кто именно сидлъ, кто томился въ шлиссельбургскихъ казематахъ въ теченіе 40-хъ, 50-хъ и 60-хъ годовъ прошлаго столтія. Обо всей этой эпох у насъ имются лишь самыя отрывочныя, скудныя и случайныя свднія. Лишь въ самое послднее время ‘секреты самодержавія’, тайны деспотическаго режима начинаютъ нарушаться и мало по малу выходить наружу.
Помимо жестокости, которую мы уже отмтили, какъ характерную черту русскаго самодержавія, представители послдняго всегда отличались необыкновенной подозрительностью. Можно подумать, что русскіе императоры постоянно испытывали чувство страха за прочность своего положенія, никогда не были уврены въ его устойчивости и вчно трепетали за свою власть, за свои прерогативы. Не говоря уже о такомъ жестокомъ человк, какимъ былъ, напримръ, Николай І-й или о такомъ маніак, какъ Павелъ, — даже самые либеральные и гуманные изъ русскихъ императоровъ никогда не довряли своимъ ‘врноподданнымъ’ и всегда были въ тревог и на-сторож. Не даромъ Екатерина ІІ-я дала полную свободу свирпствовать палачу Шешковскому, не даромъ Александръ І-й приблизилъ къ себ ‘злодя’ Аракчеева, а Александръ II-й поручилъ искорененіе крамолы Муравьеву-Вшателю.
Благодаря этому, въ Россіи никогда не прекращались гоненія на мысль, на идею, на всякое культурное и просвтительное начинаніе. Чтобы наглядне показать, насколько безпощадно расправлялось въ подобныхъ случаяхъ самодержавное правительство, мы приведемъ здсь два-три случая изъ разныхъ эпохъ русской исторической жизни, находящихся въ связи съ исторіей Шлиссельбургской крпости.
Случай первый относится къ царствованію Екатерины Великой и касается одного малоизвстнаго, но чрезвычайно симпатичнаго писателя того времени — поручика Федора Кречетова, который, видя кругомъ себя возмутительныя картины безправія и произвола, боллъ о гор родины и ‘спасеніе государства видлъ въ уничтоженіи самодержавія и замн его конституціоннымъ образомъ правленія’. Повривъ, какъ и многіе, въ искренность общаній, разсыпанныхъ въ разныхъ указахъ императрицы, Кречетовъ мечталъ о широкой общественной дятельности на пользу родины. Между прочимъ, онъ проектировалъ организацію особаго ‘всенароднаго, вольнаго, къ благодтельствованію всхъ общества’. О необходимости устройства такого общества онъ подаетъ цлый рядъ прошеній императриц, синоду, митрополиту, разнымъ вельможамъ и т. д., въ своихъ воззваніяхъ къ гражданамъ, женщинамъ и духовенству онъ горячо доказываетъ пользу народнаго просвщенія и настоятельную необходимость скорйшаго открытія школъ.
И вотъ, такая-то чисто культурная дятельность признается вредною и опасною для общественнаго спокойствія. Кречетова арестуютъ, заключаютъ въ Петропавловскую крпость, отъ него отбираютъ вс его рукописи, записки, и назначается строжайшее слдствіе.
Сыскъ былъ направленъ на выясненіе не дйствій, не преступленій обвиняемаго, — таковыхъ не было, — а на его мысли, желанія, слова. ‘Изъ всхъ его (Кречетова) мыслей и произносимыхъ имъ словъ видно, — писалъ въ своемъ доклад генералъ-прокуроръ Самойловъ, — что онъ не хочетъ, чтобъ были монархи, а заботится боле о равенств и вольности для всхъ вообще, ибо онъ, между прочимъ, сказалъ, что разъ дворянамъ сдлали вольность, для чего-жъ не распространить оную и на крестьянъ, вдь и они такіе же человки’.
Конечно, либеральная императрица пришла въ ужасъ отъ такихъ опасныхъ идей, и вотъ является высочайшее повелніе о немедленномъ заточеніи Кречетова въ Шлиссельбургскую крпость. Утромъ 25 декабря 1794 года, въ первый день Рождества, ‘секретный арестантъ Федоръ Кречетовъ’ былъ привезенъ въ Шлиссельбургъ и тотчасъ же запертъ въ одиночномъ каземат. При этомъ фельдъегерь, доставившій новаго узника, объявилъ коменданту крпости высочайшее повелніе о томъ, чтобы содержать арестанта ‘наикрпчайше’ и всячески наблюдать за тмъ, чтобы онъ никакихъ разговоровъ и сообщенія ни съ кмъ не имлъ’ {М. Корольковъ: ‘Поручикъ Федоръ Кречетовъ’. ‘Былое’, 1906 г., апрль, стр. 60.}.
Кречетовъ пробылъ въ ужасномъ заключеніи шесть лтъ. Когда въ 1801 году, по случаю вступленія на престолъ Александра І-го, онъ былъ выпущенъ на свободу, то ‘оказался совершенно больнымъ и неспособнымъ ни къ какому труду’… Но за то онъ былъ уже боле не опасенъ для русскаго самодержавія.
Случай второй относится къ царствованію другого, не мене либеральнаго, императора Александра І-го. Существуетъ рядъ свидтельствъ, удостовряющихъ, что Александръ, будучи великимъ княземъ, незадолго до убійства Павла, соглашался на то, чтобы заговорщики потребовали отреченія у его отца, при чемъ, по словамъ нкоторыхъ современниковъ, съ своей стороны онъ общалъ ‘даровать конституцію’ {Вступительная статья В. И. Семевскаго къ сочиненію А. Г. Брикнера: ‘Смерть Павла І-го’. Спб., 1907 г., стр. XLV.}. Но, сдлавшись императоромъ, Александръ I началъ ревниво оберегать ‘незыблемые устои’ самодержавнаго строя, и для сторонниковъ конституціоннаго управленія во вторую половину его царствованія находилось только одно мсто — въ казематахъ Шлиссельбургской крпости.
Такая судьба постигла, напримръ, въ 1818 году полковника Бока ‘за намреніе его представить лифляндскому дворянству проектъ введенія въ Россіи представительнаго правленія’. Въ Шлиссельбург его продержали цлыхъ десять лтъ въ одиночномъ заключеніи. Этимъ онъ былъ доведенъ до сумасшествія {Тамъ же.}.
Вообще преслдованіе за мысли, за идеи, шедшія въ разрзъ съ главными устоями, на которыхъ покоился русскій государственный строй — абсолютизмъ и крпостное право, не прекращалось ни на одну минуту. Какъ далеко заходили гоненія въ этой области, показываетъ, напримръ, слдующій случай.
Въ 1849 году въ Шлиссельбургскую крпость былъ заточенъ бывшій приходскій учитель Семенъ Никитичъ Олейничукъ, вся вина котораго состояла въ томъ, что его мысли показались вредными представителямъ тогдашней бюрократіи. Встревожившія николаевскихъ чиновниковъ и жандармовъ ‘вредныя мысли’ были усмотрны въ рукописномъ сочиненіи Олейничука, которое отобрано было у него при обыск.
Самъ бывшій крпостной крестьянинъ, на собственной спин испытавшій ужасы крпостнаго рабства, Олейничукъ всми фибрами души ненавидлъ это позорное ‘право господъ’ владть и располагать по своему усмотрнію крестьянской душой и тломъ. Это настроеніе сказалось, конечно, и въ сочиненіи Олейничука, гд мы находимъ горячую и страстную проповдь автора противъ крпостнаго права. И этого было совершенно достаточно для того, чтобы власти признали необходимымъ заключить Олейничука въ крпость. И хотя при этомъ не было установлено не только ни одного факта пропаганды, но даже ни одной попытки къ пропаганд — судьба Олейничука была ршена: Николай I ‘высочайше повеллъ — посадить Олейничука въ Шлиссельбургскую крпость’. А генералъ Дубельтъ съ свой стороны предписалъ запереть Олейничука ‘въ секретный замокъ и не допускать никакихъ и ни съ кмъ сношеній’. Въ кандалахъ, съ двумя жандармами, онъ былъ отправленъ въ Шлиссельбургъ, заключенъ въ секретномъ замк подъ No 11-мъ, и съ тхъ поръ онъ словно въ воду канулъ, словно имя его было вычеркнуто изъ списка живыхъ людей.
И дйствительно, шлиссельбургскій казематъ сталъ его могилой: въ іюл мсяц 1852 года Олейничукъ, — какъ доносилъ комендантъ, — ‘волею Божіею (!) помре отъ долговременной болзни’. Объ этомъ Николаю Павловичу былъ представленъ особый докладъ, который ‘Его Величество изволилъ читать 1 августа 1852 года…’ {‘Семенъ Олейничукъ’. П. Е. Щеголевъ. ‘Былое’, 1906 г., апрля, стр. 124.}. Такъ русскій абсолютизмъ отстаивалъ свои ‘исконныя начала’, свои устои…
Декабристъ Лунинъ говаривалъ: ‘Языкъ до Кіева доведетъ, а перо — до Шлиссельбурга’. Судьба Олейничука, Кречетова и многихъ-многихъ другихъ можетъ служить блестящей, хотя и печальной, иллюстраціей къ этому изреченію.
Политическія и соціальныя движенія, происходившія въ русскомъ народ и обществ, обыкновенно немедленно же сказывались въ Шлиссельбург, такъ какъ правительство, подавивъ эти движенія, разгромивъ организаціи, преслдовавшія освободительныя задачи, спшило запереть ихъ участниковъ въ казематы Шлиссельбургской и Петропавловской крпостей. Такъ было, между прочимъ, и съ участниками той революціонной вспышки, которою ознаменовалось восшествіе на престолъ Николая І-го.
Изъ декабристовъ въ Шлиссельбургской крпости томились: подполковникъ Іосифъ Викторовичъ Поджіо — цлыхъ восемь лтъ, Михаилъ и Николай Бестужевы — съ сентября 1826 по сентябрь 1827 года, другъ Пушкина, Иванъ Ивановичъ Пущинъ — до конца 1827 года, кром того, генералъ-интендантъ 2 арміи Юшневскій, мичманъ гвардейскаго экипажа Дивовъ и подпоручики артиллерійскихъ бригадъ — Пестовъ и Андреевичъ.
Когда, посл суда и казней, декабристовъ начали отправлять изъ Петербурга въ Сибирь, то ихъ везли не чрезъ Москву, а окольнымъ путемъ, сначала по ярославскому тракту чрезъ Шлиссельбургъ, Рыбинскъ, Ярославль, а затмъ на Кострому, Пермь, Екатеринбургъ и т. д., причемъ отправляли не иначе, какъ по ночамъ. Такимъ образомъ, одною изъ первыхъ станцій на пути декабристовъ въ Сибирь былъ Шлиссельбургъ съ его мрачной крпостью, одинъ видъ которой вызывалъ тяжелыя думы у изгнанниковъ, ссылаемыхъ на каторгу и поселеніе и находившихся подъ впечатлніемъ одиночнаго заточенія, только что испытаннаго ими въ Петропавловской крпости.
‘Съ безпокойнымъ чувствомъ, съ мрачными думами приближался я къ Шлиссельбургу, — писалъ баронъ Розенъ, — опасаясь, чтобы не оставили насъ въ его стнахъ. Я зналъ, что нсколько человкъ изъ моихъ товарищей содержались тамъ посл приговора, а, право, нтъ ничего хуже, какъ сидть въ крпости’… Но вотъ ‘тройки повернули вправо къ селенію, и я перекрестился’ {Въ ссылку. ‘Записки декабриста’. Сочин. барона А. Розена. 2-ое изд. М. 1900 г. стр. 104.}. То же самое писалъ H. B. Басаргинъ и многіе другіе.
Безпощадная расправа, учиненная Николаемъ І-мъ надъ декабристами, не надолго, однако, заглушила въ русскомъ обществ порывы и стремленія протестующаго, оппозиціоннаго характера. Гнетъ царизма былъ слишкомъ невыносимъ и потому не могъ не вызывать противъ себя негодованія и желанія борьбы съ нимъ. И вотъ, уже въ 1827 году въ Москв полиція нападаетъ на слды организованнаго кружка, который ставилъ себ цлью ‘борьбу съ тираномъ’ и пытался пропагандировать мысль о необходимости ‘конституціоннаго правленія’.
Кружокъ этотъ, получившій названіе ‘Тайнаго общества братьевъ Критскихъ’, какъ извстно, состоялъ изъ молодежи, главнымъ образомъ, студентовъ московскаго университета и мелкихъ чиновниковъ разныхъ канцелярій. Хотя, въ сущности, вся дятельность членовъ этого ‘Тайнаго общества’ выразилась лишь въ либеральныхъ разговорахъ и въ пніи ‘дерзновеннйшихъ стиховъ’, — тмъ не мене, вс они понесли тяжелую кару: одни были заключены въ тюрьму Соловецкаго монастыря, другіе — въ Шлиссельбургскую и Швартгольмскую крпости. Въ Шлиссельбургъ попали двое: студентъ Василій Критскій и канцелярскій чиновникъ Кремлевской экспедиціи Данила Тюринъ. Дале мы скажемъ, какъ трагически отозвалось заточеніе въ шлиссельбургскомъ каземат на одномъ изъ этихъ узниковъ.
Въ 1834 году въ той же Москв возникаетъ новое политическое дло ‘о лицахъ, пвшихъ пасквильные стихи’. Къ этому длу привлекается много разныхъ лицъ, между прочимъ — Герценъ и Огаревъ. Длу придано было значеніе, главнымъ образомъ, потому, что въ стихахъ, которые распвали лица, привлеченныя къ слдствію, больше всего доставалось представителямъ русскаго самодержавія.
Главными виновниками по этому длу признаны ‘были: университетскій товарищъ Герцена, Владиміръ Игнатьевичъ Соколовскій, авторъ поэмы ‘Мірозданіе’ и переводчикъ Гейне, затмъ отставной поручикъ Ибаевъ, чиновникъ Уткинъ и художникъ Сорокинъ. Императоръ Николай I въ особой резолюціи приказалъ Соколовскаго, Уткина и Ибаева заключить ‘года на три въ Шлиссельбургъ’, а затмъ ‘допустить къ служб въ отдаленныхъ мстахъ’.
Но другой самодержецъ, шефъ жандармовъ Бенкендорфъ счелъ боле удобнымъ засадить этихъ трехъ лицъ не на три года, а ‘на неопредленное время’. И это послднее ршеніе и было приведено въ исполненіе. Въ Шлиссельбург ихъ постигла обычная судьба: Соколовскій опасно заболлъ, Ибаевъ сошелъ съ ума, Уткинъ умеръ въ каземат въ 1837 году.
Условія тюремнаго режима въ Шлиссельбургской крпости постоянно мнялись, сообразно политическимъ воззрніямъ и вяніямъ, которыя господствовали въ правительств въ тотъ или другой моментъ. А такъ какъ въ высшихъ правительственныхъ сферахъ большею частію господствовали реакціонныя настроенія, то понятно, что, за весьма небольшими перерывами, крпостной режимъ отличался необычайной строгостью или, врне, жестокостью.
Къ тому же, положеніе заключенныхъ въ русскихъ тюрьмахъ и крпостяхъ всегда крайне отягчается вслдствіе того наглаго и возмутительнаго воровства или казнокрадства, которое искони вковъ составляетъ характерную, отличительную черту русской бюрократіи вообще и тюремной и крпостной администраціи въ частности. Каждый комендантъ крпости, каждый смотритель тюрьмы при расходованіи денегъ, отпускаемыхъ казною на содержаніе заключенныхъ, обыкновенно употребляетъ вс усилія для того, чтобы возможно больше урвать въ свой карманъ.
На эти безобразія, между прочимъ, жаловался въ своихъ воспоминаніяхъ декабристъ М. А. Бестужевъ. По его словамъ, генералъ-маіоръ Плутановъ, управлявшій Шлиссельбургской крпостью въ теченіе 30 лтъ, обратилъ шлиссельбургскую тюрьму ‘въ родъ аренды для себя и своихъ тюремщиковъ на счетъ желудковъ несчастныхъ затворниковъ, получавшихъ едва гривну мдью на дневной харчъ, когда положено было выдавать по 50 копекъ ассигнаціями’ {‘Русская Старина’, 1870 г., томъ 2.}.
Не трудно представить себ, каково было содержаніе и питаніе людей на ‘гривну мдью’ въ сутки! Можно ли удивляться посл этого, что заключенные въ Шлиссельбургской крпости постоянно болли цынгой, часто въ тяжелой форм.
Такъ, напримръ, содержавшійся въ ІІІлиссельбургской тюрьм въ пятидесятыхъ годахъ Михаилъ Александровичъ Бакунинъ настолько серьезно заболлъ цингой, что лишился всхъ зубовъ.
Особенно тяжело отзывалось заключеніе въ шлиссельбургскихъ казематахъ на молодыхъ людяхъ, еще не окрпшихъ въ жизненной борьб. Многіе изъ нихъ безвозвратно гибли въ первые же годы заточенія. Обычной развязкой въ этихъ случаяхъ являлись два исхода: ранняя, преждевременная смерть или сумасшествіе. Чтобы не быть голословнымъ, приведу хотя два примра.
Семнадцатилтній студентъ московскаго университета Василій Критскій, обвиненный ‘въ вольномысліи’ и принадлежности къ тайному обществу, — по резолюціи Николая I, — былъ заточенъ въ Шлиссельбургскую крпость въ 1828 году. Заточеніе это, по обычаю, принятому самодержавнымъ правительствомъ, было обставлено глубокой тайной, такъ что даже родная мать заключеннаго, несмотря на вс свои поиски и хлопоты, не могла узнать, гд находится ея любимый сынъ.
На молодомъ, неокрпшемъ организм крпостное заточеніе сказалось самымъ роковымъ образомъ: юноша началъ болть, хирть, чахнуть, и 21 мая 1831 года Василій Критскій умеръ въ шлиссельбургскомъ каземат ‘отъ изнурительной лихорадки’. Смерть его администрація долгое время тщательно скрывала отъ матери, и только въ 1836 году шефъ жандармовъ Бенкендорфъ нашелъ возможнымъ сообщить матери о смерти ея сына {‘Тайное общество братьевъ Критскихъ’. М. K. Лемке. ‘Былое’, 1906 г., іюнь.}.
Не мене печальна была судьба другого семнадцатилтняго юноши, корнета Григорія Раевскаго, заключеннаго въ Шлиссельбургъ въ 1822 году по длу его родного брата Владиміра Раевскаго. Маіоръ Владиміръ Раевскій, состоявшій членомъ ‘Союза благоденствія’, а затмъ ‘Южнаго тайнаго общества’, былъ арестованъ на юг Россіи въ 1822 году за пропаганду среди солдатъ и ‘необузданное вольнодумство’. Длу его придано было особенно важное значеніе, оно производилось въ строгомъ секрет, вслдствіе чего его родные не могли ничего узнать о причинахъ, вызвавшихъ его арестъ и строжайшее одиночное заключеніе.
Младшій братъ Владиміра Раевскаго, Григорій, 17-лтній юноша, питавшій горячую и нжную привязанность къ арестованному брату, неотступно умолялъ отца разршить ему похать въ Одессу, чтобы разузнать тамъ о причинахъ ареста брата Владиміра и въ то же время по возможности помочь ему въ его тяжеломъ положеніи. ‘Отказъ отца только усилилъ желаніе молодого человка, и онъ ршился похать безъ разршенія’.
‘Пріхавъ въ Одессу, по молодости и неонытности, онъ проговорился, а такъ какъ дло маіора Раевскаго считалось очень важнымъ, то о намреніи Григорія Раевскаго сейчасъ же донесли Ланжерону, бывшему генералъ-губернатору. Ланжеронъ донесъ по начальству’. Корнета Раевскаго схватили и увезли въ Шлиссельбургскую крпость. Его тоже заподозрили въ преступной дятельности и привлекли къ длу {П. Е. Щеголевъ: ‘Первый декабристъ Владиміръ Раевскій’. Стр. 67—68.}.
Шлиссельбургскій казематъ оказалъ свое дйствіе: молодой человкъ сошелъ съ ума. Несмотря на это, несчастнаго больного продолжали держать въ одиночномъ заключеніи еще въ теченіе нсколькихъ лтъ. Только осенью 1827 года закончилось его дло, посл чего онъ былъ доставленъ въ имніе отца и отданъ ‘подъ присмотръ родственниковъ’…
И подобныхъ примровъ можно было бы принести цлые десятки, — даже теперь, когда число и составъ шлиссельбургскихъ узниковъ еще далеко не выяснены и не установлены…
Такъ гибли, такъ калчились въ шлиссельбургскихъ застнкахъ молодыя жизни…
Однимъ изъ послднихъ узниковъ старой тюрьмы былъ другъ Каракозова, главный организаторъ тайнаго общества, возникшаго въ Москв въ половин 60-хъ годовъ — Николай Андреевичъ Ишутинъ. Хотя до сихъ поръ не имется документальныхъ свдній оффиціальнаго характера, которыя съ непреложностью удостовряли бы фактъ пребыванія Ишутина въ Шлиссельбургской крпости, однако существуетъ цлый рядъ свидтельствъ отдльныхъ лицъ о томъ, что Ишутинъ, дйствительно, содержался одно время въ Шлиссельбург.
Объ этомъ, между прочимъ, довольно подробно разсказываетъ въ своихъ воспоминаніяхъ извстная участница русскаго революціоннаго движенія Е. К. Брешковская, лично знавшая Ишутина во время пребыванія его въ Александровской каторжной тюрьм, Забайкальской области.
Какъ извстно, Ишутинъ но длу Каракозова былъ приговоренъ къ смертной казни чрезъ повшеніе. Въ назначенный для этого день и часъ онъ былъ привезенъ на мсто казни. Здсь ему былъ прочитанъ смертный приговоръ, на него былъ надтъ саванъ и спущенъ на глаза блый колпакъ. Но въ тотъ моментъ, когда палачъ готовился уже затянуть петлю, — вдругъ явился фельдъегерь, который и объявилъ, что государь помиловалъ Ишутина, замнивъ смертную казнь вчной, пожизненной каторгой.
Но ‘милость царская оказалась ядомъ, — пишетъ г-жа Брешковская.— Нжная душа Ишутина не вынесла издвательства: есть много основаній думать, что онъ тогда же лишился разсудка. Черная пустая завса падаетъ за нимъ съ этой минуты’ {E. Брешковская, ‘Изъ моихъ воспоминаній’. Спб., 1906 г., стр. 12.}. По словамъ г-жи Брешковской, Ишутина привезли въ Александровскій заводъ въ 1868 году ночью и заключили въ отдльный казематъ. Когда сидвшимъ рядомъ съ нимъ каракозовцамъ удалось проникнуть къ нему, — онъ былъ страшно пораженъ этимъ свиданіемъ, такъ какъ былъ убжденъ, что вс его товарищи по длу погибли и замучены.
Успокоившись, Ишутинъ началъ разсказывать, ‘какъ его вернули съ дороги, повезли въ Шлиссельбургскую крпость, пустынню, мрачную, сырую, какъ заковали въ кандалы и держали безвыходно, при самомъ жестокомъ режим. Мертвая тишина окружала его каменный гробъ, и только вначал къ нему входили чиновники, требуя дальнйшихъ ‘откровенныхъ’ показаній о заговор противъ правительства и грозя новыми ужасами за его молчаніе и отрицаніе, какъ, наконецъ, принесли къ нему изодранную, окровавленную одежду, въ которой онъ узналъ платье своихъ товарищей по суду, и стали говорить ему, что и ‘съ нимъ будетъ поступлено такъ же, какъ поступили съ близкими ему людьми, если онъ не откроетъ всей правды’.
Но — по увренію г-жи Брешковской — ‘ничего новаго Ишутинъ и не могъ бы сказать своимъ палачамъ, если бы и хотлъ’, такъ какъ жандармамъ все было извстно изъ показаній одного предателя, сумвшаго вкрасться въ довріе Ишутина еще задолго до начала процесса. Показанія эти были подтверждены на допросахъ нкоторыми изъ участниковъ тайнаго общества. По словамъ г-жи Брешковской, жандармы ‘устраивали пытки для очистки своей совсти: авось еще осталось недосказанное имя, мсто, произнесенное слово’.
‘Незадолго до смерти Ишутина, — продолжаетъ г-жа Брешковская, — я ршилась спросить его о томъ, какъ онъ жилъ въ Шлиссельбургской крпости, тогда еще совсмъ незнакомой революціонерамъ-соціалистамъ. Онъ быстро поднялъ голову, испуганно оглядлся кругомъ, нахмурился и заговорилъ глухимъ голосомъ:
— ‘Тамъ страшно… но нельзя говорить… тамъ зми обвивались вокругъ моего тла… впивались въ ноги, сжимали руки… тамъ вс ужасы… Но нельзя говорить объ этомъ: они слушаютъ’…
‘Безсвязно, шипящимъ голосомъ и дико озираясь, онъ сталъ называть страшныя вещи, облекая ихъ въ таинственную форму, отмахиваясь руками’ {Тамъ же, стр. 16.}…
Князь П. А. Кропоткинъ въ своихъ ‘Запискахъ революціонера’ уже отмтилъ необычайную мстительность, которая составляетъ типичную и характерную черту представителей русскаго самодержавія. Думаемъ, что все изложенное въ этомъ очерк, какъ нельзя боле, подтверждаетъ его выводъ.
Не даромъ галлерея шлиссельбургскихъ узниковъ является въ то же время длиннымъ, безконечнымъ мартирологомъ лицъ, боровшихся за освобожденіе родины отъ произвола и деспотизма, за ея обновленіе.
Упорное нежеланіе правительства пойти на встрчу обществу и народу, для удовлетворенія хотя бы самыхъ скромныхъ, самыхъ умренныхъ требованій, и жестокія, безсмысленныя репрессіи, которыми оно неизмнно старалось подавить всякое проявленіе оппозиціоннаго характера, — все это постепенно увеличивало ряды недовольныхъ и, какъ нельзя боле, способствовало усиленію революціоннаго движенія.
Но русское самодержавіе попрежнему было слпо и глухо, попрежнему лишено было всякаго творчества, всякой разумной иниціативы. Въ своей борьб съ разроставшимся революціоннымъ движеніемъ оно попрежнему не могло выставить ничего, кром все тхъ же казематовъ, тюремъ, крпостей и вислицъ.
И вотъ, когда ‘старая’ шлиссельбургская тюрьма оказалась совершенно недостаточной для того, чтобы вмстить политическихъ заключенныхъ, число которыхъ съ каждымъ годомъ все боле увеличивалось, а историческіе казематы Свтличной башни пришли въ совершенную ветхость и негодность, — правительство ршаетъ создать цлую сть новыхъ тюремъ. Подъ названіемъ ‘центральныхъ’ и ‘окружныхъ’ он возникаютъ въ разныхъ концахъ Россіи, а Шлиссельбургская крпость подвергается коренному преобразованію и сначала, въ 1869 году обращается въ военно-исправительныя арестантскія роты, а затмъ, въ 1879 году, — въ дисциплинарный баталіонъ. Вс содержавшіеся до тхъ поръ въ крпости ‘преступники’ были вывезены оттуда и размщены по разнымъ центральнымъ тюрьмамъ {Подробне объ этомъ я имлъ случай говорить въ брошюр ‘Прошлое Шлиссельбургской крпости’. 2-ое изданіе ‘Донской Рчи’.}.
Но Шлиссельбургская крпость недолго оставалась ‘свободна отъ постоя’ политическихъ арестантовъ. Уже въ самомъ начал 80-хъ годовъ правительство ршаетъ возстановить прежнее значеніе Шлиссельбургской крпости, снова придать ей характеръ политической тюрьмы.
Русское самодержавіе, боровшееся тогда не на животъ, а на смерть съ ‘Народной Волей’, ршило для наиболе отважныхъ и неустрашимыхъ борцовъ за свободу создать такую тюрьму, которая по своимъ условіямъ и по своему режиму ближе всего подходила бы къ могил.
Результатомъ этихъ заботъ явилась новая шлиссельбургская тюрьма, которая начала наполняться невольными обитателями съ осени 1884 года. Объ этомъ період существованія Шлиссельбургской крпости, наиболе близкомъ къ намъ по времени, період, полномъ глубокаго и потрясающаго трагизма, читатели найдутъ подробныя свднія въ слдующей стать настоящаго сборника.
Но, прежде чмъ закончить нашу статью о Шлиссельбург, мы позволимъ себ отмтить еще одну специфическую особенность этой исторической темницы. Дло въ томъ, что въ теченіе послдней четверти вка Шлиссельбургская крпость служила не только тюрьмой и мстомъ заточенія для ‘политическихъ преступниковъ’, но и мстомъ ихъ казни, эшафотомъ, на которомъ отъ времени до времени воздвигались вислицы, производились смертныя казни, разстрлы… И эту роль эшафота Шлиссельбургская крпость продолжаетъ играть и до сихъ поръ. Укажемъ нсколько дать изъ этого ‘кроваваго синодика’.
6-го сентября {По другимъ свдніямъ — 21 сентября.} 1884 года здсь былъ разстрлянъ содержавшійся въ Шлиссельбургской крпости Егоръ Ивановичъ Минаковъ. Спустя мсяцъ посл этого, 10 октября, здсь, на двор старой тюрьмы, были повшены члены военной организаціи партіи ‘Народной Воли’: лейтенантъ флота баронъ Александръ Павловичъ Штромбергъ и артиллерійскій поручикъ Николай Михайловичъ Рогачевъ, 26 января 1885 года разстрлянъ Ипполитъ Никитичъ Мышкинъ, 8 мая 1887 года здсь же повшены пять студентовъ с.-петербургскаго университета, Ульяновъ, Генераловъ, Шевыревъ, Осипановъ и Андреюшкинъ, 3 мая 1902 года повшенъ Степанъ Валерьяновичъ Балмашевъ, въ третьемъ часу утра 10 мая 1905 года казненъ Каляевъ, 20 августа того же 1905 года повшены: рабочій Александръ Васильевъ, 18 лтъ отъ роду, и Хаимъ Гершковичъ, 19 лтъ. Въ конц августа 1906 года повшенъ неизвстный, убившій генерала Козлова, судившійся подъ именемъ Васильева, и почти одновременно съ нимъ, а именно 29 августа того же 1906 года, повшена Зинаида Васильевна Коноплянникова, застрлившая командира Семеновскаго полка, столь извстнаго генерала Мина…
Съ полнымъ самообладаніемъ встрчали смерть вс эти люди. Твердыми шагами входили они на эшафотъ и безъ трепета разставались съ жизнью, на самой зар ея. Нкоторые, обращаясь при этомъ къ окружавшимъ эшафотъ солдатамъ, посылали привтъ свобод, за которую умирали, — прежде чмъ палачъ успвалъ затянуть петлю на ихъ ше…
21 декабря 1906 года.