Непосредственное знакомство русской интеллигенціи съ произведеніями Шиллера и благотворное вліяніе ихъ на нашу литературу началось очень рано: еще въ 1793 году, когда такъ называемый псевдоклассицизмъ царилъ у насъ, казалось, безраздльно, талантливый студентъ Московскаго университета Николай Сандуновъ, будущій оберъ-секретарь Сената, а поздне извстный профессоръ криминалистъ, перевелъ съ оригинала драму ‘Разбойники’, чмъ сразу пріобрлъ себ почетную извстность {Жихарева. Записки современника. Дневникъ студента. СПб. 1859. Стр. 104.} и едва ли не изъ нея онъ усвоилъ на всю жизнь, съ одной стороны, глубокое уваженіе къ драматической поэзіи, какъ учительниц общества, а съ другой — горячую ненависть къ людской неправд, съ которой впослдствіи училъ бороться довольно многочисленныхъ своихъ слушателей. Въ ‘благородномъ университетскомъ пансіон’ ученики разыгрывали пьесы Сандунова и ‘Разбойниковъ’ по его переводу {Тамъ же, стр. 120. Любопытно, что другая драма Шиллера ‘Коварство и Любовь’, переведена съ оригинала и издана въ 1806 г. въ Москв Семеномъ Смирновымъ, тоже будущимъ профессоромъ-юристомъ, только далеко не такимъ талантливымъ и вліятельнымъ, какъ Сандуновъ.} въ то время, когда на литературное поприще выступалъ бывшій воспитанникъ этого пансіона. 19-тилтній Жуковскій, который уже черезъ 7—8 лтъ сдлалъ Шиллера-лирика почти роднымъ для многочисленныхъ поклонниковъ зарождавшейся русской поэзіи. Въ 1819 г., 24 іюля, кн. П. А. Вяземскій писалъ изъ Варшавы А. И. Тургеневу: ‘Здсь на-дняхъ давали ‘Вильгельма Тепля’. Обрзано, исковеркано, дурно играно, а слезы такъ изъ глазъ и брызжутъ, слезы восторга, слезы священныя, изъ коихъ одна стоитъ рки слезъ, пролитыхъ за какую-нибудь Федру или Ифигенію. Вотъ Жуковскому стезя, его достойная: переводи нмецкій театръ и сорви съ нашей сцены безплодное дерево, пересаженное къ намъ съ французской’ {Остафьевскій Архивъ. I. СПб. 1899. Стр. 274.}.
Черезъ два года Жуковскій счастливо вступилъ на эту стезю своимъ переводомъ ‘Орлеанской Двы’ {Во второй половин 20-хъ годовъ по той же стез шелъ другой воспитанникъ университетскаго пансіона — С. П. Шевырсвъ, опять-таки будущій извстный профессоръ московскаго университета, въ ‘Московскомъ Встник’ онъ переводилъ ‘Валленштейновъ Лагерь’ и ‘Телля’.}. Въ 1821 г. уже начинался Пушкинскій періодъ русской литературы, глава котораго, какъ и его другъ кн. Вяземскій, не читалъ по-нмецки {Остафьев. Архивъ, стр. 155.} и, по особенностямъ своего таланта, не вполн симпатизировалъ Шиллеру, но все же Oeuvres dramatiques de Schiller — одна изъ первыхъ книгъ, которую онъ настоятельно требуетъ отъ брата, обдумывая ‘Бориса Годунова’ {22 апрля 1825 г. (Соч. Пушкина въ изд. Литер. фонда VII, 124).}.
Съ середины тридцатыхъ годовъ руководителемъ вкуса лучшихъ людей нашего общества становится Блинскій, въ исторіи художественнаго развитія котораго Шиллеръ игралъ особо-выдающуюся роль. Ни на какомъ отдльномъ факт не выражались съ такой ясностью т плодотворныя измненія, которыя происходили въ міросозерцаніи великаго критика и мыслителя, какъ на его отношеніи къ Шиллеру. Въ ‘Литературн. Мечтаніяхъ’ (1834 г.) онъ ставитъ Шиллера рядомъ съ Байрономъ и говоритъ объ немъ: Шиллеръ передалъ намъ тайны неба, показалъ одно прекрасное жизни такъ, какъ онъ понималъ его самъ, проплъ намъ только свои завтныя думы и мечтанія, злое жизни у него или неврно или искажено преувеличеніемъ’ {I. 23.}. Въ 1835 г. ‘Разбойники’ Шиллера въ его глазахъ ‘пламенный, дикій диирамбъ, подобно лав, исторгнувшійся изъ глубины юной энергической души, гд событія, характеры и положенія какъ будто придуманы для выраженія идей и чувствъ, такъ сильно волновавшихъ автора, что для нихъ были бы слишкомъ тсны формы лиризма… Шиллеръ былъ не столько великій драматургъ, сколько великій поэтъ вообще. Онъ хотлъ быть реальнымъ въ своихъ созданіяхъ, но идеальность оставалась преобладающимъ характеромъ его поэзіи, вслдствіе влеченія его генія’ {I. 184—6.}.
Три года спустя, въ эпоху философскаго примиренія съ дйствительностью и увлеченія художественной объективностью, Блинскій видитъ въ Шиллер-лирик душу пламенную, глубокую, великую, человка геніальнаго, но не художника‘ {II. 382.}.
Еще строже онъ къ Шиллеру-драматургу: драму ‘Коварство и любовь’ онъ считаетъ дтской, въ ней художественности и творчества нисколько, огня отрицать нельзя, но такъ какъ этотъ огонь вытекъ не изъ творческаго одушевленія объективнымъ созерцаніемъ жизни, а изъ ратованія противъ дйствительности, подъ знаменемъ нравственной точки зрнія, то онъ и похожъ на фейерверочный огонь: мною шуму и треску, и мало толку‘ {II. 589.}.
По его убжденію, въ этой пьес завязка вертится на пустомъ недоразумніи. А характеры? Луиза — идеальная кухарка, сантиментальная фразерка, Фердинандъ — маленькій Отелло съ эполетами и шпагою. Только отецъ и мать Луизы и Вурмъ похожи на людей и носятъ на себ признаки дйствительности’ (Ib. 590). Еще рзче онъ выражается черезъ годъ: Разбойники’ и ‘Коварство и Любовь’ — поэтическіе недоноски и уроды, явленія совершенно ничтожныя въ области искусства, въ отношеніи къ безусловной истин и высшей нравственности они ршительно безнравственны‘ (III, 332).
То-же убжденіе выражаетъ Блинскій и въ письм къ Боткину въ начал 1840 г.: ‘Уважаю Шиллера за его духъ, но драмы его, въ художественномъ отношеніи, для меня — хоть бы ихъ и не было’ {А. Н. Пыпинъ, Блинскій, ого жизнь и переписка. СПб. 1876. II, 21′. Ср. тоже стр. 36 и 49.}.
Но извстно, что вскор посл переселенія Блинскаго въ Петербургъ (октябрь 1839 г.) въ его міровоззрніи произошелъ переломъ огромной важности, гегелевская философія перестаетъ быть въ его глазахъ абсолютной истиной, онъ приходитъ къ заключенію, что его ‘прежняя, исключительно эстетическая, точка зрнія не даетъ полной оцнки искусства и способна приводить къ крайнему заблужденію’ {А. Н. Пыпинъ. Тамъ-же 5.}, и онъ ожесточается противъ ‘дйствительности’, которую такъ недавно признавалъ разумною и цлесообразною {Стр. 40.}, и въ письм къ тому же Боткину отъ 4-го октября 1840 г. свой новый, тяжкимъ страданіемъ добытый взглядъ Блинскій примняетъ прежде всего къ Шиллеру: ‘Проклинаю мое гнусное стремленіе къ примиренію съ гнусною дйствительностью! Да здравствуетъ великій Шиллеръ, благородный адвокатъ человчества, яркая звзда спасенія, эманципаторъ общества отъ кровавыхъ предразсудковъ преданія! Да здравствуетъ разумъ, да скроется тьма’! {Стр. 58.}
То-же провозглашаетъ онъ въ 1841 г. печатно: ‘Шиллеръ — адвокатъ человчества, но полный любви и довренности къ общему, провозвстникъ высокихъ истинъ, голосъ, сзывающій братьевъ по человчеству отъ земли къ небу, органъ неистощимой любви’ и пр. {Соч. IV. 216.}. Поэзію Шиллера, ‘по преимуществу рефлектирующую, размышляющую’, онъ признаетъ ‘наиболе подходящею къ новому міру’ {Ib. 304.}. Немного поздне (1842 г.) онъ утверждаетъ, что Шиллеръ особенно глубоко постигнулъ своею великою душою трагическую сторону жизни въ противность съ свтлою ея стороною’ {V. 120.}. Еще поздне, въ своей знаменитой стать о Пушкин (1844 г.), Блинскій называетъ Шиллера ‘поэтомъ гуманности, жрецомъ свободы духа, на разумной любви основанной, поборникомъ чистаго разума’. Въ поэзіи Шиллера, по его убжденію, ‘сердце его вчно исходитъ самою живою, пламенною и благородною кровію любви къ человку и человчеству, ненависти къ фанатизму религіозному и національному, къ предразсудкамъ, къ кострамъ и бичамъ, которые раздляютъ людей и заставляютъ ихъ забывать, что они братья другъ другу’ {VIII, стр. 178—180.}. Другими словами: великій критикъ ставитъ Шиллера во глав всей художественной литературы XIX вка, основная задача которой — энергичная и единодушная проповдь дятельной гуманности, свободы и братства.
Съ этого момента незыблемая слава и огромное вліяніе Шиллера на Руси установлены навсегда и никто больше не пытался поколебать его значеніе. Нын лирическія и лирико-эпическія стихотворенія Шиллера читаются въ нашей народной школ и въ деревенской аудиторіи, его ‘Разбойники’, ‘Коварство и Любовь’, ‘Марія Стюартъ@ не сходятъ съ русской сцены какъ столичной, такъ и провинціальной, по его тридцатилтней войн мы вс учились и учимся нмецкому языку (библіографія русскихъ переводовъ изъ Шиллера и статей о немъ занимаютъ многіе десятки страницъ). Едва-ли мы провинимся въ излишней смлости, утверждая, что, подобно тому, какъ въ глазахъ нашихъ ддовъ и отцовъ только Лессингъ, Гете, Шиллеръ и представители нмецкой науки внушали уваженіе къ политически безсильному нмецкому народу, такъ посл 1870 г. только вчно юныя созданія Шиллера, который, въ противуположность своему великому другу, всечеловку Гете, ставъ міровымъ геніемъ, остался истымъ нмцемъ, препятствуютъ многимъ изъ насъ отнестись съ огульнымъ и, стало быть, несправедливымъ осужденіемъ къ національному характеру седанскихъ побдителей.
Справедливость положенія, что біографія писателя служитъ лучшимъ комментаріемъ къ его произведеніямъ, особенно очевидна относительно представителей поэзіи рефлектирующей, идейной, если можно такъ выразиться, проповднической, а изъ фактовъ этой біографіи всего важне обстоятельное изображеніе дтства и юности поэта, когда природныя его наклонности подъ вліяніемъ вншнихъ впечатлній формируются въ опредленную нравственную личность, когда складываются его характеръ, его взгляды и убжденія. Поэтому и мы считаемъ нужнымъ предложить вниманію читателей по возможности подробное изображеніе семьи Шиллера и школьныхъ лтъ его жизни {Въ этой части біографіи мы пользуемся главнымъ образомъ двумя пособіями: Вельтриха и Минора (Richard Weltlich, Schillers Leben. Stuttg. 1885 и J. Minor, Schiller, Sein Leben und seine Werke I. Bd. Berl. 1890, 2-ой томъ вышелъ два года назадъ, 3-й еще печатается).}.
Фамилія Шиллеръ (отъ Schielen — косить глазами) баварскаго происхожденія и упоминается впервые въ XV вк: ее носитъ нкто Іоргъ Шиллеръ, или Шильхеръ, родомъ, какъ кажется, франконецъ — извстный мейстерзингеръ. Семейство поэта ведетъ свой родъ изъ Тироля, гд и понын въ Мюлау проживаютъ потомки бароновъ Шиллеръ фонъ-Гердернъ. Повидимому, въ эпоху реформаціи предки Щиллера приняли ученіе Лютера и заплатили за него потерей титула, состоянія и родины: они должны были бжать въ Швабію, гд съ половины XVI в. въ церковныхъ книгахъ все чаще и чаще встрчается фамилія Шиллеровъ, уже не принадлежащихъ къ дворянскому сословію. На новой родин имъ пришлось сначала бороться съ тяжкой нуждой, и они усиленно работали и упорно стремились, подняться на высшія ступени общественной лстницы. Праддъ поэта, Іогайнъ Каспаръ Шиллеръ, сынъ крестьянина (род. въ 1650 г.), держалъ булочную въ Битенфельд (близъ Людвигсбурга), онъ умеръ на 38-мъ году, жизни, добившись, однако, должности судебнаго засдателя (Gerichtsbeisitzer). Его сынъ Іоганнъ Шиллеръ, къ которому перешла отцовская булочная, женился на дочери альтдорфскаго часовщика, этотъ бракъ открылъ ему доступъ въ бюргерскій кружокъ и онъ умеръ биттенфельдскимъ старостой. Такимъ образомъ, работа трехъ поколній сдлала Шиллеровъ изъ крестьянъ бюргерами, умвшими заслужить довріе и уваженіе согражданъ. Старшій сынъ Іоганна Шиллера наслдовалъ ремесло, а впослдствіи и должность отца. Младшему же Іоганну Каспару, отцу поэта, предназначалось иное поприще: отецъ хотлъ дать ему образованіе. Его рано отдали въ школу и, кром того, пригласили къ нему на домъ учителя. Честолюбивый мальчикъ работалъ усердно, но занятія его были прерваны преждевременной смертью отца, оставившаго вдову съ полдюжиной малолтнихъ ребятъ на рукахъ. Іоганну пришлось взяться за физическій трудъ, но все же онъ находилъ время хоть украдкой повторять свою грамматику. Если онъ не будетъ ни ученымъ, ни пасторомъ, то все-таки можетъ попасть въ полуобразованный кругъ писарей, мелкихъ чиновниковъ и т. п. Когда и эта скромная надежда покинула его,— онъ упросилъ мать позволить ему изучать хирургію и, съ трудомъ добившись ея разршенія, поступилъ въ ученики къ монастырскому хирургу-цирульнику въ Денкендорфъ.
Непріятныя обязанности ученика цирульника не охладили рвенія Іоганна Каспара къ наук. Онъ старался сблизиться съ учениками монастырской школы и воспользоваться этими сношеніями для подновленія полузабытой латыни, самъ настоятель альтдорфскаго монастыря нердко объяснялъ любознательному мальчику свойства лкарственныхъ травъ. Отбывъ свои ученическіе годы, Шилллеръ отправляется въ 1741 г. странствовать по свту. Въ Нордлинген онъ ненадолго поступаетъ на мсто и пользуется случаемъ, чтобы въ обществ хозяйскаго сына выучиться немного французскому языку, тамъ же занимается онъ фехтованіемъ. Надежда получить мсто фельдшера побуждаетъ Іоганна Каспара въ сентябр 1745 года примкнуть къ гусарскому полку графа Франшпана, который шелъ въ Нидерланды, чтобы на служб у голландцевъ отстаивать противъ французовъ права Маріи Терезіи. Въ Нидерландахъ отцу Шиллера пришлось на собственномъ опыт познакомиться съ непостоянствомъ военнаго счастья. Въ ноябр 1745 г. полкъ графа Франшпана вступилъ въ Брюссель, а уже въ январ 1746 г. городомъ завладли французы, и Іоганнъ Каспаръ, пытавшійся пшкомъ слдовать за своимъ коннымъ полкомъ, былъ захваченъ имъ въ Шарлеруа, гд силы измнили ему. Въ качеств военноплннаго его отвели въ Гентъ и держали на хлб и вод, пока онъ не согласился поступить солдатомъ въ ряды французской арміи. Въ конц февраля онъ снова вступилъ въ Брюссель въ качеств солдата французской арміи. Но посл осады Антверпена ему удается присоединиться къ имперцамъ въ качеств служителя при полевой аптек. Черезъ дв недли Намюръ, гд находится Шиллеръ, взятъ французами, и ему грозитъ опасность быть судимымъ за дезертирство. Онъ переодвается и скрывается, пока походный лазаретъ и аптека не покидаютъ крпости. За два дня до битвы при Люттих онъ вступилъ снова въ тотъ гусарскій полкъ, гд началъ службу, и вскор получилъ въ немъ давно желанное мсто фельдшера. Три года работаетъ онъ то въ лазарет, то на пол сраженія. Онъ пользуется довріемъ своего ротмистра, который беретъ его съ собой въ Гаагу, Антверпенъ и Лондонъ.
Въ 1749 г. война окончилась Ахенскимъ миромъ, и Шиллеръ, посл десятидневнаго путешествія верхомъ, 14-го марта 1749 года прізжаетъ въ Марбахъ и останавливается въ гостиниц Золотого Льва. Здсь въ город и его окрестностяхъ поселились братья и сестры Шиллера, покинувъ мать, которая успла уже вторично выйти замужъ. Достигнувъ, наконецъ, посл столькихъ скитаній мирной пристани, Каспаръ не сталъ тратить времени даромъ, и вотъ 22-го іюля 1749 года онъ уже стоитъ передъ алтаремъ съ Елизаветой Доротеей Кодвейсъ, дочерью хозяина Золотого Льва. Кодвейсы, въ противоположность Шиллерамъ, не поднимались въ гору, а спускались книзу. Хотя старикъ Кодвейсъ и слылъ за человка зажиточнаго, но приданое семнадцатилтней Елизаветы состояло главнымъ образомъ изъ общаній, которыхъ ея отецъ, при всемъ желаніи, не могъ исполнить, такъ какъ его тснили кредиторы. Онъ завдывалъ сплавомъ дровъ во владніяхъ герцога и увлекся спекуляціями, которыя окончились очень неудачно. Для покрытія дефицита ему пришлось просить денегъ у зятя. Шиллеръ помогъ ему, но, справедливо опасаясь за судьбу небольшого количества оставшихся еще у него флориновъ и за имущество жены, онъ потребовалъ, чтобы оно было выдлено, а въ январ 1753 года онъ поступилъ фурьеромъ въ полкъ принца Людвига. Прізжая въ Марбахъ, онъ энергично вступался за тестя, противъ котораго кредиторы предъявляли иногда не совсмъ добросовстные иски (въ защиту его онъ написалъ даже цлый ‘Protest in optima forma’, свидтельствующій, что Каспаръ Шиллеръ довольно искусно владлъ перомъ). Неизвстно, послдовала ли жена за нимъ, когда онъ покинулъ Марбахъ, но во всякомъ случа супругамъ пришлось разстаться, когда въ 1757 году войска принца вюртембергскаго выступили въ союз съ Австріей и Франціей противъ Фридриха Великаго.
Когда армія союзниковъ была въ Богеміи, въ рядахъ ея начала свирпствовать гнилая горячка, и, подчиняясь обстоятельствамъ, Шиллеръ не только снова взялся за прежнее свое ремесло, но отправлялъ, между прочимъ, и обязанности полкового священника.— За вс свои заслуги во время этой несчастной кампаніи онъ былъ награжденъ чиномъ лейтенанта.
Проживъ недолго въ Марбах съ женой и новорожденной дочерью, Каспаръ Шиллеръ снова долженъ былъ выступить въ походъ, къ счастью, зиму 1758—59 года полкъ его провелъ въ окрестностяхъ Марбаха, и Шиллеръ могъ пользоваться отдыхомъ у домашняго очага. Но осенью 1759 года онъ покидаетъ беременную жену и уходитъ далеко. Разлука съ мужемъ и печальныя извстія, приходившія съ театра войны, тревожили и волновали Елизавету. Не удивительно, что мальчикъ, родившійся при такихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ, былъ ребенкомъ хрупкимъ и слабымъ. Шиллеръ родился 10-го ноября 1759 года и на слдующій день былъ крещенъ и нареченъ Іоганномъ Кристофомъ Фридрихомъ. Въ числ крестныхъ отцовъ его былъ записанъ командиръ полка фонъ-Гобеленцъ и тезка ребенка Іоганнъ Кристофъ Шиллеръ, дальній родственникъ лейтенанта, повидимому общавшій позаботиться о дальнйшей судьб своего крестника. Весной слдующаго года Каспаръ Шиллеръ вернулся на родину и въ первый разъ увидалъ уже полугодовалаго сына, а черезъ три мсяца снова выступилъ въ свой послдній походъ. Въ 1761 г. онъ былъ произведенъ въ капитаны и переведенъ въ другой полкъ, который въ теченіе двухъ лтъ отбывалъ гарнизонную службу поперемнно въ Штутгардт и Людвигсбург. Семья его жила въ Марбах по временамъ навщая его. Марбахъ, гд Шиллеръ провелъ первые годы жизни, расположенъ на возвышенности, у подножія которой рка Мурръ впадаетъ въ Неккаръ. Въ немъ не было древнихъ развалинъ, которыя бы говорили ребенку о давно прошедшихъ вкахъ, опрятныя улицы съ высокими домами, украшенными островерхими кровлями и шпицами, и виноградники, окружавшіе городъ, напоминали о томъ, что благосостояніе обитателей не было даромъ небесъ, но явилось результатомъ работы въ пот лица.
Дтство Шиллера протекло не безоблачно, но и не мрачно, борьба и трудъ навсегда остались важнйшими элементами въ его жизни. Слабый отъ природы, подверженный припадкамъ судорогъ, организмъ Шиллера успшно боролся съ обычными дтскими болзнями, и до 14-го года, когда начался періодъ быстраго роста, будущій поэтъ былъ мальчикомъ вполн здоровымъ. Отецъ получалъ очень небольшое содержаніе (250 флориновъ въ годъ), но экономная мать умла устроиться такъ, что дти не знали настоящей нужды. У насъ нтъ источниковъ, которые помогли бы намъ нарисовать яркій образъ матери Шиллера, подъ непосредственнымъ вліяніемъ которой протекли его первые годы. Можетъ быть, о ней думалъ сынъ, когда называлъ лучшей женщиной ту, о которой ничего не говорятъ. Одинъ изъ друзей юности Шиллера описываетъ ее такъ, ‘Никогда не зналъ я боле теплаго материнскаго сердца, никогда не встрчалъ женщины боле женственной, лучшей семьянинки’. Шиллеръ, еще боле чмъ Гете, былъ сынъ своей матери. Отъ нея онъ наслдовалъ высокую худощавую фигуру (отецъ былъ плотенъ и невысокъ ростомъ), длинную шею, сильно развитой лобъ, блокурые, почти рыжіе волосы, нжность и прозрачность кожи, попорченной веснушками, и красноту глазъ, подверженныхъ воспаленіямъ. Мать была крпче сложена и въ молодости слыла очень красивой женщиной. Черты лица сына были крупнй и рзче, и красивымъ его назвать было нельзя, несмотря на широкій лобъ, говорившій объ ум и открытомъ характер. Но онъ вполн напоминалъ мать мягкостью и кротостью выраженія лица.
Елизавет Шиллеръ было около 30-ти лтъ, когда родились ея старшія дти, она прожила съ мужемъ десять лтъ, хорошо изучила его взгляды и была достаточно зрла для того, чтобы руководить воспитаніемъ дтей, и достаточно молода, чтобы наслаждаться семейнымъ счастьемъ. Она принадлежала къ числу матерей и хозяекъ, которыя, бросивъ одну заботу, сейчасъ же находятъ себ другую. Она была кроткаго характера и охотно подчинялась родителямъ и мужу.
Тяжело было ей въ т дни, когда столкнулись эти два долга: но она сумла избжать внутренняго разлада и остаться любящей дочерью не переставая быть покорной женой. Серьезный складъ характера швабовъ вызываетъ у нихъ глубокую потребность въ вр, заставляя вдумываться въ религіозные вопросы. Радостно встртили швабы реформацію, по сердцу пришлось имъ ученіе Лютера, они приняли его и отстаивали горяче, чмъ какое-либо другое германское племя. Раціонализмъ XVIII в. не могъ пустить здсь крпкихъ корней, съ другой стороны и гернгутерство не прививалось въ Вюртемберг, піетизмъ, отвчавшій сепаратическимъ стремленіямъ швабовъ, изъ которыхъ каждый стремился создать собственную вру въ душ и собственную церковь въ дом, развивался тутъ на свобод, безъ всякихъ болзненныхъ проявленій.
Мать Шиллера, какъ женщина очень религіозная, старалась заложить въ душахъ своихъ дтей т основы древняго благочестія, которымъ такъ гордились швабы. Она читала дтямъ отрывки изъ Новаго Завта, во время прогулокъ учила ихъ познавать величіе Творца изъ разсматриванія красоты творенія. Характеренъ слдующій разсказъ, показывающій, какъ хорошо умла мать выбирать время и случай, чтобы лучше повліять на дтей въ желаемомъ направленіи. Когда семья жила уже въ Людвигсбург, Елизавета Шиллеръ съ сыномъ и дочерью въ Духовъ день шла пшкомъ въ Марбахъ. Дорогой она разсказывала имъ исторію двухъ учениковъ Христа, шедшихъ въ Эммаусъ, и до того заинтересовала и растрогала ихъ, что, взойдя на гору, они вообразили себя на авор и преклонили колна для молитвы.
Мать вложила смя религіозности, отецъ заботился о его рост. Онъ не былъ бы вюртембергцемъ, если бы, несмотря на грубость солдатской жизни, не былъ доступенъ религіозному чувству, и не былъ бы швабомъ, если бы не выработалъ, хоть въ слабой мр, собственныхъ религіозныхъ убжденій: онъ самъ сложилъ утреннія молитвы на первые четыре дня недли и даже разъ выразилъ свое религіозное чувство въ весьма слабыхъ восьмистопныхъ трохеяхъ. Религія, о которой говорили родители маленькому Шиллеру, не носила характера суровости или аскетизма: это было оптимистическое міровоззрніе, въ которомъ чувствуется вліяніе Лейбница и шотландскихъ философовъ. Провидніе руководитъ міромъ, направляя все къ единой цли, ведя человка по пути усовершенствованія. Ребенокъ воспринималъ это ученіе всмъ сердцемъ, онъ оставлялъ любимыя игры, чтобы слушать, какъ отецъ выразительнымъ голосомъ читаетъ молитвы или отрывки изъ Библіи. Сестра его никогда не могла забыть глубокаго впечатлнія, которое производилъ маленькій Шиллеръ, когда онъ стоялъ въ кругу семьи во время молитвы, набожно сложивъ руки и поднявъ къ небу личико съ голубыми глазами и лбомъ, осненнымъ золотистыми прядями волосъ.
Первыя стихотворенія,которыя услышалъ Шиллеръ, были гимны и духовныя псни Геллерта и Уца. Свтской поэзіи мать, какъ кажется, не любила, хотя геллертовскія нравоучительныя басни читались дтямъ. Въ Елизавет Шиллеръ не замчалось творческаго таланта: однообразіе и немногочисленность сказочныхъ образовъ, которые мы встрчаемъ въ произведеніяхъ нашего поэта, показываютъ, что міръ народной фантазіи былъ ей почти чуждъ, но, когда ей случалось прочесть что-нибудь по естественной исторіи или географіи, она охотно длилась съ дтьми пріобртенными свдніями.
Въ конц 1763 года капитанъ Шиллеръ былъ назначенъ вербовщикомъ въ Гмюндъ, куда онъ и переселился со всей семьей. Хотя жалованье его и было увеличено, но жизнь въ богатомъ торговомъ город все же была ему не по средствамъ, и онъ выхлопоталъ разршеніе перенести свое мстопребываніе въ центръ своей дятельности, въ деревеньку Лорхъ.
Прибытіе вербовщика не могло возбудить особенной радости въ жителяхъ, во первыхъ, потому, что съ нимъ связывалось представленіе объ отправк новобранцевъ, а также и потому, что сами вербовщики, пользуясь безнаказанностью, часто пополняли свои карманы на счетъ беззащитныхъ обывателей. На этотъ разъ имъ пришлось, однако, убдиться, что не таковъ былъ капитанъ Іоганнъ Каспаръ Шиллеръ: его безкорыстіе и справедливость возбудили живйшую признательность жителей, которые провожали его какъ друга, съ искренними пожеланіями счастья.
Въ Лорх капитанъ составилъ себ пріятельскій кружокъ изъ викарія Циглера, дьякона Капфа и стараго товарища по оружію, а теперь главнаго узднаго судьи Шейнемана. Капитанъ, энергія и любознательность котораго нисколько не слабли съ годами, былъ очень радъ случаю потолковать съ кмъ-нибудь объ интересующихъ его вопросахъ, а еще больше былъ доволенъ возможностью спокойно пожить въ кругу семьи, число членовъ которой увеличилось рожденіемъ второй дочери Луизы Доротеи Каролины (1766 г.).
Деревня Лорхъ расположена въ котловин, орошаемой Рейсомъ и окруженной со всхъ сторонъ горами и густыми хвойными лсами. Картины мстной природы настраиваютъ душу человка серьезно и торжественно. Впечатлніе еще усиливаютъ историческіе памятники, близъ деревни находится родовой замокъ Гогенштауфеновъ и бенедиктинскій монастырь Лорхъ, гд покоятся останки нсколькихъ членовъ знаменитаго рода, въ томъ числ Конрадина.
Маленькій Шиллеръ въ сопровожденіи сестры Кристофины, своей неразлучной спутницы, часто забирался въ развалины монастыря и отдыхалъ подъ огромной липой, которая существуетъ и понын.
Другимъ его развлеченіемъ были прогулки въ Гмюндъ, куда отецъ иногда бралъ его, отправляясь по дламъ. Пока капитанъ былъ занятъ, Фрицъ на свобод игралъ въ камешки съ городскими ребятишками или же бгалъ смотрть на театрально-пышныя католическія процессіи, съ которыми онъ теперь впервые познакомился.
Но не все свое время могъ отдавать мальчикъ прогулкамъ и играмъ: его и сестру отдали въ сельскую школу, гд онъ занимался очень охотно и успшно. Отецъ, замтивъ, что сынъ не обиженъ отъ природы, не удовольствовался школьнымъ преподаваніемъ и сталъ посылать его еще къ пастору Мозеру, строгому, серьезному и благочестивому человку. Три года учился Шиллеръ у Мозера вмст съ его сыномъ и своимъ сверстникомъ Кристофомъ-Фердинандомъ Мозеромъ, а свободное время любилъ проводить въ обществ его маленькой дочери Нанеты. Личность врующаго священника, котораго Шиллеръ одинаково внимательно слушалъ за урокомъ и въ церкви, произвела на мальчика настолько глубокое впечатлніе,что много лтъ спустя онъ воспроизвелъ его подъ тою-же фамиліею въ ‘Разбойникахъ’. Близость съ семьей пастора, глубокое уваженіе, которое Мозеръ умлъ внушить маленькому ученику, религіозное настроеніе родной семьи, окружили званіе пастора такимъ ореоломъ въ глазахъ маленькаго Шиллера, что онъ только и мечталъ о томъ времени, когда онъ самъ будетъ священникомъ.
Возвращаясь домой подъ сильнымъ впечатлніемъ воскресной проповди своего наставника, маленькій Фрицъ надвалъ фартукъ матери, взбирался на стулъ и начиналъ повторять слышанное въ церкви, требуя со стороны своихъ слушателей напряженнаго вниманія. Малйшее нарушеніе тишины со стороны аудиторіи настолько сердило его, что онъ прерывалъ проповдь и убгалъ. Если кому-нибудь удавалось уговорить его вернуться, онъ прежде, чмъ продолжать, сурово обличалъ свою паству въ легкомысліи. Для его отъ природы застнчиваго характера эти первые опыты краснорчія, заставлявшіе его высказывать постороннимъ волновавшія его мысли и чувства, были очень полезны. Хорошая память помогала ему воспроизводить существенное изъ слышанной въ церкви проповди, а искреннее одушевленіе нердко подымало его рчь до библейскаго паоса.
Со стороны родителей поэта, во всей чистот сохранившихъ древнее швабское благочестіе, эти задатки проповдника встрчали полное сочувствіе. Въ особенности отецъ желалъ для Фрица духовной карьеры, потому что она была для потомка бднаго вюртембергскаго бюргера единственной дорогой къ высшему образованію, къ которому нкогда напрасно стремился самъ капитанъ.
Эти соображенія заставили капитана особенно ревностно заняться умственнымъ развитіемъ Фрица, который до Лорха былъ всецло предоставленъ матери.
Оригинальная и во многихъ отношеніяхъ симпатичная личность капитана Шиллера наложила на дальнйшій складъ характера будущаго поэта рзкій отпечатокъ, такъ какъ мягкая и впечатлительная его натура въ иныхъ чертахъ поддавалась отцу, въ иныхъ же неожиданно проявляла явный или тайный, но одинаково несокрушимый протестъ. Мы уже знаемъ, какъ протекла молодость капитана: судьба не избаловала его, но вс ея толчки и боле или мене сильные удары встрчали всегда готовый отпоръ съ его стороны: трезвая голова и неутомимая энергія помогали капитану найти выходъ изо всякаго положенія. До конца своей жизни онъ сохранилъ стремленіе къ образованію, одушевлявшее его съ ранней юности. Онъ занимался медициной, старался ознакомиться съ иностранными языками. Постоянные перерывы, въ силу неблагопріятныхъ обстоятельствъ, не лишали его бодрости: какъ только находилось свободное время, онъ вновь возвращался къ любимой работ. Бездйствія онъ не переносилъ, каждая минута должна была быть употребляема съ пользой.— Но лучше всего отразился его нравственный и умственный обликъ на его литературныхъ произведеніяхъ, которыя онъ имлъ слабость считать научными.
Въ свободное время ‘скуки ради’, какъ онъ самъ говоритъ, капитанъ началъ писать рядъ статей о землепашеств, винодліи и т.п. Статьи эти печатались въ придворной типографіи въ теченіе 1767—68 г., а въ 1769 году вышли отдльной книжкой (подъ заглавіемъ: Екоnomische Beitrge zur Befrderung der brgerlichen Wohlstandes).
Капитанъ Шиллеръ считалъ, что всякій обязанъ внимательно наблюдать все, съ чмъ онъ сталкивается въ жизни, и извлекать изъ всего возможную пользу, съ особеннымъ же интересомъ должно относиться къ тому, отъ чего зависитъ удовлетвореніе насущныхъ жизненныхъ потребностей. Авторъ руководствовался этимъ правиломъ въ своихъ странствованіяхъ по свту и теперь, излагая свои взгляды на необходимыя, по его мннію, улучшенія въ сельскомъ хозяйств, ссылался на примръ голландцевъ, бельгійцевъ и т. д., поля, сады и скотъ которыхъ ему удалось видть. Но наблюденія имютъ въ его глазахъ значеніе только какъ основа для его теорій. Эти теоріи, несмотря на природный умъ автора, нердко оказываются весьма странными, какъ оно часто бываетъ съ самоучками. Напримръ, капитанъ Шиллеръ совтуетъ держать при виноградникахъ особыхъ ночныхъ сторожей, обязанныхъ будить крестьянъ при наступленіи мороза, крестьяне должны сбгаться и разводить костры, дымъ которыхъ предохранитъ лозы отъ холода, издержки на это химерическое предпріятіе вычислены у автора до послдней полушки. Изложеніе ‘Экономическихъ соображеній’ живо, ясно и логично.
Легко представить себ, какимъ воспитателемъ долженъ былъ быть энергичный, въ общемъ здравомыслящій, хотя нердко увлекающійся, авторъ ‘Экономическихъ соображеній’, въ которомъ лнь и нершительность земляковъ возбуждали презрніе и гнвъ. Онъ не станетъ примняться къ характеру сына, онъ не проявитъ снисходительности къ его проступкамъ, но онъ будетъ всегда дйствовать послдовательно и энергично, никогда не откажетъ сыну въ обдуманномъ совт и пожертвуетъ всмъ, чтобы доставить сыну возможность получить образованіе, котораго не иметъ онъ самъ.— Строгость отца только усиливала природную робость маленькаго Шиллера, ребенка необыкновенно добраго, нжно любившаго мать и сестеръ, пользовавшагося симпатіей всхъ товарищей и знакомыхъ. Нердко случалось Фрицу отдавать не только книги, но и необходимое платье, за что дома онъ выслушивалъ строгіе выговоры отца. Но это были пустяки въ сравненіи съ расправой, которая ожидала маленькаго Шиллера, когда отцу случалось уличить его въ томъ, что онъ пропускалъ уроки въ школ, а это изрдка случалось даже съ такимъ образцовымъ ученикомъ. Разъ сосдка встртила Фрица на пути въ школу и пригласила его зайти пость кукурузной каши —