Северные цветы, Ремизов Алексей Михайлович, Год: 1903 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Алексей Михайлович Ремизов
Северные цветы

(Полунощное солнце. Поэмы)

Омель и Ен

От века темных, без значенья дней,

в хаосе бурь и плаве жизней,

в каком-то дьявольски-запутанном вращеньи

зачаточных светил и диком реве вихрей,

незримо друг для друга томились божества,

два голубя, —

Омель и Ен.

И даль безгранная, и тьмы бесформенных созданий,

и чары сновиденья, и тягота избытка власти,

тоска невысказанных слов,

и сил невылитых в созвучья —

такими адами, такими пытками

впивались в душу и рвали сердце,

что воле божества уж наступал конец,

и смерть была желанной…

В отчаяньи Ен бешено метнулся

в поток дымящихся металлов, —

и, одинокий вечно, одинокого в полете встретил.

То был Омель…

Весь облик полон неразгаданной сокрытой тайны,

глаза печальные, глаза темней времен грядущих,

движенья странные, коснувшиеся граней иного мира

Тогда возжглось у Ена желанье жаркое,

и смерти час оледенелся.

Раскинулась от ветра и до ветра твердь синяя,

и звезды тихие затеплили в своих оконцах глазки,

и медленно всплыло над защетинившимся лесом

ухо ночи — кровавая луна,

и серебро свое разлило

по выбившимся из горы ключам,

по алчно заструившимся потокам,

по глади рек и речек зеркально-ясных.

А белый свет — сын огненного солнца,

зазолотившись, осыпал землю белыми цветами,

и взоры осенил у человека и птиц оголосил.

Ен видел все…

Радостью безмерной забилось сердце.

Он поднялся на маковку Брусяных гор

и там любовно почил в величьи.

Усмешкой горькой встретил Омель творенье Ена,

усмешкой, перелившей горечь в грусть гнетущую.

Он вздохом тяжким развернул болота топкие,

окрасил гибельною кровью мертвый мох,

забархатил, завил гнилые лишаи,

огни обманно вздул средь леса,

пустил змею, червей, уродов, гадов

и чащи наводнил своей мечтой —

созданием причудливым и легким,

как бред у замерзающих, но не земным…

И в гложущей тоске в туман и мрак забился.

Когда ж морозы лютые сковали воздух,

Ен рассветил полнеба,

и плещущим огнем своих очей

взглянул на землю.

Полезница

Она из золота красных лучей,

овеяна пыхом

полуденных ветров.

Ее бурное сердце рождает

кровавые зной

и жаждет и жаждет.

Рыжие дыбные косы —

растрепанный колос!

пламенны зарницы!

звездные росы сметают,

греют студеность речную,

душную засуху стелют,

кроя пути и дорогу

каменным покровом —

упорной коляной корой

Полднем таится во ржи,

наливая колос

янтарно-певучий —

веселую озимь.

Полднем таится,

и ждет изждалася

Уф! захватило

Много мелькнуло

цветистых головок,

— Постойте! куда вы?

И тихо померкла

говорливая тучка.

Она не знает, откуда зашла

и живет в этом мире?

Кто ей мать

и отец

в этом мире?

Она не знает, не помнит

рожденья,

но с зари до заката тоскует.

Затопила очи бездонною синью

васильков своих нежно-сулящих,

в васильках васильком

изо ржи

сторожить.

Ярая тишь наступающих гроз

ползла по огнистому небу —

там ветры, как псы,

языки разметали от жажды.

В испуге, цепляясь ручонками,

в колосья юркнуло детское тельце

— Дорогой, ненаглядный! —

Она задыхалась, дрожала.

Обняла и щекочет —-

Кувыркался мальчик

в объятьях,

обливался кровью

и кричал на все поле

от боли.

Напрасно!

Нет утоленья, нет превращенья.

Так с зари до заката тоскует.

И рвет себе груди,

рвет их огненно-белое тело.

О, мрачный Омель!

Туманность, вечно вьющая непохожие жизни!

Икета

Кто в морозные лунные ночи

так жалобно стонет?

Кто осыпает с деревьев

иней жемчужный?

Кто упоением-негой

льет тихие песни?

И белые ночи белит

и смущает затишье?

Вы, женщины леса,

вы, пленницы Енова царства,

вы порожденье загадок Омеля,

с губами подвижниц,

верх сладострастья,

бездна томленья.

Чаруйте ж, ласкайте

кличами тысячеструнных напевов,

колышьте волнистые нивы

волос своих томных,

лелейте мраморность ликов

и сладкие груди!

Но отчего мне ясно сказалась в припеве

тоска безысходная,

горечь стесненных порывов,

звон опрокинутых свадебных чаш?

А Ты,

увитая дикою розой,

ясная,

Ты стоишь и немеешь…

И рыданье дрожит на устах,

и бродят потерянно влажно-озерные взоры?

Где плод человека?

Икета — плод человека и женщины леса.

Где твой ребенок?

Икета — плод человека и женщины леса.

Где твоя жатва?

Темно-грустящий припев.

Одиночество странных.

Кутья-Войсы

В полночь они пробудились

от долгого сна и проклятья.

В полночь по свету помчались

с визгами, пением, свистом.

Их зеленые волосы в тучах рассыпались, —

вьются, мячкают месяц.

Кто-то дернул за колокол.

Рвутся глухо унылые звуки.

Собрались в хоровод, — взялись за руки,

и, взлетев, полетели,

колыхая снежными грудями.

Хохот-рыдание.

Вой и стенание.

Радость победы.

Крики безумья.

Скорбь гробовая.

Песни царей…

Идите! — Спешите! —

Есть много забывших

круг своей жизни замкнуть.

Идите! Врывайтесь! Губите!

Вам власти мгновенье.

Полчища идут, метут.

Стая гнетет, разрушает.

В темнице рассвет голубой изнывает

Крест золотой погребен,

смехом засыпан,

в косы замотан.

Одежда проклятия сорвана с белого тела

и брошена в прорубь.

Бубыля

В тесном подполье глухом, как гроб, хоронится сгорбленный скорбью, навеки безмолвный Бубыля.

Черви и плесень и всякие слизи кишат вкруг него и мутятся и точат жилище.

Закрывайте плотнее двери, не говорите громко о счастье, расточайте удачу, без оглядки живите!

Не ровен час… ты счастлив? — А он на пороге.

Слышишь, скользнуло? кто-то мышью загрызся.

Без кровинки, как сумерки, серый, водянистый он наводит стеклянные очи и смотрит —-

Забудешь? Припомни! припомни!

Темные мысли — что не вернется, непоправимо как черви впиваются в сердце, тянут всю душу, изводят… места мне нет…

Места мне нет.

Кикимора

На петушке ворот, крутя курносым носом, с гримасою крещенской маски, затейливо Кикимора уселась и чистит бережно свое копытце.

Га! прыснул тонкий голосок, ха! ищи! а шапка вон на жерди… Хи-хи!.. хи-хи! А тот как чебурахнулся, споткнувшися на гладком месте…

Влюбленным намяла я желудки — Га! хи-хи-хи! Я бабушке за ужином плюнула во щи, а Деду в бороду пчелу пустила. Аукнула-мяукнула Оде под поцелуи, а пьяницу завеяла кричащим сном и оголила…

Вся затряслась Кикимора, заколебалась, от хохота за тощие животики схватилась.

Тьфу! ты, проклятая! — Га! ха-ха-ха…

И только пятки тонкие сверкнули за поле в лес… Сплетать обманы, — причуды сеять, — и до умору хохотать,

Заклинание ветра (I)

Что ты, глупый, гудишь, ветер,

что ты, буйный, мечешь листья,

пляшешь, стонешь, воешь, колешь

Ветер, бабушка жива!

Волны в речке ты взбурляешь,

ивы долу пригнетаешь,

едкой пылью воздух точишь…

Ветер, бабушка жива!

Темный ветер, ты не слышишь:

не рыданье, не стенанье,

писки, визги, стрекотня…

Ветер, бабушка жива!

Успокойся, ветер горький,

утиши свой трепет звонкий,

ветер, страшно!.. заклинаю…

Ветер, бабушка жива!

Заклинание ветра (II)

Ты скрипишь,

Ты гудишь,

Ты в окошко стучишь —

Мы окно закрыли

Ты в трубе,

Ты ворчишь —

Печку затопили.

Не стучи, ты,

Не кличь —

Разбудишь Наташу!

Крепко пальчики сложила,

Губки алые раскрыла,

Тихо, тихо дышит.

Но придет твоя пора,

Позову тогда тебя.

Ты возьмешь ее на плечи,

Унесешься с ней далече.

Ветер, ты ей все скажи,

Все песчинки покажи.

А потом, когда вернешься,

Свечи мы засветим —

Ветер!

Ветер, ты уймешься!

Лепесток

На мой стол упал лепесток.

Бежали тучи, ворчали последние темные молнии

Поблекший бледный лепесток…

Я рассматривал его, вспоминал цветы, но имя цветка, от которого он оторвался, я не знал.

— Если бы собрать твоих подруг, таких же унесенных ветром…

Лепесток свертывался, темнел.

— Завтра тебя не станет, — и я ласкал и тискал его и вдыхал угасающий запах.

И вдруг вспомнил.

Цепкая боль поползла по сердцу и уходила в кровь, в глубь крови.

— Зачем напоминать? Ты — последний, зачем напоминать!

И, целуя поблекший лепесток, я разорвал его.

Чайка

Я стоял на берегу шумящей реки. глядел вдаль, где волны лизали тучи и, выныряя, пробирались по небу изголодавшимся стадом.

Посреди реки, против моих глаз, возвышалась облачная скала, живая, без конца, без начала.

Вверх и вниз шли по ней вереницы людей, закутанных в тяжелые саваны.

Люди восходили ясными с глубокого дна и серыми спускались в сырые волны.

И с каждым разом темнела река.

И с каждым разом вырезалась и подсекалась скала.

И вдруг колыхнулось бесшумное облако и с криком тысячи задавленных желании разошлось.

И только откуда-то взявшаяся чайка пустилась в страшную даль.

Веще мелькали белые крылья.

Чайка летела… стала тающим хлопком мокрого снега, стала белой искоркой… пушинкой.

И тогда охватил меня страх: казалось, отлетал вместе с ней последний миг моей радости.

Воскресенье

Она приснилась мне, бесноватая декабрьская ночь

Она мчалась мимо окна бесконечная, царапала стекла, засыпала дом, и гудела.

Собирались непокорные духи, шептались по углам, тушили свет.

О чем они шептали, белые, непокорные? Их много, а я один.

Я бросился к окну.

А в окне свет. Боже мой! так много свету!

Зори, тысяча зорь обнялись по всем ветрам в трепете — дожде лепестков диких роз.

Это хлынули из берегов на землю алые моря, и наступил потоп безгрешной крови.

На острове, вчера невидном, теперь зеленом, стояла девушка озябшая — снежинка на вешней озими.

Задумчиво смотрела за лес, за зори.

Чуть дымная одежда легкая ласкалась к ее телу, а в взбитых овсяных косах роса играла.

Было тихо на земле, и там на небе неслышно вскипало золото и красные лились потоки.

И встрепенулась.

Упали ткани.

И пошла преображенная и яркая по синезарябившейся реке, как тигрица, как ангел.

И побежали с берегов туманы, защебетали птицы, и вспыхнули следы переливные, и потянуло запахом нескошенного луга…

Звеня бубенцами, мимо окна прошло белое стадо нежных барашков.

Глухо зазвучал за лесом олений рог.

А на берегу, плескаясь, стоял кудластый мальчонка Степка и, затаращив рубашонку на самые глаза, глядел на солнце.

Солнечно звонили к обедне.

Цикл состоит из трех частей. Первая из них (‘Белая башня’) является собранием коротких произведений метризованной прозы. Они объединены темой переживаний лирического героя, находящегося в тюремном застенке. В основу цикла был положен личный опыт политического арестанта и ссыльного Ремизова (1896—1903). ‘Белая башня’ создана на основе поэмы ‘В плену’, которой не суждено было появиться в печати в полном объеме. В результате последующих многократных переработок ‘Белой башни’ появилась автобиографическая ‘повесть’ ‘В плену’. Вторая часть ‘Северные цветы’ начинается безымянной интерлюдией — стихом, который впоследствии получил название ‘Северные цветы’ и вместе с четырьмя другими стихотворениями из цикла ‘Полунощное солнце’, объединенными автобиографической темой ссылки, был с небольшими изменениями включен писателем в третью часть поэмы ‘В плену’ (Шиповник 3) — в цикл под названием ‘В царстве полунощного солнца’. Следующие десять текстов (из которых нами изъяты ‘Разрешение пут’ и ‘Плач девушки перед замужеством’, впоследствии перенесенные Ремизовым в сборник сказок ‘Посолонь’) посвящены отдельным мифологическим образам зырян, населявшим места, где Ремизов провел в ссылке несколько лет. Эти стихи снабжены авторскими примечаниями, помещенными в конце сборника, которые мы приводим в кавычках непосредственно в комментарии к каждому из них. Семь остальных миниатюр цикла — импрессионистические зарисовки, живописующие чувства и настроения лирического героя на фоне северной природы. Завершает цикл поэма ‘Иуда’.

<Белая башня>

Впервые опубликован: Шиповник 2, в составе ‘В Плену’ (фрагмент под названием ‘В секретной’).

Северные цветы

Стихи, посвященные северной мифологии, возникли как результат глубокого интереса Ремизова к фольклору и этнографии. Об увлечении Ремизова зырянским бестиарием свидетельствуют его письма к жене, написанные незадолго до окончания ссылки: ‘После обеда открыл еще новое существо, называется ‘полезница’: живет в цветущей ржи, ее глаза, как васильки, видима с Покрова дня до Ильина, еще более яростна, чем ‘лесная женщина’ (лесавка), та хоть мечтает и ищет взрослых, а эта подкарауливает ребятишек. <...> Материалы достал от того самого зырянина, про которого писал. Выспрашивал его. Да подошел час: ему в Усть-Сысольск, а мне в магазин’ (На вечерней заре. I. S. 163, п. от 27 мая 1903). Освободившись из ссылки, 19 июня 1903 г. Ремизов прибыл в Херсон и остановился в гостинице ‘Лондонская’ (до 4 августа). Здесь в короткий срок (с 22 июня по 24 июня) были созданы восемь стихотворений, тогда условно называемые ‘Зырянский мир’. Датировки почти всех стихотворений (1903 г.) устанавливаются нами по письму Ремизова жене от 24 июня 1903 г., в котором он сообщал о завершении работы над циклом: ‘Получилась раскладная картина: 1) Омель и Ен, 2) Полезница, 3) Быбуля, 4) Икета, 5) Кикимора, 6) Кутьи-войсы (исправлено), 7) Заклинание ветра,

Ошька-моска (исправлено)’ (На вечерней заре. I. S. 174—175). Летом 1903 г. Ремизов безуспешно пытался пристроить цикл в столичные издания (‘Новый путь’, ‘Курьер’, ‘Ежемесячные сочинения’). Значительно результативнее были переговоры с московским издательством ‘Скорпион’. Уже к 25 июня писатель подготовил рукопись для альманаха ‘Северные цветы’, о чем сообщил жене: ‘Целый день переписывал ‘зырянский мир’, ждет вас, чтобы поехать к Брюсову’ (Там же. С. 175). Несмотря на то, что стихи были отосланы в ‘Северные цветы’, практически одновременно с этим еще одна рукопись была отправлена в журнал ‘Новый путь’ (ИРЛИ. Ф. 627. Оп. 4. No 1459—1610. Л, 56, п. Ремизова к Щеголеву от 27 июля 1903). Сохранились два недатированных беловых автографа (ГБЛ, ф. В. Я. Брюсова, ИРЛИ, ф. Р. В. Иванова-Разумника), содержащие цикл зырянских стихов. Один автограф (далее: Херсонская рукопись I — ГБЛ. Ф. 386, 100. 16. Л. 16—29), состоит из 6 стихотворений: ‘Сотворение мира’ (первоначальное название стихотворения ‘Омель и Ей’), ‘Ветер’, ‘Кикимора’, ‘Бубыля’, ‘Кутья-войса’, ‘Икёта’. Другая рукопись содержит восемь текстов: I. ‘Сотворение мира’, II. ‘Полезница’, III. ‘Кикимора’, IV. ‘Бубыля’, V. ‘Кутья-Войса’, VI. ‘Икета’, VII. ‘Заклинание ветра’ (первый из одноименных стихов, опубликованных в ‘Чертов лог и Полунощное солнце’: ‘Что ты, глупый, гудишь, ветер’…), VIII. ‘Ошька-Моска’ (ИРЛИ. Ф. 79, необработанная часть архива Иванова-Разумника. Далее: Херсонская рукопись И). Тексты автографов являются вариантами по отношению к печатным редакциям. Пять из них впервые были опубликованы в четвертой книге альманаха ‘Северные цветы’ (1905) под общим названием ‘Полунощное солнце’, где был напечатан отсутствовавший в обеих рукописях ‘Плач девушки перед замужеством’. Наибольшие трудности Ремизов встретил в публикации стихотворений ‘Ошка-Мошка’ (‘Радуга’) и ‘Бубыля’. Стих ‘Ошка-Мошка’, впервые опубликованный в ярославском ‘Северном крае’, возможно из-за специфичности названия достаточно долго не мог попасть на страницы столичных изданий, несмотря на предложения Ремизова в 1905 г. напечатать его в ‘Приложении’ к газете ‘Наша жизнь’ (ИРЛИ. Ф, 627. No 1479—1610. Л. 116, п. к Щеголеву от 14 августа 1905). Только в 1906 г. этот текст с более понятным названием (Радуга), а также стих ‘Бубыля’, удалось напечатать. Нелегко далась публикация и стихотворения ‘Заклинание ветра’, написанного еще в 1903 г. Вероятно, в 1904-м появилось второе одноименное стихотворение. Оба они не были приняты к печати в альманахе ‘Северные цветы’ и впервые увидели свет в составе сборника ‘Чертов лог и Полунощное солнце’. В 1905 г., еще до выхода в свет ‘Северных цветов’, Ремизов задумал создание отдельной книжечки стихов под названием ‘Полунощное солнце’, где предполагались и иллюстрации в исполнении художницы Т. Н. Гиппиус (См.: На вечерней заре. III. S. 453, 457). Замысел остался нереализованным. Подробнее об истории первых публикаций лирических стихотворений Ремизова см.: На вечерней заре. I. S. 168, 171, 173—177, Брюсов. С. 137—193, Щеголев. С. 168, 174—175).

<Цепкий плаун...>

Впервые опубликован: Шиповник 2, в цикле ‘В царстве полунощного солнца’ (под названием ‘Северные цветы’).

Омель и Ен

Впервые опубликован: Северные цветы Ассирийские. Альманах IV издательства ‘Скорпион’. М., 1905. С. 70—72 (под названием I. ‘Омёль и Ён’).

Рукописные источники: Херсонская рукопись I, II (под названием ‘Сотворение мира’).

Дата: <1903>.

‘Омель и Ен — названия зырянские, а описываемые под этими названиями боги, их дела и личности, созданные этими богами, относятся к зырянской мифологии. Я не могу утверждать, что представленная мною космогония и образы существ, созданных Омелем — богом печального образа совпадают с представлениями древнего зырянина. Живя в Усть-Сысольске (Вологодской губернии), в этом центре зырянского населения, я глазами пленника смотрел на неведомое мне нерусское царство и слушал рассказы трех простых людей, с которыми коротал долгие зимние дни-полуночи. Книги и рассказы просвещенных зырян: книги К. Ф. Жакова и рассказы В. В. Налимова дали мне ту шапку-невидимку, в которой я сам на свой страх пошел по лесам, и полям странной зырянской земли, как странна медноликая белая зырянская ночь.

Омель и Ен — два главных и собезначальных божества, два творца мира зырянской мифологии. Зырянскому дуалистическому мифу о мироздании находятся параллели в мифологии соседних народностей: у чермисов творят Юма и Керемет, у мордвы Чам-пас и Шайтан, у вотяков Инмар и шайтан, та же двойственность сказывается у вогулов, у сибирских маньзов (древних югров), в самоедских, тюркских и монгольских сказаниях, восходивших к финско-угорским и урало-алтайским древним поверьям, к которым близко подходит распространенный среди славян богомильско-христианский миф о совокупном творчестве Бога и Дьявола (Сатанаила), возникший из учения манихеев и павликиан и напоминающий древнеиранские представления о совместном творчестве Ормузда и Аримана.

Необходимо отметить особенность в мотивах творчества зырянских богов. Насколько известно, таких мотивов не встречается. И тот и другой, отягченные мощью и не проявившие своих творческих возможностей, каждый про себя, решаются покончить с собой и, оставляя мир, в своем падении встречают друг друга. Через отчаянье в миг восторга встречи создает Ен видимый мир — весь белый свет и, успокоенный в сознании своего величия и совершенного дела, удаляется на вершины Брусяных (Уральских) гор, где и до сей поры восседает гордый и недоступный и так высоко, что никакая молитва, никакая жалоба не доходит и не беспокоит его божеского слуха Все хорошо и лучше не может быть в белом царстве Ена. Через отчаянье в миг горькой мудрости, что бессмертным богам нет даже надежды на смерть, творит Омель свой странный мир, полный мечты и разочарования. И грусть покрывает счастливую землю Ена

Все созданное Омелем тяготится своей жизнью, хочет быть обыкновенным, жить от весны до зимы, расти и клониться, как живет и поспевает Еново создание по каким-то его строгим законам непреложно и размеренно. Омелевы дети, очутившиеся в плену у Ена, — одиноки, как чужие, и все их надежды освободиться или смешаться тщетны. Лучше быть чем угодно, только не самим собой в этом белом суровом царстве Ена’ (Авт. комм. С. 313—314).

Полезница

Впервые опубликован, Северные цветы Ассирийские. С. 72—73 (под названием ‘Полёзница’).

Рукописные источники: Херсонская рукопись II (под названием ‘Полезница’).

Дата: <21.VI.1903>.

‘Полезница — созданье Омеля, живет на полях, хоронясь в колосьях. ‘Не забирайтесь в колосья, там вас Полезница ухватит и все выкусит’, — говорят старшие ребятишкам, когда те отправляются в поле.

Не от жестокости занимается Полезница таким истязанием малолетних и тяжким уродованием, она хочет превратиться в женщину-человека и надеется, что это превращение наступит, когда станет она есть живые человеческие органы нетронутые и чистые’ (Авт. комм. С. 314).

Описание мифологического существа (в написании ПЖлЖзнича) содержит статья В. Кандинского ‘Из материалов по этнографии сысольских и вычегодских зырян. Национальные божества (по современным верованиям)’ (Этнографическое обозрение. 1889. Кн. III). ‘Полезница’ стерегла рожь до Ильина дня, и до этого времени крестьяне не смели подходить к полям. Хотя прежде всего ее боялись взрослые, однако, по мере преодоления суеверия страх перед ‘полезницей’ переместился на детей, старики, помнящие прежние поверья, досадовали, что рожь прежде была лучше (См.: Там же. С. 110). Время создания стихотворения уточняется письмом Ремизова жене от 22 июня 1903 г., в котором он сообщал: ‘Вчера сумел овладеть собой: написал ‘Полезницу» (На вечерней заре. I. S. 173).

Икета

Впервые опубликован: Северные цветы Ассирийские. С. 74—75. Рукописные источники: Херсонская рукопись I (под названием ‘Икёта’), Херсонская рукопись II (под названием ‘Икета’).

Дата: <1903>.

‘Икета — так называют ребенка-уродца, рожденного от Лесной женщины и человека охотника. Лесные женщины, отчаявшись в собственном превращении, живут надеждой: соединившись с человеком, родить человека, который выведет их из Енова плена — сделает их своими в Еновом царстве. И никогда не рождается человек, а всегда Икета с вывернутыми пятками’ (Лет, комм. С. 314).

Кутья-Войсы

Впервые опубликован: Северный край. 1903. 14 февраля. No 42. С. 2 (под названием ‘Кутьи войсы’).

Рукописные источники: Херсонская рукопись I, Херсонская рукопись II (под названием ‘Кутья-Войса’.

Дата: <1903>.

Прижизненные публикации: Северные цветы Ассирийские (под названием ‘Кутья-Войса’),

Дата: <1903>.

Первая публикация стихотворения сопровождалась авторским примечанием: ‘Языческо-христианское верование зырян: под Рождество пробуждаются от проклятия ‘Кутьи войсы’ — демонические существа и властвуют над землей до Крещения’. В сборнике ‘Чертов лог и Полунощное солнце’ это стихотворение также было снабжено авторским пояснением: ‘Кутья-войсы — метельные духи, которым дается власть над землей от Постной кутьи — Рождественского сочельника до Богоявления, — двенадцать дней в году. На Богоявление по освящении воды они угоняются в свое царство и метели не слышно. ‘Чтоб тебя кутья-войса взяла!’ — говорится в сердцах на обидчика, а уж Кутья-войса спуска не даст, с ней не похорохоришься’ (Авт. комм. С. 315).

мячкают месяц — играют как в мяч.

Бубыля

Впервые опубликован: Прометей. 1906. No I. С. 10.

Рукописные источники: Херсонская рукопись I, II (под названием ‘Бубыля’).

Дата: <1903>.

‘Бубыля — олицетворение Омелева отчаяния, а может быть, общего исконного богам отчаяния, которое заложено в творении мира. Бубыля — домовой, смущающий покой и счастье, которое, выпав на долю человека, не может длиться вечно во временном царстве Ена’ (Авт. комм. С. 315).

В первоначальных записях Ремизова об этом мифологическом существе соблюдается написание Быбуля. Ремизов отправил стихотворение в составе ‘Херсонской рукописи’ в издательство ‘Скорпион’ и был очень огорчен, когда не нашел его на страницах ‘Северных цветов’. В письме к жене от 25/26 апреля 1905 г. он писал: ‘Достал ‘Северные цветы’ (Ассирийские) — 6 р<а>б<от>. <...> Моих 7 <6 -- здесь ошибка Ремизова -- Е. О.> из ‘Полуночного солнца’: нет ‘Заклинания ветра’ и ‘Быбули’. ‘Быбуля’ — тень, спутник ‘Полунощного солнца’ и без него какое же северное солнце? Хотя Быбуля сумеречный, но ведь и солнце не закатное: белые ночи’ (На вечерней заре. I. S. 456—457).

Кикимора

Впервые опубликован: Северные цветы Ассирийские. С. 76.

Рукописные источники — Херсонская рукопись I, II (под названием ‘Кикимора’), РГАЛИ. Ф. 420. Оп. 1. No 12.

Прижизненные издания: Шиповник 4, Посолонь. Париж, 1930.

Дата: 1903.

‘Кикимора — близкая и родная нам русским Кикимора, — детище Омеля, нашедшая исход отчаянию в юморе и некотором озорстве’ (Авт. комм. С. 315).

В рецензии на четвертую книгу альманаха ‘Северные цветы’ именно ‘Кикимора’ была приведена в качестве примера ‘декадентщины’, укоренившейся в молодой прозе (Русское богатство. 1905. Кн. 8. С. 52. Отд. ‘Новые книги’). Еще в ссылке Ремизов соединил зырянский миф о кикиморе с рассказом О. Сомова ‘Кикимора’ (Иверень. С. 168), В поздних редакциях 1910-х гг. фольклорный характер образа был усилен автором благодаря впечатлениям от музыки А. К. Лядова, написавшего в 1909 году опус ‘Кикимора. Народное сказание’, и знакомству с материалами, собранными И. П. Сахаровым (См.: Сахаров И. П. Сказания русского народа. Т. 2 СПб., 1841. С. 16—17). Образ кикиморы был для Ремизова поводом для игровой сам о идентификации. Ср.: ‘Он зябко кутается в вязаный дырявый платок. Голова, запавшая между высоко вздернутыми плечами, выглядывает из низ, как цыпленок из гнезда Очень близорукие глаза распахнуты, будто в испуге. Но рот при этом улыбается насмешливо и добродушно. У него нос Сократа, а лоб такой, какой можно видеть на изображениях китайских философов. Волосы пучком торчат кверху. <...> Однажды я спросила Ремизова, как может выглядеть кикимора — женский стихийный дух, которым пугают детей. Он ответил поучительно: ‘Вот как раз, как я, и выглядит кикимора» (Волошина М., (Сабашникова М. В). Зеленая Змея. История одной жизни / Пер. с нем. М. Н. Жемчужниковой. М., 1993. С. 147). В начале 1920-х Ремизов вновь вернулся к любимому мифологическому образу, придав ему роль символического кода к такому загадочному явлению истории русской литературы, как Н. В. Гоголь. См. новеллу ‘Кикимора’, впервые опубликованную в берлинской газете ‘Руль’ (1922. 21 сентября. No 551. С. 2), которая затем в новой редакции была включена в книгу ‘Огонь вещей’.

Заклинание ветра (I)

Впервые опубликован: Чертов лог и Полунощное солнце. С. 264. Рукописные источники: Херсонская рукопись I (под названием ‘Ветер’), Херсонская рукопись II (под названием ‘Заклинание ветра’).

Дата: <1903>.

‘Заклинание ветра. По зырянскому поверью Ветер прежде всего глуп и, когда он дует, его легко можно успокоить, сказав, что жива его Бабушка’ (Авт. комм. С. 315).

Заклинание ветра (II)

Впервые опубликован: Чертов лог и Полунощное солнце. С. 265.

Дата: <Не ранее конца апреля 1904>.

Разбудишь Наташу! — Упоминается маленькая дочь Ремизова, которая родилась 18 апреля 1904 г., в Одессе. С этого времени для писателя становится актуальным жанр детской сказки. Наташа стала первой слушательницей и героиней многих его сказочных произведений, написанных на основе народного фольклора. О своем отношении к маленькой дочке Ремизов писал давнему другу актеру А. П. Зонову: ‘Не можете представить меня отцом., а вот много во мне перемены внесла Наташа — пою для нее, пою и не стесняюсь своего голоса, прыгаю, будто пляшу, сочиняю разные разности о медведях и волках и лисицах, которые ‘тоже пришли’ наше молочко есть, и топочу — убегаю с преглупым лицом, совмещая в себе и медведя и волка и лису…’ (Цит. по: Брюсов. С, 186). Только упоминание имени дочери писателя позволяет определить время создания этого текста.

[Разрешение пут], (Плач девушки перед замужеством)

Лепесток

Впервые опубликован: Юг (Херсон). 1903. 14 августа. No 1560. С. 3 (с подзаголовком ‘Стихотворение в прозе’).

Прижизненные издания: Наша жизнь. Литературно-научное приложение. 1906. No 3—4.

Дата: <1903>.

В архиве Щеголева сохранилась газетная вырезка первой публикации стихотворения с авторской правкой, расходящейся с редакцией произведения в сборнике ‘Чертов лог и Полунощное солнце’ (ИРЛИ. Ф. 627. Оп. 2. No 75. Л. 2).

<Кладбище>

Впервые опубликован: Шиповник 2, в цикле ‘В царстве полунощного солнца’.

Чайка

Впервые опубликован: Юг. 1903. 12 августа No 1558. С. 3. Дата: <1903>.

Наша жизнь. Иллюстрированная и литературная неделя. Приложение. 1905. 27 августа. No 17. 604

В архиве Щеголева сохранилась газетная вырезка первой публикации стихотворения с авторской правкой, расходящейся с печатной редакцией в сборнике ‘Чертов лог и Полунощное солнце’ (ИРЛИ. Ф. 627. Оп. 2. No 75. Л. 3).

<Радуга>

Впервые опубликован: Шиповник 2, в цикле ‘В царстве полунощного солнца’.

<Белая ночь>

Впервые опубликован: Шиповник 2, в цикле ‘В царстве полунощного солнца’.

Воскресенье

Впервые опубликован: Северный край (Ярославль). 1903. 17 сентября. No 244. С. 2—3 (в составе четырех стихотворений с общим заголовком ‘По весне северной’).

Прижизненные издания: Наша жизнь. 1906. No 1—2. Дата: <1903>.

<Иван-Купал>

Впервые опубликован: Шиповник 2, в цикле ‘В царстве полунощного солнца’.

————————————————————————-

Источник текста: Ремизов А.М. Собрание сочинений. М.: Русская книга, 2000. Том 3. Оказион. С. 51—60.

Алексей Михайлович Ремизов Северные цветы

Омель и Ен

Полезница

Икета

Кутья-Войсы

Бубыля

Кикимора

Заклинание ветра (I)

Заклинание ветра (II)

Лепесток

Чайка

Воскресенье

Комментарии

Читайте также:

Алексей Михайлович Ремизов
Северные цветы