Северное сияние, Бальмонт Константин Дмитриевич, Год: 1931

 
 К. Бальмонт Северное сияние Стихи о Литве и Руси 1931 ---------------------------------------------------------------------------- Бальмонт К. Д. Избранное. Стихотворения. Переводы. Статьи М., 'Художественная литература', 1980 ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Лесной Царевне - Литве 1. 'В зачарованном сне ты. Лесная Царевна...' 2. 'За то, что я в христовой вере...' Жребий великого Обручение Погонят Царица Балтийских вод Северный венец Русский язык Дюнные сосны Бубенцы ЛЕСНОЙ ЦАРЕВНЕ - ЛИТВЕ 1 В зачарованном сне ты, Лесная Царевна, Ты пред вещею прялкой сидела века, И пчелою жужжала та прялка напевно, - Оттого твоя песня, как ночь, глубока. Перебрызнуты в песню твою вечерница, И денница, и месяц, и солнце, и гром, Над тобой от младенчества ткала зарница, - Оттого так лучисто в мечтанье твоем. Ты на мощной основе тяжелого сруба, Как дитя, на высокую башню взошла, Пели пращуры, слушая шелесты дуба, - Не от них ли в душе твоей мудрая мгла. Из густой, из запутанной, мглистой кудели Ты огнистые выпряла ткани векам, И шумели, колдуя, столетние ели, Всю зеленую тайну свевая к зрачкам. О, зеницы, где дремлет священная тайна, Негасимый огонь через тысячи лет. Я, Царевна, тебя полюбил не случайно, Ты поёшь - через лес, глубже голоса - нет. Что нежнее лесной первомайской опушки? Что сильней, чем огонь, что колдует, горя? Что вещательней долгого клича кукушки? Слез Морского Царя - златослез янтаря? Голос древней Литвы, струнно-звонкая дайна, Ты - густой, и тягучий, и сладостный мед, Многоптичий напев здесь провеял бескрайно, И вошел в этот звук соколиный полет. Через тысячи лет - созиданье святыни, И не рушится мощь плотно сложенных плит. О Лесная Царевна, ты в верной твердыне. Все, что хочешь ты, будет. Так солнце велит. 2 За то, что я в христовой вере Свое язычество храню, За то, что мы чрез те же двери Ходили к вещему огню, За то, что мы к одной стихии С тобой привержены, к лесной, - Тебя поет певец России, Ты не во мне, но ты со мной. За то, что ты пропела юно Под звонкий, гулкий голос струн Все то, в чем власть была Перкуна, Что для меня пропел Перун, За то, что дух твой тверд, как камень, Знакомый с искрой голубой, - Тебе, Литва, мой вспевный пламень, И розны мы, но я с тобой. За то, что, дав скрепиться югу, Татар отбросил прочь литвин, За то, что русскую супругу Любил и холил Гедимин, За то, что мощь свою и слово Он в ту же сторону стремил, Где путь Димитрия Донского, - Да вспрянешь в новом цвете сил. За то, что там, где ты - исканье, Бродили пращуры мои, Как возвестили мне преданья Моих отцов, моей семьи, За то, что ты гнездо, как ворон, Вила среди лесных пустынь, - Мой дух с тобой, - от давних пор он До грани дней с тобой! Аминь! Капбретон 1928. 1 декабря ЖРЕБИЙ ВЕЛИКОГО Багряный солнцекруг скользил дугой заката. Над предвечернею глубокою водой Переживал те дни, к которым нет возврата, Уйдя в минувшее, боец, Витовт седой. Он посмотрел в ладонь испытанной десницы, Как смотрят в хартию, где дарственная речь, В извилинах морщин читал о том страницы, Чего и волею нельзя предостеречь. Он полстолетия терпел неволю, козни, Чтоб величайшим стать властителем Литвы. Расплавил и спаял усобицы и розни, Он знал, какой прыжок свершать умеют львы. Литва - могучий дуб великого обхвата, В том дубе горницы, где тройка может встать. Меж тем как солнцедиск скользит дугой заката, Пергамент прошлого зазывчиво читать. Как знать, что кроется за белыми зубами? Улыбку разгадать не всякому дано. Но жребий сильного предвозвещен словами? Есть в каждом поле грань и в каждой яме дно. Навеки втянут в тень убитого Кейстута, Ягайла в западни укрыл Витовту путь, Но зоркий рулевой, ладью направив круто, Проплыл бестрепетно лихую водокруть. Германцы жизнь Литвы ломали, рвали, гнули, Но, вихри закрутив, Витовт их превозмог, Грюнвальд, зеленый лес, хранит в протяжном гуле Победный клич Литвы, литовский гудкий рог. Монголы пронеслись, как божий бич, по странам, Беда, пожар и мор - татарские следы. Литовский властелин не раз был грозен ханам, Перкун, гремя, гремел до Золотой Орды. От древней Балтики летя в степном просторе, 'Витовт, Витовт, Витовт', - в ветрах звучала речь, И, в брызгах, в Черное расплеснутое море Витовт вступил с конем, подняв лучистый меч. Багряный солнцекруг скользит дугой заката, И я, в свой дух взглянув над вещею водой, Витовта вижу там, - он вновь, путем возврата, Горит своей Литве, как витязь золотой. ОБРУЧЕНИЕ Посвящается Людасу Гире и всем, братски меня встретившим в Кибартах, на Литовской земле. Среди других певцов отмеченный Литвой - и ею дорожа, - Военной музыкою встреченный, Ее достигши рубежа, - Я горд, что там я с побратимами Неломкий заключил союз И не моими, но родимыми, Ее просторами клянусь, - Что обручению свидания, Словам, сверкнувшим, как весна, Любви, все ведавшей заранее, Душа останется верна. Литовской речью, столь ветвистою, Что новь цветет, как рдела встарь, Тысячелетья золотистою, Как морем вымытый янтарь, - Хранимыми заветно тайнами, В которых бьет хрустальный ключ, Неумолкающими дайнами, Твой дух, Литва, всегда могуч. Нет, не случайною минутою Решен крылатой птицы взлет, И вечно-девственною рутою Душа литовская цветет. Своими чистыми озерами, Своею пашней трудовой, Прикованными к цели взорами - Литва останется Литвой. Судьба роняет искушения И в тесный замыкает крут, Но, кто кует свои решения, Тот цепи размыкает вдруг. Упрямый дух! Сестра любимая! Он знает путь, твой белый конь. В прорывах дали вижу дымы я, Но в дымах - творческий огонь. Да будешь сильной и обильною, В себе скрепленная страна, - И Гедиминовою Вильною Ты быть увенчана - должна! ПОГОНЯ Стучат. Стучат. Чей стук? Чей стук? Удар повторный старых рук. 'Сыны вставайте! Коней седлайте!' Стучит, кричит старик седой. 'Идем, но что, отец, с тобой?' 'Сын старший, средний, помоги, Сын младший, милый, помоги, Угнали дочерей враги'. 'Враги похитили сестер? Скорей за ними. О, позор! Наш зорок взор! Наш меч остер!' 'Сыны, летим! Врагов догоним! В крови врагов позор схороним!' 'Узнаем милых средь врагов, На них сияющий покров!' 'Свежа их юная краса, Златые пышны волоса!' 'На волосах златых венки, Румяность роз и васильки'. 'Мы у врагов их отобьем!' И пыль вскружилась над путем. Сияют мстительные очи. Четыре быстрые коня. Четыре сердца. Путь короче. Сейчас догонят. Тени ночи Плывут навстречу краскам дня. 'Сын старший, слышишь ли меня? Сейчас мы милых отобьем! Сын средний, слышишь ли меня? Врагов нещадно мы убьем! Сын младший, слышишь ли меня? Как кровь поет в уме моем!' Четыре сердца ищут милых. Нагнали воинство. Не счесть. Но много силы в легкокрылых. Глядят. Есть тени женщин? Есть. Но не лучисты их одежды Средь убегающих врагов, А дымно-сумрачный покров, Как тень от сказочных дубов, Закрыты дремлющие вежды, Бледна их лунная краса, Сребристо-снежны волоса, И чащи лилий, лунных лилий, Снегами головы покрыли. Четыре сердца бьют набат. 'Чужие', - тайно говорят. От брата к брату горький взгляд. И все ж - вперед! Нельзя - назад! Искать, искать. Другим путем, Искать, пока мы не найдем, Через века лететь, скакать, Хоть в вечность, но искать, искать! ЦАРИЦА БАЛТИЙСКИХ ВОД В глубине бледноводной Балтийского моря Возносился когда-то янтарный дворец Синеокой царицы Юраты. Стены были в чертогах - чистейший янтарь, Золотые пороги, алмазные окна, Потолки же из рыбьих чешуи. И звучали в чертогах глубинных напевы, И в русалочьих плясках мерцали там девы, Взгляд у каждой - один поцелуй. В глубине бледноводной Балтийского моря Разослала однажды Юрата всех щук, Известить всех богинь знаменитых, Что пожаловать к пиру их просит она И совет учинить о значительном деле, О великой неправде одной. И богини в чертогах, царицы Юраты Пировали, наряды их были богаты, И держали совет под луной. 'Вам известно, подруги, - сказала Юрата, - Что властитель земли и небес и морей, Мой всесильный отец Праамжимас Поручил мне все воды и жителей их, Всем вам знать, учинила ль кому я обиду, Было счастие в кротости вод. Но явился Цаститись, рыбак вероломный, Над рекою он Свентой сидит, и, нескромный, Он для рыб моих сети плетет. Вам известно, что даже и я не ловлю их, Самой маленькой рыбки невинной не съем, Ко столу подавать их не смею, И уж как я люблю камбалу, а и то С одного только бока ее объедаю, И гуляет она на другом. Покараем его, поплывем, и заманим, И в объятьях стесним, и задушим, обманем, Ему очи засыплем песком'. Так рекла, и поплыло сто лодок янтарных, Чтоб свершить беспощадную, грозную месть. И плывут, и сияет им солнце. Тишина - в неоглядности призрачных вод, И уж эхо разносит слова их напева: 'Эй, рыбак! Эй, рыбак! Берегись!' Вот уж устье реки, полноводной и в лете, На прибрежье рыбак развивал свои сети, Вдруг пред ним изумруды зажглись. Изумленный, глядит он: сто лодок янтарных, Сто девиц в них пречудных, и свет ото всех, Изумрудные очи у каждой. А у главной царицы глаза как сафир, Как лазурь высоты и как синее море, Жезл янтарный в подъятой руке. И поют, и поют, их напевы желанны, И морские к нему приближаются панны На янтарном, смеясь, челноке. Глянь, рыбак, красивый, юный, Сети брось, иди в ладью, С нами вечно пляски, струны, Сделай счастьем жизнь свою. К нам иди, душой не споря, Слышишь, нежен тихий смех? Будешь ты владыкой моря И возлюбленным нас всех! Опьянился рыбак чарованьем обманным, И уж хочет он броситься в синюю глубь, Вдруг свой жезл опустила Юрата: 'Стой, безумный. Хоть ты и виновен весьма, Но тебя я прощу, ибо мне ты желанен, Поклянись только в вечной любви'. 'Я клянусь'. - 'Так. Ты - мой. Каждый вечер я буду Приплывать на заре'. - 'Не забудь'. - 'Не забуду. Завтра - здесь'. - 'Поскорей приплыви!' Минул год. Каждый вечер царица Юрата Приплывала на берег любить рыбака, И любили они и любились. Но проведал об этих свиданьях Перкун, И разгневался он, что богиня посмела Полюбить одного из земных. И однажды метнул молнеглазые громы, И янтарные он опрокинул хоромы, Разметал он обломками их. Рыбака же, который был громом повергнут, Приковал Праамжимас там, в море, к скале, Приковал перед ним и Юрату. И на милого мертвого вечно она В глубине бледноводной Балтийского моря Смотрит, смотрит, любовью горя. Оттого-то в час бури нам слышатся крики, И по взморью, за бурей, какие-то лики Нам бросают куски янтаря. СЕВЕРНЫЙ ВЕНЕЦ Только мы, северяне, сполна постигаем природу В полнозвучье всех красок, и звуков, и разностей сил, И когда приближаемся к нашему Новому году, Нам в морозную ночь загораются сонмы кадил. Только мы усмотрели, что все совершается в мире Совершенством разбега в раздельности линий креста, Лишь у нас перемены - в своем нерушимом - четыре, Всеобъемная ширь, четырех тайнодейств полнота. Не дождит нам зима, как у тех, что и осень и лето Не сумеют сполна отличить от зимы и весны. Наша белая быль в драгоценные камни одета, Наши святки - душа, наша тишь - неземной глубины. О, священная смерть в безупречном - чистейшей одежды, Ты являешь нам лик беспредельно-суровой зимы, Научая нас знать, что, когда замыкаются вежды, Воскресение ждет, - что пасхальны и вербы и мы. Только Север узнал, как в душе полнозначна примета, И предпервую весть приближенья весенних огней Нам чирикнет снегирь, - красногрудый, поманит он лето, Мы расслышим весну - в измененных полозьях саней. Переведались дни - через оттепель - с новым морозом, Зачернелась земля, глухариный окончился ток, И проломленный наст - это мост к подступающим грозам, В полюбивших сердцах разливается алый восток. Развернись, разбежись, расшумись, полноводная сила, Воля Волги, Оки и пропетого югом Днепра, Сколько звезд - столько птиц, и бескрайно колдует бродило. По лугам, по лесам, по степям - огневая игра. Насладись, ощутив, как сверкают зарницы в рассудке, Захмелевшая кровь провещает свой сказ наизусть, И вздохни близ купав, и довей тишину к незабудке, И с кукушкой расслышь, как в блаженство вливается грусть. Досказалась весна. Распалилась иная истома. Огнердеющий мак. Тайновеющий лес в забытьи. Полноцветное празднество молнии, таинство грома, Вся Россия - в раскатах телеги пророка Ильи. Вся небесная высь - в полосе огневеющей гривы, В перебросе копыт, в перескоке и ржанье коня. И серебряный дождь напоил золотистые нивы, В каждой травке - припев: 'И меня, напои и меня!' Что красивее колоса ржи в полноте многозерни? Что желанней душе, чем тяжелая важность снопа? Что прекрасней, чем труд? Или песня - его достоверней? Лишь работой, припавши к земле, наша мысль не слепа. И опять оттолкнись от тебя обласкавшего праха, Посмотри, как простор углубился вблизи и вдали, Закурчавился ветер, летит, налетает с размаха, Улетают - с душой - далеко - за моря - журавли. Разбросалась брусника. Развесились гроздья рябины. Многозаревный вечер последнее пламя дожег. Столько звезд в высоте, что, наверно, там в небе - смотрины. Новый выглянул серп. Завтра - первый перистый снежок. Вандея, 1925. Осень РУССКИЙ ЯЗЫК Язык, великолепный наш язык. Речное и степное в нем раздолье, В нем клекоты орла и волчий рык, Напев, и звон, и ладан богомолья. В нем воркованье голубя весной, Взлет жаворонка к солнцу - выше, выше. Березовая роща. Свет сквозной. Небесный дождь, просыпанный по крыше. Журчание подземного ключа. Весенний луч, играющий по дверце. В нем Та, что приняла не взмах меча, А семь мечей в провидящее сердце. И снова ровный гул широких вод. Кукушка. У колодца молодицы. Зеленый луг. Веселый хоровод. Канун на небе. В черном - бег зарницы. Костер бродяг за лесом, на горе, Про Соловья-разбойника былины. 'Ау!' в лесу. Светляк в ночной поре. В саду осеннем красный грозд рябины. Соха и серп с звенящею косой. Сто зим в зиме. Проворные салазки. Бежит савраска смирною рысцой. Летит рысак конем крылатой сказки. Пастуший рог. Жалейка до зари. Родимый дом. Тоска острее стали. Здесь хорошо. А там - смотри, смотри. Бежим. Летим. Уйдем. Туда. За дали. Чу, рог другой. В нем бешеный разгул. Ярит борзых и гончих доезжачий. Баю-баю. Мой милый. Ты уснул? Молюсь. Молись. Не вечно неудачи. Я снаряжу тебя в далекий путь. Из тесноты идут вразброд дороги. Как хорошо в чужих краях вздохнуть О нем - там, в синем - о родном пороге. Подснежник наш всегда прорвет свой снег. В размах грозы сцепляются зарницы. К Царь-граду не ходил ли наш Олег? Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы? И ты пойдешь дорогой Ермака, Пред недругом вскричишь: 'Теснее, други!' Тебя потопит льдяная река, Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге. Поняв, что речь речного серебра Не удержать в окованном вертепе, Пойдешь ты в путь дорогою Петра, Чтоб брызг морских добросить в лес и в степи. Гремучим сновиденьем наяву Ты мысль и мощь сольешь в едином хоре, Венчая полноводную Неву С Янтарным морем в вечном договоре. Ты клад найдешь, которого искал, Зальешь и запоешь умы и страны. Не твой ли он, колдующий Байкал, Где в озере под дном не спят вулканы? Добросил ты свой гулкий табор-стан, Свой говор златозвонкий, среброкрылый, До той черты, где Тихий океан Заворожил подсолнечные силы. Ты вскликнул: 'Пушкин!' Вот он, светлый бог, Как радуга над нашим водоемом. Ты в черный час вместишься в малый вздох. Но Завтра - встанет! С молнией и громом! ДЮННЫЕ СОСНЫ Взвихрены ветром горбатые дюны, Бор взгромоздился на выступ откосный. Ветер качает зеленые струны, Ветки поющие, терпкие сосны. Голос безгласия, Север на Юге, Ветру покорствуя, редко немые, Те - перекручены в дикие дуги, Те - как у нас, безупречно-прямые. В этих лесах не курчавится щебет Наших веселых играющих пташек. В зарослях ветер лишь вереск теребит, Нет здесь - знакомых нам с детства - ромашек. Не закачается дружная стая Солнышек желтых и луночек белых, Пахнут лишь капли смолы, нарастая, Ладан цветет в ветрохвойных пределах. Ландыш не глянет. Кукушка не стонет В час, как везде - хороводами вёсны. Ветер песчинки метелями гонит, Медью трезвонит сквозь дюнные сосны. Если б - 'Ау! ' - перекликнуться с лешим, С теми тенями, что век с нами юны. Грустные странники, чем себя тешим? Гусли нам - сосны, и ветки их - струны. Вся моя радость - к обветренным склонам Горько прильнуть, вспоминая и чая. Если б проснуться в лесу мне зеленом, Там, где кукует кукушка родная! БУБЕНЦЫ Дрогнув, брызнув звуком дружным, С колокольчиком поддужным, С голубицей голубец, Бубенец и бубенец К шее конской припадают, Хмелем звончатым блистают, Вылетают, Западают, Снова звонче, снова тают, Сном рассыпчатым взрастают, В сбруе звук и зрак колец, И навзрыд-навзвон рыдают, Из конца бегут в конец, И навзвон-навзрыд хохочут, Сердцу сердце вспевом прочут, Говорят, Сборным взблеском, звуком-вздохом, Как просыпанным горохом, Бубнят вряд, Дробь враздробь и врассыпную, Змеезвоном ладят сбрую, Серебрят, Я, мол, ты, мол, мы, мол, баем, Бусить бусы понимаем, Любо тренькать дутым краем, - Замолчать никак нельзя им, Не хотят, Не хотят, Перезвякнут баю-баем, Легче маленьких котят, Перебросят звук и взгляд, Сердце сердцу закогтят, Не пойдете напопят, Бубенцы вам не велят. Эй, родимые, скорее, Закрутитесь веселее, У коней вся в мыле шея, К пиру бубен-бубенец, Отчего бы, почему бы Не лобзать да прямо в губы, Ну, скажите, почему бы Да не вместе наконец? Это славная затея - До девицы молодец, Ты товар, а я купец, Ты мне нива, я твой жнец, Птица ты, а я ловец. Или были В звонкой силе Мы напрасно долгий час? Слушай сказ, Слушай нас. Рея, вея, млея, рдея, Это славная затея, Колокольчик - ваш гонец, С ним - и в буре не робея - Бубенец и бубенец. Эх, от самого Валдая Звоны льются, нарастая, От Алтая до Москвы Брызжет пена до травы, Закрутились пристяжные, Коренник не клонит выи, А у них как завитые Книзу шеи - два кольца, Дружны в тройке, к гриве грива, Жить вам весело, счастливо, Колокольчик говорливо Обещает без конца, Победить бубенчик хочет, И по-своему пророчит. Победит ли бубенца? Колокольчик долго строит, Он поет да не покоит, Плачем плачет, песней ноет, Не видать его лица. Победит ли бубенца? В пляске весело стрекочет, Точит, точит, счастье прочит В перебросе бубенец. Стук - колесам, блеск - подковам, Бубенцу - быть сном медовым, Сватом, братом всех сердец, Двум сердцам - с одним быть кровом. Двое с разных двух крылец, В свете новом, в лике новом, В радость всем и в зависть вдовам, Прямо в церковь под венец. ПРИМЕЧАНИЯ Надпись на коре платана (стр. 402). - Капбретон - селение в Бретани, на берегу Атлантического океана, где жил Бальмонт. Шамиль (1797-1871) - руководитель освободительного движения горцев Дагестана и Чечни, направленного против царских колонизаторов. Тамар Канчели - см. примеч. к с. 321. Предтеча (еванг.) - религиозный аскет, предшественник Христа, сказавший о себе: '...Я глас вопиющего в пустыне...' и возвестивший приход Христа (божий сын). Одной (стр. 405). - Гайдамак - участник народного освободительного движения на Правобережной Украине, направленного против национально-религиозного гнета. Дикое поле - историческое название территории, отделявшей Русское государство от Крымского ханства. Мать (стр. 406). - См. примеч. к с. 345. Отец (стр. 408). - См. примеч. к с. 345. Я (стр. 408). - Семизвездие - Большая Медведица, созвездие северного полушария неба. Южный крест - созвездие южного полушария неба. Муэззин - см. примеч. к с. 346. Бенарес - один из древнейших городов Индии, религиозный центр. Божий куст (библ.) - неопалимая купина, терновый куст, горевший, но не сгоравший, из которого был слышен голос бога. Ковы - см. примеч. к с. 345. Змий - в библейских легендах - олицетворение коварства, соблазна и т. п. Судьба (стр. 410). - Сага - см. примеч. к с. 258. В звездной сказке (стр. 412). - Ибис - см. примеч. к с. 310.