Север против Юга, Верн Жюль, Год: 1887 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Жюль Верн.
Север против Юга

Перевод с французского под редакцией Р. А. Гурович
Иллюстрации художника П. И. Луганского

Часть первая

Глава первая.
На борту парохода ‘Шаннон’

Флорида была присоединена к Соединенным Штатам Америки в 1819 году и через некоторое время получила права отдельного штата. С ее присоединением территория Штатов увеличилась на 67 тысяч квадратных миль. Но тем не менее штат Флорида — всего лишь звезда второй величины в созвездии тридцати семи звезд американского национального флага.

Флорида — просто узкая и низменная коса, выдающаяся в море. Вследствие незначительной ее ширины орошающие ее реки — кроме реки Сент-Джонс — крупной роли играть не могут. Все они отличаются медленным течением, что вызвано характером местности. Гор на полуострове нет, встречаются лишь небольшие гряды холмов, которыми вообще богаты центральные и северные области Штатов. Своим очертанием Флорида напоминает хвост бобра, опущенный в океан между Атлантикой на востоке и Мексиканским заливом на западе.

Кроме штата Джорджии, примыкающего к ней с севера, Флорида с другими штатами не граничит. Граница же ее с Джорджией проходит по перешейку, соединяющему полуостров с материком.

Вообще говоря, Флорида край самобытный и на другие штаты не похожий. Население здесь смешанное — полуиспанское, полуамерикаиское, и даже тамошние индейцы-семинолы сильно отличаются от своих соплеменников с Дальнего Запада. Если у южного побережья почва Флориды совсем бесплодна и покрыта песчаными дюнами, постепенно нанесенными Атлантическим океаном, то северные ее равнины отличаются необычайным плодородием, так что в этих областях Флорида вполне оправдывает данное ей название [Florida — цветущая — исп.]. Действительно, растительность северной равнины полуострова чрезвычайно богата, могуча и разнообразна. Объясняется это тем, что равнина орошается рекой Сент-Джонс, которая на протяжении двухсот пятидесяти миль, с юга на север, широко и плавно катит свои воды. На протяжении ста семи миль, вплоть до озера Джорджа, эта река судоходна. Протяженность Сент-Джонса объясняется направлением его русла, ибо реки, текущие поперек полуострова, не могут отличаться большой длиной. Сент-Джонс многоводен: в маленькие бухты, которыми изрезаны его берега, впадает множество притоков. Река Сент-Джонс — жизненная артерия страны. Ее живительные воды — кровь, протекающая по жилам земли, — питают этот край.

Седьмого февраля 1862 года вниз по Сент-Джонсу шел пароход ‘Шаннон’. В четыре часа пополудни он должен был причалить у местечка Пиколаты, обслужив попутно пристани и некоторые форты графств Сент-Джонс и Патнам. Несколькими милями ниже по течению, за Пиколатой, пароход попадал уже в графство Дьювал, граничащее с графством Нассау и отделенное от него рекою того же названия.

Само по себе местечко Пиколата особого значения не имеет, но окрестности ее богаты плантациями индиго, риса, хлопчатника, сахарного тростника и обширными кипарисовыми лесами. Весь район поэтому населен довольно густо. Пристань Пиколаты стоит к тому же на оживленном торговом пути, ведущем в Сент-Огастин, один из крупных городов Восточной Флориды. Сент-Огастин находится на расстоянии десяти — двенадцати миль от Пиколаты и расположен в той части океанского побережья, невдалеке от которого находится остров Анастасия. Пиколата с городом соединена почти прямою дорогой.

В этот день на пристани Пиколаты пассажиров, дожидавшихся парохода, было больше обычного. Они прибыли из Сент-Огастина, и доставившие их восьмиместные дилижансы, запряженные четверкою или шестеркою мулов, мчались во весь опор по проложенной через болота дороге. Нужно было поспеть к пароходу, не то пришлось бы дожидаться по меньшей мере двое суток, чтобы добраться до любого населенного пункта — городка, местечка, форта или деревушки, лежащих ниже по течению реки. ‘Шаннон’ обслуживал эти края отнюдь не ежедневно, а этот пароход в ту пору был единственным средством сообщения. Необходимо было, значит, поспеть в Пиколату к тому времени, когда ‘Шаннон’ туда приходит, пассажиры были уже на пристани за час до прибытия парохода.

В ожидании парохода на пристани Пиколаты собралось человек пятьдесят. Можно было заметить, что все они что-то возбужденно обсуждали, разбившись на две сторонящиеся друг друга группы. По каким же важным торговым или политическим делам они приезжали в Сент-Огастин? Во всяком случае, было ясно, что ни к какому согласию они там не пришли. Приехав врагами, они врагами и разъезжались. Это было видно и по той обособленности, с какой держались обе группы, и по сердитым взглядам и вызывающим словам, которыми они обменивались.

Но вот послышались протяжные свистки, и из-за поворота реки в полумиле выше Пиколаты показался ‘Шаннон’. Из двух его труб вырывались густые клубы дыма, расплывавшиеся над вершинами прибрежных деревьев, которые гнулись и раскачивались под порывами морского ветра. Движущаяся громада парохода быстро росла. Последние три-четыре часа прилив замедлял продвижение парохода, но теперь начался отлив, и воды Сент-Джонса уносили ‘Шаннон’ к устью.

Наконец прозвонил колокол. Колеса, вспенив воду, разом остановились, и ‘Шаннон’ причалил к пристани.

Началась посадка. Пассажиры заторопились, одна из двух враждебных групп взошла на пароход первою, в чем другая ей, впрочем, не препятствовала. Вторая же группа, очевидно, поджидала кого-то, кто запаздывал.

Отделившись от этой группы, два-три человека поспешили к выходившей на набережную дороге на Сент-Огастин, и с явным нетерпением стали вглядываться вдаль. Их нетерпение было, впрочем, вполне понятным, ибо капитан ‘Шаннона’, стоя на мостике, уже покрикивал:

— Садитесь, господа, садитесь скорее.

— Нельзя ли подождать еще несколько минут? — обратился к нему один из пассажиров второй группы, остававшейся еще на пристани.

— Никак нельзя, господа.

— Ну хотя бы минутку!

— Ни единой!

— Ну хоть пол минутки!

— Невозможно! Отлив уже начался, и я рискую сесть на мель у Джэксонвилла.

— Да к тому же семеро одного не ждут, — прибавил кто-то из пассажиров первой группы, устроившихся уже на кормовой рубке ‘Шаннона’.

— И я того же мнения, мистер Бербанк, — сказал капитан. — Служба прежде всего. Ну, господа, извольте садиться, даю команду отдать швартовы.

Пароход протяжно загудел.

Матросы начали было уже отталкиваться баграми от пристани, чтобы вывести пароход на середину реки, но остановились: во второй группе кто-то крикнул:

— Вот и Тексар!..

Из-за поворота набережной показался мчавшийся во весь опор экипаж. Взмыленная четверка мулов круто остановилась у пристани. Из экипажа вышел мужчина. Пассажиры, поджидавшие его у дороги, кинулись к нему навстречу, и затем все они поспешили подняться на пароход.

— Еще секунда, Тексар, и ты бы опоздал! — сказал ему один из ждавших его. — А это было бы очень досадно.

— И только дня через два ты смог бы вернуться в… А куда именно, мы узнаем, когда ты пожелаешь нам это сказать, — прибавил другой.

— Послушайся капитан этого нахала Джемса Бербанка, пароход был бы уже теперь на добрые четверть мили от Пиколаты.

Тексар поднялся с друзьями на носовую рубку. Он промолчал и только бросил косой взгляд на Джемса Бербанка, от которого его отделял капитанский мостик. Но сколько непримиримой ненависти было в этом взгляде!

Джемс Бербанк, посмотрев в упор на Тексара, повернулся к нему спиной и занял место на кормовой рубке, где уже разместились все пассажиры первой группы.

— Бербанк что-то не в духе, — заявил один из спутников Тексара. — Да оно и понятно. Сколько он ни клеветал, как ни изворачивался, судья сумел разделаться с его ложными показаниями.

— Но не с ним самим, — отвечал Тексар. — Это уж я беру на себя!

Между тем ‘Шаннон’ отшвартовался. Оттолкнув пароход от пристани длинными баграми, матросы вывели его на стрежень реки. Заработали колеса, и подгоняемый отливом ‘Шаннон’ быстро поплыл меж берегов Сент-Джонса.

Известно, что представляют собой американские речные пароходы. Это настоящие многоэтажные дома, с широкими террасами и с двумя огромными трубами, поднимающимися над носовой частью. Над палубою протянут тент. Пароходы на Гудзоне и на Миссисипи — настоящие пловучие дворцы и могут вместить население целого городка. Правда, для такой реки, как Сент-Джонс, да и вообще для Флориды, нужды в громадных пароходах не было, и поэтому ‘Шаннон’ по размерам своим был, так сказать, небольшим особняком, хотя по внутреннему расположению и наружному своему виду представлял собою точный сколок с разных ‘Кентукки’ и ‘Ричмондов’.

Погода стояла великолепная. По ясному голубому небу лишь кое-где на горизонте плыли легкие и перистые облака. В Новом Свете на тридцатой, параллели в феврале месяце почти так же жарко, как в Старом вблизи пустыни Сахары. Впрочем, чрезмерный зной умерялся здесь легким морским ветерком. И большинство пассажиров оставалось поэтому на палубе, вдыхая приносимый ветром аромат прибрежных лесов. От косых лучей солнца их защищали тенты, которые при быстром ходе судна колебались точно индийские опахала.

Тексар и пять-шесть его сотоварищей спустились в буфет, привыкнув в американских барах к крепким напиткам, они принялись поглощать стакан за стаканом джин, английскую горькую и бурбон-виски. Все это был народ неотесанный, с грубыми манерами и речью, одеты они были в сукна и кожу, как люди, живущие больше в лесной глуши, чем в городах. Тексар, видимо, пользовался среди них большим авторитетом, которым был, вероятно, обязан как своему властному характеру, так и видному общественному положению и богатству. Он безмолвствовал, и вся компания поэтому тоже пила молча.

Наконец он нарушил молчание, взяв валявшуюся на столе газету, он пробежал ее глазами, но вскоре, отбросив ее прочь, проворчал:

— Какое старье!

— Еще бы не старье: номер-то от третьего дня, — поддакнул ему один из его спутников.

— А за три дня многое могло случиться, когда бои идут почти что рядом, — прибавил другой.

— Кстати, как теперь дела на фронте? — спросил Тексар.

— Федеральное правительство, говорят, подготовляет экспедицию во Флориду. Стало быть, со дня на день мы можем ждать вторжения северян.

— Да так ли это?

— Не знаю, но такие слухи ходили еще в Саванне, а в Сент-Огастине мне их подтвердили.

— Ну что ж, пусть они только явятся! Пусть! — вскричал Тексар, стукнув с такой силой кулаком по столу, что стоявшая на нем посуда подпрыгнула. — Пусть только сунутся! Посмотрим, позволят ли флоридские рабовладельцы этим ворам аболиционистам ограбить себя!

Ответ Тексара станет понятным, если вспомнить причину великой междоусобной войны, которая вспыхнула в Северной Америке в то время, к которому относится наш рассказ. Начавшись 11 апреля 1861 года пушечным выстрелом по форту Самтер, эта война была теперь в самом разгаре и почти полностью охватила уже Южные штаты Америки. Ответ указывал и на то, что Тексар был защитником рабовладения и, следовательно, держал сторону большинства населения рабовладельческих штатов.

На борту ‘Шаннона’ встретились как нарочно представители обеих враждующих партий: федералисты-северяне — противники рабовладения, или, как их называли еще, аболиционисты, и конфедераты-южане — сепаратисты, или сторонники рабовладения.

Час спустя Тексар со своими единомышленниками, которые уже порядком заложили за галстук, вышел на верхнюю палубу. Миновали уже правобережные бухты Трент и Шестимильную — в первой из них воды Сент-Джонса подступают почти к опушке густого кипарисового леса, во второй — доходят до Двенадцатимильного болота, о величине которого можно судить уже по одному его названию.

Пароход шел в это время вдоль берегов, окаймленных великолепными лесами. Тут были тюльпанные деревья, магнолии, сосны, кипарисы, кустарниковые дубы, юкки и много других, стволы которых исчезали в густой чаще азалий и драконова корня. Порой из бухточек, питающих своими водами болотистые равнины графства Дьювал и Сент-Джонс, доносился резкий запах мускуса. Однако его источником были отнюдь не цветущие кусты, столь ароматные в этом жарком климате, а аллигаторы, спешившие скрыться в высокой траве при шумном приближении ‘Шаннона’. Из этих лесов, сливаясь в нестройный, но причудливый хор, доносились до парохода голоса всевозможных птиц — дятла, цапли, жакамара, выпи, белоголового голубя, дрозда-пересмешника и сотен других разнообразнейших пород всевозможной величины и окраски, лесная сова голосом чревовещателя повторяла все лесные звуки — вплоть до крика петуха, пронзительного, как звук рожка, и слышного чуть ли не за несколько миль.

Когда Тексар, поднимаясь на рубку, достиг верхней ступеньки трапа, он почти столкнулся с женщиной, собиравшейся спуститься в буфет. То была служанка семьи Бербанков, мулатка. Очутившись внезапно перед заклятым врагом своего хозяина, она отпрянула назад, лицо ее на миг выразило непреодолимое отвращение. Потом, казалось, не замечая злобных взглядов Тексара, она посторонилась.

Тексар пожал плечами и, обращаясь к своим спутникам, громко сказал:

— Это Зерма, одна из невольниц Бербанка, который выдает себя за противника рабства.

Зерма ничего не ответила и, когда освободился проход, спустилась вниз, не обратив как будто никакого внимания на его слова.

Тексар прошел на носовую часть палубы. Закурив сигару и словно позабыв о своих спутниках, последовавших за ним наверх, он стал внимательно разглядывать левый берег Сент-Джонса. Здесь начиналось графство Патнам.

Тем временем на корме тоже шел разговор о войне. После ухода Зермы Джемс Бербанк остался с двумя друзьями, которые ездили с ним в Сент-Огастин. Один из них был его шурин Эдвард Кэррол, а другой — флоридец из Джэксонвилла, Уолтер Стэннард. Они так же, как и их противники, возбужденно обсуждали теченье кровавой борьбы, от исхода которой зависела жизнь или смерть Соединенных Штатов. Но Джемс Бербанк, как мы увидим в дальнейшем, рассматривал события с совершенно иной точки зрения, нежели Тексар.

— Мне не терпится, — говорил он, — поскорее вернуться в Кэмдлес-Бей. Вот уже два дня, как мы оттуда. Быть может, за это время на фронте случилось что-нибудь новое, быть может, Дюпон и Шерман уже овладели Порт-Ройялом и островами Южной Каролины?

— Это случится несомненно в ближайшем же будущем, — ответил Эдвард Кэррол, — странно будет, если президент Линкольн не расширит военные действия до Флориды.

— Давно бы пора, — подхватил Джемс Бербанк. — Давно пора смирить высокомерных рабовладельцев Джорджии и Флориды, которые думают, что если они далеко, то до них уже не добраться. Взять хоть бы того же Тексара: посмотрите, как он себя нахально ведет. Рассчитывая на поддержку рабовладельцев штата, он всячески старается возбудить общественное мнение против нас, сторонников Севера, и наше положение в этих условиях становится с каждым днем опаснее.

— Ты прав, Джемс, — согласился Кэррол. — Необходимо как можно скорее подчинить Флориду вашингтонскому правительству! Я жду и не дождусь, чтобы федералисты пришли и навели у нас порядок, иначе нам, пожалуй, придется бежать со своих плантаций.

— Они придут и, вероятно, очень скоро, дорогой Бербанк! — вмешался Уолтер Стэннард. — Третьего дня, когда я уезжал из Джэксонвилла, город был взволнован слухами о намерении Дюпона форсировать фарватер Сент-Джонса, и сторонники рабовладения стали угрожать всем, кто не разделяет их взглядов. Боюсь, что у нас на днях вспыхнет мятеж. Попытаются свергнуть городские власти, а на их место посадить отъявленнейших негодяев.

— Что ж тут удивительного, — ответил Джемс Бербанк. — В ожидании федералистской армии нам предстоят тяжелые дни. Но изменить положение не в наших силах.

— Да, ничего не поделаешь! — продолжал Уолтер Стэннард. — Если в Джэксонвилле и вообще во Флориде и нашлось бы несколько честных людей, наших единомышленников, — их все равно оказалось бы слишком мало, чтобы дать отпор конфедератам. Только приход федералистов может спасти нас, да и то если они не замешкаются.

— Да, да, пусть поскорей приходят, пусть избавят нас от этих мерзавцев! — воскликнул Джемс Бербанк.

Последующие события показали, как были правы в своих предвидениях и опасениях те из северян, кто вынужден был в силу своих материальных интересов или семейных отношений жить среди рабовладельцев и приноравливаться к их нравам и обычаям.

Джемс Бербанк и его друзья были правильно осведомлены о ходе военных событий. Федеральное правительство действительно подготовляло военную экспедицию во Флориду. И не столько с целью захвата этого штата и военной оккупации, как для того, чтобы закрыть все лазейки, которыми пользовались контрабандисты, нарушавшие морскую блокаду, вывозя продукты местного производства и главным образом ввозя оружие и боевые припасы. Вот почему ‘Шаннон’ уже не отваживался больше обслуживать южное побережье Джорджии, находившееся тогда в руках генералов-северян. Из осторожности рейс его заканчивался на границе обоих штатов, чуть севернее устья Сент-Джонса, против северной оконечности острова Амильи, в порте Фернандина, где начиналась железнодорожная линия на Сидар-Кейс, которая доходит до Мексиканского залива, пересекая наискось весь полуостров Флориду. Севернее острова Амильи и реки Сент-Мэрис ‘Шаннон’ мог быть захвачен судами федералистов, неустанно патрулировавших у этой части побережья.

И большинство пассажиров ‘Шаннона’ состояло поэтому из жителей Флориды, не имевших надобности выезжать за пределы штата. Это были обитатели небольших городков и деревушек, разбросанных по берегам Сент-Джонса и его притоков, большинство из них жили в Сент-Огастине или Джэксонвилле. Каждый мог сойти с парохода в нужном ему месте по сходням на пристань или же на устроенные по английскому образцу специальные пирсы, не пользуясь для этого пароходными шлюпками.

Между тем один из пассажиров собирался покинуть пароход, не дожидаясь, когда он остановится у пристани. Он желал высадиться на берег в таком месте, где не было видно ни деревни, ни какого-либо уединенного дома, ни даже простой рыбачьей или охотничьей хижины.

Пассажир этот был Тексар.

Часов около шести вечера ‘Шаннон’ издал три резких свистка. Колеса его почти тотчас же перестали вращаться, и пароход двигался по замедленному в этой части реки течению. Это было недалеко от Черной бухты.

В эту бухту, образующую глубокую выемку в левом берегу реки Сент-Джонса, впадает какая-то безыменная речушка, которая протекает у форта Хелмен, почти на границе между графствами Патнам и Дьювал. Узкий проход в бухточку полностью скрыт за сплетениями зеленых ветвей, образующих непроницаемую завесу. Жители края и не подозревают о существовании этой темной лагуны. Никто не пытался туда проникнуть, никто не догадывался, что она служит убежищем Тексару, ибо берег Сент-Джонса, казалось, тянулся здесь непрерывной линией. Вот почему только очень искусному гребцу, хорошо знакомому с этой бухтой, удалось бы проникнуть в нее на своем челне в полумраке наступающих сумерек.

Вслед за свистком ‘Шаннона’ с берега тотчас же донесся троекратный окрик, и среди высоких прибрежных трав замелькал яркий огонек. От берега к пароходу плыла, очевидно, какая-то лодка.

То был простой челнок с одним веслом. Вскоре он приблизился уже на расстояние полкабельтова от парохода.

Тексар наклонился через борт и, сложив руки рупором, крикнул:

— Эй!

— Эй! — отвечали с лодки.

— Это ты, Скуамбо?

— Я, господин.

— Подъезжай-ка ближе.

Челнок подплыл к пароходу. При свете факела, прикрепленного на носу челнока, можно было разглядеть сидевшего в нем человека. То был крепкий и сильный, с обнаженным до пояса могучим торсом и спутанной черной гривой, индеец.

Тексар повернулся к своим друзьям и пожал им всем руку, говоря с многозначительным видом: ‘До свиданья’. Затем, кинув угрожающий взгляд в сторону Бербанка, он быстро спустился по трапу и сел в челн к индейцу.

Несколько оборотов колес — и пароход оставил челнок далеко позади, никто из пассажиров ‘Шаннона’ и не подозревал, что легкое суденышко скрылось в чаще прибрежных зарослей.

— На пароходе одним негодяем меньше, — заметил Кэррол, не стесняясь присутствия друзей Тексара.

— Он не только негодяй, — сказал Бербанк, — он опасный преступник. Я ничуть в этом не сомневаюсь, хотя этому мерзавцу и удавалось всегда выйти сухим из воды, установив каким-то непостижимым образом свое алиби.

— Если этой ночью в окрестностях Джэксонвилла будет совершено преступление, — заявил Стэннард, — то Тексар во всяком случае окажется ни при чем: ведь он только что покинул ‘Шаннон’.

— Ну, я в этом не уверен, — возразил Бербанк. — После всего случившегося я ничуть не удивлюсь, если мне даже скажут, что он в это самое время убил или ограбил кого-нибудь в пятидесяти милях отсюда, на севере Флориды… Правда, меня не поразило бы также, если бы ему удалось доказать, что не он виновник преступления… Но довольно говорить о нем. Скажите-ка лучше, Стэннард, вы едете прямо в Джэксонвилл?

— Да, сегодня же вечером.

— Ваша дочь ожидает вас?

— Да, и я тороплюсь к ней.

— Понятно. А когда вы собираетесь к нам в Кэмдлес-Бей?

— На этих днях.

— Приезжайте-ка поскорее, дорогой Стэннард. Вы же знаете, что мы накануне важных событий, которые не преминут развернуться с приближением федеральных войск. Не безопаснее ли будет для вас и Алисы перебраться к нам в Касл-Хаус, чем оставаться в городе, где от южан можно ожидать любых безобразий?

— Вот это мне нравится! Да разве сам-то я не южанин, любезный Бербанк?

— Конечно, южанин, Стэннард, но вы мыслите, вы действуете, как северянин.

Час спустя ‘Шаннон’, уносимый беспрерывно усиливавшимся отливом, прошел мимо живописной деревушки Мандарен, приютившейся на склоне зеленого холма, и милях в пяти или шести ниже по течению остановился у правого берега реки.

Тут была устроена грузовая пристань. Чуть выше по течению виднелся легкий пирс — красивое деревянное сооружение, подвешенное на двух проволочных тросах. То была пристань Кэмдлес-Бея.

На конце пирса стояли два негра с фонарями в руках, ибо наступила уже ночь.

Джемс Бербанк простился с мистером Стэннардом и в сопровождении Кэррола вступил на пирс.

За ними шла Зерма, которая отозвалась на окликавший ее откуда-то из темноты детский голосок.

— Я здесь, Ди! Здесь!

— А папа?

— И папа тоже.

Фонари стали удаляться от реки, а ‘Шаннон’ продолжал свой путь, повернув к левому берегу. Тремя милями ниже Кэмдлес-Бея, на противоположном берегу реки, он остановился у пристани Джэксонвилла, где высадилась большая часть остававшихся еще на нем пассажиров.

Здесь, между прочим, сошел на берег Уолтер Стэннард и трое или четверо из единомышленников Тексара, с которыми тот расстался полутора часами раньше, когда индеец приехал за ним на челноке. На пароходе осталось только человек шесть пассажиров, направлявшихся частью в Пабло — небольшое местечко близ маяка в устье Сент-Джонса, частью на остров Талбот, находящийся при входе в пролив того же названия, а частью, наконец, в порт Фернандину. ‘Шаннон’ продолжал плыть по реке, благополучно миновав песчаную отмель, и скрылся через час за поворотом бухты Траут, где Сент-Джонс, становясь вдруг бурливым, смешивал свои воды с сердитым прибоем океана.

Глава вторая.
Кэмдлес-бей

Кэмдлес-Бей — таково название плантации, принадлежавшей Джемсу Бербанку. Богатый плантатор жил там со всей своей семьей. Название свое плантация получила от бухты на Сент-Джонсе, находящейся немного повыше Джэксонвилла, на противоположном берегу. Вследствие такой близости плантации к городу сообщение между ними было удобным и легким: при попутном ветре от Кэмдлес-Бея до Джэксонвилла можно было добраться на хорошей лодке за какой-нибудь час. Кэмдлес-Бей находился на расстоянии не более трех миль от главного города графства Дьювал.

Плантация Джемса Бербанка была одной из лучших во всей Флориде. Кроме этих земель, у него еще были большие поместья в штате Нью-Джерси, который граничит со штатом Нью-Йорк. Таким образом Бербанк мог считаться очень богатым человеком.

Место для плантации на правом берегу Сент-Джонса было выбрано чрезвычайно удобное, как бы самою природою приспособленное для возделывания, и человеку не приходилось затрачивать слишком много усилий, чтобы обрабатывать эту плодородную почву. При умном и распорядительном хозяине, бывшем в то время в расцвете сил и обладавшем вдобавок солидным капиталом, при удачно подобранном персонале, плантация находилась в цветущем состоянии.

Земли в поместье было четыре тысячи акров [Приблизительно 3000 гектаров. (Прим. автора.)], и если в Южных штатах можно было встретить поместья больших размеров, то вряд ли где хозяйство было так хорошо поставлено, как у Бербанка. Господский дом, службы, конюшни, жилища для рабов, мастерские, рельсовая дорога между плантацией и пристанью, дороги для повозок и фургонов — все было устроено необыкновенно практично и удобно. На всей усадьбе лежал тот отпечаток домовитости и порядка, который умеют придать своему хозяйству обитатели Северных штатов.

С Кэмдлес-Беем могли сравниться только лучшие поместья Виргинии или обеих Каролин. Высокие плоскогорья плантации как бы специально были предназначены для хлебных злаков, в низинах разводились кофейные деревья и какао. Болотистые, топкие равнины с солончаковой почвой отведены были под рис и сахарный тростник.

Известно, что хлопок Флориды и Джорджии ценится на рынках Европы и Америки очень высоко благодаря шелковистости и длине его волокон, и хлопковые поля с их аккуратными насаждениями, нежной зеленью и лиловато-желтыми цветами составляли поэтому одну из главных доходных статей поместья. Во время сбора хлопка на этих полях, площадью от одного до полутора акров каждое, появлялось множество временных хижин, в которых жили невольники — женщины и дети, собиравшие с кустов коробочки и выбиравшие из них хлопок, — операция, требующая большой осторожности, чтобы не повредить волокон. Затем хлопок сушился на солнце, очищался на чесальных машинах с зубчатыми колесами и вальцами, прессовался гидравлическими прессами, упаковывался в кипы, стягивался железными обручами и складывался в амбары в ожидании отправки. Погрузка на парусники или пароходы производилась тут же с пристани Кэмдлес-Бея.

Кроме плантаций хлопка, у Джемса Бербанка были также обширные насаждения кофе и сахарного тростника. Первые — заповедные участки с тысячью — тысячью двумястами деревьев высотой в пятнадцать — двадцать футов каждое, цветы их похожи на испанский жасмин, а плоды — на вишенку с двумя косточками, которые оставалось лишь извлечь и высушить. Вторые — луга, вернее болота, ощетинившиеся высоким тростником длиною от девяти до восемнадцати футов, с белыми султанами, развевающимися по ветру точно плюмажи скачущей кавалерии. Сахарный тростник был предметом особого ухода в Кэмдлес-Бее: сахар из него получался в жидком виде, а потом перерабатывался в рафинад на сахарных заводах, хорошо оборудованных по тому времени. Побочными продуктами были сиропы, идущие на производство водки, рома и тростникового вина, которое приготовляется из смеси жидкого сахара с ананасным и апельсиновым соком. Это тоже была весьма доходная статья, хотя и не столь прибыльная, как хлопок.

Несколько участков с деревьями какао, бататом, маисом, ямсом, индиго, табаком, двести — триста акров рисовых полей — все это давало значительную прибыль.

Но был у него еще один источник дохода, приносивший прибыль не меньше чем хлопок: неисчерпаемые лесные богатства поместья. Не говоря уже об апельсиновых, лимонных, манговых и хлебных деревьях, о маслинах, винных ягодах, перце и корице, о плодах всех фруктовых деревьев Европы, прекрасно акклиматизирующихся во Флориде, Джемс Бербанк регулярно производил систематическую рубку своих лесов. Какие огромные богатства заключены были в кампешевом дереве, в мексиканском вязе, столь широко применяемых теперь, в баобабах, в коралловом дереве с кроваво-красным стволом и цветами, в черном орехе, индийском златоцвете, в особом виде каштана с желтыми цветами, в южной сосне — прекрасном мачтовом лесе и строительном материале, в шоколадной каролинии, зерна которой как петарды лопаются на южном солнце, в зонтичной сосне, тюльпанном дереве, кедрах и особенно в кипарисах: огромные кипарисовые леса в пятьдесят — сто миль протяженностью покрывают полуостров Флориду. Джемсу Бербанку пришлось оборудовать по всей территории большие лесопильни. На речках — притоках Сент-Джонса — устроены были запруды, и эти речки, прервав свой мирный бег, образовали каскады — источник механической силы, необходимой для распиливания бревен и досок, количества которых хватало бы для нагрузки сотни судов.

Наконец следует упомянуть и об огромных тучных лугах, на которых паслись лошади, мулы и многочисленный рогатый скот. Что же касается всевозможной дичи в лесах и болотах, то трудно даже представить себе, в каком изобилии она водилась в Кэмдлес-Бее, как, впрочем, и во всей Флориде.

Над лесами с пронзительным клекотом, напоминавшим звук надтреснутой трубы, на широко распростертых крыльях парили белоголовые орлы, кружили кровожадные грифы, огромные выпи с острыми, как штык, клювами. У реки среди камышей, среди зарослей гигантского бамбука жили розовые или пурпурные фламинги, белоснежные ибисы, словно слетевшие с какого-нибудь древнего египетского памятника, огромные пеликаны, мириады морских ласточек разных пород, ракоедки с зелеными хохолками и перьями, кулики с пурпурным оперением в беловатых крапинках и коричневым пухом, жакамары, золотистые зимородки, целый мирок гагар, морских курочек, диких уток из породы свистунов, чирков, зуйков, не говоря уже о буревестниках, водорезах, морских воронах, чайках-фаэтонах, которых порыв ветра может унести до самой средины реки, и соблазнительной добычи для лакомок — летучих рыб, или долгоперов. На лугах во множестве водились бекасы, морские и болотные кулики, султанки с пестрым оперением, где, точно на летающей палитре, смешались все цвета — красный, синий, белый, зеленый и желтый, куропатки, серые белки, красноногие голуби с белыми головками, а в качестве съедобной дичи — длиннохвостые кролики: нечто среднее между европейским зайцем и кроликом, — и целые стада ланей, а сверх того — еноты, черепахи, фараоновы мыши и, к несчастью, масса ядовитых змей. Таковы были представители животного царства в великолепном поместье Кэмдлес-Бей. К ним приходится причислить и негров, закабаленных на плантации. А во что же, если не во вьючный скот, обращены были эти человеческие существа, которые можно было покупать или продавать по желанию.

Однако как же Джемс Бербанк, этот убежденный сторонник освободительных доктрин северян, с нетерпением дожидавшийся победы Севера, продолжал до сих пор владеть невольниками? Неужели он не освободил бы их даже и тогда, когда наступили бы более благоприятные обстоятельства? Освободил бы, конечно! Он и собирался это сделать через несколько недель или даже дней, как только федеральная армия, занявшая уже некоторые населенные пункты в соседнем штате, вступит во Флориду.

Впрочем, Джемс Бербанк уже предпринял у себя в имении ряд мер, значительно улучшивших жизнь его рабов. Их у него было около семисот, помещались они в просторных и чистых хижинах, пищу получали хорошую, непосильной работой их не обременяли. Управляющему и его помощникам было строго-настрого приказано обращаться с неграми справедливо и мягко. Невольники в Кэмдлес-Бее работали поэтому очень усердно, хотя там давным-давно уже отменены были всякие телесные наказания. На других плантациях привыкли обращаться с рабами совсем по-иному, и соседи сильно косились на порядки, заведенные Джемсом Бербанком, так что положение его в этих краях было довольно затруднительно, особенно теперь, когда вопрос о рабовладении решался силою оружия.

Негры Джемса Бербанка, как мы уже говорили, жили в удобных и чистых хижинах. Около полусотни таких хижин составляли деревушку. Около десятка таких деревушек были разбросаны по берегам маленьких речек, протекавших по плантации. Негры жили вместе со своими женами и детьми. Члены одной семьи, если это было возможно, работали вместе — в поле, лесу или на фабрике, так что и в рабочие часы не

Жюль Верн. Север против Юга

Часть первая

Глава первая. На борту парохода ‘Шаннон’

Глава вторая. Кэмдлес-бей

Читайте также:

Жюль Верн.
Север против Юга

Глава первая.
На борту парохода ‘Шаннон’

Глава вторая.
Кэмдлес-бей