Сермяжная Русь, Кошкаров Сергей Николаевич, Год: 1916

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Рига

Шел Господь по полю, нищим шел бездомным,
И на землю бросил рваное лукошко —
И свершилось чудо — как шатром огромным,
Золотая рига встала над дорожкой!
По утрам здесь росы, радугой сверкая,
Жемчуг и алмазы нижут на стропила,
Солнечные блики, в щели проникая,
Зажигают свечи, жгут паникадила!
Здесь, склонясь в молитве, чуть зажгутся зори,
Чуть в поречьи вспыхнут алые затоны, —
Ангелы святые, с радостью во взоре,
Молются, как в храме и поют каноны…
Все печали Бога, думы горевые,
Ангелов молитвы — нива здесь узнала…
Здесь она светлее — волны огневые
И горят и блещут полосою алой…
Шепчутся колосья… Рдеют переливы…
Меж хлебов высоких — дивная дорожка!..
А как выйдешь в поле — взглянешь вновь на нивы,
Там худая рига — рваное лукошко!

* * *

Без батюшки родимого,
Без матушки родной,
У мужа не любимого
Мне некому весной
Поведать долю горькою,
Поплакать, жизнь кляня…
Ах, радость алой зорькой
Погасла для меня!
Мой муж с неправдой дружится,
Хлопочет день-деньской,
Как жадный ястреб кружится
Над бедностью людской…
Торгует, копит золото,
Бранит из-за гроша,
Мое же сердце молодо,
Во мне жива душа!
Пришла весна — нет силушки
Носить тоску — змею…
Ах, дай мне, птичка, крылушки,
Жизнь вольную твою —
От злого взгляда мужева
Спорхну на яблонь я,
Лазоревое кружево
Закроет там меня!
Я к садику вишневому,
К родному полечу
И стану жить по-новому,
Как сердцем захочу…
Найду дружка — соловушку,
Что-б волен был, как я,
Склоню на грудь головушку:
‘Люби, дружок, меня!
Я в клеточке томилася,
В неволе золотой,
Я месяцу молилася,
Что-б встретиться с тобой…
Люби меня, соловушка!
Люби меня, дружок!
Для нас шумит дубровушка,
Для нас цветет лужок!’

* * *

Посадил я в санки девушку — красу:
Ты не бойся, моя милая, хорошая!
Я тебя в поля, как ветер унесу, —
Путь — дорожка-то веселая, порошая!
Пусть толкуют наши матери — отцы,
Пусть подумают, поспорят перед свадьбою,
Радость нашу им расскажут бубенцы
За прогоном, за плетнями, за усадьбою!
Ой, вы, кони мои, алая дуга,
Путь — дороженька пуховая, расхожая,
Небо синее и снежные луга!
Ты люби меня, хорошая, пригожая!
Ты взгляни в мое веселое лицо,
Улыбнися мне, счастливая, жемчужная, —
Я дарю тебе червонное кольцо,
Будем жить с тобой — согласные и дружные!
Ты, касаточка, ты, ласточка моя,
Дорогая моя радость, моя зоренька,
Уж как будет у нас хижина своя,
Золотая в ней и солнечная горенка!
Уж как буду я на пашне работать,
В пору вешнюю, зеленую, погожую…
Буду грудь твою и очи целовать
И любить тебя, хорошую, пригожую!

В ненастье

За околицей с шалыми страхами
Темносизые тучи бегут,
Сосны кажутся злыми монахами,
Что куда-то толпами бредут…
Похоронное пение слышится,
Над полями и сумрак и мгла,
От студеного ветра колышется
И скрипит горевая ветла.
Кто—то скорбный с великой обидою
Всю—то ночь у окошек поет
И кому—то святой панихидою
Он великую честь воздает!..
В темной хате, над библией серою,
Ночника замирающий свет —
Божье слово с великою верою
И с печалью читает мой дед…
И сверкает слеза под ресницами
И от скорби раскрыты уста,
А в углу, над святыми божницами,
За лампадкою — очи Христа…
Дед читает святое пророчество,
Ищет истины благостный путь,
Но с правдивой душой одиночества
Он, страдая, не в силах стряхнуть…
Не разгадано Божье учение,
Непонятны пророков слова,
И проходят стезею мучения
Все, в ком правда святая жива!

Песня слепцов

Родилися незрячими
Мы, бедные слепцы,
Не видя света, плачем мы,
Как сирые птенцы…
Не видели мы матушки,
Не знаем мы отца,
Подайте люди — братушки
Грош медный для слепца!
Мы ходим — спотыкаемся,
Путь ищем, не найдем,
Слепцами называемся,
На ярмарках поем…
Мы Господа Распятого
Несчастные слепцы
И Лазаря Богатого
Бездомные певцы!..
Вкруг нас чужие радости,
Неведомый простор,
А мы от ранней младости
Во тьму вперяем взор…
Ни солнышка, ни месяца
Не можем мы понять,
Мы знаем то, что весится,
Что можно в руки взять!
Мы, сирые, бесправные,
Незрячие певцы,
Подайте, православные,
К нам добрые отцы!
Подайте нам по благости
И бросьте нам гроши —
Господь пошлет вам радости
И счастье для души!

Веретенщик

На деревне день студеный
Все сады одел в парчу…
‘Эй, точу я веретена!
Веретена я точу!
Эй, вы, пряхи! Эй, голубки!
Где вы — дома аль в гостях?’
Парень в сером полушубке,
В желтых, липовых лаптях,
В старой шапке — у оконца
Рассмеялся: ‘Дед, Семен!
Надо справить веретенца!
Надо-ль новых веретен?’
Приподнялся ставень хлябый,
Складно звякнуло кольцо…
У молодки, доброй бабы,
Зарумянилось лицо:
‘Это ты пришел, Савося?
Целый год тебя ждала!
Веретенца на износе,
Лен пряла, не берегла!
Об тебе все вспоминала,
Стосковалася давно,
За работою ломала
Я не раз веретено!
Нынче летом на покосе
Умер дедушка Семен…
Заходи скорей, Савося,
Зря не стой здесь у окон!’
Опустился к низу ставень,
Снова звякнуло кольцо,
И пошел веселый парень
На скрипучее крыльцо!

Град-Китеж

Сосны, ели, осинник — гольчак —
Зачарованы сказкою склона:
Под обрывом Ионин бочаг,
Утонул в нем начетчик Иона.
Был Ионе великий почет,
Но однажды в скитовой ограде
Насмеялся седой книгочет
Над рассказом о Китеже-Граде…
Осмеял он двух старых калик,
Не поверил их горю — кручине:
‘Китеж-Град — златоглав и велик,
Но сокрыт он в озерной пучине…
В этом граде — всей Руси душа!
Тайных грез светозарная сила!
Вы живите — в любви, не греша,
Что бы сирым здесь радостно было!
Жаждет Правда великих свобод,
Братья, верьте, — тот день недалече:
Встанет Китеж над озером вод,
Будет в жизни и воля и вече!..
В блеске зорь зазвучат над водой
Красногудые зовы набата,
Этот день будет Пасхи Святой,
Со слезами обнимет брат брата!..
Будет дивная радость у всех…
Вы молитеся истины ради
И простит Бог великий ваш грех…
Ваша радость — во Китеже-Граде!’
Рассмеялся Иона седой,
Стало старцам на смех тот обидно
И сказали: ‘Ты духом — пустой!
И да будет душе твоей стыдно!’
Бесприютные старцы ушли…
Замутился тут ум у Ионы,
Стал ходить он, страшася земли,
Слыша в ней и рыданья и стоны…
Он безумным ушел на поля,
Целый день там бродил над рекою,
И под ним задрожала земля
И услышал он с тяжкой тоскою —
Как во Китяже-Граде гудят
Колокольные, дивные звоны,
Как там суд над неправдой творят…
И не стало тут больше Ионы!..
Обернулася рыбкой душа
И томится тоскою недужной
И порою, под тень камыша,
Пробегает лучисто—жемчужной…
И все ждет не дождется она,
Что бы дрогнули сирые ветлы
И над озером, с темного дна,
Встал бы Китеж — правдивый и светлый!

Выбор ходока

Собирались думать думу
Хлеборобы — мужики,
Было в хате много шуму,
Попрекали старики:
‘Проклял Бог вас, окаянных,
Баламутов — горланов,
И наделов вам желанных
Не дождаться от панов…
Нет земли вам и в Сибири!
Вы ленивы, как волы,
На подъеме-то, как гири,
Тяжелы, невеселы!
И для правды надо разум,
Зря ее, ведь, не найдешь —
Вступишь вправо — ухнешь разом,
А на лево — пропадешь…
Тут как раз тебе и крышка,
Али розги, аль тюрьма…
Что твоя мне, братец, книжка?
Коли нету в ней ума!
Мало-ль что, брат брешут паны!
Коль мужик ты — понимай!
Им — забавы, нам — капканы!
Ты нас книжкой не замай!
Ты послушай-ка, деляга,
Коли правда дорога:
На плечах у нас — сермяга,
На ногах-то дерюга!
А вот лапти-то — могила!
Весь как чучело стою!
А в груди—то, братец, сила!
Коль ударю, так убью!
А живу, ведь, горемыкой, —
Измозолилась душа…
Наша радость шита лыкой
И цена ей два гроша!
Я-ли, милый не трудился?
Сил для пашни не жалел?
Всем угодникам молился
И от горя поседел!
И смекаю я, Ярема, —
Хоть и трудно — подожду!
Коль погибнуть — сгину дома,
А в Сибирь я не пойду!’
Закричали грозным криком,
Загалдели старики,
Зашумели в споре диком
Молодые мужики!
Темнолицы, бородаты,
В серых свитках, армяках,
И прорехи и заплаты
На плечах и на боках.
Ходуном вся ходит хата,
Еремей седой суров
И ревет сильней набата:
‘Как! Не слушать стариков!
Не земле, а книгам верить!
Бросит полосу свою!
И по барской сметки мерить…
Не морочь меня! Убью!’
Со стола свалилась книжка,
Порассыпались листки…
Закорузлый мужичишка
Лезет в спор на кулаки,
Весь дрожит, тресет плечами,
Речь не складна, мысль темна…
Непокорными речами
Хата вся полонена!
Третий день так пред народом
Спорит старый Еремей,
Стариком белобородым
Все тяжеле, все трудней.
Каждый полон гнева, злобы,
Еремей речист и крут…
Молодые хлеборобы
Верх над старыми берут!
Всех бодрее Яков Горин
Речи держит за Сибирь, —
Думой — светел, телом — черен,
А по силе — богатырь!
Походил он по базарам,
Понаслушался людей,
Начитался с шалым жаром
Разных книжек, грамотей,
И теперь, перед народом,
Речь ведет все об одном:
‘Будет худо с каждым годом,
Горе давит нас кругом!
Нет земли… Наделы малы…
А помоги и не жди…
Весь народ от жизни шалой
Чует горе впереди!
Я искал по всей округе
Светлой правды, честный труд…
Много думал на досуге,
Вижу — всем пришел капут!’
‘Расскажи-ка ты мне, Яша,
Али книжку прочитай, —
Отчего вдруг горе наше
Переполнилось за край?
Почему земля в Сибири,
На далекой стороне?
Али здесь не стало шири?
Вот прочти об этом мне!’
— ‘Нет, скажи-ка ты, любезный, —
Как толкует нам закон?
Нет ли там статьи полезной,
Нет ли там каких препон?’
‘Что гадать тут по закону —
Коли совесть-то чиста, —
Ты снимай-ка, брат, икону,
Да целуй-ка лик Христа!’
Коль печалишься о мире,
Коли с грамотой знаком, —
Потолкайся по Сибири,
Будь ты нашем — ходоком!
Ей, вы, шалые, потише!
Не шуми ты, голытьба!
Пусть придет к нам правда свыше,
Пусть рассудит нас судьба!’
Смолкли в хате шум и крики.
Снятый образ со стены
Весь зарделся, мечет блики,
Очи Господа грустны…
— ‘Друг сердечный, Яков Горин!
Правду—грамоту любя,
Ты душою добр, не вздорен,
Выбираем мы тебя!!
Поклянися перед Богом
И перед совестью своей,
Что послужишь ты во многом
И для нас и для детей!
Тяжела невзгода наша.
Будь нам, сирым, за отца,
Поклянись пред нами, Яша, —
Побороться до конца!
Поклянись и бойся Бога!
Коль обманешь — пропадешь…
Сам увидишь горя много,
С кривдой счастья не найдешь!
Коль душа твоя забудет
Наше горе—маяту,
То пусть Бог тебя осудит
И нагонит слепоту,
Иль пошлет тебе проказу,
Иль кручину—сухоту.
Иль с собой покончи разом
За измену-срамоту!!
Если Бог тебя не тронет, —
Будь ты, Горин, нам не брат,
Пусть тоска тебя погонит
И не даст тебе отрад!
За обман и ложь — проклятье
Будешь ты носить в груди…
И тебе уж мы — не братья —
И ты к нам не приходи!!’
Побледнел тут Яков Горин,
Горемыка и бедняк,
Стал тяжел вдруг, непросторен,
Рваный, дедовский армяк…
Стало душно, стало больно…
Он склонил на образ взор
И тут вспомнил он невольно
Всех полей родной простор!
Вся краса родимых пашен
Развернулась перед ним —
Луг цветами весь украшен,
Нивы с блеском золотым,
Степь звенит, поет о воле,
Солнце блещет с высоты,
И простор великий в поле
Полон дивной красоты!..
Вот село родного дола,
Хаты сирые и храм,
Над рекой — родная школа,
Много дивных книжек там!
Вспомнил Горин, как мальчишкой
В школу бегал босиком,
Как дивился там над книжкой,
Вникнув в грамоту умом…
Как под тенью дряхлой риги
Друга-Гоголя читал,
Как Успенский Глеб по книге
Правду светлую сказал,
Как великий Златовратский
Научил его, юнца,
С бедняками жить по-братски,
С горем биться до конца…
Тут дрожащий, бледнолицый,
И раскрыв свои уста
И стряхнув слезу с ресницы —
Он припал к устам Христа!
Дико крикнул!.. Горько плача,
Застонал и на пол пал,
И лицо в ладони пряча
Перед образом рыдал!
Вся душа в нем обомлела!!
Он, стирая пот с лица,
Клялся всем: ‘Мирское дело
Волей Господа — Творца
Я исполню! Честно!! Свято!!
И Христос свидетель — вот, —
Братья — верьте слову брата, —
Буду я молить господ,
Всех чиновных, — к ним дороги
Хоть сермяжник я — найду!
Не страшат меня остроги!
Горе, всякую беду
Я размыкаю!!’ И снова
Он рыдал среди друзей…
А над ним стоял сурово
Старый, грозный Еремей:
По лицу его сбегали
Слезы, искрясь в бороде,
А глаза огнем сверкали,
Руки крепкие в труде
На груди своей могучей
Он скрестил… Народ кругом,
В темной хате с болью жгучей
Перед тусклым ночником
Слушал клятву!.. Было душно,
Было страшно в этот миг!..
И упрямый, непослушный,
Еремей, седой старик,
Грозный враг над всякой ложью,
Взял, рыдая, лик Христа,
Обнял Горина тут с дрожью,
Целовал его в уста,
И крестил его иконой,
Древним образом святым,
Где Господь с венцом — короной,
С дивным блеском золотым,
В ризе, с яркими лучами,
С темным ликом — сам Христос —
Смотрит скорбными очами,
Полный горя, полный слез!
И сказал седой Ерема
Со слезами на глазах,
Скорби тяжкая истома,
Боль сердечная в словах
Зазвучала: ‘Старым, сирым,
Стал я, братцы, — тяжко мне!..
Но коль выбран Горин миром —
Верю я ему вдвойне!..
С миром жить — святая доля,
Миру правдой я служу,
Мне закон — мирская воля,
Супротив я не скажу:
Друг ты милый, Яков Горин!
Вечно мы с нуждой в борьбе!
Много в душу светлых зерен
Заронил Господь тебе:
Был ты к грамоте прилежен,
Был ты честен, добр душой,
Пред тобою путь — безбрежен,
Ты, как пташка над межой,
Взвейся духом к Божьей шире,
Походи по городам,
Поклонись родной Сибири —
Нет ли, мол, землицы нам?
Знаем мы, что путь трудненек,
Много горя встретишь ты,
Но тебе соберем мы денег,
Каждый дасть от бедноты
Все, что б только можно было
Землю—матушку пахать,
Чтобы нас земля кормила,
Что б на ней нам не страдать!
Так иди в дорогу, Яша,
Жизнь у нас в полях бедна,
Горькой доли — Божья чаша —
Нами выпита до дна!
Белый свет тебе поможет,
Брат—крестьянин даст приют,
Бог лета твои умножит,
Радость даст тебе за труд!’

Песня изгнанника

Ой, ты, речка-реченька, быстрая река, —
Над тобой ольховые круты берега,
Грозные обрывины, ржавые кусты,
А в траве-то блеклые, грустные цветы!
Выйдешь на поляночку, сядешь над рекой,
В сердце песня сложится с горькою тоской,
Песня разрыдается, обоймет простор,
И уйдет и скроется во дремучий бор…
Крикнет эхо жалобно там издалека:
‘Ой, ты, речка-реченька, быстрая река!
Думы — безотрадные… На душе — темно…
Песни юной радости скрылися давно…
Тяжкий гнет изгнания, горе черных дней,
Скорбный след оставили на душе моей!..
Песни соловьиные, полные огня,
Что же вы покинули бедного меня?
Где вы, песни, скрылися и ушли куда, —
Песни светлой радости — воли и труда?
Ой, ты, речка-реченька, быстрая река, —
Над тобой ольховые круты берега,
Грозные обрывины, ржавые кусты,
А в траве-то блеклые, грустные цветы!

Пчелки

С веселой шуткой молодой,
С улыбкой радостной, приветной,
Со смехом, девушки толпой
Выходят с фабрики конфетной!..
Они бегут, они спешат…
А воздух — приторный и пряный…
И окна фабрики дрожат,
Целуясь с зорькою багряной…
Дрожит в ограде вырезной
Цветов живая вереница
И дышат радостной весной
И юной ласкою их лица…
Как много бойких, смелых глаз!
Вот синих взглядов незабудки:
‘Простите, мы толкнули вас!’
И снова смех, и снова шутки!
Ах, Боже, что сказать мне тут?
Их язычок — острей иголки…
Вокруг меня пчелиный гуд
И эти девушки все — пчелки!
Они не будут отвечать
Тому, кто полон дум тяжелых…
Идите, юноши, встречать
Фабричных девушек веселых!
О, вечер благостный — склони
На них все чары аромата!
Зажгитесь в хижинах огни!
Звените песни до заката!
О, будь ты, вечер золотой,
И лучезарен весь и долог!
Обвей их грезы красотой,
Дай больше радости для пчелок!

Перепеша

Хорошо на лугах Перепеше,
На зеленом просторе, весной,
Запугал его, дитятку, Леший,
Запятнал ему грудь Водяной.
Кучерявый, худой, бледнолицый,
С поволокой на синих глазах,
Вот он смотрит как вольные птицы
Над полями летят в небесах…
Взлеты бабочек, дивных пестрянок
Кажут путь Перепеше в лугах,
Слышит песни он нежных зорянок,
Что поют в вересовых кустах…
Наклонясь над цветочком красивым,
Перепеша — смеется, поет, —
Голосок с золотым переливом
Непонятные речи ведет
И, дрожа, над простором безбрежным
Разольется, как зяблика трель,
Станет в песне и светлым и нежным,
И, рыдая, замрет, как свирель…
Любит он как по бархатным нивам
Солнце ткет золоченый узор…
Перепеша растет — юродивым!..
Мил ему бирюзовый простор,
Где степей необъятные дали,
И улыбчивый блеск ковылей
И за сизою дымкой вуали
Неразгаданный крик журавлей!..
Целый день над полями он бродит,
Золотые сбирая цветы…
С каждым днем он все дальше уходит
На просторы степной красоты…
В темный лес не пойдет Перепеша!
Черной глуби не любит речной!
Запугал его, дитятку, Леший,
Запятнал ему грудь Водяной.

Святки

Как придет в деревню святок кутерьма
С развеселыми напевами и плясками
Станет радостней, улыбчивей зима
И душа полна и шутками и сказками!..
Зазвенят и засмеются бубенцы,
Колокольчики и звонкие и дробные…
В каждом доме пироги и приженцы,
А ватружечки румяные и сдобные!..
У детишек щеки ярче алых роз,
На скамьях они все чинно порассажены:
Пред ними пляшет Дедушка-мороз,
Бородатый, развеселый, разнаряженный!
Скачет, прыгает забавница — коза
И медведище — страшилище топырится…
У детишек разгораются глаза,
А веселье-то гульливое все ширится!
В избу входят два сермяжных старика
С голосистою, затейною жалейкою —
И пошли плясать в присядку трепака,
Смех и хохот над скрипучею скамейкою!
Развеселая, счастливая пора!
Ходят молодцы с тальянкою — гарможкою!
А под вечер поле ярче серебра
И с лазоревой, истоптанной дорожкою!
В цвете розовом купаются плетни,
У избушек крыши — синие и алые…
А в оконцах загораются огни —
Там беседушки веселые, удалые!

Выезд

Не ремни в шлее — мочалы,
А в упряжке — пара кляч…
Коренник — то мерин чалый,
Пристяжная — то хоть плач!
Сани — розвальни… В рогоже
И соломка и сенцо…
А в полях — то непогоже —
Дует стужей на лицо.
Сам хозяин — рябоватый,
Хилый парень в армяке,
На худых плечах заплаты,
Кнут истрепанный в руке:
‘Эй, вы, кони — обормоты,
Тяжкой доли лихачи!..
От нужды, да от работы —
Горевые хрипачи!!
Запугали вас цыгане,
Загоняли вас купцы,
Оглушили на аркане
Залевныи бубенцы!!’
Гикнул, свистнул: ‘Ну, хороший!
Покажи-ка прыть и пыл!
И помчался по пороше
И кручинушку забыл!
Кони мчался, кони скачут,
Бубенцы гуторят в лад,
То смеются, то заплачут,
Путь свой держут наугад…
Растрепалася мочала,
Распушилася пенька…
И дорожка укачала
Молодого паренька.

Дед

Закорузлою, ржавой рогожею,
Разостлалась полей рыжина,
Над дорогой — избенки негожая,
А кругом — тишина, тишина…
Пало горюшко — горе незваное,
Осень скорбную песню поет…
На задворках, как пугало рваное,
Старый дед по тропинке идет.
Лапоточки, портянки с мочалою,
На ногах, на плечах — дерюга,
И бредет он походкою шалою
На поречье, в немые луга…
Шапка бурей, дождями омытая,
Словно сена гнилого копна,
И покорность тупая, забитая,
На глазах его добрых видна.
Непогоже над сирой долиною…
Поднял дед голубые глаза —
И за стаей следит журавлиною
И дрожит на ресницах слеза…
С горевою кручиною робкою,
Постоял, помолчал у плетня, —
И побрел заруделою тропкою,
На просторы негожего дня.

Царевы Очи

Яркий свет,
Смотреть нет мочи…
На душе восторг и страх…
Дивный цвет —
Царевы Очи —
Я нашел в родных лугах!
В блеске рос
Полей низина
Гимн слагает для цветка:
‘Ярче роз!
Нежней жасмина!
И скромнее василька!’
Старый дед,
Сермяжник — пахарь,
Мне сказал: ‘Цветок найдешь —
Будешь — Свет
И мудр, как знахарь,
На великий путь найдешь!
Цвет сорви —
Царевы Очи
На своей носи груди…
Для любви
Зарницей ночи
В жизнь бестрепетно иди!’
Тайных чар
Живая сила,
Греза песен и весны —
Светлый дар
Мне подарила,
Алых зорь раскрыла сны…
Яркий свет…
Смотреть нет мочи…
На душе восторг и страх…
Дивный цвет —
Царевы Очи —
Я нашел в родных лугах!

На Урале

Развернулись лесовья медвежие,
С диким хохотом мчится река,
А я тропкой иду побережия
И кручина моя велика…
Ой, ты, темная, заросль таежная,
Ой, ты, Русь, горевая страна, —
Истомилась душа осторожная,
Исстрадалась, не ведая сна…
Здесь места непроходные, дикие,
Царство грозное сов и сычей,
В полесовьях — овраги великие,
Вековое гнездо сохачей…
На полянках цветет горечавушка
И пестреют шалфея цветы,
И душица — курчавая травушка,
И смородины дикой кусты…
Миновал я лесовья нагорные,
Путь идет мой в низину болот,
Где туманные дали просторные
И разливы сверкающих вод…
Тишина, тишина над трясинами —
Бесприютный, негожий простор,
Мягкий мох под седыми осинами
Разостлался, как барский ковер…
Наклонилися сосны болотные,
Загубил их лишайник седой,
Не колыхнутся ветки дремотные,
Не стряхнуть бахромы над водой…
А за ними — лесными курганами —
И Востряк и таежный Глухарь,
И Веселые Горы с Шайтанами,
И Шелковой горы крутоярь…
Одинокий, с походкою робкою,
Я иду по чепыжнам местам
Чуть заметной, таинственной тропкою —
Поклониться уральским скитам:
Там в дали одинокими станами,
Под охраною древних крестов,
Под кремневым хребетом, под шиханами,
Поукрылись они от врагов,
Там великие деды — молельники,
Строят избы, часовни, кресты,
Ставят новые чуры на пчельники,
Ищут в жизни святой красоты…
Там великая Русь неизбывная
На страданье, на подвиг пошла,
И напевная, древняя, дивная,
Свой убогий светильник зажгла!
Суждено мне напевнику — бахарю
Там невзгоды и горе терпеть,
Что—б в отчизне сермяжнику — пахарю
Соловьиные песни пропеть!
Коли Бог мне дал душу напевную,
То я правде родной послужу…
И за Музой, за светлой царевною,
Я лесною тропой похожу…
Как царевичу, в жизни мне заданы —
Горевые дороги — пути…
Где твой терем стоит неразгаданный?!
Ты в оконце огонь засвети!
Я приду к тебе с грезою — сказкою,
Алых зорь разверну кружева,
И в напевы с улыбкой и ласкою
Золотые я брошу слова…
Гой, ты, родина, Русь ты раздольная!
Ты прими молодого певца!
Мои песни — крылатые, вольные,
И для них я не жажду венца!

Месяц

Позакрылся сермягой дырявою
Пьяный месяц, гуляка ночной,
И грустит над дорожкой корявою,
Что зажглась на стремнине речной.
Не взлюбилося лысому бражнику
Горевое житье на земле:
‘Хорошо только Богу, да стражнику,
Да поповой собаке в селе!’
Светит месяц лучами белесами:
‘Где, мол, правда—то скрылась в ночи?’
Раскричалися с шалыми бесами
По вражиным злые сычи!
Заметалися совы по ельнику,
Всполошили в болоте чертей:
‘Стыдно, стыдно, седому бездельнику
Сон тревожить у добрых людей!’
Закружилися черной ватагою,
Раскричалися галки в селе…
И под старой, дырявой сермягою
Затуманился месяц во мгле!

Сибирский скит

У помоста ворота шатровые…
В темной глуби, где козырь-конек,
Смотрят строгие очи суровые
И в лампадке горит огонек…
То глядит на тропинку таежную
С тайной думой сам Бог — Саваоф
И обитель хранит осторожную
От великих и грозных врагов…
Поукрылися деды—затворники
За зубчатым забором в скиту
И возносят святые поборники
Горевые молитвы Христу…
И читают стихи покаянные,
И поют сладкопевный псалтырь,
Что б антихриста ложь окаянная
Не проникла в таежный пустырь!
У ворот в волковом окошечке, —
Ранней зорьке играет отсвет…
А на полке — и хлебец и крошечки —
Тут для птиц и для беглых обед…
Заповедано верой Христовою
Что бы сирых в беде не томить,
И бездомную душу суровую
Надо хлебом святым накормить.
С жаждой правды и воли и золота
Много люду идет чрез Сибирь,
А из тюрем, в ком сердце-то молодо —
Те бегут на таежную ширь!
С грустной думой в окошечко малое
Смотрит сторож, убогий вратарь…
Блещет зорька багряная, алая,
Обжигая лесовую ярь!

Глухарь

В весеннем воздухе — и ласка и истома,
Обвеян негою заоблачный простор…
А на земле — от грохота и грома
Дрожит заводский двор!
С раскрытым воротом, нахмурив грозно очи,
Весь красный, с каплями горячего чела,
Тяжелым молотом с размаха бьет рабочий
В стальную грудь котла!
Котел, как зверь сраженный у ограды,
Дрожит, ревет и кажется, что вдруг —
Он бросится всей черною громадой,
И все сметет вокруг!
Толпа рабочих и зевак толпою простодушной
Стоит с утра и смотрит на котел…
А мастер с книжечкой беспечно, равнодушно
Работе счет подвел…
Еще удар, еще… И скрежет, грохот ярый
Поднялся над толпой и в воздухе завыл…
И кто-то под землей рассыпал вдруг удары
И дрогнул и застыл…
Довольно! Все исправлены заклепки!
Отбиты от листов и ржавчина и гарь!
И выполз из котла — улыбчивый и робкий
И в пепле весь — Глухарь!!
С курчавой головой — в ней кудри золотые
На солнце вспыхнули сиянием венца —
Глухарь — старик — взглянул в поля пустые
И вытер пот с лица…
В его глазах зажглась и ласка и отрада…
Оглохший смотрит он на небо, на людей, —
Трудясь весь день, он слышал ужас ада
И скрежет, стон гвоздей!..
Прищурил он глаза — и смотрит нежно, нежно
На зелень, на цветы, на ласточек полет…
Но кто-то над душой и властный и мятежный
В железо грозно бьет!
В ушах гудит… Незримые удары
Гремят, ревут, как в туче громовой…
Вздохнул Глухарь… И сумрачной и старой
Поникнул головой…
Что мастер прокричал — того он не расслышал…
И что сказал народ — Глухарь не расслыхал…
С избитою душой он из завода вышел
И тяжко он вздыхал.
А в поле — зяблик пел и ласточки звенели,
Смеялась, плакала заречная свирель,
Шли девушки толпой и звонко песню пели…
Был радостный апрель!!
С. Н. Кошкаров. Сермяжная Русь. No 18. М.: Типография М. Самсонова и В. Павлова, 1916
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека