Сэр Виллиам Темпль, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1838 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Маколей. Полное собраніе сочиненій.

Томъ III. Критическіе и историческіе опыты. 2-е исправленное изданіе.

Подъ общею редакціею Н. Л. Тиблена

Санктпетербургъ и Москва. Изданіе Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1870

Переводъ подъ редакціею г. Бачинскаго

СЭРЪ ВИЛЛІАМЪ ТЕМПЛЬ.

(Октябрь, 1838)

‘Memoirs of the Life, Works, and Correspondence of sir William Temple.’ By the Rigth Hon. Thomas Peregrine Courtenau. 2 vols, 8-vo. London: 1836,

‘Мемуары о жизни, произведеніяхъ и переписк сэра Вилліама Темпля’. Соч. достопочтеннаго Томаса Перегрина Кортнея. 2 тома 8-о. Лондонъ. 1836.

М-ръ Кортней долгое время былъ весьма извстенъ въ политическомъ мір, какъ трудолюбивый и полезный общественный дятель, и какъ честный, послдовательный членъ парламента. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ умренныхъ и, въ то же время, однимъ изъ наимене гибкихъ членовъ консервативной партіи. Поведеніе его въ нкоторыхъ вопросахъ было, правда, до того вигское, что какъ одобрявшіе, такъ и порицавшіе его, равно усумнились въ прав м-ра Кортнея считаться торіемъ. Но торизмъ свой, какимъ онъ былъ, м-ръ Кортней твердо сохранилъ при всхъ перемнахъ счастья и моды, и удалился, наконецъ, съ публичнаго поприща, не оставляя за собою, мы надемся, ни одного личнаго врага и унося уваженіе я расположеніе многихъ, далеко несогласныхъ съ его мнніями.

Эта книга, плодъ досуга м-ра Кортнея, начинается предисловіемъ, гд онъ сообщаетъ намъ, что услуги, оказанныя ему съ разныхъ сторонъ, ‘убдили его, что литература скоре политики развиваетъ кроткія чувства и скоре ведетъ къ пріятной жизни’. Мы искренно радуемся, что м-ръ Кортней такъ доволенъ своими новыми занятіями, и сердечно поздравляемъ его съ мною, къ которой привела его событія, и на которую, какъ она ни выгодна, немногіе ршаются, не будучи къ тому вынуждены. У него, но нашему мннію, надо причинъ завидовать кому-либо изъ подвизающихся еще на томъ поприщ, на которомъ, разставаясь съ умственными и общественными удовольствіями, проводя ночи безъ сна, а лто безъ малйшаго проблеска красоты природы,— они могутъ ожидать, никакъ не боле достиженія той многотрудной, ненавистной и крпко стерегомой неволи, которую какъ-бы въ насмшку называютъ властью.

Лежащіе передъ нами томы имютъ, по справедливости, право на похвалу за прилежаніе, заботливость, здравое сужденіе и безпристрастіе, качествъ этихъ достаточно, чтобы книгу сдлать цнною, во не вполн достаточно, чтобы сдлать ее удобочитаемою. М-ръ Кортики не достаточно изучилъ искусство выбирать и сжимать матеріалы. Свднія, которыя онъ сообщаетъ намъ, слдуетъ, кажется, пока считать почти сырымъ матеріаломъ. Для фабрикантовъ матеріалъ этотъ будетъ весьма полезенъ, но онъ не въ такомъ еще вид, чтобы имъ могъ пользоваться праздный потребитель. Выражаясь безъ метафоры, мы опасаемся, чтобы сочиненіе это для читающихъ ради самаго чтенія не было мене пріятно, нежели для читающихъ съ цлью писать.

Хотя мы крайне не желаемъ ссориться съ м-ромъ Кортнеемъ по поводу политики, не можемъ однакожъ не прибавить, что книга его нисколько не была бы хуже, еслибъ заключала въ себ помене выходокъ противъ виговъ настоящаго времени. Выходки эти не только неумстны въ историческомъ сочиненіи, но нкоторыя изъ нихъ по сущности своей скоре были бы приличны издателю третье-класскаго журнала партіи, нежели джентльмену съ познаніями и способностями м-ра Когтнея. Намъ говорятъ, напримръ: ‘замчательное обстоятельство, хорошо извстное всякому, знакомому съ исторіею, но скрываемое новыми вигами, что либеральные политики въ XVII столтія я большая часть ихъ въ XVIII никогда не распространяли либеральностей своихъ на природныхъ ирландцевъ или послдователей древней религіи’. Какой 15-тилтній школьникъ не знаетъ этого замчательнаго обстоятельства? Какой прежній или настоящій вигъ былъ когда-либо такимъ идіотомъ, чтобы думать о возможности скрыть это? Мы, дйствительно, могли бы точно также сказать: замчательное обстоятельство, хорошо извстное всякому, близко знакомому съ исторіею, но тщательно скрываемое духовенствомъ господствующей церкви, что Англія въ XV столтіи была въ сообщенія съ Римомъ. Имъ хотлось бы сдлать еще нкоторыя замчанія по поводу другого мста, которое кажется намъ заключеніемъ рчи, назначенной для произнесенія противъ билля о реформ: но мы удерживаемся.

Мы сомнваемся, чтобы память м-ра Виллиама Темпля могла быть многимъ обязана изслдованіямъ м-ра Кортнея. Темпль — одинъ изъ тхъ людей, которыхъ свтъ, мало зная, согласился много восхвалять, и которые, поэтому, скоре могутъ проиграть, чмъ выиграть отъ близкаго анализа. Онъ не лишается, впрочемъ, справедливыхъ правъ на самое почетное мсто среди государственныхъ людей своего времени. Немногіе изъ нихъ равнялись съ нимъ или превосходили его дарованіями, за то они не пользовались хорошею славою въ дл честности: Можно бы назвать немногихъ, патріотизмъ которыхъ былъ чище, благородне и безкорыстне его патріотизма, зато они не были людьми замчательныхъ способностей. По нравственности онъ былъ выше Шафтсбери, по уму — выше Росселя.

Сказать о человк, что онъ занималъ высокое положеніе въ эпоху дурнаго управленія, испорченности, гражданскихъ и религіозныхъ крамолъ, что онъ, тмъ не мене, не запятналъ себя сильно и вовсе не принималъ участія въ какомъ-либо великомъ злодяніи, что онъ пріобрлъ уваженіе распутнаго двора и бурнаго народа, не будучи невиненъ ни въ какомъ гнусномъ содйствіи кому-либо изъ нихъ,— служитъ, кажется, весьма высокою похвалою, и все это, по справедливости, можно сказать о Темпль.

Однако Темпль — человкъ не въ нашемъ вкус. Нравъ нехорошій отъ природы, но сдерживаемый строгимъ самообладаніемъ, постоянное вниманіе къ благовидности, рдкая осторожность въ веденіи той игры, состоящей изъ ловкости и удачи, которая называется человческою жизнью, наклонность лучше довольствоваться малымъ и врнымъ выигрышемъ, чмъ продолжать игру, удваивая ставку,— кажутся намъ наиболе замчательными чертами его характера. Этотъ родъ умренности, въ соединеніи съ весьма значительными способностями,— какъ это было и у Тепмля,— едва ли при обыкновенныхъ обстоятельствахъ отличается отъ высочайшей и самой безукоризненной честности, а между тмъ можетъ вполн быть совмстнымъ съ шаткостью началъ, съ холодностью сердца и съ самымъ сильнымъ эгоизмомъ. У Темпля, мы полагаемъ, не было достаточной теплоты и возвышенности чувствъ, чтобы заслужить имя добродтельнаго человка. Онъ не измнялъ своему отечеству и не притснялъ его, мало того, онъ оказывалъ ему звательныя услуги, но онъ ничмъ не рисковалъ для него. Никакія искушенія со стороны короля или оппозиціи не могли заманить его выступить приверженцемъ самовольныхъ или крамольныхъ мръ. Но онъ всячески старался не задть кого-либо энергическимъ сопротивленіемъ такимъ мрамъ. Онъ никогда не выставлялся рзко впередъ на глазахъ общества, кром тхъ случаевъ, когда почты увренъ былъ въ выигрыш и когда не югъ проиграть, случаевъ, когда все — польза государства, виды двора и страсти массы казались на минуту совпадавшими. Пользуясь разсудительно многими изъ этихъ рдкихъ мгновеній, ему удалось упрочитъ за собою высокую репутацію мудрости и патріотизма. По прошествіи благопріятнаго кризиса, онъ не рисковалъ пріобртенной славой. Онъ взбгалъ высокихъ должностей въ государств съ осторожностью почти малодушною и ограничивался тихими и отдльными областями общественной службы, гд, не возбуждая зависти, могъ пользоваться скромными, но врными преимуществами. Когда страна приходила въ такое положеніе, что невозможно было, безъ нкоторой опасности, принимать какое-либо участіе въ политик, онъ удалился въ свою библіотеку и фруктовый садъ и, въ то время какъ наша стонала подъ гнётомъ или оглашалась смятеніемъ и шумомъ междоусобной войны, забавлялся сочиненіемъ мемуаровъ и подшиваніемъ абрикосовыхъ деревьевъ. Его политическое поприще имло нкоторое сходство съ военнымъ поприщемъ Людовика XIV. Людовикъ, чтобы неудачно не уронить своего королевскаго достоинства, никогда не являлся при осад до тхъ поръ, пока самые искусные офицеры его арміи не доносили ему о неминуемомъ паденія укрпленія. Удостоврившись въ этомъ, монархъ, въ шлем и латахъ, являлся среди намётовъ, созывалъ военные совты, предписывалъ условія капитуляція, принималъ ключи крпостей и дотомъ возвращался въ Версаль выслушивать, какъ льстецы повторяли ему, что Тюрень разбитъ былъ при Маріентал, что Конде принужденъ былъ снять осаду Арраса, и что единственнымъ воиномъ, котораго слава никогда не была помрачена неудачею, былъ Людовикъ Великій. Однако Конде и Тюрень будутъ всегда считаться полководцами совсмъ другаго рода, чмъ непобдимый Людовикъ, и мы должны сознаться, что многіе государственные люди, длавшіе большіе промахи, кажутся намъ заслуживающими большаго уваженія, чмъ непогршимый Темпль. Непогршимость его, дйствительно, слдуетъ преимущественно приписать его крайнему опасенію всякой отвтственности, его ршимости скоре оставить страну свою въ бд, чмъ подвергнуться малйшей возможности быть самому въ бд. Онъ имлъ, кажется, отвращеніе къ опасности, а нельзя не согласиться, что опасности, которымъ подвергался публичный дятель, въ эти дни борьбы тиранніи съ мятежомъ, были самаго серьёзнаго рода. Онъ не могъ выносить неловкаго положенія ни физическаго, ни нравственнаго. Когда во время дипломатическихъ путешествій экипажъ его съзжалъ немного съ хорошей дороги на дурную я ему приходилось укатывать ее,— стованія его были вполн забавны. О томъ, какъ день или два онъ халъ по дурной Вестфальской дорог, какъ одну ночь проспалъ на солом, какъ путешествовалъ въ зимнее время, когда снгъ покрывалъ землю, онъ разсказываетъ какъ объ экспедиціи къ сверному полюсу или къ источникамъ Нила. Этотъ родъ болзненной изнженности, эта привычка лелять себя, видны во всхъ его поступкахъ. Онъ любилъ славу, но не любовью восторженной и благородной души. Онъ любилъ ее какъ цль, а вовсе не какъ средство, какъ роскошь, а вовсе не какъ орудіе, полезное для другихъ. Онъ собиралъ и копилъ ее съ робкою бережливостью скряги, и никогда не употреблялъ кладъ этотъ на какое-либо предпріятіе, какъ бы добродтельно и полезно оно ни было, если только предстоялъ рискъ потерять хоть одну его частичку. Не диво, если такая личность сдлала мало или не сдлала ничего, что заслуживаетъ положительнаго порицанія. Но отъ человка, одареннаго такими способностями и поставленнаго въ такомъ положеніи, можно, по справедливости, требовать гораздо большаго. Будь Темпль представленъ передъ адскимъ судилищемъ Данта, онъ не былъ бы осужденъ на пребываніе въ глубочайшихъ сокровенностяхъ бездны. Его не варили бы вмст съ Донди въ аломъ ключ Буликам, не ввергли бы вмст съ Данби въ кипящую смолу Малебольги и не заморозили бы вмст съ Чорчиллимъ въ вчныхъ льдахъ Джіудекки, но его, пожалуй, помстили бы въ темномъ преддверіи, возл тни того безславнаго первосященника,

‘Che fece per riltate il gran rifiuto’ (*).

(*) ‘Который, побуждаемый низостью, сдлалъ великій отказъ.’ Дантъ: Адъ, пснь III, стихъ 60.— Маколей, вроятно, видлъ въ этомъ стих намекъ на папу Целестина V, который, по проискамъ Бонифація VIII, отказался отъ папской тіары.

Никто, разумется, не обязанъ оставаться политикомъ, такъ точно, какъ не обязанъ оставаться и воиномъ, и для оставленія какъ политическаго, такъ и военнаго поприща существуютъ вполн честные способы. Но ни на одномъ изъ этихъ поприщъ никто не въ прав пользоваться всею его сладостью, устраняя всю его горечь. Кто остается въ военной служб только въ мирное время, кто является на смотрахъ въ Гайдъ-Парк, кто сопровождаетъ государя въ палату лордовъ и обратно съ величайшею храбростью и преданностью и уклоняется отъ службы, какъ скоро предстоитъ вроятность быть отправленнымъ въ экспедицію,— тотъ, по справедливости, считается человкомъ, обезславившимъ себя. Нкоторая часть порицанія, заслуженнаго такимъ параднымъ воиномъ, можетъ справедливо падать и на чисто параднаго политика, уклоняющагося отъ своихъ обязанностей, какъ скоро он становятся трудными и непріятными, то есть, какъ скоро становится особенно важнымъ исполнять ихъ съ ршимостью.

Хотя мы, дйствительно, далеко не считаемъ Темпля образцовымъ государственнымъ человкомъ, хотя мы ставимъ его ниже многихъ государственныхъ людей, сдлавшихъ весьма большія ошибки,— мы не можемъ однако отвергать, что, въ сравненіи съ своими современниками, онъ составляетъ чрезвычайно почтенное явленіе. Реакція, послдовавшая за побдою народной партіи надъ Карломъ I, произвела вредное дйствіе на національный характеръ, и дйствіе это было наиболе замтно въ тхъ мстахъ и классахъ, которые сильне всего возбуждены были новымъ переворотомъ. Поврежденіе было сильне въ Лондон, чмъ въ провинціяхъ, а наиболе сильно — въ придворныхъ и оффиціальныхъ кружкахъ. Почти все уцлвшее изъ того, что было хорошаго и благороднаго въ кавалерахъ и круглоголовыхъ 1642 г., можно было найти теперь въ среднихъ классахъ. Побужденіи и чувства, породившія Великую Ремонстрацію, были еще сильны между непреклонными йоменами и скромными, богобоязненными купцами. Духъ Дерби и Kапеля пылалъ еще во многихъ отдаленныхъ замкахъ, во между тми политическими вождями, которые во время Реставраціи были еще молоды или въ самой сил зрлаго возраста, не было ни Соутгамптона, ни Вэна, ни Фокилида, ни Гампдена. Между возвышающимися царедворцами едва ли возможно было найти ту чистую, пламенную и твердую преданность, которая въ предшествовавшее царствованіе осталась непоколебимою на поляхъ несчастной битвы, на чужеземныхъ чердакахъ иди въ подвалахъ и у ршетки верховнаго суда. Столь же мало, или еще мене, могли новые вожди партій имть притязаніе на великія качества государственныхъ дятелей, стоявшихъ во глав Долгаго парламента. Глмидинъ, Намъ, Вамъ, Кромвеллъ отличаются отъ искуснйшихъ политиковъ слдующаго поколнія всми рзкими очертаніями, какими разнятся люди, производящіе революціи, отъ людей произведенныхъ революціями. Коноводъ въ великомъ переворот, человкъ, шевелящій спящее общество и ниспровергающій глубоко вкоренившуюся систему, можетъ, пожалуй, быть весьма испорченнымъ человкомъ, но едва ли онъ можетъ быть лишенъ нкоторыхъ нравственныхъ качествъ, исторгающихъ даже у враговъ невольное удивленіе: твердости намренія, силы воли, энтузіазма, который, скрываясь иногда подъ видомъ спокойствія, бываетъ тмъ не мене свирпымъ или стойкимъ, и торжествуетъ надъ силою обстоятельствъ и противоборствомъ строптивыхъ умовъ. Эти качества, въ различномъ сочетаніи со всевозможными добродтелями я пороками, могутъ, мы думаемъ, встртиться въ большей части виновниковъ гражданскихъ и религіозныхъ движеній: въ Цезар, Магометъ, Гильдебранд, Доминик, Лютер, Робеспьер, и качества эти не въ маломъ количеств находились у предводителей партіи, противной Карлу I. Характеръ людей, умы которыхъ образуются среди замшательства, слдующаго за великимъ переворотомъ, бываетъ обыкновенно совсмъ ивой. Естествоиспытатели говорятъ намъ, что теплота производитъ разрженіе воздуха, а разрженіе воздуха производитъ холодъ. Такъ точно рвеніе производитъ перевороты, а перевороты производятъ людей, лишенныхъ къ чему бы то ни было рвенія. Политическіе дятели, о которыхъ мы говоримъ, каковы бы ни были ихъ природныя способности и мужество, почти всегда отличаются особеннымъ легкомысліемъ, особеннымъ непостоянствомъ, легкимъ, безразличнымъ взглядомъ на самые важные вопросы, готовностью предоставить направленіе своихъ дйствій судьб и народному мннію, понятіемъ, что одно общественное дло почтя тамъ же хорошо какъ и другое, и твердымъ убжденіемъ, что гораздо лучше быть наемникомъ въ самомъ худшемъ дл, чмъ мученикомъ въ самомъ лучшемъ.

Совершенно то же было съ англійскими государственными дятелями слдовавшаго за Реставраціею поколнія. У нихъ не было ни энтузіазма кавалера, ни энтузіазма республиканца. Они съ раннихъ поръ освободились отъ владычества старинныхъ чувствъ и обычаевъ, но не развили въ себ сильной страсти къ нововведенію. Привыкнувъ видть, какъ древнія учрежденія потрясались, падали и лежали вокругъ нихъ въ развалинахъ, привыкнувъ жить подъ смнявшими другъ-друга государственными устройствами, среднее существованіе которыхъ продолжаюсь около 12 нмцевъ, они не питали ни малйшаго религіознаго благоговнія къ старин, у нихъ вовсе не было того настроенія духа, которое естественно порождается постояннымъ созерцаніемъ незапамятной старины и неподвижной прочности. Привыкнувъ, съ другой стороны, видть, какъ всякая перемна начинается пламенною надеждою, а кончается разочарованіемъ, какъ за безумными надеждами и пророчествами опрометчивыхъ и фанатическихъ нововводителей слдуютъ стыдъ и замшательство, они пріучились смотрть на проявленія общественнаго духа и на планы реформъ съ недоврчивостью и презрніемъ. Они говорили иногда языкомъ врныхъ подданныхъ, иногда языкомъ пылкихъ друзей отчизны. Но ихъ тайное врованіе заключалось повидимому въ томъ, что врноподданничество было однимъ великимъ заблужденіемъ, а патріотизмъ — другимъ. Если они дйствительно и питали какое-либо пристрастіе къ монархической или народной сторон конституціи, къ епископству или пресвитеріанизму, то пристрастіе это было слабо и вяло, и не только не побждало, какъ во времена ихъ предковъ, страха изгнанія, конфискаціи и смерти, но рдко имло силу устоять противъ слабйшаго толчка личнаго честолюбія или личнаго страха. Такова была ткань пресвитеріанизма Лодердаля и теоретическаго республиканизма Галифакса. Чувство народной чести казалось угасшимъ. Въ глазахъ большинства людей послдовательность считается пробнымъ намнемъ честности общественнаго дятеля. Проба эта, хотя весьма недостаточная, бываетъ пожалуй наилучшею, какую наблюдатели, за исключеніемъ самыхъ проницательныхъ и самыхъ близкихъ, способны примнить къ длу, и, несомннно, даетъ людямъ возможность составить оцнку характеровъ великихъ личностей, въ цломъ наиболе приближающуюся къ точности. Но въ продолженіе послдней половины XVII столтія непослдовательность по необходимости перестала считаться безчестіемъ, и человка не боле упрекали за его непослдовательность, какъ упрекаютъ чернаго въ Томбукту за его цвтъ. Никто не стыдился признаться въ томъ, что было общимъ между нимъ и цлою націею. Въ короткій промежутокъ лтъ около семи, верховная власть находилась въ рукахъ Долгаго парламента, совта офицеровъ, Барбонскаго парламента, снова совта офицеровъ, протектора согласно ‘Правительственному акту’ и протектора согласно ‘Почтительному прошенію и совту‘, снова Долгаго парламента, третьяго совта офицеровъ, въ третій разъ Долгаго парламента, Конвента и короля. Въ такія времена, послдовательность бываетъ до того неудобна для человка, придерживающагося ея, и для всхъ находящихся съ нимъ въ связи, что перестаетъ быть добродтелью и считается своенравнымъ упрямствомъ и пустою совстливостью. Дйствительно, въ такія времена хорошій гражданинъ можетъ по долгу быть обязанъ служить цлому ряду правленій. Блекъ длалъ это на одномъ поприщ, а Гель на другомъ, и поведеніе обоихъ одобрено было потомствомъ {Robert Blake — адмиралъ, прославившійся многочисленными побдами вовремя войны съ голландцами.— Matthew Hale — судья и ученый временъ Кромвелла и Реставраціи.}. Но ясно, что, если непослдовательность въ самыхъ важныхъ общественныхъ вопросахъ перестаетъ быть упрекомъ, непослдовательность въ вопросахъ меньшей важности не должна, по всей вроятности, считаться безчестіемъ. Въ стран, гд многіе весьма честные люди, въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ, поддерживали правленіе то протектора, то Охвостья, то короля, не должно, по всей вроятности, было стыдиться покинуть свою партію ради мста, или подавать голосъ за билль, которому противился.

Общественные дятели послдовавшихъ за Реставраціею временъ отнюдь не имли недостатка въ мужеств или дарованіяхъ, и нкоторые роды талантовъ были у нихъ, повидимому, развиты до значительной — можно бы почти сказать — болзненной и неестественной степени. Ни ераменъ въ древнія времена, ни Талейранъ въ новйшія, не были боле тонкими знатоками всхъ оттнковъ человческаго характера и всхъ признаковъ наступающей перемны, чмъ нкоторые изъ нашихъ соотечественниковъ того времени. Способность ихъ въ предугадываніи вещей высокой важности, по признакамъ невидимымъ и непонятнымъ для другихъ, походила на волшебство. Но жребій Рувима тяготлъ на нихъ всхъ: ‘Непостоянный какъ вода, не подымешься ты’ {Кн. Бытія гл. 49. ст. 4.}.

Свойства эти бываютъ способны къ безчисленнымъ видоизмненіямъ, смотря по безчисленному разнообразію ума и права, въ которыхъ проявляются. Люди съ безпокойными умами и сильнымъ честолюбіемъ слдовали по страшно эксцентричному пути: бросались своенравно изъ одной крайности въ другую, служили и измняли поочередно всмъ партіямъ, неперемнно выставляли свои мдные лбы въ первыхъ рядахъ самыхъ испорченныхъ правительствъ и самыхъ крамольныхъ оппозицій, посвящены были въ самыя преступныя тайны то Кабали, то Райгаусскасо заговора, отрепались отъ своей вры, чтобы пріобрсти милость своего государя, замышляя притомъ тайно его низверженіе, исповдывались у іезуитовъ, имя въ карманахъ шифрованныя письма отъ принца Оранскаго, вели переписку съ Гагой, будучи въ должностяхъ при Іаков, и стали вести переписку съ Сен-Жерменскимъ дворомъ, какъ скоро облобызали за полученныя должности руки Вильгельма. Но Темпль не былъ изъ числа такихъ людей. Онъ не былъ лишенъ честолюбія. Но оно не было честолюбіемъ такой души, въ которой неудовлетворенное честолюбіе замняетъ мученія ада, гложетъ подобно червю неумирающему и сожигаетъ подобно огню непотухающему. Принципъ его состоялъ въ томъ, чтобы сперва упрочить себ безопасность и удобства, и предоставить потомъ величію явиться, когда ему вздумается. Оно являлось, онъ наслаждался имъ, и, въ первую же минуту, какъ нельзя было доле безопасно и спокойно наслаждаться ихъ, онъ съ удовольствіемъ отказался отъ него. Онъ не былъ, кажется, изъятъ отъ господствовавшей тогда политической безнравственности. Душа его подверглась зараз, но подверглась ей ad modum recipients, въ столь смягченной форм, что недальновидный судья могъ бы усумниться, чтобы зараза эта была тою же сильною моровою язвою, которая свирпствовала повсюду. На болзни отразилась природная вялость больнаго. Общая порча, смягченная его спокойною и непредпрімчивою натурою, обнаружилась упущеніями и уклоненіями, а не положительными злодяніями, и его бездйствіе, хотя иногда трусливое и эгоистическое, становится достойнымъ уваженія въ сравненіи съ злонамренною и вроломною неугомонностью Шафтесбери и Сондерланда.

Темпль происходилъ изъ рода, хотя древняго и почтеннаго, но едва ли до него встрчающагося въ нашей исторіи, родъ этотъ, однако, долго посл его смерти, производилъ столь многихъ знаменитыхъ людей, и образовалъ такія замчательныя свази, что имлъ, правильнымъ и закономрнымъ образомъ, едва ли меньшее вліяніе въ государств, чмъ то, котораго, совсмъ въ иныя времена и совсмъ иными средствами, родъ Невилля достигъ въ Англіи, а родъ Дугласа въ Шотландія. Въ послдніе годы Георга II и во все царствованіе Георга III, члены этого разросшагося и могущественнаго семейства находились почти постоянно во глав или правительства, или оппозиціи. Были времена, когда родня, cousinhood — какъ однажды ее прозвали, могла бы одна снабдить почти всми матеріалами, нужными для¹ постройки сильнаго кабинета. Въ теченіе 50-ти лтъ три первые лорда казначейства, три государственные секретера, два хранителя малой печати и четыре первые лорда адмиралтейства были назначены изъ числа сыновей и внуковъ графини Темпль.

Такое блестящее было состояніе старшей отрасли семейства Темпль, продолжавшееся наслдствомъ съ женской стороны. Вилліамъ Темпль — первый въ ряду, достигшемъ въ нкоторой степени великой исторической знаменитости, принадлежалъ къ младшей отрасли. Отецъ его, сэръ Джонъ Темпль, былъ начальникомъ государственнаго архива въ Ирландіи и отличился, между тайными совтниками этого королевства, рвеніемъ, съ какимъ поддерживалъ народное дло въ начал борьбы между короною и Долгимъ парламентомъ. Онъ былъ арестованъ по приказанію герцога Отмонда, но получилъ свободу вслдствіе обмна, явился въ Англію и тамъ засдалъ въ палат общинъ, какъ депутатъ отъ Чичестера. Онъ присталъ къ пресвитеріанской партіи, и былъ однимъ изъ умренныхъ членовъ, вотировавшихъ въ исход 1648 года за веденіе съ Карломъ переговоровъ на основаніяхъ, которыя государь этотъ самъ принялъ, и вслдствіе того почти безъ церемоніи удаленныхъ изъ палаты полковникомъ Брайдомъ. Сэръ Джонъ, между тмъ, примирился, кажется, съ- побдоносными индепентентами, ибо въ 1653 году онъ снова вступилъ въ должность свою въ Ирландіи.

Сэръ Джонъ Темпль женатъ былъ на сестр знаменитаго Генри Гаммонда, ученаго и благочестиваго богослова, въ теченіе междоусобной войны принимавшаго съ явнымъ усердіемъ сторону короля и лишившагося, посл побды парламента, своей церковной должности. Вслдствіе потери, какую при этомъ понесъ Гаммондъ, онъ удостоился,— на странномъ язык того новаго племени оксоніанскихъ сектаторовъ, соединившихъ худшія стороны іезуита съ худшими сторонами оранжиста {Названіе, данное ирландскими католиками протестантскимъ сторонникамъ Вильгельма Оранскаго. Съ конца прошлаго столтія Orangemen получили совсмъ иное значеніе, образовавъ правильный и обширный союзъ.},— быть отличеннымъ именами: Гаммонда, пресвитера, доктора и исповдника.

Вилліамъ Темпль, старшій сынъ сэра Джона, родился въ Лондон въ 1628 году. Онъ получилъ первое воспитаніе подъ надзоромъ дяди съ материной стороны, потомъ отправленъ былъ въ училище въ Бишопъ-Стортфордъ и на семнадцатомъ году поступилъ въ Emmanuel College, въ Кембридж, гд знаменитый Кодвортъ былъ его наставникомъ {Ralph Cudworth — богословъ и философъ, авторъ ‘Discourse concerning the trve Nature of the Lords Supper’.}. Времена не благопріятствовала ученію. Междоусобная война тревожила даже тихіе переходы и лужайки Кембриджа, производила сильные перевороты въ учрежденіяхъ и дисциплин коллегій и волновала умы учащихся. Темпль утратилъ въ коллегія все ничтожное знаніе греческаго языка, которое принесъ съ собою изъ Бишопъ-Стортфорда, и никогда не вознаградилъ потери, обстоятельство это едва ли стоило бы вниманія, еслибъ не тотъ почти невроятный фактъ, что спустя 50 лтъ онъ дошелъ до такой нелпости, что въ вопросахъ изъ греческой исторіи и филологіи выступилъ съ собственнымъ авторитетомъ противъ авторитета Бентли. Онъ не сдлалъ никакихъ успховъ ни въ старой философіи, догоравшей еще въ кембриджскихъ школахъ, ни въ новой, основателемъ которой былъ лордъ Бэконъ. Но до конца своей жизни онъ продолжалъ говорить о первой съ невжественнымъ восторгомъ, а о послдней съ столь же невжественнымъ презрніемъ.

Посл двухлтняго пребыванія своего въ Кембридж, онъ оставилъ его, не получивъ ученой степени, и отправился путешествовать. Онъ былъ тогда, кажется, живымъ, пріятнымъ, свтскимъ молодымъ человкомъ, никакъ не начитаннымъ, но посвященнымъ во вс поверхностныя знанія джентльмена и способнымъ быть принятымъ во вс образованныя общества. Въ политик онъ объяснилъ себя роялистомъ. Его мннія о религіозныхъ предметахъ-были повидимому таковы, какихъ можно было ожидать отъ молодаго человка быстраго ума, получившаго несвязное воспитаніе, не углублявшагося мыслью, получившаго отвращеніе къ угрюмой суровости пуританъ, окруженнаго съ дтства суматохою противуборствующихъ сектъ и легко пріучившагося, поэтому, питать ко всмъ имъ безпристрастное презрніе.

На пути своемъ во Францію онъ повстрчался съ сыномъ и дочерью сэра Питера Осборна. Сэръ Питеръ держалъ островъ Гериси въ покорности королю, и молодые люди, подобно своему отцу, горячо стояли за королевское дло. Въ гостиниц, гд они остановились за остров Вайт, братъ забавлялся расписываніемъ на окнахъ своего мннія о господствующихъ властяхъ. За этотъ враждебный поступокъ все общество было арестовано и представлено губернатору. Сестра, полагаясь на вниманіе, какое, даже въ эти смутныя времена, едва ли хоть одинъ джентльменъ какой-либо партіи замедлялъ когда-либо оказывать, если дло касалось женщины, приняла вину на себя и была немедленно освобождена со своими спутниками.

Это приключеніе произвело, естественно, глубокое впечатлніе на Темпля. Онъ былъ только 20-ти лтъ. Дороти Осборнъ была 21-го года. Она была, говорятъ, красавица, и есть много доказательствъ, что щедро надлена была ловкостью, живостью и нжностью, свойственною ея полу. Темпль вскор сдлался, говоря языкомъ того времени, ея слугою, и она отвчала-на его вниманіе. Но противъ ихъ желаній были трудности столь же большія, какъ и трудности, растягивающія иногда романъ до пятаго тома. Когда началось ухаживаніе, отецъ героя засдалъ въ Долгомъ парламент, отецъ героини командовалъ на Гернси за Карла. Даже и тогда, когда война кончилась и сэръ Питеръ Осборнъ возвратился въ помстье свое Чмксандсъ, надежды влюбленныхъ едва ли были мене мрачны. Сэръ Джонъ Темпль имлъ въ виду для сына своего боле выгодную связь. Дороти Осборнъ была между тмъ осаждаема такимъ же количествомъ поклонниковъ, какое привлекалось въ Бельмонтъ молвою Порціи. Въ числ ихъ самый замчательный былъ Генри Кромиклль. Лишенный способности, энергіи, величія своего знаменитаго отца, лишенный также кроткихъ и мирныхъ качествъ своего старшаго брата, этотъ молодой человкъ былъ, можетъ-быть, боле страшнымъ соперникомъ въ любви, нежели былъ бы тотъ или другой изъ нихъ, М-съ Гютчлисонъ, выражаясь языкомъ степенныхъ и пожилыхъ людей, описываетъ его, какъ ‘наглаго безумца,’ и ‘распутнаго, безбожнаго кавалера.’ Эти выраженія, вроятно, означаютъ, что онъ былъ одною изъ тхъ личностей, которыя между молодыми, необузданными людьми могли бы считаться совершенными джентльменами. Дороти любила собакъ боле крупной и боле страшной породы, чмъ т, которыя лежатъ на ныншнихъ каминныхъ коврахъ, и Генри Кромввлль общался, что высшіе сановники Дублина будутъ употреблены въ дло, чтобы доставить ей прекрасную ирландскую борзую собаку. Ей, повидимому, весьма льстило его вниманіе, хотя отецъ его былъ тогда только лордъ-генералъ, а еще не протекторъ. Любовь однако восторжествовала надъ честолюбіемъ, и молодой женщин, кажется, никогда не приходилось раскаиваться въ своемъ ршеніи, хотя, въ письм, писанномъ какъ разъ въ то время, когда по всей Англіи раздавались всти о насильственномъ распущеніи Долгаго парламента, она не могла удержаться, не напомнить Темплю, съ простительнымъ тщеславіемъ, ‘какого величіи она могла бы достигнуть, если бы настолько была умна, чтобы принять предложеніе Г. К.’

Темплю приходилось страшиться не одного только вліяніи соперниковъ. Родня его возлюбленной смотрла на него съ личнымъ недоброжелательствомъ и отзывалась о немъ, какъ о безнравственномъ удальц, безъ чести и вры, готовомъ, ради мста, оказать услугу какой бы то ни было партіи. Это былъ, дйствительно, весьма искаженный взглядъ на характеръ Темпля. Однако характеръ, даже въ самомъ искаженномъ своемъ вид, представленный самыми раздраженными и предубжденными умами, сохраняетъ обыкновенно нкоторыя черты свои. Ни одинъ каррикатуристъ не представлялъ никогда м-ра Питта Фальстафомъ или м-ра Фокса скелетомъ, и ни одинъ сочинитель пасквилей не приписывалъ никогда бережливости Шеридану или расточительности Мальборо. Надобно сознаться, что складъ ума, который панегиристы Темпля удостоили названія философскаго индифферентизма, и который, при всей своей умстности въ пожиломъ и опытномъ государственномъ дятел, являлся въ молодомъ человк нсколько противнымъ, могъ легко показаться оскорбительнымъ семейству, готовому сражаться или выносить пытки за ‘своего изгнаннаго короля и за свою гонимую церковь. Бдная двушка была крайне оскорблена и раздражена этими обвиненіями противъ ея возлюбленнаго, горячо защищала его заочно и обращалась къ нему самому съ нкоторыми весьма нжными и заботливыми увщаніями, завряя его тутъ-же въ своемъ упованіи на его честь и добродтель. Однажды она была чрезвычайно возбуждена языкомъ, какимъ одинъ изъ ея братьевъ отзывался о Темпл. ‘Мы наговорились до усталости, говоритъ она, онъ отказывался отъ меня, а я заявляла свое презрніе къ нему.’

Почти семь лтъ продолжалось это трудное сватовство. Мы не имемъ точныхъ свдній касательно образа жизни Темпля въ теченіе этого времени. Но онъ велъ, кажется, скитальческую жизнь то на материк, то въ Ирландіи, то въ Лондон. Онъ изучалъ французскій и испанскій языки и забавлялся сочиненіемъ ‘опытовъ’ и романовъ, такое занятіе послужило, по крайней мр, къ образованію его слога. Образчикъ этихъ начальныхъ сочиненій, приведенный м-ромъ Кортнеемъ, нисколько не заслуживаетъ презрнія: дйствительно, тутъ встрчается одно мсто, гд говорится о симпатіи и антипатіи, которое могло быть только произведеніемъ ума, привыкшаго

Маколей. Полное собраніе сочиненій.

Читайте также: