Сент-Ронанские воды. Часть первая, Скотт Вальтер, Год: 1823

Переводы
Время на прочтение: 95 минут(ы)
Скачать в PDF

СЕН-РОНАНСКІЯ ВОДЫ

СИРА ВАЛТЕРА СКОТТА.

ВЪ ШЕСТИ ЧАСТЯХЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Перевелъ съ Французскаго
Михаилъ Воскресенскій

МОСКВА.
Въ Университетской Типографіи.
1828.

Печатать дозволяется

съ тмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска изъ типографіи, были представлены въ Ценсурный Комитетъ: семь экземпляровъ сей книги, для препровожденія куда слдуетъ, на основаніи узаконеній. Москва, Іюля 11 го дня 1827 года.

Ординарный Профессоръ, Надворный Совтникъ Дмитрій Перевощиковъ.

СЕН-РОНАНСКІЯ ВОДЫ

ГЛАВА I.

Старая трактирщица.

‘Ступайте прочь, бродяги злые!
‘Нтъ, не для васъ смиренный мой пріютъ:
‘Вы любите пиры, да вины дорогія,
‘Но вамъ подобные здсь хлбъ съ водой найдутъ!
‘А васъ, о странники, дорогой утомленны!
‘Васъ рада я къ себ принять,
‘Для васъ открытъ всегда мой домъ уединенный:
‘Вы въ немъ найдете все — и пищу, и кровать!
Старинная комедія.

Можетъ быть, во всей Европ нтъ ни одной страны, гд бы просвщеніе, соединенное съ богатствомъ жителей, сдлало столько неимоврныхъ и быстрыхъ успховъ въ послдней половин протекшаго столтія, какъ въ Шотландіи, впрочемъ и въ сіе столь цвтущее время совы и филины не весьма нуждались въ развалившихся зданіямъ въ Каледоніи, различныя обстоятельства, или мстныя выгоды очень не рдко заставляли обитателей старинныхъ деревушекъ оставлять мирныя пажити отцевъ своихъ — отчасти находили они мста выгоднйшія для себя, отчасти и родъ жизни ихъ требовалъ иногда непремннаго перемщенія, а отъ того то и произошло, что какъ въ Исторіи Шотландской, такъ и въ Историко-Географической карт, столь прекрасно отдланной Давидомъ Макферсономъ, очень много встрчается болотистыхъ и необработанныхъ мстъ, изрдка кой гд покрытыхъ кустарникомъ — разрушенныхъ и обвалившихся зданій, свидтельствующихъ, что нкогда и тутъ обитали смертные.
Небольшая деревенька Сен-Ронанъ хотя и не совершенно подпала еще. подобному разрушенію, впрочемъ въ продолженіе почти двадцати лтъ день это дня боле клонилась къ уничтоженію своему. Деревенька сія имла такое романическое мстоположеніе, что вс путешественники, которымъ случалось прозжать черезъ нее, непремнно останавливались тутъ — иные для того, чтобы полюбоваться картинными видами, а другіе, мастера въ живописи, и для того, чтобы попробовать кисти свои. Въ короткихъ словахъ мы постараемся здсь, хотя нсколько, описать красоты мста сего, не строго наблюдая впрочемъ, по нкоторымъ причинамъ, Географическую точность въ описательности.
Деревня сія почти со всхъ сторонъ была окружена горами, изобилующими различными растеніями — большая рка протекала чрезъ средину селенія — множество маленькихъ и извилистыхъ ручейковъ впадало въ нее, берега ручейковъ сихъ, разнообразно расположенные, тщательно были обработаны трудолюбіемъ обитателей Сен-Ронанскихъ. Немного вправо луга, усянные полевыми вшками, и рощицы пріятно разположенныя манили полюбоваться собою, но влво видъ совсмъ перемнялся: вторая половина деревни отдлялась довольно покатымъ холмомъ — за нимъ видны были ветхія хижинки, покрытыя соломою и стоявшія на довольномъ одна отъ другой растояніи, каждая изъ нихъ обнесена была небольшимъ валикомъ на подобіе Швейцарскихъ хижинъ на горахъ Альпійскихъ, съ правой стороны на довольномъ возвышеніи видны были развалины стариннаго, довольно обширнаго 3аMка, обладателямъ коего по видимому и принадлежала деревенька сія, толщина обвалившихся стнъ свидтельствовала о крпости замка, орошаемаго ркою Сен-Ронанъ, отъ задней части замка начинались сады, нкогда цвтущіе и обработанные, а теперь запущенные и похожіе боле на лсъ, образованный самою природою.
Большая часть хижинъ сей деревеньки была необитаема — кровли обвалились, отъ времени почернвшіе брусья потолка и полуразвалившіяся стны вселяли въ душу путешественника какое-то мрачное чувство, не совсмъ обвалившіяся стропила, подобно костямъ скелета, потрясались при порывахъ ночнаго втра, на крышкахъ нкоторыхъ хитинъ оставалось еще нсколько соломы, почему он и казались обитаемыми, особливо тогда, какъ дымъ отъ пріуготовляемаго бдными жителями торфа тихо поднимался вверхъ и, казалось, выходилъ изъ отверстій сихъ кровель.
Впрочемъ, должно признаться, что природа везд и всегда прекрасна и величественна: между развалившимися хижинами росъ довольно густой и красивой кустарникъ, онъ же, расположенный въ вид плетней, служилъ натуральнымъ заборомъ обитаемыхъ хижинъ и садиковъ, къ нимъ примыкающихъ,— все сіе взятое вмст составляло картину довольно привлекательную для путешественниковъ.
Но не вс хижины въ Сен-Ронан были или въ развалинахъ, или близки къ тому, въ средин деревеньки стояли два дома довольно недурные — даже, можно сказать, хорошіе. Одинъ изъ нихъ былъ опредленъ для духовныхъ нуждъ обитателей, другой для тлесныхъ необходимостей путешественниковъ, это были: домъ пастора деревушки и гостинница. Касательно перваго мы скажемъ только то, что онъ былъ построенъ по обыкновенному дурному плану, коему всегда слдуютъ владльцы Шотландскіе для того, чтобы соблюсти экономію свою въ постройк Пасторскихъ домовъ, впрочемъ сей послдній имлъ по обоимъ концамъ своимъ выстроенные камины, безобразныя трубы коихъ, подобно ослинымъ ушамъ, торчали на крышк дома, во многихъ мстахъ имвшей трещины, въ которыя продувалъ втеръ и проходилъ дождь, на что столь часто жалуются бдные церковные служители въ Шотландіи.— Чтобы окончить сіе описаніе, прибавимъ, что пасторъ былъ человкъ очень смирный и довольно молодой, неучтивые прихожане его не хотли даже взять на себя труда выгнать иногда съ двора, или изъ саду его забредшую туда свинью ихъ, они какъ будто не замчали, что мсто разбитыхъ стеколъ въ его окнахъ замнила срая наклеенная на раму бумага и что нечистота на двор и бдность въ дом унижали служителя Церкви, достойнаго какъ по сану своему, такъ и по уму, неизъятому впрочемъ отъ нкоторыхъ странностей, всеобщаго уваженія.
Неподалеку отъ пасторскаго дома видна была Сен-Ронанская церковь, небольшое старинное зданіе, не имвшее даже пола и наполненное нескладными деревянными скамьями. Вншняя форма церкви имла довольно изрядный фасадъ, ибо она была выстроена Католиками, у которыхъ архитектура церквей всегда лучше и красиве нежели у добрыхъ протестантовъ, она была окружена со всхъ сторонъ надгробными памятниками, и такъ, что, по низости своей, выше оконъ заслонялась ими — что и самой ей давало видъ подобнаго же мавзолея, только нсколько возвышеннйшаго передъ прочими и отличающагося небольшою колокольнею.
Когда церковный педель, съ сдыми волосами своими, трепещущею отъ дряхлости рукою поворачивалъ большой желзный ключь въ замк церковной двери, еще довольно крпкой, то любопытный Антикварій, войдя вмст съ нимъ во внутренность храма, ничего не могъ найти въ немъ достойнаго примчанія, кром нсколькихъ старинныхъ мавзолеевъ надъ прахомъ фамиліи Мовбраевъ Сен-Ронанскихъ, на которые обыкновенно и указывалъ старикъ путешественникамъ, какъ на памятники еще тринадцатаго столтія.
Фамилія Мовбраевъ Сен-Ронанскихъ въ свое время была одною изъ знаменитйшихъ и сильнйшихъ фамилій, вс они были врными друзьями дома Дугласа, могущество коего заставляло некогда трепетать Стуартовъ на престол Шотландіи, вс Историки, какъ древніе, такъ и новые, говорятъ, что никто не смлъ, да и не могъ противиться ни Дугласу, ниже кому изъ друзей его, а слдственно и Мовбраю Сен-Ронанскому. Но когда въ царствованіе Іакова II обстоятельства совершенно перемнились, то и владльцы Сен-Ронанскіе очень многое потеряли касательно своего могущества и богатства, впрочемъ въ конц семнадцатаго столтія фамилія ихъ взошла опять почти на прежнюю степень величія. Дале Сиръ Режинальдъ Моврай посл нещастнаго сраженія съ Дунбаромъ отправился въ свой замокъ для защищенія его отъ гибельнаго оружія Кромвеля, который, будучи раздраженъ столь неожиданнымъ и сильнымъ отпоромъ и въ такомъ незначительномъ уголк Великобританіи, въ бшенств своемъ совершенно разрушилъ замокъ съ твердыми стнами его.
Съ тхъ самыхъ поръ замокъ и остался въ развалинахъ. Посл революцій Сиръ Режиналъдъ построилъ жилище себ уже на другомъ мст и не столь огромное, какъ прежде, оно было совершенно въ новомъ вкус и находилось посреди самой деревни — знакъ, что въ прежнія времена не гнушались сосдствомъ добрымъ деревенскихъ жителей, у задней части дома разведены были два довольно хорошіе сада, по берегу рки устроены три террасы.
Вся фамилія обитала въ семъ новоустроенномъ дом до нкотораго происшествія, случившагося за пятнадцать лтъ отъ эпохи, съ которой начинается наша исторія: именно домъ почти весь сгорлъ отъ случившагося ночью пожара — и Лердъ, которому не задолго передъ симъ досталась но наслдству отъ одного изъ дальнихъ родственниковъ довольно хорошая дача разстояніемъ на три мили отъ его деревни, ршился оставить жилище, или лучше сказать мсто, гд обитали знаменитые предки его. Такъ какъ въ это, же, самое время случилось, что онъ приказалъ вырубить до основанія одинъ изъ обширныхъ лсовъ, окружавшихъ Сен-Ронанъ, можетъ быть, для поправки разстроенныхъ обстоятельствъ своихъ, чрезъ что и лишилъ гнздъ множество вороновъ, имвшихъ издавна тутъ жилище свое, то между жителями деревушки и вошло въ пословицу, что Сен-Ронанъ началъ приходить въ упадокъ съ тхъ поръ, какъ Лердъ и вороны оставили его.
Впрочемъ обгорлый домъ не былъ совершенно оставленъ въ добычу и прибжище ночнымъ птицамъ, онъ былъ отдланъ, хотя не такъ хорошо, какъ прежде, впрочемъ въ стнахъ его радость и шумное веселіе раздавались едва ли не чаще, нежели у прежнихъ обитателей, однимъ словомъ — онъ былъ перемненъ въ гостинницу для прозжающихъ и украшенъ вывскою съ изображеніемъ Св. Ронана, отнимающаго изъ когтей діавола Епископскій жезлъ которую исторію всякій мн любопытныхъ и можетъ прочесть въ старинныхъ запискахъ, хранящихся въ оружейной комнат Замка Мовбраевъ. Гостинница сія была очень часто центромъ, куда собирались вс окрестные жители для того, чтобы попировать и выпитъ нсколько квартъ добраго пива, но такъ какъ селеніе Сен-Ронанское день ото дня боле приходило въ упадокъ, то и такія пирушки сдлались рже, или лучше сказать и совершенно прекратились.
‘Гд прежде радости и псни раздавались,
‘Тамъ скука мсто заняла…
Скромная чета врныхъ и любимйшихъ служителей фамиліи Мовбраевъ, которые содержали посл переселенія Лерда сію гостинницу, умерли, оставя ее въ наслдство единственной своей дочери, двушк довольно пожилыхъ лтъ. Покойный отецъ ея во время своей жизни умлъ нажить довольно значительное состояніе — и такъ, что уже гостиница сія, за которую онъ прежде платилъ деньги Лерду, сдлалась его собственностію, съ прибавленіемъ обширныхъ и засянныхъ луговъ по берегу рки, которые Лердъ Сен-Ронанъ одинъ за другимъ долженъ былъ продавать, отчасти потому, что онъ нуждался въ деньгахъ для заготовленія приданаго своей дочери, а отчасти, чтобы купить чинъ сыну своему, отправленному въ военную службу, или по какимъ нибудь сему подобнымъ причинамъ. И такъ Мегъ Додъ по смерти своихъ родителей осталась съ довольно значительнымъ состояніемъ, а такъ какъ это обстоятельство не рдко длаетъ и старухъ невстами — то и Мегъ Додъ имла удовольствіе отказать исканіямъ трехъ толстыхъ откупщиковъ, одного продавца лошадей и двухъ промотавшихся Лердовъ, у которыхъ на голов ничего боле не оставалось кром шляпъ, украшенныхъ полинялымъ позументомъ и снабженныхъ большими крыльями.
Изо всхъ жениховъ самый настойчивый былъ продавецъ лошадей, но и онъ принужденъ былъ наровн съ прочими бить ретираду. Разсчетливая Мегъ Додъ не хотла обязаться мужемъ, который бы въ послдртвіи времени сдлался и властелиномъ ея участи, она продолжала вести двственную жизнь свою со всмъ деспотизмомъ Королевы Елизаветы, содержа въ строгости не только домашнихъ служителей своихъ обоего пола, но даже и всхъ чужестранцевъ, останавливавшихся у нея. Если какой-нибудь путешественникъ осмливался противиться вол или распоряженіямъ Мегъ — на пр. если ему не нравилась комната, ею отведенная для ночлега, или кушанья, которыя приносили ему, то она всегда обращалась къ нему съ тмъ роковымъ отвтомъ, который, какъ говоритъ Еразмъ, полагалъ конецъ всмъ жалобамъ на дурныя Нмецкія гостинницы въ свое время: Qvaere aliud hospitium, или, какъ говаривала Мегъ Додъ: извольте выбираться вонъ и ищите другой гостинницы, но такъ какъ ето значило пробыть подъ открытымъ небомъ на растояніи по крайнее мр шести миль — ибо ближе не льзя было сыскать ночлега,— то бдный путешественникъ, которому бывало произносимо такое ршеніе, принужденъ былъ какъ нибудь умилостивить госпожу трактирщицу и совершенно покоришь себя ея вол. Впрочемъ, чтобы отдать должную справедливость Мегъ Додъ, мы должны сказать и то, что хотя она владычествовала въ своемъ углу съ чрезвычайною строгостію, или почти, можно сказать, деспотически, но ее грхъ было бы обвинять въ тиранніи — ибо она весьма пеклась о благоденствіи подвластныхъ ей.
Никогда — даже и въ погребахъ стараго Лерда, прежняго владльца сего дома — не было винъ столь хорошихъ, какъ у Мегь Додъ, вся невыгода путешественниковъ состояла только въ томъ, что рдко можно было допроситься у нее такого вина, какого бы хотлось имъ — эта часть была совершенно въ ея распоряженіи. Къ сему должно присоединить и то, что Мегъ Додъ имла совершенно материнскія попеченія о тхъ, кои, но ея мннію, уже довольно попили — и она ни за что въ свт не соглашалась на просьбу ихъ подать еще хотя одну бутылку. Что же касается до талантовъ ея на счетъ кухни — то это было торжество искуства ея. Почти каждое кушанье готовила она сама, не допуская къ сему служанокъ. Употребительнйшія въ ея трактир кушанья, какъ то: цыпленокъ изжаренный и облитый соусомъ съ пряными куреньями и битая говядина въ масл, въ своемъ род могли поспорить съ знаменитыми котлетами старинной знакомки нашей Мистрисъ Галль де Феррибридгъ.
Что касается до чистоты блья какъ для стола, такъ и для постели, то это было также единственно въ своемъ род. Бда той прислужниц, подъ смотрніемъ которой прозорливый глазъ хозяйки открывалъ какую-нибудь неисправность, что случалось весьма не рдко, ибо Мегъ Додь, отъ природы склонная входить въ малйшія подробности каждаго дла, рдко не находила случая придраться къ какой-нибудь бездлиц, въ которомъ случа она уже давала полную волю своему краснорчію. Можно сказать, что такое упражненіе было для нея столь же необходимо, какъ и воздухъ, которымъ дышала о на.
Не излишнимъ также будетъ упомянуть и объ умренности цнъ въ гостинниц нашей хозяйки. Число расходовъ не должно было пугать бдныхъ путешественниковъ, какъ то очень часто случается во многихъ мстахъ, 3-а завтракъ — одинъ шиллингъ, за обдъ — три, тутъ же считая и стаканъ стараго Португальскаго вина осмнадцать пенсовъ за довольно хорошій и сытный ужин: вотъ весь прейсь-курантъ Сен-Ронанской трактирщицы — въ начал девятнадцатаго столтія. Правду сказать, иногда Мегъ Додъ и говаривала со вздохомъ, что цны при покойномъ отц ея были въ половину мене, но что длать! крутыя времена не позволяли ей быть столько доброю и сговорчивою, какъ бы желала она.
Не смотря впрочемъ на столь рдкія и прекрасныя качества старой трактирщицы Сен-Ронанской, гостинница ея вмст съ упадкомъ деревни упала также довольно ощутительно по нкоторымъ отношеніямъ. Большая дорога, прилегавшая къ гостинниц, по причин крутости и гористости своей, губила много лошадей, какъ говорили почтальйоны, что впрочемъ можно причесть и неуступчивости Мегъ Додъ давать имъ иногда gratis выпить стаканъ какого-нибудь вина, или вмсто должной мрки овса для лошадей ихъ поднести имъ нсколько рюмокъ портеру — согласіе на сіи млочныя условія, можетъ быть, и поугладило бы большую дорогу — но Мегъ Додъ была неизмнна въ своихъ правилахъ — и дорогу проложили другую, чего Мегъ никогда не могла простишь, особливо тмъ людямъ, коихъ она знавала еще въ младенчеств ихъ.— Это худо, очень худо! говаривала она — отцы ихъ никогда бы не ршились на такой поступокъ!
Наконецъ упадокъ деревни сталъ уже и слишкомъ ощутителенъ для ея гостинницы. Нкоторое извстное число арендаторовъ, вассаловъ и даже Лердовъ составили для взаимныхъ пирушекъ общество подъ названіемъ клуба лакомокъ — но сіе общество было не въ трактир нашей Мегъ Додъ — ибо вс знали крутый ея характеръ — а эти люди любили собираться между собою раза два или три въ недлю, чтобы попировать за кружками пива ‘смшаннаго съ водкою, или стаканомъ виски, гд бы изгнано было всякое принужденіе, они любили иногда кстати и покричать въ зал собранія, послать къ чорту прислужниковъ, отшибить горлышко у бутылки, однимъ словомъ, любили погулять въ полномъ смысл этаго слова — чего въ гостинниц Мегъ Додъ ни какъ нельзя было надяться привести въ исполненіе.
Но натура образовала честную Мегъ такимъ образомъ, что она была довольно пріуготовлена всегда ко всякимъ перемнамъ — и честная душа ея, ни чмъ не поражаемая слишкомъ, была всегда — какъ говаривалъ Тонни Лумикинсъ — въ одинаковомъ направленіи съ ея тлесностію, ея черные съ просдью волосы всегда были покрыты однимъ и тмъ же чепцомъ, сзади закрывающимъ почти всю шею, на длинныхъ и сухихъ пальцахъ ея были такіе же долгіе ногти, маленькіе глазки ея были живы и быстры, грудь, хотя и плоская, но довольно вмстительная для легкихъ, бывшихъ безпрестанно въ сильномъ движеніи, ибо она почти каждую минуту кричала не тише всякой торговки селедками, хотя и говаривала подъ веселый часъ сосдкамъ своимъ, что она боле лаетъ, нежели кусается. Въ самомъ дл, гибкій языкъ ея рдко былъ спокоенъ за костяными преградами, положенными ему отъ природы — и когда она говаривала объ чемъ нибудь погоряче обыкновеннаго — то звонкій голосъ ея былъ равно слышимъ какъ отъ церкви селенія, такъ и отъ развалинъ стараго замка.
Вс сіи качества доброй Мегъ Додъ не весьма нравились для путешественниковъ въ тогдашнее время, и гостинница ея день это дня приходила въ большій упадокъ, но главною причиною сего дла былъ не характеръ хозяйки — а то, что случай сдлалъ, что одна хорошая дама знаменитаго происхожденія, обитавшая въ окружности, вообразила себ, что здоровье ея, чрезвычайно разстроенное, получило большое подкрпленіе отъ употребленія Сен-Ронанской воды. Докторъ ея, человкъ чрезвычайно сговорчивый, сдлалъ ученый анализисъ сей благодтельной воды и публиковалъ во всхъ странахъ, что она есть спасительнйшее лкарство это всхъ болзней, одинъ дловый человкъ настроилъ по берегу сего цлительнаго источника множество домиковъ различной величины — что доставило ему не малый доходъ — и тутъ же устроилъ большую и совершенно въ новомъ вкус гостинницу для прізжающихъ. Сей послдній случай совершенно подорвалъ уже доходы нашей Мегъ Додъ.
Многіе изъ ея знакомыхъ и друзей, зная, что она уже нажила себ довольно большой достатокъ и притомъ не имла ни дтей, ни родственниковъ, думали, да и совтовали ей оставить ремесло свое, снять вывску и жить въ поко, но высокій духъ нашей трактирщицы никакъ не могъ ршиться послдовать симъ совтамъ.— Двери дома отца моего, говорила она, будутъ всегда отворены для путешественниковъ до тхъ поръ, пока я буду жива — и это не для того, чтобы я искала прибыли себ,— у меня есть вс, совершенно вс — но я не хочу и не могу стерпть, чтобы меня такъ угнетали. Боже мой! Выстроить новую гостинницу, какъ будто моей одной было бы недостаточно. Но посмотримъ, посмотримъ, лучше ли будетъ знаменитая ихъ гостинница трактира Луціи Додъ, столько лтъ занимавшейся симъ дломъ! Да, да, они все длаютъ изъ интереса, изъ барыша, а не изъ человколюбія къ бднымъ путешественникамъ, о жадность, жадность! Но не удастся имъ искоренить меня, пока я буду жива! да — имъ не удастся, не удастся!’
Такъ говорила Мегъ Додъ и на самомъ дл исполняла слова свои: въ трактир ея все шло по прежнему, и хотя число постителей весьма примтно уменьшалось, но она еще боле начала заниматься экономіею и замняла обработываніемъ полей своихъ то, чего лишилась отъ недостатка прізжающихъ.
Продолжая содержать свой трактиръ, она впрочемъ поуменьшила расходы: половина оконъ были закрыты, чтобы, не платить лишней пошлины, вмсто четырехъ почтовыхъ лошадей она уже держала двухъ и тихонько еще платила старому горбатому почталійону за то, чтобы онъ завозилъ къ ней путешественниковъ мебелей также было нсколько убавлено. Впрочемъ, чтобы утшить себя сколько нибудь въ сихъ перемнахъ, отъ которыхъ втайн страдало самолюбіе ея, она попросила Дика Тинто, знаменитаго живописца деревни Сен-Ронанской, поновить старую вывску, повшенную еще при покойномъ отц ея и на коей время и дожди изгладили почти вс написанное. Въ слдствіе сей просьбы Дикъ снова раскрасилъ вывску, позолотилъ Епископскій жезлъ и прибавилъ діаволу такую ужасную мину, что деревенскіе ребятишки не могли безъ страха смотрть на него, эта же вывска служила нмымъ комментаріемъ въ проповдяхъ доброму пастору, когда онъ училъ прихожанъ своихъ избгать козней лукаваго и описывалъ всю гнусность искусителя рода человческаго.
Обзаведясь новою вывскою, Мегъ Додъ или Мегъ Дортъ (крикунья), какъ обыкновенно называли ее сосди въ насмшку за неспокойный характеръ, начала еще дйствовать кой какими средствами въ свою пользу. Она пріучила ходить къ себ въ гостинницу извстное число членовъ изъ клуба, называемаго Кильнакегаши-Гюгетъ, нкогда довольно значительнаго по лошадямъ и охотничьимъ собакамъ, а нын знаменитаго только по сдымъ волосамъ членовъ, которые, вмсто того, чтобы преслдовать лисицъ, или объзжать во весь галопъ лошадей своихъ, смиренно и шажкомъ тащились въ трактиръ нашей Мегъ, это добрые и честные люди, говаривала она, ‘которые любятъ попить и повеселиться. Почемужь и не такъ? Они длаютъ складчину — я подаю вино, и вс идешь, какъ не льзя лучше, притомъ же они не изъ числа тхъ безмозглыхъ людей, которые пьютъ до тхъ поръ, пока придутъ въ безчувственность!’
Она также завела знакомство съ рыбаками, приходящими весною и лтомъ изъ Эдинбурга въ Сен-Ронанъ. Они вс останавливались у нея и во многомъ пользовались ея снисхожденіемъ. ‘Эти бдняки’, говаривала она, ‘знаютъ, гд имъ тепле. Ни одинъ изъ нихъ не пойдетъ въ новооткрытую гостинницу къ водамъ, какъ обыкновенно называютъ ныньче вонючую лужу, что пониже нашей деревни. Нтъ, нтъ, имъ хорошо и у Мегъ Додъ. Они встанутъ рано, возмутъ завтракъ свой, стклянку вина и уйдутъ въ наши горы — тамъ на трав дятъ они битую холодную говядину свою, къ вечеру воротятся домой съ корзинами, полными Форелей, къ ужину я имъ изготовлю ихъ — они выпьютъ по кружк пива, по стакану пунша, запоютъ свои псни — и наконецъ въ десять часовъ ложатся спать, сказавъ мн: спасибо и пожелавъ доброй ночи. Они довольны мною, я ими — да и почему же не такъ?
Здсь остается намъ еще пересчитать нсколько особъ, посщавшихъ не рдко трактиръ нашей Мегъ, особенно потому, что у ней вины были лучше и сходне нежели въ другомъ мст — это были жалкіе члены клубовъ Гельтеръ Скельтера и Вильдфира. Пьяное общество сіе очень не рдко возбуждало гнвъ доброй хозяйки, особенно тогда, когда дло шло о перемн пустыхъ бутылокъ на полныя, чего не дозволяли сдлать правила почтенной Мегъ Додъ. Одинъ изъ откупщиковъ пировавшихъ тутъ уврялъ даже, что бывали порядочные и схватки съ хозяйкою трактира, и что онъ собственною своею особою принялъ отъ нее довольно чувствительный щелчокъ по носу пустою бутылкою за настоятельную просьбу его объ обмн ея на неоткупоренную, а президентъ клуба Вильдфира выдавалъ за истину родственникамъ жены своей, что дв шишки на лбу его сушь не что иное, какъ слды двухъ ударовъ большимъ погребнымъ клюнемъ отъ госпожи трактирщицы, когда онъ хотлъ отнять его у нее и самъ сходить за перемною бутылокъ.— Впрочемъ, эти дла шли тихо, гости не слишкомъ безпокоились такими небольшими выходками доброй хозяйки, считая ихъ но больше какъ за dulces amarillidis irae, а Мегъ съ своей стороны хотя въ глаза и потчивала ихъ названіями пьяницъ, бродягъ и бездльниковъ, но на сторон говорила совсмъ противное. ‘Это презабавные весельчаки’, говорила она, ‘и ничего боле! Когда вино заберется въ голову, ужь гд же требовать благопристойности. Но что длать? Старую голову не приложишь къ молодымъ плечамъ — ихъ переучивать мудрено, да и поздно, а впрочемъ’ прибавляла она по обыкновенію своему въ заключеніе рчи, ‘впрочемъ почему же и не такъ? ‘
Въ числ знакомыхъ, оставшихся врными Мегъ Додъ, не льзя не помстить также почтеннаго Клерка, Шерифа Графства, особы съ большимъ и краснымъ носомъ, который, зная хорошія достоинства какъ самой хозяйки, такъ и ея погреба, никогда не пропускалъ случая, прозжая по дламъ своимъ мимо ея дома, захать и отвдать ея Антильскаго ликеру, о чемъ онъ и самъ всегда имлъ привычку разсказывать всмъ: что именно въ такой-то день и часъ онъ зазжалъ въ домъ Мегъ Додъ, трактирщицы Сен-Ронанской и проч. и проч.
Обыкновенныхъ же путешественниковъ, прозжавшихъ случайно чрезъ селеніе и останавливавшихся у нее, Мегъ принимала почти всегда въ такомъ же тон, какъ и прежде, впрочемъ соображаясь съ причиною, заставившею остановиться у нея: ибо въ самомъ длъ одни останавливались потому, что не знали о существованіи новой и лучшей гостинницы, а другіе потому, что кошелекъ ихъ не позволялъ требовать лучшаго и спокойнйшаго ночлега. Какъ бы то ни было, Мегъ Додъ услуживала постояльцамъ какъ того, такъ и другаго рода, всегда впрочемъ между разговоровъ упоминая съ невыгодной стороны о постройк новой гостинницы при вонючей луж въ намреніи подорвать ее. Однимъ это нравилось, другимъ нтъ, а отъ того и произошло, что одни отзывались объ трактир ея какъ не льзя лучше, говоря, что во всей Шотландіи не найдешь ничего подобнаго какъ на счетъ услуги, такъ на счетъ умренности цнъ, а Другіе напротивъ того отзывались совершенно напротивъ, говоря, что и комнаты расположены дурно, и мебель плоха, и хозяйка несносна.

ГЛАВА II.

Пріздъ.

‘Qvis novus hic nostris successit sedibus hospes?..’
Виргилій.

Въ одинъ изъ прекраснйшихъ лтнихъ дней молодой и красивой человкъ, хавшій верхомъ, остановился у воротъ трактира Мегъ Додъ, довольно знакомой уже нашимъ читателямъ, онъ сошелъ съ лошади, между тмъ какъ горбатый почтальйонъ схватилъ ее подъ устцы. ‘Отнеси мой чемоданъ въ комнаты,’ сказалъ ему прізжій: ‘или нтъ, погоди — я самъ снесу его.’ Онъ взвалилъ на плечо чемоданъ свой и, прежде нежели вошелъ въ ворота, постарался хорошенько наказать сухощавому конюху, чтобы онъ позаботился около его лошади: поставилъ ее въ хорошую конюшню, не давалъ скоро пить, распустилъ подпруги и покрылъ ковромъ, ‘а копыта чистить погоди прибавилъ онъ, входя въ ворота: ‘я самъ осмотрю ее, а теб за все это будетъ добрая крона на водку.’
Въ самомъ дл, лошадь чужестранца заслуживала полное вниманіе. Это было бравое и статное животное, по видимому не столь способное для зды по гористымъ дорогамъ Шотландіи, сколько годное и пріобученное для военныхъ эволюцій. Она вся была въ поту, вроятно отъ продолжительной и скорой зды, впрочемъ чистота кожи и красивая упряжка показывали, что она всегда была въ хорошихъ рукахъ. Между тмъ какъ конюхъ вводилъ ее въ чистую конюшню, путешественникъ съ чемоданомъ на плеч вошелъ въ кухню гостинницы.
Онъ нашелъ тутъ трактирщицу, бывшую въ то время весьма въ дурномъ расположеніи духа, кухарка ея вышла въ деревню за нкоторою нуждою, и Мегъ, длая генеральный осмотръ всей столовой посуды, сдлала очень много непріятныхъ открытій для себя, на примръ: фаянсовыя тарелки иныя лопнули отъ жару, другія были съ ошшибенными углами, соусныя кострюльки и сковороды для жаркова были не вычищены, какъ должно. Ciи, или подобныя симъ неисправности подняли всю желчь въ госпож трактирщиц, и она съ ворчаніемъ и неудовольствіемъ переставляла всю посуду съ одной полки на другую, произнося безпрерывныя ругательства на отсутствующую кухарку.
Самое прибытіе чужаго человки не могло вывести ее изъ сего положенія. Мегъ Додъ слегка взглянула на него, когда онъ вошелъ въ двери, потомъ, оборотясь къ нему спиною, продолжала любимое занятіе свое, сопровождаемое неутомимымъ ворчаньемъ. Сказать по правд, Мегъ Додъ, взглянувши на вошедшаго незнакомца, почла его принадлежащимъ къ тому классу путешественниковъ, которыхъ обыкновенно и самые прислужники трактирные называютъ запросто пшеходцами. Наша хозяйка имла маленькую слабость не слишкомъ заниматься особами сего класса, случалось иногда и то, что какой-нибудь хорошій путешественникъ останавливался въ новой гостинниц при водахъ, а въ старую деревню, какъ ее уже начали называть, къ Мегъ Додъ посылалъ ночевать одного, или двухъ слугъ, ненужныхъ ему, что причиняло всегда большое неудовольствіе нашей содержательниц трактира съ нововыкрашенною вывскою. Можетъ быть, вошедшаго къ кухню почла она и за человка, относящагося къ сему послднему разряду, нами описанному, но какъ бы то ни было, только Мегъ продолжала свою работу, совершенно не занимаясь незнакомцемъ.
‘Эта мерзавка Дженни!..’ ворчала она, ‘бездльница Еппія!.. Дьяволъ побери обихъ негодницъ! На! вотъ еще разбитая тарелка!… Придется самой взвалить на плеча вс домашнія хлопоты.’
Путешественникъ между тмъ, вложивши чемоданъ свой на лавку и видя, что Мегъ ни мало не хочетъ заняться имъ, будучи въ такомъ дурномъ расположеніи: духа, ршился заговорить первый, чтобы обратить на себя ея вниманіе.
‘Мистрисъ Додъ’, началъ онъ: ‘вы видите предъ собою одного изъ старинныхъ знакомцевъ своихъ!’
— Почему же и не такъ, но кто ты такой — ты, который говоришь мн ето? продолжала, надрываясь отъ досады старая трактирщица, между тмъ какъ сама обтирала ветошкою мдный подсвчникъ, покрытый пылью. Тонъ, которымъ произнесла она вопросъ свой, показывалъ, что она все еще очень мало заботилась о томъ, кто говорилъ съ нею.
‘Путешественникъ, моя добрая Мистрисъ Додъ, путешественникъ, который располагается провести у васъ дня два, а можетъ и боле.’
— Я думаю, что вы ошиблись, сударь, у меня нтъ мста для мшковъ вашихъ, — при сихъ словахъ она бросила взоръ на чемоданъ его.— Можетъ быть, вы ошиблись въ дорог: остается какъ вамъ, такъ и мшкамъ вашимъ отправиться нсколько пониже.—
‘Но я вижу, что вы не получали письма, которое я писалъ къ вамъ, Мистрисъ Додъ?…’
— Какого письма? и какъ бы я получила его? Не перемстили ли отъ насъ почтовый дворъ къ источнику въ Спа, какъ обыкновенно зовутъ его? —
‘Но это все не очень далеко отсюда.’
‘— Ну, да! Такъ и извольте же проворне отправиться туда.—
‘Но если бы вы взяли на себя трудъ послать за письмомъ моимъ, вы бы тотчасъ могли увидть… ‘
— Избавьте меня отъ вашихъ наставленій, я не имю въ нихъ нужды. Т, которые хотятъ писать ко мн, могутъ отдавать письма свои Жону Гислопу, извощику, который уже около сорока лтъ почитай, рдкій день не прозжаетъ мимо моего трактира. Что же касается до тхъ писемъ, которыя скачала бываютъ адресованы къ содержательниц почты, какъ обыкновенно называютъ ее, которая живетъ тамъ подъ горою, то они могутъ преспокойно пролежать на окн ея до самаго втораго пришествія, она не надумаетъ отослать ко мн, я также не пошлю справляться. Нечего и рукъ марать. Содержательница почты! содержательница почты! а что за штука? Дурища, и ничего боле! я ее знаю и вдоль и поперегъ. Я помню еще и то что вс трубой трубили въ нашей приходской церкви, что она еще прежде замужства имла….—
Путешественникъ не могъ удержаться отъ смха, впрочемъ прервалъ разсказы ея на счетъ честнаго поведенія содержательницы почты, всячески увряя ее, что онъ послалъ чемоданъ съ бльемъ и письмо свое съ стариннымъ ея знакомцемъ, извощикомъ Жономъ Гислопомъ, и что онъ надется, что Мегъ не откажетъ въ гостепріимств старинному, также знакомку своему, который ни за что въ свт не ршится ночевать въ другомъ мст, кром ея трактира, особенно тогда, какъ комната ея съ, голубыми обоями никмъ не занята.’
— Чемоданъ съ бльемъ! старинный знакомецъ! голубыя обои!— повторяла удивленная Мегъ, и подойдя ближе къ незнакомцу, начала съ примтнымъ любопытствомъ разсматривать его съ головы до ногъ.— Такъ вы не продавецъ чего нибудь въ мшкахъ?— сказала она, смотря то на него, то на чемоданъ.
‘Нтъ, Мистрисъ, съ чего вы то взяли? Это собственный мой чемоданъ кой съ какими бездлками.’
— Ну, такъ я ошиблась. Все, что я могу вамъ сказать теперь, состоитъ въ томъ, что я вамъ очень рада, да и какъ можно было не ошибиться — здсь такъ много бродягъ, шатающихся около новаго селенія, что съ ними не льзя различить и честнаго человка. Иногда налетятъ, какъ стадо хищныхъ птицъ, а все къ проклятымъ новымъ водамъ, гд прибжище безпутнымъ всякаго рода и гд они пируютъ по цлымъ нонамъ въ кругу пьяныхъ Лердовъ.—
‘Не ужели и ваши умные совты, Мистрисъ, не имютъ надъ ними никакого дйствія?
— Въ томъ-то и штука! Но какъ я заболталась съ вами, какъ будто у меня и нтъ никакого другаго дда,— и сказавъ слова сіи, Мегь начала снова со всею внимательностію разсматривать своего гостя.
Но вс видимости, такъ сказать, были въ его пользу: это былъ красивый и статный молодой человкъ, довольно высокаго роста, лтъ двадцати пяти, а можетъ быть и тридцати. Съ перваго взгляда можно было подумать, что онъ точно уже достигъ сего послдняго возраста, но вглядясь пристальне въ лицо его, можно было тотчасъ же и увриться въ своей ошибк. Но загорлому и даже нсколько смуглому лицу примтно было, что онъ жилъ въ климат боле тепломъ, нежели Шотландія выразительныя черты съ легкимъ оттнкомъ какой-то тайной грусти показывали, что молодой человкъ испыталъ не пало горестей. Онъ имлъ прекрасные голубые глаза, красивые зубы и вообще физіономія его если не могла назваться совершенно красивою, по крайней мр выражала умъ и духъ возвышенный, его походка и пріемы показывали, не смотря на простоту платья его, что онъ рожденъ не въ низкомъ состояніи, но онъ пріхалъ одинъ, безъ лакея, самъ внесъ чемоданъ свой, и Мегъ Додъ не могла уже предполагатъ его знатною особою.
Между тмъ, какъ добрая трактирщица длала надъ нимъ свои наблюденія, въ самомъ дл какія-то темныя припамятованія представляли ей въ чертахъ прізжаго что-то знакомое, виданное, но когда и гд — этаго она не могла представишь себ, что натурально довольно безпокоило добрую Мегъ, пылавшую нетерпніемъ узнать, кто таковъ былъ прізжій. Но онъ молчалъ, какъ бы выжидая отъ нея самой вопроса объ его имени.
Наконецъ трактирщица со всею учтивостію, какая только могла быть въ ней, сказала чужестранцу: — Или я гд-то видала васъ, государь мой, или знала кого-то весьма похожаго на васъ. Странное дло! Вы говорите о комнат съ голубыми обоями — а между тмъ вы чужестранецъ, зазжій…—
‘Мене, нежели вы думаете, добрая моя хозяйка!’ отвчалъ незнакомецъ ласковымъ токомъ, ‘мене, нежели вы думаете, и чтобы увришь васъ въ этомъ, мн только стоитъ сказать вамъ мое имя. Я — Францъ Тиррель… ‘
— Тиррель! вскричала Мегъ со всми знаками удивленія, Тиррель! Но это не возможно! Нтъ, вы не можете быть Францомъ Тиррелемъ, этимъ молодымъ повсою, который только ловилъ рыбу и раззорялъ птичьи гнзда въ краяхъ нашихъ лтъ за семь, или за восемь, нтъ, быть не можетъ! Францъ былъ не больше какъ мальчикъ… —
‘Но, Мегъ, приложите къ голов этаго мальчика семь, или восемь лтъ, какъ вы сказали, и вы,можетъ быть, увидите въ немъ человка, который теперь стоитъ предъ вами.’
— Это правда, отвчала Мегъ, подходя ближе къ нему, чтобы разсмотрть вс черты лица его, и держа въ рук мдный кофейникъ, столь хорошо вычищенный ея заботливостію, что онъ могъ служишь вмсто зеркала — это совершенная правда. Вс люди должны состарваться, иногда даже и умереть, но г. Тиррель, я не буду уже по прежнему называть васъ Францемъ — я думаю… —
‘Называйте меня, какъ вамъ будетъ угодно, Мистрисъ Додъ, это для меня все равно — расположеніе и любовь къ себ я цню выше всхъ пышныхъ названій.’
— Это хорошо, очень хорошо, г. Францъ, но… надюсь, что вы не оскорбитесь моимъ вопросомъ: не Набобъ ли вы?….—
‘Нтъ, нтъ, старая моя пріятельница, я не Набобъ. Но впрочемъ чтожь, если бы я и былъ имъ?
— О, тогда бы совсмъ другое дло: я бы попросила васъ отправиться нсколько подальше — вы бы здсь нашли весьма дурную услугу. Набобы! о, это чума здшнихъ краевъ! Они только набиваютъ цны на яйца и на домашнихъ птицъ во всемъ околотк, прізжаютъ пить воды, говоря, что они спасительны… Но это не мое дло, совершенно не мое дло, г. Тиррель, не оберешься однихъ домашнихъ хлопотъ. Вотъ видите, сколько времени нужно, чтобы вычистить одинъ кофейникъ, что же сказать, если приняться за кострюли? А кром меня никто не уметъ хорошенько сдлать этаго дла.—
‘Все такъ, все такъ, добрая моя хозяюшка. Но какое же ршеніе произнесете вы вашему гостю?— Остаюсь ли я здсь — могу ли поужинать?….’
— Почему же и не такъ….—
‘Значитъ, я могу занять и комнату съ голубыми обоями ночи на дв, а можетъ быть и боле?’
— Объ этомъ я не знаю ничего1. Комната съ голубыми обоями есть самая лучшая изо всхъ моихъ горницъ, впрочемъ и другія не мене хороши и спокойны для путешественниковъ.—
‘Ну, распорядитесь въ этомъ, какъ вамъ будетъ угодно — выборъ комнаты предоставляю я вамъ — а между тмъ схожу посмотрть, не нуждается ли въ чемъ моя лошадь.’
— Человкъ добрый къ подобнымъ себ,— говорила Мегъ Додъ, когда Тиррель вышелъ изъ кухни,— бываешь сострадательнымъ даже и къ безсловеснымъ. Но кто бы могъ подумать, что это онъ? Какая ужасная перемна въ продолженіе времени, въ которое я не видала его! Но въ слдствіе стариннаго нашего знакомства онъ нын будетъ имть прекраснйшій ужинъ — за это я ручаюсь.—
Въ самомъ дл Мегъ начала хлопотать съ свойственнымъ ей проворствомъ и быстротою, она даже столько была озабочена имъ на своей кухн, что когда возвратились дв служанки ея, она забыла о ругательств, а, можетъ быть, даже и о чемъ нибудь сильнйшемъ за нечистоту и дурной порядокъ. Когда Тиррель возвратился въ кухню, чтобы взять свой чемоданъ, она только слегка даже побранила Еппію за то, что она не догадалась прежде, сдлать этаго. Ты лнива, Еппія, очень лнива! Чемоданъ давно долженъ быть отнесенъ въ комнату, которую назначила я.—
‘Не безпокойтесь,’ сказалъ Тиррель ‘въ моемъ чемодан по большей части только рисунки и краски — и я почти всегда самъ ношу его.’
— А вы все еще занимаетесь живописью? спросила Мегъ, — вы и прежде были большіе охотники марать бумагу.—
‘Я не могу прожить безъ этаго упражненія,’ отвчалъ Тиррель, и взявши свой чемоданъ, пошелъ за служанкою, которая ввела его въ собственную комнату хозяйки, гд на накрытомъ чистою скатертью стол стояло довольно много кушанья, приготовленнаго руками самой хозяйки, и кружка вина, которое Мегъ Додъ сама принесла изъ погреба. Чтобы изъявить чмъ нибудь свою признательность за ея хлопоты, онъ попросилъ Мегъ принести бутылку стараго Бордовскаго съ желтою печатью, если она еще осталось у ней.
— Если оно еще осталось! говорила Мегъ. Да, да, оно еще есть, ибо я не подаю его всякому прозжему. Но я вижу, г. Тиррель, что вы еще не совершенно, такъ сказать, выгулялись, если вы живете только одною живописью, то, кажется, стаканъ воды съ ромомъ былъ бы гораздо приличне для васъ, но я также знаю, что вы настойчивы и ни за что въ свт не согласитесь быть обрезоненнымъ.
Мегъ пошла. Шумъ шаговъ ея и звукъ отъ большой связки ключей, которые обыкновенно она всегда носила съ собою, составляли довольно порядочную и врную такту, наконецъ она возвратилась съ бутылкою Вордовскаго, которое добротою своею не уступало ни какому вину даже въ самыхъ лучшихъ рестораціяхъ и которымъ самый тонкій вкусъ знатока въ винахъ былъ бы достаточно удовлетворенъ. Поставя его на столъ и усадя за него своего гостя, Мегъ вышла опять, прося его подкрпиться съ дороги.
Но ни вкусныя кушанья, ни хорошее вино не могли очень много занимать Тирреля. Первыхъ онъ почти только отвдалъ, втораго также, ибо и самое лучшее вино не всегда веселитъ сердце человка, особливо если стрла горести довольно глубоко пронзила его. Теперь онъ находился въ мстахъ, нкогда столь веселыхъ, гд протекала весна жизни его, зрли надежды, играли мечты. Тиррель всталъ изъ за стола, слъ у полукруглаго готическаго окошка и отворилъ его, чтобы подышатъ чистымъ воздухомъ. Мысли его устремились на дни протекшіе, между тмъ какъ взоры ласково встрчали каждый предметъ, знакомый имъ, подобно друзьямъ, очень долго бывшимъ въ разлук. Съ правой стороны представлялись ему развалины замка, во многихъ мстахъ проросшія уже дикимъ кустарникомъ, нсколько поближе на небольшомъ возвышеніи видна была Сен-Ронанская церковь съ своимъ кладбищемъ, влво протекала рка Сен-Ронанъ, соединяясь со множествомъ источниковъ, въ которыхъ отражались послдніе лучи заходящаго солнца, по берегамъ видны были красивые домики новой деревни — иные совершенно отдланные и уже занятые, иные еще отдляющіеся и не совсмъ оконченные.
‘Какъ время измняетъ вокругъ насъ вс предметы!’ разсуждалъ самъ съ собою нашъ путешественникъ, и хотя мысль сія была не очень нова, по крайней мр естественна, особливо для Тирреля, погрузившагося въ мечтательную задумчивость, изъ которой онъ уже былъ извлеченъ приходомъ услужливой хозяйки своей.
‘Я пришла попотчивать васъ чаемъ, Г. Тиррель, какъ стараго моего знакомца. Если вамъ это не противно, то я велю мерзавк Дженни принести все нужное сюда и сама сдлаю вамъ чай. Но что это? Вы еще не выпили и вина своего!’
— Извините, Мистрисъ Додъ, я уже пилъ, сколько могъ — и вы можете теперь взять бутылку.—
‘Взять бутылку прежде, нежели она вся выпита!’ вскричала съ досадою Мегъ: ‘я надюсь по крайней мр, что вы ни чмъ не можете похулить вина, Г. Тиррель?’
На сей вопросъ, произнесенный почти съ сердцемъ, Тиррель отвчалъ самымъ уврительнымъ и обязательнымъ тономъ, что оно было безподобно.
‘Такъ почемужъ вы не хотите его выпить? Никогда не должно спрашивать вина, если мы не хотимъ его пить. Можетъ быть, вы думаете, что моя гостинница на той же ног, какъ и вс модные рестораціи, не выключая и нашей новооткрытой при водахъ, гд посл стола обыкновенно сливаютъ вс оставшіяся вина въ одну бутылку, не выключая иногда даже и самаго уксуса, и на другой день опять подаютъ такое вино за цельное!’
— Но, можетъ быть, это происходитъ отъ того, любезная моя хозяйка — отвчалъ Тиррель, не желая заводить съ ней спора — что тамъ и не спрашиваютъ хорошихъ винъ.—
‘Да какъ же бы ихъ требовать отъ содержателей, когда они не имютъ ихъ совершенно? А готова споришь съ кмъ угодно, что вс ихъ Французскія и Португальскія вина не видывали ни Франціи, ни Португаліи. Но я уже вамъ сказала, что мой трактиръ не изъ такихъ, гд не держатъ хорошаго вина. Бутылка подана, откупорена,— остается опростать ее. Да и почему же не такъ? Иначе на чтожъ бы ее и откупоривать
— Я согласенъ съ вами совершенно, Мегъ Додъ, но продолжительная дорога и безъ вина довольно закружила мн голову — и я думаю, что чашка чаю, которую вы общаетесь мн, будетъ для меня гораздо полезне, нежели остатокъ вина.—
‘Въ такомъ случа лучшее, что я могу сдлать для васъ, будетъ состоять въ томъ, что я бутылку отошлю въ погребъ, а завтра на этомъ вин сдлаю вамъ прекраснйшій соусъ съ дикими утками: мн помнится, что вы хотли дня два или три прожить здсь?’
— Точно такъ, это мое намреніе.—
‘Въ добрый часъ? Между тмъ и вино не будетъ потеряно по пустому. Между нами сказать: не всегда, то соусъ готовится на такомъ вин, да не всегда-то оно и остается не допито. Я даже помню, Г. Тиррель, когда ваша голова была настолько слаба, какъ ныньче, и когда вы, выпивши одну такую бутылку, непремнно требовали другой. Но и то сказать — вы были не одни: вамъ помогалъ двоюродный братецъ вашъ Валентинъ Булмеръ. Надо признаться, что васъ была парочка! Сколько разъ бывало я ссоривалась съ обоими вами за ваши шалости! Вы были таки впрочемъ гораздо посмирне, нежели Валентинъ, а тотъ — огонь, да и только! Бывало глаза такъ и горятъ, какъ дв звздочки, щеки какъ розы — я рдко видала такихъ людей, а ужь какой былъ хохотунъ — разсмшитъ хоть мертваго. Бывало, ужь если онъ расхохочется, такъ ничего кром его хохоту и не слышно въ дом. Но что съ нимъ теперь? и какъ поживаетъ вашъ двоюродный братецъ Валентинъ Бухнеръ, Г. Тиррель?’
Тиррель потупилъ глаза и вздохнулъ, не произнеся ни одного слова на вопросъ сей.
‘Въ самомъ дл? вы молчите?Ахъ, Боже мой! не ужели бдняжка такъ рано оставилъ бдный свтъ нашъ? Но что длать, черезъ этотъ порогъ всякій изъ насъ долженъ будетъ перешагнуть. Бочка ли, кружка ли, а все сосудъ бренный — разобьется и эссенція жизни прощай! Охъ, охъ! этотъ бдняжка Валентинъ! Вдь онъ, кажется, былъ Голландецъ? Въ этой сторон прекрасные чаи, но надюсь также, Г. Тиррель, что не дуренъ и этотъ, который я подношу вамъ.’
— Прекрасный, Мистрисъ, прекрасный!— отвчалъ Францъ Тиррель, но въ тон голоса его примтна была растроганность души отъ гнздящихся какихъ-то мрачныхъ воспоминаній.
‘Давно ли же онъ умеръ, этотъ бдняжка Валентинъ?’ продолжала Мегъ, въ полномъ смысл наслдовавшая отъ нашей прародительницы Еввы страсть любопытства и желавшая узнать малйшія подробности каждаго событія. Но Тиррель опять не отвчалъ ничего на сей вопросъ, и желая дать новый оборотъ матеріи для разговоровъ, подошелъ къ окну, и смотря на новыя строенія при водамъ, какъ будто бы еще онъ не видалъ ихъ, сказалъ разсянно: — Кажется, вы пріобрли много новыхъ сосдей, Мистрисъ Додъ? —
‘Сосдей!’ вскричала Мегъ, и на лиц ея показались вс признаки досады, что всегда случалось, когда она принуждена была касаться сего предмета, столь чувствительнаго для ея самолюбія: ‘вы можете называть ихъ моими сосдями, но если бы дьяволъ захотлъ ихъ прибрать къ рукамъ, то Мегъ Додъ наврно и не подумала пожалть о нихъ.’
— Мн кажется,— продолжалъ Тиррель, какъ бы незамчая неудовольствія трактирщицы,— мн кажется, что строеніе нсколько вправо называется гостинницею Фоксъ?—
‘Да, Фоксъ!’ вскричала Мегъ, ‘Фоксъ! Это слово, помнится мн, означаетъ лисицу, и подлинно она перетаскала всхъ цыплятъ моихъ! Отъ этаго Фокса, господинъ Тиррель, мн приходится хоть закрыть трактиръ мой: совершенно не чмъ жить! Всхъ обитателей здшняго околодка я зазнала еще ребятишками, многихъ лакомила изъ собственныхъ рукъ когда пирожкомъ, когда конфекточкой, но это ничего, совершенно ничего не значитъ! Они прежде увидятъ домишко мой развалившимся и задавившимъ меня, нежели ршатся помочь мн хоть одною булавкою, а между тмъ всякой изъ нихъ платитъ по пятидесяти ливровъ за комнату въ этой, какъ называютъ они, рестораціи, негодяй Санди Лавсонъ не уступитъ ни кому ни полкроны, да еще и деньги подавай впередъ!’
— Значитъ, воды Сен-Ронанскія въ самомъ дл весьма цлительны, Мистрисъ Додъ — иначе бы столько народу не собралось въ одну кучу?
‘Цлительны?’ я такъ думаю совсмъ напротивъ: сюда здятъ боле попировать, повеселиться, нежели для лченія, играютъ въ карты, танцуютъ по цлымъ ночамъ, а посл въ этой же самой зал,— прости Богъ согршеніе!— Симонъ Шатерлей, этотъ глупый и гордый педантъ, проповдуетъ имъ какъ въ церкви! ‘
— Кажется, имя Шатерлея мн не совсмъ не знакомо?—
‘Можетъ быть, вы слыхали объ немъ и прежде. Онъ изволитъ сравнивать здшнія воды съ Силоамскою купелью — и вс разиня ротъ слушаютъ, да еще и хвалятъ его. Когда я говорю вс, то это разумется: вс, кром меня, Г. Тиррель, но я нелегковрна, совершенно нелегковрна, чтобы врить подобнымъ глупостямъ. Не прикажете ли еще чашку чаю, Г. Тиррель, и ломоть этой булки съ масломъ?— Масло свжее, домашнее, а не вонючее сало, на которомъ пекутъ пирожки въ- новооткрытой гостинниц. Тамъ, я думаю, во всякой булк больше найдешь мертвыхъ мухъ, нежели анисовыхъ зеренъ — зато ресторація!.. А право, думаю, нтъ ни одного кушанья, которое бы хотя нсколько, могло поспорить съ блюдами Мегъ Додъ — а между тмъ она просто содержательница трактира!’
— Въ этомъ никто и не сомнвается, Мистрисъ Додъ, я бы желалъ только знать, какимъ образомъ ршились на вс эти новыя постройки, зная, что вы имете трактиръ довольно вмстительный и весьма хорошо расположенный — разв только для того, чтобы быть поближе къ минеральнымъ водамъ? Да и самыя сіи воды отъ чего такъ скоро сдлались знаменитыми?—
‘Объ этомъ я столько же знаю, какъ и вы, Г. Тиррель. Прежде здшнія воды почти ни къ чему не годились — маленькіе ребятишки въ тин ихъ доставали только себ болотные цвтки и ничего боле, о минеральности ихъ никто и не слыхивалъ, но Милади Пенелопа Пенфатеръ сдлалась нездорова, и такъ какъ болзнь ея была совершенно новаго рода, то и лкарство должно быть необыкновенное, новое, притомъ же Милади довольно капризна и занята собою. Вс Эдинбургскіе ученые собирались къ ней прежде въ Виндиваль, который Милади угодно называть замкомъ Аиръ, и всякой изъ сихъ ученыхъ и теперь увивается около Милади: одни сочиняютъ ей стишки, мадригалы, другіе забавляютъ ее игрою на различныхъ Инструментахъ, лазятъ вмст съ нею по горамъ нашимъ, расколачиваютъ молотками большіе каменья, чтобы разсматривать, по ихъ словамъ, чудеса природы, иногда вы ихъ всхъ увидите разсявшихся по высокимъ утесамъ, гд они, подобно воронамъ, сидя на самой верхушк съ листомъ бумаги и карандашемъ въ рук, изволятъ заниматься вашимъ ремесломъ, Г. Тиррель, дв или три какія-то Миссъ также таскаются шутъ съ длинными хвостами своихъ платьевъ, давка уже вышедшимъ изъ моды. Такимъ образомъ проходитъ почти весь день ихъ. Посл гулянья вся стая слетается опять къ Милади какъ къ своей матк, располагаются около вонючей лужи подобно толп Прыгалъ, поютъ псенки, читаютъ стишки въ честь новооткрытаго источника и его покровительницы Пенелопы Пенфатеръ — и все это оканчивается тмъ, что каждый изъ нихъ выпиваетъ по большому стакану цлительной воды, отъ которой, какъ увряли меня, ничего путнаго не происходитъ, кром рза и: ворчанья въ живот, наконецъ, вс идутъ въ комнаты, совершаютъ свой пикъ-никъ, или просто сказать — дятъ за общимъ столомъ, тутъ начинается музыка, и общество вершится по зал почти до безумія, а сколько шутъ народу — и не перечтешь: и проповдники, и пирожники, и доктора, и дураки, и аптекари, и плуты, и архитекторы, и методисты, однимъ словомъ, всякая сволочь! Вотъ вамъ краткое описаніе новаго населенія при источник, заведеніе котораго, кажется, ни къ чему не служитъ, кром того, чтобы подорвать трактиръ мой, да и всю старую деревню съ честными ея жителями.’
— Но что же говоритъ, Мистрисъ, объ этомъ Лердъ Сен-Ронанскій, господинъ вашъ? —
‘Мой господинъ, говорите вы, Г. Тиррель? Лердъ Сен-Ронанскій не иметъ надо мной никакого права, если только вы не забыли этаго. Нтъ — всякому свое: Мегъ Додъ госпожа сама себ. Я содержу трактиръ — и всякій годъ въ день Святаго Мартина вношу пошлину за него — но сама я ни отъ кого не завишу, Г. Тиррель, совершенно ни отъ кого, объ этомъ всякій можетъ справиться у Г. Биндлооса Клерка Шерифа: въ его кабинет, въ старомъ кожаномъ мшк хранится бумага о полномъ вступленіи моемъ во владніе трактира и земель, около него находящихся — вы можете даже прочесть эту бумагу, Г. Тиррель…’
— Извините, Мегъ, я точно позабылъ, что вы полная хозяйка, помнится, что и луговъ у васъ таки довольно для посва? —
‘Можетъ быть, довольно, а можетъ быть и нтъ, Г. Тиррель. Впрочемъ, почемужъ мн и не имть ихъ? Но вы меня спрашивали: что говоритъ объ этомъ Лердъ Сен-Ронанскій, Ддъ котораго былъ господиномъ отца моего? Онъ бросается на все, какъ птухъ на ячменныя зерна. Лучшія земли свои онъ отдалъ въ наймы, сколько прекрасныхъ лсовъ перепорчено и вырублено по глупымъ совтамъ Жака Аслера, архитектора его. Ахъ! мы живемъ теперь совершенно въ новомъ мір — старые обычаи никуда не годятся. Не безчестно ли Лерду такимъ безразсуднымъ образомъ расточать наслдіе отцевъ его? У меня вчуж замираетъ сердце, когда я только подумаю объ этомъ. Все пойдетъ прахомъ, совершенно прахомъ!’
— Но Лердъ Сен-Ронанскій все еще тотъ, котораго знавалъ я? — Старикъ, съ которымъ, помните, Мистрисъ, у насъ еще была размолвка за….—
‘За то, что вы безъ позволенія охотились около дачи его! Ахъ, нтъ, Г. Тиррель, нтъ — это уже не тотъ честный старикъ, а сынъ его Жонъ Мовбрай. Первый около шести, или семи лтъ покоится въ церкви Сен-Ронанской.’
— Но, Мистрисъ, старый Лердъ оставилъ только одного наслдника, одного сына?— спросилъ Тиррель съ примтно возрастающимъ участіемъ.
‘Одного, Г. Тиррель, да и бда, если бы ихъ было двое
— И у него боле не было дтей?—
‘Не было, то есть, я разумю мужескаго пола. Но, съ вашего позволенія, Г. Тиррель — у него осталась еще дочь, Миссъ Клара, которая теперь хозяйничаетъ въ дом, брата своего. Да ужь сказать правду, хороша хозяйка! Почти всегда при водахъ! Ей* какъ видно, не очень много нужды, что длается на кухн замка Шаусъ!’
— Но Миссъ Клар и скучно бы было одной въ замк безъ своего брата, если онъ часто бываетъ при водахъ?—
‘Да и Миссъ Клара всегда почти съ нимъ въ этой глупой компаніи, съ ними на ряду также танцуетъ, думаю, и длаетъ вс глупости, Избави Богъ, чтобы я желала ей зла — только жаль, очень жаль, что дочь такого почтеннаго отца окружена такими людьми, съ которыми даже и я не всегда согласилась бы быть вмст.’
— Вы очень строги, Мегъ. Состояніе Миссъ Клары, кажется, позволяетъ ей пользоваться полною свободою.—
‘О, что касается до этаго — я ни слова. Я и сама люблю повеселиться,— но чтобы везд было приличіе. Я ничего не скажу противъ баловъ, бывшихъ въ прежнія, времена. Бывало, старые Лерды съ супругами своими прідутъ въ коляскахъ на черныхъ лошадяхъ съ длинными хвостами, молодые люди верхами — даже иногда и дамы, старики любуются на нихъ, съдутся, повеселятся — и почему же не такъ? Бывали балы и у откупщиковъ, молодежь въ лосинныхъ панталонахъ и голубыхъ курткахъ вертлась подъ Шотландскій рожокъ съ дочерями сбсдей, но и все тутъ!! Я не прочь отъ эдакихъ пирушекъ. Но тамъ совсмъ другое дло. Г. Тиррель — вотъ вы, можетъ быть, поживши здсь и сами увидите…’
— Нтъ, Мистрисъ, едва ли я буду имть такое удовольствіе. Какъ мн появиться въ это общество гд, кром меня, вс знакомы между собою: мн не сыскать себ и пары для танцовъ!—
‘Объ этомъ не безпокойтесь, Г. Тиррель’, сказала Мегъ съ лукавою миною, прищуря маленькіе глазки свои, ‘объ этомъ не безпокойтесь всякой Тонни найдетъ себ Тоаннету, говоритъ старая пословица. Свтъ не нами начался, не нами и кончится! Можно найти такую пару для танцевъ на вечернемъ бал, что не отвяжется и на другой день поутру!’
‘— Разв и это можетъ случиться при водахъ?—
‘Можетъ случиться! Да ужь это и случалось тамъ, можетъ быть, и не разъ. Вотъ, на примръ, молодой Сиръ Бинго Бинкъ — этотъ Англичанинъ въ красномъ плать — въ одинъ вечеръ потанцовалъ съ Миссъ Рахилью Боннерингъ, дочерью долгоногой Лади Лупендригтъ, въ танцахъ, какъ видно, они сдлали кой какія и лишнія фигуры… только, какъ бы то ни было, а Миссъ Рахиль теперь ужь Лади Бинкъ.— Сиръ Бинго Бинкъ, какъ кажется, и не очень радъ былъ этой свадьб, но длать нечего! Жену свою онъ, какъ говорятъ, не сметъ и ввести въ свою фамилію — почему и продолжаетъ жить здсь при водахъ.’
— Но Клара… я хотлъ сказать Миссъ Мовбрай,— не уже ли и ее можно отнести къ подобнымъ женщинамъ?— спросилъ Тиррель съ выраженіемъ живйшаго безпокойства’
‘Чегожь вы хотите отъ бдной двушки? Окружена дурными примрами, во власти такого брата — впрочемъ я не могу коротко знать это. Между тмъ, заболтавшись съ вами, я и не догадаюсь, что на двор ужь темнехонько и что пора вамъ дать покой, Г. Тиррель!’
Посл сихъ словъ Мегъ Додъ вышла, походка и голосъ ея, раздающій приказанія, долго были слышны въ корридор.
Тиррель по уход ея нсколько минутъ просидлъ у окна, будучи погруженъ въ, глубокую задумчивость, потомъ всталъ, взялъ свою шляпу и отправился сдлать визитъ въ конюшню, гд лошадь его, разширя ноздри и почувствовавъ приходъ его, громкимъ ржаніемъ привтствовала добраго хозяина своего. Осмотрвши, чтобы ей ни въ чемъ не было недостатка, Тиррель вышелъ изъ воротъ и направилъ шаги свои къ развалинамъ стараго замка. Тутъ прогуливался онъ до тхъ поръ, пока ночь совершенно опустилась на землю, любуясь красивыми видами, о которыхъ мы говорили въ первой глав, и сравнивая исчезающій свтъ дня съ обольстительными снами молодаго воображенія…
Потомъ возвратился онъ въ трактиръ. Чемоданъ его былъ уже перенесенъ въ комнату съ голубыми обоями — знакъ благоволенія къ нему хозяйки. У томясь нсколько какъ отъ дороги, такъ и отъ продолжительной прогулки своей, Тиррель легъ на постелю — и заснулъ скоро.

ГЛАВА III.

Общество при водахъ.

‘Везд должно быть управленье —
‘Святой Природы то законъ.
‘У самыхъ пчелъ есть власти, подчиненье…
‘Царица-матка, въ сотахъ тронъ!
‘Римъ Консуловъ имлъ — Афиняне Архонтовъ:
‘И въ Сен-Ронан тожь — здсь общество права.
‘Сен-Ронанскій Альбомъ.’

Францъ Тиррель проснулся дозволь но поздно. Онъ положилъ въ мысляхъ своихъ прогостить, сколько ему будетъ возможно, въ трактир нашей Мегъ Додъ. Старый извощикъ деревни привезъ наконецъ ей чемоданъ съ бльемъ и письмо отъ Тирреля, посланные имъ еще за недлю для предупрежденія хозяйки на счетъ приготовленія комнатъ старому своему Знакомцу. Письмо, хотя и слишкомъ поздно пришедшее, очень польстило самолюбію Мегъ, весьма любившей учтивость и хорошій тонъ. Она говорила Г. Тиррелю, что ей весьма пріятна его внимательность, и что хотя Жонъ Гислопъ, извощикъ, и не скоро, доставляетъ письма, но все таки онъ врне, нежели обыкновенный почтальонъ. Съ немалымъ удовольствіемъ также замтила она, что между багажемъ ея постояльца не было боле охотничьяго ружья, съ которымъ прежде онъ разставался весьма рдко. Страсть охотиться, говорила она Тиррелю, могла бы надлать хлопотъ какъ вамъ, такъ и мн, потому что Лердъ Сен-Ронанскій иметъ довольно бшеный характеръ — онъ бы даже не постыдился сказать, что я въ моемъ дом даю прибжище браконьерамъ {Нарушители законовъ объ охот.}, а между тмъ, какъ же бы я могла запретить кому нибудь изъ останавливающихся у меня положить ружье на плечо и идти прогуливаться?.— Да и почему всякій знаетъ, гд можно охотиться, гд нтъ? Никто не обязанъ справляться о границахъ земель, да и не чзсто ли притомъ мтятъ въ птицу на позволенномъ для охоты мст — а застрливается бекасъ на чужой земл?..
Въ продолженіе двухъ или трехъ дней Тиррелъ велъ жизнь столь однообразную и уединенную, что Мегъ Додъ, всегда любившая какія нибудь хлопоты и даже иногда сама выискивавшая случай къ нимъ, начала досадовать на бездйственность стараго своего знакомца, характеръ котораго показывалъ хладнокровіе какъ къ ней самой, такъ и ко всему его окружающему.
Прогулки Тирреля обыкновенно были по мстамъ уединеннымъ, лсистымъ, или въ сосднихъ горахъ. Часто бралъ онъ съ собою свою удочку, но и это было, какъ кажется, не для рыбной ловли, а только для того, чтобы можно было извинить чмъ нибудь свое отсутствіе. Видя неудачную ловлю его, Мегъ говаривала, что деревенскій скрыпачь ихъ звукомъ своей негодной скрыпки скоре приманилъ бы въ кузовъ нсколько форелей, нежели Г. Тиррель удою и сей послдній, избгая всегда малйшаго неудовольствія съ своей хозяйкой, принужденъ былъ иногда постараться въ самомъ дл поймать для нея нсколько рыбы.
Онъ также весьма рдко занимался и рисованьемъ. Правда, иногда показывалъ онъ Мегъ кой какіе рисунки, сдланные имъ во время прогулки своей по горамъ и которые посл доканчивалъ онъ дома, но такіе случаи были весьма рдки.
‘Но что значатъ сіи небольшіе лоскутки бумаги,’ говорила ему Мегъ, ‘исчерченные карандашемъ и представляющіе только одн горы, деревья и кустарники? Этой работой, Г. Тиррель, кажется, не льзя достать себ и путнаго куска хлба! Не лучше ли бы вамъ взять большое полотно, вставить его въ длинную раму, какъ обыкновенно длаетъ нашъ Дикъ Тинто, и рисовать портреты? На нихъ пріятне было бы смотрть, нежели на ваши рисунки. Я ручаюсь, что вс жители новой деревни при водахъ съ охотою бы стали списывать себя и дали бы вамъ порядочную плату, Дикъ не можетъ этаго длать, ибо онъ не такой мастеръ, какъ вы.’
На сіи представленія Мегъ Додъ Тиррель обыкновенно отвчалъ увреніями, что рисунки, которыми онъ занимается, имютъ также свою цну и еще въ глазахъ знатоковъ большую, нежели портреты, ибо тутъ боле потребно какъ искуства, такъ и времени. Онъ присоединялъ еще, что его картины могутъ украсить изданіе нкоторыхъ описательныхъ стихотвореній, что можетъ доставить ему славу и вмст прибыль.
Мегъ осталась довольною симъ объясненіемъ и не замедлила сообщить о достоинствахъ своего постояльца Нелли Троттеръ, рыбной торговк, тлежка которой составляла всегдашнее сообщеніе между старою и новой деревнею, и которая всегда пользовалась полною благосклонностію нашей Мегъ, ибо дорога Нелли Троттеръ къ водамъ была мимо трактира ея, и она всегда имла удовольствіе выбирать для себя лучшую рыбу изъ ея тлежки. Въ самомъ дл, Мистрисъ Додъ, слышавшая всегда съ большою досадою о безпрестанномъ умноженіи прізжихъ къ водамъ, имла хоть ту отраду, что могла отнимать у нихъ лучшій кусокъ для своего трактира, что доставляло ему громкую славу, не смотря на уменьшившееся число постояльцовъ.
‘Надобно, чтобы ты сего дня отдала мн всю самую лучшую рыбу изъ твоей тлежки, Нелли’ сказала она въ одно утро рыбной торговк: ‘въ цн какъ нибудь сойдемся. У меня гоститъ теперь искуснйшій живописецъ, какого и не найти въ здшнихъ краяхъ. Вашъ знаменитый народъ при водахъ наврно и не видывалъ ничего подобнаго его рисункамъ, нсколько черточекъ карандашемъ его право стоятъ слитка золота. Притомъ же онъ человкъ весьма благородный и не столь не благодаренъ, какъ нашъ Дикъ Тингао, который совершенно забылъ, что онъ положилъ въ свой карманъ двадцать пять шиллинговъ за поновленіе моей вывски и посл того еще не постыдился пойти къ водамъ раскрашивать ихъ гостинницу, да какъ кажется, теперь ужь и совершенно поселился тамъ. Нтъ, мой постоялецъ человкъ умный, обстоятельный, онъ знаетъ, гд ему спокойне и не оставитъ старой деревни. Да и почему же не такъ?.. Намекника объ этомъ Нелли кой кому изъ жителей новой деревни!’
— Я и безъ того насилу ноги таскаю, Мистрисъ Додъ, притомъ напередъ знаю, что мн отвтятъ на это жители новой деревни. Они уже много разъ напвали мн, что какъ вы, такъ и я не боле какъ дв старыя дуры, которыя имютъ только понятіе о треск, да фореляхъ — и ничего боле!—
‘Наглецы! и они смютъ говорить это? Не тридцать ли ужь лтъ, какъ я содержу трактиръ мой? не вс ли жители и постояльцы бывали довольны мною во всхъ отношеніяхъ? Но я ничего не говорю безъ доказательства. Послушай, Нелли, что мн сказалъ нашъ Г. пасторъ, когда я показывала ему небольшой рисунокъ, оставленный на стол Г. Тиррелемъ. Онъ мн сказалъ, что Лордъ Бидморъ платилъ по пяти гиней за рисунокъ гораздо хуже этаго, а ты знаешь, что нашъ пасторъ человкъ не глупой, онъ же жилъ довольно долгое время учителемъ въ фамиліи Лорда Бидмора.’
— Сказать по правд, кумушка: ежели я и все это разскажу имъ, то они все таки ничему не поврятъ. Между ними столько знатоковъ, имющихъ высокое мнніе о себ и низкое о другихъ, что до тхъ поръ, пока они собственными глазами не увидятъ хорошихъ рисунковъ вашего постояльца, до тхъ поръ, говорю, ни на полушку не поврятъ словамъ моимъ.—
‘Не поврить словамъ честной женщины? отвергать то, о чемъ даже утверждаютъ дв изъ нихъ? Проклятое отродье! Но хорошо, Нелли: пока я буду заниматься стряпней, ты возьми вотъ этотъ эскизъ, какъ обыкновенно ихъ называютъ, покажи его тамъ, и пусть эти знаменитые люди лопнутъ отъ досады, увидя у себя подъ носомъ такія прекрасныя картины, однакожъ, Нелли, не оставь эскиза тамъ, непремнно и скоре доставь его назадъ мн. Къ этому еще ты можешь прибавить, Нелли, что собраніе картинъ его въ непродолжительномъ времени украситъ одну изъ новйшихъ поэмъ, которая скоро выдетъ въ свтъ и въ которой этхъ картинъ будетъ такъ много, какъ начинки въ моемъ кругломъ пирог.’
Такимъ образомъ, взявши эскизъ и представляя ролю уполномоченной посланницы отъ одного селенія къ другому, честная Нелли съ тлежкою своей отправилась къ Сен-Ронанскимъ водамъ.
Мсто сіе или главный центръ, куда собралось столь многое число жителей, какъ уже знаютъ наши читатели, были Сен-Ронанскія воды, отчасти капризъ, а отчасти желаніе пожить на свобод, соединили въ одинъ довольно тсный кругъ множество людей различнаго состоянія. Между ними существовалъ иногда какой нибудь извстный порядокъ, какъ и въ благоустроенномъ обществ, а иногда, да и чаще, общество было похоже на небольшую республику, въ которой всякой жилъ и дйствовалъ сообразно съ своими желаніями, частыя и довольно тонкія интриги поддерживали занимательность общества, которое не замедлило раздлиться, по обыкновенію, на нсколько партій, отдльно одна отъ другой дйствовавшихъ. Большая часть времени общества проходила въ веселіи, балахъ, танцахъ и собраніяхъ, всегда оживляемыхъ острыми и занимательными шутками. Всякой новой прізжій къ водамъ обыкновенно прежде былъ какъ бы испытываемъ отъ всхъ членовъ и потомъ уже допускаемъ во вс, такъ сказать, таинства знаменитаго общества при водахъ.
Главнымъ лицемъ или, такъ сказать, пружиною всего общества была Лади Пенелопа Пенфатеръ, которой воды Сен-Ронанскія обязаны были какъ открытіемъ, такъ и знаменитостію своею. Связь ея съ Бердомъ Сен-Ронанскимъ и со всми окружными сосдями была главнымъ основаніемъ, къ которому уже посл время отъ времени присоединялись члены для составленія многочисленнаго и довольно оригинальнаго общества.
Знатное происхожденіе и богатое состояніе Лади Пенелопы, таланты и прелести, хотя не совершенно цвтущія, важность характера и тонъ моднаго свта — все это взятое вмст составляло талисманъ, привлекавшій къ ней со всхъ сторонъ живописцевъ, поэтовъ, философовъ, скульптеровъ et hoc genus отпе.
Напротивъ того Лердъ Сеи Ронанскій, какъ человкъ, происходившій отъ одной изъ знаменитйшихъ и извстнйшихъ Фамилій сего края, имлъ совершенно другое вліяніе на общество. Онъ держалъ хорошую стаю гончихъ, былъ не послднимъ, по его собственнымъ словамъ, охотникомъ, и часто приглашалъ двоихъ или троихъ сосдственныхъ Лердовъ вмст поохотиться съ нимъ былъ ли кто охотникомъ изъ прізжающихъ къ водамъ,— онъ съ у чтивостію предлагалъ ему свободу охотиться въ своихъ владніяхъ, а сіе послднее предложеніе всегда было достаточно для того, чтобы заслужить полное вниманіе каждаго изъ Шотландцевъ. Лердъ имлъ тснйшую связь съ Бинго-Бинкомъ, Баронетомъ Англійскимъ, который посл счастливаго или несчастнаго брака своего съ Миссъ Рахилью Боннерингъ стыдился возвратишься въ свое отечество и такимъ образомъ проживалъ при водахъ. Онъ имлъ небольшую колясочку, сдланную по форм дилижансовъ, въ которой время отъ времени могъ прокатываться съ дражайшею своей половиной, тсное знакомство или, лучше сказать, дружба его съ Сен-Ронаномъ также довольно поддерживала его во мнніи многихъ при водахъ.
Почти каждое утро до самаго обда Лади Пенелопа, въ сопровожденіи всего общества, гуляла по полямъ и долинамъ, отыскивая какіе нибудь развалившіеся памятники временъ протекшихъ, завтракали на трав, тутъ принимались за карандаши, рисовали дурныя картинки, звали, слушая глупые стихи, однимъ словомъ, занимаясь всми бездлицами,
Гд пищи не было ни сердцу, ни уму.
Такимъ-то образомъ Лади Пенелопа была идоломъ всего ее окружающаго и, такъ сказать, центромъ всхъ дйствій, охотники, артисты и вообще люди всякаго званія составляли всегдашнюю свиту ея, между тмъ какъ большая чаешь изъ нихъ внутренно совершенно не были расположены къ ней, и даже смялись иногда съ кой-какими молодыми нимфами надъ странностями и капризами общей ихъ богини.
Посл обда сцена совершенно перемнялась: все общество расходилось въ разныя стороны, иные пили, иные играли въ карты, и Лади Пенелопа не рдко принуждена была оставаться одна и звать отъ скуки, или еще съ большимъ неудовольствіемъ выслушивать какой нибудь глупой мадригалъ отъ голоднаго поэта, ищущаго покровительства у нея, смотрть нелпую картину, гд она была изображена какою нибудь богинею, или постушкою, и вообще быть преслдуемою отъ людей подобнаго разбора не по чувству любви, а по какимъ нибудь интересамъ,— состояніе слишкомъ тягостное для тщеславной женщины, привыкшей думать, что она должна всегда быть душою общества!
Мы также должны, хотя слегка, познакомишь нашихъ читателей съ особами, боле или мене входящими въ нашу повсть и составляющими довольно значительныхъ членовъ въ обществ Сен-Ронанскомъ. Первымъ по справедливости можно поставить домашняго Гиппократа Лади Пенелопы, Доктора Квентина Квасклебена, который имлъ право подавать везд голосъ, основываясь на глубокой своей учености по старымъ книгамъ и всегда враждовавшій противу новыхъ открытій, какъ противъ разбойниковъ, или запрещеннаго торга. Всякой изъ жителей уважалъ его и не смлъ сомнваться въ его познаніяхъ, тмъ боле, что и самыя воды первоначальнымъ открытіемъ своимъ были обязаны подробному анализису Г. Доктора Квентина Квасклебена, да и въ самомъ дл онъ довольно скоро умлъ помогать жителямъ въ засореніи ихъ желудка, ибо, по образу ихъ жизни, болзнь сія была почти универсальною, слдственно и очень знакомою для доктора, слушавшаго впрочемъ въ свое время знатнйшихъ Лондонскихъ Профессоровъ. Главною оффиціей его при водахъ было надзирать за столомъ, критиковать кой какія кушанья, отзываясь объ нихъ какъ о вредныхъ, а между тмъ, утирая за об щеки и запивая виномъ, также не для всхъ здоровымъ, чтобы окончить сіе описаніе знаменитаго Доктора Квасклебена, мы прибавимъ, что онъ имлъ довольно высокую и сухую фигуру, густыя брови и черный, дурно вычесанный парикъ, всегда почти сбитый на сторону. Онъ прожилъ уже девять мсяцевъ при водахъ и чувствовалъ, что финансы его текутъ порядочно, тмъ боле, что онъ весьма искусно и счастливо игралъ въ вистъ.
Первымъ изъ членовъ общества посл почтеннаго Доктора и по мсту, которое занималъ при стол, былъ Г. Винтерблоссомъ, человкъ отличный какъ по своей учтивости, такъ и хорошему тону въ разговорахъ, сзади онъ носилъ пучокъ и волосы его были всегда напудрены и убраны въ послднемъ вкус, пальцы его были унизаны драгоцнными перстнями изъ Бристольскихъ камней. Въ молодости своей Винтерблоссомъ имлъ посредственное состояніе, которое совершенно исчезло отъ его открытой жизни въ большомъ свт: на него можно было смотрть какъ на кольцо, соединяющее цпь дурачествъ протекшаго вка съ цпью дурачествъ настоящаго времени, или на соединеніе какъ тхъ, такъ и другихъ вмст. Онъ былъ среднихъ лтъ и имлъ довольно беззаботный характеръ, настоящіе доходы его были слишкомъ умренны, почему онъ и былъ принужденъ прибгнуть ко всмъ возможнымъ средствамъ экономіи и взять на себя роль безсмннаго президента при стол въ Сен-Ронанской гостинниц. Онъ обыкновенно забавлялъ общество, разсказывая анекдоты о Гаррик, Боннел, Торитон, Лорд Келли и подавая свое мнніе во всхъ матеріяхъ разговора, отъ чего онъ и слылъ въ обществ за знатока. Онъ также обладалъ неподражаемымъ искуствомъ услуживать гостямъ въ раздач кушанья каждому по его вкусу, при чемъ обыкновенно не забывалъ лучшій изо всхъ кусковъ оставлять себ за хлопоты, должно впрочемъ признаться, что онъ былъ не безъ познаній въ пріятныхъ искуствахъ — особенно въ музык и живописи, хотя вкусъ его былъ грубъ и мало обработанъ и хотя онъ не могъ произвести ничего заслуживающаго вниманіе человка образованнаго. Отъ природы будучи безчувственнымъ эгоистомъ, онъ умлъ прикрывать вс недостатки свои хитро расположенною наружностію, млочными услугами Другимъ онъ умлъ закрывать виды, клонящіеся только къ собственному интересу, однимъ словомъ, былъ человкъ хорошій по всмъ видимостямъ, имлъ много друзей, умлъ въ ненастное утро разгонять шутками своими скуку общества и такимъ образомъ былъ весьма занимателенъ своими viis et modis, какъ говорилъ о немъ человкъ, занимавшійся правовдніемъ и бывшій также не послднимъ членомъ сего общества.
Касательно сей особы мы не будемъ много распространяться: это былъ человкъ довольно пожилыхъ лтъ, по имени Микклеванъ, довольно тучный, съ грубымъ голосомъ и краснымъ лицемъ. Онъ былъ Прокуроромъ провинціи, завдывалъ почти вс дла Сен-Ронанскаго Лерда, не упуская изъ виду выгодъ какъ его, такъ и своихъ собственныхъ. Характеръ его былъ грубъ и непреклоненъ, старая деревня и опустлый трактиръ Мегъ Додъ мудрымъ распоряженіемъ отвести новую дорогу ему были обязаны настоящимъ своимъ паденіемъ. Наконецъ этаго же Микклевана Докторъ Квасклебенъ всегда почти рекомендовалъ своимъ больнымъ для сдланія завщанія.
Дале, взорамъ читателей представляется Капитанъ Гекторъ Макъ Туркъ, ражденный въ Шотландскихъ горахъ и бывшій долгое время Капитаномъ въ служб, не врагъ Бахусу. Онъ носилъ званіе, похожее на мирнаго судію въ наше время, и въ самомъ дл былъ человкомъ довольно способнымъ къ дламъ такого рода: не было ни одной ссоры и жалобы, которая миновала бы Макъ Турка и гд бы онъ не былъ посредникомъ между двумя противными сторонами — за что и былъ онъ везд принятъ хорошо и всми уважаемъ. Впрочемъ, онъ былъ человкъ мужественный, храбрый и готовый подраться хотя съ самимъ дьяволомъ. Если онъ бывалъ, по его мннію, кмъ-либо обиженъ, то уже никакъ не льзя было отговориться отъ вызова на поединокъ, что было дломъ довольно щекотливымъ для его противниковъ, ибо Макъ Туркъ былъ такой мастеръ своего дла, что пулею изъ пистолета могъ погасить огонь, не повредя свчи: такой соперникъ натурально довольно опасенъ. Онъ всегда носилъ платье голубаго цвта и красный галстухъ, имлъ довольно суровую, впрочемъ выразительную физіономію, лъ сыръ вмст съ чеснокомъ и былъ страшный охотиникъ до свжепросольныхъ Голландскихъ селедокъ.
Наконецъ остается еще упомянуть объ одной духовной и почтенной особ Симон Шатерлей, который прибылъ къ Сен-Ронанскимъ водамъ съ береговъ Камы, зналъ въ совершенств Греческій языкъ и обладалъ особеннымъ искуствомъ ухаживать за дамами, въ продолженіе шести дней недли, какъ разсказывала наша Мегъ Додъ Террелю, онъ игралъ въ вистъ, отличался въ контръ-танцахъ, подслужаваясь или къ двицамъ, или къ богатымъ вдовушкамъ, а въ воскресенье съ благоговніемъ читалъ молитвы съ зал собранія и въ присутствіи всхъ членовъ общества, онъ также былъ не послдній мастеръ сочинять шарады и угадывать загадки, довольно порядочно игралъ на флейт и былъ искреннимъ другомъ Г. Винтерблоссома, что, кажется, зависло отъ одинакаго образа ихъ мыслей и сходства характеровъ.
Справедливость требуетъ также упомянуть еще объ одной особ, по имени Михель Мередит, человк забавномъ въ полномъ смысл слова, имвшемъ даръ пть разныя псенки и забавлять каламбурами своими все общество, но въ сію эпоху онъ не находился при водахъ Сен-Ронанскихъ, ибо имлъ неосторожность въ шуткахъ своихъ забыть на минуту, что онъ не настоящій арлекинъ, и до такой степени одною изъ шутокъ своихъ обидлъ Макъ Турка что въ непродолжительномъ времени почувствовалъ нужду попить козьяго молока и въ. уединеніи за десять миль разстояніемъ подождать, пока смягчится гнвъ его.
Таковы-то были главныя Особы общества при новооткрытыхъ минеральныхъ водахъ Сен-Ронанскихъ, не упоминая о множеств другихъ, боле или мене также входящихъ въ повсть нашу. Изъ нихъ Г. Прокуроръ и Капитанъ боле другихъ были привержены къ Лерду Сеи Ронанскому, между тмъ какъ Винтерблоссомъ, Шатерлей и Мередитъ держали сторону Лади Пенелопы, одинъ почтенный Докторъ Квасклебенъ, разчетшій вроятно, что особы, больныя какъ засореніемъ желудка, такъ и нервною слабостію, равно могутъ быть полезными для него, держалъ съ совершеннымъ хладнокровіемъ неустралитетъ, не позволяя себ ни за что въ свт вмшиваться въ дла какъ той, такъ и другой стороны.

ГЛАВА IV.

Приглашеніе.

‘Какой живописецъ живетъ въ безвстности?’
Пріоръ.

Шумъ и бготня, которыя обыкновенно бываютъ посл большихъ столовъ въ гостинницахъ, ни чмъ не уступали другимъ и при водахъ Сея-Ронанскихъ: стукъ отъ собираемыхъ тарелокъ ножей и ложекъ, бганье взадъ и впередъ неповоротливыхъ прислужниковъ новооткрытой рестораціи, наступавшихъ безпрестанно на ноги одинъ другому и совавшихся по трое вдругъ въ одну слишкомъ не широкую дверь, гд они натурально встрчались лбами другъ съ другомъ, звонъ отъ собираемыхъ рюмокъ и стакановъ, визгливый голосъ хозяйки и грубый басъ хозяина — все это взятое вмст составляло довольно непріятный концертъ для слуха и довольно пеструю картину для зрнія, но вотъ шумъ мало помалу начинаетъ прекращаться, прислужники оканчиваютъ свое дло, со стола собрано, остатки винъ въ бутылкахъ разной формы допиваются услужливыми ганимедами. Вс гости прохаживаются по большой зал, ожидая только присоединенія къ нимъ Г. Винтерблоссома, еще невставшаго съ своихъ креселъ и спокойно дававшаго кой какія коммиссіи молодой, довольно плотной двк и прислужнику гостинницы съ полными и румяными щеками, которые оба суетились около него.
‘Ну, Дина,’ говорилъ Г. Президентъ Винтерблоссомъ, ‘бутылку мою ты подвинь ко мн ближе — еще ближе… такъ, хорошо! Ты добрая двка, Дина! А ты, Тоби, принеси мн чайникъ съ горячею водою — да смотри, чтобы она ужь прокипла, и не облей Лади Пенелопы, идя мимо ея стула.’
— Не опасайтесь за Лади Пенелопу — подхватилъ Лердъ Сен-Ронанскій:— ныншній день Ея Превосходительство ужь была въ горячей вод {Англійская пословица, выражающая случившуюся кому-либо непріятность.}, на сію насмшку Лади Пенелопа съ своей стороны отвтила Лерду однимъ презрительнымъ взглядомъ.
‘Эй! Дина! принеси сахару — чистаго рефенату, и еще лимонъ, Дина, одинъ изъ тхъ, которые привезены вчера, поди и ты съ ней, Тоби: вмст скоре сыщете — но пожалуста опять не слетите по вчерашнему съ лстницы, Дина! Дина!— ты ужь и пошла! Подложи мн подъ спину подушку на кресла… Да смотри не забудь захватишь имбирю съ мускатными оршками. Еще одну минуту, Дина: подставь мн подъ ноги скамейку… Такъ, ну, теперь ступай. Мой большой палецъ, Милади, весь распухъ отъ проклятой прогулки съ вами сего дня поутру на самую верхушку белведера.’
— Милади можетъ называть эту гору, какъ ей захочется, въ нашемъ обществ,— сказалъ Прокуроръ: между тмъ въ здшнихъ актовыхъ бумагахъ она изстари называлась Мунтгрунцемъ, о чемъ любопытные могутъ справиться даже и въ Архив.
‘Дина!’ продолжалъ Призедентъ, ‘Дина! подай мн платокъ, еще принеси мн два бисквита. Дина! еще .. еще… Ну, пока, кажется, ничего не надобно — прислуживай другимъ, моя красавица! Господа! за здоровье всей компаніи! Милади сдлаетъ ли мн честь, прими въ отъ меня стаканъ лимонаду? К самъ составлялъ его — а меня выучилъ сынъ старика Дарти, онъ всегда обыкновенно бралъ самаго чистаго сахару, потомъ черносливу, что длало удивительный вкусъ. Дина! поди, спроси у твоего отца, есть ли у него нсколько черносливу? Слышишь ли? хоть немного.’ Дина пошла, Президентъ продолжалъ:
‘О! Дарти во всемъ зналъ вкусъ не хуже старика отца своего, мы познакомились съ нимъ въ Бат — это было въ… въ тысяча… никакъ не могу вспомнить! но постойте! такъ, точно такъ: въ этотъ годъ Гаррикъ оставилъ сцену — значитъ это было въ — Но что это такое, Дина?’ спросилъ онъ, удивясь, молодую служанку, подавшую ему въ руки свернутую бумагу.
— Какіе-то рисунки, которые принесла Нелли Троттерь, ихъ длалъ кто-то изъ постояльцевъ старухи, содержательницы харчевни въ старой деревн (дерзкая прислужница означала чрезъ сіе описаніе нашу почтенную Мистрисъ Додъ).
— Да, да, Дина,— сказалъ Г. Винтерблоссомъ, надвая на носъ очки, которыя онъ вытеръ тщательно блымъ платкомъ своимъ еще прежде, нежели развернулъ бумагу — да, это наврно маранье какого-нибудь мальчишки, котораго отецъ съ матерью хотятъ и помстить gratis въ рисовальную школу. Еще врне, что они ршились адресоваться ко мн, чтобы я похлопоталъ объ этомъ дл, но этаго не возможно сдлать — они опоздали: прошедшею зимою по моей протекціи и такъ уже помщены три мальчика — и я ни за что въ свт не ршусь еще безпокоить прозьбою Г. Секретаря школы, не смотря на то, что онъ мн другъ, или — что, говорю, другъ?— онъ почитаетъ меня, ибо очень часто пользуется моими совтами. Но что за дьявольщина! Маранье сказалъ я? между тмъ рисунокъ прекраснйшій — произведеніе художника, да еще какого! Посмотрите, Милади, посмотрите на эти голубыя облака: не правда ли, что это прекрасно, превосходно? Но еще спрашиваю я: кто могъ быть живописцемъ этой картины? Какимъ образомъ онъ какъ съ неба свалился въ эту скверную старую деревушку къ этой ворчаливой собак — прошу извинить меня, Милади — которой домъ боле похожъ на псарню, нежели на трактиръ?—
‘Я готова удариться объ закладъ’, Милади сказала одна изъ двицъ лтъ въ сорокъ, которой глаза длались часъ отъ часу кругле, а щеки багрове по мр того, какъ она примчала, что вся компанія слушаетъ рчь ея, ‘я готова удариться объ закладъ, что живописецъ этой картины есть тотъ самый молодой человкъ, котораго мы съ вами встртили однажды при прогулк въ Лондонъ. Не смотря на то, что отъ былъ не изъ нашего общества, видъ его показывалъ хорошаго человка, цы даже, Милади, помнится, мн назвали его очень красивымъ…’
— Совсмъ нтъ, Марія, я не называла его красивымъ,— отвчала Лади Пенелопа: — благородная дама никогда такъ не выразится на счетъ незнакомаго мущины, я только замтила, что физіономія его была довольно выразительна и показывала человка не низкаго происхожденія.—
‘Это значитъ, Милади,’ возразилъ одинъ изъ молодыхъ людей, повертываясь на каблук своемъ и вздохнувъ съ сентиментальностію, ‘это значитъ только, что вы хотите пощадить нсколько кавалеровъ своего общества, но, по чести, таинственный незнакомецъ возбуждаетъ въ насъ ревность!’
— О, такъ вы разумете не о томъ человк, о которомъ я говорю вамъ, Милади!— продолжала простенькая Миссъ Марія съ обыкновенною своею откровенностію: — можетъ быть вы позабыли! Вы говорите, что онъ долженъ быть не низкаго происхожденія, но не вы ли сами, минуту спустя посл того, какъ онъ встртился съ нами, сказали мн, что онъ долженъ быть изъ числа людей очень обыкновенныхъ, потому что не почелъ за должное поспшить поднять перчатку, на этотъ разъ какъ-то выпавшую изъ рукъ вашихъ, да и въ самомъ дл, я сама должна была воротиться на нсколько шаговъ, чтобы поднять ее: онъ это видлъ и не подумалъ соблюсти обыкновенный долгъ учивости къ дамамъ. Впрочемъ, я его видла ближе, слдовательно, и лучше, нежели вы, Милади, и могу васъ увришь, что это прекраснйшій молодой человкъ, не смотря на всю грубость его.—
‘Вы слишкомъ скоры въ вашихъ, заключеніяхъ, Миссъ,’ сказала Лади Пенелопа, и алый румянецъ быстро разлился по лицу ея.
— Вы что скажете объ этомъ, Мовбрай?— спросилъ, обращаясь къ нему Сиръ Бинго Бинкъ.
‘Я скажу съ своей стороны, что вс эти разговоры мн кажутся незаслуживающими вниманія’, отвчалъ Лердъ. ‘Когда какая нибудь дама роняетъ, или позволяетъ упасть перчатк своей, не можетъ ли случиться, что въ эту же самую минуту у кавалера упадеть свой платокъ, и не естественне ли будетъ ему заняться самимъ собой въ это время, вопреки всмъ пустымъ приличіямъ?’
— Вы всегда, Мовбрай, перетолковываете въ дурную сторону слова и поступки мои!— возразила Лади съ видомъ оскорбленнаго самолюбія: да мн кажется, что и Миссъ Марія готова выдумывать всякія нелпыя сказки, чтобы доставить вамъ случай позабавиться на счетъ кого нибудь изъ общества. Но я заговорилась о пустякахъ, а и забыла, что общалась побывать у Мистрисъ Диггеръ, которая наврное ждетъ меня.—
‘Пойдемте, пойдемте вмст, Милади,’ сказалъ Президентъ: ‘вы лучше разсетесь. Но между тмъ, такъ какъ этотъ эскизъ въ самомъ дл можетъ назваться изящнйшимъ произведеніемъ генія, то не сдлаете ли вы намъ чести, подавъ ваше мнніе, какимъ бы образомъ, не оскорбляя приличій, посблизиться намъ съ этимъ артистомъ
— Мое мнніе — отвчала Лади Пенелопа, щеки которой все еще были покрыты краскою негодованія — есть то, что наше общество и безъ того уже довольно многочисленно,— я хочу сказать, что въ немъ и безъ прибавленія много уже такихъ кавалеровъ, при которыхъ дамамъ совершенно ничего не остается длать.— Очень понятно было, что послднія слова относились къ Лерду Мовбраю, оскорбившему два раза уже самолюбіе Лади Пенелопы, но, при помощи ласкательствъ и угожденій, Лерду не очень многаго труда стоило возвратишь себ благосклонность Лэди, которая черезъ четверть часа говорила уже съ улыбкою, что она никогда не можетъ сердиться на него, впрочемъ обязываетъ его впередъ прізжать къ себ съ своею сестрою, которая, прибавила она, будетъ предостерегать васъ отъ колкостей дамамъ.
‘Милади!’ отвчалъ Мовбрай ‘не ручаюсь за сестру мою: Клара также нсколько своевольна, ее Даже трудно куда ни будь и вызвать. Я бы попросилъ васъ къ себ, но какое удовольствіе можно найти въ нашемъ старинномъ и готическомъ замк? Скука, уединеніе и ничего боле. Впрочемъ надюсь, что Клара будешь имть честь…’
Лэди Пенелопа, не давъ ему кончить, съ удовольствіемъ приняла предложеніе, общавшее ей если не удовольствіе, по крайней мр разсяніе. Такимъ образомъ совершенно примирившись съ Мовбраемъ, она даже спрашивала его совта, можно ли съ собою привезти неизвстнаго артиста, который, какъ полагала она, не замедлитъ присоединиться къ обществу, потому, что вс видимости показываютъ въ немъ человка благороднаго происхожденія прибавила она, устремивъ голубые глаза свои на Дину.
— Да, Милади, въ этомъ не льзя и сомнваться, сказала Дина: — но что еще важне, говорятъ, что онъ какой-то знаменитый поэтъ.—
‘Знаменитый поэтъ, Дина!’ вскричала Лади Пенелопа: ‘ты хочешь, можетъ быть, сказать, что онъ нсколько занимается и поэзіею?’
— Можетъ быть, сударыня, по крайней мр я такъ слышала,— отвчала Дина, потупивъ со стыдливостію глаза свои.
При семъ новомъ извстіи о достоинствахъ чужестранца, остановившагося въ старой деревн, пошли различные толки и догадки: какъ женщины, такъ и мущины сообщали другъ другу свои мннія, по большей части ни на чемъ не основывающіяся. Одни причисляли его къ классу людей, ищущихъ себ удовольствія часто въ странностяхъ, Другіе полагали, что, можетъ быть, онъ иметъ причины скрываться и избгать знакомства. Знаменитый поэтъ, говорилъ одинъ изъ общества: кто же бы такой былъ онъ? Перечли имена всхъ извстныхъ стихотворцевъ Англіи отъ Шотландскихъ горъ, даже до самыхъ озеръ Кумберланда, отъ Сиденгам-Комкона до Сеи-Жамеса, нкоторые даже намекали на Лорда Байрона, почитая его одного достойнымъ носить имя знаменитаго поэта, однимъ словомъ, мннія и догадки всхъ были различны: одни доказывали, другіе опровергали, третьи покачивали головою. Кто же бы такой былъ онъ? спрашивали одни другихъ, и посл минутнаго молчанія или тихаго шопота опять возглашали полнымъ хоромъ: кто же бы такой былъ онъ? Члены Бордовскаго клуба, участвовавшіе также въ общемъ спор и почитавшіе себя не невждами въ литтератур, напрасно опорожнивали бокалъ за бокаломъ, на дн бутылокъ отыскивая новыхъ догадокъ, все тщетно: незнакомецъ оставался для всхъ тайною!
‘Сиръ Бинго сказалъ наконецъ Лердъ Мовбрай: ‘я почти увренъ, что тотъ молодой чудакъ, котораго мы видли съ вами въ прошедшій четвергъ на берегу Вилов-Слака, и этотъ таинственный поэтъ, составляютъ одну и ту же особу: онъ былъ одтъ чрезвычайно странно, и съ большою ловкостію правою рукой закидывалъ сть, не смотря на то, что она была велика, а слдственно и тяжела, онъ повертывалъ ею, какъ перушкомъ.’
— Д… да!— отвчалъ Баронъ хрипливымъ и задыхающимся своимъ голосомъ.
‘Вы также, я думаю, не забыли, какъ скоро вытащилъ онъ изъ воды само-прекраснйшую и большую рыбу, всомъ, я думаю, не мене полупуда.’
— Меньше, фунтовъ въ двнадцать,— сказалъ Сиръ Бинго тмъ же задыхающимся голосомъ.
‘Помилуйте, Бинго! наврно полпуда, а если и мене, такъ фунтомъ, или двумя…’
— Не больше двнадцати, коли еще не десять, или… —
‘Нтъ ли у васъ охоты побиться о дюжин бутылокъ шампанскаго: мы бы опорожнили ихъ всмъ обществомъ!’
— Нтъ, Боже сохрани, а лучше выпить ихъ въ нашемъ клуб: на это я соглашусь скоре.—
‘Извольте, я готовъ!’
— И я согласенъ: по рукамъ!—
И посл сихъ словъ каждый изъ спорившихъ вынулъ изъ кармана свой красный бумажникъ, или, лучше сказать, записную книжку, гд и вписали условіе и пункты заклада.
‘Но кто же разршишь споръ нашъ спросилъ Лердъ Мовбрай: ‘безъ сомннія самъ этотъ великій геній. Я слышалъ, что сбираются пригласить его въ наше общество, но я сомнваюсь въ его согласіи: такіе оригинальные люди всегда бываютъ капризны.’
— Я самъ — я, Жонъ, напишу къ нему.—
‘Вы? вы сами напишете? Чортъ возми! Я васъ увряю, что вы этимъ не сдлаете ничего.’
‘— Напротивъ, сдлаю и сдлаю очень много,— проворчалъ Сиръ Вин. то голосомъ оскорбленной гордости.
‘Но вы не въ состояніи этаго сдлать: во всю жизнь вашу вы не писали боле двухъ строкъ, и то разв еще ребенкомъ, въ училищ, изъ подъ лозы.’
— Не безпокойтесь! я могу написать и напишу — да, напишу, и право не хуже кого другаго.— Сими словами окончился споръ ихъ. Между тмъ какъ все общество занято.было сужденіемъ, какимъ бы образомъ, не оскорбляя приличій и не показывая униженности съ своей стороны, сдлать связь съ таинственнымъ незнакомцемъ, голосъ Г. Винтерблоссома, нкогда довольно пріятный, но теперь отъ времени и лтъ пискливый и почти смтный, раздался по зал:
‘Тише! тише! порядокъ! иначе ничего не выдетъ хорошаго!’ При семъ восклицаніи Г. Президента оба спорщика наши услись спокойно за столъ, ворча впрочемъ какія-то невнятныя слова себ подъ носъ, какъ бы показывая чрезъ сіе, что они очень мало занимаются общими сужденіями, между тмъ какъ остальная часть собранія до’ такой степени горячилась, какъ будто бы дло шло о чьей нибудь жизни или смерти.
Визитъ, отъ котораго нибудь изъ сихъ господъ, на примръ отъ Г. Винтерблоссома — если только онъ захочетъ взять на себя этотъ трудъ, отъ имени всего общества, мн кажется весьма хорошимъ средствомъ, чтобы познакомишься съ нимъ въ послдствіи времени и всмъ намъ, сказала Лади Пенелопа.
Г. Винтерблоссомъ былъ совершенно не согласенъ съ мнніемъ Лэди, хотя для него и весьма пріятно было представлять въ особ своей уполномоченнаго посланника отъ Сен-Ронанскаго общества,— ибо чтобы дойти до старой деревни, надобно было взбираться на довольно крутую гору, противъ каковыхъ вояжей обыкновенно возставалъ всегдашній тиранъ его — подагра,— Г. Президентъ прибавилъ съ довольною улыбкою, что при двор Венеры — разумя подъ симъ названіемъ Лади Пенелопу — найдутся очень многіе для исполненія повелній ея, кром стараго Вулкана, т. е. его самаго, ибо она иметъ при себ и могущественнаго Марса, и краснорчиваго Меркурія.
Произнося послднія слова, онъ поперемнно бросалъ благосклонные взоры то на Макъ Турка, то на Г. Шатерлея — посл чего опять спокойно услся въ креслахъ своихъ и съ небольшою разстановкою пропустилъ въ желудокъ свой нсколько глотковъ пунша съ довольною миною человка, избавившагося помощію своего краснорчія отъ непріятной ему коммиссіи. Въ это же самое время, отъ привычки ли, или отъ разсянія, онъ положилъ въ карманъ и принесенный рисунокъ, который, побывавши въ рукахъ всхъ особъ, попалъ наконецъ опять въ руки Г. Президента.
‘Умилосердитесь, Милади!’ сказалъ Капитанъ Макъ Туркъ: ‘конечно я съ своей стороны за честь бы поставилъ исполнить приказаніе Вашего Превосходительства, но, Богъ свидтель! я никогда не длывалъ перваго визита незнакомому мн человку, разв только представляя ему Формальный вызовъ для дуэли или что-нибудь сему подобное.’
— Чортъ возми стараго знатока въ картинахъ] — сказалъ тихо Лердъ Баронету:— посмотри, онъ спряталъ прехладнокровно рисунокь въ карманъ къ себ.’ —
‘Но, Жонь, держитесь сами крпче въ стременахъ, если сбираетесь нападать на него.’
— Благодарю за совтъ, Бинго, но, кажется, мн въ немъ никогда не будетъ нужды — я всегда зналъ и знаю Винтерблоссома. Но тише! послушаемъ, что говоритъ Г. Шатерлей на предложеніе общества.’
Въ самомъ дл, въ эту минуту вся почти компанія обратилась къ Г. Шатерлею съ просьбою сдлать визитъ неизвстному генію, но такъ какъ онъ имлъ одну изъ тхъ щастливыхъ физіономій, которыя всегда кажутся улыбающимися, а слдственно и не могутъ произнести ршительнаго отказа — то и Г. Шатерлей довольствовался тмъ, чтобы со всею униженностію умолять только общество уволить его отъ сей коммиссіи. ‘Сказать правду,’ говорилъ онъ, ‘я ни за что не ршусь идти въ старую деревню. Недавно какъ-то я вздумалъ прогуляться въ ней и осмотрть старинный развалившійся замокъ Сен-Ронанскій, но такъ какъ это разстояніе довольно немало, то я, до смерти уставши и чувствуя жажду, подошелъ къ этому старому и дрянному кабаку (послднее слово произнесъ онъ съ знакомъ презрнія) и закричалъ, чтобы мн подали какого-нибудь прохладительнаго напитка, но не усплъ еще я окончишь моего требованія, какъ вдругъ въ верхнемъ этаж отворяется окошко — и прежде, нежели я усплъ поднять голову свою, чтобы взглянуть туда, почувствовалъ цлый потопъ вылившійся мн на голову (это было его собственное выраженіе) и въ то же самое время услышалъ скверный голосъ старой колдуньи, кричавшей съ верху, что если этаго раза мало для моего прохлажденія, то она готова повторить его!— Вы себ легко можете представишь, что я долженъ былъ побжать изо всей мочи отъ кабака ея, въ самомъ дл боясь повторенія наглой хозяйки.’
Все общество посмялось отъ чистаго сердца разсказу Г. Шатерлея, съ своей стороны весьма сожалвшаго, что онъ не можетъ исполнить желанія Лади Пенелопы, всхъ дольше хохотали Лердъ и Баронетъ, повалясь почти съ безстыдствомъ на спинки своихъ креселъ, что натурально весьма смшало и почти пристыдило чистосердечнаго разскащика.
Впрочемъ, такъ какъ въ мір есть всему конецъ, то и хохотъ Баронета и Г. Винтерблоссома долженъ былъ прекратиться — послдній даже началъ сожалть внутренно, что онъ не поддержалъ себя, ибо въ самомъ дл, кром Г. Шатерлея, не кого почти было уполномочить посланникомъ во владнія грозной Мегъ Додъ. Наконецъ всмъ обществомъ предложено было: не лучше ли будетъ отъ лица всхъ послать учтивое письмо къ незнакомцу, прося его постить общество при водахъ? Но Дина увряла, что не найдется ни одного служителя въ рестораціи, который бы захотлъ взять на себя исполненіе сего препорученія, ибо за нсколько времени передъ симъ Мегъ Додъ такъ неучтиво приняла одного служителя, что на тл его еще и теперь видны слды толстой палки и острыхъ когтей ея, чмъ она обыкновенно привыкла выражать свое неблаговоленіе. Да и я сама, прибавила въ заключеніе Дина, скорй соглашусь попасть въ кучу французскихъ гренадеровъ, нежели въ руки проклятой Мегъ, особливо тогда, когда она бываешь разсерженною!
Между тмъ какъ вс разсуждали объ этомъ новомъ препятствіи, на лстниц въ залу раздался довольно громкій женскій крикъ, заставившій не безъ страха подумать все общество, не вздумала ли почтенная Мегъ на сей разъ сама сдлать нечаяннаго набга на жилище враговъ своихъ, но вскор узнали, что это не она сама, а почтенная товарка ея Нелли Троттеръ, которая, не смотря на угрозы и отталкиванія ее прислужниками рестораціи, добралась уже до самой залы, громогласно ругая всхъ и требуя себ возвращенія картинъ, ввренныхъ ей почтенною Мистрисъ Додъ, извстною содержательницею гостинницы въ старой деревн. Громкое требованіе сіе боле всхъ испугало знатока въ живописи, т. е. Г. Призидента Винтерблоссома, которой механически опустилъ правую руку свою въ карманъ, куда положены были рисунки, а лвою вынулъ изъ жилетнаго кармана своего полкроны, и подкликавъ къ себ Тоби, просилъ его попробовать, не могутъ ли хоть деньги смягчить упрямую Нелли и заставить ее отступишь отъ дверей залы. Смтливый Тоби, хорошо знавшій слабую сторону рыбной торговки, опустилъ тихонько отъ всхъ полкроны въ карманъ свой, и подбжавъ къ буфету, налилъ пребольшой бокалъ вина, твердо будучи увренъ, что сіе послднее средство врне и скоре подйствуетъ на Нелли. Онъ и не обманулся въ своемъ предположеніи, ибо бокалъ съ виномъ не только принудилъ отступить ее отъ дверей залы, но еще заставилъ сказать ласковымъ голосомъ, что она съ своей стороны, если только ей дадутъ соснуть часика два, готова исполнить вс препорученія на счетъ незнакомца, остановившагося въ трактир Мегъ Додъ, ея пріятельницы.
Въ слдствіе сего ршенія Нелли Троттеръ Г. Винтерблоссомь, какъ главный Президентъ общества, пользующійся отъ всхъ особь уваженіемъ и довренностію къ себ, тотъ же часъ написалъ учтивое приглашеніе къ незнакомцу самымъ цвтистымъ и вмст дипломатическимъ слогомъ, запечатавъ его печатью всего общества, на которой вырзано было нчто похожее на Нимфу, сидящую возл урны.
Лэди Пенелопа, съ своей стороны не находя достаточнымъ сего посланія Г. Призидента для убжденія неизвстнаго артиста постить ихъ общество, просила Г. Шатерлея написать къ нему письмо стихами, въ которыхъ бы изъявить общее ожиданіе и нтерпніе увидть его поскоре въ кругу ихъ. Г. Шатерлей не могъ отказаться, но бдная Муза его на сей: разъ ужасно подшутила надъ нимъ: ибо посл битаго часа, проведеннаго имъ надъ блымъ листомъ бумаги, онъ не могъ написать боле двухъ стиховъ, которые и представляемъ мы нашимъ читателямъ весьма врно скопированными съ его манускрипта и со всми перемнами, точно такъ, какъ Докторъ Жонсонъ выпечаталъ вс поправки, сдланныя знаменитымъ Попе въ перевод его Иліады:
‘Сонмъ Грацій въ торжественный сей день….
‘Нимфы Сен-Ронана, вмст вс сберутся…
‘Встртить чтобъ поэта, канты воспоются. ..’
Но при недостатк вдохновенія поэзіи надлежало прибгнуть къ проз, что и сдлалъ тихонько отъ всхъ несчастный поэтъ нашъ. Онъ написалъ свое посланіе, и прежде нежели проспавшаяся Нелли Троттеръ успла впречь клячу свою въ тлежку, ей было отдано и второе письмо къ незнакомцу. Сиръ Бинго Бинкъ, съ своей стороны почитая и себя нехуже другихъ, притомъ помня о заклад съ Лердомъ, ршился также написать что нибудь отъ себя, надясь, можетъ быть, даже пріобрсти себ нсколько благосклонности отъ незнакомца, притомъ онъ думалъ, что ни Шатерлей, ни Винтерблоссомъ не могли написать ничего хорошаго: ибо одинъ былъ слишкомъ сентименталенъ, а другой зналъ толкъ въ одномъ только ча, да въ кушаньяхъ. И такъ нашъ счастливецъ Францъ Тиррель будетъ имть удовольствіе получить вдругъ три письма, или лучше сказать, три приглашенія отъ Сен-Ронанскаго общества, что и увидимъ мы въ слдующей глав.

ГЛАВА V.

Письменное краснорчіе.

‘Какъ отвчать?.. Гд письма отъ тебя?..’
Пріоръ.

Желая вполн удовлетворить любопытству нашихъ читателей, мы, хотя и не безъ труда, между старинными манускриптами отыскали копіи съ трехъ посланій, врученныхъ Нелли Троттеръ для достовленія Францу Тиррелю. Вотъ что содержало въ себ первое изъ нихъ:
‘Г. Винтерблоссомъ отъ. имени Лади Пенелопы Пенфатеръ, Сира Бинго и Лади Винкъ, Лерда и Миссъ Мовбрай Сен-Ронанскихъ и отъ всего общества, находящагося въ гостинниц при водахъ, извщаетъ Г. остановившагося въ трактир Мегъ Додъ, въ старой деревн Сен-Ронанской, что для всхъ ихъ весьма пріятно будетъ видть его въ своемъ кругу столь часто, какъ позволятъ ему обстоятельства, общество нашло необходимымъ сдлать сіе приглашеніе отъ имени всхъ членовъ своихъ: ибо по правиламъ, принятымъ отъ него, въ общество могутъ быть допускаемы только т, которые поселятся въ новой рестораціи — но на сей разъ оно ршилось сдлать исключеніе во уваженіе талантовъ Г…. который наврное, узнавши короче всхъ членовъ общества, ршится перемнить свое мстопребываніе и изберетъ для сего новую гостинницу, или который нибудь изъ небольшихъ наемныхъ домиковъ, также принадлежащихъ къ ней, Г. Бинтерблоссомъ съ своей стороны, желая услужить Г. рекомендуетъ ему домикъ, называемый Лиллипуталь, на что если ршится Г…, то благоволилъ бы ему Г. Винтерблоссому прислать врную мрку съ своего роста, ибо и прежній хозяинъ сего домика, Капитанъ Ранлетрей, потому только ршился выхать изъ него, что кровать въ спальн была слишкомъ коротка для него. Г. Винтерблоссомъ впрочемъ надется со временемъ боле и боле пріобрсти себ дружества Г…, къ которому онъ иметъ честь пребыть съ полнымъ уваженіемъ’ и проч.
Письмо сіе было написано со всевозможною аккуратностію и строгимъ соблюденіе правописанія, почеркъ руки былъ похожъ на почеркъ исправнаго Клерка, между тмъ какъ слогъ письма нкоторымъ образомъ показывалъ и характеръ Г. Президента Винтерблоссома.
Другое письмо составляло разительнйшій контрастъ съ важностію и дипломатическою точностію предыдущаго — оно было совершенно въ новйшемъ вкус: классическіе цвты краснорчія, которые Г. Шатерлей съ величайшею тщательностію собиралъ на прежнемъ Университетскомъ поприщ своемъ, смшанные съ дикими, такъ сказать, цвтками плодовитаго воображенія Лади Пенелопы, видны были почти на каждой строк. Вотъ его содержаніе:
‘Группы Дріадъ и Наядъ, соединенныя при цлительныхъ водахъ Сен-Ронанскихъ, съ удивленіемъ узнали, что молодый Аполлонъ, обладающій двумя раскошнйшими подарками природы, то есть даромъ Поэзіи и Живописи, случайно поселился въ сосдств ихъ, иногда бродитъ по лсамъ ихъ и мечтаетъ подъ говоромъ струй ручья кристальнаго, и не думая съ своей стороны воздать должную признательность божествамъ и хранителямъ мстъ сихъ, онъ до сихъ поръ еще медлитъ явиться предъ ними — и извщается чрезъ сіе, что одно только скорое повиновеніе можетъ испросить прощеніе ему, въ противномъ случа, кисти его да потонутъ въ Лет и звуки сладкострунной лиры да не отдадутся въ потомств!
Postscriptum. ‘Обожаемая Пенелопа, коея прелести и добродтели давно уже сопричли ее въ число богинь, въ новой рестораціи при освященныхъ водахъ обыкновенно раздаетъ всмъ нектаръ и амброзію, что простые, смертные на бдномъ язык своемъ называютъ чаемъ и пирожками, въ слдующій четвергъ въ восемь часовъ вечера какъ сама богиня, такъ и вс музы будутъ находиться въ полномъ собраніи, почему чужестранецъ и приглашается раздлить удовольствіе общества.
Secundum postscriptum. ‘Одинъ надменный пастухъ, не довольствуясь скромною хижинкою подъ соломенною кровлею и стремясь къ большимъ пріобртеніямъ, оставляетъ ее на сихъ дняхъ.
‘И такъ вы видите, что мсто есть свободно —
‘Росполагайтесь, коль угодно….
Tertium postscriptum. ‘Наша Ирида, въ семицвтномъ костюм своемъ возсдающая на колесниц, наполненной существами подводными, которую обыкновенные смертные называютъ Нелли Троттеръ, рыбною торговкою, привезетъ намъ отвтъ вашъ на высокое приглашеніе.’
Это письмо было написано также съ довольною аккуратностію и Италіянскимъ почеркомъ. На печати изображены были лира, палитра кисти — однимъ словомъ, вс принадлежности романическаго вкуса.
Характеръ третьяго письма былъ совершенно противуположенъ двумъ первымъ. Литеры въ немъ были большія, кривыя, однимъ словомъ, показывали въ писавшемъ не больше какъ школьника, впрочемъ, такъ какъ оно кажется намъ достойнымъ полнаго вниманія нашихъ читателей и Даже можетъ служишь образчикомъ каллиграфіи, то мы и ршаемся скопировать его отъ слова до слова.

‘Государь мой!

‘Жакъ Мовбрай ударился со мной обзаклатъ што сомъ которова убили вы въ прошлой четверкъ, всилъ около дватцати фунтовъ — я спорилъ што не боле двнадцати — ну. А какъ охотникъ были вы сами, то вы и решит споръ нашъ — или пожаловавъ къ намъ, или написавъ къ намъ, не босьт быть намъ въ тягасть — заклать нашъ объ дюжин бутылакъ шампанскаго, которые мы и должны распить въ слдующій понедельникъ. Пожалоста приходит — я и Мовбрай надемся што вы полюбит насъ. Вашъ покорной услужникъ Винко-Банкъ Баронетъ Блокъ-Гальской.
P. S. ‘Посылаю вамъ нсколько удочковъ привезенныхъ мн изъ Индіи и червячковъ наловленныхъ моими людьми: надюсь што это будетъ пріятно вамъ.’
Прошло три дня, а отвта на вс три приглашенія не было никакого. Впрочемъ любопытство приглашавшихъ таинственнаго незнакомца не только не уменьшалось, но даже возрастало еще боле, не смотря на то, что каждый довольно громко говорилъ о неучтивств незнакомаго генія и о его неумніи жить въ свт.
Между тмъ Францъ Тиррель, къ великому удивленію своему, такъ какъ и вс философы, началъ находить, что онъ никогда не бывалъ столь уединеннымъ, какъ въ то время, когда онъ былъ одинъ, Въ небольшихъ уединенныхъ прогулкахъ своихъ, сообразовавшихся, можетъ быть, съ состояніемъ его духа, онъ иногда встрчался кой съ кмъ изъ жителей при водахъ, всегда внимательнымъ и испытующимъ взоромъ смотрвшихъ на него, но онъ пропускалъ это обстоятельство обыкновенно безъ вниманія, будучи слишкомъ далекъ отъ того, чтобы полагать себя предметомъ всеобщаго вниманія, но это было такъ, какъ уже извстно нашимъ читателямъ. Лади Пенелопа и прочія дамы свиты ея, Г. Винтерблоссомъ на своей маленькой срой лошадк, Г. Шатерлей въ своемъ всегда черномъ плать и панталонахъ цвтомъ воронова глаза, однимъ словомъ, вс особы общества при новооткрытыхъ водахъ съ нкотораго времени перестали думать обо всемъ другомъ ‘кром незнакомца въ старой деревн, куда бы ни пошелъ онъ, его везд, такъ сказать, слдили и старались съ нимъ сблизиться, въ про, гудкахъ его по горамъ нжные романсы обыкновенно увдомляли его о близости самой богини мстъ! сихъ, хотлъ ли онъ уединишься въ лсу — звуки флейты Шатердеевой раздавались не вдалек отъ него, садился ли онъ съ удочкою въ рук на берегу рки — Сиръ Бинго или кто нибудь изъ друзей его непремнно всегда какъ нарочно, нарушали его уединеніе.
Усилія, которыя употреблялъ онъ для избжанія сихъ, такъ сказать, преслдованіи, пріобрли ему наконецъ названіе мизантропа въ нашемъ обществ, гд за чайнымъ столикомъ всякой разсказывалъ, что ему удалось видть, иногда даже многое прибавляя и отъ себя, не забыты были ни малйшія подробности: его лице, платье, мста прогулокъ — обо всемъ было перетолковано боле тысячи разъ — но интересность незнакомца чрезъ сіе ни мало ни убавилась. Таинственное поведеніе его еще боле возбуждало любопытство — это обыкновенная черта людей, встрчающаяся почти во всхъ обществахъ: что иметъ видъ тайны, какъ не желать проникнуть того? Однимъ словомъ, любопытство возрасло до такой степени, что, выключая одного человка, всякой ничего столько не желалъ, какъ увидть въ кругу своемъ незнакомца, особенно дамы изъявляли на счетъ его участіе свое: он безпрестанно спрашивали одна другую: точно ли незнакомецъ мизантропъ? всегда ли онъ былъ мизантропомъ?— какая причина его мизантропіи, и нтъ ли какого нибудь средства излчить его отъ оной?
Одинъ только человкъ, какъ мы сказали выше, не принималъ, большаго участія въ этомъ дл — и этотъ человкъ, не желавшій знакомства съ нашимъ Тиррелемъ былъ Лердъ Мовбрай чрезъ одного почтеннаго человка Жана Парнера, ткача для всего околотка, иногда тихонько отъ всхъ занимавшагося и охотою въ запрещенныхъ мстахъ и также рыбною ловлею, а слдственно не рдко встрчавшагося и съ незнакомцемъ, и даже иногда, указывавшаго ему хорошія мста для ловли, узналъ онъ, что мнніе Сиръ Бинго относительно вса пойманнаго сома было гораздо вроятне и ближе къ истин, нежели его — слдовательно закладъ былъ проигранъ — чего весьма не хотлось Мовбраю, ибо до сихъ поръ онъ видлъ въ Сиръ Бинго такого человка, который нкоторымъ образамъ искалъ всего въ немъ и почти боялся имть собственное свое сужденіе. Лердъ Мовбрай опасался, чтобы выигранный закладъ, давъ Сиру нкоторымъ образомъ преимущество надъ нимъ, не перемнилъ совершенно положенія длъ и не подалъ сему послднему мысли, такъ сказать, оперишься и полетть на собственныхъ крыльяхъ своихъ, чего не могъ снести, Мовбрай по нкоторымъ видамъ.
Онъ желалъ, чтобы незнакомецъ продолжалъ быть для всхъ тайною, а слдственно, чтобы и закладъ его не былъ проиграннымъ, онъ даже старался всми силами препятствовать соединенію съ нимъ, представляя его въ вид весьма непривлекательномъ для общества, тмъ, которые боле другихъ желали познакомиться съ нимъ, онъ напоминалъ о посылк трехъ писемъ къ нему и о его невнимательности даже и отвтить на оныя, что безъ сомннія, прибавлялъ онъ, не показываетъ въ немъ ни благороднаго происхожденія, ни хорошаго воспитанія.
Но хотя вс видимости были противъ него, хотя это весьма справедливо, что онъ любилъ уединеніе и убгалъ многочисленнаго общества, впрочемъ должно признаться, что нашъ Тиррель совершенно не заслуживалъ упрековъ въ незнаніи политики и законовъ учтивости, ибо онъ не получалъ ни одного изъ трехъ писемъ, посланныхъ къ нему’ Нелли Троттеръ, отчасти изъ боязни явишься на лице къ своей товарк Мегъ безъ рисунковъ, которые она вврила ей, отчасти отъ того, что вино и сонъ выгнали у нея совершенно изъ головы общаніе, данное ею обществу при водахъ, поворотила свою тлежку мимо старой деревни прямо къ Скат-Раву, гд было ея жилище и гд она отдала вс три письма первому попавшемуся ей деревенскому мальчишк для доставленія ихъ при первой, по ея словамъ, акказіи, къ постояльцу трактира старой ея пріятельницы Мегъ Додъ — отъ чего и случилось, что письма уже черезъ нсколько дней попали наконецъ въ руки Франца Тирреля.
Чтеніе сихъ посланій отчасти объяснило ему особенное участіе и любопытство, съ которымъ обыкновенно смотрли на него сосдніе жители при водахъ, встрчаясь съ нимъ въ прогулкахъ его. Видя изъ писемъ, что его уже довольно знаютъ, ибо говорятъ и объ его талантахъ, и разсудивъ, что уединенная жизнь въ самомъ дл должна возбудить все любопытство ихъ, Тиррель расчелъ, что роль его можетъ сдлаться довольно смшною, ршился написать къ Господину Винтерблессому отвтъ въ довольно обыкновенномъ тон: онъ изъяснилъ ему о позднемъ доставленіи къ нему писемъ, сожаллъ сердечно, что не могъ отвчать на нихъ ране, и извщалъ, что онъ намренъ завтрашній же день придти обдать со всмъ обществомъ ихъ, присоединяя, что онъ весьма сожалетъ о невозможности, по причин слабаго здоровья, своего душевнаго разстройства и обстоятельствъ, въ которыхъ онъ находится, чаще пользоваться сею честію во время пребыванія своего въ этой стран, онъ также просилъ никакъ не безпокоиться о пріисканіи ему комнатъ при водахъ, ибо онъ весьма былъ доволенъ настоящею своею квартирою.— Въ особенномъ небольшомъ письмец къ Сиръ Бингу извщалъ онъ его, что почитаетъ себя весьма счастливымъ, будучи въ состояніи услужишь ему на счетъ точнаго и опредлительнаго вса въ пойманномъ имъ сом, ибо онъ записанъ обстоятельно въ журналъ его.— Чортъ бы его взялъ и съ его журналомъ! думалъ самъ съ собою Лердъ Сен-Ронанскій: какая аккуратность — все надо писать — прямой геній! Въ заключеніи письма прибавлено было, что хотя ршеніе сего спора и было въ пользу только одной стороны, впрочемъ онъ желаетъ, чтобы какъ выигравшій, такъ и проигравшій съ удовольствіемъ выпили спорное вино, и что онъ съ своей стороны извиняется въ томъ, что не можетъ съ ними участвовать въ этомъ. Въ конц страницы былъ приложенъ точный и подробный всъ пойманнаго сома.
Обрадованный симъ письмомъ, Сиръ Бинго торжествовалъ свою побду въ выигрыш заклада, твердилъ всмъ вообще и каждому порознь, что онъ никогда не ошибается въ сужденіяхъ своихъ, кричалъ громко, что Тиррель былъ бравый молодецъ, съ которымъ онъ надется въ послдствіи времени познакомиться получше, между тмъ какъ Лердъ, посбавивъ спси своей, про себя отъ чистаго сердца посылалъ къ чорту незнакомца и не находилъ другаго средства заставить молчать своего противника, какъ признавъ себя побжденнымъ и назначивъ день для выставки проиграннаго вина.
Все общество микроскопически разбирало отвтъ Тирреля Г. Винитерблоссому, во всякомъ слов старались найти что нибудь чрезвычайное, во всякой простой и обыкновенной мысли находили таинственный и скрытный смыслъ, надъ которымъ безъ милости ломали головы свои. Г. Прокуроръ Микклеванъ, перечитывая въ шестый разъ письмо незнакомца и дошедши до того мста, гд онъ съ сожалніемъ представляетъ причины, препятствующія ему чаще пользоваться компаніею при водахъ, съ особеннымъ удареніемъ и значительною миною произнесъ слова: обстоятельства, въ которыхъ онъ находится… и потомъ, какъ бы сдлавши какое-нибудь большое открытіе, важнымъ взоромъ своимъ окинулъ все общество.
‘Чортъ бы его побралъ! ‘сказалъ онъ: ‘онъ предпочитаетъ дымную кухню этой старой Мегъ всему нашему обществу!’
Докторъ Квасклебенъ, также въ свою очередь надвши на носъ большія очки свои, не преминулъ анализировать каждый пунктъ отвта, столь интереснаго для всхъ, и также дошедши до этаго же мста въ письм, остановился на словахъ: по причин слабаго здоровья. ‘Г-мъ!’ сказалъ онъ, снимая очки свои и кладя ихъ въ зеленый софьянный футляръ: ‘г-мъ! по причин слабаго здоровья!… Онъ не совсмъ глупъ — чувствуетъ, что болнъ, но не знаетъ того, что болзнь его не есть обыкновенная и что противъ нее трудно сыскать врача, впрочемъ, можетъ быть, это какая нибудь и хроническая болзнь… можетъ быть, слдствіе подагры, или чего нибудь подобнаго сему, но его желаніе удаляться отъ общества его потупленные глаза, неправильная походка, безпокойство при вид кого нибудь подходящаго къ нему… Г. Винтерблоссомъ! прикажите, чтобы ко мн принесли нын же вс старые журналы. Ваше приказаніе держатъ ихъ всегда въ шкафу за замкомъ мн всегда крайне не нравилось.’
— Но, Докторъ! вы знаете, что ето необходимо. Въ нашемъ обществ столь мало людей, занимающихся чтеніемъ, что безъ сей предосторожности вс какъ старые, такъ и вновь получаемые журналы или бы распропали, или были передраны.—
‘Очень хорошо, я не спорю, впрочемъ прикажите ихъ вс принести ко мн: помнится мн, за нсколько времени передъ симъ я читалъ тамъ нчто относящееся къ безопасному обхожденію съ безумными: вы знаете, что такіе случаи довольно небезопасны. Мн хочется еще повторить тамъ кое что… горячешная рубашка съ неразрзными рукавами, кажется, есть въ моемъ багаж…. а тамъ увидимъ, что нужно.’
Между тмъ какъ сіи замчанія заставили поблднть большую часть общества, никакъ не ожидавшаго, что они принуждены будутъ обдать съ такимъ опаснымъ гостемъ, молодыя двицы тихонько перешептывались между собою.— Бдный молодой человкъ! говорили он: ежели справедливо то, что подозрваетъ Г. Докторъ! Кто знаетъ, отъ чего это случилось съ нимъ? Онъ самъ упоминаетъ впрочемъ въ письм своемъ о какомъ-то душевномъ разстройств — бдный молодой человкъ!
Такимъ-то образомъ, благодаря изобртательному духу общества Сен-Ронанскаго, простая записка въ осьмую долю листа была истолкована на сто различныхъ манеровъ. Думалъ ли бдный Францъ Тиррель, то изъ нея извлекутъ заключеніе, лишавшее его по словамъ однихъ состоянія, по словамъ другихъ разсудка, а по заключенію нкоторыхъ и того и другаго вмст!
Однимъ словомъ, столько говорено было pro et contra, столько различныхъ идей и догадокъ сообщено было отъ одного другому о его мизантропіи и причинахъ оной, что не знали, какъ бы дождаться слдующаго дня, въ которой общался придти онъ, а когда настало это время и все общество по обыкновенію сошлось въ столовую, натурально часами двумя ране обыкновеннаго, то разговоры у догадки и сомннія о таинственномъ незнакомц дошли до такой степени возвышенія, что нкоторые даже начали сомнваться, на ногахъ ли, или на рукахъ войдетъ онъ въ комнату.
Но когда Тоби запыхавшись вбжалъ въ столовую и извстилъ о прибытіи незнакомца когда сей послдній со всею ловкостію и учтивостію молодаго благовоспитаннаго человка вошелъ въ залу собранія, все общество начало почти сомнваться, тотъ ли это незнакомецъ, которому приписали и мизантропію и генія, и странности, и даже сумасшествіе, ибо физіономія незнакомца была довольно привлекательна, да’ же выразительна, платье, если не въ послднемъ вкус, по крайней мр таково, что не уступало ни одному костюму и самыхъ кавалеровъ при Сен-Ронанскихъ водахъ, не смотря на то, что онъ жилъ въ негодномъ трактир старой деревни и это всхъ прослылъ за чудака по своей странной и уединенной жизни.
Между тмъ, какъ онъ съ неподражаемою ловкостію раскланивался съ обществомъ и рекомендовалъ себя, толстая кора предубжденій спадала съ глазъ каждаго, къ кому относился онъ, ибо всякой съ удовольствіемъ видлъ въ немъ благородное и пріятное обращеніе, заставлявшее стыдишься тхъ мыслей, которыя о немъ имли прежде, однимъ словомъ, каковы бы ни были происхожденіе и настоящее состояніе Тирреля, каково бы ни было мсто, занимаемое имъ въ обществ, въ собственной особ его было что-то такое, что невольно располагало къ нему душу каждаго и заставляло видть въ немъ пріятнаго и вмст благороднаго человка.
.Во-первыхъ онъ поблагодарилъ Г. Винтерблоссома за учтивое приглашеніе его такимъ тономъ, изъ котораго Г. Президентъ долженъ былъ понять, что гость сей не незнакомъ съ наукою жить въ большомъ свт, дале самымъ учтивйшимъ образомъ извинился онъ предъ всею компаніею, что былъ столь долгое время предметомъ лестнаго для себя вниманія ихъ и не могъ до сихъ поръ лично засвидтельствовать своей признательности. Наконецъ мало помалу онъ началъ ознакомливаться съ каждымъ и каждою изъ общества, не показывая во всхъ пріемахъ своихъ того робкаго и застнчиваго вида, съ которымъ появляется въ блестящее общество какой нибудь новичокъ, прячущійся, подобно сов, въ первое дупло, чтобы скрыть свои недостатки и неумніе обращаться съ отборнымъ кругомъ, напротивъ того, по его обращенію и благородному тону можно было заключишь, что, находясь даже и въ вышнемъ и еще благороднйшемъ кругу, онъ не былъ бы не на своемъ мст. Въ разговорахъ съ Лади Пенелопою онъ приноравливался къ романтическому тону письма Г. Шатерлея, какъ бы твердо зная, что онъ не проиграетъ въ этомъ случа. ‘Мн чрезвычайно жаль,’ говорилъ онъ Шатерлею, ‘что я не могъ присутствовать въ назначенное вами время при Юнон и собраніи Нимфъ ея, но въ этомъ случа виноватъ не я, а ваша Ирида, не доставившая мн въ надлежащее время небеснаго посланія вашего, по край ей мр,’ прибавилъ онъ ‘я очень возхищенъ тмъ, что посланіе сіе, хотя поздно, но дошло до меня, безъ чего въ жизни моей не достало бы многихъ щастливыхъ минутъ, которыми наслаждаюсь я въ настоящее время.’
Улыбка Лади Пенелопы и всхъ нимфъ двора ея, принявшихъ на свой счетъ послдній комплиментъ гостя, уврили его, что онъ попалъ на настоящую дорогу. Разговоръ зашелъ о его талантахъ относительно Поэзіи и Живописи. Тиррель съ благородною скромностію отклонялъ отъ себя титло поэта х говоря, что когда онъ читалъ знаменитыя произведенія поэтовъ своего времени, то всегда краснлъ, при одной мысли дерзновенія стремиться въ слдъ за ними.
‘Если вы ршительно хотите скрыть отъ насъ таланты свои, Г.. Тиррель’ сказала Лади Пенелопа это мы вс будемъ смотрть на васъ не иначе, какъ на человка, желающаго обмануть насъ и лишить удовольствія иногда полюбоваться вашими прекраснйшими произведеніями, конечно., можетъ быть, вы имете какія нибудь особенныя причины. Впрочемъ, мы уже нкоторымъ образомъ знакомы съ вашимъ геніемъ ..’
‘— Да, да,— прервалъ ее Г. Винтерблоссомъ — и я могу сей часъ же представить улику противъ обвиняемаго,— съ сими словами онъ вытащилъ изъ своего портфеля рисунки принесенные Нелли Троттеръ и которыми онъ овладлъ съ того времени. Рисунки были весьма тщательно сбережены ибо Г. Президентъ давно обладалъ искуствомъ наклеивать картинки на толстую двойную бумагу отъ чего даже непримтными длались самые сгибы отъ складыванія ихъ вдвое или вчетверо, это искуство наклеиванія далось г., Призиденту почти столько же, какъ Мистрисъ Беэръ, старинной пріятельниц моей, которая, не смотря на то, что не умла читать, всегда такимъ образомъ подклеивала изданіе стариннаго Шекспира, выпечатаннаго in folio.
‘Прекрасно! вотъ вамъ corpus delicti!’ закричалъ Г. Прокуроръ, длая изъ себя смшную гримасу и потирая толстыя руки свои.
— Если вы столько снисходительны,— сказалъ Тиррель,— чтобы дать названіе картинъ подобнымъ бездлкамъ, то я долженъ признать себя побжденнымъ. Я привыкъ заниматься отъ скуки этимъ мараньемъ, а между тмъ хозяйка моя Мистрисъ Додъ недавно дала мн замтить, что чрезъ такія бездлки я могу обезпечить и содержаніе моей жизни, на что, кажется, едва ли я и не ршусь.’
Слова сіи, произнесенныя Тиррелемъ съ довольнымъ хладнокровіемъ и безъ всякаго измненія въ лиц, произвели чрезвычайную перемну во всхъ членахъ общества. Г. Президентъ съ быстротою молніи спряталъ опять рисунки въ свой портфель, какъ бы боясь, чтобъ незнакомый артистъ не положилъ цны за нихъ, Лади Пенелопа смшалась и не знала совершенно, что ей длать. Надлежало оставить нжные взгляды и короткость обращенія, которыя она уже позволила себ въ разговорахъ съ Тиррелемъ, и взять на себя видъ важности и покровительства, что естественнымъ образомъ было весьма не легко сдлать въ одну минуту. Г. Прокуроръ ворчалъ себ подъ носъ: ‘Обстоятельства длъ его! вотъ они и оказываются. Впрочемъ, я всегда сомнвался въ немъ.’
Сиръ Бинго также шепталъ на ухо пріятелю своему Лерду Сен-Ронанскому: ‘Скверная, разбитая въ ногахъ кляча и ничего боле! Впрочемъ, это весьма досадно! Кто бы не подумалъ, что это лошадь хорошей породы?’
— А я узналъ съ перваго взгляда, что нтъ,— отвчалъ ему Мовбрай: — да и не говорилъ ли я всему обществу, что онъ мужикъ, необразованной, какой нибудь рыболовъ…—
‘Двадцать пять гиней держу, что это неправда! я даже готовъ объ этомъ спросить его самого.’
— Отвчаю теб двадцать пять гиней, только если ты въ продолженіе десяти минутъ сдлаешь это. Но не горячись, Бинго, ты не такъ храбръ. Да и посмотри, какъ у него сверкаютъ глаза, какъ у гончей собаки, завидвшей зайца, ты не ршишься подойти къ нему.—
‘Кончено,’ сказалъ Баронетъ голосомъ, хотя не столь твердымъ, какъ прежде, впрочемъ съ видимою ршимостію: ‘надобно поступать осторожно въ семъ дл. Со мной есть деньги,’ присоединилъ онъ: ‘Винтерблоссомъ будетъ у насъ порукою заклада.’
— Со мной нтъ денегъ, но я прикажу расплатиться съ тобой Микклевану, если ты выиграешь.—
‘Хорошо, только, чтобы онъ не замедлилъ: я не люблю, когда меня изъ моихъ денегъ водятъ за носъ…’
— Изъ твоихъ денегъ!… Прежде надобно выиграть ихъ, а еще до тхъ поръ, любезный другъ мой Бинго, я надюсь увидть, какъ этотъ чудакъ раскроитъ теб черепъ толстымъ кулакомъ своимъ. Послушай: не лучше ли будетъ снестись съ нимъ Капитану Макъ Турку? Напередъ говорю, что ты наживешь себ хлопотъ на шею — поврь, что я не хочу зла теб: перемнимъ лучше закладъ на пять гиней, ну, хочешь? Я сей часъ напишу довренность Микклевану?—
‘Пишитежъ и провалитесь къ чорту! Вы стали пятиться, Лердъ, я это вижу’ и съ сими словами онъ началъ подходить къ Тиррелю, раскланиваясь и рекомендуя ему себя.
‘Государь мой!.. Я… я имлъ честь… писать къ вамъ…’ вотъ единственныя слова, которыя охриплое горло его и туго стянутый галстухъ позволили слышать какъ Тиррелю, такъ и всему обществу.
— Провалиться бы ему во адъ!— думалъ самъ съ собою Мовбрай: — кто бы могъ ожидать отъ него такой рыси? Я думалъ, что онъ еще въ десять минутъ не сберется съ духомъ — и при сей мысли онъ механически вынулъ большія серебряныя часы изъ своего кармана.
Между тмъ, какъ онъ держалъ ихъ въ рукахъ своихъ и кстати вздумалъ завести, ибо они еще оставались незаведенными со вчерашняго вечера, Баронетъ съ побагроввшими щеками и съ крупнымъ потомъ на лбу бормоталъ невнятнымъ голосомъ Тиррелю о рыбной ловл, объ охот, вообще какъ о занятіяхъ, хотя и пріятныхъ, но не совсмъ благородныхъ и свойственныхъ человку образованному, твердилъ объ удовольствіи новаго и лестнаго для Него съ нимъ знакомства, о нелпомъ предположеніи иныхъ, что Тиррель не имлъ никакихъ занятій другаго рода, и наконецъ, уже собравшись нсколько съ духомъ, онъ осмлился сказать ему довольно явственно: ‘я… я говорю и утверждаю, Г. Тиррель, что вы рождены въ нашемъ, то есть въ благородномъ кругу, а что занятія ваши… ‘
— Если вы говорите на счетъ охоты и рыбной ловли, Сиръ Бинго, то я всегда былъ, да и теперь даже, большой охотникъ заниматься этими обоими удовольствіями —
‘Слдовательно вы иногда занимаетесь длами и другаго рода?’
— О какихъ длахъ другаго рода говорите вы, Сиръ Бинго? Я не имю удовольствія понимать слова ваши.—
‘То есть, Г. Тиррель, то есть вы… кто нибудь… что нибудь значите въ свт’ сказалъ поминаясь, какъ уставшій гусь, то на той, то на другой ног, бдный нашъ Сиръ Бинго.
— А какое участіе заставляетъ васъ, Сиръ Бинго, желать такъ коротко узнать меня?..—
‘Такъ, совершенно такъ, Г. Тиррель, никакого прямаго участія,’ насилу могъ выговорить заикающійся отъ страха Баронетъ, ибо тонъ, съ которымъ Тиррель сдлалъ ему послдній вопросъ свой, былъ ему столько же не по вкусу, какъ и рюмка кислаго вина, котораго онъ не могъ перпшь отъ природы: ‘я .. я только утверждалъ, что вы бравый молодый человкъ, и даже ударился объ закладъ, что вы не принадлежите къ числу людей, всегда занимающихся ремеслами, о которыхъ мы говорили съ вами,— вотъ и все тутъ
— И вы ударились съ Лердомъ Мовбраемъ, какъ кажется мн?…
‘Такъ точно, вы угадали, и кажется, въ этомъ нтъ ничего худаго?’
Тиррель нахмурилъ брови, бросилъ мрачный взоръ на Мовбрая, потомъ на Баронета и посл минутнаго размышленія сказалъ сему послднему: — Сиръ Бинго! вы умли такъ хорошо предложить мн вопросы, что жалко бы было не отвчать вамъ. Вы точно правы, я не рожденъ и не воспитанъ ни для однаго изъ сихъ состояній, а если иногда и занимаюсь чмъ нибудь подобнымъ… такъ это единственно для своего удовольствія: мн кажется, теперь я совершенно удовлетворилъ вашему любопытству?—
‘Благодарю васъ, Г. Тиррель! И такъ Мовбрай проигралъ!’ вскричалъ Баронетъ, ударяя себя по груди и съ торжествующимъ видомъ смотря на своего противника.
— Еще одну минуту, Сиръ Бинго!— сказалъ останавливая его Тиррель: — я имю нчто сказать вамъ: я чрезвычайно уважаю заклады — это есть особенная черта, или, такъ сказать, привилегія Англичанъ — они бьются всегда, о чемъ имъ вздумается, и никто не думаетъ имъ препятствовать. Но и я, кажется, уже съ своей стороны довольно показалъ, что меня не льзя обвинять въ желаніи противорчить національнымъ обычаямъ, почему теперь и осмливаюсь уже просить васъ не выбирать впредь предметомъ для закладовъ вашихъ ни меня, ни поступковъ моихъ.—
‘Чортъ меня возьми, если я ршусь еще когда нибудь на это!’ подумалъ самъ въ себ Баронетъ, начавъ разсыпаться передъ нимъ въ извиненіяхъ, отъ которыхъ уже освободилъ какъ его самаго, такъ и Тирреля звукъ колокольчика, возвщавшаго время обда.

ГЛАВА VI.

Обдъ.

‘Коль истинны подробности такія,
‘Въ Голландіи дла затялись большія —
‘А въ Австріи… Но я просить васъ принужденъ
‘Еще мн кофею… чудесно онъ сваренъ!
‘Вс говорятъ у насъ сему подобнымъ тономъ,
‘Коль судятъ о длахъ за вистомъ иль бостономъ.
‘Газлитъ.’

Во время перехода изъ залы въ столовую комнату Лади Пенелопа съ улыбкою снисхожденія, дающего чувствовать всю цну ея благоволенія, подала руку свою Тиррелю, но странный артистъ нашъ вмсто того, чтобы показать себя хотя нсколько смшавшимся отъ сей неожиданной для себя чести, шелъ весьма спокойно съ Ея Превосходительствомъ, какъ бы почитая сіе отличіе очень естественнымъ въ отношеніи къ себ, какъ къ человку, въ первый разъ еще постившему общество — и когда Лади Пенелопа, помстившись, по обыкновенію своему, на первомъ мст большаго стола, предложила ему мсто между собой и Лади Бинкъ, таинственный незнакомецъ нашъ безъ всякаго прекословія повиновался ея распоряженіямъ, на этотъ разъ не для всхъ пріятнымъ, и занялъ свое мсто также хладнокровно, какъ бы его помстили послднимъ на конц стола возл почтенной Мистрисъ Бловеръ, которая проживала при водахъ, желая, или думая избавиться отъ болзни желудка, которую ни за что въ свт не хотла назвать индигестіею.
Сей видъ равнодушія ко всему въ незнакомомъ иностранц возбудилъ все любопытство Лади Пенелопы проникнуть таинственность, его окружающую. Любезный читатель! если теб никогда ни случалось жить при какихъ нибудь минеральныхъ водахъ, то ты долженъ быть очень мало знакомъ съ духомъ обществъ, тамъ собирающихся, ты не можешь представить себ, какъ взоры всхъ обращаются на какую нибудь — даже и очень обыкновенную, но только вновь прибывшую къ нимъ — особу, особенно женщины: он не щадятъ ничего, чтобы только узнать все относительно новопрізжаго, на сей разъ вс, даже и противныя партіи, мирятся между собою и, такъ сказать, сосредоточиваютъ умы свои для лучшаго узнанія особы, начинающей интересовать ихъ, нсколько словъ о Лади Пенелоп Пенфатеръ лучше объяснятъ, почему она боле другихъ принимала участія въ таинственномъ поведеніи нашего Тирреля.
Она была дочь одного довольно знаменитаго Графа и въ молодости своей имла довольно стройную талію и пріятныя черты лица, свтъ почтилъ ее названіемъ красавицы — а мы съ своей стороны ограничимся тмъ, что не станемъ съ строгостію разбирать, заслуживала ли она по справедливости сіе титло, или нтъ, по крайней мр въ настоящую эпоху нашего повствованія красота ее была еще довольно хорошо сбережена — и хотя носъ ея сдлался нсколько продолговате и щеки потеряли прежнюю полноту свою отъ времени… впрочемъ Лади Пенелопа, избалованная Фортуною и хорошимъ кругомъ, гд еще и теперь славили красоту ея и съ удовольствіемъ ни* ли тосты за ея здоровье — привыкла почитать себя не совсмъ отцвтшею, совершенно не завися ни отъ кого, и имя довольно большое состояніе, она вполн пользовалась жизнію, и находя въ лтнее время пребываніе въ город скучнымъ для себя, обыкновенно проводила его въ кругу обществъ, также расположенныхъ восхищаться красотами сельской природы.
За нсколько времени передъ симъ, какъ уже и извстно нашимъ читателямъ, Лади Пенелоп съ помощію почтеннйшаго Доктора Квасклебена удалось доказать цлительность водъ Сен-Ронанскихъ, и поceлившись около нихъ, сдлать, какъ говорятъ: urbem et rure, гд Лади Пенелопа, какъ первая основательница, естественнымъ образомъ должна была играть первую ролю между всми особами, черезъ нее уже познакомившимися съ водами, что и исполняла она въ полномъ смысл этаго слова.
Что же касается до нравственныхъ качествъ Лади Пенелопы, о ней можно сказать тоже, что и о большой части женщинъ моднаго свта: она имла довольно хорошія правила, но была слишкомъ втрена для того, чтобы всегда помнить ихъ, отъ природы имя доброе сердце и довольно пылкое воображеніе, она особенно была неосмотрительна въ выбор друзей своихъ. Характеръ ея былъ довольно возвышенъ, даже благороденъ, но только тогда, когда не встрчалъ противорчій себ, она имла подъ своимъ надзоромъ одну молодую двицу и имла единственно для моднаго титла покровительницы: ибо для нея было все равно, хорошо ли вела себя ея воспитанница, или играла роль кокетки, имя отъ природы лице не совсмъ лишенное пріятностей.
Лэди Пенелопа очень хорошо знала духъ всего общества, ее окружавшаго — у ней, можно сказать, все было разочтено: когда должно говорить, чтобы блеснуть своими познаніями, когда замолчать, или перемнить разговоръ, который начиналъ склоняться къ вещамъ, незнакомымъ ей: страсть блистать и казаться въ глазахъ всхъ женщиною просвщенною была одною изъ главнйшихъ страстей ея. Ея стараніями въ обществ Сен-Ронанскомъ не было не одной женщины, которой бы умъ или красота могли взять преимущество предъ нею: Лади слишкомъ хорошо знала вс выгоды быть, такъ сказать, царицею общества, и не смотря на мннія нкоторыхъ особъ, тихонько говорившихъ между собою, что ей пора бы уже сойти со сцены свта, или довольствоваться вторыми ролями, продолжала блистать всми возможными средствами туалетнаго арсенала.
По лвую сторону Тирреля сидла Лади Бинкъ, прежняя Миссъ Боннерингъ, которая не задолго предъ симъ привлекала къ себ взоры всхъ мущинъ общества красивенькимъ личикомъ и иногда возбуждала почти удивленіе ловкостію и живостію своею въ танцахъ, ни одна изъ всхъ Нимфъ Сен-Ронанскихъ не улыбалась пріятне ея и не носила столь короткаго платья, показывавшаго ножку прелестной формы, особенно тогда, когда она вызжала на охоту.— Большая часть членовъ общества, видя ея безпечный и втряный характеръ, полагали, что она ищетъ себ только выгодной партіи — въ чемъ и не ошиблись. Вниманіе ея было обращено на Сира Бинго: она знала, что только сими средствами можно было дйствовать на его сердце, и такимъ образомъ довольно неудачно для себя самой раскинула свои сти — ибо въ самомъ дл роль, за которую взялась она, была совершенно противоположна ея характеру, самолюбіе заставило ее желать соединенія съ Сиромъ Бингомъ, хотя она и видла въ немъ очень немного хорошихъ качествъ — но и въ этомъ расчетъ обманулась она: ибо не предвидла, что сдлавшись костью отъ костей и плотью отъ плоти его, она принуждена будетъ сносишь вс невыгоды соединенія съ человкомъ грубымъ, необразованнымъ, однимъ словомъ, съ человкомъ, игравшимъ слишкомъ незавидную роль въ свт, гд многіе очень хорошо умли цнить его, мы еще и прежде намкнули читателямъ нашимъ о тсномъ знакомств Сира Бинго съ Миссъ Боннерингъ, прельстившею его искуствомъ въ танцахъ — это обстоятельство столь не понравилось нашей Миссъ, тмъ боле, что Сиръ Бинго не спшилъ бракомъ съ нею’, что она ршилась принять самыя ршительныя мры — въ слдствіе чего все было расположено такимъ образомъ, что если бы одной IIIотдандской Фемиды недостаточно бы. до для исполненія плановъ ея, то А самъ Мирсъ на этотъ разъ готовъ былъ помогать Гименею съ Амуромъ.
Къ Миссъ Боннерингъ явился братецъ ея, армейскій офицеръ. Онъ совершенно неожиданнымъ образомъ пріхалъ въ почтовой коляск въ гостинницу при водахъ въ восемь часовъ одного ненастнаго вечера, вмсто трости въ рук, у него былъ родъ толстой суковатой дубинки, его сопровождалъ, другой высокій плечистый мущина, также въ гусарскомъ кивер и съ чернымъ перомъ, оба они, по подробнымъ донесеніямъ Тоби, не имли съ собою другаго багажа, кром небольшаго чернаго мшка, длинной сабли и ящика изъ Американскаго дерева въ восмнадцать дюймовъ длины, три глубины и около шести ширины. На другой день посл ихъ прізда весьма рано поутру, оба они, Баронетъ, Макъ Туркъ и Лердъ Мовбрай, имли между собою какое-то секретное для всхъ засданіе, посл котораго за общимъ завтракомъ возвщено было, что Сиръ Бинго за нсколько недль предъ симъ обвнчался тайнымъ бракомъ съ Миссъ Боннерингъ, и что нкоторыя фамильныя причины препятствовали ему досел открыть сіе обществу. Вс поздравляли Сира-Бинго, которому ничего другаго не оставалось длать, какъ летть на крыльяхъ любви отыскивать дражайшую свою половину въ близь лежащемъ лску, куда она удалилась на это время въ ожиданіи счастливаго окончанія длъ своихъ. Все это было конечно очень хорошо, но новая Лади Бинкъ совершенно не подумала о томъ, понравятся ли супругу ея средства, ею употребленныя для увнчанія ихъ союза.
Впрочемъ, независимо это всхъ сихъ обстоятельствъ, семейство Сира Бинго ни за что въ свт не соглашалось допустить Лади Бинкъ поселиться въ фамильномъ замк ихъ, что было новымъ ударомъ для ея самолюбія и новымъ поводомъ презирать Сира Бинго, который никакъ не осмливался представить супругу свою родителямъ, предъ которыми онъ дрожалъ какъ малый ребенокъ, не смотря на то, что никогда не уважалъ совтами ихъ, но скрывъ въ сердц досаду и неудовольствіе свое, Лади Бинкъ начала съ дерзостію пользоваться всми нравами своего супружества: она совершенно перемнила образъ своей жизни, сдлалась довольно горда предъ всми и старалась по возможности блистать въ обществ и казаться боле счастливою и довольною, нежели какъ было на самомъ дл, сдлавшись полною госпожею надъ кошелькомъ Сира Бинго, она не щадила ничего для своего туалета, экипажа и всхъ млочей, имющихъ столь много цны въ глазахъ свта. Одно обстоятельство весьма безпокоило Лади Бинкъ — и это было преимущество, которое вс привыкли оказывать Лади Пенелоп Пенфатеръ, въ глазахъ ея не имвшей ничего въ поступкахъ своихъ, кром странностей и всегдашняго тщеславія, съ другой стороны и Лади Пенелопа смотрла не слишкомъ дружескими глазами на Лади Бинкъ, что можно почесть обыкновенною антипатіею всхъ зрлыхъ Весталокъ къ замужнимъ женщинамъ, притомъ же имя Лади Бинго Бинкъ было довольно звучно въ произношеніи, образъ жизни, который вела сія послдняя, былъ довольно блистателенъ: вс сіи причины, взятыя вмст, сдлали то, что об дамы втайн враждовали одна противъ другой, ограничиваясь впрочемъ въ обществ только небольшими колкостями въ разговорахъ и скрывая настоящія чувства свои подъ маскою учтивства и политики.
Такова-то была Лади Бинкъ, которой модныя платья, великолпные экипажи, однимъ словомъ, все возбуждало зависть въ большой половин общества Сен-Ронанскаго. Да и въ самомъ дл она, будучи всегда одта богато и со вкусомъ и притомъ имя лице цвтущее молодостію и красотою, затмвала собой прочихъ дамъ общества, нкогда, при посредственномъ состояніи ея, не обращавшихъ на нее и малйшаго вниманія, а потому-то Лади Бинкъ не могла забыть непріятностей, оказанныхъ ими нкогда Миссъ Боннерингъ, и старалась настоящимъ преимуществомъ своимъ надъ ними, въ лиц супруги Сира Бингъ, отмщать за прежнія оскорбленія себ, между тмъ какъ внутренно она признавалась самой себ, что была гораздо щастливе, не бывъ соединена узами съ человкомъ, столь много обманувшихъ ея ожиданіе.
Въ такомъ-то, можно сказать почти жалкомъ, расположеніи духа Лади Бинкъ сидла и теперь за столомъ возл Тирреля, безпрестанно почти страдая или отъ глупыхъ плоскостей своего дражайшаго супруга, или отъ тонкихъ и острыхъ насмшекъ Лади Пенелопы, которая никогда ни упускала случая уколоть ее. Время отъ времени она взглядывала на своего сосда, впрочемъ не вступая съ нимъ въ разговоръ и ограничиваясь обыкновенными учтивостями при стол, къ тому же Лади Бинкъ не упустила изъ виду и послдняго разговора его съ своимъ супругомъ, котораго она хотя не слыхала, но по непріятнымъ или, лучше сказать, дерзкимъ взглядамъ, бросаемымъ ея мужемъ на Тирреля, заключала, что между ними произошло что ни будь непріятное. Почему и не знала совершенно, какимъ образомъ ей вести себя въ отношеніи къ незнакомцу: можетъ быть, она думала что нибудь и другое, только, какъ бы то ни было, она посматривала на него съ довольнымъ вниманіемъ, хотя и не вступала съ нимъ въ разговоръ, тмъ боле, что и самъ онъ былъ совершенно занятъ отвтами на безчисленные вопросы Лади Пенелопы, которая одна ршительно завладла имъ въ продолженіе всего обда.
Разговаривая съ нимъ въ обыкновенномъ тон, и получая учтивые, хотя и не всегда удовлетворительные отвты на вопросы свои о его род, занятіи и образ жизни, Лади Пенелопа ограничилась тмъ, что узнала о его частыхъ путешествіяхъ по различнымъ странамъ Европы и даже Азіи, обманутая въ своемъ ожиданіи узнать что нибудь боле, она продолжала расточать свои вжливости, называя ему, какъ иностранцу въ ихъ круг, многихъ особъ общества, съ которыми она общала познакомить его и связь съ коими могла быть или пріятна, или полезна для него. Но поговоривъ нсколько въ такомъ тем, Лади Пенелопа вдругъ перемнила матерію разговора.
‘Извините меня, Г. Тиррель,’ начала она, ‘если я отвлеку васъ на минуту отъ мыслей, по видимому, весьма занимающихъ васъ, или, лучше сказать, какъ бы нкоторымъ образомъ угадаю ихъ: между тмъ, какъ мы разговариваемъ съ вами, я длаю вопросы, иногда, можетъ быть, даже и не очень скромные, а вы даете отвты столь умные и такіе что, по чести, между нами сказано, они бы заслуживали быть выпечатанными подъ заглавіемъ: Прекрасные разговоры, служащіе примромъ для иностранцевъ, капъ они должны выражаться на Англійскомъ язык въ хорошихъ кругахъ, ваши глаза и все вниманіе устремлены на это пустое кресло, невдалек отъ насъ между Г. Президентомъ и Сиромъ Бинго Бинкъ, не такъ ли?’
— Вы угадали, Милади. Я точно удивленъ нкоторымъ образомъ, видя, что одно изъ довольно почетныхъ Мстъ стола остается незанятымъ, между тмъ какъ столъ сей, не смотря на величину свою, едва достаточенъ для помщенія всхъ особъ вашего общества.—
‘Вы очень скромно отозвались объ этомъ, Г. таинственный незнакомецъ, признайтесь лучше, что для поэта съ пылкимъ воображеніемъ незанятое кресло и какъ бы съ умысломъ для кого-то оставленное иметъ гораздо боле занимательности, нежели какъ бы оно было занято даже Г. градскимъ старшиною — особа, въ здшнихъ мстахъ довольно много значущая, и что, Г. Тиррель, если вдругъ какая нибудь Сильфида подъ прозрачнымъ флеромъ вдругъ явится занять это мсто, будете ли вы имть столько духа, чтобы хладнокровно встртить ее? А я васъ увряю, что это дло не совсмъ невозможное.’
— Не совсмъ невозможное, Милади? Что вы хотите этимъ сказать?— спросилъ удивленный Тиррель.
‘Вотъ вы ужь и смутились. Это заставляетъ меня думать, что вы въ самомъ дл не въ состояніи будете снести явленія…’
— Какого явленія, Милади? и что все это значить?— спрашивалъ Тиррель, не могшій доле скрывать знаковъ своего любопытства, хотя впрочемъ и подозрвалъ, что Лади Пенелопа только для шутки облекаетъ въ таинственность слова свои.
‘А, наконецъ я васъ поймала!’ вскричала она: ‘я узнала вашу слабую сторону — вы любопытны: вамъ хочется знать, для кого оставлено это мсто и кого мы ожидаема’, или, лучше сказать, ожидали, но если вы любопытны не жене меня, то по* врьте, что и я молчалива не мене васъ.’
— Сударыня! вы хотите….—
‘Да, да, я отмщаю за вашу скромность. Но довольно. Я вамъ покажу, что женщины гораздо добре мущинъ, и удовлетворю ваше любопытство: сего дня мы ожидали сюда Миссъ Клару Мовбрай, сестру этаго молодаго человка, которой сидитъ возл Миссъ Паркеръ, которую я уже называла вамъ. Пустое кресло оставлено для нея, ибо все общество надялось сего дня удостоишься ея посщенія. Братъ ея неподалеку отсюда иметъ замокъ свой и довольно часто длаетъ намъ визиты, но ни Лади Бинкъ, ни я сама не бываемъ часто въ ихъ замк. Не смотря на то, Миссъ Мовброй есть одна изъ любезнйшихъ и занимательнйшихъ особъ, я всегда чрезвычайно интересуюсь ея посщеніями.’
— Но если я хорошо разслушалъ Ваше Превосходительство, то она ныншній день не будетъ сюда?. —
‘Кажется, что такъ — теперь уже нсколько поздно. Общество цлые полчаса лишнихъ противъ обыкновеннаго времени ожидало ее къ столу, и мы бдные больные должны были почти умирать съ голоду, но что длать! Миссъ Клара есть одно почти изъ непостижимыхъ существъ, и если она, что легко можетъ статься, предположила въ какомъ бы то ни было часу быть здсь, то наврное мы будемъ имть удовольствіе увидть ее. Она очень ршительна — это почти главная черта ея характера, наши молодые люди находятъ ее прекрасною, но я съ своей стороны нахожу въ ней нчто похожее на существо другаго міра. Глядя на нее, я всегда невольно вспоминаю о блдномъ привидніи Матъ Левисъ,— вы я думаю знаете эти стихи:
‘Подарокъ завтный, она прошептала,
‘Имешь ты, рыцарь, въ залогъ отъ меня:
‘Кольцо золотое теб я вручила,
‘Сними его съ пальца, отдай его мн.’
‘Вы также, я думаю, помните и отвтъ рыцаря:
‘Кольцо твое, два, залогъ любви вчной! ,
‘Отецъ мой избралъ мн въ супруги тебя.
‘Изъ Сирскихъ походовъ теперь возвратяся,
‘Я руку и сердце теб въ даръ несу.’
Но кстати: я уврена, Г. Тиррель, что вы столь же прекрасно рисуете портреты, какъ и сельскіе виды: надобно, чтобы вы сдлали мн удовольствіе, написавъ одну картинку — небольшую — но въ которой впрочемъ все будетъ виднъ геній вашъ, мн бы хотлось имть ее въ моемъ будуар: дикое и меланхолическое мстоположеніе — вдали темный гротъ, который такъ нравится мн въ замк Мовбрая — и наконецъ портретъ томной Клары, которая послужитъ вамъ моделью для изображенія героини Баллады, Матъ Левисъ.’
— Но это будетъ, Милади, самый неудачный комплиментъ вашему другу, Миссъ Клар.—
‘Моему другу, говорите вы? Совсмъ нтъ, мы не друзья съ ней, хотя впрочемъ я очень люблю Клару. Фигура ея довольно прелестна^ мн помнится даже, что въ Лувр я видла какую-то древнюю статую, чрезвычайно похожую на нее — я была въ Париж въ 1800 году, да я васъ увряю, что физіономія ея иметъ въ себ очень много оттнковъ красоты древнихъ, глаза нсколько впалые, тусклые — цвтъ лица блдный, даже нсколько съ желтизною — носъ, ротъ и подбородокъ совершенно Греческіе — черные и длинные локоны всегда въ пріятномъ безпорядк, упадающіе на шею близны почти ослпительной — если бы прибавить нсколько розъ къ лиліямъ красоты ея, то она по истин могла бы назваться образцемъ совершенства, какъ и теперь впрочемъ многіе называютъ ее. Но, Г. Тиррель, хорошіе знатоки въ красот женской говорятъ, что для нея необходимы три цвта, но какъ бы то ни было, мы все уже давно привыкли называть Миссъ Клару нашею Мельпоменою, также какъ и Лади Бинкъ, которая впрочемъ еще недавно носитъ это имя, нашею Эвфрозиною — не такъ ли, моя милая?’ прибавила она, обращаясь къ ней.
— О чемъ вы изволите спрашивать меня, сударыня?— отвчала Лади Бинкъ голосомъ столь непріятнымъ, что почти жалко было видть, что онъ выходилъ изъ столь прелестнаго ротика.
‘Какъ вы углубились въ ваши размышленія, моя милая! Я разсказывала Г. Тиррелю, что вы незадолго передъ симъ носили на себ въ кругу нашего общества имя Эвфрозины, хотя теперь по всей справедливости можно назвать васъ богинею задумчивости.’
— Не могу судить, Милади, на ту, или на другую изъ нихъ боле похожа я, по крайней мр очень извстно то, что я слишкомъ ничтожна для того, чтобы надяться когда-нибудь достигнуть до возвышенности въ дух и во всхъ преимуществахъ, которыя имете Ваше Превосходительство.—
‘Жалкая женщина!’ сказала Лади Пенелопа на ухо Тиррелю: ‘мы знаемъ только то, что мы есть, и не хотимъ знать, чмъ бы мы могли быть. Но, Г. Тиррель, такъ какъ я уже довольно долгое время была для васъ Сивиллою въ нашемъ маленькомъ Элизе, то теперь и смю надяться быть удостоенною нкоторой довренности и съ вашей стороны.’
— Къ несчастію, Милади, я не имю ничего такого открыть вамъ, что бы могло быть интереснымъ для васъ.—
‘Ахъ, жестокій человкъ! онъ не хочетъ понимать меня, но я буду откровенно говорить съ вами. Я горю нетерпніемъ посмотрть вашъ портфель мн хочется увидть, что безсмертная кисть ваша украла изъ обворожительныхъ красотъ Сенъ-Ронанской природы. Ахъ, Г. Тиррель! вы не знаете, вы не можете знать, до какой степени обожаю я это благородное искуство, ни чмъ не уступающее Поэзіи, равное, а можетъ быть даже и высшее, нежели музыка.’
— Но, Милади, со мною такъ мало рисунковъ, заслуживающихъ ваше вниманіе: нсколько эскизовъ въ род тхъ, которые вы уже видли, но они такъ ничтожны, что я не рдко оставляю ихъ подъ тми деревьями, гд они бываютъ рисованы мною во время моихъ прогулокъ.—
‘Да, какъ Роландъ оставлялъ стихи свои въ Арденскихъ лсахъ. Вотъ прямо расточительность артистовъ! Слышите ли вы это, Г. Винтерблоссомъ? Надобно, чтобы мы везд слдили Г. Тирреля въ его прогулкахъ, дабы имть удовольствіе подбирать то, что часто бросаетъ намъ щедрый геній его…’
Громкій смхъ въ сосдств особъ, сидящихъ около Сира Бинго, прервалъ слова Лади Пенелопы, на который отвтивъ взоромъ презрнія, она продолжала:
‘Но это не должно быть такъ, Г. Тиррель. Мы не допустимъ пропадать вашимъ рисункамъ, столь прекраснымъ, столь образцовымъ: мы отыщемъ хорошаго гравра. Но, можетъ быть, вы сами можете гравировать?..’
По отдлк рисунковъ Г. Тирреля я почти готовъ спорить, что онъ можетъ и гравировать — промолвилъ не безъ труда Г. Винтерблоссомъ.
— Такъ какъ противъ меня столь много обвинителей,— сказалъ съ улыбкою Тиррель — то признаюсь, что я иногда занимаюсь и гравировкою, но это только для опыта… для пробы…—
‘Довольно! Вы, какъ я вижу, привыкли скрывать таланты ваши!’ вскричала Лади Пенелопа. ‘Но наконецъ любимое и всегдашнее мое желаніе исполняется: давно уже хотлось мн сдлать полное собраніе всхъ живописныхъ окрестностей нашей небольшой Аркадіи — жилища дружбы, любви и пріятныхъ занятій — вы это исполните, Г. Тиррель, мы вс, будемъ вспомоществовать вамъ по возможности. Это будетъ прекрасно! Мы допустимъ васъ во вс таинства наши: вы увидите общій альбомъ нашъ съ нсколькими прекрасными въ своемъ род рисунками Г. Шатерлея и Г. Едгейта, одного изъ живописцевъ здшней стороны, Докторъ Квасклебенъ сообщитъ вамъ также нсколько своихъ замчаній и совтовъ,— мы откроемъ подписку….’
— Это по моей части, Милади, совершенно по моей части!— вскричалъ Г. Прокуроръ, прервавъ слова Лади Пенелопы со всмъ безстыдствомъ короткаго обращенія, похожаго почти на дерзость: — гд дло идетъ о доходахъ, тутъ уже я могу, да и долженъ распоряжать всмъ.—
‘Но мн кажется, вы уже хотите распоряжать и мною, Г. Микклеванъ?’ сказала съ неудовольствіемъ Лади Пенелопа, обращаясь къ нему.
— Гд дло идетъ о деньгахъ, Милади, то вс права должны быть подчинены правительству.—
‘Но кто говоритъ вамъ о деньгахъ, Г. Прокуроръ?’ сказала Лади еще съ большимъ видомъ неудовольствія: ‘эти подъячіе только и думаютъ о подобныхъ низостяхъ прибавила она тихо, обращаясь къ Тиррелю.
— Какъ же, Милади, вы говорили о подписк — а это почти все равно о деньгахъ? Вся разница только во времена — ибо подписка, есть, такъ сказать, контрактъ de futuro, или, что еще справедливе, tractus temporis in gremio — продолжалъ Г. Прокуроръ.— Да и я увренъ, что большая часть изъ особъ нашего общества смотрятъ на подписку, какъ на большое злоупотребленіе, ибо въ самомъ дл, подпишись, дай деньги, и жди, Богъ знаетъ, до коихъ поръ, какихъ нибудь картинокъ, или балладъ, за которыя? право не далъ бы я щепоти хорошаго табаку.—
Многіе изъ особъ, сидвшихъ на послднемъ конц стола, наклоненіемъ головъ своихъ подавали знаки согласія на слова нашего оратора, который уже принужденъ былъ прекратить рчь свою Тиррелемъ, поблагодарившимъ Лади Пенелопу за ея къ себ вниманіе и предложеніе, и прибавившимъ, что онъ никакъ не можетъ согласиться на него, ибо, не смотря на лестный отзывъ всхъ объ талантахъ, не иметъ достаточныхъ средствъ къ исполненію сего предпріятія. Сими словами окончился разговоръ, а вмст и обдъ. Лади Пенелопа и вс дамы встали съ мстъ своихъ, оставя кавалерами общества трудъ докончить вс недопитыя бутылки.

ГЛАВА VII.

Чай.

‘Кмъ изъ людей сей нектаръ не былъ питъ!
‘Не ослабляя силъ, онъ сердце веселитъ.’
Куперъ.

Вс дамы общества, находившагося при Сен-Ронанскихъ водахъ, или по крайней мр т, которыхъ знаменитая порода, или богатство давали имъ нкоторое право преимущества предъ прочими, имли обыкновеніе время отъ времени приглашать къ себ все общество на чаи. Приглашавшая дама имла также привилегію располагать удовольствіями вечера въ большой зал собранія, гд дв скрипки и одинъ басъ, нанятые за гинею на весь вечеръ, и восковыя свчи числомъ quantum sufficit, что всегда охуждала Лади Пенелопа, какъ издержки совершенно лишнія, приводили общество въ состояніе провести цлую ночь за веселымъ ригодономъ.
Въ семъ послднемъ случа Францъ Тиррель, главная особа, занимавшая вниманіе всхъ, столь мало соотвтствовалъ ласкамъ и вниманію Лади Пенелопы, что она ршилась лишить себя удовольствія бесдовать съ нимъ ввечеру о хорошемъ ча, гушонг и объ Ямайкскомъ сахар, не пригласи его посл стола къ себ на вечеръ, приказавши горничной своей готовить чай, а прочимъ людямъ, т. е. своему жокею, лакею и третьему, находившемуся въ качеств почталіона, прислуживать компаніи у въ чемъ также помогали имъ два распудренные лакея Лади Бинкъ, коихъ блестящая ливрея, украшенная золотыми голунами, длала весьма не малый контрастъ со скромною одеждою служителей Лади Пенелопы, затмвая совершенно блескомъ своимъ Графскую корону, изображенную на пуговицахъ сихъ послднихъ. Наша царица вечера принялась за колкости и насмшки надъ тмъ, который столь долгое время быль предметомъ всеобщаго любопытства.
‘Этотъ Г. Тиррель’ говорила она тономъ довольно неблагосклоннымъ для него, ‘посл всего видннаго я слышаннаго мною, кажется мн человкомъ слишкомъ обыкновеннымъ. Онъ самъ себ отдалъ гораздо боле справедливости, поселившись въ негодной харчевн старой деревни, нежели мы, приглася его къ обду въ наше общество. Онъ знаетъ лучше всхъ, какія мста приличны ему. Образъ мыслей его и самые разговоры не показываютъ ничего благороднаго, отличнаго, какъ прежде думали мы о немъ, увидвши его рисованье, столь разхваленное Господиномъ Винтерблоссомомъ. Но впрочемъ, кто изъ насъ не знаетъ и того, что всякая незначительная картинка, рисованье слишкомъ посредственное, войдя въ портфель Г. Президента, длается уже превосходною картиною, работою великихъ художниковъ! Эта слабость общая всмъ знатокамъ: ежели они имютъ у себя и простаго гуся, то право безъ зазрнія совсти готовы его назвать лебедемъ!’
— Но за то лебедь Вашего Превосходительства теперь вдругъ превратился въ гуся, любезная моя Лади Пенелопа,— оказала Лади Бинкъ,
‘Мой лебедь, любезная Лади Бинкъ! Я, по чести, не понимаю, что вы хотите выразить чрезъ это?’
— Не сердитесь, Милади: я хотла только сказать, что Г. Тиррель, въ продолженіе цлой недли однимъ собою занималъ все наше общество и что во время стола вы сами, моя любезная Пади, занимались исключительно имъ однимъ.—
Вс прочія дамы общества мало помалу присоединились къ двумъ нашимъ героинямъ, споръ сдлался общимъ, самое внимательное ухо не могло розслышать боле какъ безпрестанно повторяемыя: моя любезная Лади! или, моя милая Миссъ!— Дв главныя особы горячились боле и боле, по всмъ признакамъ почти надлежало ожидать порядочной схватки, прочія дамы составили около нихъ кругъ — такъ какъ иногда простыя народъ окружаетъ двухъ молодцовъ, готовящихся драться на кулачки посреди большой улицы.
‘Онъ сидлъ между нами обими, Лади Бинкъ,’ говорила съ сердцемъ Лади Пенелопа, увы не кстати занялись обыкновеннымъ своимъ мигренемъ, и мн, волею или неволею, все надлежало поддержать честь общества, потому что вы оставили меня одну говорить съ нимъ.’
— За то, съ позволенія Вашего Превосходительства, вы и говорили съ нимъ за двоихъ — возразила съ насмшкою Лади Бинкъ,— то есть, я хочу сказать,— присоединила она, смягчая выраженіе — что вы говорили и за себя и за меня. —
‘Я бы была очень глупа,’ сказала Лади Пенелопа, ‘взявшись говорить за кого нибудь другаго, кто самъ обладаетъ такимъ полнымъ даромъ краснорчія, какъ моя любезная Лади Бинкъ. Я васъ увряю, что я говорила съ нимъ только изъ боязни показаться незнающею обращенія. Впрочемъ, еще разъ повторю, что мы вс очень ошиблись въ этомъ человк.’
— Да можетъ быть, что мы и ошиблись въ немъ,— сказала Лади Бинкъ тономъ, показывающимъ впрочемъ недовріе къ словамъ Лади Пенелопы.
‘Я даже сомнваюсь, чтобы онъ могъ быть хорошимъ артистомъ, можетъ быть, онъ трудится для какого нибудь переодическаго изданія, или для Энциклопедіи.’
— А я такъ не думаю, чтобы онъ былъ обыкновеннымъ художникомъ, Лади Пенелопа, а если онъ въ самомъ дл и изъ числа ихъ, то наврное самый отличнйшій, потому что я очень рдко видала человка, столь хорошо воспитаннаго, какъ онъ.—
‘Есть много художниковъ съ прекраснымъ воспитаніемъ, Лади Бинкъ: это званіе довольно почтенное!’
— Я согласна съ вами Милади, но большая часть изъ нихъ принуждены бываютъ заниматься художествомъ своимъ или по бдности состоянія, ила по зависимости отъ другихъ. Въ обществахъ хорошаго тона они неболе какъ купцы — а эта роль довольно щекотливая, Милади. Людей сего рода очень много: одни изъ нихъ скромны и почти низки, ибо чувствуютъ свои недостатки, другіе горды и почти наглы, потому что хотятъ показать свою независимость, иные самолюбивы до глупости, думая находить въ себ геніевъ, но рдко, очень рдко можно найти изъ нихъ такого, которой умлъ бы прилично держать себя въ хорошихъ кругахъ, разв уже изъ самыхъ лучшихъ и образованнйшихъ. Что же сказать о Г. Тиррел? Вс видли его благородное и учтивое обращеніе, по которому ни какъ не льзя заключить, чтобы онъ принадлежалъ къ числу обыкновенныхъ художниковъ, ищущихъ своей работой чьей-либо протекціи себ.—
Слушая Лади Бинкь, Лади Пенелопа бросила на нее точно такіе же взгляды, какіе, какъ надо предполагать, бросаемы были Валаамомъ на его ослицу, когда онъ услышалъ ее заговорившею съ нимъ. Она даже не могла удержаться, чтобы не повторить тихимъ голосомъ сей стишокъ, столь извстный во Франціи:
‘Ослица говоритъ — и говоритъ недурно!`’
Но не желая впрочемъ входить въ дальнйшіе споры съ Лади Бинкъ, къ чему сія послдняя казалась весьма расположенною, Лади Пенелопа съ улыбкою на устахъ и тономъ почти дружескимъ сказала ей: ‘Все такъ, милая моя Рахиль, но я надюсь, что мы не вцпимся одна Другой въ волосы за этаго человка. Мн даже кажется, что хорошее мнніе, которое вы имете объ немъ, заставляетъ и меня отдать ему боле справедливости. Это очень часто случается съ нами, моя милая, образъ нашихъ мыслей почти всегда бываетъ согласенъ съ общимъ мнніемъ. Но все таки намъ должно узнать, кто онъ таковъ. Я надюсь, что этотъ таинственный человкъ не носитъ у себя въ карман волшебныхъ кореньевъ, которые могли бы длать его невидимкою для всхъ насъ. Какъ вы думаете объ этомъ, Марія?’
— Я скажу съ своей стороны, сударыня, отвчала простенькая Миссъ, которую наши читатели знаютъ уже по ея откровенности,— что это прекраснйшій молодой человкъ, не смотря на то, что онъ иметъ довольно большой ротъ и носъ продолговатый, за то уже какіе зубы! какъ перлы, а глаза… особливо, когда онъ говорилъ съ вами, Милади — намъ наврное неловко было всмотрться въ нихъ — глаза его большіе, черные, блестящіе какъ огонь, однимъ словомъ, точно такіе, какъ вы намъ читали однажды въ книжк объ этомъ Роберт Бюрн…—
‘Бьюсь объ закладъ, Миссъ,’ прервала ее Лади Пенелопа, ‘что вы общаете много, очень много! Но это мн послужитъ урокомъ впередъ быть осторожне въ выбор чтенія. Кстати, добрая моя Жонесъ! изъ жалости къ бднымъ ушамъ нашимъ не льзя ли окончить поскоре эту симфонію отъ приготовленія чашекъ, ложечекъ и тарелокъ и приступить къ первому акту нашего чая?..’
— Но не уже ли Милади хочетъ, чтобы ея горничная сама прочитала молитву предъ нашимъ полдникомъ?— спросила почтенная Мистрисъ Бловеръ, въ первый разъ еще допущенная въ полное собраніе общества при водахъ и которая, спокойно помстясь на широкихъ креслахъ у окошка и съ большимъ тщаніемъ прикрывъ колни свои Индйскимъ платкомъ, прикрывавшимъ при покойномъ муж ея нкогда отъ глазъ правительства контрабандные люгеры съ товарами, ожидала чаю и крендельковъ на свою долю, взявъ напередъ? какъ выше сказано ‘вс возможныя предосторожности, чтобы не закапать новаго шелковаго платья своего.
‘Если Милади разуметъ о прочтеніи молитвы, то вотъ весьма кстати идетъ духовная особа’ продолжала она: ‘государь мой! Милади ожидаетъ, чтобы вы благословили полдникъ нашъ!’
Послднія слова произнесла она, относясь къ почтенному Г. Шалгерлею, въ эту минуту мрными шагами и съ улыбкою на лиц входившему въ залу. Онъ приложилъ къ глазу лорнетъ, висвшій у него на ше, пристально поглядлъ на Мистрисъ Бловеръ, и не удостоивъ ея ни одного слова, началъ подходить къ чайному столу.
Г. Президентъ Винтерблоссомъ, вошедшій нсколькими минутами посл Шатерлея, вроятно потому, что онъ боле его отягчилъ, свой желудокъ, также прошелъ, не обратя вниманія на бдную Мистрисъ, которая горла желаніемъ заняться съ кмъ нибудь изъ кавалеровъ и познакомиться съ обычаями общества, въ которомъ находилась она, — къ счастію, желаніе ея скоро исполнилось.—
Докторъ Квасклебенъ, котораго правила состояли въ томъ, что вс больные наравн заслуживаютъ его вниманіе и который по опыту зналъ, что иная старая вдовушка можетъ принести ему боле выгоды, нежели молодая и знатная дама, вошедши въ залу, преспокойно расположился возл креселъ Мистрисъ Бловеръ, съ видомъ участія спросилъ ее о состояніи ея здоровья, и присоединилъ къ сему обыкновенный вопросъ свой о томъ: не позабыла ли она посл стола выпить ложку разогртой водки для лучшаго сваренія въ жалудк?
‘Да, Докторъ,’ отвчала добрая женщина ‘я это сдлала — и выпила едва ли еще не больше обыкновенной столовой ложки, но Богъ знаетъ, что изъ этаго выйдетъ? Я мало надюсь на успхъ.’
— Напрасно изволите сомнваться. Хотя я совершенно не придерживаюсь теоріи употребленія горячихъ напитковъ вообще, но — есть случаи, случаи особенные, Мистрисъ Бловерь, мой почтенный учитель, одинъ изъ величайшихъ людей нашего сословія, имлъ обыкновеніе всякой день посл обда выпивать рюмку рому съ сахаромъ.—
‘Вотъ Докторъ, поистин, какъ видно, прекраснйшій, Г. Краклебенъ, я очень уврена, что онъ совершенно бы узналъ мою болзнь. Думаете ли вы, что онъ живъ еще — этотъ почтенный человкъ?’
— Очень давно уже, какъ онъ умеръ, Мистрисъ, впрочемъ оставя посл себя довольное число воспитанниковъ, которые въ полномъ смысл слова могутъ занять его мсто. Что касается до меня самаго, то я безъ хвастовства скажу, что могу гордиться знаніями почти такими же, какъ и онъ — ибо я имлъ счастіе быть любимйшимъ ученикомъ его. Да будетъ вчно благословенна старая его мантія! она прикрывала собою столько Медицинскихъ познаній, сколько не наберется теперь подъ всми мундирами новйшихъ Университетовъ.—
‘Въ Эдинбург очень много говорятъ объ одномъ Доктор — Макъ Грегоръ, кажется, его имя. Вс ближніе и дальніе жители толпами обираются къ нему для испрошенія совтовъ.’
— Я понимаю, что вы хотите сказать, Мистрисъ.— Никто изъ людей образованныхъ не можетъ отрицать его учености, но есть извстные случаи, болзни… ваша, на примръ: вы гораздо лучше длаете, что пользуетесь здшними водами и слушаетесь моихъ совтовъ. Докторъ Макъ Грегоръ, почтенный собратъ мой, ученъ, очень ученъ, но онъ любитъ средства скорыя и, такъ сказать, ршительныя, напротивъ того я, Мистрисъ Бловеръ, я оставляю болзнь идти своею дорогою — замчаю только постепенности и выжидаю минуты, удобнйшей для нападенія на нее.—
‘О, это хорошо, Докторъ, очень хорошо, покойный мужъ мой Жонъ Бловеръ также бывало имлъ привычку выжидать всегда удобныхъ минутъ… Бдный человкъ!’
— Дале, Мистрисъ Бловеръ, я вамъ скажу, что это есть одинъ изъ Медиковъ, имющихъ обыкновеніе морить голодомъ больныхъ своихъ. Онъ аттакуетъ болзнь, какъ непріятель, держащій городъ въ осад и ршившійся принудить къ здач чрезъ недостатокъ въ състныхъ припасахъ, забывая между тмъ, что въ человческомъ организм должно враждовать не противъ всхъ внутренностей вмст, и что не питая поврежденныя части, можно также ослабить и здоровыя. Гм! гм!— Докторъ кашлянулъ два раза съ довольнымъ видомъ и продолжалъ свои ученыя доказательства:
— Я не охотникъ ни до слишкомъ ослабляющихъ, ни до слишкомъ возбуждающихъ средствъ, Мистрисъ Бловеръ, но должно поддерживать натуру. Небольшое питаніе, средства возбуждающія слегка и прописываемыя мною по усмотрнію — вотъ вся моя метода, Мистрисъ Бловеръ: я вамъ какъ другу признаюсь въ этомъ. Пусть другіе морятъ съ голоду больныхъ своихъ, если имъ это угодно, я съ своей стороны совершенно противнаго мннія.—
‘О, эти правила лчить болзнь голодомъ мн совершенно не по натур,’ вскричала вдова, почти прослезившись, ‘совершенно не по натуръ, Г. Докторъ Кнакеребенъ! Я бы не прожила дня* не подкрпляя себя раза три или четыре. Притомъ же, обо мн некому позаботиться теперь, Г. Докторъ, совершенно некому съ самой кончины бднаго моего Жона Бловера.— Благодарствуй, мой любезный,’ сказала она между тмъ человку, подносившему ей чай ‘очень обязана, милый малютка’ прибавила она маленькому пажу, который подавалъ ей тарелку со здобными пирожками и кренделями. ‘Какъ вы находите, Докторъ’ прибавила она, обращаясь къ нему съ видомъ совершенной довренности и тихимъ голосомъ, ‘какъ вы находите чай Лади Пенелопы? Не правда ли, что онъ очень некрпокъ? Впрочемъ, наврное заваренъ на здшней цлительной вод. Да мн кажется, что и горничная Лади Пенелопы, Мистрисъ Жонесъ, какъ называютъ ее, длаетъ пирожки слишкомъ невелики, крендели очень тонки, не правда ли?’
— Ныньче такая мода, Мистрисъ Бловеръ. Впрочемъ, чай Милади весьма хорошъ. Вамъ онъ кажется некрпкимъ отъ болзненнаго состоянія вашего вкуса — между тмъ какъ онъ чрезвычайно пріятенъ и душистъ, но это всегда случается съ больными, начинающими пользоваться здшними водами — они совершенно теряютъ вкусъ и обоняніе. Впрочемъ это ничего, совершенно ничего, лишь бы возстановить всю систему вообще, умножить енергію жизнедятельности. Вврьтесь мн, любезнйшая Мистрисъ Бловеръ — вы здсь чужестранка и грхъ бы было не позаботишься объ васъ — у меня есть элексиръ, который, буду’ чи принятъ даже въ сію минуту, сдлаетъ вамъ удивительное облегченіе.
Съ сими словами Докторъ ползъ въ свои карманъ и вытащилъ, изъ него небольшую коробочку съ сткляночками различной формы.— Со мною всегда моя походная аптека, инструменты,— говорилъ онъ,— вотъ все, что нужно для настоящаго лченія — а прочее шарлатанство, существующее только въ пышныхъ названіяхъ, ни къ чему не служащихъ. Благодаря сей карманной аптек, никто еще при водахъ нашихъ не умиралъ, не адресуясь къ ней, и всегда съ нкоторою для себя пользою, выключая разв тхъ, которыхъ смертный часъ истинно уже пробилъ по общему закону природы.—
Говоря такимъ образомъ и въ тон человка весьма довольнаго самимъ собою, Докторъ вынулъ изъ коробки сткляночку съ какимъ-то элексиромъ нсколько желтоватаго и весьма похожаго на обыкновенный ромъ цвта, и влилъ четыре ложечки въ чашку Мистрисъ Бловеръ, которая, выкушавъ ее съ пріятностію, объявила всмъ, что чай здлался гораздо вкусне и что она чувствовала уже себя гораздо лучше и веселе обыкновеннаго.
‘А не будетъ ли это полезно для моей подагры, Докторъ сказалъ Г. Винтерблоссомъ, подходя къ нимъ съ чашкою чаю въ рукахъ.
— Вамъ я никакъ этаго ни посовтую, Г. Винтерблоссомъ — отвчалъ Докторъ съ хладнокровіемъ, закрывая свою карманную аптеку.— Ваша болзнь боле эдематозная, и вы пользуете ее совсмъ другимъ манеромъ, вы сами врачь себ, Г. Президентъ, и я никогда не хочу вступаться не въ свое дло. —
‘Ну ладно, Докторъ, я подожду, пока придетъ Сиръ Бинго, у него всегда съ собою охотничья фляга, и мн кажется, что какъ находящееся въ ней, такъ и ваше лкарство, точь вточь между собою.’
— Вамъ еще довольно долго будетъ ждать Сира Бинго: онъ любитъ посидть за столомъ доле всхъ, когда я выходилъ изъ столовой сюда, то слышалъ, что онъ еще приказывалъ принести себ вина, или чего-то сему подобнаго.—
‘Иия Сиръ Бинго, по моему мннію, нсколько странно для благороднаго человка,’ сказала вдовушка.’Какъ вы думаете объ этомъ, Докторъ Коклебенъ? Мой покойный Жонъ Бловеръ, когда у него бывало въ сколько въ голов, имлъ привычку нтъ псню объ одной собак по имени Бинго, принадлежавшей какому-то фермеру.’
— Еслибы Сиръ Бинго былъ собакой,— сказалъ Шатерлей,— то это наврное бшеной, ибо онъ иметъ ужасное отвращеніе отъ воды.— И видя, что общество не награждаетъ его бонмо ни смхомъ, ни похвалами, онъ самъ наградилъ себя одною изъ своихъ сладкихъ улыбокъ, которыя были истинно неподражаемы.
‘Дв особы чрезвычайно забавныя, Докторъ,’ сказала старая вдова, когда Президентъ и Шатерлей нсколько отошли отъ нихъ, ‘не сомнваюсь, чтобы и Сиръ Бинго не былъ таковъ же, только очень жаль, что онъ такъ приверженъ къ бутылк. Мой покойный Жонъ Бловеръ имлъ точно такую же слабость. Когда онъ бывало, какъ говаривалъ онъ самъ, распуститъ парусы въ пунш, то ужь ему всегда дуетъ попутный втеръ. Но вотъ уже чай почти вс отпили, а никто и не думаетъ поблагодарить — какъ вы думаете? Не лишнее бы было прочесть и благодарственную молитву! Ежели этотъ Г. Шатирлингъ истинно духовная особа, то ему за многое будетъ отвчать передъ Богомъ, ибо онъ нерадитъ о своей должности.’ — Ежели онъ духовная особа, Мистрисъ Бловеръ? что вы говорите? Онъ истинно экзаменованъ и удостоенъ этой степени, только самъ не хочетъ пользоваться ею.— ‘Самъ не хочетъ пользоваться? Какой человкъ, Г. Докторъ! Настоящій мой покойный Жонъ Бловеръ! Бывало и тотъ также рдко имлъ охоту пользоваться своею собственностію, служа при осмотр товаровъ, выгружаемыхъ съ кораблей. Ахъ! какой это былъ веселый человкъ, Г. Докторъ Киклебень! Если бы вы его знали! Теперь безъ него я бдная совершенно всми оставлена. Сколько дней и сколько ночей должна я проводить въ уединеніи, въ слезахъ! Каково душ-то моей Докторъ, каково душ? А между тмъ я все таки могу сказать, что съ тхъ поръ, какъ я живу при водахъ, мн никогда не было лучше теперешняго. Еслибъ я знала, чмъ заплатить вамъ, Докторъ, за вашъ элексиръ — кром того, что я совершенно готова открыть вамъ мое сердце и почитать васъ за лучшаго себ друга…’
— Что вы говорите, моя почтеннйшая Мистрисъ Бловеръ, что выговорите: заплатить?— прервалъ ее Докторъ, видя, что она вытаскиваетъ изъ своего кармана черный кожаный кошелекъ довольной величины, чрезвычайно похожій на т, которые имютъ у себя матросы для табаку, но которой казался довольно туго набитымъ банковыми билетами — заплатить? Я не аптекарь. Я получилъ дипломъ мой въ Лейденскомъ Университет — дипломъ полнаго Доктора, Мистрисъ Бловеръ. Весь мой елексиръ къ вашимъ услугамъ, и ежели вы находите нужными и полезными себ нкоторыя мои свднія и совты, ню никто не почтетъ себя столько счастливымъ, сообщая ихъ вамъ, какъ вашъ покорнйшій] — Докторъ слегка поклонился ей.
‘Вы очень добры, Г. Докторъ Кикалбенъ, и я не знаю, какъ благодарить васъ’, сказала вдова, кладя въ карманъ черный кожаный кошелекъ свой, который не пропустила показать Доктору: ‘это былъ любимйшій кошелекъ покойнаго моего Жона Бловера,’ говорила она ‘и я ношу его въ память объ немъ. Еще повторю: что это былъ за человкъ, Г. Докторъ! Но оставить меня еще въ такихъ лтахъ, конечно хотя и совершенно обезпеченную со стороны житейскихъ потребностей — впрочемъ вдовство самое плохое состояніе для женщины, Г. Докторъ Киклебенъ!’
Здсь Докторъ придвинулъ кресла свои еще ближе къ кресламъ вдовы и началъ говоришь тихимъ голосомъ, подавать ей свои совты и утшенія, которыя вроятно имли весьма большое вліяніе на нее, ибо все общество замтило, что вдовушка сдлалась гораздо веселе обыкновеннаго.
Одна изъ главнйшихъ выгодъ жизни общественной при водахъ состоитъ въ томъ, что всякій исправляетъ дла свои самъ по себ, не имя нужды въ посредникахъ и не опасаясь насмшекъ и пустыхъ толковъ, ибо и онъ въ свою очередь также видитъ множество различныхъ связей, любовныхъ интригъ, и не обращая на нихъ вниманія, обезпечиваетъ также и себя во всхъ отношеніяхъ. Лади Пенелопа, царица сего вечера, не упустила ничего происходившаго въ общемъ кругу ихъ и съ удивленіемъ видла, какъ почтенный Докторъ ея расточалъ совты и даже учтивости свои особ, еще только съ ныншняго дня принятой въ ихъ общество, она даже замтила, какъ онъ съ возможною для стараго петиметра нжностію пожималъ жилистую руку своей почтенной сосдки.
‘Ради Бога скажите мн,’ спрашивала она, ‘кто такова эта особа, около которой такъ увивается нашъ почтенный Докторъ?’
— Довольно дородная женщина лтъ въ сорокъ, а можетъ быть и слишкомъ: вотъ все, что я знаю объ ней,— сказалъ Винтерблоссомъ,— по виду кажется купчиха…—
Вдова одного надсмотрщика надъ привозимыми товарами, Г. Президентъ, сказалъ Шатерлей: имя ея Педжи. Старый Жонъ Бловеръ теперь ужь на берегахъ Стикса и вдовушка оплакиваетъ сиротство свое.
‘Докторъ, какъ кажется’ сказала Лади Пенелопа, обращая на него лорнетъ свой, ‘расположенъ играть роль ея утшителя?’
— Да, Милади, и во всей форм,— прибавилъ Шатерлей.
За то ужь и она, какъ видно, весьма благодарна ему: разговаривая съ нимъ въ продолженіе пяти минутъ она, я думаю, успла разъ десять перековеркать имя нашего почтеннаго Эскулапа, сказалъ Г. Винтерблоссомъ.
‘Вы что объ этомъ думаете, любезная моя Лади Бинкъ?’ спросила обращаясь къ ней Лади Пенелопа.
— Что вамъ угодно?— отвчала, или лучше сказать спрашивала Лади Бинкъ въ разсяніи и какъ будто не слыхавши вопроса.
‘Я васъ спрашиваю, моя милая, что вы думаете о томъ, что происходитъ на этой сторон?’
Лэди Бинкъ оборотила лорнетъ свой къ тому мсту, на которое указывала ей Лади Пенелопа и гд сидли Докторъ со вдовою — и потомъ небрежно и какъ бы отъ усталости опустивши руку съ лорнетомъ на колни свои, отвчала съ разсянностію: — Мн кажется, ничего заслуживающаго вниманія.—
‘Право замужство чудная вещь!’ подхватила Лади Пенелопа съ коварною улыбкою: ‘оно такъ много измняетъ женщинъ, такъ погружаетъ ихъ въ собственное благополучіе, что он уже не имютъ времени вмст съ другими посмяться чьей-либо глупости: Миссъ Рахиль Боннерингъ наврное бы расхохоталась до смерти тому, на что Лади Бинкь не хочетъ обратить и вниманія. Значитъ, замужство длаетъ чрезвычайно счастливыми, если можетъ отвлечь насъ это всего, что происходитъ вокругъ насъ.’
Счастливъ тотъ, кто возможетъ васъ когда нибудь убдить въ сей истин! сказалъ Президентъ, обращаясь къ Ея Превосходительству.
‘Почему знать?… Можетъ быть и мн придетъ фантазія? Но нтъ, нтъ, нтъ — замтьте, я сказала это три раза, Г. Винтерблоссомъ.’
— Прибавьте къ тремъ еще шесть, Милади, выдетъ девять, но кто поручится, что въ десятый разъ вы не скажете: да!—
‘Ну, такъ я скажу тысячу разъ нтъ, и прибавлю, что ни за какія блага въ свт не произнесу: да. Да будетъ вчно благословенна память Королевы Елисаветы! она подала намъ собою прекрасный примръ жить въ независимости отъ мущинъ. Но что тамъ за шумъ? Мн кажется…’
— Это ничего, Милади, совершенно ничего — отвчалъ Шатерлей — какая нибудь размолвка, споръ между кавалерами, что почти всегда бываетъ посл стола, мн кажется, я слышу голосъ Капитана, требующаго отъ всхъ молчанія, чтобы не перепугать дамъ, и подкрпляющаго свои требованія обыкновенною поговоркою: чортъ возьми!—
‘Въ самомъ дл, моя любезная Лади Бинкъ,’ сказала Лади Пенелопа, обращаясь къ ней ‘какъ достаетъ духу у вашего супруга и Лерда Мовбрая, который бы, кажется, долженъ имть нсколько побольше разсудка, и у всхъ Гг. любящихъ попить и повеселиться, утомлять нервы наши, и безъ того довольно слабые, своимъ крикомъ и пустыми ссорами, какъ будто бы они вс были врагами другъ другу? Не установить ли намъ канонъ, чтобы первыя дв особы, которыя за что нибудь поссорятся между собою, въ самомъ длъ съ орудіемъ въ рукахъ ршили ссору свою? Мы будемъ судіями сраженія, какъ дамы въ древнихъ турнирахъ. Если судьба поединка назначить одному изъ нихъ пасть на мст сраженія, мы съ честію будемъ провожать тло его. Похороны также имютъ нкоторымъ образомъ свою пріятность. Трауръ бываетъ инымъ весьма къ лицу. Не правда ли, моя милая Лади Бинкъ? Посмотрите на Мистрисъ Бловеръ въ ея черной роб — не завидно ли и вамъ, моя любезная?’
Лади Бинкъ приготовилась было отвчать со всею колкостію, но удержалась нсколько, представя себ, что не слишкомъ бы выгодно было для нея самой показать явный разрывъ дружбы съ Лади Пенелопою, и отвчала молчаніемъ на слова ея — въ эту самую минуту дверь залы отворилась съ шумомъ и молодая дама, по платью которой можно было заключить, что она пріхала верхомъ на лошади, съ лицомъ закрытымъ черною вуалью вошла въ комнату.
‘Великій Боже!’ вскричала Лади Пенелопа голосомъ трагической Музы. ‘Великій Боже! это вы, моя любезная Клара? Но за чмъ вы пріхали такъ поздно? Къ чему этотъ странный костюмъ? Не угодно ли вамъ пройти въ мою уборную? Жoнесъ переоднетъ васъ въ одно изъ моихъ платьевъ — вы знаете, что мы почти одной таліи. Прошу васъ! Вы не знаете какъ мн будетъ пріятно видть на васъ что нибудь мое!’
Такимъ образомъ Лади Пенелопа продолжала свои изъясненія голосомъ, показывавшимъ вполн самую горячую любовь и привязанность, сопровождая слова свои нжными объятіями и ласками, въ которыхъ дамы, благодаря Бога, никогда не нуждаются, хотя бы это было съ людьми, къ которымъ он ничего не лишаютъ, кром ненависти.
‘Но вы кажетесь такъ разстроенными, моя милая: Клара,’ продолжала она, ‘вы вс въ жару, у васъ лихорадка — я почти уврена — послушайтесь меня, лягте въ. постелю…’
— Вы ошибаетесь, Милади,— отвчала Миссъ Мовбрай, принимавшая по видимому ласки и вниманіе къ себ Лади Пенелопы не боле какъ за обыкновенную учтивость,— вы ошибаетесь: я скакала во весь галопъ — нсколько разгорячилась — вотъ и все! Мистрисъ Жонесъ! дайте мн чашку чаю — вотъ все, что мн надобно.—
‘Сдлай сей часъ свжаго чаю, Жонесъ закричала Лади Пенелопа, и, взявши за руку молодую свою пріятельницу, повела ее къ пышному дивану, служившему какъ бы трономъ для нея самой и для особъ, всегда окружавшихъ ее. Всякой раскланивался съ видомъ участія съ Миссъ Мовбрай, когда она проходила по зал, между тмъ какъ сама она изъ одной только учтивости едва отвчала на ихъ вниманіе къ себ. Одна Лади Бинкъ не привстала съ своего мста, раскинувшись съ небрежностію на своихъ креслахъ, она довольствовалась однимъ небольшимъ наклоненіемъ головы, когда Миссъ Клара проходила мимо ея, на что и сія послдняя отвчала тмъ же самымъ и не произнеся ни одного слова.
‘Кто эта молодая дама?’ спросила Мистрисъ Бловеръ своего сосда: ‘не забудьте, Докторъ, что вы общались меня познакомить со всмъ здшнимъ обществомъ: Кто эта молодая дама, около которой такъ хлопочетъ Лади Пенелопа? и почему она пожаловала сюда въ суконномъ реденгот и въ мужской шляп, между тмъ какъ мы вс въ атлас и въ кисе?’ Сказавши это, она опустила глаза на свое платье и поправила платокъ.
— Я могу удовлетворить вашему любопытству, моя любезная Мистрисъ Бловеръ, впрочемъ не совсмъ,— отвчалъ Докторъ: — эта молодая особа называется Миссъ Клара Мовбрай, она сестра Лерда Мовбрая, нашего сосда, того самаго, которой всегда одтъ въ платье зеленаго цвта съ вышитыми на воротник золотыми стрлками. Что же касается до вашего вопроса, почему она въ суконномъ реденгот и въ мужской шляп — на это никакой Докторъ не можетъ отвтить вамъ удовлетворительно. Миссъ Клара нсколько ‘. она .. она .. однимъ словомъ, я не знаю, какъ назвать это — впрочемъ подозрваю, что это родъ нервной болзни — гипохондрія — или что нибудь сему подобное.—
‘Помилуй ее Богъ! Бдная двица! Точно она что-то странненька, я это замтила съ перваго разу. Но какъ же ее пускаютъ одну и безъ Доктора? Это жалко, очень жалко: она можетъ причинишь вредъ и себ и другимъ. Посмотрите, посмотрите, Докторъ! она беретъ ножикъ… ахъ! Нтъ, это для того, чтобы отрзать себ булки. Но за чмъ она не прикажетъ этаго сдлать распудренной этой обезьян пажу? Впрочемъ, Докторъ, она не совсмъ сумасшедшая — сама она отрзаетъ по произволу — хочетъ потолще, хочетъ потоньше! — Но посмотрите, она отрзала себ кусочекъ не больше, какъ я даю моему чижику. Ахъ! какъ бы мн хотлось чтобы она сняла съ себя совершенно это черное покрывало и реденготъ свой — истинно ее бы надо поучить правиламъ благопристойности, Г. Докторъ Кикелбенъ.’
— Она мало объ нихъ заботится, Мистрисъ Бловеръ. Нерадніе объ ней ея брата и неумстныя ласки Лади Пенелопы сдлали то, что она совершенно ни о чемъ не хочешь и знать — между тмъ какъ положеніе, въ которомъ она теперь находится, требуетъ полнаго вниманія.—
‘Да, Докторъ, да, точно за ней бы должно присматривать, а особливо не позволять ей являться въ хорошій дамскій кругъ, будучи такъ неприлично одтою. Но посмотрите, какъ Лади Пенелопа ухаживаетъ за нею — подумаетъ, что эт об птицы изъ одного лица.’
— По крайней мр крылья ихъ могутъ назваться совершенно одинаковыми, сколько я знаю, хотя Лади Пенелопа родомъ своимъ нсколько и знамените. Мой старинный другъ Графъ Пенфатеръ, отецъ ея, былъ человкъ съ большими познаніями. Въ дом его ни одна болзнь ни миновала Докторскихъ рукъ, да и Лади Пенелопа не столько получаетъ себ пользы отъ употребленія здшнихъ водъ, сколько отъ моихъ совтовъ, не смотря на то, что она нсколько капризна. Я, безъ хвастовства сказать, почти пользуюсь ея дружбою, Мистрисъ Бловеръ.—
‘Вы этаго и стоите, Докторъ. Но эта бдняжка Клара Мовбрай жалкое твореніе! и какимъ образомъ оставить ее самой себ
— Что длать! Мать ея давно умерла, отецъ занимался только охотою. По смерти его братъ почти не занимался ея воспитаніемъ, ежели она что нибудь и знаешь, то обязана этимъ только самой себ. Библіотека ея наполнена одними старинными романами, друзей она не имла, хорошаго общества также, нтъ при ней ни Доктора, ни лкаря на десять миль разстояніемъ: посл этаго кому покажется удивительнымъ, что голова ея нсколько разстроена?—
‘Бдняжка! ни Доктора, ни лкаря! Но, можетъ быть, Докторъ, она думаетъ, что она здорова, и въ такомъ случа…’
— Ха, ха, ха! въ такомъ случа Докторъ гораздо нужне, нежели когда-либо! Хорошій Докторъ, Мистрисъ Бловеръ, поврьте мн, будетъ въ состояніи доказать ей, что она больна, не смотря на то, что не лежитъ въ постел. Да и что такое совершенное здоровье? Secundum artem это самое опаснйшее состояніе человка, совершеннаго здоровья мы врачи боимся иногда боле нежели горячки.—
‘Такъ, Докторъ, такъ, я вамъ врю. Ахъ! какъ хорошо имть всегда при себ такого ученаго человка, какъ вы!’
Здсь голосъ Доктора по мр того, какъ онъ усиливался доказывать старой вдовушк опасное положеніе тхъ, которые ршаются жить безъ совтовъ врачей и даже дышать, не спроса ихъ прежде, хорошъ ли воздухъ, становился отчасу тише, такъ что тотъ, отъ кого получали мы малйшія подробности нашего повствованія, ничего не могъ боле слышать, слдовательно и читатель лишается удовольствія, или можетъ быть и скуки прочесть его.
Въ продолженіе всхъ сихъ разговоровъ Лади Пенелопа щедро расточала ласки свои предъ Кларою Мовбрай, и такъ, что всякой изъ видвшихъ ихъ долженъ былъ, кажется, согласиться, что Ея Превосходительство ни къ кому не питаетъ такой любви, какъ къ этой особ. Да и въ самомъ дл, Лади любила ее, но только такъ, какъ ребенокъ любитъ игрушку свою, между тмъ какъ Мисъ Клара ни въ какихъ отношеніхъ не была похожею на игрушку, ибо характеръ и образъ мыслей ея были слишкомъ тверды, чтобы кто нибудь могъ по своей вол располагать ими. Характеры ихъ обихъ даже были нкоторымъ образомъ одинаковы, выключая того, что Лади Пенелопа имла въ себ боле притворства, а Миссъ Клара откровенности. Впрочемъ, не будучи пристрастными, мы должны согласиться съ мнніемъ почтеннаго Доктора Квасклебена, что разсудокъ Клары имлъ въ себ много странностей, иногда слишкомъ легкомысленная, она какъ дитя представлялась наблюдательнымъ взорамъ общества, иногда напротивъ того глубокая меланхолія, казалось, обладала ея душею, но какъ въ томъ, такъ и къ другому положеніи Клара могла назваться прелестною. Воспитаніе вн блестящаго круга модныхъ обществъ я свобода, которою она привыкла всегда пользоваться, придавали обращенію ея какую-то оригинальность, очень рдко встрчающуюся въ большомъ свт. Ея костюмъ, обращеніе и даже какая-то особенность въ разговорахъ принадлежали исключительно ей одной, глядя на нее, не льзя было не ощутить къ ней чувства расположенія, смшаннаго впрочемъ какъ бы съ чувствомъ сожалнія объ ней.
‘Почемужъ вы, моя милая Миссъ, не пожаловали къ обду?’ между прочимъ спрашивала ее Лади Пенелопа: ‘мы вс ожидали васъ, и между тмъ кресло ваше простояло пустымъ.’
— Я пріхала по крайней мр къ чаю, Милади, такъ мн захотлось,— отвчала Клара.— Братъ мой сказывалъ мн, что вы хотите удостоить своимъ посщеніемъ нашъ замокъ, и почелъ нужнымъ, чтобы я сама пріхала попроситъ васъ объ этомъ, таковъ законъ Политики. И такъ, Милади, братъ захотлъ чтобы я сказала вамъ лично, что мн будешь весьма пріятно видть васъ у себя, и вотъ я явилась здсь и говорю вамъ, Милади, что мн точно будетъ это весьма пріятно!—
‘Это лестное приглашеніе, моя милая Клара, не ужели относится ко мн одной? Лади Бинкъ также почтетъ за удовольствіе…’
— Привезите съ собой и Лади Бинкъ, если она захочетъ удостоить насъ своимъ посщеніемъ,’ здсь об дамы слегка сдлали другъ другу поклоны — привезите также Г. Винтерблоссема, привезите всхъ вашихъ оригиналовъ обоего пола — и мы будемъ имть полную коллекцію. Мой братъ большой охотникъ рыскать по полямъ, и я надюсь, что Господа мущины не останутся безъ удовольствія. Впрочемъ, пріемъ гостей и вс хлопоты, съ нимъ сопряженныя, благодаря Бога, Жонъ взялъ на себя,— это не мое дло.—
‘Мы и не ожидаемъ никакого церемоннаго обда, моя милая! простый завтракъ, перекуска — и ничего боле! Я знаю, что вы бы умерли отъ скуки, будучи принуждены заняться соблюденіемъ пустыхъ этикетовъ большаго свта.’
— Совсмъ нтъ, Милади, я бы не умерла и именно для того, чтобы громко кричать обо всхъ этихъ глупыхъ заведеніяхъ, изобртенныхъ, кажется, злымъ духомъ для мученія бдныхъ людей.—
‘Миссъ Мовбрай,’ сказала Лади Бингъ, не знавшая на этотъ разъ, представлять ли ей изъ себя блестящую даму, или смиренницу, ‘Миссъ Мовбрай приглашаетъ насъ на обдъ, гд будетъ, по словамъ одного шутливаго стихотворца,
‘Цыпленокъ жареной, шампанскаго бутылка.’
— Цыпленокъ можетъ быть, а за шампанское не ручаюсь,— отвчала Клара: — оно дороже многихъ минеральныхъ водъ, которыми пользуются дамы. Но кстати, Лади Пенелопа! вашъ скотный дворъ находится, какъ кажется, въ большомъ безпорядк: прозжая мимо его, я слышала тамъ крикъ, блеянье, мычанье…—
‘Въ это время имъ даютъ кормъ, моя милая, и сіи животныя рдко бываютъ смирны въ эт минуты.’
— Да, потому что они голодны, а голодные даже и люди безпокойны. А между тмъ мн все таки опять, надо будетъ хать мимо вашего, скотнаго двора и слышать ихъ несносный концертъ но нтъ — а поду другой дорогой, а слдовательно и освобожусь отъ этаго.—
‘Я васъ провожу, моя милая!’
— О, нтъ, я не люблю, чтобы меня провожали. Не думаете ли вы, что я въ самомъ дл боюсь вашего скотнаго двора? Большая часть животныхъ, въ немъ находящихся, страшны не боле, какъ по виду.—
‘Но за чмъ вамъ хать такъ скоро отсюда, моя милая Клара?’
‘Затмъ, что моя коммиссія кончена. Не позвала ли я васъ и всхъ нашихъ? Самый Лордъ Честерфильдъ долженъ согласиться, что я вполн соблюла должныя приличія.—
‘Какъ вы странны моя милая! А мн кажется что вы никому изъ общества и не говорили даже о вашемъ приглашеніи.
— Какъ? А разв, говоря объ немъ Лади Бинкъ, я говорила не всему обществу? Но такъ и быть! я послушная двушка и сей часъ готова исполнить то, что мн приказываютъ.—
Посл сихъ словъ она встала съ своего мста, и обходя всю залу, мимоходомъ говорила съ каждою особою общества:
— Г. Винтерблоссомъ! надюсь, что ваша подагра не слишкомъ мучитъ васъ, Г. Шатерлей! я не сомнваюсь, что духовная паства ваша оказываетъ успхъ въ вр и благочестіи, Докторъ Кнасклебенъ! я уврена, что ваши больные боготворятъ васъ, Робертъ Римаръ! часто ли и удачно ли вы бесдуете съ вашими Музами? Г. Келавинь! часто ли въ употребленіи кисть ваша? Надюсь, что вы скоро подарите насъ чмъ нибудь безподобнымъ. Вотъ, кажется, и вс, кого я знаю изъ общества, прочимъ, если они больны, желаю облегченія, если здоровы, веселья и душевнаго спокойствія!— Тутъ Миссъ Клара раскланялась На вс стороны съ неизъяснимою прелестію.
‘Но это совершенно не возможно, моя милая, чтобы вы такъ скоро ухали отъ насъ!’ сказала Лади Пенелопа: ‘слишкомъ скорая и продолжительная зда вредна для вашихъ нервовъ, поберегите свое здоровье! Не посовтоваться ли съ Квасклебеномъ?’
— О, не безпокойтесь за меня’ моя любезная Лади Пенелопа, не безпокойтесь! Я совсмъ не такова, какъ выражаютъ ваши покачиванія головою съ Лади Бинкъ, я совсмъ не такова. Поврьте, что я не могу быть ни Лади Клементиною, чтобы возбудить удивленіе и жалость къ себ при водахъ Сен-Ронанскихъ, ни Офеліей, хотя и скажу вамъ точно также какъ она: желаю вамъ добраго вечера, сударыня! желаю вамъ добраго вечера! Впрочемъ, я не закричу: мой экипажъ! мой экипажъ! но — мою лошадь! мою лошадь!—
Сказавши сіи слова, она быстро выбжала изъ залы въ боковую дверь, оставя въ изумленіи все общество.
‘Надобно, чтобы съ нею случилось что нибудь чрезвычайное въ ныншній день’ сказала посл нкотораго молчанія Лади Пенелопа: ‘я никогда еще ее не видывала столь странною.’
‘— Чтобы сказать откровенно, что я думаю — присоединила Лади Бинкъ — мн кажется, какъ говоритъ Мистрисъ Гидморъ въ своей комедіи, что глупость можетъ служить достаточнымъ извиненіемъ ея странностей’ —
‘Что вы говорите, моя любезная Лади Бинкъ? Поддадите хоти меня! Мн кажется, никто боле васъ не долженъ извинять нкоторыя странности въ характерахъ. Впрочемъ, надюсь, что вы не осердитесь на женя за то, что я защищаю мою Клару. Я очень уврена, что Лади Бинкъ слишкомъ благоразумна для того,
‘Чтобъ средства не любить, ведущія на тронъ.’
— По крайней мр мой тронъ не слишкомъ высокъ, Милади! Я понимаю, что вы подъ этим стихомъ разумете замужство, выборъ приличной партіи, но мн кажется, что Миссъ Клара, будучи невстою знатной фамиліи, могла бы безъ такихъ странныхъ средствъ обратишь на себя чей нибудь взоръ и избрать хорошую Партію.—
‘Не спорю, моя милая, но вы сами знаете, что свтъ ныньче любитъ не большей части странное, необыкновенное, иногда даже и глупое…
— Ежели вы разумете подъ этими словами моего мужа, то я васъ увряю, что я найду вамъ въ тысячу разъ глупе его, Лади Пенелопа.—
‘Не сомнваюсь въ вашихъ талантахъ, моя милая, но если я уже и захочу имть его, то выберу наврное сама. Но вотъ идутъ и Гг. кавалеры. Жонесъ! проси чаемъ господь… Дикъ! освщай залу для танцовъ — и въ боковой комнат приготовь столы для картъ.

Конецъ Ій Части.

Скотт Вальтер
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Маннеринг, или Астролог. Часть третья, Скотт Вальтер, Год: 1815
  2. Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI. Часть II, Скотт Вальтер, Год: 1825
  3. Айвенго, Скотт Вальтер, Год: 1819
  4. Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть первая, Скотт Вальтер, Год: 1827
  5. Аббат. Часть 1, Скотт Вальтер, Год: 1820
  6. Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть вторая, Скотт Вальтер, Год: 1827
  7. Веверлей, или Шестьдесят лет назад. Часть I, Скотт Вальтер, Год: 1814
  8. Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI. Часть I, Скотт Вальтер, Год: 1825
Электронная библиотека