‘Міръ Божій’, No 6, 1898
Семья Белинского после его смерти, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1898
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Семья Блинскаго посл его смерти. ‘Новости’ напечатали чрезвычайно интересную бесду своего парижскаго корреспондента съ дочерью Блинскаго. Она разсказывала ему о положеніи семьи Блинскаго посл его смерти: ‘Посл смерти отца мы остались совершенно безъ средствъ,— говорила она,— матушка въ положеніи (она вскор родила сестру Вру), тетушка я я. Я, разумется, не помню бдствій перваго времени. Но уже помню, хотя смутно, нашъ перездъ въ Москву. Матушка до замужества воспитывалась и служила въ Александровскомъ институт въ Москв. Начальница института, швейцарка родомъ, г-жа Шарпіо, угнавъ о ея положеніи, предложила ей мсто кастелянши въ институт, съ жалованьемъ 11 рублей въ мсяцъ… Между голодной смертью и этимъ заработкомъ выбора, конечно, не могло быть, и мы въ ноябр или декабр отправились въ Москву. Помню закрытый дилижансъ, въ замерзшія окна котораго ничего нельзя было видть и въ которомъ мы путешествовали вшестеромъ: матушка, тетушка, кормилица, сестра — грудной ребенокъ, я и папина собака, Малка. Помню, какъ мн было тсно, и я все норовила вынуть руки, расправить ихъ, а мн ихъ все прятали и совали подъ одяло, чтобы я ихъ не отморозила. Затмъ вспоминаю нашъ пріздъ въ Москву, въ институтъ. Должность кастелянши [состояла въ надзор за прачками и за бльемъ въ институт (своего рода lingè,re en chef). Вы можете себ представить общественное положеніе, трезвость и, вообще, поведеніе этихъ прачекъ особливо въ то время, когда понятія о человческомъ достоинств, о гигіен и т. п. были мене, чмъ элементарны. Никогда не забуду перваго впечатлнія, перваго появленія этихъ 6 прачекъ, встрчи ихъ будущей начальницы! Намъ отвели большую комнату, какъ разъ надъ прачешной. Съ содроганіемъ вспоминаю эту комнату во флигел, угловую, большую въ 5 оконъ: 2 окна къ одной стн и три въ другой рядомъ, отовсюду дуло, холодъ былъ такой, что вода въ графин замерзала черезъ нсколько минутъ посл того, какъ ее приносили въ комнату. У насъ у всхъ были тневые — какъ изъ ввали — сапоги на мху, и то ноги мерзли! Тетушка — мастерица на этотъ счетъ — обила вс окна войлокомъ, оставивъ одно только оконцо для свта, но это, разумется, мало помогло. Меня, я помню, держали изъ-за холода 8 мсяцевъ въ году въ постели,— меня, живого, рзваго ребенка! Я ужасно отъ этого страдала. къ этому холоду надо прибавить жизнь почти впроголодь. Насъ было четыре человка на одну порцію, которую отпускали матушк, а на одиннадцать рублей въ мсяцъ многаго не прибавишь къ одной порціи на четверыхъ! Но ужасне всего были постоянный угаръ и дымъ, проникавшіе къ намъ снизу. Я до сихъ поръ не могу понять, какъ мы остались живы… Потомъ, правда, прачешную перевели въ другое мсто и нижнюю комнату топили только разъ въ мсяцъ, но я разъ въ мсяцъ угаръ, какъ диверсія отъ холода,— это было ужасно! Сестра вскор сдлалась жертвой этой ужасной жизни и обстановки и умерла… Я тоже заболла, призванный институтскій врачъ оказался разумнымъ человкомъ и понялъ мою болзнь: ‘Да ее кормить надо — не то и она умретъ!’ Вынесла же горя и страданій моя матушка: вс несчастія обрушились на нее. Даже съ квартирой ей не повезло: у нея была помощница, та уже давно была на мст и имла свою квартиру, а моя матушка пріхала новичкомъ и ей отвели первую попавшуюся комнату. Да, вотъ, эта помощница! Она, очевидно, относилась враждебно въ моей матушк, которую она, вроятно, считала помхой для своей карьеры (!), для своего положенія — une intrue — и интриговала, какъ и гд могла. Помню, какъ вс эти матеріальныя и моральныя мученія отражались на матушк, которая всегда и раньше была нервная, больная… Боже мой! эти семейныя сцены горя и слезъ въ комнат кастелянши! А подчиненныя матушки! Сцены, при которыхъ ей приходилось присутствовать! Рчи, которыя ей приходилось слышать! Помню, разъ прибжала помощница съ крикомъ: ‘барыня, барыня! Идите скоре внизъ: такая-то и такая-то подрались’. Матушка поспшила внизъ, я, воспользовавшись суматохой, изъ дтскаго любопытства шмыгнула въ открытую дверь за матушкой, и Боже мой! Какая картина представилась моимъ глазамъ: дв прачки въ изодранномъ въ клочки плать, съ распущенными, растрепанными въ драк волосами, съ окровавленными лицами, оглашали прачешную ужасной бранью!’
Когда тетка получила въ томъ же институт мсто классной дамы въ 25 р. въ мсяцъ, то жизнь семьи стала легче. Дочь Блинскаго говоритъ по этому поводу: ’11 да 25—это уже было цлое богатство для насъ, да потомъ еще намъ выхлопотали литературную пенсію… Матушка ничего не жалла, чтобы дать мн приличное образованіе и воспитаніе. Въ классы я не ходила вслдствіе нжности здоровья, но институтскіе учителя ходили ко мн между уроками и занимались со мною, беря за уроки удешевленную плату. Иностраннымъ языкамъ, какъ и всмъ предметамъ, я, такимъ образомъ, выучилась дома. Я росла совершенно одна, безъ подругъ, особенно первые годы, такъ какъ въ институт, вдь, меньше девяти-десяти лтъ и дтей-то не было. Начальницы ко мн относились неровно — я всегда была робкая и боялась ихъ. Помню нашъ институтскій садъ,— мое любимйшее мсто въ теченіе всего нашего пребыванія въ институт. Особенно дорогъ былъ мн садъ весною и лтомъ, я уходила въ него и пряталась гд-нибудь съ книгою и читала’ Помню, когда, бывало, завижу начальницу, и испуганно отъ нея пряталась съ книгою. Не это мн не всегда удавалось, и тогда, смотря по настроенію начальницы (помню особенно княгиню Козловскую), со мною облагались ласково, или же сурово говорили: ‘Что вы здсь длаете? Уходите: скоро воспитанницы придутъ!’ Такъ жили мы въ институт, пока мн не минулъ 21 годъ.
‘Да, много бываетъ горя и страданія на свт, но я удивляюсь, какъ мы вынесли эти страданія въ годы нашей жизни въ институт. Потомъ пошло хорошо. Затмъ появилось и нкоторое благостояніе, благодаря гонорару за изданія сочиненій отца, такъ что мы оставили институтъ и даже похали за границу дли поправленія здоровья’…