Семейство Доддов за границей, Ливер Чарльз, Год: 1854

Переводы
Время на прочтение: 444 минут(ы)
Скачать в PDF

СЕМЕЙСТВО ДОДДОВЪ ЗА ГРАНИЦЕЮ.

РОМАНЪ ЧАРЛЬЗА ЛИВЕРА.

Часть первая.

ПИСЬМО I.

Отъ Кенни Додда мистеру Томасу Порселю, въ город Брофф, что въ Ирландіи.

Htel de Bain, Остенде.

Наконецъ-то мы пріхали, утомленные, измученные морскою болзнью до невозможности. Двадцать-восемь часовъ плыли мы изъ Дувра въ Остенде, изъ того числа шесть часовъ стояли, за туманомъ, въ верст отъ нашего берега, все время покачиваясь, звоня въ колоколъ и стрляя изъ пушекъ, чтобъ не нахалъ на насъ какой-нибудь пароходъ, а потомъ еще пять часовъ лавировали передъ Остенде, пока можно было перейдти черезъ мель въ гавань. ‘фениксъ’ (наше парусное судно) отплылъ чуть не цлыми сутками раньше почтоваго парохода ‘Поль-Джонсъ’, а пришелъ въ Остенде посл него! Этой пріятностью мы одолжены экономіи моей супруги. ‘фениксъ’ беретъ за проздъ-очень дешево — прекрасно, но дло въ томъ, что намъ пришлось на немъ обдать и завтракать, нанимать лодку, сначала, чтобъ дохать на судно, потомъ, чтобъ съхать на берегъ, понадобилось пить пуншъ и содовую воду отъ морской болзни, заплатить множество денегъ за перебитую посуду. Джемса закачало такъ, что онъ упалъ въ буфет и разбилъ двадцать семь рюмокъ и огромную суповую чашку. Такимъ-то образомъ экономія ‘оказалась обольщеніемъ и ловушкою’, какъ выражаются парламентскіе ораторы. Теперь, слава Богу, вся эта исторія кончилась, и кончилась благополучно, если не считать нсколькихъ небольшихъ толчковъ головами о перегородки. Мы вышли на берегъ ночью и отправились въ таможню. Такихъ хлопотъ у меня еще никогда на бывало. Вс наши вещи вытащили изъ ящиковъ и саковъ и разбросали по полу, уложить ихъ опять было невозможно, и мы пошли изъ таможни, таща въ рукахъ и на плечахъ шали, муфты и шелковыя платья, будто странствующіе актёры. Я въ одной рук несъ тюрбанъ, въ другой чепцы и наколки съ цвтами, на голов у меня былъ токъ, а въ зубахъ страусово перо. Джемсъ, переходя по мосткамъ, уронилъ въ грязь три новыя платья и сестрину шляпку. Но еще не въ этомъ была главная бда: мистриссъ Доддъ, въ темнот, не разобравъ хорошенько, дала одному изъ таможенныхъ служителей оплеуху, предназначавшуюся для нашего Патрика: насъ повлекли въ полицію, взяли тридцать франковъ штрафа, и вдобавокъ сдлали на паспорт нашемъ отмтку, что моя супруга буйная женщина, наблюденіе за которою поручается мстному начальству. Правду говоритъ псня
Въ путь-дорогу собрался —
Зачесались, знать, бока,
но, кажется, нашимъ бокамъ досталось ужь черезчуръ много. Впрочемъ, быть-можетъ, все это къ-лучшему, и непріятности, встрченныя при самомъ начал, послужатъ намъ предостереженіемъ въ дальнйшемъ продолженіи путешествія.
Вы знаете, что у меня никогда не лежало сердце хать за границу, но мистриссъ Доддъ день и ночь бредила объ этомъ и не давала мн ни покоя, ни отдыха, пока не вытребовала согласіе. И правду сказать, если поздка хоть на половину оправдаетъ ея надежды, мы не останемся въ убытк: огромная экономія, отличнйшее образованіе для Джемса и дочерей, лучшее общество безъ всякихъ расходовъ, превосходный климатъ, вино за ту цну, какъ у насъ продаются пустыя бутылки. Но мн жаль моего Додсборо, гд я устроилъ-было себ жизнь по своему характеру, даже, когда, бывало, уду на нсколько дней въ Лондонъ, чувствую, что чего-то недостаетъ: не могу жить, если поутру не обойду своего поля, не покалякаю съ Джо Муномъ. Не покидайте безъ меня бднягу Джо, пожалуйста отпускайте ему торфъ съ нашего болота. Въ этомъ году намъ нельзя будетъ осушить лаусскаго участка, потому-что на первыхъ порахъ поздки намъ будутъ нужны вс деньги, сколько можно собрать. Мистриссъ Д. {У англичанъ есть привычка, когда за-просто, фамильярнымъ тономъ говорятъ о людяхъ близкихъ, обозначать ихъ имя только первою буквою. Такъ мистеръ Доддъ въ этихъ письмахъ къ пріятелю постоянно называетъ свою жену мистриссъ Д., полное имя: ‘мистриссъ Доддъ’, онъ писалъ бы тогда, еслибъ велъ корреспонденцію не съ короткимъ пріятелемъ, когда, впослдствіи, вмсто ‘лордъ Тайвертонъ’ начинаетъ онъ писать: ‘лордъ Т.’, это знакъ, что лордъ сталъ его близкимъ другомъ. Жена мистера Додда въ письмахъ къ пріятельниц также пишетъ имя мужа не ‘Кенни Джемсъ’, а просто ‘К. Дж.’ Мы сохраняемъ эту особенность.} говоритъ: ‘оттого, какъ начнешь свое путешествіе, зависитъ все’, ну, правду сказать, начало у насъ было неслишкомъ-счастливо.
Я думалъ, что въ Лондон мы достанемъ бездну рекомендательныхъ писемъ, но тамъ ршительно нтъ возможности ни до кого добраться. Викерса, депутата въ Нижнемъ Парламент отъ нашего округа, никогда не было дома, а лорда Поммистона я не видлъ и въ лицо, хотя сторожилъ его чуть не каждый день съ утра до ночи. Я писалъ ему писемъ около двадцати, и только тогда, когда ршился сказать, что Виги всегда думали только о семейныхъ интересахъ, что добра отъ нихъ могутъ ждать одни Греи, Элліоты и Дондасы {Предводителей вигской партіи, къ которымъ, очевидно, принадлежитъ лордъ Поммистонъ, постоянно упрекаютъ въ томъ, что они вс важныя мста раздаютъ исключительно членамъ своихъ семействъ, такой упрекъ былъ длаемъ и Росселю, когда ему было поручено составить министерство.}, только посл этого прислалъ онъ мн пять строкъ въ род неопредленной рекомендаціи къ любому (иначе сказать ни къ одному) изъ нашихъ посланниковъ — какова услужливость! Я надюсь, однако, что дло обойдется и безъ писемъ: по-крайней-мр мелендрахскій субконсулъ (Мелендрахъ — городъ, гд-то въ Голландіи), очень-милый человкъ, по фамиліи Кроузъ, хавшій на одномъ судн съ нами, говоритъ мн, что люди, имющіе въ свт положеніе, подобное нашему, принимаются за границею въ лучшее общество безъ малйшаго труда. Это пріятная вещь, потому-что, между нами будь-сказано, хлопоты и заискиванія, какъ бы втереться въ такой-то, или такой-то домъ, отравляютъ у насъ жизнь не мене, нежели дрязги при выборахъ. Кроузъ человкъ чрезвычайно-тонкаго воспитанія и большаго образованія, съ тмъ вмст, вроятно, богатый человкъ, потому-что Патрикъ видлъ въ его комнат тринадцать золотыхъ часовъ, цпочекъ, булавокъ и галантерейныхъ вещей у него безъ счету. Онъ уговаривалъ насъ провести зиму въ Мелендрах, гд, кром восхитительнаго климата, постители наслаждаются очаровательными прогулками по плотинамъ и гд собирается лучшее европейское общество. Мистриссъ Д. однако не соглашается, потому-что мы не могли найдти Мелендраха на карт, хотя искали цлое утро. Но чтожь изъ этого? Въ ‘Справочной книг для читателей газетъ’ даже нашъ Каллійунэгнабэклишъ означенъ такъ: ‘маленькое сельцо на броффской дорог’, и не упомянуто, что въ въ немъ есть полицейскій коммиссаръ и школа. Вотъ какъ нын эти пустословы составляютъ книги! Мери Анна говоритъ, что мы должны жить въ Брюссел, потомъ объхать Германію и Рейнъ. Но мы еще не ршились окончательно. Во всякомъ случа, присылайте мн билеты съ переводомъ на брюссельскихъ банкировъ, потому-что мы тамъ проживемъ нсколько недль, чтобъ осмотрться и сообразиться. Если мои два участка пригородныхъ земель не могутъ быть спасены отъ объявленія о продаж за просрочку — длать нечего, но врно изъ числа моихъ друзей найдутся такіе, которые не пожалютъ бездлицы, чтобъ не допустить до продажи съ аукціона. Еслибъ Туллиликнеслеттерлейскій участокъ былъ осушенъ, очищенъ отъ камней и года два хорошенько усыпаемъ известью, онъ далъ бы такой урожай овса, какого лучше и желать нельзя. И надобно прибавить, что, выражаясь юридическимъ терминомъ, тамъ не было совершенно ни одного ‘насилія’ съ-тхъ-поръ, какъ въ прошедшемъ сентябр застрленъ былъ Мэк-Ши, а если принять въ соображеніе ныншнюю раннюю зиму и другія обстоятельства, это не маловажная рекомендація. Потому думаю, что арендаторы должны найдтись.
Хотлъ вамъ приписать еще объ арендаторств Ника Мэгона, но что хотлъ сказать, не соображу теперь, потому-что былъ оторванъ отъ письма. Меня призывали въ полицейскую управу, чтобъ отдать мн на поруки негодяя Патрика Бирна. Раскаиваюсь, что повезъ его съ собою. Онъ увидлъ человка, быстро-уходящаго изъ таможни съ желтымъ ящикомъ, вообразилъ, что ящикъ нашъ, догналъ этого человка, сбилъ его съ ногъ, отнялъ ящикъ и понесъ въ гостинницу. Но оказалось, что ящикъ вовсе не нашъ, и Патрикъ остался кругомъ виноватъ. Я провелъ въ полиціи полчаса такъ, что, надюсь, подобныя мученія не повторяются два раза въ жизни: Патрикъ несетъ безъ-толку вздоръ, мистриссъ Д. объясняется пофранцузски — ужасно! Два наполеондора уладили дло, пришлось дать еще пять франковъ полицейскому сержанту. Взяточничество здсь страшно развито. Голова идетъ кругомъ отъ всего этого. Одинъ ящикъ таки-дйствительно пропалъ у насъ. Поднимется страшная исторія, когда мистриссъ Д. узнаетъ, что украденъ именно тотъ, въ которомъ были вс ея новыя шелковыя платья и великолпное малиновое бархатное, въ которомъ она думала отличиться въ Тюльери! Кончаю письмо, милый Томъ, потому-что не въ-состояніи ужъ соображать и помнить ничего, кром того, что остаюсь попрежнему

вашимъ искреннимъ другомъ
Кенни Дж. Доддъ.

Бетти Коббъ упорно проситъ, чтобъ отпустили ее домой. Этого недоставало! Отправка будетъ стоить десять фунтовъ, если только мистриссъ Д. не успетъ уговорить Бетти остаться. Охъ, кажется мн, что экономія наша начинается плохо!

ПИСЬМО II.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.

Htel de Bain, Остенде.

Милая Молли,

Еще первую покойную минуту имю здсь со времени самаго прибытія. Да и теперь въ сосдней комнат table d’hte на шестьдесятъ дв персоны, а въ передней толпа бездльниковъ-лакеевъ, такихъ буяновъ и наглецовъ, какихъ я никогда не видывала: и тамъ и тутъ говоръ, крикъ, шумъ, звенятъ ножи, стучатъ тарелки, хлопаютъ пробки, такъ-что у меня голова кружится отъ этого содома. Кром-того, расходы ужасны — осьмнадцать франковъ въ день за комнаты, хотя Джемсъ спитъ въ общей зал, и еслибъ видли вы, какая у него постель! Отецъ его говоритъ, что это не постель, а ящикъ, въ какихъ стоитъ у насъ на окнахъ резеда. Кушанье превосходно — этого нельзя не сказать: два супа, три рыбныя блюда, жареныя цыплята, телятина съ вишнями, котлеты, пастетъ съ птушьимъ гребешкомъ (такъ называется трава, и можете быть уврены, что я до этого блюда не дотрогивалась), потомъ карпъ въ сладкомъ соус, огромное блюдо жаворонковъ и реполововъ (это также птица) съ яйцами, затмъ солидныя блюда: ростбифъ, съ пуддингомъ изъ муки, яицъ и молока, индюшка съ начинкою изъ каштановъ, такія же утки съ оливками и лукомъ, наконецъ грибной пирогъ изъ тертыхъ цыплятъ и тому подобное. Изъ десертныхъ блюдъ не помню и половины, притомъ я недовольна ими, потому-что бдняжка Джемсъ, накушавшись пирожныхъ, слегъ въ постель, и надобно было посылать за докторомъ. Мн, впрочемъ, говорили, что это очень-часто бываетъ съ новопрізжими англичанами. Докторъ — очень-изящный человкъ и беретъ за визитъ только пять франковъ. Скажите это П. Бельтону, который за каждый визитъ въ Додсборо бралъ шесть шиллинговъ, хотя прохать ему до насъ не боле одиннадцати миль, и каждый разъ мы его кормимъ. Мн кажется, Молли, что такъ-называемыя ученыя сословія {Ученыхъ сословій, learned profession, въ Англіи три: медики, адвокаты и духовенство.} объдаютъ насъ въ Ирландіи. Посмотрите на докторовъ, адвокатовъ и духовныхъ за границею. Мистеръ Кроузъ — очень-пріятный человкъ, и кром-того консулъ — говорилъ мн, что за два съ половиною шиллинга вы можете получить консультацію отъ лучшаго заграничнаго юриста, или доктора.
Впрочемъ, table d’hte соединенъ съ нкоторыми непріятностями. Вчера я замтила, что полицейскій офицеръ или brigadier {Brigadier — капралъ или сержантъ, мистриссъ Доддъ принимаетъ его за офицера потому, что на мундир у него много галуновъ.}, какъ здсь называютъ, засматривается черезъ столъ на Мери Анну. Я сказала объ этомъ К. Дж. {То-есть Кенни Джемсу, мистриссъ Доддъ называетъ мужа не по фамиліи, а просто по имени.}, но, какъ вс отцы, державшіе себя въ молодости не очень-строго, онъ отвчалъ: ‘Э, милая, пустяки! За границею такія манеры, ты сама къ этому иривыкнешь’. Нын мы обдали въ своихъ комнатахъ, и, будто въ наказаніе за то, подали намъ кусокъ баранины послдняго сорта и двухъ тощихъ цыплятъ. А въ счет (я велю писать счетъ каждый день) поставили за ‘отдльный обдъ’ по пяти франковъ съ персоны. А table d’hte — по два франка!
К. Дж. страшно сердился и бранилъ мое ‘проклятое жеманство’, какъ онъ выражается. Конечно, я не знала, что оно обойдется намъ въ пятнадцать франковъ. Теперь онъ ушелъ въ кофейную. Мери Анна плачетъ въ своей комнат, Каролина сидитъ у постели Джемса, погому-что Бетти Коббъ самая плохая служанка, а Патрика Бирна мы только и видимъ, когда зовутъ насъ въ полицію, платить за него штрафы.
Въ эти мсяцы едва-ли мы успемъ сдлать замтную экономію, потому-что дорожныя издержки и пропажа моего чемодана возьмутъ у насъ много денегъ. Я, кажется, писала вамъ, что какой-то мошенникъ укралъ желтый ящикъ, гд было мое черное атласное платье, отдланное блондою, два гроденаплевыя и два прекрасныя бальныя платья, въ томъ числ одно, отдланное настоящимъ лимерикскимъ кружевомъ. Эти пропажи и разные дорожные случаи стоятъ намъ недешево. Но поживемъ — научимся, посл будемъ опытне.
Вдь я никогда и не ожидала, Молли, чтобъ въ дорог было можно обойдтись безъ всякихъ непріятностей, но увидть свтъ, дать дтямъ истинно-европейское образованіе и блескъ, выучиться говорить пофранцузски съ настоящимъ иностраннымъ прононсомъ, попасть въ самый избранный кругъ, пріобрсти фешёнэбльныя манеры — разв все это не иметъ своей цны, и цны очень-высокой? Кром-того, нашъ Додсборо былъ ужасенъ. К. Дж. становился совершеннымъ мужикомъ, еще годъ или два — и онъ потерялъ бы всякое понятіе о круг людей, боле-изящныхъ, нежели Порсель и патеръ Мэгэръ. Джемсъ только и занимался своими борзыми, лягавыми и тому-подобное, наконецъ вы сами видли, что такое начиналось между П. Бельтономъ и Мери Анною. Она могла бы, кажется, имть столько самоуваженія, чтобъ искать себ партіи повыше деревенскаго доктора. Я говорила ей, что мать ея урожденная Мэк-Кэрти, и что только разстроенное положеніе фамильныхъ длъ принудило меня думать о Кенни Додд. Я согласна, что бдняжка Бельтонъ прекрасный молодой человкъ, но можно ли быть прилично одту, держать экипажъ, вообще достойнымъ образомъ являться въ общество съ восьмьюдесятью фунтами дохода? Какая же тутъ женитьба?
Надюсь, что вы опредлите вашего Кристи въ конную полицію: служба та же самая, что въ гусарахъ, но гораздо-дешевле. Мои ящики пришлите въ Остенде съ первымъ паруснымъ судномъ, эти суда берутъ за провозъ всего только шиллингъ и четыре пенса съ кубическаго фута, а приходятъ немногимъ-позже пароходовъ. Жаль, что пестрая корова не отелится въ ныншнемъ году. Но уврены ли вы въ томъ? Если такъ, продайте ее на весенней ярмарк. Нашъ патеръ ее торговалъ: не дастъ ли онъ за нее десять фунтовъ, или гиней… лучше гиней, если только можно.
Я была отвлечена отъ письма, милая Молли, визитомъ молодаго джентльмена, на карточк котораго написано ‘Викторъ де-Ланси’. Онъ прізжалъ къ Джемсу — очень милая внимательность съ его стороны, потому-что встрчались мы съ нимъ только разъ за table d’hte. Де-Ланси и Мери Анна говорили много и долго, а я могла только улыбаться и отвчать ‘уи, уи’. Онъ поанглійски не говоритъ. Онъ принимаетъ въ здоровь Джемса такое участіе, какъ родной братъ, и просилъ позволенія просидть подл него ночь. Мы отблагодарили и, конечно, не согласились. Мери Анна говоритъ, что онъ графъ, что при Бурбонахъ его фамилія играла очень-важнуго роль, что теперь де-Ланси въ изгнаніи. Онъ самъ говорилъ, что ныншнее правительство слдитъ за нимъ. И дйствительно, Мери Анна замтила, что все время, пока онъ сидлъ у насъ, въ окно заглядывалъ полицейскій.
Гость просидлъ у насъ два съ половиною часа, и надобно сказать, Молли, что за границею удивительно умютъ сближаться при первомъ же знакомств: въ одинъ визитъ онъ усплъ поставить себя такъ, какъ-будто мы съ нимъ были знакомы цлую жизнь. Не слушайте Матвя: продайте плоды, а деньги пришлите мн, Бенди Бёба ненужно держать: безъ насъ ему нечего длать. Позаботьтесь, чтобъ въ ‘Почт’ и ‘Встник’ еженедльно помщались объявленія о Додсборо: ‘отдается загородный домъ для джентльмена, одного или съ семействомъ, со всми принадлежностями въ лучшемъ вид и съ двумя стами экровъ земли, въ случа надобности, боле’. Жаль, очень-жаль, что Додсборо въ Ирландіи, только это и дурно. Иначе желающіе скоро нашлись бы. Здсь самая жалкая комната, съ плетеными стульями и крашенымъ столомъ, даетъ хозяину пятьдесятъ франковъ въ недлю.
Кончаю письмо, потому-что пора отправлять на почту. Пожалуйста, не забудьте объ ящикахъ. Лимерикской газеты не присылайте, она стоитъ три су, а новаго ничего въ ней не бываетъ. К. Дж. иметъ случай читать Times въ общей зал, тамъ вс ирландскія убійства и грабежи пересказываются такъ же подробно, какъ и въ нашихъ газетахъ. Кстати, какого Джедкина Дилени убили въ Брофф? Не-уже-ли того маленькаго человчка, который былъ сборщикомъ податей по нашему графству?
Скажите патеру Мэгэру, чтобъ онъ прислалъ увщаніе Бетти Коббъ: только патеровы слова и могутъ удержать ее отъ возвращенія домой.

Вашъ преданнйшій другъ
Джемима Доддъ.

ПИСЬМО III.

Миссъ Доддъ къ миссъ Дглэнъ, въ Боллидулэнъ.

Htel de bellevue, Брюссель.

Милая, дорогая Китти,

Если бы что могло утишить
Тоску, мучительницу сердца,
то, конечно, восхитительная жизнь въ очаровательномъ город, изъ котораго пишу теб, здсь душа раздлена между воспоминаніями о чудномъ прошедшемъ и удовольствіями настоящаго. Мы остановились въ Bellevue, большомъ отел верхняго города, но мое наслажденіе, мой восторгъ — старый городъ, особенно Grande Place съ ея любопытной архитектурой во вкус среднихъ вковъ, ея высокими, блестящими кровлями и рзными архитравами. Вчера стояла я у окна, изъ котораго пошелъ на эшафотъ графъ Эгмонтъ, осматривала телегу, на которой былъ везенъ къ мсту казни графъ Горнъ, и подл которой упала безъ чувствъ его супруга, и я думала — да, милая Китти, признаюсь теб — думала объ ужасной минут нашего прощанья съ бднымъ Пьеромъ. Я пишу, а слова смываются слезами. Зачмъ, зачмъ сдлали насъ несчастными? Зачмъ не позволили намъ избрать скромную долю, которой испугались бы низкія сердца? Что бдность, если душа возносится надъ нею? Увы, папа неумолиме прежняго, мама смотритъ на меня какъ на дочь, недостойную ея рода и имени. Кэри {Уменьшительное отъ Caroline.}, бдное дитя, не можетъ понимать меня, и пусть никогда не знаетъ она, что значитъ страдать, какъ я страдаю! Но зачмъ я печалю васъ моимъ горемъ?
‘Веселй ты звучи, моя грустная арфа!’
какъ говоритъ Гансъ Бэли. Вчера мы были на большомъ бал у графа Хегенстрёма, датскаго посланника. Въ прошедшій понедльникъ папа получилъ цлую кипу рекомендательныхъ писемъ изъ нашего иностраннаго министерства. Лордъ П. едва-ли не счелъ папа членомъ парламента, потому-что на адрес стояло ‘Мистеру Додду, Ч. П.’. {То-есть ‘Члену Парламента’, многіе титулы англичане пишутъ всегда сокращенно, въ томъ числ и М. Р. то-есть Member of Parliament — членъ парламента.}, но ошибка эта послужила къ нашему счастью, потому-что на четверкъ мы приглашены къ обду лордомъ Гледвортомъ, нашимъ посланникомъ въ Брюссел, а насегодня онъ уступилъ намъ свою ложу въ опер, не говорю ужь о вчерашнемъ бал, билетъ на который намъ присланъ также отъ него. Я была въ газовомъ плать на атласномъ чехл, съ жонкилями и блыми розами, на голов дв камеліи, кром-того, въ волоса была вплетена маменькина коралловая нитка. Графъ Ambrose de Roney назвалъ меня ‘роза-камей’, и въ-самомъ-дл я была хороша. Я танцовала съ княземъ Сьэрра д’Агуила Неро, родъ котораго происходитъ отъ императора Нерона — это знатнйшій домъ во всей Сициліи. Ахъ, Китти, какъ онъ очарователенъ! Онъ невысокаго роста, но какіе глаза! какая борода! какіе духи онъ употребляетъ! атмосфера вокругъ него благоухаетъ, какъ сады Аттаргуля! Онъ мало говоритъ поанглійски, пофранцузски поклялся не говорить: онъ называетъ французовъ предателями его отечества, la sua carissima Patria, потому, милая Китти, я говорила съ нимъ, какъ умла, на нжномъ язык юга. Онъ назвалъ мой выговоръ ‘divina’, и сказалъ, что завтра прідетъ къ намъ и будетъ читать со мною Петрарку. Пожалуйста, успокой Пьера, если онъ услышитъ объ этомъ: князь принадлежитъ сфер, которая неизмримо-выше бдной Мери-Анны: онъ, когда прізжаетъ въ Виндзоръ, всегда танцуетъ съ королевою Викторіею, и называетъ нашего принца Альберта il suo dilelto Alberto, скажу боле: онъ женатъ, но не живетъ съ княгинею. Онъ самъ сказалъ мн это, и какъ ужасно звучали его слова, Китти! голосъ его былъ глухъ, рука судорожно прижималась къ груди. Онъ былъ страшенъ, но эти характеры, сформировавшіеся подъ солнцемъ юга и вліяніемъ славныхъ семейныхъ преданій, грозны въ порывахъ страсти! Увряю тебя, я только тогда вздохнула свободно, когда онъ остановилъ офиціанта съ подносомъ и взялъ ананаснаго мороженаго. Я чувствовала, что пронеслась минута страшнаго взрыва. Ты не можешь вообразить себ, мой другъ, какъ очаровательны люди за границею! Въ ихъ манерахъ есть какая-то нжная обаятельность, увлекательность, упоительность и съ тмъ вмст непринужденность. Нтъ такой вещи, которую бы за границею мужчина не могъ сказать двиц. Я готова краснть, когда вспомню, какъ я конфузилась отъ фразъ, которыя здсь, конечно, ежеминутно говорятся двицамъ.
Мама — ты знаешь, какъ она была строга на этотъ счетъ — ршительно въ восторг. Князь вчера сказалъ мн: Savez-vous, mademoiselle, madame votre m&egrave,re est d’une beaut classique! Когда я передала мама, что князь называетъ ея красоту классической, она была чрезвычайно восхищена такимъ комплиментомъ. Папа не такъ уступчивъ: онъ называетъ иностранцевъ самыми жосткими именами, Кэри также думаетъ, что ихъ изящная развязность — просто наглость, и что вся очаровательность ихъ манеръ — ‘блестящая пустота’: это собственныя слова Кэри. Шепнуть ли теб секретъ? Мн кажется, причина недовольства сестры просто то, что она, несмотря на свою красоту, не производитъ здсь никакого впечатлнія, и я должна признаться, что ей не дано природою умнья быть очаровательною, кром-того, въ ней странная антипатія противъ всего чужеземнаго, и она этого нисколько не хочетъ скрывать. Maman сдлала на пароход чрезвычайно-неловкое знакомство съ какимъ-то господиномъ, по фамиліи Кроузомъ, который называлъ себя помощникомъ консула въ какомъ-то голландскомъ городк, но оказался разнощикомъ изъ жидовъ. Этотъ несчастный случай подаетъ нашей Кэри поводъ нападать на всхъ людей, нами встрчаемыхъ здсь, ея выходки просто невыносимы. Этотъ Кроузъ, надобно сказать, былъ страшно вульгаренъ и нехорошъ собою, но онъ умлъ говорить поанглійски ломанымъ языкомъ, за это мама полюбила его и пригласила къ чаю, посл-того онъ повелъ Джемса къ себ въ квартиру, взглянуть на чудныхъ птицъ, которыхъ онъ везетъ какой-то бельгійской княжн. Непріятно пересказывать теб вс подробности, но дло кончилось тмъ, что нашъ простодушный Джемсъ, отдавъ вс свои карманныя деньги и серебряный рейсфедеръ за оловянную табакерку съ музыкою, играющую съ разными остановками веберовъ вальсъ, промнялъ дв дюжины голландскаго блья на ящикъ гаванскихъ сигаръ и портсигаръ съ портретомъ Фанни Эльслеръ. Папа, узнавъ это, страшно разсердился и побжалъ въ квартиру Кроуза, но ловкій молодецъ ужь усплъ скрыться. Такое непріятное обстоятельство набросило тнь на послдніе дни, проведенные нами въ Остенде, потому-что Джемсъ не выходилъ къ обду, а все сидлъ въ своей комнат, сося отвратительныя сигары и любуясь на портретъ очаровательной Фанни — занятія, слдствіемъ которыхъ было въ немъ самое мрачное и унылое расположеніе духа.
Была съ нами и другая msaventure (милый французскій языкъ! какъ благодарна ему я за то, что въ немъ такія деликатныя выраженія для всего шокирующаго!) Нкто le comte Victor de Lancy, какъ онъ называлъ себя, который познакомился съ нами за table de hte и потомъ имлъ дерзость посщать насъ, оказался простымъ воромъ! Несмотря на то, что полиція слдитъ за нимъ, онъ усплъ унести рабочій ящикъ и золотые очки maman, надвъ мимоходомъ пальто папа и новый шотландскій плащъ Джемса. Это оскорбительно, непріятно, но согласись, мой другъ — земля, въ которой даже разнощики умютъ быть очаровательны и воры въ-состояніи принимать видъ и манеры благовоспитанныхъ людей, что такая земля должна стоять на высшей степени свтскости. Увряю тебя, я не могла убдить себя въ томъ, что де-Ланси воръ, пока полицейскій brigadier не пришелъ вчера отобрать извщеніе объ украденныхъ вещахъ и разспросить о примтахъ или, какъ онъ выразился, signalement вора. Я сначала подумала, что brigadier пришелъ привлеченный мною: онъ такъ мило смотрлъ на меня, началъ говорить въ такихъ деликатныхъ выраженіяхъ, что я покраснла, мама, которая не спускаетъ съ меня глазъ, сдлала строгое лицо и сказала ‘Мери Анна!’ тмъ голосомъ, который, конечно, теб памятенъ. Вотъ каковы здсь, мой другъ, констебли, разумется таковы же судьи, присяжные, даже, я думаю, тюремные сторожа.
Сейчасъ меня вызывали примрять восхитительную розовую тюнику гласе, которая надвается съ юпкою цвта ardois—fonc, разрзъ у нея на боку, и отдланъ блыми камеліями и полевыми лиліями. Вообрази меня, Китти, съ волосами, причесанными назадъ и слегка напудренными, въ башмачкахъ съ красными каблуками, съ большимъ веромъ у пояса — я совершенно похожа на тетушку Сусанну, какъ она представлена на портрет. Недостаетъ только влюбленнаго пастушка, играющаго на флажолет у ногъ ея. Мадамъ Адель, модистка, говоритъ, что ‘скоро я увижу не одного пастушка у своихъ ногъ’, и, вообрази милая Китти, въ такомъ граціозномъ наряд я здсь являюсь не на костюмированный балъ, а на простой вечеръ, на ‘танцовальный чай’, по выраженію папа! Какъ мила такая свобода вкуса!
Какое блестящее общество приняло здсь насъ въ свой кругъ и какимъ темнымъ, жалкимъ кружкомъ ограничивалось наше знакомство въ Ирландіи! Наши сосди — патеръ, мельникъ и ненавистные Дэвисы, наши удовольствія — жалкій обдъ въ Грендж, наши спектакли — ‘Видніе Замка’, разыгрываемое въ какомъ-нибудь сара. Надобно признаться, Китти, что въ Додсборо мы были окружены страшною вульгарностью, подобная обстановка ‘деморализуетъ’, какъ говорятъ французы.
Меня опять оторвали отъ письма, чтобъ служить переводчицею для объясненій папа съ полиціею. Негодяй Патрикъ Бирнъ подрался въ трактир, раздосадованный тмъ, что его не понимаютъ. Теперь онъ плачется о томъ, что ‘его завезли на чужую сторону’. Бетти Коббъ вторитъ его глупымъ жалобамъ. Она еще несносне Патрика: кушанья здсь ей не по вкусу, постели у нея нтъ, бельгійцы, по ея увренію, живутъ и дятъ грязно. Джемсъ хочетъ написать нсколько строкъ твоему брату, Роберту, если не сдлаетъ этого — предположеніе очень правдоподобное, потому-что письменная работа для него тяжела, особенно въ орографическомъ отношеніи — то, пожалуйста, напомни Роберту о насъ, милая Китти, и считай меня твоимъ

навки преданнйшимъ другомъ.
Мэри Анна Доддъ.

Пьеръ Б. не долженъ писать ко мн, но ты можешь сказать ему, что мои чувства неизмнны. Холодныя правила свтской мудрости, тривіальные разсчеты свтскихъ интересовъ, не имютъ на меня вліянія.
O’se ragione intende
Subito, amor, non’e,
говоритъ Метастазіо, понимаю, чувствую справедливость его словъ. Я согласна съ Бальзакомъ, что истинная страсть непобдима, что напрасно будетъ возставать на нее свтъ. Можно страдать, но не измнять. Я велю своему сердцу навки дорожить этимъ благороднымъ страданіемъ и помнить, что гд нтъ борьбы, нтъ и побды.
Помнишь ли ты капитана Морриса 25-го линейнаго полка, того смуглаго офицера, который былъ присланъ съ командою въ Броффъ, посл того, какъ тамъ сожгли несчастнаго Мэк-Ши? Я видла его вчера, но, Китти, онъ, въ поношенномъ синемъ фрак, вовсе не похожъ на того Морриса, какимъ былъ для меня въ нашемъ захолусть. Онъ хотлъ поклониться мн, но я остановила его взглядомъ, очень-ясно говорившимъ: ‘наше знакомство кончилось’. Напротивъ, Каролина, шедшая позади меня съ Джемсомъ, не только поклонилась, но и заговорила съ нимъ. Онъ сказалъ: ‘ваша сестрица не узнала меня: въ-самомъ-дл болзнь измнила меня. Я оставляю службу’. Онъ спрашивалъ, гд мы остановились — внимательность, совершенно излишняя: я думаю, что простая деликатность могла бъ удержать его отъ визитовъ посл ссоры, которую онъ имлъ съ папа въ Брофф.
Уговори твоего папа везти тебя за границу, хотя на одно лто. Поврь мн, Китти, это лучшее средство образовать себя. Еслибъ теперь ты взглянула на Джемса — помнишь, какой онъ былъ неряха — ты не узнала бы его: волосы у него отлично причесаны, напомажены, перчатки сидятъ на рукахъ превосходно, сапоги — верхъ совершенства, на цпочк часовъ повшено множество милыхъ брелоковъ: пистолетики, вагончики, кораблики, змйки, набалдашникъ трости осыпанъ бирюзою, съ большимъ опаломъ посредин. Гд, и какъ онъ пріобрлъ всю эту lgance — не понимаю, и думаю, что она секретъ, потому-что ни папа, ни мама еще не видали его въ полномъ блеск, en gala. Я желала бы, чтобъ твой братъ Робертъ былъ здсь: общество Джемса было бъ ему очень-полезно. Пусть будутъ справедливы вс похвалы, которыми вы осыпаете Trinity College, но согласись, Китти, что Дублинъ ужасно отсталъ отъ свта во всемъ, что касается цивилизаціи и хорошаго тона.

ПИСЬМО IV.

Джемсъ Доддъ къ Роберту Дулэну, Е. В. (*), въ Trinity College, въ Дублинъ.

(*) Е. В. ‘его высокоблагородіе’ — такъ мы переводимъ Esq. (Esquire) — титулъ, который дается лицамъ, непринадлежащимъ къ Nobility, высшему или ‘титулованному’ дворянству.

Htel de Bellevue, Брюссель.

Милый Бобъ, (*)
(*) Бобъ уменьшительное отъ Робертъ.

Вотъ мы дохали до Брюсселя и поживаемъ здсь не такъ, какъ жили встарину въ Додсборо! У насъ отличная квартира въ Bellevue, прекрасной гостинниц, у насъ превосходнйшій столъ, и, что на мой вкусъ еще лучше, какъ-разъ подъ-бокомъ обязательнйшій жидъ-ростовщикъ, снабжающій ‘достойныхъ доврія особъ умренными суммами съ обезпеченіемъ распискою’ — поприще, на которомъ я ужь оказалъ нкоторые успхи, къ значительному улучшенію бренной стороны моей личности. Портные — артисты своего дла, и наряжаютъ человка съ ногъ до головы, у нихъ ты находишь все: перчатки, сапоги, шляпу, ничто не забыто. Куафёры тоже несравненны. Сначала думалъ я, что нтъ средствъ сообщить моимъ космамъ привлекательность, но, къ пріятному изумленію моему, открылось, что могу гордиться своею chevelure, и обрадованъ широкимъ зачаткомъ усовъ, пока еще слабо-обрисовывающихся темноватою полосою на верхней губ моей.
Одеждою пренебрегать глупо: въ темнозеленомъ отличномъ пальто я сталъ не тмъ человкомъ, какимъ былъ, мсяцъ назадъ, въ бумазейной охотничьей жакетк: разница такая же, какъ между пернатымъ орломъ и вылинявшимъ индюкомъ. Между одеждою и характеромъ неразрывная связь, рдкая вещь такъ сильно дйствуетъ на человческую натуру, какъ покрой фрака. Яснйшій свидтель этому для меня — чувство, съ которымъ теперь я вхожу въ общество: такъ ли я входилъ нсколько недль назадъ? Тогда во мн была смсь стыдливости и чванства, робости и презрнія, теперь во мн развязная увренность, что я человкъ ‘приличный’, что мой фракъ, галстухъ, жилетъ, шляпа могутъ выдержать самый строгій разборъ, что еслибъ нашелся наглецъ, который осмлился бы разсматривать меня въ лорнетъ, то я расквитаюсь тмъ же, съ насмшливою улыбкою въ придачу. Кстати, манера смотрть невыразимо-гордо — первый урокъ, получаемый за границею. Вс, съ кмъ вы встрчаетесь по выход на берегъ: полицейскіе и таможенные служители, трактирщикъ, лакеи, конторщики — вс проникнуты великолпнымъ презрніемъ ко всему и ко всмъ. Сначала приходишь отъ этого въ замшательство, но потомъ, пріучившись расплачиваться тмъ же, чувствуешь себя совершенно въ своей тарелк. Могу льстить себя увренностью, что я теперь ужь отлично выучился этимъ штукамъ, хотя нельзя не признаться, Бобъ, что воспитаніе мое идетъ не безъ задержекъ. Цлое утро я долженъ быть съ отцомъ или матушкою: осматриваемъ городъ и достопримчательности, то отъискиваемъ рубенсовскую картину, то занимаемся на рынк изслдованіями о цн рыбы, птицы, овощей, приторговываясь къ вещамъ, которыхъ не хотимъ покупать. Этимъ упражненіемъ занимается матушка, то лазимъ по лстницамъ осматривать квартиры, которыя не думаемъ нанимать, все затмъ, чтобъ ‘все знать’, какъ говоритъ матушка. И дйствительно, любознательность ея вознаграждается: не безъ нкоторыхъ непріятностей, какъ свидтельствуетъ случаи, бывшій съ нами во вторникъ. Странствуя по Ватерлооскому Бульвару, мы увидли хорошенькій домикъ съ билетикомъ на дверяхъ: ‘отдается въ наймы’. Матушка и Мери Анна, по обыкновенію, велли кучеру остановиться. Мы вошли, спросили хозяина, и передъ нами явился маленькій, краснощокій человчекъ въ огромномъ парик, съ живыми, бойкими глазами. ‘Можно посмотрть вашъ домъ? Онъ отдается съ мебелью?’ — ‘Да’.— ‘Есть конюшни?’ — ‘Просторная конюшня на четыре лошади’. И мы потащились по лстниц, потомъ по комнатамъ, то бродя въ темныхъ корридорахъ, то натыкаясь на запертыя двери, нсколько разъ возвращаясь въ каждую комнату, мы заглядывали во вс углы, везд нюхали, нтъ ли сырости, дыму или запаху. Пока мы осматривали комнаты, хозяинъ осматривалъ насъ, и вроятно дошелъ до невыгодныхъ заключеній, потому-что вдругъ перебилъ наши совщанія дружескимъ замчаніемъ: ‘Нтъ, нтъ, миледи, вамъ эта квартира неводится, нтъ, неводится’. Матушка остановилась, не договоривъ слова, Мери Анна также смотрла на него удивленными глазами, а онъ продолжалъ: ‘мы только теряемъ время, леди, и ваше время и мое пропадетъ напрасно: домъ не по васъ’.— ‘Мн кажется напротивъ, домъ именно по насъ’ возразила матушка, обидвшись: но хозяинъ былъ непоколебимъ и выпроводилъ насъ изъ комнатъ, съ лстницы, съ крыльца, не столь учтиво, сколь поспшно. Мн было смшно, но гнвъ матушки ‘препятствовалъ вншнему проявленію моего пріятнаго расположенія духа’, какъ выражаются французы, потому я только мнялся взглядами съ Мери Анною, пока матушка осыпала разными прилагательными ‘каналью, грубіяна хозяина’. Вечеромъ это приключеніе было подробно обсуждено въ длинной бесд, но поутру мы ужь почти забыли о немъ, какъ вдругъ, вообрази себ, нашъ злодй прислалъ свою карточку съ прибавленіемъ, что пріхалъ видться съ папа. Матушка хотла выйдти къ нему сама, но папа не согласился и пошелъ въ залу, гд его дожидался мосьё Шерри (имя нашего вчерашняго гонителя).
Черезъ пять минутъ мы были испуганы страшнымъ шумомъ и крикомъ въ зал, выбжавъ туда, я усплъ увидть, какъ мсьё Шерри летитъ съ лстницы, а батюшка стоитъ на порог, медленно опуская правую ногу — аттитюда, неоспоримо-говорившая, что употреблено такъ-называемое въ нашихъ законахъ ‘нападеніе сзади’, vis а tergo. Гнвъ старика нсколько минутъ не позволялъ обращаться къ нему съ вопросами, наконецъ causa belli объяснилась: несчастный Шерри прізжалъ извиниться въ странномъ поступк съ нами — и чмъ же извинялся? тмъ, что ‘ошибся, принявъ мистриссъ и миссъ Доддъ за женщинъ двусмысленнаго положенія въ обществ’ — ошибка, которой нельзя поправить, признаваясь въ ней, по-крайней-мр такъ думалъ отецъ, прибгая къ нецеремонному отвту на его объясненія.
Матушка горько плакала о такомъ оскорбленіи отъ мсьё Шерри, я смялся до упаду, какъ явился полицейскій чиновникъ арестовать нашего старика за ‘личную обиду’, нанесенную Шерри. Только благодаря заступничеству англійскаго посланника, батюшку оставили свободнымъ на честное слово, съ обязательствомъ явиться въ понедльникъ въ судъ исправительной полиціи. Если мы здсь поживемъ еще, то, вроятно, пріобртемъ обширныя познанія въ бельгійскихъ законахъ, и пріобртемъ наилучшимъ, по увренію преподавателей, путемъ — практическимъ. Если батюшка вздумаетъ защищаться, то, съ помощью здшнихъ адвокатовъ, дло протянется до весны и, быть-можетъ, насъ не выпустятъ изъ Брюсселя раньше нсколькихъ мсяцевъ, при пособіи моего услужливаго друга, Лазаря Зимрока, время это пройдетъ для меня не безъ пользы и удовольствія.
‘Надобно заниматься французскимъ языкомъ, осматривать галереи, изучать произведенія искусства’ — согласенъ, милый Бобъ, но гд взять времени на это?— вотъ вопросъ. Матушка и сестры поглощаютъ у меня все утро, мн очень-рдко удается отдлаться отъ нихъ раньше пяти часовъ, и у меня едва остается минута, чтобъ до обда заглянуть въ клубъ и разокъ-другой сразиться въ экарте. Игра недурная: иногда за одинъ разъ идетъ семьдесятъ, сто наполеондоровъ. И что за игроки! молодцы, которые держатъ карты минутъ десять, изучая ваше лицо, уловляя каждую черту его, каждое движеніе, читая васъ, будто раскрытую книгу. Какой бы спокойный, довольный видъ ни принимали вы, чтобъ скрыть ‘дурную сдачу’ — не поможетъ: они улыбаются вашимъ ребяческимъ усиліямъ и говорятъ вамъ ‘проиграли’, прежде, нежели вы скинули хоть одну карту. Ученые много толкуютъ о геніи, талант, знаніи человческаго сердца и тому подобномъ, спрашиваю тебя, какъ ты назовешь искусство этихъ господъ? Разв это не геній, не глубочайшее знаніе человка?
Посл обда, говоря, что иду брать урокъ французскаго языка, отправляюсь въ Оперу. Я членъ Омнибусъ-ложи, вс мои компаньйоны отборный народъ — самые лихіе малые, каждый прізжаетъ въ своемъ брум. Мн чертовски-стыдно, Бобъ, что у меня только кабріолетъ, который нанимаю у своего пріятеля Лазаря за двнадцать фунтовъ въ мсяцъ. Они жестоко смются надъ тмъ, что у меня ‘экипажъ во вкус рококо’, но я отдлываюсь отъ насмшекъ, говоря, что на слдующей недл ожидаю изъ Лондона своихъ лошадей съ экипажами. Лазарь общалъ достать мн ходсоновскій малибранъ и пару срыхъ въ яблокахъ, если я заплачу за нихъ, что будутъ стоить, векселемъ съ уплатою черезъ три мсяца. Штиклеръ, другой поставщикъ необходимыхъ вещей, требовалъ, чтобъ на вексел подписался отецъ, даже, негодяй, хотлъ разсказать все старику. Заткнуть ему ротъ обошлось мн въ десять фунтовъ.
Изъ театра отправляемся ужинать къ Dubos, и ты себ не можешь вообразить, Бобъ, что за ужинъ у него! Помню, какіе ужины считали мы съ тобою встарину верхомъ гастрономіи — помню и стыжусь помнить! Обыкновенно приглашаемъ съ собою артистовъ и артистокъ: они чрезвычайно-пріятны въ компаніи. Скажу теб, что здсь есть m-lle Lonine, танцовщица, милйшее существо въ мір. Говорятъ, что она по секрету повнчана съ графомъ Мерленсомъ, но не хочетъ оставлять сцены, пока не соберетъ мильйона — франковъ, или фунговъ — не припомню хорошенько.
Ужинъ кончается обыкновенно часа въ четыре, потомъ отправляемся въ дарленовскій ресторанъ, гд играемъ на бильярд. Въ этомъ я не силенъ еще, моя спеціальность — экарте, въ которомъ навожу трепетъ на всхъ. Когда начнутся въ слдующемъ мсяц скачки, я также думаю воспользоваться своими свдніями но части лошадей: надобно показать бельгійцамъ, что такое называется ‘знатокъ’. Ужь я держу пари за отличнаго жеребца Number-Nip, отъ Barnabas. У насъ компанія, я въ третьей дол всей суммы. Если хочешь выиграть наврняка фунтовъ пятьдесятъ, увдомь меня къ десятому числу, я для тебя это устрою.
Теперь ты видишь, Бобъ, что и безъ сиднья надъ книгами мое время все занято. Да, еслибъ въ суткахъ было сорокъ-восемь часовъ, у меня не оставалось бы ни одного празднаго.
Пріятная жизнь! Жаль только, что есть въ ней и небольшія непріятности, изъ которыхъ важнйшая: живу здсь не одинъ. Ты не можешь вообразить, Бобъ, до какихъ уловокъ я принужденъ доходить, чтобъ не догадались мои знакомцы о моемъ почтеннйшемъ родств. Иной разъ я говорю, что старикъ — мой дядька, иной разъ — что это мой дядя, такой мильйонеръ, что я принужденъ примиряться со всми его странностями. Мало того: однажды мн привелось въ концерт слушать дкія замчанія о костюм моей, такъ-называемой, ‘тётки’, и терпть, какъ матушку величали une prcieuse ridicule. Ихъ ршительно невозможно удержать дома: не понимаю, какъ он узнаютъ о всхъ концертахъ, гуляньяхъ и т. д. и повсюду являются непремнными постительницами. Я самъ преобразился до такой степени, что два раза въ парк, при встрч съ ними, проходилъ какъ мимо чужихъ и не былъ узнанъ. Не дале, какъ вчера вечеромъ, въ Alle Verte, я чуть не сбилъ отца съ ногъ дышломъ своего тэндэма, и нын за завтракомъ слышалъ отъ него всю эту исторію, съ пріятнымъ увреніемъ, что ‘онъ узнаетъ этого молодца, лишь бы только встртить, и порядкомъ отбарабанитъ ему бока’. Вслдствіе такой угрозы, я заказалъ себ другую бороду и новые усы, избравъ цвтъ Prince Albert, вмсто чернаго, какой носилъ прежде. Скажу, что тяжело бываетъ молча слушать, какъ твои собесдники потшаются надъ твоей сестрой, но Мери Анна неисправима никакими совтами. Кэри спасается тмъ, что терпть не можетъ здшняго общества — также непослдняя нелпость.
Мой старикъ посылаетъ, кажется, письмо за письмомъ къ Викерсу, нашему депутату, о моемъ опредленіи на службу. Надюсь, его просьбы не будутъ исполнены, потому-что, признаюсь теб, не предвижу большаго удовольствія отъ того, чтобъ сидть съ утра до ночи за конторкою въ таможенномъ управленіи, или прозябать въ колоніи. И зачмъ, въ-самомъ-дл, принимать мн подобныя мста? У насъ порядочное помстье, положимъ, что оно заложено и перезаложено, но разв мы одни запутались въ долги? Вс наши сосди точно тоже. Если выбирать службу, то я предпочитаю поступить въ легкую кавалерію. Пишу теб объ этомъ, потому-что твой дядя, Порсель, тоже придумываетъ, относительно моей каррьеры, разные планы, которые не могу не назвать крайне-унизительными для меня: нтъ на земл ничего вульгарне и пошле такъ-называемыхъ ‘ученыхъ профессій’: твоему дяд не удастся заставить меня пить изъ кладязя медицины или законовднія. Ненужно особенной проницательности, чтобъ знать, какъ стали бы на меня тогда смотрть мои ныншніе знакомцы: люди, къ обществу которыхъ теперь принадлежу, не захотли бы знаться со мною. Я столько разъ слышалъ ихъ мннія объ этомъ, что не могу ршиться на глупость. Какъ бы ни смотрли у насъ, въ Ирландіи, на докторовъ и юристовъ, но за границей они считаются очень-невысокаго полета птицами.
Лордъ Джорджъ Тайвертонъ вчера говорилъ мн: ‘почему вашъ отецъ не хочетъ подумать о вашемъ выбор въ парламентъ? Вы тамъ поставили бы себя отлично’. Эта мысль мн очень понравилась. Самъ лордъ Джорджъ также членъ парламента, отъ мстечка Гёрнби, но никогда не бываетъ въ засданіяхъ, и состоитъ членомъ только для-того, чтобъ имть отпускъ изъ своего полка. Говорятъ, что онъ самый ‘лихой малый’ въ цлой арміи. Онъ ужь спустилъ свои семнадцать тысячъ фунтовъ годоваго дохода, и сто-двадцать тысячъ фунтовъ женнина приданаго. Теперь они разошлись, и у него осталось только тысячу-двсти фунтовъ дохода — чмъ тутъ, кажется, жить? ‘Какъ-разъ довольно на сигары’ говоритъ онъ. Онъ отличнйшій человкъ, какого только я видлъ, веселости неописанной, и самъ удивительно-спокойно подшучиваетъ надъ своими злоключеніями. Нтъ человка, который бы лучше зналъ свтъ, а ему всего только двадцать-пятый годъ. Нтъ ростовщика, нтъ любителя пари на скачкахъ, нтъ танцовщицы, съ которыми бы не былъ онъ знакомъ. Какіе забавные анекдоты разсказываетъ онъ о своихъ лондонскихъ похожденіяхъ! Когда онъ увидлъ, что спустилъ ужь ршительно все, когда у него отобрали лошадей, наложили запрещеніе на домъ — онъ задалъ въ Гёрнби блестящій пиръ, пригласилъ на него половину графства и шестьдесятъ человкъ изъ Лондона. ‘Я ршился (говоритъ онъ) закончить великолпнымъ финаломъ, и, увряю васъ, веселость компаніи нисколько не уменьшалась оттого, что вилки и ложки, которыми ли мы, ужь были подъ секвестромъ. Все было у меня описано, даже пуговицы и пряжки, блествшія на моихъ офиціантахъ. Сли за столъ въ два часа, ужинъ былъ удивителенъ: Мэрритонъ, его приготовлявшій, превзошелъ самого себя. По окончаніи стола, я протанцовалъ катильйонъ съ леди Эмиліей де-Молэнъ, и потомъ потихоньку вышелъ изъ залы, слъ въ почтовую карету, пріхалъ въ Дувръ, минута-въ-минуту ко времени, когда отправляется утренній пароходъ, и вышелъ на булонскій берегъ, вольнымъ и гордымъ, какъ Вильгельмъ Тель, или какъ орелъ’. Это его собственныя слова, Бобъ. Но должно видть его жесты, слышать его голосъ, чтобъ постичь, какъ беззаботенъ, счастливъ, доволенъ можетъ быть человкъ, называющій себя ‘безвозвратно-разорившимся навки’.
Изъ этихъ замтокъ ты можешь видть, къ какому обществу нын я принадлежу. Кружокъ мой составляютъ: нмецкій графъ Блюменколь, молодой французскій маркизъ де-Трегъ, мать котораго была внука мадамъ дю-Барри, и множество другихъ испанскихъ, итальянскихъ и бельгійскихъ аристократовъ. Быть свтиломъ даже второй величины къ такомъ блестящемъ созвздіи, ужь большая честь для твоего Джемса Додда, и я горжусь этимъ. Каждый изъ моихъ пріятелей вельможа именемъ и богатствомъ, и занимать мсто между ними для меня возможно только при помощи разныхъ ловкихъ изворотовъ. Отъ всей души желаю теб успха въ твоихъ экзаменахъ. Пиши мн, какъ они кончатся у тебя и гд ты получишь мсто, и считай меня навки твоимъ преданнымъ другомъ.

Дж. Доддъ.

ПИСЬМО V.

Кенни Доддъ къ Томасу Погселю, Е. В.

Htel de Bellevue, Брюссель.

Милый Томъ,

Ваше письмо получено мною только вчера, благодаря тому, что въ почтамт перепутали адресы: здсь есть другой Доддъ, который цлую недлю получалъ мои, а мн доставались его письма, и, нечего сказать, каждый изъ насъ узналъ дла другаго гораздо-короче, нежели хотлось бы это другому. Онъ читалъ объясненія насчетъ финансовыхъ невзгодъ и затрудненій вашего покорнйшаго слуги, а я распечаталъ письмо отъ адвокатовъ моего однофамильца, начинающееся такъ: ‘Милостивый государь, мы наконецъ получили удовлетворительнйшія улики противъ супруги вашей, мистриссъ Доддъ, и теперь нисколько не колеблемся начать процесъ формальнымъ порядкомъ’. Вчера мы встртились и обмнялись депешами: можешь вообразить себ, каковы были у насъ физіономіи при этомъ свиданіи. У Гогарта не найдешь такихъ. Для избжанія подобныхъ столкновеній въ будущемъ, согласились мы, что одинъ изъ насъ долженъ оставить Брюссель, хотя, въ глубин сердца, я думалъ, что ему такъ хорошо извстны мои, а мн его дла, что каждый изъ насъ могъ бы продолжать переписку за обоихъ. Бросили жребій, кому хать изъ Брюсселя. Досталось мн, итакъ въ пятницу мы вызжаемъ отсюда, если къ тому времени успю уладить свои дла здсь. Я слышалъ, что Боннъ очень-дешевый городъ и что тамъ хорошіе профессоры — для образованія Джемса это важно, потому пишите мн въ Боннъ. Сказать поправд, узжаю изъ Брюсселя безъ большаго сожалнія, хотя это будетъ стоить недешево. Вопервыхъ, мы взяли квартиру на три мсяца, наняли карету также на три мсяца: эти деньги пропадаютъ. Самый перездъ обойдется дорого и очень непріятенъ въ такое ненастное время года. Но въ Брюссел жить тяжело, потому-что мистриссъ Д. и Мери Анна тратятъ ужасно много денегъ на наряды. Каждый Божій день, отъ самаго завтрака до трехъ или четырехъ часовъ наша квартира — совершенная ярмарка: комнаты наполнены модистками и купцами, куафёрами, парфюмерами, башмачниками, продавцами галантерейныхъ вещей. Я думалъ, что мы надолго покончили съ ними дла въ Лондон, но, кажется, мои леди считаютъ теперь никуда негоднымъ все, закупленное тамъ, и мистриссъ Д. старается объяснить мн, какъ смшны англійскія моды, показывая, на сколько лифъ лондонскаго платья коротокъ, а рукава длинны. Мери Анна приходитъ завтракать въ дорогомъ шелковомъ плать — оно, видите ли, никуда негодится, и она ‘изъ экономіи’ обратила его на домашнее. Каролина, спасибо ей, не идетъ по ихъ слдамъ и довольна прежними платьями. Джемса вижу мало, потомучто онъ усердно занимается языками и, по словамъ сестеръ, съ большимъ успхомъ. Конечно, это хорошо, но французскій или даже китайскій языкъ принесетъ ему мало пользы въ таможенномъ или торговомъ департамент, куда его думаю опредлить. Викерсъ мн писалъ на прошедшей недл, что Джемсъ зачисленъ кандитатомъ на четыре разныя мста, будетъ слишкомъ странною неудачею, если онъ не попадетъ скоро на одно изъ нихъ. Между нами будь сказано, я не-очень доволенъ Викерсомъ. Каждый разъ, какъ напишешь ему о Джемс, онъ отвчаетъ, что его время теперь поглощено преніями о евреяхъ, Мейнудской Академіи, или законахъ о пособіи бднымъ. Я наконецъ готовъ сказать ему, что для меня пріятне будетъ опредленіе Джемса въ Департаментъ Податей, нежели разршеніе наполнять жидами парламентъ. Заботиться о государственныхъ длахъ похвально, но съ моими просроченными долгами и спокойнымъ характеромъ некогда объ этомъ думать. Едва-ли кто найметъ Додсборо, пишете вы. Печатайте объявленія въ англійскихъ газетахъ, вставьте, для приманки, что тамъ много дичи, что тамъ рыбныя ловли, прекрасное сосдство и тому подобное. Совститься въ этомъ случа нечего: Додсборо все-таки очень-хорошая дача для какого-нибудь манчестерскаго плута. Вашего плана, относительно улучшеній въ Боллисливен, не одобряю. Когда знаешь, что земля будетъ продана съ аукціона, не стоитъ удобрять ее, напротивъ, истощайте ее, какъ можно скоре, чтобъ воспользоваться хоть чмъ-нибудь.
На вопросъ: нравится ли мн настоящій нашъ образъ жизни, признаюсь вамъ, что несовсмъ. Можетъ-быть, я устарлъ для него годами, или отсталъ отъ вка понятіями, но такая жизнь не по-мн. Здсь только и дла, что раскланиваются, представляются вамъ, представляютъ васъ — вчная прелюдія къ знакомству, которому никогда не суждено начаться на-самомъ-дл. Все это похоже на оркестръ, который не идетъ дале настраиванья инструментовъ. Я здсь размнялся поклонами, улыбками, ужимками по-крайней-мр съ полсотнею джентльменовъ, которыхъ не узнаю завтра и которымъ также нтъ никакого до меня дла. Обращеніе здсь такое же, какъ обдъ: все для вида, сть нечего. Люди здсь легкомысленны. Не за то ихъ называю легкомысленными, что они слишкомъ преданы удовольствіямъ и любятъ развлеченія, а за то, что ихъ удовольствія и развлеченія жалки, ничтожны. Здсь вы не найдете любви къ охот, какъ у насъ ее понимаютъ. Вс они, даже старики, набиты мыслями о волокитств, строить куры дам для нихъ такое же обыкновенное дло, какъ для насъ податъ ей чашку чаю или предложить стулъ. Само-собою-разумется, незнаніе здшняго языка стсняетъ кругъ моихъ наблюденій. За то я пользуюсь выгодами положенія глухихъ людей, и если мало слышу, то много вижу. Начинаю думать, милый Томъ, что мы сдлали большую ошибку, пристрастившись къ путешествіямъ въ чужія земли, къ чужимъ языкамъ и чужимъ обычаямъ. Мы воспитываемъ своихъ дтей съ понятіями и привычками, которыя ршительно неприложимы къ нашей жизни, мы похожи на парижскихъ купцовъ, у которыхъ въ лавкахъ одн только блестящія бездлушки. А къ этимъ пустякамъ, надобно сказать, нтъ расположенія въ нашемъ характер, и выходятъ он у насъ очень-неловко. Чтобъ сдлать ребенка заграничнымъ ком-иль-фо, нужно рано начинать его воспитаніе въ этомъ дух: учите его говорить пофранцузски съ двухъ лтъ, играть въ домино съ четырехъ, курить сигары съ шести, носить лакированные сапоги съ осьми, ходить въ панильйоткахъ съ девяти, кормите его конфектами вмсто ростбифа, поите ликеромъ вмсто чаю, учите его съ малолтства каждый день стрлять изъ пистолета: только тогда онъ будетъ годиться для парижскихъ бульваровъ и нашихъ салоновъ на заграничный ладъ.
Скажу вамъ, что мистриссъ Д. восхищается здсь всмъ, она клянется, что только теперь начинаетъ жить. Послушать ее, такъ подумаешь, что въ Додсборо мы жили какъ въ тюрьм. Мери Анна вся въ мать, цлый день бредитъ о князьяхъ, герцогахъ и графахъ. Что-то он скажутъ, когда объявлю имъ, что мы вызжаемъ въ пятницу. Ужасно и подумать объ этой сцен! Въ тотъ день обдать буду гд-нибудь не дома, потому-что ихъ крики и трескотня будутъ невыносимы.
Посланникъ нашъ чрезвычайно-любезенъ и внимателенъ къ намъ. На этой недл мы у него обдали. Обдъ былъ парадный, общество отборное, но говорили тамъ пофранцузски, только пофранцузски, потому мистриссъ Д. и вашъ покорнйшій слуга были безсловесны. Потомъ онъ присылалъ намъ свой билетъ и мы были въ его лож въ Опер, гд танцовали такъ, какъ я никогда еще не видывалъ: ‘неприличны’ — мало сказать объ этихъ танцахъ. Мистриссъ Д. и Мери Анна противнаго мннія: он восхищались. Что касается пнія — это визгъ, а не пніе, визгъ, иначе нельзя назвать. Сочинялъ музыку нкто Верди, который, говорятъ, перепортилъ вс голоса въ Европ, я готовъ этому врить. У молодой женщины, игравшей первую роль, лицо налилось кровью, вс жилы на ше натянулись, какъ веревки, слушатели начали аплодировать только тогда, когда всякому порядочному человку показалось бы, что съ ней начинаются конвульсіи. Еслибъ у ней отъ напряженія порвалась артерія, вроятно, не было бы конца восторгу публики.
Думалъ отправить это письмо съ ныншнею почтой, но у бельгійцевъ нын какой-то праздникъ и почтамтъ запертъ. Оставляю письмо до субботы: завтра послать будетъ некогда, потому-что отправляемся на Ватерлоо, хотимъ видть поле битвы. Какой-то князь (имя его позабылъ, да и не умлъ бы написать, еслибъ даже помнилъ) предложилъ быть нашимъ чичероне. Не помню, говорилъ ли онъ, что участвовалъ въ битв, но мистриссъ Д. вритъ ему, какъ самому Веллингтону, кром-того, съ нами дутъ нмецкій графъ, отецъ котораго отличился какимъ-то удивительнымъ подвигомъ, и два бельгійскіе барона, предки которыхъ, безъ всякаго сомннія, поддерживали репутацію бельгійцевъ, славящихся быстротою ногъ. Время года неочень благопріятствуетъ загороднымъ прогулкамъ, но все-таки провести нсколько часовъ на свжемъ воздух будетъ мн пріятно. Джемсъ отправился приглашать какого-то итальянца, котораго называетъ очень-знатнымъ вельможею, но я здсь такъ присмотрлся къ знати, что не изумился бы знакомству съ бухарскимъ ханомъ. Оставляю письмо незапечатаннымъ, хочу, по возвращеніи, приписать нсколько строкъ.

Суббота.

Ватерлоо — чистые пустяки, милый Томъ, не въ томъ смысл, что сраженіе при Ватерлоо не было важно для Наполеона, лтъ тридцать назадъ, а въ томъ смысл, что теперь не на что смотрть. Половина поля отрзана для памятника битвы. Это все-равно, что отрзать у человка ухо на память. Слдствіе то, что мстность совершенно измнилась: теперь не разберешь, гд и какъ что было. Ясно только одно, что мы побили французовъ. Не знаю, много ли мы выиграли черезъ это. Все, что длаетъ парламентъ, мы считаемъ мудростью и благодяніемъ для себя, не разбирая, польза или вредъ будетъ намъ отъ того. Поневол вспомнишь нашего Джека Уолли. Его жена разъ нашла кусочекъ тонкаго полотна и употребила на заплату мужниной рубахи. Джемсъ надлъ рубаху и пошелъ изъ дому на работу. Но скоро почувствовалъ онъ, что спину щиплетъ, и очень-сильно. ‘Что за чудо, сказалъ онъ, у меня будто шпанская мушка на спин!’ Оно такъ и было: кусочекъ полотна былъ выброшенъ изъ аптеки, на немъ приготовляли шпанскую мушку. Такъ-то и парламентъ улаживаетъ наши дла.
Пока мы ходили по полю, началась страшная гроза съ проливнымъ дождемъ, какого, думалъ я, не бываетъ нигд, кром Ирландіи. Въ пять минутъ насъ промочило насквозь. Громъ гремлъ ужасно. Наконецъ мы укрылись въ часовн. Мистриссъ Д. съ Мери Анною и итальянцемъ были ни живы ни мертвы отъ страха. Мы съ Каролиною стояли у окна, смотря на молнію. Джемсъ, для упражненія во французскомъ язык, завелъ разговоръ съ маленькимъ иностранцемъ, который, промокнувъ до костей, также зашелъ въ часовню. Толковали они о битв и, кажется, заспорили. Чмъ сильне раздавался громъ, тмъ громче говорили или, лучше сказать, кричали они. Я не думалъ, чтобъ Джемсъ былъ силенъ во французскомъ язык, но очевидно было, что онъ переспорилъ своего противника, тотъ чрезвычайно разсердился, подскочилъ къ нему и поднялъ палку, но Джемсъ одержалъ побду и выгналъ его изъ часовни подъ сильнйшій дождь. Когда гроза прошла, мы воротились въ маленькую гостинницу, содержимую въ Ватерлоо, пообдали тамъ, но и обдъ былъ плохъ, и общество въ дурномъ расположеніи духа. Черная бархатная шляпка мистриссъ Д. вся была испорчена дождемъ. Мери Анна угораздилась какъ-то въ часовн разорвать себ всю спину у новаго атласнаго платья гвоздемъ, торчавшимъ въ стн. Джемсъ былъ необыкновенно серьёзенъ и молчаливъ, все стараніе итальянца поддержать разговоръ погибало понапрасну, оттого, что онъ слишкомъ-плохо говорилъ поанглійски. Большая глупость брать съ собой на прогулку иностранцевъ: ни вы не понимаете ихъ, ни они васъ.
Похали назадъ. Лошади, измученныя нашими разъздами по полю, везли дурно, нога за ногу, и наконецъ совсмъ стали. Джемсъ вышелъ изъ кареты, чтобъ помочь кучеру погонять ихъ. Дождь лилъ, какъ изъ ведра. Я тоже вышелъ помочь, потому-что одна лошадь перескочила ногою черезъ дышло и съ нею не могли сладить, но итальянскій князь только давалъ въ окно совты, смысла которыхъ невозможно было разобрать, потомъ опустилъ окно и спокойно закурилъ дорожную трубку.
Вообразите эту сцену, Томъ: кучеръ, отойдя въ сторону, раздвается, чтобъ осмотрть руку, ушибенную лошадью, Джемсъ держитъ за поводья лошадей, которыя бьются, перепутавшись, я бгаю по полю, отъискивая камень, чтобъ вколотить выскочившую чекушку, мистриссъ Д. и дочери, закуренныя чуть не до обморока итальянскимъ княземъ, хоромъ хнычутъ и кричатъ, лошади бьются, дергаютъ карету, и наконецъ колесо спадаетъ съ оси, карета валится на бокъ, итальянецъ въ испуг вылзаетъ въ окно, наступая на ноги мистриссъ Д., падающей въ обморокъ, дверцы кареты заперты, въ суматох я не могу отворить ихъ, и вытаскиваю мистриссъ Д. и дочерей также въ окно, лошади рвутъ сбрую, и наконецъ, выломивъ дышло, радостно скачутъ съ нимъ въ Брюссель. Джемсъ разражается громкимъ хохотомъ. Черезъ нсколько минутъ, собравшись съ мыслями, видимъ, что итальянецъ ушелъ, взявъ нашъ единственный дождевой зонтикъ. Съ насъ ручьями льетъ вода, на насъ не осталось нитки сухой, а между-тмъ кучеръ бгаетъ по дорог, ломая руки и крича, что онъ теперь пропалъ и погибъ. Напрасно мистриссъ Д. распускаетъ свой маленькій зонтикъ: втеръ ломаетъ его въ одну минуту, и мистриссъ Д. принуждена искать убжища въ карет, лежащей на боку.
Бываютъ и у насъ подобные случаи, но у насъ всегда есть близко помощь и пристанище. А мы не видли кругомъ ни домика, ни шалаша. Мы были среди Bois de Cambre, пустыннаго сосноваго лса. Разъ въ сутки проходитъ черезъ него дилижансъ изъ Вавра. Партіи туристовъ, отправляющихся къ Ватерлоо, встрчаются по дорог лтомъ и весною, но теперь помощи ждать не отъ кого. Эти утшительные факты сообщилъ намъ кучеръ. Силою своего англо-французскаго краснорчія и убдительностью наполеондора успли мы уговорить его идти пшкомъ въ Брюссель и прислать за нами карету. Потомъ услись въ своемъ лежащемъ на боку экипаж мечтать объ избавленіи.
Не стану утруждать васъ дальнйшимъ повствованіемъ о нашихъ страданіяхъ, не буду говорить о моихъ напрасныхъ попыткахъ вздремнуть подъ жалобы и слезы мистриссъ Д. Передъ разсвтомъ случайно нахала на мсто, гд мы были, телега, мы сторговались съ ея хозяиномъ и къ девяти часамъ утра доставлены были въ Брюссель.
Можетъ-быть, успю прибавить еще нсколько строкъ до отправленія письма на почту.

Понедльникъ.

Досталось намъ погоревать со времени предъидущей приписки. Джемсъ былъ вызванъ и раненъ въ ногу, выше колна. Французъ, котораго онъ выгналъ, прислалъ ему въ субботу вызовъ, но за границею дла эти устроиваются методически, посл долгихъ переговоровъ, потому дуэль была только нын утромъ. Секундантомъ Джемса былъ лордъ Джорджъ Тайвертонъ, членъ парламента отъ мстечка Гёрнби, и сынъ какого-то маркиза — имя его найдете въ ‘Книг Перовъ’, мн теперь не до того, чтобъ припоминать. Онъ показалъ себя врнымъ другомъ Джемса: отвезъ его на мсто въ своемъ фаэтон, далъ ему свои пистолеты — лучшіе, какіе только я видлъ — дивлюсь, какъ Джемсъ далъ промахъ съ такимъ оружіемъ — потомъ привезъ его назадъ, и теперь сидитъ у его постели, какъ родной братъ. Что и говорить, случай чрезвычайно-прискорбный: Джемсъ жестоко мучится, нога распухла страшно и побагровла, доктора не ручаются, что обойдется безъ ампутаціи, но утшительно, милый Томъ, по-крайней-мр то, что Джемсъ держалъ себя превосходно. Лордъ Джорджъ говоритъ: ‘Я былъ на дуэляхъ двадцать шесть разъ, но не видлъ никогда такого хладнокровія, спокойствія и достоинства, какое выказалъ молодой Доддъ’. Это его подлинныя слова, и надобно замтить, милый Томъ, что они имютъ высокую цну въ устахъ лорда Джорджа, ужь по одному тому, что англичане гораздо-холодне насъ, ирландцевъ. Французъ, противникъ Джемса, нкто графъ Роже (пишется Рожеръ, по произносится Роже), говорятъ, отличнйшій стрлокъ во всей франціи. Полчаса назадъ, онъ прізжалъ узнать о здоровь Джемса и оставилъ свою карточку, какъ бы то ни было, съ его стороны это очень-деликатно. Мистриссъ Д. и дочерямъ еще не позволяютъ видть Джемса: это было бы убійственно для нихъ, потому-что съ бдняжкою бредъ. Когда я вошелъ въ комнату, онъ сказалъ лорду Джорджу, что я его дядя! и просилъ ни подъ какимъ видомъ не тревожить его тетушку — такъ онъ называлъ мистриссъ Д.!
Не могу еще опредлить, до какой степени паши планы относительно перезда въ Боннъ будутъ разстроены столь несчастнымъ происшествіемъ. Конечно, теперь нечего и думать объ этомъ. Докторъ говоритъ, что, при самомъ благопріятнйшемъ ход леченія, Джемсъ долженъ пролежать нсколько недль. По правд говоря, мн кажется, что здшніе доктора мало смыслятъ въ ранахъ отъ огнестрльнаго оружія. Помню, когда я подстрлилъ Джильза Эра, пуля прошла черезъ грудь на-вылетъ пониже лопатки, докторъ Порденъ залпилъ рану пластыремъ, далъ ему полстакана слабаго пунша, и черезъ недлю Джильзъ былъ здоровъ и свжъ, какъ-будто и не видывалъ пули. Правда, потомъ онъ покашливалъ, и повременамъ жаловался на здоровье, но разв проживешь на свт безъ немощей? Я сказалъ о метод Пордена барону Сетэну, здшнему врачу, но онъ сказалъ, что Порденъ невжда, котораго стоило бы повсить. Я подумалъ: ‘хорошо, что старикъ Порденъ тебя не слышитъ: показалъ бы онъ теб вислицу!’
Сажусь опять за письмо, отъ котораго меня оторвалъ полицейскій чиновникъ, приходившій отобрать показаніе о дуэли. Пусть бы шелъ къ Роже — это было бы такъ, но зачмъ мучить тхъ, у кого ужь довольно горя? Я былъ долженъ ссть и отвчать на вс его вопросы: какъ меня зовутъ? какъ зовутъ мою жену? какихъ мы съ нею лтъ? какого вроисповданія? дйствительно ли повнчаны законнымъ образомъ — хорошо, что еще не подвергли такому допросу мистриссъ Д.— сколько у насъ дтей, какого пола и возраста? Я такъ и ожидалъ, что спросятъ: сколько будетъ у насъ еще дтей и какого пола? Потомъ перешелъ онъ къ нашимъ ддушкамъ и бабушкамъ, и наконецъ возвратился опять къ современному поколнію.
Безъ лорда Джорджа мы никогда бы съ нимъ не покончили, но лордъ переводилъ мои слова ему и много помогалъ мн, потому-что, при своемъ разстроенномъ положеніи, часто я терялъ терпніе во время нелпаго допроса, теперь вижу, что противъ насъ начинаютъ процесъ, хотя не понимаю кто, какъ и за что. Такимъ-образомъ у меня будетъ три судебныя дла въ Брюссел — можно похвалиться этою цифрою: вдь мы здсь всего три недли. Я не упоминалъ объ этихъ длахъ въ прежнихъ письмахъ, потому-что непріятно и говорить о такихъ вещахъ. Оканчиваю письмо, потому-что ждемъ къ обду лорда Джорджа, и у меня по этому случаю хлопоты съ Патрикомъ Бирномъ.

ПИСЬМО VI.

Миссъ Мери Анна къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэн.

Милая, дорогая Китти,

Какъ ужасны были для насъ дв послднія недли! Мы думали, что бдняжка Джемсъ потеряетъ ногу, воспаленіе до того усилилось, жаръ съ больнымъ былъ такъ жестокъ, что однажды баронъ Сётэнъ дйствительно привезъ свои страшные инструменты, и, кажется, только лордъ Джорджъ убдилъ его отложить операцію. Ахъ, какой милый, добрый, расположенный къ намъ человкъ лордъ Джорджъ! Онъ почти безвыходно былъ въ нашемъ дом со времени несчастія, и хотя сидитъ всю ночь у постели Джемса, но кажется, никогда не устаетъ, не утомляется, весь день живъ, интересенъ, играетъ на фортепьяно, учитъ насъ танцовать мазурку или, лучше сказать, учитъ одну меня, потому-что Кэри удивительная педантка и говоритъ, что не позволитъ вертть собою никому, даже лорду.
Надобно сказать, Китти, что у насъ, въ Ирландіи, самыя нелпыя понятія о гордости, неприступности аристократовъ. Вотъ, напримръ, одинъ изъ первыхъ — можно сказать первый — въ кругу аристократической молодежи сталъ совершенно-домашнимъ человкомъ у насъ: цлыя дв недли онъ не покидалъ нашего дома, и однакожъ мы съ нимъ такъ же не принужденны, его присутствіе такъ же мало стсняетъ насъ, какъ бы это былъ не лордъ Джорджъ, а твой братъ Робертъ, или кто-нибудь другой, ничтожный по своему положенію человкъ. Ты не можешь представить, какъ онъ занимателенъ, онъ самъ говоритъ: ‘я всюду былъ и все знаю’ — и я уврена, что это такъ. Какой запасъ познаній о всемъ на свт! Онъ объхалъ вс моря на своей яхт. Слушая разсказы его о Золотомъ Рог, Босфор — будто бы читаешь ‘Тысячу и одну Ночь’, я не умла понимать Байрона, пока не услышала разсказовъ лорда Джорджа о Патр и Саламин. Открою теб, но подъ величайшимъ секретомъ, что однажды вечеромъ, когда мы сидли въ гостиной, онъ вошелъ въ своемъ плащ и вызвалъ меня будто бы къ брату, но едва я вышла въ залу, гд мы были одни, онъ сбросилъ плащъ, и я увидла его въ полномъ албанскомъ костюм, это нчто великолпнйшее, нежели можно представить: темно-фіолетовая бархатная жакетка, вся покрытая золотыми шнурками, блая коротенькая юбка, похожая на шотландскую, но необыкновенно-полная, онъ говоритъ, что кругомъ въ ней двсти локтей, на голов феска, сандаліи шитыя золотомъ, кривая сабля, эфесъ и ножны которой покрыты бирюзою и рубинами. Ахъ, Китти! у меня нтъ словъ описать его. У него такіе глаза, такая очаровательная борода, непохожая на тотъ жалкій клочокъ, который называютъ эспаньйолкою, или на эти щетинистыя, безобразныя бороды jeune France — нтъ, правильная тиціановская, окладистая, волнующаяся, разстилающаяся. Ахъ, пожалуйста, пусть Пьеръ не думаетъ о такой бород moyen-ge, потому-что, между нами будь сказано, что превосходно и прилично въ милорд, было бы ршительно-смшно въ деревенскомъ доктор. Коснувшись этого предмета, скажу, что подражать подобнымъ образомъ или, врне выражаясь, уродливо копировать знатныхъ — чисто-ирландская замашка. Не могу забыть, какъ Пьеръ купилъ для своей плохой лошадёнки новую упряжь, придуманную для-того, чтобъ горячія лошади не могли бить, онъ, бдняжка, увидлъ такую упряжь у сэра Джозефа Викерса. Что жь вышло? Пьерова лошадка, которая всегда была очень-смирна, почувствовавъ на себ непривычную упряжь, начала бить, понесла и остановилась, только изломавъ одноколку въ щепы. Я уврена точно также, что еслибъ только увидлъ онъ черное бархатное пальто лорда Джорджа, покрытое шитьемъ и съ очень-широкими рукавами, онъ тотчасъ вздумалъ бы сдлать себ такое же, забывая, что доктору подобный костюмъ вовсе не приличенъ. Но, Китти, прошу тебя не говорить ему, что это мои слова. Я не могу сказать ему ничего утшительнаго — къ чему же буду еще огорчать его?
Ты не повришь, какое участіе въ Джемс принимаетъ высшій кругъ брюссельскаго общества. Мы наконецъ поставлены были въ необходимость писать каждое утро родъ бюллетеня и выставлять его у швейцарской комнаты на нашемъ подъзд. Признаюсь, съ перваго раза мн казалось, что эти объявленія, скрпленныя тремя подписями — церемоніалъ слишкомъ-пышный для насъ. Но лордъ Джорджъ только улыбнулся моей скромности и сказалъ, что ‘этого ожидаетъ отъ насъ общество’. Изъ этого ты можешь заключить, что несчастіе, которому подвергся Джемсъ, иметъ выгодныя послдствія. Симпатія, можно сказать дружба, лорда Джорджа — неоцненное сокровище, и я вижу по карточкамъ, которыя оставляютъ лица, прізжающія узнавать о здоровь Джемса, что наше положеніе въ свт значительно возвышено случаемъ, надлавшимъ намъ столько печали. Я мало еще живу за границею, но меня чрезвычайно поражаетъ замчаніе, мною сдланное, которое спшу передать теб: чтобъ имть успхъ или занять почетное мсто въ обществ, необходимо нужно чмъ-нибудь отличаться. Согласна, что во многихъ случаяхъ это сопряжено съ большими пожертвованіями, но что жь длать? отличаться чмъ-нибудь совершенно-необходимо. Можно отличаться богатствомъ, знатностью, аристократическими связями, красотою, талантами, напримръ: геніальностью въ живописи, музык, сценическомъ искусств, можно отличаться остроуміемъ, талантомъ неистощимаго разскащика. Верховая зда также высоко цнится, особенно въ дам. За недостаткомъ этихъ качествъ, можно разсчитывать только на эксцентричность, и почти стыжусь прибавлять — на сумасбродства. Случай — не могу назвать этого счастіемъ, потому Джемсъ поплатился болзнью — случай совершилъ для насъ то, чего, по всей вроятности, никогда не могли бы достичь мы сами, и вотъ мы въ теченіе нсколькихъ минутъ пріобрли завидную извстность въ свт. Я желала бы показать теб списокъ нашихъ постителей, начинающійся герцогами и постепенно нисходящій до бароновъ и chevaliers. А сколько поклоновъ отдается намъ, когда мы демъ по улиц! Папа говоритъ, что ему лучше оставлять шляпу дома, потому-что она у него двухъ секундъ не бываетъ на голов. Безъ лорда Джорджа мы не знали бы ничего, кром именъ о большей половин нашихъ знатныхъ знакомцевъ, но онъ знаетъ ихъ всхъ. И какіе смшные анекдоты разсказываетъ онъ почти о всякомъ — ты расхохоталась бы до слезъ.
Само-собою разумется, что пока бдняжка Джемсъ не оставитъ постели, мы не можемъ принимать никакихъ приглашеній, у насъ собираются теперь только немногіе короткіе знакомые, пятнадцать или двадцать человкъ искреннйшихъ друзей — два раза въ недлю. Эти вечера очень-тихи: чай, отчасти музыка — боле ничего, иногда полька, разумется, импровизированная, такъ-что никто изъ насъ не разсчитываетъ и не готовится танцевать. Лордъ Джорджъ образецъ совершеннйшаго искусства въ этомъ отношеніи: все, что длается при его помощи, кажется рождающимся единственно подъ вліяніемъ минуты. Но вчера, когда мы одвались къ обду и папа былъ въ гостиной, одинъ, слуга доложилъ о прізд monsieur le gnral comte de Vanderdelft, aide de camp du roi, и вслдъ затмъ вошелъ высокій мужчина, въ великолпномъ мундир, онъ вжливо раскланялся съ папа и началъ говорить, какъ показалось папа, заране-обдуманную рчь, папа вообразилъ это потому, что онъ говорилъ чрезвычайно-плавно и долго, какъ-будто приготовлялся. Наконецъ онъ замолкъ и папа, во французскомъ язык никогда незаходившій дале первой страницы кобботовой грамматики, произнесъ обыкновенное свое: ‘non comprong’, съ жестомъ, гораздо-понятне объяснявшимъ, что онъ не понимаетъ. Адъютантъ, думая, быть-можетъ, что его просятъ повторить сущность рчи, началъ снова, и ужь доканчивалъ, когда вошла мама. Онъ обратился къ ней, но мама торопливо схватила сонетку и послала за мною. Я, разумется, не стала терять ни минуты и какъ можно поспшне сбжала внизъ. Вошедши въ гостиную, я увидла, что папа, надвъ очки, торопливо роется въ ‘Книг необходимйшихъ разговоровъ на пяти языкахъ’, а мама сидитъ лицомъ къ лицу съ адъютантомъ, показывая видъ, будто слушаетъ его съ величайшимъ вниманіемъ, на самомъ же дл стараясь, какъ это было замтно по сдвинутымъ ея бровямъ и сжатымъ губамъ, прочитать по выраженію лица своего собесдника смыслъ его словъ. Когда я пофранцузски отвчала на его привтствіе, адъютантъ просіялъ восторгомъ, обрадовавшись, что можетъ наконецъ быть понятъ. ‘По случаю предстоящей церемоніи, сказалъ онъ, придворное вдомство получило отъ вашего посланника списокъ почетныхъ лицъ англійской націи, находящихся нын въ Брюссел, и мн поручено просить мсьё [тутъ онъ заглянулъ въ записку, бывшую у него въ рук) мсьё Додда — не правда ли, mademoiselle, я не ошибаюсь въ имени вашего батюшки?— просить мсьё и мадамъ Доддъ присутствовать при торжеств открытія монсской желзной дороги’. Я едва врила своимъ ушамъ. Предположенія объ этомъ праздник занимали газеты ужь около мсяца. Программа была великолпна. Весь придворный штатъ явится на церемонію, которая заключится завтракомъ. Можно было гордиться приглашеніемъ къ участію въ подобномъ торжеств. ‘Я не имлъ порученія, прибавилъ адъютантъ, пригласить вмст съ вашими родителями и васъ, мадмуазель, но это опущеніе, конечно, слдствіе недоразумнія, и могу общать вамъ, что вы получите билетъ въ-теченіе ныншняго или завтрашняго дня’. Вроятно, я была хороша въ эту минуту, потому-что адъютантъ, говоря эти слова, положилъ руку на грудь и произнесъ ‘мадмуазель’ голосомъ, полнымъ самаго глубокаго чувства. Мое волненіе, проникнутая уваженіемъ поза адъютанта и деликатный тонъ его голоса навели мама на предположеніе, что адъютантъ пріхалъ сватать меня и проситъ теперь моей руки. Да, Китти, нтъ сомннія, она вообразила это, потому-что шепнула мн на ухо: ‘Скажи ему, Мери Анна, чтобъ онъ прежде просилъ согласія твоего папа.’ Только ея слова возвратили меня на землю отъ моего восторга, и я объяснила мама въ чемъ дло, конечно, извинившись передъ адъютантомъ, что говорю при немъ на чуждомъ для него язык. Если для мама и горько было разрушеніе надеждъ относительно адъютанта, то восторгъ отъ приглашенія на церемонію, при которой будетъ присутствовать дворъ, въ то же мгновеніе заглушилъ вс непріятныя чувства, она начала улыбаться съ такимъ простодушнымъ восхищеніемъ, а папа сталъ такъ неутомимо кланяться, что я была рада, когда адъютантъ ушелъ, поцаловавъ руки у мама и у меня съ обходительностью и граціозностью, какими обладаютъ только придворные.
Посщеніе продолжалось всего нсколько минутъ, но долго я не могла посл него возвратиться къ мысли, что я и гд я? Мои мечты были прерваны только жаркимъ споромъ между папа и мама.
— Отлично, говоритъ папа: — поммистонова ошибка обратилась намъ въ большую пользу. Насъ врно приняли за людей очень-знатныхъ. Справься, Мери Анна, нтъ ли какихъ-нибудь однофамильцевъ нашихъ Доддовъ, въ ‘Книг Перовъ и Баронетовъ’.
— Какой вздоръ! воскликнула мама: — тутъ нтъ никакой ошибки! Мы начинаемъ пріобртать имя въ обществ — больше ничего. И что удивительнаго въ этомъ приглашеніи? Король Леопольдъ дядя нашей королев: не-уже-ли вы посл этого находите страннымъ, что его дворъ внимателенъ къ намъ?
— Можетъ-быть, приключеніе съ нашимъ Джемсомъ… робко начинаетъ папа.
— Вовсе не это, съ досадою возражаетъ мама: — мн кажется малодушіемъ и низостью приписывать какой-нибудь случайности то, въ чемъ надобно видть естественное слдствіе нашего положенія въ обществ.
Когда мама произноситъ фразу ‘наше положеніе въ обществ’ споръ становится невозможенъ: эти слова — послдній и ршительный аргументъ мама, и папа хорошо понимаетъ ихъ значеніе: какъ-скоро они раздадутся, подобно грому, въ ушахъ его, онъ уступаетъ поле битвы, беретъ шляпу и скрывается. Такъ онъ сдлалъ и въ настоящемъ случа, оставляя мама наедин со мною.
— Искать Додда въ ‘Книг Перовъ!’ сказала она презрительно: — интересно было бы знать, гд тамъ найдется Доддъ! Искать Мэк-Керти — о, это дло другаго рода! Мэк-Керти Моръ убилъ Шоа-Бъйуина-Тирниша въ тысяча-шестомъ году, и былъ за то повшенъ на шелковой веревк цвтовъ своего герба, блый съ зеленымъ, на собственныхъ воротахъ, интересно было бы мн знать, что было въ то время извстно о Доддахъ? Но вашъ батюшка, Мери Анна, всегда таковъ: онъ забываетъ, кто его жена.
Хотя этотъ упрекъ былъ и несовсмъ-справедливъ, Китти, но я не стала возражать и обратила вниманіе мама къ вопросу о приглашеніи на церемонію. Мы согласились, что Кэри не нужно и не должно хать съ нами, что мама и я будемъ одты совершенно-одинаково: съ локонами, въ блыхъ тарлатановыхъ платьяхъ, съ тремя юбками, которыя будутъ застегиваться золотыми ноготками. Разница будетъ только та, что мама наднетъ свои карбункулы, а на мн, кром цвтовъ, ничего не будетъ. Костюмъ этотъ необыкновенно-простъ, милая Китти, но у мадмуазель Адель столько вкуса, что на нее можно положиться. Папа, разумется, наднетъ свой милиціонный мундиръ (онъ очень-красивъ) — единственная несовсмъ элегантная часть его, черныя штиблеты, шишакъ тоже, некрасивой формы. Тмъ не мене лучше быть въ какомъ-нибудь мундир, нежели въ простомъ фрак. Мы хотли также, чтобъ папа прицпилъ какъ-нибудь медаль, выбитую на коронацію королевы Викторіи: она очень-хорошо могла бы замнять орденъ и внушать иностранцамъ уваженіе къ папа, но онъ не согласился. Ты, Китти, можетъ-быть посмешься, что я вхожу въ подробности о столь тривіальныхъ понятіяхъ папа, но такова наша жизнь. Какъ сильно стремимся мы подняться, такъ же упорно стсняетъ онъ нашъ полетъ, и благороднйшія предположенія мама постоянно разрушаются вульгарными наклонностями папа.
Я до того занята очаровательнымъ праздникомъ, что ни о чемъ, кром его, не могу думать, впрочемъ, не могу хорошенько сосредоточить своихъ мыслей и на праздник, потому-что ‘неукротимое существо’, какъ его называю, лордъ Джорджъ, колотитъ по фортепьяно, представляя оперныхъ пвцовъ и пвицъ, а по-временамъ вальсируетъ по зал, такъ-что невольно развлекаешься. Онъ сейчасъ мучилъ меня доспрашиваясь, что такое пишу я теб, и просилъ передать, что онъ жаждетъ познакомиться съ тобою — видишь, мой другъ, что ему разсказано о твоихъ темно-голубыхъ глазкахъ и длинныхъ рсницахъ, которыя такъ восхищаютъ всхъ подъ ирландскимъ небомъ! Не могу продолжать. Онъ играетъ теперь, какъ говоритъ ‘Grande Marche съ аккомпанементомъ полнаго оркестра’ и подъ окнами нашими собирается толпа слушателей. А мн нужно было что-то написать, только никакъ не могу припомнить…
Вспомнила, о чемъ хотла сказать. Пьеръ Б. въ высшей степени несправедливъ, неблагороденъ. Не зная свта и упоительныхъ его волненій, онъ не иметъ понятія о требованіяхъ, которымъ подчиняются люди, участвующіе въ удовольствіяхъ свта. Упрекать меня за жертвы, которыя приношу требованіямъ общества — несправедливо, нисколько несправедливо. Да, Пьеръ вовсе незнакомъ съ условіями общественной жизни. Впрочемъ, понимала ли ихъ и я нсколько недль назадъ? Скажи ему это, мой другъ, скажи ему также, что я нисколько не измнилась, только мой взглядъ на жизнь сталъ шире, понятія возвышенне, чувства изящне. Вспомнивъ, что такое была я мсяцъ назадъ и чмъ стала теперь, я трепещу, милая Китти, за опасности настоящаго и невыразимо красню за прошедшее! Я надюсь, ты не допустишь его до мысли хать за границу, ‘поселиться здсь докторомъ’, какъ онъ говоритъ: объ этомъ ужасно и подумать! Знаешь ли Китти, какое мсто въ обществ занимаютъ здсь юристы и доктора? Нсколько-пониже почтальйоновъ и нсколько повыше поваровъ! Два или три въ город допускаются въ общество, прилично одваются, являются съ умытыми руками, чисто-выбритые — вотъ и все! Да и они въ обществ только терпимы, терпимы потому, что на всякій случай недурно имть ‘хорошаго фельдшера’ подъ-рукою. И мн кажется, Китти, что здшнее общество совершенно-право: въ шум наслажденій постоянно видть вокругъ себя этихъ людей, напоминающихъ о страданіи, мрачныхъ сценахъ — это дйствительно непріятно и несообразно. Вдь мы не украшаемъ альбомовъ завщаніями, не причисляемъ анатомическихъ книгъ къ нашему легкому чтенію, не ставимъ на туалетахъ и каминахъ стклянокъ съ лекарствами, не хотимъ, чтобъ въ танцовальной зал вяло аптечнымъ запахомъ: какъ же посл этого допускать въ наши салоны людей, которые служатъ олицетвореніемъ всхъ этихъ ненавистныхъ предметовъ? Ихъ присутствіе погубило бы живописную элегантность нашей жизни. Нтъ, Китти, оставимъ эти мрачныя фигуры на ихъ темномъ фон: имъ не мсто въ яркомъ освщеніи, которымъ озарена картина аристократической жизни. Кром того, Пьеру были бы совершенно чужды заграничные обычаи. Неразрывно сроднившись съ манерами своей профессіи, онъ никогда не могъ бы достичь той очаровательной небрежности, той граціозной, вкрадчивой истомленности, которою отличаются люди хорошаго общества за границею. Если они даже не успваютъ прельстить васъ, то всегда умютъ не оскорбить вашихъ слабостей, вашихъ предразсудковъ, вашихъ привязанностей. Прекрасное правило, говорящее: Tous les gouts sont respectables — основаніе всхъ понятій заграничнаго общества. Нтъ, нтъ, Пьеръ не долженъ хать сюда!
Ахъ, чтобъ не забыть, вдь я должна поздравить тебя съ успшнымъ окончаніемъ робертовыхъ экзаменовъ. Но какой же аттестатъ ему дали? Объясни, пожалуйста, потому-что лордъ Джорджъ не понимаетъ этихъ странныхъ терминовъ.
Ты совершенно ошибаешься, мой другъ, относительно цны кружева: оно здсь не дешевле, нежели у насъ, только гораздо-лучше. Мы въ Ирландіи никогда не видимъ настоящаго point de Bruxelles: намъ продаютъ подъ этимъ именемъ лондонское, которое сдлано en application, то-есть, цвты и узоры вышиты по простой стк, а не длаются на самомъ станк, какъ въ настоящемъ point de Bruxelles. Впрочемъ, и кружево en application на столько же лучше лимерикскаго, на сколько посланникъ изящне дублинскаго альдермена.
Мн хотлось бы не запечатывать письма, чтобъ написать о монскомъ djeuner, но это невозможно, потому-что письмо отправляется съ курьеромъ. Лордъ Гледвортъ далъ папа привилегію воспользоваться этою оказіею для своей корреспонденціи, потому спшу прибавить, что остаюсь

преданнйшимъ другомъ дорогой, милой моей Китти.
Мери Анна Доддъ.

Распечатываю письмо, чтобъ вложить послдній бюллетень о здоровь Джемса:
Monsieur James Dodd провелъ ночь спокойно и ходъ выздоровленія благопріятенъ. Рана иметъ хорошій видъ и общій жаръ уменьшился.

Baron de Seutin.
Eustace de Mornaye. Med. du Roi.
Samuel Mossin, M. K. C. S. L.

У насъ опять хлопоты съ негоднымъ Патрикомъ Бирномъ. Въ нашемъ дом теперь полиція, пришедшая взять его. Онъ пустилъ наемную карету во весь духъ внизъ по Montagne de la Cour, чрезвычайно крутой улиц. Отъ этого могли быть несчастія. Скоро ли пойметъ папа, что дешевле будетъ отправить его въ Ирландію, нежели платить за него штрафы?
Патрикъ хотлъ убжать отъ полицейскихъ черезъ слуховое окно, но оборвался, упалъ и жестоко разбился. Его понесли въ госпиталь. Падая, сбилъ онъ съ ногъ проходившаго старика, восьмидесяти-двухъ лтъ, говорятъ, старикъ потребуетъ денежнаго вознагражденія отъ папа. Въ дом у насъ страшная суматоха и крикъ. Папа выходитъ изъ себя.
Адъютантъ сейчасъ прізжалъ сказать, что я приглашена!

ПИСЬМО VII.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.

Милая Молли,

Едва ршаюсь взяться за перо, и можетъ быть не ршилась бы, еслибъ не заставляла писать необходимость. Вы ужь знаете подробности о дуэли бдняжки Джемса. Она была описана въ Post и въ Galignani’s Messenger, оттуда извстіе было взято и во французскія газеты. Въ этомъ отношеніи, что касается извстности въ свт, случай, жертвою котораго былъ бдняжка, для насъ очень отраденъ, хотя Джемсу пришлось дорого поплатиться за такую честь. Страданія Джемса были жестоки: десять дней лежалъ онъ безъ памяти и не узнавалъ никого изъ насъ, и теперь все еще называетъ онъ меня тетушкою! По-крайней-мр теперь онъ вн опасности, можетъ каждый день по нскольку часовъ сидть въ креслахъ, можетъ выкушать чашку бульйона, слушать газеты, просматривать списокъ знакомыхъ, прізжающихъ узнать о его здоровь… ахъ, какой чудный списокъ! герцогамъ, графамъ и баронамъ нтъ въ немъ числа.
Конечно, это пріятно, и никто лучше меня не можетъ цнить того, но жизнь наша — рядъ испытаній, милая Молли: нын человкъ наверху счастія, завтра падаетъ въ глубину бдствій, быть-можетъ, именно въ ту минуту, когда путь жизни кажется легкимъ и очаровательнымъ, ниспадаетъ на насъ бремя сокрушительныхъ непріятностей, мы не думаемъ о нихъ, когда наши дла идутъ хорошо, но какъ жестоко поражаетъ насъ внезапный ударъ судьбы, убивающій насъ неурожаемъ, скотскимъ падежемъ, или пятномъ, падающимъ на нашу репутацію! Въ послднемъ письм я говорила вамъ, какъ высоко мы стали въ обществ, какія блестящія знакомства мы завели, какая чудная перспектива открывается передъ нами, но я не знаю, получено ли вами это письмо, потому-что джентльменъ, взявшій на себя трудъ передать его, намренъ былъ по дорог захать въ Норвегію и, быть-можетъ, еще не возвратился въ Ирландію. Если такъ, все къ-лучшему, и я рада, что мое письмо не дошло до васъ. Три послднія недли были для насъ непрерывнымъ рядомъ огорченій, а что касается расходовъ, Молли, деньги исчезаютъ изъ нашихъ рукъ такъ быстро, какъ я не могла даже подумать, но вы пожалли бы своего бднаго друга, еслибъ знали, какъ я переколачиваюсь, и я довела бы васъ до слезъ, еслибъ стала разсказывать, какихъ пожертвованій мн стоитъ поддерживать приличный образъ жизни.
Не знаю, съ чего и начинать разсказъ о нашихъ бдствіяхъ, но первымъ изъ нихъ были происшествія прошедшей пятницы. Надобно вамъ знать, Молли, что мы были приглашены на придворное торжество, адъютантъ, въ полной форм, прізжалъ просить насъ на завтракъ, или, какъ здсь называютъ, дижони, по случаю открытія желзной дороги въ Монсъ. Судите, какая честь была намъ оказана такою просьбою, потому-что приглашены были только самыя первйшія лица, посланники и министры. Мы чувствовали, что долгъ приличія требуетъ отъ насъ явиться въ такомъ вид, чтобъ не пристыдить нашего отечества, представительницами котораго мы будемъ, и бельгійскаго двора, насъ приглашающаго, потому я и Мери сдлали себ новыя платья, совершенно-одинаковыя, мы хотли явиться одтыя какъ сестры, платья были, милая Молли, очень-просты, но элегантны, матерія стоила всего два шиллинга пять пенсовъ ярдъ, на два платья пошло двадцать-два ярда, и у меня еще вышла юбка цлымъ полотнищемъ полне, чмъ у Мери Анна. Все, кром фасона, стоило мене четырехъ фунтовъ {2 шил. 3 пенс. ярдъ — около 60 коп. сер. аршинъ, матеріи на оба платья стоила 23 р. сер.}. Такъ мы вычислили и подали счетъ мужу, потому-что К. Дж. непремнно того требуетъ. Несмотря на ничтожность суммы, мы два дня должны были упрашивать его. Онъ кричалъ и сердился, говоря, что мы тратимъ слишкомъ-много денегъ, что мы съ ума сошли съ своимъ мотовствомъ, что парикмахеры, танцмейстеры и доктора стоятъ намъ каждую недлю двадцать пять фунтовъ.
— Еслибъ и такъ, К. Дж., сказала я: — еслибъ и такъ, не-уже-ли вы скажете, что четыре фунта на два платья для придворнаго торжества слишкомъ дорого? Бросая деньги горстями на свои удовольствія, вы жалете пустяковъ на нужды вашего семейства.
Я напомнила ему, кто онъ, и кто я, дала ему почувствовать, что такое были Мэк-Керти, какъ я воспитана и къ какой жизни привыкла, и мн кажется, Молли, что онъ согласился бы дать не четыре, а восемь фунтовъ, лишь бы только не доводить меня до такого объясненія.
Конецъ былъ тотъ, что побда осталась за нами, и въ пятницу рано поутру наши платья были готовы. Мадмуазель Адель сама привезла примрять ихъ. Не могу описать вамъ, какъ хорошо сидло мое платье: оно было сшито восхитительно. Какова была въ немъ я — лучше всего покажутъ вамъ слова Бетти: вы знаете, она не мастерица льстить, а звала меня ‘барышня’, пока я не скинула новаго платья. Сознавая, какъ я хороша въ немъ, я послушалась совта Бетти ‘сходить показаться барину’, и вошла въ комнату, гд онъ сидлъ, читая газету.
— Не боитесь вы простудиться? сказалъ онъ сухо.
— Что это значитъ? возразила я.
— Я бы совтовалъ вамъ надть платье, потому-что хать безъ платья будетъ холодно, говоритъ онъ въ досаду мн.
— Что вы хотите сказать, К. Дж.? Разв на мн не платье?
— Платье! восклицаетъ онъ, бросая на полъ газету: — вы думаете, что надли платье?
— Почему же нтъ, мистеръ Доддъ?
— Почему же нтъ? потому-что вы полураздты, сударыня, потому-что въ такомъ плать только берутъ морскія ванны, потому-что жительницы Тонга-табу совстились бы являться въ такомъ костюм!
— Если вамъ, К. Дж., кажется, что лифъ моего платья недовольно-высокъ, то, вроятно, вы не скажете, что счетъ недовольно-высокъ — говорю я, бросая на столъ счетъ модистки и величественно уходя изъ комнаты. Ахъ, Молли! я сама не знала, кбкъ справедливы мои слова, потому-что я не заглядывала въ счетъ, довольствуясь общаніемъ мадмуазель Адель, что фасонъ будетъ стоить ‘бездлицу — пятнадцать или двадцать франковъ!’ Что жь вышло? Она составила счетъ всего, что ей слдуетъ получить съ насъ: восемьсотъ тридцать три франка пять су! Со мною сдлался нервическій припадокъ: я въ одно время и кричала, и плакала, и хохотала, припадокъ продолжался два часа, и разслабилъ меня до изнеможенія. Ахъ, милая Молли, я была въ ужасномъ положеніи! Бетти побжала внизъ, въ людскую, съ крикомъ: ‘баринъ хочетъ убить барыню!’ и привела съ собою толпу прислуги. К. Дж. въ это время держалъ меня за руки, потому-что, говорятъ (сама я ничего не помню), я порывалась броситься въ драку съ мадмуазель Адель и выцарапать ей глаза, лакеи, увидя это, вроятно, подумали, что Бетти въ-самомъ-дл говоритъ правду, бросились на К. Дж., который, оставивъ меня, схватилъ кочергу… вызнаете, какъ онъ страшенъ, когда разгорячится! Мн говорили, что сцена была ужасна, они бросились бжать съ лстницы, К. Дж. за ними! Можно составить себ понятіе о томъ, что было тутъ, но разрушеніямъ, которыя произвелъ онъ на лстниц: вс померанцевыя деревья были опрокинуты, дв лампы разбиты, бюстъ Веллингтона, стоявшій на площадк, также нсколько перилъ выломано, вс ступени усяны пуговицами и клочки одежды. Одинъ изъ лакеевъ до-сихъ-поръ ходитъ съ завязаннымъ глазомъ, а швейцаръ, мужчина огромнаго роста, жестоко разрзалъ себ лицо, упавъ на стеклянную вазу, въ которой плавали золотыя рыбки. Убійственное утро! Хорошо, если мы успемъ отдлаться двадцатью фунтами! Вслдъ за этимъ пришелъ къ мужу хозяинъ гостинницы, мистеръ Профльзъ, просить, чтобъ мы выхали изъ его заведенія, говоря, что у насъ безпрестанно шумъ и драка, что насъ невозможно держать и много тому подобнаго. К. Дж. вспыхнулъ, и они бранились боле часа. Это очень-непріятно, потому-что Профльзъ, какъ я слышала, баронъ и короткій другъ всей остальной знати. Надобно вамъ сказать, милая Молли, что за границею графы и бароны не пренебрегаютъ никакими промыслами: продаютъ сигары, нанимаются показывать прізжимъ достопримчательности города — и никто не находитъ въ этомъ ничего предосудительнаго для нихъ. Вс такія сцены, какъ можете видть, отравляли наши сборы на придворное торжество, но къ двумъ часамъ наконецъ мы успли собраться и пріхали въ Alle Verte, гд услышали, что вс экстренные позды ужь отправлены, и намъ привелось взять мсто въ позд, назначенномъ для простой публики, мало того: намъ съ Мери Анною пришлось сидть однмъ, потому-что для К. Дж. ужь не было мста въ вагон втораго класса, куда онъ усплъ посадить насъ, а самъ слъ въ открытый вагонъ. И вотъ мы, разодтыя побальному, съ открытыми плечами, очутились среди писцовъ, разнощиковъ и тому подобной сволочи: за кого сочтены мы были въ такой компаніи — не хочу и говорить теб. Наши спутники переглядывались между-собою и длали почти вслухъ разныя замчанія. Я не знаю, что было бы съ нами, еслибъ К. Дж. на каждой станціи не подходилъ къ окну нашего вагона и не укрощалъ наглецовъ выразительными взглядами.
Вамъ легко будетъ понять, Молли, какъ мы провели два часа — время, которое просидли въ вагон. Мы пріхали въ Монсъ къ четыремъ часамъ. Церемонія открытія ужь подходила къ самому концу, вс рчи и поздравленія были произнесены, награды за построеніе дороги розданы и участвовавшія въ церемоніи лица шли въ павильйонъ, гд былъ приготовленъ завтракъ на восемьсотъ персонъ.
Красный мундиръ К. Дж., хотя нсколько поистертый и несходившійея въ таліи, такъ-что три послднія пуговицы не застегивались, проложилъ ему дорогу чрезъ толпу, почтительно-разступавшуюся передъ нами, часовые на каждомъ шагу отдавали честь К. Дж., и я насладилась въ это время нсколькими очень-пріятными минутами. Мы шли прямо впередъ, сами не зная куда пріидемъ, но К. Дж. сказалъ мн шопотомъ: ‘надобно идти смле, иначе у насъ спросятъ билеты’ — и мы шли, надясь увидть гд-нибудь нашего друга, графа Вандердельфта, который прізжалъ приглашать насъ: только его покровительство могло вывесгь насъ изъ неловкаго положенія. Еслибъ не это затрудненіе, сцена, передъ нами бывшая, доставила бы намъ больное удовольствіе, потому-что никогда еще не была я въ такомъ восхитительномъ обществ. Мы подошли довольно-близко къ процесіи, направлявшейся въ павильйонъ, дамы были очаровательно одты, мужчины въ богатыхъ мундирахъ, но мы безпокоились, видя, что у каждаго въ рук билетъ, и что стоящій у ршетки офиціантъ отбираетъ эти билеты.
‘Дурная штука выйдетъ, если не подвернется намъ Вандердельфтъ’, сказалъ К. Дж., и едва онъ произнесъ это, какъ Вандердельфтъ очутился подл насъ. Онъ очень раскраснлся въ лиц, какъ-будто много и поспшно ходилъ, галстухъ у него развязался и на шляп не было пера. ‘А я ужь думалъ, что не найду васъ (сказалъ онъ отрывистымъ голосомъ Мери Анн), и отъискивая васъ, измучился, какъ собака. Ну, а гд жь ваша матушка-барыня-сударыня?’ Такія выраженія были неделикатны, милая Молли, но я тогда не поняла, что онъ говорилъ: онъ произносилъ слова такъ скоро и отрывисто, что одна Мери Анна могла слдить за его рчью. ‘Некогда терять намъ ни минуты — кричалъ онъ, схватывая Мери Анну подъ руку — эти господа усядутся за столъ, тогда ужь нельзя будетъ васъ имъ представить. Пойдемъ, пойдемъ, пока есть мсто!’
Какъ мы потомъ пробились черезъ толпу — не понимаю, но Вандердельфтъ толкался и давилъ народъ, который тснился около насъ — знатные ужь вс ушли впередъ, мы съ своей стороны также не жалли локтей и наконецъ дошли до ршетки, у которой стояли два человка въ голубыхъ ливреяхъ съ золотомъ: въ рукахъ у нихъ было множество отобранныхъ билетовъ. Мери Анна и Вандердельфтъ шли впереди насъ, потому я не видла, чмъ началось дло, но когда мы подошли, Вандердельфтъ горячился и кричалъ: ‘эти болваны не знаютъ меня! эти негодяи не знаютъ моего имени!’
— Плохи наши дла, сказалъ мн шопотомъ К. Дж.
— Что жъ такое? спросила я.
— Плохи дла, и очень-плохи!— говорилъ онъ.— Видишь… но онъ не усплъ договорить, потому-что въ эту самую минуту Вандердельфтъ, сильно толкнувъ ногою въ дверку, растворилъ ее и вошелъ съ Мери Анною за ршетку, размахивая шпагою и крича: ‘катай во флангъ! руби ихъ! безъ пардону! руби!…’ Ахъ, Молли, не могу продолжать, хотя никогда не забуду сцены, которая затмъ послдовала! Двое огромныхъ людей въ зеленыхъ фракахъ протснились сквозь толпу и схватили Вандердельфта, который, какъ намъ сказали, недлю назадъ, убжалъ изъ гентской лечебницы и былъ, говорятъ, опаснйшій сумасшедшій во всей Бельгіи. Изъ лечебницы, какъ теперь открылось, онъ прохалъ на свою дачу близь Брюсселя и тамъ завладлъ своимъ прежнимъ мундиромъ, потому-что прежде онъ былъ адъютантомъ принца оранскаго, и сошелъ съ ума посл того, какъ Бельгія отдлилась отъ Голландіи.
Представьте себ наше положеніе: когда мы стояли, окруженные хохочущею толпою, а Вандердельфтъ, увлекаемый прочь, кричалъ: ‘Дайте хорошее мстечко матушк-барын-сударын, да накормите янычарскаго агу!’ — такъ называлъ онъ К. Дж.
Не знаю, чмъ бы все это кончилось, еслибъ не капитанъ, который прежде стоялъ квартирою въ нашемъ Брофф — его фамилія Моррисъ — онъ случился тутъ на наше счастье и, зная насъ, подошелъ, объяснилъ всмъ, кто мы, потомъ, ужь не помню какъ, усадилъ насъ въ карету.
Такъ мы поздно вечеромъ пріхали въ Брюссель — въ какомъ расположеніи духа, напрасно и говорить, милая Молли. К. Дж. во всю дорогу бранился съ нами за долги, которые мы надлали у мадмуазель Адель, и за стыдъ, въ который мы попали! ‘Теперь нечего и разсуждать — говоритъ онъ — намъ должно убираться отсюда, потому-что въ Брюссел никакимъ образомъ ужь не удастся вамъ поправить своего ‘положенія въ обществ’, посл ныншнихъ похожденій’. Увы! судите, милая Молли, какъ я упала духомъ, какъ сокрушена была, если онъ смлъ говорить это мн, и я не нашла ни слова ему въ отвтъ!
Изъ этого поймете вы, что, живя здсь, мы находимъ на пути не одн розы. Да, въ послдніе два дня я только и длала, что плакала, не осушая глазъ, Мери Анна также, потому-что теперь, скажите, какъ мы поддержимъ наши свтскія знакомства! Моррисъ совтуетъ К. Дж. хать на лто въ Германію, я едва-ли не надобно согласиться съ нимъ, но если сказать вамъ правду, Молли, я не терплю этого Морриса: у него такая сухая, насмшливая манера, что онъ для меня невыносимъ. Мери Анна также терпть его не можетъ.
Вы пишете, что патеръ Мэгэръ не хочетъ покупать нашу корову, потому-что ныншній годъ она будетъ ходить безъ молока — это совершенно въ его характер, онъ всегда былъ эгоистомъ. Деньги за проданную шерсть пришлите мн черезъ Порселя. Фрукты пожалуйста продайте повыгодне. Варенья ныншній годъ не длайте, потому-что лучше прислать деньги мн, нежели тратить ихъ на сахаръ. Вы не поврите, къ какимъ средствамъ я иногда принуждена прибгать, чтобъ достать нсколько шиллинговъ. На прошедшей недл я продала разнощику за ничтожную сумму (пятнадцать франковъ) четыре пары суконныхъ брюкъ и штиблетъ и черный сюртукъ К. Дж., и уврила его, что эти вещи украдены изъ его гардероба. Онъ истратилъ боле тридцати франковъ на объявленія о наград за отъисканіе пропажи. Вотъ плоды его недоврчивости къ жен! Сколько разъ я говорила ему, что его пошлыя уловки со мною стоятъ ему половины его доходовъ!
Evening Mail, какъ я вижу, помщаетъ объявленіе о Додсборо въ середин колонны, такъ-что оно не бросится въ глаза читателю — вотъ вамъ доброжелательство англичанъ къ ирландцамъ. О, я знаю, они готовы были бы стереть насъ съ лица земли!
Мн жаль Бельтона, но зачмъ онъ простираетъ свои виды на двушку, подобную Мери Анн, разв она ему пара? Даже еслибъ докторъ Кавана умеръ и вся его практика перешла къ Бельтону, онъ въ годъ не получалъ бы трехсотъ фунтовъ. Пожалуйста, найдите случай передать ему мой совтъ, пусть онъ поищетъ себ невсты въ семейств Дэвисовъ, хотя, впрочемъ, я не понимаю, зачмъ вообще жениться деревенскому доктору. К. Дж. съ обыкновенною вжливостью говоритъ, ‘довольно съ него, что онъ приставляетъ своимъ больнымъ шпанскія мушки — зачмъ навязывать мушку на шею себ?’ Вотъ какъ мой супругъ говоритъ о женщинахъ! Напомните патеру о письм къ Бетти Коббъ. Она и Патрикъ Бирнъ — мученіе нашей жизни. Я было-скопила пять фунтовъ стерлинговъ, чтобъ отослать обоихъ домой на парусномъ судн, по, къ-счастью, во-время еще узнала, что судно идетъ не въ Ирландію, а на островъ Кубу, потому оставила ихъ здсь, но право, не знаю, не лучше ли было бъ отослать ихъ, несмотря на то, что крюкъ былъ бы довольно-великъ. Просить К. Дж. относительно вашего Кристи совершенно-безполезно, потому-что К. Дж. и для Джемса ничего не можетъ выхлопотать. Сколько мы ни пишемъ къ Викерсу, отвта нтъ никакого: Викерсъ знаетъ, что до выборовъ еще далеко, и не хочетъ обращать на насъ вниманія. Еслибъ моя воля, у насъ были бы выборы каждый годъ, если не чаще — ну, тогда бы можно было чего-нибудь добиться отъ этихъ господъ. Не знаю, кто изъ нихъ хуже, Тори или Виги, и есть ли между-ними какая разница. К. Дж. пробовалъ поддерживать тхъ и другихъ: пользы отъ обоихъ не видлъ еще ни на копейку.
Вчера спрашивала К. Дж. о вашемъ Кристи. Онъ совтуетъ вамъ послать его на золотые пріиски: тамъ онъ, съ киркою, ситомъ и парой непромокаемыхъ сапоговъ, составитъ себ фортуну, у насъ, въ Лимерикскомъ Графств, это не такъ легко.
Ящики, о которыхъ я васъ просила, еще не получены, надюсь, что вы отправили ихъ.

Вашъ преданнйшій и искреннйшій другъ
Джемима Доддъ.

ПИСЬМО VIII.

Бетти Коббъ къ мистриссъ Суссан О’ше, въ домъ цирюльника, въ Брофф.

Милая мистриссъ Шусанна.

У меня сердечная печаль, что таперича живу не на своихъ мстахъ, гд родили меня и выкормили, а живу на чужой сторон, какъ синица за моремъ, а особливо, что не сама похала, а сбили меня, кто сами не знали, что говорили, а думали, что тутъ на каждомъ сучк изюмъ, да лимоны растутъ, да лужочки зеленые круглый годъ. А въ противность, такихъ дождей да втровъ у насъ и не видывано. А что объ д говорить, такъ вотъ же теб не вру, что здсь въ мсяцъ-то времени больше, я думаю, съла крысъ, чмъ у хорошей кошки во всю свою жизть въ зубахъ перебываетъ. А хуже всего здсь народъ. Мужчины такъ хороши, лучше быть нельзя, а женщины — и тхъ за поясъ заткнутъ. У нихъ этого нтъ, чтобъ въ праздникъ выйдти посидть у забора, поговорить, если что въ город новое случилось, или какъ цна на свиней стоитъ, а все танцы, да пляски, да веселья, да прыганье, да ломанье цлый день. Танцы какіе — слушай. Не то, чтобъ джигъ, напримръ, а схватятъ другъ-дружку подъ-поясъ — врно говорю — и пойдутъ другъ-дружку таскать да вертть, точно сумашедчіе, покудова духъ займетъ. А шумъ какой подымутъ! У нихъ не то что одна скрипка, а разв два десятка, да рожки, да флейты, да еще страшная большущая труба, у которой человкъ стоитъ, и дуетъ въ одинъ конецъ, а она такъ рёвма-реветъ, ну-ужь танцы, милая! Въ прошлое воскресенье отпросилась у мистриссъ посл обда съ Фрэнсисомъ, здшнимъ курьеромъ (хорошій онъ человкъ, только въ обхожденіи воленъ) сходить въ Меленбекскій Садъ — отличное мсто, спору нтъ: подъ каждымъ деревомъ столикъ, и для танцованья мсто, и фейверки, и лодка на озер, и островъ, и туда здятъ. Мы пошли въ мсто, гд вахусовъ храмъ, какъ назвалъ Фрэнсисъ. И тамъ былъ толстый мужикъ, совсмъ голый, какъ мн показалось, а на немъ былъ миткаль такого цвта, что отъ тла не отличишь. И онъ сидлъ на боченк и на голов у него цвты. И за полфранка ототкнулъ втулку, и подалъ стаканъ такого питья, слаще котораго никогда не пивала: теплое, съ мушкетнымъ орхомъ, съ гвоздикой, и будто мятой отдаетъ. Я таки поостереглась, одинъ глотокъ выпила, одначе въ голову такъ бросилось, что на ступеньку сла я, да и заплакала о своемъ сел, и ужь потомъ домой какъ дошла — не помню, шляпку съ зелеными бантиками свою всю измяла, и платье, которое мистриссъ мн подарила, изорвала, и одинъ башмакъ потеряла — все растеряла.
Таперича сама подумай, рада ли бы я воротиться къ вамъ. Такъ, рада. Плачу день и день, и мистриссъ всегда стараюсь всякую досаду сдлать, чтобъ увидала, что лучше домой меня отослать, а держать нечего. А на это бы не глядли, что за провозъ прійдется заплатить: то бездлица, а деньгами они сорятъ, какъ сумасшедшіе. Мистриссъ дома надъ копейкою вздыхала, а здсь ей десять или пятнадцать фунтовъ въ одинъ день спустить ничего не значитъ. Миссъ Мери Анна не лучше матери, стала такая гордая, со мною ни разу не говорила, хоть бы слово теб сказала. Миссъ Каролина осталась, какая прежде была, живетъ съ ними, скрпя сердце, нтъ у нея никакихъ удовольствій — ни на лошади поздить, ни по полю походить, какъ дома бывало. А терпливй меня выноситъ. Мистеръ Джемсъ за это время какъ есть мужчина сталъ, мимо меня какъ проходитъ, либо подмигнетъ, либо подморгнетъ. Такъ-то хорошей манер учитъ заграничное пріятельство! Охъ, Шусанна, милая моя, охъ, милая моя! злосчастной тотъ день, въ который похала съ ними! Ежели къ вамъ не ворочусь (а больно хотлось бы), ты мн перешли пару крпкихъ башмаковъ, найдешь ихъ въ моемъ ящик, тамъ лежатъ — да дв юбки, въ углу найдешь. Ежели найдешь половину отъ большихъ ноженцовъ, тоже перешли, и два лоскута канифасныхъ — на починку нужно. Перешлешь ихъ съ какимъ-нибудь попутчикомъ, попутчики будутъ, потому-что нонеча кажный сюда, за границу детъ, какъ мистриссъ сказываетъ. Ну, писать боле нечего.

Бетти Коббъ.

ПИСЬМО IX.

Кенни Доддъ къ Томасу Порселю, Е. В.

Bellevue, Брюссель.

Милый Томъ,

Толковать нечего, теперь хать въ Ирландію не могу — вы это знаете не хуже моего. И кром того, какая мн польза будетъ, если я стану участвовать въ выборахъ? Разв можно угадать впередъ, чья партія возьметъ верхъ въ парламент? За кого же, стало-быть, надобно подавать голосъ? Этого нельзя ршить. Впрочемъ, Викерсъ велъ себя такъ дурно, что я не обязанъ его поддерживать. Но до выборовъ остается еще дв недли и, быть-можетъ, онъ еще исправится.
У меня мало расположенія къ политик, потому-что достаточно и домашнихъ непріятностей. Джемсъ поправляется медленно. Пуля была завернута въ лайку — неизвинительная неосмотрительность со стороны его секунданта — это надлало много вреда, у него по ночамъ лихорадка, оттого онъ очень слабъ. Кром того, у него слишкомъ-много докторовъ. Трое изъ нихъ бываютъ каждое утро, и рдко уходятъ, не поспоривъ между собою.
Что меня чрезвычайно удивляетъ, такъ это медленность успховъ медицины сравнительно съ быстрымъ усовершенствованіемъ другихъ наукъ въ наше время. Нын лучше прежняго знаютъ, что тамъ за вещи внутри у человка — правда, лучше знаютъ, изъ чего состоятъ мои кости — не спорю, больше придумано мудреныхъ названій для всего — и это безспорно — такъ, по когда прійдется лечить человка отъ зубной боли, отъ колики, отъ подагры — твердо убжденъ, что лечатъ теперь не лучше, нежели за двсти лтъ. Не спорю, отпилятъ ногу, перевяжутъ артерію, вынутъ берцовую кость быстре, нежели встарину, но, слава Богу, изъ тысячи одинъ нуждается въ этомъ искусств! а если нужно сдлать такую операцію, много ли важности въ томъ, что ее сдлаютъ четвертью минуты скоре? Тимъ Хэккетъ, бывшій хирургомъ въ лечебниц нашего графства лтъ сорокъ назадъ, только и употреблялъ инструментовъ, что старую бритву и пару щипцовъ, а длалъ операціи, по моему мннію, такъ же удачно, какъ Эшли Куперъ. А эти господа, которые лечатъ Джемса, каждый день раскладываютъ на стол такіе инструменты, надъ которыми призадумалось бы наше Королевское Общество Врачей, штучки, похожія на штопоры, ножницы съ зубчиками, какъ у пилы, и еще какую вещицу, необыкновенно-похожую на лстничную ршетку — ея Джемсъ боится больше, чмъ всхъ остальныхъ инструментовъ. Фармакопея — кажется, я пишу правильно — увеличилась въ объем, но что изъ этого пользы? Новыхъ полезныхъ животныхъ мы не находимъ, а въ увеличеніи списка безполезныхъ я вижу мало хорошаго. Въ медицин то же самое, что въ нашемъ законодательств: чмъ больше у насъ накопляется ‘предшествующихъ случаевъ’, тмъ боле мы сбиваемся съ толку {Одинъ изъ источниковъ англійскаго законодательства — ршенія, произносимыя судебными мстами по частнымъ дламъ. Когда представляется случай, подобный разршеннымъ прежде, его разршаютъ на основаніи прежнихъ приговоровъ. Это называется ршеніемъ по примру прежнихъ приговоровъ — precedents.}, и гд наши необразованные предки ясно видли дорогу, мы тамъ, со всмъ своимъ просвщеніемъ, не можемъ попасть на прямой слдъ. Мельникъ, инженеръ, дубильщикъ, красильщикъ типографщикъ, даже земледлецъ, каждый день открываютъ что-нибудь, служащее къ улучшенію своего дла, только ученыя профессіи, медики и юристы, не умютъ научиться ничему, приходитъ въ голову, не иронически ли названы они ‘учеными’, lucus a non lucendo, какъ они говорятъ.
Вы продолжаете проповдывать мн экономию, совтовать мн ‘сводить концы съ концами’ и тому подобное. Все это пустыя слова. Еслибъ взглянули вы, какъ мы живемъ, вы удивились бы, что у насъ выходитъ денегъ не вдвое больше. Когда вижу, что билетъ въ пять фунтовъ покрываетъ наши дневные расходы, отъ радости награждаю себя бутылкою шампанскаго. Вы помните, сколько общаній надавала мистриссъ Д. относительно бережливости и разсчетливости, и по правд, надобно сказать, что касается обрзыванія бюджетовъ всхъ остальныхъ членовъ семейства, и она достойная соревновательница манчестерской школы {‘Манчестерскою ‘Школою’ называются сподвижники Кобдена, настоятельнйшимъ образомъ требующіе сокращенія государственныхъ расходовъ. Они доказываютъ, напримръ, что для истиннаго благосостоянія націи вовсе не нужно содержать такой огромный флотъ, какой иметъ Англіи, требуютъ уменьшенія всхъ большихъ окладовъ жалованья и т. д.}, но какъ-скоро дло касается ея самой, щедрость ея становится безграничною.
Мн кажется, что дешевле было бы нанять модистк комнату въ нашей гостинниц, нежели платить ей за наемъ кареты, потому-что она бываетъ у насъ каждое утро, и обыкновенно въ моей комнат, пока я брюсь, а иногда при ней и просыпаюсь. Послднимъ обстоятельствомъ она, впрочемъ, не думаетъ конфузиться. Право, я не сомнваюсь, что она позволила бы мн брать при себ ванну, и не покраснла бы отъ такихъ пустяковъ. Сколько вижу заграничные нравы, существенной чертою ихъ представляется мн безстыдство, и примры на глазахъ у меня, что ему научаются легче, нежели спряженію неправильныхъ глаголовъ. Но счастливъ бы я былъ, еслибъ не на что мн было жаловаться, кром этого.
Я говорилъ вамъ въ одномъ изъ прежнихъ писемъ, что я здсь запутался въ судебныя дла. Съ того времени древо этого познанія пустило новыя втви, и теперь у меня на рукахъ четыре процеса — успокоиваю себя мыслью, что не пять — въ различныхъ здшнихъ судахъ. Въ одномъ я истецъ, въ другихъ отвтчикъ, въ одномъ нчто похожее и на истца и на отвтчика вмст, но какого именно рода эти процесы, какія послдствія влекутъ они за собою — постичь это для меня такъ же невозможно, какъ вычислить предстоящее солнечное затмніе. Въ-самомъ-дл, не послдняя трудность даже распутывать въ памяти эти слдствія одно отъ другаго и различать, какой адвокатъ какое дло ведетъ, порядочная часть каждаго моего совщанія съ тмъ или другимъ адвокатомъ проходитъ въ этихъ предварительныхъ объясненіяхъ. Господа иностранные законники облекаютъ свои дла какою-то таинственностью, заставляющею думать, будто-бы они съ вами не совщаются о процес, а составляютъ планъ страшнаго преступленія. Одинъ молодчикъ каждое утро приходитъ ко мн, какъ онъ выражается, ‘за инструкціями’, закутавшись въ огромный плащъ и принимая такія предосторожности, чтобъ его не замтила прислуга, какъ-будто мы съ ними собираемся поджечь городъ {Насмшка надъ французскими адвокатами, которые дйствительно иногда впадаютъ въ забавную мелочность, всевозможными предосторожностями стараясь скрыть отъ противниковъ свои планы, свою ‘систему защиты’ и доказательства. Впрочемъ, и англійскіе адвокаты стараются соблюдать величайшую тайну въ этомъ отношеніи.}. Для меня было бы это все-равно, еслибъ ихъ загадочныя посщенія не навлекли на меня бдствій, которыя, впрочемъ, скоре могутъ возбудить въ васъ смхъ, нежели соболзнованіе.
Въ послдніе пять-шесть дней мистриссъ Д. приняла новую систему непріязненныхъ дйствій, въ которой, надобно признаться, немногія соперницы могутъ оспоривать и наврное ни одна не восхититъ у нея пальму первенства — родъ иррегулярныхъ атакъ, производимыхъ каждую минуту, по всякому поводу, намеками и приноровленіями, направляемыми такъ искусно, что не остается возможности дать отпоръ, сражаться противъ ея шпилекъ все-равно, что отстрливаться мушкетомъ отъ мускитосовъ. За что она собственно мститъ — не могъ я отгадать ни коимъ образомъ, потому-что штурмовала она со всхъ сторонъ и всячески. Однусь я повнимательнй обыкновеннаго — она проситъ обратить вниманіе на мое ‘франтовство’, однусь, какъ всегда, небрежно — намекаетъ, что, вроятно, я ‘куда-нибудь отправляюсь подъ завсою тайны’. Сижу дома — значитъ ‘поджидаю кого-нибудь’, иду изъ дома — спрашиваетъ, ‘съ кмъ я надюсь видться’. Но вся эта гверильясская война разразилась наконецъ формальною атакой, когда я попробовалъ сдлать замчаніе относительно какого-то сумасбродства. ‘Да, мн очень пристало’, излилась она въ негодованіи, ‘очень пристало говорить о незначительныхъ, необходимыхъ издержкахъ семейства, попрекать кускомъ, который дятъ мои дочери и жена, попрекать тряпкой, которою он прикрываются’ — тонъ совершенно такой, какъ-будто мы ирокезцы и живемъ въ вигвам, прикрывая наготу тряпкою — ‘это очень пристало мн, когда я веду такую жизнь’. ‘Веду такую жизнь!’ признаюсь вамъ, Томъ, я остолбенлъ отъ этихъ словъ. Уарренъ Гастингсъ говоритъ, что когда Боркъ окончилъ свою громовую обвинительную рчь, онъ сидлъ пять минутъ ошеломленный сознаніемъ своей виновности: обвиненіе мистриссъ Д. было такъ поразительно, что мн понадобилось вдвое боле времени, чтобъ опомниться! Потому-что, если краснорчіе мистриссъ Д. не столь великолпно или возвышенно, какъ рчь великаго Борка, то я, по домашнимъ отношеніямъ, не лишенъ естественной впечатлительности относительно его: ‘Веду такую жизнь!’ звучало въ ушахъ моихъ подобію приговору уголовнаго судьи: я ожидалъ смертнаго приговора. И только минутъ черезъ десять я пришелъ въ состояніе спросить себя: ‘да какую же въ-самомъ-дл жизнь я веду?’ Память увряла меня, что влачу я существованіе тупое, глупое и скучное, безполезное, ненаставительное. Тмъ не мене ни особенныхъ пороковъ, ни какой-либо злобности нельзя было приписать мн, и не могъ я не повторить вполголоса:
Если чай пить преступленье,
То преступникъ я большой.
Единственныя развлеченія, какія позволялъ я себ — стаканъ джину съ водою, и домино — развлеченія неразорительныя, если не слишкомъ увлекательныя.
‘Веду такую жизнь!’ Что жь этимъ хочетъ она сказать? Или она колетъ мн глаза бездйственнымъ, безполезнымъ образомъ моего существованія, неимющаго цли, кром разв той, чтобъ слушать и повторять городскія сплетни? ‘Мистриссъ Д.’, сказалъ я наконецъ, ‘вообще говоря, васъ бываетъ можно понимать. Недостатки, какіе могу я находить въ рчахъ вашихъ, состоятъ обыкновенно въ смысл, а не въ безсмысленности ихъ. Итакъ, для лучшаго сохраненія обыкновеннаго качества вашихъ рчей, сдлайте милость, объясните мн слова, слышанныя мною отъ васъ теперь: что вы понимаете подъ жизнью, какую я веду?‘ — ‘Не при дочеряхъ, мистеръ Д., не при двицахъ’, сказала она глухимъ голосомъ леди Макбетъ, отъ котораго загорлось у меня въ сердц. Несчастіе мое стало ясно, Томъ я знаю, вы ужъ смтесь надъ нимъ, но что жь длать? такъ, она ревновала меня, ревновала до до безумія! Ахъ, Томъ, другъ мой, такіе нелпые фарсы очень-смшны на театр: что вся публика помираетъ отъ нихъ со смху, но въ дйствительной жизни фарсъ становится трагедіею. Не остается у васъ ни одной пріятности, ни одной отрады въ жизни: вс отняты, отравлены! Система агитаціи, говорятъ, хороша въ политик {Извстно, что въ Англіи, когда хотятъ, ввести какой-нибудь новый законъ, прежде всего стараются распространить въ публик убжденіе о его необходимости, для этого собираютъ многочисленные митинги, раздаютъ даромъ небольшія брошюры, наконецъ составляютъ просьбы, которые повсюду разсыпаются для подписыванія и представляются потомъ, парламенту съ тысячами и сотнями тысячъ подписей. Это называется agitation, агитація.}, но въ семейной жизни она ужасна! Каждое ваше слово, каждый взглядъ становятся уликою противъ васъ, каждое письмо, вами получаемое или отправляемое, таинственно свидтельствуетъ противъ васъ, и наконецъ вы не смете высморкать носу, потому-что скажутъ: это у васъ условный сигналъ съ толстою старухою, которой окна черезъ улицу отъ вашихъ!
Разумется, Томъ, я возсталъ противъ обвиненія съ всмъ негодованіемъ оскорбленной невинности. Я призывалъ во свидтельство тридцатилтнюю добропорядочность моего супружескаго поведенія, солидность моего обращенія, сдину моихъ бакенбардъ, я признавался въ двадцати другихъ моихъ слабостяхъ, любви къ отпусканію потшныхъ штукъ, висту, криббеджу, пошелъ дале, выразилъ ужасъ, какой вообще вселяетъ въ меня всякая женщина, но тутъ она перебила меня: ‘пожалуйста, мистеръ Д., не забудьте же сдлать одно исключеніе, будьте же любезны, скажите, что есть существо, неподходящее подъ этотъ разрядъ страшилищъ’.
— Что вы хотите сказать? вскричалъ я, теряя терпніе.
— Да, сударь, сказала она патетическимъ тономъ, какой всегда держитъ на запас для заключительнаго эффекта, какъ ямщики приберегаютъ лихую рысь для подъзда къ станціи: — да, сударь, я хорошо знакома съ вашимъ вроломствомъ и скрытностью. Я вполн знаю, для какихъ безчестныхъ отношеній вы жидоморствуете съ вашимъ семействомъ. Мн извстны ваши дла.
Я хотлъ остановить ее напоминаніемъ о здравомъ смысл, она презрла его, я свидтельствовался моею престарлостью, она не хотла знать о ней, я упиралъ на то, что никогда не занимался волокитствомъ — именно потому-то и ударился я въ него съ такимъ безумнымъ увлеченіемъ. Какъ ни почтенны сдины, Томъ, но должно сознаться, что подобныя пренія въ высшей степени позорны для нихъ, по-крайней-мр мистриссъ Д. увряла меня въ томъ, и дала мн понять, что чмъ старше человкъ, тмъ дороже расплачивается онъ за свою безнравственность.
— Но, прибавила она, съ сверкающими отъ гнва глазами и приближаясь къ дверямъ для исчезновенія съ финальною грозою: — но я не спорю, для иныхъ вы кажетесь Адонисомъ, милымъ и ловкимъ молодымъ человкомъ, розанчикомъ, красавчикомъ — не сомнваюсь, что такимъ находитъ васъ Мери Дженъ, старый мерзавецъ!
Эти слова, произнесенныя альтомъ, и трескъ двери, хлопнувшей такъ, что упала висвшая надъ нею картина, заключили сцену.
‘Такимъ находитъ меня Мери Дженъ’, повторилъ я, хватаясь за голову, чтобъ опомниться. Ахъ, Томъ, нужно было имть голову гораздо-боле спокойную, чмъ была тогда моя, чтобъ рыться въ старыхъ архивахъ памяти! Не стану мучить васъ описаніемъ своихъ страданій. Я провелъ вечеръ и ночь въ состояніи полупомшательства, и только тогда, когда сталъ поутру писать квитанцію для одного изъ моихъ адвокатовъ, разгадалъ тайну: вписывая имя его, я замтилъ, что оно — Мари-Жанъ де-Растанакъ {Marie Jean (французскія имена) — Марія Иванъ. Мистриссъ Доддъ прочла ихъ поанглійски Mary Jane — Мери Анна. Обычай прибавлять къ мужскому (главному) имени мальчика одно или два женскихъ очень въ большой мод у французовъ, но мужское имя въ имени мужчины есть всегда, прочитавъ поанглійски, мистриссъ Доддъ увидла, что оба имени женскія, слдовательно мнимая Мери Дженъ — женщина, еще вроятне, что она и вовсе не знала французскаго обычая.} — имя довольно обыкновенное, но зачмъ завелся обычай давать мужчинамъ такія имена? Разв мало мужскихъ?!
Такъ вотъ она, Мери Дженъ! Вотъ источникъ супружескаго взрыва, подобныхъ которому но сил ужь съ годъ не было.
Сильное краснорчіе мистриссь Д. напоминаетъ мн о нашихъ оппозиціонныхъ ораторахъ, именно о Викерс. Мн кажется, онъ столько кричитъ потому, что ему хочется въ Лорды Казначейства. Вотъ ужь истинно было бы, какъ говаривалъ старикъ Фридрихъ, ‘пустить козла въ огородъ’! Каковы негодяи эти господа! Ты пишешь имъ о сын, или племянник, они теб отвчаютъ велерчивою чепухою о своихъ политическихъ убжденіяхъ, какъ-будто кто изъ насъ врилъ, что у нихъ есть хоть на грошъ убжденій! Да ну ихъ! не того я хочу, сдлайте мое дло безъ отговорокъ. Опредлите Джемса въ Торговый Департаментъ, и ржьтесь съ каффрами хоть еще десять лтъ {Вопросъ о каффрской войн чрезвычайно занималъ парламентъ два или три года назадъ: дйствіе романа, какъ видимъ, происходитъ въ 1852—1853 годахъ. Оппозиціонные ораторы обвиняли министерство въ томъ, что война ведется дурно, слабо, что она стоила огромныхъ суммъ, и въ томъ, что колонисты Мыса Доброй Надежды, ожесточенные притсненіями англійскаго правительства, не хотятъ помогать регулярному войску, отчего и затягивается война.}. Дайте ему мстишко въ таможенномъ управленіи — и тогда я знать не хочу, ршенъ ли вопросъ о Новой Зеландіи. Только безсемейные люди спрашиваютъ на выборахъ у кандидатовъ мнній о подобныхъ вопросахъ. Если какой-нибудь избиратель заботится о томъ, какой партіи будетъ принадлежать его представитель, я впередъ говорю, что у него нтъ дтей и заботы о предоставленіи хорошей партіи своимъ дочерямъ.
А Викерсъ пишетъ мн — будто бы я не въ своемъ ум — о всхъ старыхъ побасенкахъ, которыя мы привыкли считать умстными только на избирательныхъ обдахъ {Кандидатъ, избранный въ депутаты, даетъ — или другіе даютъ въ честь его — обдъ своимъ избирателямъ. Существенная принадлежность этого обда — рчь, которую говоритъ новоизбранный законодатель и въ которой онъ представляетъ программу своей будущей дятельности въ парламент, само-собою разумется, что въ ней онъ даетъ множество превосходнйшихъ общаній, и что никогда почти не исполняетъ ихъ. Это и вс другія подробности касательно выборовъ разсказаны въ роман Баррена ‘Тяжба’, переводъ котораго ‘Отеч. Записки’ представили своимъ читателямъ въ 1853 году.}. Эти господа-врали, подобные ему, вчно изгадятъ самую-лучшую тэму, какъ скоро попадется она имъ на языкъ. Есть ‘Образцовые Письмовники’ для людей, неумющихъ написать письмо, хорошо было бы, еслибъ кто-нибудь составилъ и ‘Образцовыя Рчи’ для нашихъ депутатовъ. Вы, милый Томъ, скажете, что я слишкомъ браню ихъ, но я только-что получилъ письмо отъ Викерса, въ которомъ онъ изъявляетъ надежду, что я останусь удовлетворенъ его взглядомъ на ‘вопросъ о вольнонаемномъ сахар’ {‘Аболиціонисты’, ставящіе главною задачею своей парламентской дятельности уничтоженіе невольничества негровъ, предлагаютъ, чтобъ сахаръ, получаемый съ плантацій, воздлываемыхъ вольнонаемными работниками, былъ обложенъ меньшею пошлиною, нежели сахаръ съ плантацій, на которыхъ работаютъ невольники. Этимъ они хотятъ подорвать послднія плантаціи.}. Да какое мн до него дло? Ахъ, Томъ! все это въ-сущности пустая перебранка партій! Одни кричатъ: ‘дешевизна сахару!’ другіе: ‘уничтоженіе невольничества!’ и дло никакъ не приходитъ къ концу, потому-что они только хотятъ спорить. Такъ я и написалъ Викерсу. Не знаю, правъ ли я, но мн давно кажется, что черные получаютъ на свою долю черезчуръ много нашей симпатіи. Какая тому причина: цвтъ ли кожи, отдаленность ли ихъ отъ насъ — не ршаю, но врно то, что мы соболзнуемъ неграмъ гораздо-больше, нежели своимъ собственнымъ единоземцамъ, и я берусь составить цлый дамскій комитетъ для облегченій участи негровъ скоре, нежели успете вы найдти трехъ слушателей для вашей рчи о какомъ-нибудь англійскомъ бдствіи.
Оставлялъ на нсколько минутъ письмо, потому-что у меня былъ mr. Желлико, мой защитникъ по длу N 3 — тяжб, которую, затялъ мой бывшій разсыльный Франсуа Теэтюэ, урожденецъ кантона Цуга, 27-ми лтъ отъ-роду, холостъ, протестантскаго вроисповданія, противъ г. Кенійдода, ирландскаго урожденца и т. д. Онъ требуетъ годоваго жалованья, съ уплатою за издержки на квартиру и столъ и путевые расходы до мста родины. Все это, замтьте, за годъ впередъ съ того времени, какъ я отпустилъ его. Этотъ вышесказанный Франсуа былъ мною уволенъ за то, что прибилъ въ моемъ дом другаго служителя, Патрика Бирна, причемъ разбилъ хрустальной посуды и фарфоровыхъ вещей на двадцать пять фунтовъ. Очень-милая жалоба, Томъ! Судъ еще не начинался, предварительныя издержки мои простираются ужь до ста-пятидесяти франковъ — этой суммы стоило мн перенесеніе дла въ высшую инстанцію. Еслибъ я вздумалъ излагать вамъ свои мннія о здшнемъ правосудіи, пришлось бы написать тетрадь не тоньше ‘Записки’, которую теперь принесъ мн для прочтенія мой адвокатъ, въ этой записк, для оправданія противъ несправедливаго требованія Франсуа, я долженъ изложить вкратц исторію всей моей жизни, сообщая также нкоторыя свднія о моемъ отц и дд. Я составилъ эту исторію какъ можно короче, но, при всей моей сжатости, тетрадища вышла претолстая. Главнйшее затрудненіе для меня въ этомъ процес то, что надобно отобрать показаніе отъ Патрика Бирна, который, воображая, что допросъ въ суд непремнно кончится тмъ, что его повсятъ или отправятъ въ ссылку, ужь два раза пытался бжать, и каждый разъ былъ ловимъ и приводимъ назадъ полиціею. Его боязнь дать показаніе ужь повредила моему длу во мнніи самого моего адвоката, который, очень-натурально, воображаетъ, что если свидтели, представляемые мною, такъ мало расположены въ мою пользу, то отъ свидтелей, выставляемыхъ противникомъ, надобно ожидать самыхъ неотразимыхъ и ужасныхъ обвиненій.
Другая моя cause cl&egrave,bre, какъ называетъ ихъ Кэри — она одна изъ насъ еще сохранила улыбку — за учиненіе личнаго оскорбленія нкоему mr. Шерри, каналь, который вздумалъ объяснять мн, что, судя по наружности, онъ принялъ мистриссъ Д. за даму, не столь почтенную, сколь обворожительную! Онъ у меня слетлъ съ лстницы и, въ возмездіе, теперь потянулъ меня въ Судъ Исправительной Полиціи, гд, какъ меня увряютъ, помнутъ меня гораздо-вкусне, нежели помялъ я mr. Шерри. Кром-того, есть у меня, для антрактовъ, небольшая тяжба за неустойку въ контракт: я не захотлъ поселиться противъ анатомическаго театра, въ-заключеніе, дло о джемсовой дуэли! Подвергаюсь опасности нажить себ еще вдвое больше длъ, и получалъ ужь неопредленныя угрозы съ различныхъ сторонъ. Не знаю, оставлены ли эти претензіи, или будутъ предъявлены своимъ порядкомъ.
Касательно экономіи, переселеніе на материкъ еще не оказалось выгоднымъ для насъ. Вмсто-того, чтобъ жить въ собственномъ дом въ Додсборо, сть свою телятину и рпу, свою птицу и горохъ, что все намъ ничего не стоитъ, здсь мы продовольствуемъ вашими деньгами иностранцевъ на счетъ своихъ земляковъ. Еслибъ Наполеонъ, вмсто-того, чтобъ изгонять произведенія британскихъ мануфактуръ съ европейскихъ рынковъ, придумалъ привлекать самого Джона Буля съ семействомъ на материкъ, увряю васъ, Томъ, онъ надлалъ бы намъ гораздо-больше вреда. Скажу вамъ, безъ чего мы жить не можемъ: безъ ихъ индюшекъ, съ трюфелями, ихъ теноровъ, ихъ поваровъ, ихъ танцовщицъ. Французскіе романы и итальянскіе шарлатаны завладли нами, и я твердо убжденъ, что образованные англичане скоре согласятся, чтобъ ихъ родина была отрзана отъ всей торговли съ Америкой, нежели чтобъ ихъ не пускали въ заграничные города, куда они такъ и гонятъ здить.
Когда подумаю, что съ такими понятіями самъ я живу заграницею, почти увряюсь, что я предназначенъ быть членомъ парламента, потому-что дйствительно мои дла почти такъ же ршительно противорчатъ моимъ убжденіямъ, какъ дла и слова какого угодно изъ достоуважаемыхъ или достоуважаемйшихъ джентльменовъ {Honourable и right honourable gentleman — эпитеты, которыми, по правиламъ парламентской вжливости, всегда сопровождаются имена членовъ парламента.} всхъ парламентскихъ партій. Это такъ. Что причиною тому — не могу сказать, но въ душ полагаю, что каждый изъ насъ постоянно длаетъ что-нибудь такое, чего самъ не одобряетъ. И вотъ истинная тайна непостоянства, опрометчивости и всхъ недостатковъ, которые приписываются намъ нашими образованными сосдями, и для которыхъ Times иметъ особенный терминъ, кратко и ясно называя ихъ ‘Кельтское варварство’. Мы слишкомъ любимъ бранить другихъ, не замчая собственныхъ недостатковъ.
Такой же системы держались мы относительно Америки, и напослдокъ, осмивая и унижая, мы пробудили между Англіей и Америкою вражду сильне той, какая была въ самое время войны между ними. Какъ бы ни былъ глупъ писатель, какъ бы ни мало онъ видлъ, какъ бы ни дурно разсказывалъ, но если онъ возвратился изъ Соединенныхъ Штатовъ съ добрымъ запасомъ анекдотовъ о томъ, что Джонатенъ {Jonathan — прозвище, которое даютъ свероамериканцамъ.} сидитъ и ржетъ мебель перочиннымъ ножомъ, безпрестанно плюетъ и жуетъ табакъ, если разсказъ будетъ нашпигованъ американскими провинціализмами, Джонатенъ выставляется пошлымъ, назойливымъ, самодовольнымъ животнымъ — я ручаюсь, что два или три изданія книги будутъ расхватаны жадною и восхищенною публикою. Но что вы подумали бы о человк, который, побывавъ въ Лидс или Манчестер, сталъ бы высчитывать вамъ, сколько дыръ нашелъ онъ на бумазейныхъ курткахъ работниковъ, сколько между ними тысячъ такихъ, которые брются только одинъ разъ въ недлю, и учтиво или нтъ раскланивается съ ними надсмотрщикъ?
Увлекаясь этими разсужденіями, Томъ, я, кажется, длаю то же самое, что и вс: каждый, по мр того, какъ собственныя его дла становятся запутанне, принимаетъ живйшее участіе въ длахъ своихъ сосдовъ. Половина ревности толковать о политик производится конкурсными судами и аукціонами.
А вотъ и mr Gabriel Dulong пришелъ ‘за инструкціями по длу Шерри’, будто нарочно, чтобъ отвлечь меня отъ иностранныхъ длъ и возвратить мои блуждающія мысли къ моему департаменту внутреннихъ длъ. Пишите мн Томъ и присылайте мн денегъ: вы не имете понятія о томъ, какъ они здсь идутъ изъ рукъ.
Чмъ больше узнаю заграничную жизнь, тмъ мене нахожу въ ней хорошаго. Знаю, что намъ не посчастливилось, знаю, что опрометчиво съ моей стороны говорить, еще такъ мало познакомясь съ чужими краями, но ужь боюсь ближайшаго знакомства съ ними. Мистриссъ Доддъ стала не та женщина, какою вы знали ее: нтъ и помину о бережливости, объ экономіи, нтъ и помину о мелочной разсчетливости, надъ которой мы, пожалуй, подсмиваемся въ нашихъ женахъ, но плоды которой такъ пріятны для насъ. Она совершенно перемнилась и воображаетъ (вдь нужно же сойдти съ ума), будто бы у насъ доходное помстье, хорошіе, зажиточные, исправные фермеры. Откуда взялось такое самообольщеніе — не могу постичь, но увренъ, что полоска морской воды между Дувромъ и Кале сильне дйствуетъ на фантазію, чмъ широкій Атлантическій Океанъ.
Нсколько дней назадъ, я вздумалъ, чтобъ вы написали мн сильное письмо — вы понимаете, что я хочу сказать, Томъ — сильное письмо относительно домашнихъ длъ. Когда помстье въ Ирландіи, то, слава Богу, нетрудно набрать длинный списокъ непріятностей. Пришлите же намъ такой списочекъ, чтобъ у насъ въ голов кругомъ пошло, напишите, что картофель сгнила, пшеница пропала на корню, фермеры убжали, и пр. и пр., лишь бы только было сильне, скажите, что, судя по дешевизн всего въ чужихъ краяхъ, вы дивитесь, куда мы тратимъ столько денегъ, и что вы не знаете, на что намъ присылать ихъ. Надпишите на конверт ‘секретное, въ собственныя руки’, и ужь я постараюсь куда-нибудь запрятаться изъ дому, когда его принесутъ. Вы понимаете, что мистриссъ Д. распечатаетъ и, можетъ-быть, получитъ благодтельный ударъ. Легко ли мн прибгать къ такимъ уловкамъ? Но что жь длать! Если я только заикнусь объ издержкахъ — на меня смотрятъ, какъ на Шейлока, и думаю, готовы позволить мн Богъ-знаетъ что, только бы не говорилъ я объ экономіи. Джемсъ, сколько замчаю, тоже горюетъ объ этомъ. Говорить, онъ этого не говорилъ, но однажды вставилъ замчаніе, изъ котораго я увидлъ, что онъ огорчается вкусомъ къ платьямъ и щегольству, на которомъ помшались мистриссъ Д. и Мери Анна. Одна изъ сидлокъ, которыя смотрли за нимъ во время болзни, тоже сказывала мн, что онъ все вздыхаетъ и бормочетъ какія то безсвязныя слова о деньгахъ.
Сказать вамъ по правд, Томъ, я готовъ бы воротиться хоть завтра же, если бъ можно. ‘А почему жь нельзя?’, знаю, вы скажете — ‘что жь мшаетъ вамъ, Кенни?’ Мшаетъ то, что нтъ во мн духу! Не выдержалъ бы нападеній отъ мистриссъ Д. и ея дочки. Не устою противъ нихъ. Моя комплекція не та, что прежде, боюсь подагры. Говорятъ, въ мои лта она бросается на сердце или на голову, быть-можетъ потому, что въ этихъ частяхъ становится пусто, когда проживешь пятьдесять шесть или семь лтъ! Вижу, по взглядамъ, которые подмчаю иногда у мистриссъ Д. и Мери Анны, что и он знаютъ это, она часто даетъ мн понять, что не споритъ со много по особеннымъ причинамъ. Это хорошо и сострадательно съ ея стороны, Томъ, но повергаетъ меня въ страшное уныніе — совершенно падаю духомъ.
Вижу по газетамъ, что у васъ въ-ходу всякіе ‘вопросы о народномъ здоровь’. Что касается до здоровья въ городахъ, то главнйшая вещь, по-моему, Томъ, не допускать, чтобъ они слишкомъ разростались. Вы вчно кричите, если увидите, что десятокъ людей спитъ въ одной комнат, объявляете въ Times лта и полъ каждаго, становитесь и нравственны и скромны (откуда только въ васъ это берется!) и все тому подобное, начинаете толковать о приличіи, безпомощности и такъ-дале. Но, что такое самый Лондонъ, если не общая спальная комната въ большомъ размр? Нелпо толковать о бородавк, когда подл нея сидитъ большая шишка!
Я обдумывалъ, что вы пишете о Додсборо, и хотя не совсмъ желаю отдавать Додсборо въ арендное содержаніе, но, кажется, большой опасности въ этомъ нтъ. ‘Онъ англичанинъ (пишете вы) и никогда не жилъ въ Ирландіи’. Эти англичане народъ своенравный, упрямый, несговорчивый, нигд не хотятъ они примняться къ туземнымъ обычаямъ. Иной, тридцать лтъ проживъ въ Ирландіи, все говоритъ, что не можетъ ‘привыкнуть къ климату’. Какъ скажетъ разъ, такъ и пошелъ говорить вкъ. А что такое въ сущности эти слова?— признаніе, что не хотятъ быть довольны свтомъ, какъ онъ есть, хотли бы все передлать по-своему. Ирландія дождлива — что и говорить, Педди {Paddy — уменьшительное отъ Patrick, прозваніе ирландца, какъ Jonathan прозваніе американца, John Bull — прозваніе англичанина. Ирландцы славятся болтливостью.} любитъ распространяться въ разсказахъ, которые считаетъ занимательными для васъ — родъ національной вжливости, все-равно, какъ подчуетъ васъ своимъ картофелемъ — по-моему, съ этими недостатками можно свыкнуться.
Мн кажется, что можно отдать Додсборо этому англичанину, даже рискуя, какъ вы говорите, что онъ не проживетъ тамъ полугода, быть-можетъ въ это время удастся намъ найдти на его мсто какого-нибудь манчестерскаго фабриканта. Помню, какъ старикъ Дансеръ отдавалъ въ наймы свою каштановую лошадёнку каждую субботу, никто не хотлъ держать ее доле одной недли {Въ Англіи въ большомъ употребленіи недльные сроки и разсчеты: такъ жалованье конторщикамъ, сидльцамъ, рабочимъ и т. д. платится по недлямъ, разсчетъ бываетъ по субботамъ. И лошадей отдаютъ въ наймы понедльно.}, а когда она утопилась вмст съ своимъ сдокомъ, кинувшись въ рку съ Блюдскаго Моста, Дайсеръ сказалъ: ‘вотъ у меня и пропали двадцать четыре фунта ежегоднаго дохода!’ И правда: лошадёнка никому не годилась, а поплачиваться за нея приходилось больше, нежели за хорошую. Подумайте-ко объ этомъ, и напишите, какое будетъ ваше мнніе.
Желлико сейчасъ прислалъ своего писца сказать мн, что я объявленъ ‘ослушникомъ’ за то, что не явился въ какое-то судебное мсто, о которомъ и не слыхивалъ! {По французскимъ (и бельгійскимъ) законамъ, неявившійся къ суду считается признающимъ себя за уличеннаго и виновнаго. Онъ объявляется ‘ослушникомъ’ (contumax), ршеніе о виновности произносится не присяжными, какъ обыкновенно, а судьями, и обыкновенно налагаются на него самыя строгія наказанія и самые большіе штрафы изъ опредленныхъ въ закон.}. Мн, какъ теперь оказывается, прислали повстку явиться въ судъ, я ничего не могъ въ ней понять и бросилъ ее. Пишите мн, Томъ, и, главное, не забывайте о присылк денегъ.

Вашъ неизмнный другъ
К. Дж. Доддъ.

Что это мистриссъ Галларъ надодаетъ мн съ милымъ своимъ сыночкомъ? Куда мн его двать? Она пишетъ, чтобъ я похлопоталъ о его опредленіи ‘при Большомъ Канал’, желалъ бы отъ души, чтобъ они оба въ немъ очутились.
Распечатываю письмо, чтобъ прибавить, что сейчасъ получилъ отъ Викерса экземпляръ его адреса ‘Къ благонамреннымъ и неподкупнымъ броффскимъ избирателямъ’. Желалъ бы посмотрть хоть на одного изъ такихъ, для рдкости. Викерсъ проситъ меня сообщить ему мнніе объ этомъ документ и ‘почтить его моими совтами и замчаніями’, какъ-будто бы совершенно-подобныя произведенія не читаю я съ самаго дтства: фразеологія осталась неизмнною. Что бъ имъ придумать хоть одно слово новенькое! Онъ ‘надется, что возвращаетъ своимъ избирателямъ незамаранною ту высокую довренность, которою они его почтили’. Если такъ, онъ долженъ взять привилегію на свой способъ выводить пятна, потому-что едва-ли можно найдти рубище, загрязненное боле мантіи парламентскихъ представителей. Я возвратилъ ему адресъ съ единственнымъ замчаніемъ, что для меня прискорбно не находить въ немъ его мнній относительно Департамента Торговли.

ПИСЬМО X.

Каролина Доддъ къ миссъ Коксъ, классной дамъ въ пансіонъ миссъ Минсингъ.

Въ Черной Скал, въ Ирландіи.

Милая миссъ Коксъ,

Я долго колебалась и думала, не лучше ли мн показаться неблагодарною и не писать, нежели наводить на васъ скуку грустнымъ письмомъ. Теперь выбрала изъ двухъ этихъ ршеній послднее, потому-что мн слишкомъ-тяжело было бы заставить своимъ молчаніемъ дурно думать о моемъ сердц подругу, которой одолжена я такъ много. Если бъ стала я разсказывать вамъ о нашихъ приключеніяхъ и несчастіяхъ за границею, у меня достало бы матеріаловъ на десять писемъ, но я полагаю, что этимъ принесла бы вамъ мало удовольствія. Вы всегда были такъ добры, что не любили смяться надъ случаями, въ которыхъ есть хоть одна черта грустная. А я должна сказать, что какъ ни забавны могутъ казаться многіе изъ нашихъ приключеній, но въ нихъ есть, къ-сожалнію, слишкомъ-много печальнаго и горькаго. ‘Грустное начало’, скажете вы, да, грустное, а вы помните, какъ прежде была я весела? вы часто даже замчали мн это, но теперь у меня осталось очень-мало веселости, я постоянно грущу, не оттого, чтобъ вокругъ меня не было предметовъ, чрезвычайно-интересныхъ: на каждомъ шагу здсь я встрчаю имена, сцены, мста, съ которыми соединены великія воспоминанія. Я не стала безчувственна къ нимъ, но на все я смотрю съ несправедливой точки зрнія, все слушаю съ предубжденіемъ. Однимъ словомъ, кажется, мы похали за границу не съ тою цлью, чтобъ узнать чужія земли, ихъ литературу и искусство, а затмъ, чтобъ жалкимъ образомъ доискиваться высокаго положенія въ обществ, чтобъ выдавать себя передъ свтомъ такими особами, какими не можемъ быть на самомъ-дл, и вести недоступный для насъ образъ жизни. Вы помните насъ въ Додсборо: какъ были мы счастливы, какъ были довольны свтомъ, то-есть нашимъ свтомъ, хотя предлы его были тсны! Мы не были важными людьми, но пользовались такимъ уваженіемъ, какъ бы самые важные люди, потому-что тамъ не было людей, которые были бы почетне насъ, и немногіе имли столько случаевъ заслужить общую признательность, какъ мы. Папа всегда считался добрйшимъ и лучшимъ помщикомъ всего околотка, у мама не было соперницъ по благотворительности и обходительности, не боюсь сказать, что и мы съ Мери Анною имли друзей. Всхъ насъ соединяли взаимныя обязанности, заботы, симпатіи, любовь, потому-что, несмотря на все различіе въ лтахъ и вкусахъ, кругъ жизни и заботъ былъ у насъ общій, и на все намъ представлявшееся въ немъ смотрли мы одинаково. Однимъ словомъ: свтскіе люди могли назвать нашъ образъ жизни не фешёнэбльнымъ, но онъ былъ исполненъ пріятнаго, и тысячи маленькихъ заботъ и обязанностей придавали ему много разнообразія и интереса. Я никогда не была отличною ученицею — вамъ это извстно лучше всхъ, я часто утомляла терпніе моей милой миссъ Коксъ, но я любила свои уроки, я любила эти тихіе часы въ павильйон, окруженномъ розовыми кустами, и жужжанье пчелы, вторившее моему не мене усыпительному французскому чтенію. Не меньше любила я и маленькую классную комнату, гд учились мы зимою, когда дождь шумно бьетъ въ окна, и тмъ громче напоминаетъ о теплот и пріютности нашего уголка. Ахъ, милая миссъ Коксъ, какъ счастливы мы были въ то время! А теперь…
Я общала быть совершенно-искреннею съ вами, не скрывать ничего, но я не вздумала тогда, что мои признанія необходимо вовлекутъ меня въ замчанія и о другихъ, замчанія, быть-можетъ, несправедливыя, да и какое право я имю судить о другихъ? Тмъ не мене въ этомъ письм хочу сдержать свое общаніе, вы потомъ скажете мн, должна ли я продолжать соблюдать его. Итакъ начинаю. Мы живемъ здсь какъ-будто бы люди съ огромнымъ состояніемъ. Занимаемъ лучшую квартиру въ первой брюссельской гостинниц, держимъ карету, ливрейныхъ лакеевъ, у насъ постоянно толпа модистокъ и купцовъ, которые ужь своимъ платьемъ и манерами показываютъ, какъ дорого стоитъ имть съ ними дло. Наши постители вс принадлежатъ къ титулованной аристократіи, у насъ найдете множество карточекъ съ именами герцоговъ, князей и княгинь. И однакожь, милая миссъ Коксъ, мы чувствуемъ, что наша великосвтская жизнь — самообольщеніе. Мы переглядываемся и вспоминаемъ о Додсборо! Мы вспоминаемъ, какъ, бывало, папа, въ старой охотничьей жакетк, расплачивается съ работниками и споритъ, что здсь надобно удержать за полдня жалованье, здсь вычесть мшокъ муки, вспоминаемъ, какъ, бывало, мама даетъ Дерби Слопу наставленія, по какой цн онъ долженъ уступить на рынк поросятъ и почемъ онъ долженъ спросить за индюшекъ, вспоминаемъ, какъ, бывало, мы съ Мери Анною беремъ урокъ у мистера Деланё и учимъ кадриль, какъ послднее открытіе въ танцовальномъ искусств, а Джемсъ упражняется на старой аспидной доск въ тройномъ правил, чтобъ приготовиться къ служб въ Департамент Торговли. Вспоминаемъ, какая, бывало, суматоха подымается въ дом, когда какой-нибудь субальтерн-офицеръ изъ броффскаго отряда пришлетъ свою карточку, спрашивая, у себя ли мы? Ахъ, какъ бились наши сердца отъ словъ ’25-й полкъ’, ’94-й полкъ’, словъ, напоминающихъ о веселомъ броффскомъ бал съ кавалерами въ красныхъ мундирахъ и полковою музыкою! А теперь, милая миссъ Коксъ, мы стыдимся поклониться одному изъ тхъ людей, знакомствомъ съ которыми прежде такъ гордились! Вы, врно, помните капитана Морриса, который стоялъ въ Брофф, брюнета, съ черными глазами и прекрасными зубами, онъ былъ молчаливъ въ обществ, и мы знали его мало, потому-что онъ однажды имлъ споръ съ папа, чего папа ему не могъ простить, хотя онъ былъ, какъ я слышала, совершенно правъ. Онъ теперь здсь, онъ вышелъ въ отставку и путешествуетъ съ матерью, которую послали за границу для поправленія здоровья. Мать его больная старушка, онъ страстно любитъ ее. Она такъ горевала, узнавъ, что его полкъ отправляется на Мысъ Доброй Надежды, что ему оставалось одно средство успокоить ее — оставить службу. ‘У меня’, говорилъ онъ мн, ‘на свт только она одна: она принесла мн тысячи жертвъ. Мой долгъ требовалъ, чтобъ и я принесъ ей жертву’. Онъ зналъ, что теряетъ чрезъ это свою карьеру, но поставилъ долгъ выше личныхъ разсчетовъ и простился со всми своими надеждами въ будущемъ. Я узнала изъ его словъ, что они небогаты. Онъ говорилъ о какомъ-то намреніи, отъ котораго былъ долженъ отказаться, потому-что оно требуетъ большихъ расходовъ. Онъ былъ у насъ съ визитомъ, но такъ-какъ онъ теперь въ отставк, и притомъ мы любимъ только свтскія знакомства, его приняли очень-холодно, и я не думала, чтобъ онъ захотлъ быть у насъ въ другой разъ. Однако случайная услуга, которую онъ оказалъ мама и Мери Анн на станціи желзной дороги, гд он безъ него подверглись бы большимъ непріятностямъ, доставила ему случай къ продолженію знакомства, онъ былъ ужь у насъ два раза поутру, и будетъ нын вечеромъ пить чай у насъ.
Вы, можетъ-быть, спросите, какую связь иметъ капитанъ Моррисъ съ первою половиною моего письма, и я вамъ сейчасъ скажу это. Отъ него я узнала исторію тхъ великосвтскихъ людей, которыми окружены мы здсь, отъ него я услышала, что, считая насъ людьми чрезвычайно-богатыми, насъ окружили стью интригъ, и записные авантюристы призвали на помощь всю свою изобртательность и опытность, чтобъ поживиться насчетъ нашей неопытности и мнимыхъ богатствъ. Онъ сказалъ мн, какими опасными товарищами окруженъ Джемсъ, и если не говорилъ такъ же ясно о молодомъ лорд, Джордж Тайвертон, который теперь почти безотлучно бываетъ у насъ, то единственно потому, что имлъ съ нимъ какую-то личную непріятность, сколько могу предполагать, очень-серьёзную, и считаетъ ее препятствіемъ выражать свое мнніе о лорд Тайвертон. Но, можетъ-быть, онъ откровенне поговоритъ о немъ съ папа или Джемсомъ. По этому ли, или по другой причин, но наши не расположены къ нему. Мама зоветъ его ‘сухою коркою’, Мери Анна и лордъ Джорджъ — они всегда одного мннія — прозвали его ‘струсившій герой’, а папа, который рдко упорствуетъ въ ошибк, говоритъ, что ‘нельзя ничего сказать о характер небогатаго человка, который не иметъ долговъ’ — правда это или нтъ, во всякомъ случа, несправедливо осуждать его за прекрасную черту потому только, что она не разъясняетъ его характера. Теперь моя послдняя надежда на то, какъ понравится онъ Джемсу, потому-что они еще не видались. Мн кажется, слышу вашъ вопросъ: въ какомъ же смысл ‘послдняя надежда?’ по какому праву, миссъ Кери, выражаетесь вы такимъ терминомъ?— Просто потому, что я чувствую, что человкъ, хорошо-понимающій иностранное общество и оказывающій намъ расположеніе, совершенно необходимъ для насъ за границею. И если мы оттолкнемъ этого, то не знаю, встртимъ ли другаго.
Не могу отвчать вамъ на вопросъ о нашихъ будущихъ планахъ, потому-что они еще не опредлились. Я думаю, что еслибъ ршеніе зависло отъ папа, онъ тотчасъ же отправился бы домой. Но мама не хочетъ и слышать объ этомъ, слово ‘Ирландія’, кажется, запрещено и произносить въ нашемъ дом, какъ противное слуху образованныхъ людей. Доктора говорятъ, что Джемсъ долженъ провести мсяцъ или полтора въ Швальбах, пить тамъ воды и брать ванны, и сколько я могла разузнать, это мстечко — идеалъ сельской красоты и спокойствія. Капитанъ Моррисъ говоритъ о немъ, какъ объ эдем. Онъ самъ отправляется туда, потому-что, какъ я слышала, хотя не отъ него, онъ былъ тяжело раненъ въ афганской войн. Я напишу вамъ, когда ршено будетъ, куда мы демъ. Пока прошу милую мою миссъ Коксъ считать меня попрежнему своею истинно-любящею и преданною воспитанницею,

Каролина Доддъ.

ПИСЬМО XI.

Мистеръ Доддъ къ Томасу Порселю, Е. В.

Милый Томъ,

Билеты получилъ я въ-цлости и два изъ нихъ размнялъ вчера. Они пришли очень-кстати — да и когда деньги приходятъ некстати?— потому-что мы оставляемъ Брюссель и демъ въ Германію, на какія-то воды, имени города не умю написать, он рекомендованы для Джемса. Не считаю себя оригиналомъ, но почему-то никогда не умю сосчитать, сколько я задолжалъ въ город, пока не соберусь къ вызду изъ него. Въ эти часы всегда посыплется на меня цлая туча счетовъ, о которыхъ мн и во сн не снилось. Оказывается, что поваръ, котораго ты отпустилъ три мсяца назадъ, никогда не платилъ въ птичную лавочку, и въ счет твоемъ поставлено столько куръ, будго-бы ты лисица, счетъ изъ рыбной лавочки затерялся у тебя, и ты платишь въ другой разъ за цлый постъ, твой камердинеръ писалъ отъ твоего имени записки объ отпуск ему сигаръ и ликёровъ, горничная твоей жены совершала на имя твоей жены опустошительные поборы въ косметическомъ магазин. Потомъ является содержатель гостинницы съ требованіемъ уплаты за изломанныя и испорченныя вещи. Вс скрипучія софы и треснувшіяся блюдечки, которыя ты въ-теченіе шести мсяцевъ третировалъ со всмъ уваженіемъ, какой требовало ихъ деликатное тлосложеніе, должны быть замнены новыми. Вс непритворяющіяся окна и неотворяющіяся двери должны быть приведены въ совершенное благоустройство, придланы повсюду ключи, прившены колокольчики, кастрюли, зелень которыхъ замучила тебя коликою, должны быть вылужены, наконецъ водопроводная машина испорчена не кмъ другимъ, какъ твоимъ же слугой, и неопредленныя угрозы относительно построенія новой заставятъ тебя просить полюбовной сдлки. Этимъ еще дло не кончается: вс пресмыкавшіеся передъ тобою грабители, которые до-сихъ-поръ ‘не хотли тревожить васъ малостью, какую приходится съ васъ получить’, теперь возстаютъ противъ тебя грозными кредиторами, которые не спустятъ ни на полкопейки своихъ требованій. И счастливъ еще ты будешь, если они не откопаютъ прежнихъ счетовъ и не начнутъ представляемой теб записки ‘остатками отъ прежнихъ’, Restant du dernier balance.
Моралисты говорятъ, что человку надобно постить землю посл своей смерти, чтобъ узнать, какъ дйствительно думаютъ о немъ его ближніе. Пока пріидетъ время исполниться этому желанію, можно удовольствоваться фактами, которые узнаешь при перемн мста жительства. Тутъ ужь нтъ мста ни притворству, ни утайкамъ! Маленькіе недостатки твоего характера, которые прежде переносили съ такою снисходительною уступчивостью, припоминаются теперь теб въ боле-наставительномъ дух, довольно-ясно намекается, что если пріятно имть тебя покупателемъ, то удовольствіе это боле нежели уравновшивается твоимъ скряжничествомъ и бранчивостью. Изъ всего этого истекаетъ назиданіе, что человку лучше всего жить дома, на своей родин, гд до него жили его отцы и посл него будетъ жить его сынъ, гд торговцы и промышленники имютъ прямой интересъ въ томъ, чтобъ его дла не разстроивались, и почти также заботятся о томъ, хорошо ли уродились у него картофель и пшеница, какъ и онъ самъ. Сосди не то, что эти заграничные плуты, считающіе тебя ходячею машиною для выдлки банковыхъ билетовъ, которая выпускаетъ ихъ когда угодно, сколько захочешь — нтъ, сосди твои знаютъ, когда можно, когда нельзя приступать къ теб, знаютъ, что просить не во-время денегъ то же, что ждать гороху въ декабр или въ ма тетеревовъ.
Эти замчанія длаю, вдохновленный своими настоящими страданіями, потому-что со вчерашняго утра переплатилъ я до двухъ сотъ фунтовъ, изъ которыхъ предчувствовалъ только пятьдесятъ, не имя понятія объ остальныхъ долгахъ. Кром-того, я выдержалъ столько сраженій, подразумвается на французскомъ язык, и очень дурномъ, что не взялъ бы за то четырехъ-сотъ фунтовъ. Въ этихъ словесныхъ битвахъ, всегда пораженіе на моей сторон, потому-что, при ограниченности своихъ лингвистическихъ свдній, я похожъ на корабль, который, по недостатку боевыхъ снарядовъ, суетъ въ пушку все, что попало подъ-руку, и стрляетъ въ непріятеля вмсто картечи дублонами. Мистриссъ Д., которую шумъ спора всегда ‘зоветъ на поле боевое’, оказываетъ плохую помощь, потому-что словарь ея если не великъ, то силенъ, а самый плутоватый лавочникъ не любитъ, чтобъ его называли воромъ и разбойникомъ. Такія приноровленія въ нашихъ репликахъ стоили мн дорого, потому-что мн пришлось улаживать деньгами не мене шести случаевъ ‘обезславленія’ и двухъ случаевъ ‘угрозъ побоями’, хотя и послднія ограничивались демонстраціями со стороны мистриссъ Д., которыхъ однакожь было совершенно достаточно для приведенія въ трепетъ нашего брюссельскаго бакалейщика, который полковникомъ въ здшней національной гвардіи, и гигантскаго куафёра, борода котораго составляетъ украшеніе ‘саперной роты’. Кром-того, открылось, что я сдлалъ какое-то, какое именно — не знаю, нарушеніе законовъ, за что и заплатилъ восемьдесятъ-два франка пять сантимовъ съ прибавкою двадцати-семи франковъ за ослушническую неявку, заплатилъ нын же, потому-что штрафъ увеличился бы, какъ мн далъ понять полицейскій brigadier, ужасный сановникъ, сейчасъ приходившій ‘пригласить меня’, по его выраженію, въ префектуру. Такое приглашеніе все-равно что арканъ на ше, потому не отказываюсь отъ него и оставляю на-время письмо.
Воротился, Томъ, три часа просидвъ въ передней и часъ слушавъ объясненія и поученія. Меня усовщивали, чтобъ я очистилъ себя отъ подозрнія, за которое, къ слову будь сказано, съ меня ужь взяли штрафъ. Проступокъ мой состоялъ въ томъ, что за одинъ клочекъ бумаги, данный мн въ замну паспорта, не далъ я другаго клочка бумаги съ цлью объяснить, что я, Кенни Доддъ, живу въ город Брюссел не скрытно, а гласно, и не замышляю ничего дурнаго. Теперь, надюсь, они успокоены на этотъ счетъ, и если мои восемьдесятъ-два франка и пять сантимовъ способствовали утвержденію благоденствія здшняго города — сердечно радуюсь. Но кажется, что это только начало новыхъ хлопотъ, потому-что, когда я попросилъ, чтобъ на моемъ вышесказанномъ паспорт былъ прописанъ свободный пропускъ въ Германію, мн сказали, что есть два ‘препятствія’, то-есть два еще нершенныя дла въ здшнихъ судахъ, хотя вчера заплатилъ я послднюю, какъ думалъ, сумму для полюбовнаго удовлетворенія всхъ судебныхъ исковъ на меня и считалъ теперь вышеупомянутаго Кенни Дж. Додда чистымъ отъ всхъ процесовъ. Услышавъ теперь противное, похалъ я въ судебныя мста увидться съ Вангёгеномъ и Дрекомъ, главными моими адвокатами. Такой комнаты, какъ судъ, въ который вошелъ я, вы никогда не видывали. Вообразите большой четыреугольникъ, наполненный черными адвокатами, въ черныхъ мантіяхъ, съ черными лицами, съ черными душами, набитый ворами, тюремными сторожами, полицейскими служителями и публикою изъ торговокъ, все это сбито вмст, толкотня и духота такая, что остается только дивиться крпости юридическихъ нервовъ. Надъ головами толпы возвышаются судейскія площадки, на каждой у стола, покрытаго чернымъ сукномъ, сидятъ три старика, и судятъ по правд — величественное дло, теряющее нсколько своей почтенной важности, когда вспомнишь, что эти господа, не имя бэконова искусства, несвободны отъ одной изъ его слабостей {Бэконъ былъ, какъ извстно, осужденъ за взяточничество.}. Всми силами тснясь и толкаясь, я кое-какъ усплъ проложить себ дорогу до одного изъ этихъ возвышеній, и добрался до крпкой деревянной ршетки, или перилъ, за которою было чистое отъ толпы мсто, гд сидлъ на скамь обвиненный, противъ него, на другой скамь, свидтели, а подл, за миньятюрной каедрою, прокуроръ. Мн показалось, что въ толп адвокатовъ я вижу Дрека, но я ошибся — дло легкое, потому-что вс они похожи другъ на друга. Попавъ къ ршетк, я вздумалъ постоять и послушать разбираемый процесъ.
Но этого удовольствія не было мн дано, въ то самое время, какъ я началъ слушать съ напряженнйшимъ вниманіемъ, Вангёгенъ положилъ руку мн на плечо и шепнулъ: ‘идите, некогда терять ни минуты, ваше дло начинается!’
— Что такое? Вдь полюбовныя сдл……
— Тсъ! сказалъ онъ предостерегающимъ тономъ: — молчите, почтеніе передъ величіемъ закона!
— Прекрасно, но какое же мое дло? Что вы хотите сказать словами: мое дло?
— Объясняться не время, сказалъ онъ, таща меня за собою:— засданіе началось, скоро все услышите.
Правду онъ говорилъ: не время и не мсто было много разговаривать, потому-что намъ приходилось прокладывать себ дорогу черезъ толпу все больше-и-больше стснявшуюся, и по-крайней-мр двадцать минутъ формальной битвы понадобилось намъ, чтобъ вылзть изъ нея, мой фракъ и его мантія были растрепаны, въ иныхъ мстахъ лопнули.
Онъ, казалось, не обращалъ вниманія на состояніе своего туалета, и все тащилъ меня впередъ, черезъ дворъ, потомъ вверхъ по гадкой лстниц, потомъ опять внизъ, по темному корридору, опять вверхъ, по другой лстниц, и, пройдя большую переднюю, гд, въ стеклянной клтк, сидлъ разсыльный, раскрылъ тяжелую зеленую занавсь, и мы очутились въ комнат суда, не столь тсно набитой народомъ, какъ та, гд я былъ прежде, но все-таки наполненной многочисленными зрителями, на этотъ разъ очень-порядочно одтыми. Когда мы вошли, царствовало мертвое молчаніе. Трое судей сидли, читая бумаги, и молча передавали ихъ одинъ другому. Прокуроръ ковырялъ въ зубахъ костяною разрзкою для бумагъ, а писецъ суда жевалъ бугтербродъ, который пряталъ въ шляпу. Вангёгенъ взошелъ на возвышеніе и указалъ мн стулъ рядомъ съ своимъ. Едва я усплъ ссть, какъ писецъ, увидвъ, что мы заняли свои мста, поспшно сглонулъ огромный кусокъ и съ такимъ усиліемъ, что едва не задохся, прокричалъ: ‘слушается дло Додда-сына’. Сердце у меня сжалось при этихъ словахъ: ‘дло Додда-сына’, безъ всякаго сомннія, могло быть только проклятая дуэль, о которой я писалъ ужь вамъ. И несчастіе и виновность упали исключительно на насъ. По-крайней-мр четыре раза въ недлю меня требовали по этому длу, то туда, то сюда, то къ гражданскому, то къ военному слдователю, и хотя я постоянно клялся, что ничего не зналъ о дуэли, пока привезли Джемса съ подстрленною ногою, но они полагали, что если хорошенько меня помучить, то можно выжать изъ меня важныя разъясненія. Въ разсчет своемъ они не ошибались. Я готовъ былъ бы стать свидтелемъ противъ роднаго отца, лишь бы только избавиться отъ ихъ истязаній. Но бдою моею было то, что я дйствительно ничего не могъ сказать. Если я что и зналъ, то по разсказамъ черезъ другихъ: только то мн и было извстно, что разсказалъ лордъ Джорджъ, а по своей обязанности мирнаго судьи въ Додсборо я зналъ, что подобныя показанія не принимаются.
И однакожь имъ было угодно не давать мн покою своими вызовами и позывами, и мн не оставалось ничего, какъ только являться повсюду, куда меня потребуютъ.
— Такъ это проклятое дло причиною, что задержали мой паспортъ? шепнулъ я Вангёгену.
— Да, именно, сказалъ онъ: — ‘и если не поведемъ его очень ловко, убытки могутъ быть огромны’.
При этихъ словахъ я потерялъ всякое терпніе. Съ самой минуты прізда былъ я цлью юридическаго грабежа, и теперь казалось, что меня ршились не выпускать изъ Брюсселя, пока не разстанусь я. съ послднимъ своимъ наполеондоромъ. Взбшенный почти до сумашествія, я ршился сдлать отчаянное усиліе къ спасенію и громкимъ голосомъ сказалъ: ‘Monsieur le prsident’… Но тутъ мой французскій измнилъ мн и, посл страшныхъ усилій продолжать, я долженъ былъ прибгнуть къ пособію роднаго слова.
— Кто это такой? спросилъ онъ мрачно.
— Dodd-p&egrave,re, monsieur le prsident, торопливо сказалъ мой адвокатъ, спша спасти меня отъ послдствій моей опрометчивости.
— А! это Dodd-p&egrave,re, сказалъ торжественно президентъ, и посл того направилъ съ своими товарищами на меня очки, долго и внимательно смотрли они на меня, смотрли съ такою серьёзностью, что я началъ чувствовать мое существованіе въ качеств ‘Додда-отца’ важною уголовною подсудностью.— Enfin, сказалъ президентъ съ легкимъ вздохомъ, какъ-будто размышляя, что процесъ будетъ утомителенъ:— enfin! Dodd—p&egrave,re, отецъ Dodd—fils’а, отвтчика’.
Вангёгенъ почтительнымъ поклономъ выразилъ, что совершенно такъ, и пробормоталъ, какъ мн показалось, нчто въ род комплимента президентовой проницательности и сообразительности.
— Приведите его къ присяг, сказалъ президентъ, и согласно тому я поднялъ руку, а писецъ началъ читать — надобно думать, присягу — съ быстротой каскада.
— Васъ зовутъ Dodd—p&egrave,re? сказалъ генерал-прокуроръ, обращаясь ко мн.
— Здсь зовутъ меня такъ, но прежде никогда я не назывался такъ, жолчно отвчалъ я.
— Онъ этимъ говоритъ, что прозваніе p&egrave,re неупотребительно въ его отечеств, сказалъ одинъ изъ судей, маленькій, красноглазый человкъ съ рябинами по лицу.
— Запишите, замтилъ важно президентъ: — свидтель объявляетъ, что его зовутъ просто Доддъ.
— Кенни Джемсъ Доддъ, господинъ президентъ… вскричалъ я, перебивая его.
— Доддъ, по прозвищу Кенни Джемсъ, продиктовалъ маленькій судья и записалъ писецъ.
— И вы показываете подъ присягою, что вы отецъ Dodd-fils’а? спросилъ президентъ.
Я бодро отвчалъ, что ‘такъ думаю’, однакожь такой оборотъ фразы, принятый за оговорку, возбудилъ преніе, продолжавшееся три четверти часа, но ршеніе наконецъ воспослдовало въ мою пользу. Долженъ сказать, что въ преніи были выказаны большія юридическія свднія, судьи и генерал-прокуроръ цитовали всевозможные законы, начиная съ XII таблицъ, нсколько времени дло клонилось не въ мою пользу, но красноглазый судья далъ ему благопріятный для меня оборотъ, и вс согласились, что я отецъ моего сына. Однако, еслибъ только я зналъ, что выйдетъ, пожелалъ бы я оставить дло подъ сомнніемъ. Но я забгаю впередъ, надобно разсказывать попорядку.
Затмъ поднялось другое преніе, о томъ, до какой степени подвергаюсь я отвтственности въ дл моего сына, Dodd-fils’а, разныхъ степеней отвтственности было вычислено и обсуждено, если не ошибаюсь, четырнадцать. По ходу пренія началъ я думать, что выслушать ршеніе прійдется разв внуку Додда-сына, но красноглазый судья, повидимому, самый искуснйшій, прескъ преніе предложеніемъ пригласить меня — такъ онъ выразился — пригласить меня, объяснить, если мн будетъ угодно, что мн извстно о дл, которымъ теперь занимается судъ.
— Такъ, такъ, сказалъ президентъ: — пусть онъ разскажетъ намъ дло. И вс судьи и слушатели, казалось, единодушно согласились съ этимъ ршеніемъ.
Вы знали меня хорошо, Томъ, вы можете быть порукою, что никогда я не отказывался, если меня просили разсказать что-нибудь. Это во мн доходило даже до нкоторой слабости, и многіе говорили, что у меня есть привычка разсказывать одно и то же слишкомъ-часто. Какъ-бы то ни было, никто еще не говорилъ противъ меня, чтобъ я разсказывалъ изуродованныя, отрывочныя и безсвязныя исторіи, для чести своей репутаціи по части анекдотовъ, я ршился не подвергаться такому упреку.
— Милордъ, сказалъ я: — мн нечего разсказывать.
— Извольте разсказывать, повторилъ президентъ, и на этотъ разъ его тонъ и жесты показывали, что его терпніемъ нельзя играть.
— Что же разсказывать? жолчно спросилъ я.
— Все, что знаете, все, что слышали, прошепталъ мн Вангёгенъ, трепеща за мою опрометчивость.
— Милордъ, сказалъ я: — самъ я ничего не знаю, я лежалъ въ постели все это время.
— Онъ лежалъ въ постели все это время, сказалъ президентъ своимъ товарищамъ.
— Въ постели, сказалъ красноглазый: — посмотримъ, и онъ минутъ десять рылся въ груд бумагъ, лежавшихъ передъ нимъ.— Dodd-p&egrave,re показываетъ подъ присягою, что онъ пролежалъ въ постели отъ 7-го числа февраля, когда пріхалъ сюда, до мая 19-го числа, включительно.
— Я не показываю этого, милордъ! вскричалъ я.
— Въ такомъ случа, что же онъ показываетъ? спросилъ красноглазый.
— Выслушаемъ его собственныя слова. Скажите намъ безъ утайки — что извстно вамъ? сказалъ президентъ, въ голос котораго было слышно искреннее состраданіе къ запутанности моихъ отвтовъ.
— Милордъ, сказалъ я: — съ величайшимъ въ мір удовольствіемъ желалъ бы обнаружить ту искренность, которой вы требуете, но если я увряю васъ, что дйствительно ничего не знаю…
— Ничего не знаете, милостивый государь! возразилъ президентъ.— Не-уже-ли вы хотите сказать суду, что вы находитесь и находились въ совершенномъ не вдніи относительно ршительно всхъ фактовъ поведенія вашего сына, что вы никогда ничего не слышали о непріятныхъ обстоятельствахъ вашего сына и усиліяхъ его избавиться отъ нихъ?
— Если для васъ удовлетворительны показанія, основывающіяся на слышанномъ отъ другихъ, сказалъ я: — я готовъ передать вамъ эти пересказы, и, переведя духъ, потому-что видлъ передъ собою длинный путь, я началъ, а писецъ по-временамъ просилъ меня пріостанавливаться немного, чтобъ ему успвать за мною.
— Пять или шесть недль назадъ, милордъ, мы, то-есть мистриссъ Доддъ, дочери, Джемсъ и я, сдлали поздку на Ватерлооское Поле, по естественному желанію видть мсто, столь тсно-связанное съ воспоминаніями отечественной славы. Не буду утруждать васъ какими-либо подробностями о нашемъ разочарованіи, ни изъявлять сожалніе о совершенномъ отсутствіи символовъ, которые могли бы оживлять въ памяти событія великаго дня. Дйствительно, за исключеніемъ большаго льва съ поджатымъ хвостомъ, нтъ тамъ никакихъ эмблемъ побдоносныхъ націй.
Я умолкъ на-минуту, милый Томъ, чтобъ видть, какое впечатлніе произведутъ на нихъ эти слова. Но они были безчувственны, и я понялъ, что моя бомба никого не задла своимъ взрывомъ.
— Мы бродили по полю, милордъ, два или три часа, наконецъ достигли Гугумона въ самое время, чтобъ укрыться отъ страшной грозы, разразившейся надъ нами, и здсь-то Джемсъ случайно пришелъ въ столкновеніе съ молодымъ человкомъ, котораго по справедливости могу назвать виновникомъ всхъ нашихъ бдствій. Казалось, что они начали споръ о битв, со всми естественными предубжденіями сражавшихся національностей. Этимъ не говорю я, чтобъ Джемсъ основательно знакомъ былъ съ предметомъ, и дйствительно, я пришелъ къ тому мннію, что запасъ его свдній былъ почерпнутъ преимущественно изъ представленія труппы вольтижеровъ, зрителемъ котораго онъ былъ у насъ въ Брофф, и въ которомъ Бонапартъ, прогалопировавъ два раза вокругъ цирка, становится на колни и проситъ пардону — фактъ, столь сильно-врзавшійся въ памяти Джемса, что онъ принужалъ француза принять его за историческую черту. Споръ, повидимому, не былъ веденъ въ законныхъ границахъ пренія, они разсердились, и французъ, посл надменнаго нападенія, вышелъ на проливной дождь, лишь бы только избжать дальнйшаго спора.
— Это мн кажется, милостивый государь,— прервалъ меня президентъ:— нисколько неотносящимся къ занимающему насъ длу. Судъ предоставляетъ полнйшую свободу въ подробномъ развитіи объясненій, но если они дйствительно нисколько не имютъ связи съ текущимъ дломъ, если, какъ кажется моимъ опытнымъ сотоварищамъ, равно какъ и мн, эта полемика о битв не состоитъ ни въ какомъ соотношеніи съ затруднительнымъ положеніемъ вашего сына…
— Она истинная причина и источникъ всего, милордъ, перебилъ я.
— Все, что есть затруднительнаго въ его положеніи, рождено этимъ случаемъ и часомъ.
— Въ такомъ случа вы можете продолжать, милостивый государь, сказалъ онъ кротко, и я продолжалъ:
— Не хочу сказать, милордъ, что все послдующее было неизбжно, не хочу также сказать, что съ боле холодными головами и спокойными темпераментами противники не могли бы кончить дло благопріятнйшимъ образомъ, но Джемсъ горячъ, очень-горячъ, въ немъ силенъ кельтскій элементъ. Онъ дйствительно любитъ, что называется у насъ shindy, или потасовку, любитъ не изъ тхъ побужденій, какъ нкоторые пустые люди, чтобъ надлать шуму въ свт, не изъ того, чтобъ о немъ поговорили въ газетахъ, но любитъ shindy изъ чистой любви къ самому этому длу, любитъ въ этой потасовк, такъ сказать, внутреннее достоинство. И могу здсь замтить, милордъ, что ирландецъ, быть-можетъ, одинъ только изъ всхъ европейскихъ народовъ понимаетъ драку въ этомъ смысл, такая черта, если правильно смотрть на нее, служитъ ключомъ къ пониманію нашего національнаго характера.
Не знаю, Томъ, какъ далеко зашелъ бы я въ своихъ аналитическихъ разъисканіяхъ о нашемъ національномъ характер, но переводчикъ остановилъ меня, начавъ уврять судей, что никакъ не можетъ слдить за моими словами. Въ повствовательной части моей рчи онъ еще успвалъ исполнять свою обязанность, но мои размышленія и общія наблюденія о людяхъ и нравахъ были, кажется, далеко не по его силамъ. Потому мн сдлали замчаніе, чтобъ я ‘возвратился’ къ нити моего разсказа, что я и исполнилъ.
— Что касается до самаго дла, милордъ, началъ я снова разсказъ:— я слышалъ отъ очевидцевъ, что оно было ведено чрезвычайно-достойнымъ и деликатнымъ образомъ. Джемсъ былъ поставленъ лицомъ къ западу, такъ-что солнце было на Роже. Оружіе было превосходно. Было прекрасное майское утро, благоухающее, свтлое, но неослпительное. Все соединилось, чтобъ придать сцен интересъ, и, могу прибавить, наставительность. Секундантъ Роже сталъ считать, ‘разъ… два… три!’.— тутъ пистолеты выстрлили въ одинъ моментъ, и бдный Джемсъ получилъ пулю противника вотъ въ это самое мсто, между костью и артеріей, по объясненію Сётэна, критическое мсто, какъ извстно’.
— Dodd-p&egrave,re! сказалъ президентъ торжественнымъ голосомъ: — вы играете терпніемъ трибунала!
Грозное изреченіе, которое два другіе судьи одобрили величественнымъ наклоненіемъ головы!
— Если вы, началъ онъ опять медленно и ударяя на каждое слово: — если вы не принадлежите къ людямъ слабаго разумнія, съ недостаточными умственными способностями, то поведеніе, котораго держались вы, неизвинимо, оно должно быть названо непокорствомъ суду!
— И мы покажемъ вамъ, милостивый государь, сказалъ красноглазый: — что никакія претензіи на національную эксцентричность не защитятъ отъ требованій оскорбленнаго правосудія.
— Да, милостивый государь, поддакнулъ третій судья, который не говорилъ еще ни слова: — и мы заставимъ васъ почувствовать, что величіе законовъ нашего отечества не можетъ быть ни оскорбляемо прикрытою наглостью, ни осмиваемо притворнымъ невдніемъ.
— Милорды, сказалъ я:— вс эти упреки для меня остаются загадкою. Вы хотли, чтобъ я разсказалъ вамъ дло, и если мой разсказъ несвязенъ и неудовлетворителенъ, это не моя вина.
— Взять его подъ стражу за непокорство суду! сказалъ президентъ:— Petites Cames научатъ его благоприличію.
Знайте же, Томъ, что Petites Carmes въ Брюссел то же, что въ Лондон Ньюгетская Тюрьма, и вы будете въ-состояніи понять мои чувства при этомъ возвщеніи, особенно когда я увидлъ, что писецъ прилежно вписываетъ подъ-диктовку въ протоколъ краткую исторію того, какъ я оскорбилъ судъ и какъ былъ за то наказанъ. Въ жестокомъ своемъ замшательств я обратился взглянуть на Вангёгена: онъ рылся въ книгахъ, письмахъ и запискахъ, отъискивая, какъ посл сказалъ мн, ‘хотя какую-нибудь разгадку моей рчи’.
— О! о! это ужь слишкомъ! вскричалъ я, теряя всякое терпніе.— Вы принуждаете меня къ длинному разсказу о томъ, чего я не знаю, и потомъ, въ оправданіе вашему собственному невжеству, объявляете меня оскорбителемъ! Самый послдній переписчикъ у ирландскаго адвоката, самый послдній ябедникъ въ Ирландіи лучше васъ всхъ троихъ! Вы соблюдаете нкоторыя формы, но вы не имете понятія о сущности правосудія! Вы тутъ сидите въ своихъ черныхъ мантіяхъ, какъ уродливыя каррика…
Мн не дали кончить, Томъ: по знаку президента, два жандарма схватили меня подъ-руки и, несмотря на мои попытки сопротивляться, отвели меня въ тюрьму. Ахъ! я долженъ повторить это слово: ‘въ тюрьму!’ Кенни Дж. Доддъ, землевладлецъ и мирный судья въ Додсборо, предсдатель броффскаго Избирательнаго Союза, посаженъ въ тюрьму, какъ простой мошенникъ!
Мн грустно, что я не могъ обуздать своихъ чувствъ, теперь, когда все кончено, я сознаю, что лучше было бы не бить тюремщика и не выгонять Вангёгена изъ моего нумера. И разсудительне и приличне было бы покориться съ терпніемъ своей судьб. Я знаю, что вы такъ сдлали бы, Томъ, а посл того смло разсчитывали бы, что формальнымъ слдствіемъ заставите вознаградить васъ за безчестье. Я опрометчивъ, горячъ: оттого вся бда. Но разв не должно имть снисхожденіе къ человку, несправедливо-оскорбленному? Вроятно, нтъ, потому-что я только побилъ тюремщика, но еслибъ я убилъ его, наврное, присяжные нашли бы ‘circonstances attnuantes’.
Отчасти по причин моихъ собственныхъ чувствъ, отчасти, чтобъ не взволновать вашихъ, я не выставилъ въ заголовк письма словъ Petites Carmes, но истины нельзя скрыть, и на самомъ дл посылаю это письмо изъ комнаты No 65-й, въ брюссельской тюрьм! Каково признаніе? Хорошъ ли новый эпизодъ въ Иліад наслажденій, образованія и не знаю какихъ еще благъ, общанныхъ моею супругою отъ путешествія по чужимъ краямъ? Но торжественно клянусь вамъ, что, доживъ до возвращенія домой, изложу всю истину о заграничныхъ путешествіяхъ. Не думаю, чтобъ могъ написать книгу, и вообще трудно теперь найдти человка, который бы могъ написать свои собственныя чувства врно и честно, не прикрашивая ихъ поэтическими лохмотьями, или не разводя мудрованіями, я не гожусь на такія хитрости, но если ужь на то пошло, буду здить по Великобританіи и Ирландіи и читать лекціи, найду шарманщика, чтобъ игралъ въ интервалахъ, и стану объявлять: ‘Кенни Доддъ читаетъ лекціи о заграничныхъ людяхъ и нравахъ. — Вечера съ французами и ночи съ знатными бельгійцами’. Выставлю на позорище ихъ кухню, ихъ нравы, ихъ скромность, ихъ правдивость, ихъ справедливость. И хотя знаю, что накличу на себя вчную ненависть легіона куафёровъ, танцовальныхъ учителей и модистокъ, сдлаю это, клянусь жизнью! Я слыхивалъ, какъ вы съ Бельтономъ горячитесь и разглагольствуете противъ того, что наши законы безпрепятственно допускаютъ распространеніе шарлатанскихъ эликсировъ и пилюль, но какое шарлатанство поравняется съ этимъ вкусомъ къ заграничнымъ путешествіямъ? Кто станетъ сть морресоновы пилюли, какъ зеленый горошекъ, не надлаетъ себ столько нравственнаго вреда, какъ проживъ мсяцъ за границею! И еслибъ меня призвали въ Парламентскій Комитетъ объявить, по совсти, какія изъ ныншнихъ книгъ считаю вреднйшими въ мір, я сказалъ бы: морреевы Путеводители! {Murray’s Hand-books или Guides, считаются самыми полными и лучшими. Ихъ составлено множество, для всхъ странъ, посщаемыхъ туристами. Фраза, что англійскаго туриста невозможно вообразить безъ морреева ‘Путеводителя’ въ рукахъ, стала общимъ мстомъ.} Утверждаю слова эти моимъ рукоприкладствомъ и печатью. Этотъ молодецъ, то-есть Моррей, сочинилъ особенную живописную Европу, съ клочками антикварства, исторіи, поэзіи, архитектуры. Читая эту Европу, наши невжественные, странно-скитательствующіе англичане забираютъ себ въ голову, что длаютъ цивилизованное дло отправляясь за границу. Онъ ихъ чуть не вполн убждаетъ, что они дутъ не пить дешевое шампанское и сть красныхъ куропатокъ, а затмъ, чтобъ видть Кёльнскій Соборъ и куполъ Св. Петра, и такимъ-то путемъ онъ образуетъ намъ племя умничающихъ, необразованныхъ, хвастливыхъ болвановъ, которые безчестятъ насъ въ чужихъ земляхъ и надодаютъ намъ въ своей.
Мн кажется, я вижу ваше лицо, слышу ваши слова: ‘Кенни одержимъ припадкомъ паоса’ — да, это правда. Сейчасъ я опрокинулъ чернильницу, и едва достанетъ мн чернилъ, чтобъ докончить это маранье, потому-что частицу надобно оставить для записки къ мистриссъ Д. А propos о ней, Томъ. Не знаю, какъ и увдомить ее, что я въ тюрьм: ея чувства будутъ страшно потрясены этимъ, что не помшаетъ ей, между-нами будь сказано, какъ скоро у насъ съ ней будетъ схватка — а это не замедлитъ — осыпать меня дкими выходками за то, что, смотря на все мое судейское достоинство, со мною поступили въ Брюссел какъ съ простымъ мошенникомъ.
Думаю, что самое лучшее теперь — послать за Желлико, потому-что Вангёгенъ и Дрекъ ужь прислали мн сказать, что отказываются отъ веденія моего дла, ‘предоставляя себ полную свободу относительно будущаго процеса за претерпнное личное оскорбленіе’, иначе сказать: требуя десяти фунтовъ за то, что я выгналъ Вангёгена. Пусть такъ!
Переговоривъ съ Желлико, сообщу вамъ результатъ свиданія, если только выйдетъ какой-нибудь результатъ, но мой пріятель Желлико адвокатъ изъ адвокатовъ, у него не только лвая рука не знаетъ, что длаетъ правая, но и на одной рук средній палецъ ничего не знаетъ объ указательномъ.
Теперь четверть третьяго пополуночи, а я съ тяжелою головою сажусь доканчивать письмо и, ужь можете быть уврены, не расположенъ къ дремот. Не знаю, чмъ начать, какъ сказать вамъ, что такое случилось, но, коротко, Томъ: я, можно сказать, разоренъ. Желлико сидлъ со мною нсколько часовъ и просмотрлъ все дло, онъ получилъ бумаги отъ Вангёгена и Дрека и, говоря безпристрастно, оказалъ много доброты и состраданія. Я увренъ, что моя голова не выдержала бы, еслибъ сталъ разсказывать вамъ вс подробности. Сущность дла состоитъ въ слдующемъ: ‘Дло Додда-сына’ не дуэль Джемса, какъ я думалъ, а цлый рядъ взысканій съ него за долги, простирающіеся до двухъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ слишкомъ! Нтъ сумасбродства, начиная съ балета и кончая пари о лошадяхъ, котораго бы онъ не испробовалъ, верховыя лошади, ужины, бархатные жилеты, перстни, цпочки, танцовщицы слились въ бдной голов моей въ какой-то дикій хаосъ!
Онъ удосужился въ какіе-нибудь три мсяца набраться столько гадостей и пороковъ, что иному понадобились бы на это десятки лтъ, технически это называется ‘лихо пошелъ!’ Ну, надобно сказать, что если такъ идти, то скоро прійдетъ къ концу всякій, а тмъ боле сынъ задолжавшаго ирландскаго джентльмена! Вы не вообразили бы, что мой молодецъ хотя по именамъ знаетъ вещи, которыя, кажется, считалъ чисто-необходимыми въ своей жизни, и какъ онъ усплъ набрать денегъ и надлать долговъ — дла, которыя были для меня затруднительными во всю жизнь — ршительно не могу постичь. Я спишу копію съ одного изъ взысканій, перешлю къ вамъ и увренъ, что ваше изумленіе будетъ равняться моему. Кажется, мой молодецъ толковалъ въ томъ род, какъ-будто бы Беринги {Беринги вмст съ Ротшильдами — богатйшіе изъ англійскихъ банкировъ.} его ближайшіе родственники, кажется, что бросать деньги было ему истиннымъ наслажденіемъ! Подумайте только: все время, когда я думалъ, что онъ корпитъ надъ французскими уроками, онъ побрасывалъ себ костями, а приготовленіемъ своимъ къ служб въ Департамент Торговли занимался онъ за кулисами оперы. Викерсъ причина всему этому. Еслибъ онъ сдержалъ общаніе, мой парень не промотался бы съ негодными товарищами.
Откуда я возьму денегъ, Томъ? Не придумаете ли вы, какъ бы намъ вылзть изъ этой ямы? Предполагаю, что нкоторые, если не вс кредиторы, согласятся на уступку, говорятъ, что Лазарь всегда беретъ четвертую часть своего взысканія. Теперь можете оцнить всю забавность потхи, которую вчера разъигрывалъ я въ суд, можете вообразить, какая чепуха выходила изъ моихъ толковъ о дуэли и Ватерлоо въ дл о долгахъ! Но зачмъ они мн не сказали, по какому длу я призванъ? Зачмъ они только повторяли свое смшное требованіе ‘Racontez l’affaire?’ — что жь было разсказывать? Съ чего я могъ вздумать и откуда могъ знать объ этомъ Лазар и всхъ жидоморахъ? Терзаютъ меня полтора мсяца каждый день допросами о дуэли — что жь страннаго, если я помшался на одномъ пункт и не могъ толковать ужь ни о чемъ, кром дуэли и огнестрльныхъ ранъ? а потомъ, безъ малйшаго намека о переход, вводятъ меня въ банкрутскій судъ!
За ‘непокорство’ посадили меня въ тюрьму на три дня, и до истеченія этого срока нтъ никакого средства въ бельгійскихъ законахъ склонить ихъ выпустить на свтъ арестованнаго Кенни Додда! Такимъ-образомъ приходится мн оставаться здсь ‘питая душу сладкими и горькими мечтами’, какъ говорятъ поэты. Впрочемъ, нельзя пожаловаться, чтобъ на это время не достало у меня занятіи. Бумагами, которыя принесъ Желлико, можно нагрузить возъ, кром-того, у меня есть соображенія относительно письма къ мистриссъ Д., которое, предполагаю, изумитъ ее. Думаю коротко, но сильно изобразить ей, въ какомъ положеніи теперь мы и на сколько она причиною, что мы дошли до него! Покажу ей, что ея собственное сумасбродство послужило камертономъ, по которому запло все семейство, и что ее одну должно винить во всемъ несчастій. Общая мн столько прекрасныхъ сторонъ въ заграничномъ путешествіи, она забыла одну, что я уподоблюсь Сильвіо Пеллико, но я этого не забуду, Томъ!
Потомъ готовлю особенное письмо для Джемса. Онъ увидитъ, что и на его долю достанется погоревать о нашемъ общемъ разореніи, потому-что хочу написать Викерсу и попросить его опредлить Джемса въ какой-нибудь отдаленнйшій гарнизонъ, куда-нибудь на Островъ Св. Елены, или еще хуже! Что мн за надобность! Ни капли не стану жалть! Въ Гамбіи трудновато будетъ ему задавать ужины по четыре фунта съ персоны, и танцовщицы едва-ли будутъ ему дорого стоить на берегахъ Нигера! Наконецъ я буду грозить возвращеніемъ въ Ирландію… ‘Только грозить!’ скажете вы, ‘почему же не возвратиться на-самомъ-дл?’ Не смогу этого сдлать, какъ писалъ вамъ прежде. У меня довольно смлости на все, что можно сдлать однимъ усиліемъ, но не твердости для продолжительной борьбы. Я лучше брошусь съ Тарпейской Скалы, нежели буду спускаться шагъ за шагомъ съ каменистой горы! Мистриссъ Д. очень-хорошо это знаетъ, и какъ скоро я объявлю войну, начинаетъ проводить свои траншеи такъ упорно и приготовляется къ осад съ такою обдуманностью, что я всегда сдаюсь прежде, нежели она поставитъ свою тяжелую артиллерію. Не толкуйте мн пустяковъ о малодушіи, трусости: противъ жены нтъ героя! Отъ Ксантиппы, которая била Сократа, до герцогини Мерльборо, пожалуй и до нашего времени, исторія свидтельствуетъ это, еслибъ только я захотлъ приводить примры. Какая надежда на успхъ, въ борьб съ существомъ, которое внимательно изучало каждую слабую струну, каждый уязвимый пунктъ вашего характера въ-теченіе, быть можетъ, двадцати лтъ? Это все-равно, что боксировать съ вашимъ докторомъ, который знаетъ, куда нанести смертельный для васъ ударъ!
Придумалъ я и другую штучку, Томъ. Скажу мистрисъ Д., что пошлю въ газеты объявленіе о томъ, чтобъ никто не давалъ въ долгъ ни ей, ни ея сыну, ни ея дочерямъ, что семейство Доддовъ похало за границу собственно въ экономическихъ разсчетахъ и не иметъ ни претензій на роскошь, ни притязаній быть богатымъ. Если это не испугаетъ ее, то скажите, что я не Кенни Доддъ! Да, я хочу, Томъ, выказать мужество и ршительность въ эти три дня, которые проведу подъ замкомъ, вдь она не можетъ получить сюда доступа безъ моего согласія — вы понимаете меня!
Не могу собрать мыслей, чтобъ отвчать вамъ на вопросы относительно Додсборо, бдная голова моя и безъ того трещитъ. Вотъ принесли мн и завтракъ: арестантскую порцію, потому-что, въ своемъ негодованіи, отказался я отъ всякаго другаго кушанья. Не думалъ я, когда, по обязанности ревизора, отвдывалъ дома арестантскую пищу, что прійдется мн сть ее съ мене испытательною цлью!
Долженъ оставить вс распоряженія относительно длъ по помстью до слдующаго письма, но постарайтесь собрать для насъ денегъ. Безъ полюбовной сдлки намъ отсюда не выхать, а я горю нетерпніемъ ‘въ пустыню удалиться отъ злосчастныхъ здшнихъ мстъ’. Капитанъ Моррисъ какъ-то на-дняхъ говорилъ мн о маленькомъ нмецкомъ городк, гд нтъ англичанъ и гд телушка чуть не по полушк. Такая дешевизна и уединеніе теперь самое лучшее для насъ. Узнаю имя этого города и скажу вамъ въ слдующемъ письм.
Къ слову пришлось. Моррисъ славный малый, лучніе нежели и ожидалъ отъ него, есть въ немъ отчасти педантство, но сердце доброе, а благороденъ, какъ я не знаю-кто. Думаю, что онъ засматривается на Мери Анну, но по ныншнему ихъ духу едва-ли будетъ имть успхъ въ ней. Здшніе мнимые графы и бароны напустили имъ въ глаза такой пыли, которая совершенно затмваетъ передъ ними нетитулованныхъ людей. Нашъ братъ, сельскій джентльменъ, подл этихъ вертопраховъ все-равно, что вашъ старинный серебряный чайникъ подл блестящей ныншней гальванопластической посуды. Оно, конечно, если понадобилось бы подъ той или другой занять презрннаго металла, то увидлъ бы другую разницу между ними.
Если что еще будетъ съ нами, увдомлю въ слдующемъ письм. Теперь подписываюсь вашимъ старымъ и преданнымъ другомъ.

Кенни Дж. Доддъ.

ПИСЬМО XII.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.

Милая Молли,

Человческихъ силъ не достанетъ разсказать, какія муки вытерпла я въ послдніе два дня, не достанетъ у меня духу написать, какъ и произошло все это! Все семейство потеряло головы, не знаю, что и будетъ изъ насъ, а для меня, женщины, любящей жить со всми мирно и тихо, такія огорченія невыносимы!
Часто вы слышали отъ меня замчаніе, что еслибъ не характеръ К. Дж., не его необузданная горячность, мы жили бы въ довольств и богатств! Лта, говорятъ, поправляютъ всякую бду, но я скажу, Молли, что знаю бду, которой лта не исправляютъ — это, если попадется женщин мужъ съ неукротимымъ характеромъ. Напротивъ, мужья становятся съ лтами упряме и неуживчиве. Они, кажется, только и думаютъ, чтобы мучить васъ.
Вы знаете о бдняжк Джемс, какъ онъ быль раненъ, но вамъ еще не писала я, что онъ эти полтора мсяца лежалъ не вставая, что его лечили три доктора, что ему до тридцати-пяти разъ приставляли піявки, не писала, какъ его мучили вновь-придуманными инструментами, и все истребляли ‘полнокровіе’, какъ они говорили, еслибъ не давала ему тайкомъ овсянки съ виномъ, то врно, врно, разстались бы мы съ бднымъ Джемсомъ! Это былъ страшный ударъ для насъ, Молли, но пути Провиднія неисповдимы, намъ должно только покоряться.
И вышло вотъ что. Джемсъ, какъ всякій молодой человкъ, тратилъ денегъ нсколько-больше, нежели у него было, и зная хорошо характеръ отца, не сталъ просить его, а обратился къ жидамъ. Они, злоди, не пожалли бднаго ребенка, который, въ невинности сердца, не зналъ свта и его злобы. Они, вмсто денегъ, выдавали ему сумму, на которую писали вексель, всякими вещами, между-прочимъ, голландскими черепицами, плитами для мостовой, мраморными каминами, землемрными инструментами, и потомъ онъ долженъ былъ продавать это, чтобъ получить какую-нибудь бездлицу. Иныя вещи усплъ онъ продать очень-выгодно, особенно мраморный каминъ, а на другихъ много терялъ, такимъ-образомъ скоро у него накопилось много долговъ. Еслибъ не дуэль, говоритъ онъ, то, нужды нтъ, онъ могъ бы продолжать, вроятно, это значитъ, уплатить долги. Но рана погубила его. Вести его длъ никто не могъ, кром его самого. Совершенно то же было, когда умеръ ддъ мой, Морисъ-Линчъ Мэк-Керти, потому-что никто не могъ ничего сдлать съ его бумагами: въ нихъ были большія суммы, тысячи и десятки тысячъ фунтовъ, но гд они, что они — мы не могли отъискать.
Точно то же было съ бдняжкою Джемсомъ. Онъ лежалъ въ постели, а пройдохи, его обманувшіе, устроивали его погибель! Дло поступило въ здшній судъ, который, сколько я слышала, нисколько не лучше нашихъ: какая въ нихъ жалость! Что же сдлалъ К. Дж.? Вы думаете, что, будучи ужь около двадцати-пяти лтъ судьею, онъ долженъ хорошо знать эти дла? Что же онъ длаетъ? Вмсто-того, чтобъ нанять за себя адвоката, который бы ходилъ за него по судамъ и лъ его противниковъ, прикрывалъ бы вс его промахи и подкупилъ бы свидтелей на противниковъ, К. Дж. вообразилъ — да, ни съ того ни съ сего вскочить со стула и самъ быть своимъ адвокатомъ! И отлично же онъ тутъ показалъ себя! Умный человкъ объяснилъ бы судьямъ, какъ все-было, что Джемсъ ребенокъ, что недавно онъ еще пускалъ зми у насъ за огородомъ, что онъ понимаетъ злобу людскую столько же, сколько К. Дж. благородство, что обманщики, которые погубили его, должны быть публично наказаны! Да, Молли, увряю васъ, для другаго такая тэма была бы прекраснымъ полемъ подйствовать на сердце судей, что же длаетъ онъ? поднимается на ноги (я не видала, но мн сказывали), поднимается на ноги и начинаетъ бранить и позорить на чемъ свтъ стоитъ, и судъ, и судей, и прокурора, и писца, и даже до сторожей! Никого не обошелъ! Ему, я знаю, все ни почемъ: онъ готовъ насказать самыхъ ужасныхъ вещей и въ самыхъ грубыхъ словахъ! Наконецъ, ихъ терпніе лопнуло, они его остановили и дали приказаніе взять его и отвести къ городскую тюрьму. Она ужасна, ее такъ и называютъ пофранцузски Peti Korin то-есть на пятерыхъ длятъ одну порцію, такъ-что тамъ едва не умираютъ съ голоду.
Тамъ-то онъ теперь, Молли. Я получила это извстіе, когда мы собирались въ Оперу, мн убирали волосы. Я такъ закричала, что куафёръ отскочилъ и обжегъ себ щипцами ротъ, хоть это нсколько помогло мн, потому-что мы съ Мери Анною не могли не расхохотаться надъ его гримасами.
Я хотла держать въ секрет происшествіе съ К. Дж., но Мери Анна сказала, что надобно посовтоваться съ лордомъ Джорджемъ, который былъ тогда у насъ, отправляясь вмст съ нами въ театръ. Эти знатные англичане — удивительные люди, самая отличительная черта ихъ — равнодушіе ко всмъ непріятностямъ. Говорю вамъ это потому, что лордъ Джоржъ, выслушавъ нашу исторію, упалъ на диванъ и покатился со-смху, такъ-что я опасалась, чтобъ съ нимъ не сдлалась колика. Онъ жаллъ только о томъ, что не былъ въ суд и нe видалъ этой сцены. Что касается до джемсовыхъ затруднительныхъ обстоятельствъ, онъ сказалъ, что это пустяки.
Потомъ онъ сдлалъ то же самое замчаніе, какъ и я, что Джемсъ настоящее дитя и слдовательно не можетъ понимать свта и его опасностей.
— Я скажу, какъ вамъ устроить теперь дла (сказалъ онъ), и какимъ-образомъ вы не только можете избжать сплетень, но и опровергнуть всякій скандалъ, какой могъ бы возникнуть. Прежде всего вы скажете, что мистеръ Доддъ отправился въ Англію (мы объявимъ объ этомъ и въ газетахъ), чтобъ заняться исполненіемъ своихъ обязанностей по выборамъ. Сдлавъ это, вы разошлите приглашенія на вечеръ, который дадите.— на ‘чай и танцы’, такъ-принято говорить. Вы скажете, что вашъ старикъ терпть не можетъ баловъ, и вы теперь именно пользуетесь случаемъ его отсутствія, чтобъ видть у себя вашихъ друзей, не безпокоя его. Люди, которые съдутся къ вамъ, не будутъ слишкомъ-строго разбирать фактовъ. Поврьте мн, когда въ дом весело, то мене всего думаютъ справляться, гд глава дома. Я позабочусь о томъ, чтобъ у васъ было все отборнйшее брюссельское общество и, взявъ оркестръ у Латура, а ужинъ отъ Дюбо, посмотримъ, останется ли у кого въ голов мсто для мистера Додда.
Признаюсь вамъ, Молли, что въ первую минуту мои чувства были шокированы такимъ совтомъ, и я спросила себя въ душ: ‘что скажетъ свтъ, если обнаружится, что мы назвали полонъ домъ гостей и безпечно веселимся, когда глава семейства былъ въ тюрьм, быть-можетъ, въ кандалахъ?’ — ‘Не-уже-ли вы не видите, сказалъ лордъ Дж., что, поступивъ по моему совту, вы именно предупредите возможность такого обстоятельства? Тогда вы мастерскимъ оборотомъ избавляете ваше семейство отъ всхъ горестныхъ послдствій горячности мистера Додда! Ршительность остается теперь единственнымъ вашимъ спасеніемъ!’ Слдствіемъ всего было, Молли, что онъ убдилъ меня, искренно вамъ говорю, что я не находила удовольствія въ мысляхъ о бал среди такихъ тяжелыхъ обстоятельствъ, но, какъ именно говорилъ лордъ Дж., я ‘спасала семейство’.
По возвращеніи изъ театра (потому-что мы отправились туда, хотя съ тяжелымъ сердцемъ, въ театр однакожь много смялись), мы засли писать пригласительные билеты на нашъ ‘вечеръ’, и хотя Джемсъ и Мери Анна помогали лорду Дж., но кончили мы только ужь передъ разсвтомъ. Вы спросите: а гд же была Каролина? и въ-самомъ-дл, нельзя не спросить. Я во всю жизнь не забуду ея страннаго поведенія. Она не только противилась всмъ нашимъ планамъ относительно бала, но имла наглость сказать мн въ лицо: ‘до-сихъ-поръ мы были только смшны, а такой поступокъ будетъ постыднымъ и позорнымъ’. Съ лордомъ Дж. она говорила еще худшимъ языкомъ, сказавъ ему, что ‘его совтъ очень-дурная плата за благородное гостепріимство, которое всегда показывалъ ему ея отецъ’. Гд эта двчонка набралась такихъ громкихъ словъ — не понимаю, но, всегда молчаливая, тутъ она говорила съ бойкостью адвоката. А когда ее испросили помочь намъ писать билеты, она сказала, что скоре отрубитъ себ руку. Досадне всего было здсь то, что изъ всхъ насъ она одна знаетъ роды во французскомъ язык, и какъ надобно написать soire lequel или laquelle.
Можете вообразить себ хлопоты слдующаго дня, потому-что вдь балъ долженъ кончиться до возвращенія К. Дж.: у насъ оставалось только два дня для всхъ приготовленіи. Изъ людей, прізжающихъ въ домъ потанцовать или поужинать, немногіе имютъ понятіе, какихъ хлопотъ — чтобъ не сказать боле — стоитъ дать балъ. Лордъ Джорджъ говорилъ мн, что королева Викторія даетъ всегда балы даже не въ томъ дворц, гд живетъ, чтобъ приготовленія не мшали обыкновенному образу жизни, и въ-самомъ-дл, кому не станетъ въ тягость эта суматоха переставливанія мебели, прившиванія люстръ, прицпливанія кенкетовъ, устроиванія платформы для музыкантовъ, устанавливанья столовъ для ужина. Мы даже не садились за столъ, какъ должно, Молли, въ передней закусимъ ветчины и холодныхъ цыплятъ, на задней лстниц телячьяго пастета съ рюмкою хересу — вотъ былъ нашъ завтракъ, обдъ и ужинъ. Конечно, мы отъ души хохотали каждый разъ, и я никогда не видла Мери Анну въ такомъ веселомъ расположеніи духа. Она произвела сильное впечатлніе на лорда Джорджа — это видно по его обращенію, и меня не удивитъ, если у насъ выйдетъ что-нибудь серьёзное.
Больше писать нтъ времени, потому-что меня отзываютъ взглянуть на цвты и померанцовыя деревья, которыя поставятся на подъзд и по лстниц, но постараюсь окончить письмо до отхода почты.
Вижу, что письмо не попадетъ на сегодняшнюю почту, потому оставляю его, чтобъ дать въ немъ вамъ ‘полный и врный’, какъ говорятъ газеты, разсказъ о бал, который, по увренію лорда Джорджа, будетъ великолпнйшимъ изъ всхъ, какіе видлъ Брюссель ныншнею зимою. И дйствительно, судя по приготовленіямъ, я готова тому врить! Въ кухн у насъ семь поваровъ слоятъ тсто и пьютъ хересъ въ невроятномъ количеств, не говоря ужь о восьмомъ, который въ моей комнат длаетъ изъ леденца гербъ Мэк-Керти для павильйона, который будетъ поставленъ посредин стола и будетъ представлять Додсборо, а на верху его будетъ К. Дж. съ флагомъ въ рук, на которомъ пофранцузски будутъ написаны какія-то слова, какъ-будто бы произносимыя К. Дж., означающія привтствіе гостямъ. Бдный К. Дж.! теперь не о томъ онъ думаетъ!
Вся лстница и подъздъ будутъ однимъ цвтникомъ камелій, розъ и олеандровъ, привезенныхъ изъ Голландіи для другаго бала, но уступленныхъ намъ по просьб милаго лорда Джорджа. Что касается мороженаго, моя туалетная показалась бы вамъ, Молли, свернымъ полюсомъ, вс животныя тхъ странъ сдланы изъ клубничнаго или лимоннаго мороженаго, съ туземными жителями, натуральнаго цвта, изъ кофейнаго или шеколаднаго. Оркестръ у насъ будетъ большой нмецкій, пятьдесятъ восемь музыкантовъ и два негра съ цимбалами. Они теперь съпгрываются и шумятъ ужасно! Каждую минуту подъзжаютъ телеги съ припасами, потому-что, надобно вамъ сказать, Молли, здсь совершенно не то, что въ Додсборо. Нажарить побольше цыплятъ, наготовить холодной телятины, нарзать ветчины, надлать яблочныхъ пироговъ, желе, испанскихъ втровъ — поирландски это будетъ ужь прекрасный ужинъ, изъ винъ — хересъ и пуншъ — и предовольно. Здсь не то: нужно, чтобъ все было, что только придумано лучшими поварами. Здсь нужно и морожепое, когда вспотютъ отъ танцевъ, и шампанское, и устрицы, все это еще до ужина, пока танцуютъ, а когда сядутъ за ужинъ, нужно, чтобъ на стол были вс блюда, самыя деликатнйшія, какія только бываютъ.
Я покойна насчетъ всего, одна полька меня безпокоитъ: не могу ей выучиться, всегда длаю глисею, когда нужно припрыгнуть. И не знаю, врожденная ли стыдливость ирландки, или просто непривычка, но конфужусь, когда подумаю, что мужчина обниметъ мою талью, и все мн представляется, какъ на это взглянетъ К. Дж. Надюсь, однако, что и полька сойдетъ у меня хорошо, потому-что лордъ Джорджъ будетъ моимъ кавалеромъ, и такъ-какъ я сознаю, что К. Дж. можетъ быть увренъ во мн, то и успокоиваюсь.
Не знаю, не потому ли, что въ два дня не успли приготовиться къ балу, но очень-многіе изъ приглашенныхъ прислали извиненія, что не могутъ быть. Англійскій посланникъ не прідетъ. Лордъ Дж. говоритъ, что тмъ-лучше, потому-что Тори падаютъ, а Виги очень-будутъ благодарны К. Дж., подумавъ, что онъ не хотлъ пригласить Тори. Это можетъ быть, но я не знаю, чмъ можно извинить австрійскаго, французскаго, прусскаго и испанскаго посланниковъ, которымъ тоже были посланы приглашенія: почему бы, кажется, не пріхать? Лордъ Джорджъ думаетъ, что они недовольны ныншнимъ министерствомъ нашимъ, но если такъ, они жестоко ошибаются: К. Дж. не принадлежитъ собственно ни къ какой партіи. Онъ поддерживалъ и Тори и Виговъ, но ничего не выигралъ ни черезъ тхъ, ни черезъ другихъ.
Лордъ Дж. и Мери Анна, несмотря на эти непріятные отказы, въ большомъ восторг, потому-что будетъ, какъ они называютъ, margravine, но что такое margraviue: вельможа, или дама, или кушанье — не знаю, а спросить стыдно.
Сейчасъ меня сильно раздосадовалъ визитъ капитана Морриса, онъ былъ у насъ нын два раза и наконецъ добился, что я приняла его. Онъ прізжалъ упрашивать меня, чтобъ я, какъ онъ говоритъ, ‘если не вовсе оставила, по-крайней-мр отложила бы балъ до возвращенія мистера Додда’. Я хотла наказать его за дерзость презрительнымъ взглядомъ, но для него это ни почемъ! Онъ далъ мн понять, что очень-хорошо знаетъ, гд К. Дж.— свдніе, которое сообщила ему, разумется, Каролина. Ахъ, милая Молли! грустно, очень-грустно, что Каролина забываетъ вс правила, которыя я вливала въ нее съ младенчества! Но я не могу жаловаться. Мери Анна и Джемсъ — часть меня самой, въ нихъ нтъ ни одной черты низкой, это существа изящныя, благородныя, счастіе мое въ настоящемъ, надежда моя въ будущемъ!
Когда я передала лорду Дж., зачмъ прізжалъ Моррисъ, онъ только улыбнулся и сказалъ: ‘Это отличная выдумка со стороны господина отставнаго героя, ему хотлось добиться приглашенія’ и я теперь вижу, что цль его была дйствительно такова. Чмъ больше узнаешь людей, тмъ больше видишь въ нихъ низости. Я чувствую теперь, какъ неспособны простосердечныя, доврчивыя существа, подобныя мн, бороться противъ хитростей и стей коварнаго свта. Но этотъ Моррисъ немного выиграетъ ныншнимъ своимъ поступкомъ, потому-что, по словамъ Мери Анны, лордъ Дж. никогда ужь не допуститъ принятія его въ службу, еслибъ онъ захотлъ возобновить свою каррьеру. Истинный другъ узнается въ нужд, Молли, и счастливъ, кто иметъ такого друга, особенно лорда.
Margravine — все-равно, что графиня, какъ я сейчасъ узнала, только гораздо-важне, это я узнала потому, что Джемсъ долженъ принять ее у подъзда, а мы съ Мери Анною — въ передней. Лордъ Дж. говоритъ, что для нея надобно устроить вистъ по полу-наполеондору поэнь, и что ея всегдашній партнёръ — джентльменъ, служащій у нея секретаремъ. Она здитъ только туда, гд есть для нея такой вистъ. Но онъ говоритъ: ‘честь видть ее у себя слишкомъ-дешево покупается даже такою цною’, и вроятно онъ правъ.
Допишу посл бала, потому теперь надобно примрять платье.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Милая Молли, собираю вс силы, чтобъ докончить это письмо, потому-что оно будетъ, быть-можетъ, послднимъ, какое получите вы отъ вашего преданнаго друга. Три дня прошло съ-тхъ-поръ, какъ я писала предъидущія строки, и трехъ такихъ дней никогда, никогда не было еще въ жизни несчастнйшаго изъ людей. За однимъ истерическимъ припадкомъ тотчасъ слдовалъ другой: самыя сильнйшія лекарства были безсильны надо мною, какъ вода! Мои крики, говорятъ мн, были ужасны, говорятъ, я, въ безпамятств, бросалась на всхъ моихъ семейныхъ: и этимъ обязана я моему К. Дж. Вы знаете, сколько я страдала отъ него въ Додсборо, вы знаете, какія страшныя сцены выносила я отъ него каждый разъ, когда представлялись ему рождественскіе счеты {Въ Англіи купцы подаютъ годичные счеты передъ Рождествомъ.}. Но все прежнее, Молли, ничто въ сравненіи съ тмъ, чему подверглась я здсь. Правду говаривалъ дядюшка Джо, что нечего ждать добра отъ мезаліянцевъ, или неравныхъ браковъ.
Минуты мои сочтены, потому письмо мое будетъ кратко. Балъ, Молли, былъ восхитителенъ, онъ былъ безпримренъ по изяществу и блеску! Знатностью, свтскостью, красотою, брильянтами собравшееся у насъ общество превосходило вс собранія, какія только бывали въ Брюссел въ-теченіе послдняго двадцатипятилтія. Графы, бароны, сановники съхались въ безчисленномъ множеств. Постителей было до семисотъ человкъ, они вполн наслаждались, кушали, пили, танцовали, и чудный видъ представляли они: каждый былъ веселъ, и думалъ только о весель. Мери Анна была элегантна, и часто слышались замчанія, что мы должны быть сестры. Ахъ, мой другъ, если бъ они взглянули, какова я теперь!
Начали танцевать мазурку, которая продолжалась до половины перваго, потому-что въ ней каждый кавалеръ поочередно танцуетъ съ каждою дамою, и вы легко поймете, что этому не было конца, потому-что кавалеры, обнявъ талью дамъ, казалось, готовы были вчно не разлучаться съ ними, но вошелъ лордъ Джорджъ и сказалъ, что маркграфиня кончила свой вистъ и желаетъ ужинать, потому должны были мы отправиться къ столамъ.
Джемсъ повелъ подъ-руку маркграфиню, а князь Даммизейзенъ — меня. Мы пошли, Молли, внизъ по узкой лстниц, потому-что ужинъ былъ приготовленъ въ нижнемъ этаж, тснота была страшная, потому-что каждый старался пробиться впередъ, чтобъ захватить хорошее мсто.
Когда мы сошли на послднія ступени, Джемсъ, бывшій съ маркграфинею впереди, вмсто того, чтобъ идти дале, потснился назадъ, и увеличилъ давку, потому-что сотни людей, шедшихъ позади, тснили насъ впередъ.
— Что такое, Джемсъ? сказала я: — почему ты остановился?
— Извините меня, сказалъ онъ:— здсь что-то странное, здсь непріятная сцена.
И въ-самъ-дл, мы увидли, какъ съ подъзда, наполненнаго лакеями, пробиваются сквозь ихъ толпу двое людей, вооруженные палками, низвергая, какъ бшеные, все, представлявшееся имъ на пути, и устремляясь къ столовой.
— Что это за негодяи? вскричала я: — почему ихъ не прогонятъ?
Не успла я произнесть эти слова, какъ двери въ столовую растворились отъ ихъ напора и они побжали но комнат. Раздалась страшная стукотня, дребезжанье и звяканье! Лампы, люстры, фарфоръ, стаканы и бутылки, тарелки, блюда, плоды, десертъ — летли во вс стороны. Въ одну минуту столъ былъ очищенъ и отъ изящнаго леденцоваго павильйона не осталось ничего! Я вошла въ дверь, потому-что насъ втснили задніе ряды въ тотъ самый моментъ, какъ гербъ Мэк-Керти разлетался въ куски! и К. Дж. (потому-что это былъ онъ!) топталъ его, а гадкій Патрикъ Бирнъ колотилъ все вокругъ себя! Я съ крикомъ упала въ обморокъ, не видла ничего боле и желала бы никогда не приходить въ чувство, если правда то, что мн разсказываютъ. Говорятъ, что К. Дж., разрушивъ ужинъ, бросился на собраніе, сдернулъ парикъ съ спутницы Джемса, называя ее наглой обманщицей, потомъ напалъ на Даммизейзена и началъ выталкивать его на улицу также, какъ и другихъ. Говорятъ, что многіе вылзли въ окна, потому-что это было въ первомъ этаж, и что одинъ толстый джентльменъ повисъ на кенкетномъ крючк и вислъ боле четверти часа среди бгущей и кричащей толпы!
Все это произошло оттого, что бельгійцы выпустили К. Дж. въ часъ ночи, когда, по ихъ разсчету, окончился срокъ его ареста.
Со мною начинается припадокъ, и я должна окончить. Мы оставили Брюссель въ то же утро и прибыли къ ночи сюда. Я не знаю, куда мы демъ, и не хочу узнавать: теперь для меня все-равно. К. Дж. не имлъ духу еще ни разу показаться мн на глаза со времени своего безчестнаго дла, и я надюсь, въ то недолгое время, которое отдляетъ меня отъ дверей гроба, не видть его. Мери Анна также лежитъ въ постели и почти такъ же убита, какъ я. Каролину я не пускаю къ себ. Лордъ Джорджъ увезъ Джемса на свою квартиру до того времени, пока К. Дж., научится вести себя боле-благороднымъ образомъ, но когда настанетъ это время — совершенно неизвстно

вашему скорбному и обезславленному другу
Джемим Доддъ.

Htel d’Angleterre. Люттихъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Милая Молли.

Распечатываю письмо, чтобъ сказать, что я сдлала завщаніе, потому-что, когда вы будете читать эти строки, вашей несчастной Джемимы, вроятно, ужь не будетъ на земл! Вамъ оставляю свое черное атласное платье, отдланное бусами, и темно-срое бомбазинное, которое, если его перекрасите, будетъ очень-хорошо для траура запросто. Завщаю вамъ также вс вещи, которыя найдете въ дубовомъ гардероб въ моей комнат, также десять столовыхъ серебряныхъ ложекъ съ гербомъ Мэк-Керти и одинъ такой же ножъ, этотъ сервизъ, для краткости, обозначенъ у меня въ завщаніи такъ: ‘фамильное серебро’. Кром того, оставляю вамъ ‘Домашнюю кухарку’, ‘Полную домохозяйку’, и ‘Путь къ добродтельной слав’, Франциска Ксавье. Вс эти книги отмчены моею рукою.
Вамъ будетъ утшительно узнать, что я отхожу отъ жизни сей въ мир и любви со всми. Скажите Матвю, что прощаю ему полфунта шерсти, которую онъ укралъ съ сновала, хотя онъ клянется, что и не видалъ ее, но кому же, Молли, было украсть, кром него? Можете отдать Катерин старые башмаки, которые лежатъ въ чулан, хотя она ходитъ босикомъ, но все-таки ей будетъ пріятно получить ихъ на память. Чувства мои растроганы и я не могу продолжать! Умирать въ чужой земл, изнемогая отъ зврства безчуственнаго мужа… О!..
Мн кажется, самое чувство приличія и уваженія къ моему роду требуетъ, чтобъ на моемъ памятник былъ высченъ гербъ Мэк-Керти, онъ будетъ свидтельствовать, что я была не Доддъ. Рисунокъ этого герба — курица, прикрывающая лисицу, или животное, похожее на лисицу, своимъ крыломъ, впрочемъ, вы увидите его на ложкахъ. Когда продадите свинй — не знаю, правильно ли пишу это слово… голова моя слаба — заплатите старух Юдии Коббъ два шиллинга и семь пенсовъ за пряжу, скажите ей, что я не хотла вычитать девять пенсовъ изъ жалованья дочери ея, Бетти. Быть-можетъ, посл меня, вс почувствуютъ кого лишились! Можетъ-быть, и К. Дж. почувствуетъ это, когда будетъ находить свое блье безъ пуговицъ, а жилеты безъ шнуровъ, когда, что еще хуже для него, не кому будетъ останавливать его порывы, противорчить ему! Эта борьба теперь и убиваетъ меня! Никто не знаетъ и не повритъ, какъ я боролась съ нимъ впродолженіе двадцати-пяти лтъ. Но онъ почувствуетъ это черезъ недлю посл того, какъ я сойду въ могилу!
Не знаю въ-точности своего возраста, но вы можете написать на камн, что я скончалась тридцати-девяти лтъ. Я надюсь, что ‘Втры Патріотизма’ скажутъ нсколько словъ о моемъ род. Это мн принесло бы боле удовольствія, нежели ‘искренне-оплаканная’ или ‘къ неизъяснимой горести осиротвшаго семейства’, какъ они всегда говорятъ. Послдній пунктъ моего завщанія, чтобъ мое тло было отвезено на родину. Только это и завщаю К. Дж., о которомъ не упоминаю ни однимъ словомъ.
Напомните обо мн всмъ и скажите, что сердцемъ я всегда жила на родин!
Сейчасъ приняла лекарство, которое удивительно меня подкрпило. Оно иметъ вкусъ ликёра, и очевидно пришлось по моей комплекціи. Быть-можетъ, я буду еще столь счастлива, что оживу для новыхъ страданій, и теперь ужь чувствую себя крпче и сажусь скушать кусочекъ или два жареной утки съ лукомъ. Бетти сама готовила ее для меня.
Если мое здоровье понравится, Молли, то даю вамъ общаніе, что К. Дж. не найдетъ ужь во мн прежнюю безотвтную страдалицу, которую попиралъ ногами боле лвадцати — пяти лтъ! Чувствую себя лучше, микстура дйствительно помогаетъ мн.
Можете писать мн въ Люттихъ, съ припискою на адрес: ‘въ случа кончины, передать въ собственныя руки миссъ Мери-Анн’. Ахъ, одна мысль объ этомъ убиваетъ меня! Мысль, что мн суждено умереть — страшнйшее изъ всхъ огорченій, и я не думаю перенесть ея!
Хочу послать за К. Дж., чтобъ проститься съ нимъ и простить ему все, пока еще дышу! Я не уврена, что ршилась бы на это, еслибъ не хотла воспользоваться такимъ случаемъ, чтобъ высказать ему о его зврств относительно меня все, что чувствую, сказать ему, что я очень-хорошо знаю тайныя его предположенія, знаю, что онъ женится, не давъ остыть моему трупу. Такова-то врность мужей! Но есть утшеніе въ этой скорби: измнникъ получаетъ полное воздаяніе, женившись, какъ это всегда бываетъ, на девятнадцатилтней втренниц! К. Дж. ршительно способенъ къ такому поступку, и я хочу показать ему, что знаю это, знаю и вс послдствія такого вроломства!
Микстура дйствительно мн очень-полезна, и я чувствую, что въ-состояніи заснуть. Мери Анна запечатаетъ письмо, если я не проснусь до отправленія его на почту.

Часть вторая.

ПИСЬМО I.

Отъ К. Дж. Додда Томасу Порселю, Е. Б., въ Брофф.

Люттихъ. Вторникъ, вечеръ.

Милый Томъ,

Ваши упреки совершенно-справедливы, но, клянусь вамъ, я молчалъ потому, что взяться за перо было выше силъ моихъ. Да и теперь, черезъ три недли, не имю духа вспомнить о прошедшемъ. Когда увидимся съ вами — если только возвратится это счастливое время — быть-можетъ буду способенъ разсказать вамъ о моемъ прощань съ Брюсселемъ, но теперь стыдъ еще свжъ, раны не зажили и у меня не достаетъ мужества.
Вчера перехали мы въ такъ-называемый ‘Павильйонъ’ изъ Hotel d’Angleterre. Надобно вамъ сказать, Томъ, что въ Люттих столько шума, грома, гама, звяканья, бряканья, стукотни, трескотни, свиста кузнечныхъ мховъ, дребезжанья жестяныхъ листовъ, мдныхъ котловъ, пиленья и скрипнья по желзу, какъ нигд въ цломъ мір {Люттихъ знаменитъ оружейными фабриками, заводами для выдлки пилъ и наковаленъ, игольными фабриками, жестяными заводами и всевозможными кузнечными и слесарными производствами.}. Тысячъ сто мдниковъ, слесарей, кузнецовъ нещадно колотятъ молотками, подъ которыми звенитъ и трещитъ все, что только въ мір придумано звонкаго, отъ сковороды до котла паровой машины!
Вы думаете, что такимъ оркестромъ могутъ удовольствоваться самыя ненасытныя уши — нтъ, ошибаетесь: люттихцамъ и того мало: они пожелали, чтобъ на ихъ большомъ театр была исполнена новая опера Верди — ‘Навуходоносоръ’. А театръ, надобно вамъ сказать, прямо противъ Htel d’Angleterre, такъ-что, когда мы силою привычки, терпнія и отчасти онмнія слуховыхъ нервъ пріучились выносить грохотъ кузницъ и жестяныхъ заводовъ, на насъ принеслась музыка Верди съ такимъ ревомъ, громомъ и визгомъ, что, сравнительно съ нею, концертъ всхъ оружейниковъ и кузнецовъ кажется эоловою арфою. Да, изъ всхъ безчисленныхъ шарлатановъ и крикуновъ нашего времени, не исключая самого Моррисона съ его пилюлями, не найдется равнаго этому Верди. Я не выставляю себя знатокомъ въ музык, во всю жизнь могъ я научиться распознавать только дв псни: ‘God save the King’ и ‘Патриковъ великій день’ {Patrik’s day — національный гимнъ Ирландіи, подобно тому, какъ God save the King — національный гимнъ Великобританіи.} да и то единственно потому, что, бывало, въ дублинскомъ театр вмст съ другими встаю и снимаю шляпу, когда ихъ начинаютъ играть, но тихіе, мелодическіе звуки всегда дйствовали на меня, и я не могъ слышать нашихъ ирландскихъ псенъ, не чувствуя, что у меня на душ отдается каждая нота. Но этотъ модный Верди ршительно живодёръ! Тромбоны, литавры, контрбасы, фаготы — самые нжные инструменты въ его оркестр. Одно утшительно, что музыка его губитъ самое крпкое горло въ одинъ сезонъ, можно надяться, что скоро въ Европ его музыку некому будетъ пть, кром свистка паровой машины высокаго давленья!
Вы, милый Томъ, вроятно, замчаете унылость и безнадежность въ моихъ мысляхъ. Да, это совершенно-справедливо. Похать за границу наслаждаться удовольствіями жизни и встртить такія пріятности — неочень-весело. Самый суровый философъ не обвинилъ бы меня въ эпикуреизм, потому-что повергаюсь заграничнымъ наслажденіямъ съ похвальною дозою самоотверженія. Не угодно ли взглянуть, какъ мы проводимъ время? Мистриссъ Д. лежитъ въ нумер 19-мъ, лежитъ съ четырнадцатью пьявками на вискахъ, передъ постелью, на столик, цлая бутыль съ ведромъ микстуры, похожей вкусомъ на камфарный спиртъ, Мери Анна и Каролина сидятъ въ темнот подл нея и вздыхаютъ. Джемсъ у меня подъ замкомъ въ нумер 17-мъ — такой методъ возбудитъ любовь къ дльнымъ занятіямъ, а я напрягаю соображеніе, чтобъ написать со смысломъ нсколько строкъ, вокругъ меня воютъ и стучатъ кузницы, да Патрикъ Бирнъ чиститъ ножи въ передней.
Болзнь мистриссъ Д. не опасна, но тяжела для насъ. Она забрала себ въ голову, что здсь нтъ наказанія доктору или аптекарю, если они отравятъ большаго, и потому требуетъ, чтобъ кто-нибудь изъ насъ пробовалъ ея микстуры прежде, нежели она будетъ принимать ихъ. По такому обстоятельству въ эти четыре дня досталось мн выдержать курсъ леченія, отъ какого не поздоровилось бы, я думаю, слону. Иныя лекарства еще можно принимать, по такъ-называемая Rfrigrants здшнихъ докторовъ ужасны для меня! Я долженъ посл нихъ исправлять желудокъ пуншемъ въ такомъ количеств, что съ самаго утра голова моя отуманена. Еслибъ остались мы въ Додиборо, милый Томъ, ничего этого не было бы — вотъ новая выгода нашего путешествія! Ахъ, Томъ, нелпость, нелпость оно во всхъ отношеніяхъ! Вы теперь не узнали бы своего стариннаго друга: опорожнили мои карманы, налили мой желудокъ, да, я сталъ не тотъ, какъ прежде.
Вы пишете, что я не долженъ ждать денегъ до ноября, но вы не догадались написать, какъ же мн прожить безъ нихъ. Полюбовная сдлка съ жидами обошлась мн въ полторы тысячи фунтовъ. Наши ‘непредвидипыя издержки’, какъ выражаются въ парламент, потребовали еще трехсотъ. Такимъ-образомъ, считая все, получается въ итог, что мы съ апрля проживали по тысяч фунтовъ въ мсяцъ, или въ годъ — бездлица!— прожили бы двнадцать тысячъ! Надобно считать милостью, что Конкурсный Судъ, продавая имнія съ аукціона, не допытывается, какимъ образомъ затянулся человкъ въ долги. Кислую мину пришлось бы сдлать мн при такомъ допрос.
Теперь мы начали соблюдать экономію и, надюсь, что даже вы, милый Томъ, были бы довольны нами. Да, хотя жить здсь для меня очень-тяжело, но мы останемся въ Люттих до зимы, если только вынесутъ мои уши. Мери Анна говоритъ, что ужь все-равно было бы жить, въ Люттих или въ Бирмингэм, я отвчаю, что готовъ хать и въ Бирмингэмъ. Признаюсь вамъ, чувствую какое-то сатанинское удовольствіе, видя, какъ солоно всмъ имъ приходится здсь. Здсь нтъ ни бароновъ, ни графовъ, ни маркизовъ, ни балетныхъ танцовщицъ! Самый отчаянный мотъ могъ бы здсь тратить деньги разв на сковороды, ухваты и кочерги, галантерейне кострюли здсь ничего не найдется.
Наши комнаты въ третьемъ этаж. Мы съ Джемсомъ обдаемъ за общимъ столомъ. Одинъ только лишній нашъ расходъ — докторъ, пользующій мистриссъ Д., но стоитъ взглянуть на него, чтобъ убдиться, какъ мало въ немъ роскоши. Разумется, во всемъ этомъ очень-мало пріятнаго, и по правд сказать, мое мнніе, что точно такой же образъ жизни могли бы мы вести въ нашей Кильменгэмской Тюрьм. Быть-можетъ, мои дамы наконецъ сами поймутъ это и согласятся возвратиться домой.
Ежедневно часъ употребляю на прогулку, которая, впрочемъ, приносить мн мало удовольствія. Обыкновенный мой маршрутъ на жестяной заводъ и обратно черезъ фабрику патентованныхъ пробоевъ и болтовъ, этимъ путемъ избгаю близости театра, потому-что грохотъ ‘Навуходоносора’ слишкомъ-раздражителенъ для моихъ нервъ.
Джемсъ не выходитъ изъ комнаты, я засадилъ его за книги. Небольшой моціонъ былъ бы полезенъ его здоровью, но пусть посидитъ въ-заперти. Надобно же ему чмъ-нибудь поплатиться за свое поведеніе. Изъ дочерей, Мери Анна сердится и приходитъ ко мн только поздороваться и проститься, а Кэри, хотя и старается казаться веселой и счастливой, но въ душ, какъ замтно, груститъ. Бетти Коббъ, напротивъ, не скрываетъ своихъ чувствъ и бродитъ по гостинииц съ жалобами и хныканьемъ, новопрізжіе разспрашиваютъ ее, что у ней за горе, и такимъ-образомъ непріятнымъ толкамъ нтъ конца.
Патрикъ Бирнъ одинъ изъ насъ, повидимому, смотритъ на свои дла съ безмятежною философіею, потому-что не протрезвлялся съ самаго нашего прізда въ Люттихъ. Засыпаетъ онъ или на крыльц, или на лстниц — привычка хорошая въ томъ отношеніи, что ненужно платить за постель, но часто бываютъ и непріятности, потому-что въ темнот всякій входящій и выходящій спотыкается на него. Перехожу къ вашимъ хозяйственнымъ извстіямъ. Вы пишете, что англичанинъ, который нанялъ Додсборо, недоволенъ землею и работниками — мы съ вами это ужь предвидли. ‘Ирландскіе работники лнивы’. Спросите у него, пробовалъ ли онъ самъ рзать торфъ, пробавляясь, вмсто всякаго кушанья, картофелемъ?— ‘Ирландскіе работники невжды’. Что и говорить! Лучше было бъ, еслибъ они знали о новйшихъ открытіяхъ въ астрономіи. ‘Они упрямо держатся своихъ старыхъ и дикихъ обычаевъ’. Да разв наши Тори не гордятся тмъ же самымъ? Разв Дизраэли не то же самое проповдуетъ каждый день въ Парламент? ‘Возвратитесь къ тому, возвратитесь къ этому, вспомните духъ вашихъ предковъ!’ А наши предки привязывали, говорятъ, къ сох лошадь за хвостъ, чтобъ ненужно было обзаводиться хомутомъ. Эти господа все кричатъ противъ ирландцевъ, а сами чмъ лучше ихъ?
Все это напоминаетъ мн о Викерс. Теперь вижу, что сдлалъ ошибку, не пріхавъ участвовать въ нашихъ выборахъ. Его тонъ совершенно перемнился, онъ отвчаетъ мн такъ, какъ бы я былъ депутатомъ умирающихъ съ голоду ткачей. Увдомляетъ, что получилъ мое письмо отъ 5-го числа текущаго мсяца, изъявляетъ сожалніе, выражаетъ невозможность, чувствуетъ себя въ необходимости напомнить мн, и такъ дале, оканчивается съ ‘уваженіемъ и преданностью’ — качества, которыхъ, вроятно, не находила въ немъ и его мать. Понимаемъ эти обиняки: онъ выбранъ депутатомъ, назначенъ лордомъ Казначейства и теперь не ставитъ нашего брата ни въ мдный грошъ.
Не докучайте мн вопросами о ловляхъ сёмги, отдайте ихъ, какъ можно выгодне — и я буду совершенно-доволенъ. Но мн кажется, что чмъ больше толкуютъ въ парламент, тмъ хуже становится уловъ рыбы. Въ батюшкино время не было никакихъ уставовъ на этотъ счетъ, а сёмга продавалась пенни за фунтъ. Кажется, рыба также не любитъ парламентскихъ постановленій, какъ и люди. Кстати скажу, что я очень-радъ окончанію нашихъ непріятностей съ американцами, какъ ни ршено дло, все-таки лучше: вся треска, пойманная отъ сотворенія міра, не стоитъ тхъ денегъ, какихъ бы стоилъ намъ разрывъ съ американцами {Года два назадъ, между Англіей и Соединенными Штатами были сильныя непріятности изъ-за права участвовать въ ловл трески на ньюфаундлэндскихъ меляхъ.}. Прибавлю, что чмъ больше живу на свт, тмъ больше нравятся мн Янки, и думаю когда-нибудь създить взглянуть на нихъ. Но возвращаюсь къ Викерсу. Онъ не хочетъ ничего сдлать для Джемса. ‘Въ его собственномъ распоряженіи нтъ ни одной вакансіи’, онъ ‘говорилъ о немъ въ Министерств Колоній’, какъ увряетъ, и ‘поговоритъ въ Министерств Внутреннихъ Длъ’. Понимаемъ, что это значитъ. Его дло теперь выиграно, ему долго не будетъ надобности въ нашихъ глупыхъ голосахъ. Не придумаю теперь, куда бы мн пристроить Джемса. Но можете ли вы получить врныхъ свдній о золотыхъ пріискахъ? Не послать ли его промывать золото? Матушка, знаю впередъ, возопіетъ противъ мысли, чтобъ Джемсъ выработывалъ себ хлбъ руками, но, по совсти говоря, онъ недалеко уйдетъ, если долженъ будетъ работать головою! Съ-виду онъ парень хоть куда: десять вершковъ съ половиною росту, силенъ, какъ быкъ, объздить лошадь, застрлить бекаса, поймать лосось — его дло. Говорятъ еще, что онъ отлично играетъ на бильярд. Но будутъ ли полезны вс эти способности въ Департамент Торговли, если даже предположить, что ему удастся попасть туда? Старикъ лордъ Кильмэгопъ говаривалъ, что наше ирландское воспитаніе не годится для Англіи, теперь вижу всю справедливость его замчанія.
Скажу однако въ его пользу: онъ сильно занимается французскимъ языкомъ, фортификаціею, военнымъ инженерствомъ, всему этому каждый день приходитъ учить его опытный офицеръ, который служилъ еще въ наполеоновской арміи, капитанъ де-ла-Бурдоне, старый бонопартовскій солдатъ, который ненавидитъ англичанъ не меньше, нежели истый ирландецъ. Часто онъ заходить ко мн просидть вечерь, бесда у насъ, впрочемъ, немногосложна, потому-что мы съ нимъ другъ друга не понимаемъ. Ставимъ передъ собой ящикъ сигаръ, бутылку рому, намъ подаютъ кипятку и разговоръ нашъ идетъ въ такомъ род.
— Угоститесь-ко, мусью.
Улыбнется, поклонится и пробормочетъ что-то.
— Курнемте-ко зелья-то.
Оба начинаемъ курить.
— Что, хорошо успваетъ Джемсъ — да? А? Mon fils James хорошо, успшно? Grand gnral скоро будетъ — такъ?
— ‘Oui, oui’. Наливаетъ кипятку, рому и пьетъ.
— Не хуже Бонапарта будетъ — такъ ли?
— Ah! le grand homme! Утираетъ глаза и возводитъ къ потолку.
— Ну, а вотъ мы все-таки его поколотили! Правду ли говорю: поплясалъ онъ у насъ въ Испаніи и Португаліи? Ну, какъ вамъ нравятся сраженія при Талавер и Витторіи?
Начинаетъ кричать пофранцузски, кричитъ столько, что еслибъ записывать, вышли бы цлые томы, руки, ноги, голова — все ходенемъ ходитъ. Я жду, пока начнетъ угомоняться и тогда говорю, ‘Ватерлоо!’
Тутъ мой французъ сходитъ съ ума, даже забываетъ подливать воды въ ромъ. И пускается въ такой крикъ о Ватерлоо, что страшно смотрть. Думаю, что еслибъ я понималъ его, сломилъ бы ему шею — врно сильно бранитъ насъ, но понимать словъ его не могу, потому повторяю только, какъ онъ переводитъ духъ: ‘Ватерлоо!’ — и каждый разъ, какъ услышитъ это слово, вспыхиваетъ, какъ бомба. Когда бутылка кончена, онъ обыкновенно выбгаетъ изъ комнаты,— скрежеща зубами и крича что-то о Св. Елен. Къ слдующему вечеру, однако, весь жаръ въ немъ проходитъ, французъ мой встрчается со мною, какъ нельзя вжливй, улыбается, подчуетъ меня изъ своей оловянной табакерки. Удивительный народъ эти французы, милый Томъ: пожалуй и уходятъ человка, но не преминутъ учтиво раскланяться съ его трупомъ.
Изъ моего разсказа можете заключить, милый Томъ, какъ я одинокъ здсь. Да, совершенно-одинокъ. Не встрчаю человка, съ которымъ бы могъ перемолвиться словомъ, не вижу листа газеты, который бы могъ прочитать. мъ такую стряпню, которой не знаю имени и, что еще хуже, не знаю даже изъ чего она сдлана. Все это изъ экономіи, а въ Додсборо жить стоило бы вдвое, втрое дешевле.
Сейчасъ приходила Мери Анна сказать, что медики находятъ необходимымъ для мистриссъ Д. оставить Люттихъ: здшній шумъ убійственъ ея здоровью! Удивляюсь одному только, какъ она этого не замтила раньше. Мои дамы и доктора говорятъ о какомъ-то Chaude Fontaine, въ семи миляхъ отсюда, и о минеральныхъ водахъ, которыя называются Спа. Но я не тронусь ни на вершокъ отсюда, не узнавъ объ этихъ мстахъ всего въ-подробности, я очень хорошо вижу, что имъ смертельно хочется приняться за старыя потхи: завести танцовальные чаи, наемныя кареты, отплясыванье польки и такъ дале. Лордъ Джорджъ пріхалъ въ Люттихъ, и по всей вроятности мина подведена имъ. Впрочемъ, надобно отдать ему честь: въ джемсовыхъ длахъ онъ показалъ себя очень-хорошо. Вести дло съ жидами, не берите на это никого, возьмите лорда. На насъ съ вами не хотятъ они и смотрть, но съ лордомъ Чарльзомъ, или лордомъ Аугустомъ жидъ становится другой человкъ, отъ ихъ родичей онъ достаетъ всю выгоду и не сметъ ихъ обижать.
Желалъ бы я дать вамъ полюбоваться, какъ лордъ Джорджъ обошелся съ нашимъ благопріятелемъ Лазаремъ. Онъ не хотлъ и взглянуть на его счетъ, на его записки и расписки.
— Знаю давно вс эти штуки, мой миленькій, сказалъ онъ: — пожалуйста не подъзжай ко мн съ ними. Сколько ты возьмешь?
— Ахъ, мой добрый лордъ Дзордзъ, вы знаете лучше меня, что деньгамъ нельзя пропадать. Вотъ вс расписки…
— Убирайся съ ними, мой миленькій! Стану я смотрть на нихъ! Сколько теб за нихъ выкупу?
— Я отдавалъ деньги за честные проценты…
— Ну, ладно. Сколько же теб? Говори, не мямлись, а то я уйду.
— Взгляните, честный лордъ, на мои записки…
— Стану я смотрть!
— Хоть на расписки?
— Сказано нтъ.
— Хоть на общій счетецъ?
— Сказано нтъ.
— Ахъ честный лордъ! ахъ пречестный лордъ! какіе вы стали недобрые, а такіе молоденькіе, такіе хорошенькіе, такіе точно будто какъ…
— Сравненій ненужно. Отвчай же: за столько уступаешь?
— Невозможно, милордъ Дзордзъ.
— Двух-сотъ довольно? Ну, двух-сотъ-пятидесяти?
— Тысячи двух-сотъ-пятидесяти мало, милордъ, я хочу получить сколько мн слдуетъ.
— О томъ тебя и спрашиваютъ, мой миленькій. Сколько же?
Такая трактація продолжается съ полчаса безъ малйшаго, повидимому, успха, наконецъ лордъ Джорджъ вынимаетъ бумажникъ и начинаетъ считать на стол банковые билеты. Они производятъ волшебный эффектъ. Лазарь таетъ при вид денегъ, колеблется, уступаетъ. Конечно, сговорчивость не доводитъ его до убытка: пятьдесятъ процентовъ — самая выгоднйшая изъ нашихъ сдлокъ. Но все-таки мы выиграли очень-много.
Понимаю все: мои госпожи хотятъ хать на воды, а на это именно не могу я согласиться. Здшнія воды не то, что ирландскія, на которыя, вообще говоря, нельзя много жаловаться. Наши хороши тмъ, что скучны: въ недлю или, много, въ дв до-сыта находишься по песку до щиколотки, наслушаешься плесканья морскихъ волнъ, и не столь гармоническаго крика ребятишекъ, и въ скоромъ времени вс эти удовольствія такъ надодаютъ, что можно разсчитывать на врное возвращеніе домой. Время на нашихъ водахъ проходитъ скучно — согласенъ, но жить тамъ дешево, Томъ, а въ ныншнія времена это не пустая вещь.
А по всему, что я слышу, заграничныя воды — тотъ же самый столичный городъ, только выхавшій на пикникъ: т же самые туалеты, танцы, игра, долги, мотовство. И по моей краткой житейской опытности — паркъ съ луннымъ освщеніемъ не безопасне бальной залы съ хрустальными лампами, а полька въ большой компаніи не такъ страшна, какъ поздка въ горы, даже на ослахъ. Нтъ, на эту удочку имъ не поймать меня, Томъ!
Сейчасъ нашелъ въ ‘Кочреновомъ Путеводител’ (Морреевъ Путеводитель давно я сжегъ) городъ именно такой, какой мн нужно: Боннъ, на Рейн. Въ книг сказано, что это миленькій городокъ, съ 13,000 жителей и 1,300 домовъ, и что гостинница ‘Звзда’, содержимая какимъ-то Шмидтомъ, недорога, и что онъ говоритъ поанглійски и выписываетъ Galignani’s Messenger — очень пріятные признаки образованности. Вы улыбаетесь, Томъ: но что же длать? Мы здимъ въ чужіе краи, чтобъ отъискивать тамъ человка, съ кмъ бы можно поговорить, или газеты, которую бы можно почитать, дорожа, какъ роскошью, тмъ, чего дома вдоволь и задаромъ.
Кром всхъ этихъ выгодъ, въ Бонн есть университетъ, что очень-важно для Джемса, и всякаго рода учители для Мери Анны съ сестрою. Но лучше всего то, что нтъ тамъ ни общества, ни баловъ, ни званыхъ обдовъ, ни оперы. Единственный театръ тамъ — анатомическій, на вызды въ него наврное не промотается и сама мистриссъ Д.
Нын же пишу къ Шмидту, чтобъ приготовилъ намъ комнаты, и объясню ему, что насъ нельзя обирать, какъ богачей: скажу, что за обдъ не буду платить боле четырехъ съ половиною шиллинговъ съ персоны, что много и такой цны. Желалъ бы остаться здсь, но доктора ршили — спорить нельзя. Вызжать изъ Люттиха не хотлось мн, не потому, чтобъ городъ нравился — могу показать подъ присягой, что особенныхъ удовольствій не находилъ здсь, но жизнь въ Люттих приноситъ большую пользу — ‘внушая непобдимое отвращеніе къ чужимъ краямъ’: еще мсяцъ жестяной и мдной стукотни, еще мсяцъ несноснаго нашего образа жизни — и, ручаюсь головой, мои дамы стали бы сами упрашивать меня хать домой. Вы не поврили бы своимъ глазамъ, увидвъ ихъ — такъ он перемнились, дочери высохли и позеленли, Джемсъ сталъ тощъ какъ куликъ до петрова дня, и все какъ-будто полусонный. Я обрюзгъ, отяжеллъ, страдаю одышкою, сдлался раздражителенъ, мучусь жаждою и не нахожу здсь питья по вкусу. Но готовъ бы выносить вс непріятности ради ожидаемаго отъ нихъ блага. Покорился бы всмъ мученіямъ, какъ курсу медицинскаго леченія, въ надежд, что выздоровленіе вознаградитъ меня.
Сказать ли, милый Томъ? у меня дурныя предчувствія относительно болзни мистриссъ Д. Подозрваю истинность этой болзни. Вчера вечеромъ, проходя черезъ переднюю, слышалъ ея хохотъ, такой веселый, свжій, какой рдко услышишь и отъ здороваго человка, хотя всего за два часа передъ тмъ она посылала за хозяиномъ, прося засвидтельствовать ея завщаніе. Правда, она какъ только вздумаетъ залечь въ постель, такъ и длаетъ завщаніе — это у ней заведено, но въ ныншній разъ дло пошло дале: она торжественно прощалась со всми нами, я спасся только тмъ, что лежалъ закутанный одялами ‘подъ вліяніемъ’, какъ выражаются доктора ‘тартаризированной антимоніи’, которую принималъ передъ этимъ по приказанію своей больной, для удостовренія, что ‘это не ядъ’. Если долго прійдется мн служить пробнымъ камнемъ — не выдержу, милый Томъ — лопну.
Правдиваго слова отъ лекарей не жду, не такъ простъ. Докторъ, который лечитъ твою жену, всегда смотритъ на тебя какъ на природнаго врага. Если онъ человкъ благовоспитанный, онъ соблюдаетъ всю дипломатическую любезность съ тобою, но правды, откровенности не думай искать въ немъ. Онъ помнитъ, что состоитъ при непріятельскомъ лагер.
Исписалъ весь листъ и только теперь замтилъ, что не отвчалъ ни на одинъ изъ вашихъ вопросовъ о хозяйственныхъ длахъ, но, въ-сущности, не больше было бъ толку, еслибъ и отвчалъ. Ирландскія наши дла идутъ своимъ порядкомъ, сколько мы ни хлопочи. Мн даже приходитъ въ голову, не такъ ли должно и намъ вести ихъ, какъ нашъ землякъ гонитъ свою свинью: ставитъ ее головой на югъ, если въ городъ надобно вести ее на сверъ.
Если Туллиликнеслеттерли приходится продавать, постарайтесь продать поскоре, потому-что, если затянется дло до ноября, тамошніе молодцы непремнно кого-нибудь подстрлятъ, отъ этого и цна помстью много упадетъ. Манчестерскимъ трусамъ довольно одного тычка, чтобъ перепугаться. А еслибъ они имли самомалйшее понятіе о теоріи вроятностей, то знали бы, что участокъ, на которомъ ужь застрлили человка, на много лтъ становится самымъ безопаснйшимъ мстомъ: его чередъ ужь отведенъ.
Постарайтесь уговорить вашего англичанина взять Додсборо въ аренду и на слдующій годъ. Скажите ему, что Ирландія улучшается, цны хлба возвышаются и проч. Если онъ соболзнуетъ о несчастныхъ ирландцахъ, разсказывайте ему, что они отстаютъ отъ своего невжества, лности и т. д., если онъ начитался Times и находитъ ирландцевъ безнадежнымъ народомъ, скажите ему, что они вс эмигрируютъ, что черезъ три года въ Ирландіи не останется ни одного Патрика, ни одной картофелины. Старикъ Физгиббонъ говаривалъ: ‘эхъ, еслибъ только дали сто фунтовъ, можно бы защищать которую угодно сторону!’
Постараюсь переколотиться наличными еще дв-три недли, но къ тому времени пожалуйста пришлите мн сколько-нибудь.

Вашъ врнйшій и преданнйшій
Кенни Дж. Доддъ.

ПИСЬМО II.

Джемсъ Доддъ къ Роберту Дулэну, Е. В., въ Trinity College, въ Дублинъ.

Люттихъ. Вторникъ, вечеръ.

Милый Бобъ,

Тысячу разъ прошу извиненія за то, что не отвчалъ на два послднія письма твои. Не заключай изъ этого, пожалуйста, чтобъ я не интересовался съ искреннйшимъ участіемъ всми подробностями о твоихъ длахъ и теб самомъ — нтъ: я выпилъ дв бутылки рейнвейна во славу твоихъ ученыхъ призовъ и назвалъ свою англизированную лошадь ‘Бобъ’ — теб въ честь, жаль только, что мой ‘Бобъ’ не кавалеръ, а дама, ну, да это не бда.
А мое существованіе со времени послдняго письма было наполнено превратностями: похоже на шахматную доску, только черныхъ клтокъ больше, нежели другихъ. На брюссельской скачк мн ‘сильно не повезло’, проигралъ еще въ экарте тысячу двсти фунтовъ и претерплъ нсколько гадкихъ непріятностей, возникшихъ отъ слишкомъ-щедраго пусканія въ ходъ моихъ рукоприкладствъ. Но, такъ или иначе, кончилось тмъ, что мой старикъ раскошелился, и хоть штука вышла-было нешуточная, но теперь мы, надюсь, перебрались черезъ крутизны, такъ-что передъ нами разстилаются злачные луга, и дло можетъ идти безъ задоринки.
Главнйшая непріятность состояла въ томъ, что нашъ корабль, ‘лишенный мачтъ, ободранный скалами’, буря загнала на цлыя три недли въ узкую гавань. Матушка воспользовалась этимъ временемъ, чтобъ прохаться по фармакопе. На самомъ дл особенной болзни съ нею не было, а только то, что мы оставили Брюссель подъ вліяніемъ невыгодныхъ впечатлній, и пріхали сюда ‘выпустить паръ’, поохолодть до приличнаго градуса. Для сокращенія бюджета мсто выбрано недурное: мы здсь имемъ квартиру, столъ и прислугу на выгодныхъ условіяхъ, но городъ страшно скученъ, и единственное развлеченіе, доступное здсь — бродить по жестянымъ фабрикамъ и смотрть, какъ длаютъ патентованные болты.
Я не выхожу изъ своей комнаты отъ завтрака до самаго обда. Французскій учитель приходитъ ко мн въ одиннадцать и сидитъ до четырехъ — вотъ какое прилежаніе! подумаетъ иной, услышавъ это, именно такъ и думаетъ мой старикъ. Но истинное положеніе дла не столь сурово. Офицеръ старой наполеоновской гвардіи, взявшійся учить меня военнымъ наукамъ и математик, въ-сущности старый парикмахеръ, съ цирюльничьимъ искусствомъ соединяющій почетныя обязанности лакея и полицейскаго шпіона, а при случа принимающійся и за преподаваніе, когда счастье пошлетъ ему такого глупаго англичанина, который не можетъ замтить его плутовства. Мой старикъ слышалъ о немъ отъ содержателя гостинницы и взялъ за дешевизну. Вотъ какая особа капитанъ де-ла-Бурдоне, каждое утро козыремъ вбгающій по нашей лстниц, съ почетнымъ легіономъ въ петлиц и парикмахерскими щипцами въ карман, потому-что, видя неспособность его украсить мою голову внутри, я ему поручаю по-крайней-мр убирать ее снаружи.
Надобно сказать теб, милый Бобъ, что негодяя, подобнаго де-ла-Бурдоне, я еще не видывалъ, и онъ сообщилъ мн такое множество пошлостей, что прежде я не зналъ и половины. Ему извстны вс городскіе скандалы и сплетни, онъ разсказываетъ ихъ съ восхитительнымъ букетомъ. Я ужь пользовался его услугами по разнымъ дламъ, и потому мы связаны самыми тсными обязательствами. Вчера онъ принесъ мн письмо лорда Джорджа, только-что пріхавшаго сюда и разсудившаго не видться со мною, пока не сдлаетъ визита отцу. Мнимый де-ла-Бурдоне состоялъ нкогда лакеемъ при лорд Дж. и, если не ошибаюсь, былъ главнымъ менторомъ его чужеземныхъ похожденій.
Лордъ Дж. велъ себя въ моихъ кляузахъ истинно-подружески. Онъ привезъ мн изъ Брюсселя весь багажъ, который, при поспшномъ отступленіи, считалъ я доставшимся въ руки непріятеля. Гндая кобыла, дв упряжи для одиночной лошади, жокейское сдло, дамское сдло, три ящика платья, вс мои трубки и трости, лягавый песъ — все это перешло бы во владніе Лазаря, еслибъ лордъ Дж. не сочинилъ записи, будто-бы купилъ ихъ у меня, и не нашелъ двухъ ‘почтенныхъ’ адвокатовъ, которые присягнули въ томъ, что продажа совершена при нихъ. Забавне всего то, что Лазарь видлъ мошенничество насквозь, и лордъ Дж. не скрывался передъ нимъ! Самыя плутовскія продлки устроиваются здсь съ такимъ прямодушіемъ и откровенностью, что, клянусь теб, нтъ возможности сердиться на человка, который тебя обираетъ. Недаромъ говорится: ‘что городъ, то норовъ’. Въ каждой земл свой взглядъ на вещи.
Лордъ Дж. меня увдомляетъ, что назначена скачка въ город, по имени Спа, въ двнадцати миляхъ отсюда, и что еслибъ моего ‘Боба’ выздить хорошенько, онъ, или она, могъ бы сочинить для насъ хорошую потху съ здшними ‘благородными наздниками’, которые, разумется, незавидные жокеи. Джорджъ разбилъ себ колно, потому не можетъ скакать на Боб, а какъ мн улизнуть на цлый день тайкомъ отъ старика — задача трудная. Впрочемъ, я сказалъ своему капитану, что онъ долженъ устроить это дло, какъ хочетъ: отчасти еще надюсь на него. Мой Бобъ именно такая лошадь, какая нужна здсь: съ виду не казиста, но хороша. Я знаю, что здшніе молодцы накупили себ отличнйшихъ кровныхъ лошадей въ Лондон, но сами не умютъ здить, стало-быть ‘Бобу’ можно выиграть. Притомъ лордъ Дж., хорошо ихъ зная, говоритъ, что выставлять противъ нихъ очень-хорошую лошадь и негодится. Они дьявольски-осторожны. Съ ними, говоритъ онъ, надобно подниматься на хитрости, а на это, признаюсь, онъ мастеръ.
Если у нихъ еще найдутся охотники до скачки съ препятствіями, можно будетъ поживиться. Но этою фортуною нельзя долго пользоваться: какой — нибудь олухъ сломитъ себ шею — и всему конецъ.
Не буду отсылать этого письма, не досказавъ теб, каковъ будетъ успхъ нашего плана относительно скачки. Пока обращусь къ твоимъ вопросамъ, на которые, для сокращенія дла, дамъ на вс одинъ отвтъ. Толковать о наук, ученыхъ профессіяхъ — превосходно, но многимъ ли въ нихъ удача? Трое, четверо выйдутъ въ люди, а остальные вкъ сидятъ не при чемъ. Позволь сказать теб, милый Бобъ, что лучше всхъ успваютъ въ жизни люди, никогда незанимавшіеся ничмъ, кром игры и скачекъ. Вотъ, напримръ, Коллингвудъ нажилъ двсти тысячъ фунтовъ женитьбою, Уитону очистилось до тридцати тысячъ на послдней скачк въ Дерби, и предстоитъ выиграть еще до двнадцати тысячъ на весеннихъ скачкахъ. Брукъ — пустоголовый Брукъ, какъ вы прозвали его въ школ, похаживаетъ не съ пустыми карманами, сорвавъ банкъ въ Гамбург. Покажи мн изъ своихъ ученыхъ знаменитостей хоть одного человка съ такими златыми достоинствами, какъ эти трое, по-твоему, невжды, милый Бобъ. Поврь мн, правду сказалъ поэтъ:
О человкъ! людей учися познавать,
а если прибавить къ этому еще нкоторыя познанія въ лошадяхъ, можно будетъ хорошо прожить вкъ!
Взглянемъ на вопросъ и съ другой точки зрнія. Адвокатство, помоему, единственная выгодная профессія, потому-что въ арміи и флот позволяется прожить сколько угодно своихъ денегъ и потомъ выйдти въ отставку, другой пользы не получишь. Адвокатство — карьера тяжелая: три или четыре года занимайся въ университет по десяти, по двнадцати часовъ въ день, потомъ еще столько же пробудь въ помощникахъ у какого-нибудь адвоката, потомъ лтъ шесть живи, составляя для газетъ отчеты о чужихъ длахъ, за неимніемъ своихъ, и, пройдя вс эти мытарства, достигнешь, быть-можетъ, не боле какъ титула ‘нашего корреспондента въ Отаити’.
Медицину предоставляю тмъ, кто до нея охотникъ. По-моему это не джентльменское занятіе. Всякій больной каналья можетъ стащить тебя ночью съ постели за гинею, толковать тутъ о ‘независимости’ значитъ городить вздоръ. Истинная независимость, Бобъ, состоитъ въ томъ, чтобъ не связывать себя никакимъ занятіемъ.
Я надюсь достичь такой завидной независимости, потому-что до-сихъ-поръ былъ истиннымъ джентльменомъ по опредленію лорда Джорджа, и не имю врнаго средства прокормить себя хоть сутки. Ты конечно замтишь, что такая перспектива должна безпокоить меня — ни чуть не бывало! Никогда не чувствовалъ я себя столь самоувреннымъ и спокойнымъ, какъ въ настоящую минуту. Хочешь ли знать теорію Джорджа? Жизнь — игра, въ которой почти все зависитъ отъ случая, а кое-что и отъ умнья, большая часть игроковъ глупцы, вс они — кто по невнимательности, кто но неснособности, кто по лности — становятся легкими жертвами немногихъ ловкихъ и смлыхъ молодцовъ, которые не пропускаютъ случая, знаютъ когда и въ чемъ искать счастья. ‘Не торопитесь’, говоритъ Джорджъ, ‘не слишкомъ порывайтесь играть, ходите-себ вокругъ стола, всматривайтесь въ игру годъ, больше, изучите особенность игры каждаго, узнайте, въ чемъ его сила, въ чемъ его слабость, и тогда, подмтивъ случай, садитесь за игру сами, притворитесь простакомъ, котораго можно ощипать, нарочно проиграйте, для начала, нсколько денегъ, и тогда — пошла писать, фортуна ваша составлена’. Разумется, это самый слабый очеркъ его системы: надобно слышать, надобно видть его самого, его жесты, его выразительное лицо, тогда только поймешь всю геніальность его мысли. Да, онъ удивительнйшій малый во всхъ отношеніяхъ и можетъ быть чмъ теб угодно. Всмъ, что знаю о жизни, обязанъ я ему, и, признаюсь, былъ порядочный олухъ, когда онъ принялся за мое образованіе.
Единственная моя забота теперь — опасеніе, какъ бы Викерсъ не вздумалъ уступить неотвязнымъ просьбамъ моего старика и дать мн мсто, на которомъ будетъ надобно сидть съ утра до ночи, не разгибая спины, за какіе-нибудь сто двадцать фунтовъ жалованья, съ общаніемъ прибавки въ десять фунтовъ по достиженіи пятидесятилтняго возраста. Страхъ такой участи внушилъ мн смлую мысль, которой ты, вроятно, не одобришь: я написалъ ‘секретное’ письмо отъ своего имени къ Викерсу, говоря, что я понимаю унизительными и невыгодными для себя т должности, о которыхъ толкуетъ мой отецъ, что этотъ родъ службы вовсе не джентльменскій и я никогда не былъ намренъ избирать его. Я прибавилъ еще нсколько строкъ, содержащихъ мысль, что мое нежеланіе происходитъ не отъ нерасположенія къ дятельности, что я готовъ принять мсто въ гвардіи или въ придворномъ штат, гд мои качества могутъ быть скоре замчены и оцнены.
О послднемъ я не говорилъ лорду Джорджу: онъ страшно возстаетъ противъ мысли, чтобъ мн принять какую бы то ни было службу. Кром всего остального, надобно сознаться, наше имя страшно вредитъ мн. Лордъ Джорджъ совтовалъ прибавить къ нему слогъ или два, быть-можетъ, я такъ и сдлалъ бы, еслибъ не жилъ съ старикомъ, но теперь долженъ пока оставаться при ‘Додд’.
Капитанъ сейчасъ пришелъ и говоритъ, что все устроено: у меня будетъ страшная зубная боль, меня положатъ въ постель на двои сутки, это будетъ стоить мн около семи фунтовъ. Старика моего увезутъ осматривать какіе-то заводы. Мы устроили такъ, что билетъ для осмотра будетъ на тотъ самый день, какой нуженъ для насъ. Лордъ Джорджъ съ экипажемъ будетъ между-тмъ ждать меня въ восемь часовъ за городомъ и въ двнадцать я надюсь отличаться на скачк! Мери Анна одна участвуетъ въ секрет. Необходимо было сказать ей, потому-что, безъ ея помощи, нельзя мн было достать жокейскую куртку, она скроила великолпную изъ матушкина зеленаго атласнаго платья, съ блыми рукавами и блою фуражкою она будетъ идти ко мн, и я буду съ ногъ до головы въ національныхъ цвтахъ. Мой ‘Бобъ’ ужь отправлена и прозжается уже четыре утра, такъ-что, если будетъ удача, мы постоимъ за себя.
Ты описываешь мн, какъ билось твое сердце при раздач ученыхъ степеней, какъ тебя бросало въ жаръ и въ холодъ, какъ ты дрожалъ и трепеталъ, поврь мн, Бобъ, все это ничто предъ волненіями, которыя испытываешь поутру въ день скачки. Твой успхъ или неуспхъ останется извстенъ немногимъ, наше торжество или паденіе совершается при тысячахъ зрителей, и если слава и рукоплесканія ожидаютъ побдителя, позорна участь отставшаго отъ своихъ соперниковъ! Что выпадетъ на мою долю — узнаешь изъ этого же письма, а теперь, прощай!

Пятница, вечеръ.

Ровно часъ до отхода почты въ моемъ распоряженіи для разсказа о благополучномъ возвращеніи, хоть я и сомнваюсь, можно ли прочитать, что пишутъ мои опухшіе и дрожащіе пальцы. Мы встали съ птухами и прибыли въ Спа рано поутру, пролетвъ тридцать миль въ одинъ часъ въ своемъ тэндем, въ восьмомъ часу я взялъ теплую ванну и уменьшилъ свой всъ на девять фунтовъ, сдлавъ по гипподрому семь концовъ въ тяжелой шуб лорда Джорджа. Еще двадцать минуть разныхъ истязаній и нсколько стакановъ горячаго лимонада довершили мое приготовленіе, къ двнадцати часамъ я былъ исправнымъ жокеемъ, отъ слабости пошатываясь на ногахъ и поблднвъ лицомъ, совершенно похожій, по выраженію лорда Джорджа, на варенаго цыплёнка.
Нашъ планъ былъ не участвовать въ общей скачк, а дожидаться случая устроить особенное пари только для двухъ лошадей, но бельгійцы, подражая англійскимъ порядкамъ, такъ растянули программу, что не было конца общимъ скачкамъ. Я ужь отчаявался, какъ вдругъ, въ пятомъ часу, подошелъ ко мн лордъ Джорджъ, говоря, что устроилъ пари въ сто наполеондоровъ. ‘Бобъ’ и ‘Бронхитисъ’, длаютъ два круга. На ‘Боб’ наздникомъ быть мн, на ‘Бронхитис’ графу Амеде де Кертерсу. Онъ даетъ мн двнадцать фунтовъ и одну дистанцію впередъ. Въ нсколько минутъ лордъ Джорджъ усплъ составить множество пари, вс держали за ‘Бронхитиса’, пять и даже семь, противъ двухъ со стороны лорда Джорджа за ‘Боба’. Однакожь я очень-сильно ороблъ, взглянувъ на Бронхитиса, лошадь великолпную, удивительную. Еслибъ у меня были деньги, отдалъ бы ихъ даромъ, чтобъ только избавиться отъ стыда.
— Мой ‘Бобъ’ не можетъ галопировать противъ этой лошади, Джорджъ, сказалъ я шопотомъ ему: — посл перваго круга мы и не увидимъ Бронхитиса.
— И я того же побаиваюсь, сказалъ онъ, также шепотомъ.— Мн говорили, что Бронхитисъ нездоровъ, вижу, что слухи были пустые. Посмотримъ однако, что намъ длать. И онъ началъ очень-спокойно курить сигару, курилъ минуту или дв, потомъ сказалъ: — а, вотъ и графъ! Ну, Джемсъ, я придумалъ: слушайте только — и все будетъ отлично’.
Начали вситься. Въ граф былъ опредленный всъ золотникъ-въ-золотникъ. ‘Я такъ и зналъ, говоритъ шопотомъ Джорджъ: бельгіецъ свсилъ себя напередъ! Вамъ теперь остается одно, Джемсъ: гоните его, пока онъ не ускачетъ отъ васъ, мучьте его, чтобъ посбавить у него жиру’.
Я съ перваго слова угадалъ его планъ. Буду кратокъ, потому-что времени остается мало. Я скакалъ за нимъ въ-догонку, нещадно мучилъ его. Подъ конецъ втораго круга онъ пустилъ лошадь во весь галопъ и оставилъ меня неизмримо-далеко. Его привтствовали рукоплесканіями, меня — насмшками, но, взглянувъ ему въ лицо, я ободрился духомъ: онъ такъ утомился, что едва могъ сойдти съ лошади, и, ставъ на землю, зашатался, какъ пьяный.
— Пожалуйте къ всамъ, графъ, закричалъ Джорджъ: взвсьтесь и получите деньги.
— Я ужь взвшивался, сказалъ графъ:— я всился передъ скачкою.
— Совершенно-справедливо, возразилъ Джорджъ: но посмотримъ, сколько всу въ васъ теперь.
Нужно было долго объяснять справедливость этого требованія, и бельгійцы согласились только тогда, какъ присяжные изъ англійскихъ жокеевъ ршили въ нашу пользу. Наконецъ графъ сталъ на всы и, къ величайшему изумленію всхъ присутствующихъ, кром англичанъ, оказалось, что графъ потерялъ шесть фунтовъ всу и, слдовательно, проигралъ пари. {Всъ наздника строго опредляется условіями скачки, жокей, имющій мене всу, нежели должно, кладетъ за поясъ и въ сапоги такъ-называемый ‘добавочный всъ’, жокей, который не исполнитъ этого, признается проигравшимъ, хотя бы выигралъ. Всъ бельгійца уменьшился отъ чрезмрной испарины и изнуренія силъ, Джемсъ не могъ ужь потерять много черезъ испарину: съ этою цлью онъ производилъ въ себ сильный потъ поутру,} Уморительне всего было видть, какъ пріуныли бельгійцы: они были такъ уврены въ выигрыш! Пока мы считали деньги, лордъ Джорджъ уврялъ ихъ, что урокъ обошелся имъ очень-дешево, что, ‘по настоящему они должны были бы за него поплатиться не сотнями, а тысячами, но что мы хотли поступить подружески’. Въ подобныхъ случаяхъ лордъ Дж. превосходенъ. Онъ такъ хладнокровенъ, такъ вжливъ, повидимому такъ серьёзенъ, что самыя рзкія выходки его кажутся учтивостями и добрыми совтами. Но въ совершеннйшій восторгъ онъ привелъ меня, когда, купивъ у разсыльнаго сумку, чтобъ положить золото, онъ повсилъ ее черезъ плечо и, прощаясь съ бельгійцами учтивымъ поклономъ, сказалъ:
‘Случается иногда, господа, что легче бываетъ человку съ добавочнымъ всомъ’.
Мы почти не замтили, какъ дохали до Люттиха: во всю дорогу хохотали, не переводя духу! И какіе планы на будущее!
Счастье послужило мн до конца. Воротился домой прежде моего старика, такъ-что успю обвязаться и занемочь зубною болью. Мери Анна позаботилась сберечь для меня исправную закуску отъ обда, и теперь, попивая бордо, посвящаю теб послднія минуты бурнаго и счастливаго дня.
Не требую отъ тебя писемъ, пока не увдомлю о себ другимъ письмомъ, потому-что неизвстно, гд буду черезъ недлю. Можетъ-быть, Викерсъ исполнитъ мою просьбу, или найду услужливаго доктора, который предпишетъ мн хать куда-нибудь на дальнія минеральныя воды: тогда могу отвязаться отъ семейства Доддовъ, которое, признаюсь теб, милый Бобъ, сильно задерживаетъ на нуги прогресса и успховъ твоего преданнаго, но наострившагося друга

Джемса Додда.

Dodd-p&egrave,re сію-минуту возвратился съ небольшимъ вывихомъ въ ног. Разбойникъ-кучеръ опрокинулъ карету въ яму, гд обжигали известку. Вроятно, прійдется заплатить два или три наполеондора за починку.
Впрочемъ, одно хорошее слдствіе отъ этой бды ужь обнаружилось: старикъ нашъ такъ возъярился, что ршилъ завтра же отсюда выхать.

ПИСЬМО III.

Миссъ Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнь, въ Боллидулэне.

Милая Китти,

Я вовсе не заслуживаю твоихъ упрековъ. У меня не такое сердце, чтобъ забывать нжнйшія узы дружбы, начавшейся съ дтства, и ты не стала бы обвинять меня въ этомъ, еслибъ ты была близь меня. Но можешь ли ты, мирно-дремлющая, какъ говоритъ поэтъ,
Подъ кровомъ спокойнымъ отеческой сни
сочувствовать мн, обуреваемой, почти сокрушаемой ураганами, свирпствующими въ пучинахъ широкаго океана жизни?
Не хочу говорить теб о прошедшемъ, если въ чужихъ краяхъ научаешься чему-нибудь, то боле всего — не возвращаться къ минувшему. Недля здсь — полстолтія. Кто вспоминаетъ о вчерашнемъ, подвергается опасности получить имя человка скучнаго. Вроятно, энергія, съ которой иноземцы устремляются къ настоящему, придаетъ имъ неоспоримое превосходство надъ нами во всемъ, что составляетъ общественную прелесть, рождаетъ въ нихъ пламенный энтузіазмъ даже къ тому, что мы назвали бы мелочами, жаркое стремленіе даже къ тому, что у насъ показалось бы маловажнымъ!
Ты не поврила бы, Китти, какое непріятное существо англичанинъ, небывшій никогда за границею, еслибъ такіе люди не представлялись ежеминутно твоимъ глазамъ. Его гордость, его угловатость, принужденность, его безграничная самоувренность, его презрніе ко всмъ и ко всему, начиная съ благовоспитанности до грамматики — невыносимы. Поставь его подл любезнаго француза, нжнаго нмца, восторженнаго итальянца — какая противоположность! Какъ они пламенны и покорны, какъ благодарны за каждую вашу улыбку! И вы чувствуете все могущество своихъ взоровъ, всю прелесть вашего разговора.
И съ какою проницательностью замчаютъ они ваши совершенства! Не только великолпіе вашихъ волосъ, красоту бровей, граціозность ножки, но тайныя мечты вашего воображенія, игривые капризы вашей фантазіи — все угадываютъ они какимъ-то волшебствомъ. Мн кажется, что англичане не умютъ понимать женщинъ, потому пренебрегаютъ, презираютъ ихъ. Иностранцы, напротивъ, чтутъ женщинъ, поклоняются имъ. За границею ухаживаютъ за нашимъ поломъ съ необыкновенной обворожительностью!
Причина различія между нашими и заграничными мужчинами, вроятно, та, что у насъ много есть путей жизни, совершенно-недоступныхъ женскому вліянію. Въ чужихъ краяхъ, Китти, мы можемъ быть всмъ, чмъ только захотимъ, можемъ избрать себ политическое, литературное, артистическое, фешенэбльное поприще, можемъ быть очаровательны и являться повсюду, или эксклюзивны и принимать только немногихъ избранныхъ, можемъ заниматься государственными длами и толковать о политической экономіи, можемъ длаться львицами, любить сигары и мужское общество, говорить о скандалахъ и закулисныхъ приключеніяхъ, носить самые фантастическіе костюмы и держать себя независиме самихъ мужчинъ.
Вижу (или воображаю) твое удивленіе отъ такихъ разсужденій, слышу твое восклицаніе: ‘откуда и какъ узнала Мери Анна такія вещи?’ Охотно объясню теб, несравненная моя Китти, потому-что даже задушевная бесда съ милою подругою моего дтства не такъ для меня пріятна, какъ наслажденіе говорить о новомъ друг, о женщин, которой имя произношу съ восторгомъ.
Знай же, что, посл разныхъ случайностей, о которыхъ было бы слишкомъ-долго разсказывать, мы перехали изъ Брюсселя въ Люттихъ, гд бдная мама занемогла такъ, что это задержало насъ нсколько недль. Болзнь мама, конечно, набросила грустную тнь на пребываніе наше въ Люттих и лишила меня невыразимаго наслажденія, какое принесло бы посщеніе мстъ, столь живо-описанныхъ въ восхитительномъ роман Вальтера Скотта, ‘Квентинъ Дорвардъ’. Я познакомилась только съ древнимъ дворцомъ князей-епископовъ и вынесла оттуда, какъ сувениръ, превосходную кружевную оборку и пару золотыхъ серегъ, древняго фасона, эти вещи были необходимы для костюма moyen-ge, которыя сдлала себ и о которомъ скажу посл.
Но Люттихъ не нравился никому изъ насъ. Мама не спала по ночамъ, папа только почти и длалъ, что спалъ день и ночь, бдняжка Джемсъ изсыхалъ надъ книгами, мы съ Кэри теряли всякую свтскость! Потому, наконецъ, мы отправились въ Аахенъ, думая прохать прямо на Рейнъ. Однако въ аахенской гостинниц Quatre Saisons, гд мы остановились, нашелся запасъ превосходнаго портвейна, который былъ привезенъ какимъ-то умершимъ на-дняхъ англичаниномъ для собственнаго употребленія, и папа ршился не вызжать изъ гостинницы, пока не кончитъ этого вина. Къ-счастью, его только было семь дюжинъ, иначе намъ пришлось бы прожить въ Аахен гораздо-боле трехъ недль.
Впрочемъ, нельзя сказать, чтобъ тамъ не было никакихъ удовольствій. Поутру прогуливаются вокругъ зданія минеральныхъ водъ, гд пьютъ срныя воды подъ звуки мелодической музыки, но, говоря словами Джемса, вод, въ которой разведены гнилыя яйца, самъ Донизетти не придастъ вкуса. Потомъ завтракаютъ, посл завтрака составляютъ кавалькады, партіями отъ пятнадцати до двадцати особъ, и здятъ по окрестностямъ, день заключается баломъ въ ‘салонахъ’, куда являются въ полутуалет, или даже одтыя запросто. О ‘салонахъ’ нельзя не сказать двухъ-трехъ словъ. Это рядъ шести или семи большихъ залъ, съ большими претензіями на великолпіе, по-крайней-мр плэфоны превосходны, архитравы дверей и оконъ покрыты украшеніями, но они невроятно-грязны, отвратительно-грязны. Въ однхъ залахъ читаютъ газеты, въ другихъ сидятъ и толкуютъ, въ одной танцуютъ, но магнитъ, притягивающій, повидимому, всхъ — дв комнаты, въ которыхъ играютъ въ rouge et noir и въ рулетку.
Я только однажды мелькомъ взглянула въ этотъ пандемоніумъ, и ужаснулась небритыхъ лицъ и растрепаннаго вида игроковъ, которые мн показались бдняками, нищими. Лордъ Джорджъ теперь объясняетъ мн, что постители аахенскаго игорнаго дома дйствительно принадлежатъ къ разряду, гораздо-низшему, нежели игроки въ Эмс и Баден.
Я не была недовольна, покидая Аахенъ, потому-что, не говоря ужь о другихъ причинахъ, папа сдлалъ, что на насъ вс обращали глаза, ложно сказать, сдлалъ насъ смшными черезъ два-три два посл нашего прізда. Чтобъ не допустить Джемса посщать игорныя комнаты, папа становился съ палкою у дверей залы, гд сидлъ братъ, и стоялъ отъ самаго полдня до самой полуночи — эксцентричность, которая, разумется, обратила на него всеобщее вниманіе и подвергла насъ многимъ насмшкамъ и даже различнымъ продлкамъ, напримръ, кричали: ‘пожаръ! пожаръ!’, присылали безъименныя письма и тому подобное, чтобъ заставить его покинуть свою позицію.
Потому я невыразимо обрадовалась, услышавъ, что мы отправляемся въ Кёльнъ, городъ одеколона и знаменитой колокольни, хотя и надобно сознаться: что касается первой причины привлекательности, Кёльнъ ужасно разочаровываетъ. Фабриканты знаменитаго косметическаго средства повидимому извлекаютъ все благовонное, что могло быть въ город, съ такою старательностью, что не остается въ Кёльн ничего выносимаго для человческаго обонянія. Изъ всхъ европейскихъ городовъ, онъ, говорятъ, самый худшій въ этомъ отношеніи, даже папа, который нюхаетъ табакъ и привыкъ къ запаху ирландскихъ ярмарокъ, даже онъ говорилъ, что чувствуетъ ‘какую-то духоту’.
Но колокольня… ахъ, милый мой другъ! я не имю словъ для выраженія восторга, который внушила она мн. Даже лордъ Джорджъ, это втренное существо, не могъ противиться вліянію упоительнаго вида, и когда мы шли по темной лстниц, въ пылу чувства онъ крпко пожалъ мою руку (будь уврена, Китти, что онъ никогда не позволялъ бы себ этой вольности, еслибъ впечатлніе, произведенное колокольнею, не располагало къ энтузіазму), пожалъ крпко мою руку и сказалъ страстнымъ голосомъ:
‘Ахъ, миссъ, еслибъ вы могли читать въ моемъ серд…’
Кто знаетъ, Китти, что сказалъ бы онъ дале, что хотлъ онъ сказать? Но въ эту самую минуту, ненавистный сторожъ очутился подл насъ, говоря: ‘отстали отъ компаніи, господа, не надо отставать, растеряетесь!’ Ненавистный сторожъ! какъ я проклинала его тогда! Мое торжество, мое почти признанное лордомъ Джорджемъ торжество погибло, исчезло навки!
Мы присоединились къ нашему обществу и сошли съ колокольни. Только тогда, какъ заперлись за нами послднія двери, мы замтили, что съ нами нтъ папа. Куда исчезъ онъ? Мы не безпокоились объ этомъ, думая, что онъ сошелъ прежде насъ и отправился домой. Но онъ остался въ верхнемъ ярус колокольни, вздумавъ обойдти вокругъ его галереи. Возвратясь къ двери, ведущей внизъ, онъ нашелъ ее запертою. Не знаю, сколько времени могло бы продолжаться его заключеніе, еслибъ не пришло ему въ голову врное, хотя и опасное средство спасенія. Онъ сталъ отламывать ослабшія черепицы кровли и бросать ихъ съ ужасной высоты на улицу, бывшую у ногъ его. Изумительное счастіе, какъ онъ не убилъ ими никого, потому-что улица эта одна изъ самыхъ многолюдныхъ и подл стны стоятъ столики и лотки съ фруктами. Выдающіяся впередъ украшенія башни, вроятно, задержали большую часть бросаемыхъ имъ черепицъ, но одна упала на прозжавшую карету и пробила насквозь не только верхъ, но и дно ея, пролетвъ въ двухъ вершкахъ отъ сидвшей въ карет дамы, которая упала въ обморокъ. Папа, конечно, этого не видлъ и силился отломить свинцовый жолобъ, когда люди, бросившіеся съ улицы на колокольню, схватили его.
Около часа прошло въ крик и брани, потому-что папа также кричалъ, считая виноватымъ не себя, а сторожа, который заперъ его, и требуя, чтобъ наказали этого старика, съ мама, еще слабою и нервною посл болзни, сдлался истерическій припадокъ: а между-тмъ на улиц собиралась толпа, грозя расправиться съ сумасшедшимъ, который могъ перебить множество народа. Въ такихъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ мы, кое-какъ уладивъ наконецъ дло съ сторожемъ, ршились не показываться на улицу, пока разойдется народъ, послали въ гостинницу за закускою и очень-удобно расположились въ комнатк сторожа, гд и оставались до поздняго вечера. Оправившись отъ перваго непріятнаго впечатлнія, мы развеселились, лордъ Джорджъ былъ, по обыкновенію, душою общества, и мы чрезвычайно хохотали бглой игр его беззаботной веселости — качество, которое можно назвать лучшимъ даромъ природы.
Я знаю, Китти, куда уносятъ тебя мысли. Не правда ли, ты вспоминаешь о ночи, которую провели мы на старой мельниц въ Гарифф, когда мостъ былъ сломанъ водою. Клянусь теб, о томъ же думала и я, тамъ Пьеръ въ первый разъ сказалъ мн о любви своей. До того времени я и не предполагала въ немъ этого чувства: я была молода, безхитростна, доврчива, какъ дитя природы. Да, я должна сказать, что съ его стороны было несовсмъ-хорошо нападать на такое невинное, опрометчивое сердце. Разв я знала свтъ? Могла ли я предвидть, какое мсто буду занимать въ обществ? Могла ли тогда понимать я, какъ дерзко было ему просить моей руки.
У него много превосходныхъ качествъ ума и души. Я не отрицаю ихъ, но никогда не могу простить заблужденія, въ которое онъ вовлекъ меня. Я не хочу, чтобъ ты пересказывала ему это — нтъ, Китти, не нужно. По всей вроятности, мы никогда не встртимся съ нимъ, и я не хочу, чтобъ хоть одна жесткая мысль омрачила память минувшаго. Можетъ-быть, впослдствіи буду имть возможность оказать ему услугу, и пусть онъ будетъ увренъ, что никакое положеніе въ обществ, сколь бы ни было оно высоко и блистательно, не разорветъ нитей прежней дружбы! Даже въ настоящую минуту я уврена, лордъ Джорджъ готовъ для меня быть ему полезенъ. Скажи мн свое мнніе или узнай отъ него, не будетъ ли ему пріятно получить мсто доктора на одномъ изъ кораблей, отвозящихъ въ ссылку преступниковъ? Мн говорили, что это превосходныя мста для предпріимчивыхъ молодыхъ людей безъ протекціи, я слышала, что поселяющійся въ колоніи получаетъ во владніе множество земли и всхъ туземцевъ, которыхъ успетъ наловить. Сколько могу судить, это было бы очень-хорошо для Пьера Б., потому-что у него романтическая голова.
Куда увлекли меня мысли! На чемъ я остановилась?.. Да, на той сцен, какъ мы сидли въ комнатк сторожа, въ этой комнатк со сводами, съ мрачнымъ окномъ, въ которомъ были такія маленькія, такія темныя стекла. Мы отправились въ нашъ Htel ужь въ первомъ часу ночи, улицы были совершенно-пустынны, мы шли въ молчаливой задумчивости, я опиралась на руку лорда Дж., и желала, сама не знаю, почему и зачмъ — это было неясное чувство, желала, чтобъ идти намъ было далеко, далеко!
Мы живемъ въ Htel de l’Empereur, прекрасной гостинниц, выходящей на Рейнъ, мое окно надъ самой ркой, и когда мы возвратились, я до разсвта сидла у окна, смотря на бгущую воду и только иногда прибавляла нсколько словъ къ этимъ строкамъ, а иногда мой вздохъ улеталъ съ прокравшимся ко мн втеркомъ ночи.
И вотъ, посл всхъ этихъ отступленій, дошла я до разсказа, который общала въ начал моего капризно-блуждающаго письма. На другой день посл нашей экспедиціи на колокольню, мы сидли за завтракомъ, какъ на дворъ гостинницы въхала хорошенькая дорожная карета, споимъ громомъ привлекшая всхъ насъ къ окну. Это была восхитительная britschk {Britschk — наше ‘бричка’ — названіе, взятое для дорожныхъ каретъ одного изъ новйшихъ фасоновъ, въ Берлин есть даже Droschke, дрожки — родъ нашихъ линеекъ.}, одинъ изъ тхъ экипажей, которые свидтельствуютъ о вкус своего владльца. Она была очень-проста и покойна, но изящной формы, и множество ящиковъ, ящичковъ и сундуковъ, по всюду придланныхъ, показывали, что путешественникъ возитъ съ собою все, нужное для комфорта. Разсыльнаго {Courier, въ знатныхъ англійскихъ домахъ безчисленное множество прислуги, и для каждаго служителя свое особенное названіе. Courier тотъ лакей, который употребляется исключительно для посылокъ. Онъ не исполняетъ никакой другой обязанности въ дом. Въ дорог courier распоряжается, чтобъ скоре запрягали лошадей, приготовляли комнаты въ гостинниц и т. п.} не было, но сзади кареты сидла очень-мило-одтая служанка, очевидно, француженка. Пока мы разсуждали, кто такой новопрізжій, лордъ Дж. съ восклицаніями радости и изумленія вдругъ бросился изъ комнаты, въ одну секунду стоялъ онъ ужь подл кареты, изъ которой протянулась ему прекрасная, блая ручка. По его поз и обращенію было видно, что онъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ къ прекрасной путешественниц, нетрудно также было догадаться по жестамъ хозяина гостинницы, что онъ изъявлялъ свое сожалніе о невозможности, найдти помщеніе, потому-что вс нумера заняты. Какъ обыкновенно въ такихъ случаяхъ, кругомъ собралось множество звакъ, нищихъ, носильщиковъ, служителей, которые жадно старались заглянуть въ карету и принимали живйшее участіе въ происходившемъ, чтобъ избжать ихъ несноснаго любопытства, лордъ Дж. предложилъ дам выйдти изъ экипажа.
Она согласилась, и мы увидли чрезвычайно-элегантную даму, въ полутраур, когда она выходила изъ экипажа, мелькнула, по выраженію Джемса, ‘изумительная ножка’. Не успли мы отойдти отъ окна, чтобъ снова ссть за столъ, какъ вбжалъ лордъ Джорджъ, говоря: ‘Представьте, пріхала мистриссъ Горъ Гамптонъ, и здсь нтъ пріюта для ней! Ея глупый разсыльный, какъ открывается, прохалъ въ Боннъ, хотя она сказала ему, что думаетъ остаться на нсколько дней здсь!’
Со стыдомъ признаюсь теб, милая Китти, что никто изъ насъ до той минуты и не слыхивалъ о мистриссъ Горъ Гэмптонъ, хотя, нтъ сомннія, это имя извстно всмъ, кто иметъ хотя малйшее понятіе о высшемъ обществ. Лордъ Джорджъ, очевидно, предполагалъ, что не возможно не знать, кто мистриссъ Горъ Гэмптонъ. Мы, разумется, не обнаружили своего невжества и стали жалть, печалиться, недоумвать о такомъ непріятномъ для нея случа.
— Да, изъ этого видно, говорилъ лордъ Джорджъ, поспшными шагами ходя по комнат и разсянно крутя рукою волосы: — что вс дары счастливой судьбы: знатность, богатство, красота, прелесть, не избавляютъ отъ житейскихъ непріятностей. Еслибъ въ Лондон предложить пари, что мистриссъ Горъ Гэмптонъ будетъ такого-то числа завтракать здсь въ общей зал гостинницы, васъ назвали бы сумасшедшимъ, и вы могли бы выиграть мильйоны.
— Не-уже-ли жь она должна завтракать въ общей зал? вскричали мы вс трое, или четверо вмст: — возможно ли это?
— Черезъ десять минутъ это будетъ ‘совершившимся фактомъ’, какъ говорятъ французы, вскричалъ онъ: — потому-что въ гостинниц нтъ уголка незанятаго.
Мы нсколько секундъ молча переглядывались, милая Китти, и потомъ, какъ-бы нами овладла одна мысль, вс обратили глаза на папа. Что онъ думалъ — не могу угадывать, но конечно онъ почувствовалъ себя неловко, потому-что развернулъ газету и укрылся за нею.
— Я уврена, начала мама: — что и Мери Анна и Кэри, каждая охотно уступитъ свою комнату.
— Ахъ, съ удовольствіемъ, съ величайшимъ удовольствіемъ! вскричали мы. Но лордъ Джорджъ остановилъ насъ.— ‘Хуже всего здсь то, что она слишкомъ-деликатна, слишкомъ опасается обезпокоить кого-нибудь, тмъ боле людей незнакомыхъ. Я увренъ, что она не можетъ ршиться быть причиною такого безпокойства’.
— Но какое же безпокойство?! Никакого безпокойства! Еслибъ ей могло быть достаточно одной комнаты.
— Одной комнаты! вскричалъ онъ: — одна комната въ такую минуту, цлый палаццо. Но именно потому-то и велико пожертвованіе.
Мы его увряли, убждали, что вовсе нтъ, что пріятность оказать услугу особ, которая принадлежитъ къ числу его друзей, не говоримъ ужь, особ, столь достойной всевозможнаго вниманія, съ избыткомъ вознаградитъ насъ за ничтожное безпокойство. Мы были краснорчивы, настоятельны, наконецъ мучили его, прося, чтобъ онъ предоставилъ самой леди ршить, согласится ли она принять наше предложеніе.
— Пусть же будетъ по-вашему, вскричалъ онъ и бросился внизъ передать наше приглашеніе.
Когда онъ покинулъ комнату, мы посмотрли другъ на друга, будтобы глубоко сознавая, что сдлали нчто великодушное и возвышенное, но въ то же время безпокоясь, что не соблюли всхъ условій тонкой деликатности. Мама выразила предположеніе, что папа долженъ былъ самъ отправиться передать наше приглашеніе. Онъ, напротивъ, говорилъ, что это обязанность мама или одной изъ насъ. Джемсъ думалъ, что приличне всего учтивая записка. ‘Мистриссъ Кенни Джемсъ Доддъ, изъ Додсборо, свидтельствуя свое глубочайшее почтеніе’ и такъ дале, что и дастъ намъ случай выставить имя нашего родоваго имнія, не говоря ужь о той выгод, что наша односложная фамилія округлится благозвучнымъ дополненіемъ. Джемсъ отстаивалъ свое мнніе съ такимъ успхомъ, что я принесла свой письменный ящикъ и раскрыла его на стол, за которымъ завтракали мы, какъ лордъ Джорджъ отворилъ об половинки дверей и произнесъ: ‘мистриссъ Горъ Гэмптонъ!’
Ты будешь въ-состояніи судить о нашемъ замшательств, милая Китти, когда я скажу теб, что мама была въ пеньйор и безъ чепца, папа въ гадкомъ своемъ старомъ фланелевомъ шлафрок, съ черными пятнами, которыя называетъ онъ ‘рябинками’, и въ мховыхъ сапогахъ, которые носитъ поверхъ брюкъ, такъ-что совершенно походитъ на калмыка, который нарисованъ на картин въ роман ‘Елисавета или сирота изгнанница’, мы съ Кэри были въ папильйоткахъ, безъ корсетовъ, а Джемсъ въ пестрой матросской блуз и охотничьихъ кожаныхъ брюкахъ, подпоясанъ краснымъ ремнемъ и съ огромною своею трубкою въ рук — живописная, если не изящная группа. Привожу эти подробности, милая Китти, не потому, чтобъ он были важны, а для-того, чтобъ ты лучше поняла восхитительный тактъ нашей дивной гостьи. Особа, не столь превосходно-воспитанная, нашла бы наше положеніе неловкимъ, можно сказать, почти-смшнымъ. Мама старается натянуть свою скудную драпировку хотя до половины чулокъ, папа хлопочетъ куда бы спрятать ноги, Джемсъ силится ускользнуть въ забитую наглухо дверь, мы съ Кери, покраснвъ, рвемъ съ себя бумажки — изъ всего этого выходила такая сцена, на которую особа, непривыкшая къ деликатнйшему великосвтскому обращенію, не могла бы смотрть безъ смха.
Она въ этомъ затруднительномъ столкновеніи была образцомъ совершенства! Непринужденная граціозность ея походки, изящное спокойствіе манеръ, деликатность, съ какой она выразила признательность за ‘нашу заботливую доброту’, какъ она сказала — все это было обворожительно! Казалось, будто она внесла съ собою въ комнату атмосферу свтскаго обращенія, потому-что мы, какъ-бы волшебствомъ, совершенно забыли дикость нашего костюма. У мама исчезло всякое воспоминаніе о смотрящихъ на зрителей чулкахъ, папа вытянулъ ноги съ развязностью слона, Джемсъ оперся рукою о спинку стула, говоря съ нею, такъ самоувренно, какъ будто на немъ полный мундиръ великолпнйшаго полка. Сказать, что она была очаровательна — это слишкомъ-мало, кром-того, что она почти идеально-прекрасна, въ ея манер столько граціи, деликатности, женственной утонченности, что самая красота къ ней уступаетъ изящности, и, наконецъ, въ ней казалось инстиктивнымъ то, какъ она умла гармонировать съ каждымъ изъ насъ, съ острою живостью слушая рзкія и потшныя замчанія папа о чужихъ краяхъ и заграничныхъ людяхъ, мннія мама о модахъ и домохозяйств, идеи Джемса о ‘лихихъ малыхъ’ и ‘милыхъ малыхъ’ вообще.
Она говорила при всякомъ случа, что во всемъ совершенно согласна съ нами, и привела т же самыя причины предпочитать чужіе края Англіи, какіе приводили мы, и, какъ осязательное доказательство, представляла чуждое всякой тяжелой церемоніальности начало нашего знакомства: ‘еслибъ мы были въ отели ‘Звзды и Подвязки’ въ Виндзор или отели ‘Альбіонъ’ въ Брайтон, говорила она, ‘вы наврное предоставили бы меня моей судьб, и я не наслаждалась бы теперь удовольствіемъ знакомства, которому, надюсь, не суждено окончиться здсь’.
Ахъ, Китти, еслибъ ты слышала, съ какою проникающею въ душу нжностью произнесла она эти слова! Но, другъ мой, истинная очаровательность хорошихъ манеръ состоитъ именно въ томъ, что общія мста облекаются интересомъ, и самымъ ничтожнымъ фразамъ сообщается какое-то значеніе и важность. Она искренно похвалила насъ за то, что мы путешествуемъ безъ разсыльнаго — недостатокъ, котораго мы краснли въ ту минуту, и который мама старалась прикрыть всми неправдами. ‘Это съ вашей стороны чрезвычайно-разсудительно, сказала она, чрезвычайно независимо и показываетъ, что вы совершенно понимаете чужіе края. Конечно, въ моемъ положеніи (тутъ въ ея голос зазвучала такая грустная задумчивость, что на глазахъ моихъ показались слезы), въ моемъ положеніи’… она остановилась на минуту и продолжала, съ трудомъ успокоиваясь: ‘путешествовать безъ разсыльнаго — невозможность, но для васъ нтъ такой необходимости.’
— И Grgoire вроятно желаетъ показать вамъ, какъ обходиться безъ него, вскричалъ лордъ Джорджъ:— онъ прохалъ въ Боннъ и оставилъ васъ на произвелъ судьбы здсь.
— Ахъ, этотъ старичокъ такъ добръ, такъ заботливъ, сказала она: — что хотя онъ дйствительно длаетъ ужасныя ошибки, но я не могу на него сердиться.
— Это показываетъ вашу доброту, возразилъ онъ:— но еслибъ я сказалъ ему, что хочу остановиться въ Кёльн, и онъ проскакалъ бы приготовлять комнаты въ Бонн, я, при встрч, свернулъ бы ему шею.
— Будьте же уврены, я не сдлаю этого, отвчала она, снимая перчатки и показывая, какъ несозданы ея прекрасные тонкіе пальчики, сіяющіе камнями, для подобныхъ длъ.
— И теперь вы должны дожидаться здсь Фордейса? сказалъ онъ почти съ досадою.
— Конечно, должна! отвчала она съ кроткой улыбкой.
Лордъ Джорджъ возразилъ что-то, но я не разслышала его словъ, и такимъ-образомъ было ршено, Китти, что мы не сейчасъ вызжаемъ въ Боннъ, а обдаемъ съ мистриссъ Горъ Гэмптонъ и остаемся съ нею до вечера — доброта, отъ которой она, казалось, пришла въ восторгъ, по нскольку разъ благодаря каждаго изъ насъ ‘за наше милое, доброе расположеніе’.
И теперь, Китти, я только-что разсталась съ нею, спша набросать эти строки къ почтовому часу. Сердце мое восхищено прелестью очаровательнаго ея разговора, и дрожащимъ почеркомъ подписываюсь, твой вчно-преданный и очарованный другъ

Мери Анна Доддъ.

Htel de l’Empereur, Кёльнъ.
PS. Мистриссъ Г. Г. вошла въ мою комнату сказать, какъ ей грустно, что мы узжаемъ. ‘Я, говоритъ она, нашла въ васъ какъ старинныхъ, старинныхъ друзей’. У ней, очевидно, есть какое-то тайное горе. Ахъ, еслибъ я умла утшить ее!
Мы будемъ переписываться, но я не должна показывать Кери писемъ ея: она высказала это, какъ непремнное желаніе. Она думаетъ, что ‘Кери милая двушка, но втренная’. И я дйствительно замчаю въ характер Кери эту черту, составляющую въ немъ величайшій недостатокъ.

ПИСЬМО IV.

Кенни Дж. Доддъ, къ Томасу Потселю, Е. В.

Bonne.

Милый Томъ,

Есть арабская поговорка, что если человкъ чувствуетъ себя счастливымъ, долженъ въ ту же минуту ссть и написать объ этомъ друзьямъ, потому-что, по всей вроятности, если пропуститъ онъ одну почту, прійдется ему писать ужь не то. Вижу, что въ этой пословиц много правды. Еслибъ, напримръ, я окончилъ и отослалъ письмо къ вамъ, которое началъ въ среду, вы прочитали бъ очень-радостныя извстія о вашемъ друг и его надеждахъ. Городъ казался мн именно такимъ, какого нужно искать: тихій университетскій городокъ на берегу прекраснаго Рейна, пріютный, спокойный и въ то же время не какое-нибудь захолустье, далекіе, чудные виды кругомъ, тнистыя аллеи для полудня, для вечера прогулки по холмамъ, откуда превосходно смотрть на закатъ солнца, музеи, коллекціи для развлеченія на время ненастья, и такая простая жизнь, безъ всякихъ затй: видно, что живутъ небогатые, но разсудительные, умные люди.
Взглядъ этихъ людей, и застнчивый и гордый, показываетъ, что если они незнатны и небогаты, то сознаютъ въ себ другія, быть-можетъ, немене-основательные права на людское почтеніе, и въ-самомъ-дл такъ. Здсь живутъ люди, изъ числа первйшихъ, не только въ Германіи, но во всей Европ, и живутъ доходами, какіе получаетъ въ Лондон послдній писецъ, и отдаютъ ‘бельэтажъ съ мебелью’ какимъ-нибудь Доддамъ!
Я очень-сожалю, что не говорю понмецки, потому-что какъ-то чувствую, какъ превосходно мы съ ними пришлись бы другъ по другу. Не перетолкуйте моихъ словъ превратно, милый Томъ, будто-бы я замечталъ слишкомъ-высоко о своихъ дарованіяхъ, или вообразилъ себя ученымъ человкомъ. Не предполагаю въ теб ничего такого, единственная умная вещь, какую сдлалъ со мной отецъ, то, что онъ взялъ меня изъ школы на четырнадцатомъ году, видя, что влагать въ меня латинскую и греческую мудрость то же, что сять ячмень на болот: только бросать хорошее смя на почву, которая не по немъ. Нтъ, я вамъ скажу, въ какомъ отношеніи сошлись бы мы съ этими нмцами. Они кажутся людьми мечтательными, залетаютъ мыслями высоко и широко, это оживило бы сухія, прозаическія мысли и тяжелые житейскіе взгляды человка, подобнаго мн. Я не могъ бы разсуждать съ ними о классическихъ предметахъ и толковать о различіи греческихъ діалектовъ, но могъ бы неочень-глупо поговорить о различіи между нами и древними въ правительств и въ жизни. Я не знатокъ въ книгахъ, но видывалъ довольно людей. Возвращаюсь однако къ прежнему.
Въ Бонн много хорошаго. Дешево жить, тихо, но не пустынно, нтъ никакого фанфаронства — вы понимаете, что я хочу сказать. Во всемъ город не найдете ни одного тильбюри, ни одного свтскаго собранія. Не видывалъ здсь ни на комъ еще, кром Джемса и нашего главнаго Оффиціанта, пестрыхъ жилетовъ и брильянтовыхъ запонокъ. Да, если необходимо жить за границею, нельзя, мн кажется, выбрать лучшаго мста для поселенія! Мы жили въ нашей гостинниц очень-выгодно. Десятью фунтами въ недлю покрывались вс расходы, и затмъ ужь ршительно никакихъ сверхштатныхъ расходовъ, такъ-что, наконецъ, я начиналъ жить, какъ слдуетъ, и видлъ возможность разршить мудреную задачу, надъ которой одинаково ломаютъ голову парламентскій ораторъ и деревенскій джентльменъ — уровнять расходы съ доходами.
Пять шесть фунтовъ въ недлю выходило у насъ еще на учителей нмецкаго языка, музыки и прочаго, я опредлилъ себ десять шиллинговъ еженедльно на ‘благоугожденія своей душ’, какъ говорится: они ограничиваются трехкопеечнымъ вистомъ или партіею въ кегли съ профессоромъ восточныхъ языковъ. Даже вы, милый Томъ, несмотря на всю свою взыскательность, не нашли бы, за что побранить насъ. Конечно, все-таки я кредитовался на необходимыя суммы, потому — что подвиги наши въ Брюссел обошлись очень-дорого и даже въ Люттих оставили мы довольно денегъ. Доктора стараются о предотвращеніи полнокровія не только въ организм, но и въ кошельк. И вотъ, какъ я говорилъ, мое письмо, начатое въ среду, содержало вс эти подробности и, вроятно, заключалось бы лестнымъ отзывомъ о прилежныхъ занятіяхъ Джемса разными науками и такомъ же прилежаніи дочерей къ музык и шитью — работы, которыми современное простодушіе воображаетъ занять женскую голову, какъ будто-бы ноты и берлинская шерсть — философскій камень, хранящій отъ всхъ бдъ! Я могъ бы также прибавить, что мистриссъ Д. впала въ то расположеніе духа, которому она подвергается, когда нтъ случаевъ куралсить другимъ манеромъ: начала ханжить съ утра до ночи, и читать наставленія Бетти Коббъ и намъ, завела экономическіе обды и т. п. Я выносилъ это ради тишины.
Но вдругъ втеръ перемнился и началъ бушевать съ противоположной стороны. Надобно вамъ сказать, Томъ, что передъ самымъ отъздомъ изъ Кёльна намъ случилось, познакомиться съ истинно-фешёнэбльной дамой — мистриссъ Горъ Гэмптонъ. Ей угрожала опасность остаться безъ пріюта на улиц, когда лордъ Джорджъ привелъ ее въ нашу комнату и рекомендовалъ. Она, что называется, ‘великолпная женщина’: высокая, стройная, черноглазая, ослпительной красоты, съ обворожительной улыбкой, съ голосомъ, который придаетъ прелесть каждому слову, кром-того, у ней былъ удивительный тактъ какимъ-то непонятнымъ образомъ поправиться всмъ намъ, вовсе, повидимому, не стараясь о томъ.
Она говорила съ мистриссъ Д. о лондонскомъ фешёнэбльномъ свт, какъ-будто он четыре года вызжали вмст: еще странне, что мистриссъ Д. не замчала ни одного своего промаха въ этихъ экскурсіяхъ по terra incognita, земл, ршительно-невдомой для моей супруги. Вроятно, такой же успхъ имла она и у дочерей, и хоть ни слова почти не сказала съ Джемсомъ, но, вроятно, вознаграждала за то взглядами, потому-что онъ съ той поры ею только и бредилъ.
Я не говорилъ, чмъ она околдовала меня, потому-что, признаюсь вамъ, и я не уцллъ, но, увряю васъ, самъ не знаю, какъ она обворожила. Я слишкомъ-старъ, чтобъ увлекаться прелестями, это шло бы ко мн столько же, какъ лакированные сапоги или похищеніе невсты. Когда перевалится за пятьдесятъ, чувствуешь такіе ревматизмы и ломоту въ поясниц, что не до волокитства, и кром-того, тайный голосъ вопіетъ: ‘не разъигрывай изъ себя дурака, Кенни Джемсъ!’ и говоря по секрету, хорошо, когда не бываешь глухъ къ этому голосу.
И наконецъ, Томъ, только такіе молодцы, которые не влюблялись смолоду, врзываются no-уши въ пожилыхъ лтахъ. Кенни Додды и имъ подобные не такого сорта люди. Они знаютъ, что любовь и корь переносятся организмомъ тмъ раньше, тмъ легче, и потому начинаютъ спозаранку. Можетъ-быть, именно по сознанію обезпеченности въ этомъ отношеніи, чувствовалъ я себя столь непринужденнымъ съ вдовою, если она вдова, потому-что я, собственно говоря, еще не знаю, продолжаетъ ли существовать мистеръ Горъ Гэмптонъ, или оставилъ ей только память о своихъ добродтеляхъ.
Предоставляю вамъ угадывать, какого рода впечатлніе она произвела на меня, потому-что чмъ больше стараюсь объяснить это, тмъ непонятне становлюсь. Но долженъ сказать одно: такія женщины пагуба для мужчинъ!
Мы собирались выхать изъ Кёльна въ Боннъ поутру, когда съ нею встртились, но время прошло такъ пріятно, что мы отправились только вечеромъ, и то оторвались, можно сказать, черезъ силу, потому-что очаровательная вдова (буду называть ее вдовою, пока не представятся доказательства противнаго) ежеминутно боле овладвала нами.
Она осталась тамъ дожидаться какихъ-то адвокатовъ, или повренныхъ по дламъ, которые должны были привезти ей для подписи бумаги. И хотя лордъ Джорджъ чрезвычайно ее уговаривалъ хать съ нами, потому-что до Бонна очень-недалеко, она осталась тверда и сказала, что ‘старикъ Фордейсъ большой церемонникъ, и разъ назначивъ ему для свиданія Кёльнъ, она скоре согласилась бы пріхать туда изъ Неаполя, нежели измнить уговору’. Признаюсь вамъ, такая стойкость и непоколебимость очень мн понравились, можетъ-быть, потому и люблю это качество, что его недостаетъ въ моихъ поступкахъ.
Во всю дорогу до Бонна мы только и говорили, что о ней, и разсужденія наши были тмъ свободне, что лордъ Джорджъ остался до слдующаго утра въ Кёльн. Во множеств пунктовъ мы были согласны: въ ея красот, изяществ, граціозности и обворожительности ея манеръ, въ ея великосвтскости. Но мы не могли согласиться въ одномъ: мистриссъ Д., и дочери думали, что у ней есть мужъ, мы съ Джемсомъ стояли за то, что она вдова. На другой день пріхалъ лордъ Джорджъ, и хотя мы однимъ вопросомъ могли разршить наши сомннія, но Мери Анна остановила насъ, увряя, что не можетъ быть ничего въ мір столь пошло-вульгарнаго, какъ выказывать незнаніе относительно семейства и родственныхъ отношеній лицъ аристократическаго круга. Если она есть въ ‘Книг Перовъ’, мы должны знать ее и все, до нея касающееся. Само-собою разумется, она какая-нибудь ‘Луиза-Августа, родилась въ тысячу-восемь-сотъ и такомъ-то, въ замужств съ достопочтеннымъ Леопольдомъ Конье-Горъ-Гэмптономъ, третьимъ сыномъ, и такъ-дале’. Однимъ словомъ, намъ должно было знать все ея родословное древо, отъ шишковатаго корня до послдней почки, и намъ же было стыдно, если мы ошибались въ его ботаническихъ признакахъ!
Нсколько дней соннаго прозябанія въ Бонн почти изгладили воспоминанія объ очаровательной вдов, и мы начинали ужь отъучаться отъ нашихъ привязанностей къ фешёнэбльной жизни, какъ вдругъ съ хлопаньемъ и шлёпаньемъ, разбрасывая на версту брызги и куски заграничной грязи, подскакала въ одинъ восхитительный вечеръ къ нашей гостинниц темнозеленая britschka, и не успли еще мы хорошенько распознать экипажа, какъ прекрасная владтельница его ужь совершала обходъ по членамъ фамиліи Доддовъ, обнимая однихъ и пожимая руки другимъ, смотря по различію пола и возраста.
Хорошо было бы, еслибъ какой-нибудь физіологъ объяснилъ, отчего англичане, сухость и холодность которыхъ, пока они у себя дома, вошли въ пословицу, становятся такъ радушны, какъ передутъ за границу? Не знаю, боясь ли сырости климата, или почему другому, но каждый въ Англіи ходитъ засунувъ руки въ карманы и, встрчая пріятеля, только киваетъ ему головой, а здсь мы начинаемъ улыбаться за двадцать саженъ, потомъ снимаемъ шляпу и раскланиваемся со всми знаками восхищенія, и нтъ конца нашимъ поклонамъ, пока мы не сойдемся, тогда привтствія становятся еще восторженнй, и если дло обойдется безъ поцалуевъ въ об щеки — это ужь особенное счастье.
Этими-то привычками, вроятно, увлекся я, въ разсянности обнявъ очаровательную вдову и оказавъ ей такимъ-образомъ встрчу, на какую имла бы право только мистриссъ Д. Случись это въ Лондон, или даже Дублин, могли бъ изъ такой ошибки произойди ужаснйшія послдствія. Мн цлую недлю пришлось бы драться на дуэляхъ каждый день, не упоминая ужь о домашнихъ стычкахъ, еще страшнйшихъ. Но, посмотрите, какъ измняютъ насъ чужіе края, какъ мы здсь инстинктивно становимся выше узкихъ предразсудковъ нашего островитянства: она бросилась въ кресло и захохотала во весь духъ. То же — это еще интереснй — то же сдлала и мистриссъ Д.! Не преувеличиваю, малый Томъ, что я не врилъ своимъ ушамъ и глазамъ.
Начало знакомства — очень-важное дло! Можно цлые годы оставаться съ человкомъ на шапочныхъ поклонахъ, на ‘здравствуйте’ и ‘хорошая погода’, и не подвинуться дальше того. Съ другой стороны, какимъ-нибудь счастливымъ случаемъ можно попасть какъ-разъ въ ближайшіе друзья. Часа не прошло посл прізда мистриссъ Горъ Гэмптонъ, а ужъ она была какъ-будто родная намъ. Мало того, что дочерей звала она уменьшительными именами, она говорила съ мистриссъ Д. совершенно какъ съ сестрою, а съ Джемсомъ обращалась какъ съ двнадцатилтнимъ мальчикомъ, пріхавшимъ домой на каникулы. И этого мало: не успли еще подать завтракъ, а мы ужь заключили и утвердили торжественный союзъ и договоръ, что она будетъ путешествовать съ нами вмст и считаться членомъ семьи, хать — куда мы подемъ, жить — какъ мы живемъ. Какъ нашъ трактатъ былъ задуманъ, кто его предложилъ, кто скрпилъ — ничего этого не разберу и не помню. Все было обсуждено и принято съ крикомъ, шумомъ, хохотомъ, когда мы встали изъ-за стола, все ужь было устроено и условлено. Мистриссъ Горъ Гэмптонъ беретъ въ свой экипажъ Мери, Анну и Кери, ‘милое дитя’, то-есть Джемсъ, долженъ быть ‘стражемъ на заднемъ мст’. Всмъ и всему было мсто, я думаю, еслибъ мн предложили быть форрейторомъ, и это было бы принято безъ противорчія. Такому единодушію никогда не бывало и примровъ. Вс статьи проходили чрезъ нашъ комитетъ такъ же быстро, какъ законы въ парламент, когда члены торопятся ужинать. Что до меня, еслибъ у меня и было желаніе, недостало бы грубости, невжливости, чтобъ возражать.
‘Дьявольски-выгодная штука для насъ, Доддъ’, шепнулъ лордъ Джорджъ: ‘мистриссъ Г. Г. не думаетъ о деньгахъ!’ — ‘Ахъ, папа! она восхитительна! встрча наша съ нею была величайшимъ возможнымъ счастіемъ’, кричала Мери Анна. А мистриссъ Д. увряла меня, что въ первый разъ въ жизни встрчаетъ особу, которая во всхъ отношеніяхъ можетъ составлять ей компанію, особу ‘съ родною душою’, если не ‘родную по крови’.
Принимая въ соображеніе, милый Томь, что мы похали за границу сблизиться съ аристократическимъ обществомъ, узнать фэшёнэбльныя манеры, этотъ случай можно было назвать благопріятнымъ, потому-что, какъ ни обольщай себя, надобно признаться, что большой свтъ — океанъ, пускаться въ который безъ кормчаго опасно. Опытъ научилъ насъ тому. Мы поплыли въ надежд на бодрость матросовъ — и хорошо было наше плаваніе! Можетъ-быть, мы надлали ошибокъ не больше, чмъ другіе, но должно признаться, что промахи наши были немалочисленны и довольно-крупны.
При помощи мистриссъ Г. Г. все это должно скоро исправиться, думали мы: — ‘Не заводить боле знакомствъ съ дрянью, К. Дж.’, говорила мистриссъ Д.: — ‘не набирать пошлыхъ друзей по кофейнымъ, не основывать пріятельскихъ отношеній на игр въ домино. Джемсъ познакомится съ молодыми людьми, которые могутъ быть ему приличною партіею, дочери будутъ танцовать только съ приличными кавалерами’. Какъ хорошо выходило все это на словахъ! Покровительство мистриссъ Г. Г. обезпечивало фамиліи Доддовъ пользованіе всми житейскими благами и защищало отъ опасностей ‘со стороны иноземцовъ’.
Еслибъ намъ достался главный выигрышъ въ лотере, мн кажется, радость нашего кружка не была бы такъ велика. Не стану утверждать, что я не раздлялъ ее самъ. Я не хвалюсь осмотрительностью, осторожностью и всми прекрасными качествами, которыя, кажется, врождены другимъ народамъ, но рдко достаются на долю ирландцу. Признаюсь вамъ, милый Томъ, я вполн сочувствовалъ восторгу остальной команды. Эта мистриссъ Горъ Гэмптонъ чудная женщина, у нея мягкій, нжный голосъ, обворожительная улыбка, она уметъ такъ смотрть на человка, говоря съ нимъ, что чувствуешь, какъ легко влюбиться безъ вдома самому себ. Не поймите моихъ словъ въ ложномъ смысл, милый Томъ, не думайте, что я вамъ подаю поводъ сказать, присвиснувъ, по вашему обыкновенію, ‘Кенни Джемсъ все такой же сумасбродъ, какъ прежде’. Ни мало: тяжба въ канцлерскомъ суд, отмненіе хлбныхъ законовъ {По отмненіи хлбныхъ законовъ, облагавшихъ привозный хлбъ высокою пошлиною, цны хлба въ Англіи, поддерживавшіяся этими пошлинами, упали, землевладльцы до-сихъ-поръ сильно жалуются на разстройство длъ, причиною котораго этотъ упадокъ цнъ.}, просрочка долговъ — вс эти бды много меня измнили, такъ измнили, что часто я спрашиваю себя: ‘Не-уже-ли ты — Кенни Джемсъ? Куда двался этотъ веселый, беззаботный, смлый молодецъ, который, бывало, не посидитъ на мст, который, бывало, всегда выбираетъ въ жизни самую пріятную дорогу, хотя бы она вела и несовсмъ прямо къ мсту, куда нужно идти? Гд тотъ Кенни Джемсъ?’ Теперь я сталъ другой человкъ, сталъ благоразумне, какъ говорится, и, по совсти скажу, сильно жалю о томъ!
Но вы скажете: ‘Разв ты самъ не признавался сейчасъ, что она тебя обворожила, приколдовала?’ Еслибъ и такъ, то разв уврите меня, что вы ускользнули бъ отъ ея чаръ? Не поврю, не поврю. Вы молодецки поправили бъ на себ парикъ, бросивъ очки, взяли бъ двойной лорнетъ: нтъ, милый Томъ, никакая солидность не выбьетъ этихъ мыслей изъ головы ирландца!
Съ той минуты, какъ заключенъ былъ новый союзъ, мы начали новый родъ жизни. Боннъ, какъ я вамъ писалъ, маленькій университетскій городокъ, съ патріархальными обычаями, чуждыми расточительности. Главныя удовольствія здсь были — выпить стаканъ слабаго вина въ саду, копеечный вистъ въ бесдк, или, какъ здсь называютъ, ‘эстетическій чай’ у проректора, на этихъ чаяхъ я, разумется, ничего не понималъ, но искренно надюсь, что говорили тамъ нчто лучшее, нежели пили. Странный былъ это образъ жизни, Томъ, онъ, казалось мн, велъ необходимо къ нравственному выздоровленію, если только у паціента достанетъ силъ его выдержать, во всякомъ случа, у него было одно несомннное достоинство — дешевизна. Мы жили не безъ нкоторыхъ удобствъ, хотя со многими лишеніями, расходуя денегъ только въ полтора раза боле, нежели въ Додсборо. И, принявъ въ разсчетъ, что мы не знали языка жителей, надобно сказать, что мы жили за границею дешево, какъ-нельзя-боле.
Не говорю, что такая жизнь мн нравилась. Не хочу уврять васъ, что пристрастился, живучи тамъ, къ наукамъ или искусствамъ. Но за одно я любилъ этотъ городокъ, именно: его спокойная монотонность, его тихая, неизмнная простота дйствовала на мистриссъ Д. и на дочерей удивительнымъ образомъ. Такъ водолеченіе исцляетъ старыхъ подагриковъ: горный воздухъ, легкая діэта, ранняя прогулка — лучшія лекарства. Мои дамы выздоравливали душевно, сами того не подозрвая.
Нашъ союзъ положилъ конецъ всему, со дня прибытіи мистриссъ Г. Г. начались преобразованія. Вопервыхъ, мы должны были изъ прежней гостинницы перехать въ другую, втрое дороже и вчетверо хуже прежней. Прежде не стыдились мы жить въ третьемъ этаж, теперь заняли весь бельэтажъ и оставили за собою дв комнаты совершенно-лишнія для насъ, потому-что неаристократично было бъ имть сосдовъ съ одномъ этаж. Вмсто общаго стола, дешеваго и прекраснаго, у насъ ‘особенный столъ’, то-есть особенно-дурной и особенно-дорогой, хорошій тонъ требуетъ кушать въ своихъ комнатахъ. Этого мало, мы наняли двухъ лакеевъ, изъ которыхъ одинъ цлый день сидитъ въ передней, читая газеты, и когда я прохожу, встаетъ, отвшивая низкій поклонъ, что смущаетъ меня до такой степени, что я обыкновенно хожу по задней лстниц, лишь бы только избжать его.
У насъ теперь дв наемныя кареты, потому-что въ одной мы не усядемся, наемная шлюбка, значительное количество лошадей и ословъ для прогулокъ по горамъ, проводниковъ, собирателей геологическихъ породъ и такъ дале, безъ числа. Еслибъ мистриссъ Г. Г. стремилась только къ свтскости, наши бдствія могли бы кончиться разореньемъ — неболе, но она, кром-того, ученая и литературная дама, предана геологіи, палеонтологіи, психологіи и всмъ на свт ‘логіямъ’, это, милый Томъ, заставляетъ меня ждать, что мы совершенно помшаемся. Въ ней неусыпное рвеніе чмъ-нибудь заниматься, нын толкуетъ она о надписи какой-нибудь медали, завтра о семейственныхъ отношеніяхъ мха или химическомъ состав метеорнаго камня, между-тмъ, признаюсь вамъ, милый мой другъ, думаю, что во всемъ этомъ она не смыслитъ ни йоты, и ни на грошъ не интересуется своими ‘логіями’. На стол ея гостиной лежитъ огромный гербарій въ зеленомъ переплет и большой альбомъ въ синемъ переплет съ золотомъ, на камин лежитъ кусокъ гнейса, большой жукъ и окаменлая лягушка. Но пусть не буду Кенни Доддъ, если молодые франты нравятся ей не гораздо-больше допотопныхъ чудовищъ. Таково мое мнніе, которое высказываю съ условіемъ, чтобъ оно осталось между нами. ‘Но что вамъ за дло?’ скажете вы, разумется, никакого, еслибъ оно касалось ея одной, но что будетъ съ нами, если мистриссъ Д. пустится въ энтомологію, или сравнительную анатомію, или что-нибудь еще мудрйшее? Отъ нея можно этого ждать. Она станетъ учиться плясать на канат, если вообразитъ, что это требуется хорошимъ тономъ, или, какъ выражаются газеты, ‘покровительствуется аристократіею’. Теперь, милый Томъ, вамъ понятно, въ какое безвстное море уносимся мы, потому-что, если мало мы способны къ великосвтскости, ясно, что мы еще мене созданы для отвлеченныхъ наукъ. Но теперь я убждаюсь, что за границею мы воображаемъ, будто каждому доступно все. Не спорю, такая теорія пріятна и очень-лестна, но надежна ли она, Томъ?— вотъ вопросъ. Высшая степень познаній, которой достигалъ я въ химіи — умнье длать пуншъ, а мои познанія въ ботаник ограничиваются различеніемъ овса отъ картофеля. Въ мои ли годы сводить себя съ ума трудными терминами и классификаціями? И, сколько знаю мистриссъ Д., ея умственныя способности ужь тридцать лтъ назадъ достигли полнаго развитія, какое было суждено имъ природою!
Мое мнніе объ этихъ наукахъ: он отличныя средства занимать молодежь и удерживать ее отъ всякой бды! Люди, которые учатъ имъ, прокислые, нюхающіе табакъ, неуклюжіе старики, въ пудовыхъ сапогахъ, въ засаленныхъ галстухахъ — отличнйшая противоположность пород танцмейстеровъ и музыкальныхъ учителей, которые — истинная чума. Оттого человку, похавшему въ чужіе края съ дочерьми, совтъ мой: прибгнуть къ наукамъ. Зеленый песчаникъ безопасне польки, и нтъ во всей химіи такого опаснаго опыта, какъ пнье дуэтовъ съ какимъ-нибудь чернобородымъ пройдохой изъ Неаполя или Палермо. Но припомните, милый Томъ, что мой совтъ примняется только къ молодежи, если баба за сорокъ лтъ вдругъ начинаетъ толковать о разныхъ ученостяхъ, то наврное въ голов у нея обстоитъ неблагополучно. Что значитъ у нея геологія?— пиры и банкеты — да, милый Томъ, пиры и банкеты, первозданною породою у нея называется пикникъ, а кварцъ — просто фигуральное выраженіе вмсто: шампанское. Подумайте объ этомъ и посмотрите, что выходитъ изъ такого переименованія. Вы можете протестовать противъ сумасбродствъ, когда они являются просто подъ формою баловъ и вечеровъ, но что вы скажете противъ ботаническихъ экскурсій и антикварскихъ разысканій? Возражать въ этомъ случа значить дать себ прозвище вандала. ‘Ахъ! папа не любитъ химіи, презираетъ естественную исторію’ — вотъ какой вопль раздастся противъ васъ, и вы будете невждою, дикаремъ, надъ вами вс будутъ смяться. Но я слишкомъ увлекся, а горячусь. Обращусь, чтобъ остыть, къ дламъ, о которыхъ вы мн пишете.
Что такое, Джонсъ Мек-Керти? ‘приказалъ долго жить’, или ‘проситъ долго ждать’ — я не разобралъ, что вы написали, но, зная фамильныя привычки, скоре предполагаю послднее. Если жь онъ умеръ, вотъ мы получаемъ знаменитое наслдство, о которомъ мистриссъ Д. твердила каждый день въ — теченіе послднихъ двадцати-пяти лтъ, исторію котораго слышалъ я такъ часто въ разныхъ видахъ, что теперь не знаю о немъ ничего, кром факта, что это единственный клочокъ земли, котораго родственники моей жены не могли продать, потому-что никто не хотлъ купить его.
Интересно будетъ посмотрть постороннему человку, какое дйствіе произведетъ наслдство на мистриссъ Д., если дядя дйствительно умеръ. По правд скажу вамъ, милый Томъ, что для человка, взявшаго жену безъ копейки приданаго, нтъ горестнйшаго несчастія, какъ черезъ пятнадцать или двадцать лтъ узнать, что ей отъ какого-нибудь дяди достается нсколько сотенъ фунтовъ. Тутъ она забираетъ въ голову, что можетъ тратить на всякій вздоръ денегъ сколько ей угодно, мало того, начинаетъ воображать, что сдлала неровную партію, что ее, какъ наслдницу безмрныхъ богатствъ, ожидали самыя блестящія предложенія, и только вы воспрепятствовали ея счастью своею женитьбою. Ручаюсь головою, что триста фунтовъ наслдства — ядовитйшее изъ всхъ яблокъ семейнаго раздора.
Спасите насъ отъ него, если можно, милый Томъ. Вроятно, есть сто путей увернуться отъ наслдства, я согласенъ даже, лишь бы только по-секрету отъ мистриссъ Д., чтобъ вы придумали незаконность ея происхожденія: это было бы для меня гораздо-легче. Не стану распространяться о своихъ чувствахъ относительно этого дла, надясь, что, благодаря вашему искусству и благорасположенію, мы никогда больше не услышимъ о немъ, но скажу вамъ, что оспа для меня была бы легче извстія о мэк-кертіевскомъ наслдств.
Хотлъ писать вамъ еще о многомъ другомъ, но думаю, что лучше будетъ оставить до слдующаго письма. Вы хотите меня удивить дублинскою выставкою. Встарину я говаривалъ, что чмъ меньше мы будемъ выставлять себя на-показъ, тмъ лучше. Теперь, вроятно, другія времена. Думаю, что еслибъ мн послать мистриссъ Д. на выставку, какъ образецъ заграничныхъ усовершенствованій въ ирландскомъ произведеніи, она заслужила бы вниманіе, быть-можетъ, и премію.
Чудные здсь обычаи, милый Томъ. Письмо принесли мн назадъ, потому-что принимающій письма ушелъ часомъ раньше обыкновеннаго, спша куда-то на обдъ. До слдующей почты вроятно еще припишу что-нибудь.

Среда, вечеръ.

Кажется, милый Томъ, бдствіе ужь обрушилось на меня, то-есть наслдство. Мистриссъ Д. получила нын утромъ какое-то письмо въ большомъ, формальномъ конверт, и не сообщила мн его содержанія, слдовательно это не требованіе уплаты по долгамъ. Она заперлась съ Мери Анною, долго о чемъ-то говорила и потомъ он явились въ гостиную съ видомъ гордымъ, независимымъ, самодовольнымъ — это страшно пахнетъ наслдствомъ. Признаюсь вамъ, ужасаюсь такой мысли, можетъ-быть, она и напрасна, внушена чрезмрнымъ опасеніемъ, но не могу выгнать изъ головы страха, что мн предстоятъ величайшія непріятности.
Я знаю, какъ съ нею обращаться въ различныхъ расположеніяхъ ея духа, знаю, какъ переносить все. Видывалъ ее, когда она требуетъ денегъ, видывалъ, когда она въ припадк ревности, видывалъ ее въ порывахъ семейной гордости, видывалъ ее, когда она считаетъ нужнымъ ‘быть при смерти’, какъ выражается — случай, которымъ всегда пользуется, чтобъ наговорить самыхъ непріятнйшихъ вещей, такъ-что я часто думалъ: что же остается говорить, дйствительно собираясь умирать? Но вс эти знанія не вразумляютъ меня, что начнетъ сочинять она, вообразивъ себя разбогатвшею. Къ денежнымъ затрудненіямъ я привыкъ, притерплся и къ ревности, надъ ея фамильною гордостью часто посмиваюсь, оставшись наедин, а къ сценамъ умиранья сталъ безчувственъ, какъ-будто гробовщикъ. Но какъ переносить ея богатство — не знаю, и чувствую, что не въ-состояніи буду переносить.
Но, быть-можетъ, меня пугаетъ ложный страхъ. Надюсь, хочу надяться, и въ этой послдней надежд ожидаю вашего сочувствія.

Вашъ навсегда врнйшій
Кенни Дж. Доддъ.

ПИСЬМО V.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.

H&#244,tel du Rhin, въ Бонн.

Милая Молли,

Если мой знакомый почеркъ на адрес не бросился вамъ въ глаза, вы могли подумать, видя черную печать и траурную бордюру письма, что вашей бдной Джемимы нтъ ужь на земл. Потомъ вашею первою мыслью будетъ, что судьба похитила К. Дж. Нтъ, милая Молли, моимъ страданіямъ въ сей юдоли слезъ суждено еще продолжаться, я не освобождена отъ тяжкаго бремени, меня гнетущаго! Здоровье К. Дж. совершенно прежнее, онъ жалуется на подагру въ ногахъ и подагрическія боли въ желудк — и только. Онъ вчно разстроиваетъ самъ себя, принимая лекарства, которыя не по комплекціи ему. Не въ силахъ передать вамъ, какъ раздражителенъ сталъ онъ. Вы лучше, нежели кто-нибудь, знаете, какимъ счастіемъ окружена его жизнь. Не говорю о себ, не говорю о томъ, изъ какой я фамиліи — онъ могъ бы это цнить, но я не хочу оживлять воспоминаніе о страшной ошибк, которую сдлала въ молодости, не хочу упоминать о борьб съ нимъ, которую должна была выносить по ежеминутнымъ поводамъ втеченіе боле, нежели двадцати-пяти лтъ — борьб, для перенесенія которой нужно было бы лошадиное здоровье, но которая теперь, по благодтельному дйствію привычки, вошла въ мою натуру, такъ-что нтъ часа, ни днемъ, ни ночью, когда бы я не была способна и готова имть съ нимъ объясненіе, но какому угодно вопросу. Не упоминаю о себ, но разв также не должно называть счастьемъ имть такихъ дтей, какъ Джемсъ и Мери Анна, и даже Каролина (хотя, къ-сожалнью, младшая дочь моя иметъ нкоторые недостатки): какой отецъ не гордился бъ ими? Такъ скажетъ всякій, взглянувъ на нихъ. Справедливо выразилась нын утромъ моя ближайшая пріятельница, мистриссъ Горъ Гэмптонъ: ‘Гд вы найдете такое рдкое соединеніе даровъ природы?’ Я должна сознаться, милая Молли, что слова ея не лесть, мои дти такъ говорятъ пофранцузски, вальсируютъ, даже войдти въ комнату, поклониться, ссть умютъ такъ, что во всемъ видно превосходное, лучшее свтское воспитаніе, которымъ они у меня пользовались.
Всякій другой на мст К. Дж. не зналъ бы, какъ и благодарить за все это, чувствовалъ бы себя на верху благополучія, но К. Дж.— нтъ, онъ, вы не поврите, Молли, только осмиваетъ все, чмъ бы восхищался другой!
‘Если бъ мы (говоритъ онъ) готовили ее въ балетную труппу (таковы-то его отзывы о Мери Анн!) еслибъ мы готовили ее въ балетную труппу, то, я думаю, у ней было бы довольно безстыдства явиться передъ полнымъ театромъ и, какъ я полагаю, нисколько не сконфузиться. Но для жены какого-нибудь почтеннаго человка изъ средняго круга, мн кажется, вовсе не нужны эти прыжки и полеты, вовсе ненужно такъ скакать черезъ комнату, для граціозности задвая столики, съ которыхъ летятъ чашки, вовсе не нужно этакъ садиться на стулъ, расправляя юбки на манеръ павлиньяго хвоста!’
Я говорила ему, Молли, говорила пятьдесятъ разъ, что для меня нтъ ничего противне этихъ его ‘почтенныхъ людей средняго круга’: въ нихъ нтъ никакой граціи, никакой свтскости! Они могутъ быть очень-почтенны въ домашнемъ быту, но для большаго свта это качество нисколько ненужно. У человка только одинъ свой домъ, но онъ можетъ являться въ тысяч домовъ, мы не спрашиваемъ, каковъ онъ у себя въ четырехъ стнахъ, намъ нужно, чтобъ онъ повсюду былъ любезенъ, очарователенъ. Коренное правило и для общества и въ политической экономіи, говоритъ лордъ Джорджъ, ‘подобно доставлять какъ можно боле удовольствія какъ можно большему числу людей!’
Говоря объ этомъ, кстати посовтую вамъ, милая Молли, позаботиться о расширеніи круга понятій знакомствомъ съ политическою экономіею. Сначала кажется это сухо, неинтересно, но потомъ начинаетъ быть удивительно-ясно и чрезвычайно занимать васъ. Я не помню, чтобъ когда-нибудь была такъ поражена, какъ, прочитавъ главу о пагубныхъ слдствіяхъ чрезмрнаго избытка народонаселенія, а это будетъ съ нами, если ирландцы не будутъ воздержнй и предусмотрительнй. Переполненная такими мыслями, я позвала Бетти Коббъ и прочитала ей нотацію, которой она долго не забудетъ.
Но, скажете вы, не въ этомъ же причина моего траура. Конечно, нтъ, я надла трауръ по своемъ бдномъ родственник, Джонс Мэк-Керти, одномъ изъ послднихъ потомковъ знаменитаго рода Мэк-Керти, которымъ гордились западныя области Ирландіи. Тяжкая печаль о бдственномъ положеніи родины пожирала его и заставила искать забвенія въ вин — обстоятельство тмъ-боле прискорбное, что онъ былъ человкъ съ обширнымъ умомъ и возвышенными понятіями. Не могу равнодушно вспомнить о прекрасныхъ мысляхъ, которыя часто слышала отъ него. Онъ любилъ свою родину и его наслажденіемъ было превозносить ее.— ‘Ахъ! говаривалъ онъ:— въ ея красот только одно пятно: она населена бездльниками! Куда ни оглянешься, всюду бездльники! вс бездльники!’
Онъ умеръ, какъ жилъ, немного подгулявъ, но въ твердой памяти, истиннымъ ирландцемъ. ‘Скажите Джемим (были его послднія слова), что я прощаю ее. Она была ребенокъ, когда выходила замужъ, и не понимала, что унижаетъ свой родъ, но теперь, когда родовое помстье переходитъ къ ней, надюсь, въ ней будетъ довольно гордости, чтобъ снова принять фамильное имя’.
Да, Молли, помстья Мэк-Керти, простиравшіяся нкогда отъ Горрамука до Ноксгидауни, заключавшія въ себ семнадцать городовъ и четыре баронства, теперь переходятъ ко мн. Правда, большая часть ихъ ужь продана за просрочку долговъ и въ род остались только древніе пергаменты и планы, кром денежныхъ капиталовъ получу очень-немного. Пока только и знаю: Уатерсъ, повренный Мэк-Керти, пишетъ такимъ темнымъ языкомъ, что я ничего не поняла, а показывать письмо К. Дж. я не хотла. Вамъ покажется это странно, Молли, но еще странне покажется вамъ, если скажу, что одна мысль о моемъ наслдств приводитъ его въ бшенство. Онъ думаетъ, что мшки золота, которые до-сихъ-поръ были на его только сторон, служили замною знатности рода и длали Додда равнымъ Мэк-Керти, онъ думаетъ, что когда я получу свое имнье — равновсіе исчезнетъ. Быть-можетъ, онъ правъ, не отрицаю того, но конечно онъ усплъ бы выказать свои чувства тогда, когда мое обращеніе съ нимъ измнится.
Я предполагаю, что онъ узналъ объ этомъ черезъ Порселя, потому-что, когда я вошла въ комнату съ глазами покраснвшими отъ слезъ, онъ сказалъ: ‘не о старик ли Джонс Мэк-Керти вы плакали? Ну, право! чувствительное же у васъ сердце: вдь вы видали его въ послдній разъ, когда вамъ было еще три года!’
Кто когда слышалъ такія варварскія, не говорю ужь такія нелпыя слова? Двадцать или тридцать лтъ могутъ считаться большею древностью для рода, который называется Доддами, по тридцать лтъ — одна недля для фамиліи, которая носитъ имя Мэк-Керти. Мы считаемъ свое время столтіями. Такъ я и сказала ему.
— Ужь не скажете ли, что горюете о немъ? возразилъ онъ. Я могла отвчать ему только рыданіями.— Еслибъ Джильзъ Муръ, содержатель винной лавочки — продолжалъ К. Дж.:— еслибъ Джильзъ Муръ надлъ трауръ, это было бы понятно, потому-что онъ дйствительно лишился друга.
— Его похороны были великолпны, сказала я, перемняя предметъ, чтобъ его саркастическія замчанія не раздражали меня.
— По-крайней-мр, надюсь, не нужно было много хлопотать о бальзамированіи, продолжалъ К. Дж.:— еще при жизни онъ какъ нельзя лучше набальзамировалъ себя водкою.
Вы поймете, Молли, какъ сокрушена была я горестью, если онъ осмлился такъ говорить со мною, я вышла изъ комнаты, заливаясь слезами. Успокоившись нсколько, я перечитала вмст съ Мери Анною письмо, но напрасно. Оно такъ мудрено, въ немъ столько словъ, никогда мною неслыханныхъ, что ничего нельзя понять. Мы даже справлялись съ диксіонеромъ, но онъ ничего не объяснилъ. ‘Администраторъ’ объясняется такъ: ‘тотъ, кому поручена администрація’, а ‘администрація’ объясняется ‘обязанность администратора’ — это просто значитъ смяться надъ людьми! Можно ли писать такія книги!
Мы долго толковали съ Мери Анною, что такое значатъ эти администраторы, которые распоряжаются имньемъ покойнаго, наконецъ догадались, что, вроятно, въ дловомъ язык такъ называются министры. Нисколько не удивительно, если министерство сочло нужнымъ обратить вниманіе на дло такой важности, какъ переходъ титула Мек-Керти въ женскую линію.
Во всякомъ случа, достоврно то, Молли, что имнье достается мн. Одна мысль объ этомъ наполняетъ меня чувствомъ высокой гордости и независимости. Характеръ К. Дж. становился чрезвычайно-тяжелъ, и не понимаю, откуда брала силы переносить его. Теперь онъ можетъ, когда ему угодно, отправляться назадъ въ Ирландію и въ свой милый Додсборо. Мери Анна и я ршились жить заграницею. Къ-счастію, мы сдлали здсь знакомство съ очень-знатною англичанкою, мистриссъ Горъ Гэмптонъ, которая повсюду можетъ ввести насъ въ лучшее общество. Она принадлежитъ къ самому высшему фешёнэбльному кругу и знакома со всею европейскою аристократіею. Она съ перваго же взгляда полюбила меня и Мери Анну и предложила намъ путешествовать вмст. Это, Молли, удивительное-счастье! У ней собственная прекрасная карета, горничная изъ француженокъ, и такія горы дорожнаго багажа, что трудно понять, какъ она возитъ его. К. Дж. боялся издержекъ и, какъ того можно было ожидать, всячески противился нашему намренію. По его словамъ, онъ боялся, что ‘это введетъ насъ въ чрезмрные расходы, долги’ и такъ-дале. ‘Знаете ли, чего боитесь вы’, сказала я ему, ‘вы боитесь, что это введетъ насъ въ хорошее общество, въ высшій кругъ’.
Напротивъ, я ожидаю не лишнихъ расходовъ, а значительной экономіи, потому-что, какъ говоритъ лордъ Джорджъ, ‘въ гостинницахъ всегда выгодне жить большимъ обществомъ’. И онъ очень-любезно взялъ на свои руки вс расходы.
Лордъ Джорджъ удивительный молодой человкъ, онъ принадлежитъ къ знатнйшей аристократіи, а между-тмъ не считаетъ унизительнымъ для себя длать намъ всякаго рода услуги. Онъ знаетъ К. Дж. такъ же хорошо, какъ и я сама. ‘Предоставьте мн одному (говоритъ онъ) ладить съ вашимъ старикомъ, я его знаю, онъ вчно ворчитъ на расходы и хнычетъ о нищет, но замтьте, онъ всегда достаетъ денегъ сколько нужно’. Это замчаніе чрезвычайно-справедливо, Молли, какъ бы ни были затруднительны его обстоятельства, онъ всегда уметъ выпутаться изъ бды, это убждаетъ меня, что онъ просто обманываетъ насъ, говоря о недостаточности своихъ средствъ и тому подобныхъ вещахъ. Понявъ это, я перестала дрожать, какъ бывало, надъ копейкою.
Условіе наше съ мистриссъ Г. Г. было устроено лордомъ Джорджемъ. ‘Положитесь во всемъ на меня (сказалъ онъ К. Дж.), потому-что мистриссъ Горъ Гэмптонъ совершенное дитя въ денежныхъ длахъ. Она даетъ своему разсыльному сто фунтовъ, и онъ расплачивается за все, пока израсходуетъ, или скажетъ, что израсходовалъ деньги, тогда она даетъ ему другой билетъ во сто фунтовъ. Изъ этого видите, что она не мучитъ себя счетами — нтъ, они до нея и не доходятъ’.
— Если такъ, сказала я: — у нея должно выходить множество денегъ?
— Ужасное множество, отвчалъ онъ: — потому-что, хотя сама лично не любитъ она ни малйшей роскоши, но никогда не обращаетъ вниманія на цну, не заботится объ издержкахъ.
Я намекнула, что, при нашемъ ограниченномъ состояніи, мы не въ силахъ жить на такую ногу, какъ она, но лордъ Дж. остановилъ меня словами: ‘объ этомъ не безпокойтесь, кром-того, долженъ я напомнить, она такъ пристрастилась къ вамъ (то-есть ко мн, Молли) и къ миссъ Доддъ, что было бы ршительнымъ безчеловчіемъ отказывать ей въ вашемъ обществ, особенно въ настоящую минуту, когда она такъ нуждается въ сочувствіи, къ участіи’. Мн ужасно хотлось спросить, чмъ же она огорчена: тмъ ли, что овдовла, или въ развод съ мужемъ, и почему? но я не ршилась спросить, да и онъ не далъ мн времени, безостановочно продолжая свою рчь. ‘Позвольте ей платить половину издержекъ, какъ и слдуетъ, денегъ у нея бездна, и ршительно никуда двать ихъ. Даже при такомъ условіи будетъ она въ выигрыш, потому-что старикъ Грегуаръ половину ея денегъ прячетъ себ въ карманъ’.
По вашему предположенію, Молли, такія выгодныя условія должны бы, конечно, удовлетворить К. Дж.?— нисколько. Онъ отвчалъ только: ‘а много ли выйдетъ денегъ на нашу половину расходовъ’?
— Не-уже-ли вы, К. Дж., воображаете, что можно путешествовать по Европ задаромъ? сказала я:— или опытъ вамъ говоритъ, что это стоитъ очень-дешево?
— Ну, не могу сказать, отвчалъ онъ съ убійственной для меня сардоническою улыбкою: — опытъ нашъ говоритъ противное.
— Прекрасно, сказала я.— Лучше ли для насъ путешествовать людьми никому неизвстными, ничтожными, или быть принятыми, уважаемыми повсюду? Имя Доддовъ, продолжала и:— небольшая рекомендація, и нкоторые изъ насъ на-видъ очень нефешёнэбльны.— Ахъ, еслибъ вы видли, какъ покоробило его отъ этихъ словъ!— Существенный вопросъ, продолжала я, состоитъ въ томъ: зачмъ похали мы за границу?
— Ну, да, именно въ этомъ, проревлъ онъ, стукнувъ кулакомъ но столу такъ, что у меня вырвался крикъ.— Ну, да зачмъ мы похали?
— Можно спрашивать объ этомъ и не подвергая меня нервическому припадку, К. Дж., сказала я.— Хотя я привыкла къ вашему ужасному характеру, но моя комплекція не вынесетъ вашихъ нжностей. Впрочемъ, если вы серьёзно и хладнокровно желаете знать, зачмъ похали мы въ чужіе края, я готова объяснять вамъ.
Сдлайте милость, сказалъ онъ, складывая руки на груди:— вы меня очень обяжете, просвтивъ на этотъ счетъ.
— Мы похали за границу, сказала я, вопервыхъ, съ цлью…
— Не экономическою, сказалъ онъ съ усмшкою.
— Нтъ, не именно съ экономическою цлью.
— Очень-радъ, вскричалъ онъ:— очень-радъ, что мы наконецъ разочаровались въ одномъ пустомъ обольщеніи. Извольте же продолжать.
— Можетъ-быть, вы назовете свтскость пустымъ обольщеніемъ, мистеръ Доддъ? сказала я:— можетъ-быть, хорошія манеры, французскій языкъ и музыка — пустыя обольщенія? Высшее общество — пустое обольщеніе? Сфера, въ которой мы нын живемъ, обольщеніе?
— Готовъ думать, мистриссъ Д., что обольщеніе, и совершенное обольщеніе, сказалъ онъ:— ко всему этому нтъ у насъ привычки. Высшее общество не по насъ. Ему не о чемъ съ нами даже говорить. Что занимаетъ насъ, даже не существуетъ для высшаго общества. Знаете ли вы даже имена князей и княгинь, о которыхъ вчно толкуете?
Но я не хотла слушать боле и остановила его словами: ‘по-крайней-мр вамъ, мистеръ Доддъ, не о чемъ жалть, потому-что, по вашимъ манерамъ, языку, туалету и поведенію, никто не скажетъ, что вы хоть сколько-нибудь измнили вашему Додсборо. Вы не принадлежите къ числу людей, живущихъ за границею’.
— Отъ всей души желалъ бы, чтобъ моя расходная книга показывала то же самое, говоритъ онъ, и съ этимъ словомъ беретъ кипу счетовъ и начинаетъ громко читать свои, какъ онъ называетъ, разочарованія.
— Знаете ли вы, мистриссъ Д., говоритъ онъ:— что ваша модистка въ послдніе четыре мсяца получила больше денегъ, нежели употребилъ я на улучшеніе своихъ земель въ послднія восемь лтъ? Что генуэзскій бархатъ и мехельнскія кружева унесли больше денегъ, нежели понадобилось бы на осушеніе лаускихъ луговъ? Что на деньги, которыхъ стоитъ вашъ красный тюрбанъ, длающій васъ похожею на Рауля Синюю-Бороду, можно было бы сдлать потолокъ въ школ?
— Если вамъ угодно говорить пошлости, мистеръ Д., сказала я: — позвольте мн удалиться. И я ушла, хлопнувъ дверью такъ, что ударъ скажется въ его подагрической ног.
Упоминаю объ этихъ мелочахъ, чтобъ показать вамъ, съ какими трудностями должна я бороться, какія должна терпть страданія, чтобъ доставить моимъ дтямъ выгоды заграничной жизни. Я хотла разсказать вамъ о город, въ которомъ мы остановились, но мысли мои блуждаютъ по другимъ предметамъ, такъ-что, вроятно, не буду въ-состояніи описать его подробно.
Тутъ есть университетъ, это все-равно, что Trinity College въ Дублин, только у нихъ нтъ правила носить такую форму, какъ у насъ, и они не живутъ въ особыхъ домахъ, а въ разброд по всему городу. У насъ есть нсколько знакомыхъ молодыхъ людей, которые князья, а между-тмъ самые простые, скромные юноши. Въ Билли Дэвис было больше бойкости, нежели въ нихъ во всхъ.
Самъ городокъ очень милъ, но, кажется, не по моей натур. Не знаю, можетъ-быть, отъ воды, потому-что у насъ подъ окнами большая рка, но моя голова постоянно зябнетъ. Правда, мы длаемъ неблагоразумно, каждый вечеръ сидя далеко за-полночь въ бесдк, куда молодые нмцы приходятъ пть намъ, потому-что пть и курить — ихъ страсть. У нихъ меланхолическая музыка, въ которой мы, ирландцы, ничего не понимаемъ, но мистриссъ Г. и мои дочери говорятъ, что она восхитительна, я, разумется, соглашаюсь съ ними и говорю то же. Но вамъ, Молли, признаюсь, что меня она располагаетъ ко сну, большая часть другихъ нашихъ здшнихъ развлеченій точно то же. Мы ботанизируемъ, или ищемъ камней и раковинъ, по которымъ узнаемъ земную исторію. Вы удивитесь, Молли, но увряю васъ, что мистриссъ Г. и Мери Анна въ-самомъ-дл по камнямъ узнаютъ все, что было прежде. Однажды он нашли челюсть слона, это ужасно ихъ обрадовало, а К. Дж. сказалъ: ‘я могу узнать по зубамъ лошади, сколько ей лтъ, но сказать по слоновымъ клыкамъ, сколько лтъ какой-нибудь гор — это мудрено для меня’.
Если на двор дождь и нельзя хать на ученую экскурсію, мы занимаемся дома химіей, но я боюсь огня, и думаю, что когда-нибудь мы дорого поплатимся за свои забавы съ нимъ. У старика, который приходитъ читать намъ эти лекціи, брови совершенно выжжены, на одной рук только два пальца, а на другой послдній суставъ большаго пальца оторванъ, не говорю ужь о томъ, что разъ, когда онъ слъ, подъ него подвернулся карманъ, набитый какими-то штуками въ род шутихъ, которыя хлопнули страшнымъ манеромъ.
Если погода будетъ ясная (я почти желала бы, чтобъ было пасмурно) мы на слдующей недл каждую ночь будемъ заниматься астрономіею. Но эти науки для меня легче ‘этики и статистики’. Въ первой изъ нихъ даже слова употребляются не въ настоящемъ смысл, а какъ-то навыворотъ. Не дальше, какъ третьягодня, надо мною съ полчаса хохотали за самый справедливый отвтъ, который извстенъ всякому ребенку.
— Къ чему, по мннію Локка, боле всего должны стремиться наши мысли? спрашиваетъ меня учитель.
— Не знаю, къ чему, по мннію Локка, но каждому извстно, что больше всего надобно думать о деньгахъ, отвчала я.
Статистика была бы еще сносна, еслибъ оживлялась опытами, какъ химія, но ужасно-скучно слушать, ничего не понимая, о воспроизводительности племенъ и средней старости: какая же можетъ быть средняя старость?
Такимъ-то образомъ мы проводимъ время въ Бонн, хотя наши занятія возвышенны, но я падаю отъ нихъ духомъ. Впрочемъ, не думаю, чтобъ мы остались здсь надолго: К. Дж. находитъ, что науки стоятъ не дешевле бальныхъ платьевъ. Онъ однажды замтилъ: ‘трюфли дешевле этихъ гадкихъ травъ, которыя вы собираете единственно за ихъ мудреныя названія.’
Конечно, когда формальности по полученію наслдства окончатся, я не буду принуждена подчиняться его капризамъ, какъ то было до-сихъ-поръ: я буду имть свой голосъ и, надюсь, его будутъ выслушивать. Предполагаю, Молли, что у насъ кончится разводомъ. Несходство нашихъ характеровъ длаетъ это необходимостью. Итакъ, когда прійдетъ время, я буду готова, какъ выражается мистриссъ Г. ‘возвратить мою независимость’. Я могу сказать: ‘я принесла вамъ имя, знатность, богатство, Кенни Доддъ, теперь оставляю васъ, не вспоминая зла. Быть-можетъ, вы не того заслуживали!’
Подумавъ о томъ, какую партію могла бы я составить, чмъ бы я могла быть, я грущу о моей погибшей съ К. Дж. жизни. Но скажу нсколько словъ о додсбороскихъ длахъ. Не говорите нашей прислуг о наслдств: они стали бы ждать къ празднику подарковъ, а я не имю теперь лишнихъ денегъ. Если будетъ необходимо, скажите, что Джойсъ Мэк-Керти дйствительно умеръ, но что неизвстно еще, къ кому переходитъ помстье. Совтую вамъ повременить продажею шерсти, потому-что, говорятъ, цны въ Ирландіи поднимаются по причин всеобщей эмиграціи.
Мери Анна вмст со мною свидтельствуетъ вамъ свою любовь.

Остаюсь вашимъ преданнымъ другомъ
Джемима Доддъ.

ПИСЬМО VI.

Мери Анна Доддъ въ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэнъ.

Grand Htel du Rhin, въ Боннъ.

Милая Catherine,

Прости меня, если я замняю прелестное имя дтства боле-граціознымъ, поэтическимъ Catherine, да, пусть будешь ты для всхъ Kitty, для меня ты будешь Catherine или, если хочешь, Catrinella mia.
Здсь, на берегахъ широкаго, излучистаго Рейна, осуществляется наконецъ мечта моего дтства. Я живу, я дышу въ стран, прославленной геніями. Въ рк отражается утесистый Драхенфельзъ, въ моемъ сердц — образъ моей милой Catherine. Съумю ли разсказать теб о томъ, какъ живу, что чувствую здсь, упоенная восторгами поэзіи? Мы живемъ здсь въ Grand Htel du Rhin, милый мой другъ, и, занимая цлый этажъ, кажемся герцогами, путешествующими инкогнито подъ именемъ Доддовъ.
Я говорила теб въ послднемъ письм о нашемъ знакомств съ мистриссъ Горъ Гэмптонъ. Съ того времени оно обратилось въ дружбу. Теперь оно усилилось до страстной привязанности, до любви. Чувствую, какъ неодолимо увлекаюсь, упоминая о моемъ друг. Ея имя напоминаетъ все, что очаровываетъ душу, что увлекаетъ воображеніе. Она одарена идеальною красотою, мила, любезна въ высшей степени. И врне всего познакомлю милую мою Catherine съ этимъ восхитительнымъ созданіемъ, описавъ нкоторыя, далеко не вс, перемны, внесенныя въ привычки ежедневной нашей жизни вліяніемъ прекраснаго моего друга.
Наше утро посвящено наук, совершенно занято ботаникою, химіею, естественною исторіею, геологіею, отчасти политическою экономіею и статистикою. Мы вс присутствуемъ на этихъ урокахъ, кром папа. Даже лнивецъ Джемсъ перемнился, онъ сталъ чрезвычайно-внимательнымъ слушателемъ и впродолженіе лекціи не сводитъ глазъ съ мистриссъ Г. Въ три часа мы завтракаемъ и потомъ демъ верхомъ за городъ, потому-что, благодаря внимательности лорда Джорджа, для насъ приведено изъ Брюсселя семь верховыхъ лошадей. Свъ на нихъ, мы становимся веселы, шутливы, какъ школьники, выходящіе изъ класса, мы хохочемъ, кричимъ, полны одушевленія и живости.
Куда хать? вотъ важный вопросъ. Одни говорятъ: въ Годесбергъ, гд мы останавливаемся сть мороженое и бродимъ по садамъ, другіе, къ числу которыхъ всегда принадлежитъ твоя Мери Анна, предпочитаютъ Роландс-экъ, гд всегда сидлъ Роландъ Храбрый, и смотрлъ на стны, которыя скрываютъ даму его сердца.
Ахъ, Catherine! изъ всхъ высокихъ качествъ, доступныхъ человческому сердцу, не высшее ли врность? Не синонимъ ли она всхъ прекрасныхъ чувствъ, отъ геройскаго самоотверженія до кроткой преданности? Мн кажется, врность должны были бы воспвать вс поэты: въ ней сливаются нжнйшія и мужественнйшія движенія души. Отъ Петрарки до Поля, который былъ вренъ своей Виргиніи, какая очаровательность въ этихъ примрахъ высокой врности! Она миле всего моему сердцу! Моя милая Эмилія (такъ я всегда зову мистриссъ Г.) согласна была со мною въ этомъ при спор, который былъ у насъ на-дняхъ. Лордъ Джорджъ, Джемсъ и многіе другіе оспоривали наше мнніе, за насъ былъ только одинъ мужчина, фон-Вольфешнеферъ, молодой нмецкій вельможа, который учится здсь и можетъ служить замчательнымъ представителемъ своего класса. Онъ высокаго роста и на первый взглядъ кажется сумраченъ, но, ближе всмотрвшись, видишь въ немъ одно изъ тхъ лицъ, которыя умла изображать только кисть Тиціана. Онъ носитъ длинную бороду и усы рыжевато-темнаго цвта, это, вмст съ торжественностью его движеній и глухимъ голосомъ, внушаетъ въ начал знакомства боязливое уваженіе къ нему. Его родъ, сколько знаю, древнйшій въ цлой Германіи, его предки, ужь много столтій назадъ, носили титулъ бароновъ шварцвальдскихъ. ‘Первый изъ габсбургцевъ, говоритъ онъ, былъ вассаломъ его предковъ’. Потому онъ неизмримо-гордъ.
Лордъ Джорджъ встртился съ нимъ, если не ошибаюсь, на обд у одного изъ первйшихъ нмецкихъ аристократовъ, здсь они возобновили знакомство, сначала неочень-тсное, но скоро обратившееся въ искреннюю дружбу, теперь онъ каждый день у насъ, поетъ, набрасываетъ альбомные рисунки, читаетъ Шиллера и Гёте, разсказываетъ прелестныя повсти, мечтаетъ о лунныхъ ночахъ на Брокен, таинственномъ сумрак гарцвальдскихъ дубравъ.
Неправда ли, ты, моя Catherine, ненавидишь сухія, утомительныя, тусклыя краски дйствительности, увлекаешься призматически-яркими цвтами, которыми облечены фантастическія созданія воображенія? Да, милая Catherine, я знаю тебя. Чувствую по себ, какъ ненавистны и теб мрачныя картины прозаическаго міра, какъ любишь и ты погружаться въ граціозныя мечты фантазіи! О, какое же наслажденіе доставила бы теб здшняя наша жизнь! Какъ любила бы ты говорить съ нами о томъ, что чуждо всякихъ отношеній къ дйствительно-существующему, уноситься въ упоительныя сферы, куда стремится воображеніе! Вольфеншеферъ очарователенъ, когда говоритъ о нихъ, его метафизика проникнута любовью, его любовь проникнута метафизикой, возвышающей душу, покоряющей сердце. Ты скажешь, что страненъ порывъ мысли, увлекающій меня изъ высокаго міра любви и поэзіи къ ирландскимъ воспоминаніямъ, но въ причудливомъ полет моей фантазіи возстаетъ передо мною видніе прошедшаго: обращаюсь къ нему, ловлю его, пока не исчезло оно. Да, я хочу поговорить съ тобой о тхъ строкахъ твоего послдняго письма, которыя равно поразили меня изумленіемъ и скорбью. Что хочешь сказать ты, милая Китти, говоря о ‘продолжительной и преданной любви’ одного изъ тхъ людей, которые знали меня въ Ирландіи, о ‘его надеждахъ’, его непоколебимой увренности въ томъ, что я не могу измнить? Когда я давала кому-нибудь право обращаться ко мн съ подобными воззваніями? Мн кажется, что я не подавала ни малйшаго повода къ такимъ упрекамъ. Еслибъ я хотла, могла бы сказать, что я совершенно не понимаю, кто таинственная особа, жалобы и надежды которой ты передаешь. Да, я въ-прав была бы сказать это, но не хочу пользоваться своимъ правомъ, Китти, принимаю твои намёки: ты говоришь о доктор Бельтон. Признаюсь теб, пишу это имя, сожаля о необходимости упоминать его. Въ немъ есть врожденная доброта, въ немъ есть много хорошихъ качествъ, которыя расположили къ нему всхъ людей кружка, далеко-неблестящаго, куда поставила его судьба, мн тяжело высказать хоть одно слово, тяжелое для его слуха. Но спрашиваю тебя, Китти, есть ли между его и моимъ положеніемъ въ обществ хотя малйшее сходство, которое давало бы ему смлость ухаживать за мною? Въ одной ли сфер мы вращаемся? Есть ли у насъ какія-нибудь общія мысли, понятія, надежды, даже знакомства? Мн нтъ надобности хвалиться, у меня нтъ желанія восхищаться положеніемъ, какое занимаю въ обществ. Я знаю, что высокій кругъ — море, неизъятое отъ скалъ и бурь. Никто не чувствуетъ его опасностей такъ живо, какъ я. Но, повторяю: не раздляетъ ли насъ широкая бездна? можетъ ли онъ жить, вращаться, мыслить, чувствовать въ томъ кругу, съ которымъ связана я? Могла ли бы я, хотя одинъ день, вынести жизнь въ его кругу? Нтъ, мой другъ, это невозможно, чисто-невозможно. Большой свтъ иметъ свои требованія — можетъ-быть тяжелыя, но неизбжныя, уклоняться отъ нихъ невозможно, волею или неволею, мы должны исполнять ихъ. Но за исполненіе мы получаемъ сладкое вознагражденіе въ упоительномъ спокойствіи души, въ отрадной невозмутимости духа, которая дается свтскимъ образованіемъ, въ тихомъ хладнокровіи, котораго не нарушитъ никакой ударъ, котораго не потрясетъ никакое горе. Не льщу себя мечтою, милая Китти, что я ужь вполн достигла этого: я знаю очень-хорошо, что еще далека отъ этой великой цли, но я иду къ ней, Китти, мое совершенствованіе, мой путь начался и ни за вс блага міра я не возвращусь назадъ.
Съ такими мыслями — можетъ-быть, врне сказать: врожденными инстинктами — въ сердц, какъ тяжела, противоестественна была бы для меня пошлая монотонность провинціальнаго существованія! Еслибъ даже ршилась я пожертвовать своимъ счастіемъ, принесла ли бы я счастье ему? Нтъ, сердце мое отвчаетъ: нтъ! никогда!
А твои замчанія о прошедшемъ? Легко отвчать на нихъ. Ничтожная ратуша въ ничтожномъ Брофф казалась мн чудомъ архитектуры. Какъ огромна представлялась она мн! Казалось, что лпные карнизы ея — лучшее произведеніе готическаго стиля, что рзьба ея оконъ — идеалъ совершенства. Можно ли осуждать меня, Китти, если, видвъ лондонскій Вестминстеръ и Кёльнскій Соборъ, я не могла оставаться при наивномъ убжденіи моего невжества, и теперь понимаю, что маленькій броффскій домикъ — малъ, бденъ, ничтоженъ, что архитектура его — верхъ безвкусія, его украшенія смшны, а между-тмъ броффская ратуша осталась такою, какъ была прежде. Въ ней нтъ перемны.
Ты возразишь, что я измнилась. Сознаюсь въ этомъ, Китти: да, я измнилась. Но можно ли ставить это въ упрекъ? Если такъ, не приноситъ ли намъ стыда каждый шагъ въ умственномъ развитіи, каждая степень усовершенствованія? Твоя теорія, Китти, убиваетъ жизнь, отрицаетъ всякое улучшеніе, равносильна закоснлости, нравственной смерти!
Но нтъ, ты не думаешь такъ, нтъ, Китти, не обвиняю тебя въ подобныхъ идеяхъ, даже защищая друга, ты не могла впасть въ такую ложь. Докторъ Бельтонъ, вроятно, заблуждается относительно какихъ-нибудь мнимыхъ залоговъ моего чувства, мнимыхъ общаній. Я испытывала мою память и не нашла въ ней ничего подобнаго. Если, въ легкомысленной веселости дтскаго сердца (вспомни, мой другъ, мн было только восьмнадцать лтъ, когда я покинула родину) у меня вырвалось какое-нибудь глупое слово, его не стоитъ вспоминать, тмъ мене должно напоминать о немъ, заставлять меня краснть его. Теперь, Китти, я поняла, что истинное счастіе основано на повиновеніи людямъ, которыхъ природа дала въ руководители нашей жизни, а чувства, которыя могла бы я питать къ Пьеру Б., были бы діаметрально-противоположны желаніямъ папа и мама.
Я объяснила теперь вопросъ со всхъ возможныхъ сторонъ, потому-что, надюсь, онъ не возобновится боле никогда между нами. Думать о немъ прискорбно для меня, потому-что въ глубин души не могу не винить въ слишкомъ-надменномъ искательств человка, который вообще отличается скромностью, непритязательностью. Ты откроешь ему мннія, высказываемыя здсь мною, на сколько теб покажется то необходимо. Предоставляю все твоей деликатности и скромности. Прошу только объ одномъ: не требуй больше у меня объясненій относительно предмета, столь непріятнаго, пощади меня отъ намековъ о тхъ особенныхъ обстоятельствахъ, которыя разлучаютъ насъ навсегда. Если настанетъ время, когда онъ захочетъ разсудительне и справедливе смотрть на мое и свое положеніе, для меня будетъ величайшимъ удовольствіемъ возобновить т дружественныя отношенія, которыя столь долго существовали между нами, какъ сосдями, и если, на какомъ бы мст въ обществ ни стала я въ будущемъ, если въ моей власти будетъ оказать ему хотя малйшую услугу, прошу тебя, не сомнвайся, что для меня будетъ лестно и пріятно узнать о томъ.
Посл этого нтъ надобности отвчать на твой post-scriptum. Разумется, онъ не долженъ писать ко мн. Ничто въ мір не заставитъ меня прочитать его письмо. Самая мысль объ этомъ съ его стороны доказательство, и очень-ясное, что ему нисколько неизвстны правила, принятыя обществомъ относительно переписки. Но оставимъ этотъ непріятный предметъ.
Отвчаю на твой вопросъ, приписанный на оборот письма, какъ можно короче. Нтъ, я не влюблена въ лорда Джорджа, ни онъ въ меня. Мы считаемъ другъ друга братомъ и сестрой, мы говоримъ съ безграничнйшею откровенностью даже о такихъ вещахъ, которыя подверглись бы осужденію въ Англіи, наполненной предразсудками. Да, Китти, сознаніе своей чистоты, внутренняя увренность въ невинности допускаетъ здсь свободу обращенія, какой не терпитъ Англія. Здсь — выражу одною чертою, въ чемъ состоитъ превосходство чужихъ краевъ передъ нашею родиною: здсь человкъ нисколько не стсненъ въ своихъ мысляхъ и поступкахъ.
Языкъ, исполненный тысячами граціозныхъ любезностей, которыя имютъ такъ много, или такъ мало значенія, литература, такъ живо анализирующая чувства, съ такимъ интересомъ предающаяся анатоміи сердца, столь обворожительной и поучительной, обычаи общества, столь непринужденные и натуральные, рыцарское поклонничество, воздаваемое нашему полу — все это расширяетъ границы разговора и представляетъ тысячи предлоговъ и путей, сообразныхъ таланту, характеру, капризу каждаго, чтобъ говорить обо всемъ. Какъ часто случается здсь вести споръ о важнйшихъ вопросахъ нравственности самымъ остроумнымъ, легкимъ языкомъ, какъ часто о самыхъ пустыхъ предметахъ случается разсуждать чрезвычайно-серьёзнымъ, изумительно-ученымъ языкомъ! Такая же дивная измнчивость замчательна въ другомъ отношеніи. Въ чужихъ краяхъ — странное дло! молодежь самая солидная, осмотрительная, угрюмая часть общества, самые живые, веселые, смлые собесдники — люди пожилые. Однимъ словомъ, Китти, здсь все совершенно наоборотъ сравнительно съ тмъ, что видимъ у насъ, и, нельзя не сознаться, все здсь неизмримо-лучше!
Мн смертельно хочется разсказать теб о фон-Вольфеншефер. Если хочешь полной откровенности, не скрою отъ тебя, что онъ до безумія влюбленъ въ твою подругу, чувствующую себя совершенно-недостойною страстной преданности этого потомка тридцати-двухъ знаменитыхъ предковъ.
Съ положительной точки зрнія, Китти, подобный успхъ былъ бы невыразимо-выгоденъ. Его помстья неизмримо-обширны, а его замокъ Вёльфенбергъ — чудо Шварцвальда. Не волнуется ли твое восхищенное сердце, Китти, при мысли о настоящемъ замк, въ настоящемъ лсу, съ настоящимъ барономъ? Не восхитительны ли эти жестокіе бароны феодальныхъ временъ? Но не подумай, чтобъ мой баронъ походилъ на нихъ: напротивъ, онъ милъ, скроменъ, задумчивъ, быть-можетъ, слишкомъ-задумчивъ, такъ скроменъ, что не можетъ отражать шутокъ лорда Джорджа и Джемса, которые постоянно мучатъ его.
Мама необыкновенно его любитъ, хотя ихъ сношенія ограничиваются поклонами, даже папа, предубжденія котораго противъ иноземцовъ возрастаютъ съ каждымъ днемъ, признаетъ въ немъ пріятный и хорошій характеръ. Кери, кажется, чрезвычайно занята имъ, но онъ не обращаетъ на нее ни малйшаго вниманія. Я уврена, что онъ будетъ такъ же восхищенъ, какъ и я, когда пріидетъ время воспользоваться этимъ общимъ расположеніемъ къ нему. Кто знаетъ, что можетъ случиться? Онъ пригласилъ насъ въ свой замокъ на сезонъ охоты и папа принялъ приглашеніе.
Перехожу къ другому секрету, милая Китти, и прошу тебя призвать на помощь всю твою скромность, чтобъ не разгласить его, по-крайней-мр до времени. Мама получила отъ повреннаго по дламъ, Уатерса, конфиденціальное извстіе о томъ, что къ ней переходятъ мэккертіевскія помстья и все наслдство посл покойнаго Джонса Мэк-Керти. Какъ оно велико — мы еще не знаемъ, и желаніе сохранить все въ секрет окружаетъ насъ столькими затрудненіями, что пройдетъ довольно-долго прежде, нежели узнаемъ вс подробности. Помстья были значительны, но, подобно всмъ ирландскимъ землямъ, обременены просроченными долгами. Движимое имущество, полагаетъ мама, не могло быть заложено въ Земледльческій Банкъ, и одно оно ужь должно составить намъ прекрасный капиталъ.
По какому-то условію, или договору, заключенному при замужств мама, папа предоставилъ ей полную власть въ распоряженіе всякою собственностью, какую можетъ получить она впослдствіи, такъ-что она будетъ неограниченною госпожето наслдства. Уатерсъ увдомляетъ, что завщатель желалъ — не знаю, поставлялъ ли въ непремнное условіе — чтобъ мы приняли имя Мэк-Керти. Отъ всей души надюсь, что мы такъ и сдлаемъ. Ничто, кажется, не вредитъ намъ за границею столько, какъ ужасная односложная фамилія ‘Додды’, а въ ‘Доддъ-Мэк-Керти’ есть и звучность и гармонія.
Кром-того, ‘Доддъ-Мэк-Керти’, совершенно въ заграничномъ вкус, это подобно французскимъ фамиліямъ съ de. Въ спискахъ ‘Прибывшіе и Выхавшіе’ мы будемъ стоять съ довольно-замтнымъ именемъ — преимущество, котораго лишены теперь. И я ршительно не вижу, почему не назваться намъ ‘Мэк-Керти’? Ты знаешь, мой другъ, что англійское герольдмейетерство не занимается вопросами о кельтскомъ дворянств, происхожденіе котораго теряется во мрак временъ, слдовательно мы не подвергнемся наказанію или отвтственности, принявъ родовое имя. Ахъ! какъ восхищена была бы я, слыша, что въ салонахъ докладываютъ о нашемъ прізд словами: ‘Мистеръ Доддъ-Мэк-Керти, супруга и дочери’. На англичанъ подобные звуки производятъ сильное впечатлніе, за границею еще гораздо-большее. Есть въ этомъ и другая, необыкновенно-важная польза: вс маленькія странности манеръ, вс провинціальныя особенности выговора, интонаціи словъ, отъ которыхъ несвободны папа и мама, тогда не будутъ подвергаться насмшкамъ, какъ признаки деревенской необразованности, а возвысятся до характера національной своеобразности.
Я не пропустила безъ вниманія извстій о твоемъ брат и не нужно было, милая Китти, уврять меня въ дарованіяхъ и знаніяхъ Роберта: я знаю всю ихъ обширность. Однажды я нашла случай сказать о немъ лорду Джорджу, который повсюду иметъ сильныя связи. Я, совершенно держась выраженій твоего письма, много говорила о познаніяхъ Роберта, дающихъ ему полное право искать мста наставника въ знатномъ семейств. Будучи джентльменомъ по происхожденію, хотя не имя больніаго состоянія, онъ желаетъ, сказала я, получить возможность путешествовать по чужимъ краямъ для расширеній своихъ дознаній, и, чтобъ получить эту возможность, готовъ принять трудныя обязанности гувернёра. Онъ остановилъ меня, говоря: ‘не надюсь, чтобъ это желаніе могло исполниться. Ирландскіе гувернёры не пользуются хорошею репутаціею’. Я хотла возразить, какъ велики знанія Роберта, но онъ перебилъ меня: ‘все это прекрасно, увренъ въ его знаніяхъ, но кто беретъ нын гувернёра за ученость? Нужно, особенно въ путешествіи, чтобъ онъ былъ бойкій, продувной малый, знающій вс заграничныя ямы и крючки, могъ бы ладить съ таможенными, понимать воровской языкъ трактирной прислуги, онъ долженъ быть знатокомъ актрисъ и танцовщицъ, шулеромъ въ экарте и отлично знать толкъ въ сигарахъ, кром всего этого, онъ долженъ быть не гордъ, не претендателенъ, долженъ быть занимательнымъ собесдникомъ, лихимъ и разбитнымъ малымъ’.
Вотъ каковы должны быть гувернёры, и Робертъ, кажется, не можетъ походить на нихъ. Но если я ошибаюсь и онъ надется удовлетворить этимъ условіямъ, я могу положиться на доброту лорда Джорджа, который найдетъ ему мсто. Между-тмъ, скажите ему, какія качества лордъ Джорджъ считаетъ необходимыми для молодого человка, желающаго устроить свою каррьеру: ‘не морщиться отъ пунша, имть на-запас кучу потшныхъ анекдотовъ, знать карточныя тонкости — все это полезно въ свт’.
Надъ рейнскою долиною разразилась гроза, громъ реветъ, какъ хоръ невидимыхъ духовъ. Наша экскурсія невозможна, и я снова сажусь за письмо, чтобъ продолжать бесду съ моею милою Китти.
Въ твоемъ послднемъ письм нашла я множество вопросовъ, на которые еще не отвчала. Ты спрашиваешь меня, счастливе ли я здсь, нежели въ Додсборо. Какъ могла ты написать такой вопросъ? Можно ли быть за границею и не быть восхищену своею жизнью? Нтъ, мой другъ, различіе между жалкимъ прозябаніемъ въ родин и жизнью за границею неизмримо. Да, милая Китти, какъ бы ни велико было наше пристрастіе къ Англіи, нельзя не видть поразительнаго факта, что въ чужихъ краяхъ несравненно-боле цивилизаціи. Каждодневная жизнь окружена здсь большимъ изяществомъ, по той простой причин, что люди больше имютъ времени заниматься собою. Мужчины здсь не заняты ни попечительствами о бдныхъ, ни комитетами объ улучшеніи путей сообщенія, ни управленіемъ компаній желзныхъ дорогъ, потому и нтъ въ нихъ вульгарности, которая овладваетъ всми, такъ-называемыми, дловыми людьми. Они избираютъ для свсего честолюбія цль боле-возвышенную, хотятъ быть пріятны въ обществ, пріобртать изящныя манеры, столь очаровательныя въ большомъ свт, и, выражаясь языкомъ газетъ, ‘составлять счастье всхъ людей, съ которыми приходятъ въ общественныя отношенія’.
Я исписала почти весь листъ, быть-можетъ, истощила терпніе моей милой Китти, но не доказательства моего взгляда на вещи, не желаніе убдить мою милую Китти. Adieu! Adieu!
Понимаю, какимъ удивленіемъ поразятъ тебя мои понятія, но не послужитъ ли оно доказательствомъ, какъ далеко отстали въ цивилизаціи наши соотечественники отъ остальной Европы? Идеи, давно повсюду покинутыя, господствуютъ еще у насъ, и безполезная наука, оставленная всми другими народами, составляетъ еще у насъ предметъ любви, цль честолюбія.
Хотла бы я написать своей милой Китти еще многое, многое, но должна окончить письмо. Девять часовъ вечера, мсяцъ встаетъ, и мы отправляемся въ нашу экскурсію на Драхенфельзъ, потому-что, надобно теб знать, одно изъ обыкновеннйшихъ развлеченій въ чужихъ краяхъ — взбираться на горы, чтобъ видть восходъ солнца съ вершины. Эти экскурсіи часто неудачны относительно живописныхъ видовъ, но всегда въ высшей степени пріятны по удовольствіямъ поздки и восхожденія. Представь себ, Китти, горную тропинку, освщенную луной, твой мулъ медленно всходитъ по крутизн, а спутникъ нашептываетъ теб строфы изъ Чайльдъ Гарольда, опасности, ежеминутно-встрчающіяся, дозволяютъ тысячи маленькихъ услугъ и любезностей, которыя живо говорятъ, какъ нужна теб опора его мощной руки, какъ онъ счастливъ, посвящая свою жизнь твоему охраненію. Но… прости, меня зовутъ, и мн остается только секунда, чтобъ назвать себя врнйшимъ другомъ дорогой, милой моей Китти.

Мери Анна Доддъ.

ПИСЬМО VII.

Бетти Коббъ къ мистриссъ Сусанн о’Шэ, въ дом цирюльника, въ Брофф.

Милая мистриссъ Шуссана.

Думала я до сего времени воротиться къ вамъ, ну, вышло не по-моему оттого, что, видно, не такъ живи, какъ хочется. Ужь про всякаго это правда, а про нашу сестру-служанку и подавно. Какое наше житье!
Еслибъ мистриссъ была покойне, я бы, по здшнему обычаю, пожалуй, привыкла. Потому, здсь не все дурно, есть и хорошее. Какъ мы сюда перехали, даютъ намъ четыре кушанья каждый день, хотя оно выходитъ, ни одного нтъ, какъ слдуетъ. По здшнему что рыба, что птица, что мясо — все одно выходить. А хуже всего да — говядина съ черносливомъ, да пареная ветчина съ инбиремъ. По-крайности всего много, и да разная, не то, что въ нашихъ мстахъ.
Мы теперича живемъ въ большомъ трахтир и кажный день собирается насъ обдать сорокъ семь человкъ, въ первомъ часу, по колокольчику. И весело бываетъ, какъ нельзя лучше. Идемъ подъ-ручку, меня ведетъ лорда Джорджа человкъ, мистеръ Слипперъ, а французенку горничную — мусьё Григорій, оба служатъ у мистриссъ Горъ Гэмптонъ, и раскланиваемся да расшаркиваемся не меньше, чмъ сами господа. Мистеръ Слипперъ садится на первое мсто, а я съ правой руки у него, а мамзель съ лвой, и всякое блюдо достается намъ первымъ въ руки, и мы его все переворочаемъ, и самые лучшіе куски выберемъ, и хохотня у насъ такая подымется, ну только! потому, мистеръ Слипперъ самый веселый человкъ, и такія исторіи разсказываетъ, что я со смху надрываюсь. И такой вжливый, все, что не хорошо сказать, говоритъ пофранцузскому. И ежели бы только ты послушала, Шусана, что говорятъ про господъ, пожалла бы, какая бдная эта наша жизнь. Самому мистеру Слипперу тяжелое житье, всего платится по восьмидесяти фунтовъ въ годъ, и, какъ онъ говоритъ, обноски. Иной день даже газеты не удастся ему прочитать, потому-что лордъ сунетъ ее въ карманъ и унесетъ съ собою, а разъ, когда мистеръ Слипперъ собирался на вечеръ, не нашлось у лорда, говоритъ, ни одной рубахи съ шитьемъ, и пришлось надть простую батистовую — ‘ужь и не знаю’, говоритъ, ‘до чего у насъ дойдетъ съ этакимъ порядкомъ, когда-нибудь врно прійдется и сигары свои покупать’. Прежде у него было хорошее мсто, при сэръ Михайл Бексли, ну, хоша жалованье было большое, одначе не могъ жить. ‘Мы, говоритъ, проживали въ Вн, и тамъ были танцы кажный день, а у сэръ Михаилы руки и ноги были меньше моихъ, и бальныхъ его сапоговъ и перчатокъ нельзя было носить, и каждый день будучи въ обществ, оченно много выходило у меня денегъ, не по состоянію’.
Мамзели тоже плохое житье. Спать ложится иной разъ часу въ четвертомъ. Барыня у ней такая, что сама шпильки изъ волосъ не вынетъ, все горничная раздвай, и должна, бдняжка, ее дожидаться, покуда изъ гостей воротится. И въ такое-то время, когда ужь, можетъ, заря занимается, пріидетъ еще ей въ голову посмотрть, какая къ ней прическа лучше идетъ, или какъ ей лучше къ лицу, не побольше ли подрумяниться или брови подсурмить.
А иной разъ вздумаетъ пть, а то и цлыхъ шесть бальныхъ нарядовъ за одинъ разъ перепробуетъ, который надть. Мамзель одначе говоритъ, что наврно теперича отъ этого барыню вылечила, накапамши ей масла изъ лампы на новенькое блое атласное платье, ни разу ненадванное, съ брюссельскими кружевами. И надо теб сказать, Шусана, что всякой прислуг, какую знавала я, жить хуже, чмъ нашей сестр ирландк, жалованья, не спорю, получаютъ больше, обращенье одначе хуже. Потому, мы небольно податливы. Теперича, хоть моя барыня — кажется, не надо быть хуже? А со мною такая мягкая. Потому, все длаю напротивъ. И то, когда видитъ, я сердита, шляпку подаритъ, или пару башмаковъ, лишь бы только унять меня.
Откуда наши берутъ денегъ, никто не знаетъ, ну, сорятъ ихъ просто пригоршнями. И теперича они, Шусана, промежду себя въ разлад, да не въ такомъ, какъ прежде, а совсмъ расклеились. Мистеръ ходитъ гулять одинъ, либо съ миссъ Каролиною. Миссъ Мери Анна все сидитъ съ матерью. А мистеръ Джемсъ теперича сталъ мужчина взрослый, да и дерзкій же какой! все заигрываетъ. Онъ все увивается около мистриссъ Горъ, которая живетъ съ нами. Не лежитъ у меня къ ней сердце, Шусана, и къ мамзели Виргиніи тоже, ея горничной, хоть она со мною куда-теб-какъ обходительна и ласкова, и говоритъ, что къ нашему семейству расположена.
Патрикъ Бирнъ все такой же остается, какъ былъ. Никакой не набрался образованности. За обдомъ такъ длаетъ, что намъ всмъ черезъ него стыдъ. Что ему понравится, не беретъ себ на тарелку, а поставитъ передъ собою все блюдо, и състъ, а другимъ не передастъ. Теперича обо всемъ написала, кром стараго мусьё Григорья. Охъ, какой же безстыдникъ, старый французъ! Ни одного слова не скажетъ приличнаго, а у самого ужь вс зубы повыпадали. Иной разъ и слушать-то его, такъ не годилось бы.

Остаюсь и рекомендуюсь теб всегдашняя пріятельница
Бетти Коббъ.

Что-что такое мн сказывали, будто какой-то родственничекъ мистриссъ нашей померъ, и деньги ей оставилъ — правда ли? Разузнай, Шусана, моя милая, потому-что хочу, коли правда, просить прибавки жалованью, а ежели мистриссъ Д. не прибавитъ, хочу отойдти отъ нея. Мамзель Виргинія мн вчера сказала, что есть тутъ одна богатая барыня, которой нужна надежная двушка, чтобъ дочь ея поанглицкому учить, это бы наше дло, въ годъ дастъ пятьсотъ франковъ, значитъ двадцать фунтовъ, и пища ея, и прачк платить будетъ она. Выгода есть. Окром того, какой мн почетъ въ дом будетъ отъ всей прислуги. Теперича кажный вечеръ учусь пофранцузскому у старика мусьё Григорья, и онъ говоритъ, будто черезъ недлю на порядкахъ буду умть.

ПИСЬМО VIII.

Джемсъ Доддъ къ Роберту Дулэнъ, Е. В., въ Trinity College, въ Дублинъ.

Ты отгадалъ, милый Бобъ: изъ моего письма къ Викерсу вышла прескверная штука, хотя, надобно сказать, единственною причиною тому совершенное отсутствіе всякихъ благородныхъ чувствъ у этого человка. Къ неизъяснимому ужасу моему, однажды утромъ принесли съ почты нашему старику большой конвертъ, заключавшій въ себ мое ‘секретное и конфиденціальное’ письмо, которое эта чернильная душа, Викерсъ, очень-хладнокровно возвратилъ для прочтенія моему отцу.
Ужь и до этой оказіи дла наши съ нимъ шли несовсмъ-ладно. Наканун была бурная консультація по поводу расходовъ, которые поразили нашего лорда-казначея своей колоссальностью, а, по правд говоря, были очень-умренны. Ты знаешь, Бобъ, что наша компанія составляетъ не малое число. Мистриссъ Г. съ горничною и разсыльнымъ, лордъ Джорджъ съ камердинеромъ, пять членовъ семейства Доддовъ съ двумя доморощенными слугами и еще двумя заграничными, занимаютъ бельэтажъ лучшаго отёля въ Бонн, съ отличнымъ столомъ, при достаточномъ количеств винъ: можно, кажется, и не длая такъ-называемыхъ лишнихъ расходовъ, ожидать порядочныхъ издержекъ, и въ конц мсяца явились передъ нами дйствительно страшные счеты.
— Что это такое? сказалъ нашъ старикъ, разсматривая сквозь очки длинную фалангу цифръ въ итог счета:— что это? зильбергрошены, что ли?
— Pardon, monsieur le comte, сказалъ трактирщикъ, кланяясь: — это прусскіе талеры.
Интересно было видть, какую гримасу онъ сдлалъ при такомъ отвт! Джорджъ и я должны были бжать изъ комнаты, чтобъ не разразиться хохотомъ.
— Послушай, воротись къ нему, сказалъ мн Джорджъ, когда мы до сыта нахохотались. Ты постарайся поуспокоить старика, а я пока съ дамами отправлюсь прогуляться.
Пріятная для меня обязанность! Но, длать нечего, пошелъ.
Первый экстазъ изумленія не прошелъ еще у старика, когда я вошелъ, онъ стоялъ держа въ одной рук счетъ, а другою схватившись за голову, и выраженіе лица было у него самое разстроенное.
— Знаешь ли, сказалъ онъ: — предчувствуешь ли ты, Джемсъ, по скольку въ мсяцъ мы проживаемъ?
— Ршительно не знаю, отвчалъ я.
— Какъ ты думаешь, велика ли эта сумма? спросилъ онъ, еще боле-рзкимъ голосомъ.
— Конечно, сэръ, доволь…но…не…
— Я говорю, столько ли мы проживаемъ, чтобъ мн пришлось быть въ тюрьм, а всмъ вамъ въ богадльн, если есть въ этой проклятой земл богадльни?
Видя, что онъ совершенно забываетъ о трактирщик, я попросилъ этого господина удалиться. При стук двери, мой старикъ вскинулся опять. Онъ дико посмотрлъ вокругъ себя и потомъ, схвативъ кочергу, ударилъ ею по большому зеркалу, висвшему надъ каминомъ. Ударъ былъ такъ вренъ, что стекло разбилось на двадцать кусковъ, которые, звеня, полетли по паркету.
— Лучше буду помшаннымъ! вскричалъ онъ: — никто не скажетъ, чтобъ въ здравомъ разсудк я дошелъ до такого неистовства. Пусть кончу жизнь въ сумасшедшемъ дом. И съ этими словами онъ бросился къ мраморному столу, на которомъ стояла большая фарфоровая ваза, быстрымъ прыжкомъ я предупредилъ его и усадилъ на диванъ. Увряю тебя, милый Бобъ, я насилу могъ удерживать его въ спокойномъ положеніи. Но черезъ нсколько минутъ началась реакція. Онъ выпустилъ изъ руки кочергу и сказалъ тихимъ, слабымъ голосомъ: — Теперь… теперь… я ничего… можешь пустить меня.
Нтъ сомннія, съ нимъ дйствительно былъ припадокъ помшательства, но, къ-счастью, миновался такъ же быстро, какъ начался.
— Это, сказалъ онъ, указывая на зеркало: — будетъ стоить двадцати или двадцати-пяти фунтовъ.
— Можетъ-быть, меньше, сказалъ я, хотя зналъ, что не меньше.
— Ну, по-крайней-мр это, я увренъ, спасло мое здоровье. Еслибъ я не разбилъ его, моя голова, кажется, не выдержала бы. Просмотри счетъ, Джемсъ, и скажи, сколько фунтовъ это составятъ.
Я слъ за столъ и сосчиталъ, что всего выходитъ двсти семь фунтовъ стерлинговъ.
— А съ зеркаломъ около двухъ-сотъ тридцати, сказалъ онъ, вздыхая: — слдовательно, считая другія издержки, пять тысячъ фунтовъ въ годъ!
— Вы должны вспомнить, сказалъ я, стараясь успокоить его: — что это не исключительно наши издержки: съ нами живутъ Тайвертонъ и мистриссъ Горъ съ прислугою.
— Такъ! возразилъ онъ горячо: — но имъ нтъ дла до того, и онъ показалъ на зеркало, которое почему-то овладло его воображеніемъ.— Это исключительно наше удовольствіе! Въ его словахъ слышалась невыразимо-горькая сардоническая усмшка.
— Ну, сказалъ онъ боле-спокойнымъ и натуральнымъ голосомъ: — ну, посмотримъ же, какъ намъ быть. Это общій счетъ, почему не послать его къ лорду Джорджу, почему не послать къ вдов? Они точно также могутъ платить за Доддовъ, какъ мы платимъ за нихъ — разумется, кром зеркала.
Я замтилъ, что исполненіе такой мысли требуетъ большой деликатности, что если сдлать подобный шагъ безъ особеннаго такта, онъ можетъ быть принятъ за глубокое оскорбленіе. Однимъ словомъ, я длалъ разныя предположенія, соображенія, чтобъ какъ-нибудь выиграть время и дать его мыслямъ другое направленіе.
— Ну хорошо, что жь ты присовтуешь? сказалъ онъ, какъ-бы желая вынудить у меня какой-нибудь опредленный проектъ.
Въ первую минуту располагался я поступить по извстному правилу нашихъ ораторовъ, которые, сказавъ, что ‘парламентъ можетъ ршить затрудненіе тремя способами’, доказываютъ потомъ, что первый способъ нелпъ, второй неудобоисполнимъ, третій совершенно-невозможенъ. Но я видлъ, что отъ нашего старика нельзя отдлаться такъ легко, какъ отъ оппозиціи, потому сказалъ: ‘оставьте дло до завтра, я подумаю, посмотрю, что можно сдлать’.
И тутъ я почувствовалъ, что придалъ длу прекраснйшій оборотъ, потому-что, для ирландца въ затруднительныхъ обстоятельствахъ отсрочка совершенно равняется благопріятной развязк. Отсрочка на нсколько часовъ совершенно утишила гнвъ старика, онъ развеселился и пошелъ ужинать, какъ ни въ чемъ не бывало, только шепнулъ, когда мы выходили изъ комнаты: — Не удивительно будетъ, если зеркало надъ каминомъ лопнетъ отъ жару.
— Это очень вроятно, прибавилъ я серьёзно, и мы пошли внизъ, гд насъ ждали ужинать.
По чрезвычайной ли беззаботности, или чувствуя потребность поддержать свой духъ возбудительнымъ средствомъ, онъ потребовалъ дв бутылки шампанскаго и предложилъ тостъ за здоровье мистриссъ Горъ Гэмптонъ. Вообще, все прошло хорошо, и мы пожелали другъ другу доброй ночи съ пріятными надеждами на завтра.
Утро началось хорошо и мы сидли за завтракомъ весело, толкуя, какъ провести наступающій день, когда принесли съ почты пагубный пакетъ, о которомъ упоминалъ я въ начал письма.
— Не отгадаю ли я, чмъ онъ порадуетъ васъ? вскричалъ лордъ Джорджъ.— Васъ, врно, сдлали, Доддъ, лордомъ-намстникомъ вашего графства? Вы качаете головой — нтъ? Ну, врно вамъ дали мсто въ какой-нибудь колоніи?
— Быть-можетъ, орденъ Бани, сказала мистриссъ Горъ Гэмптонъ: — Мн говорили, когда я узжала изъ Лондона, что хотятъ наградить имъ нсколькихъ ирландцевъ.
— Я лучше желала бы титула баронета, возразила матушка.
— Вы забываете, перебилъ батюшка: — что министерство нын въ рукахъ Тори, отъ которыхъ я не могу ожидать ничего. Я всегда держался въ политик умренныхъ мнній, а въ послднее время они ршительно были невыгодны, спокойные люди, подобные мн, всегда были забываемы.
— Такъ не хочу же быть спокойнымъ человкомъ! вскричалъ лордъ Джорджъ.
— Скажу вамъ, почему такъ поступалъ, продолжалъ батюшка, медленно разбивая ложечкою яйцо:— я довольно знаю людей, довольно видывалъ и разныхъ министерствъ: ни одно изъ нихъ не умло управлять Ирландіею какъ слдуетъ, ни одно не сдлало для нея ничего истинно-полезнаго, потому-то и сталъ я умреннымъ, то-есть ненадющимся много ни на Виговъ, ни на Тори.
— Однакожь вы поддерживали вашего друга Викерса, лукаво сказалъ Джорджъ.
— Правда, поддерживалъ, но вовсе не изъ патріотическихъ надеждъ. Я думалъ: вс вы, господа, одного сорта, толку нтъ ни въ одномъ изъ васъ, для Ирландіи вы ничего не длаете, сдлайте же что-нибудь хоть для семейства Доддовъ. И вотъ посмотримъ, что-то сдлалъ Викерсъ, потому-что на адрес его рука.
Признаюсь теб, милый Бобъ, я нсколько вздрогнулъ, когда онъ сломилъ печать. У меня въ ум толпилось пятьдесятъ разныхъ мыслей. ‘Викерсъ (думалъ я) ‘далъ мн какое-нибудь проклятое консульство въ Гамбіи, или сдлалъ меня хранителемъ желтой лихорадки въ Чусан’. Я предполагалъ десять разныхъ назначеній, изъ которыхъ каждое казалось мн прямою дорогою на тотъ свтъ. Черныя ожиданія не прояснялись наблюденіями за выраженіемъ батюшкина лица, потому-что, по мр того, какъ читалъ, онъ становился все мрачне-и-мрачне, губы его сжимались и дрожали, а глаза блистали злою радостью.
— Ну, К. Дж., сказала матушка, что же пишетъ Викерсъ? Старая псня о томъ, что вакансій нтъ, или, наконецъ, онъ что-нибудь сдлалъ?
— Да, сударыня, сказалъ папа, повторяя послднія слова: — да, наконецъ онъ сдлалъ.
— Что же такое, папа? вскричала Мери Анна:— мсто, которое дается Джемсу, такого ли рода, чтобъ джентльмену было прилично принять его?
— Сдлалъ наконецъ, сдлалъ! вполголоса бормоталъ батюшка.
— Лучше поздно, чмъ никогда! весело вскричалъ Джорджъ.
— Ну, это еще неизвстно, милордъ! сказалъ батюшка, обращаясь къ нему, голосомъ отрывистымъ почти до оскорбительности.— Не знаю, ложно ли согласиться съ вами. Если молодой человкъ вступаетъ въ жизнь безъ всякаго образованія, безъ всякаго состоянія, вмсто всякаго наслдства только съ отцовскими долгами, то я несовершенно увренъ, принесетъ ли онъ своей карьер пользу произведеніями такого рода.
И произнося эту рчь съ удареніемъ на каждомъ слов, онъ подалъ черезъ столъ письмо лорду Джорджу, который началъ читать его медленно и молча.
— А что касается васъ, милостивый государь, продолжалъ батюшка, обращаясь ко мн: — для меня очень-грустно увдомить васъ, что въ настоящее время не представляется никакой вакансіи ни въ гвардіи, ни въ придворномъ штат, гд ваши способности были бы замчены и оцнены. Во всякомъ случа, будетъ пріятно вамъ узнать, что ваши желанія, столь основательныя, извстны и вполн одобрены лицами, отъ которыхъ зависитъ ихъ исполненіе. Вотъ письмо мистера Викерса.— И онъ подалъ ма слдующую записку:
‘Почтеннйшій другъ, мистеръ Доддъ,
‘Изъ прилагаемаго письма, за подписью вашего сына, узналъ я, до какой степени не соотвтствовала бы его справедливымъ ожиданіямъ ни одна изъ всхъ должностей, назначеніе на которыя зависитъ отъ моего слишкомъ-незначительнаго вліянія.
‘Сообразно тому, я уничтожилъ черновой протоколъ опредленія на службу при Казначейств, вчерашняго числа состоявшійся относительно вашего сына, и не имя никакого вліянія въ тхъ вдомствахъ, на службу при которыхъ обращены его желанія, не могу сдлать ничего боле, какъ только выразить сожалніе о неспособности моей быть ему полезнымъ и высказать глубокое почитаніе, съ которымъ имю честь остаться

вашимъ покорнйшимъ слугою
Гэддингтонъ Виккерсъ.

Торговый Департаментъ, Лондонъ.
Мистеру Кенни Джемсу Додду, въ Бонн.
Передаю теб, Бобъ, этотъ любезнйшій документъ слово-въ-слово, потому — что, прочитавъ его, я началъ опять читать и перечиталъ разъ двадцать.
— Быть-можетъ, вамъ будетъ пріятно оживить воспоминаніе о приложенномъ письм, сказалъ батюшка:— милордъ Джорджъ будетъ такъ добръ, что передастъ его вамъ.
‘Однако надобно сказать, письмо очень-хорошо’, отвчалъ Джорджъ, который, нельзя не отдать ему справедливости, не выдаетъ друзей въ бд. ‘А со стороны этого молодца, Викерса, очень-мило говорить о невозможности сдлать то, выпросить другое. Вс мы хорошо знаемъ, какъ эти господа размниваются между-собою услугами. Одинъ говоритъ: ‘у меня есть знакомый, которому нужно дать мсто въ Пернамбуко’, другой отвчаетъ: ‘хорошо, дайте же вы моему знакомцу мсто въ 59-мъ полку’. Вс эти слова о ‘назначеніи вчерашняго числа’ просто вздоръ, ему хочется какъ-нибудь отдлаться. О, продувной парень вашъ пріятель Викерсъ! А какъ онъ разинулъ бы ротъ, еслибъ ему сказать, что письмо отъ Джемса — подложное, и вы съ величайшею благодарностью принимаете мсто, которое онъ даетъ.
— А что вы думаете? поспшно вскричалъ батюшка, съ отчаяніемъ хватаясь за малйшую тнь удачи.— Не написать ли ему такъ?
— Я сказалъ это въ шутку, отвчалъ лордъ Джорджъ, которому хотлось только, какъ онъ посл объяснялъ, перетащить нашего старика черезъ глубокую бездну горя.— Я сказалъ это въ шутку, письмо Джемса такъ хорошо, такъ превосходно написано, что было бы ршительно-глупо отрекаться отъ него. Вы не знаете, серьёзно продолжалъ онъ: — какая мудрая политика просить всегда чего-нибудь важнаго. Человкъ выигрываетъ этимъ уваженіе, если ему и не даютъ ничего, а если дадутъ вамъ что-нибудь, вы прикидываетесь неудовлетвореннымъ и продолжаете свои требованія. Наконецъ, не надобно забывать, что иногда дйствительно начинаютъ думать о человк именно такъ, какъ онъ самъ себя представляетъ, и даютъ ему, чего онъ требуетъ.
— Лордъ Джорджъ совершенно справедливъ, подтвердила мистриссъ Горъ Гэмптонъ:— на половину эти вещи зависятъ отъ случая. Я очень-хорошо помню, какъ мой дядя просилъ для учителя своихъ дтей какое-нибудь ничтожное мстечко въ штат посольства, а министръ, небрежно читая письмо (почеркъ моего дяди очень неразборчивъ), ошибся въ смысл просьбы и назначилъ бднаго молодаго человка посланникомъ.
— Въ такомъ случа, сухо замтилъ батюшка:— мистриссъ Д. могла бы тоже написать какому-нибудь министру.
Хотя это было сказано въ насмшку, но хохотъ, послдовавшій за остротою, воэстановилъ до нкоторой степени наше хорошее расположеніе духа, особенно, когда лордъ Джорджъ воспользовался случаемъ объяснить мистриссъ Горъ Гэмптонъ, въ чемъ дло, прося ее помочь въ немъ своимъ вліяніемъ.
— Смшно сказать, отвчала она:— что можно встрчать затрудненія въ подобныхъ вещахъ, но это дйствительно такъ. Герцогиня наврное будетъ извиняться тмъ, что ея мужъ министръ, или тмъ, что ея мужъ не министръ: она вчно извиняется. Лордъ Горроклифъ, я уврена, будетъ говорить, что недавно получилъ отказъ въ подобной просьб и не можетъ вторично подвергать себя такому униженію. Но я всегда возражаю, что это эгоистическія колебанія, что я непремнно хочу получить чего прошу, что отказъ раздражаетъ мои нервы, и что я не хочу быть больна въ угодность ихъ капризамъ. Что нужно получить мистеру Джемсу?
Къ этомъ краткомъ вопрос, Бобъ, такъ много было практичности, здраваго смысла, ршительности, что еслибъ она, минуту назадъ, говорила нелпйшую безтолковщину, мы забыли бы все въ одинъ мигъ.
— Совершенный вздоръ, отвчалъ лордъ Джорджъ:— вы улыбнетесь, услышавъ, изъ чего мы столько хлопочемъ, и, сказавъ это, онъ шепнулъ на ухо нашему старику: — теперь дло въ шляп, она терпть не можетъ просить о милостяхъ, но если ужь вздумаетъ… выразительный жестъ досказалъ, что успхъ вренъ.
— Вы еще не сказали мн, чего же надобно требовать, начала она снова.
Лордъ Джорджъ подошелъ къ ея стулу и шепнулъ нсколько словъ.
Она отвчала такъ же тихо и потомъ оба они засмялись.
— Но вы конечно не скажете, вскричала она, обращаясь къ батюшк: — что встртили какое-нибудь затрудненіе въ этой ничтожной просьб?
Нашъ старикъ пробормоталъ какое-то застнчивое признаніе, что онъ встртилъ необыкновеннйшія препятствія исполненію своихъ желаній.
— Мн кажется, сказала она вздыхая: — что они длаютъ подобныя вещи именно съ цлью раздражать людей. Однажды они едва-было не услали Аугуста на Мысъ Доброй Надежды, и, увряю васъ, только одна леди Мери могла, и то съ величайшими хлопотами, добиться, чтобъ его избавили отъ такого назначенія. Они говорили, что его полкъ туда отправленъ. ‘Тмъ хуже для его полка! Мысъ Доброй Надежды — отвратительнйшее мсто!’ возразила она. Это ужасно! Согласны ли со мною, мистриссъ Доддъ?
— По-моему не должно эту Надежду и называть доброй, если у нея на мыз дурно жить, отвчала матушка.
При такомъ несчастномъ промах батюшка расхохотался до-упаду, потому-что въ послднее время только подобные случаи нсколько развеселяютъ его. Мистриссъ Горъ Гэмптонъ, разумется, не показала и виду, что замтила неловкій отвтъ, и, говоря:— но пора мн приниматься за мои письма, приказала принесть свой письменный ящикъ — поспшность исполненія, которая дала новое направленіе всмъ нашимъ мыслямъ.
— Кому прежде писать? герцогу или леди Мери? сказала она, въ размышленіи. Глаза ея случайно обратились на матушку, матушка вообразила, что вопросъ мистриссъ Г. относится къ ней, и отвчала:
— Если, madame, вы спрашиваете меня, мн бы казалось, къ-герцогу.
— По моему, къ леди Мери, возразилъ лордъ Джорджъ. Откапывать новости, пользоваться ими, въ этомъ никакой мужчина не сравнится съ женщиною. Герцогъ скажетъ при случа вскользь: ‘меня просятъ вотъ о чемъ. Нтъ ли у васъ мста? А кстати, что новаго? Правда ли, что мняютъ форму киверовъ?’ — и только, а леди Мери пріймется за дло не такъ. Она припомнитъ имя каждаго, кто можетъ быть полезенъ, она будетъ и разъзжать повсюду, и давать маленькіе обды, и толковать, и льстить, и ласкать, и интриговать, и показываться недовольною съ однимъ и ревновать съ другимъ, она приведетъ въ дйствіе тысячи силъ, о которыхъ не имютъ понятія существа мужскаго рода.
— Я все-таки думаю, что писать къ герцогу, сказала матушка, и Мери Анна наклоненіемъ головы показала, что соглашается съ нею.
Тутъ началось, Бобъ, настоящее преніе, въ род парламентскаго, и ты удивишься, если разсказать теб, какія сильныя выраженія и дкія чувства были вызваны состязаніемъ партій о вопрос, въ которомъ вс мы ровно ничего не понимали. Мы съ батюшкою присоединились къ Тайвертону, и слдовательно побждали большинствомъ голосовъ матушку и Мери Анну. Но мистриссъ Г. объявила, что, кром ршительнаго голоса, она иметъ также совщательный, и подавъ его въ пользу матушки, возстановила равновсіе. При такомъ раздл голосовъ ршенія можно было достичь только примиреніемъ партій, и потому согласились, что мистриссъ Г. напишетъ и герцогу и лэди Мери, но день ужь пропалъ у насъ, благодаря пренію, потому-что почта, отходя, оставила мистриссъ Д. ‘продолжающею рчь’, какъ выражаются газеты.
Вроятно, я слишкомъ растянуто описываю, милый другъ, эти подробности, но я хочу, по-крайней-мр, показать теб, какъ въ семейств Доддовъ ведутся вопросы внутренней политики, и доказать, что мы въ продолжительности, безплодности и желчности споровъ не уступимъ парламентскимъ ораторамъ. Ты не повришь, какія мелкія, но ядовитыя неудовольствія остались въ спорившихъ о такомъ пустомъ дл. Остатокъ дня прошелъ довольно-мрачно, погому-что вс мы избгали другъ друга. Еслибъ на другой день была хорошая погода, все уладилось бы, погому-что мы отправились бы въ какую-нибудь загородную прогулку, но дождь лилъ какъ изъ ведра, тяжелыя тучи висли надъ Рейномъ, такъ-что должно было ограничиваться домашними средствами препровожденія времени — выраженіе, очень-часто равносильное понятію: ‘дрязги, взаимные упреки, брань’.
Посл завтрака вс опять разбрелись, какъ наканун. Старикъ нашъ ушелъ къ себ корпть надъ своими счетами и стараться доказать, что не онъ долженъ банкиру, а банкиръ ему. Матушка ушла въ свою комнату производить генеральный смотръ своему гардеробу. Лордъ Джорджъ отправился упражняться на бильярд, я сталъ чистить охотничьи ружья и пистолеты — занятіе, таинственно-связанное съ дурною погодою, какъ-будто готовишь вс средства для-того, чтобъ застрлиться, если барометръ не поднимется. У мистриссъ Горъ былъ мигрень, Каролина сла, по обыкновенію, читать.
Такова была картина, представляемая семействомъ Доддовъ. Я не очень-то предаюсь размышленіямъ, Бобъ, но признаюсь теб, тогда призадумался о прошедшемъ, съ легкими соображеніями о будущемъ. Сказанное мотивъ старикомъ наканун была чистая правда: мы проживались страшнымъ манеромъ. Если продать всю нашу движимую и недвижимую собственность, денегъ едва-ли хватило бы на шесть или на семь лтъ такого житья. Эти выводы были серьёзны, хотя неслишкомъ-головоломны, и я душевно желалъ бы, чтобъ они принадлежала не моей голов. Большой привычки къ рефлексіи нтъ у меня, потому нтъ и гибкости въ умственныхъ способностяхъ. У такихъ людей, какъ я, мысли переминаются на одномъ мст, пока вдругъ не ударятся отчаяннымъ галопомъ въ ту или другую сторону. Нчто въ этомъ род случилось и со мною: вдругъ у меня появилась идея, что эмигрировать — единственное средство спасенія, и если я не опредлилъ еще куда именно, виною тому были скоре мои географическія познанія, нежели недостатокъ ршимости.
Единственная книга, въ которой могъ я найдти свднія объ этомъ, была ‘Куковы Путешествія’, она, помнилось мн, лежала въ батюшкиной спальн, потому я сошелъ внизъ и былъ ужъ подл маленькой оранжереи, находящейся передъ его дверью, какъ вдругъ замтилъ, сквозь густыя втви деревьевъ, женское платье. Тихо началъ я подвигаться впередъ и, преодолвъ цлый рядъ трудностей, открылъ, что у дверей старика стоитъ одна изъ нашихъ дамъ, въ качеств любопытной и тайной слушательницы.
Я хотлъ убдить себя, что ошибаюсь, старался предположить, что дама ‘ботанизируетъ’, или выбираетъ цвты для букета, но невозможно было отрицать непреоборимаго факта. Она стояла, пригнувшись къ двери, и неперемнно прикладывая то глазъ, то ухо, къ замочной скважин. Ни такая аттитюда, ни самое дйствіе не были благовоспитанны, я ршился избавить ее отъ опасности быть замченною кмъ-нибудь другимъ въ подобной поз, толкнулъ горшокъ цвтовъ, и прежде нежели усплъ поставить его на мсто, она скрылась.
Я предвижу, какъ ты будешь смяться, Бобъ, когда я скажу, что, лишь только исчезла она съ горизонта, я смло сталъ на то самое мсто, которое занимала она. Конечно, чувство чести и деликатности говорило мн, что единственною цлью моею было узнать, но какому поводу занялась она подслушиваньемъ. Мое любопытство не простиралось дале.
Сообразно тому, приложилъ я ухо къ замочной скважин, и едва усплъ разобрать голосъ мистриссъ Горъ Гэмптонъ, какъ шумъ отодвигаемыхъ стульевъ и звуки шаговъ показали, что свиданіе окончилось. Одна секунда оставалась мн спрятаться за деревья, дверь отворилась и на сцену вышли мистеръ Доддъ и мистриссъ Горъ Гэмптонъ, разговаривая между собою.
Видъ положенія былъ истинно-драматиченъ. Пестрый шлафрокъ и бархатная ермолка нашего старика, украшенная спереди поднятыми на лобъ очками, образовали прекрасный контрастъ граціозному неглиже мистриссъ Г. Г., газообразному, разввающемуся, отъ каждаго движенія получающему новое разнообразіе въ своей полувоздушной легкости.
— Милый мистеръ Доддъ, сказала она, съ необыкновеннымъ чувствомъ пожимая руку его — вы были такъ добры, такъ добры, что я не нахожу словъ для выраженія моей признательности. Я давно чувствовала необходимость этого объясненія, нсколько недль прошло прежде, нежели я успла собрать для того довольно бодрости: я иногда сомнвалась, какъ вы его пріймете.
— Ахъ, madame… прервалъ онъ, граціозно придерживая полы своей драпировки одною рукою, а другую прижимая къ сердцу.
— Добрая, милая душа! съ энтузіазмомъ вскричала она:— теперь я дивлюсь, что когда-нибудь сомнвалась въ васъ. Но еслибъ вы знали, какія горести испытала я, еслибъ вы знали, какими тяжкими уроками недоврчивость и подозрительность напечатллись на моемъ юномъ сердц.
— Ахъ, madame… пробормоталъ онъ, какъ-будто послднія слова произвели на него глубочайшее впечатлніе.
— Но теперь все кончено, все сказано! вскричала она своимъ натуральнымъ веселымъ голосомъ:— съ меня спало тяжелое бремя и я опять становлюсь, какою всегда была, становлюсь, благодаря вамъ, добрый другъ мой…
По энтузіазму акцента заключительной фразы, я, право, Бобъ, такъ и ожидалъ, что воспослдуетъ драматическое: ‘бросаются другъ-другу въ объятія’, мн кажется, и нашему старику приходила та же мысль, но препятствіемъ была дйствительная или воображаемая необходимость придерживать въ союз полы его тоги. Такъ или нтъ, но мистриссъ Г., какъ-будто боясь, что, расчувствовавшись, онъ упуститъ изъ-виду ‘единеніе’, снова схватила обими ручками его незанятую руку и, пролепетавъ: ‘моя тайна безопасна, вамъ вврено все’, поспшными шагами удалилась, какъ-бы изнемогая отъ силы чувства.
Я, натурально, сталъ размышлять объ этой сцен, о томъ, какія обстоятельства могли побудить мистриссъ Г. Г. постить нашего старика въ его комнат и что за удивительная тайна вврена его храненію. Правдоподобіемъ нельзя руководствоваться, когда хочешь объяснить поступки женщины. Еслибъ я разсказалъ теб хотя половину нелпыхъ фантазій, родившихся въ моемъ воображеніи по этому случаю, ты непремнно призналъ бы меня сумасшедшимъ. Не хочу утомлять твоего терпнія перечисленіемъ ихъ, а просто скажу, что у меня нтъ, ршительно нтъ ключа къ странной тайн. Нельзя просить и помощи лорда Джорджа для ея разъясненія, потому-что не могу разсказывать, какъ узналъ о ней.
Слдствіемъ такого случая было, что я совершенно забылъ объ эмиграціи, чистк пистолетовъ и колонизаціи, мысли мои обратились къ тому, съ какими странными и необыкновенными случаями знакомитъ человка путешествіе, въ подобныхъ размышленіяхъ побрелъ я въ свою комнату и просидлъ у камина до самаго обда. За столомъ я наблюдалъ съ большимъ интересомъ за членами нашего общества, погруженными въ пучину своихъ чувствъ и мыслей. Въ манерахъ мистриссъ Горъ Гэмптонъ была какая-то томность, направленная преимущественно на моего старика, въ лиц котораго была очень-замтна озабоченность, а матушка, повидимому, что-то подозрвала. Казалось, что, сдерживая свое негодованіе, она хочетъ сообщить тмъ большую силу его предстоящему взрыву, и я призвалъ на помощь все свое мастерство, чтобъ отсрочить катастрофу, лордъ Джорджъ сильно содйствовалъ мн и, благодаря присутствію стараго профессора восточныхъ языковъ, мы успли вечеромъ составить для нея партію виста.
Но — увы, Бобъ! даже четыре онёра не могли утшить ее, она покинула ломберный столъ и удалилась съ тмъ ужасающимъ величіемъ, которое бываетъ спутникомъ оскорбленнаго чувства.
Мы предполагали хать отсюда прямо въ Баденъ-Баденъ, который, судя по всему, что я слышалъ, долженъ быть очарователенъ, но теперь, къ моему великому изумленію, оказалось, что, по какимъ-то неизвстнымъ причинамъ, должны мы сначала отправиться въ Эмсъ, и прожить тамъ недлю или дв прежде, нежели пустимся дале. Такое желаніе принадлежитъ мистриссъ Г., и лордъ, кажется, поддержалъ ее своимъ душевнымъ одобреніемъ, утверждая, что нелпо являться въ Баденъ прежде половины іюля. Мн легко было видть, что въ этой перемн плана скрываются какія-то тайныя цли, но открыть ихъ — выше моихъ силъ, потому-что Тайвертонъ ничего не хочетъ объяснить.
Итакъ вотъ положеніе нашихъ длъ въ настоящую минуту, завтра, быть-можетъ, начнутся непріязненныя дйствія, но не могу оставлять письма до того времени. Ты видишь, что мы раздроблены на такія же враждебныя партіи, какъ парламентъ. Нкоторые изъ насъ, безъсомннія, имютъ при этомъ самостоятельныя убжденія, другіе слдуютъ постороннему вліянію — все совершенно какъ въ парламент, но какъ мы поведемъ свои дла при такой разноголосиц — не въ состояніи постичь

Твой преданный другъ
Джемсъ Доддъ.

Распечатываю письмо, чтобъ сказать, что лордъ Дж. пришелъ ко мн и раскрылъ систему нашего дйствованія. Герцогиня Гогеншвиллингенская должна пріхать на этой недл въ Эмсъ, и мистриссъ Г. Г. необходимо видться съ нею. Он были прежде задушевными пріятельницами, но въ послднее время по какимъ-то причинамъ возникла между ними холодность. Лордъ Дж. объяснялъ мн все это, но я не могъ ясно слдить за его разсказомъ. Дло въ томъ, что какой-то членъ герцогской, или, можетъ-быть, еще боле-высокой фамиліи хотлъ или не хотлъ жениться на какой-то графин или герцогин, и что мистриссъ Г. Г. или герцогиня гогеншвиллингенская старалась устроить или разстроить эту свадьбу. Довольно того, что изъ дйствующихъ лицъ этой исторіи не было ни одного ниже графа, и все происходило въ высшемъ аристократическомъ кругу.
Вслдствіе всего того, существеннйшее для насъ обстоятельство: нашъ старикъ завтра подетъ провожать мистриссъ Г. Г. въ Эмсъ, а мы отправимся вслдъ за ними черезъ два или три дня. Какъ прійметъ матушка такое извстіе, и кто ршится ей сообщить его — вопросы нелегко-разршимые.

Часть третья.

ПИСЬМО I.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ.

Милая Молли,

Только привычка страдать поддерживаетъ мой духъ и дастъ мн силу раздлить съ вами мученія моего растерзаннаго сердца. Съ того времени, какъ я въ послдній разъ писала вамъ, я испытывала только одн скорби и непріятности. Я предвидла ихъ, потому-что нсколько дней тому, несносное животное, Патрикъ Бирнъ, опрокинулъ лампу и пролилъ все масло на софу, пока другіе вытирали и чистили ее спиртомъ съ мыломъ, я сидла и плакала, предвидя бды, я знаю, что пролить масло — хуже всего, что только можетъ случиться.
Что жь вы думаете? На слдующее утро Бетти Коббъ взяла и разрзала на дв полосы мою кружевную фалбалу, чтобъ сдлать оборку къ чепцу, и этого мало: въ мое новое атласное платье съ букетами розъ по темной матеріи, она вставила переднее, полотнище низомъ кверху — вотъ что значитъ пролить масло!
Я старалась укрпиться духомъ противъ этихъ непріятностей, какъ приходитъ почтальйонъ, взглянувъ только на его сумку, я знала ужь, что въ ней дурныя для насъ всти, знала такъ врно, какъ-будто сама была въ сумк. Часто говорятъ о предчувствіи, у меня было тоже предчувствіе, Молли, нельзя ему не врить, у меня оно было, когда я носила Мери Анну: мн все казалось, что ребенокъ родится на ше съ бородавками въ вид гороха. Что жь вы думаете? не прошло недли, какъ на охот товарищъ подстрлилъ, по-несчастью, мистера Додда, и онъ воротился съ пятью крупными дробинами въ боку. Вотъ вамъ и горошины! Я, впрочемъ, тогда порадовалась, что не случилось чего-нибудь со мною.
Возвратимся же къ почтальйону. Я посмотрла на него и сказала про-себя, какъ часто говорю К. Дж.: ‘съ виду ты смиренъ и хорошъ, а вкъ бы не желала тебя встрчать’. И вы увидите, что это было справедливо и относительно почтальйона и относительно К. Дж.
Первое письмо, которое онъ вынулъ, было ко мн и на адрес была рука мэк-кертіевскаго повреннаго, Уатерса. Оно начиналось тарабарщиной и мудреными словами, безъ которыхъ адвокаты не могутъ обходиться, именно чтобъ запутать человка, и потомъ, какъ говорится, въ мутной вод рыбу ловить. Но въ конц, мой другъ, онъ написалъ просто и ясно: ‘изъ прилагаемаго счета вы увидите, что, за уплатою законныхъ пошлинъ и другими расходами, сумма, остающаяся въ вашемъ распоряженіи, простирается до тысячи двухъ-сотъ тридцати четырехъ фунтовъ, шести шиллинговъ и девяти съ половиною пенсовъ’. Я чуть не покатилась со стула, прочитавъ это, я затряслась и задрожала, и — ужь не помню даже — кажется, громко вскрикнула, потому-что и передъ тмъ нервы мои были слабы, а ударъ былъ слишкомъ-ужасенъ для моей комплекціи. Тысяча-двсти-тридцать-шесть фунтовъ! А я ждала по-крайней-мр пятнадцати или шестнадцати тысячъ! И въ то самое проклятое утро ужь совсмъ-было ршилась развестись съ К. Дж.! Я расчитывала, что буду имть своего ежегоднаго дохода около шести-сотъ фунтовъ, и ужь изъ одного приличія, К. Дж. не могъ не опредлить мн еще трехъ или четырехъ-сотъ: съ такими средствами, при моемъ знаніи заграничной жизни, я могла бы очень-хорошо проводить здсь время. Надобно вамъ замтить, Молли, что жить въ развод за границею вовсе не считается неприличнымъ. Здсь не то, что въ Ирландіи, гд тотчасъ начинаются сплетни, кром-того, здсь не скрываются ни въ чемъ отъ свта, и можно, представивъ факты, зажать ротъ клеветникамъ. Здсь — я разумю въ лучшемъ обществ — на одну женщину, живущую съ мужемъ, найдете трехъ дамъ, которыя разошлись съ мужьями. Сначала это мн казалось нехорошо, но такое понятіе — ирландскій предразсудокъ, и, подобно другимъ, я освободилась отъ него. Лучше всего убждаешься въ его неосновательности, коротко узнавъ дамъ, ставшихъ въ подобное положеніе. Упоминаю о томъ, желая показать вамъ, что еслибъ я имла достаточныя средства и развелась съ К. Дж., то была бы принята во всхъ обществахъ. Дйствительно, милая Молли, можно сказать коротко: если женщина живетъ съ мужемъ, это представляетъ ей нкоторыя выгоды у насъ въ Ирландіи, но за границею она лишается черезъ это всякаго сочувствія отъ общества — вмсто одного друга, котораго имли въ муж, вы здсь пріобртаете по-крайней-мр десять, оставляя его.
Это объяснитъ вамъ, почему мысли мои склонялись къ разводу, конечно, оставаясь въ Ирландіи, никогда я не думала бъ о немъ. Грустно и прискорбно говорить это, но должно сказать, милая Молли, что въ Ирландіи у насъ такія же понятія объ образованности, какъ, по выраженію лорда Джорджа, у Патрика Бирна объ астрономіи.
Теперь вы можете судить, что я чувствовала по прочтеніи уатерсова письма, увидвъ, что вс мои свтскія надежды разлетаются, какъ перья ощипанной курицы. Тысяча-двсти фунтовъ! Не на смхъ ли это? Да, Молли, я столько плакала въ ту ночь, какъ никогда не думала плакать по Джонс Мэк-Керти! У меня и у Мери Анны на другой день глаза были красны, такъ-что страшно было взглянуть въ зеркало. Первый и, разумется, важнйшій ударъ состоитъ въ потер денегъ, кром-того, я думала, какъ восторжествуетъ К. Дж., узнавъ о моемъ несчастіи, потому-что, надобно сказать, одна мысль о томъ, что я буду независима, бсила его до сумасшествія. У него, кажется, мелькало затаенное подозрніе, что я хочу развестись, и теперь, когда онъ узнаетъ, какія пустыя деньги достались мн, его насмшки будутъ невыносимо-дерзки. Я предчувствовала, какъ онъ будетъ меня терзать и мучить съ утра до ночи. Эта мысль была ужасна, я изнемогала подъ ея бременемъ, Молли. Я знала его хорошо, я знала, что онъ не ограничится насмшками надъ моимъ наслдствомъ, что онъ будетъ позорить родъ Мэк-Керти и всхъ моихъ родныхъ. Эти выскочки всегда ненавидятъ людей, подобныхъ намъ.
Мы съ Мери Анною толковали цлую ночь, разсматривали со всхъ возможныхъ сторонъ, какъ намъ поступить. Если мы оставимъ все въ секрет, тогда ненужно длать траурнаго платья для себя и для прислуги: это большая выгода, но нельзя будетъ принять имя Доддъ Мэк-Мерти, фамильный гербъ и прочее, не объявляя о смерти бднаго Джемса Мэк-Керти. Затрудненіе было въ этомъ обстоятельств, Мери Анна твердо защищала мнніе, что важне всего прекрасная возможность освободиться отъ имени ‘Доддъ’ или по-крайней-мр прикрыть его тнью имени Мэк-Керти.
Ахъ, моя милая Молли! вы знаете пословицу: ‘бда одна не приходитъ’, пока мы разсуждали объ этомъ, мн грозилъ новый громовый ударъ, и я того не предвидла. Въ послднемъ письм я упоминала о дам, въ компаніи съ которою мы согласились путешествовать — о мистриссъ Горъ Гэмптонъ, очень-красивой, роскошной женщин, хотя, скажу вамъ, ея красота не въ моемъ вкус.
Она высокаго роста, брюнетка, уметъ мило, нжно держать себя съ мужчинами. Это боле всего вредитъ счастью другихъ. Вс мы сначала очень ее полюбили: мн кажется, она поставила это себ цлью, и не щадила усилій, чтобъ примняться къ характеру каждаго изъ насъ. Я старалась быть съ нею такъ же предупредительна и пристрастилась, въ угоду ей, къ разнымъ наукамъ и искусствамъ, въ которыхъ не находила никакой пріятности. Но я, какъ говорится, увлеклась потокомъ, и посмотрите, въ какую бду занесена я теперь! Клянусь, мн и тогда мало врилось, чтобъ молодая, красивая женщина думала только о каменныхъ лягушкахъ и трав: такіе вкусы ненатуральны, потому я зорко смотрла за нею. Нкоторое время подозрвала я, что она нжничаетъ съ лордомъ Джорджемъ, потомъ показалось мн, что — съ Джемсомъ, но наконецъ, другъ мой Молли, истина пронзила мою душу, какъ ударъ молніи, и я на минуту потеряла умъ отъ удара. Вообразите, я увидла, что истинный поклонникъ ея — представьте, кто?— самъ К. Дж., которому исполнится въ ноябр пятьдесятъ-восемь лтъ, а, быть-можетъ, и больше, только онъ не признается…
Разскажу вамъ, какъ я узнала о такой невроятной измн. Въ моемъ прискорбіи о наслдств, пошла я прогуляться, чтобъ наедин собраться съ мыслями, и дошла до оранжереи, гд, надялась, никто не помшаетъ моему раздумью.
Комната К. Дж. находится въ конц теплицы, но я не обратила на это вниманія, сидя съ тяжелымъ сердцемъ подъ фиговымъ деревомъ и занятая только своими несчастными обстоятельствами — какъ вдругъ послышался между деревьевъ шелестъ женскаго платья. Я взглянула и увидла мистриссъ Горъ Гэмптонъ, въ бломъ кисейномъ пеньюар, красиво-обшитомъ кружевами, съ двумя оборками вокругъ шеи, съ двумя оборками и на рукавахъ, такъ-что парадъ ея былъ очень-изященъ.
‘Что это значитъ?’ подумала я, потому-что, вы догадываетесь, что не могла жь она такъ разодться, чтобъ только идти сорвать лимонъ, и молча стала я наблюдать за нею. Она постояла, очевидно прислушиваясь, минуту или дв-, потомъ сорвала два или три цвтка, воткнула ихъ за поясъ и начала, очень-тихо напвать какую-то арію, какъ-будто про-себя. Это, я думаю, было у нихъ сигналомъ, потому-что дверь К. Дж. отворилась и появился онъ собственною персоною. И какъ же онъ былъ миловиденъ, въ своемъ оборванномъ шлафрок и засаленной ермолк, раскланиваясь и расшаркиваясь, какъ старый орангутангъ! ‘Я не зналъ, что такая роза расцвла въ оранжере’, сказалъ онъ, ухмыляясь и, безъ-сомннія, воображая себя удивительно-очаровательнымъ.
— Вы не скажете, что выбрали себ комнату здсь только въ надежд подстерегать, какъ распускаются бутончики цвтовъ, отвчала она, и потомъ, сказавъ тихимъ голосомъ какую-то фразу, на которую онъ отвчалъ такъ же тихо, она вошла въ его комнату и онъ затворилъ за нею дверь.
Вроятно, я упала въ обморокъ, увидвъ это, не знаю ничего, помню только, что лимонныя и померанцовыя деревья кружились и вертлись вылазахъ моихъ, и что я какъ-бы неслась по Рейну на паром. Я перенесла эту муку, вроятно, чтобъ испытать еще ужаснйшія. Быть-можетъ, лучше было бы для меня покинуть міръ, полный скорби, злыхъ мужей и коварныхъ женщинъ. Очнувшись, я мгновенно вспомнила все, едва я не закричала, не призвала всхъ жителей отели быть свидтелями преступнаго свиданія, но у меня достало силы побдить это инстинктивное движеніе, я подкралась къ двери и взглянула въ замочную скважину.
К. Дж. сидлъ въ своемъ большомъ кресл, она сидла на стул подл него. Онъ читалъ письмо, а она смотрла на его лицо, слдя за его чувствами.
— Прочитайте еще вотъ это, сказала она, передавая ему другую бумагу:— вы увидите нчто еще худшее.
— Сердце мое обливается кровью., мистриссъ Гэмптонъ, о, какъ вы несчастны! сказалъ онъ снимая очки и вытирая глаза, которые посл того сильно раскраснлись, потому-что платокъ его былъ весь въ табак: — сердце мое обливается кровью!
Такъ онъ говоритъ ей — и, трудно поврить, я удержалась, не отворила двери!
— Я была уврена въ вашей симпатіи, знала, что найду въ васъ чувствительное сердце, милый мистеръ Доддъ, сказала она, рыдая.
‘Разумется, ты была уврена’ сказала я про-себя: ‘именно такого стараго дурака теб и нужно было. Но и я подйствую на его сердце, или буду не Джемима Доддъ!’
— Слышали ль вы когда-нибудь о такомъ ужасномъ дл? сказала она, все продолжая рыдать.
— Никогда, никогда, вскричалъ онъ, сжимая руки на груди.— Я не думалъ, чтобъ натура человческая была способна къ такому безчеловчному обращенію съ молодостью, красотою, прелестью. Такъ можетъ поступать только бразильскій плантаторъ!
— Ахъ, мистеръ Доддъ!.. сказала она, смотря ему въ глаза.
— Въ Африк, подъ тропиками, сказалъ онъ: — могутъ найдтись такіе изверги, но въ нашихъ странахъ, въ нашемъ вк…
— Ахъ, мистеръ Доддъ! повторяла она: — только въ ирландскомъ сердц живутъ такія благородныя чувства!
Хитрая тварь! она инстинктомъ знала нжнйшую струну въ его душ, потому-что дйствительно, если чему не можетъ онъ противостоять, то именно призыву къ его ирландской душ! И чтобъ дать вамъ понять, Молли, всю силу ея коварства, скажу, что она открыла эту слабость въ К. Дж., не проживъ съ нимъ мсяца, между-тмъ, какъ я замтила это только черезъ восемь или девять лтъ замужства!
Дв или три минуты я была такъ взволнована и поражена, что не могла ни подслушивать, ни подсматривать, но, оправившись, я увидла, что ея рука лежитъ въ его рук, и она говоритъ самымъ нжнымъ голосомъ:
— Итакъ, я могу разсчитывать на вашу доброту, могу быть уврена въ вашей дружб?…
— Можете, можете, madame! сказалъ онъ.
Да, Молли, онъ называлъ ее madame!
— Еслибъ кто-нибудь былъ столь жестокъ, неблагороденъ, или низокъ, сказала она, рыдая:— чтобъ клеветать на меня, вы будете моимъ покровителемъ, подъ вашей кровлей найду я убжище. Вашъ характеръ, ваше положеніе въ обществ, почетное мсто, какое всегда вы занимали въ свт, ваше родительское достоинство, ваши лта — все это будетъ служить лучшимъ опроверженіемъ всякому скандалу, какой можетъ изобрсти злоба, ваши почтенныя сдины…
Въ этотъ самый моментъ я услышала, что кто-то идетъ быстрыми шагами, потому-что застучалъ опрокинутый горшокъ цвтовъ и у меня едва осталось время удалиться въ мою комнату, гд я бросилась на постель и рыдала два часа.
Много перенесла я непріятностей, Молли. Ни одна женщина, я думаю, не видла столько огорченій и горя, какъ я. Со дня моего, можно сказать неравнаго брака, съ К. Дж. до настоящей минуты, я только переходила отъ одного терзанія къ другому. Но, мн кажется, никогда не плакала я такъ искренно, потому-что ни ошибиться, ни обмануться было нельзя: — я слышала все своими ушами, видла все своими глазами!
Я слышала ихъ планы и предположенія, слышала какъ они радуются, что онъ пожилыхъ лтъ, что онъ отецъ взрослыхъ дтей, и потому никто не будетъ подозрвать, чмъ онъ занимается. Эти почтенныя сдины, какъ назвала она, будутъ свидтельствовать за него.
Ахъ, Молли! не правда ли, это было слишкомъ-низко? Можно ли поврить, что въ мір есть столько коварства? Нтъ, я никогда не врила тому. Я думала, что испытала довольно обмановъ въ Ирландіи, я знала, какъ безсовстно крадутъ у меня шерсть, знала, что Матвй мошенничаетъ — но все это ничто въ сравненіи съ измной, жертвою которой стала я теперь!
Успокоившись нсколько, я послала за Мери Анной и разсказала ей все, но какая испорченность души! она не хотла согласиться со мною ни въ чемъ. ‘Мистриссъ Горъ показывала какія-нибудь дловыя бумаги’, говорила она: ‘у этой женщины какая-нибудь тяжба, или, быть-можетъ, какъ у насъ, дло по наслдству, и ей нужно посовтоваться объ этомъ’. Но какъ нелпо такое предположеніе! Конечно, для-того, чтобъ дать подобный совтъ, нтъ необходимости быть отцомъ семейства. И вотъ, Молли, я оставалась одинока, но имя ни въ комъ ни опоры, ни помощи! Въ первый разъ съ тхъ-поръ, какъ нахожусь за границею, желала я быть въ Додсборо. Нтъ, К. Дж. не ршился бы вести себя подобнымъ образомъ въ Ирландіи, гд были бъ на него обращены глаза всхъ сосдей.
Тяжкую ночь провела я, Молли, потому-что Мери Анна не оставляла моей комнаты, продолжая спорить со мною, стараясь убдить меня, что я ошибаюсь, и что если буду поступать сообразно моему заблужденію, то погублю всхъ насъ. ‘Теперь мы нашли’, говорила она: — ‘самый благопріятный, невроятно-счастливый случай быть введены въ лучшее общество. Мистриссъ Г. аристократка, въ короткихъ сношеніяхъ со всми членами фёшёнэбльнаго свта: если мы поссоримся, даже просто будемъ имть легчайшую непріятность съ нею, чмъ опять мы будемъ? Кто захочетъ принять насъ? У насъ ужь и безъ того много препятствій къ успху въ обществ, уродливый костюмъ папа, имя ‘Доддовъ’, уже довольно вредятъ намъ, и только величайшій тактъ и геніальнйшій образъ дйствій могутъ превозмочь эти неудобства. Мы, говорила Мери Анна: — пускаемся въ море, рискуя всмъ въ мір, не будемъ же отталкивать лоцмана…’ прекрасный лоцманъ — женщина, которая низвергаетъ въ пучину все наше семейство!
Но, такъ или иначе, Мери Анна уговорила наконецъ меня обуздать мои чувства, довольствоваться наблюденіемъ за ихъ поведеніемъ: они не могутъ предполагать, что мн все извстно, и слдовательно я могу быть уврена, что поймаю ихъ.
Принявъ этотъ планъ, я стала покойне душою, потому-что, какъ я замтила Мери Анн, имю необыкновенную власть надъ собою, и, покушавъ холодныхъ цыплятъ съ салатомъ, который Мери Анна приготовляетъ удивительно, и выпивъ стаканъ нигоса {Negus — родъ лимонада съ виномъ и мушкатными орхами.}, я крпко проспала до вечера.
Мери Анна два раза приходила посмотрть, не проснулась ли я, но я лежала въ полусонной дремот и не слышала ничего, пока она сказала, что мистриссъ Горъ Гэмптонъ чрезвычайно желаетъ переговорить со мною о чемъ-то по-секрету. ‘Кажется’, сказала Мери Анна, ‘что ей нуженъ вашъ совтъ въ какомъ-то затруднительномъ дл, потому-что она очень взволнована и чрезвычайно-нетерпливо ждетъ, пока вы ее примете’. Сначала я думала сказать, что нездорова и не могу ни съ кмъ видться, но Мери Анна убдила меня, что лучше принять ее, потому я надла черное атласное платье съ тремя воланами и свою агатовую брошку, изъ уваженія къ памяти покойнаго Джонса Мэк-Керти, потомъ стала ожидать ее со всмъ спокойствіемъ, какое было возможно въ моемъ положеніи.
Мери Анна часто замчала, что въ моей манер, когда я оскорблена, чрезвычайно-много спокойнаго достоинства, которое очень пристало мн, я думаю, что въ веселомъ расположеніи духа бываю боле-плнительна, но Мери Анна находитъ, что величественность еще боле идетъ ко мн. Въ настоящемъ случа, предполагаю, была я удивительна, потому-что мистриссъ Горъ Гэмптонъ, вошедши въ комнату, невольно остановилась какъ пораженная, потомъ, быстро поправляясь, бросилась обнимать меня.
— Простите мою неделикатность, милая мистриссъ Доддъ: я знаю, что нтъ ничего неделикатне, какъ длать какія-нибудь замчанія о туалет друга, но я положительно не могу удержаться. Вашъ чепецъ очарователенъ, невообразимо-очарователенъ!
На мн былъ, Молли, тюлевый чепецъ, съ гвоздиками и синими лентами, купленный всего за восемь франковъ, потому я показала ей, что лесть ея безполезна:— Мой чепецъ самый простенькій, madame, сказала я: — и тмъ приличне для моихъ лтъ.
— Для вашихъ лтъ! сказала она, засмявшись такъ, что нсколько времени не могла продолжать фразы:— скажите лучше, для нашихъ лтъ! и я надюсь, я убждена, что наши лта именно т самыя, въ которыя женщина наиболе должна наслаждаться свтомъ и наиболе привлекательна для свта.
Я не могу передать въ порядк всхъ словъ ея, Молли, не знаю, чего наговорила, чего не наговорила она о графиняхъ и герцогиняхъ, и другихъ аристократическихъ дамахъ, которыя не производили никакого впечатлнія въ обществ, пока не были ‘въ нашихъ лтахъ’. Она хитрая женщина и всегда уметъ говорить пріятное для человка, но я должна сказать, что многія изъ ея замчаній были совершенно и безспорно-справедливы, особенно все, что она говорила о спокойной величественности и тихой прелести женщины. Въ этомъ я была совершенно согласна съ нею, потому-что меня всегда необыкновенно оскорбляла легкомысленная вертлявость, которую замчаемъ въ молодыхъ двицахъ и даже во многихъ замужнихъ молодыхъ женщинахъ.
Мы много говорили объ этомъ, и я такъ соглашалась съ нею во всхъ понятіяхъ, что ежеминутно была въ опасности забыть о необходимости держать себя съ нею холодно и далеко, но часто пробгала по мн какая-то дрожь и я удерживала дружескія фразы, вертвшіяся у меня на язык, и называла ее ‘madame’ съ такимъ тономъ въ голос, который холодилъ ее.
— Ахъ, ужь четыре часа! сказала она, взглянувъ на свои часы:— а я не сказала вамъ еще ни слова о дл, совтоваться о которомъ пришла. Вы, конечно, знаете, о чемъ я говорю?
— Не имю этой чести, madame, сказала я съ достоинствомъ.
— Ужели? Итакъ, мистеръ Доддъ не сообщилъ вамъ, не говорилъ вамъ ничего?
— Нтъ, madame, мистеръ Доддъ не говорилъ мн ничего! Я произнесла эти слова съ такимъ выраженіемъ, что камень покоробился бы отъ нихъ.
— Ахъ, какъ несносны эти мужчины! сказала она, засмявшись:— они ничего не помнятъ!
— Иногда они даже забываются, madame! сказала я съ такимъ взглядомъ, который долженъ бы пронзить ее, какъ ножъ.
Она такъ смшалась, Молли, что показала видъ, будто ищетъ чего-то въ своемъ сак, и нсколько секундъ держала голову наклонивши.
— Куда же я положила это письмо? говорила она: — я такъ разсянна въ этихъ случаяхъ: бросаю письма всюду, къ-счастью, у меня нтъ секретовъ — не правда ли?
Это было ужь черезчуръ нагло, Молли, я могла только сказать: ‘Гм!’
— Вроятно, я забыла его на стол, сказала она, продолжая рыться въ сак: — или, быть-можетъ, выронила, идя сюда.
— Не въ оранжере ли, madame? сказала я съ пронзающимъ взглядомъ.
— Я туда никогда не хожу, отвчала она спокойно: — тамъ сквозной втеръ, такъ-что рискуешь простудиться.
Дерзость такого отвта поразила меня такъ, что едва не сдлалось со мною дурно. Безстыдство, съ которымъ она устояла противъ моихъ словъ, сдлаетъ ее способною на все, подумала я, и съ той минуты осталась передъ нею существомъ безсильнымъ и беззащитнымъ.
— Письмо, которое хотла я показать, отъ старухи мадамъ де-Ружмонъ, которая состоитъ въ свит герцогини, и пишетъ, что он прідутъ въ Эмсъ никакъ не позже 24-го. Въ немъ ужасно-много извстій и слуховъ, потому-что, вы знаете старуху Ружмонъ: у нея удивительный тактъ и она превосходно разсказываетъ.
И она пустилась говорить, какъ трещотка, такъ скоро и много, Молли, что еслибъ я даже вполн знала все, о чемъ идетъ рчь, то не въ-состояніи была бы слдить за нею. У нея на язык вертлись тысячи князей, герцоговъ, графовъ, особъ еще боле знатныхъ, она разсказывала обо всемъ: о ихъ предкахъ, о нихъ, о фамильныхъ связяхъ, непріятностяхъ, характерахъ, намреніяхъ, интригахъ, такъ-что въ ушахъ моихъ звучала непостижимая, безконечная путаница, и я какъ-бы опомнилась отъ дикаго бреда, когда она заключила свою длинную рчь словами, для меня понятными: ‘Итакъ, милая мистриссъ Доддъ, обстоятельства расположились такъ, что вы согласитесь, я уврена, со мною: нельзя терять времени’.
— Мн кажется, нельзя, сказала я, ршительно не зная, о чемъ говорю.
— Я знала, что вы такъ скажете! продолжала она, пожимая мою руку.— У васъ неизмнный тактъ въ ршеніи каждаго вопроса, напоминающій леди Педдингтонъ. Вы знаете, говорятъ, что она и герцогъ Бабингтонъ ни разу въ жизни не ошибались! Потому для меня необыкновенно-успокоительно, что вы смотрите на это дло одинаково со мною. И какъ пріятно будетъ бдной герцогин имть насъ вокругъ себя! потому-что, клянусь вамъ, мистриссъ Доддъ, я люблю ее для нея самой. Многіе показываютъ ей привязанность по своекорыстнымъ побужденіямъ, зная, въ какой милости она у королевы Викторіи, но я люблю ее для нея самой, такъ будете любить ее и вы, несравненная моя мистриссъ Доддъ. Эгоисты имютъ въ виду выгоды, которыя могутъ получить отъ ея громаднаго вліянія, имя въ виду выгодныя мста для своихъ дтей, и такъ дале, но я знаю, какъ мало имютъ цны подобныя вещи въ вашихъ глазахъ, и я должна прибавить, что вы совершенно-справедливы, смотря такъ независимо на окружающихъ васъ. Ваша фамилія, къ-счастью, поставлена такъ высоко надъ всми случайностями благосклонной фортуны, и еслибъ даже вамъ вздумалось искать чего-нибудь, зависящаго отъ чьего бы то ни было вліянія, кто не поспшилъ бы сдлать вамъ угодное? Но возвратимся къ моей дорогой герцогин. Она прідетъ никакъ не позже 21-го, а теперь у насъ 22-е, итакъ, вы видите, что невозможно терять времени.
— Совершенно-невозможно, madame, сказала я, вспомнивъ сцену ея съ К. Дж., когда ея рука лежала въ его рук точно такъ же, какъ теперь въ моей.
— Какое полное нжной симпатіи сердце! вскричала она: — какъ излишни съ вами вс объясненія! Вы ужь видите то, на что едва я намекнула. Вы прочли въ моемъ сердц мою преданность и привязанность къ доброй герцогин, и видите, какъ вс узы благодарности и любви побуждаютъ меня спшить къ ней.
Ужь, разумется, Молли, я была душевно-рада такому намренію. Мысль отвязаться отъ этой женщины, была для меня лучшею новостью, какую могла я услышать, потому-что, полагая конецъ всмъ ея хитростямъ и замысламъ, ея удаленіе давало также мн удобство разсчитаться съ К. Дж., что было невозможно, пока она не оставитъ насъ однихъ, итакъ мое ‘полное нжной симпатія сердце’ съ величайшею искренностью совершенно одобряло вс слова ея.
— Я знала, что вы простите меня, я знала, что вы не разсердитесь на меня за мое внезапное бгство, сказала она.
— Нимало, madame, сказала я надменно.
— Какая необыкновенная доброта! какая истинная дружба! сказала она, сжимая мою руку.
— Надюсь, вы правы, madame, сказала я сухо, потому-что, Молли, дйствительно было тяжело мн удерживать кипніе моихъ чувствъ.
Она, впрочемъ, и не дала мн времени сказать ничего, пустившись опять въ распространенія о своихъ планахъ, начавъ разсказывать, какія платья и вещи возьметъ съ собою, когда мы снова свидимся, въ какомъ восторг будетъ герцогиня отъ меня и отъ Мери Анны, и я не знаю, о чемъ въ мір не болтала она.
Наконецъ мы разстались, причемъ три раза обнялись и, признаюсь, Молли, мн страшно хотлось, обнимая, задушить ее.
Волненіе, которому она меня подвергла, страсти, кипвшія у меня въ груди, которая разрывалась, будучи принуждена сдерживать ихъ, такъ меня разстроили, что весь вечеръ я принимала гофмэнскія капли и камфору, я не могла выйдти къ обду и скушала въ своей комнат маленькую телячью котлетку съ легкимъ соусомъ и жаренаго голубя съ грибами.
К. Дж. хотлъ прійдти и переговорить о чемъ-то со мною, но я не приказала его принимать и велла сказать, что ‘надюсь быть въ силахъ вынесть свиданье съ нимъ завтра, или послзавтра’ — слова, конечно, заставившія его трепетать участи, которая ему предстоитъ. Я поступила такъ, Молли, зная, что лучшее средство смирить К. Д. держать надъ нимъ грозу, готовую разразиться. Однажды онъ сказалъ самъ: ‘Не стоитъ и жить на свт, если каждую минуту могутъ произнести теб смертный приговоръ’. Это показываетъ, какъ я и прежде говорила, Молли, что если искать или ожидать счастья въ замужней жизни, то найдти его можно только однимъ путемъ: изучая характеръ мужа, узнавая слабыя стороны и недостатки его. Понявъ ихъ хорошо, Молли, легко успть во всемъ остальномъ, и жена сама будетъ ужь виновата, если не будетъ повертывать мужемъ, какъ угодно.
Не знаю, грибы ли вредны моей комплекціи, или апельсинное питье съ нсколькими ложечками рому, которое сдлала для меня Мери Анна, но всю ночь меня давилъ кошмаръ, какъ только я засыпала, и я съ крикомъ пробуждалась. Такъ я провела мучительную ночь, только на разсвт дремота одолла меня и я стала засыпать. Въ это самое время послышался мн подъ окнами стукъ копытъ и хлопанье бича, Мери Анна вошла въ мою комнату и хотла что-то сказать, но я закрыла голову одяломъ и не хотла слушать, чтобъ не разогнать сонъ.
Было двадцать минутъ четвертаго, когда я проснулась, день стоялъ мрачный, шелъ частый и мелкій дождь, такъ-что я думала имть головную боль, какъ обыкновенно въ такую погоду, и готовилась страдать, какъ вдругъ Мери Анна подошла къ моей постели:
— Ухала она, Мери Анна? сказала я.
— Да, сказала она: — они ухали въ шестомъ часу утра.
— Насилу-то! Очень-рада! сказала я: — надюсь, что мы никогда больше не встртимся.
— Ахъ, мама! не говорите этого, сказала она.
— Какъ же не говорить, Мери Анна? сказала я: — или вы хотите, чтобъ я питала змю на груди моей?
— Но папа?.. сказала она, рыдая.
— Позовите его, сказала я:— пусть онъ полюбуется, видя, что поставилъ меня на краю гроба, пусть онъ прійдетъ и торжествуетъ, видя на мн погибельныя слдствія своего ужаснаго поведенія.
— Но вдь онъ ухалъ! сказала она.
— Ухалъ? кто ухалъ?
— Папа, онъ ухалъ съ мистриссъ Горъ Гэмптонъ!
При этомъ вырвался у меня крикъ, Молли, раздавшійся по всему дому. Два часа прошли такъ, я рыдала, рвала на себ волосы, металась, ломала и била все, что попадалось мн подъ-руку. Подумайте только: старый негодяй — старый, потому-что мн хорошо извстны его лта: Самюэль Девисъ учился съ нимъ въ одной школ, сорокъ восемь лтъ назадъ — ведетъ себя подобнымъ образомъ! Я хорошо знала гнусность его сердца. Проживъ съ нимъ двадцать лтъ, я не могла не понять всей врожденной низости души его, но никогда не воображала, чтобъ онъ зашелъ такъ далеко. Ахъ, Молли! ударъ этотъ едва не убилъ меня, вспомните, что онъ разразился надо мною вслдъ за ужаснымъ разочарованьемъ относительно мэк-кертіевскаго наслдства, я не понимаю, какъ перенесла я все это. И надобно вамъ сказать, что Мери Анна и Джемсъ не хотли смотрть на дло моими глазами. Они думали, или увряли, что думаютъ, будто онъ только отправился въ Эмсъ, не дале, проводить ее на свиданіе съ герцогиней, какъ-будто эта герцогиня когда-нибудь существовала, и какъ-будто вся исторія о ней не выдумка съ начала до конца.
Лордъ Джорджъ также принялъ ихъ сторону и хотлъ прогнваться на мои несправедливыя подозрнія относительно мистриссъ Г., но я тотчасъ же остановила его словами: ‘что подумалъ бы свтъ обо мн, еслибъ я ускакала съ вами, чтобъ отдать визитъ какому-нибудь никогда несуществовавшему лицу?’ Онъ вздумалъ-было обратить поступокъ К. Дж. въ шутку, но я не могла позволить ему этого, особенно при Мери Анн, потому-что, каковы бы ни были обвиненія людей противъ меня, а думаю, никто не скажетъ, чтобъ я не воспитала моихъ дочерей въ прекрасныхъ правилахъ, въ чистот, строгой нравственности, и, нарочно съ цлью показать ему это, я стала изобличать и срамить К. Дж. передъ дочерьми и Джемсомъ такъ, чтобъ дти мои стыдились такого гнуснаго злодя.
О, въ какомъ развращенномъ и зломъ мір живемъ мы! Можно сказать, Молли, до-сихъ-поръ я не знала его злобы. Вы едва поврите, когда я скажу, что не отъ собственной моей крови и плоти, не отъ дтей моихъ получила я утшеніе и состраданіе, а отъ этой негодной двчонки, Бетти Коббъ. Мери Анна и Каролина продолжали утверждать, что поздка К. Дж. совершенно-чиста и невинна, что онъ похалъ съ нею, замняя ей отца, но Бетти знала, что это не такъ, и признаюсь, она, кажется, знала его лучше нежели я воображала.
‘Ахъ ты, старая кочерга! ахъ ты, старая шкура!’ ворчала она про-себя, такъ-что ясно мн было, какою репутаціею пользовался онъ между прислугою. Еслибъ я хоть немного могла владть собой, я разузнала бы, Молли, вс подробности и о немъ и его дяніяхъ въ Додсборо, но до того ли было мн въ подобную минуту?
Каково было мое несчастіе, Молли: окружена одними врагами, среди собственнаго семейства! Одна говоритъ: ‘не выставляйте насъ на посмшище, не длайте насъ позорищемъ для всхъ!’, другой восклицаетъ: ‘мы пропали, если эта штука разгласится и попадетъ въ газеты’, такъ-что имъ хотлось отнять у меня и то утшеніе, которое нашла бы я въ состраданіи постороннихъ людей къ моему несчастному, погибшему положенію.
Еслибъ я была у себя на родин, еслибъ я была въ Додсборо, я огласила бы на всю Ирландію его позоръ, но здсь не позволяли они мн выговорить ни слова, и я принуждена была плакать и терзаться своимъ горемъ, ни съ кмъ его не раздляя.
Кром всего, надобно сказать, что онъ убжалъ, не оставя въ дом ни шиллинга, и даже счетъ нашего хозяина-трактирщика не былъ уплаченъ! Только одна надежда меня и поддерживала, Молли, что когда-нибудь найду же его и разсчитаюсь за вс грхи. При одной мысли, какъ я прижму его, со мною длался жаръ. Быть-можетъ, для моего здоровья было спасительно, что я принуждена была обратить мысли къ другимъ предметамъ и обезпечить наше положеніе, что и сдлала, написавъ на Уатерса два векселя, по полутораста фунтовъ каждый. При помощи ихъ мы думаемъ выхать отсюда въ субботу и отправиться въ Баденъ, гд, по словамъ лорда Джорджа, ‘нтъ ничего подобнаго сплетнямъ, клевет и злословію’. Онъ говоритъ, что тамъ ‘общество самое снисходительное въ цлой Европ, и каждый можетъ дозволять себ какія угодно слабости, не опасаясь замчаній и разсужденій’. Какъ бы то ни было, нельзя не согласиться, что въ этомъ отношеніи за границею гораздо-боле образованности, нежели у насъ, потому-что, какъ говоритъ лордъ Джорджъ: ‘если есть вещь, до которой никому не должно быть дла, кром хозяина, то это личныя слабости каждаго, потому-то здсь и не позволяютъ себ неделикатности разсуждать о нихъ. И что будетъ съ внутреннимъ голосомъ нашимъ (говоритъ онъ), если каждый будетъ унижать и чернить насъ? мы по-невол должны будемъ защищаться, хоть бы даже не были правы’.
Онъ уметъ говорить такъ хорошо, Молли, что я часто сама дивлюсь, какъ поддаюсь его словамъ, и, напримръ теперь, среди всхъ страданій и огорченій, онъ заставилъ меня расхохотаться своими разсказами о Баден, о чудакахъ, которые туда съзжаются. Мы остановимся въ Htel de Russie, лучшемъ въ город, и скажемъ, что ждемъ къ себ нсколькихъ друзей, потому-что К. Дж. и мадамъ его могутъ пріхать съ минуты на минуту. Пока я пишу эти строки, дочери съ Бетти укладываютъ вещи, такъ-что когда вы получите письмо, мы давно ужь будемъ въ Баден.
Самое тяжелое въ моемъ положеніи то, что я не могу и заикнуться о К. Дж., какъ скажу слово, тотчасъ же вс накидываются на меня, а состраданіе Бетти хуже молчанія другихъ. Вотъ въ какомъ несчастіи вашъ бдный другъ!
Быть ограбленной, потому-что, я уврена, Уатерсъ ограбилъ меня, и въ то же время быть обманутой — о! этого не вынесетъ никакое терпніе. Не разглашайте по сосдкамъ о К. Дж., потому-что, какъ говоритъ лордъ Джорджъ, ‘объ этихъ вещахъ не должно быть упомиваемо въ обществ, пока не заговорятъ о нихъ въ Палат Лордовъ’, и я врю ему, хотя не вижу причины, быть-можетъ, въ числ привилегій Палаты Лордовъ есть право, чтобъ черезъ нее распространялись вс скандалы.
Теперь, Молли, я написала вамъ все, подлилась съ вами своимъ горемъ и удивляюсь, какъ у меня достало на то силы. Напишу вамъ, какъ только прідемъ въ Баденъ, и надюсь, что вы извстите меня относительно шерсти. Постоянно читаю въ газетахъ, что въ Ирландіи дла поправляются, а сама получаю изъ помстья все меньше-и-меньше. Но, быть-можетъ, это и есть признакъ возрастающаго благоденствія, потому-что, помню, батюшка никогда не длался такъ скупъ, какъ успвъ сколотить нсколько деньжонокъ.
Можете, милая Молли, на адресахъ писать мн ‘мистриссъ Доддъ’, хотя, вроятно, въ послдній разъ подписывается этимъ именемъ

Вашъ оскорбленный, огорченный другъ
Джемима.

P. S. Я уврена, что Патрикъ Бирнъ соучастникъ К. Дж., потому-что расхаживаетъ улыбаясь и ухмыляясь самымъ оскорбительнымъ образомъ, за что сейчасъ погрожусь прогнать его. На-самомъ-дл, впрочемъ, не отпущу его, потому-что отправка въ Ирландію стоила бы слишкомъ-дорого, но необходимо постращать этого негодяя.

ПИСЬМО II.

Кенни Доддъ къ Томасу Порселю, Е. В. въ Брофф.

Эйзенахъ.

Милый Томъ,

Вы будете удивлены тмъ, что пишу изъ Эйзенаха, но я самъ дивлюсь этому не меньше васъ. Когда, какъ и почему попалъ я сюда — вопросы, требующіе пространнаго объясненія, и даже не увренъ, что буду въ-состояніи объяснить ихъ совершенно-понятно для васъ. Однако могу сколько-нибудь успть въ этомъ не иначе, какъ начиная сначала, и потому прежде всего скажу о моемъ отъзд изъ Бонна, что было недлю назадъ, 22-го числа.
Въ послднемъ письм говорилъ я вамъ, что мы согласились путешествовать вмст съ особою, чрезвычайно-привлекательною и очаровательною, мистриссъ Горъ Гэмптонъ. Лордъ Джорджъ Тайвертонъ, который познакомилъ насъ, описывалъ ее, какъ самую свтскую даму лучшаго общества, очень-знатную и очень-богатую, о всемъ этомъ достаточно свидтельствовали ея манеры и пріемы, точно такъ же, какъ и роскошь, которою она окружала себя въ путешествіи. Но лордъ Джорджъ ничего не упомянулъ о ея семейныхъ отношеніяхъ, такъ-что мы оставались въ совершенномъ невдніи, вдова она, или мужъ ея въ живыхъ еще, и если онъ живъ, то случайно ли она здитъ одна, или они разошлись навсегда.
Странно можетъ показаться, что мы вошли въ такія тсныя отношенія, не разспросивъ о вещахъ, знать которыя столь необходимо, но за границею не то, что въ Англіи: здсь знакомятся безъ дальнихъ справокъ. Объясняю это слдующимъ образомъ: здсь такъ привыкаешь знакомиться съ людьми всякаго разбора, что наконецъ привыкнешь знакомиться безъ всякаго разбора.
Впрочемъ, это нисколько не примняется къ случаю, о которомъ идетъ дло. Я продолжаю находить мистриссъ Горъ Гэмптонъ точно такою, какъ представлялъ вамъ ее въ прежнемъ письм, и несмотря на вс ваши насмшки надъ моимъ ‘увлеченіемъ’ и т. п., могу только повторить все, что говорилъ прежде о ея очаровательности и плнительности.
Быть-можетъ, сердце, подобно баранин, становится нжне отъ времени, но я долженъ сказать, что въ молодости своей никогда не встрчалъ подобной женщины. Или я плохо смотрлъ, или, что вроятне, тотъ вкъ и не производилъ такихъ женщинъ, но, увряю васъ, вы ошибаетесь въ насъ обоихъ, говоря о ‘необыкновенной чувствительности моей къ прелестямъ вдовы’: я вовсе не влюбленъ въ нее, она вовсе не вдова.
Возвращаюсь, однакожь, къ моему разсказу. Десять дней назадъ, когда я сидлъ въ своей комнат, въ ‘приличномъ, хотя и неблестящемъ убор’, иначе сказать, въ старомъ шлафрок и туфляхъ, меня постила мистриссъ Горъ Гэмптонъ, самымъ образомъ своего появленія показывая свое довріе и необходимость тайны. Она пришла, но ея словамъ, просить у меня совта и, какъ джентльменъ, я обязанъ врить дам, но если нуженъ разсудительный совтъ, зачмъ же сводить человка съ ума? Она была въ такомъ миломъ, воздушномъ, эфирномъ костюм, который изобртенъ ршительно для размноженія сумасшедшихъ мужчинъ. Прибавьте къ этому эффектъ, какой производитъ внезапное появленіе хорошенькой женщины въ вашей мрачной, закуренной комнат, посвященной дламъ и чтенію Times — и вы нсколько поймете впечатлніе, овладвшее мною.
Вс эти вступительныя разсужденія могутъ заставить подумать, будто-бы я отступаю передъ общаннымъ объясненіемъ. Я знаю, вы спросите: ‘что же ты не говоришь, по какому длу она пришла, какого совта хотла просить?’ Сказать это не такъ легко, какъ вы предполагаете, господинъ Норсель. Когда хорошенькая женщина, въ восхитительнйшемъ наряд, приходитъ и разсказываетъ теб длинную повсть своихъ страданій, проситъ твоего сочувствія противъ безчеловчнаго обхожденія варвара-мужа и его изверговъ-родственниковъ, когда разсказъ идетъ то объ ужасающемъ тиранств съ одной стороны, то о нжной покорности съ другой, когда о низостяхъ, отъ которыхъ кипитъ твоя кровь, разсказываютъ теб голосомъ, отъ котораго волнуется твое сердце, когда умоляющіе взгляды, звуки, жесты, которые не могли тронуть ‘изверга-мужа’, повторяются передъ тобою, на тебя устремляются кроткіе глаза съ дрожащею на нихъ слезой, къ теб простираются руки несравненной прелести — тогда, повторяю, твой умъ не судья въ процес. Душа тронута, симпатія возбуждена, вс нжныя струны сердца звучатъ — и ты какъ-будто слушаешь итальянскую оперу, въ которой, не понимая ни слова, ты взволнованъ звуками, жестами, игрою физіономіи, проникнутъ ужасомъ и состраданіемъ.
Вмсто театра представьте свой кабинетъ, вмсто примадонны — очаровательнйшее существо дйствительнаго міра — и ваше увлеченіе будетъ во сто разъ полне.
Повторяю: не знаю яснымъ образомъ разсказа мистриссъ Горъ Гэмптонъ, но вотъ онъ, сколько понимаю. Она вышла замужъ шестнадцати лтъ, она была красавица, была богата, была изнженное, избалованное дитя. Жизнь представлялась ей восхитительною волшебною сказкою, сначала блаженство и радость окружали ее, потомъ явилась ревность — не съ ея стороны, за ревностью — непріятности, ссоры, она съ мужемъ похала навстить какую-то герцогиню, эрцгерцогиню, княгиню или тому подобное лицо, которое потомъ проходитъ черезъ всю исторію таинственнымъ и загадочнымъ образомъ, является повсюду и повидимому каждый разъ портитъ дло, тмъ не мене однако называется милою, доброю, несравненною герцогинею. Потомъ письма отъ мужа — упреки и осужденіе, письма отъ жены — любовь, нжность и врность.
Хорошо еще, что герцогиня пишетъ пофранцузски, такъ-что я избавленъ былъ отъ обязанности прочитать ея корреспонденцію. Самое запутанное судебное дло идеалъ ясности сравнительно съ путаницею, которая вселилась въ мою голову отъ чтенія всей этой переписки, но одинъ несомннный фактъ выношу изъ него: что милая и добрая герцогиня во всхъ пунктахъ защищаетъ мистриссъ Горъ Гэмптонъ и сильно вооружается противъ ея мужа. Утопающій матросъ не хватается такъ крпко за выброшенную ему съ корабля куриную клтку, какъ я схватился за этотъ одинокій фактъ, плавающій по широкому океану безвстности и темноты.
Увряю васъ, я почти почувствовалъ привязанность къ этой герцогин за то, что въ ней нашелъ нкоторую точку опоры. Она дала убжище моему бдному, отовсюду преслдуемому, ни начемъ немогущему остановиться соображенію. ‘Я знаю чувства герцогини, сказалъ я: ‘хорошо и то, если ничего другаго не понимаю!’
Не желалъ я, поврьте мн, продолженія разсказа, какъ утомленный пловецъ, достигшій наконецъ скалы, возвышающейся среди волнъ, не хотлъ я снова погружаться въ пучину. Но выборъ не отъ меня завислъ. Повсть полилась дале, помчалась, какъ паровозъ по темному тоннелю. Иногда намъ попадался клочокъ земли, освщенной солнцемъ, я старался обозрть окружающіе предметы, но это было только на мигъ, только затмъ, чтобъ паровозъ унесъ насъ снова въ темныя пещеры, куда не достигалъ лучъ разумнія.
Мн казалось иногда, что мистриссъ Горъ Гэмптонъ думаетъ или говоритъ о самоубійств или убійств, но я не хотлъ подавать голоса въ пользу такой ужасной мысли, и былъ наконецъ чрезвычайно обрадованъ, открывъ, что дло, на которое она ршилась и въ которомъ проситъ моей помощи, не столь кровожадно и мене-опасно. Она хотла вмст со мною хать къ доброй, милой герцогин, герцогиня располагала быть въ Эмс 21-го числа, и мы должны были, говоря метафорически, пасть въ ея объятія и умолять о покровительств. ‘Чудовище’ — это и короче и выразительне, нежели его имя — писалъ сотни писемъ, чтобъ обвинить передъ герцогинею свою жену, пересказывая самыя гнусныя клеветы, неправдоподобнйшія обвиненія. Намъ должно было опровергнуть ихъ. Когда добрая герцогиня будетъ за насъ, ‘чудовище’ будетъ безсильно вредить намъ, потому-что, по какому-то таинственному дару, чудная герцогиня могла возстановлять колеблющіяся репутаціи.
У меня отлегло отъ сердца, милый Томъ, когда я узналъ, что боле отъ меня ничего не требуется. Вдь она могла потребовать, чтобъ я съ нею отправился въ Англію, гд меня посадятъ въ тюрьму за долги, или чтобъ я далъ ей денегъ на веденіе процеса, когда у меня самого нтъ ни полушилинга, или чтобъ я пугнулъ какого-нибудь ея врага, нелюбящаго, когда его пугаютъ, въ-самомъ-дл, я не знаю, какихъ нелпостей не могло родиться въ ея голос, какихъ трудныхъ подвиговъ не могъ придумать этотъ обворожительный демонъ.
Въ настоящемъ случа я отдлывался отъ нея очень-легкимъ условіемъ. Все, о чемъ она просила меня, могло выразиться такъ: быть спутникомъ очаровательной и очень-любезной женщины въ двухдневной или трехдневной прогулк по живописнйшимъ мстностямъ береговъ Рейна, въ очень-покойномъ экипаж, со всми принадлежностями комфорта и роскоши. У насъ, въ Ирландіи, поговорка: ‘лучше не бываетъ, хуже бываетъ’: я не могъ не думать про-себя, что она очень ко мн идетъ. Прося, чтобъ я сопутствовалъ ей, мистриссъ Г. Г. хотла показать герцогин, что она живетъ въ кругу чрезвычайно-почтеннаго семейства, глава котораго я. Смйтесь, если хотите, милый Томъ, но она хотла выставить меня на-показъ, какъ образцоваго ‘отца семейства’, подъ кровомъ котораго не можетъ найдти пріюта ничто дурное.
Я самъ чуть-ли не улыбнулся при мысли, какая роль мн назначается. Но вдь говорятъ, что жизнь — театръ, и больше всего сходства въ томъ, что и въ жизни, какъ на театр, никто не выбираетъ самъ себ роль, а долженъ играть, какая назначена ему, насмхаться надъ промахами и несообразностями, которые мы часто замчаемъ въ людской жизни, такъ же несправедливо, какъ освистать какого-нибудь бднягу — актёра, которому, несмотря на его худые сапоги и заштопанные локти, велли играть джентльмена.
Въ моей легкой роли были, однакожь, два затрудненія, и оба немаловажныя: вопервыхъ, деньги: поздка наша обойдется дорого, вовторыхъ, мистриссъ Доддъ: какъ она прійметъ мой отъздъ? Я былъ торжественными общаніями обязанъ хранить тайну. Мистриссъ Г. непремнно хотла, чтобъ я одигъ зналъ ея секретъ, и она была права, потаму-что мистриссъ Доддъ вечеромъ, раздваясь, непремнно сообщила бы его Бетти Коббъ. Но что, если она вздумаетъ ревновать? Правда, Мари-Жанъ подъ видомъ Мери Дженъ, пристыдилъ ее на нкоторое время, но то ужь было давно, и впечатлніе пропало. Мистриссъ Горъ Гэмптонъ была красавица и съ какимъ-блескомъ и громомъ было можно приревновать! Я очень-хорошо зналъ, Томъ, что если она осдлаетъ этого конька, то ужь ничто въ мір ея не удержитъ. Вс мечты о великосвтскихъ знакомствахъ, вс радужныя прелести высшаго общества, съ которыми сблизитъ ее дружба мистриссъ Г. Г., будутъ разсяны, какъ пухъ отъ бурнаго порыва ея грознаго негодованія!
Она готова была бы убить мистриссъ Г., готова была бы требовать уголовнаго наказанія ей. Слдовательно я не безъ причины боялся катастрофы, и полусерьёзно, полушутя, сказалъ мистриссъ Г. о моихъ предчувствіяхъ.
Она приняла слова мои восхитительно. Она не захохотала отъ этихъ опасеній, какъ бы вообразить Кенни Додда въ роли ‘перваго любовника’ не было поразительною нелпостью. ‘Да, сказала она важнымъ тономъ: — я думала объ этомъ, и вы замчаете справедливо: съ этой стороны дло дйствительно затруднительно’. Признаться ли вамъ, милый Томъ, что отъ этого признанія пробжалъ по мн легкій трепетъ.
— Но, во всякомъ случа, сказала она посл нкоторой паузы:— я думаю, что если вы предоставите мн уладить это, если вы позволите мн объясниться съ мистриссъ Доддъ, я могу, не открывая ей боле того, сколько желаю, удовлетворить ея любопытству относительно цли нашего путешествія.
Я душевно радъ былъ такому благопріятному для меня предложенію, я даже общалъ не видться до отъзда съ мистриссь Д., если какое-нибудь особенное стеченіе обстоятельствъ не измнитъ положенія длъ.
Свои денежныя затрудненія сообщилъ я лорду Джордану. Онъ совершенно согласился со мною, что не слдуетъ намекать о нихъ мистриссъ Горъ. ‘По всей вроятности, сказалъ онъ:— она передастъ вамъ кучу банковыхъ билетовъ или векселей и скажетъ: ‘сдлайте одолженіе, избавьте меня отъ этой заботы’. Такъ она обыкновенно длаетъ со всми друзьями, которыхъ знаетъ довольно-близко, потому-что, какъ я говорилъ вамъ, она совершенный ребенокъ въ денежныхъ длахъ’. Мн хотлось сказать ему, что и я также ребенокъ, потому-что у меня столько денегъ въ карман, какъ у десятилтняго школьника.
— Но предположимъ, что въ хлопотахъ отъзда, развлеченная другими мыслями, она позабудетъ о деньгахъ, сказалъ я: — вдь это очень можетъ быть?
— О, какъ-нельзя-вроятне, сказалъ онъ смясь: — она разсяннйшее существо въ мір.
— Въ такомъ случа надобно до извстной степени приготовить средства.
— До нкоторой степени, разумется, холодно сказалъ онъ.— Вы можете взять съ собою, напримръ, фунтовъ сто.
Можете представить, милый Томъ, какою загвоздкою стали у меня въ горл эти слова! Сто фунтовъ, когда у меня нтъ двадцати… какое, двадцати, нтъ и десяти фунтовъ, едва-ли наберется даже пять! Я жилъ, со дня на день, надясь получить отъ васъ деньги, которыя, сказать мимоходомъ, высылаются все медленне, по-мр-того какъ ‘благоденствіе Ирландіи возрастаетъ’.
Но услужливость Тайвертона не ограничивается добрыми совтами, онъ готовъ помочь и дломъ, какъ словами. Давъ расписку въ трехъ тысячахъ франковъ, съ уплатою черезъ мсяцъ, я получилъ отъ содержателя гостинницы дв тысячи франковъ — проценты, какъ видите, пустые, по шестидесяти въ мсяцъ на фунтъ, или по шести фунтовъ въ годъ, разумется, предполагалось, что я не буду отлагать платежъ такъ долго. Лордъ Джорджъ сказалъ: ‘Судя по обстоятельствамъ, сдлка ваша еще довольно-выгодна’, и конечно, была бы выгодна, еслибъ не платить ни гроша. ‘Жаль мн’ сказалъ онъ: — что мы не сочинили вмсто трехъ пяти тысячъ, потому-что въ настоящую минуту остальныя деньги мн очень были бы нужны’. Я не раздлялъ этого сожалнія, ясно понимая, что прибавочныя дв тысячи франковъ были бы вытянуты изъ моего кармана.
Теперь, какъ видите, я, сколько могъ короче, хотя, быть-можетъ, все еще утомительно, пересказалъ обстоятельства, слдствіемъ которыхъ было мое путешествіе, надобно только прибавить, что я оставилъ передъ отправленіемъ три строки мистриссъ Д., неслишкомъ-много объясняющія.
Утро, когда мы выхали, было великолпно. Солнце всходило надъ Драхенфельзомъ, разсыпая снопъ переливающихся лучей по Рейну, и золотя желтющую хлбами полосу его лваго берега, между-тмъ какъ правый дремалъ еще въ густой тни. Отъ Прейцберга до Семи-Горъ разстилалась чудная панорама, съ горами и утесами, развалинами замковъ, виноградниками, одвающими вс холмы, равнинами, покрытыми волнующимся хлбомъ — все это озарялось тихимъ великолпіемъ лтняго утра.
Я никогда не видывалъ и, быть-можетъ, не увижу ничего, столь прекраснаго. Лучшимъ свидтельствомъ, съ какимъ восторженнымъ восхищеніемъ скакалъ я въ галопъ по этой прелестной мстности, можетъ служить, что я совершенно забылъ обо всемъ, кром чудной картины, лежавшей передъ моими глазами. Ирландія, Додсборо, налоги на содержаніе бдныхъ, акцизы, тяжбы, мои затруднительныя обстоятельства, даже самая мистриссъ Д.— все исчезло, оставляя мсто невозмутимому, безграничному наслажденію. Какъ интересенъ, какъ новъ для меня былъ этотъ видъ! Деревушки, разбросанныя по обрывамъ, опоясывающимъ рку, старинныя башни и развалины стнъ, построенныхъ еще римлянами, огромныя фуры, уступающія намъ дорогу, плесканье волнъ, громкіе крики, несущіеся съ Рейна, огромный плотъ, медленно-спускающійся по рк, и вдругъ — вс головы обнажаются, вс колни преклоняются: это идетъ процесія къ часовн, стоящей на вершин горы, и вьющаяся тропинка, по которой движется ходъ, покрыта двушками, голоса которыхъ летятъ къ намъ въ мелодическомъ хор. Ахъ, Томъ! вся эта сцена была полна очаровательности, и ненужно было моего внутренняго голоса, чтобъ погрузить меня въ упоеніе. Чтожъ говорилъ мн внутренній голосъ, спросите вы? Вотъ что, милый другъ: ‘Кенни Доддъ, куда и зачмъ ты дешь? Кто сидитъ подл тебя? Мистриссъ Доддъ, или женщина, чуждая теб?
Вы скажете, что такія размышленія не могли придавать новой упоительности наслажденію, что они должны были возмущать его — да, возмущали бы, еслибъ были сильны и ясны, но это были только неясныя мечты, минутно-пробгающія по воображенію тни, которыя возвышали мое удовольствіе какимъ-то страннымъ вліяніемъ, необъяснимымъ для меня. И еслибъ моя совсть была такъ неучтива, что спросила бы меня: ‘Кенни Доддъ, не дурно ли ты длаешь?’ я сказалъ бы: ‘да’ съ какимъ-то самодовольнымъ чувствомъ. Мн кажется, милый Томъ, что человческое сердце, по-крайней-мр на ирландскомъ язык, необъяснимая, непонятная книга. Объясни мн, почему иногда бываешь такъ самодоволенъ, длая то, чего бы не должно длать?
Вы скажете: ‘но какое жь отношеніе все это иметъ къ мистриссъ Горъ Гэмптонъ?’ Ршительно никакого. Моя идиллія показываетъ только, что начало невсегда бываетъ согласно съ концомъ.
— Какая это деревня, мистеръ Доддъ? шепчетъ нжный голосъ изъ глубипы кареты.
— Это Андернахъ, мадамъ, отвчаю я, раскрывая своего ‘Путеводителя’: — это одинъ изъ древнйшихъ городовъ на Рейн. Римляне называли его…
— Нисколько не интересно, какъ называли его римляне. Нтъ ли какой-нибудь легенды объ этомъ древнемъ замк? Врно, есть, пожалуйста, найдите.
Я продолжаю читать о Друз и римскомъ лагер.
— Ахъ, не то, не то! съ хохотомъ кричитъ она.
— Въ Андернах есть дв особенныя отрасли торговли: мельничные жернова… Она зажимаетъ мн ротъ рукою, я не могу читаться она продолжаетъ: ‘Теперь я вспомнила легенду. Былъ давно когда-то Зигфридъ, графъ-палатинъ рейнскій, онъ, по возвращеніи изъ крестоваго похода, былъ убжденъ клеветниками, что его жена была неврна ему…
— Какъ это дурно! то-есть со стороны графа.
— Да, онъ выгналъ ее, какъ измнницу, она бжала за Рейнъ въ эту гористую землю, которая передъ нами и которая вся тогда была покрыта непроходимымъ лсомъ. Тамъ провела она долгіе, долгіе годы въ одиночеств, безъ друзей, безъ всякой защиты и помощи. Тогда не было мистеровъ Доддовъ, или, по-крайней-мр, она не имла счастія встртить одного изъ нихъ.
Я съ чувствомъ вздыхаю, подъ вліяніемъ ея взора, она продолжаетъ:
— Наконецъ однажды, утомленный охотою, отставъ отъ своей свиты, жестокій графъ слъ отдохнуть у ручья, прелестная красавица, въ граціозной, но чудной одежд изъ звриныхъ шкуръ…
— Но вдь конечно не она своей рукой убила ихъ? вставляю я свое замчаніе.
— Какъ вы смшны! Разумется, нтъ, и говоря это, она закутывается своею собольею мантильею и гладитъ ея нжный мхъ своею еще боле нжною ручкою.— Графъ вскакиваетъ на ноги, и въ мигъ узнаетъ ее, и въ то же мгновеніе такъ пораженъ ея удивительнымъ спасеніемъ въ дремучемъ лсу, что выслушиваетъ ея оправданія и ведетъ съ торжествомъ въ свой замокъ оклеветанную, но невинную супругу. Да, мн кажется, люди прежде были лучше, нежели теперь, были скоре готовы прощать, или, врне выражаясь, боле доступны истин и ея благороднымъ дйствіямъ.
— Ну, этого не скажу, возразилъ я глубокомысленно: — звриныя шкуры наводятъ нкоторое сомнніе и — при этомъ замчаніи моемъ она такъ весело и долго хохочетъ, что я, увлеченный веселостью, хохочу и самъ по ея примру, хоть и не знаю, что у ней на ум.
Мы скоро оставили за собою Андерцахъ и показались по самому берегу быстраго Рейна, по прекрасной дорог, идущей, почти въ уровень съ ркою, которая здсь на нсколько миль становится мене-капризна и живописна.
Къ обду мы прибыли въ Кобленцъ и остановились въ отличной гостинниц ‘Гигантъ’, потомъ пошли бродить по городу, любуясь на лавки и на красиво-одтыхъ деревенскихъ двушекъ, бархатныя шапочки которыхъ, шитыя золотомъ или серебромъ, такъ понравились мистриссъ Г. Г., что мы купили три или четыре, такіе убора и нсколько смшныхъ серебряныхъ иглъ въ форм кинжальцевъ, которыя носятъ он въ волосахъ.
Я скоро увидлъ, что моя спутница въ-самомъ-дл совершенное ‘дитя’: какъ ребёнку, ей нравились вс красивыя вещицы, и мы накупили ихъ много, съ истинно-дтскою беззаботностью о цн. Деревенскія двушки носятъ удивительно-странныя серьги изъ массивнаго золота, и моя дама не могла не купить нсколько паръ ихъ, потомъ ей понравились золотыя цпочки и даже уродливыя пряжки для башмаковъ. Вс эти пріобртенія, какъ она увряла, будутъ безцнны для маскараднаго костюма.
Какъ вы думаете, милый Томъ, какой суммы стоили мн эти мелкіе припасы для-того, чтобъ походить на рейнскую поселянку?— семнадцать фунтовъ, отчего и родилось во мн сильное тайное желаніе, чтобъ наша прогулка была по Ирландіи, гд можно было бы поддлаться подъ національный костюмъ съ гораздо-меньшими издержками.
Но длать было нечего, мн слдовало держать себя, какъ любезному кавалеру и, скрпя сердце, я самъ поднесъ ей въ подарокъ нсколько бездлушекъ, но она презрительно отбросила ихъ, говоря: ‘ахъ, вс эти вещи гораздо-лучше мы найдемъ въ Эмс: тамъ удивительныя лавки, un bazar magnifique!’ — предвщаніе, отъ котораго выступилъ у меня холодный потъ. Накушавшись кофе, мы продолжали свое путешествіе до Эмса, который отъ Кобленца всего въ одиннадцати или двнадцати миляхъ.
Дорога, надобно отдать ей справедливость, была восхительно-живописна, не мене восхитительна была и моя спутница. Романтическая долина, которую мы прозжали, давала множество предметовъ для разговора, и мистриссъ Г. Г. то разсказывала легенды, то увлекалась лирическими порывами, то грустными, то веселыми, то передавала мн какое-нибудь старое трагическое сказаніе, то припоминая какой-нибудь анекдотъ изъ современнаго фешёнэбльнаго общества, по что ни говорила она, все было проникнуто прелестью граціей, тайна которой извстна только ей. Когда, посл одного изъ этихъ очаровательныхъ эпизодовъ, она умолкла на нсколько минутъ, я замтилъ, что она улыбается какой-то новой мысли, занимающей ея воображеніе.
— Сказать ли, о чемъ я думаю? спросила она, продолжая улыбаться.
— Непремнно, у васъ пріятная мысль: подлитесь же со мной удовольствіемъ.
— Не знаю, получите ли вы отъ нея удовольствіе, она скоре затруднительна, нежели пріятна. Я думаю просто вотъ о чемъ: черезъ десять минутъ мы будемъ въ Эмс, тамъ удивительно любятъ пересуды. Какъ мы запишемъ себя въ ‘списокъ прибывшихъ?’
Мн такое затрудненіе не приходило въ голову, милый Томъ, да и тутъ я не понималъ его хорошенько. Мн казалось, что имя Кенни Дода очень-удовлетворительно для меня, и я не видлъ причины, почему бы мистриссъ Горъ Гэмптонъ не находить приличной свою фамилію.
— Я знала, смясь продолжала она: — что вы и не подумали объ этомъ — не такъ ли? Я сознался, что совершенно, такъ и она продолжала:— Адольфа (такъ звали ея мужа, мистера Горъ-Гэмптона) здсь очень многіе знаютъ, потому вы не можете принять его имени, кром-того, онъ высокаго роста и носитъ огромные усы, едва-ли не самые большіе въ цлой арміи.
— Слдовательно и говорить объ этомъ нечего, сказалъ я, съ крайнимъ отчаяніемъ проводя рукою по своему выбритому лицу.
— Вы очень походите на лорда Гэрви Брука, не хотите ли быть имъ?
— Но какъ же? въ моемъ паспорт сказано: Кенни Джемсъ Доддъ.
— Ничего, лордъ Гэрви отчасти мн родственникъ: его мать была изъ фамиліи Горъ, я уврена, вы можете быть имъ.
Я уныло покачалъ головою, но если ей что вздумается, съ нею, кажется, невозможно спорить.
— Это превосходная мысль, продолжала она: — вамъ нужно только смло записаться лордомъ Гэрви въ ‘книгу прізжихъ’ и сказать, что вашъ паспортъ скоро будетъ привезенъ слугою, который везетъ вс ваши вещи и шкатулки.
— Но если лордъ здсь?
— О, нтъ, его нтъ здсь, невозможно, чтобъ онъ былъ здсь, я слышала бъ, еслибъ онъ былъ здсь.
— Но, быть-можетъ, здсь есть люди, его знающіе.
— Это не составитъ никакого затрудненія, возразила она: — валъ нужно только притвориться больнымъ и не выходить изъ комнаты. Я возьму вс предосторожности для поддержанія достоврности вашей болзни. Вы будете имть все, нужное для пріятной жизни, но не будете принимать къ себ никого.
Я разинулъ ротъ, какъ-будто мн хватили дверью по лбу. Мысль, что я поскакалъ сломя голову, бросилъ семейство, презрлъ гнвъ мистриссъ Д. и все затмъ, чтобъ лечь въ постель въ Эмс и жить на діэт подъ чужимъ именемъ: эта мысль совершенно озадачивала меня. Я думалъ про-себя, что пустился въ ненадежное приключеніе, которое, быть-можетъ, и обойдется недешево. Деньги летятъ у меня изъ рукъ, какъ мякина, но по-крайней-мр, не попусту. Фешёнэбльная спутница покажетъ мн, думалъ я, свтскую жизнь въ самомъ блестящемъ вид. Я буду обдать съ моею прекрасною дамою въ блестящихъ салонахъ, буду сопровождать ее въ залу минеральныхъ водъ, на гулянья, буду кушать съ нею мороженое подъ ‘липами’ въ ‘алле’, мн будутъ завидовать вс эти франты, я буду насыщаться своимъ торжествомъ. Таковы были мысли, меня поддерживавшія среди всхъ стснительныхъ страховъ о семейныхъ обстоятельствахъ, въ нихъ я находилъ вознагражденіе за громы, которые ждали меня въ будущемъ. И вотъ, вмсто всхъ надеждъ, я долженъ искать радости въ комнат съ опущенными шторами, въ старыхъ газетахъ и габер-суп!
Гнвъ и озлобленіе почти отняли у меня языкъ. ‘Такъ вотъ зачмъ…’ воскликнулъ я два или три раза, не будучи въ силахъ докончить фразы, но она положила мн руку на плечо и самымъ нжнйшимъ голосомъ остановила меня, говоря: ‘нтъ, не затмъ!’
Ахъ, Томъ, вы помните, какъ встарину пвали въ ‘Опер Нищаго’:
Сводитъ всхъ мужчинъ съ ума
Милая красотка,
Съ ней и нищаго сума
Для меня находка.
Думаю, что это правда. Думаю, что, одаривъ насъ физическою силою, природа насъ создала нравственно-слабыми.
Я хотлъ быть твердымъ, оскорбленный, негодующій, я старался держать себя, какъ обиженный — хотлъ, но не могъ. Милые пальчики, лежавшіе на моемъ плеч, серебристый звукъ кроткаго голоса, нжный, упрекающій взглядъ темноголубыхъ глазъ разсяли всю мою твердость, и я почти краснлъ за себя, что вынудилъ столь милый упрекъ.
Съ той минуты я былъ рабомъ ея, она могла послать меня на сахарную плантацію, могла продать меня на рынк, какъ негра: о сопротивленіи не было бъ во мн и мысли. Не правда ли, признаніе очень приличное отцу семейства и супругу мистриссъ Доддъ? Но однакожь, милый Томъ, я могъ бы объяснить этотъ вопросъ, могъ бы даже сдлать боле — оправдать мое служеніе двумъ властямъ: мистриссъ Доддъ, которая владла моею доброю волею, и мистриссъ Горъ Гэмптонъ, которая владла мною противъ моей доброй воли. Я могъ бы представить вамъ превосходнйшіе резоны, которые, впрочемъ, были мною найдены ужь посл, явились какъ плодъ долгихъ часовъ самоиспытаній, которымъ подвергалъ я себя, лежа одинокій въ безмолвной своей комнат и думая о всхъ странныхъ приключеніяхъ, какія бывали со мною въ жизни, и объ этомъ послднемъ, самомъ странномъ изъ всхъ.
Воображаю, какъ ужасно занемочь на-самомъ-дл въ город, подобномъ Эмсу. Здсь, кажется, не бываетъ ночи, по-крайней-мр не бываетъ часовъ покоя. Точно такъ же, какъ днемъ, продолжается стукъ ножей, тарелокъ, стакановъ, такъ же звонятъ колокольчики, топаютъ поспшно-идущія ноги, вальсы и польки, фуры и телеги, ревъ скрипокъ и ословъ, присвистыванье лакеевъ и крики всякаго рода заражаютъ воздухъ и все вмст составляетъ такой шумъ, отъ котораго зажметъ уши глухонмой.
Долго, безконечно тянулись часы, когда я лежалъ, слушая все это, изливая свою жолчь на штраусову музыку и поздніе ужины, и желая погибели всему племена мучителей, пишущихъ оперы, откуда берутъ начало вс пснопнія людей, которымъ ночью нтъ покоя. Ни одинъ злодй не пройдетъ по лстниц домой въ четыре часа утра, не напвая Casta diva или Еcсо ridenle il cielo, т, у которыхъ сильне шумитъ въ голов, бываютъ обыкновенно сантиментальны и стараются мычать Tu ehe al cielo, изъ Лучіи. За пвцами слдуютъ молодцы, засидвшіеся у карточныхъ столовъ — порода, къ чести которой надобно замтить, что она никогда не поетъ. Игра — страсть солидная, проигрышъ и выигрышъ одинаково отнимаютъ у человка всякую охоту балагурствовать. Глухое проклятіе неудач, ложная клятва никогда больше не играть — вотъ единственные монологи той партіи поклонниковъ фортуны, которая позже всхъ ложится спать.
Пробовали ль вы, Томъ, когда-нибудь, заткнувъ уши, смотрть на танцующихъ? эффектъ бываетъ очень-странный. Что за минуту казалось граціозно, представляется уродливымъ. Пластичное изящество движеній становится кривляньемъ. Дама, порхавшая съ легкостью мотылька, кавалеръ, носившійся съ сановитостью лебедя, начинаютъ, кажется вамъ, двигаться безъ смысла и, что еще странне, безъ граціи. Музыка давала душу ихъ движеніямъ, безъ нея стали они мертвенны, машинальны, конвульсивны. То же самое бываетъ, когда смотришь на свтскія развлеченія съ духомъ, ненастроеннымъ къ удовольствію.
Не буду останавливаться на утомительномъ предмет, потому-что таково было бъ описаніе моей жизни въ Эмс. Свою милую спутницу видлъ я мало. Въ полдень двушка сія приносила мн нсколько строкъ, набросанныхъ карандашомъ и заключавшихъ заботливые вопросы о моемъ здоровь. Потомъ я могъ слышать серебристую мелодію ея голоса, когда она сходила съ лстницы, узжая куда-нибудь на вечеръ, потомъ опять слышалъ, какъ она проходила по корридору въ свою комнату, и наконецъ, ужь на разсвт, подходила иногда она къ моей двери сказать нсколько словъ очень-милыхъ и произносившихся самымъ нжнйшихъ голосомъ, но изъ нихъ не припомню я ни одного — съ такимъ увлеченіемъ я засматривался на нее въ блеск бальнаго туалета.
Когда свтлый метеоръ проносится передъ вами, на секунду онъ оставляетъ какой-то отблескъ, за которымъ опять слдуетъ черная ночь мрачной тоски. Отъ сонныхъ припадковъ унынія пробуждали меня иногда внезапные вопросы: ‘что ты здсь длаешь, Кенни Доддъ? Такую ли роль долженъ играть отецъ семейства? Что это за глупое дурачество? Поучителенъ ли, разуменъ ли, пріятенъ ли, приличенъ ли почтенному человку такой образъ жизни? Нтъ, нтъ и нтъ! Долго ли это будетъ продолжаться и чмъ кончится? Или я сойду въ гробъ подъ чужимъ именемъ, и семейство Доддовъ наднетъ трауръ по лорд Гэрви Брук?’
Однажды (это было ночью) такія мысли довели меня до сильнаго припадка раздраженія, я быстро ходилъ взадъ и впередъ по комнат, проклиная дикую глупость, которая надоумила меня ввязаться въ эту поздку. Злоба такъ овладла моимъ разсудкомъ, что я началъ сомнваться во всхъ и во всемъ. Я началъ подозрвать, что нтъ на свт такихъ людей, которыхъ зовутъ мистеръ Горъ Гэмптонъ и лордъ Гэрви Брукъ, и въ душ своей ршительно отвергъ существованіе ‘герцогини’. До-сихъ-поръ я довольствовался ненавистью къ ней, какъ первой причин всхъ моихъ злоключеній, но теперь я отнялъ у нея жизнь и существованіе. Сначала я не постигалъ, къ чему поведетъ отверженіе этого фундаментальнаго камня, и какъ неизбжно обрушится на меня съ трескомъ все зданіе, на немъ воздвигнутое. Но теперь страшная истина ослпила меня, и я слъ, чтобъ съ трепетомъ разсмотрть ее.
— Можно войдти? прошепталъ тихій, но хорошо-знакомый голосъ:— можно войдти?
Первою моей мыслью было притвориться спящимъ и не отвчать, но я видлъ, что въ ея вол видть меня была твердость, которая не могла покориться отказу, потому отвчалъ: — кто это?
— Это я, другъ мой, сказала мистриссъ Горъ Гэмптонъ, входя и затворяя за собою дверь. Она подошла къ кровати, на которой сидлъ я въ уныніи, и сла на стулъ прямо противъ меня.
— Что такое? Не-уже-ли вы на-самомъ-дл нездоровы? Этого быть не можетъ! спросила она нжнымъ голосомъ.
— Кажется, на-самомъ-дл нездоровъ. У насъ, въ Ирландіи, есть поговорка: ‘скажешь въ шутку, а выйдетъ не шутка’, и, кажется, мн приходится не въ шутку поплатиться за то, что вздумалъ притворяться больнымъ.
— Ахъ, нтъ, нтъ! вы говорите это только, чтобъ испугать меня. Вы будете совершенно-здоровы, когда оставите эту комнату: сидячая жизнь вредна вамъ.
— Вроятно, сказалъ я: — по когда же все это кончится?
— Очень-скоро, мы вызжаемъ ныньче же, если будетъ возможно. Я сейчасъ получила отъ милой моей герцогини записку…
— Охъ, эта герцогиня! невольно вскрикнулъ я съ легкимъ стономъ.
— Какъ? что вы хотите сказать? живо спросила она.
— Ничего, ничего, продолжайте.
— Но прежде скажите мн, отчего вы какъ-будто простонали, когда я начала говорить о герцогин?
— Не у меня объ этомъ спрашивайте, сказалъ я: — моя голова кружится.
— Бдненькая головка! сказала она, слегка лаская меня рукою, какъ врную датскую собаку: — ей будетъ лучше на свжемъ воздух.
— Герцогиня пишетъ мн, продолжала она: — что мы должны прізжать къ ней въ Эйзенахъ, такъ-какъ она сама нездорова и не можетъ хать сюда. Она проситъ насъ не терять времени, потому-что она должна будетъ на-дняхъ спшить въ Виндзоръ, гд королева Викторія ждетъ ее съ нетерпніемъ. Герцогиня справедливо пишетъ, что неловко было бы не отвчать на ея расположеніе, и потому торопится хать, чтобъ соблюсти деликатность въ отношеніяхъ.
Имя королевы Викторіи заставило меня тяжело вздохнуть, и мистриссъ Г. Г., казалось, прочитала вс мои помышленія.
— Я понимаю, что значитъ вашъ вздохъ, сказала она съ грустною живостью: — вы утомляетесь мною. Вы начинаете сожалть о рыцарскомъ благородств, о возвышенной преданности, которую показали въ моей безпомощности. Вы спрашиваете себя: ‘какое дло мн до нея?’ — жестокій вопросъ! и вы хотите на него дать еще боле жестокій отвтъ! Да, возвратитесь къ своему семейству, покиньте меня, вы въ-прав сдлать это. Но прежде, нежели мы разстанемся, позвольте мн здсь, на колняхъ, благодарить и благословить…
Нтъ, не могу, милый Томъ, не могу описывать этой сцены, конфужусь и теряюсь какъ тогда, когда она произошла. Голубые глаза, на которыхъ сверкаютъ слезы, шелковистые черные локоны и голосъ, прерывающійся отъ рыданій!.. нтъ, нтъ! это безчеловчное, вроломное оружіе противъ ирландскаго джентльмена, особенно джентльмена пожилыхъ лтъ.
Очень-хорошо вамъ, сидя спокойно у камина, не видя вокругъ себя никого моложе мистриссъ Ши, тётушки вашей покойной жены — хорошо вамъ говорить, милый Томъ, о ‘моихъ лтахъ’, о ‘взрослыхъ дочеряхъ’, и всемъ тому подобномъ. Отъ кого далека опасность, тому легко храбриться. Вы сами знаете, что я нисколько не впечатлительне, думаю даже, что я не такъ податливъ, уступчивъ, какъ другіе — это безспорно. Самыя убдительнйшія просьбы и резоны сборщика податей не смягчали никогда моего сердца. Сколько знаю себя, я человкъ тугой, непреклонный, совершенная противоположность нжнымъ, покорнымъ, увлекающимся господамъ. Не думаю, что убдить меня въ чемъ бы то ни было дло легкое для кого бы то ни было, кром, конечно, мистриссъ Д., но и относительно этого исключенія надобно сказать, что она дйствуетъ не посредствомъ убжденія — нтъ, другими средствами.
Мн кажется, этой защиты достаточно, не хочу длать такой промахъ, какимъ часто портятъ все дло адвокаты, не хочу оправдываться черезчуръ. Надобно же имть къ Кенни Додду нкоторую снисходительность, какъ имютъ ее ко всмъ другимъ людямъ.
Мы покинули, какъ воры, ночью Эмсъ, но грабительство совершено было содержателемъ гостинницы, который въ пять дней насчиталъ на насъ до двадцати семи фунтовъ стерлинговъ. Все ли шампанское, показанное въ счет, выпили Грегуаръ и мамзель Виржини — не знаю, но если выпили, то совершили трудный подвигъ. Были и другія занимательныя статьи, напримръ, мараскинъ, данцигская водка и нсколько ящиковъ ‘настоящихъ гаванскихъ сигаръ’. Кто выпилъ и выкурилъ это — неизвстно.
Что касается выздовъ, мистриссъ Горъ Гэмптонъ скакала, вроятно, на четырехъ верховыхъ лошадяхъ разомъ, не говорю ужъ о каретахъ и портшезахъ.
Увряю васъ, что, вызжая изъ Эмса, я чувствовалъ на сердц у себя еще легче, нежели въ кошельк. Сидя тамъ въ темной комнат, я начиналъ ужь впадать въ меланхолію, которая могла бы кончиться самоубійствомъ.
Въ Эмс мы жили неподвижно, но теперь спшили какъ угорлые. Въ легкій свой экипажъ мы брали четырехъ лошадей по гладкой дорог, шесть лошадей, когда дорога была нсколько-тяжела. Это было смшно — согласенъ, должно прибавить: и очень-убыточно. Цлыя сутки скакали мы безъ отдыху, скакали сломя голову. Я чрезвычайно утомился, тмъ боле, что лежанье въ постели довольно разслабило меня. Но мистриссъ Г. Г., казалось, не чувствовала ни малйшей усталости, и я стыдился жаловаться. Она только твердила: ‘мы должны спшить, мистеръ Доддъ, вы знаете, какъ дорого намъ время, скоре, скоре!’ Я долженъ былъ соглашаться, торопить и торопиться, не зная зачмъ.
Ночь эта казалась мн безконечною. Едва начиналъ я дремать, какъ мн каждый разъ представлялись суды, аукціоны и мистриссъ Д, потомъ чудилось мн, что я приговоренъ за какое-то преступленіе къ вчному путешествію до самой смерти — бредъ, произведенный, вроятно, тмъ, что сквозь сонъ безпрестанно мн слышалось, какъ мы перезжаемъ изъ одного государства въ другое. То Гессен-Кассель интересовался изслдовать наши ящики, то Баварія желала заглянуть въ наши паспорты. Зигмарингенъ хотлъ, во что бы ни стало, удостовриться, что съ нами нтъ потаеннаго оружія, Гох-Гехингенъ отъискивалъ, нтъ ли у насъ контрабанднаго табаку. Наконецъ въ Гейфельд, городк одного изъ саксонскихъ герцогствъ, я былъ пробужденъ отъ крпкаго сна — который, какъ открылось, вкушалъ, склонившись на плечо моей прекрасной спутницы — былъ пробужденъ барабаннымъ боемъ. Наша карета въ шесть лошадей заставила горожанъ видть во мн какую-то необыкновенную особу, но я отвчалъ имъ, что путешествую инкогнито, и насъ отпустили безъ дальнйшихъ проволочекъ.
Вечеромъ пріхали мы въ Эйзенахъ и остановились въ Rautenkranz, лучшей изъ городскихъ гостинницъ. Я тотчасъ же заперъ свою дверь, повалился на постель и проспалъ до глубокой ночи. Когда проснулся, въ дом вс ужь спали, и въ этомъ уединеніи началъ я повсть о странномъ событіи, которую вы теперь читаете. Я чувствовалъ то же, что гонимый бурями морякъ, на далекомъ и невдомомъ океан ввряющій бумаг свои страданія и потомъ бросающій бутылку съ повстью о нихъ на произволъ морей. Не знаю, дойдутъ ли до васъ эти строки, не знаю, кто прочтетъ ихъ. Быть-можетъ, моя судьба, подобно ла-перузовой, останется загадкою для будущихъ вковъ. Вообще, я очень упалъ духомъ.
Я не могъ продолжать, но теперь чувствую себя лучше. Мы живемъ здсь ужь два дня и городокъ мн очень-нравится. Онъ лежитъ среди живописной цпи горъ, он называются Тюрингенскими, кругомъ густые лса. До-сихъ-поръ еще не получали мы никакихъ извстій о герцогин, но проводимъ время довольно-пріятно, посщая замчательныя мста въ окрестностяхъ, между-прочимъ, Вартбургъ, гд Лютеръ скрывался около года.
Хочу отправить это письмо ныньче, съ ‘джентльменомъ еврейскаго происхожденія’, какъ онъ себя титулуетъ, разъзжающимъ по Европ ‘по занятію смягчающимъ мыломъ’, онъ хочетъ быть въ Англіи черезъ дв недли. Гд я тогда буду — не можетъ предугадать смертный!
Касса моя очень истощилась, Томъ. Не думаю, чтобъ, за уплатою здшнихъ издержекъ, осталось у меня двнадцать фунтовъ, и, по внимательномъ изслдованіи мстныхъ обстоятельствъ, не нахожу ни одной души, которая согласилась бы ‘открыть кредитъ подъ обезпеченіе распискою’. Вы должны, нимало не медля, переслать его или полтораста фунтовъ на мои текущіе ‘непредвиднные расходы’. Ужасно, унизительно будетъ, если надобно будетъ говорить о денежныхъ длахъ съ очаровательною моею спутницею, и, какъ я ужь писалъ, ни того, сколько времени мы здсь пробудемъ, ни того, куда отправимся отсюда — я ршительно не знаю.
Я начиналъ четыре письма къ мистриссъ Д., но ни разу не могъ попасть въ настоящій тактъ. Писать къ домашнимъ, когда ничего не слышишь о нихъ, такъ же трудно, какъ вести переговоры съ кафрами изъ Лондона. Мои отношенія къ мистриссъ Д. походятъ на кафрскую войну и въ томъ отношеніи, что самыя непріятныя вещи готовятся именно тогда, когда ничего не слышно о непріятел, и нтъ между кафрами ни одного, равнаго мистриссъ Д. въ талант устроивать засады.
Напишите къ ней, Томъ, скажите, что ‘я очень грущу, не получая отвта на мои письма’, которыхъ писалъ четыре, что и справедливо, хотя ни одно изъ нихъ не было послано. Сочините, изъ матеріаловъ, представляемыхъ мною здсь, хорошія извиненія моему отсутствію, выразите опасенія за мое здоровье: она знаетъ, что хотя жизнь моя застрахована, но я давно ужь не взносилъ денегъ въ общество, и очень боится, когда я занемогаю.
Еслибъ самъ я не былъ въ такой крайности, безпокоился бы о своихъ домашнихъ, которыхъ оставилъ въ Бонн почти безъ копейки денегъ. Когда человкъ безнадежно-боленъ, онъ перестаетъ тратить много денегъ на лекарство, такъ и намъ нечего много хлопотать: мы ужь безвозвратно разорились. Кром-того, человкъ тонетъ именно потому, что вертится, стараясь выплыть: лежи спокойно на спин, не шевели ни рукою, ни ногою, и наврное дождешься, что кто-нибудь тебя вытащитъ, хоть, быть-можетъ, и за волосы — нужды нтъ. Въ жизни то же самое, что въ рк.
Часто я думалъ также, милый Томъ, что жизнь наша похожа на шахматную игру. Двигать шашки впередъ очень-полезно, когда умешь хорошо играть, а если не умешь, поврьте моему слову, гораздо-лучше стоять смирно, не трогаясь съ мста. Вотъ вамъ ключъ къ моей систем, и если когда-нибудь займусь я политикою, въ такомъ дух напишу ‘Руководство для членовъ парламента, соч. Додда.’
Теперь я окончилъ письмо и, врно, вы скажете: ‘давно пора было’, но я скажу вамъ, что, запечатавъ и отправивъ его, я почувствую себя въ совершенной пустын. Для меня было отрадою впродолженіе нсколькихъ дней отъ времени до времени садиться къ столу и прибавлять нсколько строкъ, это отвлекало меня отъ мыслей — большое облегченіе для меня! Вы знаете, какъ тосковалъ Гиббонъ, дописавъ послднюю фразу своей ‘Исторіи паденія Рима’, и хотя ‘Паденіе Кенни Додда’ будетъ маловажнымъ событіемъ для потомства, но самъ Кенни Доддъ сильно и очень-сильно озабоченъ своими длами.
Мн хотлось поговорить съ вами о нашихъ новостяхъ, но приходится отложить сужденія о нихъ до слдующаго письма. Я не видлъ газетъ, какъ выхалъ изъ Бонна, не знаю, о чемъ он толкуютъ. Итакъ объ этомъ посл, и еще разъ прощайте. Адресуйте письма ко мн ‘въ улиц Galant’, и врьте, что остаюсь

искреннимъ вашимъ другомъ
Кенни Дж. Доддъ.

PS. Если будете говорить сосдямъ, что получили отъ меня письмо, лучше всего будетъ не сказывать о моемъ небольшомъ приключеніи. Скажите, что Додды вс живы, здоровы, проводятъ время пріятно, или, что-нибудь въ этомъ род. Если мистриссъ Д. писала къ своей старух Молли, постарайтесь перехватить это письмо, иначе меня повсюду разславятъ и опозорятъ. Но я не знаю, почему вамъ не перехватывать ея писемъ въ броффскомъ почтамт?

ПИСЬМО III.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.

Баденъ-Баденъ, Cour de Bade.

Милая Молли,

Во вторникъ исполнится пять недль съ того времени, какъ бжалъ К. Дж., и кром записки, о которой буду говорить ниже, не извстилъ насъ онъ о себ ни одною строкою! Я уврена, что отъ сотворенія міра еще не бывало примровъ такого поведенія. Скрыться, опозорить себя и, что еще важне, опозорить насъ, въ его лта, имя двухъ взрослыхъ дочерей и сына, которые вступаютъ въ общество — это глубина порочности, непостижимая уму!
Они (эта счастливая парочка) ускакали въ Германію! О, желала бы я отъискать его! Хотла бы только пять минутъ быть въ одной комнат съ нимъ! О! я уврена, что посл того надолго лишился бы онъ своей очаровательности и обворожительности. Съ перваго же дня, Молли, я знала, чмъ кончится исторія, хотя Джемсъ и Мери Анна упорно твердили, что онъ ухалъ только на день или на два, но я осмотрла его гардеробъ и увидла, что онъ забралъ съ собою все, что только было порядочнаго. Это удостоврило меня въ его намреніяхъ.
Еслибъ онъ ухалъ на два дня, зачмъ ему было брать четырнадцать рубашекъ, новую фрачную пару и прочее? Я перебрала и перерыла все, едва-ли что-нибудь ускользнуло отъ меня. Итакъ ясно, Молли, все у нихъ было обдумано заране, все было приготовлено съ хладнокровнымъ коварствомъ, отъ одной мысли о которомъ кипитъ во мн кровь. Но это еще не все: онъ написалъ нашему хозяину вексель во сто-двадцать фунтовъ, и не обращая вниманія на долги наши, даже не оставляя намъ ни шиллинга, мой любезный мистеръ Доддъ улетаетъ, думая только о любви и наслажденіи!
Половина мэк-кертіевскаго наслдства ужь израсходована на уплату боннскихъ долговъ и перездъ сюда, и этого было бы мало, еслибъ не добрый лордъ Джорджъ, потому-что онъ удивительно-хорошо знаетъ вексельныя дла, онъ знаетъ, когда промнъ выгоденъ, когда слдуетъ писать вексель на Лондонъ, на какого банкира нужно писать, такъ-что, но его словамъ, ‘умючи можно съ однимъ фунтомъ сдлать, на что другому мало пяти’.
Оставаться въ Бонн было невозможно: весь городъ говорилъ о К. Дж., всякій встрчный останавливалъ насъ и спрашивалъ съ траурнымъ видомъ: не получали ль мы извстій о мистер Додд?
Потому перехали мы въ Баденъ-Баденъ, городъ, который безъ преувеличенія можно назвать очаровательнымъ, относительно удовольствій, вроятно, нтъ ему равнаго во всей Европ. Но самая отличительная черта его — милая снисходительность, которая господствуетъ въ обществ. Каждый можетъ длать, что ему угодно, одваться какъ угодно, бывать гд угодно. Сначала я нсколько опасалась, что исторія съ К. Дж. разойдется по городу и повредитъ намъ въ обществ, но лордъ Джорджъ сказалъ: ‘вы не понимаете Бадена, мистриссъ Доддъ, если къ чему-нибудь особенно-снисходительны здсь, то именно къ этому. Здсь нтъ ни лицемрія, ни ханжества, никто не терпитъ пересудовъ, каждый знаетъ, что на земл живутъ люди, а люди не могутъ не имть слабостей. Англія единственная страна, гд этого не хотятъ понимать. Здсь вс натуральны, искренни, чистосердечны’. Это его слова и, увряю васъ, Молли, они совершенно-справедливы. Поступокъ К. Дж. не только не заставилъ смотрть на насъ неблагопріятными глазами, напротивъ, я уврена, что именно онъ доставитъ намъ очень-много деликатнаго, истинно-свтскаго участія. Лордъ Джорджъ замчаетъ: ‘это обстоятельство тотчасъ же показало всмъ, что вы не принадлежите къ разряду натянутыхъ шарлатановъ, которые имютъ претензію смотрть на все косо, оно показало, что вы имете обычаи свта, инстинкты хорошаго общества, что вы пріхали сюда не затмъ, чтобъ судить или осуждать, а затмъ, чтобъ искать и доставлять удовольствія’. Я держусь, Молли, именно его выраженій, потому-что, несмотря на вс свои шалости, онъ всегда понимаетъ вещи превосходно, держитъ себя прекрасно и, надобно прибавить, отъ него никогда нельзя услышать ни малйшаго непріятнаго слова. Дйствительно, онъ отличается удивительнымъ тактомъ, онъ чудно доказалъ это въ первое время по нашемъ прибытіи сюда. ‘Надобно, чтобъ у насъ все было превосходно, сказалъ онъ, или мы услышимъ, что причиною отсутствія мистера Д. денежныя затрудненія’. И сообразно такому замчанію, онъ купилъ для насъ пару срыхъ лошадей и очень-миленькій фаэтонъ, принадлежавшій одному молодому венгерцу, недавно-проигравшемуся. Все это намъ досталось за половину настоящей цны и ‘тигръ’ (такъ называютъ здсь маленькаго грума съ пуговицами) также перешелъ къ намъ.
Мы взяли лучшую квартиру въ Cour de Bade и надли на Патрика Бирна зеленую съ золотомъ ливрею, которая напоминаетъ мн о бдной Даніел О’Коннел. Лордъ Дж. каждый день здитъ со мною въ паркъ, и я слышу, какъ вс прохожіе говорятъ: ‘это лордъ Тайвертонъ и мистриссъ Доддъ’, такъ-что, очевидно, мы всмъ извстны, какъ одно изъ первыхъ семействъ баденскаго общества. Лорда здсь вс знаютъ, и когда демъ, ежеминутно слышится: ‘Какъ поживаете, Тайвертопъ?’ ‘Каково длишки, Тайвертонъ?’ ‘По-старому гршите, Тайвертонъ?’ это меня очень забавляетъ. И не только знаетъ онъ всхъ, но знаетъ о каждомъ вс его приключенія. Вышла бы цлая книга — и какая книга!— еслибъ написать вамъ половину исторій, которыя разсказалъ онъ мн вчера, когда мы хали въ Лихтенталь. Но я вчно спутываюсь въ именахъ, и не понимаю, какъ онъ всхъ ихъ помнитъ.
Вечеромъ отправляемся мы въ ‘салоны’, въ бальныхъ костюмахъ, разодтыя самымъ пышнымъ образомъ, и еслибъ видли вы, какъ вс бросаются намъ на встрчу, какъ мило обходятся съ нами первйшія лица въ здшнемъ обществ, вамъ показалось бы, что мы здсь всмъ родня. Такой знатности, богатства и красоты я никогда не видывала, а тонъ въ этихъ ‘салонахъ’, по выраженію лорда Дж., совершенно-непринужденный. Мери Анна обыкновенно танцуетъ всю ночь, я танцую только кадрили, хотя лордъ Дж. неотступно проситъ меня полькировать съ нимъ. Джемсъ не отходитъ отъ рулетки: въ ней каждый выигрываетъ въ тридцать-шесть разъ боле того, что поставитъ, хотя можно проиграть вс деньги, потому-что удача зависитъ, какъ и во всемъ на свт, отъ капризнаго счастія.
Я опасаюсь, что Джемсъ не понимаетъ игры, или забываетъ брать свои выигрыши, потому-что, присоединяясь къ намъ за ужиномъ, онъ бываетъ всегда унылъ и разстроенъ, пока не выпьетъ двухъ или трехъ стакановъ шампанскаго. Каролина, какъ и можно ожидать отъ нея, все сидитъ дома. Эта двочка длаетъ мн много огорченій. Мы живемъ въ лучшемъ обществ, тратимъ деньги, можно сказать разоряемся, и вмсто того, чтобъ пользоваться этимъ, пока можно, она сидитъ въ своей комнат и портитъ себ глаза надъ книгами, занимаясь тмъ, что нисколько ненужно для женщины. Я говорю ей: ‘на что теб вс твои книги? Разв мужъ спроситъ у тебя, знаешь ли ты, что Александръ Македонскій побдилъ Ксеркса при Мараон? Или, ты думаешь, кто-нибудь влюбится въ твою химію и разныя глупости? И кром того, всмъ этимъ ты могла бы заниматься дома, въ Додсборо: почему знать, быть-можегъ, намъ прійдется воротиться туда и на-вкъ похоронить себя въ Ирландіи!’ И я совершенно уврена, что ей хотлось бы того.
Да, Молли, истинно-огорчительно видть, когда дти не берутъ съ васъ примра! Это жесточайшее прискорбіе въ жизни! Заботишься, не щадишь себя, чтобъ воспитать ихъ въ прекрасныхъ правилахъ, вложить въ нихъ презрніе ко всему низкому, неблагородному, удалять отъ нихъ видъ бдности даже въ родственникахъ и вообще все неприличное, и потомъ видишь, что они не забываютъ своего низкаго происхожденія и думаютъ, что будутъ счастливе, если будутъ унижать себя!
Быть-можетъ, я обязана этимъ мэк-кертіевской крови, но я дышу тмъ легче, чмъ выше поднимаюсь, и точно то же могу сказать о Мери Анн. Я вижу по лицу ея, съ кмъ она танцуетъ — съ графомъ или просто ‘джентльменомъ изъ Соединенныхъ Штатовъ’. Даже взглядъ у ней совершенно перемняется. Если кавалеръ изъ хорошей фамиліи, ея глаза сіяютъ, голова поднята, щеки горятъ одушевленіемъ, съ кавалеромъ, котораго не считаетъ равнымъ себ, она кажется полусонною, не соблюдаетъ каданса и, вроятно, почти не отвчаетъ на его вопросы.
Изъ всего этого я вывожу, Молли: ничто въ мір такъ не облагороживаетъ человка, какъ жизнь въ обществ, которое выше его. И ужь конечно, я не забываю своего достоинства, когда обращаюсь съ людьми, равными мн. Мн кажется, что Джемсъ мене Доддъ и боле Мэк-Керти, нежели его сестры. Онъ такъ натурально входитъ въ кругъ аристократовъ, зоветъ ихъ за-просто по именамъ, обращается съ ними такъ свободно, что ршительно восхищаетъ меня, они зовутъ его такъ же дружески, просто ‘Джемсъ’, какъ онъ ихъ. Роптать безполезно, но я часто думаю, Молли, что еслибъ случилось мн остаться вдовою, то я скоро увидла бы своихъ дтей на высокой ступени въ обществ.
Это напоминаетъ мн о К. Дж., и вотъ вамъ его письма, слово въ, слово, безъ всякихъ замчаній съ моей стороны.

‘Милая Джеми,

‘Мы ждемъ здсь герцогиню, которая не прибыла еще, но должна пріхать ныньче — завтра. Васъ, конечно, огорчитъ извстіе, что я былъ нездоровъ и боле недли пролежалъ въ постели въ Эмс’.— Огорчитъ! въ-самомъ-дл?— ‘Со мною была горячка’ — любовная горячка, очень врю.— ‘Теперь я сталъ гораздо-лучше’.— Никогда въ жизнь свою не былъ ты, старый лицемръ, такъ гадокъ!— ‘Я могу длать небольшія прогулки верхомъ’.
‘Расходы моей поздки, ршительно неизбжныя, очень-значительны, такъ-что я полагаюсь на ваши заботы о соблюденіи строжайшей экономіи во время моего отсутствія’.
Досада едва не задушила меня, Молли, отъ этой мудрости. Вообразите себ наглое безстыдство человка, говорящаго мн, что въ то время, какъ онъ бросаетъ сотни фунтовъ на свои пороки, семейство его должно морить себя голодомъ, чтобъ дать ему средства для покрытія гнуснаго мотовства: ‘строжайшей экономіи во время моего отсутствія’ — о, еслибъ я была подл тебя, когда ты это писалъ!
Потомъ слдуетъ разный вздоръ о мстоположеніи, о город, въ которомъ они живутъ, и все описано такъ спокойно, какъ-бы дло шло о Брофф, все завершается словами: ‘Мистриссъ Г. Г. проситъ меня передать ея нжнйшее расположеніе’,— можетъ беречь его во всей цлости для К. Дж.— ‘вамъ и дочерямъ. Прощайте. Вашъ всею душою

‘Кенни Джемсъ Доддъ’.

Каково письмецо? Ручаюсь, подобнаго не найдется въ ‘Полномъ Письмовник!’ Отецъ семейства — и какого семейства!— такъ развязно разсуждаетъ о позорнйшемъ паденіи, какъ-будто говоритъ о погод или о цн овецъ на прошлой ярмарк. Вроятно, онъ льститъ себя надеждою, что его непринужденный тонъ лучше всего можетъ обмануть меня, что, говоря о своемъ поступк легкомысленно, онъ и меня соблазнитъ видть его въ такомъ же свт. Не-уже-ли жь онъ такъ мало знаетъ меня? Разв въ-теченіе послднихъ семнадцати лтъ удалось ему хоть однажды обмануть меня? Разв не открывала я за нимъ сотни гадкихъ проступковъ, о которыхъ и не думалъ онъ самъ? Скажу вамъ, милая Молли, что если заграничная жизнь приноситъ большую пользу нашему полу, то совершенно портитъ мужчинъ въ пожилыхъ лтахъ. Доживъ до пятидесяти или шестидесяти, въ Ирландіи они обращаютъ свои мысли къ вещамъ солиднымъ: посву, осушенію полей, къ тому, какъ бы достать денегъ въ-займы изъ Строительнаго Банка. За границею для нихъ нтъ такихъ занятій, потому они начинаютъ франтить, наряжаться въ лакированные сапоги, чернить бакенбарды и, подбивъ ватою здсь, подбивъ ватою въ другомъ мст, воображаютъ, что стали такими же, какъ были за тридцать лтъ. Ахъ, милая Молли, ахъ, мой другъ! вдь нужно только имъ взойдти на лстницу, нагнуться поднять платокъ или застегнуть ботинокъ, чтобъ открыть свою ошибку, но они не хотятъ ея замчать и полькируютъ съ шестнадцатилтними двушками!
Изъ всхъ такихъ старыхъ глупцовъ ни одного не видала я хуже К. Дж.! Его стыдъ тмъ непростительне, что понятенъ ему самому, Онъ всегда самъ говоритъ: ‘это длать не въ мои лта’, ‘на это я устарлъ’, я всегда прибавляю: ‘разумется, прекрасно это шло бы къ вамъ!’ и тому подобное. Но что изъ того пользы, Молли? Суетность, тщеславіе совершенно ослпляютъ ихъ, и пока не сядутъ они вовсе безъ ногъ, все думаютъ, что могутъ танцевать галопъ!
Я могла бы много наговорить объ этомъ, но должна обратиться къ другому. Пожалуйста, повидайтесь, милая Молли, съ Томасомъ Порселемъ и скажите ему, въ какомъ положеніи мы остались, безъ копеііки денегъ и не зная, откуда достать хоть шиллингъ. Скажите ему, что я писала Уатерсу о развод, на который дйствительно ршилась бы, но дла К. Дж. въ такомъ положеніи, что онъ можетъ дать мн разв сущую бездлицу. Скажите, что я объявлю о К. Дж. въ газетахъ, и что ‘я не пощажу никого и ничего’. Только такими угрозами можно испугать Тома Порселя.
Уговорите его прислать мн денегъ съ первою же почтою, и опишите ему нашу крайность и нищету какъ-можно-трогательне.
Вотъ еще новая пріятность, Молли. Сейчасъ Джемсъ приходитъ ко мн сказать, что министерство въ Англіи перемнилось, и что новые министры вс мста раздаютъ ирландцамъ, а этотъ старый ротозй, К. Дж., и не подумалъ на этотъ разъ быть въ Лондон, и не подумалъ похлопотать о должности для себя! Важнаго мста занять не умлъ бы онъ, а какое-нибудь могъ бы получить. Теперь, конечно, не станутъ посылать за нимъ, какъ за Робертомъ Пилемъ. Однако, пока не узнаемъ, дадутъ ему что-нибудь или нтъ, лучше держать его поведеніе въ глубокой тайн, потому-что, какъ замчаетъ Джемсъ, ‘они обращаютъ больше вниманіе на репутацію’ — и очень пристало имъ хлопотать о репутаціяхъ, Молли, если исторіи, которыя разсказываетъ лордъ Дж., справедливы.
Спросите у Порселя, нтъ ли въ виду мстъ по способностямъ К. Дж., а способности его простираются, по правд сказать, отъ Дома умалишенныхъ до Конкурснаго Суда. Для Джемса я не желаю должности въ Ирландіи, но онъ говоритъ, что взялъ бы какое-то мсто въ Гамбіи — не удавалось ли вамъ слышать, гд это, молли?
Теперь, конечно, мы ужь не можемъ жить вмст съ К. Дж., потому будетъ очень-удобно, если онъ получитъ должность, которая обязала бы его жить въ Ирландіи — хоть бы даже въ тюрьм. Васъ удивитъ моя заботливость о человк, ведущемъ себя подобно К. Дж., мн самой она удивительна. Я должна была бы думать: дадутъ ли ему должность, или нтъ, все я не избавлена отъ него окончательно, мн кажется, только вдова можетъ быть спокойна и счастлива.
Какъ непріятно, что я должна писать о вещахъ, столь непріятныхъ, когда вс наслажденія жизни окружаютъ меня. Подъ моими окнами оркестръ играетъ польку ‘Желзная дорога’, толпа слушательницъ, его окружающая — герцогини, графини, одтыя великолпно, улыбающіяся такъ мило и любезно. Ежеминутно отворяется дверь и намъ приносятъ приглашеніе на вечера, пикники, обды, или, быть-можетъ, букетъ великолпныхъ цвтовъ, присланный Мери Анн отъ какого-нибудь герцога съ чуднымъ именемъ. Въ комнат стоитъ купецъ съ необыкновенно-искусительными галантерейными вещами внской работы, другой купецъ — съ кружевомъ и искусственными цвтами, все это отдается задаромъ, или почти задаромъ: счастливъ, у кого есть деньги! И мы были бы счастливы, еслибъ К. Дж. держалъ себя приличне.
Ныньче вечеромъ въ ‘салонахъ’ большой балъ, и Мери Анна пришла ко мн совтоваться на-счетъ туалета, потому-что здсь одно необходимое условіе: два раза нельзя быть въ одномъ костюм. Не понимаю, что другія длаютъ съ старыми платьями, но у меня и у Мери Анны набралось ихъ такая куча, что можно было бы открыть модный магазинъ. Башмаки, перчатки также невозможно надвать въ другой разъ, хотя Мери Анна иногда ршается здить запросто въ прежнихъ башмакахъ. Кстати скажу, что эта двушка будетъ истинный кладъ для мужа: она удивительная экономка: ни старая вуаль, ни лоскутокъ тюля, ни одинъ цвтокъ не пропадетъ у ней понапрасну. Каролина ходитъ какъ нищая, у нея ршительно нтъ вкуса, она не хочетъ надть даже брошки! Я твержу ей: ‘ты, моя милая, дочь Додда, въ теб нтъ ни капли мэк-кертіевской крови’. И дйствительно, она во всемъ походитъ на отца: у ней такое же сухое, грубое презрніе ко всему изящному и свтскому, та же любовь ко всему низкому и пошлому. Но я счастлива, имя Мери Анну и Джемса! Нтъ такого положенія, въ которомъ не могли бы они поддержать себя, и я твердо убждена, они должны современемъ занять мсто въ самомъ высшемъ аристократическомъ кругу. Эта надежда — лучшій и кратчайшій отвтъ, какой могу дать на вашъ вопросъ: ‘дйствительно ли нужно жить за границею’? Спрашивать объ этомъ, какъ сказалъ лордъ Джорджъ, когда я сообщила ему ваши слова, значитъ спрашивать: ‘нужно ли быть образованнымъ человкомъ? нужно ли носить одежду? нужно ли готовить кушанье?’ Вы скажете, что все это можно получить и въ Ирландіи, я также положительно скажу вамъ: нтъ, нельзя. Вы удивитесь, но я повторю: нельзя.
Лавочка ветошника также похожа на великолпный модный магазинъ, какъ ирландское общество — на благовоспитанное общество, на высшій кругъ. Въ Ирландіи, Молли, нтъ ни хорошихъ манеръ, ни свтскости. Вс вы до крайности фамильярны, или, какъ вы называете, дружны между собою, а между-тмъ у васъ, посл тридцатилтняго знакомства, не ршаются говорить то, что здсь мужчина говоритъ дам, которую видитъ въ первый разъ. Вотъ ваша свтскость!
А ваше платье? Я красню какъ малина, вспоминая о дублинской шляпк съ цлою оранжереею цвтовъ, но, правда, грязныя улицы и отвратительный климатъ извиняютъ васъ, что вы, боясь утонуть по шею, вс наряды навьючиваете на голову!
О кушаньяхъ я не буду говорить. Есть люди, которые могутъ брать въ ротъ ирландскую стряпню, и желаю имъ всякаго удовольствія. Но, быть-можетъ, Ирландія просвтится, когда вс помстья будутъ проданы за долги, и люди, несвязанные землями, будутъ боле путешествовать.
Джемсъ принесъ списокъ новыхъ назначеній на должности. К. Дж. нтъ въ немъ. Теперь, быть-можетъ, онъ самъ раскаявается, что постыдныя удовольствія отвлекли его отъ заботы о собственныхъ выгодахъ.
Вы говорите, что любите длинныя письма и, надюсь, останетесь довольны тмъ, которое дописываю теперь, потому-что я сидла за нимъ четыре дня, впрочемъ, половину этого времени я проплакала о варварскомъ поступк К. Дж. со мною. О! пусть минуютъ васъ подобныя испытанія — вотъ искреннйшее желаніе вашего преданнаго друга

Джемимы Доддъ.

P. S. Мери Анна свидтельствуетъ вамъ свою любовь и уваженіе, Кери также проситъ не забывать ея. Она проситъ васъ переслать сюда ея старую черную кошку, какъ-будто это какая-нибудь невидаль въ чужихъ краяхъ. Но у Кери такой характеръ: каждый додсборовскій гусь кажется ей лебедемъ.

ПИСЬМО IV.

Джемсъ Доддъ къ Роберту Дулэну, Е. В., въ Trinity College, въ Дублин.

Баденъ-Баденъ.

Милый Бобъ,

Выписываю для тебя изъ вчерашняго нумера Galiganrs Messenger слдующую статейку: ‘Сильные толки были возбуждены въ кругу фешёнэбльныхъ постителей Бадена слухами о бгств прелестной ‘мистриссъ Г*** Г****** съ богатымъ ирландскимъ джентльменомъ, который хотя ужь давно пересталъ принадлежать къ людямъ первой молодости, очевидно, еще владетъ средствами плнять сердца. Читатели замтятъ скромность, съ которою мы стараемся, по-возможности, ‘ъне компрометировать именъ и ограничиваемся простымъ намекомъ на происшествіе, которое, безъ всякаго сомннія, опечалитъ обширный кругъ родственниковъ и знакомыхъ упомянутыхъ нами лицъ’.
Вроятно, вс твои коническія сченія и сферическіе треугольники не помогутъ теб разршить эту загадку, потому, избавляя тебя отъ безполезныхъ трудовъ., скажу, что мнимый похититель, столь деликатно означаемый въ газет, не иной кто, какъ Кенни Доддъ собственною особою. Да, Бобъ, на первый взглядъ вышло то самое, что говоритъ старинная псенка:
Вс амуровой стрлы
Неизбжность знаютъ,
Ахъ, отъ ней и сдины
Насъ не защищаютъ!..
— Какъ же можно было надяться, что Dodd-p&egrave,re въ глазахъ свта устоитъ противъ нжнаго уязвленія? Но, чтобъ дло было для тебя noвозможности понятно, припомни, пожалуйста, восхитительную спутницу, о которой писалъ я теб, именно нкую мистриссъ Горъ Гэмптонъ Она Дидона новой Энеиды. Впрочемъ, не думай, чтобъ на-самомъ-дл въ газетной статейк была хоть капля правды. Приключеніе можетъ быть объяснено аргументами, мене-интересными и романтическими. Мистриссъ Горъ Гэмптонъ просила, чтобъ батюшка проводилъ ее въ одинъ маленькій нмецкій городокъ, и не желая возбуждать неизбжнаго гнва матушки, вздумала сняться съ лагеря ночью, безъ обычныхъ сигналовъ. Такимъ-образомъ ставка нашего старика найдена была опуствшею и на перекличк не оказалось Додда-отца.
Тайвертонъ, который былъ посвященъ во вс тайны предпріятія, объяснялъ мн все, я съ удовольствіемъ передалъ объясненіе сестрамъ, но старанія наши убдить матушку были совершенно безплодны.
Разумется, первые три или четыре дня посл такого казуса были неочень-пріятны.
Необходимо было оставить мсто нашего пребыванія и поселиться гд-нибудь въ другомъ город. Баденъ представлялъ самое удобное прибжище, если не для утаенія нашихъ непріятностей, то для утшенія нашихъ огорченій. Я совершенно убжденъ, что еслибъ нашъ старикъ вернулся на другой день и добился бы хотя слабаго вниманія къ своимъ оправданіямъ, то онъ могъ бы удовлетворительно объяснить, зачмъ онъ узжалъ, гд былъ и все тому подобное, но вотъ здсь-то и затрудненіе, милый Бобъ! Хотя неоспоримо, что его совсть чиста, но ты не повришь, милый Бобъ, какъ велико было бы сочувствіе къ нему всего здшняго общества, еслибъ онъ смло явился сюда и сказалъ: ‘Ну да, я виноватъ’. Я самъ не хотлъ врить, когда Тайвертонъ сказалъ мн это, но теперь убдился своими глазами. Здшнее общество не съ охотою принимаетъ людей, которыхъ репутація осталась невредима, какъ нкоторыя богадльни принимаютъ только изувченныхъ.
Изъ этого ты видишь, что нашъ старикъ могъ бы безопасно явиться сюда. А между-тмъ, его отсутствіе влечетъ за собою нкоторыя неудобства, и если онъ долго не прідетъ, я сильно опасаюсь, что нашъ кредитъ истощится чрезмрною нашею любовью къ подписямъ.
Самъ я былъ страшно несчастливъ въ игр и порядочно задолжалъ, но Тайвертонъ совтуетъ не унывать, и говоритъ, что ужь если человку прійдется слишкомъ-плохо, то еще остается врное средство исправить дла: взять богатую жену. Признаюсь, лекарство не по вкусу мн, но разв есть вкусныя лекарства? Если будетъ необходимо — я готовъ. Здсь есть три или четыре особы съ хорошимъ приданымъ, о которыхъ больше поговорю въ слдующемъ письм. Это я писалъ боле для того, чтобъ сказать теб, гд мы, нежели съ цлью повствовать о дяніяхъ твоего преданнаго друга

Джемса Додда.

ПИСЬМО V.

Кенни Доддъ къ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Эйзенахъ. Отель Rue Garland.

Милый Томъ,

По надписи въ заголовк письма вы видите, что я живу еще въ Эйзенах, по обстоятельства мои совершенно измнились сравнительно съ прежнимъ. Я ужь не ‘милордъ’, не жилецъ большой квартиры въ бельэтаж, мн ужь не льститъ красавица, не прислуживаетъ съ глубокимъ почтеніемъ вся трактирная челядь. Теперь я одинокъ, смиренно занимаю маленькую, дрянную комнатку, считаю себ счастіемъ позволеніе садиться за общій столъ. Ищу для своей прогулки пустынныхъ улицъ, выбираю самый дешевый ‘канастеръ’ для своей трубки, однимъ словомъ: провожу время въ грустныхъ размышленіяхъ о прошедшемъ, настоящемъ и будущемъ.
Не знаю, достанетъ ли у васъ терпнія прочитать мое громадное посланіе, предчувствую, что вы поручите кому-нибудь составить изъ него ‘краткій экстрактъ’ и просмотрите только мста, которыя будутъ отмчены, какъ существенныя. Но все-равно, для меня утшеніе погружать свои печали хотя въ чернильницу, и я ночью возвращаюсь къ ней съ чувствомъ отрады.
Однако, на случаи, если вы не станете дочитывать всего письма, поспшу сказать вамъ, что живу здсь въ-долгъ, что у меня не остается пяти шиллинговъ, что сапожникъ подстерегаетъ меня на Жидовской Улиц, а прачка — у воротъ. Табачный торговецъ также сталъ моимъ врагомъ, и я теперь окруженъ мелкими преслдователями, которые свели бы съ ума человка мене-терпливаго. Впрочемъ, не за все могу роптать на судьбу, я наслаждаюсь тмъ важнымъ благомъ, что не понимаю ни слова понмецки, и потому способенъ сохранять спокойствіе душевное, слушая, по всему вроятію, возмутительнйшую брань, какая только можетъ изливаться на неплатящее долговъ человчество.
Гардеробъ мой истощился до совершенной необременительности. Свое пальто я выпилъ подъ фирмою кирш-вассера, кром тхъ брюкъ, которыя на мн, вс остальныя превращены въ сигары, шляпа ушла на ночнику сапоговъ, бритвы заложилъ за бумагу, перо и чернила, потому ношу теперь бороду, которая составила бы счастье музыканта или живописца. Содержатель гостинницы, гд живу, не видлъ отъ меня ни одного шиллинга въ послднія дв недли, и теперь, въ первый разъ съ той поры, какъ перехалъ черезъ границу, долженъ я сказать, что въ чужихъ краяхъ можно жить очень-дешево. Да, милый Томъ, секретъ очень-простъ: ‘голодай, холодай, да и за то не плати’ — и соблюдешь за границею большую экономію въ расходахъ. Если же не нравится теб такая жизнь, сиди дома. Впрочемъ, все это пустыя размышленія, лучше перейдти къ разсказу о томъ, что со мною было, начиная съ блестящаго времени, которымъ окончилось мое прежнее письмо.
Все, бывшее со мною, походитъ на сонъ, иногда не могу уврить себя, что оно было на-яву — такъ странны. приключенія, которымъ я подвергся, такъ не похожи на вс прежніе случаи моей жизни, такъ несообразны съ моею натурою, привычками, темпераментомъ похожденія, въ которыя былъ я запутанъ!
Впрочемъ, теперь мн кажется, что мнніе, будто-бы человкъ бываетъ способенъ къ одному, неспособенъ къ другому — чистый вздоръ. Въ натур нашей, милый Томъ, есть наклонность приспособляться ко всему, и куда бы, въ какія бы обстоятельства ни былъ заброшенъ человкъ, характеръ его, подобно желудку, пріучается переваривать все, впрочемъ, не спорю, иногда слдствіемъ бываютъ спазмы.
Когда писалъ я вамъ въ предъидущій разъ, я велъ какую-то буколическую жизнь, былъ Дэфнисомъ. Если не ошибаюсь, послднимъ извстіемъ было, что мы отправляемся на прогулку въ рощу. Ахъ, Томъ, это было чудное время! Я не замчалъ, какъ летло оно, и лучшимъ доказательствомъ можетъ служить то, что я совершенно позабылъ о герцогин, видться съ которой мы пріхали, я даже не спрашивалъ о ней. Только ужь на шестую недлю нашихъ идиллическихъ прогулокъ вдругъ блеснула у меня мысль: ‘вдь сюда должна была пріхать герцогиня, вдь мы здсь ждемъ герцогиню: гд жь она?’ Какъ засмялась мистриссъ Г. Г., когда я предложилъ ей этотъ вопросъ! Она отъ хохота не могла минутъ десять сказать ни слова.
— Но вдь я говорю правду, вскричалъ я:— вдь мы дйствительно пріхали сюда видться съ герцогинею!
— Разумется, вы совершенно-правы, милый мистеръ Доддъ, сказала она, утирая глаза, на которыхъ отъ хохота показались слезы:— но вы жили, вроятно, въ какомъ-то экстаз, иначе вы помнили бы, что герцогиня ухала въ Англію, куда просила ее поспшить королева Викторія, и что сюда не можетъ она быть раньше половины сентября.
— А ныньче какой у насъ мсяцъ? робко спросилъ я.
— Разумется, іюль! отвчала она, опять засмявшись.
— Іюнь, іюль, августъ, сентябрь, сказалъ я, считая но пальцамъ: стало-быть, цлые четыре мсяца!
— Что же такое четыре мсяца? спросила она.
— Въ сентябр будетъ четыре мсяца, какъ я покинулъ мистриссъ Д. и дтей! сказалъ я.
Она закрыла лицо платкомъ и мн послышалось, что она рыдаетъ, я вовсе не хотлъ сказать жосткаго или холоднаго слова и началъ уврять ее въ этомъ. Я говорилъ ей, что еще въ первый разъ, посл разлуки съ домашними, я вспомнилъ теперь о нихъ, что невозможно человку не вспомнить о семейств, что я считаю себя, что я надюсь и она считаетъ меня… не припомню хорошенько, милый Томъ, какъ я тогда выразился, конечно, легко предположить, что я могъ выразиться: ‘смотрю на себя, какъ на человка, вамъ преданнаго’ или какъ-нибудь въ этомъ род.
— Правда ли это? спросила она, не открывая лица, но протягивая мн другую руку.
— Правда! повторилъ я.— Если бъ неправда, могъ ли бъ я пріхать сюда? могъ ли бъ… Я во-время остановилъ свой неосторожный языкъ, съ котораго едва ужь не сорвалось опять ‘мистриссъ Д.’, но я измнилъ фразу: — могъ ли бъ я быть у вашихъ ногъ? и говоря это, я бросился въ позицію, требуемую смысломъ словъ, какъ вдругъ съ трескомъ распахнулась дверь и высокаго роста мужчина, съ ужаснйшими по неизмримости усами, всунулъ голову къ намъ въ комнату.
— О, небо! вскричала мистриссъ Г. Г.— я погибла! погибла!— и убжала, такъ, что я не усплъ моргнуть глазомъ, а поститель, заперевъ дверь за собою на ключъ, подвигался ко мн съ такимъ угрожающимъ и кровожаднымъ видомъ, что я схватилъ кочергу и сталъ въ оборонительное положеніе.
— Мистеръ Кенни Доддъ, если не ошибаюсь? сказалъ онъ торжественнымъ голосомъ.
— Точно такъ! сказалъ я.
— А не лордъ Гэрви Брукъ, по-крайней-мр на этотъ разъ? язвительно прибавилъ онъ.
— Нтъ, сказалъ я.— А кто вы?
— Я лордъ Гэрви Брукъ, милостивый государь! проревлъ онъ.
Кажется, я ничего не сказалъ въ отвтъ — нтъ, нтъ, не произнесъ ни слова, но, вроятно, сдлалъ какое-нибудь выразительное движеніе радости, или вырвался у меня крикъ восторга, потому-что онъ живо возразилъ:
— Да, милостивый государь! вы дйствительно можете благодарить судьбу, потому-что, еслибъ на мст моемъ стоялъ мой оскорбленный, несчастный, опозоренный другъ, вы теперь лежали бы, плавая въ крови!
— Могу ли имть смлость спросить объ имени оскорбленнаго, несчастнаго и опозореннаго джентльмена, который такъ одолжилъ бы меня?
— Это — супругъ вашей несчастной жертвы, милостивый государь! воскликнулъ онъ съ такой энергіей въ голос, что я потрясъ кочергою, показывая свою готовность къ оборон.— Да, милостивый государь! мистеръ Горъ Гэмптонъ здсь, въ город, и только счастью обязаны вы, что онъ не здсь, въ гостиниц, не здсь, въ комнат!
И онъ придалъ своему голосу такое ужасающее трепетаніе, какъ-бы мысли, пробуждаемыя его словами, способны были оледенить кровь въ жилахъ.
— А я вамъ скажу вотъ что, милордъ, возразилъ я, становясь отъ него за столомъ, въ предупрежденіе внезапной атаки: — весь вашъ гнвъ и возвышенное негодованіе пропадаютъ попусту. Жертвы тутъ никакой нтъ, обольстителя нтъ, и, на сколько дло касается меня, вашъ другъ нимало не оскорбленъ и не опозоренъ. Обстоятельства, по которымъ я сопровождалъ эту даму въ Эйзенахъ, легко могутъ быть объяснены, и притомъ побужденіями, заслуживающими оцнки вовсе не такой, какую, повидимому, расположены вы дать имъ.
— Если вы думаете, что говорите съ ребенкомъ, вы, милостивый государь, нсколько ошибаетесь, перервалъ онъ.— Я человкъ, жившій въ свт, и вы сбережете много времени, если благоволите не опускать изъ памяти этого простаго факта.
— Можете быть человкомъ, жившимъ въ свт, и всмъ, чмъ вамъ угодно, милордъ, отвчалъ я:— но я желалъ бы сказать вамъ, что я человк, уважаемый въ обществ, отецъ взрослыхъ дтей. Ваши громы совершенно не къ мсту, милордъ, дло вовсе не таково, какъ вы предполагаете. Я похалъ чисто изъ дружбы…
— Такъ, такъ, прекрасно! Вы, милостивый государь, изволите шутить? или ваши слова — дерзкая наглость? Человкъ увозитъ замужнюю женщину, скрывается подъ чужимъ именемъ, прячется съ нею въ самомъ далекомъ, глухомъ городк, наконецъ пойманъ… въ такой поз, какъ я поймалъ васъ — слушать извиненія такого человка, значитъ отдавать ему на поруганіе свой умъ. Мы слдили васъ, милостивый государь, отъ Рейна до этой деревушки. Мы приготовлены, когда наступитъ время, представить кучу уликъ противъ васъ. Нтъ сомннія, ужь много лтъ не слыхано было такого скандальнаго случая. Будьте же уврены, какъ ни искусно стали бы вы запираться, это принесло бы вамъ мало пользы, и если вы постараетесь убдиться въ столь осязательной истин, это будетъ важнымъ шагомъ къ скорйшему окончанію непріятнаго дла, насъ занимающаго.
— Хорошо, милордъ, предположимъ, для уясненія вопроса, нисколько не соглашаясь считать признаніемъ такое предположеніе, предположимъ, что я смотрю на все вашими глазами: въ чемъ же должно состоять окончаніе, о которомъ вы говорите?
— Отъ ирландскаго джентльмена {Ирландцы славятся задорностью, вспыльчивостью, расположеніемъ вызывать на дуэль по самому ничтожному поводу.} трудно бы ждать такого вопроса, сказалъ онъ съ усмшкою.
— А, понимаю! сказалъ я: — господинъ лордъ говоритъ о дуэли. Онъ поклонился, я продолжалъ: — очень-хорошо, я совершенно готовъ, когда и гд вамъ угодно. И если вашъ другъ не положитъ препятствій моему намренію, я сочту большою честью размняться потомъ пулями и съ вами, милордъ. Правда, у меня нтъ секунданта, я надюсь, мой трактирщикъ будетъ на столько обязателенъ, а вы, конечно, не откажете мн въ пистолет.
— Что касается вашего деликатнаго вниманія ко мн, сэръ, могу только сказать, что принимаю его, хотя въ то же время долженъ выразить сомнніе относительно возможности его исполненія: ваша дуэль не просто размнъ выстрлами для соблюденія формы: пока Гэмптонъ живъ, онъ васъ не отпуститъ съ мста живымъ!
— Итакъ лучшее, чти могу сдлать, застрлить его, сказалъ я, и потому ли, что смыслъ словъ моихъ былъ жестокъ, или потому, что въ голос была кровожадность, мой собесдникъ нсколько покоробился въ лиц.
— Чмъ скоре мы окончимъ дло, тмъ лучше, сэръ, сказалъ онъ надменно.
— И я такого же мннія, милордъ.
— Съ кмъ же могу я условиться, какъ не съ вашимъ секундантомъ?
— Я попрошу трактирщика, а если онъ откажется, уговорю знакомаго цирюльника, что на площади.
— Я долженъ сказать, сэръ, что въ первый разъ въ жизни буду имть такихъ компаньйоновъ. Нтъ ли у васъ поблизости какого-нибудь знакомаго соотечественника?
— Если бъ лордъ Тайвертонъ былъ здсь…
— Онъ не можетъ быть вашимъ секундантомъ: онъ близкій родственникъ моего друга.
Я старался кого-нибудь припомнить, по близко не было никого, и я принужденъ былъ сознаться въ томъ. Онъ довольно-долго думалъ, и наконецъ сказалъ:
— Такое обстоятельство требуетъ зрлаго обсужденія, сэръ. Когда печальный результатъ сдлался извстенъ въ обществ, необходимо, чтобъ не могли упрекнуть ни въ чемъ меня и моего друга, какъ джентльменовъ. Ваши друзья будутъ имть право спросить, кто былъ вашимъ секундантомъ.
— Печальнымъ результатомъ милордъ деликатно благоволитъ называть мою смерть?
Онъ слегка вздохнулъ, поправилъ галстухъ и пригладилъ усы, заглянувъ въ зеркало, висвшее надъ каминомъ.
— Еслибъ случилось, какъ, вы, милордъ, благоволите предполагать, сказалъ я:— нтъ большой важности въ томъ, кто былъ моимъ свидтелемъ, и, прибавилъ я, потирая бороду:— цирюльникъ былъ бы недурнымъ секундантомъ. Но я не разъ бывалъ въ длахъ подобнаго рода и почему-то выходилъ изъ каждаго живъ и здоровъ, а этого не могъ сказать мой соперникъ.
— Завтра, сэръ, вы будете стоять на барьер передъ человкомъ, который сбиваетъ наполеондоръ въ двадцати шагахъ.
Едва было не слетло у меня съ языка, что я былъ бы радъ, если бъ онъ отъискалъ у меня наполеондоръ для пробы своего выстрла, но я во время усплъ спохватиться и замтилъ только:
— Стало-быть онъ хорошій стрлокъ.
— Лучшій въ полку, сэръ, но дло не въ томъ: затрудненіе теперь въ секундант для васъ. Здсь, вроятно, есть какой-нибудь отставной офицеръ, если вамъ угодно будетъ поискать, я зайду къ вамъ вечеромъ и мы согласимся въ условіяхъ.
Я общалъ сдлать все, отъ меня зависящее, и проводилъ его изъ комнаты до самаго подъзда съ поклонами и всевозможною учтивостью, на которую, надобно сказать, онъ отвчалъ такою же любезностью, такъ-что мы разстались какъ-нельзя-лучше.
Я знаю, милый Томъ, вы найдете страннымъ, что, имя такое дло на рукахъ, я въ тотъ же мигъ, какъ онъ ушелъ, бросился взглянуть на мистриссъ Горъ Гэмптонъ, вамъ покажется странно, что я думалъ а ней, о не о себ, по это было такъ.
— Госпожа?.. вскричалъ трактирный слуга: — она ухала съ экстра-почтою полчаса назадъ.
— Ухала? куда же?
— По большой мюнхенской дорог.
— Не оставила она письма… записки… мн?
— Нтъ, сударь.
— Бдняжка забыла — такъ была убита! Она плакала, не правда ли?
— Нтъ, сударь, она была по обыкновенію, только, кажется, торопилась, потому-что чуть-чуть не забыла взять бутерброды съ ветчиной, которые велла себ сдлать.
— Бутерброды съ ветчиной! вскричалъ я, едва удержавшись на ногахъ.— Я буду застрленъ за женщину, а она иметъ спокойствіе заказывать бутерброды съ ветчиной!— Таково было размышленіе, поразившее мой умъ, и можетъ ли быть мысль боле горькая?
— Увренъ ли ты, спросилъ я: — что бутерброды были заказаны не для мадмуазель Виржини, или собачки?
— Не знаю, сударь, только госпожа говорила, чтобъ мы, пожалуйста, побольше положили горчицы.
Это была явная улика, милый Томъ: она любила горчицу — я часто это замчалъ. Судите же теперь, отъ какой ничтожной вещи можетъ зависть счастье человка: потому-что, признаюсь вамъ, пока былъ я твердо убжденъ въ томъ, что называлъ ея благосклонностью ко мн, я готовъ былъ бы сто разъ драться за нее на смерть. Но когда подумалось мн: ‘она дорожитъ тобою, Кенни Доддъ, столько же, какъ старымъ грошемъ, она въ эту минуту, можетъ-быть, смется надъ тобою, покушивая бутерброды съ ветчиною’ — я вдругъ опустился, какъ утопающій, у котораго нтъ и соломенки, за которую бы схватиться. Говорите же теперь о несчастномъ, оскорбленномъ муж: разв я самъ не подхожу подъ тотъ же разрядъ? Относительно измны, мы оба надлены поровну, и, хоть убейте меня, не вижу теперь, изъ-за чего намъ драться?
Намъ теперь остается только утшать другъ друга, думалъ я, и если онъ умный и добрый малый, вроятно, разсудитъ точно такъ же. Позову его и милорда обдать, велю трактирщику подать три-четыре бутылки чуднаго стараго штейнбергскаго, которому теперь триста лтъ, угощу ихъ истинно-саксонскою дичиною съ каперсами, всполоснемъ ее стаканомъ маркобрунскаго, и если черезъ два часа не будемъ братьями съ нимъ, не зовите меня Кенни Доддомъ!
Въ такомъ гостепріимномъ расположеніи духа былъ я, когда доложили о лорд Гэрви Брук. Онъ отъискалъ стараго артиллерійскаго фельдфебеля, который за умренное вознагражденіе соглашался принять званіе моего секунданта, съ пріятнымъ общаніемъ, что самъ и все его семейство, очень-многочисленное, почтитъ своимъ присутствіемъ также мои похороны.
Я прервалъ лорда замчаніемъ, что внезапный случай видоизмнилъ обстоятельства дла, и сказалъ объ отъзд мистриссъ Горъ Гэмптонъ.
— Я никакъ не могу думать, сэръ, возразилъ онъ: — чтобъ это хотя сколько-нибудь измняло ваши отношенія къ моему другу. Омыто ли его оскорбленіе? снято ли пятно съ его чести тмъ, что несчастная поняла наконецъ позоръ своего жалкаго положенія?
Я подумалъ о бутербродахъ, милый Томъ, но не сказалъ ничего.
— Не попрежнему ли остаетесь вы, сэръ, его смертельнйнимъ врагомъ на земл? вскричалъ онъ съ паосомъ.
— Выслушайте же меня терпливо, милордъ, сказалъ я.— Буду, сколько возможно, кратокъ, не желая утомлять ни васъ, ни себя. Для меня ршительно все-равно: драться съ вашимъ другомъ, или нтъ. Если вамъ нужны доказательства этого, сойдемте въ садъ, и я васъ удостоврю. Я не фанфаронъ, не головорзъ, однако, могу сказать, умю и стоять подъ пистолетомъ и держать пистолетъ, но тутъ намъ не изъ чего стрляться.
— О, если вы опять принимаетесь за оправданія, вскричалъ онъ: — я ршительно не могу быть вашимъ слушателемъ.
— Почему жь не можете? сказалъ я: — не-уже-ли для вашего друга пріятне считать себя оскорбленнымъ и обезчещеннымъ, нежели узнать, что ему не было нанесено никакого безчестья?
— Зачмъ же вы убжали съ нею?
— Не могу вамъ этого сказать, отвчалъ я, потому-что моя голова была совершенно разстроена всмъ этимъ споромъ.
— И зачмъ назвались вы моимъ именемъ въ Эмс?
— Не могу вамъ сказать этого.
— И какъ надобно разумть позу, въ которой засталъ я васъ, вошедши въ комнату?
— Не могу вамъ сказать и этого! вскричалъ я, доведенный до отчаянія нелпостью своего положенія.— Не спрашивайте меня ни о чемъ. Вс эти пять или шесть недль я былъ какъ-будто околдованный, не могу отдать отчета въ своихъ дйствіяхъ, какъ паціентъ больницы умалишенныхъ. Боюсь писать къ друзьямъ, чтобъ письма не уличили меня въ сумасшествіи — вотъ вамъ вся правда. Я молчалъ, пока могъ. Стыжусь теперь, признаваясь, но не въ-силу стало молчать. Не мучьте жь меня своими ‘зачмъ я сдлалъ то, почему я сдлалъ другое’: не могу отдать отчета ни въ чемъ.
— Гм! гм! удивительный случай! сказалъ онъ,— отбрасываясь въ креслахъ назадъ и пристально смотря мн въ лицо.— Ваши лта, ваше положеніе въ обществ, вообще вся ваша наружность, мистеръ Доддъ, заставляютъ, принужденъ я признаться, заставляютъ…
Онъ запнулся, какъ-бы не находя соотвтственнаго слова, и я продолжалъ за него:
— Совершенно-справедливо, вы скоре готовы усомниться, нежели увриться въ подозрніи. Да, я вовсе не такой человкъ, какіе бываютъ дйствующими лицами въ подобныхъ случаяхъ.
— Касательно этого, прибавилъ онъ съ осторожностью: — я ничего не говорю. Я выражаю только личныя свои мннія, впечатлніе, производимое вами на меня, какъ на посторонняго зрителя. Уголовный судъ на эти вещи смотритъ съ другой точки зрнія, Палата Лордовъ смотритъ на нихъ также съ другой точки зрнія.
Слова эти бросили меня въ холодный потъ съ ногъ до головы, милый Томъ. Уголовный Судъ! Палата Лордовъ! Не правда ли, прекрасная перспектива для ирландскаго джентльмена съ просроченными долгами? Выстрлъ, даже два, въ двнадцати или четырнадцати шагахъ — вещь никому неубыточная въ денежномъ отношеніи, отказывать въ немъ человку, который самъ напрашивается — неучтиво, необязательно. Но Палата Лордовъ и Уголовный Судъ!… о, милый Томъ, это совершенно-другаго рода дло! Не стану говорить о позор, которымъ покрываетъ подобный процесъ человка моихъ лтъ, ни о вопляхъ и гоненіяхъ, которые поднимутся во всхъ газетахъ, гоненіяхъ, которыя будутъ преслдовать бдняка до его домашняго очага, гд ожидаетъ преступника жена, исполнительница смертнаго приговора, не стану упоминать о ‘Пунш’ и ‘Иллюстрированной Газет’, которымъ вы доставите пищу на цлый мсяцъ {Punch — юмористическій журналъ, который самымъ дкимъ образомъ осмиваетъ все нелпое, въ Англіи пользуется онъ огромною популярностью. Какъ злы и остроумны бываютъ его статьи, можно судить потому, что сотрудники его лучшіе англійскіе юмористы, напримръ, Тэккерей. ‘Иллюстрированная Газета’ помщаетъ, между-прочимъ, рисунки замчательныхъ сценъ въ Парламент, судебныхъ мстахъ и прилагаетъ портреты лицъ, обратившихъ на себя общественное вниманіе въ какомъ бы то ни было отношеніи.} — нтъ, я представляю тяжбу въ ея простйшей форм — финансовой. Пари на конскихъ скачкахъ, банкрутства желзныхъ дорогъ, разорительные расходы по выборамъ — ничто сравнительно съ нею. Выиграешь или проиграешь дло — все-равно, адвокаты разорятъ тебя въ-конецъ.
Хотя никогда въ жизни не предполагалъ я запутаться въ такое дло, но эти соображенія производили очень-часто на меня сильное впечатлніе при чтеніи газетъ, и я доходилъ всегда до заключенія, что въ подобномъ процес выгодне всего для обвиняемаго — не защищаться. Упоминаю все это, чтобъ вамъ было понятно, какъ смирился мой духъ, лишь только лордъ Гэрви намекнулъ о процес.
— Я искренно желалъ бы, сказалъ онъ, подумавъ нсколько: — указать вамъ какой-нибудь способъ уладить эту непріятную исторію, но хотя, признаюсь вамъ, вы сдлали на меня очень-благопріятное впечатлніе, Доддъ (онъ назвалъ меня просто Доддъ, будто бы стариннаго друга, а не ‘мистеръ Доддъ’), мы не можемъ ожидать, чтобъ Гэмптонъ сошелся со мною въ такомъ понятіи о дл. Важне всего то, что объ этомъ случа вс теперь знаютъ и толкуютъ — Гэмптоны такъ извстны въ фешёнэбльномъ мір, за границей и въ Англіи, она такая красавица, иметъ столько поклонниковъ, онъ такой очаровательный молодой человкъ, что ваше бгство стало, можно сказать, скандаломъ на всю Европу. Смотря на дло по совсти, скажу, что, быть-можетъ, ваши объясненія справедливы, но какъ человкъ, принадлежащій свту, я принужденъ сказать, что Гэмптонъ долженъ убить васъ, или требовать развода. Я совершенно увренъ, что и въ томъ и въ другомъ случа многіе осудятъ его. Вс общества раздлятся на дв партіи: одна за процесъ, другая за дуэль, слдовательно всхъ нельзя удовлетворить ничмъ. Потомъ явятся даже люди, которые скажутъ: ‘теперь, когда бдный Доддъ убитъ, безпристрастіе должно вступить въ свои права: вдь сомнительно, былъ ли онъ виноватъ’.
— Чрезвычайно благодаренъ такимъ людямъ, милордъ, сказалъ я, но онъ, не обращая на то вниманія, продолжалъ:
— Еслибъ мщеніе было единственною цлью, процесъ былъ бы лучше всего: подобною тяжбою врагъ разоряется въ-конецъ. Вы, конечно, помните сэра Гэбрука Фостера, который бжалъ съ леди Модфордъ? Вдь у него были огромныя помстья и, говорятъ, ни шиллинга долгу, а теперь онъ, мн сказывали очевидцы, теперь онъ прислужникомъ въ одномъ изъ мелкихъ игорныхъ домовъ. Тоже было съ Лэкингтономъ…
— Я не зналъ ни Фостера, ни Лэкнигтона, милордъ, сказалъ я съ нетерпніемъ, не желая слушать доказательствъ его теоріи.
— Лэкингтонъ былъ старше васъ, продолжалъ онъ: — когда бжалъ съ женою лондонскаго торговца… забылъ имя его, не припомните ли вы?…
— Я очень-мало знакомъ съ подобными длами, милордъ, и для меня они представляютъ гораздо-мене интереса, нежели имютъ, повидимому, для васъ, милордъ, сказалъ я.— Могу ли осмлиться обратить ваше вниманіе на предметъ, насъ занимающій?
— Обращаю на него, сэръ, сказалъ онъ важнымъ тономъ: — всевозможное вниманіе. Я стараюсь, при помощи фактовъ, мною упоминаемыхъ, объяснить всю важность затрудненій, соединенныхъ съ процесомъ или дуэлью, и разршить, какой образъ дйствій можетъ доставить моему другу Гэмптону сочувствіе и одобреніе отъ общества. Я довольно-хорошо знаю жизнь, и вся моя опытность говоритъ одно: не должно уступать первому впечатлнію, надобно строго испытывать его. Нсколько часовъ назадъ, видя васъ въ извстной поз, я готовъ былъ сказать Гэмптону: ‘застрли его, какъ собаку’. Теперь, признаюсь вамъ, Доддъ, я далъ бы ему не такой совтъ, теперь я не оправдываю, но и не осуждаю васъ, Доддъ — вникните въ смыслъ этихъ словъ. Улики слишкомъ-сильно говорятъ противъ васъ, но я не имю ршимости быть противъ васъ.
— Безъ рюмки рчь — сухая матерія, милордъ, сказалъ я: — не освжить ли намъ бесду стаканомъ вина?
— Прекрасная мысль! сказалъ онъ, садясь и кладя свои перчатки въ шляпу, съ видомъ человка, располагающагося провести время непринужденно и пріятно.
Трактирщикъ принесъ бутылку своего дивнаго штейнбергскаго и еще бутылку эйзенахскаго, которую рекомендовалъ нашему вниманію. Оставшись одни, мы налили стаканы, чокнулись по нмецкому обычаю, выпили и продолжали разговоръ:
— Еслибъ кто сказалъ мн вчера, что я буду сидть въ этой комнат и вы будете моимъ собесдникомъ, я назвалъ бы такого человка въ глаза клеветникомъ и лжецомъ! Вчера мн хотлось угостить васъ пулею на-вылетъ.
— Уже ли, милордъ?
— Да, и вы представлялись мн величайшимъ негодяемъ въ мір. Я считалъ васъ чудовищемъ гнуснйшаго разврата.
— Очень-пріятно, что вы измнили свое мнніе, милордъ.
— Да, оно измнилось, признаюсь въ томъ. Если что я хорошо знаю, то именно человческую натуру. Другими науками я занимался неочень-прилежно, но человческое сердце изучилъ глубоко. Я знаю всю вашу исторію въ этомъ дл, какъ-будто самъ былъ очевиднымъ свидтелемъ всхъ его подробностей. У васъ не было тутъ и мысли обольщать мистриссъ Г. Г.
— Ни малйшей, милордъ, и во сн не приходило въ голову.
— Знаю, знаю. Она пріобрла надъ вами власть, очаровала васъ, взяла васъ въ плнъ, Доддъ. Съ горячею, увлекающеюся натурою ирландца, вы не могли сопротивляться, вы не сопротивлялись. Вы попали въ сть — не отрекайтесь. За то я васъ и люблю, клянусь вамъ жизнью, люблю. Не думайте, что я лицемръ, ханжа.
— И не думаю васъ подозрвать въ томъ.
— Нтъ, я нe ханжа, сказалъ онъ ршительнымъ голосомъ: — я человкъ, видвшій свтъ, принимающій жизнь такъ, какъ она есть, невоображающій человческую натуру ни на волосъ хуже или лучше того, какова она дйствительно. Гэмптонъ женится на шестнадцатилтней двочк, она красавица, богата. Но что изъ того? она покидаетъ его, и какая участь постигаетъ ея богатство и красоту? Она разорена, совершенно-разорена. У него тяжба и, разумется, страшные убытки. Какая въ этомъ польза? Вознаградятъ ли двадцать, сорокъ, даже сто тысячъ фунтовъ за потерю блестящаго положенія въ обществ, за потерю любви этого плнительнаго существа? Нтъ, сэръ, не вознаградятъ, вы это чувствуете. Не высказывайте же сомнній. Не вознаградятъ, вы это знаете.
— Я вовсе не о томъ думалъ, милордъ. Я думалъ просто о томъ, что вашъ другъ едва-ли получитъ черезъ процесъ деньги.
— Что вы хотите сказать, сэръ? Разв васъ не осудятъ заплатить огромный штрафъ мистеру Горъ Гэмптону?
— Осудятъ, но я не заплачу.
— Противъ нежеланія вашего есть законныя средства. Продадутъ ваше имущество до послдней нитки, возьмутъ брильянты вашей супруги, снимутъ съ васъ даже фракъ…
— Насчетъ брильянтовъ мистриссъ Д. и моего гардероба не хлопочите: сумма, за нихъ вырученная, не будетъ слишкомъ-значительна.
— Наложатъ запрещеніе на ваши земли.
— Немного съ нихъ возьмутъ: он ужь давно заложены.
— Вс источники вашихъ доходовъ будутъ открыты.
— О, я былъ бы очень-благодаренъ за такое открытіе! Вотъ ужь два мсяца, какъ Порсель не даетъ всти о себ, и я не знаю, откуда достать хоть шиллингъ.
— Впрочемъ, говоря по совсти, что такое вознагражденіе по судебному приговору? сказалъ онъ: — пустяки, совершенные пустяки!
— Да, совершенно-согласенъ: пустяки! отвчалъ я.
— А сколько непріятностей надобно пройдти, чтобъ назначили его! Сколько денегъ надобно давать адвокатамъ: тому триста фунтовъ, другому четыреста фунтовъ, и нтъ конца этимъ сотнямъ, надобно вызывать сорокъ-семь свидтелей изъ Германіи въ Лондонъ, платить каждому отъ двухъ до десяти гиней суточнаго вознагражденія, уплатить каждому дорожныя издержки — сколько это будетъ стоить! И что же выйдетъ? Разоришь бдняка осужденнаго, самъ не получишь никакой выгоды. Это чистая глупость. Поврьте мн, Доддъ, подобныя тяжбы пріятны только адвокатамъ.
— Совершенно увренъ въ томъ, милордъ.
— Нельзя не быть уврену, сказалъ онъ съ достоинствомъ.— Я ужь говорилъ вамъ, что я не ханжа. Я не хвалюсь добродтелями, которыхъ нтъ во мн. Мн случилось однажды быть точно въ такомъ же положеніи, какъ вы теперь. Правда, я былъ тогда молодъ. Повренный мужа былъ, къ-счастью моему, человкъ, знавшій меня и мои семейныя обстоятельства. Онъ прямо сказалъ мн:
— Брукъ, дло кончится процесомъ. Васъ приговорятъ къ десяти-тысячамъ фунтовъ, издержки ваши по процесу будутъ простираться еще до трехъ тысячъ: можете ли вы заплатить?
— Нтъ, сказалъ я: — я младшій сынъ, мн опредлено только восемь тысячъ, которыми я долженъ жить, потому не могу.
— Сколько же вы можете заплатить? сказалъ онъ.
— Дв тысячи могу, смло сказалъ я.
— Скажите: три, сказалъ онъ:— скажите: три.
— Я сказалъ: пожалуй, три. И дло было кончено, безславіе отвращено, репутація спасена, мн осталось десять тысячъ чистой экономіи. Все потому, что и я и мужъ, мы оба были люди, видвшіе свтъ. Въ-самомъ-дл, будемъ судить хладнокровно. Заведись процесъ — мы оба разорились бы на адвокатовъ, теперь мы оба остались въ выигрыш. Правда, мужъ получаетъ меньше денегъ, но за-то не поднимается никакихъ сплетенъ. Жена избгаетъ стыда, отвтчикъ поплатился только четвертою долею того, что потерялъ бы въ процес, и кром того, избавленъ отъ грабительства адвокатовъ. Человкъ низкаго характера сказалъ бы: ‘какое мн дло до репутаціи этой женщины? Я хочу защищать свое дло, хочу выиграть процесъ. Мн нтъ надобности, что меня будутъ чернить адвокаты противника, будутъ позорить газеты, выставятъ меня въ каррикатур на окнахъ магазиновъ’. Онъ сказалъ бы: ‘Что мн горевать о моей репутаціи? У меня нтъ ни сыновей, ни дочерей, отъ моего безславія некому страдать!’ Я очень-хорошо знаю, что эти и многіе другіе резоны могли бы заставить человка съ низкою душою пожалть трехъ тысячъ фунтовъ и сказать: ‘Пусть будетъ, что будетъ. Начнемъ процесъ!’ Но ни вы, Доддъ, ни я не такіе люди. Мы не можемъ смотрть на вещи такими глазами. Человкъ, знающій свтъ, отличается тмъ, что не только понимаетъ дло въ настоящемъ вид, но и понимаетъ его съ перваго взгляда. Онъ судитъ о всякомъ вопрос, инстинктивно зная напередъ, какъ объ этомъ подумаетъ свтъ, и говоритъ самъ себ: ‘конечно, есть въ этомъ дл нкоторыя стороны, несовсмъ для меня пріятныя. Пожалуй, могъ бы я сказать, что и то не по моему вкусу, и другое мн не нравится, но когда же бывали примры, чтобъ у человка заболлъ тотъ именно зубъ, боль котораго ему пріятна?’ Я знаю, Доддъ, вы человкъ, довольно-видвшій жизнь, скажите же, случалось ли когда вашему сердцу радоваться, смотря на трактирный счетъ, или слыша въ передней вашей хорошо-знакомый голосъ неотвязнаго кредитора? Истинная философія состоитъ въ томъ, чтобъ уменьшать, повозможности, неизбжныя непріятности жизни. Согласны ли вы со мной?
— Въ общихъ мысляхъ совершенно согласенъ, милордъ, но вопросъ въ томъ: до какой степени настоящій случай можетъ быть считаемъ подходящимъ подъ вашу теорію. Предположимъ, напримръ, что я замтилъ бы: между вашимъ и моимъ положеніемъ нтъ ни малйшаго сходства, вы сознавались открыто въ своей виновности, я, столь же ясно, говорю, что не виноватъ.
— Итакъ, вы хотите умереть невиннымъ, Доддъ? сказалъ онъ, хладнокровно затягиваясь своею сигарою.
— Я хочу, милордъ, не покидать твердаго основанія, на которомъ стою. Еслибъ вамъ угодно было терпливо меня выслушать, я могъ бы совершенно-удовлетворительнымъ для васъ образомъ объяснить, какъ и почему я сюда пріхалъ, могъ бы вамъ представить прекрасныя причины всему, что можетъ казаться страннымъ или загадочнымъ…
— Какъ, напримръ, принятіе имени и титула, непринадлежавшихъ вамъ, притворная болзнь, чтобъ никто не увидлъ васъ, внезапный отъздъ изъ Эмса и отчаянно-быстрое бгство сюда, наконецъ краснорчивая поза, въ которой я васъ видлъ своими глазами. Конечно, человкъ изворотливаго и находчиваго ума способенъ пріискать нчто-похожее на объясненіе всему этому. Адвокаты такъ длаютъ каждый день — иные съ слезами на глазахъ, другіе, прижимая руку къ сердцу, смотря по сумм, какую взяли за ораторство. Но я прошу васъ припомнить, что теперь мы не передъ судомъ Палаты Лордовъ. Мы здсь говоримъ по чести и по совсти, наедин, софистика и адвокатскія уловки ни къ-чему здсь не ведутъ, и я говорю вамъ откровенно, что на какую сторону ни поворачивайте дло, но совтъ, который далъ я вамъ — единственный возможный и удобный путь выйдти изъ вашего затруднительнаго положенія.
Вроятно вы, милый Томъ, найдете, что я слишкомъ-подробно передаю вс подробности этого любопытнаго разговора, но вспомните, что я стараюсь передать аргументы милорда такъ, чтобъ они произвели на васъ совершенно такое же впечатлніе, какое произвели на меня, уступившаго наконецъ ихъ вліянію. И какъ-бы странно ни показалось вамъ мое поведеніе въ этомъ тяжкомъ случа, пожалуйста, ни на минуту не забывайте о доброй слав и счастіи того милаго существа, участь котораго была въ моихъ рукахъ и которое спасъ я дорогою цною.
Не желаю утомлять васъ длиннымъ разсказомъ о всхъ подробностяхъ переговоровъ, происходившихъ между лордомъ и мною. Отчетъ о нихъ составилъ бы цлую Синюю Книгу, и былъ бы столько же занимателенъ, какъ вс эти фоліанты, потому избавлю васъ отъ повствованія о постепенномъ ход трактацій, и сообщу вамъ только статьи мирнаго договора:
Статья первая. Мистеръ Г. Г., по убжденію, и въ силу нижеопредленныхъ вознагражденій, обязывается думать о мистриссъ Г. Г. во всхъ отношеніяхъ такъ же, какъ до ея встрчи съ К. Дж. Д., питая къ ней т же самыя, какъ и до вышеупомянутой встрчи, чувства почитанія, любви и благорасположенія и оказывая ей таковое же достодолжное уваженіе.
Статья вторая. К. Дж. Д., съ своей стороны, соглашается выдать векселей на дв тысячи фунтовъ стерлинговъ, съ приращеніемъ пятью процентами ежегодно до времени уплаты, опредленіе сроковъ платежа предоставляется усмотрнію К. Дж. Д., съ тмъ, однако, ограниченіемъ, что весь капиталъ будетъ вполн уплаченъ до истеченія пяти лтъ отъ сего числа.
Статья третья. К. Дж. Д. обязуется честнымъ словомъ никогда не входить въ споръ или протестъ противъ дйствительности вышепоказаннаго долга, не прибгая ни къ какимъ законнымъ или незаконнымъ ухищреніямъ, какъ-то, напримръ, объясненіямъ о насильственномъ вынужденіи и проч., но принимаетъ вышеизложенныя условія со всею искренностью джентльмена.
Слдуютъ рукоприкладства и печати договаривающихся лицъ и свидтелей. Несмотря на всю краткость статей, пренія о нихъ заняли нсколько дней, на это время мистеръ Г. Г. удалялся въ сосднюю деревню, потому-что правила этикета не позволяли намъ жить въ одномъ город, пока договорныя статьи не опредлятъ нашихъ взаимныхъ отношеній. Таковы были понятія лорда Гэрви Брука и можете заключить изъ этого, милый Томъ, до какой мелочности достигала пунктуальность всей негоціаціи. Лордъ каждый день обдалъ и ужиналъ со мной, завтракалъ въ Швейншток съ доврителемъ своимъ. Когда все между нами было окончательно улажено, мн казалось, что теперь мы съ мистеромъ Г. Г. можемъ пообдать вмст, какъ добрые пріятели, но лордъ Гэрви безусловно отвергъ мое предложеніе. ‘Нтъ, нтъ, послушайте, Доддъ, не будьте жестоки съ бднымъ Г. Г., это неблагородно’. И хоть я не видлъ основательности въ его возраженіи, но лучше захотлъ уступить, нежели сдлать неделикатный или нелюбезный шагъ. Потому я не видлъ мистера Г. Г. во все продолженіе нашего сосдства.
Лордъ Гэрви ухалъ, два дня назадъ, въ Дрезденъ. Мы разстались отличнйшими друзьями, потому-что, надобно сказать, несмотря на все свое усердіе къ пользамъ мистера Г. Г., онъ велъ себя въ-отношеніи ко мн прекрасно, по вопросу о векселяхъ, онъ даже сдлалъ мн уступку: согласился назначить срокъ первой уплаты черезъ девять мсяцевъ, хотя уврялъ, что его другу было бы очень-пріятно вмсто ‘девяти’ поставить ‘шесть’. Я хотлъ хать къ семейству въ тотъ же день, но, уплативъ счетъ содержателя гостинницы, увидлъ, что не остается у меня и пяти талеровъ — такъ дорого обошлись обды и ужины въ-теченіе недли переговоровъ. Потому я остался здсь, не имя денегъ на дорогу, посл того, отчасти по собственному желанію, отчасти также и по предосторожности трактирщика, у моего образа жизни постепенно были отняты вс маленькія удобства и пріятности, а теперь, наконецъ, дошелъ я до тсныхъ обстоятельствъ, о которыхъ упоминаю въ начал письма.
Трудно представить случай несчастне того, которому я подвергся, и никто, я думаю, не покупалъ еще за дв тысячи фунтовъ такъ мало, какъ я. Какъ бы строго ни вздумали вы упрекать меня, будьте уврены, что я ужь упрекалъ себя еще гораздо-строже, что бъ ни вздумали вы говорить о моихъ лтахъ, будьте уврены, что все это ужь я говорилъ себ гораздо-язвительнйшимъ, гораздо-боле желчнымъ тономъ, и продолжаю говорить каждый день. Самыя жесткія ваши укоризны были бы мягки сравнительно съ моими монологами, и потому, пощадите меня отъ всякихъ оскорбленій, которыя были бы только излишнимъ и слабымъ повтореніемъ собственныхъ моихъ мыслей, и вмсто того обратите свой изобртательный умъ на помощь мн, на избавленіе меня отъ ужасно-затруднительнаго положенія.
Я самъ знаю, что если мы не откроемъ въ Додсбро каменноугольныхъ копей, или золотыхъ рудниковъ, нтъ возможности уплатить мои векселя. Но до уплаты по первому изъ нихъ еще девять мсяцовъ, и слдовательно объ этомъ дл можно пока не думать. Въ настоящую минуту необходимо выслать мн денегъ для вызда отсюда, для возвращенія къ мистриссъ Д., потому скоре пришлите мн денегъ и увдомьте, гд мое семейство: попрежнему ли въ Бонн, или ужь перехало куда-нибудь.
Я также просилъ бы васъ написать къ мистриссъ Д.— въ какомъ тон и дух, предоставляю вашей собственной проницательности. Я ршительно не знаю, какъ мн показаться къ ней, это представляется мн столь же ужаснымъ, какъ войдти въ клтку одной изъ ван-амбурговыхъ львицъ. Иногда мн кажется, что лучше всего принять смиренный, сокрушенный видъ, иногда мн кажется выгодне смлый, отважный, громкій тонъ. Пусть моя судьба ршитъ, какъ мн быть, потому-что самъ я никогда еще не терялъ голову до такой степени.
Когда будете писать ко мн, пишите короче, не печальте меня національными извстіями о голод, лихорадк и разбояхъ. Теперь я способенъ имть состраданіе только къ самому себ, и о томъ, что длается въ Брофф, хочу знать столько, сколько о китайскихъ длахъ. Когда возвращусь къ семейству, можно будетъ подумать, куда намъ хать, но теперь мои мысли несутся къ Додсборо. О, какъ хорошо было бъ, еслибъ мы не оставляли его, не отправлялись бы въ эту несчастную погоню за высшимъ обществомъ, еслибъ не погнались мы за нимъ, я не былъ бы принужденъ называть себя

вашимъ несчастнйшимъ другомъ! Кенни Доддъ.

P. S. У меня есть старинные золотые часы, но они такъ неуклюжи, что никто ихъ не покупаетъ. Я ужь простился съ своею черепаховою табакеркою, которая, по увренію бабушки, принадлежала Квинту Курцію. Единственная фамильная драгоцнность, оставшаяся у меня — бамбуковая трость.
Прогуливаюсь только по пустынной дорог вдоль канавы, потому-что въ другихъ мстахъ слишкомъ надодаютъ кредиторы. Вчера, кажется, бросился бы въ эту грязную канаву, еслибъ не спасли меня лягушки: ихъ кваканье отогнало меня назадъ. Разв только глухой могъ бы тутъ совершить самоубійство. Хоръ демоновъ въ ‘Роберт’ — нжная пснь сравнительно съ ихъ концертомъ!

ПИСЬМО VI.

Мистриссъ Доддъ мистеру Порселю, въ Брофф.

Баденъ-Баденъ.

Мистеръ Порсель,

Ваше письмо лежитъ передо мной, и еслибъ я не знала вашего почерка, то мн трудно было бы врить, что я прочитала въ немъ ваши мысли. Вамъ, человку, который не можетъ найдти невсты, очень пристало давать женщин, подобной мн, уроки, какъ обращаться съ мужемъ. Старый скряга, вздыхающій надъ лишнимъ кускомъ торфа, брошеннымъ въ печь, выдающій кухарк картофель счетомъ — хорошій руководитель для почтенной матери семейства! Часто я догадывалась, какого рода совты даете вы мистеру Додду, но никогда не предполагала, чтобъ вы осмлились выступить открыто учителемъ мн! До какой степени нужно было вамъ забыться, чтобъ даже подумать о такой дерзости!
Откуда набрались вы милыхъ вашихъ выраженій? Откуда заимствовано это ‘неизбжно-продлившееся отсутствіе’ К. Дж., эти ‘жертвы, приносимыя дружб’, ‘благородный порывъ рыцарской души’ и тому подобныя нелпости, которыми стараетесь вы прикрыть позорное поведеніе вашего друга? Понимаете ли вы вещи, о которыхъ говорите — понимаете ли хоть на каплю? Знаете ли вы, что идетъ ужь пятый день третьяго мсяца, какъ онъ скрылся, не оставивъ и не присылая намъ о себ ни одного слова, чтобъ хоть спросить, живы ли мы, не оставивъ намъ ни полушилинга денегъ, ни даже векселя, который могли бы мы протестовать, или… не знаю, какъ-то у васъ называется. Я не обманываю себя обольщеніями о томъ, для чего и зачмъ онъ ускакалъ, не хочу марать свое перо объясненіями объ этомъ предмет, но, кром васъ, мистеръ Порсель, въ парик и вашихъ черныхъ атласныхъ culottes, не знаю человка, котораго наружность такъ мало годилась бы для подобныхъ нжностей! Да, вы съ нимъ прекрасная парочка и, надюсь, вы скоро послдуете его примру. И вы имете наглость говорить мн, что это ‘невинная свобода нравовъ, допускаемая заграничною жизнью!’ Скажите пожалуйста, какъ отлично вы знаете заграничные нравы! А кажется, вы не видывали чужихъ краевъ, кром какъ съ броффскихъ плетней. Невинной свобод нравовъ нечего меня учить: я вижу ее сама каждый разъ, когда вызжаю, когда обдаю за общимъ столомъ, когда танцую на бал. Да, милая невинность, особенно со стороны отца взрослыхъ дтей, старика, которому, по его собственнымъ словамъ, будетъ въ іюн пятьдесятъ-семь лтъ, а на-самомъ-дл, врно, есть и полныхъ шестьдесятъ, потому-что я знаю прекрасныхъ молодыхъ людей, его товарищей по школ!
Вы увряете, что принимаете искреннее участіе въ К. Дж.— очень рада: оно будетъ ему очень-нужно, когда онъ возвратится, даю дамъ честное слово, онъ будетъ тогда его достоинъ. Да, надюсь показать ему разницу между любовными похожденіями и домашнею жизнью съ законною женою. Если онъ еще не зналъ этой разницы, такъ узнаетъ ее — будьте уврены! Ахъ, вдь вы думаете запугать меня состояніемъ его здоровья — не безпокойтесь, не испугаете, мистеръ Порсель. Долго еще будетъ онъ срамить насъ своимъ поведеніемъ. Я очень-хорошо знаю, что въ силахъ перенесть его комплекція, знаю, что такъ-называемые подагрическіе припадки его ни больше, ни меньше, какъ просто припадки его злостнаго и бшенаго темперамента. Не надйтесь же растревожить кого-нибудь изъ насъ на этотъ счетъ, пусть возвращается хоть на носилкахъ, этимъ не защитится.
Ваши ‘искреннія сожалнія о томъ, что мы похали за границу’, очень-мило выражены, и я должна быть вамъ признательна за нихъ. Не можете ли пожалть еще о чемъ-нибудь: напримръ, что съ нами не было холеры, или что Джемса не посадили въ тюрьму за поддлку векселей? По-вашему, намъ слдовало оставаться въ Брофф, и, судя во прелести вашего слога, я не сомнваюсь, что ваши бесды принесли бы намъ большую пользу.
Очень-краснорчиво разсуждаете вы также о расходахъ и прибавляете, что говорили напередъ, какъ убыточно жить въ чужихъ краяхъ. Да, сэръ, убыточно, если старики захотятъ присоединить къ роднымъ своимъ порокамъ заграничные, но позвольте мн сказать, что, узжая изъ Додсборо, я по-крайней-мр (за другихъ не ручаюсь) не разсчитывала, что у мистера Додда будутъ свои особые расходы на новое семейство — нравится ли вамъ такой отвтъ, мистеръ Томъ Порсель?
Удивляюсь сама, какъ сдерживаю свое негодованіе и унижаюсь до разсужденія съ вами о предметахъ, которые непонятны старому холостяку, или вдовцу (что одно и то же). Не-уже-ли вы не понимаете, что вамъ трактовать о семейныхъ длахъ то же самое, что глухому судить о музык?
Въ заключеніе вы приплетаете свою старую дружбу и такъ дале. Понимать подъ дружбою наглость, это — новость. Гд вы почерпнули правило, что старинное знакомство даетъ право безстыдно оскорблять? Ваши вопросы о здоровь моихъ дочерей могли бы обойдтись и безъ прибавки относительно вашихъ опасеній за послдствія ‘соприкосновеній съ нравами, неотличающимися строгостью’. Мы съ Мери Анной отъ души похохотали надъ вашими страхами, потому прощаю вамъ эти неумстныя выраженія.
Джемсъ совершенно-здоровъ и говоритъ, что былъ бы еще здорове, еслибъ вексель, о которомъ вы говорите, былъ полученъ.
Вы пишете, что мек-кертіевскій капиталъ принятъ и положенъ у банкира. Но какая пріятность мн въ этомъ? Деньги нужны мн здсь. Найдите, если можно, врную оказію переслать ихъ сюда.
Теперь, кажется, я отвчала на вс главные пункты вашего письма и, надюсь, изложила вамъ свои мысли очень-ясно. Вы сбережете много времени и бумаги, узнавъ, что мои намренія относительно К. Дж. неизмнны, если бы сама королева Викторія просила за него, я осталась бы непоколебима. Совершенно-напрасно взывать къ ‘доброт моего сердца и женской кротости моей души’: вс ваши обращенія къ этой слабой сторон моего характера служатъ только мн предостереженіемъ, чтобъ не поддаваться ей, постараюсь пользоваться этимъ урокомъ, пока буду оставаться

Вашей покорнйшею слугою,
Джемима Доддъ.

ПИСЬМО VII.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.

Милая Молли,

Вмст съ этимъ посылаю вамъ письмо къ Тому Порселю, которое пожалуйста передайте ему изъ рукъ въ руки. Если онъ станетъ читать его при васъ, то вы, вроятно, замтите, что я пишу ему не ‘поздравленія съ наступающимъ праздникомъ’. Онъ говоритъ, что любитъ въ рчи ясность: надюсь, онъ будетъ мною доволенъ съ этой стороны.
Вы уже знаете о варварскомъ поступк, совершенномъ К. Дж. Я извщала васъ, какъ онъ бросилъ меня и семейство, какимъ безславіемъ покрылъ онъ насъ въ глазахъ всей Европы, потому-что, замчу вамъ, Молли, здшніе слухи повторяются во всхъ европейскихъ аристократическихъ районахъ. Не было бы конца, еслибъ я стала вамъ описывать вс гадкіе и безчеловчные поступки К. Дж. И… какъ вамъ это покажется, милая Молли? господинъ Порсель не хочетъ ничего знать, а, напротивъ, читаетъ мн длинное нравоученіе о моихъ супружескихъ обязанностяхъ и учитъ меня, какой пріемъ должна я сдлать К. Дж., когда онъ возвратится!
Мн кажется, Молли, что, зная мой характеръ, господинъ наставникъ могъ бы не принимать на себя этого безпокойства. Видалъ ли онъ, видалъ ли кто, чтобъ я отступала передъ непріятностями, чтобъ какой бы то ни было случай заставалъ меня неприготовленную къ отпору? Разв я по натур своей одно изъ тхъ боязливыхъ существъ, которыя смущаются битвами жизни? Напротивъ, не, наградила ли меня природа въ замчательной степени твердостью характера, нравственныя силы котораго возвышены глубокимъ знаніемъ жизни и полнымъ знакомствомъ со всею испорченностью человческаго сердца? Да, вопросъ въ томъ: робкое и ограниченное существо я, или женщина проницательная и твердая? Не-уже-ли, двадцать-шесть лтъ изучая характеръ К. Дж., изслдуя вс его дурныя стороны, могу я кому-нибудь позволить учить меня, какъ обращаться съ мужемъ? Я знаю К. Дж. какъ свою старую туфлю, и, право, цню его недороже старой туфли! У меня недостанетъ терпнія, да и ни у кого не достало бы терпнія, пересказывать, какъ восхитительно господинъ Порсель разсуждаетъ со мною о невинной свобод заграничныхъ нравовъ. Или онъ, старый грховодникъ, думаетъ, что черное становится за границею блымъ, что дло, которое въ Брофф называется смертоубійствомъ, въ Брюссел почитается невинною шуточкою? А если нтъ, о чемъ же онъ толкуетъ? Или онъ изъ тхъ франтовъ, которые доказываютъ, что въ слабостяхъ мужа всегда виновата сама жена? Чего добраго, такіе господа развелись нын. Они говорятъ: въ домашнихъ отношеніяхъ необходима снисходительность. Нтъ, милая Молли, я не намрена потакать порокамъ мужа.
Порсель говоритъ, что К. Дж. скоро возвратится. Милости просимъ! Здсь онъ скоро пойметъ, чего заслуживаютъ его поступки.
‘Не будьте мстительны’, говоритъ мистеръ Порсель. Каковъ тонъ, прекрасенъ, неправда ли? Разв лордъ-канцлеръ мститъ, говоря преступнику: ‘слушай твойй приговоръ’? разв онъ поступаетъ ‘жестоко’, говоря: ‘приготовляйся къ участи, которую заслужилъ’?
Простить его! Но какой примръ подала бы я дочерямъ, еслибъ извинила его поступокъ, еслибъ стала смотрть на его поведеніе, какъ на простительную слабость? Простить, когда высшее общество всей Европы смотритъ на насъ! ‘Какъ-то поступитъ мистриссъ Д.’, говоритъ графъ NN.— ‘Что-то скажетъ ему мистриссъ Д.?’ говоритъ герцогъ, Z.Z.’ Знаетъ ли еще она, что сдлалъ ея мужъ?’ спрашиваетъ князь Х.Х. Такіе толки слышатся круглый день, милая Молли, и потому лордъ Дж. справедливо замчаетъ: ‘онъ не столько нарушитель семейныхъ обязанностей, сколько великій преступникъ предъ всмъ обществомъ’.
Я принуждена смотрть на дло съ этой точки зрнія, и боле думаю о благ общества, требующемъ примрнаго наказанія, нежели о моихъ семейныхъ чувствахъ.
Вотъ мои мысли, милая Молли, по самомъ внимательномъ и терпливомъ обсужденіи дла, и Томъ Порсель напрасно будетъ останавливать меня.
Еслибъ не этотъ несчастный случай, то я могла бы сказать, милая Молли, что мы никогда еще не жили такъ пріятно, какъ здсь. Каждый день, съ утра до ночи, и можно сказать, съ ночи до утра, у насъ развлеченія и удовольствія, и одна только мысль о возвращеніи К. Дж. охлаждаетъ пылъ нашего блаженства. Кто и какъ это устроиваетъ — не знаю, но великолпнйшіе балы и вечера даются здсь безплатно для всхъ желающихъ. Кто содержитъ ‘салоны’, платитъ за освщеніе, прислугу, за десертъ — не знаю, вашей Джемим Доддъ извстно только, что она ни разу не платила ни шиллинга. Лордъ Джорджъ говоритъ, что какой-то французъ, Бегассе, Бенассе, или что-то въ этомъ род, до безумія любитъ давать балы, бываетъ счастливъ только тогда, когда видитъ ‘салоны’ наполненными самымъ блестящимъ обществомъ, и не жалетъ для этого никакихъ расходовъ. Какой милый человкъ!
Сравните это, милая Молли, съ нашими ирландскими жалкими балами, и вы поймете, какъ очаровательна жизнь въ Баденъ-Баден. Огромныя, великолпныя залы, повсюду люстры, въ каждой люстр по двсти свчъ, паркетъ какъ зеркало, Мери Анна можетъ вамъ сказать, какъ онъ скользокъ, туалетъ дамъ истинно-ослпителенъ! Здсь не увидите ни на комъ мытаго кисейнаго платья съ лимерикскими кружевами, не увидите вашихъ газовыхъ юбокъ на каленкоровыхъ чехлахъ вмсто атласныхъ — нтъ, Молли, здсь все настоящее, самое лучшее: атласъ, брильянты, цвты, башмаки, перья — все это чудно богато, все прямо изъ магазиновъ. Здсь все надвается только одинъ разъ. Ахъ, какъ Мери Анна смется надъ дублинскими балами!
Еслибъ у меня голова не была занята мыслями о наглости Тома Порселя, можно было бы много написать о дочеряхъ и Джемс. Мери Анною кавалеры здсь занимаются столько, какъ ни одною двицею, точно такъ же занимались бы и Каролиною, еслибъ она захотла, но она держитъ себя холодпо, надменно, что вовсе не принято въ чужихъ краяхъ, гд, по выраженію, лорда Джорджа, необходимо имть лисій хвостъ
Говоря о лорд Джордж, прибавлю, что не могу замтить, за которою онъ ухаживаетъ: за Мери Анною или за Кери. Постоянно слжу за нимъ и ничего не могу ршить, но врно то, что онъ ухаживаетъ за одною изъ нихъ, и для окончанія этого-то дла, нсколько дней назадъ, онъ вдругъ простился съ нами и ускакалъ въ Англію, говоря:
‘Нтъ, въ переписк мало проку, поду самъ, переговорю съ отцомъ лично’.
Я не хотла спрашивать, о чемъ переговорить онъ детъ, но я видла, какъ мои дочери потупили глаза при этихъ словахъ, и этого было мн довольно, чтобъ отгадать, съ которой стороны втеръ.
Отъ души желаю, чтобъ предложеніе было сдлано до возвращенія К. Дж. Мн хотлось бы доказать этимъ, какъ превосходно я устроиваю семейныя дла, потому-что, нечего и говорить, Молли, у К. Дж. никогда не было тни надежды отдать дочь за лорда, а если онъ возвратится до ршенія дла, то непремнно скажетъ, что содйствовалъ успху.
Джемсъ вполн соотвтствуетъ желаніямъ безъ памяти любящей матери: шесть футовъ и два съ половиною дюйма росту — на полдюйма онъ выросъ заграницею, черные глаза, усы и бакенбарды, которымъ здсь нтъ подобныхъ, самый фешёнэбльный костюмъ, брильянтовыя запонки на рубашк, опаловыя пуговицы на жилет, черное бархатное пальто съ бирюзовыми пуговицами — вотъ его вечерній костюмъ. Весь залъ смотритъ на него, когда онъ идетъ, потому-что онъ, какъ-будто первое лицо въ обществ, идетъ всегда прямо, не уступая дороги никому въ мір. Поэтому можете видть, милая Молли, какъ мало въ немъ сходства съ К. Дж. Я часто слышала это замчаніе, когда мы жили въ Бонн.
Я поручила Мери Анн составить списокъ аристократическихъ знакомыхъ, бывшихъ здсь у насъ съ визитомъ, но теперь раздумала посылать его вамъ: вы не умли бы даже прочитать этихъ фамилій. Однакожь посылаю мсто, вырзанное изъ Galignani’s Messenger, гд вы увидите насъ поименованными въ числ ‘знатныхъ постителей Баденъ-Бадена’, слдующимъ образомъ: ‘Madame Maccarthy Dodd съ семействомъ и сопровождающими’. Я думаю, что теперь К. Дж., возвратившись съ робостью въ душ, легче прежняго согласится принять это имя. Джемсъ говоритъ, что это легко: ‘стоитъ просто напечатать имя на визитныхъ карточкахъ, вызвать и убить перваго, кто осмлится тому улыбнуться — и дло кончепо’. Можетъ-быть, такъ и устроится, но я сомнваюсь въ возможности исполненія при жизни К. Дж.
Въ послдній разъ я, кажется, нсколько-жестко писала Уагерсу, теперь я вижу, что наслдство принято во владніе. Напомните Порселю, что деньги нужны мн здсь, скажите также П. Бельтону, что съ ныншняго года я прекращаю свой взносъ въ Больницу для Неимущихъ: я убдилась, что старая система леченія, которой тамъ слдуютъ, убійственна. По обилію медикамента и по средствамъ ирландскаго простонародья, мн кажется лучшею для него системою гидропатія, въ бдной стран дешевизна — первое условіе.
Разъ навсегда позвольте сказать вамъ, милая Молли, что я не понимаю, къ-чему вы надодаете намъ толками о состояніи нашего дома въ Додсборо, извстіями, что въ такомъ-то мст проваливается потолокъ, въ другомъ мст пошатнулась стна? Отъ души надюсь, что скоро онъ совершенно развалится, потому-что, какъ ужь я писала, не желаю возвратиться въ Додсборо. Часто я думаю, что недурно было бы К. Дж. хать Домой и жить тамъ. Я уврена, что еслибъ онъ самъ собиралъ доходы, а не поручалъ этого Порселю, мы могли бы много выиграть. Вы пишете, что зима будетъ дурна для землевладльцевъ, что они опять могутъ подвергнуться опасностямъ отъ голодной сволочи, еслибъ съ К. Дж. и случилось что-нибудь, я готова мужественно перенесть все — я такъ привыкла къ непріятностямъ! Во всякомъ случа опасности ирландской жизни показываютъ бойкость и мужество ирландцевъ. Этого могутъ не понимать, это могутъ осуждать только трусливые англичане. На вопросъ: ‘почему вы не покупаете помстій въ Ирландіи?’ у нихъ всегда одинъ отвтъ: ‘страшно’, я много разъ слышала его своими ушами. Но ихъ невжество всему причиною, еслибъ они знали, какъ обращаться съ удалыми ирландцами, то увидли бы, что бояться ровно нечего. Я сама помню, когда мы жили въ Клаумепос, разъ поутру Джиль, нашъ слуга, вошелъ въ комнату и доложилъ, что пришли изъ Лэгинча двое молодцовъ застрлить мистера Додда. ‘Они теперь сидятъ въ кухн’, прибавилъ онъ, ‘у нихъ записка отъ ихъ атамана, чтобъ кормить ихъ безплатно, отказать нельзя’.
— Штука скверная, Джиль, сказалъ К. Дж.— сколько имъ общано въ награду?
— Пять фунтовъ, если исполнятъ дло какъ должно, сказалъ Джиль.
— Не возьмутъ ли они трехъ, чтобъ не убивать меня? сказалъ К. Дж.
— Не знаю, сэръ, но если угодно, спрошу.
— Пожалуйста спроси, сказалъ К. Дж.
Джиль пошелъ и переговорилъ съ ними. Оба они были ребята умные, честные, и съ перваго слова согласились, получили деньги, попріятельски позавтракали на кухн и потомъ К. Дж. пошелъ проводить ихъ, толкуя о всходахъ и урожа, прощаясь, они дружески пожали руки другъ у друга. А между-тмъ англичане называютъ насъ варварами! Но знаки симпатіи, которыми осыпаютъ насъ за границею, достаточно вознаграждаютъ за эти клеветы

Вашу преданную навки
Джемиму Доддъ Мэк-Керти.

P. S. Слдующее письмо къ вамъ будетъ написано рукою одной изъ дочерей моихъ, потому-что, при возвращеніи К. Дж., чувства мои будутъ такъ взволнованы, что не буду въ состояніи держать пера.
Иногда я думаю, что должна буду при этомъ лечь въ постель и быть при смерти, потому-что — вы понимаете, милая Молли, упреки получаютъ особенную торжественность и силу, когда произносятся умирающими устами. Какія горькія истины можно высказать, Молли, когда предполагается, что слабость упрекающаго не допускаетъ возраженій! Но я ужь длала это, раза два или три, К. Дж. привыкъ и ожесточился духомъ.
Лордъ Дж. говоритъ: ‘Пріймите его, какъ-бы ничего между вами не произошло, какъ-бы вы съ нимъ видлись наканун. Будьте истинно-великосвтскою дамою’. Еслибъ мой характеръ могъ допустить такое послабленіе, быть-можетъ, я послдовала бы его совту, но потворствовать пороку значитъ быть въ немъ соучастницею, а мои нравственныя правила не допускаютъ этого.

ПИСЬМО VIII.

Джемсъ Доддъ Роберту Дулэну, Е. Б., въ Trinity College, въ Дублинъ.

Милый Бобъ,

Совершенная правда: я долженъ стыдиться своей неаккуратностію въ переписк, я не отвчалъ теб на три письма — это страшный проступокъ, но подумай хоть немного — и ты увидишь, что вс подобныя претензіи въ-сущности несправедливы: гд ты найдешь двухъ пріятелей, которые по своимъ вкусамъ, привычкамъ и житейскимъ обстоятельствамъ были бы совершенно въ одинакомъ положеніи, такъ, чтобъ одному изъ нихъ было столько же удобства и времени заниматься перепискою, какъ другому? Подумай объ этомъ и увидишь, что ты, сидя въ своей тихой комнат, можешь находить время для корреспонденціи гораздо-легче, нежели я среди шума, грома и столкновеній баденской жизни, и если твои мысли, подъ вліяніемъ спокойныхъ обстоятельствъ, текутъ плавно, то въ моихъ идеяхъ необходимо отражается жизнь, окрашенная всми разноцвтными оттнками счастья и неудачъ.
Не сердись же на мое молчаніе, будь снисходителенъ къ путаниц моего письма, потому-что передавать другому свои мысли въ порядк можно только тогда, когда он стройны въ голов, а возможно ли это въ Баденъ-Баден? Вообрази себ излучистую долину, съ холмами, покрытыми лсомъ и поднимающимися то тамъ, то здсь до высоты горъ, среди ихъ стоитъ маленькая деревушка — иначе нельзя назвать Баденъ-Баденъ, но каждый домъ въ этой деревушк чудо архитектуры, великолпный отель. Изъ города ведетъ тнистая аллея къ мостику черезъ рчку, и, перейдя его, ты стоишь передъ великолпнымъ зданіемъ: снаружи фрески, внутри позолота и мраморъ. Это — ‘салоны’, храмъ капризной фортуны, которая владычествуетъ надъ зеленымъ столомъ и раздаетъ свои милости и удары направо и налво. Сюда стекаются представители всхъ націй міра, всхъ сословій каждой націи. Знатнйшіе аристократы съ двадцатью поколніями предковъ перемшаны въ толп съ бездомными искателями приключеній, обнищавшими мотами, разорившимися кутилами. Всякій, кто можетъ звономъ своего луидора участвовать въ общей музык, принимается въ оркестръ. Женщины прекрасныя, изящныя, милыя, нжнйшіе цвтки, взлелянные подъ кровомъ родной семьи, стоятъ подл сиренъ, которыхъ обольстительная красота служитъ средствомъ для привлеченія игроковъ. Это — вавилонское смшеніе языковъ и состояній. Испанскій грандъ, бглый галерный преступникъ, венгерскій магнатъ, лондонскій пройдоха, старый игрокъ съ сдыми усами, гологубый юноша — вс стоятъ рядомъ, вс смшаны и слиты силою игры, и, при всемъ различіи по роду, крови, сословію и состоянію, здсь они члены одного цеха, одного общества, связь котораго — игорный столъ. Вотъ съ графомъ шепчется заклейменный каторжникъ съ брестскихъ галеръ, черноволосый мужчина, опирающійся на спинку стула леди — бжавшій изъ тюрьмы воръ, лондонскій мошенникъ нюхаетъ изъ табакерки англійскаго лорда, ‘Каково идетъ игра?’ кричитъ итальянскій маркизъ рыжебородому корсиканцу, который живетъ своимъ стилетомъ. ‘Это, кажется, виконтесса Бельфлёръ?’ спрашиваетъ свжій юноша, только еще покинувшій оксфордскія аудиторіи, а износившійся пріятель отвчаетъ ему: ‘нтъ, это m-lle Вареннъ, парижская актриса’. Но самая поразительная черта въ этомъ хаос — безпорядочность, неудержимость, съ какою здсь всякій предается своей страсти — игр, любви, мотовству, здсь не разсчитываютъ ничего, не обращаютъ вниманія ни на что. Надъ характеромъ жизни владычествуютъ здсь игорные столы, и какъ за ними мгновенно чередуются страшное богатство и крайняя нищета, такъ въ жизни смняются ежедневно наслажденія и отчаяніе. Игра, милый Томъ, во сто разъ пьяне шампанскаго, и однажды отвдавъ картъ, надолго прощайся съ трезвымъ разсудкомъ. Я говорю не объ увлекательности картъ, но, что еще въ тысячу разъ хуже, о томъ, что игрокъ и во всхъ длахъ и обстоятельствахъ жизни привыкаетъ играть va-banque.
Весь міръ кажется теб большимъ зеленымъ столомъ и повсюду ты думаешь только о риск и милости фортуны. Продлится ли неудача? Продолжится ли удача?— вотъ единственныя твои мысли. Привыкаешь смотрть на себя какъ на существо безсильное, которымъ по прихоти играетъ судьба, будто игорною костью, которая летитъ по вол случая. Ты, милый Бобъ, врно разваешь ротъ въ удивленіи отъ такихъ философскихъ размышленій: ты никогда не ожидалъ найдти во мн мыслителя, да и я, признаюсь, не подозрвалъ въ себ такого таланта. Но скажу теб секретъ своей психологіи: мн страшно не повезло въ Rouge-et-Noir. Пока счастье благопріятствовало, что продолжалось недли три, я наслаждался Баденъ-Баденомъ съ несказанною ревностью. Философы говорятъ, будто-бы счастье ожесточаетъ сердце, не правда. По-крайней-мр я по своему кратковременному опыту знаю, что никогда не чувствовалъ такой нжной привязанности ко всему и ко всмъ. Я жилъ въ мір красоты, роскоши, блеска, вс были для меня любезны, вс были милы. Казалось, что не одна фортуна благопріятствуетъ мн, что вс зрители желаютъ мн добра и счастья. Шопотъ радостнаго одобренія слышался вокругъ меня при выигрыш, нжные, очаровательные взгляды устремлялись на меня, когда я загребалъ золото. Даже банкиръ пересыпалъ груды блестящихъ монетъ отъ себя ко мн, казалось, съ удовольствіемъ. Ветераны игорнаго стола съ жадностью слдили глазами за моею игрою, восклицанія удивленія раздавались при каждомъ новомъ моемъ тріумф. Не все ли равно, чмъ ни блестть: рчами ли въ парламент, чуднымъ ли созданіемъ кисти, романомъ, пніемъ, ловкостью или силою: все-равно — упоительно быть предметомъ общаго восторга, фокусомъ всхъ взоровъ, первымъ среди тысячъ, упоительно почти до безумія! Часто я, очертя голову, бросался черезъ гибельную пропасть, просто потому, что въ толп кто-нибудь говорилъ: ‘посмотримъ, какъ-то удастся это Додду’. Я часто пускался въ смертельный, отчаянный рискъ подъ вліяніемъ такихъ поощреній, и, надобно сказать, съ блестящимъ успхомъ.
— Всегда ли вы такъ счастливы? спрашиваетъ какой-нибудь графъ или герцогъ, съ любезною улыбкою.
— И во всемъ? тихо прибавляетъ нжный голосъ, съ такимъ упоительно-нжнымъ взглядомъ, что я забываю взять свой выигрышъ, и онъ остается на стол, удвоиваясь въ слдующую партію.
И какъ восхитительно возвышаются вс твои понятія силою внезапнаго богатства!
Ты распоряжаешься купцами съ могуществомъ Юпитера. Ты властвуешь въ безграничныхъ областяхъ произвола. Что значитъ для тебя самый роскошный пиръ, самая дорогая вещь? Стоитъ только увеличить на двадцать наполеондоровъ слдующую ставку. Этотъ богатый рубиновый браслетъ ты пріобртаешь въ одну сдачу. Однимъ словомъ, Бобъ, я чувствовалъ себя отыскавшимъ золотые рудники Эльдорадо безъ хлопотъ поиска! Мн нужно для исполненія прихоти пятьдесятъ наполеондоровъ — я подходилъ къ зеленому столу получить ихъ съ такою же спокойною увренностью, какъ взять по векселю деньги изъ банка!
— Пойди сюда, Джемсъ, будь милъ, держи со мной на половину эту ставку. Я увренъ въ выигрыш, если ты мой партнёръ! шепчетъ молодой лордъ съ пятнадцатью тысячами фунтовъ дохода.
— На чьей сторон Доддъ? спрашиваетъ старый пэръ съ кошелькомъ въ рук.
— Ахъ, какъ хотлось бы мн выиграть восемьдесятъ наполеондоровъ, чтобъ купить рыжую арабскую лошадь! говоритъ леди Мери своей сестр.
— Нтъ, я лучше купила бы опаловую брошку, отвчаетъ сестра.
— О, если выиграю эту ставку, скачу въ свой полкъ купить капитанскій чинъ, восклицаетъ блдный субальтерн-офицеръ съ красными пятнами на щекахъ и блестящими, какъ уголь, глазами.
Вообрази же могущество человка, который можетъ исполнить имъ вс ихъ желанія, вообрази, милый Бобъ, какъ владычествуетъ надъ всми этотъ человкъ, и скажи, что упоительне его роли? Да, я былъ въ эти три дивныя недли новымъ Петромъ Шлемилемъ, обладателемъ неистощимаго кошелька. Въ это чудное время я задавалъ обды, концерты, ужины, устраивалъ спектакли, владычествовалъ въ опер, властвовалъ надъ шарлатанами и знаменитостями всхъ сортовъ и видовъ, какая женщина не получила тогда отъ меня браслета, брошки, фермуара? Я былъ обладателемъ алмазныхъ копей Голконды!
Конюшни отеля были наполнены всевозможныхъ родовъ животными, принадлежавшими мн: ослами, лошадьми, мулами, собаками, былъ у меня даже медвдь, сараи были набиты моими экипажами всяческихъ формъ и видовъ, одинъ изъ нихъ, на трехъ колесахъ, необыкновенно-легко опрокидывавшійся, изобртенный туземнымъ артистомъ, назывался въ честь мою: ‘le Dod’. Каковъ блескъ, мой другъ, какова слава! Я могъ докатиться до потомства на его трехъ колесахъ! Моего покровительства искали съ такою ревностью, что одинъ изобртательный инструментный мастеръ назвалъ моимъ именемъ новопридуманные хирургическіе. щипцы, и я загремлъ въ мір медицины при вопляхъ паціентовъ.
Но медаль перевернулась. Въ несчастный день, въ пятницу, фортуна измнила мн. Я пролежалъ въ кровати весь этотъ день, не спавъ предъидущую ночь, и ужь поздно вечеромъ пошелъ въ салоны: По обыкновенію, вокругъ меня образовалась цлая свита изъ лордовъ, баронетовъ, членовъ парламента, знатныхъ иностранцевъ, потому-что, милый Бобъ, пока звзда моя возвышалась по небосклону, пока совты мои были, чтобъ выразиться гомерически:
Сердцекрпящей, богатство дающею рчью,
каждое мое слово, даже въ тхъ вещахъ, о которыхъ я ршительно не’ имлъ понятія, выслушивалось съ почтительнымъ вниманіемъ, повторялось съ восторгомъ. Ты не повришь, но это правда. ‘Такъ сказалъ вчера Доддъ’ — ‘Доддъ полагаетъ, что это хорошо’ — ‘Доддъ не одобряетъ этого’ и т. д.— вотъ фразы, раздававшіяся повсюду, и во всемъ, начиная отъ конскихъ скачекъ до вопросовъ о бюджет Великобританскаго Королевства, мое мнніе высоко цнилось.
— Бенассе (такъ зовутъ содержателя игорныхъ столовъ) отлично воспользовался временемъ вашего отсутствія, Доддъ. У него нын было великолпное утро, онъ обчистилъ старика-курфирста и отправилъ маркграфа Рагацкаго домой безъ гроша.
Этимъ встртила меня въ дверяхъ компанія.
— Теперь-то увидишь настоящую игру, прошепталъ одинъ господинъ своему новоприбывшему пріятелю:— это молодой Доддъ, онъ порядкомъ пошутитъ съ банкометомъ.
Сопровождаемый подобными замчаніями, я приближался къ столу, гд для меня торопливо очистили мсто, потому-что мое появленіе считалось добрымъ предвстіемъ.
Не буду разсказывать въ-подробности о мысляхъ, толпившихся въ голов моей. Впрочемъ, некогда мн было и предаваться имъ: мн подали снять, игра началась.
Какъ и всегда, мое счастье было неизмнно. Я бралъ ставку за ставкой, какъ-будто проиграть было мн невозможно. И какія странныя мечты проносились передъ моимъ воображеніемъ! Темныя предчувствія бды, радостныя виднія, бшеные ииры, смертная нищета, мн чудилось, что я Балтазаръ, что я Фаустъ — и вдругъ, въ ужас, я едва не вскочилъ, едва не бжалъ отъ стола. О, еслибъ я сдлалъ такъ! О, еслибъ я послушался предостереженій моего добраго генія!
Наконецъ мечты такъ овладли мною, что я не видлъ, не слышалъ, что происходило вокругъ меня. Ты поймешь мое состояніе, когда я скажу, что пробудился только отъ громкаго, долгаго хохота, загремвшаго отовсюду. ‘Что это? Что такое?’ вскрикнулъ я въ изумленіи. ‘Да разв вы не видите, сэръ, что вы сорвали банкъ и банкиры ждутъ новыхъ денегъ, чтобъ продолжать игру?’
Да, милый Бобъ, я выигралъ у нихъ все, до послдняго наполеондора, и я сидлъ, машинально загребая свою груду золота и опять пересыпая его на средину стола, среди одобрительныхъ криковъ и хохота толпы, какъ-бы продолжая воображаемую игру. И я хохоталъ, опомнившись.
Деньги наконецъ были принесены. Четверо здоровыхъ людей втащили два тяжелые, обитые желзомъ ящика. Я жадно смотрлъ, какъ ихъ отпирали, какъ высыпали блестящую массу: я считалъ уже все опять своимъ. Мн кажется, что еслибъ кто предложилъ мн застраховать этотъ будущій выигрышъ за десять наполеондоровъ, я съ презрніемъ отвергъ бы условіе — такъ невозможна казалась мн измна счастья! И знаешь ли, Бобъ, что боле всего занимало меня въ эту минуту? Выраженіе, которымъ исказились лица зрителей при вид несметнаго богатства. Да, чудно было смотрть, какъ исчезла вся ихъ свтскость и сдержанность, какъ она смнилась своекорыстными страстями, завистью, ненавистью, жадностью, нжные, кроткіе глаза засверкали дикимъ огнемъ, сдые старики стали живы, суетливы, молодежь забыла о безпечности, невнимательности. Клянусь теб, во взорахъ, меня окружавшихъ, было больше животной неукротимости, нежели въ глазахъ собакъ, когда охотникъ отнимаетъ у нихъ загрызенную лисицу!
Я обернулся опять къ столу. На моемъ мст сидлъ изсохшій, бдно-одтый старикъ, онъ всталъ, чтобъ уступить мн стулъ, и въ движеніяхъ его выражалась та смсь нежеланія и робости, которая такъ жалобно проситъ пощады. Его лицо ясно говорило: ‘я бденъ, ничтоженъ, не могу спорить, но, еслибъ можно, остался бы на этомъ мст’. ‘Пожалуй, останься’, подумалъ я, и деликатно посадилъ его опять на стулъ.
‘Счастливое мстечко досталось старику!’ закричалъ кто-то въ толп сзади меня.
‘Доддъ уступилъ свое старое мсто!’ сказалъ другой.
‘Я предпочелъ бы этотъ стулъ кресламъ директора Остиндской Компаніи!’ закричалъ третій.
Я только улыбался нелпому предразсудку: разв мое мсто, а не меня полюбила фортуна! Какъ бы въ досаду глупому ихъ легковрію, поставилъ я на карту огромную сумму — и проигралъ! Въ другой, въ третій разъ я поставилъ карту — и опять проигралъ! И по комнат пробжалъ шопотъ, что счастье покинуло меня. Я перемнилъ свое счастливое мсто — и проигрывалъ карту за картой.
— Посторонись немножко, дай мн взглянуть на него, прошепталъ сзади кто-то своему пріятелю: — мн хочется взглянуть, каково держитъ онъ себя въ проигрыш.
— Отлично держитъ, отвчалъ другой.
— Удивительно! сказалъ третій: — въ немъ невидно ни досады, ни лихорадки. Отлично держитъ себя.
— Ну, а все-таки у него руки дрожатъ! Онъ судорожно смялъ вексель, ставя его.
— Да, его бросило въ потъ! Посмотрите, рука его влажна, наполеондоры прилипаютъ къ ней.
— Скоро отлипнутъ, скоро! сказалъ гладко-выстриженный господинъ, съ видомъ знатока.
И его замчаніе вызвало одобрительную улыбку у разговаривавшихъ.
— Я сосчиталъ его послднія пятнадцать картъ, сказалъ какой-то юноша дам, которую держалъ подъ-руку:— и сколько, вы думаете, онъ проигралъ? Сорокъ восемь тысячъ франковъ!
— Для одного вечера довольно! сказалъ я ему, улыбаясь, и они оба покраснли оттого, что ихъ слова разслушаны. Я закрылъ бумажникъ, и ушелъ въ другую комнату, гд играли въ вистъ и въ шахматы. Я взялъ стулъ и старался показать, что со вниманіемъ смотрю на ихъ игру, а сердце мое билось, какъ-бы хотло вырваться изъ груди. Не подумай, Бобъ, не подумай, что я трепеталъ отъ любви къ золоту. Клянусь теб, что не деньги, не жажда богатства владычествовала мною въ эту минуту. Истинная страсть игрока — остаться побдителемъ, не быть побждену, бушевала во мн. Я поставилъ бы на карту руку, честь, счастье, жизнь свою, я былъ какъ-бы въ поединк съ судьбой, и не могъ оставить мста битвы, не сокрушивъ или не сокрушившись!
Какъ жалки, ничтожны, пошлы казались мн осторожные, мелкіе разсчеты холодныхъ шахматовъ! Гд тутъ слава, ршительность, побда въ мигъ? Я въ нетерпніи вошелъ въ залу, гд танцовали. Дамы были блистательны, прекрасны. Много тутъ было существъ, много лицъ, которыми очаровались бы глаза даже разборчиве, моихъ. И съ какимъ восторгомъ вс он приняли меня! Я былъ первою знаменитостью Баденъ-Бадена, я чувствовалъ, что каждая изъ этихъ улыбающихся мн красавицъ будетъ счастлива моимъ вниманіемъ. Матушка и сестры подошли ко мн, убждая меня ангажировать плнительную графиню Б., или представиться очаровательной маркиз И., какая-то герцогиня горла нетерпніемъ познакомиться со мною, миссъ NN съ мильйонами приданаго просила Мери Анну подвести меня къ ней. Распорядитель бала уже спрашивалъ, мазурку или вальсъ прикажу я начинать. Вс были, скажу прямо, у ногъ моихъ, а я не хотлъ и смотрть на своихъ поклонницъ и рабовъ. Да, Бобъ, я не врилъ никому и ничему. Эти локоны — фальшивы, этотъ румянецъ — изъ косметическаго магазина, эта скромная боязливость — кошечье притворство тигрицы, наивная веселость — кокетство, самая граціозность стана — дло модистки! Игра испортила, развратила мой умъ, во мн не было здороваго чувства, бодрой мысли, благороднаго увлеченія. Я ушелъ отъ нихъ черезъ нсколько минутъ. Я не танцовалъ, не представлялся ни одной изъ нихъ, я бросилъ залу, какъ-будто ни одна не стоитъ, чтобъ и говорить съ нею.
Вышедъ на открытый воздухъ, я почувствовалъ отрадное освженіе. Ночь была такъ тиха, такъ озарена звздами, чуть слышно доносились до меня голоса, обаятельно слышался шелестъ шелковаго платья изъ аллей. Но только на секунду овладла мною эта поэтическая, дивная обстановка, мигъ — и я ужь не видлъ, не слышалъ ничего, кром раздавшагося къ мозгу моемъ голоса прислужниковъ игорнаго стола: ‘Messieurs, faites votre jeu’ — ‘Faites votre jeu, messieurs!’ Столъ, свчи, блескъ и звонъ золота чудились мн, и я побжалъ въ свою комнату взять денегъ и возобновить игру.
Не стану утомлять тебя подробностями, зная, что на каждомъ шагу встрчу твое осужденіе. Я безъ шума вошелъ въ игорную комнату, тихо, почти украдкою приблизился къ столу: мн хотлось избжать всеобщаго вниманія хоть на минуту, потому я ставилъ маленькія суммы, и не былъ замченъ никмъ, счастье колебалось: то склонялось на мою сторону, то измняло мн, фортуна, казалось, была въ нершимости взять меня любимцемъ или отвергнуть.— ‘Это отъ моей же жалкой робости’, подумалъ я: ‘когда я былъ смлъ и отваженъ, она благопріятствовала мн. Такова она во всхъ длахъ. Не рискуя, не выиграешь’.
Передо мною, въ первомъ ряду, былъ свободный стулъ, молодой венгерецъ оставилъ его, потерявъ свой послдній луидоръ, я тотчасъ слъ на его мсто. Бумага, на которой записывалъ онъ свою игру, еще лежала на стол, я взялъ ее и увидлъ, что онъ игралъ чрезвычайно-опрометчиво, никакое счастье не могло поддержать человка при такой неразсчетливой систем. Надобно ставить маленькія суммы, когда не везетъ, и повышать, безостановочно повышать игру, когда счастье на твоей сторон — вотъ правила, врно-ведущія къ выигрышу, но я забылъ ихъ, увлекшись игрою: я ставилъ не по разсчету, а по страсти. Таковъ нашъ ирландскій характеръ. Не извиняюсь этимъ, беру на себя всю тяжесть ошибки. Съ благоразуміемъ я могъ бы выиграть въ эту ночь огромныя суммы, но тутъ я всталъ изъ-за стола, проигравъ три тысячи фунтовъ. Съ прежними двумя это составило пять тысячъ фунтовъ въ одинъ вечеръ! Пять тысячъ фунтовъ! они на вкъ могли бы обезпечить мою карьеру. Я потерялъ ихъ безъ наслажденія, даже безъ славы, потому-что зрители уже критиковали мою игру, единогласно находя ее неразсчетливою, глупою, дурною! Въ квартир у меня оставалось еще восемьсотъ фунтовъ — остатокъ моихъ прежнихъ выигрышей, и я провелъ остальную ночь, думая, что длать мн съ ними. Три, четыре недли назадъ, мн и въ голову не пришло бы рисковать такой огромной суммой въ игр, но теперь привычка выигрывать и проигрывать страшныя ставки, приливы и отливы богатства превозмогли всю мою разсудительность, и я ршился играть, я думалъ: ‘не играя, не могу отъиграться, играя, быть можетъ’. И я началъ обдумывать планъ своей битвы. Я ршился идти завтра въ игорную комнату, какъ только она откроется, въ двнадцать часовъ: тогда бываютъ у столовъ лишь бдняки, складывающіеся компаніею, чтобъ поставить луидоръ. У меня нтъ знакомыхъ между ними, я могу играть, какъ лучше, не стсняясь обращенными на меня взорами пріятелей. Я буду хладнокровне, спокойне, могу углубиться въ соображеніе игры несвязанный, не развлеченный ничмъ.
Ровно въ двнадцать часовъ я вошелъ въ игорную залу. Одинъ изъ банкировъ говорилъ черезъ окно съ деревенскою двушкою, другой, сидя у стола, читалъ газету. Оба они взглянули на меня съ изумленіемъ, но почтительно поклонились, не думая, однакожь, становиться на свои мста, потому-что не могли представить, чтобъ я такъ рано пришелъ играть. Нсколько людей, бдно-одтыхъ, смиренно сидли у столовъ, дожидаясь, когда банкирамъ угодно будетъ начать игру, но банкиры не хотли и замчать ихъ.
— Во сколько часовъ открывается игорная зала? спросилъ я, какъ-бы изъ любопытства.
— Въ девять, monsieur le comte, сказалъ одинъ изъ банкировъ, свертывая газету и вынимая ключи отъ кассы, но, кром этихъ достойныхъ постителей (и онъ взглянулъ на нихъ съ видомъ презрительнйшаго состраданія) — игроковъ не бываетъ до четырехъ или даже пяти часовъ вечера.
— Такъ буду жь я у васъ раннимъ гостемъ, сказалъ я, садясь къ столу:— вотъ, для почину, двадцать наполеондоровъ.
Банкиръ стасовалъ, я снялъ и началъ играть. Началъ, говорю я, потому-что былъ единственнымъ игрокомъ: робкіе бдняки съ почтеніемъ окружили меня и изумленными глазами смотрли на невиданнаго въ кругу ихъ мильйонера. Толпа ихъ состояла изъ поселянъ, мелкихъ лавочниковъ, какой-то дряхлый, изнуренный нуждою старикъ внимательне всхъ слдилъ за каждою моею картою. Черезъ часъ я былъ въ выигрыш около двухсотъ фунтовъ, и продолжалъ ставить, по своему обыкновенію, по пяти или десяти наполеондоровъ.
— Соберите деньги и уйдите, шепнулъ мн на ухо старикъ: — для одного раза вы довольно выиграли: въ часъ получили вы больше, нежели получалъ я за два года тяжелаго труда.
— А чмъ вы занимались? спросилъ я, не поворачивая къ нему головы.
— Собственно я былъ на каедр римскаго права, но читалъ также лекціи исторіи и филологіи. Теперь я лишился мста. На минуту онъ умолкъ.
— Перестаньте же играть, началъ онъ снова:— вы опять все проиграете. Вы играете безъ разсчету. Игра идетъ ‘тройными полосами’, а вы ставите по четыре раза.
— Herr Ephraim, я ужь остерегалъ васъ, вскричалъ банкиръ: — что если вы не перестанете мшать господамъ игрокамъ, то я васъ выведу черезъ полицію.
Старикъ задрожалъ съ ногъ до головы и торопливо началъ кланяться, прося извиненія и общаясь вести себя смирно.
— Кажется, вашъ костюмъ не такъ выгодно свидтельствуетъ о вашемъ богатств, продолжалъ банкиръ: — чтобъ давать хорошую рекомендацію вашимъ совтамъ.
— Правда ваша, господинъ банкиръ, сказалъ онъ, стараясь улыбнуться.
— Кром-того, если вы разсчитываете, что графъ, по своей доброт, дастъ вамъ талеръ по окончаніи игры, то лучшее средство заслужить такую милость — вести себя скромно и почтительно.
Лицо старика вспыхнуло заревомъ и мгновенно поблднло. Онъ хотлъ что-то сказать, но, хотя губы его шевелились, не могъ произнести ни одного звука, онъ захриплъ и упалъ къ стн. Я бросился къ нему, посадилъ его на стулъ, закричалъ, чтобъ подали вина, и влилъ ему въ ротъ рюмку. Онъ очнулся. Напрасно я настаивалъ, чтобъ онъ выпилъ еще: старикъ, благодаря меня, порывался уйдти.
— Я провожу васъ Herr Ephraim, сказалъ я:— вы такъ ослабли. Гд ваша квартира?
— Нтъ, нтъ, Herr Graf, отвчалъ онъ, давая мн титулъ, слышанный отъ банкира.— Я могу идти одинъ, я теперь ничего, я лучше пойду одинъ.
— Оставьте его, сказалъ банкиръ:— онъ стыдится, что вы увидите, какъ онъ живетъ.
Въ-самомъ-дл, старикъ стыдился, и я долженъ быль его оставить
— Теперь можемъ продолжать игру, сказалъ банкиръ, когда старикъ ушелъ.— Messieurs, faites votre jeu!
Я былъ не въ такомъ расположеніи, чтобъ играть, я не могъ позабыть о бдняк, о его оскорбленіяхъ и безпомощности. Но гордость не позволяла мн обнаружить своихъ чувствъ, потому-что надобно теб сказать, милый Бобъ, холодность, безстрастіе — правило для игрока, нарушить его значитъ нарушить приличіе, показать слабость. Но я сказалъ теб, Бобъ: голова моя была занята не игрою. Слдствія скоро обнаружились, я терялъ карту за картой.
— Вы не въ удар, monsieur le comte, сказалъ мн банкиръ, загребая ставку, которая учетверилась, потому-что я и не замтилъ, какъ проигралъ ее три раза.— У меня такъ и срывается съ языка: отложите игру до другаго раза!
— Еслибъ вы сказали это за полчаса, съ горечью отвчалъ я: — вашъ совтъ стоило бы послушать. Идутъ послдніе десять луидоровъ изъ моихъ двадцати тысячъ франковъ! И они ушли, милый Бобъ, перешли въ т же безсовстныя руки, которыя сгребли со стола все мое богатство!
Нсколько секундъ я просидлъ не двигаясь съ мста, не говоря ни слова, мн нужно было оправиться отъ жестокаго удара, но я чувствовалъ, что оправлюсь, что прежняя твердость и сила возвращаются ко мн. Потомъ я вышелъ на воздухъ, закурилъ сигару и пошелъ по тропинк на гору въ густую сосновую рощу. Нсколько часовъ бродилъ я, самъ не зная по какимъ направленіямъ, и только почувствовавъ жажду, остановился у маленькаго ручья и увидлъ, что перешелъ гору и стою у выхода въ долину, орошаемую рчкою, по всмъ примтамъ превосходною для уженья. И дйствительно, неочень-далеко отъ меня стоялъ по колно въ вод человкъ и съ увлеченіемъ смотрлъ на движеніе поплавка своей удочки. Кто, кром англичанина, могъ здсь предаваться этой національной нашей забав? А если видишь до-сыта земляковъ своихъ по всмъ европейскимъ городамъ, то пріятно встртить одного изъ нихъ тамъ, гд вовсе не ожидаешь. Потому я подошелъ къ нему пожелать удачи, и подошелъ въ ту самую мянуту, какъ онъ вытащилъ большую, прекрасную рыбу.
— Вижу, сэръ, сказалъ я: — что рыба здсь не такъ напугана какъ у насъ. У насъ такая прелесть не скоро бы поддалась.
— Да, въ нашей додсбороской рк не скоро поймаешь такую рыбу, отвчалъ онъ, улыбаясь и оборачиваясь ко мн, чтобъ раскланяться. Я узналъ въ моемъ удильщик капитана Морриса. Ты врно помнишь: онъ стоялъ у насъ въ Брофф, года два назадъ, и, если помнишь, батюшка его какъ-то обидлъ. Тогда и мн онъ не нравился, но теперь, ужь не знаю почему, быть-можетъ, отъ перемны декораціи, показался онъ мн добрымъ малымъ. И надобно прибавить, что онъ отлично удитъ и говоритъ объ охот какъ страстный охотникъ. Мн было совстно, когда онъ сталъ спрашивать меня, много ли форелей попадалось мн въ сосднихъ рчкахъ, только разговорившись съ нимъ, я признался, какую жизнь веду въ Баден и до какого конца она меня довела.
— Счастье же для меня съ одной стороны, что я не имю средствъ пускаться въ игру, сказалъ онъ, улыбаясь:— и могу сидть только за шахматами, которые не терпятъ денежнаго интереса. Впрочемъ, важне всего, что проигрываетъ человкъ въ карты, но время и не деньги, а то, что, даже выигрывая, человкъ становится неспособенъ къ труду, дающему врный хлбъ. Медленный, тяжелый путь постоянной работы становится несносенъ тому, кто можетъ въ одну ставку выиграть сумму, какою вознаграждается годовой трудъ другаго.— Онъ разсказывалъ много такихъ примровъ съ его сослуживцами. И вроятно, тонъ его мыслей совпадалъ съ моимъ расположеніемъ, потому-что я слушалъ съ интересомъ и охотно согласился на предложеніе отвдать его улова въ маленькомъ домик, тутъ же, недалеко, онъ нанялъ его на все лто и жилъ тамъ съ своею матерью, премилою старушкою, которая приняла меня очень-радушно.
Я у нихъ обдалъ и провелъ вечеръ, не помню, чтобъ когда-нибудь время проходило такъ пріятно, со мною хозяева были не просто любезны или деликатны — нтъ, я замчалъ въ нихъ, особенно каждый разъ, какъ говорилось о моихъ сестрахъ, истинное участіе, можно сказать, дружбу. Въ одномъ только не могъ я сойдтись съ Моррисомъ: въ понятіяхъ о Тайвертон, въ Моррис оказывалась тутъ бездна самыхъ жалкихъ и тривіальныхъ предубжденій. Онъ признавался, что незнакомъ съ лордомъ Джорджемъ, и потому я могъ приписывать ложнымъ слухамъ его невыгодное мнніе. Я знаю Джорджа, какъ самого себя. Онъ, что называется, ‘вольная птица’, строгихъ правилъ у него не спрашивай: онъ скажетъ, что это ‘лишній грузъ’, за-то подлится съ пріятелемъ послднею копейкою — человкъ благородный въ полномъ смысл слова. Такихъ достоинствъ не цнятъ люди, подобные Моррису, считая ихъ безполезными. Это ошибка. Въ жизни такъ часто случается терпть бури невзгодъ, причемъ бываетъ отрадою на душ, когда есть пріятель, который можетъ ссудить зонтикомъ.
Мы проболтали до самой ночи, когда всталъ мсяцъ, Моррисъ пошелъ проводить меня до Бадена.
— Вотъ, сказалъ онъ, указывая на городокъ, озаренный огнями: — вотъ гибельное мсто, разрушившее столько надеждъ, убившее столько сердецъ! Я желалъ бы вамъ быть на сотни миль отъ него.
— Теперь оно не грозитъ ужь мн большими опасностями, сказалъ я, улыбаясь. Я теперь такъ же чистъ и голъ, какъ старикъ-бдняжка Herr Ephraim, профессоръ, котораго я видлъ ныньче поутру.
— Эфраимъ Гаусъ? Неужели? вы ныньче видли его?
— Гаусъ или нтъ его фамилія — не знаю, это маленькаго роста, робкій старичокъ съ сдою бородою.
— Да, это одинъ изъ первыхъ людей въ Германіи, первый юристъ, одинъ изъ первыхъ оріенталистовъ Европы, почти всесторонній великій ученый! Скажите же мн о немъ.
Я разсказалъ ему случай, бывшій поутру, и мы простились.
— Общайте же мн одно, сказалъ Моррисъ. пожимая мою руку: — ныншній вечеръ вы не пойдете туда. И онъ показалъ на блистатедьно-освщенное зданіе, гд ужь начиналась игра.
— Если вы думаете объ игр, вашу просьбу легко исполнить, отвчалъ я:— мн не на что играть.
— Тмъ лучше, по-крайней-мр въ настоящемъ. Мой совтъ, если только захотите послушать: возьмите удочку и отправляйтесь на недлю удить въ долины. Рыбы тамъ много, мста прекрасныя, главное, тихи, мирны, тамъ вы успокоитесь и освжитесь отъ вашего лихорадочнаго раздраженія.
Онъ такъ убдительно и успшно уговаривалъ, что я подалъ руку въ залогъ того, что исполню его совтъ. Онъ говорилъ, что самъ отправился бы со мною, но не можетъ оставить матери. Я объ этомъ и не жаллъ, потому-что, сказать по совсти, милый Бобъ, чувствовалъ, какая широкая пропасть раздляетъ наши понятія во многихъ случаяхъ, чувствовалъ даже (это еще непріятне), что справедливость чаще на его, нежели на моей сторон. Благоразуміе, умренность — все это прекрасно, но погружаться въ мудрость съ двадцати-одного года такъ же рано, какъ и украшаться морщинами. Такова, по-крайней-мр, теорія Тайвертона, а онъ понимаетъ жизнь не хуже другихъ. Впрочемъ, и Моррисъ мн нравится: онъ отличный малый, человкъ достойный всякаго уваженія, по онъ какъ-то тяжелъ. Не хочу однако выражаться о немъ дурно, особенно теперь, когда такъ много обязанъ его дружб.
Пришедши домой, я до-того былъ проникнутъ своею ршимостью, что послалъ за хозяиномъ и попросилъ его обратить въ наличныя деньги все мое имущество, недвижимое и четвероногое. Посл краткаго, но жаркаго состязанія, плутъ согласился дать мн двсти наполеондоровъ за то, чему и дв съ половиною тысячи наполеондоровъ была бы дешевая цна. Ну, все-равно, думалъ я: распрощаюсь съ Баденъ-Баденомъ, и если нога моя въ немъ будетъ когда, пусть буду…
— Ну-съ, вынимайте же денежки, Herr Миллеръ, вскричалъ я въ нетерпніи ускакать скоре. Вашъ городъ мн страшно надолъ, и надюсь никогда не видать его.
— Какъ, господинъ графъ узжаетъ? сказалъ онъ, удивясь.— А ваши лэди, также узжаютъ?
— Не знаю, и вамъ нтъ до того дла, возразилъ я.— Вынимайте деньги — и конецъ длу.
Онъ началъ бормотать что-то о формальностяхъ продажи, о томъ, что ‘съ нимъ нтъ столько денегъ’, и такъ дале, и кончилъ общаніемъ прислать ихъ ко мн въ комнату черезъ полчаса.
Согласно тому, побжалъ я собирать въ путь свои наряды. Матушка и сестра ужь ухали на балъ, потому я написалъ имъ нсколько строкъ, увдомляя, что на недлю отправляюсь удить и возвращусь въ пятницу. Только-что кончилъ я свою краткую депешу, какъ вошелъ трактирщикъ съ клочкомъ бумаги въ одной рук и мшкомъ денегъ въ другой.
— Вотъ списокъ вашего имущества, Herr Graf, которое изволите передать въ мое владніе, приложивъ вашу руку.
Я тотчасъ же подписалъ.
— А вотъ счотецъ вашимъ издержкамъ въ моемъ заведеніи, сказалъ онъ, подавая убійственно плотно-исписанный листъ.
— Въ другое время, теперь мн некогда разбирать его, отвчалъ я съ досадою.
— Когда изволите, Herr Graf, сказалъ онъ съ прежнею невозмутимостью.— Вы найдете, что все въ немъ врно, затмъ причитается вамъ… и, развязавъ мшокъ, онъ высыпалъ нсколько золотыхъ и серебряныхъ монетъ, сосчитавъ ихъ, я открылъ, что всего было двадцать-семь наполеондоровъ и четырнадцать франковъ.
— Что это значитъ? закричалъ я, вн себя отъ бшенства.
— Столько вамъ причитается получить, Herr Graf. Если изволите взглянуть въ мой счо…
— Подайте же мн назадъ мой списокъ, мою расписку! крикнулъ я, совершенно разсвирпвъ.
Онъ только улыбнулся и показалъ жестомъ, что бумага эта ужь лежитъ въ карман его брюкъ. Я былъ въ такомъ изступленіи, что хотлъ ее отнять силою, бросился къ двери, заперъ, вынулъ ключъ, но, обернувшись къ трактирщику, увидлъ, что онъ раскрылъ окно и говоритъ съ прислугою своею, бывшею на двор. Это возвратило меня къ здравому разсудку. Я пересчиталъ свои двадцать-семь наполеондоровъ, положилъ трактирный счотъ на каминъ, отперъ двери и веллъ негодяю убираться — рекомендація, которую исполнилъ онъ съ такою быстротою, что еслибъ я и вздумалъ содйствовать его шествію, то не усплъ бы.
Не стану ни мучить себя, ни утомлять тебя описаніемъ образа чувствъ, съ которымъ я остался посл этой сцены. О томъ, чтобъ хать въ путешествіе съ такой суммою, или, лучше сказать, съ тмъ, что останется отъ нея по уплат жалованья лакею, камердинеру и тому подобнымъ — нечего было и думать. Потому я разсудительно положилъ деньги въ карманъ, пошелъ въ игорныя залы, высыпалъ деньги на зеленый столъ, и — проигралъ ихъ! Этимъ кончается мсячный эпизодъ моего блестящаго существованія — дло ясно. Не столь ясно, какъ я провелъ слдующіе четыре дня до ныншняго числа включительно. Каждый день я шатался миль по двадцати-пяти, обдалъ въ деревенскихъ харчевняхъ и возвращался въ Баденъ поздно ночью.
Гд я брожу, что я вижу — почти ничего не помню. Но моя карточная горячка понемногу проходитъ. Я лягу спать, не видя во сн зеленаго стола, и просыпаюсь не отъ внезапнаго проигрыша. Чувствую, что физическая усталость наконецъ побдитъ раздраженіе моихъ нервъ, я лечусь этимъ способомъ.
Возвращаясь домой, посл полуночи, прибавляю нсколько страницъ къ этому длинному письму, самъ не зная, достанетъ ли у меня твердости послать его теб, потому-что несчастіе игрока не возбуждаетъ даже участія въ друг — вотъ одна изъ мучительнйшихъ сторонъ его.
Ты замтишь, что я совершенно не упоминалъ о своихъ домашнихъ. Дло въ томъ, что матушку и Мери Анну я почти не вижу. Каролина иногда заходитъ ко мн поутру до моего отправленія куда-глаза-глядятъ, но она все только тоскуетъ о разныхъ семейныхъ обстоятельствахъ. Батюшка еще не возвращался и, странное дло!— не подаетъ о себ никакой всти. И по правд надобно сказать, такой разногласной, разстроенной семьи, какъ наша, не скоро найдешь. Вс мы идемъ каждый самъ-по-себ, и чуть-ли не каждый плохимъ путемъ!
Сказаніе сіе — если суждено ему дойдти до твоихъ рукъ — быть-можетъ, примиритъ тебя съ Ирландіей и утшитъ въ томъ, что теб не суждено воспользоваться неотъемлемыми, какъ ты воображаешь, выгодами путешествія по чужимъ краямъ. Знаю, что въ настоящемъ расположеніи духа я свидтель пристрастный, знаю, что можно упрекнуть меня въ томъ, что я не воспользовался средствами образовать себя, какія представляетъ Европа, но позволь сказать теб, Бобъ, что я и не былъ приготовленъ — пользоваться ими. Чугунъ нельзя и посеребрить. Не могу даже ршиться идти къ Моррису, живу здсь совершенно-одинокій.
Тайвертонъ пишетъ мн, что возвратится черезъ нсколько дней. Онъ отправился поддерживать въ парламент предложеніе о допущеніи жидовъ къ выборамъ, и пишетъ, что своего рчью пріобрлъ завидное расположеніе у ростовщиковъ. Онъ прислалъ ее мн, но мн не до чтенія.
Съ нетерпніемъ жду извстій о твоихъ успхахъ по ученой карьер. Счастливъ ты, что есть въ теб и расположеніе и энергія стремиться къ цлямъ благороднаго честолюбія, и удачи теб въ этомъ — вдь и тутъ нужна удача — отъ всей души желаетъ твой преданный другъ

Джемсъ Доддъ.

ПИСЬМО IX.

Каролина Доддъ къ миссъ Коксъ, въ институтъ миссъ Минсингъ, на Черной-Скал, въ Ирландіи.

Moorg- Thal.

Милая миссъ Коксъ,

О, какимъ счастьемъ было бы для васъ жить на томъ мст, откуда теперь я пишу вамъ! Я сижу у открытаго окна, подоконникомъ которому служитъ огромный камень, поросшій красноватымъ мхомъ, и въ тридцати футахъ подъ которымъ бжитъ свтлая рчка Моргъ. Дв гигантскія горы, одтыя до самой вершины сосновыми рощами, опоясываютъ широкую долину, усянную мызами и мельницами далеко внизъ по рк, среди долины, на высокомъ обнаженномъ утес, чернетъ герцогскій замокъ Эберштейнъ. Теплый день не жарокъ, потому-что легкій втерокъ играетъ по вод, а высоко тихо плывутъ облака и набрасываютъ широкія массы переливающейся тни на темные лса.
Рка съ гармоническимъ рокотаньемъ падаетъ съ утеса, ея шуму вторятъ псни поселянокъ, моющихъ у берега блье. На противоположномъ берегу обдаютъ косцы подъ тнью развсистаго каштана, а вдалек детъ черезъ рку возъ свжаго сна, лошади остановились пить, а шалуны-дти хохочутъ, сидя на возу. Смхъ ихъ долетаетъ ко мн.
Гд же я и какъ попала въ этотъ поэтическій пэйзажъ? Я въ гостяхъ у мистриссъ Моррисъ, матушки капитана Морриса, я въ ихъ домик, который наняли они-на лто, въ двнадцати миляхъ отъ Бадена, въ долин, называющейся Морг-таль. Если мстоположеніе домика чудно-живописно, въ самомъ домик найдете вы вс удобства для жильцовъ. Мебель очень-проста, но сдлана изъ прекраснаго стараго орха, наша маленькая комната украшена конторкою съ богатой рзьбой, круглымъ столомъ, который стоитъ на фантастическомъ карлик съ четырьмя головами. Кром-того, у насъ есть фортепьяно, маленькая прекрасная библіотека, мольберъ для акварелей, къ которому я по-временамъ подхожу, отрываясь отъ этого письма, набросить подмченный оттнокъ свта на деревья, качающіяся отъ лтняго втра, этотъ пейзажъ и рисую для своей милой, своей дорогой миссъ Коксъ. Сельская жизнь въ Германіи чрезвычайно-живописна, можно сказать, поэтична. Разбросанные домики, костюмъ, самый разговоръ народа, его процессіи, и — особенно, его музыка, придаютъ такія идеальныя черты сельской жизни, что никогда я не воображала ее столь прекрасною. И, говорятъ, нигд въ Европ не распространено такъ образованіе между простолюдинами, какъ здсь. Особенно ремесленники и мелкіе торговцы читаютъ очень-много и умъ ихъ прекрасно развитъ. Мы часто разговариваемъ объ этомъ съ мистриссъ Моррисъ, единственною моею собесдницею, потому-что капитанъ отправился въ Англію по какому-то важному длу.
Ахъ, какъ полюбили бъ вы эту старушку! И только вы, дорогая моя миссъ Коксъ, умли бы вполн оцнить вс прекрасныя черты ея души, которыхъ рдкость и драгоцнность, хотя немного, понимаю и я, несмотря на свою неопытность. Ей ужь больше семидесяти лтъ, а свжестью сердца, свтлостью ума она пристыдитъ меня, молодую двушку.
Тихое, радостное спокойствіе души, пережившее вс жизненныя непріятности, сохранившееся до глубокой старости — самая привлекательная черта ея характера. Она страстно любитъ сына, который также преданъ ей всмъ сердцемъ. Такъ трогательна эта нжная, невозмутимая ничмъ привязанность мужчины, ужь перешедшаго пору первой молодости, къ старушк-матери!
Для меня жизнь у ней — счастье, какого я никогда еще не испытывала. Мирная тишина, ненарушаемая никакими столкновеніями, невыразимо-сладка. Если погода мшаетъ прогулкамъ, которыя въ ясные дни продолжаются у насъ по цлымъ часамъ, мы находимъ много занятій дома. Не говорю о хозяйств, очень-интересномъ, окончивъ эти хлопоты, я рисую, пишу, играю на фортепьяно, читаю старушк вслухъ, обыкновенно понмецки, и, что бъ я ни длала, ея замчанія всегда бываютъ полезны мн и справедливы, потому-что — это странно — даже о предметахъ, по ея словамъ чуждыхъ ей, она судитъ очень-врно по какому-то инстинкту, внушаемому, конечно, знаніемъ жизни и любовью къ природ.
Но я заговорилась о ней, и вы, быть-можетъ, скажете, что я забываю о людяхъ, мн боле-близкихъ, забываю о своихъ родныхъ. Наша любовь къ аристократизму все еще продолжается, милая миссъ Коксъ. Мы ршительно хотимъ быть свтскими людьми, и каковы бы ни были наши неудачи и промахи, мн кажется, людямъ, стремящимся къ недоступному, нельзя избжать ихъ. Посл того, какъ папа ухалъ въ глубь Германіи, провожая мистриссъ Горъ Гэмптонъ, мама стала жить еще роскошне прежняго. Нашъ образъ жизни очень-дорогъ, почти можно сказать, блистателенъ. У насъ лакеи, лошади, экипажи, однимъ словомъ, все, чмъ отличаются вельможи, кром одного — манеръ, по которымъ скоре всего они узнаются. Мама до того разборчива въ знакомств, что отпустила меня къ мистриссъ Моррисъ только подъ строгимъ условіемъ, чтобъ ‘ни она, ни Мери Анна не были принуждены компрометировать себя ея дружбою’, чтобъ она ‘оставалась исключительно твоимъ другомъ, Кери’, и какъ я гордилась бы этимъ именемъ, если бъ она меня его удостоила!
Надобно признаться, что на ‘пятницахъ’ у мама собирается все, что только ессь въ Баден знатнаго и блестящаго. У насъ бываетъ какой-то старый герцогъ съ длинными сдыми усами, какая-то горбатая герцогиня и кривой маркизъ, генераламъ, маршаламъ, посланникамъ — нтъ счота, ‘ваша свтлость’ и ‘ваше сіятельство’ самыя употребительныя слова за нашимъ чайнымъ столомъ. Но я часто спрашивала себя: не расплачиваются ли насмшками эти знатные гости за самозванство хозяевъ? Не хохочутъ ли они надъ сотнями свтскихъ промаховъ, какіе замчаютъ въ ‘Доддахъ’? Я не имла бы права питать этихъ обидныхъ подозрній, еслибъ часто не долетали до меня слова, отъ которыхъ цлый часъ горли стыдомъ мои щеки. Но и съ ихъ стороны, хорошо ли платить за гостепріимство насмшками? Хорошо ли презирать приглашающихъ, принимая приглашенія?
Джемсъ рдко, почти никогда не присутствуетъ на вечерахъ мама, быть-можетъ потому, что чувствуетъ на нихъ то же самое, что и я. Онъ вошелъ въ компанію людей, которыхъ называютъ ‘удалыми’, но я думаю, что сердце его несовершенно испорчено, хотя, конечно, много потерпло отъ общества, здсь окружающаго насъ.
Вы спрашиваете меня о красот Мери Анны, на это я могу отвчать съ удовольствіемъ и безъ всякихъ оговорокъ: она первая красавица изъ всхъ, виднныхъ мною двицъ. Высокая, стройная, великолпно-одтая, она кажется княжною. Судья, склонный къ суровости, можетъ сказать, что въ выраженіи лица, особенно въ выраженіи губъ ея, нсколько замтна высокомрность, лучше было бъ, еслибъ и голову она держала не такъ высоко, но это, хоть-было бы недостаткомъ въ другихъ, ея красот придаетъ особенный характеръ. Ея движенія необыкновенно-граціозны, ея любезность, иногда, быть-можетъ, немного-свободная, увлекательна. Она бгло говоритъ пофранцузски и понмецки, никогда не смшивается въ титулахъ тысячи своихъ знакомыхъ, изъ которыхъ каждый и каждая смертельно оскорбились бы забывчивостью въ этомъ отношеніи. Нечего и говорить, какое превосходство надъ вашимъ неблестящимъ другомъ придаютъ ей эти таланты. Да, милая миссъ Коксъ, французскій разговоръ для меня такое же трудное упражненіе, какъ и встарину, а относить глаголъ къ концу нмецкой фразы для меня такъ же тяжело, какъ пройдти безъ отдыха пятьдесятъ миль. Я прежняя глупенькая Каролина, и, что еще довершаетъ мою безнадежность, остаюсь такою, несмотря на все свое желаніе стать лучше и умне!
Впрочемъ, я усовершенствовалась въ живописи, особенно колоритъ сталъ у меня лучше. Я наконецъ начинаю понимать прелесть гармоніи цвтовъ, и вижу, какъ сама природа всегда стремится къ правильности. Я надюсь, что эскизъ, который посылаю съ этимъ письмомъ, поправится вамъ, скала на первомъ план — мое любимое мсто, откуда каждый день смотрю на закатъ солнца. Ахъ, еслибъ вы были подл меня, были моей совтницею, наставницею, руководительницею!
По возвращеніи капитана Морриса я уду домой, потому-что мистрисъ М. не будетъ больше нуждаться въ моемъ обществ, хотя она ужь придумываетъ десятки плановъ для будущаго.
Прошу васъ, милая миссъ Коксъ, писать мн, какъ прежде, въ Баденъ, посылаю мой искреннйшій поклонъ всмъ, помнящимъ меня. Нжно любящая васъ

Каролина Доддъ.

Часть четвертая.

ПИСЬМО I.

Миссъ Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэнъ.

Баденъ.

Милая, несравненная Кегти,

Да, наше имя ты видла въ Morning-Post! Да, ‘Додды Мэк-Керти’, это мы! Не для чего было отлагать ршенье до возвращенія папа, обстоятельства, какъ я замтила матушк, часто требуютъ ршительныхъ поступковъ. Они выдвигали насъ впередъ, и мы должны были идти впередъ. Такъ совершилось принятіе нами новаго титула.
Мы сдлали этотъ великій шагъ вечеромъ въ понедльникъ и разослали сто-тридцать-восемь пригласительныхъ билетовъ на вечеръ къ ‘мистриссъ Доддъ Мэк-Керти’ въ пятницу. Я, конечно, предполагаю, что о новомъ нашемъ титул было много толковъ и разсужденій, но смлая мра наша привела къ совершенному успху. Джемсъ въ этотъ день прислалъ изъ ‘салоновъ’, гд онъ велъ игру, три записки о постепенномъ ход дла. Въ первой кратко говоритъ: ‘Сильное впечатлніе.— Чрезвычайно интересуются, какія были причины — догадки относительно ихъ различны, несогласны, неопредленны. Строгое молчаніе съ моей стороны’.— Вторая была: ‘Акціи наши поднимаются, довріе возстановляется’. Наконецъ, третья: ‘Побда.— Оппозиція сокрушена, уничтожена.— Титулъ обезпеченъ. Пошлите карточку герцогу далмацкому, сію секунду пріхавшему и остановившемуся въ гостинниц ‘Льва’.
Нервическія волненія мама впродолженіе этого роковаго дня были ужасны. Ея мужество поддерживалось только сознаніемъ высокой правоты дла и нсколькими каплями ликёру. Каждый крикъ на улиц, каждая группа двухъ-трехъ пшеходовъ, случайно остановившихся вблизи нашего отеля переговорить о чемъ-нибудь, мама принимала за начало какого-нибудь возстанія противъ насъ.
Но я почувствовала душу свою возвысившейся съ того мгновенія, какъ мы ршились на этотъ великій шагъ. Мое сердце говорило: ‘вознесись въ-уровень съ твоимъ новымъ положеніемъ’. И дйствительно, я чувствовала, что горизонтъ мой расширяется отъ тсныхъ границъ значенія Доддовъ до обширныхъ областей, озаренныхъ блескомъ Мэк-Керти! Ахъ, еслибъ ты знала, милая Китти, сколькихъ страданій и огорченій стоило намъ плебейское наше происхожденіе! Ненавистный звукъ односложной нашей фамиліи раздавался какъ трескъ бомбы среди хорошаго общества, и въ новомъ город приходилось намъ по дв недли давать обды и вечера, чтобъ только заглушить ужасное впечатлніе, производимое фамиліею Доддъ!
А теперь это имя придаетъ звучность и энергію нашей фамиліи. Доддъ Мэк-Керти тоже самое, что Горманъ О’Муръ, Гроганъ О’Дойеръ и другія знатныя ирландскія фамилія.
Отъ живаго интереса, возбужденнаго этимъ ршительнымъ шагомъ, я должна была тотчасъ же обратиться къ заботамъ о большомъ вечер, назначенномъ въ слдующую затмъ пятницу, было необходимо, чтобъ великолпіемъ и блескомъ затмилъ онъ все, что было прежде въ этомъ род. Къ-счастью для насъ, Кери не было дома, точно также, какъ и папа. Она отправилась на недлю гостить къ скучной старушк, живущей въ окрестностяхъ Бадена, и мы были избавлены отъ непріятнаго стсненія, производимаго даже молчаливымъ присутствіемъ людей, мысли и понятія которыхъ не сходятся никогда съ нашими. Я ужь писала теб, милая Китти, что Каролина ведетъ себя безъ всякаго такта и тмъ совершенно лишила себя пріятности, какая дана ей отъ природы. Я часто ей говорила это, объясняла, доказывала все самымъ подробнымъ образомъ. ‘Вижу, говорила я, что ты не раздляешь вкусовъ лучшаго общества, не принуждаю тебя, но теб остается открытою другая дорога — сантиментальность и романтичность. У тебя и волоса идутъ къ этой роли, твой станъ, твои манеры легко могутъ быть къ ней приспособлены, этимъ также можно если не возбудить общій восторгъ, то выиграть многое, богатые молодые люди, получившіе домашнее, а не свтское воспитаніе, легко покоряются такимъ двицамъ’. Я даже прибгала къ доказательствамъ, заимствованнымъ изъ ея узкихъ понятій о жизни, объясняя, что эта система держать себя не требуетъ и большихъ расходовъ на туалетъ: локоны, блый кисейный пеньюаръ поутру, простая соломенная шляпка для прогулокъ, вообще весь туалетъ самый простой, безъ всякихъ украшеній — и довольно. Но нтъ, милая Китти, вс мои убжденія были напрасны. Самолюбіе въ ней доходитъ до упрямства. Она холодно отвчала мн, что все это было бы притворно и ненатурально. Буквально повторяю эти слова, чтобъ ты видла, много ли пользы она извлекла изъ жизни за границею. Здсь, милая Китти, никто не держитъ себя натурально, никто не иметъ даже претензіи держать себя натурально. Кто держалъ бы себя такъ, того бгали бы, какъ дикаго звря. Скажи мн, въ чемъ состоитъ сущность благовоспитанности?— въ условныхъ манерахъ, выраженіяхъ, любезностяхъ, внимательности, лести — все это притворно, все разъигрывается, какъ на сцен, чтобъ доставить удовольствіе и понравиться. Покинемъ эту теорію — и вмсто общества явится передъ нами толпа, вмсто изящнаго салона — звринецъ. Каролина говоритъ, что она ирландка, подобно ей думаютъ и кохинхинянки. Я не вижу въ этомъ большой похвалы.
Еслибъ Каролина постаралась развить изъ себя типъ ирландской двушки, какъ говорятъ французы crer le rle, съ эксцентричностями въ одежд, манерахъ, съ ‘ирландскими мелодіями’ Мура, это могло бы принесть пользу. Но Кари не захотла этого. Прости, мой другъ, это разсужденіе: тэма его скучна и ничтожна, но мн хотлось убдить тебя, что какъ ни сильна во мн сестринская любовь, но, однакожь, не помрачаетъ моего безпристрастнаго сужденія, и показать теб, что возвысившаяся сила ума, если расширяетъ нашъ нравственный горизонтъ, то часто должна произносить тяжкіе для нашихъ чувствъ приговоры о людяхъ, намъ близкихъ.
Возвратимся, однакожь, къ нашей ‘пятниц’, на приготовленіяхъ къ ней остановилась я, если не ошибаюсь. Здсь я могу отвчать на твои вопросы. Ты спрашиваешь, кто мои поклонники? Вотъ просмотрнный и исправленный списокъ ихъ. Вопервыхъ, неаполитанскій князь Сіэрра д’Акунла Неро, о которомъ я ужь упоминала въ письм изъ Брюсселя. Въ невдніи своемъ о Европ, я тогда воображала его очаровательнымъ, поэтическимъ, теперь, Китти, я нахожу его невыносимо-устарвшимъ. Ему лтъ семьдесятъ, но онъ такъ раскрашенъ и подбитъ ватою, что издали кажется сорока-пяти-лтнимъ. Онъ тянется за молодёжью во всхъ привычкахъ и даже порокахъ. Такъ, у него есть верховыя лошади, хоть онъ не сметъ и ссть на сдло, есть охотничьи собаки и припасы, хоть онъ не уметъ и выстрлить изъ ружья, наконецъ, въ извстные сроки парикмахеръ доставляетъ ему короче обыкновеннаго подстриженный парикъ, и такимъ-образомъ онъ подражаетъ стриженію волосъ. Когда онъ детъ на гулянье, вся аллея благоухаетъ ‘бергамотовою’ помадою, отъ вянія платка его поднимается антильскій ураганъ. Надобно ли прибавить, что его успхи у меня равняются нулю? Второе посл него мсто, по-крайней-мр по старшинству, занимаетъ валахскій бояринъ Растушевишти, низенькій, мрачный человчекъ лтъ около пятидесяти, съ блоснжными бородою и усами, съ угловатыми манерами и грубымъ голосомъ. Мн кажется, онъ ухаживаетъ за мною только въ досаду неаполитанцу, потому-что ненавидитъ итальянцевъ и старается по-возможности вредить имъ. Право его на отличіе состоитъ въ томъ, что прапраддъ его, когда-то ходившій съ турками осаждать Вну, былъ раненъ въ спину польскимъ королемъ, если не ошибаюсь, Забивескинъ — рыцарскій подвигъ, о которомъ онъ толкуетъ безпрестанно.
Chevalier de Courselles числится No 3-мъ, и, лтъ тридцать назадъ, могъ быть очень-милъ. Это Ловеласъ необыкновенно-старинной школы, и самъ трепещетъ странныхъ слдствій своей очаровательности. Его постоянная тэма то, что если женщины и гибнутъ отъ него, то не онъ въ этомъ виноватъ. Потомъ назову нмецкаго графа фои-Герренсгаузена. Это высокій, рыжебородый monstre съ совиными глазами, изъ кармана его нелпаго фрака всегда торчитъ чубукъ. Monstre при каждой встрч цалуетъ мою руку и ухмыляется на меня, сидя за вистомъ, къ-счастью, онъ ужь не танцуетъ. Много есть и другихъ, почетное упоминовеніе объ одномъ или двухъ ты прочитаешь ниже.
Изъ нашихъ ‘отечественныхъ произведеній’ можно назвать маленькаго Сэквиля Кэвендиша, тощаго, блднаго, блоброваго мальчика, ‘состоящаго при посольств’. Я однажды удостоила полькировать съ нимъ. Есть еще ирландецъ Мило Блэкъ О’Дойеръ, нчто въ род корреспондента какой-то газеты нын, а въ-древности, при О’Коннел, бывшій членомъ парламента. Онъ, впрочемъ, собственно поклонникъ мама, по-крайней-мр постоянно ухаживаетъ за нею и увряетъ меня, закатывая глаза подъ-лобъ, что она ‘великолпная женщина’ и ‘дивно сохранилась’.
Ты, конечно, спросишь: ‘а баронъ фон-Вольфеншеферъ? гд онъ, что съ нимъ?’ Ахъ, какъ ты скучна, милая Китти, съ твоими дкими напоминаніями о старой, врной привязанности! Прекрати ихъ пожалуйста. Впрочемъ, о барон могу теб сказать, что онъ, какъ говоритъ въ письм, полученномъ мною вчера, не можетъ пріхать въ Баденъ: его отецъ не въ ладу съ баденскимъ мистерствомъ, и Вольфеншеферъ именно просилъ меня не упоминать здсь его имени. Онъ повторяетъ намъ свое приглашеніе провесть нсколько недль въ его замк, быть-можетъ, это будетъ согласно съ нашими планами, потому-что сезонъ здсь кончается рано, и надобно же гд-нибудь провесть конецъ осени, такое же скучное время передъ зимнимъ сезономъ, какъ часъ въ гостиной передъ обдомъ. Конечно, мы дождемся возвращенія папа, и тогда дадимъ отвтъ, вроятне всего, что мы подемъ въ его замокъ. Не стыдно ли теб, Китти, напоминать мн о дурачествахъ дтства? Не припомнишь ли еще чего-нибудь изъ шалостей моего младенчества? Ты знаешь не хуже, если не лучше меня, что привязанность, о которой ты намекаешь, никогда не могла имть серьёзнаго смысла. Докторъ Бельтонъ также не могъ принимать ее серьёзно, если только не совершенно лишенъ здраваго смысла и разсудительности, которую всегда я въ немъ предполагала. Не скажу, что, въ наивной веселости дтства, я не забавлялась его шутливымъ ухаживаньемъ за мною. Но ты столько же можешь упрекнуть меня въ непостоянств и за то, что я перестала интересоваться игрою въ куклы, которыми нкогда восхищалась, какъ и за то, что я перестала играть роль въ этомъ смшномъ самообольщеніи.
Я вижу только одно, Кигти: молодой человкъ, о которомъ ты пишешь, иметъ мало самолюбія, даже и это въ твоихъ глазахъ вроятно, будетъ достоинствомъ, потому-что ты нашла въ немъ ужь столько совершенствъ, нисколько для меня неинтересныхъ. Но говорить объ этомъ предмет такъ непріятно, что я прошу тебя, не упоминать о немъ боле. Если ты принимаешь въ немъ такое живое участіе, какъ пишешь, то могу сказать теб одно: ты можешь найдти средство вознаградить его за страданія безъ всякаго соучастія твоей преданной

Мери Анны.

ПИСЬМО II.

Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэнъ.

Милая, несравненная Китти,

Прежнее письмо мое задержано здсь, и съ тою же окказіею пишу теб новое. Я думала, что вздохи моего грустнаго сердца ужь несутся къ теб, и вдругъ открываю, что мистеръ Кэвендишъ отправитъ курьера въ Лондонъ нераньше субботы. Такимъ-образомъ успю я, быть-можетъ, разсказать теб о блестящемъ пикник, который мы предполагаемъ назначить въ четвергъ въ Эберштейнскомъ Замк. Здсь вс даютъ пикники, разумется, намъ неприлично отстать отъ другихъ. Джемсъ пугаетъ насъ огромностью издержекъ: это ему очень пристало, когда онъ ставитъ на карту по пятидесяти или шестидесяти наполеондоровъ! Надобно еще прибавить, что на пикникахъ каждый участвующій взноситъ нсколько денегъ и, слдовательно, вся тяжесть расходовъ не можетъ упасть на одно семейство. Мило Блэкъ О’Дойеръ проситъ, чтобъ мы вс хлопоты предоставили ему, и мн кажется, что это и лучше всего, не говоря ужь о той выгод, что онъ пошлетъ въ свою газету великолпное описаніе нашего праздника. Княгиня де Нангазаки пріхала съ визитомъ, потому до слдующаго раза кончаю письмо.
Возвращаюсь къ письму прибавить, что пикникъ назначенъ въ четверкъ, и число участвующихъ ограничено, по особенному желанію княгини, сорока персонами, списокъ ихъ будетъ составленъ ныньче вечеромъ. Наши мама подутъ въ коляскахъ, двицы и молодыя дамы верхами, мужчины — какъ будетъ удобне. Пока ршено только. Я восхищена. Ахъ, еслибъ ты была съ нами, милая Китти!

Четверкъ, утро.

Ахъ, Китти, какой ужасный день! хуже лондонскаго декабря! Дождевыя тучи спускаются съ горы, втеръ страшно рветъ. Теперь семь часовъ. Горничная разбудила и одла меня. Къ мама присланы дв записки на французскомъ язык, она дожидается меня прочитать ихъ, и дать отвтъ. Спшу узнать, о чемъ эти записки.
Одна изъ записокъ отъ герцогини де Саргансъ, заключаетъ только два слова: Que faire? другая отъ княгини де Нангазаки, которая пишетъ, что ‘соображая, сколькихъ безпокойствъ стоилъ мама пикникъ’, кажется, надобно хать, какова ни будетъ погода. Княгиня говоритъ, что можно будетъ обдать въ герцогскомъ замк, а не на открытомъ воздух. Это предвщаетъ недоброе: слова княгини, кажется, выражаютъ, что праздникъ даемъ мы, но я не высказала этого подозрнія, чтобъ не подвергнуть мама и себя страшному стыду. Если бда неизбжна, истинная философія повелваетъ покориться.

Десять часовъ.

Какой одушевленный, можно сказать, бурный споръ имли мы сейчасъ! Вс собравшіяся власти вели преніе о предполагаемой прогулк, если только должно назвать преніемъ громкіе крики, съ которыми каждый провозглашалъ свое мнніе и никто не слушалъ чужаго. Образовались, по различію половъ, дв партіи, ‘за’ и ‘противъ’, мужчины вс единодушно желали остаться, дамы такъ же громогласно объявляли, что надобно хать. Конечно, послдняя сторона одержала верхъ, и теперь по всему отелю производится объискъ и собирается контрибуція плащей, мантилій, мекиитошей. Полдюжины кавалеровъ, для которыхъ не нашлось мста въ экипажахъ, свирпствуютъ отъ произнесеннаго имъ приговора хать верхомъ. Мн кажется, что врность многихъ воздыхателей, устоявшая до-сихъ-поръ противъ годовъ и времени, сокрушится ныньче вліяніемъ воды.
Признаюсь теб, что видъ будущихъ несчастныхъ всадниковъ выражаетъ ожиданіе, неимющее ничего общаго съ удовольствіемъ. Они подвергаются закутыванью и приспособленію своему къ непромокаемости, какъ люди, обреченные на неизбжную судьбу и потерявшіе всякую мысль о предотвращеніи ея. Другіе кавалеры, получившіе мсто въ закрытыхъ экипажахъ, изумительно-любезны и разсыпаются въ предупредительности, неведущей къ жертвамъ.
Составъ списка спутниковъ, то-есть расположеніе, кому съ кмъ хать — вотъ предстоящая намъ трудность. Фамильныя отношенія такъ перепутываются, возбуждаются такіе тонкіе вопросы о приличіи, что еслибъ разсматривать половину ихъ, надобно было бы толковать годъ. Но, по общему правилу, дамы не должны быть помщаемы въ однихъ экипажахъ съ мужьями, съ которыми не живутъ вмст, а люди, находящіеся между собою въ смертельной вражд, не должны быть помщаемы vis—vis. Соединительныя правила еще затруднительне раздлительныхъ, потому-что никто, кром самихъ участвующихъ, не знаетъ искренны или притворны нжныя узы ихъ сердецъ.
Мило Блэкъ О’Дойеръ принялъ на себя часть этихъ распредленій, и, сколько вижу, съ обыкновеннымъ своимъ недостаткомъ деликатнаго такта надлалъ промаховъ. Впрочемъ, онъ ихъ не замчаетъ и, осыпаемый проклятіями, самодовольно расхаживаетъ въ увренности, что оказалъ великія услуги человчеству. Себя онъ опредлилъ въ свиту матушки, и потому я, отправляясь съ княгинею де Нангазаки и графомъ де Пекингъ, избавлена отъ него надолго.
Ясно теперь, Китти, что пикникъ дается нами, на собственный счетъ. Какъ это произошло — не знаю, вроятно, вслдствіе какого-нибудь недоразумнія. Джемсъ ни во что не вступается. Онъ еще лежитъ въ постели и на вс мои убжденія встать, отвчаетъ только, что поспетъ къ обду. Карзинами съ провизіею нагружены дв телеги, а тележка съ шампанскимъ во льду ужь отправлена впередъ. Три повара, настоящіе джентльмены, въ черныхъ фракахъ и блыхъ галстухахъ, сопровождаютъ насъ. Вс приготовленія длаются въ ‘лучшемъ и роскошнйшемъ вид’ и, разумется, ‘не жаля денегъ’.

Двнадцать часовъ.

Вотъ еще дилемма. Во всемъ город одинъ только свободный омнибусъ, а изъ музыкантовъ никто не соглашается ссть на наружныя мста въ такую погоду. Что тутъ длать? Блэкъ О’Дойеръ предлагаетъ размстить ихъ, по жеребью, съ нами вмст въ экипажахъ. Но одинъ намекъ объ этомъ произвелъ возстаніе въ нашихъ конныхъ, возмущающихся мыслью, что ихъ третируютъ хуже, чмъ ‘скрипкониловъ’. Полицейскій коммиссаръ сейчасъ прислалъ спросить, есть ли у насъ ‘позволеніе отъ начальства собираться большимъ обществомъ для необъявленныхъ полиціи цлей’. Я упросила одного изъ нмецкихъ вельможъ устранить это затрудненіе.
Позволеніе дано. Кареты у подъзда, гости садятся по мстамъ, мы готовы, мы демъ.

Суббота утро.

Милая Китти,

Мистеръ Кэвендишъ прислалъ мн сказать, что курьеръ отправляется черезъ полчаса, и у меня остается время только приписать теб нсколько строкъ. Мрачно было утро нашего праздника, еще мрачне былъ его вечеръ. Никогда надежда на веселье не обманывала такъ жестоко, никогда удовольствіе не оканчивалось такъ плачевно!
Слезы досады, гнва и стыда смываютъ строки, которыя пишу теперь. Не требуй, чтобъ я разсказывала теб ходъ происшествій, когда въ памяти моей остается мсто только печальной катастроф, которою все завершилось, но постараюсь кратко объяснить теб этотъ грустный случай.
Поздъ нашъ въ Эберштейнъ подвигался очень-медленно, потому-что дорога шла въ гору и была страшно испорчена дождемъ. Процесія, по замчанію нкоторыхъ верховыхъ кавалеровъ нашихъ, походила на похоронную, извиваясь по зигзагамъ горы при погод, невозбуждавшей веселыхъ мыслей. Я не знаю наврное, какъ хали только спутники мои по экипажу, и должна сказать, что они всю дорогу были въ самомъ дурномъ расположеніи духа и разбирали планъ пикника если не очень деликатно (вдь устроивала его мама), то очень-искренно. Они смялись вообще надъ пикниками, называли ихъ удовольствіемъ вульгарнымъ, скучнымъ, почти всегда неудачнымъ. Обды на открытомъ воздух неудобны и нелпы. Общество собирается чрезвычайно-неэлегантное, неизбранное, участниками оказываются люди, никому неизвстные. Гд начались вс непріятныя для васъ знакомства?— на пикникахъ. Такъ были разобраны и осуждены вс стороны, вс подробности пикниковъ, и мн оставалось только спрашивать про-себя: ‘зачмъ же они согласились участвовать въ такомъ непріятномъ, неизящномъ удовольствіи?’ Эта тэма занимала моихъ спутниковъ во все продолженіе медленнаго пути, и можно представить, какъ пріятно провела я время.
Наконецъ мы дохали до замка, но тутъ ожидала насъ новая непріятность. Осмотрть замокъ и сады намъ позволили, но получить позволеніе обдать хоть въ какомъ-нибудь изъ принадлежащихъ къ нему зданій ршительно мы не могли, мы наконецъ просили позволить намъ расположиться въ прачешной, въ сара, даже на сновал — все было напрасно. Что длать? Отрядъ нашъ былъ близокъ къ возмущенію, рзкія рчи раздавались изъ оконъ каретъ, отчаянные партизаны собственныхъ мнній вылзли изъ экипажей подъ защитою зонтиковъ, и требовали принятія ихъ проектовъ. Одни требовали, чтобъ раздлить кушанья по экипажамъ, выбраны были даже коммиссары для этой раздачи, другіе хотли овладть замкомъ насильно, третьи предлагали возвратиться въ Баденъ, наконецъ маленькая партія, постепепно-усилившаяся, совтовала, перехавъ черезъ горы, спуститься въ Моргскую Долину, на другой сторон хребта, гд есть маленькая гостинница или, лучше сказать, харчевня для рыбаковъ, въ которой мы найдемъ, если не комфортъ, то пріютъ и убжище. Наконецъ это мнніе одержало верхъ, и мы отправились въ ‘Рыбацкій Отдыхъ’, согрваемые слабыми лучами воскресающей надежды.
Путешествіе подъ гору было почти такъ же медленно, какъ и путь въ гору, крутой спускъ требовалъ величайшей осторожности, лошади измучились, едва тащили ноги. Потому мы дохали до ‘Рыбацкаго Отдыха’ ужь въ сумерки. Сквозь потусклыя отъ дождя стекла кареты могла я различить только, что это маленькій, одноэтажный домикъ, стоящій надъ рчкою. Горы, покрытыя мглою, окружали со всхъ сторонъ мсто, которое, при хорошей погод, вроятно, могло казаться живописнымъ.
— Намъ сужденъ несчастный день, княгиня! сказалъ молодой французскій маркизъ, подходя къ нашей карет. Эта жалкая Ginguette набита народомъ, и никто, кажется, не хочетъ уступать намъ своего мста.
— Что жь это за люди? Кто эти невжды? спросила она, въ величайшемъ изумленіи отъ ихъ дерзости.
— Если не ошибаюсь, молодые ремесленники, по нмецкому правилу странствующіе по разнымъ мстамъ, что называется Wander-Jahre.
Представители различныхъ націй, составлявшихъ нашу компанію, были отправлены въ гостинницу и возвратились безъ успха. ‘Бурши’, какъ они называютъ себя, нетерпливо ждали въ это время собственнаго ужина и, казалось, хотли оправдать поговорку, что голодный нелюбезенъ. Въ мысляхъ нашихъ возникли проекты краткіе и врные, и большая часть общества согласилась наконецъ на полюбовную сдлку. Не подлиться ли намъ съ ними своими обильными запасами? Не купить ли ихъ уступчивость? Наши ‘распорядители стола’ уврили, что даже, накормивъ ихъ до-сыта, мы можемъ еще накормить своими припасами порядочную деревню.
Проектъ былъ принятъ, и двумъ сопровождавшимъ насъ нмцамъ дано порученіе, вызвавшее долгіе споры съ ихъ стороны передать его нашимъ противникамъ. Но послдніе длали множество оговорокъ, вопервыхъ, они хотли удержать за собою кухню, вовторыхъ, требовали, чтобъ блюда, имъ назначаемыя, переданы были непочатыми, наконецъ, чтобъ никто изъ нашей прислуги не смлъ садиться за ихъ столъ. О, какъ убійственна, оскорбительна была такая гордость!
Если я утомляю гебя, Китти, этими подробностями, то единственно для того, чтобъ ты могла хоть нсколько понять, какъ тяжело было наше положеніе, какъ продолжательны ужасные переговоры! Цлыя три четверти часа прошло въ убійственныхъ трактаціяхъ до заключенія договора. Тогда начали вылзать изъ каретъ, развязывать кушанье, начали раскутываться живыя муміи, умиравшія отъ голода, послднее дло было многосложно и отняло еще около получала. Не стану подробно говорить о длеж съ трактирными постояльцами, скажу только, что, принимая отъ насъ контрибуцію, признались, что мы поступили съ ними не только честно, но благородно и отлично. Въ-самомъ-дл, мы отдали имъ не только простыя кушанья, но и множество деликатнйшихъ блюдъ, особенно-хорошъ былъ въ томъ числ пастетъ, представлявшій феодальную крпость, надъ которою восторженный поваръ сдлалъ разввающійся флагъ съ надписью: ‘Hoch lebe die Dodd’, то-есть: ‘да здравствуетъ г-жа Доддъ’ — выдумка, нсколько тривіальная, и отдача пастета путешественникамъ ршена была по моему приватному назначенію.
Наконецъ мы услись за столъ, но тутъ ждала насъ новая непріятность. Блэкъ О’Дойеръ, набирая оркестръ, сдлалъ ужасную ошибку, забылъ взять музыкантовъ съ флейтами, кларнетами и рогами, и вотъ намъ грянули литавры, тромбоны и турецкіе барабаны, они гремли такъ, что могли бъ оглушить цлую армію, но тмъ и ограничивалась ихъ музыка. Этотъ нелпый промахъ заставилъ однакожь всхъ расхохотаться и, несмотря на всю досаду, мы смялась оть-души.
Мистеръ Кавендишъ извщаетъ меня, что курьеръ ждетъ, и этимъ я избавляюсь отъ непріятнаго разсказа о гибельной катастроф. Вотъ тележка курьера подъхала къ нашему крыльцу, я скажу теб, Китти, что костюмъ его чрезвычайно-живописенъ, нчто среднее между гусарскимъ и байроновскимъ.
Мистеръ Додли Виньертонъ, которому поручаю это письмо, и самъ великолпный мужчина, ты замтишь въ немъ сходство съ графомъ Д’Орсо. Но лучше сдлалъ бы онъ, еслибъ далъ мн минуту окончить это письмо, прекративъ на-минуту свои комплименты моимъ волосамъ, моему почерку и т. д. Онъ предлагаетъ привезти мн башмаки изъ Парижа, въ-самомъ-дл нмецкіе очень-дурны.
Какой онъ чудакъ, Китти! Жаль, что ему нельзя посидть у меня еще нсколько минутъ: у него такой застнчивый, нжный и вмст такой смлый видъ! Онъ говоритъ, что образъ его жизни длаетъ человка отважнымъ и самоотверженнымъ, львомъ и агнцемъ. Ты врно пригласишь его къ себ? Спшу кончить письмо и назвать себя

твоею навсегда
М. А. Д.

ПИСЬМО III.

Джемсъ Доддъ къ Роберту Дулэну, Е. В., въ Trinity-College, въ Дублин.

Гостинница ‘Лисицы’ въ Лихтентал.

Милый Кобъ,

Я общалъ дать теб немедленное увдомленіе о возвращеніи нашего старика, и вотъ пишу, извщая тебя, что это достолюбезное обстоятельство совершилось въ пятницу, сопровождаемое, однако, эпизодами, которые, если такъ выразиться, значительно укротили порывы нашего восторга при миломъ свидань. Мы, то-есть додд-мэк-кертіевская часть семейства, сочинили отличнйшій пикникъ, такой пикникъ, о которомъ долго стали бы говорить, какъ о замчательнйшемъ пир ныншняго баденскаго сезона. Мы завербовали къ себ все знаменитйшее и по великосвтской и по кухонной части: въ цломъ город не оставалось ни индюшки съ трюфлями, ни блестящей личности: вс должны были быть за нашимъ столомъ.
Мери Анна и матушка ршили задать этимъ окончательный шагъ для побжденія всхъ сомнній и недоразумній, для ‘упроченія своего положенія въ обществ’, какъ выражаются французы.
Пикникъ въ большомъ свт то же самое, что у насъ въ политик выборы: тутъ каждый господинъ, прежде на тебя и несмотрвшій, становится твоимъ другомъ, нисколько тмъ не обязываясь отвчать на твой поклонъ впослдствіи. Натуральное слдствіе то, что къ теб на пикникъ съзжаются люди, которыхъ иначе никакими судьбами не заманишь въ твою гостиную. Знатная госпожа, которая, на персидскомъ ковр, взглядомъ оттолкнетъ тебя съ твоею внимательностью на версту, обдая на открытомъ воздух, позволитъ теб разрзать для нея цыпленка, налить ей въ рюмку вина.
Представляю теб отгадывать причины, заставившія насъ ршиться задать пикникъ, необходимый въ нашемъ общественномъ положеніи, скажу только, что вопросъ этотъ былъ зрло обсужденъ въ нашемъ совт. Мы знали, что, разъ ршившись на такую мру, отступать ужь невозможно, знали также, что возвращеніе нашего старика отниметъ у насъ всякую возможность къ ея исполненію. Сейчасъ, или никогда — таково было положеніе длъ. О, еслибъ никогда! Но продолжаю разсказъ. Вс предзнаменованія съ самаго начала были мрачны: дождь съ утра лилъ ручьями, мы отправились въ дурномъ расположеніи духа ‘пріятно провести время за городомъ’, это было въ род того, какъ еслибъ человкъ, вывихнувшій ногу, намревался вальсировать. Въ замокъ Эберштейнъ, гд мы думали расположиться на обдъ, насъ не пустили, ‘прежде пускали, сказалъ намъ въ утшеніе привратникъ:— но многіе туристы часто вели себя неприлично, потому и вышло приказаніе не пускать’. Воротъ не отпиралъ онъ, что жь намъ было длать? Поднялся горячій споръ. Явились между нами такіе, которые говорили ‘воротимся назадъ!’ Но одержали побду т, которые желали хать дале.
И мы похали дале. Достигли наконецъ новой цли нашего странствія — маленькаго трактира на проселочной дорог, но, по прибытіи нашемъ, оказалось, что онъ биткомъ набитъ путешествующими ремесленниками. Городскіе уставы въ Германіи требуютъ, чтобъ каждый мастеровой странствовалъ годъ или два по разнымъ городамъ, тогда только ему позволяется открыть свое заведеніе на родин. Никакія убжденія, никакія просьбы не склонили этихъ молодцовъ уступить трактиръ въ наше владніе, тмъ боле, что шелъ проливной дождь.
Надобно было войдти съ ними въ переговоры, они уступили намъ переднюю комнату и удалились на кухню, а мы купили эту уступку разными състными пожертвованіями: птицею, ветчиною, пирожными и пастетомъ, все это добро было предоставлено имъ на съденіе. Раздлъ, производившійся повренными, выбранными отъ обихъ сторонъ, представлялъ интересное, хотя и продолжительное зрлище. Наконецъ, вс условія договора были исполнены, и мы сли за столъ. Тутъ представилась намъ новая неожиданность, впрочемъ, на этотъ разъ, забавная. Въ оркестр, набранномъ наскоро, оказались одни литавры и тромбоны. Можешь вообразить, каковъ былъ успхъ попытки исполнить на этихъ инструментахъ увертюру изъ ‘Вильгельма Теля’. Едва одни изъ насъ опомнились отъ смха, другіе отъ досады, какъ страшный шумъ за дверьми привлекъ наше вниманіе. Когда же дверь отворилась — о несказанный стыдъ!— впереди хлынувшей къ намъ толпы находился батюшка, съ огромною кастрюлею въ одной рук, съ поварскимъ ножомъ въ другой!
Оказалось, что какая-то проклятая надпись на пастет измнила намъ, обнаружила ему, что всей блестящей нашей компаніи задаетъ пиръ не кто иной, какъ мистриссъ Д., и что онъ съ товарищами питается подачкою со стола своей супруги! Взбшенный унизительностью своего положенія, раздраженный нашего расточительностью, онъ выбжалъ изъ кухни и внезапно предсталъ предъ нами какъ грозное привидніе. Его сопровождала огромная толпа любопытныхъ. Сцена произошла неописанная. Не жди отъ меня и разсказа о ней — перо мое слишкомъ-слабо. Постарайся ее вообразить, если можешь, и вотъ нкоторые матеріалы для твоей фантазіи. Представь себ три десятка дамъ, всхъ возрастовъ, отъ шестнадцати до шестидесяти лтъ, и всхъ европейскихъ породъ, столько же такихъ же кавалеровъ, они и он дрожатъ, хохочутъ, въ ужас, въ стыд, въ восторг отъ ‘дивной штуки’, столъ опрокинутъ, кушанье и посуда разлетлись по всмъ угламъ, суматоха страшная, и, среди всего и всхъ Dodd-p&egrave,re, въ патетическомъ дух, который изливается устами его въ отрывочныхъ восклицаніяхъ: ‘Spitzbuben!’ — ‘Coquins!’ — ‘Canaille!’ — ‘Негодные!’ — ‘Объдалы!’ и тому подобное — фразы, очень-понятныя и безъ объяснительныхъ жестовъ. Въ одинъ мигъ никого не осталось изъ блестящихъ гостей, не думаю, чтобъ когда-нибудь свтское общество расходилось такъ поспшно и безэтикетно. Вс бжали, вс исчезли въ мгновеніе ока и на арен остались члены семейства Доддовъ предъ лицомъ Додда-отца — группа, достойная кисти живописца. Если когда-нибудь вздумаешь расписывать свою залу фресками, рекомендую этотъ сюжетъ:
На первомъ план и главная фигура картины Dodd-p&egrave,re, возсдающій, какъ Марій, на развалинахъ, въ лиц недоумніе, какой-то скептицизмъ, господствующее выраженіе фигуры — могущество, но могущество, ослабленное сомнніемъ.
На второмъ план Мери Анна Доддъ, рыдающая, но граціозно — драпированная и въ живописной поз.
Въ дальнемъ углу — Dodd-m&egrave,re, сидящая на полу, на ея тюрбан фуражка, она поражена ужасомъ, глаза ея блуждаютъ, ротъ раскрытъ, какъ-будто она не въ своемъ ум. Доддъ-сынъ, едва-замтный въ полумрак лваго угла, приготовляетъ пуншъ.
Вотъ живая картина. Аксессуары: разбитая посуда, разбросанныя въ дивномъ разнообразіи и множеств произведенія парикмахеровъ, портныхъ и модистокъ: гребенки, наколки, локоны, парики, обрывки пелеринокъ, браслеты, запонки, галстухи и чья-то фальшивая икра. Еслибъ этими только сувенирами наградили насъ разбжавшіеся гости, бда была бъ еще не такъ велика: но осталась намъ отъ нихъ еще одна вещь, милый Бобъ — стыдъ и позоръ, невыносимый позоръ! О ужасъ! Что теперь будутъ о насъ думать?
Хуже всего въ этомъ несчастномъ приключеніи то, что произошло оно въ Баден: что случилось въ Баден, то припомнится человку везд.
Таковы были горькія мысли, которыми терзался каждый изъ насъ, ломая голову надъ придумываніемъ хоть какого-нибудь спасенія изъ этой гибели. Старикъ нашъ очнулся первый. Онъ наконецъ повернулся къ столу, очистилъ небольшое мстечко для своихъ распоряженій, взялъ кусокъ пастета и началъ сть съ апетитомъ человка, давно ужь неприкасавшагося къ подобнымъ прелестямъ.
— Могу ли предложить вамъ стаканъ шампанскаго, сэръ? сказалъ я, видя его усердіе.
— Очень-пріятно, отвчалъ онъ, но, пожалуйста, откупорьте новую бутылку.— Я откупорилъ бутылку, потомъ другую, въ которой принялъ и самъ участіе.
— На кухн сидятъ у меня пріятели, отличные люди, сказалъ мой старикъ: — одинъ, портной изъ Аншпаха, другой, токарь изъ Липдау, оба въ дорог такіе милые товарищи, какъ-нельзя-лучше. Отнеси имъ этотъ пастетъ, Джемсъ, да прикажи слуг передать имъ полдюжины бутылокъ этого краснаго вина. Заплати Якобу (такъ зовутъ портнаго) четыре флорина, которые занималъ я у него, а Германа, этого жидёнка въ пестрой фуражк, попроси, чтобъ онъ оставилъ себ на память мой кисетъ. Скажи всей компаніи, что скоро я съ ними постараюсь увидться, когда покончу кое-какія семейныя длишки. Будь съ ними вжливъ и любезенъ, Джемсъ: они сами были ко мн очень-добры.
Я съ охотою отправился исполнить порученіе. Я былъ радъ чмъ-нибудь доставить своему старику удовольствіе, и отдохнулъ душой, замтивъ, какимъ спокойнымъ и тихимъ тономъ сталъ онъ говорить.
Путешествующіе мастера приняли меня съ самою почтительною вжливостью. Я увидлъ, что они дйствительно привязаны къ моему старику, который шелъ съ ними пшкомъ девять дней, пока вмст добрели до Моргталя. Его прямой и живой характеръ очень имъ понравился. Я просидлъ съ ними до глубокой ночи: дйствительно я радъ былъ разогнать тоску хоть какою-нибудь бесдою. Остальные Додды ночевали въ той же гостинниц.
На разсвт мы выхали изъ Моргталя, матушка и Мери Анна въ въ карет, батюшка со мною въ открытой коляск. Онъ говорилъ мало и, казалось, былъ глубоко погруженъ въ свои мысли. Одно выраженіе, вырвавшееся у меня, заставило меня бояться, не ршился ли онъ возвратиться въ Ирландію. Съ необыкновенною горечью сказалъ онъ: ‘если мы будемъ этакъ продолжать, намъ нельзя будетъ показаться ни въ одномъ европейскомъ город. Брюссель мы оставили со стыдомъ, теперь со стыдомъ оставляемъ Баденъ: чмъ скоре это кончится, тмъ лучше’.
Не дозжая около мили до Бадена, мы остановились въ сел Лихтенталь, гд нашли спокойную и недорогую гостинницу. Оттуда, когда смерклось, я былъ посланъ въ нашъ отель, чтобъ расплатиться, взять наши вещи и сдлать вс приготовленія къ отъзду.
Признаюсь теб, что такое порученіе было для меня несовсмъ пріятно. Я зналъ, что наша исторія уже успла распространиться по всему городу и, отъ лордовъ до лакеевъ, вс тамъ толкуютъ теперь о Доддахъ. Подобная слава небольшая находка, и мн кажется, милый Бобъ, легче было бы протянуть руку подъ ножъ, нежели къ звонку нашего отеля.
Готовясь подвергнуться ожидаемымъ оскорбленіямъ, человкъ обыкновенно принимаетъ самый грозный, оборонительный видъ. Моя воинственность, вроятно, была необычайно-грозна, потому-что никто не осмлился подвергнуть ее испытанію. Хозяинъ отеля былъ раболпенъ, прислуга почтительна. Я не зналъ тогда, чему обязанъ такой необыкновенной и неожиданной любезностью, но она происходила ни боле, ни мене, какъ отъ радостнаго изумленія, что мы еще въ-состояніи расплатиться чистыми деньгами. Вс въ отел считали ужь ‘семейство Доддовъ’ окончательно-промотавшимся, и предавались различнымъ соображеніямъ относительно цнности нашихъ ящиковъ и чемодановъ.
Матушка, въ бдственномъ своемъ злосчастіи, отдала мн даже свои деньги и векселя, чтобъ расплатиться по ея счетамъ — можешь изъ этого видть, какъ она была сокрушена духомъ. И дйствительно она такъ трепетала встрчи съ кмъ-нибудь изъ прежнихъ знакомыхъ, что, кажется, скоре похала бы въ ссылку, нежели на недлю въ Баденъ. Счетъ нашъ былъ ужасенъ. Несмотря на всю вншнюю учтивость, хозяинъ воспользовался возможностью ограбить насъ. За шесть недль пришлось намъ заплатить до трехъ сотъ фунтовъ.
Окончивъ пріятныя дла съ нимъ, я увидлъ, что до отправленія почты мн остается только время написать теб это письмо. Въ слдующій разъ буду отвчать на вс твои вопросы о моихъ намреніяхъ относительно своей будущности, если только буду умть отвчать что-нибудь.
Хотя мн совершенно-неизвстно, что мы предполагаемъ теперь длать, но не пиши мн, пока я не сообщу теб своего новаго адреса, потому-что, конечно, мы должны ухать отсюда, покуда?— вотъ вопросъ. Какъ бы ни былъ онъ ршенъ и что бъ еще ни случилось съ нами, остаюсь твоимъ преданнымъ другомъ

Джемсъ Доддъ.

ПИСЬМО IV.

Кенни Джемсъ Доддъ мистеру Порселю, въ Брофф.

Милый Томъ,

Я не расположенъ писать, да и не знаю, расположенъ ли я къ чему-нибудь. Я боленъ, мраченъ, печаленъ, мн сталъ немилъ свтъ, у меня болятъ ноги, у меня разломило отъ мыслей голову, слдовательно мн не до того, чтобъ описывать свою рыцарскую экспедицію, каждая миля, каждый шагъ которой ознаменованъ какимъ-нибудь злоключеніемъ. Я воротился къ семейству въ пятницу. Всю дорогу прошелъ я пшкомъ, расходуя по четыре съ-половиною пенса въ сутки, и пришелъ — къ чему-жь? къ пикнику на весь Баденъ, съ музыкою и рками шампанскаго. Пиръ такой длала моя супруга на свой счетъ.
Я разогналъ это сходбище и увидлъ себя, какъ выражаются газеты, ‘полнымъ властелиномъ текущаго положенія длъ’, а дла, признаюсь, были въ отличномъ положеніи!
Если изъ двухъ золъ, представляющихся человку на выборъ, меньшее: выказать свту свое семейство въ самомъ пошломъ и невыгодномъ вид, такъ, чтобъ вс закричали: ‘эти люди были шарлатаны, обманщики!’ то, вроятно, другая, худшая, сторона медали не очень-привлекательна. Именно таковъ былъ мой случай. ‘Мало пріятности — сказалъ я себ — подвергнуть всмъ пересудамъ, всмъ сплетнямъ злыхъ языковъ несчастную семью, но разореніе еще хуже!’ Вотъ въ чемъ состояла вся сущность моихъ разсужденій: ‘разореніе еще хуже!’ Пикникъ стоитъ боле ста фунтовъ, счотъ содержателя отеля въ Баден доходитъ до трехъ сотъ, нтъ почти ни одной лавки въ город, гд не было бы у насъ долговъ — вотъ вамъ наша экономія! То, что у меня достаетъ силы писать яснымъ, разборчивымъ почеркомъ эти итоги, кажется мн блистательнйшимъ примромъ твердости духа. Не говорите мн о геройскихъ подвигахъ во время землетрясеній, кораблекрушеній: я отдаю пальму первенства человку, который не теряетъ головы среди неоплатныхъ долговъ. Жить въ долгъ, не имя возможности заплатить, пить шампанское, когда не на что купить бутылку пива — вотъ отчего можетъ дрогнуть самое безтрепетное сердце, помоему, это все-равно, что плясать на обрыв утеса, увлекающаго васъ въ бездну своимъ паденіемъ.
Когда читаешь о несчастіи, постигшемъ человка въ опасномъ предпріятіи, на которое ршился онъ добровольно, въ голов рождается вопросъ: ‘зачмъ онъ пускался въ опасность? что его принуждало?’ Вообразите, что этотъ вопросъ предложенъ семейству Доддовъ. Я боюсь, что мы затруднимся отвтомъ. Не сомнваюсь, что жена моя выдержитъ длинный допросъ прежде, чмъ дойдетъ до правды. Знаю вс обольстительныя мечты, которыя будетъ она развивать, знаю, какихъ прекрасныхъ вещей наговоритъ она о воспитаніи, изящныхъ манерахъ, новыхъ языкахъ и, быть можетъ — вдь у нея материнское сердце — о прекрасныхъ партіяхъ для дочерей, но ‘истина должна открыться’: мы похали за границу, желая быть чмъ-то такимъ, чмъ не могли быть на родин, мы перемнили сцену, чтобъ выступить въ первыхъ роляхъ. Не стану смяться надъ свтскостью и высшимъ тономъ: я знаю, что людямъ, которые такъ воспитаны, эти вещи кажутся и пріятны и легки, но мы воспитаны иначе, и переучиваться намъ поздно. Тянуться въ большой свтъ для насъ то же, что лзть на Монбланъ: сколько трудовъ, утомленія, опасностей, издержекъ, вреда здоровью, разоренья карману — и все изъ-за того только, чтобъ имть удовольствіе сказать: ‘въ август я былъ на самомъ верху’.— ‘Но въ чемъ же нашли вы награду за свои труды, Кенни Доддъ? какую получили пользу? стали ль вы умне?’ — ‘Нтъ’.— ‘Стали ль вы счастливе?’ — ‘Нтъ’.— ‘Стали ль пріятне для своихъ старыхъ друзей?’ — ‘Нтъ’.— ‘Стали ль богаче?’ — ‘Нтъ, по совсти, нтъ! Могу сказать только, что мы взлзали и опять сошли внизъ’. Вотъ вамъ и все! Это напоминаетъ мн, какъ я видлъ однажды въ звринц большую клтку съ множествомъ обезьянъ: ни одна изъ нихъ не хотла сть изъ чашки, которая стояла у нея подъ-носомъ, а хватала ду у сосдокъ. Можете представить, много ли хорошаго изъ этого выходило.
Съ-тхъ-поръ, какъ воротился, я не сказалъ еще десяти словъ съ мистриссъ Д. Между нами вооруженное перемиріе, оба мы готовы къ битв и только ждемъ атаки. Если я и соглашаюсь предать забвенію память о ея сумасбродств, то единственно подъ условіемъ, чтобъ она и не заикалась о моей мнимой неврности. Однимъ словомъ: пикникъ и мистриссъ Г. Г. должны быть погребены въ одной могил. Конечно, условія такой конвенціи не позволили мн разузнать подробно о дяніяхъ моихъ домочадцевъ впродолженіе моего отсутствія. Если я даже спрашивалъ какихъ-нибудь бумагъ по этому предмету, мн отвчали чистымъ отказомъ. Но не долго я наслаждался безмятежностью невднія. На меня налетла такая туча счетовъ и расписокъ, какой никогда еще и не подвергался. Впрочемъ, Джемсъ, не знаю какими хитростями, усплъ получить отъ матери вс ея деньги и векселя и нсколько дней назадъ, расплатился. Посл этого я отправился за паспортомъ и попался въ новую бду, какъ попался, какая бда — не спрашивайте, довольно того, что ужь разъ я вамъ описывалъ подобное дло. Не знаю, сколько времени пришлось бы мн сидть подъ замкомъ, еслибъ не капитанъ Моррисъ, который объяснилъ все дло и выручилъ меня. Обо всемъ этомъ непріятно и вспоминать, потому не требуйте отъ меня подробностей.
— Вы оставляете Баденъ? спросилъ Моррисъ: куда же вы думаете хать?
— Ршительно не знаю, сказалъ я.— Теперь я жду писемъ изъ Ирландіи (преимущественно вашихъ, Томъ), слдовательно долженъ жить гд-нибудь поблизости.
— Позжайте же въ Раштадтъ, сказалъ онъ: тамъ вы осмотрите укрпленія, они теперь строятся, и когда окончатся, крпость будетъ одною изъ замчательнйшихъ въ Европ. Я могу дать вамъ письмо къ коменданту, который покажетъ и объяснитъ вамъ все интересное.
Раштадтъ всего двадцать миль отсюда, но сообщенія съ Баденомъ иметъ такъ мало, какъ-будто между этими городами двсти миль. Жить тамъ дешево, иностранцевъ бываетъ очень-мало, фешёнэбльностей нтъ никакихъ: однимъ словомъ, тамъ, можно сказать, найду я для своихъ примрное тюремное мсто жительства, что и нужно длятого, чтобъ ладить съ ними какъ слдуетъ.
Итакъ, мы завтра же отправляемся въ Раштадтъ, если въ промежутк не случится чего-нибудь непредвидннаго.
Моррисъ велъ себя, какъ видите, очень-обязательно. Онъ доказалъ, судя по нкоторымъ замчаніямъ, вырвавшимся у Джемса, что принимаетъ горячее участіе и въ его длахъ. Но онъ ужасно холоденъ, онъ изъ тхъ людей, которые длаютъ хорошее дло не для васъ, а потому, что такъ должно. Не осуждаю этихъ превосходныхъ людей, не осуждаю твердыхъ ихъ правилъ, которыхъ недостаетъ во мн. Но не правда ли, гораздо-пріятне, когда услугу оказываютъ именно изъ расположенія къ вамъ, а не по холодному принципу?

Раштадтъ, гостинница Золотого Быка.

Мы выхали изъ Лихтенгаля ночью, украдкою, и остановились въ Раштадт въ гостинниц ‘Золотаго Быка’, она очень-хороша и удобна. Мы съ Джемсомъ (мы теперь живемъ на дв половины: мистриссъ Д. и Мери Анна почти не видятся съ нами, а Кери все еще гоститъ у матушки капитана Морриса) отлично позавтракали: намъ подавали свжую форель, жареную куропатку, блюдо дичины съ каперсами, шеколадъ, бутылку славнаго благо вина и, какъ вы думаете милый Томъ, что взяли за завтракъ съ двоихъ? Меньше флорина, то-есть по десяти пенсовъ съ брата. Такъ можно жить. Поэтому считайте меня гражданиномъ Раштадта покрайней-мр на мсяцъ.
Не знаю, впрочемъ, можно ли рекомендовать этотъ городъ паціэнту, страждущему головною болью, или ученому. Когда привыкну, это вроятно пройдетъ, но теперь я часто стою минуты дв, соображая, что хотлъ сказать, и наконецъ говорю: ‘нтъ, позабылъ’. Дло въ томъ, что наша гостинница самое покойное мсто въ город, а прямо подъ моею комнатою съ утра до ночи практикуются двнадцать барабанщиковъ. На площади, передъ окнами, учатся дв роты солдатъ. Недалеко плацъ, назначенный для артиллеріи, а въ саду нашемъ устроена школа верховой зды, однимъ словомъ: шумъ очень-великъ и не даетъ покоя даже ночью. Я сплю какъ-будто въ литавр. Въ-сравненіи съ Раштадтомъ, Люттихъ былъ тихъ, какъ могила. Джемса все это восхищаетъ. Никогда еще не видывалъ я его въ такомъ полномъ удовольствіи, онъ цлый день смотритъ на ученье, если не ошибаюсь, и Мери Анна также довольно-долго сидитъ за зеленою жалузи.
Но вотъ снова раздается барабанный бой, и я не могу продолжать. Взглянувъ въ окно, вижу, что косвенною причиною грома на этотъ разъ былъ я самъ: ко мн идетъ съ визитомъ комендантъ крпости и барабанщики отдаютъ ему честь.

Четыре часа.

Наконецъ онъ ушелъ, я думалъ, что никогда не дождусь этого. У меня остается только время написать, что онъ назначилъ для осмотра крпости завтрашнее утро.
На почту письмо ужь опоздало, потому прибавлю еще нсколько строкъ. Мери Анна приходила сказать, что ‘голова ея матери разбита и не можетъ выносить здшняго шума’. Я отвчаю: ‘точно такъ же и съ моею. Но я могу ли хать дальше? у меня нтъ денегъ’.
Мистриссъ Д. думаетъ, что ‘сойдетъ съ ума’. Если опасеніе серьёзно, то въ Раштадт можно сумасшествовать дешевле, нежели гд-нибудь, въ Баден, напримръ. Здсь мы расходуемъ въ недлю по два фунта на персону, а за столъ и квартиру берутъ не разбирая, кто въ своемъ ум, кто нтъ. Мысли мои жестоки, милый Томъ, но вамъ извстна система мистриссъ Д. Вы знаете, что не вс надежды, которыя она подаетъ, исполняетъ на дл. Мери Анна настаиваетъ, чтобъ я увидлся съ ея матушкою, но пока еще не чувствую въ себ силы на это. Быть-можетъ, завтра, осмотрвъ крпость, буду воинственне, а теперь подаютъ обдать и обольстительный запахъ влечетъ меня.

Вторникъ.

Измученъ до смерти, милый Томъ. Старый ветеранъ не избавилъ меня ни отъ одной галереи, ни отъ одного каземата, и я въ ныншнее несчастное утро исходилъ боле двадцати миль!.. Мало этого: я долженъ былъ разсматривать картечь, брать въ руки ядра, наводить мортиры, просовываться въ амбразуры, такъ-что у меня разломило спину отъ усталости. Онъ говорить, что показалъ мн все — клянусь вамъ, правда! Хуже всего было ходить наклонившись по темнымъ корридорамъ, фута въ четыре вышины. Не могу писать отъ боли въ спин. Вашъ

Кенни Дж. Доддъ.

Пишите мн въ Раштадтъ, въ гостинницу ‘Золотаго Быка’, потому-что я остаюсь здсь по-крайней-мр на мсяцъ.

ПИСЬМО V.

Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэнъ.

Раштадтъ, гостинница ‘Золотого Быка’.

Милая, несравненная Китти,

Мн остается только четверть часа, чтобъ торопливо, дрожащею отъ біенія сердца рукою, написать теб нсколько строкъ. Да, мой другъ, роковая минута настала, настало страшное мгновенье, когда должна ршиться моя судьба. Вчера вечеромъ, когда я длала чай для папа, прискакалъ къ нашему отелю лакей съ письмомъ къ ‘достопочтенному и достоуважаемому лорду Додду-Додсборо.’ Разумется, такимъ титуломъ означался папа, потому онъ распечаталъ и прочиталъ письмо, которое было на англійскомъ язык или по-крайней-мр нарчіи, похожемъ на англійскій языкъ.
Не стану приводить теб подлинныхъ его выраженій, чтобъ мимолетно-втренная улыбка не пробжала въ этотъ серьёзный часъ по лицу, выражающему глубокое участіе въ судьб твоей Мери Анны. Письмо было отъ Адольфа фон-Вольфеншефера, который предлагаетъ мн свою руку, санъ и богатство. Я упала въ обморокъ, услышавъ это, и очнулась только благодаря усиліямъ папа отгадать странные звуки, выражаемые странною фразеологіею письма.
Лучше было бы ему писать не поанглійски, Китти. Ужасно-оскорбительно, что сюжетъ, столь важный по своей сущности, обезображенъ грамматическими нелпостями и, кром-того, нашъ грубый языкъ неспособенъ къ деликатнымъ, полуяснымъ, полутемнымъ намекамъ о будущемъ блаженств. Папа и даже Джемсъ нашли въ письм недостатокъ тонкаго уваженія къ моей скромности, недостатокъ нжной симпатіи, которой бы я должна ждать въ подобную минуту. Они хохотали самымъ грубымъ образомъ надъ нсколькими орографическими ошибками, хотя предметъ письма могъ бы вызвать въ нихъ чувства совершенно-другаго рода.
— Вотъ такъ штука: свадебное предложеніе! а я думалъ, что это требованіе отъ полиціи! вскричалъ папа.
— Да, да, кричалъ Джемсъ, предложеніе теб, Мери Анна. Слушай:
‘Баронъ Адольфъ фонъ Вольфеншеферъ, не меньше, какъ съ впредьтекущевременность будущей испытыванной любовемъ, смирнйшее и пріятельнйшее предложеніе себя зимъ длаетъ, со всми какъ поименовуемыми, такъ начисляющими принадъ лежностями, въ имньяхъ и майорствахъ, любезной и хорошенькой, очень хорошенькой дв, первой дочери весьма почитающаго и достоуважающагося лорда Додда фонъ Додсъ-боровъ’.
— Пожалуйста, перестань, Джемсъ, сказала я: — грубыя шутки здсь ршительно неумстны, сердце мое не должно служить для васъ забавою.
— Нтъ, это письмо — драгоцнность! кричалъ Джемсъ и продолжалъ.
‘Такъ выше называющій Адольфъ фонъ Вольфеншеферъ, нжно-небесною, неземноживущею любовью восхищаясь во всхъ волновующихся вострепетаніяхъ безъотчаянноуповающейся приверженности’…
— Папа, я прошу и желаю, чтобъ со мною не шутили такъ грубо. Намренія барона довольно-ясны, и мы не имемъ обязанности поправлять слогъ его англійскихъ писемъ.
Я сказала это гордо, Китти, и мистеръ Джемсъ увидлъ себя принужденнымъ сохранять по-крайней-мр наружное уваженіе къ моимъ чувствамъ.
— Ну, я не думалъ, что ты пріймешь это серьёзно, милая Мери Анна, сказалъ онъ. Еслибъ я думалъ…
— Почему же вы не думали, Джемсъ? Я уврена, что древній родъ барона, его санъ, его состояніе, его положеніе достаточно…
— Мы не знаемъ его рода и состоянія, прервалъ папа.
— Но вы могли бъ знать, сказала я. Здсь, въ конц письма, онъ приглашаетъ насъ провесть нсколько недль въ его фамильномъ замк, въ Шварцвальд.
— Да, онъ именно предлагаетъ, въ слдующихъ выраженіяхъ — дерзко закричалъ оцягь Джемсъ:
‘Необыкновенно древеный замокъ, гд многіе вки его благорожденные и высокопоставленные предки сидли’ и гд теперь его ‘лтопрестарлый, но староблагопроницательный урожденный отецъ сидитъ’.
— Повтори, Джемсъ, сказалъ батюшка.
— Позвольте мн взять это, сказала я и взяла письмо:— онъ самымъ любезнымъ и радушнымъ образомъ приглашаетъ насъ провести нсколько времени въ его замк и увдомить его, когда наши планы позволятъ намъ осчастливить его посщеніемъ.
— Онъ говорилъ, что тамъ отличныя мста для охоты и множество какихъ-то тетеревовъ, которые называются Auerhahn.
— Помнится, онъ говорилъ также, что у него отличное штейнбергское, разлитое въ бочки ужь двсти лтъ.
Я желала бы, милая Китти, чтобъ они разсуждали о моей судьб, не принимая въ соображеніе ни вина, ни куликовъ, но они были такъ увлечены этими удовольствіями, приходившимися имъ по характеру, что оба въ одинъ голосъ закричали: ‘Такъ писать ему: ‘согласны’, писать сейчасъ же!’
— Вы соглашаетесь на его предложеніе, папа? спросила я.
— Ахъ, канальство! объ этомъ-то я и позабылъ! сказалъ онъ.— объ этомъ надобно подумать, надобно спросить совта и у твоей матери. Отнеси ей письмо или, лучше, скажи, что я хочу переговорить съ нею.
Папа и мама, съ самаго возвращенія папа, еще не видлись, не говорили ни слова другъ съ другомъ, потому меня очень обрадовалъ этотъ случай къ возстановленію между ними согласія.
— Не уходи, Мери Анна, сказалъ Джемсъ, когда я хотла удалитьсе въ свою комнату, боясь его грубыхъ насмшекъ, если останусь наедин съ нимъ: — мн нужно съ тобой поговорить. Онъ сказалъ это съ нжностью и участіемъ, такъ-что я осталась. Его лицо было серьёзно, чего я прежде почти никогда не видала, онъ говорилъ тономъ, совершенно для меня новымъ.
— Позволь мн быть твоимъ другомъ, Мери Анна, сказалъ онъ,— а чтобъ быть твоимъ другомъ, позволь мн говорить со всею прямотою и откровенностью. Если я скажу что-нибудь непріятное для твоихъ чувствъ, пойми такія слова въ настоящемъ ихъ смысл, то-есть, что лучше я хочу сказать теб непріятное, нежели видть, что ты длаешь важнйшій шагъ въ цлой жизни, не обдумавъ его послдствій. Отвчай же мн на два или на три вопроса, которые предложу я теб, но отвчай по чистой правд, безъ всякой утайки, все, какъ чувствуешь.
Я сла подл него, онъ взялъ мою руку.
— Скажи же, Мери Анна, прежде всего: ты любишь этого барона фонъ-Вольфеншефера?
Могла ли я отвчать на такой вопросъ однимъ словомъ? Какъ рдко случается въ жизни, Китти, что личныя достоинства, общественное положеніе человка во всхъ отношеніяхъ соотвтствуютъ честолюбивымъ мечтамъ двическаго сердца! Иной хорошъ собою, но бденъ, другой богатъ, но не знатнаго рода, тотъ уменъ, но его дарованія затемняются недостатками характера, другой холоденъ, скрытенъ, несообщителенъ, иметъ сто непріятныхъ качествъ, а между-тмъ все-таки долженъ назваться ‘прекрасною партіею’.
Мн кажется, что очень-немногія двушки выходятъ за человка, за котораго хотли бы выйдти, я думаю, что такіе случаи принадлежатъ къ числу самыхъ рдкихъ въ мір, обыкновенно бракъ — разсчетъ такого рода: выбираю мужа за одно качество, несмотря на другое, непріятное качество, примиряюсь съ однимъ качествомъ, потому-что нравится мн другое. Таковы-то, мой другъ, соображенія, которыми руководствуется при выбор мужа свтская двушка, знающая требованія свта и способная цнить вс условія, нужныя для хорошаго положенія въ обществ.
Это небольшое отступленіе показываетъ теб, что происходило въ моемъ ум, пока Джемсъ ожидалъ отвта на свои слова.
— Слдовательно, сказалъ онъ наконецъ: — на вопросъ этотъ не такъ легко отвчать, какъ я думалъ. Перейдемъ же къ слдующему. Не отдано ли ужь кому-нибудь другому твое сердце?
Что могла я отвчать на это? Конечно, ‘нтъ, ршительно нтъ!’ Но подобные разспросы такъ затруднительны, милая Катти, что я покраснла и смшалась. Замтя это, Джемсъ сказалъ:
— Бдняжка! какой тяжелый ударъ для него! Вдь я знаю, онъ любилъ тебя.
Я старалась выказать изумленіе, досаду, старалась показать, что не понимаю словъ его, но съ недогадливостью, какою отличаются только братья, онъ продолжалъ:
— Послднія слова его при нашемъ прощань были: ‘Не дай ей забыть меня!’
— Могу ли я спросить, сказала я гордо: о комъ ты говоришь?
Эти простыя, незаключающія въ себ ничего обиднаго слова ужасно раздражили его, милая Китти: онъ вскочилъ, топнулъ ногою, и началъ осыпать меня грубою бранью, онъ называлъ меня ‘бездушною кокеткою’, ‘гадкою тварью’ и другими столь же пріятными и столь же заслуженными именами.
Осыпаемая оскорбленіями, я спокойно подвинула къ себ пяльцы и стала вышивать начатую картину ‘Врный пастушокъ’, напвая про-себя романсъ.
— Не-уже-ли ты въ-самомъ-дл бездушное существо, Мери Анна? спросилъ онъ.
— Милый братецъ, сказала я:— если не ошибаюсь, вамъ необыкновенно хотлось сдлаться гвардейскимъ гусарскимъ или уланскимъ офицеромъ? Но если вашихъ достоинствъ не хотятъ оцнить въ конной гвардіи, откажетесь ли вы отъ армейской пхоты?
— Какую связь это иметъ съ предметомъ нашего разговора? закричалъ онъ съ досадою.
— Самую тсную, но такъ-какъ вы не можете отъискать ея, то позвольте и мн уклониться отъ этой обязанности.
— Такъ ты хочешь быть баронессою? сказалъ онъ грубо.
Я ему низко поклонилась, онъ бросился изъ комнаты и хлопнулъ дверью такъ, что она чуть не сорвалась съ петель. Черезъ минуту въ моихъ объятіяхъ была мама, растроганная, изнемогающая отъ волненія нжной радости.
— Я побдила, мой другъ, сказала она:— мы принимаемъ приглашеніе и отправляемся завтра же.
Здсь я должна остановиться, милая Китти, потому-что надобно готовиться къ отъзду. Какая судьба ждетъ меня — не знаю, не могу даже отгадывать, что готовитъ будущее для твоей врной и преданной

Мери Анны Доддъ.

ПИСЬМО VI.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.

Замокъ Вольфенфельзъ.

Милая Молли,

Только по прибытіи нашемъ въ прекрасное жилище, мудреное имя котораго выставлено надъ моимъ письмомъ, я почувствовала себя успокоившеюся на столько, чтобъ продолжать корреспонденцію съ вами. Со дня, въ который возвратился К. Дж., жизнь моя была параллаксомъ болзни! Въ К. Дж. никогда не было и слда возвышенныхъ, или деликатныхъ чувствъ, но эта женщина, эта мистриссъ Г. Г.— не могу писать полнаго ея прозванія, хотя бы давали мн за то двадцать фунтовъ — она сдлала его еще хуже, еще суетне, надменне. Еслибъ вы знали, какъ я должна съ нимъ мучиться, вразумляя его, доказывая ему, какъ онъ смшонъ, какъ вс хохочутъ надъ нимъ, вы пожалли бы меня. О благодарности за то, мой другъ, онъ и не думаетъ: за вс мои тяжелыя заботы о его исправленіи онъ платитъ такою же безчувственностью, какъ бы я смотрла сквозь пальцы на вс его постыдныя наклонности. Да, тяжелъ мой долгъ и надобно дивиться, какъ у меня достаетъ силы исполнять его.
— Не кончили еще, мистриссъ Д.? говоритъ онъ однажды: — не кажется еще вамъ, что можно было бы дать мн немного отдыха?
— О, я желала бъ отдохнуть! сказала я: — это сводить меня въ гробъ! Но я должна исполнять свой долгъ, и пока еще владю языкомъ, буду исполнять его! Когда меня не будетъ на свт, К. Дж., когда не будетъ меня, вы не будете имть права сказать: ‘что жь, она виновата, она мн не говорила, она меня не останавливала’.— Клянусь вамъ, Молли, все, что только можетъ сказать женщина мужчин, было мною сказано ему, и правду я вчера говорила ему: ‘если я не изгнала изъ васъ надменности, то потому только, что этотъ порокъ неизгладимо вкоренился въ вашей гадкой натур’.
Оставивъ Баденъ, мы перехали въ городъ, который называется Раштадтомъ, это большая крпость, которую строятъ, говорятъ, чтобъ она защищала Рейнъ, но это смшно: отъ нея до рки столько же, какъ отъ нашего Додсборо до Кёллевой мельницы. Тамъ держалъ насъ К. Дж. три недли, вроятно, въ той надежд, что меня убьетъ невыносимый шумъ. Подъ нашими окнами учили солдатъ, дрессировали лошадей, стрляли изъ пушекъ съ утра до ночи, сначала, по новости, это было занимательно, но потомъ стукъ и громъ надоли, измучили такъ, что у меня болла голова.
— Удивительно еще, сказала я ему однажды: — что вы не остановились въ казармахъ:— это было бы совершенно по вашему вкусу.
— Очень вроятно, мадамъ, сказалъ онъ, что я окончу жизнь по близости отъ казармъ, рядомъ съ ними долговая тюрьма.
— Я намекала на ваши рыцарскіе вкусы. Вы рождены завоевателемъ, сказала я.
— Завоевателемъ? Не знаю, но едва-ли какой герой былъ столько разъ подъ огнемъ самыхъ несносныхъ и ежеминутныхъ атакъ.
— Да, да, и она сжалилась надъ вашею беззащитностью, то-есть, Молли, я продолжала намекать о мистриссъ Г. Г.: — она избавила васъ наконецъ отъ своихъ нападеній.
— Послушайте же, мистриссъ Д., сказалъ онъ, стукнувъ кулакомъ но столу: — если еще скажете слово… если хоть заикнетесь объ этомъ, не зовите меня Кенни Доддомъ, когда не отправимся мы съ вами въ Додсборо. Въ дурной часъ мы его покинули, но не веселымъ часомъ будетъ и наше возвращеніе!
Когда онъ становится такъ грубъ, Молли, я не произношу ни слова. Не привыкать мн быть страдалицею, потому оставалось только подождать молча минуты дв, и потомъ подвергнуться сильному истерическому припадку: это лучшее средство противъ К. Дж. и бситъ его до сумасшествія.
Я представила вамъ легкій образецъ того, какъ мы жили, такія пріятности разнообразились варіаціями о нашихъ издержкахъ, о мотовств и шалостяхъ Джемса и тому подобномъ. Очень-милые, истинно-семейные разговоры! Да, Молли, стыжусь признаться, но мой характеръ начиналъ изнемогать подъ ихъ бременемъ. Я чувствовала, что даже дочь Мек-Керти не въ силахъ устоять противъ такого безчеловчнаго варварства. И не знаю почему, быть-можетъ, здсь такой климатъ, даже слезы не помогали мн, какъ, бывало, прежде. Мн кажется, что наконецъ самыя крпкія силы истощаются, но вдь мн еще не столько лтъ, чтобъ рыданія ужъ не могли облегчать меня.
Таковы были дла, когда, съ недлю назадъ, прискакалъ посланный съ письмомъ къ К. Дж. Сидя въ своей комнат у окна съ опущенною шторою, я увидла, что у нашего подъзда слзаетъ съ лошади человкъ и идетъ въ отель. Первая мысль, меня поразившая, была, что это агентъ мистриссъ Г. Г. ‘Поймаю же васъ, милый другъ’, сказала я себ и, надвъ пеньюаръ, тихо подкралась къ дверямъ залы. Тамъ разсуждали К. Дж. съ Джемсомъ, я остановилась на минуту у дверей прислушаться. ‘Еслибъ я имлъ въ семейств голосъ (это говорилъ К. Дж.), еслибъ я имлъ въ семейств голосъ (говорилъ онъ), я отказалъ бы. Такія дла всегда кончаются дурно. Поступать такъ, какъ мы хотимъ, это все-равно, что покупать парусинныя брюки на цлый годъ. Лтомъ они очень-хороши, но въ холодную ненастную пору, а тмъ боле зимою, они только насмшатъ людей’.
— Но партія кажется очень-лестною, сказалъ Джемсъ.
— А быть-можетъ и вздорная. Не врю ныньче, милый мой, никому. Но, пожалуйста, ни полслова объ этомъ матери, пока я немножко пообдумаю дло.
— А почему же не говорить матери? сказала я, врываясь въ комнату:— или ужь я ничего не значу въ семейств?
— Фу ты, пропасть! сказалъ К. Дж. съ тяжелымъ вздохомъ.
— Разв я уже не имю голоса въ семейств? Не имю,— а?
— Имете, да еще какой! сказалъ онъ.
— Разв я не могу возвышать его? а, Кенни Доддъ, не могу?…
— Этого не скажетъ про васъ и злйшій клеветникъ, сказалъ онъ, покачивая головой.
— О чемъ же идетъ у васъ дло? сказала я, выхватывая письмо у него изъ рукъ. Но какъ я ни смотрла на него въ свои лорнетъ, разобрать не могла ничего, потому-что писано было оно нмецкимъ почеркомъ и не знаю на какомъ язык.
— Прекрасно, мадамъ! съ усмшкою сказалъ К. Дж.: — надюсь, что содержаніе для васъ пріятно.— Я еще не успла отвчать ему, какъ насъ перебилъ Джемсъ: ‘это предложеніе Мери Анн, матушка. Молодой баронъ, котораго мы встрчали въ Бонн, предлагаетъ ей свою руку и сердце, и приглашаетъ насъ всхъ въ свой Шварцвальденскій Замокъ, что и будетъ первымъ шагомъ къ дальнйшему’.
— Неправда ли, это блюдо по вашему вкусу, мистриссъ Д.? съ новою усмшкою сказалъ К. Дж.: — знатный родъ, аристократическія связи, великолпное родство — какъ вамъ нравится?
— Не думаю, сказала я, чтобъ, вспомнивъ, какую партію сдлала я сама, кто-нибудь могъ упрекнуть меня такими предразсудками. Слова: ‘какую партію сдлала я’ произнесла я такъ язвительно, что онъ побагровлъ.
— Какъ велико его состояніе, Джемсъ? спросила я.
— А кто жь его знаетъ! но, вроятно, огромно. Виды его Вольфенфельзскаго Замка вывшены здсь въ окнахъ всхъ магазиновъ гравюръ. Онъ величиною съ Виндзоръ, и паркъ кругомъ его тянется на нсколько миль.
— Бдное дитя мое! а всегда знала, что ты будешь счастлива! Не даромъ третьяго дня видла я во сн, что вывожу сальное пятно изъ своего желтаго атласнаго платья. Я терла и вытирала его изъ всей силы.
— Что это предзнаменуетъ, мадамъ? сказалъ К. Дж. съ обыкновенною насмшкою.
— Вы не можете догадаться? между-тмъ это очень-ясно: не могло ли, напримръ, это значить, что я старалась стереть пятно, которымъ замарала насъ низкая партія?
Не правда ли, Молли, щелчокъ былъ довольно-мтокъ? Да, онъ его почувствовалъ.
— Мистриссъ Д., сказалъ онъ важнымъ тономъ и какъ-будто посл глубокаго размышленія: — дло идетъ о судьб нашей дочери на всю жизнь, и если обсуждать его, то будемъ обсуждать не вставляя шпилекъ.
— Кто же началъ? сказала я.
— Вы, мой другъ.
— Нтъ, не я начала, и я вовсе не ‘мой другъ’ вамъ, мистеръ Доддъ. Не вздыхайте же такъ горько: ваша судьба далеко не такъ печальна, какъ вы думаете, но, подобно всмъ мужчинамъ, вы воображаете, что васъ обижаютъ, когда поставляютъ хоть малйшую преграду вашимъ низкимъ страстямъ. Вы думаете, что, не предаваясь имъ, нельзя и жить на свт.
— Кончили вы? сказалъ онъ.
— Нтъ еще, сказала я, садясь прямо противъ него.
— Такъ когда кончите, пришлите позвать меня: я выйду, посижу на крыльц, сказалъ онъ. Но я притворила дверь и стала у нея такъ, что ему нечего было длать, какъ только ссть опять на свое мсто. ‘Такъ начнемъ-те же дло, какъ заведенъ порядокъ въ парламент’ — сказалъ онъ.— ‘Подаются голоса о дл Мери Анны. Мое мнніе кратко: несходныя партіи рдко бываютъ счастливы. Еслибъ даже мы знали другъ друга хорошо, еслибъ состояніе и положеніе въ обществ жениха и невсты были равны, одно то, что они разныхъ націй, будетъ ужь источникомъ тысячи несогласій во вкусахъ, понятія…
— Довольно, довольно! сказала я: мы видимъ то же, хотя мужъ и жена одной націи.
— Бываетъ иногда, сказалъ онъ со вздохомъ.
— Вотъ что онъ говоритъ, матушка, сказалъ Джемсъ и прочиталъ письмо, которое, признаюсь, Молли, было антикомъ въ своемъ род, потому-что, хоть было ужасно-чудно написано, но оказывалось англійскимъ, но-крайней-мр видно было, что баронъ хотлъ писать поанглійски. Къ-счастію, смыслъ его былъ понятенъ. Такъ я и сказала К. Дж.: ‘одно, по-крайней-мр, говоритъ въ пользу барона тутъ нтъ ни обмана, ни уловокъ. Онъ длаетъ предложеніе какъ благородный человкъ’. А вдь мы живемъ въ такомъ вк, милая Молли, что ужь и это- большое достоинство.
Иныя матери ничего не хотятъ замчать, но это можетъ завести иногда слишкомъ-далеко, особенно за границею, другія не хотятъ имть никакой снисходительности, но этимъ отталкиваютъ мужчинъ. Зачмъ и ставить сти, если кричать и отпугивать птицъ!
Мое мнніе, Молли, таково: лучше всего умренная сурвельянцъ, какъ говорятъ французы, такой надзоръ, который говоритъ молодымъ людямъ: ‘я смотрю за вами, я не противъ невинныхъ развлеченій и прочее, но не позволю длать глупостей, любви не должно быть’. Иначе нельзя, часто случается, что хорошій женихъ пугается кокетствомъ, въ-сущности невиннымъ: ‘она заходитъ далеко’, думаетъ онъ, ‘эти взгляды, эти нжности, эти… мн не нравятся’.
— Да любитъ ли она его? сказалъ К. Дж.: — любитъ ли его Мери Анна? Это главное.
— Разумется, любитъ, сказала я.— Если двушка сохранила свое сердце, она всегда полюбитъ приличнаго жениха. Вдь онъ хорошій женихъ?
— По его же увренію, хорошій.
— И баронъ?
— Баронъ.
— И у него прекрасный замокъ съ огромнымъ паркомъ?
— Да, по его увренію.
— Итакъ я уврена, что ей нтъ никакихъ препятствій любить его.
— Во всякомъ случа, надобно переговорить съ нею, сказалъ онъ, и послалъ Джемса позвать ее.
Джемсъ возвратился чрезъ минуту, но этого краткаго времени было для К. Дж. достаточно, чтобъ предаться порыву своего бшенаго характера по поводу моего дружескаго предостереженія, чтобъ онъ былъ деликатне при сообщеніи Мери Анн этого извстія.
— Разв не дочь она мн? сказалъ онъ, топнувъ ногой, и я, на зло ему, промолчала, не сказала ‘да’, на его наглый вопросъ.
— Я васъ спрашиваю, дочь она мн, или нтъ? закричалъ онъ снова.
Я не отвчала ему ни полслова.
— Хорошо, пусть она и не моя дочь, сказалъ онъ: — отцовская власть надъ нею все-таки принадлежитъ мн.
— Да, вы можете выказать надъ нею все ваше варварство и тиранство.
— Послушайте же, мистриссъ Д., началъ онъ, но, къ-счастью, въ этотъ самый мигъ вошли Джемсъ и Мери Анна, и онъ остановился.
— Ахъ, милый папа! вскричала Мери Анна, падая къ его ногамъ и скрывая свое лицо на груди его.— Могу ли я разстаться съ вами и милою мама.
— Объ этомъ-то мы и поговоримъ, другъ мой, сказалъ онъ сухо, раскрывая табакерку и нюхая табакъ.
— Вашъ батюшка не можетъ владть собою отъ волненія, душа моя, сказала я.
— Покинуть счастливую семью мою! рыдая, сказала Мери Анна (бдная! сердце ея разрывалось): — о! и самая мысль о томъ мучительна.
— Разумется, сказалъ К. Дж. тмъ же самымъ сухимъ, холоднымъ голосомъ.— Но мы видимъ, что это длается каждый день. Спроси у матери…
— Нтъ, не ссылайтесь на мой примръ, сказала я: — мой удлъ неободрителенъ.
— Ну, каковъ бы тамъ ни былъ вашъ удлъ, а все-таки вы ршились попробовать его, сказалъ онъ съ усмшкою.
Потомъ, обратившись къ Мери Анн, продолжалъ:
— Я вижу, что Джемсъ разсказалъ теб все, мн остается только спросить о твоихъ чувствахъ…
— Ахъ, бдное мое сердце! сказала она, прижимая руку къ груди — могу ли я измнить привязанности…
— Тебя и не заставятъ измнять, сказалъ онъ.— Если твоя любовь искренна, то, хоть я и не считаю для тебя выгодной партіею Петра Бельтона…
— Ахъ, не о немъ говорю я, папа.
— Разумется, не о немъ… этого никогда не было… это невозможно, сказала я.
— Ну, тмъ лучше, сказалъ онъ.— Теперь будетъ рчь объ этомъ барон фонъ… не могу припомнить его имени: — какъ ты думаешь, можешь ли ты съ нимъ быть счастлива? Знаешь ли его характеръ, его привычки на столько, чтобъ отвчать ршительно?
— Ахъ, онъ чрезвычайно любезенъ, милъ, блестящъ…
— Это все еще ршительно ничего не значитъ, самый отличный паркетный шаркунъ можетъ быть дурнымъ мужемъ.
— Позвольте мн говорить съ Мери Анною, сказала я.— Только женское сердце понимаетъ эти вещи, Молли, мужчины разсуждаютъ о нихъ, какъ-будто судьею долженъ быть разсудокъ. И съ этими словами я увела ее въ свою комнату.
Нтъ надобности пересказывать вамъ все, что я говорила ей, что она отвчала мн, скажу только, что никогда я не видала такой разсудительной двушки. Она съ перваго раза поняла какъ-нельзя-лучше наше положеніе. Она видла, что невозможно ручаться, долго ли мы удержимъ К. Дж. въ Европ, что, быть-можетъ, завтра, послзавтра онъ вздумаетъ возвратиться въ Ирландію. Каково будетъ тогда наше положеніе? ‘Я не сомнваюсь, говоритъ она, что еслибъ мн дали жить въ Европ, я могла бъ найдти себ нчто-лучшее. Зная теперь жизнь, я уврена въ себ, но если мы удалимся съ поля битвы до начала кампаніи, гд мы пожнемъ лавры, мама?’ Это ея слова, и они прекрасно выражаютъ мысль.
Наконецъ мы согласились, что лучше всего принять приглашеніе барона постить его замокъ: увидвъ его помстья и образъ жизни, можно будетъ ршить, принимать ли его сватовство.
Еслибъ я передала вамъ вс замчанія, высказанныя Мери Анною, вы увидли бы, что это за двушка, какимъ удивительнымъ соображеніемъ она одарена. Даже тотъ пунктъ, который заставлялъ колебаться самого К. Дж., именно, различіе національностей и языка, она обсудила и ршила въ нсколькихъ словахъ. Она замтила, что это обстоятельство скоре выгодно, нежели невыгодно, ‘потому-что поставитъ преграду излишней интимности и фамильярности, которая можетъ назваться язвою супружеской жизни’.
‘Люди, говорила она: — рдко бываютъ сходны по характеру, мама, а когда приходится имъ жить въ интимныхъ отношеніяхъ, они должны держать себя, какъ-бы характеры ихъ были сходны, поэтому они длаются лицемрами, на сколько то позволяютъ каждому его дарованія. Но, выйдя за иностранца, женщина не бываетъ поставлена въ необходимость показывать видъ, что приняла его вкусы и привычки, она всегда можетъ слдовать собственнымъ, и каковы бы ни были они, приписывать ихъ своей иноземной національности’.
Да, Молли, она удивительная двушка, во всемъ, что касается жизни и знанія людей, я не встрчала ей равныхъ. Каролина никогда не могла бы сдлать подобнаго замчанія, она не умла воспользоваться выгодами заграничной жизни, свтъ она знаетъ столько же, сколько знала въ Додсборо. Иногда я жалю, что мы не оставили ее дома, потому-что, какъ я замтила, въ комъ путешествіе не развиваетъ свтскости, въ томъ оно только усиливаетъ привязанность къ обычаямъ родины. А если родина, по-несчастію, Ирландія, то нтъ надобности прибавлять, какъ пагубно такое направленіе мыслей.
Мы въ этомъ согласны съ Мери Анною. У насъ выйдти за пэра можно только дочери банкира или танцовщиц, на мелкихъ помщиковъ наши аристократы не хотятъ и смотрть. Слдовательно, двушка, желающая найдти жениха съ титуломъ графа или герцога, должна хать за границу.
Мери Анна не одинъ разъ положительно объявляла, что лучше умереть, нежели сдлаться просто ‘мистриссъ NN’. Она говоритъ: ‘Вся жизнь пройдетъ въ тяжкой борьб, если не будетъ защищена аристократическимъ именемъ’. Я лучшая свидтельница тому. Сколько лтъ отравляло мою жизнь ненавистное наше имя!
— Выходи же за него, милое дитя мое, сказала я:— выходи за него — и будь счастлива въ выбор. Для меня, среди всхъ моихъ непріятностей и страданій, будетъ отрадою знать, что по-крайней-мр одна изъ моихъ дочерей поддерживаетъ честь материнской фамиліи! Что ни выйдетъ изъ этого брака, но ты будешь баронесса.
Она горячо пожала мою руку, Молли, но не сказала ничего. Я знала, что предполагаемый шагъ сопряженъ для нея съ жертвами, но остереглась спрашивать. Разузнавать и изслдовать раны сердца, по моему мннію, чрезвычайно-опасно: это неизбжно ведетъ къ тому, что он раскрываются и становятся неисцлимыми, потому я молчала о нихъ и продолжала говорить исключительно о барон.
— Это убьетъ Дэвисовъ, сказала я: — он будутъ задыхаться съ зависти.
— Да, это убьетъ ихъ и он будутъ спорить, что слухи о моемъ замужств ложны, пока не перепечатаютъ наши провиціалыіыя газеты изъ ‘Morning Post’ описаніе свадьбы. Тогда-то припомнятся имъ вс ихъ насмшливыя замчанія о путешествіяхъ по чужимъ краямъ!— Да, мой другъ Молли, въ Брофф нескоро найдется баронъ!
— Я думаю, что мистеръ Бельтонъ пойметъ наконецъ оскорбительную безразсудность своихъ притязаній, продолжала она: — онъ увидитъ различіе между замкомъ Вольфенфельзъ и квартирою въ сельской лечебниц!
Однимъ словомъ, другъ мой Молли, мы разсмотрли вопросъ со всхъ сторонъ и согласились, что хотя лучше было бъ, еслибъ Вольфеншеферъ былъ англійскій виконтъ съ огромными помстьями въ Beликобританіи, но и въ настоящемъ своемъ положеніи замужство это хорошо. ‘Я займу довольно-блестящее положеніе’, сказала Мери Анна: — ‘и постараюсь его возвысить’. Мы согласились, что для Кери очень-пріятно гостить у мистриссъ Моррисъ и не надобно пока ее лишать этого удовольствія, потому-что, какъ справедливо замтила Мери Анна, ‘Кери очень-проста и откровенна, если ее взять намъ съ собою, она разболтаетъ наше состояніе и погубитъ насъ’. Это правда, Молли: Кери ршительно не понимаетъ, какой осторожности, какихъ пожертвованій стоитъ намъ удерживаться въ настоящемъ положеніи. Она истинная Доддъ — этимъ все сказано.
Слдующій день прошелъ у насъ въ хлопотахъ. Надобно было увязывать вещи, купить новую ливрею для Патрика Бирна, нанять дорожную карету, чтобъ явиться въ приличномъ вид. Бетти также мы старались выучить, какъ ей держать себя среди многочисленной прислуги замка, чтобъ не компрометировать насъ своими ирландскими выходками. Мери Анна заставляла ее при себ сть, раскланиваться и пр., но не знаю, воспользуется ли она этими уроками.
Мы отправились изъ Раштадта съ великолпіемъ: въ карет шестеркою, съ курьеромъ, который скакалъ впереди, приготовляя лошадей. Одинъ этотъ видъ, топотъ и храпнье лихихъ коней, звяканье колокольчиковъ и бубенчиковъ на сбру — все это такъ меня растрогало — вы знаете, Молли, какъ я впечатлительна — такъ меня растрогало, что, подъ вліяніемъ своихъ настоящихъ ощущеній и мыслей о будущемъ, я первыя дв станціи проплакала.
— Если вы такъ волнуетесь, сказалъ К. Дж.:— то не лучше ли намъ воротиться?
Можно ли представить себ боле грубую неделикатность, Молли? Встрчался ли вамъ въ жизни человкъ, умющій такъ возбуждать къ себ отвращеніе? Ужь конечно посл его словъ я перестала плакать, я начала съ нимъ за нихъ такъ расплачиваться, что онъ радъ былъ помняться мстами съ Бетти, и всю остальную дорогу сидлъ на лакейскомъ мст.
Впрочемъ, и Бетти была въ-сердцахъ за то, что Мери Анна не позволила ей натыкать на шляпку всхъ ея старыхъ цвтовъ, которые были безпощадно выброшены. Мери Анна говорила ей, что она съ своими цвтами была совершенная рождественская ёлка, недоставало только свчей и фонариковъ. И вотъ наша Бетти изволила ревть и ворчать до самаго обда, а потомъ уснула и начала невыносимо храпть. Въ довершеніе пріятностей, Патрикъ напился пьянъ такъ, что его надобно было привязать къ козламъ, на каждой станціи онъ потшался на своей привязи и вокругъ кареты собиралась толпа народа. Впрочемъ, путешествіе наше было очень-пріятно.
Мы ужинали въ городк, называющемся Оффёнбургь, и оставались тамъ ужасно-долго. Видите ли, К. Дж. открылъ, что трактирщикъ уметъ говорить поанглійски и знаетъ толкъ въ сельскомъ хозяйств: несмотря на все наше противорчіе, онъ посадилъ его съ нами ужинать, и они, куря свой отвратительный табакъ и пьянствуя, просидли далеко за-полночь, толкуя о хлбахъ, травахъ, льн и тому подобныхъ предметахъ. Впрочемъ, это принесло свою пользу: развеселило К. Дж. на всю остальную дорогу. Да, Молли, натура К. Дж. не измнилась и, кажется, неисправима. Длайте, что угодно, вывозите его куда угодно, знакомьте его со всми пріятностями аристократизма и свтскаго общества — сердце его все наполнено телятами и ягнятами, ему все попрежнему скотный дворъ нравится больше бальнаго салона.
Мы могли бы ночевать въ Фрейбург, а благодаря бесд К. Дж. пріхали туда только къ завтраку. Я, какъ видите, стараюсь отмчать вамъ вс имена городовъ. Возьмите въ школ небесный глобусъ, и прослдите наше путешествіе вокругъ свта: это очень-займетъ васъ.
Черезъ Чортову-Долину дохали мы до маленькаго озера, которое называется Titi-see, вы узнаете его на глобус потому, что на берегу растутъ дв большія ивы, тутъ насъ дожидались лошади, высланныя барономъ, и черезъ полчаса мы достигли цли своего путешествія. Признаюсь, Молли, я чуть не заплакала, узнавъ, что мы въхали во владніе барона не замтивъ того. Я думала, что на границ есть какія-нибудь древнія ворота, между двухъ высокихъ башенъ, какъ въ Нокслоберъ-Кэстл, или изящная каменная застава съ гауптвахтою, какъ въ Долли-Маунт, но мы просто хали по обыкновенной дорог, съ засянными полями по об стороны, не было ни заставы, ни ограды, ни даже просто плетня. Деревья попадались часто, но все это были простыя, гадкія сосны, ели, березы, между которыми лежали кучи валежнику, собраннаго на дрова. Прохавъ мили дв по этому интересному ландшафту, мы увидли передъ собою большую поляну, засянную свекловицею и изрзанную водосточными канавами. Въ средин поляны стоялъ, какъ-будто большая, мрачная, грязная тюрьма, замокъ Вольфенфельзъ. Передаю вамъ первыя свои впечатлнія, не прикрашивая, потому-что, когда мы лучше познакомились съ замкомъ, они измнились.
Впрочемъ, пріемъ, какой намъ быль сдланъ, тотчасъ же разогналъ вс эти мысли. Старый баронъ, страдая подагрою, не выходилъ изъ комнаты и не могъ сойдти встрчать насъ: но громъ пушекъ, звуки музыки, радостныя восклицанія народа, котораго собралось нсколько сотъ человкъ — все это было величественно и очаровательно.
Молодой баронъ былъ гораздо-живе, бойче, нежели прежде, въ Бонн. Онъ былъ въ великолпномъ костюм, который къ нему очень шелъ. Нашъ пріздъ привелъ его въ восторгъ, онъ расцаловалъ К. Дж. и Джемса въ об щеки, такъ-что они совершенно-сконфузились отъ такого почетнаго пріема при всемъ народ.
— Ваше посщеніе, сказалъ онъ:— величайшая честь, какой удостоился замокъ Вольфенфельзъ съ-тхъ-поръ, какъ почтилъ своимъ посщеніемъ моего предка Конрада фон-Вольфеншефера, король… я позабыла его имя, Молли, но это было въ VI-мъ вк.
— Ну, да видно, что у васъ имнье не заложено, сказалъ К. Дж. — а то не радовались бы вы такъ гостямъ.
— Мой предокъ былъ славный хозяинъ, сказалъ баронъ.
— Охъ, еслибъ вы знали, какіе хозяева, то-есть попросту сказать арендаторы, у насъ въ Ирландіи! сказалъ К. Дж.: — вчно жалуются на неурожай и не платятъ денегъ.
— Но, однако, мои предки никогда не выходили изъ долговъ…
То-есть милая Молли, онъ хотлъ сказать: ‘никогда не нарушали своего долга, своихъ обязанностей’, но К. Д. прибавилъ:
— Да, тяжело бываетъ платить ихъ!
— Мы согласны во всхъ понятіяхъ съ вашимъ батюшкою! сказалъ баронъ, обращаясь къ Мери Анн:— мы уже составляемъ одно семейство.
И онъ повелъ насъ въ комнаты, но всей лстниц стояли въ два ряда лакеи. Мы съ Мери Анною улыбались недоразумніямъ К. Дж., пока вошли въ комнаты, намъ назначенныя. Въ каждой земл свои обыкновенія, Молли, но я должна сказать, что меблировка замка вовсе невеликолпна. Для меня и К. Дж. были маленькія, узенькія кровати съ пуховиками вмсто одяла, безъ пологовъ и съ огромными подушками, четыре дубовые стула, зеркало въ ладонь величины, и комодъ съ ящиками, которые не выдвигались (К. Дж. поправилъ это, снявъ верхнюю доску) — вотъ все, что было въ нашей комнат, если не считать множества старыхъ мечей и копій, развшенныхъ по стнамъ, и родословнаго дерева надъ каминомъ — вещей, мало относящихся къ комфорту.
— А впрочемъ, онъ хозяйственный помщикъ, сказалъ К. Дж., глядя въ окно: — такой рпы я не видывалъ еще въ Германіи.
— Вроятно, у него хорошій управляющій, сказала я, боясь, чтобъ К. Дж. не сдлалъ глупости: не заговорилъ съ барономъ о хлбахъ и тому подобномъ.
— Отличнйшіе всходы! сказалъ К. Дж., будто бы разсуждая самъ съ собою.
— Послушайте, К. Дж., сказала я ему серьёзнымъ голосомъ: — длайте свои замчанія о чемъ вамъ угодно, но помните гд мы, помните, кто нашъ хозяинъ. Если будете спрашивать что-нибудь по хозяйству, выражайтесь всегда: ‘Какъ длается это у вашего управляющаго?’ — ‘Какъ думаетъ объ этомъ вашъ управляющій?’ Помните, что здсь аристократы не грязнятъ своихъ рукъ сохою, какъ это мы видимъ въ другихъ странахъ, не занимаются венгрономіею, не получаютъ премій ни за коровъ, ни за рпу.
— Мистриссъ Д., сказалъ онъ, взглянувъ на меня какъ тигръ: — вы, кажется, хотите учить меня вжливости и хорошему обращенію?
— Считаю такое желаніе дломъ совершенно-напраснымъ, сказала я.
— Послушайте же, сказалъ онъ: — если замчу въ васъ хоть малйшее поползновеніе быть моею наставницею, если замчу, что вы хотите показывать меня свту не тмъ, что я на самомъ дл, то я отпущу такую штуку, отъ которой вы сгорите со стыда.
— Разв можете вы сдлать что-нибудь хуже того, что длаете? сказала я.
— Могу, могу отпустить такую штуку, какой вы и не воображаете.
И съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты, крпко хлопнувъ дверью, и не возвращался до самаго вечера.
Мы извинили отсутствіе его за обдомъ, сказавъ, что онъ очень-утомленъ, и просилъ, чтобъ его не будили, когда уснетъ. Къ-счастью, возвратясь, онъ прямо легъ спать, такъ-что отговорка наша оправдалась.
Это вамъ показываетъ, Молли, что даже среди блеска и величія, характеръ и низкія привычки К. Дж. постоянно безпокоятъ меня. Я знаю, что, слишкомъ-сильно-раздосадованный, онъ не щадитъ ничего, не остановится ни передъ какими разсчетами. Ему ничего не стоитъ пойдти къ барону и сказать, что у насъ нтъ за душою ни копейки, что на Додсборо долговъ втрое больше, нежели оно стоитъ, что не ныньче, завтра продадутъ у насъ все съ аукціона. Ему ничего не стоитъ выдать меня и Мери Анну, онъ готовъ разсказать въ людской семейные секреты.
Разв я не помню, какъ онъ, когда у насъ въ Брофф квартировалъ 55-ый полкъ, разсказывалъ на парадныхъ обдахъ, что не можетъ дать за дочерьми ни копейки приданаго, въ отвтъ каждому человку съ хорошими намреніями, говорившему, что, кажется, у его дочерей будетъ независимое состояніе. Я думаю, люди сами очень любятъ замчать у каждаго пустоту въ карманахъ, хоть бы онъ и не объявлялъ о томъ, слдовательно, можно было бы молчать самому про себя. Но что вы прикажете длать съ К. Дж.? Онъ только и твердилъ: ‘Вовсе не стыдъ, если что-нибудь не по нашему состоянію’.— ‘Вовсе не стыдъ, если у насъ недостаетъ на какую-нибудь глупость денегъ’. А я скажу, милая Молли, что стыдъ, если это замчаютъ люди. Въ томъ-то и дло, Молли!
Я надялась, что путешествіе по чужимъ краямъ чему-нибудь его научитъ, что онъ увидитъ, какъ живутъ другіе, позаимствуется отъ нихъ манерами и привычками — нимало: онъ съ каждымъ днемъ становится хуже. Теперь онъ еще больше Доддъ, нежели былъ дома. Потому вся забота о поддержаніи чести семейства лежитъ исключительно на мн и Мери Анн. Я не жалуюсь, что это превышаетъ наши силы, но, какъ бы то ни было, все бремя лежитъ на нашихъ плечахъ. Если мы теперь въ замк Вольфенфельз, то единственно благодаря мн. Когда мы встртили барона въ Бонн, К. Дж. старался отвратить насъ отъ этого знакомства, старался осмять его передъ Джемсомъ и дочерьми, доходилъ до того, что говорилъ, будто онъ ‘птица невысокаго полета!’
Какую милую глупость мы сдлали бы, послушавшись его совта! Очень-легко говорить: ‘въ немъ того недостаетъ, въ немъ другаго недостаетъ’. За границею нельзя судить о людяхъ по наружности. Какой-нибудь дурно-одтый, смшной, повидимому жалкій старичокъ — маркизъ или графъ, самый изящный, прекрасно-одтый молодой человкъ — не боле, какъ лекарь. Нужны время и большая проницательность, чтобъ научиться различать людей, я этого достигла, и могу съ гордостью сказать, что теперь меня трудно обмануть.
Какъ ни длинно мое письмо, но было бы еще гораздо-длинне, еслибъ у меня было боле времени писать, потому-что, хотя мы здсь и недавно, я успла многое замтить относительно того, какъ здшніе аристократы живутъ въ своихъ замкахъ. Но почта ходитъ отсюда только разъ въ недлю, а я не хочу пропустить случая передать вамъ первыя наши впечатлнія въ замк барона, разсказать вамъ, каково идутъ наши дла въ настоящемъ и какія надежды мы имемъ въ будущемъ.
До-сихъ-поръ мы были окружены самымъ-внимательнымъ гостепріимствомъ, я предполагаю, что пока старый баронъ не поправится и не будетъ въ-состояніи видться съ нами, о сватовств не будетъ рчи. Однакожъ, вы можете сказать о немъ по секрету патеру Джону и и мистриссъ Кленси, если хотите, можете также разсказать Дэвисамъ, Гому Келли и Маргарет: я полагаюсь на ихъ скромность. Можете положительно сказать, что фамилія барона одна изъ первыхъ въ Европ по знатности и богатству. Его ддушка былъ побочнымъ братомъ, или бабушка была побочною сестрою — не помню хорошенько… Вильгельму-Завоевателю.
Вс подвалы замка наполнены, говорятъ, золотомъ въ слиткахъ, прямо въ томъ вид, какъ оно вырыто изъ его рудниковъ, живетъ онъ, можно сказать, нерасточительно, слдовательно каждый годъ прикладываетъ къ прежнему огромныя суммы. Я думаю, что, пока живъ старый баронъ, наши молодые должны будутъ примняться къ его требованіямъ и не пускаться въ роскошь, но когда онъ отойдетъ изъ сей юдоли, Мери Анна, вроятно, не будетъ жалть денегъ. Дожить до того счастливаго времени, видть милое свое дитя, наслаждающееся такимъ блаженствомъ и всми удовольствіями богатства — самое душевное желаніе вашей преданной

Джемимы Доддъ.

P. S. Если Мери Анна кончила свой ‘Видъ Вольфенфельза’, который начала рисовать акварелями, то я приложу его къ этому письму. Она окончила бы его вчера, но у ней недостало красной акварели для панталонъ рыбака: на картинахъ они всегда пишутся красные, и надобно было посылать за этою краскою въ городъ.
Когда будете писать, адресуйте мн сюда и не замедлите отвтомъ

ПИСЬМО VII.

Кенни Доддъ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Милый Томъ,

Я очень — рядъ, что старуха Галларъ показала вамъ краснорчивое письмо мистриссъ Д.: это избавляетъ меня отъ труда объяснять вамъ, гд мы и какими судьбами попали въ Вольфенфельзъ. Мы пріхали сюда въ пятницу и съ-тхъ-поръ живемъ тихо, мирно, покойно, можно было бы сказать: скучно, еслибъ дло было въ Ирландіи, но такъ-какъ ‘декорація представляетъ Шварцвальдъ въ Германіи’, то вроятно-должно выразиться: живемъ весело и поэтически. Сказать попросту, мстопребываніе наше — огромный домъ, или, но здшнему, замокъ, среди полей, засянныхъ маисомъ и рпою, съ перспективою густаго сосноваго лса. Пьемъ и димъ сытно и пьяно, хоть и грязновато. Спимъ въ чулан, величиною въ шкатулку, покрываясь миньятюрными перинками вмсто одялъ. Куримъ какую-то доморощенную траву, нсколько-напоминающую дрянной табакъ. Расчитываемъ — говорю по-крайней-мр за себя — сколько недль подобнаго существованія требуется для превращенія существа разумнаго въ прозябаемое. Не думайте, впрочемъ, что я сталъ слишкомъ требователенъ относительно развлеченій и удовольствій, не предполагайте, что я забылъ, какъ однообразно и скучно мы проводили время въ Додсборо: помню, очень помню все, по по-крайней-мр ту скуку переносили мы по необходимости, а не по доброй вол. Впрочемъ, не могу продолжать этихъ пріятныхъ размышленій: подагрическій припадокъ усиливается.

Вторникъ, вечеръ.

Ужасно я провелъ эти сутки! Подагра мучитъ здсь не хуже, чмъ у насъ, въ Ирландіи, а лекарствъ нтъ никакихъ. Я посылалъ въ аптеку бельтоновъ рецептъ, они и не слыхивали объ ингредіентахъ, изъ которыхъ составляется мазь, посовтовали мн прибгнуть къ діэт и воздерживаться отъ волненій — хорошо время нашли для совтовъ — я ревлъ отъ боли, какъ быкъ. Прекрасная помощь! Вдь это все-равно, что человку нужна рубашка, а ему отвчаютъ, что въ август созретъ ленъ. А всему виной проклятая здшняя стряпня.
Наконецъ старая экономка сжалилась надъ моими страданіями и сдлала мн отваръ изъ какихъ-то травъ, отъ котораго я чуть-было не отправился на тотъ свтъ. Теперь мн стало лучше, лекарство такъ меня ослабило, что, совщаясь съ мистриссъ Д. о приданомъ, или, по ея выраженію, о trousseau, я уступилъ ей во всемъ.
Пока со мною продолжался припадокъ, событія быстро совершались, такъ-что подозрительный человкъ не усомнился бы сказать, что мн дали легкаго яда съ цлью двинуть впередъ ходъ переговоровъ. Я по-крайней-мр твердо убжденъ, что вторичный пріемъ цлебнаго отвара заставилъ бы меня согласиться отдать дочь за тунисскаго бея. Вы помните, милый Томъ, какъ лоррскій деканъ говорилъ о крейцнахскихъ минеральныхъ водахъ: ‘въ три недли он меня такъ поправили, что надобно было лечиться не на шутку’, точно тоже дйствіе произвелъ на меня принятый декоктъ — мн странно взглянуться въ зеркало.
А между-тмъ, какъ я сказалъ, все было улажено и ршено, свадьба назначена въ начал слдующей недли. Впрочемъ, вроятно, все къ-лучшему. Говорю это въ томъ смысл, что женихъ дйствительно богатъ и знатенъ, но откровенно вамъ признаюсь, милый Томъ, что спокойне былъ бы я, отдавая дочь за солиднаго человка изъ одной съ нею земли, хотя бы не было у него ни замка, ни баронскаго титула.
Заграничные люди ни въ чемъ непохожи напасъ. Выходить за иностранца, по-моему, почти то же самое, что выходить за чужеземнаго звря, какъ бываетъ въ сказкахъ. Быть-можетъ, это съ моей стороны смшной предразсудокъ, но не могу отъ него освободиться. Нехорошо и безчувственно, что не выказываю по случаю свадьбы такую же радость, какъ другіе, но что же длать, милый Томъ? При всемъ желаніи не могу, не могу, это выше силъ моихъ. Да и женихъ не по сердцу мн: мечтатель, фантазёръ, живетъ однимъ воображеніемъ, а я считаю такихъ людей непріятными въ обществ и несносными для ихъ женъ.
Мери Анна, кажется, ужь предчувствуетъ, что характеръ у него будетъ упрямый, неподатливый, но мать ее ободряетъ, намекаетъ деликатно, что другія женщины умли управиться съ мужьями, которые гораздо-хуже. Странный народъ, чудно смотрть на нихъ!
Что касается существеннаго, то-есть состоянія, у него денегъ, кажется, довольно, и даже слишкомъ-довольно, однакожь это не помшало ему очень вразумительно полюбопытствовать, сколько я намренъ дать за дочерью. Онъ приступилъ къ объясненію на этотъ счетъ съ самою похвальною прямотою, хотя, признаюсь, безъ особенно-тонкой деликатности. Джемсъ, впрочемъ, нсколько приготовилъ меня, объяснивъ, что этимъ удовольствіемъ, какъ и многими другими, я одолженъ мистриссъ Д. Открылось, что, съ намреніемъ внушить благопріятныя понятія о нашемъ богатств, она вырзала изъ стараго ‘Спеціальнаго Атласа Ирландіи на 10 листахъ’ карту всего графства, гд лежитъ Додсборо, и выдала ее за планъ нашихъ помстій. Разумется, я ужь не могъ отпереться отъ такого положительнаго увренія и принужденъ былъ назначить за своею дочерью пять баронствъ и двадцать мстечекъ съ приличнымъ количествомъ селъ и деревень. Нсколько старыхъ контрактовъ, квитанція страховаго общества и судебный вызовъ моей же собственной персоны къ отвту за просрочку долговъ, играли при этой сдлк роль моихъ документовъ на владніе цлыми областями, и хотя баронъ по цлымъ часамъ сидитъ надъ квитанціями съ англійскимъ словаремъ, но, благодаря безтолковому языку нашихъ дловыхъ бумагъ, ему не открыть настоящаго смысла.
Отецъ его все еще болнъ и не можетъ принять меня, но каждый день мн общаютъ свиданіе съ нимъ. Какую пользу мы съ нимъ оба извлечемъ изъ личныхъ переговоровъ, можно предугадывать изъ того обстоятельства, что мы не можемъ сказать другъ другу понятнаго слова. Изъ этого можете видть, милый Томъ, что я ни мало не очарованъ нашимъ предстоящимъ величіемъ, отрадно мн прибавить, что и Джемсъ раздляетъ мои чувства. Онъ называетъ барона ‘прощалыгою’ и мн кажется, во всемъ лексикон выразительнаго нашего языка не найдется такого легкаго слова. Посл этого, какое шарлатанство съ нашей стороны толковать о родительской любви, и какъ мы сами себя грубо обманываемъ! Воспитываемъ двушку со всею заботливостью, любовью, окружаемъ ее всею роскошью, какую позволяютъ наши средства, всею привязанностью нашей души, а потомъ отдаемъ ее первому встрчному, у котораго, какъ намъ кажется, есть деньги!
Разв глупецъ ршится взять человка въ дворецкіе, зная его такъ мало, какъ мы знаемъ человка, котораго беремъ себ въ зятья. Имемъ ли мы хоть малйшее понятіе о его характер, нравственныхъ правилахъ, привычкахъ? О всемъ этомъ мы старательно разузнаемъ, собираясь поврить человку ключъ отъ нашего погреба, а счастье нашей дочери ввряемъ незнакомцу, о которомъ только и знаемъ (если еще и то знаемъ), что у него есть деньги!
Мн хотлось бы пересказать вамъ каждый свой шагъ въ этомъ дл, потому не буду отсылать письма, пока можно будетъ сообщить въ немъ послднія извстія, между-тмъ позвольте напомнить вамъ, что вотъ ужь три мсяца, какъ я не получалъ изъ Ирландіи ни шиллинга. Сейчасъ объяснилъ мн Джемсъ, что отъ меккертіевскаго наслдства не остается и пятидесяти фунтовъ, а мать предоставляла ему расходовать только до трехсотъ фунтовъ. Преніе объ этомъ, когда дло откроется, будетъ горячо. Теперь я предполагаю, чтобъ тотчасъ посл свадьбы Мери Анны возвратиться въ Ирландію, но, конечно, оставляю объявленіе объ этомъ до удобнаго случая, зная, какой найдетъ оно пріемъ. Кери не захочетъ искать себ въ женихи иностранца, да и я на то не соглашусь. Джемсъ только губитъ здсь лучшіе свои годы въ праздности и разсяніи, и если я ничего не выхлопочу ему отъ правительства, ему остается одно: переселиться въ Австралію или Новую Зеландію. А что касается мистриссъ Д., чмъ скоре возвратится она въ Додсборо, тмъ лучше для ея здоровья, кармана и нравственности.
Вы знаете, какъ люблю я распространяться въ письмахъ объ этомъ предмет, столь близкомъ моему сердцу, и ожидаете длинной трактаціи. Но краснорчивое перо мое остановлено приходомъ Мери Анны, она принесла мн списокъ приданаго, заключающій триста-двадцать-одинъ нумеръ.
Я попробовалъ намекнуть, что матушка ея вступила въ брачное состояніе съ гораздо-скромнйшими сборами. Изъ того возникло интересное состязаніе, какія нын часто бываютъ между нами, и, въ числ прочихъ разнообразныхъ замчаній, она въ отчетливомъ контраст объяснила, что выходитъ за человка съ именемъ въ обществ совсмъ не то, что выходить за ‘человка, союзъ съ которымъ послужилъ навки униженіемъ для фамиліи невсты’.
Мн кажется, милый Томъ, что одна изъ важнйшихъ сторонъ прогресса, сдланнаго нашимъ просвщеннымъ вкомъ — обычай, ставшій теперь закономъ для всякаго, считающаго себя джентльменомъ: жить или тянуться жить на ту же самую ногу, какъ и люди съ хорошимъ состояніемъ. Нашъ братъ угощалъ, бывало, встарину пріятелей хересомъ и портвейномъ, и вс были довольны, а теперь нельзя обойдтись безъ шабли, шампанскаго, шамбертена, Шаго-марго. Таже система и во всемъ. Моя дочь хочетъ быть одта подъ внецъ не хуже какой-нибудь леди Офеліи, у которой отецъ маркизъ, которой ‘на булавки’ дано пятьдесятъ тысячъ фунговъ.
Со всего земнаго шара собирается дань къ свадьб Мери Анны. Кашмиръ присылаетъ шаль, Ліонъ — шелковыя матеріи, Генуя — бархатъ, Гудсоновъ Заливъ — мха, Мехика — перья, Валансьенъ и Брюссель — кружева, Парижу предоставляется почетная обязанность создать изъ этихъ матеріаловъ художественное цлое.
Вы спросите: чмъ, какъ и когда уплачу я за все это? Отвчаю вамъ по чести и совсти: не знаю. Сколько могу понять изъ вашего послдняго отчета, вижу только, что мы съ каждымъ днемъ все больше запутываемся въ долги. Но цифры сбиваютъ меня съ толку, потому я желалъ бы, чтобъ вы изложили результатъ словеснымъ языкомъ и написали, когда и сколько пришлете намъ денегъ. Спшу отправить письмо на почту, чтобъ не пропустить ее, но завтра напишу вамъ еще нсколько строкъ, потому-что надобно сообщить вамъ что-то важное, а теперь некогда да и мысли мои сильно развлечены.

Вашъ преданнйшій
Кенни Дж. Доддъ.

ПИСЬМО VIII.

Кенни Доддъ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Милый Томъ,

Не прошло пяти минутъ по отход вчерашней почты, какъ я вспомнилъ, что хотлъ сообщить вамъ. День нашего торжества назначенъ въ пятницу, 26-го числа, и вы можете помстить въ ‘Типперарской Газет’ слдующую статейку, подъ обыкновеннымъ заглавіемъ: ‘Бракосочетаніе въ высшемъ обществ’:
‘Баронъ Адольфъ Генрихъ Конрадъ Габсбургъ фон-Вольфеншеферъ, владтель гогендекенскій, кальбсбраутенгаузенскій и швейнкраутскій, сочетается бракомъ съ Мери Анною, урожденною Доддъ, старшею дочерью Кенни Джемса Дома, Е. В., додсборскаго, что въ графств Типперэри…’
Чуть-было, въ забывчивости, не приписалъ: ‘къ общему прискорбію многочисленныхъ друзей’, потому-что таково настроеніе моего духа. Но вы ужь прибавите обыкновенныя фразы и жениху и невст о красот, и т. п., только пожалуйста, красоту не относите къ жениху, ему такого титула не усвоитъ и парламентскій приговоръ. Грустно мн! Хотя бы ужь поскоре все кончилось.
Грустно, милый Томъ, покидать дочь на чужбин. Нсколько безпокоитъ меня совсть и за то, что я общалъ въ приданое воображаемыя помстья, лса, каменноугольныя копи. Знаю, что одна только жадность заставляетъ барона требовать ихъ, потому-что онъ самъ страшно-богатъ. Ныньче поутру мы съ Джемсомъ миль двнадцать прозжали лсами, принадлежащими замку, въ другую сторону отъ него миль на пятнадцать тянутся засянныя поля, но что скажетъ баронъ, узнавъ, что за молодою женою нтъ ничего? Разумется, мы тогда можемъ объяснить, что разорились вслдствіе политическихъ событій и, въ доказательство, разоблачить свою истинную нищету. Но все это нехорошо. Вотъ они, проклятыя слдствія фальшиваго положенія. Нужно сдлать одинъ шагъ по ложной дорог и потомъ прійдется совершить по ней длинный путь. Вчера я уврялъ въ своемъ богатств, ныньче, излагалъ знатность своего рода. И самъ не знаю, въ чемъ еще буду клясться завтра. Сейчасъ меня отрывала отъ письма мистриссъ Д., приходившая объяснить, что хотя невста накупитъ себ нарядовъ въ Париж, куда молодые отправятся провести медовой мсяцъ, но есть много необходимыхъ вещей, которыя надобно теперь же выписать изъ Бадена, она хочетъ, чтобъ я попросилъ объ исполненіи этой коммиссіи Морриса, который не откажется сдлать намъ услугу. Для меня стыдно посылать ему списокъ нужныхъ покупокъ, который покажется безумнымъ человку, знавшему насъ въ Ирландіи: Но фальшивое положеніе, принятое нами, вовлекаетъ въ безчисленныя подобныя непріятности. Что длать! прошу Морриса купить дорожную карету, потому-что мистриссъ Д., въ порыв великолпія, сказала барону: ‘возьмите одну изъ нашихъ каретъ, мы оставили ихъ въ Баден пять или шесть’. Драгоцнная моя супруга не можетъ вразумиться, что такія романическія изобртенія — забава очень-убыточная. Для покрытія издержекъ, я посылаю Моррису трехмсячный вексель на васъ, въ четыреста фунтовъ: надюсь, что какой-нибудь банкиръ согласится принять вексель, а вы уплатите его въ надлежащій срокъ. Слдовательно тутъ нтъ еще ничего безчестнаго.
Если бъ у меня съ мистриссъ Д. отношенія были лучше, мы могли бы обсудить вопросъ объ этомъ брак основательне и ‘конфиденціальне’, какъ выражаются въ парламент, но министерство наше такъ разногласно, что мы рдко держимъ совщанія, да и т кончаются не добромъ. Все это плоды нашего свтскаго путешествія. Дома насъ связывали хозяйственныя дла: мы по-невол жили въ единодушіи, а эта бродяжническая жизнь, въ которой все притворно, вымышленно и ненатурально, изгоняетъ всякое согласіе и довріе.
Теперь я разсказалъ вамъ все по правд: не пользуйтесь же моею откровенностью, не давайте совтовъ, потому-что они для меня всего несносне въ жизни. Разв только идіотъ не замчаетъ самъ своихъ промаховъ и ошибокъ, но знать и избгать — разныя вещи. Не-уже-ли вы думаете, я не вижу своей неразсчетливости, слабости, безпечности, раздражительности, и такъ дале? Знаю все это лучше, нежели кто-нибудь, знаю лучше вашего, мучусь этимъ, потому-что чувствую себя неисправимымъ. Исправиться — дожидайтесь! Знаете ли, когда человкъ перестаетъ танцовать? когда ноги отказываются ходить. Вотъ вамъ и вся житейская философія. Мы становимся, какъ говорится, разсудительне, не по доброй вол, поврьте.
Вложу это письмо въ пакетъ, посылаемый Моррису, онъ перешлетъ черезъ посольство. Позвольте же еще разъ напомнить вамъ о нашей надобности въ деньгахъ и пршмите увреніе въ покорнйшей моей преданности.

Кенни Дж. Доддъ.

P. S. Адресуйте мн ‘черезъ Фрейбургъ въ замокъ Вольфенфельзъ’.

ПИСЬМО IX.

Бетти Коппъ къ мистриссъ Сусаннъ О’ши, въ домъ цирюльника, въ Брофф.

Милая Шусанна,

Хотла писать вамъ на той недл, а не могла потому: была въ разстройств, какъ и слдуетъ: что одна двка середи чужихъ, отъ своихъ мстъ далеко, и посовтовать некому. Пріхали суды ужь недли дв, съ визитомъ къ старику, который отецъ жениху миссъ Мери Анны. И здсь большой старый домъ, дв капли воды острогъ въ нашемъ город, одна разница: темнй, да съ каждаго угла по крыльцу. И небель не новй: тамъ клокъ виситъ, тугъ клокъ виситъ, все оборвано, старый столъ да диванъ, кирпичами набитъ, да деревянныхъ стула съ четыре, на которые по лстниц взлзай, вотъ теб и все. шь, пей тоже самое. Говядину въ суп сварятъ, а потомъ вынутъ, вмсто жареной подаютъ съ огурцами нарзанными съ масломъ — это теб соусъ. Хороша да! Потомъ еще телятина съ малиной вареною да съ грибами — потому, они всего въ ду суютъ, что у нихъ подъ руками есть. Ну пуще всего у нихъ, любимое — салатъ изъ картофели, тоже въ такомъ масл, какъ огурцы. Теперича, тарелку его съмши, мистриссъ Шусанна, такъ себя тяжело чувствуешь, что, кажется домъ гори, съ мста не встанешь. Потому и порядокъ заведенъ: кончили обдъ, сидимъ кофій пьемъ, и два часа ужь прислуги отъ насъ не требуется никакой. И правду надо сказать, нигд прислуг такого дурнаго житья нтъ, какъ у насъ въ Ирландіи, а только я слышу, что вс оттуда сами бгутъ, а то написала бы въ газеты объ этомъ, что васъ какъ свиней держатъ, картофель, да картофель круглый годъ — что, разв неправда? И жалованье вамъ дается такое, мизерное.
А надобно то сказать, Шусанна, что досыта намшись человкъ мягче становится, и сердце сносливе. Это на себ испробовала. Теперича, какъ пообдаю хорошенько, больше могу спускать брани, чмъ бывало прежде: слушаю, да вздыхаю только. Одначе не объ этомъ хотла писать, а про свое расположеніе, и къ кому чувствую. Не сердчайте за то, мистриссъ Шусанна. Не позабыла вашей пользительной науки, какъ мужчинамъ врить. То ваша правда, что они измнщики, и пальца имъ въ ротъ не клади. Одначе ко всему привыкаешь. На сколько тепереча такихъ штукъ наглядлась, какихъ у насъ на своихъ мстахъ и въ завод не было. Ужь правда, поживешь на свт, всего увидишь. Вотъ, хоть бы къ слову сказать, не больно бы вамъ понравилось, какъ Мери Анна съ молодымъ барономъ обходится. Прежде, бывало, съ дохтуромъ Бельтономъ одна не останется. А теперича ихъ встрчаемъ всегда, ходятъ по парку одни вмст въ самыхъ-то безлюдныхъ мстахъ. Какъ пойду съ адеемъ, они ужь тамъ. Мало того, милая: нажаловалась еще наша барышня на меня барын, та и начала мн рацю читать, какъ не слдуетъ съ мужчиной по парку одной ходить.
— А разв ваша дочка не то же длаетъ? говорю: или ужь все дурное только про однихъ насъ говорится?
— Что жь, говоритъ, разв замужъ выходить по твоему дурное?
— Иной разъ и дурное, говорю, да такъ на нее посмотрла: ‘понимай, молъ, какъ знаешь’.
— Ахъ, ты негодная! говоритъ: я тебя въ ту субботу изъ службы своей прогоню.
— Да я, говорю, ныньче же сама отъ васъ отхожу.
Ежели бы, Шусанна, посмотрли вы на нее, какъ я сказала эти слова! Вдь она знаетъ, что ей безъ меня обойдтиться никакъ нельзя. Ровно ничего теб но иностранному сама пиликнуть не уметъ, значитъ я у нея выхожу переводчица, ея словамъ, для всей другой прислуги. Вдь я, не въ похвальбу сказать, такъ на всякихъ языкахъ отмахиваю: нту никакой разности, что пофранцузскому я говорю, что понмецкому — все, какъ есть, одно выходитъ.
Только пришла въ свою горницу, а Мери Анна за мною.
— Какія вы глупости длаете, Бетти, говоритъ, а сама кладетъ руку мн на плечо.
— Что жь, говорю: — коли я глупа, такъ есть у насъ еще поглупе меня.
— Нтъ, я хочу сказать, не совстно ли ссориться съ мама? говоритъ:— мама была всегда такъ добра, такъ ласкова съ вами, такъ любила васъ.
Я съ-разу поняла, Шусанна, чмъ тутъ пахнетъ, оттого ни слова не говорю, а знай-себ укладываю свои животы.
— Я уврена, говоритъ она: — что вы не бросите ее на чужой сторон.
— Не вкъ вмст жить, говорю я.
— А ваше одинокое и безпомощное положеніе? говоритъ она.
— Есть люди, которые не бросятъ меня въ потерянномъ вид, говорю я, и сказала ей, что адей Гецлеръ ‘предлагалъ мн свою руку и свое имя’, какъ наши говорятъ о своемъ барон.
— Не-уже-ли вы согласитесь идти за адея? говоритъ она: — вдь онъ простой пастухъ.
— Наше двичье дло такое, говорю я: — хоть лядащій, да женихъ, мы и рады.
Она вся такъ и вспыхнула: поняла, про кого я говорю.
— Такая хорошенькая двушка, какъ вы, Бетти, говоритъ она (значитъ, подольщается подъ меня):— должна быть разборчива, подождите только, увидите какую прекрасную партію вы себ здсь найдете. Не торопитесь, говоритъ, посмотрите, какое впечатлніе вы произведете въ этомъ чудномъ розовомъ плать — и дала мн, Шусанна, новое шолковое барынино платье, можно сказать, съ иголочки, съ пятью оборками и съ кружевами на лиф. Эту матерію называютъ глазй — и точно, можно оказать, загляднье.
— Очень-жаль, говорю, что я теперь отошла отъ васъ, и потому должна отказаться отъ платья.
— Пустяки, Бетти, говоритъ она: я все это улажу.
— Да меня разобидли здсь, говорю.
— Ничего, ничего, это можно поправить, говоритъ она, и улыбается.
Ну, извстно, и я улыбнулась: вдь у меня комплекція такая мягкая, и ежели кто со мною хорошъ, я все готова сдлать въ угоду ему — ужь такая моя слабость. ‘Я не злопамятна, миссъ Мери Анна’, говорю.
— Нтъ Бетти, нтъ, не злопамятна, говоритъ, и потрепала меня по щек.
Ну, что тутъ? взяла я, положила платье въ ящикъ, пошла къ барын и, какъ умла, извинилась. А надо вамъ о аде сказать: ну, по правд скажу, онъ не изъ такихъ, какихъ у насъ въ Ирландіи называютъ красавцами, а по здшнему и онъ хоть куда! Высокій, только въ плечахъ сутулость есть, и волосы рыжіе. Однако мн нравится.
Барыня описала мистриссъ Галларъ все, какъ свадьба Мери Анны будетъ, стало, нечего вамъ разсказывать. Изъ лица женихъ нашъ небольно завиднъ, и такой у него нехорошій взглядъ, плутоватый. Прислуга, видно, много кое-чего о немъ знаетъ, только не говоритъ, а вывдать изъ нихъ трудно по разговорамъ, потому: чужой языкъ.
Ей, видно, свадьба не больно сладка: два раза я видала, плачетъ надъ какими-то старыми письмами, и какъ меня увидитъ, спрячетъ ихъ, а сама показываетъ веселый видъ.
— Не знаю, Бетти, говоритъ: едва-ли когда буду еще въ Додсборо.
— Кто знаетъ? говорю:— а жаль было бы: вдь тамъ есть люди, которые васъ любятъ.
— Не знаю, говоритъ, не знаю, думаетъ ли тамъ обо мн хоть кто-нибудь.
— Будто не знаете? говорю.
— Кто же? говоритъ:— скажи хоть одного.
— Какъ кто?— говорю:— а миссъ Дэвисъ, а миссъ Келли, а миссъ Китти Дулэнъ, а старуха Молли, а всхъ больше дохтуръ Бель…
— Не говори о немъ, говоритъ, и покраснла: я и именъ ихъ слушать не хочу, никого изъ нихъ ужь не увижу.
Тмъ и кончу, значитъ я все написала о чемъ написать хотла, и вы мн, Шусанна, тоже самое напишите. А хорошо, ежелибъ вы мн переслали срое платье, что на голубомъ чехл, и шляпку мою, которую носила и эту зиму и ту зиму, ежели будете пересылать, такъ можно сказать сосдямъ, что я себ выписала новыя платья къ свадьб. И пожалуйста, напишите, какъ подйствуетъ на Сема Гели. Скажите ему, что я остаюсь въ надежд: онъ не запьетъ съ горя и не будетъ себя разстроивать.
Пишите ко мн попрежнему, какъ остаюсь еще вашею пріятельницею незамужнею

Бетти Коббъ.

ПИСЬМО X.

Кенни Доддъ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Швейцарія. Констанцъ.

Милый Томъ,

Пока не разъигралась во мн досада и не заставила еще забыть о всемъ остальномъ, искренно поблагодарю васъ за присылку радостнаго для меня билета во сто фунтовъ: еслибъ не эти деньги, мы были бы въ ужаснйшемъ затрудненіи. Изъ выставленнаго въ заголовк адреса вы видите, что я въ Швейцаріи. Постараюсь объяснить, какъ мы очутились въ Констанц, если только не изорву, въ досад на себя, и этого письма, не докончивъ его, какъ ужь случилось съ двумя, которыя начиналъ я.
Не стану припоминать вамъ положенія длъ, которое разсказывалъ вамъ въ предъидущемъ письм. Вы помните наши приготовленія къ семейному торжеству, до котораго оставалось тогда нсколько дней, помните, что, между прочимъ, я писалъ къ Моррису, прося его купить въ Баден нкоторыя вещи и, если можно будетъ, хорошую дорожную карету съ ящиками и баулами.
Длая такое порученіе, было необходимо упомянуть, по какому случаю нужны намъ вещи: умолчать совершенно, было бы неделикатно, потому я кратко намекнулъ ему о замужеств Мери Анны, о знатности жениха, барона фон-Вольфеншефера. Сколько помню, я говорилъ объ этомъ какъ нельзя кратче, безъ всякихъ подробностей, да и мста не оставалось: весь листъ былъ наполненъ порученіями и списками покупокъ. Я писалъ въ понедльникъ, а вечеромъ въ среду гулялъ съ Джемсомъ по парку, толкуя о предстоящей свадьб, назначенной въ пятницу, какъ прискакалъ почтальйонъ съ письмомъ. На адрес было выставлено: ‘чрезвычайно-нужное, нетерпящее отлагательства’, и потому почтмейстеръ былъ добръ, что послалъ его ко мн съ нарочнымъ. Письмо было отъ Морриса и набросано поспшною рукою. Вотъ оно буквально:

‘Милостивйшій государь,

‘Заклинаю васъ, остановитесь свадьбою. Васъ безсовстно обманываютъ. Спшу къ вамъ въ слдъ за этою запискою и, по прізд, и изобличу неслыханную, безчестнйшую хитрость.

‘Вашъ вчно-преданный
‘Э. Моррисъ’.

‘Почтовая станція, Titi See.
‘2 часа пополудни, среда‘.
Легко вообразить, но трудно описать чувства, съ которыми я и Джемсъ читали и перечитывали эти строки. Записка переходила отъ меня къ нему, отъ него ко мн разъ десять, если не больше, и мы все еще не могли собраться съ мыслями.
— Что это значитъ? Понимаешь ты, Джемсъ? сказалъ я.
— Нтъ, а вы?
— Не понимаю. Одно только: не женатъ ли ужь этотъ негодяй?
— Именно тоже представилось и мн. Моррисъ пишетъ: ‘безчестнйшая хитрость’. Что жь другое можно тутъ предполагать?
— Моррисъ человкъ основательный: онъ не будетъ говорить, не зная положительно.
— Да, это совершенная правда, вскричалъ Джемсъ: — онъ такъ остороженъ, что не выскажетъ важнаго обвиненія, не имя врныхъ доказательствъ. Не возможно сомнваться, что они есть у него.
— Но двоеженство въ Германіи уголовное преступленіе, за это здсь посылаютъ въ каторгу, сказалъ я: — вроятно ли, что баронъ отважился на такой рискъ?
— Не говорите! возразилъ Джемсъ:— вдь онъ разсчитывалъ, что у англичанки огромное приданое, что она знатнаго рода.
Признаться ли, милый Томъ? это замчаніе ошеломило меня. Джемсъ произнесъ его спокойно, а меня оно поразило, будто громомъ. Какъ онъ вообразилъ, что она аристократка? спрашивалъ я себя. Какъ онъ вообразилъ, что она богачка? Кто распустилъ эти обманы? И если Моррисъ называетъ это дло ‘безчестною хитростью’, то могу ли я утверждать, что въ плутовств виновата исключительно одна сторона? Могу ли я прійдти въ судъ съ чистыми руками и сказать: ‘мистриссъ Доддъ не обманывала, Кенни Доддъ не обманывалъ’. Гд неизмримыя поля и пастбища, зеленющія лса и желтющія нивы, которыми награждалъ я съ такою щедростью? Откуда взялись четырнадцать поколній знатныхъ предковъ, о которыхъ мы безпрестанно твердили цлыя три недли? Но дло не въ томъ, подумалъ я наконецъ: если у этого молодчика есть другая жена, я ему переломаю вс ребра. Вроятно, это заключеніе высказалъ я вслухъ, потому-что Джемсъ отозвался на него еще энергичне: ‘и сверну ему рожу затылкомъ напередъ!’
Упоминаю объ этомъ подробно, чтобъ показать, какъ согласны мы были въ своихъ мысляхъ и пришли къ одному безспорному предположенію. Посл того начали мы разсуждать, что намъ теперь длать. Джемсъ требовалъ немедленнаго наказанія, я доказывалъ, что надобно дождаться Морриса.
— Но завтра назначена свадьба! вскричалъ Джемсъ.
— Знаю, сказалъ я, но Моррисъ прідетъ нын же. Во всякомъ случа, свадьбы до его прізда не будетъ.
— Я, кричалъ Джемсъ, нагрянулъ бы на него сію же минуту, сказалъ бы ему, что увдомленіе получено мною отъ человка неизмнной правдивости, и пусть онъ опровергаетъ его, если можетъ.
— Что же опровергать? Разв ты не видишь, мой милый, что, собственно говоря, у насъ нтъ никакой улики, даже никакого основанія.
Вы не поврите, Томъ, надобно было снова прочитать Джемсу записку, чтобъ убдить его, что двоеженство — только наше предположеніе, а не доказанный фактъ.
Возвращаясь въ замокъ, мы все толковали объ этомъ дл, разбирали его со всхъ сторонъ, единодушно соглашаясь, что невозможно сообщать нашимъ дамамъ полученнаго извстія.
— Мы будемъ его стеречь, сказалъ Джемсъ: — будемъ наблюдать за нимъ и дожидаться Морриса.
Признаюсь вамъ, я былъ такъ пораженъ, что едва могъ дойдти до дому, о томъ, чтобъ явиться къ ужину — нечего было и думать. Какъ тяжело мн было оставаться подъ кровомъ дома, противъ владльца котораго кипли въ моей душ самыя черныя подозрнія! Могъ ли я ссть за одинъ столъ съ человкомъ, котораго хотлъ опозорить? Довольно было мн мученія и отъ той мысли, что жена моя и дочь оставлены въ его обществ. Джемсъ сидлъ за столомъ мрачне и грозне, нежели тнь Банко на пиршеств Макбета. Я вышелъ на террасу и ходилъ по ней вплоть до полуночи, всматриваясь, не покажется ли экипажъ, вслушиваясь, не раздастся ли стукъ колесъ по фрейбургской дорог.
‘Ночь или Блюхеръ спасутъ насъ’, сказалъ Веллингтонъ при Ватерлоо. У него было дв надежды, у меня только одна: ‘Моррисъ, или погибель!’ И я начиналъ проклинать молчаливыхъ, скрытныхъ, осторожныхъ людей, которые кричатъ: ‘стой!’ не прибавляя: въ чемъ же остановка. Что кажется бездною одному, другому кажется ничтожною ямочкой. Почему онъ знаетъ, что мои понятія о плутовств одинаковы съ его понятіями. Сколько есть вещей, которыя въ Англіи называются обманомъ, а въ Ирландіи, просто, остроумною продлкою. Національные предразсудки различны въ разныхъ странахъ. Примръ недалеко: англичане вводятъ налогъ на доходы, а мы его проклинаемъ. Кром-того, Моррисъ слишкомъ-суровъ, его скандализируетъ всякій вздоръ. Быть можетъ, онъ открылъ неправильность въ родословной предковъ барона, узналъ, что не было Конрада Вольфеншефера, жившаго въ девятисотомъ году. Да что мн за дло? Разв тогда были Додды? или, быть-можетъ, онъ испугался политическихъ мнній барона? Но какое до того дло разсудительному человку? Изъ этого очерка вы можете видть, милый Томъ, какое расположеніе преобладало въ моемъ простодушномъ сердц. Я не увлекался слпой ненавистью. Я ходилъ и ходилъ по террас, какъ привидніе въ ‘Гамлет’. Одиннадцать часовъ. Двнадцать часовъ — не видно, неслышно Морриса! ‘Что, если онъ не прідетъ?’ думалъ я: ‘какой предлогъ найду я, чтобъ отложить свадьбу?’ — не открывалось къ тому ни малйшей возможности. Я подписалъ безчисленное множество актовъ и документовъ. Оставалось только совершить церковный обрядъ, дать свое родительское благословеніе. Я ломалъ голову, отъискивая какую-нибудь благовидную, или хотя вразумительную причину для отсрочки. Одно средство спасенія представлялось мн: я могъ внезапно и опасно занемочь: въ мои лта подагрическій припадокъ всегда правдоподобенъ. Дочь, конечно, не станетъ внчаться, когда отецъ у дверей гроба. Доктора, къ счастью, нигд не было поблизости, стало-быть притвориться можно, не подвергаясь леченью. Правда, со времени своей притворной болзни въ Эмс, я не могъ прельщаться этою идеею, но что же длать? другаго средства мн не оставалось.
Потому я пошелъ къ замку, чтобъ лечь опасно-больнымъ, какъ вдругъ послышалось громкое нмецкое хлопанье кнутомъ. Я стремглавъ бросился къ воротамъ и подбжалъ въ ту самую минуту, какъ четверка лошадей, храпя и задыхаясь, примчала дорожную коляску. Моррисъ выпрыгнулъ и, схвативъ мою руку, съ необыкновеннымъ въ его голос участіемъ сказалъ:
— Не поздно? не поздно еще?
— Нтъ, отвчалъ я: — ваша записка предостерегла меня.
Между-тмъ вышелъ изъ экипажа другой джентльменъ, незнакомый мн.
— Прежде всего, сказалъ Моррисъ.— позвольте представить вамъ моего друга, графа Адельберга, который, что для васъ будетъ пріятно, говоритъ поанглійски.
Мы поклонились и пожали руки.
— По необыкновенно-счастливому случаю, продолжалъ Моррисъ:— графъ сидлъ у меня, когда принесли ваше письмо. Взглянувъ на почтовый штемпель, онъ сказалъ: ‘а, у васъ есть корреспондентъ въ моемъ уголк: кто жь это?’ Желая разузнать отъ графа о жених, я сказалъ ему, что вы пишете, онъ съ изумленіемъ вскрикнулъ: ‘ужели? Дйствительно ли это правда?’
Но, милый Порсель, я не могу пересказывать сцены, которая поразила меня тогда, о которой почти невыносимо и вспоминать. Не буду возобновлять въ себ мученія и униженія, какія испыталъ я въ ту минуту. Скажу все въ двухъ словахъ. Графъ Адельбергъ — владлецъ Вольтентельзскаго Замка, Вольтеншетеры — его управители. Мнимый баронъ — пройдоха, который отправился въ Боннъ искать счастья, а не учиться. Обыкновенная нмецкая идея, что каждый англичанинъ — мильйонеръ и даетъ за дочерью горы золота, пробудила въ немъ мысль выдавать себя за богатаго аристократа и, посредствомъ этого, найдти невсту съ хорошимъ приданымъ, обольщающуюся иностранными титулами. Много представлялось ему затрудненій при исполненіи такой мысли, но онъ умлъ преодолть, или избжать ихъ. Такъ, напримръ, онъ не похалъ за нами въ Баденъ, гд обманъ не могъ скрыться, точно-такъ же спряталъ отъ насъ своего отца, мужиковатость котораго изобличила бы самозванство. Изъ служителей замка, хитрыхъ онъ завлекъ въ свои сообщники, недогадливыхъ умлъ провесть. Однимъ словомъ: была придумана и удачно исполнена хитрая затя обмануть людей, которые, по своей недальновидности и пошлымъ претензіямъ, могли бы поддаться гораздо-мене ловкому обману.
Я выходилъ изъ себя, выслушавъ это объясненіе. Они раза два или три должны были силою удерживать меня, чтобъ я не бросился въ домъ и не кинулся, въ бшенств, на негодяя. Моррисъ урезонивалъ меня боле часа. И графъ доказывалъ, что мы теперь всми силами должны стараться объ одномъ: чтобъ исторія наша не разгласилась, не разнеслась повсюду. Онъ съ необыкновенною деликатностью объяснялъ нашъ промахъ незнаніемъ Германіи, и изъявлялъ свое сожалніе о нашей непріятности съ удивительнымъ тактомъ истинно-свтскаго человка. Вс слабые упреки совсти за участіе въ обман съ нашей стороны совершенно заглушены были во мн чувствомъ обиды, и я ршительно позабылъ тогда воображаемыя земли и графства, которыми такъ щедро надлялъ невсту.
Первымъ нашимъ вопросомъ было: что теперь длать? Графъ съ большою любезностью и гостепріимствомъ говорилъ, что мы должны остаться въ замк по-крайней-мр на нсколько дней, онъ убждалъ меня, что это единственное средство уничтожить всякіе слухи и толки, могущіе возникнуть о нашемъ приключеніи. Онъ доказывалъ свое мнніе множествомъ основательныхъ и деликатныхъ соображеній, но Моррисъ совершенно согласился со мною, что лучше всего намъ ухать, что намъ въ замк невозможно оставаться ни на одинъ день.
Вслдъ затмъ надобно было сообщить пріятную новость мистриссъ Д. Быть-можетъ, вы, милый Томъ, несмотря на старую нашу дружбу, назовете меня человкомъ съ дурнымъ сердцемъ, но все-таки скажу вамъ чистую правду: для меня было бы достаточною отрадою за все униженіе, за весь позоръ мой, еслибъ мн позволили лично изложить сущность дла мистриссъ Д., прославить ея геніальное умнье отдавать дочерей замужъ и поздравить ее съ великолпными успхами. Я сердечно убжденъ, что, при тогдашнемъ расположеніи духа, говоря на такую прекрасную тэму, я довелъ бы ее до бшенства, отчаянія, стыда. Но Моррисъ объявилъ ршительное свое несогласіе. Онъ принялъ исключительно на себя обязанность объясниться, даже взялъ съ меня торжественное общаніе не вмшиваться въ переговоры, этого мало: онъ уговаривалъ меня бросить планы мщенія молодому плуту, который такъ жестоко оскорбилъ насъ.
Не имю терпнія повторять его доказательства. Сущность ихъ состояла въ томъ, что настоятельнйшая необходимость требовала потушить дло и удалиться оттуда, гд оно загорлось. Мн кажется, что никогда не прощу я себ за то, что уступилъ въ этомъ Моррису. Много у меня долговъ, уплата которыхъ не безпокоитъ мою совсть, но не уплатить хлыстомъ долга своего этому молодцу, сознавать, что далъ слово не производить этой уплаты — это чувство невыразимо-унизительно. Я объяснялъ это Моррису, доказывалъ, что, принимая его систему, готовлю себ надолго тайныя душевныя мученія, предлагалъ даже удовольствоваться десятиминутнымъ сеансомъ съ Вольфеншеферомъ наедин при посредничеств кнута: содержаніе бесды осталось бы извстно только мн и ему. Но Моррисъ не хотлъ о томъ и слышать. И если приключеніе наше разгласится въ обществ, то, признаюсь, этотъ пунктъ будетъ самымъ прискорбнйшимъ для меня.
Не умю сказать вамъ, какъ я далъ уговорить себя, какъ ршился дать общаніе, столь противное моей натур и правиламъ моей родины. Единственное возможное объясненіе — вліяніе заграничнаго климата. Что же выигралъ я своею слабостью? одно утшеніе: не могу покойно спать съ того времени, потерялъ аппетитъ, чувствую мученіе въ душ, вс эти обстоятельства, хотя и непріятныя, убждаютъ меня, что, при благопріятныхъ обстоятельствахъ, К. Дж. могъ бы быть прежнимъ К. Дж., и что хотя заграничная жизнь ослабила, но еще не совершенно погубила мой природный темпераментъ.
Однимъ словомъ: планъ нашъ былъ таковъ: я останусь съ графомъ въ его комнат, а Моррисъ отправится объясняться къ мистриссъ Д., посл того мы удемъ въ карет графа въ Констанцъ, гд проживемъ недлю или дв, пока ршимъ, куда хать дале и дадимъ время Каролин, которая все еще гоститъ у старухи мистриссъ Моррисъ, возвратиться къ семейству.
Я сказалъ М., что не могу ухать далеко, дожидаясь денегъ (отъ васъ, милый Томъ) и М. сказалъ (славный человкъ!), что если двсти или триста фунтовъ будутъ для меня нелишними, то они готовы къ моимъ услугамъ. Конечно, Томъ, я отвчалъ, что не имю нималйшей нужды въ деньгахъ. Въ первый разъ въ жизни я отказался занять, но деликатность ршительно требовала того. Моррисъ покраснлъ, когда я отказался, и пробормоталъ какое-то извиненіе, что, быть-можетъ, оскорбилъ меня, и дйствительно, не могу сказать, чтобъ я не былъ сконфуженъ его предложеніемъ.
Хотя весь разговоръ этотъ происходилъ у воротъ, но едва мы съ графомъ Адельбергомъ вошли въ комнаты, какъ я увидлъ, что прибытіе графа уже извстно всему дому. Толпы служителей вышли встрчать его, но въ числ ихъ не было ни управителя, ни его сына.
— Пришлите Вольфеншеферовъ въ библіотеку, сказалъ графъ одному изъ лакеевъ и потомъ повелъ меня въ свою маленькую любимую комнату, ключъ отъ которой всегда бралъ съ собою. Онъ взялъ съ меня слово сидть тутъ до его возвращенія, и оставилъ наедин углубляться въ думы, неслишкомъ-пріятныя. Моррисъ ушелъ отправлять свою дипломатическую обязанность.
Я былъ погруженъ въ размышленіе о различныхъ впечатлніяхъ, которыя произведетъ на каждаго изъ насъ эта катастрофа, какъ въ комнату ко мн вошелъ Моррисъ, необыкновенно-взволнованный, что вовсе не въ его характер.
— Ну, что вы сказали ей? Какъ она приняла извстіе? спросилъ я.
— Удивительно! Мистриссъ Доддъ, кажется, мало вритъ моимъ словамъ, отвчалъ онъ, запинаясь:— то есть, не придаетъ имъ такого положительнаго значенія, внутренно не довряетъ справедливости открытія.
— Но вдь вы объяснили ей, что мы безчестно обмануты, нагло оскорблены?
— Я старался объяснить, сказалъ онъ, недоумвая:— старался самымъ деликатнйшимъ образомъ растолковать ей, какими низкими хитростями васъ обманывали, сказалъ, что, открывъ плутовство, я прискакалъ сюда изъ Бадена — къ счастью, еще во-время, чтобъ разоблачить его, но она почти не хотла и слушать меня: не обращая никакого вниманія на мои доказательства, она гнвалась на мою привычку мшаться въ чужія дла, на то, что я, не будучи никмъ прошенъ, занимаюсь тмъ, что до меня вовсе не касается, однимъ словомъ: она ршительно не хотла врить мн, приписывала участіе, принимаемое мною въ вашемъ семейств, низкимъ побужденіямъ, и сдлала нсколько невыгодныхъ замчаній о моемъ характер.
— А дочь была тутъ?
— Миссъ Доддъ удалилась въ свою комнату вскор посл того, какъ я началъ говорить, но мистриссъ Доддъ послала за нею, когда я уходилъ.
Я не могъ боле вытерпть и, не разспрашивая дале, бросился въ комнату жены. Одинъ взглядъ убдилъ меня, что убжденіе наконецъ овладло ею, жена лежала въ креслахъ, будто-бы съ нею обморокъ, а Мери Анна и Бетти растирали ей виски и давали нюхать разные спирты.
Мн было довольно времени наблюдать за Мери Анною въ продолженіе этихъ процедуръ, я увидлъ, къ величайшему изумленію, что она такъ спокойна, такъ холодна, какъ нельзя боле. Проницательнйшій глазъ не могъ бы подмтить на ея лиц ни малйшаго слда тоски или разстройства. Потому, видя, что мать ея совершенно постигла истину, я не могъ угадать, слышала ли что-нибудь Мери Анна, или не знаетъ еще ничего. Но мн вздумалось, что можно вывдать это съ помощью уловки, и я сказалъ:
— Если твою мать можно теперь снести по лстниц и посадить въ экипажъ, мы сейчасъ это сдлаемъ, Мери Анна. Намъ надобно хать отсюда, какъ можно скоре.
— Разумется, папа, отвчала она очень-спокойнымъ тономъ.
— Посл того, что случилось, каждая минута, проводимая нами здсь — униженіе.
— Совершенная правда, папа, сказала она хладнокровно.
Ахъ, милый Томъ, эти женщины — непостижимая загадка. Ни физіологи, ни романисты, не знаютъ ихъ ни на-волосъ. Главнйшія тэмы у этихъ умныхъ людей — нжная впечатлительность, слабонервность и тому подобное. Но, поврьте моему слову: силою характера, невроятною переносливостью женщины превосходятъ насъ. Он выдерживаютъ жесточайшіе удары съ истиннымъ геройствомъ и могутъ выносить разочарованіе въ гордыхъ надеждахъ, самое униженіе, съ непонятною для насъ энергіею.
Мн оставалось, не утшать Мери Анну, не соболзновать ей, а только подражать, но мр силъ, ея величественному спокойствію.
— Какъ ты думаешь, сказалъ я: можно будетъ намъ успть ухать на разсвт?
— Очень-можно, отвчала она:— Августина укладываетъ наши вещи, а когда мама будетъ лучше, и я пойду помогать ей.
— Она знаетъ все? сказалъ я, показывая на жену.
— Все.
— И наконецъ убдилась?
Наклоненіе головы замнило отвтъ.
Такое хладнокровіе ршительно поразило меня. Я только могъ съ изумленіемъ смотрть на дочь, не сводя глазъ, и думать: ‘неужели же она знаетъ все?’ Не обращая никакого вниманія на мое удивленіе, она продолжала ухаживать за матерью, отъ времени до времени отдавая шопотомъ приказанія Бетти Коббъ.
— Папа, не распорядитесь ли вы укладкою вещей? сказала она.
Это заставило меня опомниться, и я поспшилъ исполнить совтъ.
Патрикъ, по всегдашнему своему обыкновенію въ случа важныхъ событій, быль пьянъ и, вслдствіе того, завязалъ дятельное состязаніе съ вольфенфельзскою прислугою. Джемса я не могъ нигд отъискать, наконецъ узналъ, что онъ одинъ ускакалъ верхомъ, съ полчаса назадъ, по дорог въ лсъ, куда, какъ открылось, за нсколько минутъ передъ тмъ направился молодой баронъ. Я испугался бы результатовъ погони, еслибъ меня не уврили, что Джемсу не догнать бглеца.
Моррисъ сказалъ мн, что старый управляющій замка уже прогнанъ, такъ-что я по-крайней-мр утшенъ былъ скорымъ наказаніемъ ему. Графъ продолжалъ оказывать намъ всевозможную внимательность и всячески старался своею деликатностью смягчить наше униженіе. При помощи Морриса, я увязалъ вс вещи и передъ разсвтомъ стояла ужь у подъзда карета, готовая къ отъзду. Торопливость укладки произвела ‘ужасныя пожертвованія’ красотою элегантнаго приданаго: шляпки, чепцы, платья были безъ жалости втискиваемы въ ящики и саки. Я не щадилъ ничего.
Въ продолженіе сборовъ, мистриссъ Д. почла необходимымъ прикрыть невыгодность своей роли нсколькими истерическими припадками. Совершенная потеря голоса наконецъ прекратила ихъ. Тогда водворилась блаженная тишина и позволила намъ закусить передъ отъздомъ. Завтракъ былъ роскошенъ, и графъ сказалъ Моррису, что еслибъ его присутствіе не было для насъ стснительно, то онъ почелъ бы себ большою честью позволеніе засвидтельствовать свое уваженіе дамамъ. Когда я упомянулъ о томъ Мери Анн, она необыкновенно озадачила меня, сказавъ: ‘Ахъ, мы будемъ очень-рады, его внимательность обязываетъ насъ къ тому’. Каково, милый Томъ? Прибавьте, что и супруга моя, вопіявшая всю ночь, вышла къ завтраку съ улыбками и любезностями, опираясь на руку Мери Анны, которая, сказать мимоходомъ, одлась самымъ очаровательнымъ образомъ и, казалось, была совершенно готова къ новой побд. Ахъ, женщины, женщины! Разгадайте ихъ, если можете, милый Томъ. Умственныя способности бднаго К. Дж. оказываются тутъ совершенно-несостоятельными.
Вы, конечно, не потребуете отъ меня разсказа о завтрак. Возможно ли представить себ положеніе постыдне нашего? а между-тмъ, клянусь вамъ, кром меня и Морриса никто, кажется, и не думалъ о томъ. Мистриссъ Д. кушала, пила, улыбалась, длала глазки графу съ истиннымъ удовольствіемъ, Мери Анна болтала, хохотала съ графомъ, нисколько не конфузясь, онъ былъ, очевидно, пораженъ ея красотою и она съ наслажденіемъ принимала его любезности. Я старался держать себя такъ же развязно, какъ и другіе, но — увы! давился каждымъ кускомъ, плачевно запинался на каждой шутк. Бшенство, стыдъ кипли во мн, бойкое хладнокровіе жены и дочери усиливало мой позоръ. Я былъ бы довольне, еслибъ он рыдали и не скрывали своихъ страданій. Я почти увренъ, что Моррисъ думалъ то же, онъ смотрлъ на нихъ изумленными глазами. Еслибъ не онъ, то не знаю, чмъ кончилось бы это утро, потому-что мои дамы, казалось, ршились новою побдою загладить мысль о пораженіи, и смотрли на графа Адельберга какъ на ‘завидную добычу безъ всякой фальши’. Это заставило меня прибгнуть къ совтамъ и помощи Морриса, и — полная честь ему — онъ устроилъ нашъ отъздъ живо и умно.
Въ карет графа не было мста нашей прислуг, ее вмст съ багажемъ надобно было отправить вслдъ за нами, тутъ же надобно было посадить и Джемса. Все это было мною поручено Моррису.
Мы отправились въ восемь часовъ, хотя завтракъ кончился около шести. Лошади были готовы, но графъ упросилъ дамъ идти на главную башню замка, чтобъ посмотрть оттуда на восхожденіе солнца: видъ съ башни, по его увренію, восхитителенъ.
Наконецъ мы услись въ карету, графъ, прощаясь, обнялъ и поцаловалъ меня, поцаловалъ руку мистриссъ Д., руку Мери Анны, съ такою любезностью, что об мои дамы расчувствовались и принялись за платки въ первый разъ со времени достопамятной катастрофы. Но лицо Морриса напомянуло имъ о прискорбной существенности, мы пожали ему руку и поскакали въ галопъ.
— Гд моя шуба? не забыта ли моя муфта? Я не вижу своей гороховой шали. Мери Анна, куда пропало одяло? Я уврена, что вы оставили половину вещей. Да и какъ не оставить при безумной поспшности нашего отъзда!— Вотъ отрывки путевыхъ думъ мистриссъ Д.
Да, милый Томъ, среди позорнаго безславія, она печалилась только о томъ, что мы скоро ухали изъ проклятаго замка! Я твердо былъ намренъ ни слова не говорить о нашей непріятности, похоронить это дло въ архив множества подобныхъ воспоминаній, но, при изъявленіи такихъ чувствъ съ ея стороны, не выдержалъ. Женщины ли он? Люди ли он? эти вопросы требовали отвта. Напрасно я старался подавить въ себ искушеніе, наконецъ, чувствуя, что не могу смолчать, ршился по-крайней-мр удерживать свои выраженія въ границахъ умренности и тихимъ, кроткимъ голосомъ сказалъ:
— Мистриссъ Доддъ, позвольте предложить вамъ вопросъ, длаемый не изъ пустаго любопытства или досады, а единственно съ цлью удостовриться въ физіологическомъ факт: не-правда-ли, что женщина тоже принадлежитъ къ роду человческому?
Нтъ, милый Томъ, не спасла меня кротость тона! Мистриссъ Д. накинулась на меня, какъ тигрица. Научная сторона вопроса была отвергнута съ презрніемъ, и мн грозно кликнули: ‘нтъ, этимъ вы не отдлаетесь!’ — ‘Отдлаетесь!’ я разинулъ ротъ, слыша такой терминъ, показывавшій, что виновникомъ всего бдствія объявляютъ меня! Такое предположеніе неправдоподобно, нелпо, но оказалось основательно. Послушайте только, какія обвиненія посыпались на меня! Еслибъ я принялъ надлежащія мры разузнать, кто такой женихъ, еслибъ я хорошенько разспросилъ о немъ, еслибъ я имлъ хотя малйшую частицу проницательности, еслибъ я не былъ истиннымъ пустоголовымъ ирландцемъ — конечно, я предохранилъ бы свою жену отъ обмана и стыда! Довольно ли этого, милый Томъ? Нтъ: мистриссъ Д. торжественно объявила, что она и Мери Анна подозрвали, предчувствовали, что баронъ обманщикъ и самозванецъ, и что хотя своими пошлыми, грубыми манерами онъ восхитилъ меня (!), но он видли, что онъ мужикъ, непринадлежавшій никогда къ хорошему обществу. Я вовлекъ свое семейство въ это несчастное происшествіе, я заводчикъ всей исторіи, я принялъ это приглашеніе, я затялъ эту свадьбу! Моя глупая жадность, мое нелпое желаніе вылзть въ знать — причины всей бды! Ложное мое общаніе дать за дочерью огромное приданое окончательно изобличаетъ мою глупую хитрость, погубившую всхъ! Я былъ осыпанъ столькими обвиненіями, что, кажется, самый безпристрастный судъ присяжныхъ объявилъ бы меня уличеннымъ преступникомъ.
Часто я замчалъ, что, будучи по совсти совершенно убжденъ въ моей невинности, мистриссъ Д. старается поколебать мое собственное убжденіе въ моей правот, и наконецъ успваетъ доводить меня до того, что я считаю себя невиннымъ преступникомъ. Ошибочна или нтъ бываетъ тогда моя горесть, но, увряю васъ, милый Томъ, самый отчаянный злодй не позавидуетъ въ этихъ случаяхъ моему положенію.
Я сидлъ мрачный, безмолвный подъ внезапно-постигавшими меня ударами, и хотя Мери Анна говорила мало, но ея краткія: ‘согласитесь, папа’,— ‘вы сами помните, папа’,— ‘вы сами это скажете, папа’, достаточно пополняли оркестръ. Я не говорилъ ничего, но все думалъ и думалъ. Мысли мои были таковы: подобнаго случая въ Ирландіи съ нами не было бы. Зачмъ же намъ продолжать подвергаться новымъ промахамъ въ этомъ род? Зачмъ жить въ земл, гд не умемъ даже отличить знатнаго жениха отъ мошенника?
Такъ мы дохали до Донаушингена, гд остановились обдать и гд нагнала насъ прислуга, для которой оставили мы въ замк свой экипажъ. Почтальйонъ передалъ мн записку отъ Морриса, въ которой говорилось, что Джемсъ прідетъ къ намъ завтра прямо въ Констанцъ. Вся компанія, пріхавшая въ карет: Бетти, Августина, Патрикъ, другой лакей и еще пятый, незнакомый человкъ — вс были мертвецки-пьяны, такъ-что ужь впослдствіи могли объяснить намъ появленіе незнакомца. Впрочемъ, было не до разспросовъ. Поздно ночью мы дохали до Констанца, гд и остаемся до будущихъ распоряженій.
Но, разсказавъ подробно наше приключеніе, скажу вамъ о таинственномъ спутник Патрика и Бетти. Наша служанка также воспламенилась въ замк брачными намреніями, и, не страшась, что предметъ ея страсти принимаетъ ложный титулъ, называясь пастухомъ аддеемъ, отдала ему свою руку. Тотчасъ, посл нашего отъзда, они повнчались и во всю дорогу продолжали свадебный пиръ. Если бъ дура Бетти Коббъ вышла за новозеландца или каффра, вроятно, ея мужъ былъ бы красиве избраннаго ея сердцемъ шварцвальдскаго калибана. Теперь вопросъ: что намъ съ нимъ длать?— потому-что ни мистриссъ Д. не хочетъ разстаться съ Бетги, ни Бетти съ владыкою своей души. Приходится таскать съ собою по Европ этого урода, ростомъ въ сажень, надобно кормить и одвать это новое заграничное пріобртеніе. Интересне всего то, что онъ гордится своимъ званіемъ и не хочетъ мнять пастушескаго жезла на лакейскую ливрею. стъ онъ по-крайней-мр за троихъ и значительно содйствуетъ трактирщикамъ въ опустошеніи нашихъ кармановъ.
На какомъ основаніи внезапно привязались мистриссъ Д. къ супруг этого прожорливаго звря — не знаю, до-сихъ-поръ она вчно бранила ее, проклинала день, когда взяла ее съ собою, а теперь, когда содержать ее съ мужемъ стало намъ дйствительно-убыточно, мистриссъ Д. не хочетъ и слышать о разлук съ нею. Это опять женская странность, для меня непонятная.
Но заключу существеннымъ: денегъ, денегъ, денегъ! милый Томъ, пришлите мн ихъ скоре и больше! Возьмите ихъ откуда хотите, но пришлите мн денегъ — вотъ единственная просьба вашего

Преданнйшаго
Кенни Дж. Додда.

PS. Джемса еще нтъ до-сихъ-поръ.
Констанцъ вовсе не швейцарскій, а баденскій городъ, какъ я узналъ сейчасъ отъ полицейскаго, который приходилъ спросить: кто мы и по какимъ дламъ пріхали. Отвчать на это не такъ легко, какъ онъ воображаетъ.

Часть пятая и послдняя.

ПИСЬМО I.

Мери Анна Доддъ къ миссъ Делэнъ, въ Боллиделэнъ.

Констанцъ.

Милая, несравненная Китти,

О, съ какою любовью бросаюсь я въ объятія твои, мой другъ! Какъ умоляю тебя дать мн убжище въ твоемъ нжномъ сердц! Все кончено, мой милый другъ, все миновалось! Ты изумляешься, ты блднешь, ты дрожишь, но успокойся, Китти, и выслушай меня. Я безсильна, я беззащитна передъ упреками дружбы! Ты обвиняешь меня, ты готова произнести мой приговоръ… о, остановись, мой другъ! Я виновата, признаюсь въ томъ, я преступница! Ты говоришь: ‘все кончено! Такъ Мери Анна смялась, играла его чувствами! измнила ему въ послднюю минуту!’ Да, ты обвинишь меня въ этомъ! Трепещу и сознаюсь въ своей вин, но я не такъ виновна, какъ ты можешь думать. Выслушай мои оправданія, будь снисходительна, будь сострадательна.
Сознаюсь во всемъ, не отрицаю ничего. Не могу даже сказать, что чувства мои измнились по долгомъ, основательномъ размышленіи. Не могу сказать, что боролась съ моими сомнніями, уступила имъ, только обезсиленная борьбою — нтъ, мой другъ, не могу хитрить съ тобою. Признаюсь теб, что въ то самое утро, какъ письмо твое было получено мною, въ ту минуту, какъ мои горячія слезы текли, падая на страницы, исписанныя твоею рукою, какъ я цаловала строки, дышавшія твоею любовью, въ эту минуту мгновенно озарился мой горизонтъ, пространство населилось образами и лицами, предостерегающіе голоса раздались вокругъ меня и надо мною, и прочитавъ твои слова: ‘итакъ, если все твое сердце нераздльно принадлежитъ ему…’ — я затрепетала, Китти, глаза мои наполнились слезами, грудь моя взволновалась рыданіями и я, въ смертельной тоск воскликнула: ‘о, спасите меня отъ клятвопреступленія, спасите меня отъ меня самой!’
Да, твое письмо разрушило все. Это была сцена, какою заключается второй актъ Лучіи ди Ламмермуръ. Мама, баронъ, Джемсъ — вс были готовы къ совершенію брака, и, какъ Лучія, одтая ужь въ подвнечное платье, съ розами въ волосахъ, въ очаровательномъ убор изъ брюссельскаго кружева на голов, я предстала имъ блдная, трепещущая! Роковой вопросъ твой звучалъ въ ушахъ моихъ, какъ грозный голосъ неумолимаго, правдиваго судьи: ‘все ли твое сердце нераздльно принадлежитъ ему?’ — ‘нтъ, нтъ!’ вскричала я громко, ‘не принадлежитъ, не будетъ принадлежать!’ Не помню, въ какой дикой рапсодіи высказались мои волненія, не помню, какимъ бурнымъ водопадомъ излилось мое сердце. Я говорила въ томъ восторженномъ энтузіазм, какимъ возносилась древняя пиія. Я не знаю ничего, слышала только потомъ, что сцена была невыразимо-ужасна. Баронъ, бросившись на своего арабскаго коня, ускакалъ въ лса, Джемсъ, въ изступленіи, увлекаемый какимъ-то мщеніемъ — кому, за что, не зналъ онъ самъ — поскакалъ за нимъ, мама упала въ обморокъ, испуская ужасные вопли, самъ папа, который такъ флегматиченъ, кричалъ въ ужас и рвалъ на себ волосы.
Сцена перемняется. Мы скачемъ по констанцской дорог. Замокъ съ густыми своими лсами исчезаетъ за нами, дикія горы Шварцвальда встаютъ вокругъ насъ. Мрачныя сосны киваютъ намъ своими величественными глазами, хоръ лсныхъ птицъ провожаетъ насъ тоскливою пснью, скалы, обрывы, кипящіе каскады мелькаютъ передъ нами, мы скачемъ, скачемъ, но еще быстрй несется вмст съ нами тоска, врная наша спутница.
Мы прибыли въ Констанцъ въ полночь. Я бросилась въ постель, и рыдала, пока задремала въ изнеможеніи. Сладки, сладки были эти слезы: он лились кристальною струей изъ переполненнаго бассейна — да, переполнено было грустью сердце твоей бдной Мери Анны!
Не отъ раскаянія о проступк я плакала — нтъ, я отдавала половину сердца, общая все сердце свое нераздльно. Не потому, что чувствую себя виновною въ обман — умоляю тебя о снисхожденіи, о повод, Китти — нтъ: я прошу состраданія, пробудившись къ ужасному сознанію, что не могу быть любима такъ, какъ могу любить, къ отчаянной мысли, что не внушаю страсти, которая одна вознаграждаетъ за муки любви. Ахъ, Китти! любовь — страданіе., ужаснйшее всхъ страданій, О, желаю теб никогда не чувствовать этой терзающей страсти съ ея мучительнымъ блаженствомъ.
Не упрекай меня, Китти: мое сердце уже упрекало меня горько, ужасно! Сколько разъ я спрашивала себя: ‘кто же ты, осмливающаяся отвергать санъ, знатность, богатство, блескъ, славное имя? Если всего этого и преданной любви теб мало, чего же ты ищешь?’ О, сколько разъ я вонрошала себя, и единственнымъ отвтомъ былъ тяжелый вздохъ сердца, скорбный голосъ душевнаго страданія! Да, мой другъ, кто знаетъ меня, не обвинитъ въ суетности, желаніи обманчиваго вншняго блеска. Ты знаешь лучше всхъ, что не таково сердце мое, не таковы его слабыя струны.
Въ избытк скромныхъ думъ, я могу цнить себя ниже, чмъ требуетъ самое безпристрастное сужденіе, и если счастіе въ низкой дол, я, не колеблясь, готова избрать ее. Суди объ искренности словъ моихъ изъ того, что я только теперь разобрала свой гардеробъ, остававшійся въ ящикахъ. Ахъ, Китти, еслибъ ты его могла видть! Папа былъ благородно-щедръ, онъ позволилъ мн шить и покупать все, что только я вздумаю. Разумется, это пробудило во мн не расточительность, а осмотрительную скромность желаній, и я ограничилась единственно необходимымъ, absolument ncessaire. Назову теб изъ своихъ вещей только дв кашмировыя шали, три восхитительные charpes брюссельскаго кружева, двнадцать утреннихъ визитныхъ и осьмнадцать вечернихъ бальныхъ платьевъ, подвнечное платье валансьенскаго кружева, отдланное жемчугомъ и брильянтами, спереди на корсаж также брильянтовая лилія, съ жемчужинами, представляющими капли росы — мысль очень-милая и вмст простая, совершенно-приличная характеру подвнечнаго платья: невинность въ скромной дол. Платье для визитовъ на другой день, напротивъ, чудо великолпія! А еслибъ ты видла, какія у меня шляпки… Ахъ, какъ я люблю эти миньятюрныя шляпки! Какъ мило умютъ носить ихъ француженки! Какъ граціозенъ и гармониченъ весь туалетъ дамы, или двицы, умющей одваться!
Ты понимаешь, мой другъ, что шагъ, мною сдланный, поставилъ меня въ деликатное положеніе относительно моего семейства. Мелочныя, язвительныя замчанія, которымъ я подвергаюсь, растерзали бы твое сердце. Джемсъ, напримръ, однажды прямо сказалъ, что я поступила какъ Джо Юдсонъ, который, будучи назначенъ служить въ Индіи, взялъ впередъ за годъ жалованье, потомъ сказалъ, что не хочетъ хать изъ Лондона. ‘Мери Анн хотлось только нашить себ нарядовъ’, заключилъ онъ. Ахъ, Китти, мужчины такъ грубы, такъ пошлы, такъ неблагородны въ своихъ понятіяхъ! Они думаютъ, что мы дорожимъ именно нарядами — и больше ничмъ, они не понимаетъ, что наряды для насъ только средство къ достиженію цли — покоренія сердецъ. Мама, скажу къ ея чести, очень-добра со мною, естественно ей жалть о разстройств аристократическаго родства, но, съ истинно-материнскою любовью, она забыла о собственномъ прискорбіи, думая только обо мн, о моихъ страданіяхъ. Я также доставила ей утшеніе, и неожиданное, и очень-важное. Папа, по соображеніямъ, которыхъ не стоитъ объяснять, на этихъ дняхъ серьёзно вздумалъ возвратиться въ Ирландію. Мама удостоврилась въ томъ, случайно прочитавъ письмо мистера Порселя къ папа. Вообрази, мой другъ, ея отчаяніе! Прости, милая Китти, если мои слова оскорбятъ нжную впечатлительность твоего сердца, но я должна сказать теб, что Ирландія, ирландское общество несносны. И къ чему послужили бы въ такомъ случа вс мои наряды? Не-уже-ли они дланы для броффскихъ вечеринокъ? Я, несмотря на вс огорченія, меня разстроившія, соединилась съ мама для сопротивленія этому ужасному намренію, и нтъ сомннія, что общими силами мы одержимъ побду. Я, много, много должна еще сказать теб, и потому буду писать завтра, а пока прости.

Твоя навки
Мери Анна Додд.

ПИСЬМО II.

Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Болдидулэнъ.

Констанцское Озеро.

Милая, несравненная моя Китти,

Врная своему слову, сажусь продолжать разсказъ о моихъ тайнахъ, первая часть котораго лежитъ ужь передъ тобою. Я остановилась на глав ‘Dsagrables’ потому позволь мн кончить эту тэму, прежде нежели перейду къ пэйзажамъ, боле-привлекательнымъ.
Бетти Коббъ недавно вздумала отдать свою руку и сердце, и, признаюсь, я не думала, чтобъ такого мужа было можно отъискать гд-нибудь, кром Уатерклуфа — кажется, такъ называется милая деревня въ земл каффровъ, близь которой наши войска столько разъ попадались въ засаду. Это — пастухъ, безобразный, грубый, дикій великанъ, Бетти влюблена въ него до безумія. Ни общаніе удвоить жалованье, ни подарки, ни ласки и просьбы не могли поколебать ея привязанности къ чудовищному предмету ея страсти. Мама вообразила, что не можетъ жить безъ Бетти, потому мы должны возить съ собою ея уродливаго великана, который срамитъ своимъ нелпымъ костюмомъ запятки нашего экипажа — это чрезвычайно-непріятно! Но довольно говорить объ этомъ, опишу теб мстность, въ которой мы теперь живемъ.
Констанцское озеро! это слово звучитъ очаровательно: оно возбуждаетъ мысли о восхитительныхъ пейзажахъ. Когда мы подъзжали къ нему, я, исполненная самыми живописными ожиданіями, съ любопытствомъ выглядывала изъ кареты при каждомъ новомъ поворот извилистой горной дороги, но скоро смерклось, и я ничего не видала. Рано на другой день я встала и, взявъ съ собою Августину, отправилась любоваться видами. Мы вышли на набережную, передъ нами разстилалось широкое пространство воды грязноватаго цвта, опоясанное низкими, едва-замтными берегами. Ни ледниковъ, ни снговыхъ горъ, ни даже холмовъ не было вокругъ этой большой лужи. Какое разочарованіе! Я могла срисовать только старика-лодочника съ длинною сдою бородой. Таможенный офицеръ (мы вышли на набережную у таможни) очень-красивый собою мужчина, съ черными усами, былъ въ восторг отъ моего эскиза. Я не придавала рисунку особенной цны, потому и согласилась на просьбы Августины вырвать его изъ альбома и подарить офицеру. Ты не можешь себ вообразить, Китти, съ какою любезностью принялъ онъ мой подарокъ. Онъ сказалъ мн, что таможенная шлюбка всегда будетъ готова къ моимъ услугамъ, когда мн вздумается сдлать прогулку по озеру. Потомъ онъ проводилъ меня до гостинницы.
Я не сказала мама ничего объ этомъ знакомств, потому-что, войдя въ комнату, услышала, что пріхалъ Джемсъ вмст съ какимъ-то другимъ господиномъ, оба они посл дороги такъ были утомлены, что легли спать и не велли себя безпокоить. Конечно, Китти, мн было чрезвычайно-интересно узнать, кто этотъ господинъ, но вс мои разспросы не привели ни къ чему положительному, я узнала только, что онъ молодъ, хорошъ собою, высокаго роста, бгло говоритъ понмецки и пофранцузски, такъ-что слуга не зналъ, англичанинъ онъ, или нтъ. Такимъ-образомъ я принуждена была мучиться нетерпніемъ до самаго завтрака.
Для моихъ нервъ, разстроенныхъ послдними событіями, это было очень-раздражительно. Я длала тысячи различныхъ предложеній, я строила воздушные замки, о которыхъ не могу разсказывать даже теб, мой другъ. Наконецъ, не въ силахъ будучи удерживать мучительное любопытство, я ршилась разбудить Джемса и спросить, кто его спутникъ. Я перешла черезъ корридоръ, отъискала его комнату — слуга сказалъ, что братъ спитъ въ 13-мъ нумер — тихо отворила дверь и вошла. Шторы были спущены, въ комнат было очень-темно. Въ одномъ углу стояла кровать, съ которой слышалось тяжелое дыханіе спящаго. Тихо, пошла я туда. Глаза мои, привыкшіе къ темнот, начали различать предметы, я увидла разбросанное по стульямъ платье, срый шелковый шлафрокъ на свтлорозовой подкладк, подл него лежала шапочка, такого же цвта, съ огромною серебряною кистью, я видла и шлафрокъ и шапочку эту на Джемс. Но тутъ же лежало много другихъ вещей, очень-дорогихъ и красивыхъ, которыхъ я не замчала прежде у Джемса. Я знала страсть брата къ мотовству, но множество великолпныхъ перстней, булавокъ, пуговокъ, запонокъ, цпочекъ изумило меня. Замчу кстати, Китти, что ныншніе молодые люди гораздо-боле нашего привязаны къ брильянтамъ и дорогимъ вещамъ. Особенно привлекла мое вниманіе опаловая брошка, представляющая попугая въ пальмовыхъ листьяхъ, эмалевый рисунокъ былъ удивительно-хорошъ и оправленъ чудными каменьями.
Случай былъ соблазнителенъ: такая брошка слишкомъ-хороша для мужчины, я вздумала воспользоваться своею находкою и только-что прикрпила ее къ корсажу, какъ ручка двери повернулась и — представь себ, Китти, мой ужасъ!— послышался въ передней голосъ Джемса! Итакъ я была не въ его комнат и на постели спалъ не онъ! Спрятаться — была первая моя мысль, и я стала за гардробъ въ ту самую минуту, какъ дверь отворилась. Если я проживу сто лтъ, не забуду этого страшнаго положенія. Одно только опасеніе, что малйшій шорохъ меня выдастъ, спасло меня отъ обморока, но мн казалось, что услышатъ біеніе моего сердца — такъ оно трепетало въ груди моей!
Джемсъ вошелъ, не боясь, какъ видно, испугать спящаго, и, натолкнувшись по дорог на два стула, подошелъ къ кровати, слъ на нее и закричалъ: ‘Джорджъ!.. Тайвертонъ! Ахъ ты, старый хрычъ, хочешь, видно, проспать цлыя сутки?’
Ахъ, Китти, вообрази, какъ я испугалась, услышавъ, что я въ комнат лорда Джорджа! Едва могла я — и не знаю, какъ могла — удержаться отъ крика.
Долго будилъ Джемсъ лорда, пока тотъ наконецъ проснулся и, звая, сказалъ:
— А, это ты, Джемми! Очень-радъ, что ты меня разбудилъ. Я видлъ страшный сонъ. Вообрази, мн представлялось, будто-бы я все еще въ Палат Лордовъ слушаю свое проклятое дло, будто бы Скречли мн отвчаетъ и общается доказать лордамъ, что я виновенъ въ дурномъ обращеніи, въ жестокости. Голосъ стараго злодя еще раздается въ моихъ ушахъ, осыпая меня упреками.
— Да было, въ-самомъ-дл, что-нибудь такое? сказалъ Джемсъ, закуривая сигару.
— Дйствительно, онъ отзывался обо мн очень-невыгодно. У этихъ крючкотворцевъ, ты знаешь, свой особенный языкъ, и, защищая хорошенькую женщину, вышедшую замужъ семнадцати лтъ, они будутъ безпощадно терзать твои слабости. Впрочемъ, это бы еще не бда. Плохо то, когда докажутъ такъ-называемое ‘жестокое обращеніе’, а горничная твоей жены, особенно француженка, всегда найдетъ противъ тебя улику.
— Не-уже-ли? сказалъ Джемсъ.
— Разумется. Каждое слово, непріятное для госпожи, кажется француженк ‘жестокостью’. Вообще, я теб скажу, Джемми, съ женитьбою сопряжено множество непріятностей. Дай мн огня.
Нсколько времени они курили молча. Мое положеніе стало несноснйшею пыткою: не говоря о страшной опасности, я имла несчастіе невольно подслушать ихъ секреты.
— Такъ чмъ же ршилось твое дло? спросилъ Джемсъ.
— Отложили ршеніе. Требуютъ дальнйшихъ доказательствъ, объясненій и тому подобныхъ глупостей… Скверныя сигары, ршительно не курятся!
— Это лучшія гаванскія.
— Значитъ, мн попалась дурная. Не въ первый разъ я длаю неудачный выборъ, Джемми, и онъ захохоталъ своему замчанію.— Пожалуйста, Джемми, не говори никому о моемъ проклятомъ дл. Ну, докурилась наконецъ! и онъ бросилъ сигару.— Пора, кажется, вставать. Подними жалузи, Джемми.
Представь же себ, милая Китти, ужасъ моего положенія: Джемсъ ужь поднялся съ кровати и шелъ къ окну, еще мигъ — и свтъ ударитъ въ комнату, откроетъ меня! Мои чувства были чувства утопающаго, который, въ-добавокъ, не сметъ и кричать. Джемсъ ищетъ рукою шнуръ жалузи. Еще секунда — и будетъ поздно! Съ энергіею отчаянія бросилась я изъ-за гардроба, толкнувъ его такъ сильно, что онъ съ громомъ упалъ на Джемса. Съ быстротою молніи выбжала я изъ гибельнаго нумера, пробжала по корридору, бросилась въ свою комнату и упала безъ чувствъ, поспшно запираясь въ ней. Шумъ шаговъ и громкій говоръ въ корридор заставили меня очнуться. Изъ отрывочныхъ словъ, долетавшихъ до меня, поняла я, что разсуждаютъ о странномъ случа въ комнат Тайвертона. Ахъ, милая Китти, съ какимъ восторгомъ убдилась я, что ускользнула неузнанная!
Общій голосъ приписывалъ паденіе гардроба неосторожности самого Джемса, говорили, что онъ, вроятно, толкнулъ его. Вмст-съ-тмъ я узнала, что Джемсъ ушибенъ, хотя неочень-больно.
Много прошло времени прежде, нежели я собралась съ мыслями и могла подумать объ открытіи, мною сдланномъ. Не могу сказать, чтобъ я не была до нкоторой степени поражена, узнавъ, что лордъ Джорджъ женатъ. Его внимательность ко мн не была пустою любезностью. Двушка, понимающая жизнь, не ошибается въ этихъ случаяхъ, а еслибъ и усумнилась въ смысл любезностей, всегда уметъ вызвать объясненіе.
Я испытывала чувства его раза три и убдилась въ его ‘безграничной преданности’. Какъ же убійственно было для меня узнать, что онъ женатъ! Единственнымъ утшеніемъ было, что у нихъ съ женою идетъ дло о развод. Бдняжка! Вс его выраженія, смыслъ которыхъ прежде былъ для меня страненъ, объясняются этимъ несчастнымъ обстоятельствомъ! Охотно теперь простила я ему нершительность, колебанія, которыя прежде такъ часто смущали меня. Не будучи еще свободенъ, онъ не могъ открывать вполн своихъ чувствъ, и теперь я поняла благородство борьбы, которая кипла въ его сердц. Ахъ, Китти! какъ справедливо говоритъ поэтъ:
Кто не страдалъ и не боролся,
Тотъ не любилъ…
Сонный потокъ тривіальной привязанности лниво влечетъ свои мелкія струи по тинистому руслу и однообразнымъ берегамъ обыкновенной жизни, но кипучему каскаду страстной любви только утесы задерживающихъ его скалъ придаютъ бурную стремительность, сокрушающую вс преграды, презирающую вс бездны опасныхъ пучинъ! Я уврена, что такова страсть лорда Дж., и теперь, когда эта пошлая Палата Лордовъ отказала ему въ просьб о развод, я знаю, что только рука нжной привязанности удержитъ его отъ отчаянныхъ порывовъ, спасетъ отъ погибели его дивное сердце!
Будь же откровенна со мною, милая Китти, признайся, что тебя шокируютъ такія идеи, что твоя ирландская pruderie краснетъ отъ мысли о любви къ женатому человку, пугается его страсти. Да, отъ меня не скроешься, мой другъ, вижу, какъ твои милыя губки надулись, какъ ты стараешься придать своимъ нжнымъ чертамъ мрачное выраженіе судейской суровости, но выслушай мою защиту. Обращаясь къ самому лорду Дж., я должна сказать, что это восхитительнйшій молодой человкъ, всякій, сколько-нибудь знающій его, убжденъ, что женщина, которая не чувствуетъ себя счастливою въ его обществ — демонъ. О благородств характера его, о необыкновенномъ его такт можетъ теб свидтельствовать слдующій случай. Въ замшательств посл бгства изъ его комнаты, я совершенно забыла о брошк, которую прицпила къ платью, и вышла къ завтраку, не снявъ ее. Вообрази, Китти, мой стыдъ и ужасъ, когда Джемсъ закричалъ черезъ столъ: ‘Какую славную вещичку ты надла, Мери Анна: я мало видывалъ такихъ отличныхъ’. Я вспыхнула, какъ огонь, потомъ поблднла, я чувствовала, что упаду въ обморокъ, но въ ту же минуту лордъ Дж. громко сказалъ: ‘Дйствительно, булавка очень-изящна, у меня была почти такая же, только съ изумрудами, а не съ рубинами, и мн кажется, мистриссъ Доддъ, что ваша лучше’.
Человкъ, умющій избавить васъ отъ такого ужаснаго положенія, достоинъ всякаго доврія, и я поблагодарила его взглядомъ, а онъ тотчасъ же далъ разговору другой оборотъ, предложивъ хать на озеро ловить рыбу, и мы, кончивъ завтракъ, отправились садиться въ лодку.
Его необыкновенная любезность никогда не выказывалась такимъ блестящимъ образомъ, но я была весь день молчалива и задумчива. Затруднительность моего положенія была невыносима, и только тогда, какъ онъ подалъ мн руку на возвратномъ пути въ отель, я нсколько ободрилась.
— Отчего вы такъ серьёзны? сказалъ онъ: — я не требую признаній, но и я вврю вамъ мой секретъ, если вы доврите мн одну изъ вашихъ тайнъ.
Я не отвчала ему, Китти, и шла молча, съ опущеннымъ вуалемъ.
Пишу все это моему несравненному другу откровенне, нежели стала бы припоминать наедин сама съ собою, разсказываю все моей Китти, съ ея врнымъ сердцемъ длюсь своими радостями и печалями, своего надеждою и страхомъ. Но оставляю воображенію милой Китти дорисовать картину моей любви, волненій моего сердца. Ахъ, милая, добрая, несравненная Китти! не пойми ложно, не пойми превратно чувствъ твоей навки

Мери Анны.

Я хотла сказать теб наши будущіе планы, но еще ничего не ршено опредлительно. Папа вчера получилъ большой пакетъ отъ мистера Порселя, по всей вроятности, съ дловыми бумагами, и съ-тхъ-поръ все сидитъ, читаетъ ихъ. Мы боимся, что онъ ршится хать въ Ирландію, и каждый разъ, какъ онъ входитъ въ комнату, трепещемъ этого объявленія. Мама приготовляется къ защит.
Кери все еще живетъ у Моррисовъ. Какъ она не умретъ съ тоски въ ихъ обществ — не понимаю. Жить безъ всякихъ развлеченіи, не видя даже порядочныхъ людей, для меня было бы невыносимо. Она совершенно лишена чувства благородной гордости. Я предполагаю, что развязкою этой скучной исторіи будетъ предложеніе руки отставнаго капитана, но пока у нихъ, кажется, все ограничивается дружбою, уваженіемъ и тому подобнымъ.

ПИСЬМО III.

Кенни Дж. Доддъ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Констанцъ.

Я получилъ бумаги въ-цлости. Убжденъ, что счетъ совершенно-вренъ. Желалъ бы только боле-благопріятнаго итога. Повторяю, намъ нужны деньги, присланныхъ вами едва станетъ до начала слдующаго мсяца, потому, пожалуйста, поторопитесь прислать еще.
Констанцъ мн нравится. Городокъ тихій, покойный — скучный, если хотите, но мы надлали ужь столько шума, что пора посидть въ тюрьм. Время проходить у насъ однообразно. Джемсъ и лордъ Дж., который опять пріхалъ къ намъ, каждый день тотчасъ посл завтрака отправляются на озеро удить рыбу и прізжаютъ домой только къ ужину. Мери Анна читаетъ, пишетъ, шьетъ, поетъ. Мистриссъ Д. проводитъ время, бранясь и мирясь съ Бетти, эти занятія, перемежаемыя обыкновенными слезливостями и ханжествомъ, не оставляютъ ей ни минуты скучать. Я, когда не сплю, стараюсь пріучиться говорить понмецки — цль вздорная, скажете вы, я извиняюсь тмъ, что и не подвигаюсь къ ней ни на шагъ.
Да, вдь я не говорилъ еще вамъ о возвращеніи Джемса. Онъ тридцать часовъ гнался за негодяемъ ‘барономъ’, и остановился только тогда, какъ лошадь подъ нимъ упала. Мстная полиція значительно способствовала избавленію преслдуемаго, задерживая повсюду Джемса по всевозможнымъ поводамъ и безъ всякихъ поводовъ. Бдняжка прискакалъ въ Фрейбургъ, измучившись до смерти и безъ копейки въ карман, но, по-счастью, встртилъ тамъ лорда Джорджа, который и доставилъ его къ намъ.
Лордъ Дж., какъ я подозрваю, въ послднее время терплъ неудачи, но въ чемъ он состояли — не могу догадаться. Дла его плохи, и онъ здитъ безъ слуги. Правда, духомъ онъ попрежнему веселъ и бодръ, но такіе молодцы, какъ онъ, никогда не покажутъ унылаго вида. Дружба его съ Джемсомъ не очень-то мн нравится, но я молчу, зная, что за такой намекъ вс на меня вооружатся. И нельзя не сознаться, онъ очень-пріятный малый: вс его любятъ, но именно этого-то я и боюсь. Еслибъ эти ‘вольныя птицы’ были вялы, скучны, непріятны, отъ нихъ было бы мало опасности. Человкъ говоритъ на всхъ европейскихъ языкахъ, чудесно одвается, удивительно здитъ верхомъ, восхитительно правитъ, отлично стрляетъ изъ пистолета, превосходно играетъ на бильярд, повсюду, куда ни явится, бываетъ душою общества, мастерски толкуетъ о политик — такой человкъ везд отлично будетъ принятъ, а потомъ окажется плутомъ или обманщикомъ. Что длать, Томъ Порсель, я самъ люблю такихъ удальцовъ, знаю, что не слдуетъ, а люблю, они меня развлекаютъ.
Лордъ Дж., впрочемъ, во всемъ держитъ сторону мистриссъ Д. Говоря какъ-то со мною о политик, онъ сказывалъ, что всегда подавалъ голосъ за министерство, какое бы оно ни было, тому же правилу слдуетъ онъ, вроятно, и въ частной жизни. Вчера вечеромъ разсуждали мы о будущихъ планахъ, и онъ сильно настаивалъ, чтобъ на зиму хать намъ въ Италію. Хотя и непріятно было мн оспоривать предложеніе чисто съ финансовой стороны, но я выразилъ опасеніе, что эта поздка будетъ стоить очень-дорого. Онъ остановилъ меня. ‘До-сихъ-поръ, сказалъ онъ: — вы еще не испытали дешевизны заграничной жизни (это было совершенно-справедливо) и знаете ли почему? по самой простой причин: вы жили всегда въ городахъ, куда туристы съзжаются толпами, жили на большихъ дорогахъ, надобно захать подальше, надобно постить мста, неиспорченныя наплывомъ путешественниковъ: эти далекіе уголки завидны и въ нравственномъ и въ экономическомъ отношеніяхъ’. Мери Анн съ матерью началъ онъ объяснять прелести итальянской жизни и итальянской природы самыми яркими красками, увлекательно описывалъ оливы, звзды, ночи, мороженое, теноровъ, волканы, музыку, горы, макароны. На меня напалъ съ бюджетной стороны. Нтъ нигд въ мір такой дешевизны. Мраморные палаццо тамъ стоятъ пустыми и отдаются за безцнокъ. Все родится тамъ само-собою, и потому достается за-даромъ. Фрукты продаются возами, вино по два пенса бутылка, климатъ такой, что не нужно и одваться, разв только изъ благопристойности, стало-быть и на туалетъ расходовъ мало. Все это очень-пріятно, и если врить хотя половин того, что онъ говоритъ, поздка въ Италію очень-выгодна. Мистриссъ Д. прибавила свой аргументъ слдующаго содержанія: ‘Мы накупили къ свадьб множество нарядовъ, куда они годятся въ Ирландіи? Блестть парижскими модами и заграничными уборами въ нашемъ провинціальномъ обществ то же самое, что подавать картофель на серебряномъ блюд. Вещи нами пріобртены, заключила она: — надобно же ими пользоваться’. У меня быть знакомый пьяница, который всегда оправдывался такъ: ‘вино куплено, не пропадать же ему’. Она твердо основывалась на этомъ аргумент и много говорила о ‘нашей обязанности пріискать дочерямъ партію, чего невозможно сдлать въ Ирландіи’. Конечно, я не пускался въ споръ. Еслибъ я подалъ ей мысль, что обращаю вниманіе на ея слова, у насъ поднялась бы нескончаемая исторія, потому я сказалъ, что подумаю и тогда ршусь. Скажите же мн, сколько денегъ вы можете переслать намъ въ-теченіе зимы? Вс расходы по помстью вы, разумется, обржете до послдней возможности. Постарайтесь также, если можно, перезаложить нсколько участковъ. Теперь, говорятъ, коммерческія дла остановились и много капиталовъ праздныхъ. Быть-можетъ, и найдете какого-нибудь простака. Жаль, что нын ихъ стало меньше прежняго!
На вопросы ваши, относительно Джемса, не могу ничего сказать. Викерсъ не отвчалъ на два послднія письма, и совершенно не знаю, куда мн присунуть своего молодца. Думаю, однакожь, писать къ лорду Моддельтону, близкому родственнику лорда Джорджа, попрошу у него мсто по дипломатической части. Лордъ Дж. говоритъ, что это ныньче единственная карьера, нетребующая никакихъ способностей. ‘Сдлайте его attach при какомъ-нибудь посольств, и современемъ онъ будетъ посланникомъ’, говоритъ лордъ Дж. Въ-самомъ-дл, Джемсъ мужчина видный, красивый, а тамъ, говорятъ, это именно и требуется. Если изъ просьбы моей къ Моддельтону ничего не выйдетъ, серьёзно думаю послать Джемса въ Австралію. Конечно, объ этомъ нельзя говорить мистриссъ Д., по ея понятіямъ, сыну суждено быть камергеромъ, или, по-крайней-мр, конногвардейцемъ.
Я вамъ писалъ объ уранг-утанг, за котораго вышла Бетти Коббъ, и котораго мы должны таскать за собою, кормить и поить, что очень-убыточно, да и небезопасно, потому-что онъ свирпъ до крайности. Я придумывалъ, какъ бы отъ него избавиться, и остановился на той мысли, что прекрасно было бы переслать его къ вамъ, въ Ирландію: онъ тамъ скоро сочинилъ бы какое-нибудь уголовное преступленіе, и тогда его безъ хлопотъ можно отправить въ ссылку. Поговорите объ этомъ съ адвокатомъ Коргисомъ, я знаю, онъ оказывалъ подобныя услуги.
Кери здорова. Я вчера получилъ отъ нея письмо. Когда самъ буду писать ей, перешлю вашъ поклонъ. Буду дожидаться здсь, въ Констанц, вашего отвта. Пишите же скоре

Вашему преданнйшему
Кенни Дж. Додду.

ПИСЬМО IV.

Джемсъ Доддъ Роберту Дулэнъ, Е. В., въ Trinity-College, въ Дублинъ.

Брегенцъ.

Милый Бобъ,

Не хотлъ писать теб отсюда, потому-что наша здшняя жизнь представляетъ мало эффектнаго, но получилъ нын поутру письмо съ добрыми встями и не могу не сообщить ихъ теб. Дло состоитъ въ томъ, что товарищъ министра иностранныхъ длъ извщаетъ моего старика о назначеніи меня чмъ-то куда-то, вслдствіе чего требуютъ меня въ Лондонъ для какого-то испытанія. Увдомленіе мое не слишкомъ-отчетливо, но таковъ дипломатическій слогъ, надобно же привыкать къ нему. Загвоздка тутъ въ испытаніи, лордъ Дж. уврялъ, что никакихъ испытаній не бываетъ, потому-то я и прельстился было дипломатическою службою. Тайвертонъ, впрочемъ, говоритъ, что все можно ‘подмазать’, кого тутъ надобно ‘подмазать’: министра, или кого-нибудь изъ низшихъ чиновниковъ, еще не знаю, но, разумется, безъ этого ни одно дло въ Англіи не обходится — разв мало такихъ дльцовъ, какъ я, получаютъ мста?
Я обязанъ этимъ опредленіемъ Тайвертону: онъ писалъ пропасть писемъ и хлопоталъ такъ горячо, какъ о своемъ собственномъ дл. По секрету онъ мн говоритъ, что кандидатовъ были цлыя сотни, и дивится моей удач. Изъ всего, однако, вижу, что на первый разъ мн не дадутъ жалованья, и слдовательно моему старику надобно будетъ немного израсходоваться, потому-что attach долженъ жить прилично, держать лошадей, и вообще, какъ говорится, ‘задавать тонъ’. По-моему, военная служба лучше, но въ ней та невыгода, что армію посылаютъ, какъ въ ссылку, то въ Индію, то на Мысъ Доброй Надежды, дипломатъ выигрываетъ по-крайней-мр то, что живетъ всегда въ какой-нибудь столиц.
Не знаю, куда меня назначатъ, недурно, еслибъ въ Неаполь, но можно жить и въ Вн. Вс радуются моему счастью, кром старика, который производитъ на насъ непріятный эффектъ, разсчитывая, сколько ему будетъ стоить моя дипломатическая жизнь, и жаля, что мундиръ съ золотымъ шитьемъ очень-дорогъ. Онъ, кажется, раскаявается, что не сдлалъ изъ меня медика или юриста. Матушка еще больше раздражаетъ его насмшками надъ тривіальностью его вкусовъ.
Какъ только состоится мое назначеніе въ посольство, употреблю вс силы, чтобъ уговорить нашего старика возвратиться въ Ирландію. Вопервыхъ, только соблюдая въ своемъ Додсборо строжайшую экономію, они могутъ давать мн денегъ, сколько нужно для дипломатической жизни, вовторыхъ, если они будутъ странствовать около тхъ мстъ, гд я буду состоять при посольств, они будутъ меня страшно компрометировать своими манерами и промахами въ свтской жизни.
Письмо мое къ теб будетъ по-необходимости коротко: завтра я отправляюсь въ Лондонъ, засвидтельствовать мое глубочайшее почтеніе и искреннйшую готовность къ услугамъ министерству иностранныхъ длъ. Я, пожалуй, не прочь быль бы остаться и здсь еще недли на дв, потому-что лучшее время для уженья только-что начинается, и вчера мы, вдвоемъ, поймали одиннадцать большихъ и штукъ до тридцати мелкихъ форелей. Мстоположеніе Брегенца также прекрасно: съ одной стороны швейцарскія Альпы, съ другой — тирольскія горы. Городъ стоитъ на самомъ берегу озера, довольно-оригиналенъ и очень-живописенъ. Жители патріархальны, какъ только можно вообразить, и одваются преуродливо. Въ послднемъ Мери Анна не соглашается со мною, и нарисовала съ разныхъ стариковъ, парней и бабъ множество этюдовъ, которые, впрочемъ, тоже не красиве своихъ оригиналовъ.
Спшу прибавить ‘новйшее извстіе’: сейчасъ приходилъ въ мою комнату нашъ старикъ объявить, что у него нтъ въ наличности денегъ для моей поздки въ Лондонъ. Превосходно будетъ, если вся моя карьера разстроится ради какой-нибудь сотни фунтовъ. Кажется, старикъ нашъ прожилъ за границею втрое боле, нежели разсчитывалъ, и дла наши въ такомъ завидномъ положеніи, какъ у рдкаго банкрота.
Что жь, если общій корабль сядетъ на мель, я не буду много горевать: я готовь пуститься одинъ въ маленькой лодочк. Когда ты получишь это письмо, великобританское правительство будетъ ужь имть новаго слугу, который однако и въ почет, и безъ почета одинаково останется твоимъ врнйшимъ другомъ.

Джемсъ Доддъ.

P. S. Сестра моя Кери писала, что будетъ здсь ныньче или завтра, чтобъ видться со мною до моего отъзда. По всему однако видно, что напрасно она торопится. Скверная будетъ штука, если старикъ въ-самомъ-дл не найдетъ мн денегъ на дорогу. Одна мысль объ этомъ бситъ меня.

ПИСЬМО V.

Каролина Доддъ къ миссъ Коксъ, класной дам въ институт миссъ Минсингъ, на Черной Скал, въ Ирландіи.

Брегенцъ.

Милая миссъ Коксъ,

Вроятно, мое письмо еще не было получено вами, когда вы отправили свое, я писала обо всемъ, что васъ интересуетъ и, какъ умла, отвчала на ваши заботливые вопросы. Думаю, однако, что теперь мое прежнее письмо ужь дошло до васъ и не хочу снова разсказывать, какъ я проводила время, опасаясь утомить повтореніемъ мелочныхъ подробностей даже вашу дружбу.
Все это время прожила я, попрежнему, у доброй мистриссъ Моррисъ, и только третьягодня возвратилась къ роднымъ, чтобъ увидться съ братомъ Джемсомъ до отъзда его въ Лондонъ, куда онъ детъ получить мсто но служб. Мама испугала меня, написавъ, что его пошлютъ въ Индію или въ Китай, но здсь онъ меня успокоилъ, сказавъ, что будетъ служить по дипломатической части и будетъ причисленъ къ одному изъ европейскихъ посольствъ.
Джемсъ очень-милъ и добръ, правда, онъ не умлъ сохранить себя отъ опасностей, соединенныхъ съ нашимъ путешествіемъ, но остался попрежнему искрененъ въ своихъ привязанностяхъ и благороденъ въ душ. Капитанъ Моррисъ, который очень-хорошо знаетъ жизнь, увренъ, что Джемсъ будетъ прекраснымъ человкомъ, и боится только одного: тсной дружбы его съ лордомъ Джорджемъ Тайвертономъ. Этого лорда капитанъ не любитъ и не хвалитъ. Правда, трудно вообразить людей, между которыми было бы мене общаго. Моррисъ непоколебимъ въ своихъ строгихъ понятіяхъ о чести, а Тайвертонъ, кажется, вовсе не таковъ, хотя и у него характеръ, быть-можетъ, въ-сущности добрый и услужливый. Онъ иметъ большое вліяніе на Джемса. Впрочемъ, это неудивительно, если Тайвертову удалось пріобрсть вліяніе и на всхъ другихъ членовъ нашего семейства, даже папа, при всей своей проницательности и разсудительности, расположенъ принимать его мннія. Это тмъ замтне для меня, что и долго не была въ своемъ семейств, а посл разлуки всякая перемна бываетъ очень-замтна. Мы живемъ за границею попрежнему, и тратимъ очень-много денегъ, конечно, отъ нашей неопытности и желанія блестть.
Но для того, чтобъ насладиться всми истинными удовольствіями путешествія по Европ, вовсе не нужно тратить тысячи фунтовъ. Моррисы, напримръ, имютъ гораздо-мене состоянія, нежели мы, а между-тмъ объхали всю Европу, и жить имъ нигд не было разорительно. Вы пишете, милая миссъ Коксь, о своемъ намреніи перехать жить за границу, какъ скоро пріобртете возможность позволить себ отдохнуть отъ постоянныхъ вашихъ трудовъ. Я воспользовалась вашимъ позволеніемъ и переговорила объ этомъ съ мистриссъ Моррисъ. Она сказала, что за границею въ лучшихъ климатахъ есть прекрасные города, гд жизнь необыкновенно-дешева и дала мн списокъ мстъ, гд можно съ большимъ комфортомъ жить, расходуя меньше той суммы, какою будете располагать вы. Одни изъ этихъ городовъ въ Бельгіи, другіе въ Германіи, третьи въ Италіи. Вообразите, напримръ, что на Мозел, въ самой живописной мстности, можно нанять прекрасный домикъ за двнадцать фунтовъ въ годъ и имть все остальное по такой же дешевой цн. Вообразите себ, напримръ, столицу какого-нибудь маленькаго нмецкаго герцогства, гд первый министръ получаетъ триста, а проживаетъ двсти фунтовъ въ годъ, гд входъ въ театръ стоитъ четыре пенса и гд дамы по вечерамъ сидятъ въ общественномъ саду съ работою въ рукахъ.
Я знаю, что есть такія же дешевыя мста въ Ирландіи, въ Шотландіи, быть-можетъ въ герцогств Уэльскомъ, но тамъ общество будетъ чуждаться человка, живущаго такъ скромно. Здсь, напротивъ, ограниченность состоянія не помшаетъ вамъ бывать въ лучшемъ кругу.
Скажу вамъ нсколько словъ о Брегенц, гд мы теперь живемъ. Онъ лежитъ при маленькомъ залив Брегенцскаго Озера, окруженъ высокими горами. Видъ на Брегенцъ съ озера живописенъ. Часть города построена на довольно-высокомъ холм, улица, туда ведущая, такъ крута, что по ней можно подниматься только пшкомъ. На вершин холма старинныя ворота, украшенныя странною и грубо-высченною статуею. Она представляетъ женщину, дущую на кон по волнамъ. Легенда говоритъ, что, нсколько вковъ назадъ, двушка изъ Брегенца жила въ Швейцаріи. Однажды ночью она подслушала, что швейцарцы хотятъ внезапно напасть на Брегенцъ, тотчасъ же она убжала тайкомъ, переплыла на лошади черезъ Рейнъ и успла достичь родины во-время, чтобъ предупредить городъ объ угрожающей ему опасности. Въ воспоминаніе объ этомъ подвиг поставлена ей статуя, прибавляетъ преданіе. Но сохранилось о героин воспоминаніе, еще боле-поэтическое. Ночной сторожъ, каждую ночь, въ двнадцать часовъ провозглашаетъ имя этой двушки, триста лтъ назадъ пробудившей въ полночь сонный городъ, спасенный тмъ отъ погибели. Не ручаюсь вамъ за историческую справедливость преданія, но сколько добродушной поэзіи въ этой неизмнной памяти объ оказанной когда-то услуг!
Я люблю, тихую, добродушную, патріархальную Германію и грустно мн будетъ разставаться съ ною.
Когда и куда мы отправимся отсюда — не могу вамъ сказать наврное. Мама и Мери Анн очень хотлось бы хать въ Римъ и Неаполь, мн самой было бы чрезвычайно-пріятно видть Италію, но опасаюсь, что поздка туда будетъ стоить слишкомъ-дорого, по-крайней-мр при нашихъ вкусахъ и образ жизни.
Но нигд не забудетъ милой своей наставницы, никогда не перестанетъ со всего откровенностью дружбы и благодарности поврять ей вс свои мысли и чувства, нжно ее любящая

Каролина Доддъ.

ПИСЬМО VI.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.

Брегенцъ.

Милая Молли,

Особенному счастью я обязана тмъ, что наконецъ-таки получила письмо ваше, адресованное въ Фрейбургъ, потому-что въ Германіи четыре Фрейбурга, и письмо ваше постепенно перебывало во всхъ четырехъ, пока дошло до меня.
Напрасно вы уговариваете меня возвратиться. Чмъ боле живу я въ чужихъ краяхъ, тмъ боле привязываюсь къ здшней жизни. Ни въ Англіи, ни въ Ирландіи не умютъ пріятно проводить время, не умютъ веселиться. Въ маленькомъ городк, изъ котораго теперь пишу вамъ, больше развлеченій, нежели въ Дублин. Какъ же вы хотите, чтобъ я разсталась съ чужими краями?
Вс мы, слава Богу, здоровы, кром того, что К. Дж., по обыкновенію, хандритъ и ворчитъ, все у насъ хорошо, и самъ К. Дж. могъ бы радоваться, еслибъ не врожденная угрюмость и неуживчивость его характера. Джемсу общано прекрасное мсто по дипломатической части. Получивъ извстіе объ этомъ, я такъ встревожилась, что едва не упала въ обморокъ. Мн вообразилось, что моего бднаго Джемса зашлютъ куда-нибудь въ Азію, на островъ Малагу или въ Гименейскія Горы, но лордъ Джорджъ сказалъ, что его опредлятъ къ одному изъ важнйшихъ европейскихъ дворовъ, и въ-самомъ-дл, онъ можетъ тамъ принести большую пользу англійскимъ дламъ своею привлекательною наружностью. Мой Джемсъ ршительно картинка, загляднье и какъ дв капли воды похожъ на бднаго Тома Мек-Керти, который былъ убитъ своими земляками въ ‘морозный годъ’. Я убждена, что Джемсъ найдетъ себ знатную и богатую невсту. Расходы но случаю поздки Джемса въ Лондонъ задержали насъ здсь. К. Дж. говоритъ, что у него довольно выходитъ денегъ и на Джемса, что намъ не остается средствъ выхать отсюда. Но, отправивъ Джемса, мы вытребуемъ, чтобъ на зиму хать въ Италію. Лордъ Дж. говоритъ совершенно-справедливо: ‘быть за границею и не създить въ Италію то же самое, что встать изъ-за стола, не дождавшись индюшки съ трюфлями’.— ‘Не-уже-ли, говоритъ онъ: вы удовольствуетесь ростбифомъ, который очень-питателенъ для желудка, но вовсе не соблазнителенъ для изящнаго вкуса, не даетъ пищи воображенію’. Какъ это сравненіе врно, Молли! Дйствительно, сердце человческое требуетъ высшихъ наслажденій.
Васъ удивитъ, что лордъ Дж. опять съ нами, и меня удивило его возвращеніе. Не знаю его намреній, но то врно, что его привлекаетъ къ намъ Мери Анна, впрочемъ, она такъ хорошо понимаетъ жизнь, что и не боюсь за нее. Я совершенно-справедливо сказала вчера К. Дж.: ‘Браните чужіе края, какъ вамъ угодно, К. Дж., осуждайте здсь и кухню и нравственность, и легкія вина и женщинъ, но вы согласитесь, что въ чужихъ краяхъ одно по-крайней-мр хорошо: здсь не влюбляются’. Да, милая Молли, здсь неслыхано, чтобъ двушка выходила замужъ по любви.
Кстати о бракахъ. Бетти (нын ужь не Коббъ, а Thadey) пріискала себ прекраснаго мужа. Это чудовище стъ и пьетъ неимоврно-много. Я боюсь и подумать о томъ, какъ разсердится К. Дж., узнавъ, сколько стоитъ намъ его содержаніе. Потому я велла трактирщику ставить въ счетъ только половину того, что онъ състъ и выпьетъ, а другую половину издержекъ на столъ его уплачиваю изъ собственныхъ денегъ. Бетти съ утра до ночи плачетъ, потому-что онъ бьетъ ее, но если кто-нибудь другой скажетъ противъ него хоть слово, Бетти выходитъ изъ себя и готова наговорить ужаснйшихъ дерзостей.
Впрочемъ, все это, быть-можетъ, къ-лучшему, потому-что нсколько развлекаетъ меня. Я здсь умираю отъ скуки. Меня утшаетъ только то, что Мери Анна говоритъ: восхищаться чмъ бы то ни было, показывать, что намъ весело, гд бы то ни было — признакъ самаго дурнаго тона. Скучать ныньче въ мод. Быть-можетъ, поэтому и лордъ Дж. уговариваетъ насъ хать на нсколько недль къ озеру Комо, я готова, потому-что скучне, нежели здсь, не будетъ на Комо, кром-того, Комо это въ Италіи, гд мы непремнно хотимъ быть.
Оканчиваю здсь письмо, потому-что почтмейстеръ прекращаетъ пріемъ писемъ, какъ только захочется ему обдать, а ныншній день, какъ мн сказали, онъ уйдетъ обдать рано, но на слдующей недл приготовлю вамъ подробное письмо обо всемъ.

Искренно любящая васъ
Джемима Доддъ.

P. S. Комо очень-пріятно, какъ мн объяснила Мери Анна: туда съзжается вся европейская аристократія, и мы тамъ пріобртемъ на зиму множество свтскихъ знакомствъ.

ПИСЬМО VII.

Кенни Дж. Доддъ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Брегенцъ.

Милый Томъ,

Ныншній день не почтовый, но я пользуюсь нсколькими минутами домашняго перемирія, чтобъ отвчать на ваши вопросы, неочень-умстные. Говорю вамъ прямо, подружески: вы столько же понимаете жизнь, сколько понимаетъ кротъ астрономію.
При поздк за границу мы имли цль, благоразумна она или нтъ — это все-равно, но ея достиженіе обусловливается только широкимъ, роскошнымъ образомъ жизни, который ставятъ въ-уровень съ лучшимъ обществомъ, даетъ право на аристократическія знакомства.
Вроятно, вы не будете противъ этого спорить. Скажите жь теперь, къ чему безпрестанные ваши толки объ экономіи, разсчетливости и прочихъ пустякахъ?
Вы возразите, что мы не умли достигнуть своей цли, отвчаю: только потому, что не могли съ блескомъ поддерживать начатаго съ блескомъ. Мы потеряли битву потому, что у насъ недостало боевыхъ снарядовъ. Теперь скажите мн: виноватъ ли поставщикъ, если армія терпитъ нужду? Такъ думаю не я одинъ. Лордъ Джорджъ, которому я какъ-то показалъ ваше письмо, былъ скандализированъ его содержаніемъ. Не хочу оскорблять васъ, Томъ, но онъ выразился такъ: ‘Счастье для вашего друга Порселя, что онъ управляетъ не моимъ имніемъ’.— ‘Еслибъ Ирландія подвергалась землетрясеніямъ, сказалъ онъ: — еслибъ поля покрывались тамъ потоками лавы, я понималъ бы объясненія вашего управляющаго, но при недостатк такихъ фактовъ, они для меня совершенно-загадочны’.
Кром-того, замчу, что въ жалобахъ вашихъ утомительное однообразіе. Хоть для курьёза, напишите что-нибудь повеселй и пощадите меня отъ ирландскихъ дождей, долговъ, гнилого картофеля и пр. Вы скажете, что напрасно я хочу забыть о своихъ длахъ, не безпокойтесь, нельзя забыть о шпанскихъ мушкахъ, когда он прилплены къ спин.
Джемсъ вчера отправился въ Лондонъ. Собрать его въ дорогу стоило мн порядочныхъ денегъ, мэккертіевское наслдство теперь прожито, и нужно все ваше финансовое искусство для снабженія меня къ новому походу достаточнымъ количествомъ провіанта.
Да, Томъ, мы отправляемся въ Италію. Я долго спорилъ, но меня, сбили на всхъ пунктахъ: артистическомъ, нравственномъ и экономическомъ. Главнымъ состязателемъ былъ лордъ Дж., ‘хать за границу и не быть въ Италіи, говоритъ онъ, то же самое, что одться на балъ, дойдти до дверей бальной залы и вернуться назадъ’. Впрочемъ, онъ устроилъ нашу поздку прекрасно и экономически. По случаю нанялъ онъ для насъ виллу на озер Комо, за самую ничтожную цну. Потомъ нашелъ намъ веттурино, возвращающагося безъ сдоковъ, и потому взявшаго самую сходную плату. Лордъ Дж. говоритъ: ‘Конечно, хать съ веттурино несовсмъ-элегантно, но мы выигрываемъ этимъ пятьдесятъ наполеондоровъ’. Мистриссъ Д. ни за что не согласилась бы, еслибъ подозрвала это, потому онъ сказалъ ей, что вс аристократы здятъ такимъ образомъ, и что намъ, по-счастью, попался тотъ самый веттурино, который возилъ въ Римъ принца Альберта.
Онъ долженъ запречь въ нашу карету четырехъ лошадей, и трехъ въ свой экипажъ, на которомъ детъ прислуга. Платить дорожныя пошлины по мостамъ и проч. должны мы, ремонтъ также нашъ, кром-того, за каждый день мы платимъ ему пять наполеондоровъ, и должны дать, по прізд, Buona mano, или подарокъ, если останемся довольны.
Мы хотли хать завтра, но мистриссъ Д. отлагаетъ до субботы, потому-что ‘пятница тяжелый день’, что жь, я самъ тому врю: вдь я женился въ пятницу, впрочемъ, я оставилъ въ секрет это соображеніе. Кстати о свадьбахъ. Скажу на вашъ вопросъ, что Тайвертонъ любитъ Джемса, но жениться на одной изъ его сестеръ и не думаетъ. Это все фантазіи мистриссъ Д. Впрочемъ, я радъ ея заблужденію, потому-что мысль объ аристократическихъ связяхъ мирительно дйствуетъ на ея сердце. Лордъ-женихъ для нея то же, что креазотная пилюля для раздраженнаго зуба. Вы спрашиваете: если Тайвертонъ не женихъ, зачмъ же мы допускаемъ его такъ сближаться съ нами? Какъ вы смшны! Да просто мы его любимъ потому, что онъ отличный малый, отлично-знающій свтъ и пріятный собесдникъ.
Вы говорите, что ‘я, повидимому, сталъ не такъ строго судить о людяхъ’, и приписываете это вліянію заграничной жизни. Признаюсь, что вы не ошибаетесь: я мирюсь съ чужими краями. Дйствительно, снисходительность, съ какою смотрятъ здсь на человческія слабости, очень-пріятна.
Конецъ осени мы думаемъ провесть близь Комо, а на зиму подемъ на югъ. До половины января проживемъ во Флоренціи, потомъ до начала весны въ Рим, оттуда продемъ въ Неаполь и возвратимся въ Римъ къ пасх, чтобъ видть церемоніи. Посл того можно будетъ подумать о сверныхъ краяхъ. Перезды и, слдовательно, расходы, порядочные. Но лордъ Дж.., говорить, ‘предоставьте эту часть мн, я принимаю на себя вс дорожныя хлопоты’. Если путешествіемъ онъ будетъ распоряжаться такъ же хорошо, какъ моими векселями, мы останемся довольны. Онъ иметъ необыкновенный талантъ все превращать въ деньги. Теперь вы не можете пожаловаться, чтобъ наши обстоятельства и планы были вамъ мало извстны. Прощайте жь, пока.

Шплюгенъ. Гостинница. Понедльникъ.

Я думалъ, что письмо давно ужь отправлено къ вамъ, но, открывъ нын письменный ящикъ, нашелъ его тамъ. Да, съ каждымъ днемъ я становлюсь разсянне. Вотъ мы, какъ видите, на самой вершин альпійскаго хребта, въ маленькой гостинниц, куда прибыли вчера и увидли повсюду глубокій, блестящій снгъ. Путь нашъ до-сихъ-поръ былъ скученъ и утомителенъ. Пришлось порядкомъ и поголодать. Теперь отдыхаемъ.
Тайвертонъ уже три раза горячо спорилъ съ веттурино, который говоритъ, что на колесахъ хать дале нельзя, потому-что выпалъ глубокій снгъ, а по условію, говоритъ онъ, не обязывался онъ везти насъ на-саняхъ, потому, заключаетъ онъ, мы должны здсь ждать, пока дорога очистится. Между-тмъ снгъ падаетъ сильне-и-сильне. Тайвертонъ настаиваетъ, чтобъ веттурино везъ насъ. Судьею здсь содержатель гостиницы, у котораго мы должны будемъ нанять сани, если веттурино не обязанъ везти насъ. Потому можно предвидть, каковъ будетъ приговоръ.
А вотъ явился и Тайвертонъ объявить мн приговоръ. Мы должны отпустить веттурино, уплативъ ему вс дорожныя издержки до Милана, Buona mano, или подарокъ, который слдовало дать ему только тогда, если будемъ имъ довольны, и, сверхъ-того, еще ‘приличное вознагражденіе за то, что задерживали его’. Посл того, мы можемъ жить въ гостинниц, пока дорога исправится, и тогда можемъ пріискать себ лошадей.

Четверкъ. Шплюгенскаяи гостинница.

Вотъ ужъ седьмой день мы прозябаемъ и мерзнемъ въ гнусной гостинниц, куда жаль было бы загнать и порядочную собаку. Сколько еще недль пришлось бы намъ оставаться тутъ — неизвстно, еслибъ не открылъ пути къ освобожденію непредвиднный случай. Оказалось, что ныньче ночью два семейства прохали черезъ Шплюгенъ безъ всякой задержки, только перемнивъ лошадей. Вы не поврите, милый Томъ, чти намъ сказали на вопросъ: ‘почему намъ нельзя было сдлать такъ же?’ — намъ сказали, что мы могли выхать когда намъ было угодно, что мы оставались здсь только по собственному капризу, желая хать не иначе, какъ на колесахъ, что невозможно. Какъ вамъ это нравится? Я вспыхнулъ, по шумъ въ ушахъ напомнилъ мн, что я могу надлать убытковъ обществу застраховала жизни, если не удержу своего волненія. Распустивъ галстухъ и смочивъ голову холодною водой, теперь чувствую себя лучше. Кери — милая двушка — ухаживала за мною, и развеселила меня анекдотомъ объ одномъ джентльмен, который нанялъ веттурино отъ Генуи до Рима, съ условіемъ дохать въ девять дней. Веттурино спшилъ, думая получить Buona mano, если доставитъ своего пассажира ране срока, и дйствительно, привезъ его въ Римъ на восьмой день, измучивъ лошадей. Что же сказалъ ему джентльменъ, когда веттурино попросилъ разсчета?— ‘Мой другъ, ты долженъ былъ везти меня девять дней, потому я у тебя вычитаю, сколько слдуетъ за полугоры сутки.
Однакожь мой припадокъ оставилъ слды: подагру въ лвой ног, но теперь она затихаетъ и мы можемъ скоро отправиться.
Тайвертонъ нанялъ у трактирщика двнадцать маленькихъ саней, на каждыя сани здсь сажаютъ только по одному человку. Завтра вызжаемъ и къ вечеру будемъ въ Кьявенн.
Адресуйте намъ въ ‘виллу на озер Комо’. Надюсь вскор по прізд получить отъ васъ письмо съ деньгами, о которыхъ повторяю мою убдительную просьбу. Adieu. Вашъ преданный

Кенни Дж. Доддъ.

ПИСЬМО VIII.

Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэн

Шплюгенскія Альпы.

Милая Китти,

Пишу эти строки въ домик, выстроенномъ на Шплюгенскомъ Хребт для пріюта застигнутымъ бурею. Мы теперь на высот семи тысячъ футовъ, вокругъ насъ лежитъ снгъ въ пятьдесятъ футовъ. Вчера мы, не слушая предостереженіи проводниковъ, отправились изъ шплюгенской гостинницы. Папа говорилъ, что если его не повезутъ, онъ пойдетъ пшкомъ, и спорить съ нимъ было невозможно. При отъзд кавалькада наша была очень живописна: впереди хали длинныя, низкія сани, нагруженныя камнями, для проложенія дороги и развдыванія, нтъ ли подъ снгомъ проваловъ, за ними слдовали трои саней съ багажомъ, потомъ сани мама, съ опытнымъ проводникомъ Бернгардомъ, братъ котораго провожалъ Наполеона, за мама хала Кери, за Кери я. Папа халъ позади всхъ, слуги и служанки были посажены вмст съ багажомъ. Арьергардъ составляли нсколько другихъ саней съ людьми, которые должны были, въ случа надобности, расчищать дорогу заступами и лопатами. Поздъ оканчивали сани съ веревками, баграми и другими снарядами, предвозвщавшими бдствія и опасности. Мы были одты ужасными чудовищами, кром мховыхъ сапоговъ, шапокъ и рукавицъ, у насъ на лицахъ были чехлы, въ род вуалей, для защиты отъ снжной пыли. Все это придавало такой безобразный видъ, что я была рада необходимости каждому изъ насъ хать на особенныхъ саняхъ.
Нсколько миль мы прохали очень-хорошо, снгъ былъ твердъ, лошади могли иногда хать небольшою рысью, и тогда бубенчики ихъ звенли очень-пріятно. Дорога шла зигзагами вверхъ по крутой гор, кавалькада стягивалась и растягивалась живописнйшимъ образомъ. Голоса звонко раздавались въ тишин утра, блестящія снговыя поляны и холмы и, внизу, деревня Шплюгенъ — все это вмст составляло прекрасный пейзажъ. Я замечталась. Мой проводникъ, красивый горецъ, видя мои блестящіе глаза, вообразилъ, что я испугалась, началъ успоконвать меня, уврять, что нтъ никакой опасности, а еслибъ и была, то онъ скоре… Продолжать ли мн? не покажется даже моей милой Китти ребяческою суетностью наслажденіе, которое доставляетъ впечатлительному сердцу нжная преданность, кто бы ни былъ человкъ, подвергающійся вліянію нашей красоты?
Мы потеряли изъ виду деревню, мы достигли дикихъ, но величественныхъ мстностей, гд повсюду глазамъ нашимъ представлялось взволнованное снжное море. Мы хали по двственному снгу и путь нашъ направлялся только по высокимъ вехамъ. Замтно было, что мы подвигались впередъ не безъ опасностей, потому-что мы часто останавливались, люди, воруженные заступами и лопатами, безпрестанно то уходили впередъ, то возвращались. Наконецъ мы привыкли къ этимъ остановкамъ и нсколько успокоились, но наши проводники были, казалось, взволнованы, они собирались кружками, горячо разсуждали, они всматривались въ небо, видно было, что они встревожены перемною погоды. Папа усплъ перерзать нкоторыя изъ веревокъ, прикрплявшихъ его къ санямъ, и, посл многихъ усилій, высвободилъ голову изъ-подъ трехъ попонъ, которыми былъ обвязанъ.
— Близко вершина? закричалъ онъ поанглійски: — много намъ еще подниматься въ въ гору?
Разумется, его вопросовъ никто не понималъ, но, замтивъ, что онъ выпутался, трое изъ проводниковъ бросились на него, и, посл непродолжительной борьбы, въ которой онъ столкнулъ двоихъ въ снгъ, ему опять завязали голову шерстяными саванами. Я сначала боялась, что онъ задохнется, но успокоилась, видя, что попоны продолжаютъ шевелиться. Этотъ случай былъ мн единственнымъ развлеченіемъ до поздняго вечера, когда вдругъ зашумлъ вокругъ насъ рзкій втеръ и мой проводникъ сказалъ, что мы теперь на какомъ-то мст съ длиннымъ именемъ, а лучше было бъ, еслибъ мы успли дохать до другаго мста, имя котораго еще длинне.
Я спросила его: почему же? Но мой вопросъ замеръ въ складкахъ капюшона и я должна была ограничиться собственными соображеніями, какъ вдругъ мы остановились и проводники начали съ крикомъ спорить, воротиться намъ, или хать дальше. Я была такъ завязана, что, конечно, не могла разслышать словъ, но жесты были ясны. Одинъ изъ проводниковъ, горячо-доказывавшій, что надобно хать впередъ, особенно привлекъ мое вниманіе, хотя онъ былъ, можно сказать, навьюченъ огромнымъ плащомъ, но движенія его отличались благородствомъ, въ его осанк было что-то повелительное. Онъ переспорилъ всхъ и мы двинулись впередъ. Я слдила за интереснымъ незнакомцемъ, пока могла, но онъ ушелъ въ сторону, я не могла поворотить голову, какъ вдругъ — вообрази мое изумленіе, мой испугъ, Китти — какъ вдругъ онъ тихо сказалъ, склонившись надъ моимъ ухомъ: ‘не бойтесь, моя Мери: я храню васъ’. Это былъ лордъ Джоржъ! Онъ занялъ на моихъ саняхъ мсто проводника. Какое мужество, какая преданность! Я думала, что онъ съ комфортомъ детъ, привязанный къ санямъ, подобно мн, а онъ для меня боролся съ опасностями, холодомъ и бурнымъ втромъ!
Съ той минуты, милая Китти, я не замчала опасностей, окружающихъ меня. Я видла только его, сидящаго рядомъ со мною такъ близко ко мн и такъ далеко, потому-что нсколько мховыхъ шубъ образовали между нами стну. Ахъ, Китти! онъ назвалъ меня: ‘моя Мери’! Онъ искалъ моей руки, но не могъ найдти ее между шубами, онъ могъ только нжно пожать мой локоть. Я не боялась, я не замчала свиста бури, грохота обваловъ: онъ былъ подл меня, онъ хранилъ меня: какая опасность была мн страшна? Мы выхали на верхнюю площадь горы, вдали торчали нсколько пиковъ, не защищая насъ, тутъ вихрь рванулъ съ ужаснйшею свирпостью, неся на насъ цлыя облака снжной пыли, повсюду лежали огромные сугробы, переднія сани съ каменьями увязли въ снгу, лошади остановились въ изнеможеніи. Вдругъ лошадь саней мама упала, судорожно поднимаясь, она изорвала одну изъ веревочныхъ постромокъ, замнявшихъ оглобли, потомъ бросилась, таща сани за остальную постромку, сани потеряли равновсіе и опрокинулись. Мама страшно вскрикнула, я поблднла, но въ ту же минуту лордъ Дж. сказалъ, наклонясь къ моему уху: ‘ничего, ничего, она упала въ мягкій снгъ, она не ушиблась’, въ смятеніи, лошадь Кери рванулась впередъ, но въ ту же минуту провалилась по грудь, проводникъ усплъ схватить Кери. Теперь дошла очередь до меня, лордъ Дж. неустрашимо бросился впередъ, хватая мою лошадь за узду, но она вырвалась у него бшенымъ прыжкомъ, порвала веревки и дико ускакала, оставивъ мои сани глубоко-завязшими между двухъ снговыхъ стнъ. Папа соскочилъ, чтобъ помочь намъ, но платье и попоны его были такъ тяжелы, что онъ упалъ на спину и лежалъ, громко крича, не будучи въ силахъ встать.
Буря, казалось, выжидала этой минуты, чтобъ разразиться со всею свирпостью, вихрь крутилъ и низвергалъ на насъ огромныя массы снга, который ложился глубокимъ слоемъ, занося лошадей по самую спину, люди тонули въ немъ по грудь. Кругомъ насъ раздавался грохотъ низвергающихся лавинъ, воздухъ потемнлъ, какъ-будто наставала ночь. Слова не могутъ дать ни малйшаго понятія объ этой сцен смятенія, ужаса, отчаянія. Крики и проклятія проводниковъ, вопли смертельной тоски сливались съ ревомъ и свистомъ бури, съ грохотомъ обваловъ. Возы съ багажомъ совершенно провалились, Бетти, погружавшаяся вмст съ ними, была спасена неимоврными усиліями проводниковъ. Патрикъ, получивъ въ спину ударъ отъ лошади, подумалъ, что его толкнулъ одинъ изъ проводниковъ, бросился на мнимаго противника и завязалъ съ нимъ драку. аддей, мужъ Бетти, куда-то пропалъ. Въ довершеніе всего, папа, думая подкрпиться водкой, въ смущеніи, выпилъ почти цлую бутылку притиранья, которымъ умывается мама, и кричалъ, что онъ отравился. Мама я не видла, но толпа, суетившаяся около ея саней, доказывала, что ей дурно.
Не могу передать теб всхъ сценъ, быстро-смнявшихъ одна другую, опасности и забавные случаи — все тутъ было. Наши усилія поправить свое положеніе кончались нелпыми катастрофами, на каждомъ шагу мы падали или погружались по самыя плечи въ мягкій, глубокій снгъ. Лошади ужь и не пытались вставать, он лежали, заносимыя снгомъ, какъ бы имъ опротивла борьба за свое спасенье. Къ-счастью, въ числ уцлвшаго багажа была наша карета, стоявшая, со снятыми колесами, на саняхъ. Мама, Кери и я были въ нее посажены, къ санямъ, на которыхъ она стояла, припрягли всхъ лошадей, проводники также схватились за постромки и неимоврными усиліями сани съ каретою были сдвинуты, папа и Бетти были наскоро привязаны къ другимъ санямъ и мы медленно потащились впередъ.
Когда мама услась въ карету и нсколько отдохнула отъ ужаса, съ нею сдлался нервическій припадокъ, по, къ-счастью, лордъ Дж. нашелъ ту бутылку, которой напрасно искалъ папа, и нервы мама успокоились. Онъ, бдняжка, никакъ не соглашался ссть съ нами въ карету, и все шелъ пшкомъ, какъ у него достало силы вынесть этотъ ужасный путь — незнаю, дивное самоотверженіе одушевляло его. Какъ медленно мы хали, можно судить изъ того, что передъ нами расчищали дорогу заступами и лопатами, ежеминутно надобно было вытаскивать лошадей и людей, связывать рвавшіяся веревки, ставить на полозья сани папа, которыя безпрестанно опрокидывались. Въ три часа мы прохали не боле мили. Наконецъ, около полуночи, добрались мы до каменнаго зданія, стоявшаго среди снжной поляны. Оно было занесено снгомъ, окна укрплены желзными ршетками, на кровл лежали тяжелые камни, чтобъ не сорвало ее втромъ. Намъ сказали, что это домъ, выстроенный для спасенія застигнутыхъ бурею, и что мы должны въ немъ дождаться, пока погода утихнетъ.
— Тутъ ужь есть люди, сказала Каролина, когда мы приблизились къ дому: — видите, тамъ огонь?
Въ-самомъ-дл, подъхавъ еще ближе, мы увидли у дверей толпу проводниковъ, за домомъ стояло нсколько экипажей и саней.
Проводники начали перекликаться, и мы узнали, что домъ занятъ путешественниками, которые выхали изъ Шплюгена сутками ране насъ, и бдствовали на дорог еще ужасне, нежели мы.
Наша встрча съ папа въ кухн (такъ я назову комнату въ нижнемъ этаж этого мрачнаго дома) была трогательна, потому-что папа выпилъ много водки, желая поправить свой желудокъ посл отравы, и теперь ему воображалось, что мы въ Додсборо, папа обнималъ всхъ и поздравлялъ съ возвращеніемъ домой. Мама ужаснулась, думая, что онъ лишился разсудка, и съ нею началась истерика. Десятка два проводниковъ и прислуги тутъ же пили ‘schnaps’, ли, курили, кричали, шутили, не обращая вниманія на наши страданія. Наконецъ намъ удалось отвести папа въ другую комнату и уложить въ постель, съ хорошимъ матрасомъ, тамъ былъ и каминъ, въ которомъ развели мы пріятный огонь, Мама успокоилась. Лордъ Дж. сдлалъ ей чай въ чугунномъ горшк и, вмсто чашки, съ рдкою находчивостью употребилъ въ дло свою бритвенницу. Мы вс отогрлись и развеселились.
Путешественники, занявшіе комнаты въ верхнемъ этаж, повидимому, имли съ собой довольно запасовъ, потому-что мимо насъ безпрестанно проносилъ лакей ихъ блюда, ароматическій запахъ которыхъ удивительно возбуждалъ нашъ аппетитъ. Лордъ Дж. уврялъ даже, что ему послышалось, будто-бы у нихъ хлопнула пробка шампанскаго. Мы хотли разузнать, кто эти путешественники, но проводники могли сказать намъ только, что путешественниковъ двое, джентльменъ и леди, и что они хали въ собственной карет англійскаго фасона.
— Надобно прибгнуть къ сильнымъ мрамъ, сказалъ наконецъ лордъ Дж. Я войду ошибкою въ ихъ комнату и познакомлюсь съ ними.
Мы старались уговорить его не длать этого, но, Китти, у него твердая воля и ничто не въ-состояніи поколебать его ршимости. Онъ ушелъ, хлопнула тяжелая дверь, потомъ хлопнула другая дверь, нсколько секундъ продолжалась пауза, наконецъ мн и Кери послышался веселый смхъ, затмъ опять настала тишина. Впрочемъ, быть-можетъ, намъ и слышенъ былъ бы какой-нибудь разговоръ, еслибъ мама въ это время не почивала: ея тяжелое дыханіе не давало ничего разслушать. Черезъ нсколько минутъ Кери послдовала примру мама, я одна осталась сидть у огня, и въ эти-то минуты одинокаго ожиданія длюсь моими мыслями съ милымъ своимъ другомъ, несравненною Китти.
Уже около трехъ часовъ ночи. На неб не видно ни мсяца, ни звздъ, повсюду мракъ. Втеръ завываетъ и, кажется, готовъ поколебать стны крпкаго нашего убжища. По-временамъ слышится громъ низвергающихся лавинъ. На нсколько миль кругомъ насъ снжная пустыня. А ты, Китти, спокойно почиваешь теперь или, быть-можетъ, ты нжно думаешь о своей Мери Анн, которая раскрываетъ теперь теб тайны своей души. Ахъ, не осуждай меня за ту странную смсь чувствъ и мыслей, которую ты найдешь въ этомъ письм: такова человческая жизнь. Бдное мое сердце наполнено и страхомъ и надеждою, и высокими замыслами и робкими опасеніями. Ахъ, еслибъ ты была со мною! У тебя нашла бы я совтъ, ободреніе, помощь.
Лордъ Дж. не возвращается. Чмъ объяснить это? Все смолкло въ угрюмомъ зданіи. Сердце мое стсняется опасеніями, замираетъ отъ боязни чего-то, мн самой неизвстнаго. Почтовый курьеръ прозжаетъ мимо этого зданія въ пять часовъ и, быть можетъ, я окончу свое письмо подъ вліяніемъ грустной тоски, которая теперь овладла мною.
Вообрази, мой другъ, какое mal—propos. Кто наши сосды — какъ ты думаешь? Мистеръ и мистриссъ Гор-Гэмптонъ, подобно намъ, отправляющіеся въ Италію! Что можетъ быть непріятне, оскорбительне такой встрчи? Ты помнишь нашу прежнюю короткость, можно сказать, дружбу, помнишь, какимъ несчастнымъ обстоятельствомъ она была прекращена. Лордъ Джорджъ, возвратившійся наконецъ въ нашу комнату, сказалъ мн, что мистеръ и мистриссъ Гор-Гэмптонъ въ одномъ дом съ нами! Но, вмсто-того, чтобъ раздлять мое неудовольствіе, онъ, кажется, находитъ такое столкновеніе очень-милымъ и забавнымъ. Конечно, онъ не знаетъ характера мама, не знаетъ, на что она можетъ ршиться. Не знаю, чмъ это можетъ кончиться. Кажется, намъ прійдется пробыть здсь наступающій день, и вотъ, подъ одною кровлею, на вершин шплюгенскихъ Альповъ, бьются сердца, исполненныя ревностью, ненавистью, мщеніемъ, презрніемъ!
Я, со слезами на глазахъ, спросила лорда Джорджа: что намъ длать? Но онъ, повидимому, не понимаетъ затруднительности нашего положенія, потому-что отвчалъ: ‘Длать тутъ ровно нечего’. Потомъ, на повторенные мои вопросы, онъ отвчалъ: ‘О, Гор-Гэмптоны люди лучшаго тона: отъ нихъ нельзя ожидать никакой непріятности. Будьте уврены, они съумютъ держать себя совершенно-прилично’. Я не понимаю его словъ, Китти. Стеченіе обстоятельствъ, или, пофранцузскому выраженію, situation, очень-странно. Благовоспитанность, хорошій тонъ, соблюденіе приличій тогда только могутъ распутать непріятныя отношенія, когда об враждебныя стороны проникнуты этими прекрасными понятіями, но что произойдетъ, когда одинъ изъ враговъ неукротимъ и лишенъ всякой тонкости, всякой деликатности?
Но какъ ни желала бы я сообщить теб результатъ нашей встрчи, я должна запечатать письмо. Лордъ Джорджъ беретъ его съ собою и сейчасъ отправляется въ Toll—haus, лежащій въ трехъ миляхъ отсюда. Двое изъ нашихъ проводниковъ отказываются идти дале, и мы принуждены прибгнуть къ мстному начальству. Лордъ Джорджъ отправляется искать правосудія. Милый лордъ Джорджъ! онъ не щадитъ себя для насъ и говоритъ, что готовъ на смерть ‘за одно привтливое слово, за одинъ благосклонный взглядъ’ твоей

Мери Анны.

P. S. Съ курьеромъ, который провозитъ почту, вроятно, случилось какое-нибудь несчастіе. Онъ прозжаетъ здсь ночью, теперь ужь свтаетъ, а его еще нтъ. Мы въ ужасномъ безпокойств, мы не знаемъ, что съ нами будетъ.

ПИСЬМО IX.

Мистриссъ Доддъ къ Мистриссъ Мери Галларъ, въ Брофф.

Колико, въ Италіи.

Милая Молли,

Посл утомительнаго и безпокойнаго путешествія, которое разстроило бы нервы носорога, мы наконецъ отдыхаемъ въ Италіи. Двои сутки мы провели среди снговыхъ горъ, при пятнадцати градусахъ мороза выше замерзательнаго нуля, который означается на бодрометр, такъ-что, можно сказать, лишались всякой бодрости и всякой надежды на спасеніе, и во всемъ этомъ была виновата непредусмотрительность К. Дж. Вообразите себ разсказы путешественниковъ объ ужасахъ Шпицбергена и вы получите нкоторое понятіе о нашемъ положеніи. Это удовольствіе стоило намъ осьмнадцати фунтовъ.— Ужели? спросите вы.— Да, К. Дж. и не думаетъ исправляться. Я надялась, что урокъ, недавно имъ полученный въ Германіи, когда о его похожденіяхъ было напечатано во всхъ газетахъ, принесетъ ему пользу — ни мало! Я вамъ разскажу случай, вполн-обнаруживающій его прекрасныя качества. Посл мучительнаго перезда по альпамъ, достигли мы такъ-называемаго ‘Дома для убжища застигнутыхъ бурею’. Изнуренная опасностями пути, я бросилась на постель и заснула. Поутру, когда я встала, Мери Анна сказала мн, что въ ‘Дом убжища’ вмст съ нами нашли пріютъ какіе-то англійскіе путешественники, взявшіе съ собою на дорогу хорошій запасъ провизіи. Дйствительно, лакей поставилъ на стол кофе и завтракъ, отворилась дверь и путешественники, мужчина и дама, вошли. Я не врила своимъ глазамъ, но она преспокойно сла за столъ, не обращая на меня вниманія, нимало не смутившись. Я наблюдала за нею, не сводя испытующаго взгляда съ ея наглаго лица. Я все еще не могла опомниться, думала, что мои глаза меня обманываютъ, боролась съ недоумніемъ, какъ вошелъ въ комнату К. Дж. ‘Я объискалъ вс углы, милая Джемима, допрашивалъ всхъ: нигд, ни у кого нельзя купить куска. Но говорятъ, что у англичанъ, которые’… онъ не могъ договорить фразы, потому-что въ эту минуту взглянулъ на завтракающихъ.
— Что за чудо, мистриссъ Д.? сказалъ онъ: — вдь это наша добрая мистриссъ Горъ-Гэмптонъ, это она, она!..
— Я уврена, что для васъ встрча съ нею неожиданна, отвчала я, взглянувъ на него съ горькою укоризною.
— Еще бы! сказалъ онъ, стараясь улыбнуться: — я думаю, что и не воображалъ этого страннаго столкновенія. Но во всякомъ случа, очень-радъ ему: теперь мы по-крайней-мр не умремъ съ голоду’.
Вы поймете, Молли, что я скоре перенесла бы вс мученія безводныхъ пустынь, нежели дотронулась бы до куска, принадлежащаго ей. Но не успла я сказать слова, какъ ужь мой К. Дж. идетъ къ столу, раскланиваясь, улыбаясь, ухмыляясь и, вроятно, воображая себя очаровательнымъ. Она и не подняла на него взгляда отъ чашки съ чаемъ, которую пила, но спутникъ ея вставилъ въ глазъ стеклышко и безстыдно глядлъ прямо въ лицо К. Дж.
— Если не ошибаюсь, сказалъ К. Дж.: — имю честь и удовольствіе видть…
— Ошибаетесь, почтеннйшій, жестоко ошибаетесь: съ-роду васъ не видывалъ.
— Я имлъ удовольствіе говорить, что узнаю не васъ, сэръ, а миледи, мистриссъ Горъ-Гэмптонъ.
Она при этихъ словахъ приподняла голову и посмотрла на К. Дж. такъ спокойно, будто-бы онъ восковая кукла, какія выставляются въ окнахъ у парикмахеровъ.
— Узнаёте меня, madame, говоритъ онъ нжнымъ голосомъ: — или я долженъ напомнить вамъ свое имя?
— Я опасаюсь, что оно мн ничего не напомнитъ, отвчаетъ она съ самою оскорбительною улыбкою сожалнія.
— Но вдь вы — мистриссъ Горъ-Гэмптонъ? спрашиваетъ онъ, дрожа отъ любви и отъ изумленія.
— Пожалуйста, Аугустъ, избавь меня отъ него, говоритъ она, прихлебывая свой чай.
— Не-уже-ли вы не понимаете, милостивый государь… не-уже-ли вы не видите… что вы ошиблись… что вы въ заблужденіи?
— Говорю, что видятъ глаза мои, милостивый государь, отвчалъ К. Дж.:— передо мою сидитъ дама, которая со мною… наедин со мною прохала двсти семьдесятъ миль, она жила со мною въ гостинниц на одной квартир, обдала за однимъ столомъ и, скажу боле, она…
Но терпніе мое истощилось, милая Молли. Человческое сердце не можетъ выносить такихъ оскорбленій. Онъ хвалился при мн своею низкою интригою и она не противорчила его словамъ. У меня вырвался крикъ, раздавшійся на весь домъ, я упала въ сильнйшемъ истерическомъ припадк, какой только могла вынесть моя натура. Я изорвала въ клочки свой чепецъ, растрепала на себ волоса и, если правду мн говорили, мои конвульсіи были ужасны. Я успокоилась только черезъ четыре часа. Но могу сказать, что страдала не я одна: К. Дж. изгибался, какъ нитка: съ нимъ были спазмы. Между-тмъ, она и ея спутникъ удалились, не сказавъ ни слова никому изъ насъ.
Ахъ, Молли, каково было выносить это?— не говорю ужь о той непріятности, что, при своемъ слабомъ сложеніи, должна я была кушать черный хлбъ съ лукомъ: другаго ничего не нашлось. Вотъ каковы были наши удовольствія на пути черезъ Альпы въ прекрасную Италію! Утшаюсь однако тмъ, что дала потомъ К. Дж. понять всю низость его поведенія.
Мы спустились къ подошв горъ въ полночь, тутъ ждала насъ новая пріятность. Я вамъ говорила, что когда нашу карету ставили на сани, съ нея сняли колеса. Что же съ ними сдлали эти безумные проводники, какъ вы думаете?— отправили ихъ впередъ на другихъ саняхъ! И вотъ мы въ своей карет очутились на грязной дорог безъ колесъ, съ однми осями. У кого достало бы тутъ терпнія? Еще больше меня раздражило, что К. Дж., преспокойно усвшись на камень, хохоталъ до слезъ, глядя на насъ.
— Прекрасно! отлично! говорилъ онъ, съ лицомъ, обезображеннымъ отъ смха.— Теперь не жалю, что захалъ сюда! Этотъ смхъ вознаграждаетъ меня за всю дорогу! Вотъ первое утшеніе, какое получаю отъ путешествія! Очень-радъ, очень-радъ!
Но у меня ужь не остается на лист мста, чтобъ передать вамъ отвтъ мой ему на эти слова, потому отлагаю его до слдующаго письма и остаюсь

вашею преданнйшею слугою
несчастная Джемима Доддъ.

ПИСЬМО X.

Джемсъ Доддъ къ лорду Джорджу Тайвертону, въ Брегенцъ.

Общеевропейскій Отель, въ Гомбург.

Милый Тайвертонъ,

Ты часто говаривалъ, что я проложу себ хорошую дорогу въ свт — и твои предсказанія начинаютъ оправдываться. Когда мы съ гобою разставались, я твердо намревался идти по слдамъ Меттерниха и Пальмерстона. Жизнь представлялась мн рядомъ блестящихъ дипломатическихъ успховъ, я ужь воображалъ, какъ Лондонъ подноситъ мн дипломъ на титло своего гражданина {Чрезвычайно-почетный знакъ сочувствія и благодарности англійской націи какому-нибудь государственному человку — поднесеніе городскими обществами титла гражданина. Этой почести удостаивались, напримръ, герцогъ Веллингтонъ, Робертъ Пиль, лордъ Брумъ.}, какъ меня приглашаютъ на обдъ къ королев, какъ меня возводятъ въ перы. А теперь — что ты скажешь на это?— теперь мн не до почестей и я бы не согласился быть министромъ иностранныхъ длъ, еслибъ мн предложили это мсто.
Чтобъ ты не вообразилъ меня сумасшедшимъ, объясню теб причину переворота въ моихъ мысляхъ. Я скакалъ изъ Швейцаріи въ Англію съ посланническими мечтами, почти не обращая вниманія ни на дорогу, ни на спутниковъ, сидвшихъ рядомъ со мной въ дилижанс. Но когда мы дохали до Франкфурта, въ глаза мн бросились объявленія, которыми были покрыты вс стны гостинницы: ‘Гамбургскія минеральныя воды. Послдняя и самая блестящая недля сезона’ {Содержатели игорныхъ заведеній, открывающихся въ Гомбург, Баденъ-Баден и пр. на время сезона, наполняютъ вс французскія, нмецкія, англійскія газеты объявленіями о веселостяхъ и блеск этихъ городовъ, стны гостинницъ въ главныхъ европейскихъ городахъ также бываютъ покрыты ихъ афишами.}. Затмъ слдовало великолпное описаніе гамбургскихъ удовольствій, длинный списокъ знатныхъ постителей, скандалёзные намеки, анекдоты о лицахъ, сорвавшихъ банкъ и покупающихъ теперь замки и помстья на выигранныя сотни тысячъ. Я хотлъ посмяться этимъ пуфамъ… но, что длать?— противъ воли мечталъ всю ночь объ игр, воображалъ, что привожу въ отчаяніе банкира и т. д. Въ довершеніе всего, лакей поутру вошелъ ко мн съ докладомъ, что коляска, которую вчера веллъ я приготовить, чтобъ хать въ Гомбургъ, готова {Слуги въ гостинницахъ также бываютъ подкуплены, и всми хитростями стараются завлекать на воды, гд ведется игра.}. Я старался доказать ему, что вовсе не требовалъ коляски, но онъ твердо стоялъ на-своемъ, и видя, что судьба влечетъ меня въ Гомбургъ, чтобъ дать мн мильйоны, я всталъ съ постели, одлся и слъ въ коляску.
Видъ Гомбурга, представляющій очень-мало живописнаго, нсколько охладилъ меня, самое мстоположеніе этого городка говоритъ, что туда съзжаются только затмъ, чтобъ играть. ‘Ничего, подумалъ я: я ужь не новичокъ за зеленымъ столомъ. Закину удочку, попробую счастія: будетъ удача — хорошо, не будетъ — поищемъ рыбы въ другихъ водахъ’. Старикъ наградилъ меня на дорогу, какъ ты знаешь, неочень-богато: у меня было всего сто-тридцать фунтовъ, потому я долженъ былъ соблюдать разсчетливость и могъ рискнуть разв какимъ-нибудь десяткомъ наполеондоровъ. Силою необыкновеннаго терпнія и вниманія удалось мн въ то же утро составить изъ нихъ шестьдесятъ. Долго жить въ Гомбург мн было некогда, потому я слъ играть и вечеромъ. На свои фонды въ три часа пріобрлъ я тридцать-дв тысячи франковъ. На слдующее утро, выигралъ еще столько же съ небольшою прибавкою, а вечеромъ — двадцать тысячъ, и видя, что фортуна начинаетъ шалить, пошелъ ужинать.
Я былъ совершенно-чужой въ Гомбург, ни одного знакомаго лица не встртилъ я тамъ, потому веллъ подать себ ужинъ въ отдльную комнату и, будучи въ дух, принялся пить тосты за собственное здоровье. Потомъ, почувствовавъ наклонность къ пнію, началъ удовлетворять ей съ такою ревностью, что возбудилъ общее вниманіе, и наконецъ лакей, съ учтивымъ поклономъ, попросилъ меня укротить мои музыкальные восторги, потому-что дама, занимающая сосднюю комнату, страдаетъ головною болью.
— Пожалуй, готовъ замолчать, если могу этимъ оказать ей услугу, сказалъ я, проникнутый веселымъ и добрымъ расположеніемъ духа, и, единственно для-того, чтобъ спросить что-нибудь, прибавилъ: — А что эта дама — молода?
— Молода и чрезвычайно-хороша собою, сэръ.
— Хороша?
— Необыкновенно-хороша, можно сказать, неземной красоты, сэръ.
— А какъ ея фамилія?
— Графиня де Сент-Оберъ, вдова знаменитаго графа де Сент-Обера, котораго имя, конечно, извстно господину лорду по газетамъ.
Но оно не было извстно по газетамъ господину лорду, который потому и продолжалъ разспросы. Изъ нихъ оказалось, что графъ, но несчастной неосторожности, застрлился на другой день посл свадьбы, и лакей чрезвычайно расчувствовался, описывая скорбь молодой супруги, такъ-что два раза сморкался и утиралъ глаза.
— Но теперь она ужь утшилась? спросилъ я.
— Не умю ничего сказать на это господину лорду, отвчалъ онъ, пожимая плечами: — она не вызжаетъ въ свтъ и, кажется, жизнь потеряла для нея прелесть. Единственное развлеченіе графини — уединенная прогулка въ парк.
— Часто она прогуливается?
— Каждый день, въ опредленный насъ, детъ она въ паркъ за милю отсюда, въ уединенное мсто. Тамъ ждетъ ее верховая лошадь, и она здитъ одна, иногда до поздняго вечера.
Это меня заинтересовало. Ты знаешь, я имю слабость къ хорошенькимъ наздницамъ. Оканчивая бутылку шампанскаго, я размечтался о прекрасной вдов, потомъ легъ спать, намреваясь видть ее во сн, но, къ величайшему негодованію своему, проспалъ до утра, какъ тюлень.
Однако первою моею заботою поутру было послать черезъ лакея извиненіе въ томъ, что я имлъ несчастье побезпокоить графиню вчера вечеромъ, хотя льщу себя надеждою, что не былъ причиною усиленія боли.
Лакей принесъ мн отвтъ, что ‘графиня благодаритъ меня за деликатную внимательность и чувствуетъ себя совершенно-хорошо’.
— И даже можетъ хать на прогулку, по обыкновенію?
— Точно такъ, сэръ.
— Почему ты это знаешь?
— Она приказала заложить карету, сэръ.
— Послушай, мой милый: не найдешь ли ты для меня экипажа, или, что еще лучше, хорошей верховой лошади?
— У Лагранжа есть пара отличныхъ верховыхъ лошадей, сэръ, князь Джучателли оставилъ ихъ вмст съ грумомъ въ уплату тридцати тысячъ франковъ долга.
Черезъ четверть часа я ужь былъ у Лагранжа и осматривалъ лошадей: он были превосходны. Тотчасъ же, я купилъ ихъ за шесть тысячъ франковъ и выбралъ собственно для себя ‘Боба’, отличнаго гндаго жеребца. Замть въ скобкахъ, милый Тайвертонъ, что, по прежнему маршруту, въ это самое утро долженъ былъ я представляться въ Лондон тузамъ министерства иностранныхъ длъ.
— Желаю всякаго удовольствія вамъ, господа! сказалъ я, усаживаясь въ сдл: — а я здсь боле на своемъ мст, нежели на казенномъ стул, за вашими скучными столами.
Сопровождаемый грумомъ, я направился въ паркъ, скоро насъ опередилъ экипажъ графини, съ опущенными сторами. Паркъ пересченъ аллеями, и мн было легко, держась боковыхъ дорожекъ, незамтно слдить за каретою. Черезъ полчаса зды экипажъ остановился и графиня вышла.
Даже ты соглашаешься, что я знатокъ въ дл амазонскаго костюма. Въ настоящемъ случа шляпа, платье, перчатки, хлыстъ — все выдерживало строжайшую критику. Едва я усплъ осмотрть костюмъ графини и поймать на-лету взглядъ ея черныхъ глазъ, какъ она была ужь въ сдл и черезъ минуту исчезла между деревьевъ. Она держалась восхитительно. До того времени я не имлъ понятія объ истинной наздниц
‘Жаллъ, я думаю, бдный графъ, что застрлился!’ подумалъ я, очарованный ловкостью амазонки, отъ которой не могъ оторвать мыслей, прозжая аллеи парка, вдругъ на перекрестк она промелькнула предо мною. Она скакала одна, грума не было за нею. ‘Онъ потерялъ свою госпожу, быть-можетъ, лошадь ее понесла, быть-можетъ, она въ опасности’, подумалъ я и поскакалъ за нею, черезъ четверть часа я настигъ графиню, она неслась быстрымъ, по правильнымъ галопомъ, вдругъ остановилась: у нея упалъ хлыстъ, она указала мн на него рукою. Я стремглавъ соскочилъ съ лошади, поднялъ его, она, красня, извинялась въ своемъ повелительномъ жест: она думала, что за нею скачетъ ея грумъ, отсутствіе котораго не было ею замчено. Не могу дать теб понятія о восхитительности ея голоса, ея акцента, никогда я не слыхивалъ ничего столь очаровательнаго. О, чего не отдалъ бы я въ ту минуту за твой французскій прононсъ, милый Тайвертонъ! Тысячу франковъ заплатилъ бы я за одинъ изъ тхъ комплиментовъ, которые такъ эффектно ты говоришь опернымъ сиренамъ. Но языкъ плохо слушался меня на чуждомъ нарчіи, я однако высказалъ все, что только могъ придумать, недостаточность фразъ дополняя выраженіемъ глазъ, и довольно успшно, судя по тому, что она покраснла, благосклонно улыбаясь. Одну пользу принесла моя неопытность во французскомъ язык: я не понималъ, позволяетъ она мн сопровождать ее, или нтъ, потому смло и неотступно слдовалъ за нею въ прогулк и даже ршился проводить ее до города.
Прельстивъ меня верховою здою, она довершила очарованіе своимъ разговоромъ. Когда прошло первое смущеніе неожиданной встрчи, ея слова зазвучали съ такого невинною безискусственностью, что я положительно былъ плненъ. Она — осуществленный идеалъ свтской француженки, этого прелестнйшаго въ мір существа, по твоимъ собственнымъ словамъ. Какъ мн хотлось продлить нашу прогулку! Не знаю, замтила ли она, что, нарочно выбравъ окольную дорогу на возвратномъ пути, я достигъ счастья быть съ нею нсколько лишнихъ минутъ, но если замтила, то была такъ мила, что простила эту невинную хитрость, не обнаруживъ, что догадалась о ней. Недолго былъ я подл нея, но она приковала меня къ себ на-вки. Ты смешься надъ влюбленными, но я скажу теб, что моя графиня гораздо-лучше сицилійской княгини, которою ты восхищался въ Эмс, она также брюнетка, но какимъ восхитительнымъ румянцемъ оживлено ея смуглое личико! Кром-того, замть, моей графин не больше двадцати двухъ лтъ. А еслибъ не исторія вдовства, ей нельзя было бы дать и девятнадцати.
Какое блаженство! и этимъ блаженствомъ я обязанъ себ одному: никто не помогалъ мн, не было у меня ни общихъ съ нею друзей, ни рекомендательныхъ писемъ. ‘Я самъ нашелъ и побдилъ ее!’ эта мысль можетъ внушать нкоторую гордость.
Ты, быть-можетъ, подумаешь, что я слишкомъ-самоувренъ, что минутный успхъ я называю побдою. Если такъ, ты ошибаешься, мой милый. Она ужь призналась, что твой покорнйшій слуга произвелъ въ ея чувствахъ переворотъ, который за дв недли она назвала бы невозможнымъ. Ирландская смлость одерживаетъ и въ любви такія же невроятныя побды, какъ на нол битвы. Она сама говорила мн, что не ожидала такой быстроты. Она, конечно думала, что я, покоряясь пошлой рутин, цлый мсяцъ буду вести осаду букетами и другими приготовительными средствами — нтъ, я прямо сказалъ ей, что она — восхитительнйшее существо въ мір, что было бы преступленіемъ оставлять ее въ одиночеств, что только ирландецъ способенъ любить ее достойнымъ образомъ, то-есть всею душою, что она должна выйдти за ирландца, который уметъ быть только героемъ и любовникомъ. Недлю она хохотала надъ этими словами, теперь, вотъ ужь три дня, не называетъ меня ‘monsieur le Sauvage’, какъ прежде, а спрашиваетъ моего совта во всемъ, не длаетъ шага безъ моего одобренія. Съ тобою, Тайвертонъ, всегда былъ я откровененъ, потому признаюсь, что употребилъ съ нею стратегему: безъ стратегемъ нельзя побдить ни въ битв, ни въ любви. Такъ, напримръ, я сказалъ ей, что у отца моего огромныя богатства, что мать моя изъ княжеской фамиліи — что подтвердитъ и сама матушка, какъ ты знаешь, о себ я намекнулъ только, что предпочту дипломатическимъ почестямъ скромное семейное счастье, насколько оно возможно съ четырьмя тысячами фунтовъ дохода и очаровательною женою.
Я сказалъ: ‘четыре тысячи фунтовъ’, потому-что больше ненужно. У насъ съ нею часто споры по поводу моихъ расходовъ. Я бросаю деньги горстями, я отбиваю у богатйшихъ иностранцевъ все, что только есть блестящаго въ магазинахъ, мои комнаты наполнены картинами, японскими вазами, хрусталемъ — все для-того только, чтобъ придать себ славу богача. И еслибъ ты слышалъ, какъ она бранитъ меня за мотовство, какъ умоляетъ меня вспомнить, что le prince (такъ называетъ она батюшку) можетъ быть недоволенъ моею расточительностью!
Я едва удерживаюсь отъ хохота при этомъ, и еслибъ не зналъ, что буду примрнымъ мужемъ и сдлаю ее вполн счастливою, то стыдился бы, что такъ ее обманываю. Но цль у меня благородная и потому я спокоенъ совстью.
Я упомянулъ теб о нашей свадьб: она ршена. Препятствіе только одно: она дала общаніе не вступать во второй бракъ и хочетъ просить разршенія у своего дяди, кардинала (страшнаго богача, прибавлю мимоходомъ, она его наслдница, и ты увидишь, какія лошади, какое вино, какія сигары будутъ у меня, когда онъ покинетъ бренный міръ, чего надобно ждать въ скоромъ времени). А пока, ты долженъ мн помочь кое въ чемъ, именно: подобно всмъ иностранкамъ, моя графиня знаетъ какъ-нельзя-лучше нашу аристократію, она постоянно меня спрашиваетъ, знакомъ ли я съ маркизомъ такимъ-то, съ герцогинею такою-то, и мн чрезвычайно-затруднительно пріискивать причины, почему я незнакомъ ни съ однимъ титулованнымъ лицомъ. Пожалуйста, пришли мн рекомендательныя письма къ троимъ или четверымъ изъ нашихъ аристократовъ, живущихъ теперь въ Гамбург. Списокъ ихъ посылаю теб, и ты врно найдешь въ немъ нсколько добрыхъ пріятелей, которые не откажутся хоть на улиц раскланиваться съ твоимъ другомъ. А большаго я и не требую.
Ожидаю отъ тебя еще другаго одолженіи: сдлай милость, передай извстіе обо мн моему старику. Самъ я совщусь писать ему, съ одной стороны, потому, что недавнее происшествіе (о которомъ напишу посл) сдлало его подозрительнымъ, съ другой, онъ будетъ сердиться за то, что я не дохалъ до Англіи, хотя, клянусь теб, я бросилъ бы должность на другой же день по опредленіи, еслибъ и получилъ ее. Вдь меня сдлали бы, много-много, секретаремъ посольства въ Гаг, Турин, или другомъ подобномъ город, гд можно умереть со скуки. А твой Джемсъ Доддъ мтитъ выше.
Теб интересно знать наши планы. Сколько могу предвидть, мы женимся уже по прізд въ Италію, не раньше. Кардиналъ, вроятно, пришлетъ намъ разршеніе въ Миланъ, тогда съ ея стороны не будетъ затрудненій. Эта узкость понятій и неразрывная съ нею боязливость въ обращеніи — одно, что мн въ ней ненравится. Она читала мн однажды длинныя нравоученія за то, что я поцаловалъ у ней ручку! Она даже грозилась, что будетъ со мною видться не иначе, какъ при m—lle Pauline, своей горничной! Я чуть не обмеръ отъ страха. Впрочемъ, если такая скромность смшна въ невст, то пріятна въ жен.
Теб конечно угодно знать, какъ велико ея состояніе? Я самъ не знаю объ этомъ ничего опредленнаго. Образъ ея жизни великолпенъ: а то показываетъ большія средства — вотъ и все, что могу предполагать. Впрочемъ, я спокоенъ: цлый бельэтажъ въ лучшей гостинниц, четыре верховыя лошади, дв кареты, толпа лакеевъ, горничныхъ, и т. д. достаточно ручаются за полноту кошелька.
Моихъ средствъ надолго недостанетъ, потому я долженъ повозможности торопить дло. Теперь теб извстно все, милый Тайвертонъ, не оставь же меня твоими благими и мудрыми совтами. Вообще, обсуди все хорошенько и напиши, что ты думаешь.
Она чрезвычайно безпокоится о томъ, согласятся ли мои родные на нашу свадьбу — это очень скверно. Я старался внушить ей, что я совершенно независимъ отъ нихъ въ финансовомъ отношеніи (что и справедливо, если понимать въ томъ смысл, что на наслдство не могу много разсчитывать), но вроятно понадобится, чтобъ ее успокоить, нчто въ род формальнаго согласія и благословенія. Переговоры объ этомъ поручаю теб, ты не откажешь мн въ своихъ услугахъ.
Сейчасъ доставили мн изъ Парижа, шкатулку съ ожерельемъ и другими, бездлушками, которыя выписалъ я въ подарокъ ей. Она восхищена ими, но не можетъ скрыть ужаса, пробуждаемаго въ ней моимъ мотовствомъ. Впрочемъ, двадцатью тысячами франковъ, которыя заплатилъ за эти вещи, я дешево купилъ вырвавшееся у ней восклицаніе: ‘мои жалкія сто тысячъ дохода будутъ ничтожны для человка, который такъ бросаетъ десятки тысячъ’. Итакъ, милый Джорджъ, у насъ будетъ четыре тысячи фунтовъ дохода — несовсмъ-дурно!
демъ съ нею прогуливаться верхомъ, потому кончаю письмо. Отвчай мн поскоре, какъ слдуетъ доброму пріятелю, и позаботься, сколько можешь, о благоустройств длъ твоего преданнйшаго

Джемса Додда,

Адресуй мн въ Луцернъ, потому-что она хочетъ, чтобъ мы ухали изъ Гомбурга: сплетни и разные пересуды уже начались, потому оставаться здсь дйствительно непріятно.

ПИСЬМО XI.

Миссъ Мери Анна Доддъ къ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Villa Della Fonlana, Lago di Сото.

Милый мистеръ Порсель,
Бдный папа такъ страдаетъ со времени нашего прізда въ Италію, что не можетъ отвчать самъ на ваши письма и принуждёнъ сдлать меня своимъ секретаремъ. По непріятному случаю съ нашею каретою, мы были принуждены оставаться въ деревушк Колино, самое имя которой показываетъ, что она лежитъ въ мстности, неблагопріятствующей здоровью. Тутъ подагра, припадки которой чувствовалъ онъ уже съ недлю, усилилась такъ, что заставила его лечь въ постель. Медика нельзя было найдти ближе, какъ въ Милан, за сорокъ миль, и вы можете судить, какъ мы безпокоились, дожидаясь его. Наконецъ онъ пріхалъ, пустилъ кровь папа въ понедльникъ, два раза повторялъ кровопусканіе во вторникъ, и хочетъ опять прибгнуть съ этому благодтельному средству нын, если только силы паціента позволятъ употребить его. Конечно, вслдствіе всего этого, папа чувствуетъ большую слабость, но по-крайней-мр онъ теперь можетъ продиктовать мн нсколько строкъ въ отвтъ на ваши письма. Что касается уплаты мистеру Краузеру, папа говоритъ, что не можетъ въ настоящее время платить ему и едва когда-нибудь удовлетворить его требованія. Въ какой форм передать ему отвть папа — совершенно зависитъ отъ васъ. Гаррисъ также долженъ подождать, пока ему заплатятъ. Не соглашайтесь на просьбы Гели уменьшить арендную плату, напротивъ, прогоните его съ фермы, если онъ будетъ неисправенъ. Деньги въ ‘Больницу для бдныхъ’ взнесите, потому-что, по словамъ папа, она помогаетъ искорененію нищихъ въ Ирландіи. Вексель, посланный вами, полученъ, но онъ слишкомъ ничтоженъ, и папа васъ проситъ о присылк, боле-значительныхъ суммъ. Онъ говоритъ, что это будетъ полезно его здоровью.
Могу прибавить, что мама и я готовы подвергнуться всякимъ лишеніямъ, даже отказать себ въ необходимомъ, лишь бы только принести пользу здоровью папа. Мама согласна на все, кром возвращенія въ Ирландію. Мы ограничиваемъ себя во всемъ: не держимъ экипажа, столъ нашъ состоитъ изъ двухъ блюдъ, мы донашиваемъ старыя платья, совершенно отказались отъ общества. Если можете придумать еще какую-нибудь экономію, мама будетъ вамъ очень-благодарна: не упоминайте только о Додсборо, что повредить спокойному тону нашей переписки.
Присылайте письма на имя мама, потому-что папа теперь не можетъ заниматься длами, и докторъ говоритъ, что онъ еще нескоро совершенно оправится. О Джемс мы не знаемъ ничего съ-тхъ-поръ, какъ отпустили его, но съ нетерпніемъ ждемъ его письма или приказа о опредленіи его. Кери проситъ васъ не забывать, что она всегда была вашею любимицею и посылаетъ вамъ искреннйшее свое почтеніе, съ которымъ и я также имю честь остаться

Вашею покорнйшею слугою
Мери Анна Доддъ.

P. S. Неизвстно, когда папа выздороветъ, потому мама думаетъ, что лучше всего будетъ высылать векселя на ея имя.

ПИСЬМО XII.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галлеръ, въ Додсборо.

Милая Молли,

Ваши письма адресуйте на виллу съ фонтанами у озера Комо, она такъ называется потому, что въ саду стоитъ мраморная лахань, надъ которой представлены, также изъ мрамора, три танцующія двушки. Съ трехъ сторонъ вилла наша окружена озеромъ, а съ четвертой отрзана отъ земли высокою неприступною горою, черезъ которую нтъ и дороги, такъ-что дохать до насъ можно только водою. Състные припасы привозятъ къ намъ въ лодкахъ, пока погода стоитъ хорошая, мы не терпимъ особенной нужды въ пищ. Но я не знаю, что будетъ съ нами, когда поднимутся осеннія бури. Туземцы ихъ не боятся, потому-что питаются оливками и большими дынями особеннаго рода, которыя называются у нихъ арбузами, но мы до этихъ арбузовъ не смемъ и дотрагиваться посл того, какъ ихъ попробовалъ К. Дж. Это случилось на дорог, въ маленькой деревушк, которая называется Колика. Онъ скушалъ ломоть арбуза, ему понравилось, онъ скушалъ другой, потомъ третій, и не отсталъ, пока не сълъ весь огромный арбузъ. Потомъ сказалъ мн:
— Джемима, какъ называется эта деревня? Не та ли это, о которой сказано въ ‘Путеводител’, что плоды, въ ней растущіе, смертельно вредны иностранцамъ?
— Я не знаю, поищу однако въ книг. Не успла я договорить этихъ словъ, какъ онъ страшно закричалъ:
— Пропалъ я! Смерть моя! смерть моя! умираю!
Всю ночь онъ промучился. Лордъ Джорджъ поскакалъ на разсвт за докторомъ въ Миланъ и привезъ его къ вечеру. Токарь сказалъ, что черезъ полчаса всякая помощь была бы напрасна. Онъ выпустилъ изъ К. Дж. съ полведра крови, если не больше, потому-что, по новой лекарской систем, вс наши страданія происходятъ отъ крови. К. Дж. успокоился, благодаря ему, но очень ослаблъ, и теперь смиренъ какъ младенецъ. Его узнать нельзя, Молли, даже голосъ измнился. Кери не отходить отъ его постели. Иногда онъ даже забывается отъ слабости. Такъ, вчера, онъ принялъ лорда Джорджа за Джемса и началъ предостерегать сына отъ лорда:
‘Остерегайся его, милый дружокъ мой Джемсъ: еслибъ равные не выгнали его изъ своего общества, онъ не сталъ бы таскаться за нами. Поврь мн, милый, онъ ненадежный человкъ и какъ бы я радъ былъ отвязаться отъ него…’
Лордъ Джорджъ показалъ видъ, что не понимаетъ и хотлъ замять разговоръ, заговоривъ что-то о парламент, но К. Дж. продолжалъ: ‘Вотъ мой милый, вдь кажется и по длу о развод Палата Лордовъ нашла, что онъ виноватъ’.
‘Онъ бредитъ’, сказалъ лордъ и далъ намъ знакъ уйдти изъ комнаты, оставивъ съ нимъ одну Кери. Въ-самомъ-дл, бдный К. Дж. говорилъ совершено-непонятно. Каролина уметъ за нимъ ухаживать. Хорошо, по-крайней-мр, что, при недостатк другихъ достоинствъ, отличается она хотя этимъ.
Вы не можете вообразить себ, милая Молли, какая тоска жить здсь. Вотъ ужь три недли, у меня не высыхаютъ глаза отъ слезъ. Бетти Коббъ тоже плачетъ: у ней свое горе: гадкій уродъ, за котораго она вышла, бжалъ, обобравъ у ней вс деньги, серьги, даже, платья. Горничная Мери Анны говоритъ, что у него дома есть жена. Прекрасную партію составила Бетти!
Не знаю, сколько времени прійдется намъ жить въ этомъ несносномъ мст. Докторъ думаетъ, что выздоровленіе К. Дж. можетъ продлиться на нсколько недль. Мы даже опасаемся, что голова у него навкъ останется въ затмніи. Такъ, напримръ, вчера мы думали, что онъ дремлетъ, но онъ открылъ одинъ глазъ и попросилъ Кери приподнять стору, чтобъ видно было въ окно. Долго смотрлъ онъ на озеро, подходящее къ самому дому, и сталъ улыбаться. ‘Что онъ думаетъ?’ сказала я шопотомъ, но онъ услышалъ и сказалъ: ‘Вотъ что я думалъ, Джемима: я думалъ, что это озеро хорошее убжище отъ тюрьмы’. Тутъ я увидла, что его забвеніе прошло и прежній разсудокъ возвратился къ нему.
Вотъ, милая Молли, врный разсказъ о нашей бдственной жизни. Пожалйте о вашей Джемим. Кери идетъ на полчаса гулять по террас. К. Дж., не заботясь ни о комъ изъ насъ, посылаетъ ее каждый вечеръ гулять, и я должна занять ея мсто на это время. Тоскуя и скучая, остаюсь

ваша навсегда
Джемима Доддъ.

ПИСЬМО XIII.

Миссъ Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэнъ.

Villa della Fontana. Сото.

Забыть тебя… нтъ, моя несравненная Китти! Какъ могла ты написать такія жестокія слова? Забыть тебя, значитъ забыть о свтлыхъ дняхъ дтства, о драгоцнныхъ воспоминаніяхъ юности, о первыхъ волненіяхъ сердца, раскрывающагося невдомымъ дотол ощущеніямъ, о томъ времени, когда мечты становятся дйствительностью. Причиною моего молчанія была тяжелая, можно сказать, опасная болзнь папа, возбуждавшая въ насъ даже опасенія за его жизнь. Только въ послднее время могла я отдохнуть душою и предаться наслажденію безпечности. Теперь онъ каждый день на два или на три часа встаетъ съ постели, можетъ кушать легкія блюда, даже принимать участіе въ разговор, мы еще должны беречь его слабое здоровье, но съ каждымъ днемъ онъ замтно чувствуетъ себя лучше, онъ уже начинаетъ смяться, становится похожъ на себя.
Теперь ты видишь, почему я могла забыть о переписк съ тобою, милая Китти. Я была такъ занята одной мыслью — о здоровь папа, что даже не помню, писала ль теб изъ Италіи и говорила ль о нашей восхитительной вилл. Она построена на мыс острова Комо, и принадлежитъ князю Бельджіано, владнія котораго такъ огромны, что онъ платитъ правительству однихъ налоговъ съ земли до мильйона франковъ, какъ слышала я отъ лорда Джорджа, которому, по дружб, онъ согласился отдать въ наймы эту виллу, одну изъ прекраснйшихъ на всемъ озер. Вообрази, Китти, великолпный мраморный фасадъ, съ дорическимъ портикомъ, отражающійся въ вод, которая омываетъ ступени крыльца. За виллою снговая гора, вилла оснена померанцевыми, лимонными, оливковыми деревьями, дикими кактусами, виноградными лозами, величественными кедрами, воздухъ наполненъ благоуханіемъ. Не только природа окружаетъ насъ картиною дивнаго своего богатства, чудной красоты, не только горы и холмы, лса и вода соединяются въ гармонически-прелестныхъ очертаніяхъ: самая атмосфера наполняетъ здсь грудь мою какимъ-то страстнымъ восторгомъ, котораго не знаютъ жители Свера. Самый языкъ звучитъ магическою мелодіею: псня гондольера, фонарь рыбака, скользящій ночью но темной синев озера — все говоритъ здсь: Италія! Италія! дивная, несравненная страна! страна страстной, мелодической псни, земля поэзіи, земля любви!
Ахъ, милая Китти, какъ восхитительны прелестныя ночи на террас, гд, слдя взоромъ за падающими звздами, прислушиваясь къ нжнымъ звукамъ далекой мелодіи, мы сидимъ, тихо нашептывая другъ другу свои чувства! Какъ тогда бьется сердце въ тактъ съ плескомъ озера о скалы прибрежья! Какъ восхищенъ духъ упоительною сценою итальянской ночи! Лордъ Джорджъ восхитителенъ, въ Италіи все существо его обновилось, оживилось. О! вы не знаете въ туманной-Англіи, что такое молодость, что такое жизнь. За Альпами, тамъ, на холодномъ Свер, онъ былъ похожъ на этихъ людей, у которыхъ разсчитаны вс движенія. Но какія сокровища скрывались въ этой бурной груди подъ корою условныхъ фразъ и чувствъ! Какъ страстенъ, какъ откровененъ здсь онъ! Онъ разсказалъ мн всю свою жизнь. Молодость его прошла въ Оксфорд, среди оргій и блестящихъ ученыхъ тріумфовъ, потомъ онъ былъ гусаромъ, сталъ членомъ парламента и покрылъ себя безсмертною славою на политическомъ поприщ. Но для меня было странно, Китти, что даже въ эти минуты безграничной откровенности онъ не касался воспоминаніемъ несчастныхъ узъ, убившихъ его жизнь, однажды, мн казалось, онъ былъ близокъ къ тяжелому признанію, оно трепетало на его устахъ, но онъ только вздохнулъ, тяжело вздохнулъ и сказалъ: ‘Остается разсказать еще эпизодъ моей жизни самый печальный, самый ужасный эпизодъ ея… но я не въ силахъ говорить о немъ теперь’. Мое сердце сильно билось, но онъ былъ погруженъ въ свою печаль. Наконецъ онъ прервалъ долгое молчаніе, пламенно прижалъ мою руку къ своимъ губамъ и вскричалъ: ‘А когда пріидетъ время говорить о томъ, прійдетъ мн съ нимъ вмст часъ повергнуть къ ногамъ вашимъ имя и богатство моё, назвать васъ нжнйшимъ изъ всхъ именъ, именемъ…’ Вообрази же, Китти, что въ эту самую минуту, когда ршительное признаніе было почти высказано, въ этотъ самый мигъ сестра моя, незнающая деликатности въ подобныхъ случаяхъ, подошла къ намъ, спрашивая у меня, гд лимоны, нужные для лимонада папа! Я никогда не прощу ей этого безчувственнаго поступка. Оправданіе, которое она потомъ придумала, еще боле увеличиваетъ вину ея. Вообрази, когда мы пришли въ мою комнату, она сказала:
— Я была уврена, что теб будетъ очень-пріятенъ случай избавиться отъ этого скучнаго лорда Тайвертона.
О, Китти, еслибъ ты видла, еслибъ ты слышала того, о комъ она такъ выражалась! Но я только сказала ей:
— Такое замчаніе свидтельствуетъ о необыкновенной вашей проницательности, вы, Кери, первая открыли, что лордъ Тайвертонъ скучный человкъ.
— Я хотла только сказать, что его вчные толки о себ салонъ наконецъ должны наскучить, и что занимательнйшій человкъ въ мір будетъ боле интересенъ, если иногда будетъ говорить о чемъ-нибудь, кром себя…
— Какъ, напримръ, капитанъ Моррисъ, рзко сказала я.
— Пожалуй, сказала она, улыбаясь: — капитанъ Моррисъ даже совершенно не говоритъ о себ. Съ этими словами она вышла изъ комнаты.
Замчаніе Кери объясняется тмъ, что она завидуетъ высокому положенію, какое занимаетъ въ свт лордъ Джорджъ. Она понимаетъ, какъ жалокъ ея капитанъ передъ нимъ, а чувство это неочень-пріятно. Впрочемъ, она должна знать, что я готова сдлать все, зависящее отъ меня, чтобъ уменьшить бездну, раздляющую этихъ двухъ людей, но видитъ также, что уничтожить ее выше моихъ силъ, но ужь это не моя вина.
Ты отдаешь справедливость моему сердцу, Китти, выражая свою увренность въ томъ, что я желаю всякаго счастія доктору Бельтону, я желаю ему успховъ на новомъ поприщ дятельности. Но мое знаніе свта и жизни увряетъ меня, что лучше было бъ ему остаться въ той скромной сфер, которая такъ соотвтствуетъ его талантамъ. Ты говоришь мн, что въ Дублин онъ имлъ счастіе на одномъ обд познакомиться съ графомъ Дервудомъ, нашимъ посланникомъ въ Испаніи, который былъ такъ пораженъ его дарованіями, знаніями и скромностью, что предложилъ ему быть медикомъ при посольств, и что докторъ Б. принялъ это предложеніе. Конечно, оно очень-лестно, но разсказъ твой совершенно-невроятенъ. Позволь теб сказать, что, по всей вроятности Б. обязанъ своимъ счастіемъ единственно вліянію лорда Тайвертона графъ Дервудъ его дядя. Если даже допустить, что графъ и ничтожный деревенскій докторъ встртились за обдомъ (что вовсе неправдоподобно), то вроятно ли, чтобъ завязался между ними разговоръ? А если даже и сказалъ ему графъ что-нибудь, то разв два-три бглыя слова о холер, или что-нибудь подобное, и заговорилъ съ другими собесдниками, не дожидаясь его отвта. Согласись, что тутъ некогда и не въ чемъ было Б. обнаружить свои достоинства. Я прямо спрашивала объ этомъ лорда Дж., сначала онъ не хотлъ признаться, но потомъ, улыбаясь, сказалъ: ‘Что жь, вдь съ моей стороны было очень-ловкою продлкою удалить доктора въ Испанію, вдь онъ былъ встарину вашимъ обожателемъ — не правда ли?’
Ты видишь, какъ просто произошло это, повидимому, странное возвышеніе доктора Б. мы начинаемъ сильно безпокоиться о Джемс. Онъ ухалъ уже съ мсяцъ, а мы не получали отъ него еще ни строки. Письмо твоего брата къ нему лежитъ, ожидая его или адреса его. Итакъ, и Робертъ ничего не знаетъ о его судьб?
Прости же, моя милая Китти. Ты видишь, сколько у меня безпокойствъ и волненій, но я попрежнему остаюсь

искренно-любящая тебя
Мери Анна Доддъ.

P. S. Сейчасъ принесли къ лорду Тайвертону письмо, адресъ котораго писанъ почеркомъ Джемса. Оно было адресовано въ Брегенцъ, потому странствовало долго изъ почтамта въ почтамтъ, пока нашло насъ. Горю нетерпніемъ узнать, что онъ пишетъ. Прости.

ПИСЬМО XIV.

Кенни Джемсъ Доддъ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Озеро Комо.

Милый Томъ,

Начинаю письмо нын, а допишу его разв черезъ нсколько дней, потому-что еще очень-слабъ физически и душевно, и могу писать только по нскольку строкъ. Мери Анна извщала васъ о моей болзни, слдовательно оставимъ въ сторон этотъ непріятный предметъ. Не ожидайте также отъ меня описанія Италіи, потому-что до-сихъ-поръ я не выходилъ еще изъ комнаты, слдовательно знаю Италію почти такъ же плохо, какъ вс наши безчисленные туристы, поучающіе публику своими разсказами. Скажу только, что видъ изъ моего окна прекрасенъ и что итальянцы живутъ не одними макаронами, какъ у насъ обыкновенно думаютъ — нтъ, они дятъ мясо, хлбъ, овощи, какъ и вс остальные люди.

Девять часовъ вечера.

Принимаюсь за продолженіе письма, потому-что Кери позволила мн пять минутъ побесдовать съ вами. Ахъ, какая милая, добрая двушка моя Кери! Какъ она заботится о больномъ отц! Дай Богъ ей счастія въ жизни. Безъ нея мн пришлось бы плохо на чужой сторон. Даже наше путешествіе не испортило ее, о другихъ этого нельзя сказать, осталась добра, проста, попрежнему. Дай Богъ ей счастія!

Воскресенье. Вечеръ.

Нын поутру я чувствовалъ себя въ-состояніи просмотрть свои счеты, которые сильно нуждаются въ ревизіи, потому послалъ за Мери Анною: счеты подавались ей. Провизія здсь очень-дешева, другихъ расходовъ у насъ не было, сколько я знаю. Вообразите же мое изумленіе, когда открылось, что у насъ выходило слишкомъ по пяти фунтовъ въ день.
— Понимаешь ты, Мери Анна, какъ это произошло? сказалъ я
— Нтъ, папа.
— Ну, понимаетъ ли твоя мать?
— Нтъ, папа.
— Понимаетъ ли хоть лордъ Джорджъ?
— Нтъ, папа, но онъ говоритъ, что наврное Джіакомо объяснитъ все, потому-что Джіакомо образецъ честности.
— Кто жь такой вашъ Джіакомо? сказалъ я.
— Онъ maestro di casa, или дворецкій, папа. Онъ завдуетъ прислугою, держитъ ключи, вообще распоряжается хозяйствомъ.
— Откуда жь вы его взяли?
— Онъ служилъ у князя Бельджіано, который рекомендовалъ его лорду Джорджу, какъ врнйшаго и лучшаго слугу. Въ аттестат, данномъ отъ князя при отъзд за границу, сказано, что его можно считать скоре другомъ, нежели слугою.
— Очень-пріятно пріобрсть такого друга. Говоритъ ли онъ поанглійски?
— Превосходно, папа, кром-того, пофранцузски, порусски, поиспански, понмецки.
— Пришли жь его ко мн, и мы потолкуемъ, сказалъ я.
— Ныньче ему некогда, папа: онъ занятъ приготовленіемъ бала, который дается ныньче въ город.
А такъ-какъ ныньче почтовый день, то результаты моего объясненія съ Джіакомо отлагаются до слдующаго письма.
Отъ Джемса я не получалъ еще ни строки и начинаю сильно безпокоиться о немъ.

Вашъ преданнйшій
Кенни Дж. Доддъ.

ПИСЬМО XV.

Кенни Дж. Доддъ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Пино.

Милый Томъ,

Письмо мое, вроятно, будетъ длинно, потому-что намъ приказано выхать отсюда, и не зная, когда и гд мы остановимся, я долженъ теперь же написать вамъ обо ясенъ подробно и обстоятельно.
Предъидущее мое письмо кончалось, сколько помню, ожиданіемъ объясненія съ синьйоромъ Джіакомо Лампорекко. Этотъ милый джентльменъ былъ такъ утомленъ своими подвигами на бал, что отдыхалъ два дня и явился ко мн только на третій.
— Вы Джіакомо? спросилъ я его. Надобно вамъ замтить, что я увидлъ передъ собою здороваго, плотнаго, красиваго мужчину лтъ сорока, одтаго очень-щеголевато, въ джентльменскомъ костюм, съ блестящею цпочкою изъ мозаическаго золота на широкой груди, съ опаловыми запонками на рубашк, съ золотыми пуговицами на жилет, съ великолпнымъ вензелевымъ перстнемъ на пальц, прилично чему и въ лиц у него было сановитое выраженіе, которому немало содйствовала борода, достойная великаго визиря, и басистый голосъ, на полтона гуще лаблашева.
— Джіакомо Лампорекко, отвчалъ онъ своимъ внушающимъ уваженіе голосомъ.
— Очень-радъ, сказалъ я ласково, стараясь быть какъ можно любезне съ такою почтенною особою.— Мн нужно получить отъ васъ нкоторыя свднія относительно моихъ расходовъ.
— А! счеты по хозяйству! сказалъ онъ, слегка нахмуривая брови съ довольно-яснымъ выраженіемъ презрнія.
— Да, Джіакомо, расходы кажутся мн слишкомъ-велики, ужасно, невроятно-велики!
— Господинъ милордъ въ Лондон израсходовалъ бы вдвое-больше, сказалъ онъ, кланяясь.
— Вопросъ не въ томъ, мы живемъ въ Ломбардіи, въ земл, гд всякая провизія необыкновенно-дешева. Какимъ же образомъ мы здсь израсходовали столько, сколько не прожили бъ и въ Париж?
Тутъ онъ съ быстротой, о которой не могу вамъ дать и понятія, началъ болтать о цн хлба, мяса, птицы, рыбы, доказывая, что все это стоитъ очень-дешево, что столъ господина милорда былъ очень-скуденъ, что морская рыба изъ Венеціи подавалась не боле двухъ разъ въ недлю, что рдко выпивалось по дв бутылки шампанскаго, что бордо было очень-плохо, а бургонское eure хуже, однимъ словомъ, что, по его мннію, господинъ милордъ пріхалъ съ экономическою цлью, какъ иногда длаютъ знатные милорды, и что это намреніе исполнялось очень-удовлетворительно.
Каждая фраза его была пропитана ядовитою наглостью, а между-тмъ при всякомъ слов онъ кланялся, раболпно улыбался, подобострастно изгибался, такъ-что я былъ озадаченъ контрастомъ между смысломъ и тономъ его рчи. А онъ продолжалъ съ непостижимой скоростью перечислять имена всхъ ‘знаменитыхъ милордовъ’, illustrissimi inglesi, которыхъ обманывалъ и обкрадывалъ въ-теченіе двнадцати лтъ. Остановить его на какомъ-нибудь факт разницы между цною провизіи и огромностью израсходованной суммы было ршительно-невозможно, хотя онъ ясно давалъ понять, что всякое разъисканіе объ этомъ покажетъ въ господин милорд гнуснаго, низкаго скрягу, который въ-сущности даже и не милордъ, а просто нищій самозванецъ.
Я выходилъ изъ терпнія отъ такой наглости, но итальянскій докторъ выпустилъ изъ меня столько крови, что я даже не могъ и думать расправиться физическими средствами съ дерзкимъ бездльникомъ, и потому увидлъ себя въ необходимости ограничиться замчаніемъ своему собесднику, что такъ-какъ мы съ нимъ наедин, то я назову его воромъ и разбойникомъ.
Едва произнесъ я эти слова, какъ онъ выхватилъ изъ-подъ жилета длинный сверкающій ножъ и бросился на меня. Я схватился за палку джемсовой удочки, которая стояла, къ-счастію, подл меня, и поднявъ это слабое оружіе, остановилъ его, а самъ, въ ужас, закричалъ: ‘бьютъ! ржутъ!’ Въ одну секунду Гайвертонъ, мои дочери, вся прислуга прибжали въ комнату, вбжали даже поселяне, привезшіе намъ провизію. Я, задыхаясь отъ гнва и испуга, долго не могъ сказать ни слова, а между-тмъ синьйоръ Джіакомо шепталъ что-то на ухо лорду Джорджу и, очевидно, склонилъ его на свою сторону.
Тайвертонъ поспшилъ выслать всхъ изъ комнаты, говоря дочерямъ, чтобъ он успокоились, и потомъ, затворивъ дверь, услся подл меня.
— Ничего, не бойтесь, пустяки, сказалъ онъ мн ободрительнымъ тономъ:— дло обошлось неважною царапиною, которая заживетъ черезъ два дня.
— Что такое вы говорите? сказалъ я.
— Пустяки, впередъ вы будете осторожне, сказалъ онъ, улыбаясь.— впрочемъ, вы ударили по опасному мсту, и ваше орудіе несовсмъ-удобно для деликатныхъ операціи.
— Вы хотите свести меня съ ума, лордъ? Я васъ не могу понять, объясните, о чемъ вы говорите.
— Не безпокойтесь, дло неочень-важно, я умю ладить съ этими молодцами: сунуть ему двадцать-пять наполеондоровъ — и онъ будетъ доволенъ.
— Вы раздражаете, оскорбляете меня! Пожалуйста, оставьте меня одного.
— Ну, не сердитесь же хоть на меня, Доддъ, сказалъ онъ своимъ ласковымъ голосомъ: — и знаю, это случилось нечаянно, вы не имли намренія…
— Что случилось нечаянно? какого намренія не имлъ я? вскричалъ я въ бшенств.
Онъ въ отвтъ размахнулся палкою удочки и захохоталъ.
— Вы хотите сказать, что я ударилъ этого негодяя? закричалъ я.
— Ничего, большой бды не вышло.
— Вы говорите, что я ударилъ его? отвчайте же.
— Мн было бъ очень-пріятно думать, что вы его не ударили. Другъ друга они колотятъ безъ церемоніи, но не любятъ, чтобъ ихъ били англичане. Да успокоитесь же: къ завтрему все будетъ устроено. Докторъ дастъ свидтельство о раздраженномъ состояніи нервъ, мозга и тому подобное. Мы докажемъ, что вы не можете отвчать за свои поступки.
— Вы удостовритесь въ основательности нашей теоріи, если будете продолжать бсить меня, сказалъ я, въ ярости стиснувъ зубы.
— Дло такимъ образомъ уладится, конечно, оно будетъ стоить денегъ, безъ этого не обойдется, но, по-крайней-мр, мы постараемся избавить васъ отъ ареста.
— Пошлите ко мн Кери! Пошлите ко мн дочь! сказалъ я, чувствуя, что изнемогаю.
— Но лучше ли намъ окончательно согласиться?…
— Пошлите ко мн Кери, лордъ, и оставьте меня въ поко, сказалъ я выразительнымъ голосомъ. Онъ ушелъ изъ комнаты и черезъ минуту вошла Кери.
— Успокойтесь, успокойтесь, милый папа, сказала она: — еслибъ онъ не былъ дурной человкъ, то не сталъ бы жаловаться.
— И ты въ заговор противъ меня? И ты принимаешь сторону враговъ?
— Нтъ, сказала она, обнимая меня:— я знаю, что еслибъ этотъ обманщикъ не оскорбилъ васъ, не угрожалъ вашей безопасности, вы никогда бы не сдлали этого, папа.
Мн стыдно признаться, милый Томъ, но болзнь и кровопусканіи такъ ослабили мой духъ, что я заплакалъ отъ мысли о невозможности опровергнуть выдумку бездльника. Даже моя милая Кери врила ей!
— Мн надобно уснуть, мой другъ, я слишкомъ-утомленъ.
— Усните, папа, это лучше всего, сказала она, тихо опуская занавсы оконъ и садясь у моей постели.
Я притворился, что сплю, хотя не могъ задремать ни на минуту. Я все думалъ о томъ, что уличенъ передъ всми, даже передъ моей Кери, въ проступк, котораго не длалъ. Черезъ нсколько времени послышался шопотъ: ‘его надобно разбудятъ’,— ‘какъ ему сказать объ этомъ?’ Я отозвался: — ‘Что такое?’
— Пусть передастъ ему Кери, сказала мистриссъ Д., поспшно, удаляясь изъ комнаты. Кери опятъ сла у моей постели и нжно начала спрашивать, какъ я себя чувствую, но я просилъ ее скоре сказать, въ чемъ дло.
— Ничего, папа, ничего, простая формальность — не больше. Гадкій Джіакомо, несмотря на вс старанія лорда Джорджа уговорить его, подалъ на васъ жалобу въ судъ.
— Ну, что же дале?
— Судья принялъ его жалобу и далъ предписаніе…
— Арестовать меня?
— Не безпокойтесь, милый папа: это одна формальность, полицейскій служитель самъ говоритъ…
— Такъ онъ здсь? въ нашемъ дом?
— Не тревожтесь, милый папа: увряю васъ, все устроится прекрасно. Полицейскій служитель хочетъ только видть васъ, чтобъ удостовриться въ невозможности взять васъ…
— Въ тюрьму, гд сидятъ воры?
— Папа, я не буду безпокоить васъ своими словами, если вы такъ гнваетесь. Впрочемъ, вы ужь знаете все, и если только вы позволите полицейскому служителю войдти на минуту въ вашу комнату, отъ васъ больше ничего не потребуютъ.
— Готовъ принять его, сказалъ я унылымъ тономъ, и Кори пошла сказать объ этомъ.
Черезъ пять минутъ полицейскій служитель вошелъ, въ-сопровожденіи четырехъ вооруженныхъ солдатъ, которые построились во фронтъ и съ трескомъ опустили свои карабины ‘къ ног’. Предводитель ихъ посмотрлъ на мою фигуру съ очевиднымъ изумленіемъ: онъ вроятно ожидалъ найдти въ преступник гиганта съ атлетическими формами, а не жалкое существо, едва-владющее ослабвшими членами. Видъ комнаты также не соотвтствовалъ его предположеніямъ: напрасно искалъ онъ глазами арсенала съ смертоносными орудіями, или хоть какихъ-нибудь оборонительныхъ орудій.
— Это господинъ милордъ? сказалъ онъ наконецъ, обращаясь къ Кери. Она кивнула головой.
— Спроси у него, какъ зовутъ его самого, сказалъ я Кери: мн любопытно это.
— Меня зовутъ — отвчалъ онъ звучнымъ голосомъ — меня зовутъ Александро Лампорекко. Съ этими словами онъ скомандовалъ своей свит: ‘на лво-кругомъ, маршъ’ и они вышли воинскимъ порядкомъ. За дверью сказалъ онъ имъ шопотомъ нсколько словъ и въ корридор, передъ моею комнатою, неумолкаемо раздавались съ той минуты мрные шаги часоваго.
— Это также формальность, Кери — не правда ли? сказалъ я. Я былъ въ бшенств, хотлъ вскочить, броситься въ корридоръ… и не знаю, чего бъ я тамъ не надлалъ, но слабость моя была такъ велика, что, едва приподнявшись, я упалъ на кровать и зарыдалъ какъ ребенокъ, потомъ овладла мною совершенная апатія. Напрасно старались они разогнать во мн уныніе, пробудить любопытство, или хотя безпокойство: я оставался совершенно-безчувственнымъ.
На девятый день, когда я завтракалъ, Кери, подавая мн телячью котлетку, сказала, улыбаясь:
— Папа, не думаете ли вы, что хорошо было бы для васъ подышать чистымъ воздухомъ? Погода нын прекрасная.
— Да вдь я арестантъ, вдь меня считаютъ убійцею и приговорили къ вчному заключенію въ этой комнат.
— Папа, не гнвайтесь такъ, вы знаете, у иностранцевъ всегда поднимается шумъ изъ пустяковъ, они преувеличиваютъ до смшнаго каждую бездлицу. Что длать? надобно сообразоваться съ ихъ обычаями.
— Къ чему все это ведетъ, Кери?
— Просто къ тому только, что вы, милый папа, однетесь и подете въ городъ. Ваше дло будетъ производиться въ суд, если вамъ угодно будетъ явиться. Я убждена, что оно кончится въ пять минутъ, и съ нетерпніемъ желаю, чтобъ оно ршилось скоре.
Не стану повторять убжденіи, которыя внушала ей доброта и любовь къ бдному отцу. Развязка была та, что я выбрился, одлся и похалъ по тихому озеру въ сосдній городокъ.
Кери похала со мною, зная, какъ говорила она, что это будетъ мн пріятно. И она не ошибалась, моя милая. Сцена, окружавшая насъ, была дивно-прекрасна: горы, зеркальное озеро, свтлое, голубое небо, роскошная растительность береговъ… я не могу описать этого, какъ Байронъ или Шелли, но природа дйствуетъ и на ничтожнаго человка такъ же, какъ на великихъ поэтовъ. Я былъ въ тихомъ, сладкомъ забвеніи о всхъ житейскихъ дрязгахъ, когда мы подъхали къ городу и вошли въ судъ, гд ждалъ насъ мой адвокатъ, синьйоръ Мастуччіо. Какъ производился судъ — не буду вамъ расказывать, довольно того, что меня присудили заплатить раненому (ктожъ его ранилъ? врно не я) семь-сотъ цванциггеровъ вознагражденія, уплатить его расходы на леченіе и прочее. ‘Но гд же такъ производятся дла? сказалъ я своему адвокату, выслушавъ приговоръ:— президентъ суда самъ училъ моего обвинителя, Джіакомо, что ему говорить’
— Да, Винченціо Лампорекко ловкій человкъ.
— Что вы говорите? Онъ другъ Джіакомо?
— Онъ его отецъ.
— А полицейскій, который арестовалъ меня?
— Братъ Джіакомо. Одинъ изъ ассессоровъ суда, Луиджи Лампорекко, двоюродный братъ ему.
— Я надюсь по-крайней-мр, что вы, синьйоръ Мастуччіо, не подвергнетесь мщенію этой могущественной фамиліи за то, что защищали меня?
— Не безпокойтесь, моя мать изъ-рода Лампорекко.
Можете легко понять, милый Томъ, что посл этого мое прощаніе съ судьями было неочень-любезно. Потому вечеромъ въ тотъ же день я получилъ приказаніе выхать изъ Ломбардо-венеціанскихъ владній въ-теченіе двадцати-четырехъ часовъ.
Куда мы теперь отправимся? Назначенъ фамильный совтъ, на которомъ я предложу хать въ Парму. Англійскіе туристы не имютъ привычки портить своимъ присутствіемъ этотъ маленькій городокъ, находя, что онъ скученъ, не представляетъ никакихъ развлеченій, ничего интереснаго. Тмъ лучше.
Лордъ Джорджъ получилъ какое-то письмо. Прочитавъ его, отправился къ мистриссъ Д., пригласивъ съ собою Мери Анну. Они о чемъ-то жарко и долго толковали. Но ни Кери, ни мн великая тайна не сообщена: мы, вроятно, недостойны знать ее.
Безпокоюсь о Джемс, который до-сихъ-поръ не пишетъ. Что съ нимъ сдлалось? Кери утшаетъ меня, объясняя молчаніе его разсянностью, но, какъ видно, и сама безпокоится о брат.
Сейчасъ возвратился изъ семейнаго совта и не очень доволенъ тмъ, что вздумалъ предложить Парму. Мистриссъ Д. и Мери Анна съ восторгомъ одобрили мой выборъ, говоря, что невозможно найдти лучшаго города. Кто-нибудь изъ насъ, или они или я, сильно ошибся. Желаю, чтобъ раскаиваться пришлось не мн.

Вашъ преданнйшій
Кенни Дж. Доддъ.

ПИСЬМО XVI.

Джемсъ Доддъ къ лорду Джорджу Тайвертону.

Мантуа. Гостинница Cour de Vienne.

Милый Джорджъ,

У меня въ распоряженіи для письма къ теб только пять минутъ. Лошади стоятъ у подъзда. Многое разскажется теб при свиданьи, потому-что мы прохали по Тиролю, по Штиріи, прожили десять дней въ Венеціи, посмотрли на Верону и т. д.
Теперь спшимъ въ Миланъ, гд ожидаю найдти тебя съ приглашеніемъ отъ матушки синьйор Жозефин. Я сказалъ Жозефин, что приглашеніе давно ждетъ насъ, и, пожалуйста, устрой, чтобъ я не оказался лжецомъ.
Разршеніе вступить во второй бракъ еще не получено Жозефиною — это ужасно мучитъ меня, но до истеченія мсяца она надется имть его. До того времени она желаетъ жить въ совершенномъ уединеніи, слдовательно вилла ваша очень удобна для насъ.
Разумется, матушка и сестры должны принять ее съ распростертыми объятіями. Мери Анн ненужно и толковать объ этомъ. Постарайся также уговорить и батюшку разстаться съ халатомъ. Пріучи, по возможности, и прислугу держать себя приличне, какъ бываетъ въ порядочныхъ домахъ.

Полагаюсь на тебя во всемъ, твой преданнйшій
Джемсъ Доддъ.

P. S. Послдній свой билетъ въ пятьсотъ фунтовъ я размнялъ въ Венеціи, потому нельзя затягивать дла.

ПИСЬМО XVII.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.

Парма. Гостинница Cour de Parme.

Милая Молли,

Когда я писала вамъ въ прошлый разъ, мы жили, хотя скромно, на озер Комо, и остались бы на Комо всю осень, еслибъ К. Дж., по обыкновенію, нисколько не заботясь объ удобствахъ семейства, не завелъ драки, за которую намъ велли выхать въ-теченіе двадцати-четырехъ часовъ. Для насъ было это большою непріятностью, потому-что въ то самое утро лордъ Джорджъ получилъ письмо отъ Джемса. Я правду говорила, Молли, что Джемсу ненужно ни учености, ни трудолюбія, нужны только деньги, чтобъ устроить свою карьеру блестящимъ образомъ. Судите, основательны ли были эти надежды, съ которыми К. Дж. неугодно было соглашаться: Джемсъ похалъ на минеральныя воды въ Гамбургъ, если не ошибаюсь, и тамъ познакомился съ очаровательною девятнадцатилтнею вдовою, утопающею въ богатств и происходящею отъ самой знатной фамиліи во всей Франціи.
Какъ онъ сблизился съ нею — не знаю, не знаю также, откуда онъ взялъ денегъ для покупки себ великолпныхъ лошадей и кареты, тысячи восхитительныхъ подарковъ своей невст. Теперь они путешествуютъ вмст: она въ своемъ, онъ въ своемъ экипаж, такъ-что видятся только, когда останавливаются въ большихъ городахъ, но и тутъ соблюдаютъ такую скромность, какъ-бы совершенно посторонніе другъ другу. Для вступленія же въ бракъ они ждутъ только какого-то разршенія отъ дяди невсты, кардинала. Пока оно получится, невста хочетъ жить въ совершенномъ уединеніи, по этой причин, а также, чтобъ дать намъ случай оказать ей должное вниманіе, Джемсъ написалъ, чтобъ мы пригласили ее на нашу виллу.
По-несчастію, въ тотъ самый день, какъ получено его письмо, К. Дж. приказали хать съ Комо. Что намъ было длать при такихъ обстоятельствахъ? К. Дж. наврное не захотлъ бы приглашать графиню, боясь издержекъ, потому мы не сказали ему ничего, согласились, въ угожденіе ему, хать въ Парму, скучный городъ, гд нтъ хорошаго общества, но дешево жить, надясь, что тамъ онъ будетъ доволенъ и, слдовательно, обходителенъ, потомъ лордъ Дж. отправился въ Миланъ встрчать жениха и невсту, а мы похали въ Парму. По дорог К. Дж., по обыкновенію, компрометировалъ насъ своимъ грубымъ обращеніемъ на почтовыхъ станціяхъ. Разскажу только одинъ случай. На послдней станціи, куда мы пріхали ночью, сказали, что лошадей нтъ, хотя К. Дж. видлъ ихъ въ конюшн боле десятка. Онъ съ Патрикомъ Бирномъ силою разогналъ трусливыхъ конюховъ, вывелъ четверку, запрегъ въ экипажъ, посадилъ Патрика форейторомъ, самъ слъ на козлы и мы ухали, сопровождаемые криками и проклятіями побжденныхъ итальянцевъ. Мы скакали въ совершенной темнот, по неизвстной дорог, и скоро замтили, что несемся подъ гору. Едва К. Дж. усплъ крикнуть Патрику: ‘тише!’ какъ подъ колесами у насъ зашумла вода… ‘Мы попали въ рку!’ закричалъ К. Дж., и въ тотъ же мигъ наша карета опрокинулась на бокъ, въ воду. Я лишилась чувствъ, и когда опомнилась, лежала ужь въ избушк, на постилк изъ каштановыхъ листьевъ.
— Все. кончилось благополучно, мама, сказала Кери:— ручей былъ неглубокъ, намъ скоро помогли поселяне изъ сосдней деревни и лордъ Джорджъ, котораго мы обогнали на дорог.
Мы похали дале въ экипаж лорда Джорджа, а К. Дж. остался хлопотать съ нашею каретою. Въ Парм мы выбрали лучшую гостинницу. Лордъ Джорджъ сказалъ нсколько словъ хозяину — и намъ отвели великолпныя комнаты, отъ которыхъ Мери Анна осталась въ восторг. Кери говорила, что надобно послать за ея отцомъ, не понимая, что насъ компрометировалъ малйшій намекъ о непріятномъ приключеніи, жертвою котораго онъ остался, потому я не могла согласиться говорить кому бы то ни было въ гостинниц о К. Дж. Онъ черезъ нсколько часовъ пришелъ пшкомъ, но достаточно вознаградилъ себя за труды прекраснымъ ужиномъ, который былъ намъ поданъ. Порядкомъ покушавъ и выпивъ нсколько стакановъ, онъ развеселился, и даже веллъ подать шампанскаго. Мы увидли, что надобно подождать, пока онъ сдлается еще добре, и тогда передать ему извстіе о приглашеніи. Мери Анна даже сла за фортепьяно и пропла для него романсъ.
— Благодарю тебя, моя милая, но романсъ твой не по моему простому вкусу. Спой мн какую-нибудь ирландскую псенку.
— Нтъ, папа, увольте меня отъ этой обязанности, сказала она и ушла изъ комнаты.
Посл этого, конечно, было неумстно начинать съ нимъ деликатный разговоръ, потому-что онъ остался недоволенъ поступкомъ дочери. На другой день, за завтракомъ, онъ былъ въ лучшемъ расположеніи духа, и мы воспользовались этимъ, чтобъ сообщить ему новость объ успхахъ сына. Но онъ, слушая насъ, твердилъ одно: ‘Такъ онъ не былъ въ Лондон!’ Потомъ объяснили мы ему, что послали приглашеніе графин и ждемъ ея прізда съ часу-на-часъ. Онъ тяжело вздохнулъ и выпилъ рюмку ликеру.
Но мы, не обращая на это вниманіе, все говорили о графин. Ожидая прізда ея съ каждою минутою, мы не обдали до семи часовъ, говоря К. Дж., что еще только пять. Наконецъ онъ сказалъ:
— Милая Мери Анна, прикажи Патрику, чтобъ онъ принесъ мн туфли, у меня устали ноги.
— Папа, это невозможно: мы ждемъ графиню. Онъ замолчалъ со вздохомъ, потомъ опять сказалъ:
— Нельзя ли мн хоть закурить сигару?
— Здсь, папа? Какъ это можно! Табачный запахъ самымъ непріятнымъ образомъ поразитъ графиню.
‘Вотъ они! вотъ они!’ закричала Мери Анна, черезъ минуту, и съ громомъ подъхала къ отелю тяжелая дорожная карета.
— Я уйду, на всякій случай, чтобъ не было хуже, сказалъ К. Дж., и, схвативъ со стола свчу, бросился изъ комнаты.
Едва я успла оправить чепецъ, какъ на лстниц послышались шаги. Самъ хозяинъ гостинницы вошелъ доложить о прізд графини, и она явилась, опираясь на руку Джемса, но, едва увидвъ меня, стремительно подбжала и поцаловала мою руку. Никогда въ жизни я такъ не конфузилась, и едва не упала въ обморокъ отъ такой почтительности. Потомъ она бросилась въ объятія Мери Анны, и он цаловались минутъ пять. Но Кери съ непростительною холодностью только подала ей руку.
Мери Анна поспшила снять съ нея шаль и шляпку, и въ это время я замтила, что она безпокойно глазами ищетъ чего-то или кого-то.— Что это? шепнула я Мери Анн.— ‘Она спрашиваетъ, гд князь, то-есть папа‘.— Я въ душ поблагодарила Джемса, что онъ рекомендовалъ насъ ей подъ знатнымъ титуломъ и снова шепнула Мери Анн: — ‘Скажи ей, что князь неочень здоровъ и теперь въ постели’. Но она такъ занялась съ нами, что не имла времени разспрашивать о немъ, и мы, въ восторг другъ отъ друга, сли пить чай. Тутъ я могла разглядть ее пристальне и, увряю васъ, Молли, должна признаться, что никогда не видывала такой красавицы. Она смугла, какъ испанка, волосы ея совершенно-черны, черные глаза сверкаютъ огнемъ, на щекахъ нжный румянецъ. Она, казалось, отгадала, съ какимъ чувствомъ я смотрю на нее, потому-что нагнулась и съ жаромъ поцаловала нсколько разъ мою руку.
Я очень жалла, что не могу съ нею говорить и не понимаю словъ ея, но Мери Анна была въ восторг отъ ея ума и любезности, даже Кери, всегда холодная и недоврчивая, была очарована.
Посл чая, Джемсъ, подсвъ ко мн, разсказалъ все попорядку. ‘Если нашъ старикъ будетъ держать себя недли дв, какъ слдуетъ, мн достаточно этого времени, красавица, которую вы видите у себя, и четыре тысячи фунтовъ дохода будутъ моею неотъемлемою собственностью’, сказалъ онъ. Онъ доказалъ мн необходимость жить, пока она у насъ, на широкую ногу. ‘Она останется здсь только до четырнадцатаго числа, когда кардиналъ, дядя ея, прідетъ въ Пизу, гд будетъ она должна съ нимъ видться, слдовательно, намъ нужно поддержать себя передъ нею всего только какія-нибудь три недли, и, какъ видите, расходы не будутъ превышать какихъ-нибудь трехъ или четырехъ сотъ фунтовъ. А мой кошелекъ, прибавилъ онъ:— совершенно истощился, я долженъ былъ продать свою тележку и лошадёнокъ въ Милан, чтобъ дохать сюда не нуждаясь’. Потомъ онъ сказалъ мн, что ея верховыя лошади будутъ приведены завтра или посл завтра, и что надобно достать нсколько такихъ же лошадей для него и сестеръ.
Я общала уговорить на это мистера Д. Сначала онъ ворчалъ и не поддавался, но едва на слдующее утро увидлъ графиню, какъ самъ растаялъ и восхитился. Она какъ-будто ободряла его нжные взгляды — таковы, милая Молли, вс француженки. Я даже замтила, что онъ изъ-подъ газеты посматривалъ на ея ножку, которая, надобно признаться, миньятюрна и обольстительна.
— Надюсь, теперь вы довольны, мистеръ Д., сказала я, проходя мимо его стула.
— Да, сказалъ онъ: — акціи на лондонской бирж поднимаются теперь, какъ пишутъ.
— Я говорю не о бирж, а о томъ миломъ предмет, который вы разсматриваете съ такимъ вниманіемъ.
Онъ покраснлъ, но не отвчалъ ничего.
Вотъ вамъ наши новости. Она теперь живетъ съ нами ужь четыре дня, и эти дни показались мн часами, хотя безъ нея Парма была бы для меня самымъ скучнымъ городомъ.
Каждое утро графиня, Мери Анна, Джемсъ и Тайвертонъ здятъ верхомъ, возвратившись, одваются къ обду. Мери Анна всегда бываетъ въ бальномъ костюм, подражая графин, я также одваюсь соотвтственно ихъ туалету. По вечерамъ занимаемся музыкою, играемъ въ карты, здимъ въ оперу и день проходитъ чрезвычайно-пріятно. Я, къ-сожалнію, не могу говорить съ графинею, но Мери Анна неразлучна съ нею. Кери, по обыкновенію, холодна, однакожь и она соглашается, что графиня очень-мила.
Моя молодежь возвратилась съ прогулки. Я должна одваться къ обду. Прощайте же, милая Молли, и порадуйтесь счастью вашей

Джемимы Доддъ.

P. S. Мери Анна извиняется передъ Китти Дулэнъ, что не успла написать ей, но воспользуется первою свободною минутою, чтобъ подлиться съ нею своими впечатлніями. Пока можете сказать Китти о необыкновенномъ счасть Джемса, вдь Китти, кажется, сама посматривала на него, не понимая, что вовсе ему не партія.

ПИСЬМО XVIII.

Миссъ Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэнъ.

Парма.

Милая Китти,

Рдко я должна извиняться предъ тобою за краткость моихъ писемъ, но теперь именно такой случай. У меня почти не остается свободной минуты. Письмо мама къ мистриссъ Галларъ объяснитъ и теб, какое счастіе дается судьбою Джемсу и, можно прибавить, всмъ, близкимъ къ нему. Красота, молодость, умъ, достоинства души, знатность — все соединено въ его избранниц. Она по матери испанка, изъ рода Лас-Каланьясъ, занимающаго первое мсто между испанскими грандами. Ея отецъ графъ Сент-Амандъ, побдившій прусскую армію при Маренго — ты видишь, что я живу теперь въ мір славныхъ историческихъ воспоминаній. Она постоянно была въ высшемъ обществ, и чрезъ нея я буду введена въ кругъ его. Вс ея понятія вращаются въ этой сфер, такъ-что, напримръ, папа напоминаетъ ей Талейрана, а матушка, говоритъ она, необыкновенно походитъ на княгиню Эстергази.
Съ бднымъ Джемсомъ она обращается такъ, что еслибъ я не знала истинныхъ ея чувствъ, не знала, что она любитъ его до безумія, то могла бы думать, что она играетъ имъ. Она смется надъ его любимыми претензіями, напримръ, говоритъ, что онъ дурно здитъ верхомъ. Благодаря ей, онъ безпрестанно рискуетъ сломать себ шею. Но странныя противорчія въ ея характер неисчислимы. Такъ она, гордая, величественная до суровости при другихъ, становится самою рзвою шалуньею, оставаясь со много наедин въ своей комнат. Я говорила ей, что Джемсъ еще безумне полюбилъ бы, увидвъ эту сторону ея характера. Она въ отвтъ на это хохочетъ, говоря: ‘увидитъ, увидитъ современемъ’. Впрочемъ, и со много стала она вполн откровенна только недли чрезъ дв но прізд. ‘Если вамъ еще не хочется спать’, сказала она однажды, ‘я попрошу васъ къ себ, то-есть въ мою комнату, въ гости’.
Переодвшись, я поспшила къ ней, и едва врила своимъ глазамъ, увидвъ ее въ великолпномъ восточномъ костюм, съ пунсовымъ тюрбаномъ на голов, подл нея лежалъ кинжалъ въ богатой оправ, она курила папироску.
‘Запирайте же за собою дверь, и закуривайте папироску, сказала она. Напрасно я увряла ее, что не курю. Она смялась.— ‘Уже-ли вы только вчера выхали изъ чопорной Англіи? Гд и съ кмъ вы жили? Можно ли не курить?’ Она принудила меня попробовать, но у меня на первый разъ закружилась голова. Понемногу, однако, я привыкла къ этому удовольствію. Потомъ она стала объяснять мн свои понятія о положеніи женщины въ образованномъ обществ. Теб показались бы они странны, потому-что ты не приготовлена смотрть на свтъ такъ, какъ я. Но я теперь вполн раздляю ихъ. Тмъ немене остаюсь, милая Китти, какъ и прежде, навки твоею

Мери Анна Доддъ.

P. S. Я знаю, ты потребуешь отъ меня нсколькихъ словъ обо мн самой и моихъ видахъ на будущее. Но что сказать теб? Будущее мое еще скрывается въ туман. Онъ молчитъ. Я вижу, что его сердце изнываетъ тоскою, горитъ нетерпніемъ. Но онъ таитъ въ глубин души свои страданія. Когда все это разршится? Когда онъ будетъ свободенъ — кто знаетъ? Но тогда твоя Мери Анна будетъ счастлива.

ПИСЬМО XIX.

Кенни Дж. Доддъ къ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Парма.

Милый Томъ,

Лучъ солнца, освтившій на нсколько дней вашихъ друзей, оказался предшественникомъ мрачнаго урагана, и вс наши веселья кончились печалью и раздорами. Письмо мистриссъ Д. къ старух Галларъ объяснило вамъ, какимъ образомъ Джемсъ возвратился, не дохавъ до Лондона. Вы ужъ слышали о милой молодой вдов, знатной фамиліи, съ огромнымъ богатствомъ, а если еще не слышали, то, но чистой совсти скажу, завидую вамъ, потому-что въ послднее время судьба моя была — съ утра до ночи слушать толки о ней. Во всякомъ случа, теперь вамъ извстно, что фамилія Доддовъ готовилась украсить свое родословное древо втвью, столь знаменитой, что даже Мек-Керти могли гордиться такою прививкою. Племянница какого-то кардинала, имющая четыре тысячи фунтовъ дохода, благоволила изъявить согласіе на вступленіе въ бракъ съ мистеромъ Джемсомъ Доддомъ, и мы возносились до облаковъ такимъ благополучіемъ. Она изволила поселиться у насъ и была такъ милостива, что даже меня наградила титуломъ князя.
Нечего разсказывать, какъ тянулись мы изъ послднихъ силъ, чтобъ блеснуть передъ нею великолпіемъ, свтскостью и богатствомъ. Обды, вечера, лошади, кареты, опера, букеты — все явилось у насъ, чтобъ молодая и прелестная графння видла, что мы достойны вступить съ нею въ родство, и что промахи въ бонтон у насъ достаточно вознаграждаются искусствомъ поваровъ и полнотою кошелька, словомъ, чтобъ овладть четырьмя тысячами фунтовъ, мы показывали, что имемъ сами вчетверо боле.
Со дня на день ожидалъ я желаннаго разршенія отъ дяди ея на бракъ, со дня на день отлагалось судьбою исполненіе моей надежды. Прошло пять недль, о разршеніи не было и слуха. Кардиналъ былъ занятъ множествомъ различныхъ длъ необыкновенной важности, ему не оставалось ни минуты вникнуть въ дло племянницы, а время шло и шло, унося сотни фунтовъ (отчасти наличными деньгами, а боле векселями).
Впрочемъ, только мы двое съ Кери обнаруживали нетерпніе и недовольство медленностью кардинала, другимъ было очень-пріятно жить на роскошную ногу, и нжныя чувства ихъ совершенно удовлетворялись нарядами и обдами. Наконецъ я спросилъ себя: ‘Долго ли жь это будетъ продолжаться? Что будетъ съ моимъ кошелькомъ и даже съ моимъ запасомъ вексельной бумаги, если такъ пройдетъ еще мсяцъ?’ Отвта не могъ я придумать самъ, потому послалъ за мистриссъ Д., чтобъ дать ей случаи выказать свою геніальность разршеніемъ мудреной задачи.
Совщаніе наше происходило въ такъ-называемой моей комнат, иначе сказать въ темномъ чуланчик подъ лстницею, гд каждую ночь собирается мышиный парламентъ. Мистриссъ Д. была такъ разстроена обстановкою моего помщенія, что предложила перенесть нашъ конгрессъ въ ея комнату, что и было исполнено.
Я столько разъ писалъ о нашихъ семейныхъ разладицахъ, что безполезно утомлять васъ новыми подробностями въ томъ же род. Довольно сказать, что мистриссъ Д. выдержала свой характеръ. Она очень-краснорчиво изображала блескъ и выгоды предполагаемаго брака, убдительно и презрительно доказывала ничтожность пожертвованій, которыми достигается эта великая цль, ядовито разоблачала тривіальное скряжничество, овладвающее мною, завершила свою диссертацію стереотипнымъ контрастомъ между мною, Доддомъ, и фамиліею Мек-Керти — всегдашній финалъ ея дивертиссментовъ.
— Итакъ вступленіе окончено, сказалъ я: — приступимъ же къ длу: когда будетъ свадьба?
— Спросите кардинала: когда онъ намренъ прислать свое согласіе?
— Итакъ ‘ршеніе отлагается на неопредленное время’, какъ выражаются въ парламент, сказалъ я:— но когда согласіе будетъ ею получено, что тогда? Тотчасъ же свадьба?
— Да, но предварительно вы должны выдлить жениху приличную часть изъ вашихъ помстій.
— А какъ велика можетъ быть эта часть, если вс помстья, за уплатою долговъ, не стоятъ пяти сотъ фунтовъ?
— Пяти сотъ фунтовъ и ненужно, сказала она съ досадою: — вы должны понимать мои слова въ настоящемъ ихъ смысл.
— Позвольте же просить васъ раскрыть моему слабому разумнію этотъ истинный смыслъ.
— Я хочу сказать, мистеръ Доддъ, что, женясь на богатой невст, Джемсъ и самъ не долженъ быть нищимъ: онъ долженъ также имть состояніе.
— Это было бы прекрасно, но если состоянія нтъ?
— Если этого состоянія нтъ, если отецъ промотался на удовлетвореніе… однакожь я не хочу выказывать своихъ горестныхъ воспоминаній.
— И не высказывайте, потому-что иначе и я высказалъ бы свои.
Она увидла себя въ необходимости прибгнуть къ рыданіямъ и даже небольшой истерик вслдствіе столь грубаго оскорбленія, успокоившись чрезъ нсколько времени, удостоила однако меня снисходительнымъ объясненіемъ, что она считаетъ нужнымъ наградить Джемса вовсе не дйствительными землями, а просто бумагами и планами, которые бы замняли ихъ недостатокъ, что мы ужь длали съ такимъ блестящимъ успхомъ при сватовств Мери Анны.
— Нтъ, сказалъ я: — не ожидайте отъ меня такого надувательства. Тогда вы меня такъ запутали безъ моего вдома, что я радъ былъ хоть какъ-нибудь отвязаться отъ васъ. Теперь вы меня не подднете на эту удочку. Пусть Джемсъ умретъ холостякомъ, а я не соглашусь быть подлымъ плутомъ.
Еслибъ я сказалъ ей, что хочу идти въ канатные плясуны, это не поразило бъ ея такимъ изумленіемъ.
— Что такое съ вами сдлалось? произнесла она насмшливо: — откуда вы прониклись такими нжными деликатностями въ правилахъ чести? Не думаете ли исправиться, собираясь умирать?
— Хотя и невжливо противоречить дамамъ, однако я принужденъ сказать, мистриссъ Д., что, къ-сожалнію, еще не собираюсь умирать, но я не могу быть мошенникомъ, быть-можетъ, еслибъ я имлъ счастіе родиться Мек-Керти, я думалъ бы иначе, но теперь…
Она поблднла отъ досады и, задыхаясь, не могла выговорить ни слова, тогда я, видя, что принудилъ къ молчанію непріятельскую артиллерію, открылъ батальный огонь и пошелъ на проломъ, то-есть далъ полную волю своимъ чувствамъ и высказалъ все, что думаю о нашемъ путешествіи, нашихъ смшныхъ, разорительныхъ и постыдныхъ приключеніяхъ, и такъ дале, она почла нужнымъ предаться истерик. Я позвалъ къ ней Мери Анну, ушелъ въ свою комнату и, утомленный битвою, а также и успокоенный торжествомъ и чистотою своей совсти, сладко и крпко заснулъ. Не знаю, сколько времени я проспалъ бы, еслибъ не разбудилъ меня поутру стукъ въ дверь. Я отперъ. Вошла Кери съ разстроеннымъ лицомъ.
— Что такое? Что случилось, мой другъ? спросилъ я.
— У насъ вс встревожены, папа, сказала она, схвативъ мою руку своими ручками: — графиня ухала.
— Ухала?.. какъ?.. куда?
— Ухала, ныньче поутру, очень-рано на разсвт, кажется, въ Геную, но мы не знаемъ этого хорошенько, потому-что прислуга подкуплена и молчитъ…
— Зачмъ же, по какому случаю она ухала?
— Кажется, папа, что она подслушала какой-то разговоръ, вроятно, секретный, между вами и мама. Но какъ она поняла его? Вдь она не говорила съ нами поанглійски. Она по секрету послала свою горничную за лошадьми и ухала, пока мы вс спали. Но она оставила Мери Анн записку, въ которой, извиняя свой безцеремонный отъздъ, говоритъ, что вамъ и мама будетъ понятна его причина и насмшливо замчаетъ, что ‘семейные разговоры надобно вести спокойнымъ голосомъ, чтобъ не разглашались домашнія тайны’. Потомъ она холодно проситъ передать ея поклонъ Джемсу, котораго называетъ ‘votre estimable fr&egrave,re’, и оканчиваетъ увреніемъ въ ‘глубокомъ уваженіи и искренней своей преданности’ Мери Анн.
— Это удивительно! вскричалъ я, болзненно сознавая въ душ, что удивительнаго тутъ ничего нтъ, и дло объясняется очень-понятно для меня.— Принеси мн эту записку!
— Она увезена Джемсомъ.
— Какъ, и Джемсъ ухалъ?
— Да, папа, онъ ускакалъ догонять ее, впрочемъ, самъ не зная хорошенько, по какой дорог она ухала. Бдняжка! онъ совершенно потерялся!
— А твоя матушка?
Кери печально наклонила голову.
Ахъ, Томъ, этого жеста было достаточно для меня, чтобъ угадать, какія сцены ожидаютъ меня. Я погрузился въ печальныя размышленія, среди которыхъ застало меня извстіе, что мистриссъ Д. желаетъ со много видться, оно разразилось надо мною, какъ смертный приговоръ. Мн представлялось, что я ужь изобличенный преступникъ, которому объявляютъ ршеніе уголовнаго суда: ‘Кенни Доддъ! ты злодй и губитель. Своимъ гнуснымъ тупоуміемъ, своимъ необузданнымъ характеромъ, своимъ безразсудствомъ ты разрушилъ счастіе своего сына, растерзалъ его сердце и лишилъ его четырехъ тысячъ дохода. Но твои злодянія не ограничиваются этимъ. Ты также…’ На этомъ пункт растворилась дверь и медленно вошла мистриссъ Д., сопровождаемая Мери Анною. Но, ршившись вступить въ единоборство безъ свидтелей, я веллъ дочерямъ оставить насъ. Чтобъ не нарушать тайны, не буду разсказывать и вамъ подробности битвы, скажу только, что она была упорна и продолжительна. Меня обвиняли, я обвинялъ, атака слдовала за атакою, побда колебалась.
— Прекрасно, madame! сказалъ я наконецъ:— думайте, какъ хотите. Ясно одно: заграничная жизнь для насъ неудачна. Итакъ возвратимся домой, гд мы умемъ жить не хуже другихъ.
— Если вамъ угодно, извольте хать, но я не намрена.
— Не намрены? Это ваше послднее слово?
— Да.
— Въ такомъ случа нечего мн и терять драгоцннаго времени на пустыя разсужденія. Иду собираться въ дорогу.
— Счастливаго пути, мистеръ Доддъ, сказала она, величественно уходя изъ комнаты и уступая мн поле битвы, если не побду. Не знаю, кто изъ насъ боле правъ, кто боле виноватъ, но я ршился хать домой и отправляюсь немедленно отсюда въ Геную, въ Гену сяду на пароходъ, который привезетъ меня прямо въ Англію. Сосдямъ вы можете сказать, что я возвращаюсь только на нсколько недль, по хозяйственнымъ дламъ. А боле близкимъ людямъ скажите, по секрету, что я вызванъ правительствомъ для важныхъ совщаній и для занятія очень-значительнаго мста.
Въ Гену будутъ мн нужны деньги, потому пришлите туда, сколько можете собрать.

Вашъ преданнйшій
Кенни Дж. Доддъ.

P. S. Напрасно льстилъ я себя надеждою, что въ Парм жить дешево: при разсчет оказалось противное. Правда и то, что мы жили до сумасбродства роскошно.

ПИСЬМО XX.

Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэн.

Парма. Отель Cour de Parme.

Милая Китти,

Въ послднее время у насъ было столько непредвиднныхъ непріятностей, что я даже совершенно не помню, когда писала теб въ послдній разъ, и какъ объясняла разрывъ нашъ съ графинею де Сент-Амандъ. Во всякомъ случа, мн кажется, что ее нельзя винить, хотя мы и были очень огорчены ея отздомъ. Для женщины, рожденной въ высшемъ кругу, имющей аристократическія привычки, самая мысль вступить въ родство съ людьми сомнительнаго богатства должна казаться ужасною. Я даже не знаю, любила ль она когда-нибудь Джемса. Она считала приличнымъ для себя выйдти за него, полагая, что онъ знатенъ и богатъ — вотъ все. Она-ли виновата, что обманулась? И кто поступилъ бы иначе на ея мст? Она права. Я понимаю ея поступокъ и правила. Но мы ужасно разстроены духомъ, благодаря неловкости папа. Джемсъ здилъ отъискивать свою невсту, былъ въ Рим, Болонь, Анкон, но нигд не могъ найдти слдовъ ея.
Папа даже ршился-было разстаться съ мама, потому-что она хотла остаться въ Италіи, онъ — возвратиться домой черезъ Геную, моремъ, ‘чтобъ на сухой земл не терпть новыхъ кораблекрушеній’ и не встртиться на возвратномъ пути съ новыми непріятностями. Я хотла остаться съ мама, Кери папа бралъ съ собою. Все ужь было готово къ его отъзду, какъ я получила письмо отъ милаго лорда Джорджа, который звалъ насъ въ Геную, гд скоро начнутся великолпные праздники. Тогда мы вмст съ мама, сказали папа, что охотно демъ съ нимъ въ Геную, онъ обрадовался этой уступк, или, какъ ему казалось, раскаянію, и примиреніе наше пока довольно-прочно. Этимъ кончаются извстія, касающіяся меня.
Но сообщу теб другую новость, сильно-оскорбившую мама. Посл отъзда графини, папа нсколько времени былъ боленъ подагрою. Мама въ это время получила письмо отъ капитана Морриса и сочла нужнымъ распечатать его, зная, что папа не въ-состояніи вести корреспонденціи. Моррисъ длалъ предложеніе Кери. Я это предвидла. Возможно ли было намъ согласиться принять въ свое семейство человка, который былъ бы опаснйшимъ врагомъ нашимъ? Нтъ сомннія, что онъ принялъ бы сторону папа, который могъ пріобрсть энергію подъ его вліяніемъ. Потому я вполн одобряю поступокъ мама, которая отказала ему на-отрзъ, не говоря ничего папа, чтобъ не безпокоить его. Притомъ же Кери слишкомъ еще молода и даже легкомысленна. И какихъ выгодъ можетъ ожидать наше семейство, вступая въ родство съ какими-нибудь Моррисами? Однимъ словомъ, для насъ было большимъ счастіемъ, что письмо Морриса попало въ наши руки. Это единственное утшеніе, которое имла въ послднее время твоя на-вки

Мери Анна Доддъ.

ПИСЬМО XXI.

Мистриссъ Доддъ къ мистриссъ Мери Галларъ, въ Додсборо.

Генуя. Отель Feder.

Милая Молли,

Посл отъзда графини де-Сент-Амандъ, причины котораго было бы слишкомъ долго разсказывать, мы вздумали переселиться въ Геную. Но болзнь К. Дж.— слдствіе его вспыльчивости, задержала насъ въ Парм около мсяца, такъ-что мы едва успли прибыть въ Геную поздно вечеромъ, наканун начала большихъ праздниковъ, которые привлекли въ этотъ городъ множество иностранцевъ.
Въ отели, куда мы подъхали, вс комнаты были заняты, да и во всемъ город уже нельзя было отъискать квартиры ни за какую цну. Одно англійское семейство при насъ, ненашедъ помщенія, ухало въ Кьявари, потому-что даже суда въ гавани были наполнены народомъ. К. Дж. началъ пересматривать списокъ остановившихся въ отел, надясь найдти въ числ ихъ пріятеля, у котораго можно было бы выпросить пріютъ, но изъ множества англійскихъ именъ не оказалось ни одного знакомаго, а лордъ Дж., хотя и зналъ всхъ аристократовъ, но вс они были родственники или близкіе друзья людей, съ которыми онъ ‘былъ въ разлад’. Мы стояли такимъ образомъ на подъзд, разсуждая, что намъ длать, какъ мимо насъ быстро прошелъ вверхъ по лстниц джентльменъ, лица котораго мы не успли разглядть. Содержатель отеля самъ провожалъ его, потому было видно, что джентльменъ этотъ человкъ важный. К. Дж. спросилъ о немъ лакеевъ, едва они успли отвчать, что ‘этотъ синьйоръ занимаетъ No 4, большую квартиру въ бель-этаж, а больше ничего они не знаютъ’, какъ содержатель отеля подошелъ къ намъ съ улыбкою и поклонами, объявляя, что синьйоръ, занимающій No 4, считаетъ себ истиннымъ удовольствіемъ предоставить въ наше распоряженіе половину своихъ комнатъ, и надется, что мы не найдемъ неудобнымъ принять это предложеніе.
— Кто жь онъ? кто жь онъ? закричали мы въ одинъ голосъ, но хозяинъ гостинницы такъ изуродовалъ англійское имя, что мы не могли его разобрать и, отложивъ разгадку до того времени, какъ увидимъ его въ ‘списк жительствующихъ’, отправились, сопровождаемые хозяиномъ, въ уступленныя намъ комнаты. Он были меблированы великолпно: зеркала, японскія вазы, картины, рзная мебель придавали имъ видъ истинно-княжескаго палаццо. Въ большой гостиной горлъ огонь въ мраморномъ камин, а столъ былъ покрытъ англійскими газетами и журналами, это показывало, что неизвстный вельможа оставлялъ намъ комнаты въ томъ вид, какъ занималъ ихъ самъ.
— Поищемъ же нашего незнакомца, сказалъ лордъ Джорджъ, пробгая глазами списокъ сеньйоровъ, жительствующихъ въ этомъ отел: ‘а, вотъ онъ: ‘No 4. Большой апартаментъ. Жительствуетъ, сэръ Моррисъ Пепрайнъ, баронетъ’.— Это однофамилецъ того Пепрайна, которому принадлежатъ каменоломни аспидныхъ плитъ близь Голигеда, въ княжеств Уэльскомъ, прибавилъ лордъ Джорджъ:— знаете?’
— Нтъ, сказали мы вс.
— Какъ же! это мсто извстное. Его нарочно здятъ смотрть. Какъ называется оно?… да, Пилдммолли—Кестель, такъ, по-крайней-мр насколько доступно человческому языку это имя. Но дурно имя или хорошо, а самыя каменоломни приносятъ пятнадцать тысячъ фунтовъ годоваго дохода, слдовательно можно примириться съ ихъ названіемъ.
— Не родня онъ вамъ, лордъ? спросилъ К. Дж.
— Не припомню, быть можетъ, но мы никогда не считали нужнымъ принимать Пепрайновъ за родныхъ.
— Во всякомъ случа, онъ очень-милый и деликатный человкъ, надобно выпить за его здоровье, сказалъ К. Дж., видя, что лакей несетъ намъ ужинъ. Мы сли за столъ въ самомъ пріятномъ расположеніи духа, и скоро забыли о незнакомц, потому-что было много у насъ другихъ предметовъ разговора, особенно, главное торжество великолпныхъ праздниковъ, карусель съ турниромъ, назначенный завтра. Мы теперь только и думали, какъ бы достать хорошее мсто на этомъ дивномъ зрлищ.
Оставшись въ моей комнат наедин съ Мери Анной, мы долго разсуждали о незнакомц, котораго она считала родственникомъ лорда Дж., объясняя, что только этому обстоятельству мы обязаны его внимательностью. ‘По его презрительнымъ отвтамъ я вижу, говорила она, что лордъ Дж. не хочетъ признавать родства съ нимъ. Его гордость неизмрима. Это, быть-можетъ, худое предзнаменованіе для меня, прибавила она, улыбаясь, но мы посмотримъ’. Съ этимъ она пожелала мн спокойной ночи.
На другой день поутру мы сидли за завтракомъ, толкуя о предстоящихъ веселостяхъ, какъ вдругъ К. Дж., читавшій газеты, закричалъ. ‘Вотъ канальство! (его любимое выраженіе). Вотъ такъ штука! Извольте-ка слушать, какая новость: ‘По бездтной кончин сэра Вальтера Ричарда Пепрайна, имя и обширныя помстья этого древняго рода переходятъ къ сыну сестры покойнаго баронета, капитану Джорджу Моррису, который становится богатйшимъ землевладльцемъ графства и будетъ имть большое вліяніе. Конечно, намъ неизвстны его будущія намренія, но вообще надятся, что новый владтель возвратится изъ чужихъ краевъ, гд нын находится, и поселится въ родовомъ замк’. Курьеръ княжества Уэльскаго.— Поздравляю, господа и госпожи, съ объясненіемъ вчерашней услуги, съ раскрытіемъ тайны. Но возникаетъ новая загадка: почему онъ не заговорилъ съ вами на подъзд? Не-уже-ли онъ тогда не узналъ насъ?
Ахъ, Молли! я думала, что упаду въ обморокъ отъ этихъ словъ. Я смертельно боялась, что К. Дж. взглянетъ на меня и замтитъ мое смущеніе. Въ-самомъ-дл, вообразить страшно, что я надлала! Я отказала жениху съ пятнадцатью тысячами фунтовъ дохода, съ баронетскимъ титуломъ, жениху той дочери, которая такъ мало иметъ видовъ на замужство! потому-что, если у Мери Анны сотни поклонниковъ, то у Кери это былъ первый и, быть-можетъ, послдній! Она была бы миледи, была бы внесена въ ‘Книгу перовъ и баронетовъ!’ Я, кажется, не выдержала бъ и призналась, если бъ Мери Анна не взяла меня за руку и не отвела прочь.
Какъ мы ни заняты были хлопотами, чтобъ достать хорошее мсто на турнир, но мысль о Моррис не покидала моей головы. Я знаю, что К. Дж. будетъ меня мучить до конца жизни, если узнаетъ, что я отказала Моррису. Я придумывала двадцать средствъ поправить свою ошибку: хотла писать ему, или заставить писать Мери Анну, или послать къ нему Джемса. Потомъ придумывала, что можно сказать, будто Кери смертельно занемогла отъ любви къ нему, и что мы соглашаемся на предложеніе для спасенія нашей дочери, но Мери Анна высказала слдующія глубокія замчанія: ‘поврьте, мама, онъ не уйдетъ отъ насъ. Еслибъ онъ былъ молодой человкъ — дло надобно бы считать погибшимъ, но Моррису тридцать-пять или тридцать-шесть лтъ: въ эти годы чувства не измняются. Нсколько мсяцевъ онъ будетъ стараться забыть ее, но вы увидите, что наконецъ онъ возвратится къ намъ, а если не возвратится, мы посмотримъ, какъ на него дйствовать: пробужденіемъ ревности или возбужденіемъ состраданія’. Она много говорила въ этомъ смысл и совершенно убдила меня въ благоразуміи своихъ соображеніи. Потому мы согласились, что надобно выжидать и наблюдать, конечно, скрывая все отъ К. Дж.
Циркъ съ своимъ турниромъ и другими представленіями скоро разогналъ мою унылость, потому-что лордъ Дж. безпрестанно приносилъ новыя извстія то о какомъ-нибудь гигант, то о прелестныхъ наздницахъ, и намъ не оставалось ни минуты подумать о другихъ длахъ.
Достать мсто было необыкновенно-трудно. Не говоря о креслахъ, партеръ былъ наполненъ герцогами, графами, баронами, ложи продавались по двадцати-пяти наполеондоровъ, да и за эту цну почти невозможно было найдти ни одной. Съ утра до ночи лордъ Джорджъ хлопоталъ, обращался къ нашему посольству, разсылалъ повсюду записки, длалъ визиты, какъ бы дло шло о жизни и смерти.
Вы не можете себ вообразить, милая Молли, какъ интересуются въ чужихъ краяхъ артистами. Во вс эти дни только и было толковъ, что о нихъ. ‘Сколько получилъ теперъ за шесть спектаклей? Хорошо ли поетъ Карлотта? Каково танцуетъ Франческа? Здорова ли Нина? Будетъ ли она, какъ прежде, порхать легкимъ мотылькомъ, или потеряла свою воздушность?’ Лордъ Джорджъ и Джемсъ по цлымъ днямъ разсуждали объ этомъ и познакомили насъ съ малйшими подробностями о каждомъ и каждой изъ нихъ, начиная отъ мужчины, который таскаетъ на спин быка, до малютки съ крыльями, которымъ будутъ играть въ воланъ его отецъ и дядя. Особенно всхъ сводила съ ума какая-то Софія Беттраме, извстія о ней сообщались по телеграфу. Она въ Ліон. Она дохала до Виши. Она уже на Мои-Сени. Она обдала съ графомъ Квадрильяно. ‘La Sofia’ — ‘La Betlrame’ — эти слова раздавались по двадцати разъ въ минуту изъ каждыхъ устъ. Гд она остановится? въ гостинниц Croce di Matta, или въ Leone d’oro, или въ Cour de Naples? Человкъ, видвшій, какъ привели ея лошадей, былъ львомъ общества цлые два дня, какой-то старикъ, говорившій съ ея лакеемъ, получилъ вдругъ три приглашенія на обдъ. Жарко спорили, за сто тысячъ франковъ или талеровъ она ангажирована. Потомъ начались пари о ея лтахъ, цвт ея глазъ, рост и такъ дале, до того, что матери семейства было даже щекотливо слушать иные разговоры, Джемсъ не уступалъ въ этомъ лорду Джорджу.
Наконецъ разнесся слухъ, что Софія чмъ-то оскорбилась, раскапризничалась и не хочетъ хать въ Геную. Еслибъ вы видли, Молли, какая печаль водворилась въ цломъ город при этомъ извстіи! Еслибъ открылась чума — уныніе былобъ не такъ велико.
Вы не поврите, какъ вс огорчены и раздражены. Старики съ сдыми усами, невозмутимые банкиры, холодные негоціанты, безчувственные нотаріусы, не говорю ужь о людяхъ лучшаго тона, ходили, повся носы, будто приговоренные къ смертной казни. Вс, встрчаясь, пожимали руки съ печальными восклицаніями и расходились съ глубокими вздохами.
Потому въ настоящую минуту, посл всхъ ужасныхъ расходовъ и приготовленій, никто не знаетъ, что будетъ съ турниромъ. Носятся самыя странныя догадки о причинахъ неудовольствія Софіи, придумываются самыя невроятныя предположенія. Что въ нихъ правда, что нтъ — не знаю. Но они ужасны.

Вторникъ. Вечеръ.

Телеграфъ сообщилъ, что она прідетъ. Джемсъ поскакалъ доставать печатный экземпляръ объявленія.
Джемсъ возвратился съ извстіемъ, что она уже въ Нови. Если она прідетъ нын вечеромъ, городъ будетъ иллюминованъ. Не правда ли, это ужасно, Молли? Можетъ ли женщина, сохранившая свою репутацію, наслаждаться такою славою?
Подъ окнами у насъ толпа народа и вс въ восторг кричатъ, какъ бшеные, лордъ Джорджъ предполагаетъ изъ этого, что она пріхала. Джемсъ воротился съ улицы съ измятою шляпою, въ изорванномъ пальто. Волненіе въ город превосходитъ всякое описаніе.
Да, она пріхала. Толпы идутъ къ отелю Croce di Malta пть ей серенаду.

Среда. Два часа ночи.

Рука моя дрожитъ, сердце мое, то замирая отъ стыда, перестаетъ биться, то трепещетъ гнвомъ, вырываясь изъ груди. О, какой несчастный случай, милая Молли!
Мы успли достать мсто въ цирк, съ опасностью жизни пробились сквозь толпу и наконецъ достигли нашей ложи, второй отъ сцены. Съ часъ представленіе продолжалось утомительно, не возбуждая ничьего вниманія. Наздники, въ красныхъ курткахъ, галопирующіе стоя на блыхъ лошадяхъ, перевертывающіеся на воздух клоуны, трехлтній мальчикъ, пляшущій на лошадиной спин, силачъ, бросающій чугунные шары, другой, стоящій внизъ головою на бутылкахъ — все это было старо и скучно, все это было только прелюдіею, но загремли трубы, возвщая появленіе синьйора Аннибала, великаго новаго Геркулеса. Онъ галопомъ въхалъ на сцену, обтянутый въ трико тлеснаго цвта, такъ-что казался совершенно нагимъ — ни вскрикнула, увидвъ это неприличіе, но вообще онъ, можно сказать, показался мн красавцемъ. Сдлавъ два круга по цирку, онъ поскакалъ опять за кулисы и въ тотъ же мигъ явился опять, держа на ладони протянутой руки лежащую женщину, распущенные волосы которой падали почти до полу. Это была Софія. Можете вообразить, какимъ энтузіазмомъ встртили ее зрители. Она лежала на его ладони, какъ оцпенлая, а онъ скакалъ во весь галопъ, опираясь только пальцами одной ноги о сдло, и вытянувъ другую горизонтально. Я краснла, слыша, какъ мужчины, восхищаясь, обсуживаютъ стройность ея формъ — вдь и она была обтянута въ тлесное трико, Молли! и вотъ Геркулесъ остановился дать минуту отдыха лошади почти прямо подъ нашею ложею. К. Дж. и наши кавалеры, лордъ Джорджъ и Джемсъ, конечно высунулись черезъ барьеръ ложи, наведя на нее бинокли, чтобъ полюбоваться до-сыта, но въ тотъ же мигъ Джемсъ отчаянно вскричалъ: ‘Она! это она!’ Мы съ Мери Анною вскочили и взглянули. У меня помутилось въ глазахъ, милая Молли, потому-что она смотрла прямо на насъ, и кто жь была она?— та женщина, на которой хотлъ жениться Джемсъ! Да, она томно лежала на рук гиганта и, прехладнокровно улыбаясь, смотрла на насъ! Я вскрикнула, Молли, такъ, что раздалось по всему цирку, и упала на руки Мери Анны.
Если я перенесу этотъ позоръ, милая Молли, то природа дала убійственно-крпкую силу характера вашей изнемогающей подъ бременемъ стыда

Джемим Доддъ.

ПИСЬМО XXII.

Каролина Доддъ къ миссъ Коксъ, въ институтъ Минсингъ, въ Ирландіи.

Сестри, Генуэзскій Заливъ.

Милая миссъ Коксъ,

Мн чрезвычайно хотлось быть въ Гену, я надялась видть въ этомъ славномъ город тысячи интересныхъ предметовъ, но мы были въ Гену и покинули ее, не видвъ ничего, кром жалкихъ фиглярствъ цирка, да и тутъ получили непріятность, которая заставила насъ удалиться изъ Генуи. Мн было это очень-грустно. Мелькомъ взглянувъ на нкоторыя улицы, я была восхищена дивною архитектурою зданій и мечтала познакомиться съ гордою Генуею среднихъ вковъ, царицею морей. Народонаселеніе было также интересно по своему разнообразію. Лигуріецъ, далматъ, суліотъ, армянинъ, турокъ, египтянинъ, мавръ смшиваются въ живописномъ безпорядк съ европейцами. Мн не удалось полюбоваться этими зрлищами, потому-что и въ Гену, какъ везд, мы стали предметомъ общихъ насмшекъ и должны были поспшно бжать.
Сплетни, къ которымъ подаютъ поводъ наши неудачи, не огорчали бы меня, еслибъ я не видла, что мы имли несчастіе потерять уваженіе почтенныхъ людей, мнніемъ которыхъ нельзя не дорожить.
Я часто писала вамъ о мистриссъ Моррисъ, которая была такъ добра ко мн. Тогда Моррисы были небогаты, теперь они получили большое наслдство. Они въ Гену жили въ одномъ отел съ нами — и не сдлали намъ визита. Я знаю, что богатство не измнило ихъ. Потому прекращеніе ихъ знакомства съ нами должно приписать нашей вин.
Моя бесда съ вами прерывается отъздомъ. Мери Анна пришла ко мн сказать, что мы немедленно отправляемся въ Спецію, откуда продемъ во Флоренцію. Итакъ, простите до Флоренціи, милая миссъ Коксъ. Ваша

Каролина Доддъ.

P. S. Моррисы пріхали сюда вчера вечеромъ, и ныньче поутру ухали, опять не видясь съ нами. Между-тмъ они, вписывая свое имя въ книгу постителей, должны были замтить и наше имя. Мери Анна и мама были очень недовольны мною, когда я упомянула объ этомъ въ разговор. Но мн хотлось бы знать, какъ объясняютъ они холодность Моррисовъ.

ПИСЬМО XXIII.

Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэн.

Лукка. Отель Паньини.

Милая Китти,

Вообрази наше счастіе: мы уговорили папа хать во Флоренцію оттуда подемъ въ Римъ, потомъ въ Неаполь, а потомъ?— дале, дале! Папа, вроятно, получилъ пріятныя извстія отъ Порселя, потому-что въ хорошемъ расположеніи духа: шутитъ и весело подсмивается надъ нашими непріятностями и неудачами.
Изъ нихъ послдняя — свадьба Джемса разстроилась. Не хочу распространяться объ этомъ, скажу только, что мнимая графиня была вовсе не тмъ, чмъ казалась, и братъ очень счастливъ, ускользнувъ отъ ея стей. Впрочемъ, онъ сильно страдалъ и его огорченіе увеличивалось безжалостными насмшками папа.
Изъ Генуи мы хали по морскому берегу и останавливались въ Спеціи на два дня, купаться въ мор — удовольствіе, которымъ здсь пользуются чрезвычайно-наивно, можно сказать патріархально. Дамы и мужчины вмст шутятъ, хохочутъ, кокетничаютъ въ вод такъ же непринужденно, какъ въ гостиной. Новость положенія придаетъ всему этому необыкновенную занимательность. Но это, вроятно, оскорбляетъ твои ирландскіе предразсудки, потому я молчу.
Лукка такъ понравилась папа, что онъ готовъ былъ бы здсь прожить очень-долго, но лордъ Джорджъ отстранилъ эту опасность, намекнувъ трактирщику, что папа очень богатъ. Потому счетъ возросъ до громадныхъ пропорціи, папа разсердился, и завтра мы демъ во Флоренцію, которая, по увренію лорда Дж., восхитительна. Нигд, говоритъ онъ, общество не достигло той свободы нравовъ, какъ во Флоренціи, тамъ не существуютъ узкіе предразсудки, которыми отравляются удовольствія въ Англіи. Горю нетерпніемъ видть ‘прекрасную Флоренцію’, какъ ее называютъ сами итальянцы. Твоя, неизмнно тебя любящая

Мери Анна Доддъ.

ПИСЬМО XXIV.

Кенни Доддъ къ мистеру Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Флоренція.

Милый Томъ,

Около мсяца ужь не писалъ я вамъ, да и теперь едва могъ выбрать нсколько свободныхъ минутъ. Изъ заголовка видите вы, что мы во Флоренціи. Какъ и зачмъ сюда мы попали — не умю вамъ сказать. Изъ Генуи хотлъ я везти своихъ домочадцевъ прямо въ Додсборо и не понимаю, что помшало исполненію этого плана. Вообще, я очень-слабъ головою посл моей болзни.
Вы знаете, какъ невста Джемса оказалась канатною плясуньей. Счастье наше было, что у ней ужь есть два мужа, иначе Джемсу не миновать бы ея рукъ. Теперь онъ отдлался долгами, платить которые прійдется мн, чмъ?— вопросъ неудоборазршимый. Съ позоромъ бжали мы изъ Генуи, и прежде, нежели я могъ опомниться отъ стыда, очутились во Флоренціи, въ великолпномъ отел. Здсь ожидало насъ новое развлеченіе. Милая супруга моя отъискала нкоего падре Джіакомо, который наградилъ ее множествомъ книжекъ, она ихъ раздавала по дорог, и когда мы достигли Флоренціи, достигла этого города и всть о подвигахъ мистриссъ Д. Она подверглась бы величайшимъ непріятностямъ, еслибъ опять не выручилъ насъ Моррисъ, который хорошъ съ нашимъ посланникомъ. Онъ хлопоталъ за насъ, какъ за родныхъ, но когда я началъ благодарить его и просилъ возобновить знакомство съ нами, онъ, по какой-то непонятной для меня причин, отклонилъ это предложеніе, такъ-что отчасти обидлъ меня своею странною холодностью.
Впрочемъ, пишу вамъ не затмъ, чтобъ разсказывать жалкія приключенія мистриссъ Д. и ея покорнйшаго супруга, а съ единственною цлью напомнить вамъ, что намъ очень, очень нужны деньги, присылкою которыхъ вы чрезвычайно-обяжете вашего стараго пріятеля

Кенни Дж. Додда.

ПИСЬМО XXV.

Джемсъ Доддъ Роберту Дулэну, Е. В., въ Trinity College, въ Дублинъ.

Флоренція.

Милый Бобъ,

Еслибъ ты зналъ, какъ трудно найдти часъ свободнаго времени въ шумной Флоренціи, ты не сердился бы на мое долгое молчаніе. Съ утра до утра мы веселимся, кутимъ, волочимся. Какъ очаровательна флорентинская жизнь, ты поймешь, если я скажу теб, что даже нашъ старикъ увлекся, пустился въ развлеченія и даже не морщится отъ нашихъ расходовъ. Они очень-велики, но что жь длать? Жить хорошо и беречь деньги — вещи несовмстныя.
Между-тмъ знай, мой другъ, я влюбленъ! Она мила неописанно, невообразимо. Ты знаешь, я не могу противиться нжному, томному взгляду — у ней именно такой взглядъ.
Она сидла въ лож No 19, надъ оркестромъ, мн сначала было видно только ослпительно-прекрасное плечо ея, но вотъ она обернулась — какой дивный профиль. Такъ прошло нсколько спектаклей. Я употреблялъ вс усилія, чтобъ попасть въ сосднюю ложу, но она принадлежала прусскому посланнику, я подкупилъ одного изъ музыкантовъ и услся съ гобоемъ на его мсто въ оркестр, но оттуда былъ виднъ только барьеръ ложи. Я сталъ волочиться за танцовщицею, чтобъ видть ее изъ-за кулисъ — достигъ своей цли, но моя красавица помнялась мстомъ съ другою дамою и сидла спиною къ сцен! Однимъ словомъ, судьба меня преслдовала, но я упорно боролся — и восторжествовалъ! Я слъ опять въ кресла, я видлъ иногда ея профиль. Однажды даже — о восторгъ! она взглянула на меня въ лорнетъ! Она замтила меня! Я не врилъ своему счастію. Такъ продолжалось три спектакля. Въ третій вечеръ она смотрла на меня долго и пристально, и въ антракт мн подали записку: ‘Если вы зайдете въ ложу No 19, вы тамъ найдете стараго друга, который будетъ очень-радъ васъ видть’. Я стремглавъ бросился къ завтной лож: ‘Кому принадлежитъ No 19?’ спросилъ я капельдинера.— ‘Madame de Goranton’, отвчалъ онъ съ французскимъ выговоромъ, я не могъ догадываться, кто эта madame de Goranlon, вообрази жь мое удивленіе и радость, когда, отворивъ дверь ложи, я былъ встрченъ дружескимъ пожатіемъ руки и знакомымъ хохотомъ мистриссъ Горъ-Гэмптонъ!
— Вы, кажется, располагались обожать издалека, мистеръ Доддъ? сказала она, улыбаясь.— Аделина, позволь теб представить моего друга, мистера Додда. Холодный, ледяной поклонъ былъ отвтомъ на эти слова, потомъ Аделина развернула свой веръ и, прикрывшись имъ, шепнула что-то почтенному джентльмену, сидвшему подл нея, онъ улыбнулся и сказалъ, ‘Parfaitement, ma foi’.
Я началъ говорить съ мистриссъ Горъ-Гэмптонъ, она сказала, что очень-рада видть меня, несмотря на нкоторыя неудовольствія съ нашимъ семействомъ, спрашивала, здорова ли мама, попрежнему ли очаровательны Мери Анна и Кери, говоря о нихъ, она старалась вовлечь въ разговоръ свою подругу, но Аделина отвчала только взглядомъ или легкимъ наклоненіемъ головы на ея слова. Она была со мною не просто застнчива или холодна — нтъ, милый Бобъ, въ ея манер выражалось совершенное презрніе, а между-тмъ, ея красота такъ очаровала меня, что я готовъ былъ на колняхъ умолять ее объ одномъ благосклонномъ взгляд. Конечно, она замчала это. Мистриссъ Горъ-Гэмптонъ также замчала и пригласила меня къ себ ужинать. Ей хотлось, чтобъ и Аделина высказала хоть одно ободрительное слово, но Аделина была непреклонна, и когда я сказалъ, что принимаю приглашеніе, капризно замтила, что у нея болитъ голова, и что она думаетъ лечь въ постель тотчасъ но прізд домой. Передаю теб, милый Бобъ, эти мелочныя подробности, чтобъ ты могъ судить, какъ сильно я влюбился, если меня не оттолкнули такіе явные знаки холодности
Я похалъ ужинать къ мистриссъ Горъ-Гэмптонъ. Аделина сдержала свое слово и удалилась почивать. Съ нами ужинали нсколько знатныхъ иностранцевъ, но хозяйка оказывала мн явное предпочтеніе. Оно не утшало меня, и въ три часа утра съ досадою возвратился я домой, проигравъ (скажу мимоходомъ) шестьдесятъ наполеондоровъ въ ланскне. Съ нетерпніемъ ждалъ я возвращенія лорда Джорджа, который здилъ въ Маремму стрлять бекасовъ. Я хотлъ сдлать его своимъ повреннымъ, узнать отъ него, кто прелестная Аделина, о которой мистриссъ Горъ-Гэмптонъ не сказала ни одного слова, сколько-нибудь опредлительнаго, вообще только превознося похвалами ея умъ, сердце и красоту. Но, вообрази мое отчаяніе! посл этого вечера ложа No 19-й опустла, а вечеромъ, въ разсяніи, не припомнилъ я, по какимъ улицамъ хали мы на квартиру мистриссъ Г. Г. и Аделины. Предметъ моей страсти исчезъ отъ меня. Я впалъ въ меланхолическое расположеніе духа, былъ недоволенъ всми и всмъ.
Но одинъ человкъ во Флоренціи особенно былъ для меня несносенъ, это — Моррисъ. Я чувствовалъ потребность выместить на немъ свою досаду. Однажды мн попался нашъ лакей, отправленный къ нему съ письмомъ отъ моего старика. Разспросивъ лакея, узналъ я, что батюшка съ Моррисомъ ужь три дня о чемъ-то толкуютъ, я тотчасъ же заключилъ, что предметомъ ихъ бесдъ служу я, и, въ порыв досады, поскакалъ къ Моррису. Мн отвчали, что онъ не принимаетъ. Я спросилъ перо и бумаги и написалъ ему самую оскорбительную записку. Мн отвчали, что ‘отвтъ будетъ въ скоромъ времени’ и я долженъ былъ удалиться, вн себя отъ бшенства.
Я чувствовалъ, что нанесъ ему смертельную обиду и долженъ пріискать себ секунданта. Тайвертонъ еще не прізжалъ съ охоты, я пошелъ по кофейнымъ и не встртилъ ни одного человка, на котораго могъ бы положиться въ дл, касающемся чести. Въ раздумь, шелъ я по улиц, какъ вдругъ мимо пронеслась карета, изъ окна которой глядло на меня чье-то лицо, какъ-будто знакомое. Карета остановилась — и ты можешь вообразить мое изумленіе, когда я увидлъ передъ собою доктора Бельтона. Онъ, какъ ты знаешь, ухалъ въ Мадридъ, медикомъ при нашемъ посланник, счастье тамъ ему послужило: посланникъ сдлалъ его своимъ секретаремъ, и теперь посылалъ его въ Берлинъ и Лондонъ съ какими-то важными депешами, относительно которыхъ надобно было объясниться съ министромъ иностранныхъ длъ.
Перемна въ общественномъ его положеніи была незначительна по сравненіи съ тмъ, какъ измнился онъ самъ. Деревенскій докторъ, застнчивый и неловкій, прикрывающій чувство собственнаго превосходства молчаливостью, сдлался вполн свтскимъ человкомъ. Даже наружность его подверглась измненію: онъ держался пряме, казался выше и красиве. Вотъ первое впечатлніе! Но, поговоривъ съ нимъ, я нашелъ въ немъ того же добродушнаго, благороднаго человка, какимъ былъ онъ всегда, нимало-невозгордившагося своимъ возвышеніемъ.
Одно только показалось мн странно: онъ не обнаруживалъ никакого желанія увидться съ нашимъ семействомъ, которое встарину такъ хорошо принимало его. А когда я предложилъ ему отправиться къ намъ, онъ, нсколько смшавшись, отвчалъ, что не можетъ хать, потому-что очень утомленъ. Я зналъ, что когда-то у нихъ съ Мери-Анною была взаимная страстишка, и предположилъ, что, вроятно, произошелъ какой-нибудь разладъ, длавшій свиданіе тяжелымъ для него, потому, не настаивая на своемъ предложеніи, перемнилъ разговоръ и согласился идти въ гостинницу обдать съ нимъ.
Тутъ я откровенно объяснилъ ему свои обстоятельства, особенно столкновеніе съ Моррисомъ. Онъ очевидно смотрлъ на это дло не съ моей точки зрнія, но согласился остаться на сутки во Флоренціи и принять на себя переговоры съ моимъ противникомъ. Устроивъ такимъ-образомъ вопросъ о дуэли, я отправился въ Каррару, за тосканскую границу, гд не помшаютъ нашему длу.
Вотъ теб подробный разсказъ, который, быть-можетъ, будетъ доконченъ ужь не моею рукою. Теперь живу съ столиц скульптуры, нетерпливо ожидая Бельтона.
Говорятъ, что умирающій припоминаетъ всю свою жизнь, произнося ей приговоръ. Подобное теперь испытываю я. Стыдъ, печаль и раскаяніе — вотъ мои чувства. Я позорно осужденъ собственною совстью. Въ чемъ мои достоинства? Они ограничиваются привычкою играть въ карты. Но сомнительно, хорошо ли это для жизни, почетно ли для характера.
Я слишкомъ расположенъ теперь къ откровенности и могу насказать много признаній, которыми не очень буду доволенъ впослдствіи. Потому не хочу писать больше и остаюсь твоимъ

искреннйшимъ другомъ
Джемсъ Доддъ.

ПИСЬМО XXVI.

Мери Анна Доддъ къ миссъ Дулэнъ, въ Боллидулэн.

Флоренція, Casa Dodd.

Милая Китти,

Семнадцать мелкоисписанныхъ страницъ, на которыхъ изливались передъ тобою чувства моего сердца, брошены въ огонь. За что, почему постигла ихъ такая судьба? Потому, другъ мой, что чувства, волненія, надежды, ихъ породившія — все исчезло, и мое бдное, растерзанное, убитое сердце иметъ столько же общаго съ прежнимъ страстнымъ сердцемъ, какъ пепелъ, лежащій теперь передо мною, съ тми листами, отъ которыхъ остался единственнымъ слдомъ. Пожалй меня, милая Китти. Какой свтлый, полный блеска и торжествъ міръ открывался мн! Мы вошли въ самое аристократическое общество, нашъ корабль смло и величественно плылъ по лазуревому морю — теперь, Китти, онъ разбился, погибъ!
Не ожидай отъ меня подробнаго разсказа о несчастіяхъ: это выше моихъ силъ. Моя рука дрожитъ отъ рыданій, и эти строки будутъ носить отпечатокъ состоянія моей души.
Онъ обманулъ, Китти! обманулъ сердце, имъ побжденное, страсть, имъ внушенную! Да, самымъ чернымъ коварствомъ онъ заплатилъ за мою безграничную привязанность. Мое сердце замираетъ, когда я спрашиваю: ‘Ужели онъ не любилъ меня? ужели такова была эта страсть, которая казалась мн вчною?’ О, съ какою грустью прощалась я съ нимъ, когда онъ ухалъ изъ Флоренціи на нсколько дней! И какъ онъ умлъ казаться печальнымъ! Но, войдя на другой день въ комнату Джемса, я нашла на стол его записку:

‘Милый Джемсъ,

‘Дичь здсь напугана, да и той мало, за-то можно охотиться на кабановъ и попадается пропасть зайцевъ.
‘Скажи, пріхала ль во Флоренцію моя жена? Если пріхала, пожалуйста, повидайся съ нею, и напиши, каково она поживаетъ.

‘Твой
Джорджъ Тайвертонъ.’

Я упала на стулъ и залилась слезами. Теперь снова глаза мои наполняются ими. Я не могу писать.
Я нсколько успокоилась, но блдныя щеки, впалые глаза — все говоритъ о моихъ страданіяхъ. Нтъ, не хочу боле говорить о немъ, не хочу говорить и о себ — это слишкомъ-грустно.
Въ пятницу… что было въ пятницу? я забываю числа, смшиваю дни, въ пятницу Джемсъ хотлъ драться на дуэли съ Моррисомъ. Не знаю, въ чемъ состояла обида, и кто изъ нихъ былъ оскорбленъ, знаю только, что Джемсъ искалъ секунданта, и въ эту минуту случайно халъ мимо него, въ дорожной карет — кто, ты думаешь? Нашъ старый другъ и сосдъ, докторъ Бельтонъ. Онъ халъ съ депешами въ Лондонъ, но по телеграфу ему было приказано дождаться во Флоренціи новыхъ депешъ. Онъ согласился быть секундантомъ брата, который тотчасъ же поскакалъ за границу.
Мы не знаемъ причинъ ссоры, но каковы бъ ни были он, благоразуміе доктора Бельтона и неизмнное благородство сэра Морриса Пенрайна успли отстранить вс поводы къ дуэли. Нын утромъ Моррисъ и Бельтонъ пріхали къ паркъ и долго съ нимъ говорили о чемъ-то. Я не могла разслушать ихъ бесды, но подъ конецъ они весело смялись и хохотъ папа громко раздавался по комнатамъ.
Я одлась и вышла въ гостиную. На мн было темносинее платье муаре (оно очень къ лицу мн) съ гремя воланами на юбк и тремя оборками изъ валансьенскаго кружева на рукавахъ. Я была очень-интересна, и съ удовольствіемъ смотрла на себя въ зеркало, противъ котораго сидла, ожидая ихъ появленія. Признаться ли, Китти? Мн хотлось поразить Бельтона перемною, какой обязана я своему путешествію. Мн хотлось насладиться его изумленіемъ, его замшательствомъ. Я думала о томъ, какую систему принять съ нимъ: быть внимательною или гордою, дйствовать на него воспоминаніями прошедшаго или блескомъ настоящаго? Я почти стыдилась своихъ приготовленій къ борьб съ такимъ слабымъ противникомъ, но послышался голосъ папа: ‘Прошу васъ въ гостиную, я сейчасъ пріиду къ вамъ’ — и вошелъ докторъ Бельтонъ.
Я ожидала, если не покорности, то по-крайней-мр удивленія и смущенія. Но, повришь ли? онъ остался такъ спокоенъ, какъ бы увидлъ не меня, а Кери! Едва могла я подавить въ себ горькое чувство гнва. Въ его манерахъ невыразимая самоувренность, онъ сталъ свтскимъ человкомъ! Онъ говорилъ о высшемъ обществ, какъ о своемъ кружк, онъ даже не намекнулъ о нашихъ прежнихъ отношеніяхъ.
Я сказала ему, что ненавижу Ирландію. Онъ холодно замтилъ, что посл этого, конечно, лучше жить въ чужихъ краяхъ. Онъ даже сдлалъ намекъ о неудачномъ подражаніи высшему обществу. Я начала съ энтузіазмомъ говорить объ искусств, картинахъ и статуяхъ. Онъ съ холодною дерзостью отвчалъ, что не изучалъ искусствъ такъ глубоко, чтобъ быть краснорчивымъ судьею въ этомъ дл. Однимъ словомъ, Китти, никогда еще не видла я такой дерзости, самоувренности, холодности. Такъ измнился въ нсколько мсяцовъ скромный докторъ Бельтонъ! Я была очень-рада, что скоро вошелъ папа, но, къ досад моей, началъ онъ говорить Бельтону комплименты о ‘перемн къ лучшему, въ немъ происшедшей’, и даже спрашивалъ у меня подтвержденія своимъ словамъ. Разумется, я отвчала очень-недвусмысленной насмшливой улыбкой. Однако докторъ Бельтонъ имлъ дерзость принять приглашеніе къ обду, сначала онъ отказался, но, по настоянію папа, согласился, очень холодно и равнодушно. Я желала бы только, чтобъ лордъ Дж. былъ съ нами: тогда я показала бы этому Бельтону, какъ привтлива умю быть съ людьми, достойными моего вниманія.

Суббота. Утро.

Вообще говоря, Китти, нашъ вчерашній обдъ прошелъ довольно-весело, гораздо-лучше нежели я ожидала. Сэръ Моррисъ Пенрайнъ также былъ у насъ и, не смотря на непріятныя отношенія, въ которыя мама поставила себя съ нимъ, держалъ себя очень-сносно, можно сказать, любезно. Вроятно, папа объяснился съ нимъ удовлетворительнымъ образомъ, потому-что онъ возобновилъ свою внимательность къ сестр.
Теб конечно интересно знать, какъ показался мн мистеръ Бельтонъ при тснйшемъ знакомств. Я должна признаться, что ему удалось разсять неблагопріятное впечатлніе, оставленное во мн его утреннимъ визитомъ. Онъ дйствительно воспользовался своимъ положеніемъ въ обществ, и его можно назвать свтскимъ человкомъ. Вообще, онъ очень-пріятный молодой человкъ. Они кажется, завели большую дружбу съ Моррисомъ.
Джемсъ возвратился во время ужина и, нсколько смшавшись сначала при вид Морриса, скоро оправился и былъ съ нимъ очень-любезенъ. Моррисъ, несмотря на свою угрюмость, дйствительно хорошій человкъ, и я не вижу причинъ отказывать ему, если онъ вздумаетъ возобновить свое предложеніе Кери. Я разслышала, между-прочимъ, что онъ шепнулъ Бельтону: ‘если вы хотите сдлать предложеніе. я увренъ, что леди Луиза будетъ согласна’. Уже ли Бельтонъ сметъ мечтать о какой-то леди Луиз? Это дерзко, это несносно!
Надобно теб сказать еще, что передъ самымъ ихъ отъздомъ произошло очень непріятное объясненіе. Моррись звалъ Бельтона къ себ назавтра. Онъ вынулъ свою записную книжку, чтобъ удостовриться, можетъ ли располагать временемъ, и, взглянувъ, сказалъ:
— Да, кстати. Этого нельзя упускать изъ виду. Не можете ли вы отъискать господина, съ которымъ поручено мн видться. Здсь находится теперь родственникъ лорда Дервута, моего посланника. Этотъ изобртательный господинъ давно живетъ плутовскими продлками, но теперь вздумалъ расширить кругъ своихъ изобртеній за предлы простаго плутовства, и сочинилъ фальшивый вексель на имя своего родственника. Графъ уплатилъ по векселю, но далъ мн непріятное порученіе сообщить племяннику, что его преступленіе извстно дяд, который не намренъ избавлять его отъ уголовнаго наказанія во второй разъ. Скажите же мн, не знаете ли вы, гд найдти лорда Джорджа Тайвертона.
Ахъ, Китти! я и безъ прибавленія имени съ каждымъ словомъ ясне убждалась о комъ идетъ дло. Я едва не умерла отъ стыда и ужаса.
Мама приняла это не такъ: она ужасно разгнвалась, осыпала лорда Дервуда самыми жесткими именами и не пощадила его агента, къ-счастію, гнвъ ея былъ такъ великъ, что никто не разобралъ ея словъ. Съ нею сдлалась истерика, и я должна была идти ухаживать за нею въ ея комнату, потому не слышала, чмъ кончился разговоръ. Но я слышала ужь довольно, чтобъ возненавидть жизнь и людей!
Потомъ пришелъ ко мн Джемсъ и разсказалъ множество ужасныхъ вещей о лорд Джордж, онъ узналъ ихъ отъ Морриса. Я боялась, что нжное мое сердце не вынесетъ всхъ этихъ ударовъ. Джемсъ говоритъ, что его ссора съ женою — хитрая выдумка, для-того, чтобъ она могла возбуждать состраданіе и вымаливать деньги у богатыхъ людей, а онъ потомъ, грозя ея жертвамъ дуэлью и уголовнымъ судомъ, получалъ съ нихъ еще боле, что самъ Джемсъ былъ назначенъ сдлаться ихъ жертвою… ужасно, ужасно, Китти!
Не могу писать: слезы, какъ дождь, падаютъ на бумагу. Пожалй о твоей несчастной

Мери Аннъ Доддъ.

ПИСЬМО XXVII.

Кенни Доддъ Томасу Порселю, Е. В., въ Броффъ, въ Ирландіи.

Флоренція.

Милый Томъ,

Вся эта недля прошла у меня въ хлопотахъ и только нын могу я отдохнуть. Впрочемъ, другъ мой, если много было мн непріятностей, то было кое-что и пріятное, но неожиданнаго открылось мн столько, что я боюсь запутаться въ своемъ разсказ, несмотря на вс свои усилія изложить все попорядку.
Итакъ, вопервыхъ, о Моррис, или сэръ Моррис Пенрайн, какъ нын онъ титулуется. Я ужь писалъ вамъ, съ какимъ горячимъ участіемъ хлопоталъ онъ по длу мистриссъ Д., и какъ странно мн казалось посл того, что онъ не хочетъ возобновлять нашего знакомства. Еслибъ я былъ моложе, я просто обидлся бы и разошелся съ нимъ навсегда, но въ наши лта, милый Томъ, человкъ длается осмотрительне, лучше научается цнить благородство и искреннее участіе, которое встрчается такъ рдко. Потому я, подумавъ, ршился разспросить его, чмъ могли мы его оттолкнуть отъ себя?
Я похалъ прямо къ нему въ квартиру и попросилъ прямо объяснить, чмъ онъ недоволенъ. Онъ молча посмотрлъ на меня и сказалъ что-то о недавнихъ обстоятельствахъ, о моей забывчивости и тому подобное, я ничего тутъ не понималъ. Видя это, онъ, казалось, разсердился и выдвинулъ свои письменный ящикъ, съ жаромъ говоря:
— Я постараюсь помочь вашей памяти, взглянувъ на письмо, вы… Но вдругъ онъ остановился, ударилъ себя рукою по лбу и быстро сказалъ: ‘извините меня, если я предложу вамъ вопросъ. Въ Гену вы были нездоровы — правда ли?’
— Совершенная правда.
— Вы получили отъ меня письмо въ то время?
— Никакого письма я не получалъ.
— Не получали?
— Нтъ.
— О, въ такомъ случа… онъ не договорилъ и быстрыми шагами началъ ходить по комнат, какъ-бы еще боле разсердившись.
— Мистеръ Доддъ, сказалъ онъ черезъ нсколько минутъ, схвативъ горячо мою руку.— прошу у васъ извиненія за мое предположеніе, которое заставило меня быть холоднымъ относительно васъ, и, быть можетъ, совершенно отдалило бы насъ другъ отъ друга, еслибъ не ваша благородная прямота, которая теперь объясняетъ для меня все. Я думалъ, что вы получили мое письмо. Теперь вижу, что ошибался и выражаю искреннее сожалніе о томъ, что дйствовалъ подъ вліяніемъ этого ошибочнаго предположенія.
Я, въ свою очередь, вышелъ изъ терпнія отъ этихъ туманныхъ объясненій, ничего необъясняющихъ, и готовился просить его говорить пряме, но онъ предупредилъ мое желаніе:
— Поврьте мн, вс прискорбныя послдствія моей ошибки обращались исключительно на меня. Вамъ не о чемъ жалть. Въ письм, недошедшемъ до васъ, я просилъ у васъ руки вашей младшей дочери, миссъ Кери. Теперь могу ли возобновить это предложеніе?
Онъ продолжалъ говорить съ жаромъ, но очень-разсудительно, говорилъ, что онъ много старше Кери, но тмъ не мене надется сдлать ее счастливою, и вообще разсуждалъ обо всемъ очень-основательно. Не нужно прибавлять, что мое удовольствіе равнялось моему изумленію. Однако я объяснилъ ему разстроенное положеніе своихъ длъ. Онъ отвчалъ, что это для него все-равно, потому-что теперь у него есть независимое состояніе:
— Мистеръ Доддъ, заключилъ онъ: — согласитесь на мою просьбу, по-крайней-мр не отказывайте мн — и я буду счастливйшимъ человкомъ.
Я конечно отвчалъ, что съ своей стороны очень-радъ, что никогда не надялся для Кери такой блестящей партіи, но что надобно переговорить съ нею, и что если она не хотла выйдти за него прежде, когда онъ не былъ богатъ, то мой совтъ ей будетъ не измнять своихъ чувствъ по разсчсту.
Онъ ушелъ отъ меня на минуту, вроятно, чтобъ извстить свою матушку о новомъ положеніи дла, и потомъ возвратился вмст съ нею. Старушка была такъ же довольна, какъ и сынъ ея, и говорила, что выборъ невсты совершенно соотвтствуетъ ея желанію. Она говорила о Кери съ такою любовью, что я расчувствовался и захныкалъ.
Счастливъ я былъ въ тотъ день, хотя, по разнымъ причинамъ, и долженъ былъ скрывать свою радость отъ домашнихъ. Моррисъ просилъ у меня позволенія сдлать намъ визитъ на другой день, чтобъ засвидтельствовать свое уваженіе мистриссъ Д. Кажется, тутъ нечему было возбуждать опасеній. Я надялся тишины — и ошибся, милый Томъ. Умная голова моего почтеннйшаго сынка, мистера Джемса, вообразила, что Моррисъ оскорбляетъ его. Въ экстаз отъ этого мудраго соображенія, онъ скачетъ къ Моррису, чтобъ отплатить ему обидою за обиду, къ-счастію, не видится съ нимъ, однако же сочиняетъ ему самую наглую записку.
Не знаю, какъ поступилъ бы Моррисъ, еслибъ не считалъ уже себя близкимъ къ нашему семейству, но теперь, благодаря посредничеству добраго доктора Бельтона (о счастіи котораго вы конечно знаете, и который везъ депеши черезъ Флоренцію) и еще боле — благоразумію самого Морриса, дло окончилось мирно.
Скажу кстати: вы не поврите, милый Томъ, какъ горько мн было сравнивать Джемса съ Бельтономъ, который былъ ему товарищемъ по школ, не имлъ ни связей, ни состоянія, и такъ много выигралъ личными достоинствами! А мой Джемсъ… Что изъ него выйдетъ? а пока еще не вышло ничего хорошаго.
Эти размышленія былибъ нескончаемы, еслибъ я не получилъ сейчасъ записки отъ Бельтона, что онъ проситъ меня немедленно пожаловать къ себ по весьма-важному длу, и для того присылаетъ за мною свою карету. Итакъ, до слдующей почты. Вашъ

Кенни Дж. Доддъ.

ПИСЬМО XXVIII.

Миссъ Каролина Доддъ къ миссъ Коксъ, въ институт миссъ Мииссингъ, въ Черной Скал, въ Ирландіи.

Флоренція.

Милая миссъ Коксъ,

Неблагодарностью съ моей стороны было бы не поспшить вамъ разсказать о моемъ счастіи. Думала ль я, недлю назадъ, что Флоренція дастъ мн блаженство! Сэръ Моррисъ Пенрайнъ, который, по какому-то недоразумнію, почти прекратилъ знакомство съ нами, снова сблизился съ папа, содйствуя освобожденію матушки отъ разныхъ непріятностей. Не знаю, какъ произошло, что онъ сталъ попрежнему друженъ съ нами, вроятно, недоразумнія разъяснились. Знаю только, что, простившись однажды очень-холодно, на слдующее утро онъ явился чрезвычайно-внимательнымъ ко мн.
Онъ тихимъ и взволнованнымъ голосомъ попросилъ у меня позволенія поговорить со мною нсколько минутъ наедин. Онъ усиливался быть спокойнымъ, но не могъ скрыть своего волненія, это придавало особенное значеніе его словамъ. Не буду пересказывать нашего краткаго разговора, онъ кончился тмъ, что мы — невста и женихъ, свадьба наша будетъ черезъ дв или три недли, потомъ мы на яхт сэра Морриса подемъ на нсколько дней въ Неаполь и мимо береговъ Испаніи возвратимся домой. Какъ счастлива я буду на своей милой родин! Тамъ, въ замк сэра Морриса, будете и вы у меня въ гостяхъ, милая миссъ Коксъ! До скораго свиданія, когда тысячу разъ обниметъ васъ ваша

Каролина Доддъ.

ПИСЬМО XXIX.

Кенни Дж. Доддъ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.

Флоренція.

Наконецъ-то, милый Томъ, дла наши распутались, побда одержана мною на всхъ пунктахъ и я безпрекословно владычествую въ семейств Доддовъ. Излагать подробностей не стану, довольно того, что вы можете объявить въ газетахъ: ‘Новйшія извстія. Телеграфическою депешею мы увдомлены, что, несмотря на вс интриги пробивной партіи, К. Дж. держитъ твердою рукою бразды правленія и, по его распоряженію, Додды возвращаются въ Ирландію’.
Итакъ, милый Томъ, великій результатъ, къ которому такъ долго я стремился, наконецъ достигнутъ! Облегчивъ сердце этими радостными словами, могу спокойне возвратиться къ разсказу о нашихъ длахъ.
Я въ прошломъ письм остановился на томъ, что Бельтонъ прислалъ за мною. Пріхавъ, я засталъ его въ разговор съ прилично-одтымъ джентльменомъ, котораго онъ мн отрекомендовалъ какъ ‘мистера Корля Дэвиса’, когда я вошелъ, мистеръ Дэвисъ разсказывалъ забавный анекдотъ изъ своихъ итальянскихъ приключеній, но тотчасъ же оставилъ свою исторію, говоря, что теперь надобно заняться длами.
Бельтонъ объяснилъ мн, что мистеръ Корль — агентъ нсколькихъ лондонскихъ банкировъ, взыскивающій въ Италіи деньги по векселямъ этихъ конторъ и разныхъ лицъ. Я все еще не понималъ, какія же дла могутъ быть у меня съ нимъ. Я зналъ, что вы занимаетесь уплатою моихъ грховъ, потому сказалъ мистеру Дэвису, что онъ, вроятно, смшалъ меня съ какимъ-нибудь другимъ Доддомъ.
— Въ такомъ случа вексель, находящійся въ моихъ рукахъ, фальшивый, потому-что онъ подписанъ вашимъ именемъ. И онъ вынулъ изъ толстаго бумажника вексель въ пятьсотъ фунтовъ, данный мною мистеру Аугусту Гор-Гэмптону съ обязательствомъ уплатить его до истеченія девяти мсяцевъ.
До истеченія срока оставалось пятьдесятъ-два часа. Иначе сказать, крокодилъ уже выставлялъ изъ яйца свою чудовищную голову.
— Если подпись не ваша, то поддлана удивительно-хорошо, прибавилъ онъ, разсматривая ее въ микроскопъ.
— Ваша ли эта подпись? спросилъ Бельтонъ.
— Моя, отвчалъ я съ геройствомъ Муція Сцеволы.
— Въ такомъ случа, сказалъ Дэвисъ, улыбаясь, дло не представляетъ никакихъ затрудненій.
— Не знаю, такъ ли, сэръ, мн оно представляется затруднительнымъ.
— Не безпокойтесь, мистеръ Доддъ, уступчиво сказалъ онъ:— Мы не жиды, мы готовы сдлать въ угоду вамъ все, что только возможно, единственно съ этою цлью я сюда и пріхалъ. ‘Не протестуйте векселя, если только можно кончить дло полюбовно’, сказалъ мн мистеръ Гор-Гэмптонъ: ‘переговорите лично съ мистеромъ Доддомъ, спросите, какъ ему удобне совершить уплату, можете взять наличными только половину суммы, а на другую половину написать новый вексель на три мсяца, лишь бы только не вводить мистера Д. въ затрудненіе’. Вотъ его подлинныя слова, трудно найдти человка благородне Гор-Гэмптона.
Мистеръ Дэвисъ говорилъ это отъ глубины сердца, въ каждомъ слов его слышалось: ‘Гор-Гэмптонъ мой другъ, и я не допускаю сомннія въ его благородств’.
— Могу ли я спросить, по какому случаю выданъ этотъ вексель? сказалъ Бельтонъ, внимательно разсмотрвъ его и сличивъ почеркъ подписей, съ какою-то другою бумагою, бывшею у него въ рукахъ.
Мн было чрезвычайно-совстно отвчать на вопросъ Бельтона. Тяжело старику моихъ лтъ сознаваться въ дурачествахъ молодому человку. Онъ замтилъ это и, быстро обратясь къ Дэвису, сказалъ: ‘я очень-радъ, что вижусь съ вами въ настоящую минуту — васъ убдитъ въ томъ эта бумага’.
Мн было не до того, чтобъ наблюдать за другими, но я былъ пораженъ страшнымъ впечатлніемъ, какое произвела на Дэвиса бумага, показанная ему Бельтономъ. Онъ поблднлъ, улыбка его исчезла, въ глазахъ выразилось безпокойство.
— Видите, милостивый государь, я очень откровененъ съ вами, сказалъ Бельтонъ, сложивъ бумагу.— Я могу представить доказательства всему, въ чемъ обвиняетъ это письмо. Графъ Дервудъ передалъ эти бумаги мн, предоставивъ право длать изъ нихъ какое угодно употребленіе. Мистеръ Доддъ, продолжалъ онъ обращаясь ко мн:— если я не могу спрашивать васъ о происхожденіи вашего векселя, то могу по-крайней-мр самъ сказать вамъ, что лица, его засвидтельствовавшія, составляютъ одну шайку мошенниковъ.
— Вы можете отвчать за ваши выраженія, сказалъ Дэвисъ, чертя карандашомъ по бумаг, какъ бы записывая слова Бельтона, но рука его такъ дрожала, что онъ не могъ написать ни одной буквы.
— Ваши замчанія излишни, милостивый государь, возразилъ Бельтонъ: — повторяю: это шайка мошенниковъ, плутующихъ въ игр, обирающихъ посредствомъ угрозъ, даже составляющихъ фальшивые документы.
Дэвисъ бросился къ двери, но Бельтонъ предупредилъ его, и онъ молча опустился на стулъ.
— Итакъ, мистеръ Дэвисъ, вы видите, что совершенно отъ меня зависитъ, какъ поступить съ этими мошенниками.
При этихъ словахъ вошелъ лакей и подалъ визитную карточку, взглянувъ на нее, Бельтонъ сказалъ:
— Проси пожаловать сюда, и черезъ минуту явился лордъ Джорджъ Тайвертонъ. Онъ замтилъ меня, дойдя до середины комнаты и тутъ въ первый разъ я увидлъ слды замшательства на лиц его.
— Мн сказали, что у васъ нтъ никого, сказалъ онъ съ досадою и длая движеніе, чтобъ идти назадъ.
— Въ дл, по которому вы пожаловали, милордъ, никто изъ присутствующихъ намъ не помшаетъ.
— Значитъ, попались? спросилъ Тайвертонъ Дэвиса, тотъ отвчалъ едва-замтнымъ наклоненіемъ головы. Съ глухимъ проклятіемъ Тайвертонъ бросился въ кресла, надвинувъ шляпу на глаза.
Я былъ озадаченъ и разстроенъ этого странною сценою. Говорите, что хотите, а чрезвычайно прискорбно, когда человкъ, съ которымъ вы были близки, вдругъ оказывается негодяемъ. При этихъ случаяхъ, самъ чувствуешь себя пристыженнымъ и униженнымъ. Я даже не могъ слдить за сценою жаркаго спора между Бельтономъ и Дэвисомъ, Тайвертонъ во все время не произнесъ ни слова. Я понялъ только, что подъ-конецъ Дэвисъ былъ уничтоженъ, онъ началъ говорить покорнымъ и умоляющимъ голосомъ.
— Признаетъ ли мистеръ Доддъ, что онъ долженъ уплатить по векселю? сказалъ онъ.
— Я не спрашиваю его объ этомъ, но позволяю вамъ спросить.
— Молчи, Дэвисъ, вдь ты знаешь, что это была штука, сказалъ Тайвертонъ, ужь спокойно курившій сигару: — нечего тутъ и хлопотать. Наше дло проиграно, мой милый.
— Совершенная правда, милордъ, сказалъ Бельтонъ:— чмъ скоре Дэвисъ уступитъ, подобно вамъ, тмъ лучше.
Онъ началъ шопотомъ говорить съ Дэвисомъ. Я разслушалъ только два-три слова, изъ которыхъ догадался, что Дэвисъ просилъ полюбовной сдлки, а Бельтонъ не соглашался на нее, и что требованія Дэвиса отъ пятисотъ фунтовъ постепенно понизились до ста, и наконецъ до пятидесяти.
— Ни пяти фунтовъ, ни пяти шиллинговъ, милостивый государь! ршительно сказалъ Бельтонъ. Я почту себя глупцомъ, если вы получите хоть пенни. Вдь вы знаете, что для васъ большая милость даже то, если вы ускользнете безнаказаннымъ.
Дэвисъ еще продолжалъ просить денегъ, не столько въ надежд получить, сколько по самолюбію отъявленнаго плута.
Споръ этотъ мало меня занималъ. Все мое вниманіе было сосредоточено на Тайвертон, который закуривалъ ужъ третью сигару и усиленно затягивался, какъ-бы въ сильномъ волненіи, ни разу не посмотрвъ на меня. Пауза въ разговор отвлекла мое вниманіе, я увидлъ, что Дэвисъ передаетъ Бельтону разныя бумаги (которыя моему опытному взгляду показались векселями), а Бельтонъ внимательно пересматриваетъ ихъ.
— Теперь, милордъ, я къ вашимъ услугамъ, но предполагаю, что нашъ разговоръ можетъ происходить и безъ свидтелей, сказалъ Бельтонъ, положивъ бумаги въ карманъ.
— Почему жь не остаться тутъ Дэвису? лниво потягиваясь, отвчалъ Тайвергонъ: — его запуганный видъ будетъ благотворно дйствовать и на меня.
Не дожидясь дальнйшаго хода бесды, я взялъ шляпу и, пожавъ руку Бельтону, котораго попросилъ къ себ обдать, поспшно ушелъ. Но онъ усплъ мн шепнуть:
— Дло ваше кончено, больше объ этомъ не безпокойтесь.
Занятый разными очень-назидательными раздумьями, дошелъ я до своей квартиры, гд узналъ, что мистриссъ Моррисъ вмст съ самимъ Моррисомъ были у насъ, и что визитъ прошелъ очень-удовлетворительно. Мистриссъ Д. впродолженіе часа только четыре раза упомянула о блеск Мек-Керти. Это утшительно! Кто знаетъ? быть-можетъ современемъ о Мек-Керти и вовсе не будетъ рчи!
Моррисы обдаютъ съ нами. Но вотъ вошла ко мн Мери Анна и говоритъ, что должна сказать что-то важное. Посмотримъ, въ чемъ дло.
Тайна раскрылась. Теперь объяснилось, какъ не дошло до меня письмо Морриса: мистриссъ Д. задержала его, когда я лежалъ больной въ Гену. Мери Анна, подъ величайшимъ секретомъ, призналась мн, что сама была соучастницею въ этомъ удачномъ подвиг. Она прибавила, что признаніе вынуждено у нея не столько надеждою загладить свой поступокъ, непростительный по ея собственнымъ словамъ, сколько благодарностью къ деликатной осторожности Морриса, который, какъ она замтила, догадывается о причинахъ пропажи, но не хочетъ ни малйшимъ намекомъ разстроивать своихъ новыхъ родныхъ.
Откровенно скажу, милый Томъ, что вижу въ этомъ признаніи черту благороднаго характера, увряюсь, что вс глупости, вліянію которыхъ она подвергалась, не совершенно еще испортили ее: она еще можетъ исправиться. Хвалю и Морриса. Такимъ образомъ я, какъ видите, доволенъ наконецъ всми, и не я виноватъ, если не былъ доволенъ прежде.
Все наконецъ уладилось прекрасно. Я предполагаю, что, начитавшись напрасныхъ надеждъ въ моихъ письмахъ, вы будете ожидать со слдующею почтою опять какой-нибудь разладицы. Но нтъ, на этотъ разъ можете быть покойны. Въ субботу свадьба Кери. Она не разстроится — не бойтесь: я не общалъ за Кери воздушныхъ замковъ.
Моррисъ нравится намъ съ часу на часъ все боле. Даже мистриссъ Д. утверждаетъ, что ‘отбросивъ свою сухость, онъ будетъ очень-милъ и любезенъ’. По-моему, онъ всегда останется такимъ, каковъ есть, да и прекрасно. Но теперь намъ не время пускаться въ споры.
Квартира наша наполнена модистками, ювелирами и т. д. Мистриссъ Д. блаженствуетъ среди ихъ. Джемсъ въ восторг отъ Морриса, который вврилъ его попеченію конную часть, но жарче всхъ восхищается Мери Анна. Ни слда ревности, ни тни зависти не помрачаетъ ея любви къ сестр: все сердце свое она отдала счастію сестры. Мн кажется, что Бельтонъ цнитъ въ ней эту хорошую черту.
Но пора кончить письмо. Въ субботу свадьба и въ тотъ же день Моррисы отправляются въ Римъ, а Додды въ Ирландію. Итакъ, до скораго свиданія, милый мой другъ

Вашъ преданнйшій
Кенни Дж. Доддъ’.

P. S. Скажите мистриссъ Галларъ, чтобъ она позаботилась отопить комнаты, прикажите Неллигену поправить кровлю. Теперь насъ ужь ничмъ не выманишь изъ Додсборо, слдовательно надобно позаботиться о своемъ родномъ гнзд.

ПИСЬМО МИСТЕРА ДОДДА КТЬ ИЗДАТЕЛЮ.

Додсборо, близь Броффа, въ Ирландіи.

Милостивйшій государь,

По вашему желанію, я собралъ всю нашу заграничную корреспонденцію. Вы ужь имли дла съ типографіями, не хотите ли пустить въ свтъ и наши письма? Мн кажется, что изъ сотни нашихъ соотечественниковъ, пускающихся путешествовать по Европ, девяносто-девять длаютъ такіе же нелпые промахи, какимъ подвергались мы. Потому полагаю, что наши злоключенія могутъ служить предостереженіемъ для нашихъ послдователей. Во всякомъ случа, предоставляю нашу корреспонденцію въ полное ваше распоряженіе, но если вздумаете выпустить насъ на свтъ, не пишите мн объ этомъ ничего, потому-что мистриссъ Д. читаетъ вс адресуемыя мн письма, и если узнаетъ, что вы ее печатаете — не сдобровать ни вамъ, ни мн!
Вамъ пріятно будетъ услышать, что, во вторникъ на прошедшей недли, мы благополучно возвратились домой, гд нашли все попрежнему. Мн удалось достать мстишко для Джемса, и его заграничная свтскость длаетъ его первымъ львомъ въ нашемъ графств. Порсель говоритъ, что Додсборо назначено къ продаж съ аукціона, и разсудивъ хорошенько, я вижу, что это самое лучшее для насъ: по-крайней-мр очистимся отъ долговъ.
Устроивъ свои дла, думаю създить въ Соединенные Штаты, поглядть на американцевъ, которые мн очень нравятся. Если это намреніе исполнится, буду писать вамъ.
А пока имю честь остаться

Вашимъ покорнйшимъ слугою
Кенни Дж. Доддъ.

P. S. Нтъ ли у васъ хорошихъ знакомыхъ въ Соединенныхъ Штатахъ? Если есть, пожалуйста снабдите меня рекомендательными письмами.

‘Отечественныя Записки’, No 12, 1854, NoNo 1—4, 1855

Ливер Чарльз
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Золотой телец, Ливер Чарльз, Год: 1859
  2. Сорви-голова, Блэк Уильям, Год: 1876
  3. Альтиора Пето, Олифант Лоренс, Год: 1883
  4. Сказка бочки, Свифт Джонатан, Год: 1704
  5. Духовное господство (Рим в XIX веке), Гарибальди Джузеппе, Год: 1870
  6. Маленький золотоискатель в Калифорнии, Герштеккер Фридрих, Год: 1862
  7. Миссисипские пираты, Герштеккер Фридрих, Год: 1848
  8. Правдивое комическое жизнеописание Франсиона, Сорель Шарль, Год: 1623
Электронная библиотека