СЕМЬ ВЕКОВ
<ДАНТЕ>
СЕМЬ ВЕКОВ
<ДАНТЕ>
* * *
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Семь веков, Зайцев Борис Константинович, Год: 1965
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
Года четыре тому назад московский ученый сказал мне:
— В 1965 году мы выпустим полное собрание сочинений Данте по-русски.
— И трактат ‘De Monarchia’? Он улыбнулся.
— И трактат ‘De Monarchia’.
— Но ведь это монархическое.
— Ну, знаете, так давно было…
Действительно, давно. Данте Алигиери Флорентинец родился в 1265 году — юбилей семисотлетний. А что на Родине моей собираются почтить его, да еще в таком виде — очень порадовало. Говоря по правде, этого трактата о Монархии никогда я не читал и не собираюсь читать — конечно, все дело в ‘Божественной Комедии’ и ранних лирических стихах (‘Vita nuova’ — стихи и проза, поклонение Беатриче).
Издадут ли, посмотрим. ‘Божественную Комедию’ недавно перевел Лозинский и она вышла в России. Переведена терцинами, как в подлиннике, виртуозно, но уж очень изысканно, первозданной простоты, силы дантовского слова осталось мало. ‘De Monarchia’ в свое время имела большой смысл. Италия вся разодрана была на мелкие государства — республики, тирании, все равно. Вечные войны. И внутренние (гражданские — одна половина населения выгоняла другую), и внешние, ‘государства’ эти дрались между собою непрерывно. Жизнь, разумеется, ни на что не похожая. Отсюда стремление у очень многих — если не у большинства: пусть Некто, Властелин, кто угодно, только объединил бы все это, успокоил, кончились бы войны. Данте, позже Петрарка мечтали об этом — вот где корни ‘De Monarchia’. Ждать пришлось долго. Только Гарибальди, революционер и воин, через шесть веков добился Виктора Эммануила и Кавура, объединения Италии. Вот тогда-то и появились по всем почти городам Италии памятники Данте: великий поэт и символ Единой Италии.
Великий поэт и фантастическая судьба. Юноша, изящный, мечтательный, стихи о Беатриче (соседка, флорентийка), и друзья — молодые поэты ‘dolce stil nuovo’ — он и сам был ‘нового направления’. Но и сила внутренняя в нем, воля, действенность. Кроме поэзии некое тяготение к общественности. В 35 лет посланник Республики Флорентийской в Сан Джиминиано. Затем один из шести приоров (члены Высшего Совета, правящего городом). И в 1302 году, когда враждебная партия одолела — ‘Черные’ против ‘Белых’ — изгнанник. Да какой! Если попадется на родной земле, ‘сжечь огнем, так, чтобы умер’ — подписано Канте де Габриэлли да Губбио, ‘подеста’ Флоренции (печально прославился этот Канте: только и знаем мы о нем, что приказал сжечь Данте).
А у того были написаны первые песни ‘Ада’ из ‘Божественной Комедии’. И вот пешечком, тайком, из Флоренции, через горы Prato Magno — дымящиеся в сумрачных вечерних облаках, когда смотришь на них из-за Арно, от Сан Миниато — чрез горы эти и бежал одинокий нищий, бывший посланник, приор, ныне путник с котомкою за плечами. В котомке этой первые песни создания, выдержавшего после смерти странника в одной Италии, до наших дней, четыреста изданий — постоянно переиздается ‘Божественная Комедия’ и постоянно переводится.
Данте — ‘Патрон всех изгнанников’, сказал Мережковский. И действительно, первый эмигрант христианской Европы. И какого роста, какая предлежала ему жизнь! Правда, не заграницей, на земле той же Италии, север которой исходил он чуть не своими ногами: нечто среднее между учителем и приживальщиком у мелких итальянских властителей. Но на Флорентийскую землю нельзя ступить: там всякий гражданин имеет право поступить с ним и имуществом его ‘по своему желанию’ (он вне закона). Ему можно только откуда-нибудь издали, на вечерней заре, с чужой земли, с чужой скамьи смотреть на горы Prato Maqno, за которыми лежит его Флоренция (любимая, жестокая).
Конечно, закалился, стал еще суровее за годы эти. Но писал непрерывно, кончил все три части — ‘Ад’, ‘Чистилище’, ‘Рай’ Божественной Комедии (Божественной она названа позже). Давнишнее уподобление: ‘Ад’ — скульптура, ‘Чистилище’ живопись, ‘Рай’ музыка. Из всех трех больше всего мне всегда нравилось ‘Чистилище’. Есть в нем обаяние юности Данте, нежная легкость очертаний и фигур, но написано рукою зрелою, многострадальной. Беатриче не забыта. Она главная внутренняя пружина всего, возведена в сан Премудрости. Это она, находясь в Раю, так все устроила, что ему, прежнему ее обожателю, но грешному и побораемому страстями, удалось пройти чрез все три загробных царства, чтобы познать Истину и спастись.
Что писать о Божественной Комедии! О ней столько написано, что сам великий знаток Данте — Скартаццини как бы захлебнулся в эрудиции и с горечью замечает, что не существует даже пока общей Дантовской библиографии, а есть только по отдельным странам (относится это к концу XIX века).
Но вот облик скитальца загадочного, в юности обаятельного, позже сурового и даже страшного, так и стоит перед глазами, а как сам он жуток и велик со своими тремя царствами гибели, искупления и блаженства — так бессмертно и слово его, веками звучащее слово из котомки бродяги, прихлебателя и учителя.
Его писанию, жизни его прошло семьсот лет. Сколько трудов, любви, почитания было ему отдано за шесть столетий, и продолжает отдаваться! Тут есть некое волшебство, но благодатное: околдовал этот нищий человечество. Словом своим, жизнью, судьбою.
Да позволено будет и мне припомнить, и на своей жизни бегло означить печать этого существа.
Началось со Флоренции 1904 года, первой встречи с Италией. Собственно, я тогда почти ничего не знал о ней. Но как город этот сразу ударил и овладел, так и семисотлетний его гражданин Данте Алигиери Флорентинец. Не могу точно вспомнить, но наверное знаю, что он поразил сразу — профилем ли своим, легендой, некиим веянием над городом.
Так началась болезнь, называемая любовью к Италии, несколько позже и к самому Данте. Да, я взялся его переводить.
Предприятие грандиозное. Тогда, в 1913 году, может быть не совсем ясно это представлял себе, но оказалось именно так. И теперь, через много лет, могу только благодарить судьбу, что когда-то в Москве друг мой Муратов сказал мне:
— Боря, ты будешь переводить ‘Божественную Комедию’ ритмическою прозой, строка в строку, а я напишу введение и комментарии. (Не написал.)
Так началась моя жизнь с Данте. К этому времени итальянским языком я уже несколько владел, а упорства в работе всегда было немало.
Вот и пошел в путь со странным и великим спутником за плечами — годы он сопровождал меня. Годы первой войны, в уединении Тульском, годы революции, все за тем же письменным столом с бюстом Данте на нем — подарок помещицы соседки — в громе и крови революции. Дважды приходилось бросать все, скрываться на время, но на столе все стоял белый гипсовый Данте, все смотрел безучастно-сурово, с профилем своим знаменитым, во флорентийском колпаке, на возню дальнего потомка русского вокруг его текста.
— Что удивляешься, будто говорил: думаешь, я не знаю, как тайком уходить из города от врагов? Вот ты прячешься в лесу у мельницы, а я пересек Prato Maqno и Казентин и все-таки написал свое. И ты старайся. Старайся, старайся.
Я и старался. Но и моя очередь пришла. Жить в деревне нельзя уже было, рукопись ушла со мной в Москву — не в котомке, а в чемодане, но ушла. Никогда я с ней не расставался. Ушла и в Берлин, Италию, наконец в Париж.
Тут новые испытания претерпела. В сороковых годах нашествие иноплеменных. ‘Ад’ был давно уже кончен, но еще не издан. В тяжелые одинокие дни как бы осады вновь выплыл он на поверхность, вновь утешал, как в дни революции и террора. ‘Свое’ не пишется, да и печатать негде. Обратимся к вечному. Странно сказать: Ад утешает! — но именно так с Адом литературным и вышло. Вновь, строчка за строчкой пересмотр и сличение, поправки, словари, колебания. Когда сирены начинают выть, рукопись забирается, сходит вниз, в подвалы с хозяином, близкими. Ну что же, ‘Ад’ в ад и опускается, это естественно.
Минотавров, Харонов здесь нет, но подземелье, глухие взрывы, сотрясение дома и ряды грешников, ожидающих участи своей — все как полагается. С правой руки жена, в левой ‘Божественная Комедия’ и опять тот, невидимый, многовековой и гигантский, спускается с нами в бездны, ему знакомые. Но он держит. Пусть вздрагивают, всхлипывают женщины, теснясь к мужьям, он неизменен и он как бы опора. Все это видел, прошел и вышел.
Ураган пронесся, вновь свет и день, восхождение на гору Чистилища — не так высоко, пятый этаж и вновь все то же: печка, словари, рукопись.
И еще годы, и общий вихрь войны уходит, и время не останавливается, и ровно через полвека после того, как в Москве она зачата, книга выходит в свет в Париже, изящно и благообразно изданная, будто и не видела ни войн, ни революций и ни странствий, ни чужих бомб.
‘Данте Алигиери’. ‘Божественная Комедия’. — ‘Ад’.
Еще один перевод, средь бесконечного их ряда. И как мало отвечает это ‘современности’. Кто может и кто будет жить творчеством средневекового гиганта? А все-таки находятся такие — верю — будут находиться и трудящиеся над ним и печатающие и даже — редкостные обитатели планеты — книгу приобретающие.
Много их или мало — одно важно: семисотлетний странник продолжает странствие. Вот он вновь введен в Россию — и Бог знает, может быть, в загадочной стране нашей находит и найдет даже больше сочувственников, чем здесь.
Так ли, иначе, над всей сумятицей, муравейником человеческим веками стоит облик непререкаемый. Выше его только Евангелие и Библия. Пусть в грозности средневековой иногда жуток он, но дух величия, надмирности, спускавшейся и в мир, остающейся, однако, выше мира, это некий маяк. Жизнь наша идет, все мы проходим и уходим, он же непоколебим.
Надо быть благодарным, что не одна суета владеет нами.
Русская мысль. 1965. 6 февр. No 2266 (с уточнениями по рукописи).
С. 405. И трактат ‘De Monarchia’? — ‘Монархия’ — политический трактат Данте.
‘Божественную Комедию’ недавно перевел Лозинский… — М. Л. Лозинский создавал свой перевод ‘Божественной Комедии’ в 1939—1945 гг.
С. 406. …Гарибальди… добился Виктора Эммануила и Кавура, объединения Италии. — Вождь Рисорджименто, итальянского народно-освободительного движения, Джузеппе Гарибальди, добившись победы, привел к власти в 1861 г. первого короля объединенной Италии Виктора Эммануила II (1820—1878) и премьер-министра его правительства Камилло Бенсо Кавура (1810—1861).
С. 406. …молодые поэты ‘dolce slil nuovo’,.. — ‘Дольче стиль нуова’ (ит.: ‘Сладостный новый стиль’) — итальянская поэтическая школа куртуазной лирики конца XIII в., объединившая поэтов Г. Гвиницелли, Г. Кавальканти, молодого Данте и др.
…’Черные’ против ‘Белых’… — Имеются в виду гвельфы (сторонники римских пап), разделившиеся в борьбе за власть в Италии XII—XV вв. на Черных (‘партия’ феодалов) и Белых (‘партия’ богатых горожан).
С. 407. …великий знаток Данте — Скартаццини… — Дж. А. Скартаццини автор трехтомной ‘Даптевской энциклопедии’ (Милан, 1896—1905).
С. 408. Минотавров, Харонов здесь нет, но подземелье… — В греческой мифологии Минотавр — чудовище-человекобык, Харон — перевозчик покойников в подземном царстве мертвых Аиде.