Елизавета Гадмер
Елизавета Гадмер
Семь братьев
Семь братьев
(Уральская легенда)
———————————————————
Семь братьев, Гадмер Елизавета, Год: 1915
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Старый Монг сидел у ворот своего дома и сосредоточенно смотрел вдаль. Думы одна за другой проносились в его голове, подобно изменчивым вечерним облачкам, вереницей тянувшимся по небу.
Вечер был чудный — теплый и ясный. Закат был необычайно пышен и величествен. Западный край неба точно объят был огнем, точно купался в расплавленном золоте. Багровым заревом были охвачены и легкие тучки, расплавленное золото переливалось и на их изгибистых краях. Золотисто-розовый отблеск зари широко расплывался по небу и бледнея, таял в вышине.
Таких ярких красок на горизонте, таких нежных тонов в глубине небесной лазури, казалось, никогда еще и не видел человеческий глаз.
Сумрачные вершины величественного Урала, вытянувшись вереницей, точно монахи, чинно ставшие на молитву, казалось, полны были благоговейного созерцания и неземных возвышенных дум.
Но старый Монг, погруженный в свои размышления, не замечал этой волшебной красоты неба и величавой прелести окрестной картины, и его настроение было далеко не молитвенное. Он смотрел, не заклубится ли пыль на дороге, не покажутся ли те, кого он поджидал? Он думал о своих сыновьях: почему они так долго не возвращаются? Не случилось ли чего-нибудь с ними? Уж не взбунтовались ли снова рабочие на прииске? В прошлый раз они чуть не убили старшего сына Монга, когда тот отказался исполнить их требование.
Поэтому старик не на шутку беспокоился о детях. Тревога его еще более усилилась, когда старуха жена его, вместе с дочерью и служанкой, хлопотавшей об ужине, вышла на крыльцо и со вздохом сказала:
— Что же это, Монг?.. У меня всё сердце изныло от тоски! Верно, с сыновьями нашими случилось что-нибудь недоброе, — ведь им давно пора бы уж вернуться… Посмотри вон, и милая дочка наша тоже в тревоге и слезах.
Дугитри вышла печальная и заплаканная и стала молча смотреть на дорогу.
Монг старался успокоить обеих женщин, но это было не так легко.
— Нет, Монг, ты напрасно прикидываешься спокойным, в душе, я знаю, ты тревожишься не меньше моего, — заметила ему жена: — послушайся хоть раз моего совета. Брось ты это золото! Оно приносит нам только одно горе, и, Бог знает, что еще принесет впереди! Как хорошо мы жили, пока мы растили свои богатства на ниве и в лугах, а не искали их под землей! Мы знали, сколько мы посеяли хлеба, сколько скосили травы, сколько пасется у нас на пастбище скота, и сколько, значит, можем получить прибыли за все свои хлопоты и труды. Мы знали, что каждая горсть зерна, каждый клок сена заработаны нами, и на душе у нас было легко и спокойно. А теперь мы надеемся только на слепой случай, на дикое счастье, теперь мы стали жадны и завистливы, хотим иметь всё больше и больше и досадуем, если ожидания наши не оправдываются. Теперь только и думы у нас, как бы найти побольше золота, только и заботы, как бы кто не обокрал нас… Посмотри на сыновей наших — что сталось с ними! Какие они были веселые да радостные, когда вместе с тобой работали на поле! А теперь… Такой ли был и ты прежде!.. Монг! дорогой мой! брось ты это проклятое золото! займись опять хлебопашеством!
— Полно, Джани! — возразил жене Монг, — ты ничего в этих делах не понимаешь. Ты рассуждаешь, как малое дитя. Кто же добровольно отказывается от богатства, валяющегося под ногами, и легкий труд меняет на тяжелый? Когда я занимался хлебопашеством, я сам и все сыновья наши вместе с наемным людом работали на поле, да и то в плохие годы я с трудом сводил концы с концами. А теперь на нас сыплется золотой дождь, и я могу жить, ничего не делая. Сыновьям тоже невелик труд: только присматривать, как работают на нас другие.
— Ах, Монг, зато мы прежде знали покой, которого теперь у нас нет, зато прежде мы верили людям, которые работали на нас, и не боялись их, а теперь мы никому не доверяем и каждого опасаемся, как бы он не обманул нас, не утаил бы нашего добра. Если прежде мы сами работали со своими слугами, зато они уважали и любили нас. Теперь же мы смотрим только, как они работают на нас, и они видят в нас врагов и притеснителей своих и во всякую минуту готовы сорвать на нас свою злобу. Ведь им, действительно, тяжело приходится теперь. Разве можно сравнить их прежний труд в поле с теперешним в шахте? Не мудрено, что они таят теперь в своем сердце злобу против нас… Монг! отец мой умный и рассудительный человек, а он говорил, что считает себя счастливейшим из людей, потому что у него нет ни одного врага, и он может спокойно заснуть, положив голову на колени любого из своих слуг. А разве ты можешь безбоязненно доверить себя спящего, кому-нибудь из тех людей, которые работают на тебя?
— Довольно об этом! — строго прервал жену Монг: — прошу тебя, Джани, не вмешивайся в мои дела! Я сам знаю, что делаю.
Воцарилось тяжелое молчание, прерываемое только вздохами Джани.
Дугитри, как изваяние, неподвижно стояла на крыльце, устремив глаза вдаль. Изящный силуэт её красиво рисовался на светлом фоне ясного неба. Легкий ветерок шаловливо играл её распущенными, черными, как смоль, волосами и алой лентой, извивавшейся в них. Пышные краски заката давно исчезли с побледневшего неба. Пурпур и позолота сошли с причудливых тучек, и они имели теперь некрасивый, будничный вид, напоминая собой скорее клочья какой-то разорванной материи грязно-серого цвета. Одно облачко, темнее других, удивительно походило на какую-то фантастическую птицу, широко распластавшую длинные крылья.
Дугитри первая заметила это сходство.
— Смотрите! — воскликнула она, — какая странная птица летит по небу!
Пока отец и мать смотрели на призрачную птицу, другая птица, живая, стала медленно спускаться к ним с вышины.
Полные суеверного ужаса, все, затаив дыхание, стали следить за её движениями.
Это был громадный ворон. В клюве он держал что-то белое.
Медленно и плавно опускался он всё ниже и ниже. Когда он очутился совсем низко, над самой головой Монга, он выпустил изо рта сверток, белевший в его клюве, и сверток упал на колени Монга.
Ворон взвился вверх и так же неожиданно исчез, как появился.
Дрожащими от волнения руками Монг взял таинственный свиток и, развернув его, стал читать.
По мере того, как он углублялся в чтение, лицо его светлело, и выражение тревоги сходило с него. Жена и дочь с любопытством следили за ним.
— Что же ты не поделишься с нами? Что нам не скажешь, какую весточку принес тебе ворон? — нетерпеливо спросила Джани.
— Молчи, старуха! — весело ответил Монг, — дай дочитать до конца. Не тревожься и благодари Бога за то, что Он посылает нам Свою милость. Будем и вперед мы доставать золото из земли, а греха из-за этого никакого не будет: всё будет основано на справедливости. Неправильно мы взялись за дело, потому и видим столько неприятностей от него. А возьмемся за него иначе, и всё пойдет по хорошему. Тогда и работники наши не будут роптать и злобиться на нас, тогда я, как и твой отец, буду в состоянии положить голову на колени любого из своих слуг. Хорошо мы заживем, старуха! Да и не мы одни, а всем тогда будет хорошо жить на свете!
— Смотрите, смотрите! — радостно закричала Дугитри: — вон пыль поднялась по дороге: едут братья!
Это, действительно, были сыновья Монга. По бешенной скачке их лошадей можно было заключить, что с ними случилось что-то особенное. Не имея за собой опасности, им не было надобности так спешить. Они точно спасались от чьего-то преследования.
И Монг, и Джани, и Дугитри стали тревожно считать всадников.
Слава Богу! все семеро налицо.
Но где же слуги? Что такое случилось?
— Отец! беда! — еще издали крикнул старший из братьев, — работники взбунтовались против нас, хотят перебить нас всех и разграбить наше имущество. Они гонятся следом за нами. Спасайтесь скорее! Сейчас мы оседлаем вам коней и поскачем все вместе.
— Куда же мы скроемся?
— В пещеру, где у тебя спрятано золото.
— Как же мы оставим дом, хозяйство? — сказала Джани.
— Ах, мама! жизнь дороже дома и хозяйства! — возразил ей сын, — нельзя терять времени, надо спешить, иначе спастись будет уж невозможно.
— Я должен остаться, и я останусь здесь, — твердо сказал Монг, — я [70-71]виноват во всём случившемся, — стало быть, я и должен поправить всё дело.
В немногих словах старик рассказал о таинственном свитке, принесенном вороном, и что в этом свитке заключалось.
— О, если бы я раньше знал эти истины, — прибавил он с вздохом, — как счастливы были бы мы сами и окружающие нас люди! Тогда золото, которое теперь принесло нам столько горя, принесло бы нам только одни радости. О, я уверен, что не поздно еще исправить свои ошибки! Стоит только прочесть этот свиток поднявшимся против нас людям, и они тотчас же смирятся.
— А станут ли они слушать тебя? Что, если прежде, чем ты успеешь прочесть им хотя одно слово, они вырвут у тебя свиток и уничтожат его? — возразил опять старший из сыновей, — они так возбуждены, так озлоблены против нас, что едва ли станут слушать от нас какие бы то ни было истины, как бы убедительны они ни были. Драгоценный свиток исчезнет, и никто из людей не узнает его содержания.
— Да, ты прав, — согласился Монг, — я не должен рисковать такой драгоценностью, — в ней всё будущее счастье человечества.
— Мы сделаем вот что, — прибавил он, помолчав: — вы с матерью и сестрой уезжайте скорее, увозите с собой свиток и спрячьтесь в пещере, где хранится наше золото. А я останусь здесь. Я помню содержание рукописи и на словах передам его бунтовщикам. Как знать? Может быть, мне и удастся усмирить их и уладить наши взаимные отношения. Тогда вы вернетесь домой, и мы заживем по-новому. Спешите! с Богом!.. Прощай, Джани, прощай, добрая и верная подруга моих дней!
— Нет, Монг! Я не пойду, я останусь с тобой! — со слезами на глазах воскликнула Джани, — всю жизнь мы прожили вместе, не расставаясь ни разу, и теперь я не покину тебя. Что бы ни случилось с тобой, я хочу до конца быть с тобой, хочу разделить твою участь, какова бы она ни была… Дети поедут одни.
Все были до слез тронуты самоотверженной преданностью старой Джани, и никто не посмел прекословить ей. Только Дугитри промолвила рыдая:
— Мама, позволь и мне остаться с тобой и отцом!
— Нет, моя дорогая дочка, — ответила ей Джани, — ты поедешь с братьями. Твоя жизнь еще вся впереди, и потому ни я, ни отец не позволим тебе остаться здесь.
— Да, да! — прибавил в свою очередь Монг, — ты должна ехать с братьями. Тебе я вручаю драгоценный свиток, а братья твои должны, охранять тебя и его.
С этими словами он передал дочери пергамент и, перекрестив, благословил и горячо поцеловал ее, а потом и сыновей.
Благословила детей и старая Джани. Опечаленные, со слезами на глазах, простились дети с родителями и молча тронулись в путь. И тем и другим казалось, что они навсегда простились друг с другом и никогда уж более не увидятся. Горько заплакала Дугитри и долго не могла успокоиться, долго оборачивалась назад, пока отчий дом и родительская чета у его ворот не скрылись за поворотом дороги. Верный конь, на котором ехала девушка, тихим, сочувственным ржанием отвечал на её рыдания, точно хотел успокоить свою любимую госпожу.
— Полно, Дугитри! — ласково говорил младший из братьев, особенно нежно любивший сестру. — Бог посылает нам тяжелое испытание, и мы должны мужественно перенести его. Будем надеяться, что отец не обманется в своих ожиданиях, и что всё обойдется благополучно.
— Ах! я рада бы надеяться, что беда минует, — отвечала Дугитри, — рада бы не печалиться. Но что же мне делать с собой, если слезы сами льются из глаз, а вещее сердце болит и ноет, сулит одно горе! Ты видел, заяц перебежал нам дорогу, а вон падучая звезда прокатилась по небу. Ах, это всё дурные предзнаменования!
Девушка умолкла. Молчали братья, молчал и засыпавший лес. Только топот коней нарушал тишину, да какие-то ночные птицы протяжно и зловеще перекликались в глубине леса. [74-75] Бунтовщики тем временем подходили к господской усадьбе.
Старый Монг, вместе с женой своей, мужественно встретил их у ворот.
— Дети мои! — кротко обратился он к приближавшимся людям, — бросьте свои колья и дубины и выслушайте меня. Я много виноват перед вами и не хочу оправдываться. Чтобы удержать вас от ненужной жестокости и насилия, скажу вам только, что я вполне сознаю свои вины и от всего сердца желаю загладить их. Я был слеп, я не понимал прежде, как неразумно и несправедливо я поступал с вами, и в этом вся беда. Но сегодня чудесный случай открыл мне глаза. Я понял свои заблуждения, уразумел заповедь Божию, как люди должны жить по правде, и в чём заключается истинное счастье.
— Не верьте ему! — крикнул кто-то из толпы, — что он нас морочит, сказки нам сказывает? Он небылицы выдумывает, хитрит да глаза нам отводит, а мы и уши развесили. Какой там чудесный случай! Узнал, что мы не хотим больше терпеть от него обиды и притеснения, вот и струсил. Наверное, сыновей своих послал к соседям за подкреплением, а пока они не вернутся, думает баснями нас позабавить, чтобы протянуть время.
— Пожалуй, оно и правда, — подтвердил другой, — разве им можно верить? Мало они нас обманывали да прижимали? Никакой жалости к нам не было, а тут вдруг, ‘дети мои!’ Какие мы ему дети? и что он нам за отец? Он наш хозяин и притеснитель, а мы его батраки подневольные. Пусть и он никакой жалости не ждет от нас. Что нам церемониться с ним? Сказывай, куда скрылись твои сыновья? Куда ты их послал?
— Ничего больше я не буду говорить с вами, — ответил Монг, — если вы не верите тому, что я вам сказал, значит, не поверите и тому, что я вам скажу вновь. Делайте со мной, что хотите. Вот вам ключи от моих кладовых.
Такая покорность обезоружила нападавших. Вместо того, чтобы убить Монга, как они намеревались вначале, они совсем уж было хотели отпустить его вместе с женой на все четыре стороны. Но всё дело испортила служанка, остававшаяся при доме. Она рассказала, что к Монгу прилетал ворон, и принес ему какой-то сверток. И этот сверток Монг передал сыновьям, наказав хранить его как зеницу ока.
— Не иначе, что он знается с нечистой силой, и она указывает ему, где лежит в земле золото, — прибавила служанка, — я сама слышала, как он несколько раз поминал сыновьям про золото и говорил, что теперь им хорошо будет жить — лучше прежнего.
— Так вот почему он и ключи-то нам отдал! — заметил кто-то, — потому он теперь добром своим и не дорожит, что имеет в виду кое-что получше.
Это предположение, вместе с сообщением служанки, произвело на всех сильное впечатление. Теперь уже никто не верил в искренность Монга и не сомневался, что последний замышляет какой-то хитрый план. Общее настроение стало враждебным и воинственным.
— Сказывай, где золото? куда скрылись твои сыновья? — кричали со всех сторон.
Монг ничего не ответил.
Его схватили и начали пытать, пока не замучили до смерти.
Верная Джани не видела его кончины. При первых грозных окриках толпы она упала замертво, и жизнь незаметно отлетела от неё.
И не видели оба того, что творилось без них в их родном насиженном гнезде.
Там звенели ключи, гремели замки, открывались сундуки кованные, вынималось хозяйское добро.
Не обошлось дело без споров и ссоры, немало было разочарования и недовольства. В сундуках оказалась только одежда да утварь, а золота, которого так жадно добивались грабители, так и не оказалось.
— Где же золото? — кричали они, — где наше золото, которое мы с таким трудом добыли из земли. Верно, оно хранится где-нибудь в другом месте? Но где? Не там ли скрываются и хозяйские дети? Надо разыскать их во что бы то ни стало!
— Они поминали какую-то пещеру, верно, в ней и спрячутся, — сказала служанка.
Она указала в какую сторону, по какой дороге поехали хозяйские сыновья, и погоня поскакала следом.
Беглецы между тем достигли пещеры, где в глубоком подземелье Монг хранил свое золото. Ход в подземелье находился в отдаленном углу пещеры и был завален камнем. Он был так узок, что спускаться через него можно было только по одному человеку.
Едва успели братья отвалить тяжелый камень, как вдали послышался неясный конский топот.
— Это погоня за нами, — сказал старший из братьев, — все мы не успеем спуститься, да и открытое отверстие подземелья выдало бы нас, если бы враги наши заглянули в пещеру. А они обязательно заглянут туда, потому что некоторые знают об её существовании и, может быть, догадываются, что в ней мы спрятали золото. Дай Бог, если мы успеем спустить одну Дугитри и завалить ход. Самим же придется остаться в противоположном конце подземелья.
Подземный ход на несколько верст тянулся внутри горы, к противоположному склону её, где выход из неё также был завален камнем.
О существовании этого выхода не знал никто из посторонних, и местность вокруг него была настолько пустынна и неприступна, что там уже нечего было опасаться преследования. Только бы добраться туда!
Как ни страшно было Дугитри спускаться в зияющую пропасть при тусклом свете слабо мерцающего факела, но она превозмогла свой страх и, простившись с братьями, стала спускаться по каменным уступам. Особенно жутко ей стало, когда тяжелый камень закрыл отверстие над головой, и она очутилась одна среди бесконечного подземелья, среди непроглядного мрака. Ей показалось, что ее похоронили заживо…
Едва братья успели выйти из пещеры, как противники загородили им дорогу. Волей-неволей пришлось защищаться, и все семь братьев выстроились в ряд.
С беспримерной храбростью, как львы, мужественно отбивались они от нападающих, но неприятель слишком превосходил их численностью, и не возможно было устоять против него.
— Господи! — взмолился старший из братьев, — не дай погибнуть нам! помоги нам отстоять сестру и вместе с ней человеческое счастье! помоги нам свято исполнить отцовский завет!.. Для Тебя всё возможно, Господи! Сделай так, чтобы неприятельское оружие не могло ранить нас, и враг не мог бы одолеть! Сделай тела наши твердыми, как камень!
И Бог услышал эту молитву.
Неприятельские удары продолжали сыпаться на братьев, но они уже не чувствовали их.
— Да что они каменные, что ли! — воскликнули измученные противники, дойдя до полного изнеможения и чувствуя, что им не сбить с позиции стойкого врага.
Сгустившийся мрак ночи не позволял им видеть семерых героев, не уступавших натиску пятидесяти человек. Когда же из-за леса выплыл светлорогий месяц и бледным серпом своим осветил место побоища, ошеломленные бойцы в ужасе разбежались в разные стороны.
Перед ними, выстроившись в ряд, стояли семь гигантских каменных столбов, нечеловеческими руками сложенных из гранитных плит.
Бог весть откуда появившийся, ворон провожал бегущих громким раскатистым хохотом, далеко отдававшимся по лесу…
С тех пор прошло много лет. Местность изменилась до неузнаваемости. Исчезла засыпанная камнями пещера, сгладились острые выступы скал, обросли мохом и плесенью, местами покрылись лесом. А семь каменных глыб стоят и поныне, хотя всесокрушающее время порядочно оглодало их бока. Их так и называют ‘Семь братьев’.
Прекрасная Дугитри, говорят, и поныне блуждает в подземелье, тщетно ища выхода на свет Божий. Оттого, говорят, неправда и зло так долго и держатся в людях, оттого им так нехорошо и живется на свете.
Отвалить бы тяжелый камень, выпустить бы на свет истомившуюся узницу, взять бы от неё драгоценный свиток, воспринять бы сердцем, заключенные в нём, святые истины, и совсем по другому пошла бы жизнь. Тогда и солнышко ярче засветило бы на небе, веселей замигали бы частые звездочки, звонче зажурчали бы светло-струйные ручейки, сладостней зашептался бы темный лес, голосистей запели бы в нём звонко-голосые пташечки.
Эх! где же тот богатырь, кто отвалил бы тяжелый камень? Что он не приходит? Что не поможет людям устроить жизнь свою по воле и правде Божией?
Ждет не дождется его бедная Дугитри, ждут не дождутся его и каменные братья её.
‘Ужели сестра наша не освободится до тех пор, пока камень, загораживающий выход из горы, не разрушится сам собой!’ печально думают они: ‘О, как долго еще этого ждать!’
Старый ворон часто прилетает к ним и утешительно им каркает:
Правда бессмертна, светла и сильна, —
Зло победит неизбежно она!
Источник текста: Уральские легенды / Елизавета Гадмер. — Петроград: М. И. Семенов, 1915. — 108 с., ил., 18 см. — (Библиотека ‘Колосья’ М. И. Семенова). С. 59—83.