Сельская община, Уйда, Год: 1881

Переводы
Время на прочтение: 225 минут(ы)
Скачать в PDF

СЕЛЬСКАЯ ОБЩИНА.

РОМАНЪ ИЗЪ ИТАЛЬЯНСКОЙ ЖИЗНИ.

Соч. Уида.

(L’Etat c’est moi).

Посвящается итальянскому народу,
который много заслужилъ и мало получилъ.

I.

Санта-Розалія-въ-Лсу, небольшое селеніе гд-то между Адріатикой и Тиренскимъ моремъ, Доломитами и Абруццо. Нтъ надобности ясне опредлять его географическаго положенія, достаточно сказать, что это маленькое итальянское борго, похожее на множество другихъ подобныхъ селеній, находится подъ нжнымъ голубымъ небомъ достолюбезной и прекрасной страны, родившей еокрита и Тасса. Оно блется издали, какъ камень на морскомъ берегу, лежитъ на рк зеленой, какъ Эчь, передъ нимъ простирается зеленое плоскогорье, покрытое виноградниками, каштановыми деревьями, оливковыми плантаціями и полями кукурузы, окаймленными низкимъ горнымъ кряжемъ, у воды тянутся высокія тополя, а дале возвышается церковь съ красной кирпичной колокольней, на которой гудитъ по временамъ колоколъ въ своей деревянной клтк. По ту сторону полей, у подножья горъ, лежатъ десятки другихъ селеній, узкія дороги соединяютъ ихъ между собою скрытой виноградными лозами стью и нсколько сотенъ крышъ составляютъ то, что называется общиной Веццайи и Гиральды. Средоточіемъ этой общины, какъ самое большое селеніе, служитъ Санта-Розалія. Санта-Розалія-въ-Лсу, названная такъ въ т дни, когда она исчезала въ окружающихъ ее лсахъ, какъ гнздо малиновки въ густой листв, простой, честный, свжій сельскій уголокъ, гд полуобнаженныя дти играютъ на дорог, словно амуры, сошедшіе съ картинъ Корреджіо, гд весною душистые нарцисы ростутъ повсюду на лугахъ и поляхъ, а осенью — телеги, запряженныя волами, медленно везутъ груды винограда по единственной въ селеніи улиц, не мощенной и безъ лавокъ, кром мясной и мелочной, да почернвшаго ларя, въ которомъ старуха продаетъ пряники, игрушки и четки.
Лтомъ, Санта-Розалія такъ окружена блестящей зеленой листвой, что тонетъ въ виноградныхъ лозахъ и серебристыхъ листьяхъ маслинъ, надъ которыми возвышается только колокольня церкви св. Джіузеппо, съ блестящей статуей этого святого на крыш, указывающей пальцемъ на небо.
Спокойно и легко жилось въ Санта-Розаліи въ старину и даже въ наши дни. До революцій и тому подобнаго, ея жителямъ не было дла. Они никогда не говорили о политик. Когда бутылка вина отъ десяти сантимовъ дошла до ста, то они съ удивленіемъ почесали въ голов, а узнавъ, что причиной дороговизны свобода, то приняли на вру этотъ фактъ, полагая, что свободой называлась особая болзнь винограда.
Они не обратили большого вниманія на то, что церковь была выблена, тратторія превратилась въ кофейню Виктора Эмануила, на столбахъ моста появились объявленія о рекрутчин и сборщики королевскихъ налоговъ помстились въ новой, старательно оштукатуренной контор, подл мясной лавки, съ вывской, на которой красовался блый крестъ на красномъ пол. Правда, все вздорожало, но одни говорили, что всему виною газъ, появившійся въ сосднемъ город, другіе взваливали всю отвтственность на желзную дорогу, третьи — на короля, четвертые — на жидкое удобреніе, но все-таки никто очень не тревожился и вс спокойно ходили въ церковь, и всми силами старались быть счастливыми до той минуты, какъ произошли событія, о которыхъ я намренъ разсказать.
Община Веццайи и Гиральды, средоточіемъ которой было селеніе Санта-Розалія, какъ вс итальянскія общины, повидимому, пользуется независимостью, т. е., практически говоря, полной законодательной автономіей. Пока община платитъ королевскіе налоги, королевское правительство, повидимому, ни во что не вмшивается и она считается свободной, какъ воздухъ. Это вамъ скажетъ всякій, кого вы ни спросите, и до того неприкосновенна эта свобода, что даже префектъ не сметъ ее нарушить или, по крайней мр, такъ говоритъ, желая выйти изъ какого-нибудь затруднительнаго положенія.
Всякій, кто платитъ пять франковъ повинностей, иметъ голосъ въ общинномъ самоуправленіи и выбираетъ представительное собраніе изъ тридцати человкъ, которые, въ свою очередь, выбираютъ совтъ семи, а этотъ совтъ, наконецъ, избираетъ одного человка, называемаго синдикомъ, т. е. мэромъ. Этотъ перегонный или концентрирующій процессъ прекрасно звучитъ въ теоріи. Но читатель, у котораго хватитъ терпнія прочесть эту книгу, увидитъ, какъ означенная система примняется на дл.
Въ сущности, въ общин Веццайи и Гиральды тридцать представителей ничего не длаютъ, кром избранія семи совтниковъ, семь совтниковъ ничего не длаютъ, кром избранія одного, а этотъ одинъ ничего не длаетъ, кром назначенія своего секретаря. Секретарь же, съ своими двумя помощниками, носящими громкія названія совтника (canceliare) и мироваго (giudice canciliatore), длаетъ все, что только можетъ придумать чиновничій умъ на муку общества. Обязанности секретаря должны бы состоять просто въ томъ, въ чемъ заключаются обязанности всякаго секретаря, но ловкій человкъ можетъ придать имъ характеръ самой широкой тираніи и самаго обширнаго грабительства, назначеніе совтника учинять обществу всякаго рода непріятности и посылать съ своимъ fidus Achatus, судебнымъ приставомъ, исполнительные листы и повстки на явку, какіе ему только вздумается, что же касается до мирового судьи, то его должность, какъ указываетъ его титулъ, повидимому, должна состоять въ примирительномъ разбирательств всхъ мстныхъ ссоръ, дракъ и исковъ, но онъ обыкновенно отличается нетолько полнымъ невденіемъ законовъ и человческой натуры, но и всепоглощающимъ стремленіемъ сорвать деньги со всхъ и каждаго, почему онъ никогда не миритъ, а напротивъ, всхъ ссоритъ. Во всякой другой стран эти чиновники были бы мясниками, булочниками или свчниками, а потому легко понять, что они не приносятъ безоблачнаго счастья общин, въ которой они царятъ, самые лучшіе изъ нихъ были прежде канцелярскими писцами или обанкрутившимися мелкими торговцами и вкрались въ милость къ префекту или синдику, а такъ какъ обыкновенно они вс трое миніатюрные Геслеры, по темпераменту и безконтрольности власти, то легко себ представить, какъ не легко переносить ихъ иго сосдямъ и врноподданымъ. Власть сладка и мелкій чиновникъ такъ же любитъ ея сладость, какъ и король, а можетъ быть и еще боле.
Тиранія очень обыкновенная забава въ этой освобожденной стран. Итальянское законодательство основано на такъ называемымъ благодяніи человчеству, т. е. на кодекс Наполеона, который представляетъ собой самый искусный механизмъ, когда-либо придуманный человческимъ умомъ для пытки людей. Въ городахъ имъ не такъ легко воспользоваться для означенной цли, потому что гд у толпы народа, тамъ вчно грозитъ опасность возстанія и, кром того, существуютъ нетолько страшилища, называемыя газетами, но и зловредные, смлые граждане, готовые писать въ нихъ статьи. Но въ глуши провинцій, усовершенствованный и процеженный кодексъ Наполеона можетъ дйствовать, какъ паровой плугъ, тамъ нтъ никого, кто бы сталъ жаловаться, да и не кому жаловаться, поселяне смирны, ничего не понимаютъ и безпомощны, какъ овцы, которыхъ стригутъ, ихъ пугаютъ печатные бланки и сабля карабинеровъ, никто имъ не говоритъ, что у нихъ есть права и, къ тому же, права — очень дорогая роскошь, поддерживать которую стоитъ везд дороже экипажа съ лошадью.
По временамъ, итальянскій народъ открываетъ свои права и зажигаетъ ими бочку съ петролеемъ, за что и подвергается осужденію, конечно, это глупо и страшно, но виноваты въ этомъ т, но милости которыхъ они не знаютъ другого свта. Если же обыкновенно петролей употребляется только въ лампахъ, то это благодаря лишь терпнію и покорности народа, а не усовершенствованному и профильтрованному тексту кодекса Наполеона или дятельности его административныхъ примнителей.
Санта-Розалія состоитъ изъ разбросанныхъ, одинокихъ хижинъ по берегу бурливой, зеленой рки, конечно, въ ней есть піацца и она иметъ притязаніе на титулъ городка, но трава растетъ на площади и ея граждане совершенные поселяне. Никогда въ этомъ маленькомъ борю не было много жителей, и въ эпоху, о которой я говорю, они жили мирно между собою.
Тутъ были: Луиджи Кантарелли (боле извстный подъ названіемъ Гиги), торговавшій всякаго рода полезными предметами, отъ молотковъ до булавокъ и отъ лекарственныхъ зелій до турецкихъ бобовъ, Фердинандо Гамбакорта (Нандо), бывшій вмст и колесникомъ, и плотникомъ, и кровельщикомъ. Леопольдо Франчески (Польдо), исполнявшій обязанности слесаря, кузнеца, лудильщика и коновала, Рафаелло Дандо (Фаелло) большой мясникъ, и Алессандро Мантауто (Сандро) — малый, Винченцо Торигіани (Ченчіо), портной общины, который цлый день сидлъ поджавъ ноги на порог своей хижины за работой и болтая съ прохожими, Филиппо Разселукчіо (Липко), булочникъ, торговавшій зерномъ и сменами, Джіузеппе Ланте (Беппо), державшій винный погребъ и трактиръ, гд вы могли получить жаренаго дрозда и блюдо артишоковъ, лучше приготовленные, чмъ на любой кухн всего свта, Леонардо Маріани (Нардо), торговавшій въ своей лавк масломъ, красками и кистями, а также завдывавшій почтовымъ отдленіемъ, хотя эту послднюю обязанность онъ исполнялъ очень своеобразно и держалъ вс получаемыя письма у себя на прилавк, пока кто-нибудь не отправлялся въ ту мстность, гд жило лицо, которому было адресовано то или другое письмо, докторъ Гварино Сквилаче, аптекарь, получавшій ежегодно отъ общины 20 фунтовъ стерлинговъ за попеченіе о физическомъ здоровь гражданъ, Домъ Леліо, патеръ церкви Св. Джіузеппо, получавшій по 20 шиллинговъ въ недлю за попеченіе о спасеніи душъ въ общин, Деметріо Пасторини, мельникъ, жившій на берегу рки и имвшій семь красивыхъ сыновей и дочерей, да кром того, много другихъ очень бдныхъ людей неопредленнаго ремесла, добывавшихъ какъ попало свой насущный хлбъ. А вокругъ селенія жило много мелкихъ дворянъ, много contadini и fattori, которые часто прозжали мимо на кровныхъ лошадяхъ или въ дребезжащихъ душегубкахъ, bagheri, странной помси телеги и кабріолета.
Санта-Розалія была сдлана средоточіемъ новой общины нсколько десятковъ лтъ тому назадъ, но хотя цна на вино поднялась въ-десятеро противъ прежняго и налоги стали въ пятьдесятъ разъ тяжеле, она долго не чувствовала бремени новыхъ порядковъ, потому что ея синдикъ былъ очень хорошій и справедливый человкъ (какъ это иногда случается), маркизъ Пальмароло, простой, какъ Цинцинатъ, и добрый, какъ св. Францискъ. Но, по несчастію для Санта-Розаліи, Пальмароло умеръ отъ горячки въ одинъ жаркій лтній день и другой, совершенно иного рода человкъ, былъ выбранъ на его мсто — кавалеръ Анзельмо Дурелаццо. Маркизъ длалъ все самъ, никогда не подписывалъ ни одной бумаги не прочитавъ ея и не разобравъ предварительно дла, благодаря ему, многія глупыя и жестокія узаконенія оставались мертвой буквой и онъ, вполн сознавая лежавшую на немъ отвтственность, былъ одинаково справедливъ къ богатымъ и бднымъ, тогда какъ большинство людей справедливы только къ тмъ или къ другимъ.
Кавалеръ Дурелаццо не заботился о такихъ пустякахъ, онъ прежде былъ крупнымъ свчнымъ фабрикантомъ и хотя сдлалъ себ состояніе, благодаря помощи церкви, но, наживъ милліоны, смялся надъ нею. Онъ купилъ обширныя помстья въ общин Веццайи и Гиральды, а потому совтъ полагалъ, что никто не могъ быть лучше его синдикомъ. Онъ самъ раздлялъ это мнніе. Это былъ толстый, сонный, легкомысленный человкъ, вступивъ въ должность синдика, онъ тотчасъ подписалъ сотни бланковъ, чтобы его не мучили служебными длами, и его единственной заботой была игра въ домино. Онъ очень любилъ, чтобы поселяне снимали передъ нимъ шляпу, и такъ какъ всю свою жизнь онъ самъ кланялся другимъ, то въ этомъ не было ничего удивительнаго.
Дла въ общин подъ управленіемъ кавалера Дурелаццо вскор пришли въ безпорядокъ, стали жаловаться собранію тридцати, собраніе тридцати передало жалобы совту семи, а тотъ, въ свою очередь, синдику. Кавалеръ Дурелаццо сталъ раздумывать и, наконецъ, придумалъ средство, которое не подвергало его никакимъ затрудненіямъ. Онъ переманилъ къ себ мессера Гаспардо Неллемане, служившаго въ муниципалитет сосдняго города и вскор въ Санта-Розаліи появился новый секретарь, рослый, сановитый, вытянутый, какъ палка.
Мессеръ Гаспардо Неллемане былъ человкъ лтъ двадцати-семи, хорошо сложенный, съ смуглымъ и красивымъ лицомъ, во всей своей фигур онъ ясно обнаруживалъ еврейское происхожденіе. Онъ сталъ тотчасъ же значительной особой въ Санта-Розаліи, одвался по городской мод, носилъ на пальцахъ много колецъ, хотя не всегда мылъ руки и вообще по манер носить шляпу, курить сигару и удалять ногой съ дороги лаящую на него собаку, походилъ на важнаго барина.
Мессеръ Неллемане началъ жизнь въ маленькой, мрачной трущоб и сталъ учиться ходить среди горшковъ, чугуновъ и всякихъ желзныхъ и мдныхъ осколковъ бдной лавки, называемой у насъ chencaglierie. Замтивъ, что ребенокъ сметливый, отецъ отдалъ его въ школу, а, окончивъ воспитаніе, онъ служилъ писцемъ въ контор нотаріуса. Потомъ онъ поступилъ чиновникомъ на службу итальянскаго королевскаго правительства и теперь сталъ важной особой въ Санта-Розаліи, получая офиціальное жалованье вдвое боле аптекаря и въ-четверо боле пастора, кром квартиры и стола, уже не говоря о той манн, которая могла упасть на него, благодаря справедливому управленію общиной.
Мессеръ Гаспардо Неллемане жилъ въ двухъ маленькихъ комнатахъ, очень плохо меблированныхъ, ему прислуживалъ сторожъ, убиравшій присутствіе въ общинномъ дворц, и лъ по буднямъ блые бобы, жаренные въ масл, и соленую рыбу, а по праздникамъ кусокъ ягненка, то есть тоже, что ли и самыя скромныя единицы въ общин. Но хотя мессеръ Гаспардо курилъ сигары въ два сантима и пилъ жиденькое вино въ нсколько пенсовъ за бутылку, онъ былъ человкъ самолюбивый, онъ не видлъ причины, почему бы ему не сдлаться депутатомъ и даже министромъ, въ сущности, такой причины и не существовало. Онъ былъ мелкимъ чиновникомъ и получалъ пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ, но его совсть не разбирала средствъ для достиженія предположенной цли, а сердце было безжалостно, какъ камень.
По своему оффиціальному положенію онъ былъ смиреннымъ секретаремъ, исполнявшимъ могущественную волю общиннаго совта, какъ молодой Бонапартъ казался полководцемъ, осуществлявшимъ предначертанія республиканскаго правительства. Но геній всегда выкажетъ свою силу и мессеръ Неллемане въ дйствительности приводилъ въ движеніе джіунту, словно ея члены были автоматы, а онъ пружиной. Этотъ совтъ засдалъ разъ въ недлю за большимъ столомъ и полагалъ, что длаетъ дло, но члены его, въ сущности, только смотрли въ очки, которыя протиралъ имъ мессеръ Неллемане. Онъ избавлялъ ихъ отъ работы и они были ему за это благодарны.
Общинный палаццо стоялъ среди залитой солнцемъ Санта-Розаліи, это было уродливое четырехугольное зданіе, грязное, обнаженное, всегда покрытое пылью, съ обвалившейся штукатуркой и полинялой краской. Всхъ обитателей селенія увряли, что это некрасивое зданіе составляетъ ихъ храмъ свободы и равенства, свободы общественной и частной, а равенства безпристрастнаго, неподкупнаго, невзирающаго на лицъ. А внутри общиннаго палаццо, мессеръ Неллемане длалъ что хотлъ и оттуда управлялъ общиной ‘мягко и умренно’, какъ онъ выражался о своей администраціи, попивая ликеръ въ маленькой скромной кофейн, гордившейся, что ее посщалъ такой великій человкъ. Въ этой кофейн секретарь, совтникъ и мировой почти каждый день играли въ карты, пили крпкіе напитки и курили сигары, съ тмъ похвальнымъ согласіемъ, которое одинаково отличало ихъ общественную и частную жизнь. Они никогда не ссорились, одинъ держалъ овецъ, другой ихъ стригъ, а третій подбиралъ шерсть, еслибы они хоть разъ поссорились, овцы могли бы вырваться у нихъ изъ рукъ.
Мессеръ Гаспардо Неллемане иногда думалъ, что онъ могъ бы одинъ и держать овецъ, и стричь, и подбирать шерсть, такъ какъ онъ былъ очень уменъ, а его друзья, совтникъ и мировой не отличались блестящими способностями.
Мировой былъ толстый, лысый господинъ, исполнявшій прежде обязанности патера, повара, кабатчика и сыровара съ одинаковымъ неуспхомъ, онъ любилъ выпить и былъ всегда какой-то сонный, совтникъ былъ нкогда аптекарскимъ ученикомъ и попалъ въ бду, перепутавъ латинскія названія лекарствъ, малаго роста, худащавый и очень застнчивый, онъ имлъ одну страсть: любилъ безъ ума артишоки въ масл.
Мессеръ Гаспардо Неллемане былъ совершенно иного пошиба, чмъ его товарищи, которыхъ онъ любезно называлъ милымъ Тонино и любезнымъ Мазо. Его умъ былъ созданъ для господства, и даже его начальникъ, благородный синьоръ синдикъ кавалеръ Дурелаццо, никогда не смлъ спорить съ нимъ или прекословить ему. Онъ прізжалъ въ Санта-Розалію разъ въ недлю или разъ въ мсяцъ, кивалъ головой, подмигивалъ и бормоча: ‘Va bene, va benissimo’, соглашался на все, одобрялъ вс дйствія и распоряженія, вс планы и низкопоклонныя объясненія своего секретаря. Такимъ образомъ, мессеръ Гаспардо Неллемане царилъ въ Санта-Розаліи, точно также, какъ много подобныхъ людей досел царятъ на итальянской земл въ настоящемъ 1880 году.
Народъ создаетъ бюракратію и бюрократія поглощаетъ народъ, это старая сказка Сатурна и его дтей. Мессеръ Гаспардо былъ, конечно, очень незначительнымъ атомомъ европейской бюракратіи, но онъ былъ достаточно великъ, чтобъ проглотитъ общину Веццайи и Гиральды.
Вся община его ненавидла, и все-таки боялась. Община избрала собраніе тридцати, собраніе тридцати избрало совтъ семи, совтъ же выбралъ синдика, кавалера Дурелаццо, и кавалеръ Дурелаццо назначилъ секретаремъ мессера Гаспардо, а когда этотъ ловкій всадникъ осдлалъ терпливаго мула, то никто въ Веццай и Гиральд не нашелся достаточно умнымъ, чтобъ выбить его изъ сдла.
Правительство, по мннію мессера Неллемане, и многихъ боле значительныхъ государственныхъ людей, не что иное, какъ сложная искусная машина для взысканія съ народа всего, что только возможно, народъ — это ягненокъ, съ котораго надо содрать шкуру, овца, которую надо остричь, виноградъ, который надо выжать. Народъ слдовало обойти, застращать, раздавить въ тискахъ и сдлать изъ него вино, для личнаго употребленія мессера Неллемане. Онъ не былъ еще министръ, но уже думалъ по министерски.
Конечно, онъ былъ еще только маленькій чиновникъ, на скудномъ жалованіи, и публично пекъ томаты въ задней комнатк кофейни, но у него была душа государственнаго человка. Если оселъ брыкается — бей его, если онъ околетъ — сдери съ него шкуру и этимъ путемъ только онъ принесетъ теб пользу, такъ думалъ онъ, и дйствительно, народъ былъ осломъ мессера Неллемане.
Мессеръ Неллемане управлялъ Санта-Розаліей уже три года съ половиною, когда случилось первое изъ событій, которыя я хочу разсказать. Эти событія измнили судьбу очень бдныхъ людей, о которыхъ публика удостоиваетъ читать, если объ нихъ пишетъ Жоржъ-Зандъ или Джорджъ Элліотъ, но вн страницъ романа это совершенно незначительныя и неинтересныя личности.
Однажды, въ прекрасной весенній день, мессеръ Неллемане пообдалъ въ три часа, и пошелъ прогуляться по лвому берегу рки Розы, по тому берегу, гд не было домовъ.
Мессеръ Неллемане находился въ очень хорошемъ расположеніи духа, онъ только что осмотрлъ дороги съ своимъ другомъ Пьерино Цаффи, инженеромъ общины, который какъ инженеръ зналъ такъ мало, что не годился даже на службу въ желзнодорожныхъ компаніяхъ. По счастью для него, онъ былъ школьнымъ товарищемъ мессера Неллемане, и въ т отдаленные дни ссудилъ послднему небольшую сумму денегъ, такъ что когда общин потребовался посл смерти стараго инженера новый, то мессеръ Неллемане сказалъ: ‘Есть на свт Пьерино Цаффи, человкъ, способный пробуравить Гран-Сассо и осушить Лаго-Маджіоре, хорошо было бы намъ взять его къ себ на службу’. Синдикъ произнесъ: ‘Va bene, va benissimo’ и Пьерино Цаффи сдлался чиновникомъ общины Веццайи и Гиральды.
Въ общин существовала тяжелая дорожная повинность, всякій, платившій пятьдесятъ франковъ ренты, обязанъ былъ нести этотъ налогъ, и общая его цифра достигала значительной суммы.
Дороги въ Веццай и Гиральд были очень плохи, а обязанность Пьерино Цаффи состояла въ томъ, чтобъ ихъ улучшать на т крупныя деньги, которыя собирались съ народа. Но еслибъ Пьерино Цаффи чинилъ дороги и деньги шли бы на этотъ предметъ, то дло обошлось бы слишкомъ просто съ высшей государственной точки зрнія, поэтому, друзья поступали совершенно иначе. Они предложили сдать починку дорогъ съ подряда тому, кто меньше всего за это запроситъ. Явился мельникъ и предложилъ чинить дороги за 400 франковъ въ годъ, съ нимъ не стали и разговаривать. Потомъ каменьщикъ сбавилъ цну до 350, но ему презрительно отказали. Какой-то подрядчикъ изъ сосдняго города заявилъ цифру 200, но и съ нимъ не сошлись, хотя ему объявили неудовлетворительный отвтъ очень любезно, такъ какъ онъ былъ горожанинъ. Наконецъ, посл долгихъ споровъ, криковъ, торговъ и переторжекъ, каменьщикъ согласился снять починку дорогъ за 140 фр. въ годъ, и тогда заключенъ былъ контрактъ.
Точка зрнія каменьщика на починку дорогъ была очень проста, онъ сваливалъ на различныя мста большихъ дорогъ весь мусоръ и щебенки со своего двора, гд тесали камни, а когда у него не случалось этого матеріала, то ничего не длалъ.
Прозжавшіе по этимъ дорогамъ проклинали ихъ, лошади и мулы падали въ пробоины, колеса ломались отъ ухабовъ. На вс жалобы каменьщикъ отвчалъ, что если онъ содержалъ дороги дурно, то дло инженера было объ этомъ заявить. Тогда призывали инженера и онъ производилъ осмотръ дорогъ, завтракалъ съ каменьщикомъ, пилъ ‘Vino Santo’ и доносилъ, что дороги не могли быть въ лучшемъ состояніи. ‘Вотъ видите’, говорилъ посл этого каменьщикъ, прикрывая себя донесеніемъ инженера, а мессеръ Неллемане докладывалъ это донесеніе джіунт и синдику, который произносилъ: ‘Va bene, va benissimo’. Что же касается до осмотра самыхъ дорогъ, то мессеръ Неллемане смотрлъ на колосившійся хлбъ въ пол, а мессеръ Пьерино на облака, пробгавшія по небу и оба объявляли, что очень довольны состояніемъ дорогъ, и даже мало того, совершенно удивлены, какъ он такъ хороши. Мулы ломали себ на нихъ ноги по извстному упрямству этихъ животныхъ, и колеса соскакивали потому, что были гнилы, очевидно, во всемъ виноваты были мулы и колеса, а дороги были прекрасны.
Вотъ какъ содержались дороги въ общин Веццайи и Гиральды. Но куда шли остальныя деньги отъ собираемой налогомъ суммы, посл вычета изъ нея въ пользу каменьщика 140 франковъ? Этого вопроса никто въ общин и не думалъ задавать. Терпнье плательщиковъ повинностей во всмъ свт удивительно. Эта ослиная черта вроятно и побуждаетъ везд государственныхъ людей, и въ особенности министровъ финансовъ, такъ презрительно относиться къ публик. Они обходятся съ ней, какъ Сганарель съ своей женой.
Мессеръ Неллемане только что вернулся съ подобного осмотра дорогъ, произведеннаго вмст съ мессеромъ Пьерино. Вино было отличное, дрозды и заяцъ были исжарены прекрасно. Поэтому, онъ возвращался домой въ очень добродушномъ настроеніи, по берегу хорошенькой рки Розы, блестящей и зеленой, какъ спина ящерицы. Зимой, во время наводненій, она грозно рычитъ, катя свои бурныя волны, а лтомъ мелетъ, тихо протекая мимо широкихъ полосъ свтло-желтаго песку. Роза, рка историческая, хотя и очень узенькая. Всякій, кто желаетъ можетъ прочесть въ старыхъ лтописяхъ о святыхъ пилигримахъ, шествовавшихъ по ея берегамъ, и нечестивыхъ войнахъ, свирпствовавшихъ въ этой мирной мстности, о томъ, какъ Гвельфы и Гибелины переходили черезъ нее въ бродъ, какъ испанцы и нмцы погибали въ ея волнахъ.
Но мессеръ Неллемане не думалъ объ этихъ старыхъ сказкахъ, онъ питалъ безграничное презрніе къ прошедшему. Какіе дураки были средневковые бароны и рыцари, умвшіе только поджаривать евреевъ и ростовщиковъ. Гораздо лучше достигали той же цли налоги, суды, законы! Мессеръ Гаспардо Неллемане соглашался со многими современными философами, что никогда не было такого хорошаго времени, какъ въ наши дни.
Онъ медленно шелъ съ сигарой Кавуръ въ зубахъ. Солнце опускалось къ западу, макушки ломбардскихъ тополей, окаймлявшихъ берегъ, едва дрожали отъ легкаго втерка, везд было пыльно, непріятно, но на берегу рки было прохладно, тнисто, непыльно.
Вдругъ глаза мессера Неллемане замтили нарушеніе закона и заблестли, какъ глаза боевой лошади при звукахъ трубы! Что же онъ увидлъ? Старика, рзавшаго камыши на берегу обмелвшей рки! Близь него молодая двушка полоскала блье, а немного подале — юноша собиралъ въ вод камешки.
Старикъ, Филиппо Маццетти, котораго вс звали Пиппо, былъ корзинщикъ, онъ чинилъ плетеные стулья и приготовлялъ плетеные чахлы для бутылокъ съ виномъ и масломъ. Онъ былъ очень бденъ съ точки зрнія свта, но совершенно счастливъ, какъ сверчокъ въ пол. У него была маленькая хижина, его собственная, по выраженію дтей, на самомъ берегу рки, и онъ всегда ухитрялся имть по воскресеньямъ фунта два мяса, такъ какъ матеріалъ для его работы, камышъ, онъ собиралъ даромъ въ вод.
Молодая двушка была дочерью его покойнаго сына и составляла гордость его души, красу его жизни. Ее звали Віолой, такъ какъ имя прелестной, скромной, смлой героини Шекспира часто встрчается въ народ этой мстности, и походила она на Сибиллу Персину, какъ человческое лицо можетъ походить на безсмертный образъ поэта. Лицо ея было благородное, задумчивое и, отправляясь съ отцомъ рзать камыши и втви ивовыхъ деревьевъ или принося домой на голов связку красныхъ кленовыхъ прутьевъ, она поражала граціей и врожденнымъ величіемъ, словно была дочерью кесаря.
Она не умла читать, почти всегда ходила босой и была занята тяжелой работой съ разсвта до заката солнца, но отличалась спокойной, античной, скульптурной красотой. Ддушка держалъ ее очень строго и она никогда не выходила изъ дому безъ него, этотъ поджарый, маленькій, загорлый старичекъ казался рядомъ съ нею засохшимъ сучкомъ подл лиліи. Они любили другъ друга преданной любовью и ихъ мирная жизнь протекала тихо, невинно и благополучно до этого весенняго дня, когда, по несчастью, мессеръ Неллемане увидалъ на берегу, какъ она полоскала блье, старый Пиппо рзалъ камыши, а старшій сынъ мельника, Кармело Пасторини, войдя по колно въ рку, собиралъ гальки.
Мессеръ Гаспардо Неллемане остановился. Онъ составилъ кодексъ мелкихъ мстныхъ правилъ, совершенно новыхъ и изобртенныхъ имъ самимъ. Онъ полагалъ, что администрація значитъ постоянное преслдованіе чего-нибудь и кого-нибудь. Если ея рука не будетъ всегда тяготть надъ народомъ, то ее перестанутъ уважать. Онъ подвелъ подъ соотвтствующее наказаніе все, что только могъ придумать.
Каждая община иметъ право издавать для себя мстные законы или постановленія, и мессеръ Гаспардо составилъ кодексъ изъ трехсотъ-девяноста статей, которыя джіунта, полудремля и равнодушно утвердила. Почтенный синдикъ, кавалеръ Дурелаццо просмотрлъ эти правила и сказалъ: ‘Va bene, va benissimo’. Такимъ образомъ, вс ухищренія секретаря стали закономъ для Санта-Розаліи. Недавно онъ прибавилъ къ этимъ постановленіямъ новый законъ, чтобы никто не смлъ рзать камыши или тростникъ въ рк безъ дозволенія и соотвтствующей платы общин. ‘L’Etat c’est moi’ (государство это я) и карманъ общины — мой карманъ — было всегда основной идеей мессера Неллемане.
Онъ тихонько спустился къ самой вод и любезно сказалъ старому Пиппо, потому что молодая двушка была прелестна:
— Любезный другъ, вы нарушаете законъ, если не испросили разршенія. Покажите мн свидтельство.
Старый Пиппо былъ немного глухъ и, кром того, угрюмый брюзга. Онъ молча продолжалъ свою работу. Мессеръ Неллемане возвысилъ немного голосъ:
— Эй, дружище! По правиламъ муниципальной полиціи, воспрещено рзать камыши. За первое нарушеніе этого закона полагается пеня, а за второе — тяжелый штрафъ…
— Четыреста лтъ мои предки рзали камыши въ этой рк, отвчалъ старикъ, поднимая, наконецъ, голову и пряча трубку въ карманъ панталонъ.
— Мы не принимаемъ во вниманіе глупыхъ прецедентовъ, они не могутъ служить оправданіемъ за нарушеніе законовъ, изданныхъ общиной, сказалъ мессеръ Гаспардо, который любилъ громкія слова, доказывавшія, что онъ былъ человкъ не простой, а образованный.
— Э! промолвилъ Пиппо, котораго легко было устрашить, хотя онъ и готовъ былъ смиренно постоять за свое право, считая его за наслдіе предковъ, но онъ боялся громкихъ словъ и подумалъ, что, вроятно, безсознательно совершилъ убійство или какой-нибудь великій грхъ:— ‘Scuti tanto, signore’. Вс собираютъ камыши, мой отецъ и ддъ такъ длали, и откуда же я иначе возьму матеріалъ для корзинокъ?
— Подайте просьбу о разршеніи, и если вамъ позволятъ, заплатите деньги, рзко сказалъ мессеръ Неллемане: — если вы будете продолжать, то васъ вызовутъ въ судъ и подвергнутъ штрафу.
Пиппо въ смущеніи почесалъ въ затылк. Молодой Кармело, стоявшій по колно въ вод, взглянулъ на Віолу и увидлъ, что она дрожала всмъ тломъ, съ испугомъ смотря на страшнаго секретаря общины.
— Это старое право народа, какъ и право собирать гальки, воскликнулъ онъ смло:— рка принадлежитъ намъ всмъ.
— У народа нтъ правъ, которыя законъ отмняетъ, отвчалъ мессеръ Неллемане съ достоинствомъ и эти слова, можетъ быть, были первой правдой, когда-либо произнесенной его устами.
Потомъ онъ вынулъ изъ кармана памятную книжку, которую постоянно имлъ при себ, и вписалъ въ нее:
‘Кармело, сынъ Пасторини — безпокойный характеръ, имть въ виду’.
Онъ хотлъ сказать еще что-то строже, но вдругъ увидалъ обращенное къ нему прелестное лицо Віолы. Несмотря на все величіе, мессеръ Гаспардо Неллемане былъ человкъ, онъ на минуту былъ ослпленъ ея красотой, ея испуганные, влажные, блестящіе глаза тотчасъ смягчили его гнвъ. Онъ зналъ, что она внучка стараго Пиппо, но никогда прежде не обращалъ на нее вниманія.
Онъ перемнилъ тонъ и снисходительно прибавилъ:
— Вы предупреждены, Маццетти, и предупреждены мною, вы не знали муниципальнаго постановленія и потому на этотъ разъ я не составлю протокола, но берегитесь нарушить въ другой разъ законъ. Прочтите 6-й пунктъ XIV статьи общиннаго кодекса Веццайи и Гиральды. ‘Buon’sera, buon’ripaso’.
И сказавъ это, онъ пошелъ по берегу тихими шагами.
— Какъ ты думаешь, могу я снести ихъ домой? спросилъ старый Пиппо, смотря съ сомнніемъ и любовью на отрзанные камыши.
— Я наплевалъ бы на него и на его законы, отвчалъ юный Кармело:— онъ явился сюда вчера, а рка создана ране насъ всхъ и собственно для нашей пользы.
— Все это хорошо, Кармело, сказала застнчиво Віола:— но этотъ господинъ здсь длаетъ, что хочетъ и у него подъ руками три стража. Притомъ штрафами легко раззорить человка. Вспомните бднаго Нанни.
Джіовани, сапожникъ, работавшій у своего ларя на чистомъ воздух по примру своего отца, былъ тяжело наказанъ по XX стать новыхъ правилъ, которая запрещала сидть на мостовой и заграждать путь прохожимъ. Джіованни былъ упрямый, сварливый старикъ и, считая, что камни передъ его домомъ принадлежатъ ему, продолжалъ работать на улиц у своей двери. Онъ вызывался къ мировому нсколько разъ и вскор сумма штрафовъ возрасла настолько, что Нанни, выручавшій по франку въ день, не могъ заплатить ихъ. Тогда явился судебный приставъ и продалъ всю его мебель, посуду, горшки. Глупаго старика это такъ оскорбило, что онъ убилъ себя съ помощью послднихъ, оставленныхъ ему кусковъ каменнаго угля. Его недвижимый и бездыханный трупъ нашли на обнаженномъ, полу, такъ какъ ему не оставили ни кровати, ни постели.
Нанни былъ веселый, добрый старикъ и его смерть была большимъ ударомъ для всего селенія, тмъ боле, что онъ въ продолженіи полстолтія чинилъ всмъ праздничные башмаки.
— Я помню бднаго Нанни, отвчалъ юноша, и мрачное облако отуманило его лицо: — новоиспеченные законы убили его,, что же касается до этого господина, то жаль, что никто его не побьетъ.
— Шш! произнесла Віола, бросая испуганный взглядъ на удалявшуюся по противоположному берегу фигуру мессера Гаспардо.
— Взять камыши или оставить? спросилъ еще разъ Пиппо, не зная, на что ршиться.
Сынъ мельника бросилъ собранные камешки въ воду, подошелъ къ груд камышей, взвалилъ ее себ на плечи и понесъ въ хижину Пиппо, отстоявшую на нсколько шаговъ отъ берега. Мессеръ Гаспардо издали замтилъ это и записалъ въ свою памятную книжку.
Рка блестла золотистыми и зелеными отливами, на берегу, тутъ и тамъ виднлись красные тюльпаны, безмолвная, мирная тишина царила въ природ, солнце близилось къ западу. Мессеръ Гаспардо продолжалъ идти съ мрачнымъ, нахмуреннымъ лицомъ.
Віола смотрла ему вслдъ со страхомъ. Она очень его боялась и сожалла, что Кармело Пасторини при немъ взялъ связку камышей. Но юноша не обращалъ на это никакого вниманія, онъ былъ очень молодъ, ловокъ и смлъ, онъ вынулъ счастливый номеръ и долженъ былъ прослужить въ арміи только сорокъ дней. Поэтому, онъ остался дома у отца въ его маленькой мельниц на рк Роз. Онъ ничего и никого не боялся. Но Пиппо и Віола очень страшились, чего именно — они сами не. знали. Честные бдняки всегда, среди своей трудовой, голодной жизни, боятся закона, постоянно преслдующаго ихъ, карающаго каждый ихъ шагъ и вынимающаго изъ ихъ гармана послдній сантимъ.
Бдный народъ легко понимаетъ и уважаетъ уголовные законы со всей ихъ строгостью, но для него непонятна мелочная тиранія административныхъ постановленій, которыя терзаютъ ихъ до смерти и приводятъ въ уныніе, или доводятъ до бшенства, длая изъ нихъ соціалистовъ и возбуждая жажду мести.
Мы вс въ Италіи очень боимся соціализма, т. е. вс, которымъ есть что терять и, однако, мы дозволяемъ синдиками, съ ихъ секретарями, совтниками и мировыми, сять смена соціализма мелочными несправедливостями и мелочными жестокостями, которыя, рано или поздно, вызываютъ вооруженныя возстанія, поджоги и т. д.

II.

Между тмъ, мессеръ Гаспардо вернулся домой въ свою квартиру въ Муниципіо и послалъ за Биндо.
Биндо Терри былъ одинъ изъ тхъ сельскихъ стражей, которые содержались общиной для должнаго исполненія трехсотъ девяносто шести новыхъ правилъ, настоящимъ отцомъ которыхъ былъ мессеръ Неллемане, хотя Джіунта ихъ усыновила. Биндо былъ большой негодяй и стремился всегда доказать мудрость, что вора надо ловить вору. Онъ ничего не длалъ, шлялся по улиц и раззорялъ птичьи гнзда, когда мессеръ Неллемане увидалъ въ немъ зачатки, изъ которыхъ могъ развиться полезный слуга государства. Онъ такъ энергично рекомендовалъ его синдику, что тотъ сказалъ: ‘Va bene, va benissimo’, и бродяга Биндо сдлался общиннымъ стражемъ въ сромъ мундир, съ саблей и шляпой съ перомъ. Ревность его къ служб была доведена до точки кипнія общаніемъ отдавать ему половину каждаго штрафа, который будетъ взысканъ съ остановленныхъ имъ нарушителей новаго общиннаго кодекса.
Мессеръ Гаспардо позвалъ теперь этого ревностнаго слугу государства и спросилъ его:
— Какой пользуется репутаціей старшій сынъ мельника Пасторини?
Биндо, который, до своего поступленія въ сторожа, не разъ получалъ побои отъ мельника за кражу муки, отвчалъ поспшно:
— Это дикарь, своевольный, неуважающій начальства.
— Значитъ, опасный человкъ. Я такъ и думалъ. Попадался онъ когда нибудь?
Биндо грустно покачалъ головой. Пасторини, отецъ и сыновья, были смирные, богобоязненные, работящіе, честные люди. Они, дйствительно, должны были выводить изъ себя стража, наблюдавшаго за нравственностью гражданъ, съ цлью положить себ въ карманъ половину штрафовъ, взимаемыхъ за проступки.
— А мельница приноситъ имъ доходъ?
— Altro, Signore! На протяженіи пяти миль внизъ по рк нтъ другой мельницы.
— Она имъ принадлежитъ?
— Да, она находится въ рукахъ семьи Пасторини сотни лтъ.
— И прилегающій boschetto?
— Точно такъ.
— Вы можете идти, любезный Биндо, сказалъ секретарь: — но смотрите въ оба за Кармело Пасторини. Онъ, кажется, очень надутый, безпокойный и несимпатичный юноша, а въ наши дни всего можно ожидать.
Биндо почтительно поклонился и вышелъ изъ комнаты, оставивъ на стол у мессера Неллемане списокъ замченныхъ имъ въ этотъ день нарушеній общиннаго кодекса, въ немъ предусмотрны были вс дйствія, которыя только могли совершить на большой дорог взрослые люди, дти, лошади, собаки, ослы, козы, коровы, утки или курицы, а такъ какъ онъ считалъ почти государственной измной всякій первобытный обычай, привычку или забаву, существовавшіе съ искони въ этомъ сельскомъ уголк, то не удивительно, что такой ревностный чиновникъ, какъ Биндо, всегда смотрвшій въ оба глаза и слушавшій въ оба уха, могъ каждый вечеръ представлять своему господину списокъ проступковъ длинне списка любовныхъ похожденій Дона Джіованни.
Биндо Терри предпочиталъ пути добродтели путямъ бродяжничества, вмсто того, чтобъ сидть самому въ тюрьм, онъ сажалъ въ тюрьму другихъ, что соединяло въ себ прелесть новизны и пріятное сознаніе власти. Этотъ путь также былъ гораздо прибыльне, кто не хотлъ, чтобъ врывались въ его частную жизнь, нарушали его старинные обычаи или отравляли его собакъ, просто совалъ въ руку Биндо нсколько франковъ, а т мясники, булочники и торговцы скотомъ или зерномъ, которые не хотли платить государству ни налоговъ, ни штрафовъ, были для него постояннымъ источникомъ дохода, такъ какъ онъ отлично зналъ, гд и когда слдовало закрыть свой дальновидный, зоркій глазъ.
Получая только 20 ф. ст. въ годъ оффиціальнаго жалованья, конечно, приходится другими путями пополнять свой пустой карманъ. Платили Биндо пятьдесятъ франковъ за его бездльныя услуги и уступали въ его пользу половину штрафовъ, джіунта безмолвно говорила ему: ‘грабь, притсняй, бери взятки, выжимай изъ народа деньги на насущный хлбъ’. И она. дйствительно такъ поступалъ: выжималъ изъ народа деньги нетолько на хлбъ, по и на вино, сигары и любовницъ.
Естественно, что онъ ненавидлъ всхъ честныхъ людей, всякаго, кто исправно платилъ налоги и повиновался закону, они не приносили ему никакого дохода.
Какъ мессеръ Гаспардо Неллемане составилъ свой кодексъ не для благоденствія или нравственнаго развитія народа, но для пополненія муниципальной казны штрафами за нарушенія, такъ и его клевретъ, хитрый Биндо, ходилъ по улицамъ, широко открывъ глаза, не съ цлью наблюдать, чтобъ везд исполняли законъ, по съ надеждою подсмотрть, что его гд-нибудь нарушали. Богатый мясникъ на піацц возилъ говядину въ сосдній городъ, не платя ни одного сантима установленной повинности, потому что онъ имлъ достаточно смекалки войти въ предварительное соглашеніе съ Биндо: напротивъ, бдный мясникъ на берегу не хотлъ идти ни на какія сдлки, глупо утверждая, что Биндо въ прежніе дни своей неоффиціальной дятельности сотни разъ воровалъ куски свинины съ его ларя, а потому, естественно, штрафы сыпались на него безъ конца и плата за каждую голову быковъ, свиней и ягнятъ тяжело ложилась на его коммерческомъ баланс.
Что длать? Подкупы и взятки — естественное послдствіе бюрократіи на всемъ свт, и Биндо не былъ исключеніемъ изъ общаго правила?
— Жить надо, говорилъ Биндо, прищелкивая языкомъ и нахлобучивая набекрень свою шляпу съ перомъ, когда кто-нибудь замчалъ ему, что его руки не были такъ чисты, какъ слдовало бы имть ихъ стражу общественной нравственности.
Биндо всегда ненавидлъ семью Пасторини, они жили мирно, честно въ своей маленькой мельниц на берегу рки, съ вчно шумящими черными колесами внизу и высокими зелеными тополями наверху. Они аккуратно платили налоги, никого не обманывали, сидли постоянно дома и пользовались общей любовью, сыновья энергично работали и рдко появлялись въ кабачк. Однимъ словомъ, это была семья, вполн ненавистная оффиціальному чиновнику, получавшему половину штрафовъ съ сварливыхъ, безпокойныхъ людей.
Поэтому сердце Биндо Терри дрогнуло отъ удовольствія при знаменательныхъ словахъ его начальника. Онъ былъ ловкій, способный юноша, искусный на выдумки, и уже мысленно видлъ передъ собою Кармело, столь же чистаго лицомъ, какъ и совстью, прямого, честнаго, спокойнаго, трезваго, однимъ словомъ, отвратительно-нравственнаго юношу — на скамь подсудимыхъ и въ тюрьм.
— Отчего же нтъ? сказалъ себ Биндо, радостно щелкая языкомъ.
Между тмъ, мессеръ Гаспардо слъ за столъ и, закуривъ большую сигару, принялся съ спокойнымъ удовольствіемъ за чтеніе списка дневныхъ нарушеній закона въ Санта-Розаліи.
Этотъ списокъ радовалъ его сердце, тутъ были нарушенія правилъ, воспрещавшихъ оставлять нижнія втви на деревьяхъ, играть дтямъ на священныхъ ступеняхъ муниципальнаго палаццо, выпускать на улицу собакъ, выставлять на окна горшки съ цвтами, выливать ведра съ помоями въ сточную трубу, сидть на стул и бесдовать съ сосдями у двери своего дома и многое другое, что составляло преступленіе по просвщенному кодексу общины Веццайи и Гиральды.
— Какой развращенный народъ! думалъ мессеръ Неллемане, просматривая списокъ.
Онъ желалъ имть образцовую публику, которая снимала бы передъ нимъ шляпы, держала бы на цпи своихъ собакъ, никогда не смялась бы и не ссорилась, давала бы своимъ дтямъ такое воспитаніе, чтобъ изъ нихъ выходили полицейскіе сержанты, и уважала его кодексъ, какъ бы ниспосланную съ неба скрижаль. Однако, и подобная образцовая публика, еслибъ она была мыслима, не доставила бы ему полнаго утшенія, потому что некого было бы наказывать и не съ кого брать штрафы въ пользу муниципальной казны, которую пополнять было его обязанностью, а обкрадывать его ремесломъ. Подобно всмъ другимъ великимъ людямъ, онъ чувствовалъ себя всего счастливе, ловя рыбу въ мутной вод.
Прочитавъ списокъ людскихъ нечестіи, онъ свернулъ его, положилъ въ столъ и отправился въ кофейню ‘Новой Италіи’, гд дешево поужиналъ печенкой съ салатомъ, и слъ играть въ домино съ мировымъ Мазо, который всегда преднамренно проигрывалъ. Всякому, кто желалъ снискать милость мессера Гаспардо, стоило только проиграть ему въ домино.
Санта-Розалія лежитъ на берегу рки Розы, и ея скромные домики въ центр выходятъ на площадь, гд возвышаются красивая древняя церковь съ высокой колокольней и уродливый новый муниципальный палаццо. Это обнаженное, пыльное пространство называли изъ любезности піаццой, но Пиппо и другіе старики, а также и не очень старые люди помнили то время, когда піацца была окружена чинарами и липами, а въ центр возвышался старинный, каменный водоемъ, доставлявшій много удовольствія животнымъ, которыя пили изъ него, и дтямъ, игравшимъ вокругъ.
Но первая джіунта, рожденная муниципальной свободой, срубила деревья и продала ихъ, затмъ явился мессеръ Неллемане и, найдя, что водоемъ — общественное зло, такъ какъ вокругъ него вс собирались, приказалъ его сломать и отвести воду обратно въ рку. Народъ охалъ, жаллъ и даже вполголоса протестовалъ, но джіунта такъ хотла и синдикъ сказалъ: ‘Va bene, va benissimo’.
Такимъ образомъ, водоемъ исчезъ съ площади, и издержки на его уничтоженіе въ довольно значительной цифр были отнесены къ стать общиннаго бюджета, озаглавленной: ‘Работа по оздоровленію и украшенію Санта-Розаліи’. Взамнъ красиваго фонтана, народъ получилъ уродливую пустую площадку, усянную обломками, а древніе камни, говорятъ, были перенесены въ роскошную виллу богатаго русскаго вельможи, отстоявшую на пятьдесятъ миль отъ селенія. Садовникъ одного изъ окрестныхъ помстій говорилъ, что онъ видлъ въ этой вилл сложенный снова фонтанъ и слышалъ, что скульптурная на немъ работа принадлежала рзцу великаго древняго художника. И мессеръ Неллемане, зная отлично всю правду объ этомъ темномъ дл, уврялъ, что камни изъ разобраннаго водоема пошли на починку дороги, такъ, какъ они ни на что другое не годились. Мало-по-малу, этотъ вопросъ канулъ въ вчность, какъ обыкновенно вс изслдованія общественныхъ золъ или растратъ общественныхъ суммъ, и хотя Санта-Розалія оплакивала свой потерянный фонтанъ, но это ни къ чему не вело, и джіунта единогласно считала, что площадь была гораздо лучше пустой, пыльной. Водоемъ и деревья распространяли сырость, да и почему же было не сдлать въ Санта-Розаліи того же, что длали въ Рим? Какъ маленькія собачки всегда подражаютъ большимъ собакамъ, такъ и селенія любятъ слдовать примру большихъ городовъ.
Никто не смлъ напоминать мессеру Неллемане о камняхъ, которые, по его словамъ, были разбиты въ прахъ на большой дорог ногами пшеходовъ и колесами телегъ, и никто не зналъ, что онъ купилъ на пять тысячъ франковъ иностранныхъ процентныхъ бумагъ вскор посл исчезновенія камней фонтана.— Этотъ банкирскій оборотъ сдлалъ его двоюродный братъ, мняло въ город Александріи, ловкій еврей, въ грязномъ длиннополомъ сюртук, который, вроятно, кончитъ свою жизнь банкиромъ и барономъ. Однако, въ этотъ вечеръ мессеръ Гаспардо думалъ не о процентныхъ бумагахъ, не о своихъ муниципальныхъ распоряженіяхъ, но о Віол Маццетти.
Маленькій каменный домикъ ея дда, прозванный ‘Casa della Madonna’ по голубой фарфоровой статуэтк, виднвшейся надъ дверью, былъ выстроенъ въ XIII столтіи и досел крпкій, надежный, хотя не обширный и низенькій, стоялъ на углу площади, бокомъ къ рк, отъ которой его отдляла немощеная дорога, служившая единственной улицей въ борго. Дверь и окно изъ кухни выходили на піаццу, такъ что, сидя на противоположномъ ея конц, мессеръ Неллемане могъ отлично видть это скромное жилище.
Во все время, что онъ курилъ, игралъ въ домино и читалъ газеты, глаза его не выпускали изъ вида домика и протекавшей позади его рки. Поэтому, онъ замтилъ, какъ юный Кармело показался на противоположномъ берегу, подъ высокими тополями, перебжалъ въ бродъ черезъ рку и исчезъ въ отворенной двери жилища прелестной Віолы. Конечно, глаза мессера Гаспардо не могли видть сквозь каменную стну, несмотря на все его могущество, но онъ послдовалъ за Кармело мысленно и съ накипвшимъ ревностью сердцемъ, въ которомъ красота молодой двушки возбудила неожиданную страсть.
Пока онъ гнвно мечталъ, играя въ домино съ своими возлюбленными друзьями Мазо и Тонино, стало смеркаться и Кармело Пасторини, пользуясь тмъ, что старый Пиппо задремалъ надъ своей трубкой, шепталъ Віол слова пламенной любви. Кармело былъ красивый, ловкій юноша, очень похожій на римскаго Фавна и столь же прекрасно сложенный. Тамъ и сямъ въ итальянскомъ народ можно еще встртить древнія классическія лица и фигуры, кром того, люди никогда не сгибавшіеся надъ конторками и ходившіе въ дтств босоногими, сохраняютъ древнюю симетричность формъ и благородную, прекрасную осанку.
— Какъ вы дурно маршируете, сказалъ, однажды, офицеръ тосканскому рекруту, но тотъ отвчалъ:
— Сеньоръ капитанъ, разв можно хорошо маршировать въ сапогахъ и съ ремнями отъ ранца на груди? Позвольте мн снять сапоги, а ранецъ нести на голов и вы увидите, что никто лучше меня не будетъ маршировать.
И первымъ дломъ этого юноши, по истеченіи срока на военную службу, было скинуть сапоги.
Босой и въ полотняной синей, дома сотканной одежд, Кармело стоялъ облокотясь на маленькое окно и тихо шепталъ Віол, которая, опустивъ свое прелестное, смуглое лицо надъ соломенной плетенкой, нжно улыбалась, хотя и съ оттнкомъ серьзной задумчивости.
Они любили другъ друга просто, тихо, невинно, ни у того, ни у другого не было ни сантима за душой, но это ихъ нисколько не тревожило. Кармело могъ вчно работать на мельниц отца, а Віола не боялась бдности.
Въ этой стран молодые люди женятся, не имя другого приданнаго, кром своей бдности и, однако, большая часть очень счастлива, дти плодятся, какъ кролики, и все идетъ хорошо, т. е. до тхъ поръ, пока на ихъ лучезарныя жилища не падетъ тнь закона, мрачная, какъ смерть.
Кармело и Віола не должны были еще вскор повнчаться и даже объ этомъ они рдко говорили, юноша ухаживалъ застнчиво и преклонялся передъ молодой двушкой, какъ передъ святыней, дйствительно, ея лицо, манеры, мысли дышали святостью, а старикъ Пиппо не терплъ противорчія въ своемъ дом и сказалъ: ‘Подождите’, разумя подъ этимъ, что они оба молоды и нечего торопиться. Деметріо Пасторини, отецъ Кармело, говорилъ тоже, и потому ихъ жизнь проходила въ сладкой идилліи, приносившей имъ боле счастья, чмъ даже торжествующая, по всегда тревожная страсть.
Однако, въ этотъ вечеръ Кармело сдлался посмле.
— Отчего же намъ не жениться, какъ вс другіе? произнесъ онъ шепотомъ и Віола молча улыбнулась.
Но тутъ Пиппо прервалъ его пламенную рчь. Открывъ глаза, онъ громко воскликнулъ:
— Что! не рзать камышей въ рк? Двадцать вковъ вс это длали. Откуда взялся этотъ дуракъ съ его правилами, штрафами и прочей дребеденью?
— Тише, ддушка, отвчала Віола смиренно, вспомнивъ о смерти стараго Нанни и видя передъ собой обнаженную піаццу безъ фонтана, а на противоположномъ ея конц мессера Гаспардо Неллемане, игравшаго въ домино съ врнымъ Тонино, у двери маленькой кофейни.
Мессеръ Неллемане также увидалъ ее издали въ окно, когда въ восемь часовъ Кармело ушелъ и, поужинавъ, молодая двушка зажгла лампу, при свт которой, рельефно выдавалась ея чернокудрая головка. Это прелестное зрлище было для него еще упоительне, чмъ чтеніе списка, составленнаго сельскимъ стражемъ Биндо о нарушеніяхъ мстнаго кодекса.
Безспорно, Віола была очаровательнйшая двушка во всемъ селеніи. Ея черные глаза, густыя, мечтательныя брови, алыя губки и граціозная, изящная фигура сдлали бы ее красавицей всюду, и во дворц, и въ мастерской художника, а ея физическія прелести, несмотря на невинный, двственный видъ, должны были возбудить сладострастныя желанія въ человк, который былъ бы развратникомъ, еслибъ это не стоило такъ дорого и еслибъ его мсто не было ему дороже всего, даже удовлетворенія своихъ животныхъ страстей. Но такъ какъ не было грха, въ томъ, что онъ ею любовался, то онъ не сводилъ съ неа глазъ, пока ея ддушка не кончилъ плетеніе стула, заказаннаго патеромъ къ слдующему утру, и она, погасивъ лампу, не закрыла ставень.
Тогда мессеръ Неллемане небрежно бросилъ кончикъ своей сигары, всталъ съ желзнаго стула и направился домой.
— Можно было бы выдать ее замужъ за Биндо, думалъ этотъ осторожный чиновникъ, медленно шагая по берегу рки, залитой серебристымъ свтомъ луны.

III.

На слдующій день было 30-ое апрля и въ отдаленныхъ селеніяхъ, какъ у подножія Аппенинъ, такъ и на горныхъ вершинахъ, сохраняется досел старинный обычай Calen di Maggio, т. е. ‘Встрча мая’, существовавшая въ Англіи, когда она. была веселой, а не деньги-кующей и парами-работающей Англіей, съ вырубленными зелеными изгородями и безмолвными, не поющими боле птицами.
Въ городахъ и мстечкахъ, этотъ обычай совершенно исчезъ и даже во многихъ селеніяхъ вовсе не празднуютъ брачную ночь апрля и мая. Но въ боле отдаленныхъ сельскихъ уголкахъ, ‘Ben venga Maggio’ поется такъ, какъ цлъ ее Гвидо Кавальканти, и этотъ народный праздникъ сопровождается обычными забавами и пснями. Въ Санта-Розаліи ночь на 1-ое мая справляется какъ и прежде, и юноши селенія ходятъ гурьбой по берегу рки и по полямъ, заходя во вс жилища съ майскимъ деревомъ и распвая старинную псню:
Or &egrave, di Maggio e fiorito &egrave, il limone,
Noi salutiamo di casa il padrone,
Or &egrave, di Maggio e gli &egrave, fiorito i rami,
Salutiam le ragazze co’suoi dami.
Or &egrave, di Maggio ehe fiorito &egrave, di fiori
Salutiam le ragazze co’suoi amori 1.
1 Вотъ май, вс лимонныя деревья въ цвту! мы привтствуемъ этотъ домъ и его хозяина. Вотъ май, на всхъ втвяхъ цвты, мы привтствуемъ всхъ двъ. Вотъ май съ цвтами и плодами, мы привтствуемъ всхъ двъ, съ ихъ любовью и властью!
Въ этомъ году Кармело несъ май, срубленное маленькое зеленое деревцо, увшанное цвтами и лимонами, а его братъ Цезарелино (маленькій Цезарь) тащилъ корзину съ букетами, которые, по обычаю, надо бросать молодымъ двушкамъ. Ихъ сопровождали другіе юноши съ красными и желтыми тюльпанами на шляпахъ, въ пестрыхъ рубашкахъ и съ мандолинами, висвшими на ремн черезъ плечо. Они переходили изъ дома въ домъ съ привтствіями и пснями, получая въ замнъ вино, сладкіе пирожки, перевитые красными лентами, а иногда и деньги, которыя они брали, набожно крестясь и откладывая на поминовеніе усопшихъ.
Сидя у окна въ своемъ муниципальномъ палаццо, мессеръ Неллемане видлъ группу молодежи, переходившую въ бродъ черезъ рку и узналъ Кармело, который, остановясь у дома Мадонны, затянулъ съ товарищами громче прежняго свою псню. Они бросили въ отворенное окно цвты, а Віола съ веселой улыбкой вынесла имъ сладкіе пирожки. Чиновникъ, издали наблюдавшій за этимъ невиннымъ препровожденіемъ времени, мрачно насупилъ брови.
— Какая идолопоклонническая глупость! промолвилъ онъ: — какое невжество и ребячество, въ нашъ вкъ разума!
Конечно, нельзя было дозволять подобнаго безумія. Его можно было подвести подъ уличный безпорядокъ, недозволенное публичное торжество или неразршенное общественное собраніе.
Законъ уже стеръ съ лица земли вс подобныя невинныя забавы. Итальянскій карнавалъ теперь сохранился только по названію, а празднованіе Иванова дня замнено оффиціальнымъ праздникомъ конституціи съ фейверками и пьянствомъ.
Мессеръ Неллемане поспшно открылъ уставы и свой собственный кодексъ, тамъ нашлось, по крайней мр, пятьдесятъ пять различныхъ правилъ и постановленій, въ силу которыхъ можно было сорвать зеленый внецъ съ мая.
До десяти часовъ ночи, мессера Неллемане безпокоило пніе старинной серенады, звуки гитаръ, смхъ и непріятное сознаніе, что народъ веселился, не испросивъ на то оффиціальнаго разршенія и не заплативъ за это ни одного сантима.
— До будущаго года, промолвилъ онъ съ угрозой, когда замерли послднія ноты веселаго пнія и Санта-Розалія погрузилась въ безмятежную тишину. Кармело заснулъ въ эту ночь усталый, счастливый, а майское деревцо было воткнуто въ землю противъ двери мельницы.
На слдующее утро происходило засданіе совта семи, въ которомъ предсдательствовалъ синдикъ, а такъ какъ мессеръ Неллемане былъ пружиной и рычагомъ, душой и мозгами этого совта, то онъ былъ слишкомъ занятъ, чтобъ подумать о маленькомъ домик съ фарфоровой Мадонной.
Ему необходимо было выказывать въ этихъ собраніяхъ много такта. Онъ былъ только секретарь и вс его обязанности ограничивались чтеніемъ бумагъ и составленіемъ протокола. Но, принимая на себя самый смиренный и почтительный видъ, онъ умлъ проводить свои взгляды, подвинчивать синдика, если онъ присутствовалъ, и замнять его въ случа отсутствія. Оффиціально знаменитыя правила о ‘Polizia Igiena е Edilita’ Санта-Розаліи были плодомъ законодательной дятельности тридцати, профильтрованы совтомъ семи, представлены въ вид чистйшей эсенціи синдикомъ префекту провинціи и утверждены прежде префектомъ, а потомъ министромъ внутреннихъ длъ. Но, въ сущности, источникомъ этого кодекса были мозги мессера Неллемане. Много рабочихъ дней и безсонныхъ ночей въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ стоило ему составленіе этихъ законовъ, ибо, когда поставишь себ задачею выжимать деньги изъ пустыхъ кармановъ, ибо приходится много думать и обсуждать желая все предусмотрть и не оставить ни одной прорхи безъ соотвтствующаго наказанія, мессеръ Неллемане долженъ былъ много поработать, при чемъ потребовалось знаніе и математики и физіологіи. Когда же трудъ его былъ оконченъ, то хотя ему пришлось выдать его за твореніе чужихъ рукъ, но онъ терпливо снесъ эту обиду, зная, что плоды труда все-таки будутъ его.
Въ этотъ день засданіе совта длилось долго.
Джіунта состояла изъ двухъ аристократовъ, двухъ мелкихъ дворянъ, одного адвоката, одного доктора и одного ростовщика. Послдняго, очень богатого человка, купившаго домъ на дорог въ Помадаро, вблизи Санта-Розаліи, звали Симоне Цаули. Въ этотъ день онъ не явился, а по сил своего вліянія онъ перевшивалъ всхъ остальныхъ шесть членовъ, такъ какъ у него были закладныя или векселя каждаго изъ нихъ. За то аристократы, очень недовольные дурнымъ состояніемъ дорогъ, пріхали лично, что они длали очень рдко, не боле раза въ годъ. По этимъ дорогамъ невозможно было здить, они были вн себя отъ гнва и громко высказывали свое неудовольствіе. Мессеру Неллемане пришлось цлое утро ихъ уговаривать и умасливать, и подъ конецъ, ему удалось-таки снова убдить ихъ, что его другъ, Пьерино Цаффи, первый инженеръ въ свт.
Когда эта цль была дистигнута безконечнымъ рядомъ лжи и кавалеръ Дурелаццо произнесъ съ точностью попугая свою обычную фразу: ‘Va bene, va benissimo’, засданіе было закрыто. Но посл этого, мессеру Гаспардо слдовало много записать, и отмтить, а такъ же отправить не одну бумагу и письмо, такъ что ему все-таки не было времени думать о Віол или Кармело.
Но, на слдующее утро, онъ былъ свободенъ и отказался отъ обычнаго появленія въ муниципальномъ палаццо въ полдень, подъ предлогомъ, что ему необходимо създить въ сосдній городъ. Подъ этимъ же предлогомъ онъ побрился, напомадился и завился у цирюльника, надлъ лучшую одежду и, подсмотрвъ, когда Пиппо вышелъ изъ дома, направился къ нему.
Дверь была отворена и онъ вошелъ, говоря очень учтиво:
— Scusi, signorina mia.
Віола мыла салатъ и коренья.
Правда, она была бдная, неграматная двушка и почти въ лохмотьяхъ, но у нея были прекрасныя руки, обнаженныя выше локтей, удивительный бюстъ, очертанія котораго ни мало не скрывалъ маленькій платокъ, плохо зашпиленный булавкой, и прелестное лицо, окаймленное густыми облаками черныхъ, какъ вороново крыло, волосъ. И въ эту минуту передъ нею бросился бы на колни любой художникъ, а быть можетъ и не одинъ король.
При вид мессера Гаспардо Неллемане, одтаго какъ маркизъ, завитого, напомаженнаго и въ перчаткахъ, она покраснла.
— Scusi tanto, signorina mia, сказалъ онъ снова и пожелалъ ей добраго утра въ очень цвтистыхъ выраженіяхъ.
Віола положила на столъ салатъ и, пододвинувъ ему стулъ, стояла передъ нимъ испуганная, застнчивая.
— Я зашелъ, чтобъ переговорить съ вашимъ отцомъ, началъ мессеръ Неллемане, отказавшись ссть, съ низкимъ поклономъ:— я хотлъ ему объяснить, что рзать камыши въ рк…
— О! промолвила молодая двушка и страшно поблднла.
— Хотя это и запрещено законами, поспшилъ ее успокоить любезный чиновникъ:— но мессеръ Филиппо такой старый обитатель селенія, и его предки, какъ онъ самъ говоритъ, всегда пользовались этой привилегіей, а потому, я полагаю, что можно сдлать для него исключеніе. Я самъ поговорю объ этомъ дл съ синдикомъ и… гм… и я устрою такъ, что его не будутъ безпокоить. Пусть онъ придетъ ко мн когда-нибудь около полудня и я ему выдамъ требуемое разршеніе.
Віола пробормотала что-то, чего никакъ нельзя было разслышать: но ея глаза безмолвно благодарили милостиваго тирана, общавшаго пожалть ея стараго дда и онъ вполн былъ вознагражденъ. Конечно, она была застнчива до глупости, но это нравилось могущественному чиновнику: онъ полагалъ, что ее смущали его величіе и блескъ. Его смлые черные глаза, круглые, какъ у птицы, такъ пламенно впивались въ прелестное лицо молодой двушки, что она чувствовала какой-то смутный страхъ и сожалла, что ддушки не было дома.
Мессеръ Неллемане, однако, не торопился уйти, облокотись на спинку стула, онъ сыпалъ безъ умолка такими кудреватыми фразами и слащавыми комплиментами, какихъ сельская красавица никогда и не слыхала.
Кармело никогда такъ не говорилъ съ нею и Віола съ удивленіемъ замтила, что ея гость, входя, затворилъ за собою дверь.
Впрочемъ, мессеръ Неллемане не признался въ своей любви, но отпустилъ ей нсколько такихъ любезностей, что ея дыханіе сперлось и щеки зардлись, какъ макъ, потомъ онъ взялъ ее за руку, крпко сжалъ ее и, нагнувшись къ ней такъ, что его усы прикоснулись къ кисти ея руки, произнесъ въ полголоса:
— Не бойтесь за своего ддушку, carina. Такая красавица, какъ вы, съумете выпросить ему прощеніе и за большій грхъ, чмъ рзаніе камышей въ рк.
Въ эту минуту въ комнату вбжала свинья, преслдуемая со
какой и спугнула курицу, которая, взмахнувъ крыльями, скрылась въ отворенномъ лар съ мукой. Ухаживаніе мессера Неллемане было прервано и Віола, очень обрадованная этому счастливому случаю, поспшно загнала свинью въ чуланъ. Мессеръ Неллемане насупилъ брови. Свинья въ комнат! Это было нарушеніе 3 пункта 350 статьи его кодекса. Авторъ его могъ почувствовать себя глубоко оскорбленнымъ, но онъ былъ влюбленъ. Онъ поспшно склонилъ свою голову передъ Віолой и ея свиньей и вышелъ изъ дома смущенный этимъ неожиданнымъ столкновеніемъ его оффиціальныхъ обязанностей съ личными влеченіями.
— О Господи… еслибъ только не она! Вс законы безнаказанно нарушаются, думалъ онъ, направляясь къ дилижансу, въ которомъ и отправился по узкимъ, тряскимъ дорогамъ въ сосдній городъ, башни и церковные куполы котораго купались въ золотистой мгл жаркаго утра.
По возвращеніи Пиппо, внучка разсказала ему о неожиданномъ гост. Съ свойственной простымъ, добродушнымъ натурамъ подозрительностью, старикъ удивился, почесалъ въ затылк и, качая головой, промолвилъ:
— Чего ему надо?
Віола отвернулась, чувствуя, что ея щеки горятъ, самая невинная молодая двушка отгадываетъ близость грубой, животной страсти.
— Онъ мн позволитъ рзать камыши? Онъ позволитъ? воскликнулъ старикъ презрительно:— Господи, да посл этого надо будетъ просить дозволенія легкимъ дышать, трав рости, глазамъ смотрть! Господи! Вс, кажется, съума сошли.
Віола подала ему чашку съ супомъ, т. е. горячую воду съ лукомъ, петрушкой и накрошеннымъ хлбомъ.
— Можетъ быть, намъ запретятъ сть супъ! продолжалъ старикъ: — или обложатъ обдъ новымъ налогомъ. Не пускай къ намъ въ домъ этого шпіона. О, Господи, еслибъ такой злодй завелся здсь во дни моей молодости, да его зарзали бы, прежде чмъ онъ превратилъ наше селеніе въ логовище змй. Проси позволенія рзать камыши! Да посл этого придется просить позволенія носить волоса на голов!
Вн себя отъ гнва, онъ торопливо сталъ хлебать горячій супъ и обжегъ себ ротъ.
Віола вышла въ маленькую заднюю кухню и заплакала отъ смутнаго, но болзненнаго страха. Она не могла забыть смлаго взгляда черныхъ глазъ мессера Гаспардо и дрожала всмъ тломъ.
Она не сказала о своемъ страх ни дду, ни Кармело, у нея была осторожная, тихая, сдержанная натура и она полагала, что ея слова не могли принести никакой пользы, а напротивъ, могли породить ссоры и опасность.
Между чмъ, Пиппо прохладилъ свой обожженный ротъ стаканомъ вина, кислаго какъ уксусъ, и разбавленнаго водой, потомъ уснулъ съ часокъ и, вынеся на улицу стулъ, принялся плести корзинки передъ своимъ домомъ, вопреки всмъ муниципальнымъ законамъ.
День былъ прелестный и тихо склонялся къ вечеру, ласточки возвращались въ свои гнзда, тнь ложилась длинными полосами, легкій втерокъ разносилъ сладкое благоуханіе цвтовъ. Поселяне кончили работу и разговаривали между собою, кто стоя на порог своего жилища, кто высунувшись изъ окна. Это была мирная идиллическая картина. Но вдругъ на улиц показалась мрачная фигура и въ одно мгновеніе веселье и спокойствіе исчезла съ лицъ и изъ сердецъ добрыхъ людей. Это была фигура сельскаго тирана, Биндо, сновавшаго всюду съ цлью сыскать виновныхъ въ нарушеніи закона, изъ предосторожности его сопровождалъ карабинеръ съ ружьемъ.
Для богатыхъ, быть можетъ, и ничего, что стража ходить взадъ и впередъ, и что эта система безпрерывной инквизиціи работаетъ и днемъ, и ночью. Богатые на это не обращаютъ вниманія, они живутъ въ домахъ съ запертыми воротами, и если ихъ когда-нибудь и штрафуютъ, то они посылаютъ въ судъ за себя адвокатовъ. Но для бдныхъ людей порогъ ихъ хижины — дтская и клубъ, дти и собаки валяются вмст на улиц, ихъ съ трудомъ нажитые гроши сохраняются подъ поломъ или въ старомъ чулк, а потому бднымъ людямъ, не знающимъ законовъ, терпливо сгибающимъ выю подъ игомъ тирапіи и безпрекословно переносящимъ всякое зло, изъ боязни, чтобъ сопротивленіе не накликало на нихъ еще худшую напасть — это вчное появленіе среди нихъ шпіона, наблюдающаго за каждымъ ихъ шагомъ, подсматривающаго за ихъ работою, за играми ихъ дтей, за прыжками ихъ собакъ, все съ цлью оштрафовать ихъ за нарушеніе закона — омрачаетъ солнечный свтъ въ нашей Италіи, заглушаетъ смхъ и наполняешь сердца въ свободныя отъ труда минуты тревожнымъ, мрачнымъ уныніемъ. Богатые пишутъ эти мелочные законы, паразиты-чиновники ихъ исполняютъ, а для бдныхъ это терніи, вонзенныя въ открытыя раны. Они терпливо все переносятъ, и никто на это не обращаетъ вниманія.
Конечно, слпы и безумны соціалисты, но еще боле слпы
и безумны т правители, которые обходятся съ честными людьми, какъ съ преступниками, и преслдуютъ ихъ немилосердно за невинныя шутки ихъ дтей или безвредныя продлки домашнихъ животныхъ.
Законъ долженъ быть серьзнымъ, торжественнымъ, справедливымъ, непогршимымъ судьей и карателемъ преступниковъ, но однихъ преступниковъ. Когда же законъ становится мелочнымъ, корыстолюбивымъ, жестокимъ шпіономъ, вмшивающимся въ частную жизнь и подсматривающимъ въ щелку дверей, то бдняки, ни въ чемъ не виноватые, будутъ нравы, открыто называя такой законъ настоящимъ его именемъ.
Совершая свой обычный обходъ, Биндо Терри вдругъ замтилъ, что изъ подъ дома старика Пиппо вытекаетъ узенькій ручеекъ чистой свжей воды, веселившій глазъ. Это зрлище было не новое. Съ давнихъ временъ домикъ Мадонны отличался тмъ, что въ прилегающемъ къ нему фруктовомъ саду начинался ручеекъ, который потомъ проходилъ подъ домомъ, перескалъ улицу и впадалъ въ рку. Вс считали особымъ благословеніемъ Божіимъ, что въ дом корзинщика, имющаго постоянную надобность въ мыть камышей, имлась чистая, проточная вода, но никому не входило въ голову, что, вроятно, предки Пиппо, корзинщики изъ поколнія въ поколніе, нарочно и выстроили домъ надъ ручьемъ. Однако, Биндо теперь взглянулъ на этотъ ручей съ совершенно новой точки зрнія. Вода, вытекавшая изъ-подъ дома и перескающая улицу! Биндо не былъ убжденъ, что это преступленіе предусмотрно кодексомъ, но, во всякомъ случа, оно должно было попасть въ кодексъ. Онъ открылъ эту драгоцнную книгу, съ которой онъ никогда не разставался, и сталъ, какъ малограматный поселянинъ, водить пальцемъ по строчкамъ, громко выговаривая каждое слово. Наконецъ, онъ нашелъ, какъ и ожидалъ, что 258 статья его возлюбленнаго закона воспрещала выливать воду на улицу. Онъ, конечно, никогда не читалъ Шекспира, никогда даже не слышалъ о немъ и, однако, произнесъ про себя:— ‘подойдетъ’!
Пиппо сидлъ на порог своего дома и плелъ корзину.
— Остановите воду, сказалъ ревностный стражъ закона.
— Что? спросилъ съ удивленіемъ старикъ.
— Вы должны остановить эту воду, по улиц не должна течь вода, произнесъ Биндо повелительнымъ тономъ.
— Богъ создалъ здсь ручей и, конечно, для васъ, нахаловъ, онъ его не высушитъ, отвчалъ Пиппо, широко раскрывъ глаза отъ изумленія.
— Вы должны его засыпать или отвести, воскликнулъ Биндо, входя въ оффиціальный азартъ: — противно закону, чтобъ на улиц протекала вода и, если вы не уничтожите ручья, то я составлю протоколъ.
— Мальчишка! произнесъ очень спокойно терпливый старикъ:— вода здсь течетъ съ сотворенія міра, мой ддъ благодарилъ Бога за эту воду и я благодарю. Ступай себ своей дорогой, Биндо Терри, и не учи другой разъ шестидесяти шестилтняго старика.
Сельскій стражъ — мальчишка! При этомъ оскорбленіи Биндо позеленлъ отъ злобы и пробормоталъ какія-то непонятныя слова, въ отвтъ на что старикъ Пиппо протяжно свиснулъ. Потомъ онъ продолжалъ свой путь по маленькой улиц, если только ее можно назвать улицей, такъ какъ она не была мощена, а имла только тропинку изъ булыжника и съ одной стороны ее окаймляла зеленовато-срая рка.
— Матерь Божія и вс святые! воскликнулъ Пиппо, обращаясь къ своему сосду:— этотъ негодяй-мальчишка хочетъ, чтобъ вода не текла тамъ, гд ей указано самимъ Богомъ! Посл этого намъ не прикажутъ носить на плечахъ и наши головы.
— У васъ есть бумажка на эту воду? спросилъ какимъ-то нервнымъ тономъ сосдъ, Франческо Загацци, или попросту Чекко, тихій, застнчивый человкъ, только-что заплатившій штрафъ за то, что его маленькая собаченка, едва видная отъ земли, сидла передъ домомъ, а не внутри.
— Ради самого Бога, Чеккино, воскликнулъ гнвно Пиппо:— да этотъ ручей здсь протекаетъ боле трехъ сотъ лтъ. Или ты думаешь, что Господь Богъ совтовался съ Биндо Терри, какъ создать міръ.
Чекко сплюнулъ.
— Господь создалъ собакъ съ четырьмя лапами и не приклеилъ ихъ задомъ къ земл, отвчалъ онъ: — но, по мннію Биндо Терри…
— Околй онъ, проклятый, отъ удара, воскликнулъ Пиппо, поспшно связалъ свои камыши и, войдя въ домъ, крикнулъ Віол:— слышишь, дитя мое! Мн приказываютъ остановить ручей, созданный Богомъ! Это еще хуже, чмъ воспрещеніе рзать камыши.
Віола поблднла.
— Вроятно, Биндо смялся, ддушка.
— А Богъ его знаетъ, отвчалъ старикъ: — весь свтъ пошелъ вверхъ дномъ и подонки оказались наверху, иначе Биндо Терри не сталъ бы учить человка моихъ лтъ.
— Вы должны поговорить съ нимъ серьзно, сказала съ безпокойствомъ Віола.
— Нтъ, мн нельзя съ нимъ говорить, я ему, пожалуй, сверну шею, отвчалъ старикъ.— Остановить ручей! Остановить свтъ солнца, дождь, втеръ! Да они съума сошли.
— Нтъ, они не сошли съ ума, произнесъ сосдъ, грустно вытряхая свою трубку: — но они ловкіе люди, слишкомъ ловкіе для насъ, простяковъ. Нтъ ли у васъ какой-нибудь бумажки на пользованіе этой водой?
— Бумажки! Бумажки! повторилъ яростно Пиппо: — мн довольно того, что эта вода протекала тутъ для моего дда и отца. Какія тамъ бумажки? Это вода — моя.
— Они, можетъ быть, забудутъ объ этомъ, сказала Віола стараясь успокоить дда.
— Бумажку? продолжалъ Пиппо, не обращая вниманія на ея слова:— разв церковь не можетъ стоять на площади или звзды блестть на неб безъ бумажки? Вода протекаетъ черезъ мой домъ и она свободно, слышите, она свободна.
Сосдъ покачалъ головой.
— Если у васъ нтъ бумажки…
Для него весь міръ состоялъ изъ бумажекъ, онъ такъ часто подвергался штрафамъ, что пришелъ къ тому убжденію, что счастливые люди имли бумажки, предохранявшія ихъ отъ непріятностей, а у бдныхъ были бумажки, подвергавшія ихъ всякимъ непріятностямъ. Пиппо гнвно назвалъ его дуракомъ, его мать ослицей, а отца каторжникомъ. Чекко смиренно вынесъ это оскорбленіе и, уходя домой, еще разъ повторилъ:
— Васъ не оставятъ въ поко, если у васъ нтъ бумажки на пользованіе этой водой.
Биндо Терри вышелъ на піаццу. Карабинеръ, не питавшій къ нему дружескихъ чувствъ, объявилъ довольно рзко, что ему надо пройти но окрестностямъ селенія, гд воры часто похищали хлбъ въ житницахъ и куръ на скотныхъ дворахъ, а потому стражъ закона, не ршаясь одинъ продолжать обходъ, вошелъ въ маленькую кофейню Новой Италіи, потребовалъ вина и слъ играть въ карты съ подобными ему людьми.
— Чортъ возьми! сказалъ Гиги Кантарелли, стоя на порог своей лавки, гд онъ торговалъ колоніальными товарами, красками и лекарственными снадобьями, а такъ же держалъ нчто въ род тратторіи въ задней комнат:— сколько разъ я колотилъ Биндо за кражу чернослива, патоки или веревокъ. А теперь онъ вымщаетъ на всхъ насъ свои прежнія обиды. Какъ вы думаете, что онъ сдлалъ со мною на прошлой недл? продолжалъ Кантарелли, обращаясь къ молодому солдату, только-что ополчившему свой срокъ военной службы: — законъ велитъ выставлять по ночамъ надъ моей дверью фонарь и хотя Господь ихъ знаетъ, на что это, но я повинуюсь, полагая, что, вроятно, мудрые люди, писавшіе законъ, имли въ виду какую-нибудь уважительную причину. Но мсяцъ тому назадъ, у меня въ лавк было много народа, и, услуживая имъ всмъ, а вмст съ тмъ, прислушиваясь къ толкамъ объ убійств золотыхъ длъ мастера въ город, я забылъ зажечь фонарь, въ первый разъ въ теченіи пятнадцати лтъ. Я хорошо помню, когда изданъ былъ законъ о фонаряхъ, потому что это было ровно годъ посл освобожденія страны. Ну, вотъ на слдующій день приходитъ этотъ выскочка Биндо Терри и важно меня спрашиваетъ: ‘Какъ васъ зовутъ?’ Я отвчаю: ‘Кажется, сами знаете’. ‘Какъ ваше имя’? повторилъ онъ повелительнымъ голосомъ и я, какъ старый дуракъ, отвчалъ: ‘Луиджи Кантарелли’. Онъ записалъ въ свою памятную книжку и на другое утро меня потребовали къ мировому. Тамъ негодяй Биндо явился свидтелемъ, подъ присягой показалъ, что въ моей лавк было темно, тогда какъ луна ярко свтила, и меня подвергли штрафу въ двадцать-семь франковъ. А еслибы я сталъ распространяться объ его прежнихъ кражахъ, то меня тотчасъ обвинили бы за оскорбленіе представителя закона. О, Господи, спаси и помилуй насъ гршныхъ.
Гиги презрительно сплюнулъ и закурилъ трубку, потухшую во время его рчи.
— Мы вс дураки, сказалъ мрачно только-что вернувшійся домой солдатъ:— чмъ мн заплатили за службу? Давали чернаго хлба и то не въ доволь и заставляли мерзнуть въ Милан въ коленкоровомъ кител, потому что солдаты въ Сициліи такъ ходятъ, хотя въ Сициліи жарко, какъ въ аду, а Миланъ просто ледникъ. И во все это время во мн очень нуждались дома и отецъ долженъ былъ нанимать работника на три лта, которыя я провелъ на военной служб.
Въ эту минуту кто-то его дернулъ за рукавъ. Мессеръ Неллемане въ цилиндр и модномъ сюртук, сшитомъ въ город, проходилъ мимо.
— Вы, молодой человкъ, не патріотъ, строго сказалъ онъ, смотря ему прямо въ лицо:— я боюсь, что вы были плохимъ солдатомъ. Вспомните только, какимъ дикаремъ вы были. Правительство сдлало васъ человкомъ и будьте ему благодарны.
Юноша покраснлъ, онъ былъ оскорбленъ и ему стало стыдно. Онъ былъ юнымъ поселяниномъ, когда его взяли въ военную службу, какъ молодого быка на бойню, онъ хорошо не понималъ, зачмъ его оторвали отъ родного селенія и его душа всегда осталась врной родительскому дому, іюлямъ, виноградникамъ, невст, онъ ненавидлъ жизнь въ казармахъ, безцльные походы но пыльнымъ дорогамъ, маршировку, строгую дисциплину, тяжесть ранца и шумъ выстрловъ, онъ былъ юношей, прежде чмъ правительство сдлало его машиной, онъ не бжалъ изъ полка, по ненавидлъ военную службу и возвратился на родину еще боле мрачнымъ, грубымъ и дикимъ человкомъ, чмъ прежде. Сидя теперь у двери своей фермы и играя на гитар, онъ не находилъ прежней прелести въ ея звукахъ, точно бой барабановъ сдлалъ его глухимъ. А мессеръ Неллемане еще велитъ ему быть благодарнымъ. Онъ опустилъ голову, засменилъ ногами, снялъ шляпу и замолчалъ.
Мессеръ Неллемане говорилъ спокойно, какъ человкъ, который никогда не служилъ въ арміи. Счастіе всегда улыбалось ему и, когда настало время поступить въ солдаты, его мать овдовла и онъ былъ освобожденъ отъ военной повинности.
— Не обращайте на него вниманія, вы гораздо лучше этого проклятаго еврея, промолвилъ старый Гиги, стараясь утшить молодого солдата, по онъ сердито оскалилъ зубы и мрачно пошелъ по берегу рки.
Еслибы непріятель явился въ его родин, то онъ защищалъ бы свою хижину до послдней капли крови, по онъ не согласенъ былъ отправиться въ Миланъ, чтобы тамъ носить коленкоровый китель, какъ паяцъ, и сть черный хлбъ, тогда какъ дома поля оставались на половину не обработанными. Старые его родители раззорились, а его невста вышла замужъ за другого. Нтъ, онъ ршительно не былъ патріотомъ. Однако, онъ бросилъ въ Мничіо одного француза за то, что тотъ назвалъ всхъ итальянцевъ трусами. Мессеръ Неллемапе этого бы не сдлалъ, разв только на берегу стоялъ бы министръ и подобный подвигъ могъ бы подвинуть его по служб.
На слдующее утро, Биндо Терри представилъ списокъ нарушеній закона и въ томъ числ выставилъ и обвиненіе стараго Филиппо относительно ручья. Но мессеръ Гаспардо вычеркнулъ это дло изъ списка.
— Подождите немного, сказалъ онъ своему ревностному слуг:— конечно, вода не должна протекать черезъ улицу. Вы совершенно правы, это общественное зло и строго воспрещено закономъ, по вы говорили объ этомъ съ Маццетти и мы ему дадимъ время. Онъ старый обитатель Санта-Гозаліи и надо съ нимъ обойтись мягко. Мы сначала будемъ дйствовать совтами, увщаніями, и обратимся къ сил только въ случа его упорнаго сопротивленія. Не слдуетъ поступать слишкомъ рзко.
Биндо Терри широко раскрылъ глаза отъ изумленія и едва не нагрубилъ своему начальнику. Онъ могъ бы настоять на томъ, чтобъ со всми лицами, поименованными въ его списк, было бы поступлено по всей строгости закона, но въ глубин своего сердца онъ очень боялся мессера Гаспардо, который былъ всегда добръ къ нему. Поэтому, онъ промычалъ что-то сквозь зубы и утшился тмъ, что, идя домой изъ муниципальнаго дома, купилъ говяжьей печенки для приготовленія изъ нея шариковъ съ фосфоромъ, которые онъ потомъ бросалъ по дорогамъ съ цлью уничтоженія всхъ собакъ, которыя невинно слдовали за своими хозяевами или караулили ихъ поля и виноградники. Онъ не имлъ никакого нрава бросать эти шарики днемъ, и даже муниципальный кодексъ ему этого не дозволялъ, ко ничто его не удерживало отъ подобной работы и онъ особенно радовался, когда какая-нибудь овца, отставъ отъ стада, съдала по ошибк шарикъ и падала въ припадк, приводившемъ въ изумленіе пастуха.
Мессеръ Неллемане хотя и сдержалъ пламенное усердіе своего врнаго клеврета, но тайно совершенно одобрилъ его поступокъ. Его ужасала одна мысль, что ручей могъ перескать публичную дорогу и извиваться серебристой лентой среди пыли. Это именно была одна изъ тхъ беззаконныхъ мелочей, созданныхъ древними обычаями и безсмысленными привилегіями, для уничтоженія которыхъ онъ и написалъ свой кодексъ.
По правд сказать, ручей, вытекавшій изъ-подъ дома стараго Пиппо, былъ до того незначителенъ, что мессеръ Неллемане никогда не обращалъ на него вниманіи. Онъ, конечно, его замчалъ, по принималъ за случайно вылитую воду. Теперь же онъ получилъ въ его глазахъ всю мрачную важность нарушенія закона. Инквизиторы давно умерли, но ихъ душа живетъ въ чиновникахъ, какъ административныхъ, такъ и муниципальныхъ.
Однако, въ настоящую минуту онъ сдержалъ свое негодованіе и оставилъ ручей на случай необходимости, какъ Торквемада сдлалъ бы съ новымъ видомъ пытки. Онъ продолжалъ свое ухаживанье за Віолой, прикрывая его тайной, чтобъ не узнало селеніе, по все-таки на столько смло, что прямо приступилъ къ аттак, вполн пренебрегая всякое приличіе, какъ и подобало великому человку, удостоивавшему своимъ вниманіемъ бдную молодую двушку. Впрочемъ, къ величайшему удивленію, онъ не имлъ большого успха. Онъ никогда не могъ остаться съ нею наедин, старый Пиппо почти не отходилъ отъ нея и мессеръ Неллемапе не разъ чувствовалъ страстное желаніе побить его тми самыми камышами, изъ которыхъ онъ плелъ корзины: когда же старика и не было дома, то его мсто занимала сосдка, жена бочара, съ цлымъ стадомъ дтей, или одна изъ дочерей Пасторини или тетка Віолы, маленькая, сгорбленная старушка, съ сморщеннымъ, какъ печеное яблоко, лицомъ, которая всегда называла его ваше превосходительство и широко открывала свои маленькіе, черные глаза, при вид такою важнаго гостя въ скромномъ жилищ корзинщика.
Никто и никогда въ Санта-Розаліи не оставался одинъ, вс двери были вчно отворены, всякая работа производилась подъ аккомпаниментъ дружнаго хора сосдей, болтающихъ безъ умолка. Болтовня составляетъ главный элементъ жизни въ итальянскихъ общинахъ, недостатокъ хлба и водянистость вина легко забываются въ безконечной болтовн. Обыкновенно, говорятъ о томъ, что корова Липпо отелилась, что ребенокъ Тины прорзалъ зубы, что дочь Дины выходитъ замужъ на пасх, говорятъ о новомъ’ облаченіи патера, о новомъ плать одной изъ сосдокъ, о дороговизн хлба и возможномъ удешевленіи масла, о всхъ мстныхъ сплетняхъ и толкахъ, которые для нихъ тоже, что для насъ скандалы Жокей-клуба, новыя моды Ворта, турецкая политика и рчи Бисмарка.
Віола не была одна ни на минуту во всю свою жизнь, ея ддъ полагалъ, что не слдуетъ вообще никогда оставаться женщин наедин, но мессеръ Неллемане думалъ, что эти предосторожности брались только противъ него, и выходилъ изъ себя отъ гнва.
Онъ не хотлъ, чтобъ весь околодокъ толковалъ объ его ухаживаніи за внучкой бднаго старика. А ему было очень хорошо извстно, что если бросишь одинъ желудь за улицу, то на другой день найдутся люди, которые станутъ спорить, что у васъ цлая роща дубовъ.
У итальянцевъ языкъ вертится, какъ у сорокъ, еслибъ болтовня не составляла у нихъ спасительнаго клапана для выпусканія паровъ, то не такъ легко было бы ими управлять. Никогда еще болтунъ не сдлалъ ничего великаго на свт.
Мессеръ Гаспардо Неллемане не былъ развратнымъ человкомъ, напротивъ, онъ былъ скоре холоднаго темперамента, и, отличаясь благоразуміемъ, понималъ, что часто самый мелкій скандальный анекдотъ можетъ погубить карьеру чиновника. Онъ питалъ священный ужасъ ко всему, что могло его скомпрометировать, онъ былъ честолюбивый человкъ, и все, что не касалось служебнаго повышенія — его не соблазняло. Однако же, онъ не былъ святой, и Віола ему правилась.
Жениться на ней? Нтъ, онъ не намренъ былъ жениться прежде, чмъ получитъ мсто получше секретарскаго и найдетъ себ богатую невсту, дочь какого-нибудь фабриканта восковыхъ свчей или торговца масломъ, на деньги которой онъ могъ бы. сдлаться депутатомъ, потому что онъ твердо ршился перейти изъ муниципальнаго палаццо во дворецъ народныхъ представителей. Нтъ, онъ ни мало не думалъ жениться на Віол, но она была очень хорошенькая, даже совершенная красавица, и Биндо Терри былъ готовъ все принять изъ его рукъ, отъ поношеннаго сюртука до надовшей любовницы. Биндо Терри, конечно, женился бы на ней — за приличное вознагражденіе.
Мессеръ Гаспардо, хотя и мелкій чиновникъ, имлъ чисто аристократическія идеи.
Въ этомъ году праздникъ Corpus Domini приходился очень поздно — въ ма мсяц, и потому, конечно, каждая молодая двушка, какъ бдна она ни была, приготовляла себ блое или голубое платье, а быть можетъ и тюлевый вуаль, для слдованія за религіозной процесіей подъ тнью тутовыхъ деревьевъ, окаймлявшихъ пыльныя дороги.
Віола была очень бдна и ея одежда, хотя чистая, была всегда подержанная и заштопанная. Поэтому, мессеръ Гаспардо придумалъ хитрый планъ обольщенія. Онъ самъ отправился въ городъ, купилъ голубого ситца на платье, внокъ изъ блыхъ розъ и башмаки съ блестящими серебряными пряжками, какъ носятъ модныя дамы. Завернувъ это все въ бумагу, онъ снесъ въ домъ стараго Пиппо, когда тамъ никого не было и оставилъ на стол съ запиской:
— ‘Con ossequie teneri alla pi bella del mondo: dal suo devote — G. N.
Онъ зналъ врную дорогу къ женскому сердцу. Возвратясь домой, Віола увидала свертокъ одна, такъ какъ отецъ ея остановился на улиц съ сосдомъ. Она вспыхнула, а потомъ поблднла. Она по складамъ прочитала записку и, поспшно взбжавъ по крутой каменной лстниц въ свою маленькую, несчастную комнатку, спрятала свертокъ подъ простыней на кровати. Она только однимъ глазомъ увидла голубой ситецъ, блый внокъ и серебряныя пряжки и, однако, это зрлище заставило ее дрожать всмъ тломъ, словно передъ нею явился призракъ.
Несмотря на всю свою простоту, она была очень смтлива, и подъ ея добродушіемъ скрывалась тнь сомннія. Еслибъ
Кармело увидалъ эти вещи, то онъ былъ бы въ состояніи бросить ихъ въ лицо мессеру Гаспардо и наговорить ему непріятностей, даже въ самомъ муниципальномъ палаццо.
И ея старый ддъ…
Сердце ея болзненно сжалось при мысли о камышахъ и ручейк.
‘Не поговорить ли мн съ нимъ по душ?’ подумала она съ невинной врой сельскаго люда въ могущество искренняго слова, этого талисмана противъ всхъ опасностей и враговъ.
— Могу я пойти сегодня вечеромъ къ тетк Нунціатин? спросила она у Пиппо.
Эта старуха жила на противоположномъ конц селенія и была нетолько бдна, но просто нищая, она жила въ одной комнат съ тремя другими женщинами и открыто просила милостыню. Это прошеніе милостыни было очень честное, она ходила изъ дома въ домъ, съ большой корзиной, и ей бросали туда хлба, куски мяса, мелкія монеты и даже иногда бутылку вина. Вс ее знали и любили въ Санта-Розаліи, гд она жила всю жизнь, никому не было тайной, что она не имла и сантима за душой, ея мужъ работалъ поденщикомъ, а когда онъ неосторожно отрубилъ себ руку и умеръ отъ горя, то старая Нунціата осталась безъ куска хлба.
Правительство, воспрещающее просить милостыню и сажающее нищихъ въ тюрьму, не заботится о судьб бдныхъ, немощныхъ стариковъ, которые не могутъ работать. Поэтому, осьмидесятилтней Нунціатип предстояло одно изъ двухъ: или просить милостыню, или умереть съ голода. Многіе предпочитаютъ послднее, но никому до этого нтъ дла.
Нужда кажется мрачне въ этой свтлой, прекрасной стран, гд такъ мало надо, чтобы сдлать человка счастливымъ и удовлетворить его ежедневнымъ потребностямъ, въ сравненіи съ холоднымъ, угрюмымъ сверомъ, гд туманъ скрываетъ во мгл несчастную толпу неимущихъ и страждущихъ. Здсь дайте небольшой кусокъ хлба, немного масла, стаканъ вина и жизнь, замелькаетъ такъ же весело, какъ свтлякъ въ пол по ночамъ. Но, увы, тысячи, десятки тысячъ бдняковъ нуждаются даже въ этомъ немногомъ и погибаютъ.
Мессеръ Неллемане и ему подобные знаютъ причину ихъ погибели.
— Могу я пойти къ Нунціатип? повторила Віола и ддушка кивнулъ головой въ знакъ согласія.
Она вернулась наверхъ, взяла свертокъ съ постели и вышла на улицу.
— Что это у тебя? спросилъ Пиппо.
— Сотканное мною полотно, отвчала молодая двушка, полагая, что не грхъ солгать съ хорошей цлью. Впрочемъ, она очень покраснла, такъ правдива и искренна была ея натура.
Старикъ поплелся рядомъ съ нею, съ трудомъ таская свои старыя ноги, потому что онъ никогда не позволялъ внучк ходить по селенію одной.
Дойдя до жилища Нунціаты, онъ впустилъ Віолу на лстницу, а самъ остался внизу поговорить съ плотникомъ, владльцемъ этого дома, который самъ жилъ въ нижнемъ этаж, а верхній отдавалъ жильцамъ.
Этотъ маленькій домикъ стоялъ на выдававшемся въ рку мыск, вблизи возвышались статные тополя, на рдкой трав виднлись козлы и гуси.
— Джіунта срубитъ эти деревья къ празднику Ognissanti, сказалъ плотникъ, тяжело вздыхая.
— Чортъ возьми! воскликнулъ Пиппо.
— Они потомъ станутъ рубить у насъ пальцы, продолжалъ плотникъ.
— Конечно, еслибъ кто-нибудь далъ за паши пальцы хоть по сантиму, отвчалъ Пиппо и разсказалъ свое горе о камышахъ и ручейк.
Между тмъ Віола передала о случившемся своей тетк, бдной старух, въ соломенной шляп, короткой, поношенной юпк и мужскихъ кожанныхъ сапогахъ, но съ веселымъ, пріятнымъ, загорлымъ лицомъ.
— Пресвятая два! Какое прекрасное платье! воскликнула Анунціата, почтительно прикасаясь кончиками пальцевъ къ голубому ситцу, словно къ какой-нибудь святын:— о, о! Я не даромъ вытаращила глаза, увидавъ его надняхъ въ вашемъ дом. Я подумала: ‘этотъ господинъ ходитъ сюда не безъ цли:
— Но я не могу оставить у себя этихъ вещей, промолвила Віола, покраснвъ и придавая вопросительный тонъ своимъ словахъ.
— Нтъ, моя радость, было бы нехорошо оставить эти подарки, отвчала ршительно старуха.
Оба семейства, отъ которыхъ произошла Віола Маццети, отличались всегда честностью и цломудренностью женщинъ.
— Впрочемъ, онъ можетъ быть иметъ и благородныя намренія, прибавила Нунціатина, какъ бы разсуждая сама съ собою:— эта двочка такая хорошенькая, и къ тому же, несмотря на все его теперешнее величіе, онъ, говорятъ, сынъ котельщика, да и теперь въ сущности, онъ только писарь.
Віола покачала головой и щеки ея еще боле зардлись. Бдныя молодыя двушки рано научаются инстинктивно отличать честныя намренія отъ безчестныхъ.
— Нтъ, нтъ, онъ дурной человкъ, сказала она, вздрагивая:— къ тому же еслибъ онъ и хотлъ на мн жениться, я должна остаться врной Кармело.
— А разв Кормело объяснился: въ любви?
— Да, мы обвнчаемся, когда старики позволятъ.
— Это дло другое, чего же ты, голубушка, хочешь отъ меня? Я вижу теб что-то нужно.
— Я сама не могу пойти къ мессеру Гаспардо, это не годится. Притомъ, я никогда не хожу одна, и не хочу, чтобъ ддушка или Кармело знали объ этомъ дл. Вотъ я и подумала, что вы бы могли снести эти вещи мессеру Гаспардо, и поблагодарить его, объяснивъ что я уже невста. Вдь неправда ля, это лучшій исходъ? Говорятъ, что вы можете заставить его всякій день въ муниципальномъ палаццо, но поговорите съ нимъ мягко, любезно, потому что онъ можетъ сдлать много зла, и уже сердится на ддушку.
Старуха засмялась. Она была очень веселая женщина, хотя осьмидееяти лтъ и безъ гроша за душой, такъ что посл смерти ее ожидала общая могила бдняковъ.
— Хорошая фигура для дворца! воскликнула она съ звонкимъ смхомъ:— по поговоримъ объ этомъ серьзно, моя радость, авось святые насъ надоумятъ, какъ лучше поступить.
Он стали разсуждать объ этомъ дл, переворачивая его во вс стороны, какъ обыкновенно длаютъ итальянцы во всякомъ важномъ вопрос. Молодую двушку безпокоили и пугали подарки, а старух вся эта исторія казалось очень забавной.
— Пожалуста, говорите съ нимъ любезно, сказала Віола, когда старый Пиппо позвалъ ее внизъ:— пожалуста, будьте смиренны и почтительны. Онъ можетъ сдлать ддушк много вреда.
— Онъ насъ не състъ, отвчала старуха, которая отличалась своего рода гордостію:— онъ не первый человкъ, у котораго отбили красавицу.
Віола не могла улыбнуться.
— Онъ можетъ сдлать всмъ намъ з.то, повторила она, тяжело издыхая:— пожалуста, будьте съ нимъ любезны.
— Не бойся, отвчала весело старуха: — онъ мн не можетъ сдлать вреда, дитя мое. На нтъ и суда нтъ. Впрочемъ, зачмъ ты на него сердишься? Я уврена, что онъ не иметъ дурныхъ намреній.
— Віола, или скоре, полно теб болтать, воскликнулъ Пиппо съ нетерпніемъ, и молодая двушка спустилась по лстниц.
На сердц у нея было очень тяжело, и она боялась за счастливый исходъ посольства ея тетки. Она не могла забыть черныхъ глазъ мессера Гаспардо, смло обращенныхъ на нее. Но, выходя изъ жилища Анунціаты, она увидала Кармело, возвращавшагося на мельницу въ пустой телег, въ которой онъ возилъ муку на сосднюю ферму. Онъ посадилъ ее и стараго Пиппо въ телегу и довезъ ихъ до дома. Пламенный, честный взглядъ любимаго человка заставилъ молодую двушку почти забыть страхъ, и сторицей вознаградилъ ее за потерю платья, внка и башмаковъ съ блестящими пряжками.
Около полудня, Нупціатина положила свертокъ въ свою корзинку и пошла, опираясь на палку, къ муниципальному дому, гд смло спросила мессера Неллемане. Это была мужественная старуха, одна изъ немногихъ представительницъ гордаго, самостоятельнаго поколнія, которое слишкомъ старо, чтобъ научиться ползать передъ новыми административными и муниципальными чиновниками.
Ей было ни почемъ величіе мессера Гаспардо, и она храбро выдержала смлую борьбу съ Танино, Мазо и Биндо, которые старались ее удержать, и запереть ей на носъ дверь. Наконецъ, она силой пробралась на лстницу, взбжала на верхъ, топая своими тяжелыми сапогами, и предстала передъ лицомъ важной особы.
Мессеръ Гаспардо принялъ ее очень любезно, онъ зналъ, что она тетка Віолы Маццетти. Онъ сидлъ, какъ всегда, отъ десяти часовъ до двнадцати за большимъ письменнымъ столомъ, покрытомъ бумагами. На окнахъ были спущены зеленыя сторы, а вокругъ него разбросаны карты и книги уголовнаго и гражданскаго кодекса. Онъ казался, такимъ важнымъ и величественнымъ, олицетвореніемъ закона, что его можно было легко принять за префекта.
— Я очень рада, что застала васъ однихъ, ваше превосходительство, сказала смтливая старуха, поставивъ корзинку на столъ (и думая про себя, чмъ я буду ему боле льстить, тмъ лучше, мн велли быть любезной):— вся страна наполнена толками о томъ, чмъ она обязана вашему превосходительству (еще бы! прибавила она мысленно, вс съ утра до ночи проклинаютъ его), и я, старая нищая, никогда не ршилась бы утруждать такую важную особу, еслибъ дло не шло о моей племянниц…
— Объяснитесь, промолвилъ секретарь и глаза его тревожно забгали.
Онъ вовсе не желалъ, чтобъ семья Віолы обсуждала его отношенія къ молодой двушк. ‘Двчонка уже похвасталась подарками’, подумалъ онъ съ сердцемъ и мысленно проклялъ суетность женщинъ.
— Мн говорятъ, что вы ухаживаете за Віолой и это, вроятно, правда, потому что вы ей посылаете такіе прекрасные подарки, signore по, продолжала хитрая Нунціатина.
Мессеръ Гаспардо сердито прикусилъ свой усъ.
— Вс ухаживаютъ за хорошенькими двушками, сказалъ онъ съ принужденнымъ смхомъ:— вы не должны придавать серьзнаго значенія…
— О, нтъ, произнесла весело старуха, по ея зоркіе глаза впились въ него и прочитали въ душ его самыя сокровенныя тайны:— господа, подобные вамъ, бываютъ часто очень любезны съ женщинами, но женщины понимаютъ, что все это длается только по доброт душевной. Моя племянница, Віола, слишкомъ умная двушка, чтобъ придать какое-нибудь значеніе вашимъ словамъ или поступкамъ. Но она очень благодарна намъ за вашу доброту и любезность, хотя чувство собственнаго достоинства заставляетъ ее возвратить вамъ ваши прелестные подарки. Она сама не могла прійти, и потому прислала меня премного васъ благодарить.
Съ этими словами Нунціатина вынула изъ корзины подарки мессера Неллемане, которые, какъ онъ ожидалъ, разыграютъ роль шкатулки съ драгоцнностями Фауста, и почтительно положила ихъ на столъ.
Мессеръ Неллемане позеленлъ отъ гнва и приподнялся съ своего стула.
— Что? промолвилъ онъ: — вы съума сошли, вы смете оскорблять меня?
— Нисколько, отвчала хитрая Нунціатина: — вдь и вы не хотли оскорбить мою племянницу этими подарками, вы просто, по душевной доброт, захотли, чтобъ ребенокъ быль понарлдне въ праздникъ и…
— Такъ… такъ… зачмъ… пробормоталъ мессеръ Гаспардо вн себя отъ злобы и удивленія.
— Зачмъ? произнесла старуха, выпрямляясь, насколько позволяла ей старость:— потому что честнымъ двушкамъ и сиротамъ не годится принимать подарки отъ лицъ, стоящихъ гораздо выше ихъ. Для мужчины, не думающаго жениться, это только забава, но для двушки — это неминуемая гибель. Городскія двушки падки на такую игру, но наши сельскія не таковы. Вотъ все, что я хотла сказать, и еще разъ благодарю васъ, синьоръ Гаспардо, я убждена, что вы не имли дурныхъ намреній. А теперь я не буду боле васъ утруждать споимъ присутствіемъ и позвольте мн пожелать вамъ добраго дня.
Съ этими слонами маленькая старушка, въ соломенной шляп и короткой юпк, поклонилась ему съ той граціей, которою часто отличаются самые старые и бдные въ стран, гд нкогда искуство царило неограниченно. Черезъ минуту она уже сходила по каменной лстниц, внутренно улыбаясь.
Она ни слова не сказала мессеру Гаспардо о помолвк Віолы, богатые и бдные люди въ Италіи одинаково воздерживаются, изъ любезности и осторожности, отъ всякаго непріятнаго слова.
— Онъ и такъ узнаетъ, думала она:— а онъ дурной и опасный человкъ, дьяволъ обитаетъ подъ его бровями.
Однако, своей племянниц она только сказала очень веселымъ тономъ:
— Я ему все объяснила очень учтиво и поблагодарила его. Надюсь, что онъ теперь оставитъ тебя въ поко.
Она полагала, что излишне передавать ребенку свои опасенія. Гораздо лучше купить на первыя деньги, которыя ей кто-нибудь подастъ, настоящую восковую свчу и поставить ее передъ Мадонной въ старомъ дуб, на берегу, за ея жилищемъ. Эта святыня находилась въ вковомъ дерев уже нсколько столтій и до сихъ поръ творила чудеса и излчивала больныхъ. Дйствительно, въ конц недли она собрала достаточно мдныхъ монетъ, чтобъ купить восковую свчу, которая тихо выгорла въ жаркій майскій день, пока, наконецъ, облпленная мошками, не потухла при блеск первыхъ звздъ.
Но нечестивая злоба въ сердц мессера Неллемане горла большимъ пламенемъ, чмъ свча старой Нунціатины передъ Мадонной. Какъ только она удалилась, онъ тотчасъ понялъ, что нищая старуха его обошла и издвалась надъ нимъ, называя его ‘ваше превосходительство’. Въ сущности, его собственная бабушка, жившая еще на его родин, была такая же бдная, оборванная старуха, какъ Нунціатина, по онъ всегда старался забыть свою бабушку, равно какъ и желзную лавченку своего отца, такъ какъ человку, мтившему въ министры, не подобало помнить о такихъ мелочахъ. Онъ посылалъ своей матери но временамъ байковый билетъ заказнымъ письмомъ, по подъ тмъ условіемъ, чтобы она никогда сама не напоминала ему о своемъ существованіи.
Хорошая память очень полезна, по способность забвенія приноситъ еще боле пользы.
Пламя злобы тмъ боле легло его, что онъ не зналъ еще, какъ отомстить врагамъ, такъ зло издвавшимся надъ нимъ.
Однако, спустя два часа, онъ сказалъ Биндо Терри:
— Старуха, которая сегодня подавала мн прошеніе, нищая, просящая милостыню?
Биндо взглянулъ прямо въ глаза своему начальнику, но, не прочитавъ въ нихъ ничего, отвчалъ наугадъ:
— Нунціатина? Нтъ, синьоръ, я не могу назвать ее уличной пищей, ее вс знаютъ, и она вчно такъ жила. Она ходитъ съ корзинкой изъ дома въ домъ и по сосднимъ вилламъ…
Гнвный взглядъ черныхъ глазъ мессера Гаспардо показалъ врному слуг, что онъ попалъ не въ тонъ, и онъ поспшилъ поправиться.
— Конечно, она нищая, она проситъ милостыню, уже двадцать лтъ. Съ тхъ поръ, кака я себя помню, она шатается по улицамъ. Недавно одна знатная дама хотла помстить ее въ богадльню, по глупая, безумная старуха отказалась, говоря, что не можетъ жить въ четырехъ стнахъ и что ей необходимо въ день пройти десять миль. Да, конечно, illustrissimo, она нищая.
— Бродяга!
Мессеръ Неллемане пожалъ плечами и съ тяжелымъ вздохомъ пожаллъ о развращенномъ обществ, въ которомъ все-таки находились люди, покровительствовавшіе и поддерживавшіе нищенство. Онъ впалъ въ глубокую думу. Въ 395 ст. муниципальнаго кодекса былъ громадный проблъ, ничего не было сказано о прошеніи милостыни.
— Они находятъ средства содержать нищихъ, а увряютъ, что у нихъ нтъ денегъ для уплаты государственныхъ и мстныхъ повинностей, сказалъ онъ, наконецъ, громко, подразумвая подъ словомъ они, окрестныхъ землевладльцевъ, благородное происхожденіе, гордая осанка и приличныя манеры которыхъ возбуждали горькую зависть въ мессер Неллемане, хотя ихъ бдность служила постояннымъ предметомъ его презрительныхъ насмшекъ.
Биндо Терри также вздохнулъ и поднялъ руки къ небу, выражая свой ужасъ и сожалніе. Онъ очень хорошо зналъ, что люди, подававшіе милостыню Нунціатин, были люди бдные: поселяне, плотники, кузнецы, каменьщики и тому подобные, по онъ видлъ, что сказать это было не кстати.
— Тутъ ничего нтъ о нищихъ? произнесъ онъ вопросительно, перелистывая свою достолюбезную и досточтимую книгу мупиципальныхъ правилъ.
— Нтъ еще, отвчалъ мессеръ Неллемане: — добрый кавалеръ Дурелаццо слишкомъ снисходительно относится къ бродягамъ.
А въ эту самую минуту добрый кавалеръ Дурелаццо сидлъ, на берегу Средиземнаго моря, въ одномъ изъ модныхъ итальянскихъ центровъ, беззаботно покачиваясь на соломенномъ стул и, куря сигару, думалъ столько же о своей общин, сколько и во время пребыванія въ ней.

IV.

Вечеромъ въ этотъ самый день, мессеръ Неллемане, какъ на зло, пошелъ прогуляться по зеленымъ берегамъ рки Розы, съ цлью полюбоваться мрачнымъ дломъ, которое онъ совершилъ за годъ передъ тмъ. Старинный монастырь, нкогда принадлежавшій Оливетской конгрегаціи, возвышался на гор, у подножія которой протекала Роза, эта гора, покрытая густыми рощами, въ которыхъ виднлись высокіе, вковые тополя, величественные, толстые дубы, блестящіе серебристые тополя, каштановыя деревья и акаціи, представляла въ продолженіи многихъ столтій прекрасное зрлище.
Санта-Розалія находится въ живописной, буколической стран, въ воздух которой, кажется, дрожатъ струны еокритовой лиры. Всюду виднется роскошная зеленая листва и вьющіяся растенія, отъ виноградной лозы до вьюнка, а вдали, за заднемъ план, выступаютъ блестящія на солнц блыя вершины горъ, которыя придаютъ столько величественной красоты каждому пейзажу. Но со времени водворенія въ стран оффиціальной свободы, она много потеряла своей красоты: тамъ и сямъ виднются въ общей картин обнаженныя пятна и уродливые проблы, скупость землевладльцевъ срубила лса и сотни, тысячи голыхъ пней торчатъ тамъ, гд нкогда возвышались пирамиды изумрудной зелени, а многіе холмы, еще недавно покрытые деревьями и кустами, представляютъ каменистую пустыню, на которой никогда боле не будутъ рости ни деревья, ни цвты, ни даже мохъ.
И это называется прогрессомъ,
Монастырь Фрапчески Римини былъ захваченъ во имя оффиціальной свободы, монахини разогнаны, а внесенные ими значительные вкупы поступили въ правительственный сундукъ для обогащенія подрядчиковъ, инженеровъ и министровъ.
Древнее жилище Оливетскихъ сестеръ было разграблено, словно оно лопало въ руки непріятельской арміи. Кресты и различная рзьба изъ слоновой кости и дерева были проданы правительствомъ торговцамъ рдкостями, а фрески работы Караччи сняты со стнъ и уступлены чужеземной націи. Все это было сдлано до прибытія въ Санта-Розалію мессера Неллемане, хотя людьми столь похожими на мессера Неллемане, что ихъ можно принять за его старшихъ братьевъ.
Когда онъ явился на сцену, то заброшенное, опустошенное зданіе возвышалось на вершин горы, какъ руины разрушеннаго города, но все еще величественное, такъ какъ его стны, выложенныя мраморомъ и порфиромъ, рухнули бы только подъ дйствіемъ картечи, а его высокая колокольня, изящная, симметричная, все еще указывала на небо, хотя колокола давно уже сняты и послужили матеріаломъ для бронзовой статуи одного изъ старшихъ братьевъ Неллемане въ отдаленномъ город, гд она называется памятникомъ защитника свободы и на пьедестал его сидятъ рядомъ богини славы и мира.
Годы шли, и такъ какъ правительство еще не собралось превратить это пустое зданіе въ институтъ, казарму, пороховой магазинъ или лабораторію, то сырость и непогода быстро придали ему видъ развалинъ. Однако, окружающая его прелестная лсная чаща оставалась въ совершенной неприкосновенности, когда, мессеръ Неллемане впервые прибылъ въ Санта-Розалію. Но, не долго просидвъ на своемъ секретарскомъ стул, который онъ намревался сдлать подножкой для достиженія министерскаго портфеля, онъ обратилъ вниманіе на эти руины храма народнаго суеврія. Къ его изумленію, лсъ на гор былъ не тронутъ. Тотчасъ въ его сердц заговорили т инстинкты, которые всегда подсказывали ему, что онъ когда-нибудь сдлается министромъ финансовъ или внутреннихъ длъ.
Какой ущербъ для общественной казны! А вмст съ тмъ сколько перепадетъ въ карманъ тмъ, кто будетъ обогащать казну. Мессеръ Неллемане любилъ боле всего на свт выгодное дльце. Оффиціальный умъ всегда питаетъ нжное чувство къ выгоднымъ операціямъ. Къ тому же, онъ ненавидлъ деревья такъ же, какъ собакъ. Послднихъ можно было терпть только на цпи, а первыхъ въ вид правильно распиленныхъ и правильно сложенныхъ досокъ.
Его оффиціально-либеральный умъ не могъ видть безъ отвращенія нкогда священнаго лса, окружавшаго монастырь, съ которымъ свободная мысль поступила какъ и слдовало съ подобными памятниками невжественнаго суеврія.
Мессеръ Неллемане смиренно доложилъ объ этомъ дл кавалеру Дурелаццо, синдикъ представилъ вопросъ на обсужденіе джіунты, прежде пошептались съ префектомъ, а потомъ префектъ похалъ въ Римъ и пошептался съ министромъ общественныхъ работъ, который былъ его пріятелемъ. Вдругъ оказалось, что въ докахъ страшная необходимость въ дуб, хотя вс суда строились исключительно желзныя, и вскор было предписано срубить деревья, охранявшія суевріе прошедшаго, для пополненія казначейства настоящаго.
Министерство поручило эту продажу префекту, а префектъ передалъ ее синдику общины, причемъ префекту должна была очиститься извстная доля, о чемъ, конечно, не было сказано ни слова. Синдикъ, въ свою очередь, доврилъ вс распоряженія секретарю, также подъ безмолвнымъ условіемъ предоставить ему извстный комиссіонный процентъ. Естественно, что и члены Джіунты имли личный интересъ въ успшномъ окончаніи этого предпріятія.
Но естественно также, что по вычет изъ вырученной отъ продажи лса суммы всхъ этихъ комиссіонныхъ денегъ: въ пользу могущественнаго министра въ Рим, крупнаго префекга сосдняго города и другихъ боле скромныхъ чиновниковъ, въ томъ числ и мессера Гаспардо Неллемане, окажется, что государство никогда не покупало такъ дорого лса для своихъ доковь. Однако, вс были очень довольны, кром нсколькихъ художниковъ, попробовавшихъ поднять шумъ, какъ всегда длаютъ эти безпокойные люди, и жителей общины, на которыхъ никто не обращалъ вниманія.
Что же касается до подробностей этой продажи, то он остались въ тайн, какъ и большинство административныхъ распоряженій, о которыхъ безмолвствуютъ всевозможные синія, желтыя и зеленыя парламентскія книги.
Деревья были срублены, вковые гиганты рухнули подъ ударами топоровъ или отъ дйствія огня, зайцы, птицы, милліоны прелестныхъ, невинныхъ, живыхъ существъ, обитающихъ лса, или бжали, или погибли: безчисленные возы отвезли бревна на общественныя работы, гд они сожжены, или въ адмиралтейство, гд они сгнили. А мессеръ Неллемане купилъ части имъ образомъ, черезъ своего двоюроднаго брата, билеты иностранныхъ банковъ. Впрочемъ, вс, приложившіе ручку къ этому длу, купили что-нибудь.
Развалины монастыря теперь возвышались на обнаженной пустынной гор и мессеръ Неллемане, любуясь этимъ мрачнымъ зрлищемъ, чувствовалъ, что онъ совершилъ вполн достойное себя и современнаго направленія дло.
Дйствительно, это было все равно, что уничтоженіе часовни Телля или дома Мильтона, или срытія городскихъ стнъ Аугсбурга, башенъ Нюренберга, древнихъ испанскихъ домовъ въ Брюсел, Шателэ въ Париж и Табордъ-Инъ въ Лондон. Этотъ подвигъ можетъ съ гордостью занять мсто среди великихъ разрушеній, произведенныхъ оффиціальнымъ прогрессомъ и оффиціальной экономіей въ этой благороднйшей и наиболе эстетической стран.
Въ старину европейскіе муниципалитеты думали, что они существуютъ для славы своихъ городовъ и всей страны, они воздвигали памятники во славу своей націи. Но теперь все измнилось, муниципалитетъ представляетъ собраніе людей, думающихъ только о своихъ интересахъ, лозунгъ каждаго изъ нихъ ‘моя политика — я’. При срытіи старыхъ стнъ или сооруженіи новыхъ, золото сыплется въ карманы муниципальныхъ властей, подрядчиковъ и комиссіонеровъ, которые очень удивляются, что вс не такъ довольны, какъ они. Во всхъ этихъ вопросахъ сломки и постройки ихъ интересуетъ только одинъ вопросъ, что это имъ принесетъ.
Рубятъ ли деревья въ Кенсингтонскихъ садахъ или на Cascine, ломаютъ ли старинныя церкви въ Рим или Париж, уродуютъ ли новыми улицами Венецію или Вну — всегда кто нибудь набиваетъ себ карманъ и, вмсто Жака Кра, Фуггера, Вильяма Викгама или Алана Вальсингама, мы имемъ чиновниковъ министерства общественныхъ работъ, корыстныхъ, какъ Гарпагонъ, глупыхъ, какъ Прюдомъ и варваровъ, какъ Атила.
Они всегда удивляются, что вы недовольны. Если вамъ желательна красивая постройка, то вы можете сдлать громадный стеклянный колпакъ для рынка или выставки и возвести блый, какъ сахаръ, оштукатуренный каменный ящикъ, который можете назвать какъ угодно, военнымъ министерствомъ, церковью, университетомъ или дворцомъ. Бюрократическій и муниципальный умъ не можетъ сознавать другой радости, какъ ломать и строить, набивая себ карманы отъ обихъ операцій.
Нашъ пріятель, мессеръ Неллемане, родился съ сильно развитыми органами бюрократіи и муниципализма, и на ограниченной почв его дятельности онъ старался прославить себя великими длами. Поэтому онъ всегда съ удовольствіемъ смотрлъ на обнаженный песокъ, гд нкогда возвышались вковые дубы. Но въ этотъ вечеръ, по несчастью, проходя, по своему обыкновенію, мимо разваливъ Санта-Франчески, онъ увидалъ въ сумеркахъ дв тни и тотчасъ всякое чувство удовольствія исчезло въ немъ. Эти тни виднлись далеко внизу и переплелись, какъ юныя акаціи. Он тихо двигались подъ тнью серебристыхъ тополей противъ водяной мельницы.
Сердце его дрогнуло отъ злобы и красное лицо позеленло.
Онъ узналъ въ счастливой влюбленной парочк Віолу и Кармело. Его ревность была возбуждена, а гордости нанесенъ страшный ударъ.— ‘Она меня забраковала’, подумалъ онъ, и никакой императоръ, которому сельская красавица предпочла бы грубаго поселянина, не почувствовалъ себя боле оскорбленнымъ, чмъ этотъ мелкій муниципальный чиновникъ.
Правда, лавчонка его отца не была многимъ выше мельницы, по теперь мессеръ Неллемане былъ слуга государства или, скоре, составное колесо государственной машины, и онъ считалъ себя важной особой.
Онъ тихо шелъ по обнаженной гор подъ развалинами монастыря и ясно видлъ, какъ влюбленная парочка гуляла въ рощ тополей, предшествуемая большой блой собакой мельника — и его сердце разрывалось отъ злобы и ревности.
Онъ могъ разглядть бурое колесо, медленно вертвшееся въ вод, груды мшковъ съ мукою, наваленныхъ у забора, и сдую голову самого мельника, который, высунувшись изъ маленькаго окна, отдавалъ приказанія мальчику, остановившемуся съ телегой у воротъ. Все это было передъ нимъ, но глаза его упорно возвращались къ влюбленной парочк, которая мечтала мирно прожить всю свою жизнь подъ кровомъ этой мельницы и посл смерти оставить ее своимъ дтямъ, которыхъ точно также кормило бы старое деревянное колесо, тихо вертвшееся въ зеленой вод.
Онъ смотрлъ на эту мирную сцену и изъ устъ его вырывались проклятія.

V.

Спустя два или три дня, наступилъ праздникъ Corpus Domine, который пришелся въ этомъ году 31-го мая.
Віола не была бы дочерью Евы, еслибъ она наканун не вспомнила о голубомъ плать мессера Неллемане и его бломъ внк. Что бы сказали ея подруги, еслибъ она явилась на праздникъ въ этомъ прелестномъ плать и съ блестящими пряжками на башмакахъ! Она сожалла не о томъ, что отдала эти подарки, но о томъ, что ничего подобнаго не сдлалъ ей ддушка или Кармело.
Религіозная процессія въ этотъ день составляла самый важный праздникъ во всемъ году для Санта-Розаліи и всхъ окрестныхъ селеній. Мессеръ Неллемане, называвшій себя libero pensiero, жаждалъ уничтоженія этой процессіи, какъ нелпой и унизительной. Онъ, по примру другихъ оффиціальныхъ либераловъ, считалъ, что для народа не было никакой необходимости имть развлеченія или забавы. Онъ съ удовольствіемъ запретилъ бы всякія сборища, иллюминаціи, флаги, музыку, иначе какъ для празднованія оффиціальныхъ праздниковъ, но онъ не имлъ на это власти, итальянское правительство еще не совершенно ршило уничтожить вс освященные временемъ обычаи и мессеръ Гаспардо не могъ ничего сдлать безъ правительства, такъ какъ это былъ общегосударственный вопросъ.
Такимъ образомъ, весь день въ этотъ праздникъ Тла Господня церковные колокола гудли, поселяне въ праздничной одежд сновали взадъ и впередъ, везд виднлись флаги, слышалось пніе, несло ладаномъ. Все это возбуждало въ мессер Гаспардо столько злобы и отвращенія, что его не могла даже утшить мысль о громадномъ числ нарушеній закона, которыя, конечно, долженъ былъ представить день, когда все населеніе слишкомъ веселилось, чтобъ запирать дтей или держать на привязи собакъ. Къ тому же, Биндо былъ также увлеченъ общимъ веселіемъ и не могъ съ обычной ревностью исполнять свои обязанности, отъ которыхъ его отрывали на всякомъ шагу молодыя двушки въ блыхъ и голубыхъ платьяхъ, радушное угощеніе почти въ каждомъ дом, а вечеромъ иллюминація и танцы на Пьяцц.
На этотъ разъ религіозная процессія боле, чмъ когда-либо, казалась мессеру Гаспардо глупой и ненавистной, потому что Віола Маццетти явилась не въ его голубомъ плать съ внкомъ на голов изъ блыхъ розъ и блестящими серебряными пряжками на башмакахъ, но въ своемъ скромномъ сромъ корсаж и такой же юпк, которые, однако, рельефно выставляли ея красоту, какъ темные листья цвтокъ магноліи.
Старикъ Пасторини былъ распорядителемъ всего праздника, а Кармело шелъ впереди мстнаго оркестра и билъ такъ усердно въ барабанъ, что заглушалъ вс остальные инструменты. Это, однако, не мшало всмъ цнить очень высоко его музыкальныя способности, тмъ боле, что онъ былъ очень красивъ и веселъ.
Чувствуя себя безсильнымъ передъ такой чудовищной нелпостью, мессеръ Неллемане рано утромъ отправился въ сосдній городъ, отстоявшій на двнадцать миль, и предоставилъ Санта-Розаліи безумствовать на свобод.
Санта-Розалія и потшилась въ волю, сначала мирно и набожно, а потомъ добродушно и весело, невинно мшая религію съ забавой, то торжественно распвая О salutaris, то прыгая и кружась подъ звуки вальса.
Впрочемъ, итальянское веселье потеряло теперь всю свою прелесть: инстинктъ колорита и гармоніи исчезъ въ нашемъ народ, отцы котораго служили образцами для Леонардо и Рафаэля, и въ которомъ еще и понын можно найти художественныя формы Фавна и Discobolus’а. Веселье современныхъ итальянцевъ не отличается блескомъ и граціей французскихъ ярмарокъ или живописныхъ характеромъ и яркимъ колоритомъ нмецкихъ сельскихъ праздниковъ. Даже въ итальянскомъ карнавал нашихъ дней, несмотря на его живость и веселость, мало граціи и колорита. Однако, народъ потшается совершенно невинно и на время забываетъ налоги, нищету и голодные желудки.
Санта-Розалія въ этотъ праздникъ Тла Господня веселилась отъ души, хотя площадь была покрыта пылью, музыка играла фальшиво, да и питье были ниже всякой критики. Но это былъ день Corpus Domini и всякій чувствовалъ себя счастливымъ. Когда же замерли послдніе звуки гимновъ, начался на пьяцц trescone и вс дома иллюминовались.
Возвратясь въ Санта-Розалію, по необходимости, съ послднимъ дилижансомъ, мессеръ Неллемане очутился среди толпы, все еще наполнявшей пьяццу, хотя уже было десять часовъ. Муниципальный палаццо стоялъ черный, какъ бы въ траур, но вс другіе дома вокругъ площади были освщены шкаликами, тми самыми желзными шкаликами съ пылавшимъ въ нихъ масломъ, которые употреблялись во дни праздниковъ и религіозныхъ процессій въ Cinque Cento.
Иллюминація ярко горла, музыка весело гремла, молодежь кружилась, болтая и смясь. Барабанъ Кармело стоялъ на земл подъ охраной честной собаки мельницы, а Кармело танцовалъ съ Віолой. Самъ же мельникъ и старый Пиппо сидли на соломенныхъ стульяхъ подл барабана и собаки, съ улыбкой выбивая тактъ ногами. Надъ ними разстилалось свтлое безоблачное небо, рка искрилась подъ серебристымъ свтомъ луны, изъ окрестныхъ садовъ неслось нжное благоуханіе розъ, лилій и гвоздики. Въ Санта-Розаліи былъ праздникъ и оба старика, выливъ боле обыкновеннаго вина, сказали другъ другу.
— Отчего бы ихъ не женить сейчасъ? Они никогда не будутъ богаче, а молодость лучшая пора жизни.
Мессеръ Неллемане не слыхалъ этихъ словъ, но онъ видлъ танцующую парочку.
Онъ прошелъ мимо, угрюмо нахлобучивъ шляпу на глаза и грубо проталкиваясь въ толп, словно забывъ свое обычное оффиціально учтивое обращеніе.
Онъ съ шумомъ хлопнулъ наружной дверью муниципальнаго дома и, прежде чмъ лечь спать, закрылъ ставни, чтобъ не видать блестящаго неба, веселой толпы, иллюминованныхъ домовъ. Но онъ не могъ отдлаться отъ долетавшихъ до него веселыхъ звуковъ смха, говора, музыки и злобно проклиналъ этотъ безсмысленный праздникъ.
Впервые онъ нашелъ, что неудобно быть свободнымъ мыслителемъ, такъ какъ въ его устахъ проклятіе и благословеніе было одинаковымъ дуновеніемъ втра. Онъ пожаллъ теперь старую католическую религію, которая имла то преимущество, что давала вамъ адъ, куда можно было упрятать враговъ и соперниковъ.
На слдующей недл, въ муниципальный палаццо Санта Розаліи явились старый Пиппо съ дочерью и мельникъ Пасторини съ сыномъ. Они вс были одты по праздничному, на Пиппо была новая темносиняя куртка, надтая только на одно плечо, и чистая рубашка, падавшая складками на шаровары, мельникъ былъ весь въ сромъ, какъ по воскресеньямъ, Кармело былъ очень красивъ въ розовой рубашк, голубомъ галстух и съ крыломъ ронжи на круглой шляп съ широкими полями, а Віола сіяла въ блдно-сизомъ плать, купленномъ нарочно для свадьбы въ Помодоро, и въ жемчужныхъ ниткахъ ея матери на ше. Ея обычно блдныя щеки пылали, какъ розы, и ноги ея такъ дрожали, что безъ помощи дда она не взошла бы на лстницу.
Биндо Терри, стоявшій у входа, увидлъ издали эту праздничную группу и сплюнулъ отъ негодованія. Старикъ Пасторини, самый храбрый изъ всхъ четверыхъ, спросилъ, могутъ ли они видть его превосходительство господина синдика.
Биндо свиснулъ.
Совтникъ, находившійся на лстниц и вшій смоквы, объявилъ, что его превосходительство ухалъ для здоровья на морской берегъ и его замняетъ, съ совершенно равной властью относительно всякаго рода длъ, его благородіе, секретарь, мессеръ Гаспардо Неллемане.
Віола вдругъ поблднла, но мельникъ произнесъ ршительно:
— Хорошо, пойдемте къ его благородію господину секретарю. Наше дло не терпитъ отлагательства.
Съ этими словами Деметріо Пасторини засмялся, прищелкнулъ языкомъ и подмигнуль. Совтникъ пригласилъ ихъ подняться по лстниц и войти въ правую дверь. Самъ же онъ продолжалъ сть смоквы. Они взошли наверхъ и старшій Пасторини постучалъ своей палкой въ дверь.
— Войдите! раздался голосъ важнаго государственнаго чиновника, и черезъ минуту они уже стояли передъ мессеромъ Гаспардо Неллемане.
Глаза его злобно блеснули, онъ понялъ, зачмъ они пришли. Но черезъ секунду, на лиц его показалась пріятная, снисходительная улыбка.
— Синьоръ Филиппо, здравствуйте, сказалъ онъ покровительственнымъ тономъ, но очень учтиво:— синьорина, вы сіяете красотою Авроры. Синьоръ Пасторини, чмъ могу вамъ служить? Но, я догадываюсь въ чемъ дло, и позвольте мн, прежде исполненія моихъ оффиціальныхъ обязанностей, пожелать молодой парочк всякаго счастья.
Мужчины были очарованы его любезностью и подумали, что въ сущности тиранъ ихъ общины былъ очень добрый малый, только молодая двушка не поддалась обману. Она замтила злобный блескъ черныхъ глазъ этого сельскаго Фауста и онъ поразилъ ее въ самое сердце, какъ кинжалъ. Смнившая этотъ взглядъ улыбка нимало ее не успокоила и показалась ей шипніемъ зми.
Однако, какъ ни тяжело было у нея на сердц, она присла и поблагодарила его.
Мессеръ Неллемане сказалъ еще нсколько любезностей и такъ краснорчиво уврялъ всхъ четверыхъ въ своей искренней дружб, что старикъ Пиппо подумалъ: ‘Ну, посл этого онъ не станетъ преслдовать меня за камыши и воду’.
Наконецъ, секретарь синдика приступилъ къ оффиціальной записи предполагаемаго брака между Кармело Пасторини, двадцати двухъ лтъ, и Віолы Маццетти, семнадцати. Объявленіе объ этомъ, старательно написанное и въ опредленныхъ законами выраженіяхъ, было тотчасъ выставлено подъ грязнымъ стекломъ и въ грязной рамк для свднія всей общины.
Возвратясь домой посл этой церемоніи, Віола сняла свое платье свтло-сизаго цвта и стала мсить хлбъ, а Кармело, засучивъ рукава, началъ таскать мшки съ мукой. Оба они знали, что, прежде чмъ полная луна дойдетъ до послдней четверти, наступитъ счастливйшій день ихъ жизни.

VI.

Вскор посл праздника Тла Господня, вода въ рк Розы до того спала, что большое колесо въ мельниц Пасторини не могло уже боле работать. Это случалось часто въ Санта-Розаліи, съ тхъ поръ, какъ рубили лса на окаймлявшихъ рку горныхъ возвышенностяхъ, большею частью безъ всякой надобности, только чтобъ доставить наживу безконечной арміи подрядчиковъ, инженеровъ и всевозможныхъ чиновниковъ.
— Ничего не было подобнаго въ моей молодости, даже въ мсяц Льва {Въ Италіи августъ всегда называютъ мсяцемъ Льва. Прим. автора.} всегда было воды на четыре фута, сказалъ Деметріо Пасторини, почесывая въ затылк и грустно смотря на обмелвшую рку, на дн которой виднлись камешки.
— Боже милостивый, отвчалъ Пиппо: — когда мы были молоды, то все шло какъ Богу угодно, а теперь во все вмшиваются, все передлываютъ по своему, точно они съумли бы лучше создать свтъ.
— Да, вся бда отъ этого, продолжалъ мельникъ печальнымъ тономъ:— въ мою молодость мы мололи зерно какъ только оно поспвало.
— То ли еще будетъ съ этой системой общаго вмшательства, произнесъ Пиппо:— за Помодоро, на земл Тальяфико, говорятъ, молотятъ овесъ съ помощью котла на колесахъ.
Старикъ Пасторини вздохнулъ, онъ былъ боле развитой человкъ, чмъ старый Пиппо, и зналъ, что въ ихъ мирныхъ, прелестныхъ, аркадскихъ уголкахъ уже появились могучія машины, источникъ выгодъ землевладльцевъ и гибели поселянъ во всей Европ.
— Я слыхалъ сказку, сказалъ онъ, тяжело вздыхая:— о человк, который продалъ свое первородство за груду золота, которое въ его рукахъ превратилось въ засохшій мохъ. Свтъ очень походитъ на этого человка.
— Но какое намъ дло до свта, промолвилъ Пиппо, не понявъ словъ стараго мельника:— мы всегда обходились безъ него.
Мельникъ покачалъ головой и отвернулся отъ обмелвшей рки.
— Свтъ теперь нами завладлъ. Нтъ боле или скоро не будетъ боле сельскихъ уголковъ. Даже Роза уходитъ отъ насъ, какъ вы видите.
Пиппо вернулся домой и сказалъ своей внучк:
— Наступаетъ конецъ міра. Роза пересыхаетъ. Если мельница перестанетъ работать, то теб нельзя будетъ выйти замужъ. Конечно, ты могла бы жить въ этомъ дом, а Кармело могъ бы сдлаться поденщикомъ.
Слезы выступили на глазахъ Віолы. Она не боялась бдности, но чувствовала, что для Кармело будетъ страшнымъ униженіемъ вырабатывать кусокъ хлба въ качеств простого поденщика, такъ какъ никто добровольно не идетъ въ поденщики и нтъ работника ниже поденщика.
Віола никогда не противорчила дду, но она незамтно вышла изъ дома и отправилась въ церковь св. Джіузеппе, которая стояла на піацц, и со слезами на глазахъ молилась св. оанну, покровителю ркъ, чтобъ вода въ Роз снова прибыла.
Возвращаясь домой, она встртилась лицомъ къ лицу съ мессерамъ Неллемане, выходившемъ изъ кофейни. Онъ снялъ шляпу и спросилъ съ привтливой улыбкой:
— А когда giorno felice?
Она промолвила что-то совершенно невнятно, покраснла и побжала домой, предшествуемая ея маленькой желтой собаченкой Рагги, которая ходила съ нею въ церковь.
— Собака на свобод, сказалъ мессеръ Неллемане, обращаясь къ близь стоявшему Биндо.
— Она такая маленькая, пробормоталъ его клевретъ.
— Маленькая или большая, не все ли равно, къ чему писать правила, если ихъ не исполнять? произнесъ секретарь:— маленькая собака можетъ такъ же сбситься и перекусать людей, какъ и большая.
— Это правда, синьоръ. Къ тому же, за эту собаченку не платятъ налога.
Мессеръ Неллемане записалъ этотъ фактъ въ свою памятную книжку и на слдующій день сдлалъ выговоръ сборщику повинностей за его невнимательность и снисхожденіе.
Вечеромъ, сидя какъ всегда на зеленомъ желзномъ стул’ передъ кофейной Новая Италія, съ своими пріятелями Мазо и Тонино, онъ увидалъ, какъ юный Кармело съ своими двумя братьями остановился въ телег передъ домомъ стараго Пиппо. Віола вышла на порогъ, чтобъ поболтать съ нимъ.
— Вонъ телега мельника, сказалъ мессеръ Неллемане своимъ товарищамъ:— да, кстати, говорятъ, что мельница уже не работаетъ цлый мсяцъ. Роза совсмъ обмелла у мельницы.
— Прежде она никогда не пересыхала и была всегда очень глубока, замтилъ совтникъ:— я, право, не понимаю, отчего это случилось, разв осушеніе Лаго-ди-Гигліо отвело воду и отсюда?
Мессеръ Неллемане бросилъ на него презрительный взглядъ, прекрасное озеро Гигліо было осушено, въ видахъ спекуляціи, очень богатымъ человкомъ и его поступокъ былъ названъ патріотическимъ и прогрессивнымъ, хотя этимъ путемъ былъ уничтоженъ живописный пейзажъ и раззорено триста семействъ бдныхъ рыбаковъ, ловившихъ рыбу въ озер. Вс синдики и ихъ совты прославляли это великое дло.
— Чрезвычайно вредно для провинціи быть въ зависимости отъ капризовъ рки, сказалъ мессеръ Гаспардо:— было бы очень полезно устроить здсь паровую мельницу.
— О! промолвилъ маленькій Тонино, широко открывая глаза:— а что сталось бы со всей семьей Пасторини?
— Интересы меньшинства всегда должны уступать интересамъ большинства, отвчалъ мессеръ Неллемане съ его обычнымъ краснорчіемъ:— совершенно нелпо, чтобъ въ наше практическое время цлая община лишилась хлба отъ случайнаго пониженія воды въ рк. Надо похлопотать объ этомъ дл. Конечно, мельнику и его семь пришлось бы очень тяжело, но кто-нибудь всегда терпитъ отъ каждаго великаго дла. Это не мшаетъ прогрессу быть святымъ и полезнымъ.
— Совершенно врно, произнесли въ одинъ голосъ Мазо и Тонино, которыхъ всегда убждало, если и не просвщало краснорчіе ихъ начальника.
— Поговаривали объ устройств паровой мельницы еще передъ отъздомъ синдика на морскія купанья, продолжалъ секретарь, хотя до этой минуты онъ никогда и не думалъ ни о чемъ подобномъ:— и, конечно, если рка будетъ такъ пересыхать, то придется что-нибудь сдлать. Я думаю, и теперь дла мельника идутъ не очень хорошо и онъ неблагоразумно женитъ своего сына на двушк безъ всякаго приданнаго.
— Да, они не жирно будутъ кушать, замтилъ Мазо.
— Конечно, прибавилъ тономъ сожалнія мессеръ Гаспардо: — подобные ранніе и нищенскіе браки только обдняютъ страну. Надо было бы запретить ихъ закономъ. Государство воспрещаетъ самоубійство, отчего бы не воспретить и неблагоразумный бракъ?
— А чтобы сказали женщины? промолвилъ съ грубымъ смхомъ Мазо.
— Он не имютъ голоса въ политик, отвчалъ рзко мессеръ Неллемане, не видвшій ни въ чемъ повода для смха.
Страна Паскино и Пульчинеллы перестала смяться съ того времени, какъ царятъ подобные глубокомысленные чиновники.
— Какой бы онъ былъ министръ! замтилъ съ восторгомъ Мазо, когда секретарь пошелъ домой читать только-что полученный номеръ ‘Diritto’.
— Еще бы, отвчалъ Тонино, но не очень горячо, такъ какъ мессеръ Неллемане всегда обыгрывалъ его въ домино, что было непріятно его самолюбію и карману.
Въ этотъ самый вечеръ, старая Нунціатина возвращалась домой одна по тропинк чрезъ поля съ одной изъ сосднихъ фермъ. Счастье ей повезло и въ корзинк у нея было нсколько яицъ, которыя она собиралась продать, такъ какъ ей и въ голову не входило самой сть яйца иначе, какъ на Пасх.
На этой темной тропинк, особливо въ сумерки, подъ нависшими втвями старыхъ елей, старуха встртила Помпео, кузнеца изъ Сестріано. Онъ былъ пьянъ и, бросившись на бдную Нунціатину, избилъ ее и отнялъ у нея корзинку съ яйцами. Старуха мужественно сопротивлялась, размахивая своей палкой, но не могла совладать съ такимъ сильнымъ противникомъ и вся въ слезахъ, избитая, ограбленная, продолжала свой путь.
При вход въ селеніе, она встртила Кармело Пасторини и разсказала ему о случившемся съ нею. Кармело выслушалъ ея разсказъ съ блестящими отъ негодованія глазами и прежде, чмъ она успла опомниться, онъ уже бжалъ по тропинк. Черезъ нсколько минутъ, онъ нашелъ пьянаго кузнеца и отнялъ у него корзинку, хотя во время борьбы вс яйцы въ ней были перебиты.
Но Кармело ршился не говорить объ этомъ бдной старух, у него было немного денегъ, отложенныхъ изъ скудной суммы, отпускаемой ему отцемъ на табакъ и одежду. Поэтому онъ прошелъ на ближайшую ферму и купилъ дюжину яицъ.
— Мн придется только не курить дв недли — вотъ и все, подумалъ онъ, разсчитывая, что онъ расходовалъ каждый день по сантиму на табакъ.
Нунціата уже лежала въ постел, когда онъ вернулся въ Санта-Розалію и бросилъ камнемъ въ ставень окна ея комнаты, чтобъ оповстить о своемъ приход.
— Я досталъ ваши яйцы, Нунціата. крикнулъ онъ:— спустите веревку и я привяжу къ ней корзину.
Старуха засмялась и заплакала отъ радости, увидавъ свою корзину съ яйцами.
— Ты славный, добрый юноша, воскликнула она:— и счастлива Віола, что у нея такой женихъ.
Кармело весело захохоталъ.
— Не жалуйтесь на бдняка, крикнулъ онъ снова: — это съ пьяна…
— Съ чего ты взялъ, что я стану жаловаться, отвчала Нунціата:— я не посадила бы въ тюрьму лягушки, еслибъ она унесла у меня груду золота.
— Прощайте, сказалъ Кармело и ушелъ, напвая:
Nel mezzo del mio petto &egrave, una ghirlanda,
Ene l’ho scritto il nome di Viola,
Quattr’angioli del ciel suo nan la banda 1.
1 Вокругъ моего сердца обвита гирлянда, на ней написано имя Віолы и четыре Божьихъ ангела поютъ на небесахъ.
Но въ селеніяхъ мыши нельзя выйти изъ щели амбара, чтобъ вс не заговорили объ этомъ, и потому, на слдующій день, въ Санта-Розаліи только и было толка что о старой Нунціат и Помпео изъ Сестріано.
Вслдствіе этого, карабинеры, по приказанію мессера Неллемане, постили Помпео въ его кузниц, и Кармело въ мельниц. Вообще эта исторія надлала много шума и всхъ трехъ ея героевъ потребовали въ муниципальный палаццо.
Старуха дрожала какъ осенній листъ, потому что она, несмотря на свою старость, никогда не бывала въ полиціи, но относилась очень легко ко всему длу, увряя, что, конечно, Пео только пошутилъ’.
— Законъ не признаетъ шутокъ, произнесъ торжественно мессеръ Гаспардо, который лично допросилъ ее.
Помпео объявилъ, что онъ ничего не помнитъ и, вроятно, говорилъ правду, потому что, дйствительно, онъ былъ въ тотъ вечеръ очень пьянъ и, проснувшись на другое утро подъ деревомъ въ пол, никакъ не могъ дать себ отчета во всемъ случившемся.
Кармело на допрос громко смялся.
— Пео былъ пьянъ, сказалъ онъ:— я его ударилъ и отнялъ корзинку Нунціаты, но онъ повалился на землю, какъ снопъ, и захраплъ. Я, какъ видите, не поломалъ ему ребръ и надялся, что никто объ этомъ не узнаетъ.
— Законъ все знаетъ, отвчалъ мессеръ Гаспардо, насупивъ брови:— за сокрытіе кражи законъ наказываетъ очень строго и въ интересахъ правосудія…
При вид блднаго, испуганнаго лица глупаго Помпео, Нунціата смло воскликнула изъ чувства состраданія:
— Пресвятая два! Синьоръ, благородный синьоръ! обратите ваше вниманіе на то, что онъ мн не нанесъ ни малйшаго вреда. Я убждена, что онъ взялъ у меня корзину безсознательно. Еслибъ онъ былъ трезвъ, то не дотронулся бы до меня пальцемъ. Я получила вс яйца обратно невредимыми. Я на него не жалуюсь и никогда не посадила бы никого въ тюрьму, даже еслибъ у меня сорвали мое платье.
— Женщина, не оскорбляй величія закона! произнесъ мессеръ Неллемане, теряя всякое терпніе при развитіи такой безумной теоріи:— отвлеченная справедливость должна руководить нашими поступками. У васъ есть долгъ въ отношеніи общества…
— У меня! воскликнула Нунціатина: — вотъ и правда, что вкъ живи, вкъ учись.
— И этотъ общественный долгъ выше всякихъ личныхъ соображеній. Посмотримъ, къ чему привела бы ваша ужасная непростительная теорія, отрицающая вс основные нравственные принципы. По вашему, если украденная вещь возвращена, то кража должна быть забыта, прощена. Вы не понимаете всей гнусности преступленія. Вы держитесь унизительнаго, позорнаго взгляда на преступленіе, вы видите въ краж только матеріальный убытокъ. Возвращены ли вамъ или нтъ отнятыя у васъ вещи — это ршительно все равно. Кто васъ училъ нравственности, женщина?
Нунціатина смутно поняла, что сомнвались въ ея нравственности, и глаза ея сверкнули справедливымъ негодованіемъ.
— Я была всю свою жизнь нравственной женщиной, сказала она съ жаромъ.— Я была хорошей женой при жизни моего мужа, и посл его смерти, тридцать лтъ тому назадъ, я не сдлала ничего, за что могла бы покраснть передъ нимъ.
Мессеръ Неллемане не обратилъ никакого вниманія на ея слова и продолжалъ свою диссертацію. Кармело слушалъ его съ. веселой улыбкой, Помпео, открывъ отъ удивленія глаза, а совтникъ, мировой, Биндо Терри и его товарищи съ восторженнымъ благоговніемъ. Наконецъ, мессеръ Неллемане, чувствуя, что никакой судья не покараетъ преступленіе, недоказанное и отъ котораго отказывается потерпвшее лицо, но въ то же время не желая оставить безъ взысканія такое вопіющее нарушеніе закона, объявилъ, что кузнеца вызовутъ въ Помодоро для отвта по обвиненію въ пьянств и покушеніи на кражу, а сына мельника подвергъ штрафу въ 20 франковъ за то, что онъ взялъ на себя роль закона, а не позвалъ полицію, какъ его обязывалъ муниципальный кодексъ.
Лицо Кармело вытянулось. Его отцу былъ теперь дорогъ каждый сантимъ.
— Ну, тетушка, дорогія же это оказались яйца! промолвилъ онъ шепотомъ Нунціатип.
Добрая старуха всплеснула руками.
— Бднякъ пойдетъ изъ-за меня въ тюрьму! О, Господи, о Господи! И меня не хотятъ слушать!
— Вы будете свидтелями въ дл Помпео, сказалъ Биндо, съ удовольствіемъ прищелкивая языкомъ, когда старуха и Кармело выходили изъ муниципальнаго дома.
— Я не скажу ни слова противъ него, чмъ онъ виноватъ, что вино въ немъ бурлило? воскликнула старуха.
— Я повторю то, что уже сказалъ, произнесъ Кармело: — а теб, Биндо, не сдобровать бы, еслибъ сказали о теб все, что многимъ извстно.
Биндо пробормоталъ сквозь зубы любимую брань итальянцевъ:
— Sia brucciato!
Кармело не обратилъ вниманія на это любезное желаніе, чтобъ его сожгли, и пошелъ по площади, громко напвая:
о benedico о flore d’amore
Rubato avete le perle al mare,
Agil alberi le fronde, а me il core 1.
1 Благословляю цвтокъ любви, онъ похитилъ жемчугъ съ морскаго дна, зеленую листву деревъ и мое сердце.
Какое ему было дло до злобы Биндо и наказанія, ожидавшаго пьянаго Помпео изъ Сестріапо? Онъ не былъ боле себялюбивъ, чмъ другіе люди, но, какъ юноша, и еще влюбленный, онъ думалъ только о приближавшейся свадьб.
Время шло быстро и свадьба была уже назначена на 12 іюля, такъ что его отдляло отъ счастливаго дня только двое сутокъ. Онъ шелъ по селенію веселый, съ разввающейся розовой лентой на шляп и розой за ухомъ. Черезъ нсколько минутъ, онъ уже сидлъ въ маленькомъ домик голубой Мадонны подл Віолы у окна, тогда какъ старый Пиппо плелъ корзины и курилъ трубку на улиц передъ дверью своего дома.
— Ты былъ очень добръ къ Нунціатин, сказала молодая двушка, смотря на него со слезами радости.
— Пустяки! воскликнулъ со смхомъ Кармело:— она мн такая же тетка, какъ и теб, не правда ли? и пока я живъ, я не дамъ ея въ обиду.

VII.

Между тмъ, Биндо поплелся по площади, ощупывая свой револьверъ, недавно пожалованный ему Джіунтой для борьбы съ бшенными собаками. Вдругъ блестящая мысль оснила его.
Самымъ любимымъ препровожденіемъ времени для Биндо было отравлять собакъ, он обыкновенно обнюхивали его, заставляя всхъ смяться, такъ какъ въ Италіи есть поговорка: ‘Собака нюхомъ знаетъ вора’. Кром того, тираны не всегда отличаются храбростью, и хотя Аттила былъ храбръ, но мессеръ Неллемане былъ трусъ. Онъ боялся собакъ и постановилъ въ 1-й стать 1-мъ пункт кодекса, чтобъ во всей общин никогда не выпускали собакъ на свободу.
Но, несмотря на вс узаконенія, собаки бгали повсюду, лаяли, прыгали и выводили изъ себя мессера Неллемане. Тогда онъ придумалъ новое средство отдлаться отъ собакъ ядомъ. Фосфоръ продавался дешево и дйствовалъ смертельно, шарики изъ печенки съ фосфоромъ, сдланные самимъ Биндо и брошенные на большую дорогу, причинили смерть не одной врной сторожевой собак или веселому щенку.
За тхъ же собакъ, которыхъ Биндо не могъ отравить, онъ отравлялъ жизнь ихъ хозяевъ, подвергая безконечнымъ штрафамъ, такъ что, наконецъ, въ общин Веццайи и Гиральд составилось убжденіе, что лучше и дешевле убить человка, чмъ имть собаку.
Кармело, какъ большая часть поселянъ, очень любилъ свою собаку, славную блую, курчавую Топну. Молодая и сильная, она была страшилищемъ воровъ и обыкновенно сторожила мельницу, сидя или лежа подъ тнью тополей, составлявшихъ маленькій boschetto, принадлежавшій съ незапамятныхъ временъ семь Пасторини. Такимъ образомъ, Tonna рдко бгала по дорогамъ и, слдовательно, не нарушала 1 пунктъ 1-ой статьи кодекса. Никакой законъ на свт не могъ запретить собак находиться на земл его владльца.
Однако, дурной глазъ Биндо часто останавливался на Тонн, потому что въ молодости Биндо она не разъ останавливала его воровскія поползновенія, и къ тому же, мессеръ Неллемане не разъ говорилъ: ‘Собака на мельниц очень опасна, она лаетъ на всхъ прохожихъ’.
Побуждаемый, такимъ образомъ, ревностью къ служб, врожденной жестокостью къ животнымъ и желаніемъ отомстить Кармело, Биндо всталъ на слдующій день очень рано и отправился къ мельниц, когда еще утренній туманъ заволакивалъ рку и окаймляющія ее горы. Топпа лежала на трав подъ деревьями, она всю ночь не закрывала глазъ, какъ врный стражъ, а теперь считала безопаснымъ уснуть, такъ какъ солнце взошло и уже не было опасности отъ воровъ.
Однакожъ, услыхавъ шаги Биндо, она вскочила и стала смотрть въ оба глаза, но ей строго было приказано не сходить съ мста и она не сдлала ни одного шага. По старой пословиц, кошка можетъ смотрть на короля, но собака не могла, повидимому, смотрть на сельскаго сторожа въ общин Веццайи и Гиральд.
Биндо не сказалъ ни слова, но бросилъ что-то на траву подъ тополя.
Топпу никогда не кормили очень жирно, а теперь она, какъ нарочно, ничего не ла съ самаго заката солнца. Она вскор почуяла вкусный запахъ. Неподалеку отъ нея лежалъ кусочекъ печенки, очень соблазнительно свернутый шарикомъ. Tonna протянула морду и проглотила шарикъ. Но почти въ ту же минуту она затряслась и съ болзненнымъ воемъ упала на землю, катаясь въ страшныхъ судорогахъ.
Биндо подскочилъ къ ней, схватилъ ее за загривокъ и бросилъ на большую дорогу, гд она продолжала метаться въ смертельной агоніи.
Предоставивъ ее судьб, Биндо тихонько удалился. Tonna валялась въ пыли, ея блое, курчавое тло судорожно подергивало, глаза у нея выкатились, языкъ высунулся, но она не была въ силахъ лаять или даже визжать. Ядъ жегъ, переворачивалъ, уничтожалъ ея внутренности.
Вскор туманъ разсялся и при яркому освщеніи солнца можно было увидть бдную Топпу, неподвижно лежавшую на дорог съ пной у морды.
Ея счастливая, безвредная, честная жизнь пресклась.
Спустя нсколько минутъ, Кармело, никогда не забывавшій своей собаки, вышелъ изъ дома и позвалъ ее, чтобъ дать ей кусокъ хлба. Но Tonna не откликнулась, зная, что она никогда далеко не убгала, онъ направился на большую дорогу, чтобъ свиснуть ее. Но его глазамъ представился бездыханный трупъ собаки. Онъ бросился на колни передъ нею. Одного взгляда было достаточно, чтобъ понять горькую правду, онъ горько зарыдалъ, словно лишился родного брата.
Потомъ онъ вскочилъ, громко поклялся отомстить за бдную Топпу и бросился бжать по дорог, надясь нагнать злодя. Дйствительно, фигура Биндо Терри виднлась вдали, онъ не могъ отказать себ въ удовольствіи полюбоваться страданіями несчастнаго животнаго, но, при вид Кармело, счелъ благоразумнымъ искать спасенія въ бгств.
Съ быстротою молніи Кармело догналъ Биндо, дрожавшаготеперь отъ страха, и бросился на него, какъ ищейка на волка.
— Ты убилъ мою собаку! закричалъ онъ, схвативъ за горло сельскаго сторожа.
— Нтъ… н…тъ… н…тъ!
— Ты ее убилъ! повторилъ Кармело, сжимая въ своихъ могучихъ рукамъ тщедушную фигуру Биндо.
— Я ея не убивалъ, промолвилъ онъ съ храбростью отчаянія:— юна, можетъ быть, съла отравленный шарикъ на дорог. Законъ это дозволяетъ.
Кармело сжалъ ему горло и, не говоря боле ни слова, потащилъ его къ груд срубленныхъ деревьевъ, лежавшихъ на краю дороги. Тамъ онъ схватилъ толстый дубовый обрубокъ и сталъ наносить имъ побои Биндо по голов, по плечамъ, по рукамъ. Поселяне, работавшіе въ сосднихъ виноградникахъ, увидя эту сцену, бросились на Кармело и оттащили его отъ еле дышавшаго Биндо. Они не имли ничего противъ вполн заслуженной сельскимъ сторожемъ встрепки, но боялись отвчать передъ закономъ, если при нихъ произойдетъ убійство, а Кармело пришелъ въ такую ярость, что непремнно покончилъ бы съ отравителемъ его собаки, еслибъ ихъ во-время не розняли.
Освобожденный винодлами, Биндо Терри поплелся по дорог, избитый, израненный, истекая кровью. Кармело боролся съ удерживавшими его пятью поселянами.
— Онъ убилъ Топпу! кричалъ онъ, дрожа всмъ тломъ отъ злобы.
Глаза у него были налиты кровью и вс мускулы натянулись.
— Если такъ, то онъ самъ заслуживаетъ смерти, произнесъ старшій изъ поселянъ:— но законъ будетъ противъ тебя и жестоко отомститъ за побои, нанесенные этой проклятой зм.
— Моя собака, моя собака! промолвилъ Кармело и вся его злоба разсялась при мысли о бдной, любимой Тонн.
Онъ вернулся къ тому мсту, гд несчастное животное лежало въ пыли, и, опустившись на землю подл него, горько зарыдалъ.
Поселяне окружили его, они сожалли о случившемся несчастій, но боялись послдствій вспышки его справедливаго гнва.
Биндо Терри былъ негодяй и отравитель, но законъ его охранялъ и онъ былъ чмъ-то священнымъ, въ род зми и ящерицы въ языческой древности. По итальянскимъ законамъ, преступника нельзя арестовать безъ суда, если его не поймали на мст преступленія, хотя бы его виновность была вполн доказана. По есть такія страшныя преступленія, которыя ставятъ человка вн покровительства закона, и въ числ ихъ на первомъ мст стоитъ оскорбленіе муниципальнаго стража.
Дотроньтесь пальцемъ до этого почтеннаго слуги оффиціальнаго закона, и тотчасъ поднимается тумъ, гораздо большій, чмъ когда стрляли въ короля. Еслибъ Пассананте покусился на жизнь сельскаго стража, а не короля, то онъ не такъ легко отдлался бы отъ вислицы.
Поэтому, когда Биндо Терри доплелся до жилища своего товарища Анджело, находившагося невдалек отъ мельницы, и упалъ на землю съ отчаяннымъ крикомъ, что Кармело его убилъ, этотъ старшій изъ сельскихъ сторожей общины бросился, какъ съумасшедшій, за карабинерами. Черезъ нсколько минутъ, онъ явился съ ними на мсто происшествія, чтобъ отомстить за убійство Биндо, умиравшаго, по его словамъ, въ ужасныхъ страданіяхъ, и арестовать гнуснаго убійцу.
Карабинеры, съ саблями на-голо, схватили Кармело, который грустно сидлъ подъ тнью тополей подл своей убитой собаки и окруженный отцомъ, братьями и сосдями, вполн сочувствовавшими его горю.
— Но завтра день его свадьбы, промолвилъ старикъ, обезумвъ отъ злобы и страха.
Карабинеры саркастически засмялись и грубо потащили свою жертву. Въ глубин своего сердца они сочувствовали обоимъ Пасторини, отцу и сыну, но высказывать свои чувства не входило въ кругъ ихъ обязанностей.
— Я сдлалъ то, на что имлъ полное право, произнесъ юноша ршительнымъ тономъ:— онъ убилъ мою собаку, а я избилъ его, гнуснаго отравителя. Я имлъ право исколотить его до смерти.
— Нтъ, ты не имлъ права и жаловаться, воскликнулъ. Анджело, отталкивая стараго мельника и схвативъ за шиворотъ Кармело:— твоя собака нарушила законъ, она была на дорог.
— Я пойду добровольно, сказалъ гордо юноша:— я не боюсь суда, я правъ.
Онъ пошелъ твердыми шагами и только разъ остановился, чтобъ сказать отцу, который слдовалъ за нимъ:
— Останьтесь дома и похороните Топпу. Похороните ее у самой двери. Мы будемъ ходить по ея могил и она не будетъ одинокою. Скажите Віол, чтобъ она не тревожилась. Судья тотчасъ выпуститъ меня на свободу, какъ только я ему разскажу о всемъ случившемся.
Карабинеры переглянулись съ саркастической улыбкой. Они хорошо знали, какъ законъ поступитъ съ этимъ благороднымъ юношей.
Они провели его черезъ все селеніе въ полицейскій постъ. Хотя было очень рано, но вс жители Санта-Розаліи были уже на ногахъ и знали, что молодой Пасторини избилъ до полусмерти Биндо. Нкоторые даже разсказывали, что Биндо былъ убитъ на мст, и никто не сожаллъ о немъ. Но они не смли высказать открыто своего мннія или протянуть руку юному арестанту.
Только старый Джиги Кантарелли смло вышелъ изъ своей лавки и громко крикнулъ:
— Помните, юноша, если вамъ понадобится добрый совтъ или немного денегъ, то я къ вашимъ услугамъ, пошлите за мною.
Вс остальные безмолвствовали.
Кармело былъ очень радъ, что дорога въ тюрьму вела черезъ середину площади, такъ что они миновали домъ стараго Пиппо. Онъ надялся, что Віола узнаетъ о случившемся только отъ его сестры, которая съуметъ, какъ умютъ только женщины, деликатно сообщить непріятную всть. Но, по несчастью, имъ попался навстрчу Пиппо, который несъ на спин три камышевыхъ стула. Онъ былъ такъ пораженъ этой странной процессіей, что уронилъ стулья.
— Боже милостивый, что ты сдлалъ, дитя мое? воскликнулъ онъ, дрожа всмъ тломъ.
— Ддушка, отвчалъ нжно юноша, впервые такъ называя старика: — не пугайтесь. Биндо Терри убилъ Топпу, а я отомстилъ ему — вотъ и все. Добрый судья признаетъ меня невиновнымъ.
— Господи, Господи! промолвилъ Пиппо въ припадк страха и горя:— какое кому дло, что ты невиновенъ? Довольно дотронуться рукой до этихъ мерзавцевъ, чтобъ заплатить за это жизнью! А завтра твоя свадьба и моя внучка шьетъ свой внчальный вуаль! О, Господи, Господи!
Карабинеры потащили Кармело дале.
— Какой злой языкъ у этого старика! произнесъ одинъ изъ нихъ.
Черезъ нсколько минутъ, бднаго юношу заперли въ тюрьм, маленькой обнаженной клтушк, съ сырымъ грязнымъ поломъ, желзной дверью и такою же ршеткой на маленькомъ окн.
— Поведите меня сейчасъ къ судь, воскликнулъ Кармело:— пусть меня кто-нибудь допроситъ.
— Все придетъ въ свое время, отвчали карабинеры и, захлопнувъ дверь тюрьмы, зеперли ее засовомъ.
Между тмъ, Віола, сидя дома, нашивала на внчальный вуаль апельсинные цвты, собранные ею наканун. Она тихо пла народную псню:
Al pi&egrave, d’un faggio in sull’erba fiorita
Aspetto, aspetto, ehe gi cada il sole,
Perche quando sara l’aria imbrunita
Appunto allor vedr spuntar il sole,
Levarsi quel bel sol ehe m’ha ferita,
Che mi ha ferita e ehe guarir mi vuole.
Equesto sol, ch’io dico, &egrave, il mio bel damo,
Che sempre io gli riprico io t’amo, io t’amo,
E questo sole &egrave, il giovanettin hello
Chi а Ferragosto mi dar l’annello ‘.
1 У подножія горы, среди цвтущей травы я жду, я жду заката солнца, когда все стемнетъ и нотъ замнитъ день, взойдетъ мое солнце, нанесшее мн рану въ самое сердце, но и умющее ее излечить. Это чудное солнце моя любовь и я ною ‘Люблю тебя, люблю тебя’. И это чудное солнце — прекрасный юноша, который перваго августа принесетъ мн внчальное кольцо.

VIII.

Въ этотъ день не было засданія суда въ Претур, а Претура находилась на разстояніи семи миль въ другой общин. Въ Веццай и Гиральд не было своей претуры и уголовныя дла, а такъ же крупные гражданскіе иски разбирались въ мстечк Помодоро-Карчіофи, тогда какъ мелкія гражданскія взысканія входили въ кругъ дятельности мирового Санта-Розаліи.
Часы шли за часами, и Кармело все-таки оставался въ тюрьм. Отецъ, братья и бдный Пиппо навстили его и Пасторини заплатилъ стражамъ, чтобъ его не сажали вмст съ обыкновенными арестантами, а Джиги Кантарелли послалъ ему мяса и бутылку вина. Но Кармело не дотрогивался ни до того, ни до другого — и повторялъ только:
— Похоронили Топну? Віола не сердится на меня за то, что я отомстилъ Биндо?
Никакія другія мысли не входили ему въ голову, онъ вдругъ превратился изъ добраго, веселаго юноши въ мрачнаго, злобнаго человка.
— Конечно, я не могу сказать, чтобъ ты поступилъ дурно, говорилъ его отецъ со слезами:— всякій на твоемъ мст заступился за бдную собаку. Но какое горе видть моего честнаго сына въ воровской ям!
Дйствительно, ни одинъ изъ его семьи никогда не имлъ ни малйшаго пятна на своемъ добромъ имени.
Между тмъ мессеръ Неллемане постилъ Биндо, котораго тотчасъ положили въ постель. Онъ дрожалъ всмъ тломъ, стоналъ и клялся, что его ребра вс переломаны. Аптекарь изъ любезности къ нему завернулъ его въ вату, пропитанную миндальномъ масломъ, и прикинулся, что дйствительно ожидаетъ его скорой смерти. Мессеръ Гаспардо выказалъ къ нему нжное состраданіе и произнесъ тономъ живйшаго сожалнія:
— Мой бдный, бдный другъ! Вотъ награда за вашу ревностную службу. Вдь вы, конечно, и пальцемъ не тронули собаки.
Биндо широко открылъ глаза и едва не засмялся. Но потомъ, спохватившись, застоналъ.
— Вы правы, синьоръ, отвчалъ онъ едва слышнымъ, дрожащимъ голосомъ:— собака уже была холодная, когда я ее увидалъ.
— Да, да, мы такъ и запишемъ въ протоколъ, продолжалъ мессеръ Неллемане:— Пасторини уже давно имютъ зубокъ противъ васъ и воспользовались этимъ случаемъ для низкой мести. Грубое, гнусное насиліе. Ваше положеніе очень серьзно.
Говоря это, онъ покачалъ головой, и податливый аптекарь сдлалъ тоже.
— Позвоночный столбъ пораженъ, промолвилъ онъ:— можетъ отозваться въ сердц и легкихъ, тогда…
— Полноте, онъ молодъ и все перенесетъ, воскликнулъ мессеръ Неллемане и нжно погладилъ по голов своего врнаго слугу, точно онъ былъ ребенкомъ или щенкомъ.
Но едва онъ ушелъ вмст съ аптекаремъ, какъ больной прислъ на постель и крикнулъ своей старой служанк:
— Принеси мн трубку и бутылку вина. Приготовь мн блюдо потроховъ съ артишоками, да подай мн Книгу Судьбы.
Книга Судьбы очень занимательное чтеніе, въ ней объясняются вс сны и предсказываются счастливые номера въ публичной лоттереи. Такимъ образомъ, убійца бдной Тонны провелъ день очень весело, хотя вс полагали, что онъ умираетъ, и низкопоклонные льстецы (которыхъ, по счастью, было очень мало въ Санта-Розаліи) являлись къ дверямъ его жилища, чтобъ освдомиться о его здоровь.
А въ это время Віола горько плакала и на колняхъ молилась передъ Мадонной.
Старая Нунціатина сидла подл нея и бормотала сквозь зубы:
— Свчка не принесла счастья! И, однако, я купила ее на послднія мои деньги.
—

IX.

Прошелъ длинный, свтлый день, прошла короткая, лучезарная ночь и Кармело увидалъ утро дня своей свадьбы изъ-за желзныхъ перекладинъ тюремной кельи. Въ восемь часовъ два карабинера вывели его во дворъ, посадили на тележку и повезли въ Помодоро-Карчіофи. Сами они сли по об стороны и представляли очень смшное зрлище, подскакивая при каждомъ удар безрессорной тележки, съ своими обнаженными саблями и треуголками, такъ же угрюмо нахлобученными, какъ у Наполеона на Вандомской колонн.
Помодоро-Карчіофи былъ двойной городъ, какъ Куда-Пештъ, но очень маленькій, очень пыльный, очень некрасивый. Въ немъ жило много красильщиковъ и запахъ красильни стоялъ въ воздух. Онъ могъ похвалиться прекрасной колокольней, съ чудными фресками Луини, но никто не прізжалъ, чтобъ ими полюбоваться, а также запрестольнымъ образомъ работы Мемми. Но въ одинъ прекрасный день кто-то его продалъ и муниципалитетъ, не преслдуя вора, замнилъ исчезнувшую рдкую картину большой олеографіей, которая правилась гражданамъ гораздо боле по яркости красокъ.
Зданіе суда находилось въ скучномъ, мрачномъ каменномъ дом, окна котораго смотрли на высокую каменную стну за церковью, гордившейся своей олеографіей. Уродливая, четыреугольная комната, недавно выбленная, представляла залу засданій, гд вс уголовныя дла въ общин Веццайи и Гиральды разсматривались и ршались молодымъ юристомъ, который изображалъ въ своей особ судъ для десяти тысячъ человкъ, съ самой обширной юрисдикціей, отъ долга въ пятьдесятъ франковъ до кражи, поджога и убійства, хотя онъ получалъ жалованье вдвое мене, чмъ порядочный кучеръ.
Вся страна длится на округа и каждый округъ иметъ своего претора, который исполняетъ вс трудныя обязанности англійскихъ уголовныхъ судей, изъ которыхъ каждый получаетъ столько же сотенъ, сколько фунтовъ получаетъ здшній судья. Несмотря на это, въ числ преторовъ встрчаются иногда люди прекрасные и высокочестные, но это только длаетъ честь судебному сословію Италіи и не можетъ быть поставлено въ заслугу администраціи.
Сельскій преторъ переноситъ всевозможныя непріятности отъ королевскаго прокурора и его приговоры могутъ быть обжалованы въ городскіе суды, но въ большинств случаевъ его власть надъ бдными массами безгранична и безконтрольна. Въ подобномъ положеніи и при такомъ содержаніи самъ Аристидъ едва ли бы судилъ справедливо. Я зналъ, повторю еще разъ, прекрасныхъ, достойныхъ людей на этихъ мстахъ и глубоко уважалъ ихъ, но, естественно, это рдкія исключенія и большинство преторовъ поддаются окружающимъ ихъ соблазнамъ.
Въ этотъ день въ судебной зал кишла многолюдная толпа, такъ какъ слухъ объ убійств сельскаго стража сыномъ мельника въ Санта-Розаліи быстро распространился повсюду. Тутъ были его отецъ, братья и Джиги Кантарелли, прибывшіе съ цлью помочь ему, если возможно, бдный, полусумасшедшій Пиппо, аптекарь, друзья Биндо, общественный обвинитель, т. е. несчастный адвокатишка, дйствовавшій отъ имени муниципалитета, а также совтники и мировые Санта-Розаліи и Помодоро-Карчіофи.
Мессеръ Неллемане остался дома, онъ никогда лично не преслдовалъ въ суд ни одного члена своей общины, какъ бы серьзно или мелочно ни было дло. Онъ всегда говорилъ съ улыбкой, что недостойно было человку, служащему общин въ его званіи, наклонять въ ту или другую сторону всы правосудія.
Несмотря на это, онъ былъ большой пріятель съ преторомъ, молодымъ адвокатомъ, ловкимъ, суетливымъ, жаждавшимъ повышенія и смотрвшимъ на ненавистный Помодоро, съ его мрачнымъ судомъ, простоватымъ населеніемъ и скуднымъ жалованьемъ въ 40 фунтовъ въ годъ, только какъ на первую ступень его общественной карьеры. Онъ также мтилъ въ государственные люди.
Этотъ молодой человкъ, маленькаго роста, худощавый, съ быстро-бгавшими глазами и ни мало не внушительной наружностью, хотя въ черной мантіи и черной шапочк, подобно Порціи, сразу возненавидлъ Кармело, когда бднякъ былъ подведенъ карабинерами къ судейскому столу.
Въ этотъ самый день Кармело долженъ былъ жениться на Віол и сердце его болзненно сжималось, кровь кипла, щеки были блдны, несмотря на это, онъ вошелъ въ судъ твердыми шагами и гордо поднялъ голову среди карабинеровъ.
Кармело былъ истый итальянскій поселянинъ, сложенный какъ гладіаторъ, съ красивыми, правильными чертами, большими голубыми глазами и нжнымъ, хотя здоровымъ, загорлымъ цвтомъ лица. Этотъ мужественный юноша, стоявшій смло и даже гордо, очень не поправился судь, который самъ былъ городскимъ, щедушнымъ, развратнымъ юношей. Онъ тотчасъ сообразилъ, что сынъ мельника долженъ быть опаснымъ, горячимъ человкомъ и слушалъ съ предвзятымъ сочувствіемъ вс клеветы, которыя взводилъ на него обвинитель, дйствовавшій отъ имени муниципалитета.
Пасторини не знали, что имъ надо было привести адвоката и старикъ Пиппо, дернувъ за сюртукъ Джиги Кантарелли, шепнулъ ему съ отчаяніемъ:
— Противъ него нотаріусъ… законникъ. О, Господи, Господи! Онъ погибъ, какъ овца, которую повсили на гвоздь головою внизъ.
— Э! промолвилъ со вздохомъ Джиги:— въ наше время молодые люди кончали свои ссоры въ рукопашную и никто не вмшивался. Кто похрабре, тотъ и бралъ верхъ, но теперь, Боже милосердый, если даже дв кошки подерутся, то законъ уже тутъ какъ тутъ между ними.
— Тише! Молчаніе! произнесъ судебный приставъ и обвинитель продолжалъ свою рчь, рисуя такими черными красками подсудимаго, что у Пасторини и его сыновей зарябило въ глазахъ.
Они едва не сошли съ ума, а Кармело съ изумленіемъ спросилъ себя:
— Неужели я такой негодяй?
Дйствительно, общинный адвокатъ, напичканный заране мессеромъ Неллемане, былъ радъ случаю порисоваться. Когда онъ кончилъ свое дло и слъ, то некому было ему отвтить. Кармело и его друзья видли, какъ страшно ошиблись, не пригласивъ адвоката, но сожалть теперь было поздно.
Начался допросъ обвиняемаго.
Кармело отвчалъ на обычные вопросы объ имени, происхожденіи и возраст, а потомъ прибавилъ твердымъ голосомъ:
— Биндо Терри отравилъ мою собаку и я его побилъ, еслибъ я даже его убилъ, то не сдлалъ бы ничего дурного, онъ скотина, чортъ… онъ терзаетъ людей и животныхъ…
— Довольно, сказалъ судья:— вы не имете права браниться. Вы можете только отвчать на мои вопросы.
— Но онъ говоритъ правду, онъ говоритъ правду! воскликнулъ старикъ Пиппо, проталкиваясь сквозь толпу къ ршотк, отдлявшей публику отъ судьи:— онъ говоритъ правду, клянусь Господомъ Богомъ! Биндо Терри хотлъ остановить мой ручеекъ, хотлъ заставить меня платить за данную мн Богомъ чистую, свтлую воду…
— Выведите этого дурака, произнесъ преторъ, и старика вынесли на рукахъ, несмотря на его крики и жалобы.
Затмъ продолжался допросъ Кармело и ему предлагали столько безконечныхъ мелочныхъ вопросовъ, что голова бднаго юноши пошла кругомъ. И боле умные и образованные люди смущались и теряли нетолько память, но всякій смыслъ подъ вліяніемъ подобнаго допрова.
Видлъ онъ, какъ Биндо Терри убилъ собаку? Нтъ, онъ этого не видалъ, но сельскій стражъ отравлялъ всхъ собакъ, которыхъ только могъ. Это всмъ было извстно и потому онъ наврное отравилъ Топпу. Кармело повторялъ это нсколько разъ съ тупымъ упорствомъ, слезы у него потекли по щекамъ при мысли о бдной собак и несчастной Віол, горько рыдавшей дома въ этотъ день, назначенный для свадьбы.
Преторъ и обвинитель долго мучили его перекрестнымъ огнемъ вопросовъ, а Кармело отвчалъ только:
— Онъ отравилъ собаку! Онъ отравилъ собаку!
Боле онъ не могъ ничего сказать. У него не было никакихъ доказательствъ.
Отецъ просилъ позволенія говорить за него, но ему объявили, что это не дозволяется. Джиги Кантарелли, со слезами на глазахъ, свидтельствовалъ объ его благородств и честности. Патеръ Санта-Розаліи умолялъ выслушать его отзывъ объ этомъ достойномъ, прекрасномъ юнош, котораго онъ зналъ съ дтства. Но показаніе этого послдняго свидтеля только повредило ему въ глазахъ претора, который былъ ‘Libero pensiero и ненавидлъ, слдовательно, патеровъ.
Онъ объявилъ, что при предварительномъ разсмотрніи дла было неумстно выслушивать показанія amicus curiae и что на это будетъ время при послдующемъ судебномъ разбирательств. Потомъ, посовтовавшись съ замтками въ дл и съ своимъ совтникомъ, онъ, вполн убжденный, что очень походитъ на Жюля Фавра, котораго видлъ въ Париж во время двухнедльнаго тамъ пребыванія, резюмировалъ дло строгимъ, рзкимъ голосомъ. Онъ никогда не слыхивалъ столь грубаго, ничмъ не вызваннаго и ничмъ не оправдываемаго, гнуснаго насилія, а такъ какъ, по показанію почтеннаго аптекаря, жизнь Биндо Терри была въ опасности и онъ не могъ лично явиться въ судъ, то было несогласнымъ съ интересами правосудія и общественной безопасности отпустить на свободу подсудимаго, который самъ призналъ себя виновнымъ. Поэтому онъ постановилъ содержать Кармело Пасторини подъ арестомъ, пока его дло будетъ окончательно разобрано и приговоръ ему объявленъ.
Въ толп послышался ропотъ неудовольствія.
Его отецъ задрожатъ всмъ тломъ. Его братья не могли удержаться отъ брани и проклятій.
Кармело стоялъ, какъ въ столбняк, глаза его широко раскрылись, щеки побагровли, дыханье сперлось.
— Меня… въ тюрьму! произнесъ онъ, наконецъ, громко: — а зачмъ онъ на свобод, онъ, воръ, шпіонъ, отравитель?
— Выведите его! рзко сказалъ преторъ, и карабинеры, схвативъ за руки Кармело, вытащили его изъ залы суда.
Немного поздне, посл того, какъ судья разсмотрлъ нсколько другихъ длъ, патеръ, почтенный сдой старикъ, попросилъ у претора частной аудіенціи и старался смягчить молодого человка. Но тотъ очень холодно отвчалъ:
— Невозможно. Насиліе было самое открытое, самое гнусное и жертвою былъ служитель закона. Необходимо, чтобъ вс уважали законъ.
Такимъ образомъ, друзья Кармело печально вернулись домой въ тряскомъ дилижанс. Старый Пиппо, покрытый пылью и охрипшій отъ рыданій, могъ только шопотомъ разсказать Віол о всемъ случившемся. Несчастной двушк пришлось отложить въ сторону свое подвнечное платье съ блыми цвтами, столь же быстро завядшими, какъ ея надежды.
Биндо Терри былъ такъ обрадованъ привезенной аптекаремъ встью, что послдній едва удержалъ его въ постел. Онъ хотлъ вскочить и выбжать на улицу.
— Но вы въ опасности, вы можете умереть, произнесъ эскулапъ, схвативъ его за руки, и Биндо глупо засмялся, оскаливъ свои блые зубы.
— Выпьемъ на радостяхъ, отвчалъ онъ, и аптекарь чокнулся съ нимъ.
Между тмъ, мессеръ Неллемане сидлъ въ кофейн ‘Новой Италіи’ и курилъ съ серьзнымъ, грустнымъ выраженіемъ лица.
— Это очень печальное событіе для честной семьи, сказалъ онъ:— но законъ долженъ быть уважаемъ и всякое насиліе слдуетъ строго карать.
Сержантъ, съ которымъ онъ говорилъ, выразилъ свое согласіе, но губами, а не сердцемъ. Онъ въ свое время былъ храбрымъ воиномъ и ему не нравилось, что его заставляли теперь мучить народъ, въ угоду какому-то муниципальному кодексу.
— Кармело былъ хорошій юноша, промолвилъ онъ нершительнымъ голосомъ:— онъ никогда ни съ кмъ не ссорился, не пьянствовалъ, не посщалъ дурные дома. Онъ, бдный, поддался минутной вспышк гнва.
— Законъ не признаетъ гнва, отвчалъ холодно мессеръ Неллемане, и сержантъ не смлъ настаивать на своемъ мнніи, боясь, чтобы Неллемане не донесъ по начальству объ его сочувствіи къ преступникамъ.

X.

Въ томъ самомъ мсяц, когда Tonna была убита, а ея господинъ посаженъ въ тюрьму за то, что отомстилъ за смерть своей любимой собаки, во всей Италіи происходили парламентскіе выборы, т. е. большое число адвокатовъ, не меньшее число политическихъ искателей приключеній, нсколько евреевъ и немного порядочныхъ людей обратились къ итальянскому народу съ просьбой послать ихъ на Монтечиторіо.
Министерство было разбито по животрепещущему вопросу о налог на коровъ, ихъ мужей и дтей. Министерство нашло необходимымъ, чтобъ вся рогатая семья платила поголовную подать по 20 франковъ съ каждаго быка, коровы и теленка, кром того, чтобъ съ нихъ взыскивался налогъ при вход въ городъ для продажи и при появленіи на рынк въ вид мяса. Такъ какъ эта мра могла только повредить интересамъ земледлія, о чемъ, конечно, министерство нимало не заботилось, то вс полагали, что новый законъ будетъ принятъ палатой.
Однако, въ палат находился одинъ отставной нотаріусъ, который, конечно, нимало не заботился ни о быкахъ, коровахъ и телятахъ, ни о земледльческихъ интересахъ, но очень много думалъ о себ. Онъ былъ однажды министромъ внутреннихъ длъ въ продолженіи шести недль и потерялъ свое мсто, благодаря скандальному шуму, поднятому газетами по поводу фортепіано, купленнаго имъ на общественныя деньги для дамы легкаго поведенія. Естественно, что онъ пылалъ желаніемъ сдлаться снова министромъ и снова вертть, какъ вздумается, нетолько различной мебелью, но и всей страной. Поэтому, онъ возсталъ противъ своихъ прежнихъ друзей, которые не поддержали его по вопросу о фортепіано и составилъ отдльную маленькую партію, которая была въ отношеніи всей палаты тмъ же, чмъ бываетъ слпень въ отношеніи лошади.
Съ этой маленькой партіей онъ энергично напалъ на предложенный коровій налогъ, по его словамъ, быки могли поддерживать государственное казначейство, но коровы — никогда. Онъ изобразилъ такъ трогательно всю безчеловчную жестокость обложенія податью млеко-дающихъ матерей рогатыхъ семействъ, которымъ обязано столько человческихъ дтей своей пищей и жизнью, что дамы на галлере плакали и немногіе землевладльцы, засдавшіе въ палат, ободрились. Ихъ поддержало значительное меньшинство, ненавидвшее министерство только потому, что хотло занять его мсто, и предложенный налогъ былъ отвергнутъ среди криковъ, шума и гама. Министерство выразило желаніе или, по крайней мр, выказало готовность подать въ отставку.
Но королю до смерти надоли вс партіи съ ихъ интригами и онъ распустилъ парламентъ. Вслдствіе этого, вс адвокаты, искатели приключеній и евреи воспылали надеждой, а немногіе порядочные люди стали выражать безпокойство, грустно сознавая, что съ каждымъ годомъ ихъ вліяніе все боле и боле падаетъ.
Помодоро посылалъ въ палату одного депутата отъ того округа, въ которомъ находилась община Веццайи и Гиральды, а явилось два кандидата: маркизъ Рольдано и адвокатъ Лука Финти. Рольдано былъ достойный, добрый, простой человкъ, самый скромной, безупречной жизни и уже много лтъ былъ представителемъ Помодоро, Лука Финти былъ очень умный неаполитанскій негодяй, засдавшій уже въ парламент въ качеств депутата нсколькихъ другихъ избирательныхъ округовъ, онъ могъ, по народной пословиц, заговорить дерево до того, что полетятъ щепки, и считался либеральнымъ, хотя и не министерскимъ кандидатомъ.
Кавалеру Дурелаццо, не очень мудрому человку, какъ мы уже видли, была задана префектомъ не легкая задача. Конечно, префектъ былъ сторонникамъ министерства, другихъ префектовъ не бываетъ и оттого ихъ такъ часто и мняютъ, словно сигналы на желзной дорог. Въ отношеніи парламентскихъ выборовъ въ общин Веццайи и Гиральды префектъ находился въ большомъ затрудненіи. Община, подобно провинціи, была реакціонная и всегда выбирала маркиза Рольдано, братъ котораго былъ кардиналомъ, а отецъ — первымъ министромъ великаго герцога. Противникомъ маркиза явился Лука Финти, одинъ изъ Dissident!, прежде чмъ министерство выставило своего кандидата. Еслибы Веццайя и Гиральда, а также другія дв общины, составлявшія вмст избирательный округъ Помодоро, выставили своего либеральнаго кандидата, то раздленіе либеральныхъ голосовъ между двумя кандидатами доставило бы наврное побду реакціонному Рольдано.
Лука Финти началъ игру заране и уже привлекъ на свою сторону strozzino Цоули, который имлъ въ своемъ сундук закладныя и векселя девяти десятыхъ мстныхъ землевладльцевъ. Префектъ находилъ поэтому возможнымъ только изъ-подъ руки содйствовать избранію Финти, открыто опровергая его политическіе принципы. Такимъ образомъ, префектъ кокетничалъ съ диссидентомъ, а диссидентъ кокетничалъ съ нимъ. Мессеръ Лука Финти былъ мастеръ вести такую политическую игру. Что же касается до его политическихъ принциповъ, то ихъ было такъ мало, что онъ могъ сложить ихъ въ сак-вояжъ и, при случа, забыть. Онъ зналъ очень хорошо, что путникъ, желающій путешествовать скоро и взбираться на горныя вершины, не долженъ брать съ собою много багажа.
Хотя теперь онъ находился въ цвт и сил диссидентства, но, какъ умный человкъ, онъ далъ почувствовать министерству, что перестанетъ кричать противъ него, какъ только его личные интересы будутъ связаны съ его существованіемъ, а съ другой стороны, намекнулъ и консерваторамъ, что подъ извстными условіями, онъ не прочь присоединиться къ нимъ въ борьб противъ его прежнихъ товарищей.
На этомъ основаніи кавалеру Дурелаццо и синдикамъ другихъ общинъ было предложено префектомъ хлопотать объ избраніи мессера Лука Финти, но не компрометируя министерства, такъ чтобъ, въ конц концовъ, префектъ могъ обнародовать манифестъ о его полнйшемъ безпристрастіи и предоставленіи каждому подавать свой голосъ, по своему убжденію, хотя бы онъ, префектъ, и не раздлялъ это убжденіе.
Кавалецъ Дурелаццо оффиціально принялъ на себя выполненіе этой трудной задачи, но въ сущности его секретарь повелъ всю тайную игру.
Мольтке, сидя передъ военной картой Франціи, никогда не предавался боле глубокимъ думамъ и не сочинялъ боле искусныхъ комбинацій, чмъ мессеръ Гаспардо Неллемане. Онъ никогда не былъ такъ счастливъ и не имлъ такого большого вліянія. Такъ какъ онъ былъ слугою правительства, то ему не слдовало бы ни подавать самому голоса, ни вмшиваться, какимъ бы то ни было образомъ, въ выборы, но Италія еще не познала всей справедливости этого принципа и вс ея префекты и синдики агитируютъ во время выборовъ, а всевозможные чиновники, стражи и служители подаютъ голоса. Въ результат мы имемъ тотъ Монтечиторіо, который намъ такъ хорошо знакомъ.
Мессеръ Неллемане съ разу понялъ, что синьоръ Лука Финти былъ самымъ подходящимъ для него человкомъ, а синьоръ Лука Финти съ перваго взгляда оцнилъ таланты мессера Неллемане. Конечно, мессеръ Неллемане былъ только мелкимъ чиновникомъ маленькой общины, но Лука Финти также былъ нкогда простымъ писцомъ, а, по словамъ нкоторыхъ, чмъ-то и пониже.
Такимъ образомъ, они тотчасъ сошлись, впрочемъ, еслибъ между ними и не существовало сочувствія, то мессеръ Неллемане поддерживалъ бы кандидата, котораго ему приказали поддержать, спокойно, хитро, незамтно, здсь убжденіемъ или общаніемъ, тамъ угрозой или притсненіемъ.
Община Веццайи и Гиральды была земледльческой страной, какъ почти вся Италія, а потому не желала имть своимъ представителемъ защитника ненавистнаго коровьяго налога, такъ что настоящіе выборы требовали много такта, ловкости и умнья отъ правительственныхъ сторонниковъ. Къ тому же маркиза Рольдано было трудно побдить, его вс уважали въ провинціи и онъ жилъ патріархально въ своей древней вилл на манеръ замка, среди оливковыхъ плантацій и каштановыхъ рощей.
Такимъ образомъ, мессеръ Неллемане работалъ втайн днемъ и ночью на пользу синьора Финти и былъ до того занятъ, что вспоминалъ о Віол, только проходя мимо ея дома, гд у двери она сидла за прялкой, очень блдная, исхудалая, грустная. Въ эти минуты глаза его загорались, какъ уголья, и онъ чувствовалъ злобную радость, хотя и думалъ съ ужасомъ, что едва не погубилъ своей будущей блестящей карьеры, ради бдной двушки, переходившей босыми ногами въ бродъ черезъ рчку Розу.
Въ жизни великихъ людей любовь можетъ занимать только второстепенное мсто.
Мессеръ Гаспардо и мессеръ Лука часто бесдовали между собою и нашли, что ихъ мннія вполн согласовались. Когда ваши убжденія и вся ваша политика сводится къ одному личному интересу, то ваши теоріи, если не практика, отличаются поразительной простотой.
Мессеръ Лука Финти былъ близкій человкъ отставному министру, попавшему въ просакъ съ фортепіано, и общалъ, въ случа избранія его въ Помодоро, сдлать чудеса для мессера Неллемане, который, въ свою очередь, зная, что люди обыкновенно любезничаютъ, пока въ васъ нуждаются, принялъ свои мры. Съ одной стороны, онъ выказывалъ удивительную энергію для поддержки министерскихъ кандидатовъ и изобрлъ быстрое передвиженіе карабинеровъ изъ одного города въ другой, такъ что они подавали голоса въ шести избирательныхъ коллегіяхъ, а съ другой собиралъ такіе факты избирательной агитаціи Финти, отъ обнародованія которыхъ не поздоровилось бы ловкому адвокату.
О коровьемъ налог, составлявшемъ вопросъ, по которому собственно спрашивали мнніе страны, распространялись только консерваторы, а министерскіе сторонники безмолвствовали, у нихъ были гораздо боле благодарные предметы для краснорчія. Они произносили пламенныя, великолпныя рчи о положеніи Италіи среди европейскихъ державъ, о тхъ опасностяхъ, которыя грозили Италіи отъ зависти другихъ націй, о великомъ будущемъ Италіи, о благодяніяхъ народнаго образованія и свободы, о нечестивыхъ ковахъ оппозиціи, о верховной власти народа. Все это они говорили такъ увлекательно, такъ цвтисто, что народъ слушалъ, развсивъ уши, и неистово рукоплескалъ, совершенно забывая, что ему не говорили ни о коровьемъ налог, ни о какихъ другихъ налогахъ. Всхъ приводила въ восторгъ мысль, что они имли своего представителя на европейскомъ конгресс, ршающемъ судьбу Эпира, и не думали о томъ, что у нихъ дома дурной хлбъ, дорогое вино, недостатокъ мяса, громадная армія рекрутовъ и бюрократія, съдавшая ихъ, какъ черви сыръ.
Мессеръ Лука Финти, заботясь только о своемъ избраніи, охотно принялъ къ свднію намекъ префекта о томъ, чтобъ не высказываться ни за, ни противъ коровьяго налога, отъ него требовали только строгаго нейтралитета. Хотя очень трудно было сохранить это нейтральное положеніе, въ виду изступленной злобы провинціальныхъ землевладльцевъ, но Финти съумлъ своимъ краснорчіемъ и ловкостью выбить изъ головы избирателей всякую мысль о коровьемъ налог. Онъ разсказалъ имъ, что только благодаря мудрости и такту диссидентовъ, Италія была спасена отъ участія въ предстоящей войн Россіи съ Китаемъ. Однако, когда эта война окончится, то, по его словамъ, Италія не дозволитъ заключенія мира, который компрометировалъ бы ея права, и потребуетъ себ часть Монголіи, какъ противовсъ излишняго вліянія Франціи въ Кохинхин.
Громкія рукоплесканія покрывали каждое его слово. Слушатели не имли ни малйшаго понятія о Монголіи, но довольно было того, что Италія пріобртала даромъ нчто, да еще публично нанося пощечину побдителямъ подъ Сольферино. Это имъ казалось очень умной и ловкой политикой.
— А будутъ монгольцы вывозить отсюда виноградъ? спросилъ одинъ пессимистъ: — французскіе купцы закупили въ прошломъ году весь виноградъ и это — позоръ.
Но этотъ голосъ мстнаго винодла былъ заглушенъ общимъ шиканьемъ, а мессеръ Лука Финти не отвчалъ ни слова по вопросу о виноград, но сталъ распространяться о Гамбетт.
— Это братъ короля? спросилъ одинъ красильщикъ другого.
— Нтъ, это нмецъ, взявшій Парижъ, отвчалъ его товарищъ.
И вс слушали съ пламеннымъ вниманіемъ звонкія фразы новаго кандидата.
Маркизъ Рольдано попробовалъ сказать патріархальнымъ языкомъ:
— Милые друзья мои, хлбъ дороже въ Италіи на пятнадцать сантимовъ килограмъ, чмъ въ Париж. Я полагаю, что этотъ фактъ для васъ важне, чмъ Гамбетта.
Голодные желудки ему рукоплескали, но голодные желудки не избиратели, а красильщики, лавочники и мелкіе землевладльцы, имвшіе право голоса, полагали, что хотя хлбъ и былъ очень дорогъ, но объ этомъ нельзя было краснорчиво говорить, и что если Италія получитъ часть Монголіи, то хлбъ, вроятно, тотчасъ понизится въ цн.
Нигд ораторамъ такъ не легко бросить пыли въ глаза своимъ слушателямъ, какъ въ этой стран.
Маркизъ позвалъ къ себ въ домъ нсколько избирателей и показалъ имъ карту.
— Онъ смется надъ вами, сказалъ онъ: — посмотрите, гд Монголія, Россія и Китай.
Но карта ихъ ни мало не убдила.
— Если мы получимъ Монголію безъ выстрла и даромъ, то это будетъ славная штука, упорно твердили они, и въ Помодоро мало по малу составилось понятіе, что маркизъ отуплъ и недостоинъ быть ихъ представителемъ.
Какъ прежде ихъ водили на помочахъ патеры, такъ теперь они попали въ руки политическихъ интригантовъ. Изъ огня да въ полымя.
Синьоръ Лука Финти произносилъ свои краснорчивыя рчи въ той самой комнат, гд судили Кармело, такъ какъ она была наибольшая въ город. Слушавшіе его простяки не понимали боле половины его словъ, но за то остальныя ихъ ослпляли, вселяя убжденіе, что ихъ страна — слава и удивленіе всей Европы. Маркизъ Рольдано никогда не говорилъ имъ такихъ лестныхъ вещей.
Вмст съ тмъ агенты синьора Финти, сидя въ публик, говорили шопотомъ своимъ сосдямъ, что въ интересахъ аристократіи было держать народъ въ невжеств и что у итальянскаго правительства есть такіе большіе корабли, какихъ нтъ у лицемрной и сварливой Англіи. Помодорцы не отличались очень широкимъ и развитымъ умомъ, они понимали все, что касалось вина, оливковаго масла и красильнаго ремесла, но не боле. Они считали, что Англія находилась гд-то по дорог въ Римъ, а Австрія гд-то за горами. Они все еще врили въ благословеніе жатвы патеромъ, въ ядовитое свойство лягушекъ, въ предсказанія календаря о погод и пр. Они не имли понятія о томъ, что такое конгрессъ или Эпиръ, и Европа имъ представлялась безпокойной страной за моремъ, куда можно было отсылать лишнія картины и вина. Но такъ сильно чувство самолюбія, такъ могущественно краснорчіе, что Помодоро выбрало значительнымъ большинствомъ мессера Финти своимъ депутатомъ только потому, что онъ общалъ сдлать ихъ страну великой державой, хотя ни мало не обязывался сдлать хлбъ дешевымъ, уничтожить рекрутчину и смягчить то иго, которое угнетаетъ несчастную страну.
Велика сила словъ везд, но особливо въ Италіи.

XI.

Во все время, пока въ Помодаро свирпствовала политическая горячка, Кармело оставался въ своей тюрьм. Вс его забыли, кром отца, братьевъ и невсты. Старику Пасторини приходилось дорого платить за то, чтобъ сына держали въ особой кель и давали получше пищу. Этотъ расходъ былъ очень чувствителенъ для мельника, который не былъ богатъ, имлъ большую семью, и въ послдніе годы мене зарабатывалъ, благодаря большой паровой мельниц, открытой въ Помодоро. Видя, какъ дурно отозвалось на бдномъ Кармело отсутствіе адвоката на суд, старикъ похалъ въ городъ и поручилъ защиту сына адвокату, но тотъ, хотя и взялъ задатокъ, произнесъ торопливо.
— Посл выборовъ! Посл выборовъ!
— Посл выборовъ, повторялъ мельникъ своему сыну, посщая его иногда въ тюрьм.
Кармело только качалъ головой. Онъ зналъ невинныхъ людей, которыхъ держали мсяцами въ тюрьм безъ суда, и напротивъ того, зналъ воровъ и убійцъ, отпущенныхъ на свободу въ ожиданіи суда.
Онъ очень измнился, энергичный, живой, ловкій, веселый, загорлый юноша, съ блестящими глазами, привыкшій работать съ восхода до заката солнца, онъ былъ запертъ въ клтку, какъ молодой левъ, и потому не удивительно, что поблднлъ, исхудалъ, что глаза его померкли и стали выражать тупую злобу, а апатичное отчаяніе замнило веселую энергію.
Но никто о немъ не заботился. Даже адвокатъ, нанятый для его защиты, постилъ его только разъ и, задавъ нсколько вопросовъ, произнесъ нетерпливо:
— Сто длъ стоятъ въ списк передъ вашимъ. Врядъ-ли произнесутъ надъ вами приговоръ ране праздника Всхъ Святыхъ.
Хотя онъ и взялъ на себя защиту Кармело, соблазнившись деньгами мельника, не не очень горячо относился къ этому длу, зная, что защита человка, обвиняемаго въ оскорбленіи муниципальнаго стража, компрометируетъ адвоката въ глазахъ властей.
Въ своей маленькой кель, гд онъ провелъ столько несчастныхъ часовъ и дней, безъ всякой пользы для себя или другихъ, Кармело слышалъ, какъ публика неистово рукоплескала краснорчивому кандидату въ претур, которая находилась противъ самой тюрьмы, только въ нсколькихъ шагахъ разстоянія. Тюремщикъ разсказалъ ему, по какой причин весь городъ въ волненіи, и онъ зналъ, что какой-то либералъ явился соперникомъ стараго маркиза.
— Если его выберутъ, то онъ, пожалуй, что-нибудь сдлаетъ для насъ, думалъ Кармело:— можетъ быть, онъ уничтожитъ всхъ этихъ чиновниковъ и стражей, и дозволитъ собакамъ пользоваться лапами, которыя имъ далъ Господь.
И въ сердц бднаго юноши проснулась надежда, когда онъ узналъ, наконецъ, что Лука Финти былъ избранъ такимъ значительнымъ большинствомъ, что не представлялось надобности въ перебаллотировк.
Вечеромъ въ этотъ радостный день музыка играла на площади, и былъ сожженъ фейерверкъ, отблескъ котораго освтилъ и мрачную келью Кармело.
Помодоро веселился, пилъ и шумлъ, полагая, что сдлалъ нчто очень хорошее, выбравъ неаполитанскаго адвоката.
— А что, намъ будетъ лучше? спросилъ Кармело у своего тюремщика, добродушнаго, боязливаго человка, который очень сожаллъ о немъ.
Тюремщикъ пожалъ плечами.
— Онъ общаетъ газъ и конную желзную дорогу.
— Газъ! Пока не было газа въ нашихъ городахъ, мы не знали болзни винограда и розъ, замтилъ Кармело.
Тюремщикъ снова пожалъ плечами.
— Народъ хочетъ газа, и онъ общалъ его достать.
— А еще что?
— Ну, почти ничего. Только мы будемъ самой большой націей въ Европ, даже боле Англіи.
— Что такое Англія? спросилъ Кармело.
— Эта страна, въ которой нтъ своего вина. Они длаютъ пушки и сыры. Они иногда прізжаютъ къ намъ, расхаживаютъ съ красными библіями въ рукахъ, и съ открытыми ртами, словно ловятъ мухъ. Вы, вроятно, ихъ видали.
— А зачмъ намъ имть съ ними дло?
— Они прідутъ къ намъ на корабляхъ и сожгутъ наши города, если мы не будемъ могущественне и сильне ихъ. Намъ надо построить желзные пловучіе дома и выйдти въ море къ нимъ на встрчу.
— А что такое море? спросилъ Кармело, который никогда не отлучался изъ предловъ Санта-Розаліи.
Но тюремщикъ самъ не былъ силенъ въ географіи, а потому отвчалъ рзко:
— У меня нтъ времени съ вами болтать.
Убравъ оловянную тарелку, на которой принесъ ужинъ Кармело, онъ заперъ дверь тюремной кельи надежнымъ запоромъ и пошелъ любоваться фейерверкомъ на площадь, гд можно было поговорить объ Англіи съ людьми, не задававшими пустыхъ вопросовъ.
Вс его собесдники были въ восторг отъ газа, который будетъ въ город, благодаря стараніямъ новаго депутата. Они въ сущности не знали, на что имъ газъ, такъ какъ посл сумерекъ никогда не работали, и у нихъ было для лампъ свое собственное чистое оливковое масло. Но они полагали, что газъ и конка служили признаками прогресса, а потому Помодоро въ нихъ непремно нуждался, тмъ боле, что другіе города, гораздо меньшіе, уже пользовались этимъ блаженствомъ.
Между тмъ, мессеръ Лука Финти ужиналъ съ синдикомъ Помодоро, членами джіунты и секретаремъ синдика Санта-Розаліи, который былъ приглашенъ по случаю отсутствія его начальника и по личному желанію новаго депутата.
На піацц Санта-Розаліи, однако, извстіе о результат выборовъ произвело очень дурное впечатлніе. Вс знали, что мессеръ Неллемане бился изъ всхъ силъ для доставленія побды финти и этого было достаточно, чтобъ расположить противъ него общину, находившуюся подъ управленіемъ этого почтеннаго чиновника.
Спустя два дня посл выборовъ, Віола сидла у двери своего дома, и подл нея была ея любимая Рагги. Эта маленькая рыжая собаченка была найдена Віолой семь лтъ тому назадъ на дорог, и, судя по красной попон, надтой на ней, она, очевидно, убжала изъ труппы ученыхъ собачекъ. Съ тхъ поръ, никто не заявилъ на нее своихъ правъ и она составляла счастье нетолько Віолы, но всхъ дтей въ Санта-Розаліи. Несмотря на свои уже пожилые годы, эта веселая собаченка все еще вальсировала подъ звуки гитары, служила, и, вставъ на заднія лапы, била передними по воображаемому барабану. Однако, въ послднее время она всего боле любила спать лежа на подол платья своей госпожи, какъ спала и въ настоящую минуту.
И такъ Віола плела солому, а Рагги спала. Вдругъ молодая двушка подняла голову и увидла проходящаго мимо Анджело Сагари. Этотъ старикъ былъ сельскимъ сторожемъ, съ тхъ поръ, какъ Віола себя помнила, и никогда никого не обижалъ, выказывая такое же безобидное добродушіе, какъ старая срая кошка, постоянно дремавшая на окн въ лавк Джиги. Но ему пригрозили отставкой за нерадніе по служб, и въ немъ возбудилась зависть къ Биндо, который клалъ себ въ карманъ половину штрафовъ, налагаемыхъ за обнаруженныя имъ нарушенія закона. Такимъ образомъ, онъ превратился изъ тихаго, добраго, снисходительнаго пріятеля всхъ сосдей въ подозрительнаго, злого, мстительнаго шпіона.
Идя по улиц съ своей старой саблей, бряцавшей по каменьямъ, и отыскивая случая отличиться, а затмъ набить себ карманъ по примру Биндо, старый Анджело замтилъ маленькую Рагги, спавшую подл своей госпожи.
Собака была не на привязи и безъ ошейника, сдые волоса сельскаго стража встали дыбомъ на его голов отъ оффиціальнаго ужаса.
Онъ зналъ Рагги семь лтъ и сотни разъ любовался съ веселымъ смхомъ на ея танцы. Но теперь онъ видлъ въ ней только нарушителя закона. Вс люди въ глазахъ Наполеона были пищей пороха, а въ глазахъ чиновниковъ — пищей закона.
— Ваша собака на свобод, рзко сказалъ онъ, подходя къ Віол.
Віола взглянула на него и разсмялась, несмотря на свою обычную грусть.
— Рагги! Да это Рагги! Разв мн теперь прикажутъ привязать Рагги? Это было бы слишкомъ жестоко. Вдь Рагги общая любимица. Что будутъ длать дти безъ нея, хотя бдняжка и очень постарла въ послднее время?
Анджело насупилъ брови и записалъ что-то въ свою памятную книжку.
— Я имлъ бы право арестовать вашу собаку, прибавилъ онъ грубо: — и вы своими дерзкими словами это вполн заслужили. Ну, да хорошо, я вамъ ее оставлю, но вашего отца вызовутъ. Вы знаете, что собака на свобод нарушаетъ общинный кодексъ.
— Но, Анджело, воскликнула Віола вн себя отъ удивленія:— Рагги вдь все таже вотъ ужь семь лтъ? Что она могла сдлать? Чмъ провиниться? Вы сами ее всегда ласкали и смялись надъ ея танцами. Вы шутите?
— Вы увидите, что это не шутка, отвчалъ Анджело:— ваша собака не можетъ быть исключеніемъ. Вашъ отецъ заплатитъ штрафъ, и если я увижу ее еще на свобод, то заберу ее въ сторожку, гд ее убьютъ, если вы не заплатите 20 франковъ. Помните это.
Затмъ, онъ удалился, въ полномъ убжденіи, что самъ Биндо не могъ бы поступить или сказать лучше.
— О, Рагги! воскликнула молодая двушка, схвативъ на руки собаченку и со слезами цлуя ее:— что сталось со свтомъ? съ нами обращаются, какъ съ каторжниками, а съ вами, милыми собачками, какъ съ дикими зврями!
Мелочная тиранія можетъ довести до бшенства самое доброе созданіе, и Віола въ эту минуту готова была убить злыхъ людей, преслдовавшихъ бдняковъ.
— Dominiddio! воскликнулъ Пиппо, возвратясь домой и узнавъ о случившемся:— старый подлецъ! да онъ зналъ меня всю мою жизнь и присутствовалъ при твоемъ крещеніи! О, Господи! что намъ длать? Кажется, и безъ этого наша жизнь не очень веселая! Разв Рагги — волкъ или медвдь? Разв можно собаку всегда держать на веревк? Они сошли съ ума. Мы отъ нихъ терпимъ, а господа этого не знаютъ.
Господа, т. е. члены джіунты, очень хорошо это знали и, слушая на еженедльныхъ своихъ собраніяхъ доклады мессера Неллемане, одобряли энергію сельскихъ стражей. Ни одинъ изъ нихъ не жилъ въ самой Санта-Розаліи, а когда они прозжали мимо, то съ удовольствіемъ замчали, что собаки на нихъ не лаяли и дти, играя, не подкатывали обручей подъ колеса ихъ экипажей. Имъ было все равно, какими способами приводились въ исполненіе законы и какъ терпли отъ этого бдные люди. Нельзя ничего себ представить боле себялюбиве и равнодушне къ благу своихъ ближнихъ, какъ апатія буржуазныхъ итальянцевъ новаго порядка вещей.
Анджело сдержалъ свое слово, и Пиппо пришелъ самъ въ муниципальный палаццо для отвта по нарушенію закона о собакахъ.
Бдный старикъ, по совту своего сосда Чекко, безмолвно внесъ наложенный на него штрафъ въ два франка, благодаря чему онъ долженъ былъ отказаться отъ вина впродолженіи цлой недли.
— Два франка за то, что Рагги спала на твоемъ плать! говорилъ онъ разъ двадцать своей внучк, считая эту мелочную тиранію такой чудовищной, какой свтъ никогда не видывалъ.
Боясь за безопасность Рагги, Віола навязала ей на шею красную ленту и пришила къ ней длинную тесемку, но никакіе чиновники не могутъ измнить натуру животныхъ, и трудно вчно держать при себ собаку. Рагги, попрежнему, бгала по ліацц съ дтьми, таская за собою длинную тесемку. Затмъ, и штрафы сыпались одинъ за другимъ на бднаго Пиппо.
Впрочемъ, муниципальныя власти этимъ не довольствовались, и Пиппо получилъ требованіе отъ сборщика податей уплатить за Рагги налогъ за семь лтъ по шести франковъ въ годъ, что составляло, вмст съ судебными издержками, около 7 0-ти франковъ. Вмст съ этимъ получились и другіе документы, по которымъ Филиппо Маццети приговаривался, по заочнымъ приговорамъ, къ громаднымъ штрафамъ за камыши и ручеекъ. Общая сумма всхъ этихъ взысканій доходила до такой крупной суммы, что старикъ, когда внучка объявила ему, въ чемъ дло, упалъ на стулъ, блдный, съ дико выкатившимися глазами. Молодая двушка въ испуг закричала, что съ ддушкой дурно, и созвала на помощь всхъ сосдей.
Пиппо не былъ въ обморок, но мрачное отчаяніе овладло имъ. Онъ никогда прежде не жаловался на свою судьбу, хотя его жизнь не была очень счастливой. Но онъ не считалъ тяжелымъ работать изъ-за куска хлба круглый годъ, и спокойно, даже весело подчинялся своей скромной дол, теперь же его тихая, смиренная натура возмутилась, ибо онъ видлъ передъ собою врное раззореніе, а раззореніе для бднаго человка — медленная, голодная смерть.
Ему былъ данъ десятидневный срокъ на уплату взысканій, шесть дней онъ сидлъ дома, безсмысленно смотря на документы, которые онъ не могъ прочесть, или ходилъ по сосдямъ, жалуясь на свое горе. Онъ ршительно не зналъ, что ему длать! Занять деньги подъ залогъ своего маленькаго домика? Но тогда онъ перестанетъ ему принадлежать всецло, какъ до сей минуты. Всю свою жизнь Пиппо возставалъ противъ долговъ, которые вели бдняка къ вчной гибели. Но какъ было ему иначе достать денегъ? А если онъ не заплатитъ по всмъ этимъ взысканіямъ, то, во имя закона, продадутъ съ молотка всю его плохую мебель, скудную утварь, самый его домъ и постель, на которой онъ спалъ. Онъ никому не сдлалъ вреда и никому не былъ долженъ, однако, съ нимъ поступятъ, какъ съ воромъ и недобросовстнымъ банкротомъ.
— Еслибъ я еще что-нибудь сдлалъ? повторялъ онъ, не постигая, за что свалилась на его сдую голову такая напасть:— они, пожалуй, и бабочекъ будутъ штрафовать за то, что он летаютъ безъ дозволенія!
— Не можетъ ли намъ помочь отецъ Кармело? спросила Віола, видя отчаяніе дда.
Но онъ молча покачалъ головой Ему было хорошо извстно, что старикъ Пасторини самъ задолжалъ, благодаря плохой работ на мельниц и судебнымъ расходамъ по длу его сына. Въ послдніе годы мельница приносила скудный доходъ, а Пасторини были очень великодушные люди, и сосди всегда имли готовое мсто за ихъ столомъ. Подобное гостепріимство становилось невозможнымъ при новыхъ, тяжелыхъ налогахъ.
Нтъ, старикъ Пиппо не возьметъ денегъ въ долгъ у пріятеля, да еще у отца будущаго мужа его внучки. И онъ пересчитывалъ въ сотый разъ сумму всхъ взысканій. Онъ не умлъ читать, и вс полученныя имъ бумаги были непонятной для него тарабарщиной, но онъ зналъ цифры и могъ правильно считать, подобно многимъ поселянамъ, которые учатся ариметик изъ чувства самосохраненія отъ обмановъ. Тутъ было всего, считая и за Рагги, и за ручей, и за камыши, со всми судебными издержками — 243 франка. Сумма эта производила въ немъ лихорадочную дрожь, въ глазахъ у него темнло и ему становилось тошно. Ему такъ же легко было достать эти деньги, какъ золотую колесницу, запряженную шестью блыми конями.
— Что будетъ, если я не заплачу? постоянно спрашивалъ онъ у Чекко.
— У васъ все продадутъ, отвчалъ всегда Чекко, и старый Пиппо скрежеталъ зубами.
Господа! что бы вы чувствовали, еслибъ каждый мсяцъ или каждую недлю съ васъ требовала какая-нибудь государственная власть тысячу фунтовъ и могла бы продать съ молотка все ваше имущество, въ случа неплатежа? Господа! вы не хотите понять, что пять франковъ для бднаго человка то же самое, что тысяча фунтовъ для васъ, нтъ, даже боле, ибо потеря для васъ этой суммы значила бы въ крайности отказъ отъ роскоши, прихоти или удовольствія, а бдняку потерять нсколько франковъ, значитъ, лишиться хлба, когда онъ здоровъ, лекарства во время болзни, мяса, необходимаго для поддержанія его силъ, одежды, чтобъ прикрыть наготу, однимъ словомъ, той тонкой перегородки, которая отдляетъ бдность отъ смерти. Подумайте объ этомъ, господа, созидающіе законы во всемъ свт, разбивающіе сердца бднымъ людямъ и раззоряющіе ихъ жилища тми штрафами и пенями, которые англійскіе судьи, французскіе мэры и итальянскіе муниципалитеты такъ любятъ налагать на бднаго человка, являющагося ничего невдующимъ, безпомощнымъ и незнающимъ за собою никакой вины передъ этими лжеслужителями закона.
Постоянно думая о штрафахъ за Рагги, за камыши въ рк и за воду въ ручейк, старикъ Пиппо почти сошелъ съ ума. Онъ ходилъ по селенію и кричалъ, какъ бшенный:
— Мои отцы рзали камыши въ рк сотни лтъ до меня и сотни лтъ текла вода изъ-подъ моего дома, какъ Богъ ее создалъ, а собаченка семь лтъ извстна всмъ и играетъ съ дтьми. За что мн платить? За что мн платить?
И сосдъ ему всегда отвчалъ:
— Теб надо платить, если у тебя нтъ бумажки. Мы вскор будемъ платить за то, что дышимъ и закуриваемъ трубки. Я всегда теб говорилъ, что необходимо имть бумажку.
— Но я не могу заплатить! кричалъ Пиппо, и если слезы не выступали на его исхудалыхъ щекахъ, то лишь потому, что ихъ осушила злоба:— я не зарабатываю боле двнадцати soldi въ день. Конечно, моя внучка плететъ солому для шляпокъ, но вдь это ремесло совсмъ пало со времени появленія машинъ и она едва вырабатываетъ себ на платье. И вотъ вс, вс наши доходы, а теперь, благодаря налогу на помолъ, печь хлбъ почти такъ же дорого, какъ купить зерно, а вино, Господи! я помню, что, двадцать лтъ тому назадъ, его давали задаромъ, а теперь оно дороже франка за бутылку. Кто можетъ, при такой дороговизн, еще платить штрафы и налоги?
— Если у тебя нтъ бумажки, то ты долженъ платить, отвчалъ сосдъ упорно: — ты всегда говорилъ, что домъ — твой. Его надо заложить.
— Господи помилуй! стоналъ Пиппо.
Конечно, домъ былъ его, хотя онъ и не зналъ собственно, на какомъ основаніи, но его родители въ немъ жили, онъ самъ тутъ родился и въ старинномъ желзномъ сундук съ ржавымъ замкомъ находились какія-то старыя бумаги, которыя, говорятъ, подтверждали его права. Какъ было достать денегъ подъ домъ? Пиппо всегда слышалъ, что адвокаты и strozzini, т. е. ростовщики — законныя дти дьявола. Правда въ послднее время вс занимали деньги и почти вс большія и малыя недвижимости заложены, но, по старомоднымъ понятіямъ, для Пиппо такъ же позорно было закладывать свою землю, какъ нести въ кассу ссудъ домашнюю утварь. Онъ происходилъ отъ той расы простыхъ, честныхъ, независимыхъ поселянъ, которые еще досел существуютъ въ Италіи, Франціи и Англіи, хотя новые буржуазные законы и учрежденія быстро ихъ уничтожаютъ. Въ глазахъ Пиппо занимать деньги было не лучше воровства. Къ тому же, онъ не имлъ ни малйшаго понятія, что стоилъ его домъ: двадцать пенсовъ или двадцать милліоновъ пенсовъ. Это было каменное зданіе, выстроенное въ старину, когда еще работали надежно и основательно, но оно никогда не имло ремонта, было очень маленькихъ размровъ и при немъ былъ только крошечный огородъ съ одной смоковницей, уже недававшей плодовъ отъ старости, нсколькими фруктовыми деревьями и грядами овощей. Пиппо не думалъ, чтобъ кто-нибудь заплатилъ бы ему за него большую сумму, а мысль о заклад была ему очень противна.
— Если нотаріусы и ростовщики только понюхаютъ персика, говорилъ онъ съ безпокойствомъ:— то, конечно, они его тотчасъ проглотятъ вмст съ косточкой и не подавятся.
Онъ самъ никогда не имлъ дла съ подобными людьми, но видлъ, къ чему приводили сношенія съ ними сосдей. Не нажилъ ли себ состояніе, раззоряя людей, которымъ онъ давалъ деньги въ займы, Симоне Зоули, ростовщикъ, жившій въ новомъ, бломъ дом съ чугунными воротами и золоченной флюгаркой, по дорог въ Помодоро?
Однако, старикъ Пиппо сказалъ себ:
— Нанни поддался молча грабителямъ, но я пойду и добьюсь справедливости. Люди добры въ глубин души, да и къ чему господамъ желать моей погибели?
Онъ полагалъ, что все это происходило потому, что господа не знали о томъ, что длается, и потому, надвъ праздничное платье, началъ цлый рядъ визитовъ. Конечно, онъ прежде всего отправился на виллу синдика, но тамъ ему сказали, что графъ Дурелаццо все еще на морскомъ берегу, а если у него было какое-нибудь дло, то онъ можетъ обратиться къ мессеру Неллемане.
— Нтъ, нтъ, ужь лучше пошлите меня прямо къ чорту, пробормоталъ Пиппо и поплелся внизъ по крутой гор, на которую только-что съ трудомъ поднялся по длинной, извилистой дорог въ четыре мили.
Биндо Терри, который въ это время пилъ и любезничалъ съ хорошенькой massaja синдика, подслушалъ эти слова бднаго старика и донесъ кому слдовало.
Онъ уже исполнялъ, по прежнему, свои обязанности, и хотя очень искусно сдлалъ себ слды ушибовъ іодомъ и индиго, но не могъ уже доле прикидываться больнымъ, тмъ боле, что ему опротивла постель, несмотря на вкусныя блюда и вино, которыми онъ себя утшалъ во время своей воображаемой болзни.

XII.

Въ этотъ день было слишкомъ поздно идти еще къ кому-нибудь, но на слдующее утро Пиппо снова пустился въ путь. Онъ обошелъ всхъ семерыхъ членовъ джіунты, состоявшей, какъ мы уже говорили, изъ двухъ аристократовъ, двухъ мелкихъ дворянъ, одного доктора, одного адвоката и ростовщика Зоули. Пиппо началъ съ аристократовъ, одинъ былъ въ отъзд, а другой объяснилъ, что, къ сожалнію, не можетъ вмшаться въ это дло, не имя власти, чтобы отмнить законъ. Однако, онъ былъ очень любезенъ и приказалъ своему дворецкому накормить на кухн бднаго старика. Отвтъ мелкихъ дворянъ былъ такой же, но въ боле рзкой форм. Адвокатъ гордо объявилъ, что они намрены настоять на соблюденіи закона и, когда Ниппа замтилъ, что народъ жилъ гораздо счастливе безъ этихъ новыхъ законовъ, то онъ разсердился и назвалъ тихаго, смирнаго Пиппо нахаломъ. Докторъ обошелся съ нимъ почти такъ же, а идти къ Зоули было совершенно безполезно, скоре можно собрать сплый персикъ съ подъденнаго червями дерева, чмъ дождаться великодушія отъ ростовщика.
Усталый, истощенный, горько разочарованный, Пиппо поплелся домой по пыльной дорог, неся въ рукахъ сапоги. Изъ уваженія къ членамъ джіунты, онъ входилъ къ нимъ въ сапогахъ, но не видлъ надобности даромъ изнашивать ихъ, шагая но большой дорог. Онъ вернулся, совершенно изнемогая отъ утомленія, потому что взадъ и впередъ исходилъ въ одинъ день около двадцати пяти миль. Онъ молча поужиналъ и легъ спать. Въ постел его оснила новая надежда, очень слабая, по все-таки надежда.
Онъ не сказалъ ни слова объ этомъ своей внучк, держась стариннаго правила, что женщинъ не надо вмшивать въ дла, и на слдующее утро отправился въ тряскомъ дилижанс въ Помодоро.
— Говорятъ, нашъ депутатъ либеральный человкъ и заботится о благ народа, думалъ Пиппо и пошелъ прямо на квартиру синьора Финти, который поселился въ Помодоро съ цлью, какъ вс говорили, жениться на дочери ростовщика Зоули, очень уродливой двушк, но съ большимъ приданымъ.
Лозунгомъ новаго депутата была добродушная любезность со всми, и потому стараго Пиппо тотчасъ провели въ столовую, гд синьоръ Лука Финти завтракалъ. При вид бдняка, онъ подумалъ, что дло идетъ о милостын, и тотчасъ застегнулъ свой сюртукъ на вс пуговки, но все-таки принялъ его съ такой сладкой улыбкой и съ такимъ радушіемъ, что Пиппо невольно подумалъ.
— Онъ сложитъ мой штрафъ.
Однако, когда онъ узналъ, въ чемъ дло, то сталъ немного похолодне, потому что въ его глазахъ муниципальный законъ былъ святыней. Представители бюрократіи на всемъ свт считаютъ визгливыя ноты оффиціальной грошевой дудки — трубнымъ гласомъ архангела, и потому въ ихъ глазахъ непростительное преступленіе, если не всякій падаетъ ницъ при первомъ звук этой дудки.
Разсказъ Пиппо былъ очень длинный и спутанный, такъ какъ онъ повторялъ одно и тоже по нскольку разъ, мшалъ одни обстоятельства съ другими и, въ конц-концовъ, разразился проклятіями противъ правительства вообще и мессера Гаспардо Неллемане въ особенности.
Лука Финти терпливо его выслушалъ и потомъ, насупивъ брови, принялъ позу какъ на парламентской трибун.
— Я боюсь, что вы — ослушникъ закона, произнесъ онъ торжественно!
— Ослушникъ закона, воскликнулъ Пиппо.— Такъ меня называютъ и въ этихъ бумагахъ. Это громкія слова, но мы, бдняки, ихъ не понимаемъ. Что я сдлалъ дурного? Ничего, ршительно ничего. Онъ сунулъ свой носъ куда не слдовало, не онъ создалъ камыши въ рк и ручеекъ подъ моимъ домомъ, а Богъ. Что же касается до собаченки, то вс дти ее знаютъ и любятъ. Я не виноватъ ни въ чемъ и буду повторять это, хоть убейте меня. Я живу мирно и никому не длаю вреда, а этотъ негодяй меня преслдуетъ, раззоряетъ и еще меня же называетъ ослушникомъ закона.
Депутатъ взялъ бумаги, полученныя старымъ Пиппо отъ муниципальныхъ властей и, прочитавъ ихъ, покачалъ головой.
— Он въ порядк, сказалъ онъ строгимъ тономъ:— можетъ быть, вамъ тяжело заплатить штрафъ, но, въ такомъ случа, не надо было нарушать законъ?
— Я никогда не нарушалъ законовъ, никогда! воскликнулъ съ жаромъ старикъ.— Нельзя называть законами проклятую чепуху, которую изобртаютъ эти мерзавцы, чтобы выжать у насъ деньги для своихъ кутежей.
— Тише… тише, промолвилъ депутатъ, вздрогнувъ: — вы и должны это говорить. Законъ нельзя оспаривать и его слугъ надо уважать. Эти бумаги совершенно правильны. Он основаны на королевскомъ закон, а еслибъ и были примнены мстные законы, то каждый муниципалитетъ иметъ право издавать свои собственные законы. Правила, составленныя вашей общиной, прекрасны, мудры и полны самаго здраваго попеченія о польз гражданъ. Вы должны съ гордостью и удовольствіемъ повиноваться такимъ законамъ…
Мессеръ Лука Финти могъ бы цлый часъ говорить въ этомъ дух, такъ какъ всякій итальянецъ рожденъ ораторомъ, но старый Пиппо, у котораго кровь закипла отъ этого послдняго разочарованія, прервалъ его:
— Выслушайте меня, ваше благородіе. Этотъ сельскій стражъ негодяй, онъ былъ воришкой съ самаго дтства, секретарь, составляющій законы, такъ же мерзавецъ, только умне и лучше одтый. Я ничего не сдлалъ дурного, Богъ создалъ ручей подъ моимъ домомъ, а если я ржу камыши въ рк, то кому отъ этого вредъ. Наконецъ, почему моей собаченк не бгать съ дтьми и не сидть передъ моимъ домомъ? Подумайте только, какъ все это жестоко и какой стыдъ для такого старика, какъ я, ничего не сдлавшаго дурного…
— Любезный другъ, у васъ деревянная башка, произнесъ депутатъ: — вы не хотите понять, что вы нарушили законъ. Клеветы противъ слугъ закона могутъ только увеличить вашу виновность. Я ничего не могу сдлать для васъ, ршительно ничего.
— Къ чему же вы нашъ депутатъ, если вы не можете настоять, чтобы намъ оказывали справедливость? воскликнулъ Пиппо.
— Вамъ не оказали никакой несправедливости, отвчалъ Лука Финти съ презрительной учтивостью: — будьте уврены, что еслибы съ вами поступили несправедливо, то я заступился бы за васъ. Но дло именно въ томъ, что васъ никто не обидлъ. Вы нарушили вполн справедливые законы и должны, по всей справедливости, заплатить штрафъ. Вамъ не на что жаловаться. Лучше бы вы покаялись, что виноваты. Къ тому же я не вижу, чтобы взысканія, на васъ наложенныя, были слишкомъ строги. Вы должны ихъ заплатить и впредь будете умне.
Пиппо ничего не отвчалъ, жилы на его морщинистомъ лбу вспухли и большія злобныя слезы выступили на его глазахъ.
Ничто такъ не терзаетъ бднаго человка, какъ хладнокровный, презрительный совтъ. Каждое слово депутата вонзалось въ сердце старика какъ острый кинжалъ.
Онъ собралъ бумаги дрожащей рукой и, едва удерживаясь отъ рыданій, промолвилъ:
— Тутъ нтъ ни закона, ни справедливости. Да проститъ вамъ Богъ, господа, за раззореніе бднаго народа.
Онъ надлъ шляпу, обернулся спиной къ депутату и пошелъ къ дверямъ.
Лука Финти съ минуту колебался, но потомъ всталъ и, догнавъ его, ударилъ по плечу. Конечно, этого глупаго старика законъ справедливо покаралъ, но новый депутатъ хотлъ быть популярнымъ среди своихъ избирателей.
— Послушайте, сказалъ онъ поспшно: — вамъ надо собрать деньги для уплаты этихъ взысканій. Они ни мало не чрезмрны и вполн, вполн справедливы, но если вы такъ бдны, то вотъ возьмите для начала подписки. Только, пожалуйста, никому объ этомъ ни слова.
И онъ сунулъ въ руку старика пяти-франковую бумажку.
Пиппо очень спокойно возвратилъ ее.
— Благодарю васъ, сказалъ онъ еще спокойне:— но я просилъ у васъ справедливости, а не милостыни. Я не нищій.
И онъ удалился.
Мессеръ Лука Финти впервые въ жизни почувствовалъ себя въ неловкомъ положеніи.

XIII.

Съ растерзаннымъ сердцемъ бдный Пиппо оставилъ мессера Финти, и, испросивъ разршеніе, постилъ Кармело въ его тюрьм.
Горько было смотрть на красиваго, здороваго, сильнаго юношу, который, вмсто того, чтобы таскать своими могучими руками тяжелые мшки на мельниц, лежалъ на деревянной скамь въ узкой кель, ничего не длая, безпомощный, надломленный, суровый въ своей дикой апатіи.
Пиппо слъ подл него и дрожащимъ голосомъ произнесъ:
— Дитя мое, эти черти требуютъ съ меня двсти-сорокъ-три
франка. Если я не заплачу, то у меня все продадутъ. Мн приходится взять денегъ подъ свой домъ. Ты знаешь, что заложенное имущество все равно что потеряно. Я хотлъ дать этотъ домъ въ приданное Віол. Что ты на это скажешь? Ты теперь получишь ломоть хлба, обгрызенный со всхъ сторонъ мышами.
Кармело кивнулъ головой. Ему теперь все было ни почемъ.
— Не можетъ ли намъ помочь новый депутатъ? промолвилъ онъ.
— Чортъ бы его побралъ! воскликнулъ старикъ:— это негодяй, взобравшійся по спинамъ дураковъ до высокаго поста, мерзавецъ, сладкій на слова и черствый сердцемъ. Не думай о немъ! Такъ теб все равно, Кармело, если моя внучка никогда не получитъ стараго дома?
Кармело горько улыбнулся.
— Я арестантъ, отвчалъ онъ: — съ домомъ или безъ дома, Віола для меня теперь недостижима. Я опозоренъ навкъ.
— Не правда, произнесъ старикъ: — ты поступилъ хорошо, тюрьма не можетъ тебя опозорить, вся Санта-Розалія этого мннія и Віола съ гордостью пойдетъ съ тобой въ церковь. Я считалъ своей обязанностью предупредить тебя о дом, такъ какъ онъ по праву принадлежитъ теб.
— Не думайте обо мн, но я очень сожалю, что вы понесете такую потерю. На насъ лежитъ какое-то проклятіе. Впрочемъ, скажите Віол, чтобы она не тревожилась, черезъ три недли меня выпустятъ на свободу и тогда…
— Тогда вы обвнчаетесь, сказалъ Пиппо: — хотя, если дла будутъ идти такъ, какъ теперь, то вы только станете плодить бдняковъ и боле ничего.
— Что же длать, попытаемъ счастья, если ей не будетъ стыдно имть такого мужа.
— Еслибы она устыдилась такого мужа, то я ее въ туже минуту выгналъ бы изъ дома. Но не бойся. Віола добрая и честная двушка. Я очень радъ, что ты не очень дорожишь домомъ.
— Я ничмъ не дорожу, кром вашей внучки, отвчалъ Кармело.
Пиппо простился съ нимъ и, уходя, спросилъ тюремщика:
— Не можете ли вы указать мн кого-нибудь, кто даетъ взаймы деньги?
Тюремщикъ отвчалъ, что мене всхъ прижимаетъ берущихъ взаймы синьоръ Николо Покчіанти, который жилъ у западныхъ воротъ и по ремеслу былъ нотаріусъ.
Пиппо пошелъ къ нему, говоря себ:
— Если вшаться, то уже все равно на какой веревк.
На слдующій день къ вечеру, у него въ карман было триста франковъ, въ замнъ чего онъ поставилъ три креста при двухъ свидтеляхъ на длинной бумаг, въ которой онъ не понималъ ни одного слова, хотя ему громко ее прочитали.
Возвращаясь домой, онъ чувствовалъ, что все вертлось въ его глазахъ и что жизнь была для него кончена, словно крышка гроба была навинчена надъ нимъ. Онъ очень любилъ свой маленькій домикъ и гордился тмъ, что у него есть свое жилище, какъ у короля дворецъ, но теперь другое лицо имло право на этотъ домъ и онъ пересталъ быть его достояніемъ.
— Я занялъ денегъ подъ домъ, сказалъ онъ Віол и упалъ на стулъ, блдный, дрожа всмъ тломъ.
Потомъ онъ протянулъ руку и гнвно, дико воскликнулъ:
— Проклятіе! Проклятіе!

XIV.

На слдующее утро, бочаръ Чекко пошелъ въ муниципальный палаццо и заплатилъ за Пиппо двсти сорокъ три франка.
Самъ Пиппо лежалъ въ постел и бредилъ въ горячк, а его внучка просила сосда снести деньги. Онъ взялъ на себя это порученіе, хотя и боялся, чтобъ такъ или иначе не попасть въ отвтъ. Но когда ему выдали квитанцію, то простякъ, вн себя отъ радости, побжалъ къ домику Мадонны и, влетвъ какъ бомба въ комнату старика, воскликнулъ:
— Вотъ бумажка. Теперь они васъ боле не тронутъ. Берегите эту бумажку и не потеряйте ея.
Старикъ лежалъ повернувшись къ стн и не шевельнулся.
Віола, молодая, полная надеждъ, схватила за руку Чекко.
— Неужели эта правда? Неужели они боле никогда не будутъ насъ безпокоить?
— Конечно, они не могутъ васъ боле притснять, когда у васъ въ рукахъ бумажка, отвчалъ простодушный Чекко: — Имйте ее всегда при себ и показывайте при случа. Неужто вы думаете, что, взявъ за эту бумажку почти триста франковъ, они не будутъ обращать на нее вниманія? Нтъ, хоть они и дурные люди, но не до такой степени.
— И Рагги можетъ бгать на свобод?
Чекко задумчиво почесалъ у себя въ затылк.
— Я думаю, иначе зачмъ было платить налогъ и получить эту бумажку?
Односторонній, узкій умъ Чекко не могъ понять уплаты налоговъ и пеней безъ какой-нибудь выгоды.
— Бдный ддушка! произнесла со слезами на глазахъ Віола:— я надюсь, что Богъ не пошлетъ на него боле такого горя.
Въ эту минуту Пиппо неожиданно прислъ на кровать.
— Нтъ, нтъ, это дло не Божье! воскликнулъ онъ глухимъ голосомъ:— это навожденіе дьявола!
Молодая двушка вздрогнула отъ ужаса, она никогда не видала лица старика, искаженнаго такой дикой злобой.
Прошло десять дней. Повстки изъ муниципальнаго палаццо боле не сыпались на Пиппо. Рагги бгала на свобод. Въ конц недли старикъ всталъ съ постели и принялся за работу.
— Нельзя рзать камыши! Нельзя рзать камыши! промолвилъ онъ, совершенно надломленный судебными преслдованіями и не осмливавшійся уже боле ослушаться закона, который превратилъ мужественнаго, ршительнаго человка въ бездушную машину.
Онъ взялъ лопату и сталъ копать землю для картофеля и томатовъ въ своемъ маленькомъ огород. Видя его за работой, Віола сердечно порадовалась и стала надяться на свтлое будущее. Она не понимала, что закладъ дома ихъ окончательно раззорилъ, и была убждена, что Кармело вскор освободятъ.
Она позвала Рагги и пошла съ нимъ въ лавку Джиги Контарелли, чтобъ купить немного макаронъ для ддушки. По дорог она встртила мессера Неллемане. Она покраснла, вспомнивъ его подарки для дня Тла Господня. Онъ съ улыбкой снялъ шляпу, и глаза его устремились на маленькую собаченку.
Въ тотъ же вечеръ онъ сказалъ Биндо:
— Несмотря на законъ, все-таки собаки бгаютъ на свобод.. Вы не исполняете своихъ обязанностей.
Биндо общалъ выказать крайнее усердіе, хотя не въ его интересахъ было довести населеніе до строгаго исполненія закона, такъ какъ онъ тогда лишился бы своей половины штрафовъ и другихъ, боле тайныхъ доходовъ.
На слдующее утро Филиппо Маццети снова получилъ повстку. Віола взяла ее и, не показавъ дду, работавшему тогда въ саду, спрятала въ карманъ. При первомъ удобномъ случа она побжала къ сосду Чекко и спросила что ей длать.
— Это, очевидно — ошибка, сказалъ Чекко: — вдь у васъ бумажка. Дайте мн ее, я пойду и выясню это дло — не доводя до непріятностей дда.
Чекко былъ худощавый человкъ высокаго роста, очень блдный и пугливый. Неудивительно, что, всходя по лстниц муниципальнаго палаццо, онъ дрожалъ всмъ тломъ. Но онъ былъ добрый сосдъ и очень любилъ Віолу, поэтому, сдерживая свое волненіе, онъ довольно твердымъ голосомъ спросилъ мессера Неллемане. Это былъ часъ пріема.
— Я осмлился безпокоить васъ, синьоръ, сказалъ почтительно Чекко, зная, что могущественный секретарь любилъ подобострастье:— потому, что Пиппо боленъ и не можетъ явиться по этой повстк, которую ему прислали по ошибк. Это, очевидно, ошибка, такъ какъ вы сами мн выдали, недлю тому назадъ, бумажку, освобождающую его отъ всхъ подобныхъ непріятностей. Это ошибка…
— Мы никогда не длаемъ ошибокъ, произнесъ сухо мессеръ Неллемане, смотря на повстку:— и это не можетъ быть ошибкой. Но такъ какъ вы, повидимому — человкъ добронамренный, то я пошлю за судебнымъ приставомъ.
И онъ позвонилъ.
Судебнаго пристава не было на лицо, а вмсто него явился толстый Мазо, который лъ каштаны на подъзд.
— Скажите, пожалуйста, синьоръ Томазо, произнесъ торжественно и вмст очень милостиво мессеръ Гаспардо:— по какому длу послана эта повстка? Въ ней сказано, что Филиппо Маццети призывается къ отвту за нарушеніе закона 15-го числа, т. е. два дня тому назадъ, но въ чемъ заключалось это нарушеніе?
— Собака ходила на свобод, отвчалъ толстый Томазо, зная, что его начальникъ любилъ короткіе, опредленные отвты, предоставляя краснорчіе одному себ.
— А свидтель кто? спросилъ мессеръ Неллемане.
— Муниципальный стражъ Биндо Терри, отвчалъ поспшно Томазо.
— Все врно, произнесъ мессеръ Гаспардо и, обращаясь къ Чекко, прибавилъ:— вы видите, другъ мой, что это не ошибка. У насъ не бываетъ ошибокъ. Я думалъ, что Маццети былъ достаточно проученъ. Однако, онъ выходитъ очень упорный и глубоко развращенный человкъ. Онъ опять выпустилъ свою собаку на улицу безъ ошейника и на свобод. Онъ долженъ заплатить пени два франка, а въ слдующій разъ, если будетъ продолжать свои проступки, то штрафъ увеличится.
Чекко открылъ ротъ отъ изумленія.
— Но позвольте, ваше благородіе, произнесъ онъ, наконецъ, дрожащимъ голосомъ:— вотъ бумажка. Я только на прошлой не дл заплатилъ за него цлую груду денегъ, и вы мн сами выдали эту бумажку. Если онъ не освобожденъ отъ платежа, то къ чему эта бумажка, къ чему были уплачены деньги? Вдь шестьдесятъ пять франковъ были зачтены именно за Рагги?
— Все врно! сказалъ мессеръ Гаспардо, смотря съ презрительной улыбкой на взволнованнаго простяка:— вашъ упорный другъ заплатилъ на прошедшей недл за старые грхи, т деньги не имли ничего общаго съ новыми его проступками.
— Господи помилуй его гршнаго! промолвилъ Чекко.
— Если вы пришли для того, чтобъ заплатить пеню, то давайте деньги, сказалъ съ нетерпніемъ мессеръ Неллемане:— если же нтъ, то не задерживайте насъ, намъ время дорого.
— Господи помилуй его гршнаго, повторилъ Чекко, со страхомъ озираясь по сторонамъ:— еслибъ онъ былъ богатъ, какъ фабрикантъ восковыхъ свчей, то и тогда его раззорили бы въ одинъ мсяцъ.
— Вы заплатите штрафъ или нтъ? произнесъ мессеръ Неллемане, гнвно ударяя линейкой по столу, какъ Гамбетта, когда его выводитъ изъ терпнія Ноль-де-Касаньякъ.
— Господи! промолвилъ Чекко и прибавилъ едва слышно:— сколько, два франка?
— Три франка съ половиной, считая судебныя издержки, сказалъ Мазо.
Чекко, по счастью, имлъ въ карман нсколько бумажекъ и мелочи, только-что полученныхъ имъ за боченки. Онъ сосчиталъ требуемую сумму, но отказался отъ квитанціи, говоря:
— Къ чему бумажка, если она недйствительна?
— Дуракъ! произнесъ гнвно мессеръ Неллемане:— каждый штрафъ справедливъ и оплачивается отдльно. Посмйте сказать еще слово, и я велю васъ арестовать.
Бдный Чекко грустно поплелся домой, но, проходя мимо дома Пиппо, весело крикнулъ Віол, стоявшей у дверей.
— Это была ошибка! Все теперь въ порядк. Только водите Рагги на веревк… Это спокойне.
И онъ поспшилъ домой, гд сказалъ жен:
— Со мной случилось несчастье. Я потерялъ деньги, полученныя за боченки. Ну, не рви на себ волосы. Это еще не великое несчастье, мы останемся нсколько воскресеній безъ мяса — вотъ и все.
Но, оставшись наедин, онъ промолвилъ себ подъ носъ:
— Господи помилуй насъ! Мы вс пойдемъ по міру.
Между тмъ, толстый Мазо, на выработанный имъ франкъ съ половиной, потребовалъ въ задней комнат лавки Джиги Кантарелли свиныхъ котлетъ съ артишоками.
— Чортъ возьми! подумалъ Джиги, услуживая своему гостю:— не грхъ было бы отравить васъ всхъ, проклятыхъ!

XV.

Пиппо не сказали ни слова объ этомъ новомъ штраф, но маленькая Рагги съ тхъ поръ была вчно привязана къ двери и не могла забавлять по прежнему дтей своими танцами.
Бдная собаченка очень тужила по отнятой у нея свобод, хотя Віола старалась всячески ее утшать и ласками, и своей порціей супу и т. д. Маленькія дти горвали не мене Рагги, лишившись своей любимой забавы. Впрочемъ, и имъ, бдняжкамъ, не позволяли рзвиться на улицахъ, такъ какъ кодексъ мессера Неллемане считалъ и это преступленіемъ. Такимъ образомъ, несчастныя дти сидли въ своихъ грязныхъ норахъ и, при мамалйшемъ желаніи выбжать на улицу, подвергались жестокому наказанію со стороны родителей, которые отъ постоянныхъ преслдованій стали нервными, раздражительными.
Кром общихъ причинъ недовольства и ареста Кармело, дйствовавшаго очень тяжело на всхъ, жители Санта-Розаліи имли еще особый поводъ повсить носы. Новое блестящее предпріятіе грозило опасностью многимъ стариннымъ порядкамъ и личнымъ интересамъ. Было предположеніе провести желзно-конную дорогу изъ большого города отстоявшаго на шестнадцать миль къ сверу отъ Санта-Розаліи въ Помодоро, находившагося отъ нея въ семи миляхъ къ югу, и она должна была проходить мимо Санта-Розаліи, которой приходилось за это благополучіе платить пять тысячъ франковъ въ годъ.
Это предпріятіе было затяно иностранными спекулаторами, которые для современной Италіи тоже, что гунны были для Италіи за тысячу лтъ передъ симъ. Наша страна походитъ теперь на юношу, получившаго хорошее наслдство, но котораго пожираютъ ростовщики, берущіе съ него по девяносто два процента. Нкоторые изъ этихъ ростовщиковъ туземцы, но большинство англичане, бельгійцы и американцы. По несчастію, ихъ принимаютъ съ распростертыми объятіями.
Торійское правительство въ Англіи всегда обвиняли въ пристрастіи къ выгоднымъ афферамъ. Въ этомъ отношеніи итальянскіе муниципалитеты истые торіи.
Дйствительно, конная желзная дорога между большимъ го родомъ и Помодоро было не чмъ инымъ, какъ выгодной афферой. Большому городу не для чего было здить въ Помодоро и Помодоро рдко посщалъ большой городъ. Но кому было до этого дло? Конка общала выгоды муниципалитетамъ, а итальянцевъ очень легко поймать въ ловушку, стоитъ только выставить ярлыкъ: англійское или американское изобртеніе. Стыдно признаться, что родина Данта и Микель-Анджело такъ падка на подражаніе, но это горькая истина. Что же касается до самой конки, то, съ точки зрнія постоянныхъ несчастій, жертвами которыхъ длаются особливо дти, а также въ виду изуродованія ею живописной природы, трудно себ вообразить боле чудовищнаго ухищренія такъ называемаго прогресса. Но муниципальный умъ безъ ума отъ нея и съ любовью прокладываетъ уродливыя желзныя полосы чрезъ родину Виргилія, могилу Феруччіо, поля битвъ Сципіона и Анибала.
Однако, въ собраніи тридцати, или, такъ называемомъ, провинціальномъ совт явилась энергичная оппозиція противъ проведенія именно этой линіи. Впрочемъ, въ конц-концовъ, благодаря, главнымъ образомъ, мессеру Неллемане, который дйствовалъ именемъ кавалера Дурелаццо, дло уладилось и большинство выразило согласіе на конку. При этомъ, одни надялись продать по дорогой цн свою землю подъ полотно рельсовъ, другіе разсчитывали получать большія деньги за поломку дома, третьи получали общаніе выгоднаго подряда на работы и т. д.
— Нашъ народъ не понимаетъ своихъ выгодъ, говорилъ мессеръ Гаспардо, слыша стованія хозяевъ дилижанса и телегъ, содержавшихъ досел сообщеніе Санта-Розаліи съ остальнымъ міромъ.
Конечно, онъ и его пріятель инженеръ прекрасно понимали свои выгоды. Инженеръ получилъ выгодное мсто въ новой компаніи, а мессеръ Неллемане не позабылъ себя и не позволилъ компаніи забыть себя при составленіи условія о платеж общиной Санта-Розаліи по пяти тысячъ франковъ ежегодной субсидіи. Каждый членъ провинціальнаго совта также получилъ или надялся получить что-нибудь. Поэтому, вс они ршили, что конка благодяніе для всей страны, если же спекуляторы, въ конц-концовъ, раззорятся, а содержатели дилижансовъ и владльцы телегъ пойдутъ по-міру, то это до нихъ не касалось. Какое имъ было дло, что населеніе роптало и выходило изъ себя отъ новыхъ налоговъ? Муниципалитеты такъ же мало обращаютъ вниманія на гражданъ, какъ учитель на дтей. Грамматика и математика изучаются на благо дтей, слдовательно, нечего обращать вниманія на ихъ слезы, налоги существуютъ на благо общин, значитъ нечего и слушать ея жалобы.
Естественно, что рельсы надо было проложить, по возможности, по прямой линіи и для этого, между прочимъ, приходилось срубить маленькую рощицу у мельницы. Правда, городскіе инженеры полагали это совершенно излишнимъ, и проэктированный ими уклонъ оставлялъ въ сторон рощу, но Пьерино Цаффи настаивалъ на ея срубк, и такъ какъ онъ былъ ловкій человкъ, то и провелъ свою идею. Роща у мельницы была захвачена на прав экспропріаціи на общественныя нужды, какъ сдлали съ садами Фарнезины, если можно сравнить мышь со львомъ.
Глупый старикъ Пасторини, воображавшій, что ни король, ни папа не могли отнять у него собственности, былъ пораженъ какъ громомъ, когда ему объявили, что его деревья были нужны муниципалитету, а потому ихъ срубятъ безъ всякой церемоніи. Онъ только разинулъ ротъ отъ удивленія, когда мессеръ Неллемане и Пьерино Цаффи привезли изъ большого города старшаго инженера и стали измрять его землю цпями и кольями. Но потомъ, онъ быстро приблизился къ нимъ и схватилъ за горло Пьерино Цаффи, который попался ему первымъ подъ руку.
— Это моя земля! воскликнулъ онъ: — это моя земля! Никто не сметъ ступить на нее безъ моего дозволенія, даже король, даже святой отецъ.
— А! собственникъ не согласенъ уступить свою землю? спросилъ старшій инженеръ.
— Конечно, отвчалъ мессеръ Неллемане: — этотъ народъ всегда не согласенъ, чтобъ набить цну. Нтъ хитре поселянъ на такія продлки.
— Это правда, замтилъ инженеръ.
— Ступайте прочь! воскликнулъ Пасторини, тряся изо всей силы Пьерино Цаффи:— эта земля моя, какъ церковь — Божья, а дворецъ — королевскій. Вы не смете до нея прикоснуться. Убирайтесь вонъ!
— Потшимъ его, уйдемъ, сказалъ шепотомъ мессеръ Неллемане кавалеру Дурелаццо, также находившемуся тутъ, и дйствительно, они удалились, потому что ихъ дло было окончено.
— Я отъ нихъ отдлался, сказалъ Пасторини своей старшей дочери, возвратясь момой, и едва переводя дыханіе отъ гнва.
Спустя недлю онъ получилъ оффиціальную бумагу, въ которой ему объявлялось, что лсъ будетъ срубленъ въ ноябр мсяц pro bono publico, и что ему уплатятъ за него по оцнк, считая десять франковъ за тополь, согласно рыночной цн.
Пасторини надлъ очки и съ трудомъ прочиталъ эту бумагу. Потомъ, заскрежетавъ зубами отъ злобы, онъ разорвалъ и бросилъ ее въ огонь.
— Насъ нельзя такъ купить и продать, мы не бездушные камни! воскликнулъ онъ.
Но бднякъ ошибался. Подъ предлогомъ ‘общаго блага’ и въ силу постановленія муниципальныхъ властей, можно произвести всякій насильственный захватъ собственности во имя народа.
Деметріо Пасторини прогналъ инженеровъ съ своей земли и сжегъ оффиціальную бумагу, полагая, что одержалъ побду, что его права будутъ уважены.
Когда возницы дилижановъ и поселяне, державшіе телеги приходили къ нему по вечерамъ на мельницу и жаловались на предстоявшее осуществленіе муниципальнаго плана, онъ спокойно говорилъ, покуривая трубку:
— Нтъ, нтъ, моихъ деревьевъ не тронутъ. То, что мое — мое, и самъ король или папа не сметъ къ нему прикоснуться.
— Но вашъ лсъ уже отмченъ и его срубятъ въ ноябр, отвчали сосди, стараясь приготовить старика къ ожидавшему его несчастію.
Но онъ качалъ головой, повторяя:
— Они не тронутъ моихъ деревьевъ.
Если все это кажется вамъ, господа, очень глупымъ, то постарайтесь себ уяснить, что за люди живутъ въ сельскихъ уголкахъ зеленой сердцевины Италіи. Они по своему очень сметливы, но не понимаютъ новыхъ псевдо-либеральныхъ порядковъ.
— Они не тронутъ моихъ деревьевъ, твердо говорилъ мельникъ и цлыми часами сидлъ у входа въ мельницу, не спуская глазъ съ своихъ тополей, хотя прежде никогда такъ не любовался этими зелеными пирамидами.
Но за то онъ всегда гордился своей рощею и питалъ къ ней глубокую благодарность, вполн сознавая, что она поддерживала должную глубину въ рк и мшала солнцу, какъ онъ выражался, ‘выпить всю воду’. Эти деревья въ его глазахъ имли такую важность, что онъ никогда не слдовалъ общему обычаю обрубать втви на топливо, обычай, приносящій сантимы, а уносящій сотни франковъ. Такимъ образомъ онъ и всегда любилъ свой лсъ, но теперь имъ овладла какая-то дикая страсть и, жадно смотря на осеннюю листву, онъ говорилъ глухимъ голосомъ:
— Срубить мою рощу — все равно, что украсть мою дочь. Но они этого не сдлаютъ. Я даю голову, что они не дотронутся до моихъ деревьевъ.
Какъ тяжело ни откликнулся въ его сердц арестъ Кармаіо, онъ еще боле горевалъ при мысли, что на его деревья подымется чужая рука.
Время шло и никто боле не говорилъ о рощ. Ему сдлано оффиціальное оповщеніе и потомъ муниципалитетъ замолчалъ. Конечно, до указаннаго срока муниципалитету нечего было и тревожиться. Но старикъ полагалъ, что дло бросили и забыли.
— Я вамъ говорилъ, что они не могутъ этого сдлать? говорилъ онъ своимъ дочерямъ и сыновьямъ.— Нтъ, они не воры, не грабители.
Мессеръ Неллемане часто по вечерамъ проходилъ мимо мельницы и злобно улыбался, видя, какъ Пасторини пристально смотрлъ на свои тополи.
— Упрямый, сумасшедшій старикъ, бормоталъ онъ сквозь зубы: — ну, для такихъ субъектовъ есть смирительныя куртки.
Мессеръ Неллемане былъ доволенъ, на его глазахъ лицо молодой двушки, отвергнувшей его любовь, вытянулось и поблднло, и онъ зналъ, что домикъ Мадонны былъ заложенъ, Кармело сидлъ въ тюрьм и лсъ мельника приговоренъ къ срубк. Что могло быть утшительне? У Борджіи былъ ядъ и Тибръ для мести врагамъ, мессеръ Неллемане прибгалъ къ боле утонченнымъ способамъ, но они были не мене жестокосердны.
Проходя однажды вечеромъ по берегу, онъ попалъ ногой въ маленькій ручеекъ, выбгавшій изъ-подъ дома Пиппо. Былъ октябрь мсяцъ и отъ дождей въ ручейк было много воды. Мелкій чиновникъ, управлявшій неограниченно тремя тысячами людей, сердито затопалъ ногами и, замтивъ сидвшаго въ дверяхъ старика Пиппо, показалъ ему мокрый сапогъ.
— Синьоръ Мацетти, сказалъ онъ строгимъ тономъ: — нсколько мсяцевъ тому назадъ васъ уже оштрафовали за то, что вы позволяете вод течь изъ-подъ вашего дома на улицу. Долго вы намрены сопротивляться закону?
Пиппо, сидвшій рядомъ съ своей собаченкой безъ работы, такъ какъ ему не на что было купить камышей для плетенья корзинъ, всталъ и снялъ шляпу изъ уваженія къ власти. Этотъ обычай еще сохраняется въ Италіи. Но онъ не отвчалъ ни слова.
— Долго вы намрены не исполнять постановленій муниципалитета? спросилъ грозно мессеръ Гаспардо.
— Что? спросилъ Пиппо, мрачно насупивъ брови.
— Долго ли вы будете дозволять вод течь изъ-подъ вашего дома по улиц? воскликнулъ мессеръ Неллемане, теряя всякое терпніе.
— Это до меня не касается, отвчалъ старикъ, безпомощно пожимая плечами: — Господь создалъ ручей. Онъ можетъ его и уничтожить, если Ему вздумается.
— Вы богохульствуете!
— Нтъ, ни мало.
— Это просто дерзость! воскликнулъ, выходя изъ себя, мессеръ Неллемане.— Вы самый упорный преступникъ. Васъ прежде предупредили, потомъ подвергли самому мягкому наказанію, но вы упорствуете и богохульствуете. Намрены вы или нтъ принять мры для устраненія этого безпорядка?
Пиппо посмотрлъ на него мутными, стеклянными глазами, въ которыхъ виднлась апатія отчаянія.
— Я ничего не могу сдлать, отвчалъ онъ рзко и надлъ шляпу:— ваши проклятые законы отняли у меня все. Мой домъ уже боле не принадлежитъ мн. Вы можете меня подвергнуть какой угодно пытк, изъ полна нельзя выжать крови.
Онъ спокойно слъ, закурилъ трубку и, отвязавъ Рагги, спустилъ ее на свободу.
— Вы сдлали невольниковъ изъ людей и собакъ, прибавилъ юнъ: — но я боле васъ не боюсь, изъ полна нельзя выжать крови.
— Васъ заставятъ повиноваться закону! воскликнулъ мессеръ Неллемане, блдный отъ злобы.
— Вы не можете выжать крови изъ полна, повторилъ еще разъ старикъ: — я заложилъ свой домъ для платежа штрафовъ и мн неоткуда боле достать денегъ. Убирайтесь вонъ.
Говоря это, онъ бросилъ камешекъ по дорог и крикнулъ собаченк принести его. Рагги радостно побжала, махая хвостомъ.
— Я не стану боле привязывать собаки, прибавилъ Пиппо:— мы платимъ, а вы все-таки насъ преслдуете. Нтъ, я не могу и не хочу боле платить.
Мессеръ Неллемане ничего не отвчалъ, вынулъ изъ кармана вамятную книжку, записалъ въ ней что-то и потомъ молча удалился.
Рагги продолжала бгать на свобод и, увидавъ ее на улиц, дти бочара выскочили изъ дома. Поднялся смхъ, лай, шумъ. Ни нпо весело хлопалъ въ ладоши.
Такимъ образомъ старикъ, собаченка и пятеро маленькихъ дтей произвели страшный мятежъ противъ порядка и благочинія.
— Смйтесь, дти, пока вы можете смяться, кричалъ во все горло Пиппо: — вы скоро умрете съ голода, и тогда законъ будетъ смяться надъ вами.
Дти дйствительно смялись, бгали, играли, ничего не понимая.
Вс вы, превосходительныя особы и господа министры, вы думаете, что на мессера Неллемане не стоитъ смотрть, что онъ только мелкій чиновникъ, а мсто его подвиговъ бдная деревня, что народъ — невжественная чернь, не умющая отличить правую руку отъ лвой! Съ той высоты, на которой вы родились, или до которой съ трудомъ вскарабкались, вамъ кажется, что несчастная, грязная, пыльная деревня, гд люди умираютъ какъ мухи, находится такъ низко подъ вашими ногами, что о ней не стоитъ и думать. Вы спокойно отворачиваетесь и гордо занимаете мсто на конгресс великихъ націй, полагая, что важно только одно — высшая политика. Но вы ошибаетесь, зло ошибаетесь.
Людовикъ XIV именно такъ ошибался.
Но въ пользу короля-солнца много смягчающихъ обстоятельствъ.. Онъ родился въ порфир, онъ воспитанъ былъ въ презрніи къ народу, онъ искренно врилъ, что созданъ изъ блой кости, а народъ изъ глины. Но вы, давно ли вы покинули свою хижину въ Сициліи или канцелярскій столъ въ Пьемонт? Не сыны ли вы героевъ борьбы за независимость, не убаюкивали ли васъ въ колыбели крики: ‘Morer per Liberta?’ Вы были бы ничто, еслибъ народъ не сдлалъ васъ всмъ, еслибъ онъ потомъ и кровью несплотилъ стны вашихъ дворцовъ, еслибъ своими тлами не создалъ лстницы, по которой вы достигли трона!
И, однако, овладвъ властью, вы забыли все. Схвативъ свои министерскіе портфели, вы не хотите ни о чемъ другомъ думать.
Пусть народъ работаетъ, стонетъ и умираетъ съ голода, пусть сборщики податей срываютъ послднее рубище съ исхудалаго, обнаженнаго тла бдняка и грабятъ его, лишая послдняго, трудомъ нажитого гроша, пусть облагаютъ тяжелымъ налогомъ, сухую корку чернаго хлба, которую грызетъ голодный ребенокъ! Кому до этого дла! Вдь это только народъ!
Но вы забыли, что нкогда и вы были этимъ народомъ. Теперь въ вашихъ рукахъ власть, вы произносите краснорчивы,: рчи въ вашей буржуазной палат и занимаете мсто въ совтахъ Европы.
Да здравствуетъ высшая политика! Мы должны быть великой націей, хотя бы въ каждомъ дом лежалъ трупъ человка, умершаго съ голода, въ каждой рк гнило тло несчастнаго, бросившагося въ воду съ отчаянія, изъ устъ всхъ бдняковъ вырывалось проклятіе и надъ всей страной стоялъ стонъ голодныхъ, униженныхъ, оскорбленныхъ.
Да здравствуетъ высшая политика!

XVI.

Если вы только убили отца, мать, сестру или сосда, то это пустяки, вы можете дожидаться суда годъ или два и если васъ не поймали на мст преступленія, то вы можете оставаться все это время на свобод. Подобное убійство — частное дло, ни до кого не касающееся. Но если вы дерзнули дотронуться пальцемъ до священной особы сельскаго или какого бы то ни было стража, хотя бы онъ былъ, какъ часто случается, воромъ или мошенникомъ, то вы совершили государственное преступленіе и васъ надо какъ можно скоре судить и приговорить къ тяжкому наказанію, дабы удовлетворить оскорбленное правосудіе.
Буржуазное итальянское правительство походитъ теперь на Гамбетту, оба съ фригійскимъ колпакомъ на голов ставятъ передъ народомъ полицейскаго и кричатъ: ‘покланяйся ему’.
Едва ли стоило повергнуть въ прахъ старыя врованія и старыя династіи, чтобъ дойти до этого.
Преступленіе Кармело подходило подъ эту ужасную рубрику и законъ до того ускорилъ свой обычный черепашій ходъ, что въ начал октябр мсяца его дло уже поступило на разсмотрніе суда. Роковое событіе совершилось въ іюн, а потому Кармело пробылъ четыре мсяца въ тюрьм по подозрнію, что въ виду совершающагося ежедневно въ Италіи — сущіе пустяки.
Преторъ надлъ свою черную мантію и слъ на курульскія кресла съ предвзятымъ убжденіемъ въ виновности Кармело, прежде чмъ этотъ государственный преступникъ вошелъ въ судъ.
Какъ волки въ ‘Говорящихъ Звряхъ’, судьи, адвокаты, синдики, секретари и сельскіе стражи составляютъ одну шайку, давшую клятву никогда не ссориться, а помогать другъ другу. Преторъ Джино Нови никогда въ жизни не видывалъ ни обвиняемаго, ни обвинителя, по онъ былъ съ самаго начала противъ Кармело. Вс эти чиновники — маленькіе Гамбетты, и законъ ихъ кумиръ, нарушьте законъ и нтъ вамъ пощады, вы самый гнусный изъ преступниковъ.
Съ замтнымъ нетерпніемъ продлалъ этотъ ловкій, но легкомысленный юноша, имвшій почти неограниченную власть надъ семью тысячами людей, вс судопроизводственныя проформы, которыя ему казались совершенно излишними, такъ какъ не могло быть сомннія въ виновности подсудимаго. ‘Какая нелпость, думалъ почтенный судья: — что нельзя приговорить злодя на скорую руку’. Но законъ повелвалъ его судить по всмъ правиламъ состязательнаго протеста, а этотъ мелкій Гамбетта уважалъ законъ, который до того растяжимъ, что можетъ удовлетворить всмъ требованіямъ, доставляя столько же непріятностей тмъ, къ которымъ онъ примняется, сколько удовольствія тмъ, которые его примняютъ.
Защитникъ Кармело относился къ длу очень равнодушно и трусливо, онъ былъ увренъ въ полученіи своего гонорара, будетъ ли его кліентъ оправданъ или осужденъ, и боялся скомпрометировать себя этой защитой въ глазахъ правительства вообще и претора въ особенности. Гораздо щекотливе защищать честнаго гражданина, котораго обидлъ сельскій стражъ, чмъ разбойника, грабящаго и убивающаго путешественниковъ.
Что же касается до свидтелей защиты, то они оказались очень неблагоразумными, это были родственники, которые выходили изъ себя отъ негодованія и подвергались выговорамъ судьи, и сосди, какъ Джиги Кантарелли и Чекко, которые лзли изъ. кожи, чтобъ защитить обвиняемаго, а потому возбуждали сомнніе въ справедливости своихъ показаній. Джиги Кантарелли произвелъ очень дурное впечатлніе на судью, онъ клялся и божился, что Биндо Терри разбойникъ и негодяй, котораго, однако, натравливали на бдняковъ худшіе мерзавцы, тиранившіе всю общину. За грубую и голую правду его словъ бдный старикъ былъ удаленъ изъ залы суда и преторъ записалъ его имя, съ цлью припомнить его неприличное поведеніе при разбор его жалобъ, которыя онъ отъ времени до времени подавалъ въ судъ на возницъ, кравшихъ у него мшки съ рисомъ, или на чиновниковъ, взимавшихъ съ его сыровъ неправильную пошлину. Ясно было, что Джиги Кантарелли впредь не выиграетъ ни одного дла въ помодорскомъ суд.
Несправедливо увряютъ иностранцы, что итальянецъ никогда не говоритъ правды, но надо, по несчастью, сознаться, что когда онъ говоритъ правду, то ему приходится за это страдать.
Дло тянулось до вечера, задерживая въ суд людей, которые должны были работать въ виноградникахъ. Кармело все время стоялъ между двумя карабинерами, блдный, истощенный, надломленный долгимъ одиночнымъ заключеніемъ.
На вс вопросы онъ отвчалъ только:
— Я сдлалъ бы тоже сегодня, онъ отравилъ мою собаку.
Но, увы! Кармело не могъ этого доказать, да еслибъ и были доказательства, то они ни къ нему не привели бы. По мстнымъ законамъ Веццайи и Гиральды, стражъ общественной нравственности долженъ, вмст съ тмъ, быть и отравителемъ собакъ.
— Я сдлалъ бы тоже завтра, повторялъ Кармело, и глаза его ярко горли среди блднаго, испитого лица.
Джино Нови смотрлъ на него изъ-подлобья и насупивъ брови.
Нтъ никакого сомннія, что такой человкъ можетъ сдлаться Вильгельмомъ Теллемъ, но объ этомъ почтенный судья к не подумалъ.
Защитникъ Кармело вызвалъ трехъ свидтелей, у которыхъ были отравлены собаки рукою Биндо, а такъ же аптекаря Сквилаче, продававшаго ядъ сельскому стражу. Но, явившись въ судъ, сосди до того перепугались, что не могли ничего толкомъ показать, мямля, заикаясь и почесывая въ затылк, а синьоръ Сквилаче преспокойно лжесвидтельствовалъ, словно депутатъ, обвиняемый въ подкупахъ на парламентскихъ выборахъ.
Часы шли за часами. Защитникъ Кармело былъ не въ дух, смущенъ и, видя устремленный на него строгій взглядъ судьи, кончилъ тмъ, что пришелъ къ убжденію въ полезномъ дйствіи на его кліента нсколькихъ мсяцевъ тюремнаго заключенія. Онъ спрашивалъ свидтелей спустя рукава, помогъ судь загнать Джиги Кантарели, слабо защищалъ подсудимаго, и не посмлъ выставить ни одной изъ низостей, ни одного изъ мошенничествъ Биндо Терри въ прежней или теперешней его дятельности.
Это было одно изъ обычныхъ въ Италіи длъ, приговоръ извстенъ заране. Никто, кром сыновей Пасторини и стараго Пиппо, не удивлялись, когда Джино Нови, сверкая своими хитрыми глазами, произнесъ приговоръ, которымъ Кармело былъ подвергнутъ тюремному заключенію на семь мсяцевъ за насиліе противъ служителя закона. Ему было бы еще пріятне приговорить этого злодя къ сеыи-лтнему заключенію, но онъ былъ благоразумный юноша, никогда не увлекался и твердо держался буквы закона и прецедентовъ.
Семь мсяцевъ! Всю холодную зиму и часть веселой весны приходилось Кармело высидть въ душной, узкой клтк. Услыхавъ приговоръ, онъ широко раскрылъ глаза отъ удивленія и ужаса. Губы его посинли, онъ задрожалъ всмъ тломъ и упалъ въ обморокъ. Онъ ничего не лъ цлый день и стоялъ нсколько часовъ на ногахъ.
Старикъ Пасторини, здоровенный, сильный человкъ, затрясся, сакъ женщина, жилы у него вспухли на лбу, въ глазахъ помутилось. Сосди вывели его на чистый воздухъ, боясь, чтобъ съ нимъ не сдлался ударъ.
Очутившись на улиц, онъ перевелъ дыханіе и громко воскликнулъ:
— Такъ вотъ мы для чего работаемъ и отдаемъ послдній грошъ и послдняго ребенка арміи. Господи, помилуй насъ! Мы глупыя и безсмысленныя овцы, которыя тихо поддаются стригущимъ ихъ. Вы, братья, вс знаете меня. Я всю жизнь былъ мирнымъ гражданиномъ, помогалъ ближнимъ, насколько могъ, уважалъ законъ и правительство, исправно платилъ долги и налоги. Я воспиталъ своихъ дтей въ честныхъ понятіяхъ. Я никому не сдлалъ вреда, ни мужчинамъ, ни женщинамъ, ни дтямъ, ни животнымъ. Разв я заслужилъ это? Братья! клянусь Богомъ, что я охотно прошелъ бы сегодня ночью съ обнаженнымъ мечемъ и зажженнымъ факеломъ по всей стран, безпощадно убивая мерзавцевъ, которые насъ раззоряютъ и, ползая передъ сильными міра сего, тиранятъ бдняковъ…
Голосъ его прескся и, всплеснувъ руками, онъ грохнулся бы на землю, еслибъ окружающіе не поддержали его.
Между тмъ, въ суд Пиппо поднялся, съ обнаженной сдой головой, и произнесъ дрожащимъ голосомъ, обращаясь къ судь:
— Милый человкъ, благородный синьоръ! вы шутите! У васъ не хватитъ сердца произнести серьзно такой приговоръ. Этотъ юноша — червонное золото. Вы не можете заклеймить его какъ преступника и запереть его вмст съ ворами. Почтенный судья! выслушайте меня. Онъ долженъ жениться на моей внучк. Ихъ уже окликали и она плачетъ дома, внчальное платье давно готово и апельсинные цвты уже завяли. Добрый, высокочтимый, высокопоставленный синьоръ! обратите на это вниманіе! Бдный юноша уже много выстрадалъ. Онъ содержался четыре мсяца въ городской тюрьм. Вдь этого достаточно, и даже слишкомъ много. Онъ ничего не сдлалъ дурного. Еслибы вы только знали, какого негодяя, вора и обманщика сдлали сельскимъ стражемъ…
— Выведите изъ залы этого сумасшедшаго старика, произнесъ преторъ, и Пиппо силой вытащили въ корридоръ.
А судья поспшно сошелъ съ своего трона и направился въ сосдній судейскій кабинетъ, гд его ждалъ ужинъ, состоявшій изъ ветчины, жареной дичи, потроховъ и фасоли. Чтобы не скучать одному, онъ пригласилъ мессера Гаспардо Неллемане и мессера Финти нетолько поужинать съ нимъ, но и поиграть потомъ въ шашки или кости.
— Въ этой общин, кажется, все анархисты и революціонеры, не уважающіе властей, произнесъ онъ, поздоровавшись съ своими гостями, которые подтвердили его слова, забывъ, что, еслибы не революція, они никогда не достигли бы власти.
Эти почтенные господа представляли, дйствительно, странную смсь прусскаго деспотизма съ парижскимъ оппортунизмомъ. Они ненавидли всхъ, кто стоялъ выше ихъ, и презирали всхъ, стоящихъ ниже, въ ихъ глазахъ только одна ступень человческой лстницы стоила сохраненія — это та, на которой стояли они. Только когда Италія избавится отъ этихъ буржуазныхъ оппортунистовъ, отъ этихъ привилегированныхъ тирановъ народа и расхитителей общественной казны — только тогда она сброситъ съ себя гнетущее ее иго налоговъ, станетъ дышать свободно и будетъ дйствительно имть голосъ въ совтахъ Европы. Но когда наступитъ этотъ день? Когда весь итальянскій народъ будетъ образованнымъ и просвщеннымъ?

XVII.

Въ продолженіи четырехъ мсяцевъ Кармело поддерживали надежда, что его выпустятъ на свободу, какъ только выяснится на суд его дло. Но теперь всякая надежда исчезла. Приговоръ былъ произнесенъ, и онъ снова очутился въ тюрьм на семь мсяцевъ.
О, судьи и прокуроры, запирающіе въ тюрьму юношей за купанье въ рк въ жаркую погоду, за спасеніе собаки отъ палачей, за прошеніе милостыни для покупки куска хлба умираю щей съ голоду матери или жен, какъ бы я желалъ, чтобъ вы сами попробовали, что такое тюрьма! Бастилія была королевской тюрьмой для аристократіи и едва-ли заслуживала народной ненависти, по когда мелкія бастиліи, разбросанныя по всей стран, въ которыхъ нелпые законы запираютъ за самые безвредные поступки честныхъ, безпомощныхъ бдняковъ, черня ихъ доброе имя и искалчивая всю ихъ жизнь, когда эти проклятыя трущобы, соединяющія невинныхъ съ виновными, мирныхъ гражданъ съ убійцами и ворами, будутъ уничтожены и срыты съ лица земли по народному приговору? Конечно, этого не случится, пока господствуютъ мессеръ Неллемане и ему подобные, считающіе всякое смлое выраженіе великодушной жалости или крикъ доведенной до отчаянія нищеты государственнымъ преступленіемъ.
Очнувшись отъ обморока на жесткой постели въ своей узкой тюремной кель, Кармело взглянулъ мутными глазами на потолокъ. Тюрьма нкогда была дворцомъ и. на потолк, составлявшелъ часть великолпнаго свода банкетной залы, еще виднлась фреска съ ангельчиками, летающими среди звздъ, держа въ рукахъ пальмовыя втви.
Эти ангелы показались Кармело злой насмшкой.
— Еслибы они дйствительно существовали на неб, то не дозволили бы твориться на земл такимъ несправедливостямъ, пробормоталъ онъ сквозь зубы, сознавая, что онъ будетъ арестантомъ въ продолженіи семи мсяцевъ, что съ нимъ будутъ поступать какъ съ преступникомъ только потому, что ему нанесенъ былъ вредъ негодяемъ, котораго онъ за то справедливо наказалъ.
Кармело всегда жилъ на чистомъ воздух, подъ открытымъ небомъ, то развозя мшки по дорогомъ, то работая подъ деревьями, то закидывая неводъ въ рк, то засыпая зерно въ отверстую пасть мельницы, то на праздникахъ гуляя по полямъ или играя у дверей своего дома на гитар. Эта была жизнь свободная, счастливая, безвредная, простая и здоровая. Поэтому естественно, что всякая минута, проведенная въ этой трущоб, мрачной и душной, куда не проникалъ солнечный лучъ, приводила его въ отчаяніе. Для свободнаго поселянина, привыкшаго къ физическому движенію на чистомъ воздух, тяжеле просидть въ тюрьм день, чмъ городскому работнику цлый годъ. Послдній привыкъ къ дымной, зловонной атмосфер фабрикъ и мастерскихъ, а потому нельзя сравнивать страданія того и другого. Одна изъ многихъ несправедливостей, которыя совершаетъ законъ по всему свту, это именно непринятіе въ соображеніе прошедшей жизни подсудимаго. Для однихъ людей, тюрьма — адъ, для другихъ — это только улучшеніе въ ихъ ежедневномъ несчастномъ существованіи.
Кармело лежалъ и смотрлъ на ангеловъ до сумерекъ. Онъ боялся, что къ утру сойдетъ съ ума. Голова его трещала, сердце билось тревожно, но всему тлу пробгала лихорадочная дрожь.
Когда на слдующій день, вошелъ въ его келью тюремщикъ, бдный юноша метался въ бреду. Тотчасъ позвали доктора, онъ объявилъ, что у него воспаленіе въ мозгу и приказалъ перенести больного въ лазаретъ, мрачную, зловонную дыру, гд докторъ длалъ опыты надъ несчастными паціентами.
Когда-то напишутъ правду о томъ, что длается въ лазаретахъ и больницахъ? Впрочемъ, если когда-нибудь будетъ напечатана правдивая ихъ картина, вс доктора присягнутъ, что это ложь и клевета.
Рдко кто выздоравливалъ въ томъ лазарет, куда попалъ бдный Кармело. У него обрзали каштановыя кудри, выпустили значительную дозу крови, и этимъ удовольствовались. Онъ былъ арестантъ и не стоило о немъ много заботиться. Старикъ Пасторини вынулъ изъ сохранной казны послднія свои деньги, отложенныя на черный день, и щедро платилъ доктору за лучшій уходъ за больнымъ Кармело. Докторъ бралъ эти деньги тайкомъ, потому что, по правиламъ, онъ не имлъ на это право, но уходъ за больнымъ не становился отъ этого лучше.
— Бдный ребенокъ, онъ меня раззорилъ, думалъ старикъ, здоровье котораго было совершенно разстроено посл припадка въ день суда, и который долженъ былъ заплатить адвокату почти все, что имлъ:— и однако, онъ невиненъ, кашъ только-что родившійся ребенокъ.
Мельникъ былъ человкъ мужественный, съ твердыми нервами, и, однако, слезы ручьемъ текли по его щекамъ при выход изъ лазарета, куда его долго не хотли допустить и гд теперь ему не позволили остаться. Съ разбитымъ сердцемъ и мрачнымъ отчаяніемъ въ душ, старикъ слъ въ тележку и похалъ домой въ сумеркахъ ноябрьскаго вечера.
Онъ былъ такъ погруженъ въ свои тяжелыя думы, что даже не замтилъ, какъ прохалъ все разстояніе отъ Помодоро до Санта-Розаліи. Лошадь, привыкшая къ этой дорог въ продолженіи пятнадцати лтъ, сохранно доставила его къ дверямъ мельницы. На встрчу къ нему выбжала его старшая дочь, громко рыдая.
— О, батюшка! воскликнула она, схвативъ его за руку:— о! о! О!
Старикъ вздрогнулъ.
— Какое еще новое случилось несчастье? произнесъ онъ съ испугомъ.
— Батюшка, не очень печальтесь… деревья…
— Что деревья?
Онъ слзъ съ тележки, отдалъ возжи меньшому сыну и, приказавъ отложить лошадь, пошелъ къ берегу. Дочь послдовала за нимъ.
— О! батюшка! батюшка! продолжала она голосить среди рыданій.
Уже совершенно стемнло, по при слабомъ мерцаніи луны едва выглядывавшей изъ-за облаковъ, старикъ Пасторини увидалъ, что случилось.
Три тополя были срублены.
— О! батюшка! воскликнула его дочь, снова схвативъ его за. об руки:— мы всячески старались ихъ удержать, но они не хотли даже подождать вашего прізда. Ихъ было шестеро съ топорами. Они сказали, что по закону были въ прав рубить деревья! О! Батюшка…

XVIII.

Къ концу недли вс деревья были срублены, и роща подл мельницы существовала только въ памяти людей. Деметріо Пасторини былъ безпомощенъ. Онъ заблуждался насчетъ своихъ нравъ и могущества закона.
Когда на слдующее утро, явились дровоски, онъ вышелъ изъ себя отъ злобы и отчаянія. Онъ схватилъ со стны старое ружье и застрлилъ бы перваго человка, подошедшаго къ его рощ, еслибъ слезы и мольбы дтей не удержали его. Они вынули у него изъ рукъ ружье и умоляли, ради нихъ, быть терпливымъ.
— Быть терпливымъ! воскликнулъ онъ:— разв можно быть терпливымъ, когда сдираютъ шкуру съ живого? Быть терпливымъ! Вы трусы! Вы не мои дти! Пустите меня!
Но они окружили его, говоря, что лучше терпть зло, чмъ совершить преступленіе, и умоляя изъ любви къ нимъ и по долгу христіанина смиренно перенесть ниспосланное на него небомъ испытаніе. Наконецъ, старикъ, очень набожный и пламенно любившій своихъ дтей, внялъ ихъ просьбамъ и опустился въ свое деревянное кресло. Но при каждомъ удар топора по любимымъ его деревьямъ, онъ судорожно вздрагивалъ всмъ тломъ и горькія слезы текли по его щекамъ.
— Неужели королю, владющему всей страной отъ моря до моря, со всми ея богатствами, было завидно, что у меня маленькая роща? бормоталъ онъ, когда деревья одно за другимъ падали съ громомъ на землю.

XIX.

Мессеръ Неллемане часто приходилъ любоваться на рубку лса у мельницы, а когда все было кончено — на отустошенный и обнаженный берегъ, гд недавно еще радовали взоры зеленыя пирамиды тополей.
Административная душа любитъ опустошеніе и одинаково радуется уничтоженію великолпнаго памятника старины или прелестной тнистой рощи. Мессеръ Неллемане, обладая подобной административной душой, былъ теперь совершенно счастливъ, тмъ боле, что онъ еще испытывалъ сладость мести.
Но для всякаго другого зрлище срубленной рощи было самое печальное. Блая стна мельницы виднлась издали въ своемъ уродливо обнаженномъ вид, тогда какъ прежде ее живописно украшали зеленые листья.
Сердце старика Пасторини болзненно сжималось каждый разъ, когда онъ выходилъ изъ дома. Онъ избгалъ смотрть на берегъ и никогда не говорилъ о рощ.
Однажды, его третій сынъ Данте спросилъ:
— Разв они имютъ право, батюшка, продавать лсъ? Вдь они еще вамъ ничего не заплатили.
— Еслибъ они продали твою сестру въ непотребный домъ, разв ты подлилъ бы съ ними вырученныя деньги? отвчалъ отецъ.— Нтъ, они никогда не заплатятъ мн за то, что сдлали. Они грабители, а грабители никогда не платятъ за ограбленное.
Юноша перепугался и уже боле не заговаривалъ о лс.
Срубленные деревья и сучья, сложенные въ кучи на дрова, были мало-по-малу увезены. Никто не зналъ куда и никто не спрашивалъ объ этомъ, такъ какъ самъ мельникъ упорно молчалъ.
Впрочемъ, еслибъ онъ выразилъ любопытство узнать, что сталось съ его лсомъ, то ему только сказали бы, что инженеры оцнили его землю и муниципалитетъ обязался заплатить ему. Боле онъ ничего не узналъ бы.
Порубка деревьевъ, подъ тнью которыхъ вс сосди лтомъ наслаждались прохладой въ праздничные дни, и страхъ ожидаемой конки опечалилъ жителей Санта-Розаліи въ дождливомъ, ненастномъ ноябр, за которымъ слдовала необычайно суровая зима.
Жатва была хороша, хорошъ былъ сборъ винограда и маслинъ, а слдовательно, по словамъ иностранныхъ газетъ, благоденствіе страны было полное.
Но иностранныя газеты только останавливаются на статистик хлба, вина и масла, не заглядывая глубже. Къ тому же он заране задались мыслью о благоденствіи Италіи и не хотятъ видть доказательствъ противнаго. Имъ неизвстно, что мстные налоги всегда возвышаются соразмрно жатв и сбору винограда, такъ что ихъ обиліе не приноситъ прямой выгоды поселянамъ.
Чмъ боле вы имете, тмъ мы боле беремъ, говорятъ муниципалитеты общинамъ, и нельзя придумать лучшаго способа поддерживать народъ въ нищет.

XX.

Въ Санта-Розаліи зима была нетолько холодна, но и очень продолжительна для этой страны. Снгъ падалъ часто, не снгъ сверныхъ странъ, чистый, блестящій, красивый, лежащій на земл блой пеленой, а мокрый, непріятный снгъ, тающій въ тотъ же день и превращающій землю въ топкую грязь, снгъ, убивающій маслины, ломающій кустарники, уничтожающій цвти и лишающій живописный пейзажъ всей его прелести.
Зимой вообще страдаетъ всего боле бдный народъ, но нигд не выноситъ онъ такихъ страданій, какъ въ Италіи.
Роза, мелвшая лтомъ, теперь выходила изъ береговъ, и, благодаря порубк деревьевъ и изгородей, свободно разливалась по полямъ. Наводненную или замерзшую землю нельзя обработывать, другой работы не было, и поселяне сидли, сложа руки, голодные, холодные.
Жилища ихъ, построенныя для теплой погоды, съ открытыми портиками и дурно пригнанными оконными рамами, пронизывались насквозь свернымъ втромъ, словно полотнянныя палатки. Въ топлив былъ недостатокъ, такъ какъ прошли т времена, когда можно было собирать хровостъ въ лсахъ, которые, вдобавокъ, почти вс были срублены. Вино было недоступно бднякамъ и хлбъ былъ страшно дорогъ. Народъ, однако, не жаловался и былъ только очень благодаренъ, когда кто-нибудь давалъ ему хоть мдную монету.
Почти каждую зиму народныя страданія велики, но въ этотъ годъ они были значительне обыкновеннаго. Нкоторые поговаривали о работ въ Мареммахъ, гд работа производится только зимой, но говорить о Мареммахъ было все равно, что говорить о лун. Они не имли понятія какъ туда отправиться, и къ тому же у нихъ не было ни гроша на путешествіе. Наконецъ, девять десятыхъ были женщины и дти, въ которыхъ Мареммы вовсе не нуждались.
Конечно, жители Санта-Розаліи выказывали страшное неблагоразуміе и черную неблагодарность. Въ двнадцати миляхъ отъ ихъ селенія проходила желзная дорога, въ Помодоро, будетъ вскор газъ, а среди ихъ находился мессеръ Неллемане. Все это были символы прогресса. Но глупый народъ охотно отдалъ бы за дешевый хлбъ, дешевое вино и полный желудокъ — желзную дорогу, газъ и мессера Неллемане.
Зима казалась безконечной. Колеса на мельниц, стоявшія безъ работы лтомъ отъ обмелнія рки, теперь не могли работать отъ льда, и мельникъ изъ толстаго, здороваго, веселаго человка, сталъ худощавымъ, безмолвнымъ подъ бременемъ горя и финансовыхъ затрудненій.
Въ маленькомъ домик Пиппо такъ же не слышно было смха, да, кром того, не видно тамъ было и огня.
Старикъ сталъ мрачнымъ, раздражительнымъ. Онъ по часамъ сидлъ въ углу молча, и только губы его быстро шевелились. Онъ считалъ и пересчитывалъ по сту разъ днемъ и ночью, на какую сумму его ограбили.
Средства къ жизни были у нихъ очень скудныя. Зимой соломеннная работа не продавалась, а по случаю воспрещенія рзать камыши въ рк и эта работа шла плохо. Когда у нихъ на стол появлялось блюдо бобовъ въ оливковомъ масл, то они были очень благодарны судьб, въ остальное же время, они довольствовались супомъ изъ горячей воды, маленькихъ кусочковъ хлба и немного лука. По временамъ они пили полчашки кофе, но, конечно, безъ молока. Вмсто вина они имли mezzo-vino, т. е. разбавленныя водою виноградныя выжимки, напитокъ, въ сравненіи съ которымъ, уксусъ сладокъ.
Итальянскіе поселяне также мало знаютъ свинину, картофель и чай англійскаго рабочаго, какъ баранину и шампанское англійскаго машиниста. Лтомъ они еще могутъ кое-какъ существовать, солнце ихъ гретъ и работы вдоволь, но зимой они терпятъ ужасныя страданія, тмъ боле ужасныя, что они безмолвны. Народъ умираетъ — вотъ и все.
— Надо быть терпливымъ, говорятъ они до послдняго издыханія, но это терпніе имъ ничего не приноситъ.
Въ Санта-Розаліи нужда была велика, и помощь ни откуда не являлась, аристократы и богатые землевладльцы проводили карнавалъ въ столиц, а fattore никогда не думаютъ о бдныхъ людяхъ, они очень рады, когда народъ нуждается въ хлб, ибо тогда трудъ дешевъ.
Въ общин Веццайи и Гиральды было благотворительное общество Confraternit di san Francesco di Assisi, которое существовало съ XIII вка. Въ старину оно пользовалось большимъ вліяніемъ и владло многочисленными помстьями, изъ которыхъ нсколько еще оставались въ его рукахъ. Оно прежде дйствовало великодушно, человколюбиво, благородно, щедро, но въ наши дни характеръ общества совершенно измнился. Богатые люди все еще любятъ считаться его членами, но бдняки неохотно обращаются къ нему съ просьбами, такъ какъ оно разсматриваетъ каждую просьбу три мсяца и въ конц-концовъ выдаетъ нсколько фунтовъ хлба, чего слишкомъ мало для многочисленной голодной семьи.
Однако, братство св. Франциска имло, по старому, свой древній дворецъ въ Помодоро, свой историческій архивъ и свои религіозныя преданія. Въ комитет его числилось много аристократовъ и богачей, а если они раздавали бднымъ хлбъ очень рдко и въ малыхъ размрахъ, то, по ихъ словамъ, не слдовало поощрять пауперизмъ. Если же въ капиталахъ общества давался не совсмъ точный отчетъ, то, очевидно, средневковыми учрежденіями нельзя управлять въ наше время, когда процвтаютъ мессеръ Неллемане и ему подобные чиновники, по средневковымъ правиламъ. Св. Францискъ кланялся въ поясъ Нищет, а мы заставляемъ ее ждать на улиц и требуемъ отъ нея засвидтельствованнаго полиціей аттестата.
Старая Нунціатина занемогла бронхитомъ въ начал зимы, и хотя мало по малу выздоровла, но была очень слаба, къ тому же, ея маленькая комнатка на чердак, въ которой, кром нея, жили еще дв женщины, не способствовала быстрому возстановленію силъ. Видя ея несчастное положеніе, патеръ церкви Санта-Маріи вспомнилъ о братств св. Франциска и далъ ей письмо, въ которомъ выставлялъ ея старость, честность и недавнюю болзнь, какъ основательныя причины для выдачи вспомоществованія.
Нунціатина поблагодарила со слезами Домъ-Леліо и, взявъ у него письмо, а также шестьдесять сантимовъ на дилижансъ, отправилась въ путь. Сердце ея было полно надеждъ, еслибъ ей назначили маленькій пенсіонъ, хоть по франку въ недлю, она благословляла бы свою судьбу. Ей уже было не посиламъ ходить съ корзинкой по сосднимъ фермамъ.
Предсдателемъ благотворительнаго общества былъ высокоблагородный графъ Саверіо, пользовавшійся славой филантропа и жившій на своей вилл близь Помодоро.
Графъ посвящалъ свой досугъ и способности на служеніе братству, повидимому, безъ всякой платы, краснорчиво увряя, что вся его жизнь посвящена Богу и бднымъ. Если же онъ игралъ на бирж и бралъ много terni въ лоттереи, то это было его частное дло и не касалось Св. Франциска. Къ тому же, онъ обдлывалъ свои финансовыя операціи черезъ тайныхъ агентовъ и его имя упоминалось открыто только въ длахъ филантропіи.
Этотъ благородный и набожный аристократъ принялъ старую Анунціату въ канцеляріи древняго братства такъ любезно и учтиво, что старуха уже начала разсчитывать на десять франковъ въ мсяцъ.
Онъ очень долго разбиралъ бумаги и рекомендательное письмо патера, потомъ улыбнулся, позвонилъ секретаря, пошептался съ нимъ, написалъ что-то на бумажк, спряталъ ее въ ящикъ’стола и, наконецъ, сказалъ очень привтливо:
— Мы никогда не даемъ денегъ, но пожалуйте сюда черезъ мсяцъ и мы посмотримъ, нельзя ли сдлать для васъ какого-нибудь исключенія. Я доложу ваше дло комитету. Мое почтеніе доброму патеру.
Старуха низко присла и удалилась глубоко разочарованная, но не протестовала. Итальянцы рдко протестуютъ.
Въ тотъ же день, графъ Саверіо встртилъ мессера Неллемане на улиц въ Помодоро.
— Ахъ, да, кстати, сказалъ онъ: — у меня сегодня была какая-то старуха изъ вашего селенія. Ее прислалъ ко мн Домъ Леліо, но онъ слишкомъ добрый человкъ и часто увлекается. Можетъ быть, вы въ состояніи сообщить мн боле точныя свднія объ этой женщин. Патеръ хочетъ, чтобъ мы выдавали ей еженедльную пенсію. Эта старуха по имени Анунціата Таормина, вдова.
Мессеръ Неллемане покачалъ головой.
— Домъ-Леліо поступаетъ очень неблагоразумно, отвчалъ онъ недовольнымъ тономъ: — женщина, о которой вы говорите, одна изъ самыхъ худшихъ личностей всего borgo. Это нищая, просящая милостыню изъ праздности и развратной жизни. Она, говорятъ, иметъ средства, но предпочитаетъ, по безнравственной наклонности, жить милостынею.
— Господи, да это ужасно! воскликнулъ графъ: — мы не можемъ поощрять нищихъ, живущихъ милостынею. Домъ-Леліо не долженъ бы намъ рекомендовать такихъ людей.
Прошелъ мсяцъ, стояли большіе холода и Нунціатина не могла посщать отдаленныя фермы, гд ей оказывали всего боле помощи. Она кое-какъ существовала, благодаря попеченіямъ племянницы и ее поддерживала надежда.
— Синьоръ общалъ похлопотать обо мн, говорила она:— и, конечно, устроитъ мн пенсіонъ.
Поэтому въ назначенный день, она снова отправилась въ Номодоро, одтая очень прилично, въ красной кофт Віолы, синей шерстяной юпк, подаренной ей сосдней fattoressa, и въ своей старой черной шляпк, покрытой желтымъ платкомъ. Дйствительно, она была совершенно приличная старуха, съ презрніемъ, смотрла на нищихъ, которые считаютъ грязь и лохмотья средствомъ выманивать милостыню, и въ сущности никогда не протягивала руки, никогда не просила Христа ради, а только брала то, что добрые люди давали ей добровольно.
Съ улыбкой надежды на лиц, она предстала передъ графомъ Саверіо. Но, увидавъ ее, онъ сердито нахмурилъ брови.
— Вы были такъ добры, что велли мн прійти сегодня, сказала старуха, видя, что графъ молчитъ:— вы общали назначить мн пособіе, и я цлый мсяцъ жила вашимъ общаніемъ.
— Cara mia, сказалъ графъ тономъ родительскаго увщеванія: — мн очень жаль, что я долженъ васъ огорчить, но Домъ-Леліо въ этомъ всего боле виноватъ. Наше благородное и человколюбивое братство основано для поданія помощи, благоразумной помощи достойнымъ, честнымъ, работящимъ бднякамъ, а не нищимъ, просящимъ милостыню.
— Да, синьоръ, промолвила Нунціатина, не понимая къ чему онъ это говорилъ, такъ какъ она никогда не считала себя нищей, просящей милостыню.
— Мы не можемъ поощрять нищенство, продолжалъ почтенный предсдатель благотворительнаго общества: — нищенство — бичъ нашей страны. Большой грхъ покровительствовать нищенству. Мы всячески стараемся его уничтожить. Отъ насъ можетъ получить помощь только тотъ, кто никогда не просилъ милостыни, а вы живете милостынею. Вроятно, праздная, безнравственная жизнь въ молодости привела васъ къ такой недостаточной старости. Мы не можемъ имть съ вами никакого дла. Наше святое общество не иметъ права нетолько выдавать вамъ пенсію, но даже оказать вамъ единовременное пособіе — вы нищая.
Нунціатина посмотрла на графа съ изумленіемъ.
— Я не нищая, синьоръ, промолвила она дрожащимъ голосомъ:— я никогда не просила милостыни. Добрые люди мн помогаютъ, и я имъ за это благодарна. Что же касается до моей прежней праздной и безнравственной жизни, то это не правда. Я осталась вдовой сорока двухъ лтъ, мой мужъ упалъ съ крыши и убился. Мн пришлось кормить и воспитывать четырехъ дтей, они вышли хорошіе люди, но уже давно умерли. Я всегда была бдна, но въ моей молодости народъ былъ счастливъ, онъ не умиралъ съ голода и его не выжимали какъ лимонъ. Я всю жизнь работала, но теперь мн семьдесятъ шесть лтъ, и я не могу работать, хотя иногда еще плету солому.
— Довольно, произнесъ строго филантропъ: — что бы вы ни толковали, но у васъ нтъ средствъ къ жизни и вы должны просить помощи у другихъ.
— Я для этого, синьоръ, и пришла сюда.
— Я вамъ сказалъ, что мы не можемъ помогать нищимъ, воскликнулъ нетерпливо графъ:— вы нищая. Домъ-Леліо поступилъ противозаконно, рекомендовавъ васъ. Мы ничего не можемъ сдлать для васъ, еслибъ и хотли. Намъ воспрещаютъ это правила нашего общества. Вамъ не слдовало и обращаться къ намъ. Вы можете идти.
— Извините меня, синьоръ, но умоляю васъ, не сердитесь на Домъ-Леліо: онъ сдлалъ это по доброт душевной.
И, низко присвъ, она удалилась, но, едва выйдя на улицу, она упала на колни передъ статуей Мадонны и горько зарыдала.
Въ Санта-Розаліи Віола ожидала свою тетку съ большимъ нетерпніемъ.
— Что, вамъ отказали! воскликнула она, увидавъ грустное лицо старухи, на которомъ ясно было написано отчаяніе.
— Да, отвчала Нунціатина дрожащимъ голосомъ:— они меня принимаютъ за нищую, но я никогда не просила милостыни. Мн помогаютъ добрые люди, и я принимаю ихъ помощь.
— Но какъ же вамъ поступать иначе, когда у васъ нтъ ни гроша? воскликнула молодая двушка со слезами.

XXI.

Между тмъ, въ больниц Кармело выздоровлъ, благодаря скоре своей молодости, чмъ кровопусканію, ромашк, зловонію, плохой пищ и темной комнат. Черезъ шесть недль онъ былъ уже въ состоянія вернуться въ тюрьму, хотя поблднлъ, исхудалъ и мутные глаза его теперь постоянно смотрли внизъ. Но кром физическихъ перемнъ, въ немъ произошла и нравственная. Рядомъ съ нимъ въ лазарет лежалъ нмецъ, странствующій машинистъ, умиравшій отъ чахотки. Онъ принадлежалъ къ радикальной партіи и цлыя ночи въ мертвой тишин, нарушаемой только скрипомъ мышей, развивалъ на итальянскомъ язык свои врованія и надежды.
Кармело не понималъ и десятой части его пламенныхъ рчей, по его невжественный, двственный умъ, возбужденный къ лихорадочной дятельности невыносимыми несправедливостями, жадно усвоилъ себ ненависть противъ общества. До той минуты, когда онъ сдлался жертвой муниципальной тираніи, онъ былъ мирный, всмъ довольный юноша, не думавшій ни о чемъ, кром своихъ обязанностей и скромныхъ занятій, едва умющій читать, не знающій свта за предлами своей мельницы. Онъ взросъ въ самыхъ патріархальныхъ идеяхъ, уважалъ аристократію и духовенство, считалъ высшимъ счастіемъ одобреніе отца. Этимпримрнымъ, наивнымъ юношей оставался Кармело до той несчастной минуты, когда Тона была вроломно убита муниципальнымъ чиновникомъ.
Несправедливость и деспотизмъ измняютъ мирное теченіе молодой крови въ мрачный, бурный потокъ. Съ Кармело, въ сущности совершенно справедливо наказавшаго гнуснаго отравивителя, было поступлено, какъ съ преступникомъ, и его заперли въ тюрьму вмст съ ворами и убійцами. Ненависть и презрніе къ авторитету закона составляетъ одно изъ самыхъ роковыхъ послдствій предоставленія государствомъ мелкой, деспотической власти мелкимъ тиранамъ.
— Гд Богъ? Гд святые? Они, значитъ, не видятъ, не слышатъ и не думаютъ о насъ, бднякахъ! А то они не дозволили бы меня посадить сюда и сдлать королемъ Биндо Терри, думалъ Кармело, лежа на кровати.
Кармело долго отворачивался съ ужасомъ отъ теорій нмца, но послдній искусно стушевывалъ атеистическіе принципы, пугавшіе наивнаго юношу, и преимущественно распространялся с’ несправедливости и вред существующихъ законовъ, о стремленіи къ золотому вку, когда на земл будутъ только свободныелюди въ свободной общин. Кармело его слушалъ и его надломленная душа была увлечена этими теоріями. Онъ находился1 въ открытой борьб со всмъ свтомъ, со всми невидимыми., неизвстными силами, противъ которыхъ онъ оказался безпомощнымъ, его уши и сердце были готовы слушать пламенную рчь противъ тираніи общества, благодаря которой, милліоны страдали отъ нищеты и умирали отъ голода.
Германскій рабочій, изгнанный изъ родины за свои убжденія, отличался пытливымъ, безпокойнымъ умомъ и жаждой пропаганды самыхъ крайнихъ, разрушительныхъ ученій. Вполн сознавая близость смерти, онъ видлъ въ этомъ молодомъ итальянц своего послдняго прозелита и посвятилъ вс свои силы на снятіе бльма съ его слпыхъ глазъ, такъ какъ Кармело врилъ, что небо создало однихъ людей для труда, а другихъ для праздности, что хорошая и дурная погода зависятъ отъ Провиднія и зерно не взойдетъ въ пол безъ окропленія его патеромъ святой водой.
Осеннія ночи были длинныя, холодныя и въ лазаретъ не отпускали ни угля, ни свчей, но пламенное краснорчіе утописта согрвало и освщало скромную больничную комнату. Каржеда для котораго было тайной все, что происходило вн Санта-Розаліи, слушалъ, какъ въ юности разсказы патера о подвигахъ святыхъ, повсть распространенія тайнаго движенія въ Италіи. Нмецъ говорилъ ему о возстаніяхъ въ Лупо, Галло и Каллатабіано, о ‘Circoli Barsanti’ и объ ‘Figli di Lavoro’, о знаменитыхъ словахъ Гарибальди въ 1873 г., что еслибъ было общество чертей для борьбы съ деспотизмомъ, то онъ присталъ бы къ нему, о декрет федераціи въ Римини, провозгласившемъ, что ‘земля принадлежитъ тому, кто ее воздлываетъ, машина тому, кто на ней работаетъ, домъ тому, кто его строитъ’, о программ, выработанной въ Піаченц, въ силу которой, всякій иметъ право на необходимое, никто не иметъ право на излишнее’, о деклараціи братствъ въ Монтеверо, Антиньяпи, Арденц и Сан-Джакопо, что авторитетъ ничего не создаетъ, а все губитъ, и всякая личная перемна тщетна, ибо если человкъ занозилъ ногу, то напрасно перемнять сапоги, а слдуетъ вырвать занозу. Вмст съ тмъ онъ читалъ жгучіе отрывки изъ миланской газеты ‘Hebe’, ферарской — ‘Petroleo’, туринской — ‘Froletario’ и римской — ‘Сатрапа’.
Итальянцы по природ не революціонеры, но они идутъ дале другихъ, потому что, быть можетъ, страдаютъ боле всхъ отъ ужасающаго контраста между ихъ прошлыми надеждами и настоящими бдствіями. Никто, повидимому, не помнитъ, что итальянскіе соціалисты отвергли Маркса, признали Мадзини реакціонеромъ и въ то же время слпо приняли крайнюю теорію Бакунина. Стороники его съ каждымъ днемъ все увеличиваются въ Италіи, но со времени арестовъ 1874 года, они называютъ себя безобиднымъ именамъ ‘Circoli per і studi sociali’, такъ что никто ихъ не боится.
Да, ихъ не боится и правительство, попрежнему поддерживая могучую причину ихъ существованія, опасную породу мессера Неллемане и Биндо Терри.
— Это вопросъ голода, сказалъ маркизъ Пеполи, по случаю возстаній въ Будріи и Молепелл.
Онъ отчасти правъ, хотя и не совершенно. Но кто создаетъ голодъ? Кто заставляетъ бдняковъ страдать отъ голода и холода? Муниципальные чиновники. Вотъ заноза, которую надо вырвать изъ ноги Италіи, если не желаютъ, чтобъ во всемъ ея тл развился аптоновъ огонь.
Однажды ночью, когда луна ярко свтила черезъ желзныя перекладины въ окн, германскій рабочій умеръ.
Кармело былъ слишкомъ слабъ, чтобы встать, онъ только прислъ на кровати и съ ужасомъ видлъ, предсмертную агонію своего друга. Онъ хотлъ кричать, звать на помощь, но долго языкъ у него не шевелился, а когда голосъ къ нему вернулся, то на его крикъ никто не отвтилъ.
Въ эту ночь онъ состарился на нсколько лтъ. Мало по малу онъ собрался съ силами, сползъ съ постели и, обвивъ руками умирающаго, вступилъ въ безпомощную борьбу со смертью. Долго мучился несчастный, задыхаясь и харкая кровью. Наконецъ, онъ словно успокоился, глаза его блеснули сознаніемъ и, взглянувъ на Кармело, онъ промолвилъ сквозь стиснутые зубы:
— Народъ… народъ… страдаетъ!
Онъ громко вскрикнулъ и умеръ.
Всю ночь Кармело оставался одинъ подл бездыханнаго трупа германскаго рабочаго.

XXII.

Посл ея безполезнаго путешествія въ Помодоро, Анунпіата. не могла вовсе выходить изъ дома по случаю снга и грязи, покрывавшихъ сельскія дороги.
У нея крови въ жилахъ было не боле, чмъ хлба въ шкафу, и она вмст съ тремя другими старухами, жившими вмст съ нею на чердак, лежала постоянно въ постел, надясь, что этимъ путемъ он спасутъ себя отъ окоченнія, такъ какъ у нихъ не было ни дровъ, ни угля. Пауки и жуки свободно бгали по икъ несчастнымъ тюфякамъ, такъ какъ старухи были слишкомъ слабы, чтобъ ихъ прогнать.
Домъ-Леліо длалъ все, что могъ, и Віола навщала свою тетку ежедневно, отказывая себ во всемъ, чтобъ спасти ее отъ голодной смерти. Но ни она, ни патеръ ничего существеннаго сдлать не могли, послдній получалъ только франкъ въ день, а въ дом Пиппо нужда была постояннымъ гостемъ.
— Теперь они не могутъ назвать ее нищей, съ горечью говорила Віола, стоя у изголовья бдной старухи, которая не могла тронуться отъ ревматизма въ ногахъ.
Сердце молодой двушки изныло отъ жестокаго разочарованія и смутнаго страха еще новыхъ бдствій.
Былъ конецъ февраля и, какъ часто бываетъ въ этой мстности, погода стояла холодне, чмъ въ то время, когда дни были короче. Селеніе представляло грустное зрлище, дороги представляли собой топкое болото, а рка сердито катила бурныя, грязныя воды.
— Право, кажется, Роза бсится отъ того, что срубили рощу, думала Дина, старшая дочь Пасторини, когда сверный втеръ изо всей силы дулъ въ мельницу, теперь не защищенную деревьями.
Ея отецъ измнился не мене Пиппо.
Какъ добрый и справедливый человкъ, онъ не позволялъ себ вымщать свою злобу на дтяхъ. Но прежнее довольство своей судьбой и веселая словоохотливость совершенно исчезли въ немъ, онъ теперь никогда не улыбался и почти всегда молчалъ. Брови его были вчно насуплены, а глаза опущены въ землю. Лишившись отрадной тни деревъ, впродолженіи большей части года, онъ словно ослпъ.
Къ тому же, одна мысль никогда не покидала его.
— Какъ мы скажемъ объ этомъ Кармело? Какъ онъ перенесетъ потерю рощи, которую такъ любилъ?
Конечно, нкоторымъ утшеніемъ ему могло служить вознагражденіе за срубленныя деревья, такъ какъ онъ нуждался въ деньгахъ, но ему не дали ни сантима, хотя муниципалитетъ и предложилъ ему за рощу извстную сумму денегъ. Въ Рим, въ теченіи пяти лтъ, не платили за фарнезинскіе сады, уничтожая ихъ такъ сказать въ кредитъ, а въ Санта-Розаліи срокъ на уплату могъ быть и удвоенъ.
Для полученія денегъ ему оставалось только обратиться въ судъ, но Пасторини принадлежалъ къ такому классу людей, которые считаютъ подобное лекарство хуже недуга. Джіунта должна была заниматься подобными длами, но она собиралась только для утвержденія того, что предлагалъ кавалеръ Дурелаццо, а онъ предлагалъ лишь то, что ему внушалъ его главный совтникъ и правая рука, мессеръ Неллемане. Но нельзя было ожидать, чтобъ они нашли денегъ для Деметріо Пасторини, когда имъ прежде было необходимо уплатить тмъ господамъ, которые сопротивлялись проведенію конно-желзной дороги. Такимъ образомъ, мельникъ не разбогатлъ ни на грошъ отъ экспропріаціи своей рощи и потерплъ, во время мира и, по словамъ иностранныхъ газетъ, общаго благоденствія, такой же убытокъ, какъ еслибъ непріятельская армія ворвалась въ общину Вепцайи и Гиральды, и сожгла бы вс лса.
— О, дочь моя, сказалъ онъ однажды Віол, которую очень полюбилъ за это время общихъ для нихъ несчастій: — я право предпочелъ бы, чтобъ нашъ дорогой юноша остался въ тюрьм, чмъ вернулся и увидалъ ожидающее его зрлище.
Віола тяжело вздохнула, но не противорчила старику, хотя въ ея юномъ сердц все еще сохранялся лучъ надежды.
— Когда Кармело вернется, все пойдетъ хорошо, думала она и считала недли, дни, часы, остававшіеся до его освобожденія.
Она съ трудомъ читала, но у нея былъ маленькій календарь, служащій оракуломъ для бдняковъ и она разбирала въ немъ мсяцы и дни. Каждую истекшую недлю она теперь старательно отчеркивала и знала очень хорошо, что ей приходилось ждать только два мсяца до счастливаго дня.
За то теперь дни были все мрачные. Въ начал года ея ддъ получилъ офиціальную бумагу, требовавшую, чтобъ онъ осушила’ ручей, вытекавшій изъ-подъ его дома. Пиппо молча сжегъ ее. Спустя нсколько дней, явился въ домикъ мадонны Пьерино Цаффи, именемъ муниципалитета вошелъ въ него, прослдилъ начало ручья, измрилъ его и ушелъ, не сказавъ ни слова.
Черезъ недлю пришла новая бумага и такъ какъ дда не было дома, то Віола понесла ее къ Чекко. Оказалось, что муниципалитетъ предписывалъ Филиппо Маццетти отвести въ землю ручей и начать работу черезъ мсяцъ, за каждый просроченный день ему угрожали пеней и строжайше воспрещалось покрыть ручей, ибо это могло служить помхой для прохожихъ и прозжающихъ.
Волоса стали дыбомъ у Чекко, очки приподнялись у него на носу и онъ поблднлъ отъ ужаса.
— И это посл всхъ денегъ, которыя я взнесъ за Пиппо, промолвилъ онъ:— посл бумажки, освобождавшей его отъ всякихъ взысканій!
И старикъ, слпо уважавшій законъ, усумнился въ его справедливости, почти усумнился нетолько въ справедливости людей, но и Бога.
Віола горько плакала.
— Что это значитъ? продолжалъ съ отчаяніемъ Чекко:— что это значитъ? Разв вашъ ддъ можетъ платить каменьщикамъ и водопроводчикамъ въ продолженіи шести мсяцевъ, какъ какой-нибудь герцогъ?
— Это значитъ — конечная погибель, отвчала молодая двушка:— у него нтъ ни сантима, да и какъ можетъ онъ загнать воду въ землю? А Кармело вернется только черезъ мсяцъ.
Однако, пришлось сказать Пиппо о новомъ несчастьи. Онъ протянулъ руку, взялъ бумагу, свернулъ ее нсколько разъ, плюнулъ на нее и зажегъ спичкой. Черезъ минуту отъ нея осталась только зола.
Віола и Чекко хотли что-то сказать, по онъ ихъ остановилъ.
— Ни слова, промолвилъ онъ.— Если мн пришлютъ сто бумагъ я поступлю со всми точно такъ же. Нельзя изъ полна выжать кровь. Пусть ихъ длаютъ что хотятъ.
— Но… началъ было Чекко.
— Ни слова, воскликнулъ Пиппо и снова плюнулъ на золу.
Потомъ онъ молча продолжалъ плести солому.
Прошло полчаса. Онъ вдругъ поднялъ голову и, сверкая глазами, промолвилъ:
— Віола, я вспомнилъ одну ночь давно, прежде чмъ ты родилась. Въ селеніи получено было извстье о большомъ сраженіи Сан-Мартино {Такъ итальянцы называютъ Сольферино. Примч. автора.}. Намъ приказали иллюминовать дома: мы такъ и сдлали. На твоемъ маленькомъ окошк я выставилъ горшокъ съ пылающимъ масломъ. Намъ говорили, что мы свободны… и мы дураки поврили. Боже, прости намъ нашу глупость!
И онъ принялся снова за свою работу.
Слезы текли по щекамъ молодой двушки.

XXIII.

Спустя немного времени, въ Санта-Розаліи былъ поднятъ. крикъ противъ бшенныхъ собакъ, что всегда приносило большую прибыль сельскимъ стражамъ, такъ какъ они продавали шкуры убитыхъ животныхъ.
Если какая-нибудь собака металась по улиц, преслдуемая мальчишками, или падала на мостовой отъ истощенія силъ, ее тотчасъ признавали бшенной и на стнахъ домовъ появлялось объявленіе, гласившее, что каждая собака, являющаяся на улиц безъ намордника, будетъ тотчасъ убиваема. Тогда для Биндо наступалъ праздникъ и онъ царилъ въ селеніи, распространяя повсюду ужасъ своими отравленными шариками и пистолетомъ.
Подобная паника объяла общину Веццайи и Гиральды въ феврал мсяц, когда на Пиппо стали снова сыпаться оффиціальныя бумаги относительно Рагги.
Если вы пророете въ гор тунель и въ немъ задохнется десятка два людей, васъ признаютъ за общественнаго благодтеля, если вы держите фабрику, на которой рабочіе не живутъ доле тридцатилтняго возраста отъ вредныхъ испареній, то никто васъ не преслдуетъ за уничтоженіе столькихъ человческихъ жизней ради своего личнаго интереса, но если собака на кого-нибудь огрызнется, о тогда человческая жизнь является драгоцнной святыней!
Мессеръ Неллемане, по случаю отъзда кавалера Дурелаццо на его свчной заводъ, испугался не на шутку и объявилъ во всеобщее свденіе о поход на собакъ. Можно себ представить, какую бойню завели Биндо и Анджело, которымъ никто не ‘млъ сопротивляться, помня судьбу Кармело.
Перепуганная Віола держала маленькую Рагги запертой въ своей каморк и по ночамъ, вскочивъ въ ужас, ощупывала лежитъ ли у ея ногъ любимая собаченка.
— Я сказалъ, чтобы собаку не привязывали изъ опасенія этихъ чертей, говорилъ съ сердцемъ Пиппо, но молодая двушка отвчала, что держитъ дома Рагги изъ опасенія за его безопасность.
Старикъ не возражалъ, онъ становился апатичнымъ, но это была апатія отчаянія. Хотя онъ сжегъ приказъ джіунты объ отвод ручья, но не забылъ его и постоянно днемъ и ночью опасался послдствій. Онъ былъ къ тому же такъ бденъ, его не очень мучила невозможность выкурить трубку или выпить стаканъ вина, но ему была невыносима мысль, что Віола ходила почти въ рубищ и босая.
Она всегда считалась самой опрятной и аккуратной красавицей во всей провинціи. Опрятной она оставалась досел, но аккуратной трудно быть, когда нтъ средства купить нитокъ, иголокъ и булавокъ. Этого рода бдность свтъ не понимаетъ и потому о ней не сожалетъ, онъ можетъ постичь голодъ, какъ въ Кашмир или Бомбе, но не бдность, которая только поддерживаетъ душу въ тл и не жалуется, хотя вс первйшія потребности жизни остаются неудовлетворенными.
Конечно, для Віолы было большимъ горемъ, что она не могла пойти въ воскресенье въ церковь прилично одтой, какъ прежде, но ее боле огорчало то, что она была не въ состояніи положить кусокъ мяса въ похлебку дда и защитить Рагги.
На Рождеств она продала свою нитку бусъ боле богатой двушк, толстой дочери мясника, но вырученныя деньги она уже давно употребила на уголь, хлбъ и супъ для себя и старой Анунціаты.
Однажды утромъ, пока еще свирпствовалъ собачій терроръ въ общин Веццайи и Гиральд, Віола мыла блье, если можно было такъ назвать лохмотья ея дда и Анунціаты въ ручь, который образовалъ въ саду маленькій резервуаръ. Выйдя изъ дома, она захлопнула дверь и взяла съ собою Рагги, которая то бгала по саду, то лежала у стны. Старикъ Пиппо пошелъ искать заказовъ на корзинки или плетушки для бутылокъ. Віола часто посматривала за собаченкой, но, окончивъ стирку, она такъ занялась развшиваніемъ блья на веревк, перетянутой съ одного дерева къ другому, что не замтила, какъ втромъ отворилась дверь и Рагги исчезла.
Обыкновенно собаченка не покидала Віолы, но у нея былъ, маленькій другъ, младшій сынъ Чекко, четырехлтній ребенокъ, калка, съ лицомъ херувима, но хромой и ходившій съ костылемъ. Маленькій Лило, очень любилъ ее и длилъ съ нею хлбъ и молоко. Поэтому, услыхавъ стукъ костыля своего друга на ступеняхъ дома съ улицы, Рагги весело побжала къ нему. Лило поцловалъ ее и вмст съ собаченкой заковылялъ домой, взялъ кусокъ хлба и пошелъ съ нею на берегъ, гд они оба ли хлбъ, играли и веселились. Рагги радостно лаяла, а Лило громко смялся.
Но вдругъ на дорог показалась мрачная тнь — тнь человка въ сромъ мундир, шляп съ перомъ и при сабл.
Глаза его сверкнули при вид ребенка и собаченки.
Онъ выхватилъ изъ кармана пистолетъ и застрлилъ собаку. Ребенокъ съ дикимъ крикомъ упалъ на землю въ страшныхъ, судорогахъ.
Сосди сбжались отовсюду, а Биндо Терри спокойно удалился съ достоинствомъ человка, исполнившаго свою обязанность и заслужившаго свое жалованіе.
Віола прибжала прежде всхъ и упала на колни передъ бдной Рагги, которая, несмотря на кровь, хлынувшую изъ ея горла, при вид молодой двушки замахала хвостомъ. Потомъ глаза ея закрылись, она судорожно затряслась и вытянула лапы. Черезъ минуту, она лежала мертвой въ луж крови.
Маленькій Лило серьзно занемогъ и остался на всю жизнь идіотомъ. Но кому было до этого дло?
Старикъ Пиппо вырылъ маленькую яму подъ миндальнымъ деревомъ и, положивъ въ нее трупъ бдной Рагги, покрылъ его листьями и засыпалъ землею.
— Надъ нами поставлены воры и убійцы, и никому до этого нтъ дла, бормоталъ онъ сквозь зубы:— Господи, долго ли эта продлится? Долго ли это продлится?

XXIV.

Въ самый день убійства Рагги, судебный приставъ представилъ съ какой-то иронической злобой старому Пиппо повстку о взнос штрафа въ 57 франковъ за эту самую собаченку.
По обыкновенію, старикъ не являлся въ судъ на разбирательство длъ о собак, которыхъ заведено было нсколько, и противъ него было возбуждено въ высшемъ трибунал въ Помодоро уже обвиненіе въ ослушаніи законной власти. Онъ и тутъ не явился. Тогда состоялся заочный приговоръ, очень строгій, но, какъ сказали обвинитель и судья въ Помодоро, законъ долженъ быть уважаемъ, хотя и жаль бднаго старика.
Этотъ документъ, какъ и вс другіе, былъ преданъ огню.
— Они могутъ меня убить такъ же, какъ маленькую собаченку, сказалъ Пиппо:— хоть бы разомъ покончили и безъ хлопотъ.
Віола рыдала, словно сердце ея разрывалось на части, а рядомъ, въ дом Чекко, бдная мать съ безпокойствомъ смотрла, какъ блокурый ребенокъ метался на постельк, съ вытаращенными отъ страха глазами и дрожа, словно въ лихорадк.
Какъ мы уже сказали, маленькій Лило остался живъ, но умъ его былъ такъ же мертвъ, какъ маленькая собаченка, похороненная подъ миндальнымъ деревомъ.
— Кармело не долженъ объ этомъ знать, повторяла про себя Віола, горько плача всю ночь и часто по привычк отыскивая рукой шелковистую головку ея любимицы, спавшей на ея постели около семи лтъ.
На слдующее утро, она пошла къ родителямъ Лило и пробила со слезами на глазахъ, чтобы они не говорили Кармело о томъ, что Биндо Терри убилъ Рагги и Лило потерялъ разсудокъ отъ испуга. Они общали исполнить ея желаніе, но она не была уврена, что они сдержатъ свое слово и ее страшно пугала мысль, что слухъ объ этой исторіи дойдетъ до смлаго юноши. По временамъ, ей казалось, что и она теряетъ разсудокъ, какъ маленькій Лило.
Ея отецъ такъ же вчно повторялъ:
— Пусть они убьютъ меня, какъ и собачонку. Они меня сдлали пищимъ.
Холода, между тмъ, прошли. Сырая земля просохла, въ пол уже зеленла пшеница, фіалки уступали мсто нарцисамъ, а грушевыя и персиковыя деревья покрылись роскошнымъ цвтомъ.
Но весна не принесла радости домику Мадонны и мельниц, передъ которой теперь, вмсто зеленыхъ тнистыхъ деревьевъ, полныхъ гнздами соловьевъ и голубей, тянулась обнаженная земля, покрытая грязью, не приносившая никакой пользы ни людямъ, ни животнымъ, ни птицамъ.
Конка еще не была проведена, иностранные спекуляторы ссорились съ туземными муниципалитетами и пока этотъ споръ не кончится, къ работ не приступали. Спекуляторы обвиняли муниципалитеты въ обман, а послдніе отвчали тмъ же. Населеніе ничего въ этомъ не понимало и только страдало, какъ лошадь, которой обрзываютъ хвостъ и подстригаютъ гриву. Она’ не понимаетъ, что съ ней длаютъ и, по мягкости своего нрава, не лягается, но страдаетъ отъ мухъ, налетающихъ на ея спину. Бдная Италія находится именно въ такомъ положеніи.
Наступила весна, и она до того здсь прекрасна, что счастье уже выйти въ поле, покрытое цвтами. Но бднымъ нтъ времени наслаждаться природой, и весна не принесла съ собой отрады для Санта-Розаліи.
Въ это время надъ головой Деметріо Пасторини разразилась новая и еще большая бда.
На противоположномъ конц селенія жилъ другой мельникъ, у котораго дла никогда не шли хорошо, такъ какъ рка въ томъ мст была еще мельче, но онъ не очень горевалъ, потому что былъ человкъ богатый и имлъ складъ масла въ Помодоро. Его звали Ремиджіо Росси, и семья Пасторини никогда не смотрла на него, какъ на соперника, да и онъ не считалъ себя таковымъ.
Но въ одинъ прекрасный день, на берегу показались четыре вола. Они тащили какую-то громадную, чорную, странную массу. Спустя нсколько дней, Пиппо и Віола увидали изъ дверей своего дома на мельниц Росси, отстоявшей отъ нихъ на десять ярдовъ, высокую черную трубу, изъ которой клубился дымъ.
Пиппо выбжалъ на берегъ съ громкимъ крикомъ, что мельница горитъ, но сосди его успокоили.
— Чего кричишь, старый дуракъ! это мелетъ муку новая машина.
Деметріо Пасторини, никогда почти не выходившій изъ дома и потому узнававшій вс новости нсколькими днями поздне, чмъ другіе обитатели Санта-Розаліи, только увидавъ черную трубу, изрыгавшую облака дыма, узналъ, что мельникъ Росси привезъ изъ города паровую машину, съ помощью которой онъ могъ молоть во всякую погоду, не обращая никакого вниманія на обмелніе рки. Старикъ Пасторини отвернулся съ растерзаннымъ сердцемъ. У него не оставалось боле ни малйшей надежды. Онъ погибъ невозвратно.
Какъ могла бороться съ такой могучей машиной, омрачавшей веселую окружающую страну, его бдная мельница, колеса которой не могли работать въ продолженіи пяти мсяцевъ въ году, благодаря уничтоженію лсовъ по берегамъ рки.
— Такъ вы, Ремиджіо, завели огневыхъ и желзныхъ дьяволовъ, чтобъ раззорить сосда? сказалъ онъ съ упрекомъ своему сопернику, встртивъ его у церкви въ воскресеніе.
Ремиджіо былъ добрый человкъ, но любилъ боле всего деньги.
— Я не хотлъ никому сдлать вреда, отвчалъ онъ съ замтнымъ смущеніемъ:— но въ паровой машин очень нуждалось селеніе, такъ какъ рка стала капризничать, джіунта взяла на себя половину расходовъ, въ виду общей пользы, и…
— А! джіунта взяла на себя половину расходовъ? воскликнулъ’ Пасторини, насупляя брови:— значитъ, она будетъ получать и половину барышей.
Ремиджіо ничего не отвчалъ и поспшно вошелъ въ церковь.
На слдующій день, Пасторини отправился къ кавалеру Дурелаццо. Это былъ пріемный день синдика. Какъ всегда, онъ находился въ отсутствіи, и его замнялъ секретарь, который, увидавъ мельника, улыбнулся очень любезно и, не вставая со стула, спросилъ:
— Чмъ я могу быть вамъ полезенъ, мой другъ?
Тогда Деметріо Пасторини, не отличавшійся краснорчіемъ, разсказалъ въ чемъ дло очень неумло, съ большими пропусками и безконечными повтореніями. Онъ распространился о томъ, что его предки были мельниками на рк Роз боле трехсотъ лтъ, а, быть можетъ, и боле, и что потому онъ имлъ, такъ сказать, наслдственное, феодальное право на рку, а слдовательно, устройство паровой мельницы было незаконно и несправедливо.
Месссеръ Неллемане выслушалъ его терпливо и, когда онъ кончилъ, сказалъ добродушно:
— Вы, другъ мой, совершенно заблуждаетесь. Вдь Ремиджіо Росси владлъ мельницей по ту сторону піаццы впродолженіи многихъ лтъ. Не правда ли?
Пасторини съ этимъ согласился.
— И вы никогда, насколько мн извстно, не протестовали противъ нахожденія тамъ водяной мельницы?
— Но она не работала, замтилъ мельникъ.
— Извините меня, это не иметъ никакого отношенія къ длу. Еслибъ она и работала, то вы не могли бы просить ея уничтоженія.
— Я никогда и не сталъ бы этого просить. Живи самъ и давай жить другимъ — вотъ мое правило. Водяная мельница была дло честное. Она работала водой и стояла въ боле невыгодномъ мст, чмъ моя мельница…
Мессеръ Неллемане выказалъ нкоторое удивленіе, глупость публики его всегда сердила, но улыбка попрежнему играла на его лиц.
— Все это не идетъ къ длу. Вы оспариваете законное право Росси имть паровую мельницу. Но вдь подумайте только, и вы согласитесь, что весь вопросъ въ томъ, иметъ ли право имть Росси мельницу на этомъ мст — а какая она, паровая или водяная, это ршительно все равно.
— Боже милостивый! воскликнулъ Пасторини, выходя изъ себя отъ спокойной логики мессера Неллемане:— въ этомъ-то и заключается все дло. Его мельница иметъ такія же права, какъ моя, не мене, но и не боле. Я молчалъ, пока Росси довольствовался силой рки и подчинялся ея капризамъ. Рка свободная.
— Однако, за минуту передъ этимъ, вы говорили, что она собственность вашей семьи, замтилъ мессеръ Неллемане, но Пасторини не обратилъ вниманія на его слова.
— Ни я, ни мои сыновья никогда не откажутся отъ честной борьбы, продолжалъ онъ, горячась все боле и боле: — рка свободна для всхъ, богатыхъ и бдныхъ, князь и нищій могутъ одинаково купаться въ ней.
— Очень жаль, снова замтилъ мессеръ Неллемане, котораго всегда скандализировали подобныя купанья.
— Рка свободна, но ею надо пользоваться честно. Нельзя ставить на берегу котелъ и молоть, когда Богу угодно, чтобъ въ рк не было воды. Это все равно, что порохомъ взрывать рыбу, отбивая честную ловлю стями и удочками.
— Динамитъ не дозволяется нашими правилами, поправилъ его мессеръ Неллемане.
— Такъ зачмъ же вы дозволяете паровую мельницу? Она для меня все равно, что порохъ для рыбаковъ. Одинъ человкъ наживетъ горы денегъ, а другіе станутъ умирать съ голода. Я никогда не говорилъ, что имю право собственности на Розу, но я утверждаю, что имю право молоть зерно для Санта-Розаліи и окружающихъ фермъ. Нечестно, несправедливо отбивать у меня хлбъ и пустить по міру моихъ дтей, потому что, конечно, вс бросятся туда, гд работа производится скоре.
— Вы сами указали на причину, почему здсь была необходима паровая мельница, сказалъ мессеръ Неллемане, играя перомъ.— Въ наше время всякая работа, чтобы снискать вниманіе публики, должна быть производима скоро. Мн очень жаль, что это нововведеніе для васъ непріятно, но мы должны думать объ общей польз, а не объ интересахъ отдльныхъ личностей. Нелпо, въ наше время научныхъ открытій, цлой общин оставаться съ немолотымъ зерномъ, потому только, что какая-то рченка обмелла. Мы получали столько жалобъ на это неудобство, что сочли необходимымъ принять мры для устраненія этого зла. Ремиджіо Росси — человкъ предпріимчивый и съ капиталомъ, а потому высокоблагородный кавалеръ Дурелаццо и джіунта ршили помочь ему въ осуществленіи этого общеполезнаго дла.
Слова эти поставили въ тупикъ Пасторини. Онъ пришелъ жаловаться муниципалитету на устройство паровой мельницы, а представитель муниципалитета хвалился тмъ, что они оказали содйствіе этому общеполезному длу. Онъ чувствовалъ, что его умъ неспособенъ бороться съ геніемъ мессера Неллемане. Онъ только бормоталъ, комкая въ рукахъ свою соломенную шляпу:
— Но это нечестно… это несправедливо… онъ работаетъ съ помощью дьявола…
— Время мн очень дорого и ждутъ другіе просители, сказалъ любезно мессеръ Неллемане.
— Такъ я не могу ничего сдлать противъ этой машины? спросилъ мельникъ, вытаращивъ глаза.
— Ничего, джіунта одобрила…
— Чортъ бы побралъ васъ и вашу джіунту! воскликнулъ Пасторини:— вы посадили моего бднаго сына, а теперь раззоряете всю мою семью.
Мессеръ Неллемане позвонилъ. Явился Биндо Терри и указалъ мельнику на дверь.
— У всей семьи тутъ не ладно, сказалъ съ сожалніемъ мессеръ Неллемане, прикасаясь пальцемъ къ своему лбу.

XXV.

Мельникъ отправился къ адвокату въ Помодоро и адвокатъ сказалъ, что ничего нельзя сдлать, разв только написать прошеніе префекту. Пасторини попросилъ его составить это прошеніе и заплатилъ ему сорокъ франковъ.
Секретарь префекта прочелъ прошеніе и передалъ его въ провинціальный совтъ, который, въ свою очередь, отдалъ его на разсмотрніе своему инженеру. Этотъ инженеръ былъ Пьерино Цаффи, состоявшій инженеромъ и при общин. Онъ донесъ совту, что паровая мельница была необходима и очень полезна для общины, совтъ высказался въ томъ же дух, и префектъ отвчалъ мельнику, что не можетъ идти противъ совта.
Нечего было длать. Пасторини зналъ, что ему грозило окончательное раззореніе. Паровая мельница должна была отбить у него всхъ кліентовъ, а вода, по случаю вырубки лса, естественно, съ каждымъ днемъ будетъ все боле и боле мелть. Къ тому же, отъ Пасторини, мало-по-малу, стали отворачиваться вс въ селеніи, и впервые на праздник Тла Господня просили предводительствовать процессіей не мельника, а толстаго мясника. Обитатели Санта-Розаліи чувствовали, съ обычнымъ въ людяхъ эгоизмомъ, что опасно вести дружбу съ семьей, на которую сыпались удары судьбы и мессера Неллемане.
— Дымящійся котелъ молотитъ зерно и желзный горшокъ его мелетъ! О, Господи! какія пришли времена! сказалъ старикъ Пиппо, смотря на паровую мельницу, дымъ которой проникалъ къ нему въ окно.
Мессеръ Неллемане былъ въ очень хорошемъ настроеніи духа. Все ему удавалось. Новый депутатъ, не забывая помощи, оказанной ему на выборахъ его смиреннымъ союзникомъ, былъ боле, чмъ любезенъ съ нимъ и предсказывалъ самую блестящую будущность такому способному администратору.
— Въ нашей свободной стран, говорилъ синьоръ Лука Финти:— талантъ и энергія всегда пробьютъ себ дорогу. Когда негодяи, засдающіе теперь на министерской скамь, уступятъ намъ свое мсто, то мы васъ не забудемъ, мой добрый другъ.
И мессеръ Неллемане былъ такъ ловокъ, что префектъ, назначенный негодяями, державшими власть въ своихъ рукахъ, очень хвалилъ его усердіе во время избирательной агитаціи, а под-префектъ говорилъ ему:
— Пока власть въ нашихъ рукахъ, я вамъ общаю, что вы не будете забыты. Слуги государства, подобные вамъ, неоцнимы въ такое время, когда намъ грозятъ, съ одной стороны, клерикальные реакціонеры, а съ другой — комунисты.
Мессеръ Неллемане искренно заявлялъ, что питаетъ одинаковое отвращеніе къ клерикализму и комунизму.
Онъ считалъ, что государство нуждается въ умренныхъ и безпристрастныхъ людяхъ, а потому ему было все равно, въ чьихъ рукахъ власть, такъ какъ ненавидвшія другъ друга партіи у длъ и не у длъ никогда не сообщаютъ другъ другу свои тайныя свднія объ его заслугахъ.
Утопія мессера Неллемане, какъ большинства буржуазныхъ псевдо-либераловъ нашего времени, былъ приличный, выбритый и надушенный деспотизмъ, который, называя себя демократіей, давалъ бы столько же власти народу, сколько и аристократіи. Этотъ буржуазный либерализмъ смотритъ однимъ глазомъ на
Гамбетту, а другимъ — на Бисмарка, и такъ занятъ подражаніемъ этимъ почтеннымъ образцамъ, что не видитъ, какъ сзади надвигается туча.

XXVI.

Наступилъ день выхода Кармело изъ тюрьмы.
Погода была прекрасная, майская. Ночью выпалъ обильный дождь, высокая, зеленая пшеница, оршникъ, вязи на берегу рки и роскошная мурава у подножія тополей блестли изумрудной свжестью, тамъ и сямъ акація, вся въ цвту, поднималась словно колонна изъ благо мрамора, съ запада дулъ легкій морской втеръ.
Деметріо Пасторини сказалъ Віол:
— Увы! что онъ скажетъ, увидавъ…
— Онъ увидитъ насъ всхъ здоровыми, отвчала молодая двушка, съ искренней женской увренностью, что это важне всего.
— Онъ ужасно измнился, прибавилъ отецъ съ тяжелымъ вздохомъ:— помни это, Віола. Несправедливость измняетъ медъ человческаго сердца въ желчь. Онъ уже не тотъ веселый, открытый, добрый и невинный юноша, котораго мы съ тобой любили. Теб надо будетъ его утшать и сдерживать.
— Я сдлаю все, что могу, и постараюсь заставить его забыть все дурное и стать снова прежнимъ Кармело.
— Это не легко, отвчалъ Пасторини: — когда зерно покрылось плесенью, ему не воротишь свжести. И онъ вернется въ дв грустныя, несчастныя семьи. Впрочемъ, онъ молодъ, а ты добрая двушка.
— Я его страшно люблю, отвчала Віола со слезами на глазахъ.
— Я это знаю, отвчалъ старикъ и, поцловавъ ее, пошелъ запрягать лошадь.
— Молодой Пасторини выходитъ сегодня изъ тюрьмы, сказалъ мессеръ Неллемане жандармскому сержанту:— смотрите въ оба, это опасный человкъ.
— Конечно, отвчалъ жандармъ.
Побывавъ однажды въ тюрьм, вы записываетесь на вки въ полицейскую книгу, и васъ подвергаютъ допросу за каждое слово, за каждый поступокъ, которые покажутся подозрительными. Вы никогда не избгнете полицейскаго надзора. Вы походите за птицу, которую выпустили изъ клтки на снурк. Человческое правосудіе есть нчто очень печальное и недостаточное.
Пиппо и Пасторини съ сыновьями похали за Кармело. Віола осталась дома. Въ народ еще сохраняется старый обычай, считающій, что неприлично женщинамъ публично выставлять свое горе и вмшиваться въ общественныя дла.
Исполнивъ вс формальности, требующіяся при выход изъ тюрьмы, Кармело крпко пожалъ руку отцу и Пиппо, но не сказалъ ни слова. Очутившись на свобод среди благо дня, онъ шатался, словно слпой, на лиц его было какое-то страшное, тупое выраженіе, губы, на которыхъ прежде играла постоянно улыбка, были угрюмо сжаты. Его молодость исчезла, онъ былъ блдный, худой, и одежда висла на немъ, словно на вшалк. А только годъ тому назадъ, онъ молодцовато несъ майское древко, весело распвая псни.
— Вы долго посидли, сказалъ тюремный привратникъ: — вы уже теперь никогда не дотронетесь до сельскаго стража, birric-chino mio.
Кармело опустилъ глаза, горвшіе дикимъ пламенемъ, но не произнесъ ни слова.
— Съ моимъ сыномъ поступили очень несправедливо, сказалъ старикъ Пасторини со слезами на глазахъ:— еслибъ въ нашей стран существовало правосудіе, то онъ не сидлъ бы ни одной минуты въ этой проклятой трущоб.
— Законъ не можетъ быть несправедливъ, замтилъ тюремный привратникъ.
— Да, хорошій, честный законъ, отвчалъ Пасторини:— но негодяи, составляющіе законы, для того, чтобъ обогатиться…
— Молчите, а то и васъ посадятъ въ тюрьму, шепнулъ Пиппо, сдлавшійся со времени заклада своего дома чрезвычайно робкимъ:— пойдемте, насъ ждетъ Віола.
При имени молодой двушки, лицо и глаза Кармело просіяли, но только на одно мгновеніе, и снова мрачное облако отуманило его чело.
— Подемте, повторилъ онъ и взглянулъ черезъ плечо на тюрьму съ лихорадочной дрожью.
За нимъ пріхали въ телег на старой срой лошади, которая, узнавъ юношу, весело заржала. Рыданія подступали къ горлу Кармело.
Съ печалью въ сердц, а не радостью хали они по пыльной дорог, окаймленной виноградниками.
Отцу было больно, что сынъ его возвращался изъ тюрьмы, которая накладываетъ клеймо позора на человка, какъ бы несправедливо онъ ни былъ посаженъ.
Кармело молчалъ и сидлъ съ Пиппо спиной къ лошади, такъ, что онъ видлъ, какъ красныя крыши и мрачныя башни Помодоро медленно исчезали вдали.
— Проклятое мсто! Проклятое мсто! промолвилъ онъ и, поникнувъ головой, не сказалъ ни слова, пока телега, брянча, не перехала чрезъ мостъ на рк Розы у начала селенія. Тогда онъ взялъ за руку брата, правившаго лошадью, и попросилъ его остановиться.
— Выпустите меня, сказалъ онъ: — позвольте увидться съ нею безъ свидтелей.
Его желаніе было исполнено.
Онъ соскочилъ съ телеги и на минуту остановился, устремивъ свой взглядъ на блое, четыреугольное, обнаженное зданіе муниципальнаго палаццо.
— Я готовъ сдлать тоже, если представится случай, сказалъ онъ, торжественно поднявъ руку:— моя бдная собака! Неужели они думаютъ, что я тебя забылъ и имъ простилъ?
Онъ былъ очень блденъ, и глаза метали молніи.
Вс сидвшіе въ телег перепугались.
— Онъ рехнулся, замтилъ со страхомъ Пиппо его отцу.
Старикъ Пасторини покачалъ головой.
— Пусть его идетъ къ Віол. Она его утшитъ и вылечить. Мы только можемъ принести ему вредъ. Когда онъ немного успокоится, то приведите ихъ обоихъ къ намъ. Онъ ужасно измнился, бдный мальчикъ!
Кармело вошелъ въ домикъ Мадонны и упалъ къ ногамъ Віолы, которая ждала его и молилась о немъ.
Отецъ печально слдилъ за нимъ глазами.
— Что скажетъ онъ о деревьяхъ? воскликнулъ онъ съ отчаяніемъ:— онъ еще ничего не знаетъ. Что онъ скажетъ? что онъ скажетъ?
Пиппо не произнесъ ни слова. Онъ подумалъ, что срубленныя деревья были пустякомъ въ сравненіи съ его совершеннымъ раззореніемъ, но промолчалъ. Хотя умъ его совершенно отуманился, но сердце оставалось добрымъ.
Мельникъ медленно прохалъ чрезъ селеніе, а Пиппо отправился на берегъ и слъ подъ тополями.
Было еще рано утромъ, и никто не видалъ возвращенія Кармело, но если даже кто-нибудь и замтилъ издали телегу мельника, то поспшилъ спрятаться, думая про себя:
— Не благоразумно быть знакомымъ съ арестантомъ.
Всему селенію было хорошо извстно, что за дружбу съ освобожденнымъ арестантомъ попадешь въ черную книгу. Они всмъ сердцемъ сочувствовали Кармело, онъ поступилъ правильно, но никто не смлъ это сказать открыто.
Въ наше трусливое время, когда могущественные министры не смютъ сказать своего мннія, крупные администраторы и судьи исполняютъ ненавистные имъ декреты, трудно требовать гражданскаго мужества отъ плотниковъ, кровельщиковъ, бондарей и поденщиковъ, которые едва заработываютъ шиллингъ въ день. Дурная репутація среди сельскихъ стражей, рядъ штрафовъ и пеней, потеря работы на муниципалитетъ или богатыхъ господъ — служатъ гибелью бдному работнику. Поэтому, не будемъ слишкомъ строги къ мелкому люду Санта-Розаліи за то, что они не торопились выглянуть изъ окна или двери при прозд знакомой телеги мельника.
Одинъ только Джиги Кантарелли выбжалъ изъ своей лавки и, махая шляпой, воскликнулъ:
— Bravo! Benone!
Точно такъ же Чекко, увидавъ, что старикъ Пиппо сидитъ пригорюнившись на берегу, подбжалъ къ нему и весело промолвилъ:
— Онъ вернулся, другъ мой! Какая радость! Забудьте о тюрьм: вс знаютъ, что онъ былъ правъ.
А когда Пиппо пошелъ въ домъ черезъ десять минутъ, находя, что доле нельзя оставилъ молодыхъ людей, Чекко пошелъ за нимъ и, крпко пожавъ руку Кармело, поцловалъ его на об щеки.
— Ну, теперь, когда вы вернулись, все пойдетъ хорошо, произнесъ онъ.
Потомъ онъ поцловалъ Віолу, бросился на колни передъ Распятіемъ и, возблагодаривъ небо, снова вскочилъ и сталъ болтать, смяться, пть и плясать, вообще вести себя такъ глупо для степеннаго шестидесятилтняго бочара, что Пиппо не могъ удержаться отъ смха, а молодые люди были очень рады этой неожиданной ширм, прикрывшей ихъ волненіе.
— Пойдемте, сказалъ, наконецъ, Пиппо: — вашъ отецъ, вроятно, уже удивляется…
Кармело, держа за руку Віолу, походилъ немного на себя: выраженіе его глазъ стало мягче, и на блдныхъ губахъ показалась тнь прежней улыбки. Онъ говорилъ, однако, очень мало, даже съ Віолой былъ молчаливъ.
Но, выйдя съ Пиппо и Віолой на піаццу, онъ снова измвился, лицо его лриняло тотъ же угрюмый, мрачный видъ и глаза дико блестли.
— Я способенъ убить ихъ всхъ! промолвилъ онъ и крпко стиснулъ руку Віолы.
На порог домика Мадонны онъ остановился и спросилъ:
— Гд маленькая Рагги? Она всегда ласкалась и прыгала около меня.
И онъ, какъ бывало, сталъ звать и свистать собаченку.
Віола горько заплакала и схватила его за руки.
— Не зови ея, Кармело, ради Бога, не зови. Рагги околла!
— Околла? Отчего? Бдная, веселая Рагги!
— Она околла отъ старости, отвчала Віола, заливаясь слезами: — пожалуйста, не говори о ней.
— Отъ старости? повторилъ Кармело, сомнительно качая головой.— Конечно, она не была щенкомъ, но такая здоровая, веселая, живая! Бдная Рагги! Уврена ли ты, что ея не отравили?
Брови его нахмурились, тмъ боле, что онъ замтилъ, какъ сосди прятались въ дома при его появленіи.
— Я точно принесъ чуму, сказалъ онъ угрюмо.
— Ничего, пойдемъ, сказалъ поспшно Чекко: — они боятся стражей, вотъ и все. Пройдетъ недля, и все будетъ но старому.
Въ это время уже вся Санта-Розалія была на ногахъ, окна и двери въ каждомъ дом отворились, дти бжали въ школу, матери шли за покупками. Но, увидавъ издали Кармело, женщины входили въ дома, а мужчины опускали головы надъ своей работой. Только Джиги Кантарелли снова выбжалъ изъ своей лавки и, привтствуя юношу, протянулъ ему руку.
— Муниципальные негодяи никогда боле не станутъ обдать или ужинать въ задней комнат моей лавки, подумалъ онъ: — но пусть ихъ раззорятъ меня, если хотятъ. Я не могу не поздороваться съ хорошимъ человкомъ.
Но никто не слдовалъ его примру, хотя, смотря вслдъ за Кармело, сосди и сосдки говорили другъ другу:
— Бдный мальчикъ, онъ былъ правъ. Богу извстно, какой онъ славный малый, но опасно водить съ нимъ дружбу.
— Стыдъ и срамъ, думала Віола, стараясь удержаться отъ слезъ: — какіе трусы! не смютъ выразить ему сочувствія!
— Люди т же бараны, думалъ Пиппо:— хлопните бичемъ и вс разбгутся. Ни одинъ изъ стада не остановится надъ упавшимъ товарищемъ.
— Нельзя было и ожидать, чтобъ они рисковали своей шкурой для Кармело, думалъ Чекко:— и, однако, кажется, можно бы было съ нимъ поздороваться.
На ступеняхъ муниципальнаго палаццо стоялъ Биндо въ своемъ мундир, съ короткой шпагой на боку, съ треугольной шляпой на бекрень, памятной книжкой, торчавшей изъ кармана, и усами, закрученными кверху. Вообще онъ казался статистомъ, только что сошедшимъ со сцены, гд игралъ оперетку.
Онъ увидалъ издали Кармело и сказалъ карабинеру, всегда сопровождавшему его:
— Пойдемъ, негодяя выпустили изъ тюрьмы.
И, сойдя съ лстницы, онъ всталъ посреди дороги, такъ что они не могли его миновать, а были принуждены пройти подл него. Кармело побагровлъ, а потомъ позеленлъ при вид отравителя Топы.
— Вотъ тюремная птица, воскликнулъ громко Биндо, обращаясь къ карабинеру:— онъ теперь не станетъ бросаться, какъ бшеная собака, на сельскихъ стражей. Впрочемъ, онъ все-таки кончитъ на каторг. Смотрите за нимъ въ оба, это — опасный человкъ.
Віола крпко схватила за руку Кармело, а старикъ Пиппо жалобно умолялъ его быть осторожне, и только ради нихъ онъ сдержалъ злобу и не задалъ новой встрепки Биндо Терри. Они прошли молча, проглотивъ оскорбленіе, какъ всегда длаетъ бдный народъ, угнетаемый мелкой тираніей.
— Не обращай на него вниманія, моя радость, сказала молодая двушка:— будь сильнымъ и спокойнымъ — это лучшая месть.
Эти слова были сама мудрость, но нельзя въ жизни всегда руководствоваться мудростью.
Старая Анунціата вышла навстрчу къ Кармело. Съ наступленіемъ теплой погоды, она начала выходить изъ дома и, привтствуя юношу, воскликнула:
— О, мой миленькій мальчикъ, я всегда буду думать, что моя корзинка съ яйцами была началомъ всхъ твоихъ бдствій.
— Нтъ, отвчалъ Кармело съ доброй улыбкой:— эти негодяи и безъ вашей корзинки съ яйцами погубили бы меня такъ или иначе.
— Но они тебя преслдовали за твою доброту ко мн.
— Когда хочешь преслдовать, то всякій предлогъ хорошъ, произнесъ Чекко.
И они вс вмст продолжали путь. Они молчали и думали, что онъ скажетъ, увидавъ, вмсто тнистыхъ деревьевъ, обнаженную землю.
Дйствительно, Кармело, полный горькихъ мыслей и нжныхъ воспоминаній, нетерпливо искалъ глазами родительскій домъ.
— Вотъ онъ! воскликнулъ юноша, когда передъ нимъ предсталъ блый домъ съ красной крышей:— но что это, гд же деревья?
Никто не произнесъ ни слова.
— Неужели отецъ срубилъ ихъ? прибавилъ онъ съ изумленіемъ.
Віола мужественно отвтила:
— Ихъ срубилъ муниципалитетъ, ему понадобилась земля для какого-то общественнаго…
Кармело произнесъ одно изъ тхъ страшныхъ итальянскихъ проклятій, которыя жгутъ, какъ огнемъ. Вс вздрогнули. Онъ не прибавилъ ни слова и, насупивъ брови, подошелъ къ дому, у калитки котораго ждали его отецъ, братья и сестры.
Они обняли его, плакали и радовались, но онъ не отвчалъ на ихъ привтствія ни словомъ, ни жестомъ. Даже меньшая его сестра, маленькая Изола, тщетно суетилась у его ногъ, онъ даже не поцловалъ ея. Онъ только посмотрлъ съ укоромъ на отца и потомъ на то мсто, гд когда-то зеленла роща.
— И вы это позволили?
— Дитя мое, отвчалъ смиренно старикъ:— можешь ли ты бороться съ шипами? Я не могу.
Кармело опустился на деревянную скамью у двери, надъ тмъ мстомъ, гд была похоронена Тона, и закрылъ лицо руками. Это было грустное возвращеніе домой.
День былъ прекрасный, поля зеленли во всей весенней красот, вода въ рк такъ же зеленла отъ отраженія листвы, въ воздух стояло благоуханіе отъ только что скошеннаго сна и цвтущихъ яблонь. Сестра Кармело приготовила вкусный обдъ, черные дрозды и зяблики весело чирикали въ кустахъ, все вокругъ сіяло, но лицо Кармело оставалось сумрачнымъ и ничто не могло его заставить улыбнуться.
Онъ былъ жертвой черной несправедливости, а подобное зло разъдаетъ общественный и человческій организмъ, какъ сильнйшій ядъ.
Кармело поникъ головой, и мысли его перенеслись къ тому несчастному дню, когда, вставъ рано утромъ, онъ пошелъ кормить свою собаку. Ему казалось, что съ тхъ поръ прошло двадцать лтъ и что сердце его было замнено раскаленнымъ до бла желзомъ.
Онъ любилъ Віолу, онъ чувствовалъ всю силу своей глубокой, искренней привязанности къ молодой двушк, но и эта пламенная любовь стушевывалась передъ овладвшимъ имъ сознаніемъ сдланнаго ему зла. Даже справедливое наказаніе очень рдко приноситъ пользу, но несправедливое превращаетъ кровь въ желчь.
Вс надежды на будущее счастье были порваны, весь міръ опостыллъ. Во время тюремнаго одиночества въ немъ проснулись дикія страсти, и онъ, будучи простымъ, невжественнымъ юношей, безсознательно ненавидлъ людей и сомнвался въ Бог.
Чекко, старикъ Пасторини и младшій его сынъ старались развлечь Кармело смхомъ и веселой болтовней, но тщетно вино лилось въ стаканы, тщетны были вс старанія оживить общество. Тяжелое бремя горя и страха навалилось на всхъ и каждаго. Лицо Віолы соперничало грустной близной съ нарцисами въ саду, а Кармело почти ничего не лъ и не прикасался губами до стакана съ виномъ. Среди обда, его маленькая семилтняя сестра громко заплакала.
— Кармелино меня ни разу не поцловалъ, промолвила она всхлипывая.
Кармело взглянулъ на нее, и губы его задрожали. Онъ всталъ, схватилъ ребенка на руки и выбжалъ въ садъ. Тамъ на скамейк, надъ могилой Топы, онъ припалъ разгорвшимися щеками къ золотистымъ кудрямъ ребенка и горько зарыдалъ.
Деметріо Пасторини злобно ударилъ кулакомъ по столу. Всю свою жизнь онъ былъ мирнымъ человкомъ, безвреднымъ, добрымъ, спокойнымъ, но теперь кровь въ немъ кипла.
— Мы дураки и скоты, произнесъ онъ, съ накипвшимъ въ сердц гнвомъ:— мы глупе животныхъ, т, по крайней мр, околваютъ подъ ножемъ, а мы живемъ.
Вс молчали.
Это было грустное возвращеніе домой посл долгаго отсутствія.

XXVII.

Итальянцы — очень терпливый народъ. Они терпятъ столько же отъ голода, сколько ирландцы, въ этой стран не мене отсутствующихъ землевладльцевъ, и, однако, здсь не бываетъ ни аграрныхъ убійствъ, ни возстанія противъ хозяевъ, ни отказа отъ платежа ренты.
— Нашъ народъ не понимаетъ своихъ правъ, говорилъ мн одинъ префектъ, и я подумала:
— Когда народъ пойметъ свои права, то не много останется префектовъ.
Это — фактъ: итальянскій народъ не понимаетъ своихъ правъ. Люди смиренно отдаютъ своихъ сыновей въ рекрута, свой послдній грошъ муниципальнымъ притснителямъ, свой послдній рабочій инструментъ сборщику податей, свою послднюю рубашку въ кассу ссудъ и потомъ молча умираютъ съ голода или бросаются въ рку. Они не ропщутъ, не жалуются, не завидуютъ счастливымъ людямъ, разъзжающимъ на прекрасныхъ лошадяхъ. Имъ неизвстна ненависть къ богатымъ, одушевляющая ирландскихъ и французскихъ бдняковъ, если итальянецъ можетъ сидть сложа руки на солнц и у него есть ломоть дыни лтомъ и кусокъ колбасы зимой, онъ совершенно спокоенъ и готовъ шутить съ вами.
Иностранцы судятъ объ итальянцахъ по безпокойнымъ эмигрантамъ Менотти или по мистическимъ ученикамъ Мадзини, но и т и другіе составляютъ очень малую долю народа, большинство чуждо революціоннаго духа, а напротивъ, отличается смиренной, добродушной покорностью.
Безъ сомннія, для Кармело было бы гораздо лучше отправиться подале изъ Санта-Розаліи и въ новой мстности искать средствъ къ существованію, но итальянцу никогда не приходитъ въ голову покинуть свою родину. То же чувство, которое привязывало Данта къ cerchio antico, заставляетъ итальянскаго рабочаго и поселянина оставаться въ своемъ родномъ селеніи. Отторгнутые отъ своей колыбели рекрутчиной, они постоянно жаждутъ увидать знакомую гору или любимую поляну. Эмиграція ихъ не прельщаетъ, даже переселеніе въ сосдній городъ или въ близь лежащую провинцію кажется имъ отреченіемъ отъ родины.
— Я хочу вернуться въ мою родную страну (paese nativo), сказалъ мн одинъ изъ моихъ слугъ:— я уже давно тамъ не былъ.
Подъ родной страной онъ разумлъ горный скатъ, покрытый виноградниками и отстоявшій всего на дв мили. Онъ былъ дома на Пасх, а говорилъ со мною въ день св. Джіованни.
Этой любви къ paese nativo итальянскихъ поселянъ правительство обязано ихъ терпніемъ, устраняющимъ всякую мысль о революціи. Оставьте ихъ только въ paese nativo и притсняйте сколько угодно.
Поэтому, ни Кармело, ни окружающимъ не входило въ голову, что ему было бы полезно покинуть Санта-Розалію. Къ тому же, онъ былъ старшій сынъ, и отецъ всегда общалъ ему, что мельница будетъ его собственностью, согласно древнему обычаю, сохранившемуся въ народ, несмотря на отмну права первородства въ 1848 году. Старшій Пасторини всегда былъ хозяиномъ мельницы, а другіе члены семьи занимались другими ремеслами. Отецъ Кармело былъ строго-консервативенъ, какъ вс итальянскіе поселяне, ненавидящіе всякую перемну.
Такимъ образомъ, никто не думалъ объ удаленіи Кармело, и, несмотря на то, что дла шли очень дурно на мельниц, его бракъ считался необходимостью, не допускавшей отсрочки.
— Они довольно терпли, говорилъ старикъ Пасторини:— и ничто такъ скоро не сгонитъ съ него черной тучи, какъ возможность видть постоянно подл себя лицо любимой женщины.
— Послушай, дитя мое, сказалъ онъ Кармело въ ночь его возвращенія:— ты вернулся домой въ тяжелое для насъ время. Деревья срублены, и я, конечно, никогда не получу за нихъ ни сольдо. Паровая мельница Росси отбиваетъ у насъ всю практику, одни несутъ туда свое зерно, потому что работа скоре производится паромъ, чмъ водой, а другіе изъ желанія угодить синдику и членамъ джіунты, основавшимъ эту мельницу. Я не убжденъ, что наша мельница останется надолго источникомъ дохода. Я не хочу скрыть отъ тебя, что у меня есть долги, но я не хочу быть помхой единственному счастью, которое теб теперь доступно. Завтра будетъ твоя свадьба.
Дйствительно, на другой день посл выхода изъ тюрьмы, вся семья пошла тихо, спокойно въ церковь Сан-Джіузеппо и Кармело былъ обвнчанъ съ Віолой.
На всхъ глазахъ были слезы, Віола вспомнила о своей маленькой Рагги и положила себ за пазуху вточку миндальнаго дерева, подъ которымъ была похоронена собаченка. Оба старика, стоявшіе рядомъ съ нею, были очень печальны, горькое предчувствіе будущихъ бдствій терзало ихъ души.
Будетъ ли счастлива эта молодая чета, или ея жизнь составитъ безконечный рядъ страданій и заботъ? Пройдетъ ли ихъ жизнь въ спокойномъ труд, или они будутъ знать только горе и лишенія? Конечно, если ихъ оставили бы въ поко, то имъ хватило бы на кусокъ хлба, но штрафы, пени, притсненія не входили въ ихъ разсчеты.
Кармело говорилъ очень мало. Онъ едва сознавалъ счастье быть мужемъ Віолы.
— Имю ли я право плодить такихъ же несчастныхъ, какъ я? говорилъ онъ самъ себ, вспоминая все, что говорилъ ему въ тюрьм германскій рабочій.
Внчанье произошло очень рано утромъ, потому что они хотли обойтись безъ всякаго шума, и въ церкви присутствовало только немного старыхъ друзей. Единственнымъ символомъ радости былъ большой букетъ дикихъ нарцисовъ, который нарвала въ пол маленькая Изола. Невста была въ сромъ плать, которое она отложила въ сторону еще въ прошедшее лто. Добрый патеръ Домъ Леліо благословилъ ихъ дрожащимъ голосомъ, и они пошли домой тихо, печально. Только слышно было, какъ старый Пиппо и Нунціатина выбивали тактъ палкой и костылемъ по каменной мостовой.
Потомъ всякій вернулся къ своей работ, и никто не думалъ пировать, мысль о весель никому не входила въ голову.
Кармело и Віола зашли въ домикъ Мадонны, такъ какъ внучка хотла въ послдній разъ пообдать съ ддомъ прежде, чмъ разстаться съ нимъ навсегда. Молодые люди предлагали Пиппо прожить съ нимъ нсколько мсяцевъ до окончательнаго переселенія на мельницу, но онъ не согласился, несмотря на все свое желаніе не разлучаться съ внучкой. Онъ говорилъ самъ себ:
— У меня отнимутъ все, что я имю, лучше, чтобъ Віола этого не видла.
Они сли за столъ, но ни у кого не было аппетита, и эта трапеза скоре походила на похоронный обдъ, чмъ на свадебный пиръ.
Сердце Віолы разрывалось отъ мысли, что старикъ останется одинъ съ своими заботами и что некому будетъ приготовлять ему пищу и постель. Но Пиппо рзко объявилъ, что онъ предпочитаетъ жить одинъ, и Віола должна была подчиниться его вол.
Впрочемъ, мельница отстояла отъ домика Мадонны только на пол-мили, и Віола дала себ слово приходить къ дду разъ двнадцать въ день, такъ какъ Кармело очень любилъ старика, а три его сестры, конечно, не дадутъ ей много работать въ новомъ ея дом.
— Дитя мое, сказалъ торжественно Пиппо, поднявъ стаканъ съ виномъ: — будь такой же доброй женой, какъ ты была доброй дочерью, и ты будешь золотой рудой для новой твоей семьи. Ты здсь перенесла много горя. Дай Богъ, чтобъ ты никогда боле въ жизни не знала несчастья. Деметріо, чкнись со мною, будь счастливъ и живи долго. Я пью за твое здоровье и за здоровье твоихъ дтей.
Въ сумерки молодая чета пошла на мельницу, подл которой уже не было деревьевъ, гд могли бы пть соловьи въ эту первую брачную ночь Кармело и Віолы.
Старикъ Пиппо остался одинъ въ своемъ маленькомъ, скучномъ домик, гд царила мертвая тишина, прерываемая только плескомъ воды о песчаный берегъ.
— Бдная собачка! думалъ онъ, смотря въ заднюю дверь на могилу маленькой Рагги:— я вскор послдую за тобой. Пусть разбойники придутъ сюда и возьмутъ все, что угодно. Изъ полна нельзя выжать крови. Да притомъ же мн ничего не дорого, потому что теперь здсь нтъ ни тебя, ни Віолы.
Онъ поникъ головой, закрылъ лицо руками и неподвижно сидлъ до полуночи.

XXVIII.

Съ наступленіемъ теплой погоды А нунціата отдлалась отъ своего ревматизма и начала снова ходить по окрестнымъ фермамъ, шагая по дорогамъ въ большихъ кожанныхъ сапогахъ, принадлежавшихъ нкогда торговцу скотомъ.
Добрая старуха была всегда убждена въ глубин своего сердца, что ея корзинка съ яйцами была основной причиной всхъ несчастій, свалившихся на Кармело, и она не могла себ этого простить, тмъ боле, что когда его дло разсматривалось въ Помодоро, ее вызвали въ качеств обвинительницы и, несмотря на вс ея мольбы, Помпео изъ Сестріано приговорили къ шестинедльному аресту.
— А вы помните, что скрывать кражу — нарушеніе закона, наказуемое тяжелой пеней, грозно сказалъ молодой судья, обращаясь къ Анунціат, но она, несмотря на свой страхъ и волненіе, отвчала, что никогда не пойметъ, какое дло другимъ, если она не жалуется на обворовавшихъ ее людей.
— Это только доказываетъ, что вы не понимаете коренныхъ основъ нравственности и общественнаго долга, произнесъ преторъ, который походилъ на мессера Неллемане, какъ зеленая кисть винограда походитъ на сплую. Онъ еще не усвоилъ себ терпливаго спокойствія и мягкаго обращенія съ глупыми людьми, которыя мессеръ Неллемане развилъ въ себ въ виду будущаго министерскаго портфеля.
Анунціата продолжала рыдать, а когда Сестріано вывели изъ суда съ карабинерами, воскликнула:
— Выйдя изъ тюрьмы, онъ убьетъ меня и не будетъ виноватъ, потому что никогда не прикоснулся бы къ моей корзин съ яйцами, еслибъ не былъ пьянъ.
— Если онъ васъ убьетъ, то пойдетъ на каторгу, замтилъ одинъ изъ сторожей, провожая старуху изъ залы засданія.
— Какая же мн отъ этого будетъ польза въ могил? сказала Нунціатина:— онъ добрый человкъ, когда трезвъ. Я вамъ это всегда говорила.
Ея упорство и рзкіе отвты начальству возбудили во всхъ оффиціальныхъ умахъ убжденіе, что она — дерзкая и строптивая женщина.
— Еслибъ существовалъ законъ о бродягахъ, то я тотчасъ бы заперъ ее въ тюрьму, сказалъ преторъ мессеру Неллемане.
— Я думаю, что кавалеръ Дурелаццо сдлаетъ подобное предложеніе. Наше селеніе кишитъ нищими, просящими милостыню, но, конечно, для успшнаго примненія новой мры необходимо, чтобъ и въ город сдлали тоже.
— Я поговорю объ этомъ съ синдикомъ, отвчалъ преторъ. Синдикъ Помодоро былъ старшій братъ добраго графа Саверіо, предсдателя богоугоднаго братства св. Франциска Ассизи.
— А много у насъ бдныхъ, просящихъ милостыню? спросилъ синдикъ у брата.
Графъ Саверіо всплеснулъ руками и замтилъ, что ихъ столько же, сколько песчинокъ на морскомъ дн.
— Они доставляютъ намъ множество заботъ, прибавилъ онъ:— и всегда обращаются къ намъ съ просьбами, а по нашимъ правиламъ, мы не имемъ права оказывать помощь нищимъ, просящимъ милостыню. Еслибъ только былъ законъ противъ нихъ!
— Это необходимо, отвчалъ синдикъ:— я поговорю съ Дурелаццо.
Такимъ образомъ, благодаря представленіямъ мессера Неллемане кавалеру Дурелаццо, а кавалера Дурелаццо джіунт, желанія мессера Неллемане и претора исполнились, и законы, существующіе для городовъ противъ бродяжничества и прошенія милостыни, были распространены на общину Веццайи и Гиральды.
Въ джіунт обнаружилась сильная оппозиція, потому что итальянцы, пока ихъ гуманность не стушевывается чиновничествомъ, не склонны къ строгости. Климатъ и обычаи длаютъ ихъ милостивыми.
Но кавалеръ Дурелаццо прочелъ докладъ, приготовленный его секретаремъ и подписанный имъ. Изъ этого документа было ясно видно, сколько лицъ жило милостыней. Чиновники, типомъ которыхъ можно принять мессера Неллемане, питаютъ особое пристрастіе къ такимъ докладамъ, которые, основываясь на фактахъ положительной науки статистики, наносятъ смертельный ударъ непроизводительному и кочевому населенію, ненавистному бюрократіи.
Трудъ Неллемане оканчивался краткими нравственными разсужденіями о польз предусмотрительности, экономіи и трудолюбія, а также о необходимости взглянуть на вопросъ съ высшей патріотической точки зрнія общей пользы, а не мелочного чувства сожалнія къ отдльнымъ личностямъ.
День былъ очень теплый въ конц марта, комната, гд собирался совтъ, маленькая и душная. Члены совта или дремали, или ждали съ нетерпніемъ конца засданія. Кавалеръ Дурелаццо говорилъ громко, но долго и только нагонялъ еще боле сонъ на утомленную джіунту, которая согласилась на все, лишь бы ее поскоре отпустили по домамъ. Новый законъ, состоявшій изъ тридцати пяти статей, былъ отправленъ тотчасъ на разсмотрніе префекта.
Само собой разумется, что префектъ ничего не разсматривалъ, а только одобрилъ, потому что, во-первыхъ, не въ его интерес было ссориться съ общиной, а во-вторыхъ, онъ даже не прочелъ длиннаго документа, а только его подписалъ, торопясь на скачки.
Секретарь префекта переслалъ этотъ документъ министру внутреннихъ длъ, но этотъ высшій администраторъ былъ слишкомъ занятъ борьбою въ Монтечиторіо и заботой о сохраненіи своего мста, чтобъ обратить вниманіе на отдаленную общину, скрытую въ виноградникахъ и маисовыхъ ноляхъ. Онъ также одобрилъ постановленіе общины, тмъ боле, что какъ префекты, такъ и министры всегда громко кричатъ объ автономіи сельскихъ общинъ. Если вы имъ скажете, что общины дурно управляются, то вамъ отвтятъ: это ихъ вина, зачмъ он выбираютъ ословъ въ члены джіунты и въ синдики. Такимъ образомъ, законъ противъ бродяжничества и прошенія милостыни вошелъ въ составъ муниципальнаго кодекса Веццайи и Гиральды, объявленіе объ этомъ было вывшено на стнахъ домовъ, но безъ всякаго видимаго результата, такъ какъ девять десятыхъ жителей не знали граматы.
Дло въ томъ, что въ сельскихъ общинахъ бываетъ много стариковъ и старухъ, которые слишкомъ стары, чтобъ работать, но, живя въ своихъ семьяхъ, стараются помочь имъ по мр своихъ силъ и ходятъ по окрестнымъ вилламъ, гд имъ охотно даютъ мдную монету, кусокъ хлба, стаканъ вина, старое платье. Они очень удивятся, если вы назовете ихъ нищими, просящими милостыню. Ихъ вс знаютъ, и они всю жизнь, пока были въ состояніи, работали въ пот своего лица, къ тому же они никогда ничего не просятъ и только берутъ то, что имъ добровольно даютъ.
Этихъ-то несчастныхъ новый законъ губилъ безпощадно. А
они въ сущности не сдлали никакого вреда, государство не содержало для нихъ богадльни, они только пользовались помощью богатыхъ, которые отъ этого ни мало не бднли. Но въ наши просвщенные дни христіанская Европа признаетъ, что нетолько бднякъ, лежащій на большой дорог, но и самаритянинъ, протягивающій ему руку помощи, гршатъ противъ политической экономіи. Уничтоженіе нищихъ — дло очень хорошее, но такъ какъ вы не можете уничтожить бдности, то замните чмъ-нибудь добраго самаритянина прежде, чмъ вы уберете его на полку. Я знаю одного очень добраго человка, который въ прошлую зиму раздавалъ билеты на даровое полученіе супа всякому, кто обращался къ нему, и никакъ не могъ понять, въ чемъ еще посл этого нуждались бдняки. Конечно, чашка супа — дло хорошее, но я никогда не видалъ человка, который жилъ бы на одномъ суп, и, напротивъ, зналъ многихъ бдняковъ, которые стыдились представить свой билетъ и получить публично порцію. Почему людямъ воспрещено быть гордыми, если даже они умираютъ съ голода? Я никогда не могъ понять, но такое запрещеніе фактически существуетъ.
Мессеръ Неллемане шелъ дале моего пріятеля: по его мннію, кто не можетъ заплатить за супъ, тотъ недостоинъ его сть. Новый законъ былъ именно основанъ на этомъ принцип, казавшемся ему правильнымъ и полезнымъ, и такъ какъ подобныя же правила были введены въ большей общин ПомодороКарчіофи, то онъ надялся, что вся страна очистится отъ нищихъ.
Дйствительно, вс эти старики и старухи не знали новаго закона, хотя онъ и красовался большими буквами на стнахъ муниципальнаго дворца и потому попали въ разставленную имъ сть. Еслибъ полкъ слпыхъ, хромыхъ и дряхлыхъ могъ принести пользу военному министру, то облава, произведеная мессеромъ Неллемане, доставила бы много рекрутовъ. Но, увы! они не годились ни на что и большею частью такъ перепугались своему неожиданному аресту, что умерли въ тюрьм, возбудивъ горькія о себ сожалнія въ скромныхъ сельскихъ жилищахъ, гд привыкли слушать ихъ веселые разсказы о старин.
Новый законъ вступилъ въ дйствіе 1-го іюня, ровно двадцать дней посл свадьбы Кармело съ Віолой, и около полудня Анунціата, возвращаясь домой съ окрестныхъ фермъ, была остановлена Биндо Терри. Онъ грубо ударилъ ее но плечу и взялъ подъ арестъ. Тщетно плакала она, рыдала и стонала, увряя, что она честная женщина. Она была нищая и подходила подъ новый законъ, у нея не было никакихъ средствъ къ жизни и она не работала, слдовательно, существовала милостынью.
Ее отвели въ караулку, гд осмотрли ея корзинку, въ которой нашлись мдныя монеты и различные оскребки, ясно доказывавшіе ея виновность, а потому, безъ дальнйшихъ разговоровъ, ее отправили въ Помодоро, въ тюрьму.
— Таковъ новый законъ, сказалъ Биндо и не хотлъ боле прибавить ни слова.
Онъ былъ очень суровъ и нахаленъ, подобное расширеніе дятельности наполняло его сердце горделивой радостью.
— Не говорите Кармело! воскликнула добрая старуха:— ради Бога, не говорите, а то онъ подожжетъ городъ, чтобы меня освободить.
Мысль, что она навлечетъ горе и позоръ на любимыхъ лицъ, привела ее въ такую ярость, что черезъ полчаса пребыванія ея въ кель, тюремщикъ призналъ ее за съумасшедшую и послалъ въ тотъ самый лазаретъ, гд молодой Кармело провелъ столько безсонныхъ ночей зимой и весной.
Для оказанія помощи именно такимъ несчастнымъ было основано братство св. Франциска, но современныя понятія о нравственности мшали ему поощрять нищенство, а потому графъ Саверіо, услыхавъ объ арест старой Анунціаты, не могъ, по принципу, ничего сдлать для нея.
Онъ въ эту самую минуту былъ занятъ финансовыми комбинаціями съ биржевымъ маклеромъ и сказалъ поспшно секретарю, который доложилъ ему объ этомъ случа.
— Эта старуха живетъ милостынью. Мы не можемъ вступиться за нее, это былъ бы вредный примръ. Мы должны имть въ виду общую пользу и держаться строго-человколюбивой точки зрнія.
Между тмъ, Биндо поспшно вернулся домой и сказалъ своему молодому брату, походившему на него, какъ одна горошина на другую.
— Я сегодня арестовалъ старуху Анунціату. Пошли какого-нибудь мальчишку на мельницу сказать объ этомъ. Самъ лучш е не ходи.
Юноша кивнулъ головой и побжалъ. Спустя полчаса, все семейство сидло за обдомъ, вдругъ какой-то мальчишка пріотворилъ дверь и крикнулъ:
— Ваша старуха въ тюрьм, новый законъ дйствуетъ сегодня, ее отправили въ Помодоро!
И быстро скрылся, боясь встрепки.
Вс вскочили. Віола дрожала всмъ тломъ.
— Это неправда, это неправда! воскликнула она: — они не могутъ арестовать Нунціатину. Ее вс знаютъ.
— Я поду и посмотрю, сказалъ Кармело, насупивъ брови.
— Нтъ, отвчалъ Деметріо Пасторини: — ты попадешь въ новую бду. Это, по всей вроятности, ложь. Дайте заложить тележку. Я отправлюсь самъ и все узнаю, а ты оставайся съ женою.
— Нтъ, отвчалъ Кармело: — тетка Віолы находится въ опасности, и я долженъ хать. Если хотите, подемте вмст, но ради Бога не удерживайте меня.
— Будь-по твоему, но помни, ты теперь не одинъ!
Кармело взглянулъ черезъ полуотворенную дверь на берегъ, гд была нкогда роща, и промолвилъ съ горечью:
— Мы рабы, а рабы могутъ только любить свое иго.
Віола умоляла взять ее съ собой, и такъ какъ не прошло еще мсяца со времени ея свадьбы, ей не ршились отказать въ ея просьб.
Дорога въ Помодоро вела вдоль берега, гд должна была пройти конно-желзная дорога по окончаніи распри между спекулаторами и муниципалитетами. Подъзжая къ домику мадонны, Віола воскликнула:
— Ддъ перезжаетъ, не предупредивъ насъ.
Кармело остановилъ лошадь и соскочилъ. Щеки его поблднли, и онъ стиснулъ зубы. Онъ увидалъ, подл груды матрацовъ, столовъ, стульевъ, кострюль и другой домашней утвари, знакомыя фигуры судебнаго пристава и его двухъ помощниковъ.
— Нашъ ддъ только провтриваетъ свои вещи, Віола, сказалъ онъ:— я лучше останусь здсь и помогу ему, а ты позжай съ отцомъ въ Помодоро.
Но Віола также поняла, въ чемъ дло.
— Его вещи продаютъ! воскликнула она, и прежде чмъ кто-нибудь подумалъ остановить ее, соскочила съ тележки и побжала къ дому. Старикъ Пасторини бросилъ возжи на лошадь и послдовалъ за молодежью.
— О, ддушка, ддушка, что это значитъ? спросила Віола, вбгая въ комнату, гд старикъ Пиппо сидлъ, какъ всегда, въ своемъ соломенномъ кресл.
Онъ поднялъ голову, лицо его было мрачное, суровое, но спокойное.
— Они продаютъ старыя вещи, сказалъ онъ:— я думалъ, что нельзя выпустить крови изъ полна, но, вроятно, можно.
Віола бросилась передъ нимъ на колна и спрятала свое лицо въ его рукахъ.
— О, ддушка, ддушка! бормотала она: — отчего вы не хотли, чтобъ я осталась у васъ? Еслибъ я только знала объ этомъ, то не покинула бы васъ.
— Конечно, я это зналъ, голубушка, отвчалъ старикъ дрожащимъ голосомъ: — но ты не сдлала бы мн ни малйшей пользы и погубила бы свое счастіе.
Между тмъ, Кармело схватилъ одного изъ помощниковъ судебнаго пристава, выносившаго прежнюю кровать Віолы, и воскликнулъ:
— Оставь эти вещи, воръ, или я сверну теб шею!
— Кармело, сынъ Деметріо! произнесъ громкимъ, повелительнымъ голосомъ Пиппо, вставая и ударяя палкой по полу: — ты мужъ моей внучки, но ты мн не господинъ и въ моемъ дом не можешь распоряжаться. Длай только то, что я попрошу, и ничего боле. Подойди сюда и успокойся, пусть ихъ длаютъ, что хотятъ.
Уваженіе и повиновеніе къ старшимъ, эти первобытныя добродтели, еще живутъ въ сердц итальянца. Кармело тотчасъ опустилъ руку, которою уже схватилъ за горло помощника судебнаго пристава, и вопросительно посмотрлъ на Пиппо.
— Вы не окажете сопротивленія? промолвилъ онъ.
— Какая польза въ сопротивленіи, если у тебя нтъ силы настоять на своемъ? Это одна глупость. Они сильне насъ. Они берутъ мои вещи и пусть берутъ. Еслибъ твоей жен пришлось оплакивать тебя, то это было бы тяжеле, чмъ лишиться домашней утвари.
Кармело не сказалъ ни слова и стоялъ, какъ вкопанный.
Снаружи, у двери, Пасторини велъ переговоры съ судебнымъ приставомъ, предлагая отсрочки и прося его внести вещи обратно въ домъ.
— Хотя уже поздно, но я прекращу всякія дйствія, если вы заплатите должную сумму, отвчалъ приставъ.
Въ глазахъ у старика потемнло. На бумаг, поданной ему приставомъ, стояла чудовищная цифра двсти франковъ, а у Деметріо не было денегъ. Онъ самъ многимъ былъ долженъ, благодаря паровой мельниц, отбивавшей у него боле половины практики.
Онъ мысленно соображалъ, нельзя ли какъ-нибудь достать нужную сумму, а люди, помогавшіе судебному приставу въ исполненіи его обязанностей за скромную плату два франка въ день, продолжали выносить изъ дома вещи, которыя, повидимому, ни на что не годились.
— Своимъ упорствомъ они причиняютъ намъ столько хлопотъ, произнесъ приставъ: — отбираешь все ихъ имущество, а нечего продавать.
И онъ ткнулъ ногой въ груду, изъ которой покатились по мостовой дв кострюли.
Вс молчали. Віола плакала.
— О бдная Анунціата! Бдная Анунціата! бормотала она сквозь слезы.
— Что съ ней? спросилъ Пиппо.
— Ее арестовали. Она въ тюрьм за нищенство.
Пиппо дико захохоталъ.
— Таковъ новый муниципальный законъ, сказалъ судебный приставъ, выдвигая ящики изъ стариннаго комода, въ которомъ Віола сохраняла до дня своей свадьбы подвнечное платье матери.
— Законъ! воскликнулъ Пиппо, злобно сверкая глазами: — вы скоро обложите налогомъ грудь матери, которую сосетъ младенецъ. Вы на это способны. Но матерямъ слдовало бы васъ обмануть и убить своихъ дтей прежде, чмъ они выростутъ…
Онъ съ яростью бросилъ свою трубку на полъ, и, грубо оттолкнувъ Віолу, прибавилъ:
— Ступайте вс къ Анунціат, оставьте меня одного. У меня есть кровъ, и я не двчонка, чтобы плакать о потерянномъ зеркальц. Я могу спать на полу, а для корки хлба не надо тарелки. Ступайте.
Они были вынуждены ему повиноваться. Старикъ Пасторини видлъ по блднымъ, стиснутымъ губамъ и опущеннымъ глазамъ сына, онъ едва сдерживалъ себя, и былъ очень благодаренъ Пиппо, что онъ давалъ ему случай увезти Кармело.
Они снова сли въ тележку и продолжали путь въ Помодоро.
— Бдный ддушка, онъ всегда жилъ честно и никому небылъ долженъ ни гроша, бормотала сквозь слезы Віола: — за что продаютъ? Не за долгъ, конечно. И кто иметъ право…
Кармело крпко сжалъ ей руку, но не могъ произнести ни слова, и мысленно повторялъ, какъ нкогда Пиппо:
— Долго ли это будетъ, о Господи? Долго-ли?
А Віола думала, лихорадочно вздрагивая:
— Еслибы я согласилась на гнусныя предложенія мессера Гаспардо, то мои близкіе такъ не страдали бы.
Безъ всякаго сомннія, что мессеръ Неллемане былъ источникомъ всхъ несчастій, обрушившихся на эту бдную семью.

XXIX.

Услыхавъ стукъ удалявшейся тележки, старый Пиппо слъ въ свое кресло у печки и не смотрлъ боле на приставовъ, оканчивавшихъ свое дло. На него нашелъ точно столбнякъ, лицо его и глаза имли безсознательное выраженіе. Онъ бормоталъ въ полголоса:
Два и три — пять и четыре — девять и шесть — пятнадцать…
И такъ дале. Онъ подводилъ итогъ всмъ суммамъ муниципальныхъ взысканій, какъ оплаченныхъ имъ, такъ и тхъ, за которыя теперь у него отбирали вещи. Считать ему приходилось долго, цифръ было много, а онъ плохо зналъ ариметику.
Онъ такъ просидлъ до сумерекъ. У него все обобрали и ушли, оставивъ только голыя стны и крышу.
Когда совершенно стемнло и звзды показались на неб, тележка мельника снова остановилась у домика Мадонны, и Віола вошла въ комнату.
Она дрожала всмъ тломъ и плакала. Сначала Пиппо ея не замтилъ, такъ поглощенъ онъ былъ своимъ счетомъ. Ей пришлось взять его за плечи и хорошенько раскачать прежде, чмъ онъ очнулся, но и тогда выраженіе его лица было тупое, безсмысленное.
— Что вы узнали? спросилъ онъ, едва поворачивая языкомъ.
— Она въ тюрьм, воскликнула всхлипивая Віола:— и мы не могли ничего для нея сдлать. Ее не хотятъ выпустить, она мечется какъ сумасшедшая, и я все время боялась, чтобъ Кармело не сдлалъ чего-нибудь неблагоразумнаго. Я и его отецъ едва могли его удержать…
— Ее посадили въ тюрьму?
— Да, и она все умоляетъ, чтобъ ее выпустили!
— Ее посадили въ тюрьму, а у меня обобрали вс вещи, промолвилъ Пиппо:— право, я не знаю, зачмъ людямъ быть честными. Мы просто дураки!
И, обернувшись къ печк, онъ продолжалъ считать:
— Два и три, пять и четыре, девять и шесть, пятнадцать…
Віола вернулась къ тележк.
— Позвольте мн остаться съ нимъ эту ночь, сказала Віола:— я не могу оставить его однаго.
— Я останусь съ тобой, отвчалъ Кармело, соскочивъ съ тележки, и прося отца вернуться домой.
Пиппо не обратилъ на него вниманія и все считалъ безъ умолка.
Въ дом не было ни лампы, ни масла, ни стола — все было унесено слугами закона, и только луна уныло свтилась въ окно.
Віола отерла слезы и обыскала вс полки въ шкапахъ, устроенныхъ въ стн, тщетно надясь найти сломанную тарелку или изогнутую ложку — все исчезло. Остались только: жестяная кружка и ломоть хлба. Кармело сгребъ въ кучку остатки угля въ камин и развелъ огонь. Віола сходила за водой и поставила на огонь похлебку изъ воды, хлба и луковицы, которую она нашла въаду. Во всемъ дом не было ни капли вина, ни щепотки риса.
Все это время Пиппо занимался счетомъ, сидя въ соломенномъ кресл, а молодые люди помстились у его ногъ. Въ комнат пахло дымомъ и копотью отъ сосдней паровой мельницы, а было время, когда въ воздух стояло благоуханіе отъ сирени.
Вдругъ что-то шмыгнуло между ногъ Пиппо. Онъ очнулся, поднялъ голову, и увидалъ при свт луны молодыхъ людей, сидвшихъ на полу. Онъ обвелъ комнату глазами и произнесъ съ страшнымъ, дикимъ смхомъ:
— Они выпустили кровь изъ полна. Они думаютъ, что я наложу на себя руки. Всего выходитъ четыреста шестьдесятъ-пять франковъ, и я долженъ еще отвести ручей, нанять каменьщиковъ и инженеровъ. И старуху посадили въ тюрьму, какъ воровку. Вотъ для чего мы длали иллюминацію посл битвы при Сан-Мартино. Вотъ луна, но гд сирень? Я не слышу ея запаха. Отчего въ моемъ дом такъ воняетъ дымомъ? Откуда дымъ? Вонъ отсюда, я пока еще здсь хозяинъ!
И онъ сталъ ударять руками по воздуху. Потомъ, узнавъ Віолу и Кармело, сказалъ глухимъ голосомъ:
— Чего вы тутъ ждете? Идите домой, мои голубчики. Вы еще любите другъ друга, ночь для васъ блаженство, идите домой. Я хочу быть одинъ. У меня есть кровъ, я еще не на улиц.
Онъ почти грубо выпроводилъ ихъ и заперъ дверь. Потомъ снова слъ на кресло и принялся попрежнему считать:
— Два и три пять, и четыре девять, и шесть пятнадцать.
— Онъ съ ума сойдетъ, если будетъ все считать, сказала Віола, очутившись на улиц.
Кармело обнялъ ее, но не могъ произнести ни слова.

XXX.

Спустя нсколько дней посл отобранія у Пиппо судебнымъ приставомъ всего домашняго скарба, онъ снова получилъ повстку о явк въ судъ, для взноса 60 франковъ пени за то, что онъ цлый мсяцъ не исполнилъ распоряженія объ отвод ручья. Онъ не умлъ читать, но зналъ по виду повстки суда и, съ злобнымъ смхомъ, закурилъ трубку этимъ оффиціальнымъ документомъ.
Онъ въ послдніе дни былъ очень молчаливъ и сумраченъ, сидя одинъ за работой, онъ постоянно считалъ, но упорно боролся съ злой судьбой. Онъ продолжалъ попрежнему плесть корзины и работать въ саду. Одинъ сосдъ принесъ ему старый стулъ, другой кострюлю, третій горшокъ, и т. д., а Домъ Леліо ссудилъ ему тюфякъ. Такимъ образомъ, Пиппо началъ жизнь съизнова.
Кармело и Віола получили позволеніе вторично видться съ Анунціатой, но это свиданіе только увеличило ея и ихъ горе. Она была какъ безумная, глаза ея почти ничего не видли отъ слезъ, и она охрипла отъ раздирающихъ воплей. Она ничего не знала и не понимала, кром того, что ее обвиняли въ какомъ-то преступленіи.
— Выпустите меня! Выпустите меня! кричала она изо всей силы:— я хочу видть солнце. Я всегда въ этотъ день хожу въ Вараменту за хлбомъ. Маленькій иностранный ребенокъ всегда улыбается мн, и я приготовила для него розу. Пустите меня домой. Я не хочу умереть здсь.
Несчастный уголокъ на чердак, гд она работала, стряпала, ла и спала въ продолженіи сорока лтъ, со времени смерти ея мужа, былъ дороже для нея, чмъ дворецъ для королевы.
— Голубчикъ мой, не попади въ бду ради меня, прибавила она, обращаясь къ Кармело: — они должны меня выпустить. Я не сдлала ничего дурного и теперь только хочу вернуться домой. Скажите имъ, чтобъ они меня отпустили, мн не надо телеги, я дойду и пшкомъ.
Но никто и не думалъ ее выпускать. Грустно вернулись въ СантаРозалію Віола и Кармело, котораго только жена удерживала отъ какой-нибудь неосторожной выходки, за что его снова посадили бы въ тюрьму.
У Кармело была за душей одна драгоцнность — часы, которые ему оставилъ по завщанію ддъ, котораго онъ былъ любимцемъ. Они были старинные серебряные, шли очень хорошо и были величиной въ персикъ. Кармело любилъ ихъ и носилъ только по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ. Онъ заводилъ ихъ только въ эти дни, а во все остальное время они лежали въ комод, завернутые въ шелковомъ платк.
На слдующій день, посл второго свиданія съ Анунціатой, Кармело воспользовался минутой, когда Віола мыла блье, а отца не было дома, и, взявъ изъ комода часы, сунулъ ихъ въ карманъ. Потомъ онъ пошелъ и заложилъ мула въ тележку.
— Я повезу муку въ Вараменту, сказалъ онъ, подходя къ окну въ кухн.
Братья помогли ему нагрузить телегу кулями съ мукой, и онъ ухалъ. Никто не подозрвалъ, что онъ отправился съ какой-нибудь необыкновенной цлью.
Въ Верамент онъ сдалъ муку, но, по несчастью, не засталъ дома семью, любившую Анунціату. Оттуда онъ отправился въ ненавистный Помодоро. Лицо его было багровое, и онъ гордо держалъ голову къ верху. Ему казалось, что вс указывали на него пальцами.
Въ город былъ магазинъ ювелира и антикварія, соединявшихся въ одномъ лиц. Въ счастливую эпоху до тюрьмы, Кармело покупалъ у него для своей невсты Віолы серебряныя и кораловыя серьги.
— Сколько вы дадите? спросилъ онъ теперь, входя въ лавку и подавая часы.
Ювелиръ уже давно зналъ эти часы и желалъ ихъ пріобрсть.
— Двадцать франковъ, отвчалъ онъ небрежно: — вы знаете, что ихъ можно только продать въ ломъ. Никто не купитъ старые часы.
— Это ложь, отвчалъ Кармело:— вы сами мн сказали года два тому назадъ, что на часахъ драгоцнная рзьба.
— Я сказалъ это только изъ любезности, замтилъ ювелиръ.
Посл долгихъ споровъ, тянувшихся около часа, Кармело воскликнулъ съ жаромъ:
— Дайте мн пятьдесятъ франковъ и берите часы. Вы знаете, что я не разстался бы съ ними, еслибъ не крайность.
— У васъ всегда какая-нибудь бда, сказалъ ювелиръ, но отдалъ требуемую сумму и заперъ къ себ въ ящикъ часы, за которые его знакомый любитель древностей съ радостью заплатилъ бы двсти франковъ.
Кармело отправился прямо въ тюрьму. По закону, въ случа взноса 50 франковъ, въ вид обезпеченія, что нищій не будетъ вторично просить милостыни, онъ могъ быть выпущенъ на свободу.
— Отецъ прислалъ деньги за Нунціатину, сказалъ онъ тюремщику:— я могу отвезти ее домой?
— Нтъ, у насъ дла творятся не такъ скоро.
Только на слдующій день, къ ночи, Анунціата, плача отъ радости, вернулась въ свою комнату на чердак.
Віола замтила исчезновеніе часовъ.
— О, милый мой, какъ ты добръ! воскликнула она.
Кармело вспыхнулъ и покачалъ головой.
— Не хвали меня, моя радость. Твоя родня — моя.
Посл этого, его обычная угрюмость какъ будто разсялась, и онъ раза два улыбнулся какъ въ старину. Маленькая Изола это замтила и, обнявъ его, сказала:
— О, Carmelino mio! Забудь злыхъ людей и будемъ счастливы.
— Я готовъ ихъ забыть, если они мн позволятъ, отвчалъ онъ.
И, дйствительно, онъ забылъ бы о причиненномъ ему зл и сталъ бы снова веселымъ, работящимъ, довольнымъ своей судьбой. Но условія, создающія мессеровъ Неллемане, не считаютъ нужнымъ имть въ городахъ и сельскихъ общинахъ людей, веселыхъ, работящихъ, довольныхъ своей судьбой…

XXXI.

Пасторини съ каждымъ днемъ все боле и боле задумывался, для него всегда было тяжелой задачей прокормить и одть столько сыновей и дочерей, но въ настоящее время многочисленное семейство становилось невыносимымъ бременемъ. Правда, Дина должна была выйти замужъ черезъ годъ, но ея женихъ былъ очень бденъ. Другія дочери были еще молоды и хотя очень трудолюбивы, но не могли ничего заработывать. Такимъ образомъ, бдный старикъ, кое-какъ прежде сводившій концы съ концами, теперь, когда паровая мельница отняла у него дв трети заказовъ, совсмъ потерялся, тмъ боле, что ожидалъ лтомъ еще большаго обмелнія рки, благодаря порубк лса по ея берегамъ. Дйствительно, еще въ іюн мсяц, чего досел никогда не случалось, убыль воды въ Роз дошла до того, что колеса мельницы перестали работать, тогда какъ немного дале, паровая мельница дымила день и ночь.
Она составляла отвратительное пятно въ живописномъ пейзаж, распространяя вокругъ себя грязь, пыль и вредныя испаре нія. Маленькія дти вокругъ нея стали блдными, больными, но мессеръ Неллемане (хотя онъ самъ задыхался отъ дыма не мене другихъ) говорилъ:
— Какъ пріятно видть этотъ столбъ прогресса!
И все селеніе понимало по его взгляду и улыбк, что всякій, кто хотлъ понравиться муниципалитету, долженъ нести свое зерно къ Росси.
Въ послдній день марта мсяца миновалъ для стараго Пиппо первый полугодичный срокъ для платежа по закладной процентовъ, которые составляли, со всми издержками, до 150 франковъ въ годъ на полученную имъ сумму 300 франковъ. Онъ не имлъ никакого понятія объ ипотечномъ закон и о смысл того обязательства, подъ которымъ онъ поставилъ три креста при свидтеляхъ. Срокъ прошелъ, и онъ не почувствовалъ особаго безпокойства, кром постояннаго тяжелаго сознанія, что его гнететъ бремя долга. Когда судебный приставъ захватилъ все его имущество, онъ сказалъ себ:
— Мн надо будетъ увдомить адвоката въ Помодоро, потому что я никогда не буду въ состояніи платить ему ежегодно проценты.
Но голова его была теперь до того пуста, что онъ все забывалъ и ни о чемъ не думалъ. Поэтому онъ не написалъ ни слова адвокату, а когда мысль объ этомъ, по временамъ, озаряла его отуманенный умъ, то онъ утшалъ себя словами:
— Ничего, онъ получитъ домъ посл моей смерти и не будетъ въ наклад.
Вотъ какъ онъ понималъ ипотечную систему.
Адвокатъ не присылалъ за нимъ и не писалъ ему, такъ что Пиппо естественно былъ убжденъ въ правильности своихъ соображеніи. Теперь былъ уже августъ мсяцъ, и въ своемъ опустломъ, обнаженномъ дом онъ мужественно боролся съ судьбой. Онъ заработывалъ не боле восьмидесяти сантимовъ въ день, но ему этого хватало для удовлетворенія его скромныхъ потребностей.
— Если только здоровье позволитъ, думалъ онъ, занимаясь плетеніемъ камышей, которые онъ теперь былъ обязанъ покупать:— я желалъ бы увидть на своихъ колняхъ сына Віолы.
Эта мечта поддерживала въ немъ слабющія силы. Хотя онъ зналъ, что этому ребенку было лучше не родиться, но все-таки желалъ его увидть на своихъ колняхъ.
Во все это время мессеръ Неллемане не могъ хладнокровно видть стараго Пиппо: онъ считалъ крайней мерзостью, что этотъ бдный, мелкій, безпомощный человкъ смлъ жить и гордо поднимать голову посл столькихъ, вполн заслуженныхъ каръ. Ему было недостаточно, что старикъ совершенно раззорился и, сидя теперь за работой, едва переводилъ дыханіе отъ угольнаго дыма и копоти. Одинъ видъ Пиппо ему былъ ненавистенъ. Къ тому же, вода попрежнему выбгала изъ подъ его дома и, протекая по улиц, издвалась надъ муниципальной властью.
Что было ему длать?
Онъ вчно обдумывалъ этотъ трудный вопросъ и даже унизился до того, что спросилъ однажды совта у депутата Помодоро, который находился въ окрестностяхъ, устраивая свою свадьбу съ дочерью ростовщика Цаула.
— Я исполнилъ бы самъ эту работу, если она дйствительно необходима для общей пользы, сказалъ серьзно Лука Финти:— а потомъ взыскалъ бы уплаченную сумму подрядчику съ виновнаго собственника. Такъ всегда поступаютъ въ Рим.
Мессеръ Неллемане поблагодарилъ своего почтеннаго совтника и началъ съ того, что подсунулъ кавалеру Дурелаццо къ подписи нсколько бланковъ, которые развязывали ему руки.
Вся Санта-Розалія находилась въ ужасномъ хаос, благодаря страсти муниципалитета къ общественнымъ работамъ, вокругъ паровой мельницы валялись груды мусора, конная желзная дорога изрыла землю и еще непроложенные рельсы валялись кучами, старый мостъ, крпкій, какъ скала, и достаточно широкій для муловъ и воловъ, которые только и проходили по немъ, передлывался и расширялся. Вообще хорошенькое зеленое селеніе имло теперь тотъ грязный, опустошенный видъ, которымъ отличаются только мстности въ Рим и Венеціи на радость муниципалитетамъ, находящимъ такую же сладость въ этомъ зрлищ, какъ иноземный побдитель въ опустошенной провинціи. Побдитель видитъ свою славу въ дымящихся городахъ и селахъ, а муниципалитеты видятъ выгодныя концессіи и комиссіонные проценты въ грудахъ мусора.
Однажды утромъ къ домику мадонны явились рабочіе, знакомые Пиппо, и хотли пройти чрезъ комнату въ находившійся позади садикъ, гд подъ деревьями была похоронена Рагги. Но старикъ захлопнулъ имъ передъ носомъ дверь.
— Нтъ, сказалъ онъ: — у меня все взяли, но стны еще мои. Никто не войдетъ въ мой домъ безъ моего позволенія.
Рабочіе стали стучать кулаками въ дверь, объясняя, что они пришли для производства работы, по приказанію муниципалитета.
— Я васъ не звалъ и не пущу въ свой домъ, отвчалъ Пиппо.— Убирайтесь вонъ!
Большинство рабочихъ были старые пріятели Пиппо и хотли удалиться безъ шума, но два чужестранные каменьщика, присланные инженеромъ Пьерино Цаффи громко требовали, именемъ закона, чтобъ ихъ допустили до работы, а когда Пиппо ничего не отвчалъ, то пошли къ мессеру Неллемане и просили дозволенія открыть дверь силой.
— Нтъ, я не люблю насилія, это орудіе варваровъ, отвчалъ мессеръ Неллемане: — мы лучше подождемъ нсколько дней, быть можетъ, Маццетти образумится.
Онъ пріостановилъ работу и похалъ въ Помодоро, гд имлъ совщаніе съ адвокатомъ Николо Покчіанти, жившимъ подл претуры.
Между тмъ, Чекко сказалъ однажды Віол:
— Я очень боюсь за вашего дда, carina. Онъ всегда одинъ и все бормочетъ, считая проклятыя цифры. Я, право, за него боюсь.
— Я также, отвчала Віола со слезами на глазахъ: — но что намъ длать? Мы съ Кармело охотно жили бы съ нимъ, но онъ не хочетъ. Онъ думаетъ, что намъ лучше на мельниц.
— Я боюсь за него, продолжалъ Чекко: — хотя онъ высченъ изъ крпкаго камня, но и любую скалу можно взорвать порохомъ.
— Что мн длать? воскликнула Віола съ отчаяніемъ.
Она готова была пойти въ огонь и воду, чтобъ помочь дду, но не знала, какъ взяться за дло. Она пошла бы охотно къ синдику, чтобъ вымолить его покровительство, но, конечно, ей пришлось бы видть только секретаря. Поставленная въ тупикъ, она, наконецъ, пошла пшкомъ на поклоненіе къ знаменитой Мадонн, находившейся въ горахъ на разстояніи десяти миль отъ Санта-Розаліи, и тамъ, поставивъ свчу, смиренно молилась не за себя, а за бднаго дда.
— Мы съ Кармело молоды, разсуждала она: — любимъ другъ друга и живемъ вмст. Этого достаточно: намъ грхъ желать —большаго.
Пока она стояла на колняхъ въ часовн, ей вдругъ пришла въ голову мысль обратиться съ просьбой къ префекту провинціи. Она никогда не здила дале Помодоро, и путешествіе въ главный городъ провинціи, золоченые купола котораго блестли на горизонт, казалось ей столь же страшнымъ, какъ взобраться на вершину Чимборасо. Однако, спустившись съ горы и встртивъ мужа, который дожидался ее въ долин, она сказала съ твердой ршимостью:
— Пресвятая два велла мн идти въ большой городъ и переговорить съ префектомъ. Онъ окажетъ помощь длу.
Кармело не хотлъ ей противорчить, но горькая улыбка показалась на его лиц.
— Ты можешь пойти пшкомъ хоть въ Римъ, но это ничего не поможетъ.
Однако, Віола поставила на своемъ, и, спустя два дня, старикъ Пасторини похалъ съ нею въ городъ, а Кармело остался на мельниц. Віола надла свое срое платье, въ которомъ она внчалась, и желтый платокъ на голову. Она была очень блдна, но сіяла красотой и молодостью, несмотря на вс свои заботы и горе.
Они выхали очень рано утромъ, такъ какъ дорога предстояла длинная. Сердце Віолы тревожно забилось страхомъ и надеждой, когда она увидла громадный мраморный куполъ собора св. Маріи, возвышавшійся надъ зелеными рощами.
— И я скажу два слова, если мы добьемся аудіенціи, промолвилъ Пасторини, останавливаясь у массивныхъ городскихъ воротъ, гд стояла толпа народа и множество телегъ, дожидавшихся, чтобъ свсили и взяли пошлину съ товара, привозимаго поселянами на рынокъ. этими поселянами, доставлявшими обитателямъ города пищу, вино и топливо, обходятся какъ съ контрабандистами, и заставляютъ ждать часами на солнечномъ припек, подъ дождемъ, чтобъ съ нихъ взыскать пошлину или пеню. Въ настоящемъ 1880 году, административная машина еще такъ мало усовершенствована, что не можетъ придумать другого средства для поддержки себя, какъ древней, выжившей системы внутреннихъ заставъ. Современные муниципалитеты снесли страшныя башни и зданія, но сохраняютъ заставы.
Віола была поражена шумомъ и гамомъ, царившими въ толп, но почти не обращала вниманія на величественные дворцы, прекрасные фонтаны, широкіе мосты, мраморныя статуи: такъ полна была ея душа одной мыслью о предстоящемъ свиданіи съ префектомъ.
Пасторини оставилъ свою лошадь съ тележкой въ гостинниц подл рынка, и они отправились отыскивать префектуру. Это было мрачное зданіе посреди сквера, полу-крпость и полу-дворецъ тринадцатаго вка, съ блестящими нкогда фресками.
Они вошли въ обширный дворъ, оберегаемый каменными львами, изрыгавшими воду. Итальянскій поселянинъ не преклоняется подобострастно передъ величіемъ и его эмблемами, онъ одаренъ инстинктомъ свободы и художественнаго чутья, какъ бы ни былъ забитъ, а потому онъ развязно и граціозно встрчаетъ королей лицомъ къ лицу.
Они спросили, не могутъ ли видть префекта. Имъ отвчали, что его превосходительство ухалъ. Но что имъ было нужно? Они объяснили. Ихъ послали прежде къ одному слуг, потомъ къ другому, наконецъ, какой-то чиновникъ сказалъ имъ, чтобъ они подождали.
Они сли во двор, но швейцаръ въ блестящей ливре и съ золоченой булавой объявилъ имъ, что тутъ сидть нельзя.
Пасторини зналъ, что префектъ въ молодости былъ бойцомъ за свободу, что онъ былъ крайній либералъ, даже красный, что его грудь украшали вс кресты и медали войны за независимость, что онъ былъ надежный сторонникъ радикальнаго министерства, которое партія Луки Финти хотла низвергнуть. Поэтому, и онъ надялся на помощь этого воина, достигшаго власти. Его родной братъ былъ убитъ въ битв подъ Сан-Мартино, и онъ думалъ, что это соединяло его неразрывными узами со всми либералами.
Они вышли со двора и сли на каменную ограду, окружавшую дворецъ. Прошелъ часъ, второй, третій, въ глазахъ у нихъ помутилось, они отправились въ сосдній переулокъ и подкрпили свои ослабвающія силы стаканомъ вина и кускомъ хлба, а затмъ снова вернулись къ префектур. ихъ проходили солдаты, прозжали нарядные экипажи, телеги съ цвтами, странствующіе музыканты играли на разныхъ инструментахъ, соборные колокола гудли. Часы шли и они все ждали.
Наконецъ, даже итальянское терпніе лопнуло, и Пасторини такъ часто сталъ подходить къ швейцару съ вопросомъ, вернулся ли префектъ, что онъ гнвно крикнулъ:
— Дуракъ! его превосходительство не думалъ и вызжать. Но ему и его секретарямъ не время болтать съ такими людьми, какъ вы. Боже милостивый! еслибъ они стали принимать просителей, то нея провинція явилась бы сюда. У префекта гости, и онъ не вызжалъ. Но теперь онъ вскор подетъ кататься въ паркъ.
Пасторини вернулся къ Віол.
— Намъ солгали, сказалъ онъ:— префектъ дома, но онъ вскор выйдетъ, мы будемъ ждать и не пропустимъ его.
День уже клонился къ вечеру. Віола устала, ея голова кружилась отъ непривычнаго шума и спертаго городского воздуха, ея глаза покраснли, а цвтъ лица сталъ болзненно желтымъ.
Вскор къ подъзду во двор подали великолпный экипажъ, запряженный кровными лошадьми.
— Ну, теперь намъ не надо звать, сказалъ мельникъ, и, вмст съ невсткой, подошелъ къ экипажу.
Черезъ нсколько минутъ, изъ дверей вышли блестяще одтая дама, въ дорогихъ кружевахъ, и добродушный, улыбающійся господинъ, съ длинными усами и ленточкой въ петлиц.
Віола бросилась къ нему, несмотря на вс усилія швейцара удержать ее, и, простирая руки, воскликнула:
— Умоляю васъ, выслушайте меня, ваше превосходительство!
— Что это, Кукчіоли? произнесъ префектъ, останавливась на послдней ступени и смотря вопросительно на слдовавшаго за нимъ молодого секретаря.
Кукчіоли отвчалъ, что онъ не знаетъ, но справится, и гнвно взглянулъ на швейцара.
Между тмъ, Віола такъ плакала, что не могла произнести ни слова, и Пасторини, снявъ шляпу, сказалъ почтительно:
— Ваше превосходительство, мой братъ убитъ при Сан-Мартино. Мы пришли…
— А, вы просите пенсіона? промолвилъ префектъ, закуривая сигару:— за военныя заслуги. Вы должны, друзья мои, обратиться къ военному министру. Мы ничего не можемъ…
— Но я думалъ, что ваше превосходительство сами принимали участіе въ битвахъ за…
По несчастію, префектъ очень не любилъ, чтобъ ему напоминали эту эпоху его жизни, когда онъ былъ простымъ воиномъ за свободу. Онъ нетерпливо насупилъ брови и пошелъ къ экипажу, но Віола загородила ему дорогу.
— Ваше превосходительство! воскликнула она съ пламенной мольбой: — выслушайте насъ. Мой ддъ — самый честный человкъ, у него все продали, а онъ никому не долженъ и просто сходитъ съума…
— Cara mia, отвчалъ префектъ очень любезно, такъ какъ передъ нимъ была женщина и хорошенькая:— врьте мн, эти дла до меня не касаются. Еслибъ я выслушивалъ всхъ просителей, то у меня не хватило бы времени. Что вамъ надо? Если пенсіонъ…
— Нтъ, дло не въ пенсіон! воскликнулъ Пасторини:— а въ жестокой несправедливости муниципалитета. Онъ насъ раззоряетъ, отнялъ у меня землю и денегъ не заплатилъ, а съ бднымъ старикомъ, ддомъ этой женщины, поступили…
— Довольно, произнесъ ршительнымъ тономъ префектъ:— общины имютъ полную автономію. Пока он не нарушаютъ закона, префектъ не иметъ права вмшиваться въ ихъ дла. Ваша община управляется сама собою, если вы находите, что ваши власти поступаютъ неправильно, перемните джіунту, перемните синдика.
Это было все равно, что человку, жалующемуся на погоду сказать: ‘перемни солнце, перемни луну’.
— Ваше превосходительство! начали мельникъ и его невстка въ одинъ голосъ, но префектъ перебилъ ихъ:
— Объясните имъ это, любезный Кукчіоли, сказалъ онъ и, привтливо улыбнувшись молодой женщин, слъ въ коляску, въ которой его ждала жена.
Лошади побжали крупной рысью, и въ одно мгновеніе экипажъ исчезъ изъ глазъ.
Его превосходительство перенесъ многое во время войны за независимость и теперь хотлъ только наслаждаться жизнью. Онъ былъ правъ, иначе какимъ же образомъ вознаграждать за общественныя заслуги?
— Это вовсе до насъ не относится, сказалъ юноша совершенно оффиціальнымъ тономъ, обращаясь къ Пасторини:— никто не можетъ вмшиваться во внутреннія дла общинъ. У васъ есть синдикъ. Вы должны на него положиться. Пожалуйста, запомните, что префектъ не можетъ разбирать жалобъ на муниципальныя власти.
— Кто же можетъ? спросилъ съ отчаяніемъ мельникъ.
— Никто. Общины пользуются самоуправленіемъ, и ничего не можетъ быть лучше этого. Каждая община управляется такъ, какъ обитатели ея желаютъ. Прощайте.
И онъ также отправился въ паркъ глазть въ стеклышко на дамъ.
— Подемъ домой, Віола, сказалъ старикъ съ тяжелымъ вздохомъ.
Онъ не сдлалъ ей ни малйшаго упрека, но подумалъ, что напрасно Мадонна вншивалась въ ихъ дла, если не могла оказать имъ большей помощи.
Узнавъ о результат этого путешествія, Кармело ничего не сказалъ. Онъ зналъ заране, что оно ни къ чему не поведетъ.
Съ наступленіемъ ночи, Віола, несмотря на свою усталость, пошла къ дду и приготовила ему ужинъ.
— Они у меня всего взяли сто скуди, повторялъ въ сотый разъ Пиппо, который считалъ, какъ поселяне, по старому.
— Я знаю, я знаю, отвчала Віола, всхлипывая.
— Сто скуди! на эти деньги можно купить корову, продолжалъ старикъ:— я очень сожалю, голубушка, что ты, говорятъ, беременна. У твоего ребенка не будетъ ни куска хлба, ни тарелки супа. Онъ всю жизнь будетъ работать въ пот лица и голодать, а передъ смертью изъ подъ него вытащатъ кровать.
Віола горько плакала.
Въ этой прелестной стран, покрытой цвтами, какъ роскошнымъ ковромъ, гд солнце своими золотыми лучами превращаетъ каждый уголокъ въ земной рай, гд всякое дыханіе втра распространяетъ нжное благоуханіе — бдность кажется печальне, чмъ въ мрачномъ, сверномъ климат, гд бдность родное дтище, а не чуждый тиранъ, какъ здсь…

XXXII.

Мсяцы шли, снова наступила зима и весна. Въ Санта-Розаліи дла шли дурно. Селеніе было завалено грязью и мусоромъ отъ начатыхъ муниципалитетомъ работъ, никто изъ жителей не смлъ сказать, что душа принадлежитъ ему, такъ какъ сельскіе сторожа сновали цлый день по улицамъ или выглядывали изъ оконъ погребковъ, компанія конно-желзныхъ дорогъ оканчивала свой споръ съ муниципалитетомъ, деньги спокойно перешли изъ рукъ въ руки, нкоторые аферисты обогатились и рельсы были уже положены на двухъ третяхъ пути, такъ что открытіе конки ожидалось вскор, содержатель дилижанса говорилъ прямо, что при отправленіи перваго вагона онъ перержетъ себ горло, и никто не былъ доволенъ въ Санта-Розаліи, кром мессера Гаспардо Неллемане, который находилъ новые законы прекрасными и вс нововведенія полезными, начиная отъ паровой мельницы, наполнявшей воздухъ клубами чернаго дыма, и кончая правилами о нищихъ, очистившими страну отъ десятковъ безполезныхъ стариковъ.
Мессеръ Неллемане, сидя за своей конторкой, чувствовалъ, что въ немъ скрывается душа государственнаго человка. Мысленно онъ уже видлъ себя въ Монтечиторіо, съ министерскимъ портфелемъ подъ мышкой и съ торжественнымъ предложеніемъ новаго налога на устахъ.
Онъ былъ только мелкій чиновникъ, но это ничего не мшало. Онъ основательно изучилъ современную науку успха и зналъ, что въ немъ, Неллемане, совмщались вс условія, необходимыя въ наше время для составленія карьеры. Уже префектъ и подпрефектъ сказали ему на ухо:
— Вы здсь пропадаете даромъ, мы васъ не забудемъ.
А Лука Финти общалъ:
— Когда мы возьмемъ власть въ свои руки, то мы объ васъ вспомнимъ.
Къ тому же мессеръ Лука Финти съ своимъ тестемъ выработали проэктъ о проведеніи въ римскихъ катакомбахъ подземной желзной дороги и, предложивъ его на разсмотрніе синдиката еврейскихъ, американскихъ и шотландскихъ банкировъ, разсчитывалъ на вліяніе своей партіи, чтобъ вырвать у правительства концессію. Въ настоящее время, продажа концессій процвтаетъ въ Италіи такъ же, какъ нкогда продажа индульгенцій, и мессеръ Неллемане частнымъ образомъ былъ заинтересованъ въ этомъ дл, общавшемъ большіе барыши. Лука Финти зналъ, какъ угодить современнымъ вкусамъ и врно разсчитывалъ, что столичная катакомбная желзная дорога должна была соблазнить всхъ, причемъ ея акціи могли разойтись въ количеств милліона. Онъ оказалъ честь и довріе мессеру Неллемане, познакомивъ его съ этимъ великимъ проэктомъ и даже воспользовался его цвтистымъ слогомъ для составленія пышнаго объявленія. Мессеръ Неллемане оказался на высот этой задачи и ему были общаны даровыя акціи. По всмъ этимъ причинамъ онъ считалъ себя уже на пути къ всевозможнымъ общественнымъ почестямъ и по ночамъ видлъ во сн нетолько министерскіе портфели, но звзды и ленты.
Что касается до его страсти къ Віол Маццетти, то онъ поборолъ ее съ той замчательной силой воли, которая составляла главную черту его характера. Къ тому же, онъ былъ строго-нравственнымъ человкомъ и когда Віола вышла замужъ, то онъ сказалъ себ, что, придерживаясь нравственныхъ принциповъ, онъ не долженъ рисковать своей карьерой изъ-за грубой деревенской двчонки, худощавой и съ слишкомъ большимъ ртомъ. Поэтому онъ хладнокровно смотрлъ теперь на красавицу, которой однажды предлагалъ свое сердце, но если онъ потушилъ въ себ пламя страсти, то чувство злобы пылало въ немъ съ прежней силой.
Домикъ мадонны былъ какъ бы бльмомъ въ его глазу. Правда, онъ уже многое сдлалъ противъ этого бднаго жилища, паровая мельница окружала его днемъ и ночью дымомъ и зловоніемъ, конно-желзная дорога должна была пройти мимо самой его двери и для этого уже срубили деревья, возвышавшіяся на берегу, наконецъ, внутри все было пусто и обнаженно.
Однако, мессеръ Неллемане не могъ видть хладнокровно, что старикъ Пиппо все-таки сидлъ у двери своего дома и плелъ корзинки изъ камыша. Вс несчастія, обрушившіяся на его голову, не могли стереть съ лица земли старика, онъ былъ нищій, умъ его находился подъ облакомъ, руки сдлались безпомощными и, однако, онъ жилъ на зло повелителю Веццайи и Гиральды, отличаясь какой-то дерзкой, упорной живучестью.
Сидя теперь у своей конторки, мессеръ Неллемане съ удовольствіемъ перечитывалъ какіе-то документы.
— Еще три мсяца, думалъ онъ: — и этотъ старый дуракъ узнаетъ, что нельзя смятся надъ правительствомъ и его агентами.
Въ продолженіи послднихъ мсяцевъ, мессеръ Неллемане не оставался бездятельнымъ, напротивъ, онъ постоянно слдилъ за длами Пиппо въ судебныхъ мстахъ Помодоро. Законъ въ Италіи, какъ и везд, отличается медленностью, но мессеръ Неллемане недаромъ служилъ въ контор нотаріуса. Онъ зналъ вс лазейки закона, отчего и былъ такимъ полезнымъ слугою правительства, а потому и утшалъ себя мыслію, что черезъ три мсяца законъ восторжествуетъ надъ упорнымъ старикомъ. Судебныя повстки постоянно приходили къ Пиппо, и онъ, находясь теперь одинъ, сжигалъ эти бумаги съ безмолвной улыбкой.
— Нельзя содрать коры съ облупленной сосны, говорилъ онъ самъ себ: — пусть они посылаютъ, пусть зовутъ, пусть штрафуютъ, имъ нечего уже изъ меня выжать.
Онъ полагалъ, что имъ надостъ возиться съ нимъ и что, наконецъ, не получая отвта, они оставятъ его въ поко.
— Это все о вод, думалъ онъ, не зная содержанія повстокъ:— но что я могу сдлать съ водой? Да еслибы и могъ, то ничего не сдлалъ бы!
Однажды Чекко спросилъ его:
— Вы, Пиппо, кажется, не платили процентовъ по закладной?
— Нтъ, отвчалъ старикъ:— и не стану платить. Посл моей смерти домъ перейдетъ къ нему, значитъ незачмъ теперь и платить. У меня нтъ денегъ, и онъ это знаетъ.
Чекко задумчиво покачалъ головой, онъ не зналъ судебныхъ длъ, но слыхалъ, что о Пиппо часто говорили въ Помодоро, и боялся за него. Пиппо, однако, не обращалъ вниманія на его предупрежденія и упорно повторялъ:
— Мой домъ — моя собственность. Они получатъ его посл моей смерти, но не ране.
И вполн убжденный въ справедливости своей теоріи, онъ продолжалъ сидть у двери своего дома и мирно плелъ корзинки.
Онъ пересталъ ходить въ церковь, а когда патеръ ему за это выговаривалъ, то онъ отвчалъ:
— Они обо мн не заботятся. Зачмъ же мн молиться?
Онъ, очевидно, говорилъ о святыхъ, которымъ покланялся съ дтства.
— Вроятно, васъ никто не обезпокоитъ: вдь вамъ стукнетъ семьдесятъ лтъ, говорилъ Чекко съ безпокойствомъ.
— Меня безпокоить? Что ты хочешь этимъ сказать, дуракъ? воскликнулъ злобно Пиппо: — домъ мой! Я никому не плачу за него аренды. Я думалъ, что посл моей смерти онъ перейдетъ къ внучк, но теперь онъ пойдетъ къ нотаріусу — вотъ и все.
— Но если онъ возьметъ вашъ домъ при вашей жизни? замчалъ нершительно Чекко.
— Возьметъ мой домъ? отвчалъ Пиппо вн себя.— Какъ онъ можетъ его взять, дуракъ? Домъ — мой и, когда я ухожу, ключъ отъ дома при мн. Взять мой домъ! Вотъ чего захотлъ! точно домъ корзинка съ яйцами.
Чекко замолчалъ, такъ какъ онъ былъ очень застнчивый человкъ и къ тому же не зналъ, на что уполномочиваетъ законъ кредиторовъ. Пиппо насупилъ брови и не хотлъ боле говорить объ этомъ предмет. Онъ пошелъ въ садъ и сталъ копать землю подъ тнью миндальнаго дерева, гд была похоронена маленькая Рагги.
Когда онъ работалъ лопатой, то въ голов у него шумло и въ ушахъ словно жужжалъ пчелиный рой, но онъ не жаловался и одинъ обработывалъ свой уголокъ земли.
— Во всякомъ случа, эта земля моя, пока я живъ, говорилъ онъ злобно.
Между тмъ, и въ дом Пасторини дла шли не лучше, чмъ у Пиппо. Водяная мельница не могла соперничать съ паровой, и годъ принесъ мельнику только новые долги и новаго обитателя, въ вид сына Кармело и Віолы.
— Твои дти являются на свтъ въ грустное время, говорилъ онъ Кармело: — одному Богу извстно, найдутъ ли они дома корку хлба и каплю молока.
Добрый, сильный Деметріо Пасторини пришелъ въ отчаяніе и только любовь къ семь мшала ему апатично сложить руки въ сознаніи совершенной безпомощности. Проклятые рельсы были проложены по земл, гд когда-то возвышались его деревья, но онъ не получилъ ни гроша за экспропріацію своей земли. Муниципалитетъ очень хорошо зналъ, что мельникъ не могъ ихъ требовать, такъ какъ судиться было долго и дорого, а потому, прикрываясь маской ‘общественной пользы’, безжалостно ограбилъ старика. Съ другой стороны, колесо мельницы работало не боле одного дня въ недлю, всмъ сосдямъ было удобне и скоре обратиться къ паровику Ремиджіо Росси, который творилъ чудеса.
Цезареммо, второй сынъ Деметріо Пасторини вернулся изъ арміи, отслуживъ свой срокъ, и, какъ вс рекруты, научился въ военной служб только дурному. Въ Италіи, молодые поселяне уходятъ изъ деревень невинными, добрыми, работящими, скромными, а возвращаются изъ казармъ и лагерей лнивыми, ничмъ не довольными и ни на что не годными людьми.
— Все равно — послать юношу на каторгу или въ армію, говорятъ поселяне, и они вполн правы.
Нельзя оторвать человка отъ исполненія его прямыхъ обязанностей, въ продолженіи трехъ лтъ, или даже восемнадцати мсяцевъ, самыхъ важныхъ и впечатлительныхъ въ его жизни, и ожидать, чтобъ онъ вернулся такимъ же нравственнымъ и работящимъ, какъ прежде. Онъ принесетъ съ собою дурныя привычки, станетъ браниться, клясться, пить, гулять и ничего не длать. Если же, итальянская система рекрутчины не превращаетъ каждаго сельскаго юношу въ негодяя, то это только благодаря добрымъ качествамъ націи, а по существу своему, это — школа разврата.
Цезареммо видалъ Миланъ и Туринъ, а потому съ дерзкимъ презрніемъ относился къ старшимъ членамъ своей семьи, не покидавшимъ никогда Санта-Розалію, и это обстоятельство, вмст съ его другими, еще худшими казарменными привычками, только усиливало мрачный характеръ жизни на мельниц. Къ тому же, съ возвращеніемъ второго брата, третій, Данте, долженъ былъ поступить на военную службу, онъ былъ скромный, добрый малый и очень горевалъ, что ему надо покинуть родительскій кровъ.
— Какое мы стадо невольниковъ! говорилъ съ горечью отецъ:— разв человкъ не воленъ отказывать въ своей плоти и крови творцамъ войнъ?
— Нтъ никакой войны, замчалъ Цезареммо съ презрительной улыбкой.
— Такъ зачмъ же отнимать у насъ сыновей? отвчалъ отецъ.— И какую пользу принесло намъ изгнаніе чужеземцевъ.
Но лбомъ стны не прошибешь. Жребій палъ на Данте, у отца не было денегъ, чтобъ купить замстителя, если ему объ этомъ и входило въ голову, а потому бдный юноша отправился въ путь, плача какъ ребенокъ.
— Еслибы у меня не было Віолы, сказалъ Кармело:— я пошелъ бы съ удовольствіемъ въ солдаты вмсто него.
— Но у тебя Віола, отвчалъ отецъ:— и вроятно, вскор будетъ много дтей. Ты долженъ исполнять свой долгъ дома. Увы! онъ очень горекъ, но это не наша вина. Теб приходится довольствоваться коркой хлба, но не надо терять мужества.
— Я не теряю мужества, сказалъ Кармело:— мн не страшна бдность, но я не могу видть, что бднаго старика Пиппо такъ преслдуютъ, что вы несчастны, что мельница не работаетъ, а негодяй Биндо расхаживаетъ, поднимая носъ. Право, я боюсь, что не выдержу и убью его.
— Нтъ, ты сдержишь злобу изъ любви къ жен и ко мн. Не думай все объ одномъ, сынъ мой. Мыслями не накормишь дтей.
— Но сдлаешь ихъ свободными людьми, промолвилъ Кармело.
Онъ не смлъ передать отцу всхъ своихъ мыслей, всхъ своихъ надеждъ. Онъ зналъ, что въ сосднемъ город есть много людей, раздлявшихъ его убжденія, и недавно онъ получилъ приглашеніе поступить въ члены мстнаго общества, которое было отраслью Figli di Lavore.
По природ Кармело былъ склоненъ къ простой, сельской жизни съ ея невинными привязанностями и забавами, онъ любилъ свое родное селеніе, съ его древними, патріархальными обычаями. Повторяю, итальянецъ домовитъ и консервативенъ, еслибы Кармело оставили въ поко, то онъ не желалъ бы ничего лучшаго, какъ только жить и умереть, подобно дду и прадду, на берегу Розы. Но политика мессера Неллемане не оставляетъ никого въ поко, и прямымъ результатомъ этого бываетъ то, что люди самые мирные становятся недовольными, безпокойными.
Что бы сказалъ Мадзини, еслибъ онъ былъ живъ? Конечно, онъ проклялъ бы oppressores rusticorum такъ, какъ никогда не проклиналъ австрійцевъ, французовъ, тирановъ и патеровъ! Мы воздвигаемъ ему статуи, но объ этомъ забываемъ.

XXXIII.

Вс бумаги, которыя Пиппо жегъ, полагая, что этимъ ихъ уничтожалъ, составили мало по малу такую гору разнаго правосудія, которая грозила похоронить подъ собою несчастнаго старика. Дло въ томъ, что въ виду его упорной неявки, нотаріусъ, въ рукахъ котораго была закладная, и адвокатъ, дйствовавшій отъ имени муниципалитета, поставили на своемъ, что, впрочемъ, они, конечно, сдлали бы и при его явк. Въ конц концовъ, посл многихъ законныхъ формальностей, о которыхъ онъ ничего не зналъ, ему былд объявлено, что его домъ съ землею будетъ проданъ для уплаты по закладной, а также штрафовъ, пеней и убытковъ, которые наросли въ продолженіи полутора года безмолвной борьбы его съ муниципалитетомъ. Но такъ какъ это объявленіе одинаково приняло форму бумаги полу-печатной и полу-писаной, то Пиппо, попрежнему, ее сжегъ и остался въ полномъ невденіи о томъ, чего стоило его противникамъ пустить въ ходъ вс колеса судебной машины, для раззоренія стараго бдняка.
— Они не могутъ содрать коры съ облупленной сосны, повторялъ онъ и попрежнему жилъ со дня на день.
Часто онъ существовалъ цлыя сутки однимъ кускомъ хлба, а однажды двадцать четыре часа не имлъ ничего во рту, но онъ скрывалъ свои страданія, не желая мучить своей милой двочки. Віола все-таки оставалась для него двочкой. Съ Кармело онъ иногда говорилъ такъ, какъ будто оба они были жертвами одной и той же тираніи.
— Боже мой, сказалъ онъ однажды: — я уже былъ въ зрломъ возраст, когда наша земля еще процвтала и всхъ мирно кормила. Вино можно было получить даромъ или оно стоило одинъ сольдо за бутылку. Хлба было вдоволь и его хватало нетолько людямъ, но собакамъ и свиньямъ. Мы вс жили спокойно, счастливо. Господа не шлялись по заграничнымъ городамъ и обдали не ночью, какъ теперь, а въ три часа. За ихъ столомъ всегда было мсто сотн гостей, если таковые являлись. Все лто они жили на виллахъ, а зимой въ своемъ город, каковъ бы онъ ни былъ. Да, дитя мое, тогда въ городахъ было хорошо и весело. Вс честно проживали дома свои деньги, а не бросали ихъ за-границей. Вс старинные праздники и ярмарки свято сохранялись, всю зиму танцовали и веселились, а шумныя забавы карнавала заставляли бдняковъ забывать зимнюю стужу. Въ эти счастливыя времена, ни одинъ бдный человкъ не отказывалъ себ по праздникамъ въ цыпленк. Это стоило только два сольди. Теперь състь цыпленка все равно что достать луну. Всю живность отправляютъ за-границу, а здсь мы умираемъ съ голода. Можете ли вы мн доказать справедливость этой перемны?
— Нтъ, по я могу вамъ указать на несправедливость всего, что совершается, отвчалъ Кармело, вспоминая пламенныя рчи германскаго рабочаго:— котелъ такъ долго киплъ, что вся пна поднялась, негодяи осдлали насъ потому, что они кричатъ: ‘свобода, свобода’, а сами колотятъ насъ безмилосердно по обнаженнымъ костямъ. Дворянамъ все равно, что мы умираемъ съ голода, благо бы имъ только веселиться въ Париж, а управляющіе страной хладнокровно смотрятъ на нашу погибель, набивая себ карманы, строя корабли и играя въ карты.
— Я полагаю, что это такъ, произнесъ старикъ, въ сущности ничего не понимая.
— Двадцать лтъ тому назадъ, былъ поднятъ крикъ: ‘Италія для итальянцевъ’, замтилъ Деметріо Пасторини:— а кому принадлежитъ теперь Италія?— евреямъ. Посмотрите: евреи здсь, евреи тамъ, евреи везд. Бдняки гибнутъ и умираютъ, а проклятые евреи и ухомъ не ведутъ. Во всемъ виноваты дворяне, они проживаютъ на всякій вздоръ свои помстья, а евреи ихъ скупаютъ за полцны. Старый маркизъ Пальмарола, напримръ, жилъ и проживалъ свои деньги среди своего народа. А его сынъ? Противно смотрть на эту модную обезьяну, онъ почти никогда не является на свою родину, проживаетъ отцовское наслдіе въ Рим и Париж съ игроками и распутными женщинами. Да, всему виной наши дворяне.
— Старикъ Пальмарола умеръ во-время, сказалъ Пиппо: — у него сердце разорвалось бы при вид сына, живущаго, какъ вы говорите, съ распутными женщинами въ иностранныхъ городахъ. И какой красавецъ былъ старый маркизъ, а какой поджарый moneclino его сынъ. Вообще, мн кажется, что люди теперь измельчали…
— Конечно, перебилъ его мельникъ:— они курятъ въ четырнадцать лтъ, заводятъ любовницъ въ шестнадцать, играютъ въ карты всю ночь и пьютъ водку съ утра. Очень просто, что отъ такой жизни наши дворяне вырождаются. А т, которые этого не длаютъ, похожи на графа Саверіо, который живетъ въ Помодоро. Они думаютъ только о покупк акцій и рады были бы продать Мадонну за дв акціи иностранныхъ желзныхъ дорогъ. Я, право, не знаю, чмъ кончится это подражаніе англичанамъ и американцамъ, съ ихъ безумными обычаями и полуночными обдами.
— Я слышалъ, что англичане покланяются лисицамъ, значитъ, они идолопоклонники, замтилъ Чекко:— впрочемъ, я объ нихъ очень мало знаю.
— А я слышалъ, сказалъ Кармело съ презрніемъ:— что они очень плохіе стрлки и когда хотятъ охотиться на птицу, то прежде ее поймаютъ, запрутъ въ ящикъ и потомъ, выпустивъ передъ самымъ своимъ носомъ, уже стрляютъ по ней. Но ни англичане, ни французы не могли бы сдлать вреда нашимъ синьорамъ, еслибъ они, какъ въ старину, оставались дома и имли бы человческое сердце въ груди, да чистыя руки. Но они теперь не думаютъ ни о чемъ, кром наживы, и отдаютъ насъ на съденіе Impiegati, какъ пастухъ отдаетъ овецъ мяснику. Имъ все равно, живемъ ли мы или умираемъ. Они заботятся лишь о своихъ интересахъ и любятъ только деньги, заграничныя путешествія…
— Я помню, когда цыпленокъ стоилъ два сольди, произнесъ Пиппо, возвращаясь къ своей прежней мысли: — и цыпленокъ славный, жирный, а не надутый для продажи. А теперь всю живность отсылаютъ по желзной дорог.
И онъ сталъ вспоминать о веселой, раздольной жизни въ СантаРозаліи во времена его молодости.
Кармело тяжело вздохнулъ и, вскочивъ на телегу, похалъ своей дорогой. Онъ долженъ былъ отвезти нсколько мшковъ лигнита къ одному изъ немногихъ сосднихъ фермеровъ, которые, попрежнему, давали работу мельнику и его сыновьямъ. Этотъ уголь требовался для вновь заведенной паровой молотилки, одного изъ ‘столбовъ прогресса’, которые, нарушая прелесть сельскихъ пейзажей, уменьшаютъ работу, увеличиваютъ голодъ и, служа обогащеніемъ для немногихъ, раззоряютъ многихъ.
Ферма находилась далеко на зеленой гор, покрытой снизу оливковыми деревьями, а сверху зонтичными соснами. Ея длинный блый домъ, съ высокой старинной башней, виднлся снизу изъ равнины, гд протекала Роза, а дорога къ ней была крутая, долгая, но отлично устроенная въ т древнія времена, когда еще не были извстны современные инженеры, длающіе все кое-какъ и набивающіе себ карманы изъ общественной казны.
Мулъ усталъ, потому что лигнитъ былъ тяжелъ, и Кармело его привезъ изъ Помодоро. Достигнувъ средины горы, добрый юноша, любившій животныхъ, остановился, вынулъ изъ телеги три мшка и свалилъ ихъ на краю дороги, въ намреніи дойти съ телегой до вершины, а потомъ, вернувшись, взнести мшки на плечахъ одинъ за другимъ. Эта дорога, извиваясь среди дико растущихъ миртъ и другихъ кустарниковъ, была совершенно пустынная, и никто по ней не проходилъ, кром лсниковъ, охотниковъ, зайцевъ, лисицъ и стада козъ.
Поднимаясь въ гору и поощряя стараго мула добрыми словами, а также охабкой сочной, свжей травы, Кармело думалъ о томъ, какъ выйти изъ домашнихъ затрудненій и поддержать своимъ трудомъ нетолько свое семейство, но отца, братьевъ и сестеръ, такъ какъ онъ предвидлъ, что мельница не продержится боле полугода.
Занятый этими простыми, честными мыслями, онъ не замтилъ, какъ изъ-за миртъ высунулись фигуры Биндо Терри и стараго Анджело съ пистолетами въ рукахъ. Они не могли постоянно терзать людей, и потому въ промежутки утшали себя стрляніемъ дроздовъ.
— Стой! воскликнули въ одинъ голосъ сельскіе стражи.
Кармело оглянулся, покраснлъ, потомъ поблднлъ и, молча, продолжалъ идти подл телеги.
— Стой! повторили слуги закона.
Кармело, вмсто всякаго отвта, сталъ помогать мулу.
Биндо Терри и старый Анджело бросились впередъ и остановили мула такъ неожиданно, что телега покатилась назадъ по крутой дорог и Кармело едва спасъ животное и телегу отъ гибели, и большая часть угля разсыпалась. Однако, онъ не сказалъ ни слова и, стиснувъ зубы, удержался отъ всякаго насильственнаго дйствія.
— Вы нарушили законъ, произнесъ повелительнымъ тономъ Биндо Терри, поднимая пистолетъ: — ваши мшки лежатъ на большой дорог. Анджело запишите, что онъ подлежитъ отвтственности по пункту XV статьи 103.
Анджело вынулъ изъ кармана памятную книжку и сталъ съ трудомъ что-то отмчать, такъ какъ онъ писалъ очень дурно.
Кармело, вн себя отъ злобы, сталъ молча собирать уголь на земл и набивать снова мшки. Онъ отдалъ бы съ удовольствіемъ двадцать лтъ своей жизни, чтобъ тутъ же на мст вырвать у Биндо Терри его пистолетъ и убить негодяя. Но онъ помнилъ о Віол, о своемъ отц и, сдержавъ свое справедливое негодованіе, смиренно вытерплъ вс оскорбленія своихъ мучителей. Видя, наконецъ, что его ничмъ нельзя побудить къ насилію, они оставили его въ поко и удалились въ Санта-Розалію.
На слдующій день, судебный приставъ вручилъ Кармело повстку о явк къ мировому по обвиненію въ загроможденіи мшками общественной дороги.

XXXIV.

Посл выхода изъ тюрьмы, Анунціата уже не была прежней женщиной. Она считала такимъ безчестьемъ для себя обвиненіе въ прошеніи милостыни, что никакъ не могла помириться съ этой мыслью.
— О, еслибъ только мой бдный покойный мужъ зналъ объ этомъ! говорила она со слезами:— къ тому же вдь я никогда не прошу милостыни, а только беру то, что мн даютъ.
Всю зиму она провела очень тихо, конечно, поневол, такъ какъ ея старый врагъ, ревматизмъ, пригвоздилъ ее къ тюфяку. Кармело, Віола и дти Пасторини ухаживали за нею, насколько могли, и старухи, жившія съ нею на одномъ чердак, обращались съ ней очень дружелюбно, хотя сами страдали не мене ея. Она же сама была такъ рада быть дома въ знакомыхъ четырехъ стнахъ, что переносила безропотно вс лишенія и весело ла корку хлба. Это, конечно, было глупо и даже невроятно, но фактически врно.
— Вы никогда не должны боле ходить по фермамъ и вилламъ, сказала ей Віола со слезами на глазахъ:— васъ опять захватятъ, вы знаете, что они считаютъ это прошеніемъ милостыни.
— Я никогда ничего не прошу, а беру, что мн даютъ, отвчала Анунціата, искренно убжденная, что не длала ничего дурного.
И такъ, всю зиму она сидла дома поневол, благодаря ревматизму, по когда въ пол показались первые цвты, то инстинктъ и долголтняя привычка такъ побуждали ее приняться за прежнія прогулки по окрестностямъ, что только просьбы Віолы удерживали ее въ четырехъ стнахъ или на скамейк у двери своего дома.
Она ни мало не боялась муниципалитета, но не хотла обидть двочку, какъ она все еще называла Віолу, тмъ боле, что послдняя должна была вскор родить.
Дйствительно, вмст съ мартовскими тюльпанами явился на свтъ ребенокъ Віолы, съ большими голубыми глазами, какъ у отца. Онъ тотчасъ сдлался источникомъ постоянныхъ заботъ старой Анунціаты, и она проводила большую часть дня на мельниц, убаюкивая ребенка.
Однако, онъ послужилъ и косвенной причиной къ возобновленію Апунціатой прогулокъ по окрестностямъ. Она понимала, что съ появленіемъ ребенка, за которымъ могла слдовать дюжина другихъ, обстоятельства на мельниц становились еще стснительне, и не хотла отнимать у Віолы кусокъ хлба, тмъ боле, что богатые люди на фермахъ были готовы подлиться съ нею своимъ достаткомъ. Кармело и Віола тщетно объясняли ей, что подобное принятіе добровольно длаемыхъ ей подарковъ было въ глазахъ закона прошеніемъ милостыни. Она этого не понимала и только повторяла, что сорокъ лтъ такъ длала и въ этомъ не было ничего дурного. Благодаря пламеннымъ убжденіямъ и бдительному надзору, имъ удалось удержать ее дома впродолженіи нсколькихъ дней, но они были слишкомъ заняты, чтобъ вчно наблюдать за старухой. Къ тому же, съ наступленіемъ лта, она не могла выносить духоты въ комнат и начала по старому ходить по полямъ, хотя, по совту Віолы, не брала съ собой корзинки.
— Мн нуженъ воздухъ, говорила она старухамъ, которыя жили съ нею на чердак:— я привыкла жить на воздух. У меня въ голов словно пчелы жужжатъ.
Дйствительно, у нея, какъ у Пиппо, постоянно звенло въ ушахъ, она не все понимала, что ей говорили и путала имена и числа. Но ея ноги были попрежнему очень дятельны, и она бодро шагала по дорогамъ, направляя свои шаги, по старой привычк, къ знакомымъ фермамъ. Старые друзья принимали ее съ удовольствіемъ и охотно кормили и поили Анунціату, но она не хотла ничего брать домой.
— Нтъ, нтъ, говорила она:— мн этого нельзя.
Однажды (ребенку Віолы было уже три мсяца и наступили жары) добрая старуха въ своемъ живописномъ костюм, состоявшемъ изъ круглой черной шляпы и лоскутковъ невозможныхъ цвтовъ, постила въ горахъ одну massaja {Massaja — женщина (обыкновенно жена fattore, т. е. управляющаго), завдывающая всей женской работой въ помсть. Пр. автора.}, которая ее очень любила. Чтобъ заслужить обдъ изъ супа, макаронъ и салада, она помогла прибрать птичій дворъ и потому на возвратномъ пути сла у дороги на срубленное дерево, чтобъ отдохнуть.
Спустя нсколько минутъ, показался кабріолетъ, въ которомъ сидла хорошенькая англійская двочка съ голубыми глазами, жившая въ Верамист. Увидавъ старуху, двочка попросила сопровождавшую ее служанку остановить лошадь и, соскочивъ на землю, подбжала къ Анунціат.
— О, милая Нунціатина, воскликнула она:— мы узжали отсюда на годъ и только что вернулись. Мы слышали, что вы были въ тюрьм. Вдь это неправда? Вы не могли быть въ тюрьм.
— Нтъ, правда, carina, отвчала старуха:— меня посадили въ тотъ самый день, когда я пошла къ вамъ проститься, и понесла вамъ розу… о, какую чудную розу! Но зачмъ вы со мною говорите? вашей матери, можетъ быть, это будетъ непріятно.
— Пустяки, промолвила двочка, вспыхнувъ отъ негодованія:— вы не могли сдлать ничего дурного.
— Конечно нтъ, carina. Я брала отъ добрыхъ людей то, что мн добровольно давали, а они назвали это прошеніемъ милостыни. По правд сказать, я не понимаю, чего они отъ меня хотятъ.
— О! какая низость! произнесла съ тяжелымъ вздохомъ двочка:— я скажу объ этомъ мам. Приходите къ намъ въ Верамисту, милая Анунціата, а теперь прощайте, уже становится поздно.
Съ этими словами маленькая англичанка сунула ей въ руку двухфранковую бумажку.
— Это ваша собственность и вы можете ею располагать? спросила старуха, колеблясь, брать ли ей или нтъ эти деньги.
— Да, конечно, я могу длать съ этими деньгами все что хочу, отвчала двочка:— вы знаете, что у меня всегда много денегъ. Пожалуйста, купите себ что-нибудь хорошее.
— Да благословятъ васъ вс святые, carina. Я вамъ скажу, что я куплю на ваши деньги. Одну или дв рубашенки ребенку Віолы.
— Да, да, и вы прійдете къ намъ завтра, милая Анунціата. А покуда я скажу мам обо всемъ, что случилась съ вами и она васъ пожалетъ.
Двочка ухала вверхъ въ гору, а старуха, веселая, счастливая, спустилась внизъ.
— Я куплю подарокъ ребенку Віолы, думала она, положивъ въ карманъ двухфранковый билетъ.
Въ этотъ день вечеромъ, Кармело, прозжая черезъ селеніе съ мшками муки, увидалъ Джиги Кантарелли въ дверяхъ его лавки. Послдній, повидимому, поджидалъ его и, тотчасъ подбжавъ, сказалъ взволнованнымъ голосомъ.
— Нунціатину опять арестовали. Говорятъ, что она просила милостыню на гор у входа въ селеніе. Ее уже отвезли въ Помодоро.
Кармело побагровлъ и черезъ секунду поблднлъ.
— Но я заплатилъ сорокъ франковъ за нее, воскликнулъ онъ:— я продалъ свои часы.
— Это ничего не значитъ. Они ее задержали вторично и теперь потребуютъ восемьдесятъ франковъ.
— Что я скажу Віол? произнесъ Кармело, дрожа, какъ ребенокъ:— о Боже мой! Боже мой! к*гда мы добьемся справедливости!
— Дитя мое, у насъ большіе корабли, множество солдатъ и сотни чиновниковъ, выгоняющихъ насъ въ шею изъ канцелярій, когда мы обращаемся къ нимъ съ учтивой просьбой! Мы долго не добьемся ничего другого. Вашъ мулъ усталъ. Я заложу мою тележку и поду разузнать, что сдлали съ Нунціатиной, а вы отправляйтесь домой и успокойте жену.
Кармело поблагодарилъ добраго бакалейщика и вернулся на. мельницу, съ горечью въ сердц.
Джиги Кантарелли, согласно своему общанію, похалъ въ Помодоро. Тамъ онъ узналъ, что Анунціату арестовалъ Биндо Терри за прошеніе милостыни на большой дорог. Она была въ тюрьм, но его не допустили къ ней. Съ этими извстіями онъ явился на мельницу, но старался придать имъ какъ можно мене грустный характеръ.
— Завтра мы ее освободимъ, сказалъ онъ весело Віол:— не отчаивайтесь, моя красавица. Иностранцы, живущіе въ Верамист, заступятся за нее, и къ тому же мы вс сложимся, чтобъ внести за нее штрафъ, если уже это будетъ необходимо.
Дло въ томъ, что чиновники нетолько въ Италіи, но и на всемъ свт, считаютъ совершенно ненужнымъ говорить правду публик, которая, по ихъ мннію, не иметъ на это никакого права, а потому и Джиги Кантарелли не сказали въ Помодоро правды о бдной Анунціат.
Ее отвезъ въ городскую тюрьму Биндо Терри, который рзко объявилъ ей, что ее боле никогда не выпустятъ на свободу, такъ какъ она попалась вторично. Она молчала, пораженная ужасомъ, и только когда у нея отняли двух-франковый билетъ, какъ вещественное доказательство, она воскликнула съ отчаяніемъ:
— Эти деньги мн дала двочка изъ Верамисты. Я ихъ отложу для ребенка Віолы.
Никто ея не слушалъ, и ее заперли въ тюрьму, объявивъ, что ея дло будетъ разбираться на другой день. Однако, графъ Саверіо случайно увидалъ ее и принялъ въ ней участіе. Онъ очень дорожилъ своей славой благотворителя и часто сожаллъ, что такъ холодно съ ней обошелся, когда бдная старуха обратилась къ нему за помощью.
Дйствительно, благотворительность составляла спеціальность графа Саверіо, и онъ обязанъ былъ ей своей каррьерой. Подобные профессора добродтели, покрывающей множество грховъ, встрчаются во всхъ странахъ, но особенно процвтаютъ въ Италіи, гд столько братствъ и благотворительныхъ обществъ, къ которымъ они могутъ примазаться. Теперь, эта женщина, которой онъ отказалъ въ помощи, могла послужить ему полезной рекламой, и онъ, къ общему удивленію, принялъ такія дятельныя мры, что добился ея перевода изъ тюрьмы въ Монтелакро.
Это было одно изъ тхъ учрежденій, которыя, существуя съ давнихъ временъ, преобразованы современными нововведеніями. Въ старину, это была богадльня для стариковъ и старухъ, съ громадными капиталами, а теперь чиновники расхитили деньги, дорогія фрески на стнахъ исчезли, рзныя дубовыя скамьи въ часовн, запрестольной образъ работы Садома и знаменитая золотая дарохранительница работы Бенвенуто Челини были, говорятъ, съдены крысами. Все это не мшало графу Саверіо уврять, что Моптесакро управлялась прекрасно (его двоюродный братъ былъ директоромъ) и нетолько онъ, но большая часть обитателей Помодоро съ гордостью указывали на это благотворительное учрежденіе, какъ на одну изъ главныхъ достопримчательностей этого красиваго и славнаго города. Оно раздлялось на дв части, въ одной содержалась молодежь, которая много работала, окупая расходы по управленію, а во второй старики и старухи, служившіе предлогомъ для сбора пожертвованій и устройства всевозможныхъ лоттерей, базаровъ, театральныхъ представленій и проч.
Графъ Саверіо распорядился, чтобъ Апунціату перевезли въ лазаретъ этого благотворительнаго учрежденія и положили на узенькую, жесткую кровать. Онъ ожидалъ, что она будетъ благословлять его за это благодяніе. Но эта старуха была очень упряма и не выразила никакой благодарности.
— Что я сдлала, что я сдлала? повторяла она ежеминутно:— отпустите меня домой, отпустите меня домой!
Эта глупая женщина упорно называла свой уголъ на чердак, съ дырявымъ тюфякомъ, вмсто постели — casa mia.
Она теперь находилась въ длинномъ корридор, съ чисто выбленными стнами, на которыхъ нкогда красовались дорогія фрески. Тутъ стояло въ рядъ семьдесятъ кроватей, большія окна были закрыты срыми ставнями, сквозь которыя едва пробивался свтъ. Ей суждено было прожить въ этой темнот до конца ея дней, на хлб и суп, съ правомъ выйти изъ богадльни на три часа разъ въ дв недли.
Вмсто того, чтобъ быть благодарной, старая гршница кричала и рыдала до того, что черныя пятна показались на ея лиц.
— Casa mia! casa mia! Повезите меня домой! Я не хочу быть въ тюрьм. Я ничего не сдлала дурного. Я хочу воздуха, хочу солнца. Casa mia! Casa mia!
Еслибъ мессеръ Неллемане видлъ ее въ это время, то, конечно, краснорчиво распространился бы о черной неблагодарности бдныхъ людей. Надзирательница женской половины этого благотворительнаго учрежденія была того же ноля ягода, какъ и мессеръ Неллемане, а потому, объявивъ, что тишина въ палат не должна быть нарушаема, завязала ротъ Анунціат, а когда она сорвала повязку, то велла ей привязать руки къ кровати. При этомъ она спокойно замтила, что старуха должна считать себя счастливой, попавъ въ такое прекрасное убжище, какъ Монтелакро, тогда какъ тысячи другихъ старухъ умирали съ голода.
Ночью у нея сдлался бредъ, а къ утру она впала въ совершенное идіотство. Но никто не поврилъ ея болзни, а приписали этотъ столбнякъ ея упрямству. Ее насильно подняли съ постели и положили въ ванну. Анунціата, какъ вс итальянцы, ненавидла воду, и съ нею сдлалась лихорадочная дрожь, но такъ какъ она боле не кричала, то никто не обратилъ вниманія на ея болзненное положеніе. Ее одли въ казенное платье и оставили среди другихъ старухъ, которыя молча работали: кто штопалъ, кто вязалъ, кто щипалъ корпію.
Анунціата сидла, дрожа всмъ тломъ и дико вытаращивъ глаза. Передъ нею были чисто выбленныя стны, громадная комната и закрытыя отъ свта Божьяго окна, но она видлъ только свою комнатку на чердак, передъ окномъ которой стоялъ высокій тополь и солнцемъ залитыя дороги среди полей, по которымъ она такъ долго ходила.
Нельзя пріучить къ клтк старую птицу, она тотчасъ околваетъ отъ отсутствія воздуха, движенія, свободы, какъ бы вы ни усыпали клтку зерномъ.
Ночью ее заставили лечь въ постель, но она была холодна, какъ мраморъ. Никто съ ней не обращался сурово, потому что она во весь день была безмолвна и послушна.
— Casa mia, casa mia! шептала она едва слышно.
Ея ознобъ, несмотря на лтнюю жару, обезпокоилъ прислужницу, и она доложила объ этомъ смотрительниц, но доктора не было въ близи, а директоръ обдалъ въ этотъ день у префекта. Ей дали горячаго чая, но она его выплюнула, ея губы посинли, а глаза стали мутными.
— Пустите меня, пустите домой! пробормотала она, наконецъ, дрожащимъ голосомъ:— здсь нтъ воздуха, мн нечмъ дышать!
Окружавшія ея женщины ни мало не испугались, такъ какъ он привыкли къ сценамъ смерти, но все-таки изъ инстинктивной жалости приподняли ее и отворили окно.
Но Анунціата не почувствовала свжаго воздуха, внезапно ворвавшагося въ душную комнату, она, широко открывъ глаза и протягивая руки, дико вскрикнула:
— Господи! Дай мн взглянуть еще разъ на солнце!
Это были ея послднія слова. Она упала мертвой на кровать.
Такъ кончило свою жизнь въ тюрьм, называемой лицемрами благотворительнымъ убжищемъ, это невжественное, но безпредмое, доброе, честное, мужественное существо, безропотно выносившее все: голодъ, холодъ, страданія, пока его не лишили свободы.

XXXV.

Между тмъ, семья Пасторини достигла до нищеты, которая была для нея тмъ чувствительне, что въ продолженіи многихъ столтій Пасторини жили въ довольств. Вс деньги, отложенныя старикомъ на черный день, были издержаны во время нахожденія Кармело въ тюрьм, а мельница не приносила никакого дохода. Люди, которые въ прежніе года сдлали бы старику кредитъ на десять лтъ, теперь не врили ему и на мсяцъ. Общественное довріе и любовь такъ же быстро и безпричинно исчезаютъ, какъ и возбуждаются. Деметріо Пасторини продалъ свою хорошую срую лошадь, такъ какъ нечмъ было ее кормить, и таже участь ждала вскор и стараго мула. Судебный приставъ началъ взыскивать мелкіе долги, такъ какъ стоитъ только одному торговцу сдлаться бездушнымъ и вс послдуютъ его примру. А посл банкротства и бгства изъ Санта-Розаліи мелкаго мясника Сандро, крупный его соперникъ, пользовавшійся покровительствомъ муниципалитета, ничего не отпускалъ въ кредитъ.
Старикъ Деметріо такъ исхудалъ, что не походилъ на себя, одинъ только ребенокъ процвталъ среди общаго горя, и еще можно было ожидать вскор второго. Будущее общало мельнику и его сыну только голодъ и увеличеніе ртовъ, просившихъ пищи. Кармело не явился къ мировому по обвиненію въ загроможденіи общественной дороги мшками и дло было передано въ Помодоро, гд преторъ, увидавъ снова имя Кармело Пасторини, постановилъ безъ дальнйшаго разбирательства обвинительный приговоръ. Такимъ образомъ, штрафъ съ судебными издержками достигъ тридцати восьми франковъ, которые можно было такъ же легко найти на мельниц, какъ брилліанты или рубины. Посл извстнаго промежутка времени, судебный приставъ явился и забралъ единственное достояніе Кармело, его старое ружье, коралловыя серьги, свадебный подарокъ жен, и кое-какую остававшуюся у него одежду. Онъ ничего не возражалъ, только смялся, но этотъ дикій смхъ напугалъ всхъ присутствующихъ.
— Онъ ничего не сдлалъ, только снялъ съ телеги три мшка съ углемъ и положилъ на минуту на дорогу, чтобъ облегчить мула, говорилъ съ отчаяніемъ отецъ, и убдилъ въ тайн пристава взять его одежду вмсто сыновней.
Онъ отдалъ бы охотно мула, но это старое животное было уже продано, чтобъ прокормить многочисленную семью.
Віола, видя свою безпомощность, горько упрекала себя за то, что вышла замужъ за Кармело. Онъ могъ бы прожить одинъ или искать куска хлба на чужбин. Ея сердце сжималось при мысли, что она сдлала только вредъ всмъ, кого любила.
— О, Кармело! воскликнула она, приходя въ отчаяніе при извстіи о новомъ арест Анунціаты:— вдь они убили Рагги, хотя я теб никогда объ этомъ не говорила.
— Я это давно отгадалъ, отвчалъ юноша съ горькой улыбкой:— эти разбойники, воры, палачи, которымъ мы отданы на съденіе, способны на все. И народъ это терпитъ!
— А что же ему длать?
— И то правда. Что можемъ мы сдлать? И все-таки, смерть лучше подобной жизни, когда ежедневно вытягиваютъ изъ тебя жилы.
— Но чмъ все это кончится?
— Кто знаетъ? Я слыхалъ, что солдаты ропщутъ. Если это правда, то…
Онъ замолчалъ и не сказалъ боле ни слова, но Віола слышала достаточно, чтобъ понять какая опасность грозила ея мужу, и въ эту минуту мрачнаго отчаянія, въ голов ея вдругъ блеснула мысль, которая возбудила въ ней надежду. Конечно, еслибъ! она не была такимъ простымъ, наивнымъ и невжественнымъ существомъ, то и на минуту не утшила бы себя подобными иллюзіями.
Какъ бы то ни было, она повязала свою все еще хорошенькую головку платкомъ, взяла на руки ребенка и пошла, тайно отъ всей семьи, въ муниципальный палаццо, гд спросила дрожащимъ голосомъ, не можетъ ли она видть мессера Неллемане.
Въ послднее время, мессеръ Неллемане сдлался очень хладнокровенъ къ Санта-Розаліи, онъ зналъ, что вскор промняетъ свое скромное мсто на боле важный оффиціальный постъ и уже начиналъ смотрть свысока на своего прямого начальника, кавалера Дурелаццо. Поэтому, онъ очень рдко удостоивалъ принимать лично прошенія отъ мстныхъ жителей общины, а доврялъ исполненіе этой скучной обязанности своимъ помощникамъ или Биндо Терри. Тмъ не мене, узнавъ, что его желала видть жена Кармело и внучка Пиппо, онъ приказалъ ее провести въ свой кабинетъ. Не питая ни малйшей вры въ женскую добродтель, онъ вообразилъ, что Віола, наконецъ, пришла къ нему съ безчестными предложеніями. Конечно, ея планъ не удастся, онъ хорошо зналъ, какъ подобныя слабости портятъ карьеру, и твердо ршился быть чистымъ, какъ хрусталь, въ отношеніи женщинъ. Честолюбіе было его единственной Венерой. Но это свиданіе могло доставить ему минуту гордаго торжества и, ожидая прихода молодой женщины, когда-то отвергнувшей его любовь, онъ самодовольно улыбался.
Но когда Віола вошла въ комнату съ ребенкомъ на рукахъ, мессеръ Неллемане вспыхнулъ отъ гнва. Женщина не приходитъ съ намреніемъ отдаться мужчин, держа на рукахъ своего ребенка.
— Синьора, сказалъ онъ, однако, съ милостивой улыбкой:— давно мы съ вами не видались. Я такъ страшно занятъ. Un bel bembo dovvero? Сколько ему мсяцевъ?
Віола не обратила никакого вниманія на его слова и дрожащимъ, глухимъ голосомъ произнесла:
— Я пришла просить, чтобъ вы смилостивились надъ нами. Мы, синьоръ, въ ужасномъ положеніи. Мой свекоръ раззоренъ. Мой мужъ хочетъ отправиться работать въ Маремы, какъ простой поденщикъ. Моя тетка снова арестована, а ддушка… мой бдный ддушка!..
Слезы не дали ей продолжать.
Черные глаза мессера Неллемане радостно блеснули, но онъ тотчасъ придалъ своему лицу грустное, сочувственное выраженіе.
— Меня все это очень огорчаетъ, сказалъ онъ:— я слышалъ…
— Спасите насъ, вы можете насъ спасти! воскликнула Віола, дрожа всмъ тломъ и крпко прижимая ребенка къ своей груди.
— Я? произнесъ мессеръ Неллемане въ изумленіи:— я, сага mia signora, не имю никакого дла до несчастій вашихъ родственниковъ! Увы! я не могу, однако, сказать, что это несчастія не заслуженныя, потому что нельзя такъ упорно нарушать вс законы и…
— Вы всему причина, воскликнула Віола, забывая всякую осторожность:— вы здсь длаете все, что хотите. Нунціатину выпустили бы изъ тюрьмы, и мой мужъ могъ бы здсь остаться, еслибы вы перестали насъ преслдовать.
Мессеръ Неллемане торжественно вытянулся во весь ростъ.
— Я… васъ преслдую! сказалъ онъ съ чувствомъ оскорбленнаго достоинства:— вы, синьора, не понимаете, что говорите. Вопервыхъ, я здсь ничто… только орудіе воли совта, перо справедливаго и благодтельнаго муниципалитета. Во-вторыхъ, вс несчастія вашихъ родственниковъ происходятъ отъ того, что они не хотли послушаться многочисленныхъ предостереженій и совтовъ не нарушать закона, который долженъ же, наконецъ, заставить себя уважать.
— Нтъ, произнесла Віола, выходя изъ себя: — это все пустыя слова! Когда я была двушкой, вы имли преступные на меня замыслы, и теперь вы мстите мн и моему семейству. Еслибы я приняла ваши подарки и согласилась на ваши безчестныя предложенія, то вы не погубили бы моего дда, всю семью Пасторини и бдную старуху, которая виновата только въ томъ, что она моя родственница.
Оскорбленное величіе и благородное негодованіе выразилось на лиц мессера Неллемане.
— Вы съума сошли, сказалъ онъ строго: — какъ вы смете такъ со мною говорить! Я васъ видлъ только два раза въ жизни и считалъ васъ невстой Кармело. Я не -занимаюсь подобными глупостями. Мое сердце и мое время одинаково посвящены служенію націи.
Віола его не слушала и съ жаромъ продолжала:
— За то, что бдная Анунціата принесла вамъ обратно ваши подарки, вы ее возненавидли. Я знаю, что вс страдаютъ по моей милости и эта мысль не даетъ мн покоя. Я и Кармело кое-какъ проживемъ, мы молоды и здоровы, насъ поддержитъ любовь, но у стариковъ нтъ поддержки, и чмъ же они виноваты, что вы ихъ ненавидите по моей милости.
— Это безуміе! промолвилъ мессеръ Неллемане, пожимая плечами:— хуже того — это клевета. Повторяю вамъ, что ваши родственники сами накликали на себя вс несчастья своимъ ослушаніемъ законамъ. Они понесли, какъ это ни жаль, вполн справедливую кару.
— О! лицемръ! воскликнула Віола съ пылающими отъ гнва щеками.— Напрасно я пришла къ вамъ! У васъ каменное сердце и мдный лобъ!
— Вы разстроены, отвчалъ холодно мессеръ Неллемане:— я очень сожалю, что вы истолковали такъ превратно простую любезность пожилого человка къ бдной молодой двушк. Я думалъ, что деревенскимъ двушкамъ недоступны гршныя мысли, приличныя только падшимъ женщинамъ. Посмотрите, вашъ ребенокъ плачетъ. Извините, но я васъ попрошу меня оставить.
Дйствительно, ребенокъ расплакался. Віола крпко прижала его къ груди и, отвернувшись, молча, вышла изъ комнаты.
Мессеръ Неллемане торжествовалъ до конца, онъ доказалъ, что она была неприличной, гршной женщиной, подозрвавшей преступную цль въ простой, невинной любезности.
Ея щеки пылали и горячія слезы катились по нимъ.
— О, bembo mio! бормотала она, горько рыдая:— это все законъ! Законъ будетъ насъ преслдовать и въ Маремахъ и отниметъ у насъ послднюю кроху хлба! О, bembo mio! еслибы ты не былъ такой милый, такой прекрасный, я право пожалла бы, что ты родился на свтъ!
— Какое счастіе, что я не поддался минутному капризу, думалъ мессеръ Неллемане, оставшись одинъ.— И какъ она стала некрасива, какъ исхудала! Еслибы у насъ были фабрики и заводы, то не уничтожился бы массъ такихъ безполезныхъ, голодныхъ, несчастныхъ женщинъ.
И, протянувъ руку, онъ досталъ изъ подъ груды бумагъ, лежавшихъ на стол, проэктъ устройства, на счетъ муниципалитета, въ развалинахъ монастыря св. Франциска, фабрики, которая нарушила бы прелесть всего пейзажа, заразила бы міазмами воздухъ и рку, но принесла бы муниципалитету 40% чистой прибыли. Что могло быть благодтельне для общины подобнаго учрежденія?

XXXVI.

Въ ту ночь, когда умерла Анунціата, Кармело и его отецъ сводили счеты при свт лампы. Они очень плохо считали, а Кармело вовсе не умлъ писать. Но все-таки они ясно видли, что мельникъ былъ по уши въ долгахъ, и что, если обстоятельства не поправятся, то его ожидала судьба стараго Пиппо. А не было никакого вроятія, чтобъ обстоятельства поправились, напротивъ того, паровая мельница съ каждымъ мсяцемъ все боле и боле отбивала работу у бднаго Деметріо Пасторини. Санта-Розалія въ этомъ отношеніи слдовала примру большихъ общинъ, которыя постоянно придерживаются личнаго интереса и минутнаго увлеченія.
Отецъ и сынъ были горько этимъ оскорблены, они воображали, что все селеніе поступитъ совершенно напротивъ, и, ненавидя opressores rusticorum, мужественно докажетъ эту ненависть, ни одинъ изъ нихъ не зналъ глубоко человческой натуры, они были только искренинми, доврчивыми людьми.
— Кто бы подумалъ, что сосди такіе низкіе люди, сказалъ Пасторини.
— Ихъ учатъ быть низкими, отвчалъ Кармело:— ими управляютъ шпіонъ и полицейскій сержантъ. Чего же тутъ ожидать?
Пасторини тяжело вздохнулъ: онъ вспомнилъ геройскую смерть брата и ему стало горько. Онъ ничего не понималъ въ политик, но чувствовалъ, что было нчто неладное.
Кармело, облокотясь на столъ, задумался. Желтоватый свтъ лампы тускло игралъ на его волосахъ. Было двнадцать часовъ: Віола сидла на верху, луна свтила сквозь окно кухни.
— Отецъ, сказалъ онъ, наконецъ: — мн не къ чему здсь оставаться. Я не могу вамъ помочь, а только приношу вредъ. Выдавъ замужъ дочь, вы останетесь одни, и можетъ быть, хватитъ хлба вамъ, Цезареммо и двочкамъ. Остальные, пройдя черезъ адскую рекрутчину, могутъ каждый снискивать пропитаніе для себя. Я никогда не думалъ, что дло дойдетъ до этого, но вижу, что это необходимо. Я отправлюсь искать работы вмст съ женой, а можетъ быть, мы возьмемъ и старика Пиппо, я то онъ здсь сойдетъ съ ума.
— Ты покинешь мельницу! Ты? Старшій сынъ?
Деметріо Пасторини поблднлъ, какъ полотно, и съ трудомъ перевелъ дыханіе. Въ продолженіи многихъ вковъ, ни разу не случалось, чтобъ старшій сынъ въ семь Пасторини покинулъ мельницу.
— Такъ будетъ лучше, сказалъ Кармело грустно:— для всхъ здсь мало хлба. Мы погибнемъ, прибавилъ онъ, ударивъ кулакомъ по счетамъ:— а одинъ вы, можетъ быть, кое-какъ пробьетесь. Обо мн же не безпокойтесь, я здоровъ и силенъ, могу справиться съ какой угодно работой.
— Ты пойдешь въ поденьщики! промолвилъ съ горечью отецъ.
— Да, хоть въ поденьщики, отвчалъ Кармело:— въ будущемъ мсяц я отправлюсь въ Маремы. Тамъ, говорятъ, много работы. Я, по правд сказать, не знаю, гд находятся эти Маремы, да языкъ всюду доведетъ. Я отправился бы за море, да у меня для этого нтъ денегъ. Какъ бы то ни было, у меня есть руки и я не дамъ умереть съ голода ни Віол, ни ея дтямъ, ни старику, если онъ отправится съ нами. Отпустите меня, отецъ! Вдь, не правда ли, вы мн не откажете въ этой просьб?
Кармело не тронулся бы, еслибъ отецъ не далъ своего согласія, онъ, по старинному обычаю, слпо повиновался отцу, какъ ребенокъ.
Деметріо Пасторини молчалъ, губы его дрожали.
— Длай, что подсказываетъ теб совсть, сказалъ онъ, наконецъ, глухимъ голосомъ: — я теб ни въ чемъ не помшаю. Къ тому же, что я теб могу предложить дома?— кусокъ черстваго хлба! О! Боже мой, какое несчастье!
И, припавъ къ столу своей сдой головой, онъ зарыдалъ.
Онъ не хотлъ противиться желанію сына и понималъ, что молодому человку лучше дышать не однимъ воздухомъ съ Биндо-Терри, но ему тяжело было разставаться. Изъ поколнія въ поколніе мельникъ съ старшимъ сыномъ жилъ въ этомъ старомъ дом. Мысль, что его первенецъ будетъ вынужденъ бжать изъ родительскаго дома и работать на чужбин простымъ поденьщикомъ, казалась ему столь страшною, что онъ предпочелъ бы въ эту минуту увидть Кармело мертвымъ. Однако, онъ не хотлъ сказать — нтъ.
— Иди, если хочешь, произнесъ онъ.— Когда срубили мои деревья, я зналъ, что счастье навки покинуло мой домъ. Впрочемъ, мн уже недолго жить.
— Нтъ, нтъ, отвчалъ нжно Кармело: — я приношу несчастье этому дому. У нашего честнаго домашняго очага не мсто тюремной птиц. Цезареммо будетъ лучшимъ хозяиномъ, чмъ я. Проживи я хоть пятьдесятъ лтъ, всегда останется на моемъ имени пятно, а въ моемъ сердц жажда мести.
Онъ сжалъ кулаки и мысленно проклялъ тхъ, ради которыхъ была проклята вся его жизнь.
Онъ жаждалъ поскоре удалиться изъ Санта-Розаліи, хотя невыносимо горько ему было покидать родную сторону, милую, любимую рку, въ которой онъ плескался ребенкомъ. Но онъ боялся, чтобъ ненависть къ врагамъ не взяла когда-нибудь верхъ надъ благоразуміемъ и не предала бы его снова въ ихъ руки. Торжествующія улыбки сельскихъ стражей, трусость товарищей, которые отворачивались отъ него, обнаженная земля передъ домомъ отца, гд прежде росли деревья, страданія стараго Пиппо и Нунціатины неустанно терзали его сердце, и онъ не могъ положиться на себя. Каждую минуту его терпніе могло лопнуть.
Онъ былъ очень молодъ и желалъ новаго поля дятельности, и свободной жизни въ такой мстности, гд сосди не могли смотрть на него искоса, а враги съ злорадствомъ. Онъ былъ совершеннымъ невждой и не зналъ даже, что длалось въ другихъ окрестныхъ общинахъ, по въ его глазахъ везд было лучше, чмъ оставаться въ Санта-Розаліи и сдлаться причиной погибели отца. Онъ чувствовалъ въ себ достаточно силы, чтобъ проложить себ новый путь въ жизни и заработать кусокъ хлба для себя, жены и старика. Онъ полагалъ, что гд-нибудь да можно было работнику найти пропитаніе своей семь.
Такъ мало зналъ онъ, несмотря на свой горькій опытъ, что
страшная нищета точитъ десятки тысячъ людей, въ стран, опустошаемой чиновною саранчей.
Въ эту ночь Кармело долго сидлъ у отвореннаго окна и смотря на рку, говорилъ жен о своихъ планахъ и надеждахъ. Віола никогда не слыхала о Руи, но сердце Руи бьется въ груди каждой любящей женщины, и она говорила по своему: ‘Куда ты пойдешь, и я пойду’. Ее не пугала мысль о странствіяхъ на чужбин, хотя сосдняя провинція была для нея такой же невдомой страной, какъ для насъ солнце, но она спросила съ безпокойствомъ:
— А ддушка?
— Мы его возьмемъ съ собою, сказалъ ршительно Кармело.— Не бойся, голубушка, я не потребую отъ тебя такой жертвы, не разлучу тебя съ нимъ. Его здсь сведутъ съ ума. Мы его уговоримъ отправиться съ нами.
— Онъ никогда на это не согласится, отвчала со вздохомъ Віола:— его жизнь неразрывно связана со стнами его дома.
— Но вскор его оторвутъ отъ этихъ стнъ, произнесъ Кармело съ горечью:— эти разбойники не оставятъ его въ поко и къ тому же домъ заложенъ.
— Въ такомъ случа, можетъ быть, онъ отправится съ нами, но онъ очень старъ и не поддастся ни на что новое. А Анунціата, что станется съ нею?
— Отецъ возьметъ ее къ себ въ домъ, она займетъ мсто за столомъ и будетъ спать на нашей постел.
Віола съ любовью поцловала мужа.
— Пока отецъ живъ, онъ не откажетъ ей въ куск хлба и не допуститъ ее до тюрьмы, прибавилъ Кармело.— Я пойду завтра въ Помодоро и объясню ей это. Быть можетъ, ее и выпустятъ, если она обяжется никогда боле не ходить по большой дорог.
Віола снова поцловала его и, прижавшись другъ къ другу, они были почти счастливы.
— Еслибъ, промолвилъ Кармело:— мы могли только пробраться въ такое мсто, гд я могъ бы заработать кусокъ хлба для насъ всхъ и гд твои дти, Віола, никогда не узнали бы, что ихъ отецъ сидлъ въ тюрьм. Но это не значитъ, что я сожалю о своемъ поступк — нтъ, я и сейчасъ сдлалъ бы тоже! бдная Tonna!
Въ Санта-Розаліи, разъ въ три года, бываетъ въ август мсяц ярмарка лошадиная и скотская. Она продолжается два дня и на нее собираются жители всхъ селеній на двадцать миль въ окружности.
Въ прежніе времена ярмарка открывалась религіозной процессіей и не было конца простымъ, невиннымъ удовольствіямъ, но теперь часто бываютъ ссоры и преобладаетъ пьянство, такъ какъ въ настоящую эпоху, люди ищутъ забвенія въ вин, а торговцы платятъ такіе громадные налоги, что должны подмшивать всякую дрянь въ напитки.
Вс приготовленія къ ярмарк были уже сдланы, на пыльномъ плац возвышались балаганы, шалаши и пари, украшенные флагами, и видны были группы быковъ, ословъ, лошадей, овецъ. Въ воздух стоялъ гулъ отъ громкихъ разговоровъ, смха, блянія скота и звона церковныхъ колоколовъ.
Кармело съ самаго утра вышелъ на плацъ, чтобъ поговорить съ погонщиками скота и пастухами. Онъ собралъ отъ нихъ свднія о разныхъ мстностяхъ и встртилъ одного лошадинаго барышника изъ Маремы, который уврилъ его, что въ тамошнихъ лсахъ всегда найдется работа зимой для здороваго, сильнаго молодца. Конечно, все это было очень неопредленно, но все-таки возбудило въ его сердц надежду. Разсказы о широкихъ болотистыхъ равнинахъ, о голубомъ мор, о темныхъ сосновыхъ лсахъ рисовали передъ нимъ картину свободной жизни и онъ думалъ, что, конечно, тамъ не преслдовали людей мелочные люди, какъ мошки въ лтній зной. Онъ былъ такъ молодъ, что тотчасъ повеселлъ и отправился къ старому Пиппо, съ цлью уговорить его отправится съ нимъ и Віолой въ эти невдомыя, соблазнительныя страны.
Пробиваясь сквозь толпу, онъ былъ такъ занятъ своими мыслями, что не замтилъ на берегу рельсы, на которые вс смотрли съ большимъ любопытствомъ, чмъ на быковъ, лошадей или балаганы.
— Берегись! произнесъ какой-то грубый голосъ и его оттолкнули съ рельсовъ въ ту самую минуту, какъ прошелъ мимо первый вагонъ, открывавшейся въ этотъ день конно-желзной дороги.
— Проклятая копка! воскликнулъ Кармело.
Большая часть окружавшей его толпы смотрла грустно, насупивъ брови, на эту новинку, и только немногіе криками и маханіемъ шляпъ пытались возбудить всеобщій восторгъ.
Въ вагон торжественно возсдали кавалеръ Дурелаццо, синьоръ Лука Финти, синьоръ Цаули, члены джіунты и прочія лица, нагрвшія себ руки этимъ послднимъ словомъ цивилизаціи. Мессеръ Неллемане, съ розой въ петлиц, сіялъ боле всхъ.
Уродливая махина скрылась изъ глазъ среди мертваго молчанія толпы.
— Я разоренъ, сказалъ очень спокойно содержатель дилижанса:— я покончу съ собой, какъ Нанни. Я теперь никому не нуженъ.
— Зачмъ вы позволяете все это длать втихомолку, у васъ за спиной? произнесъ Кармело съ злобно сверкающими глазами:— вы, какъ овцы, идете безмолвно на бойню.
— Это правда, отвчало нсколько голосовъ:— но что же намъ длать? Въ город говорятъ…
— Говорятъ! Всякій дуракъ уметъ говорить, воскликнулъ съ жаромъ Кармело: — надо не говорить, а дйствовать. Каждый хозяинъ дома, каждый честный человкъ долженъ смло возвышать голосъ въ общественныхъ длахъ своей общины. Не слдуетъ дозволять шайк негодяевъ всмъ распоряжаться. Неужели вы этого не понимаете?
— Браво! браво! раздалось въ толп, и Кармело, поощряемый общимъ одобреніемъ, продолжалъ, возвышая голосъ:
— Я много думалъ объ этомъ. Тюрьма суровый учитель, но она не учитъ лжи. Одинъ умирающій работникъ ясно доказалъ мн тамъ, что мы вс рабы. Мы работаемъ въ пот лица съ утра и до ночи только для того, чтобъ чиновники отнимали у насъ послдній грошъ. Наши матери рыдаютъ и поля остаются наполовину необработанными, а молодежь наполняетъ ряды арміи и околваетъ, какъ собаки. Наши корабли гніютъ въ портахъ, не смя выйти въ море отъ тяжести налоговъ. Мелкіе торговцы закрываютъ лавки и умираютъ съ голода. Въ селеніяхъ никто не можетъ сказать, что его душа, принадлежитъ ему, если его собака выбжитъ на улицу или ребенокъ спуститъ волчекъ передъ дверью дома, на него набрасываются разбойники и онъ долженъ платить тяжелую пеню, или, въ противномъ случа, продаютъ все его имущество. Вы скажете, что же длаетъ король? Да онъ ничего не знаетъ, обманщики и лгуны окружаютъ его такой тсной стной, что онъ ничего не видитъ, ничего не слышитъ. Говорятъ, королева часто платитъ штрафы за бдныхъ рабочихъ, чтобъ спасти ихъ лопаты, топоры, молотки, которые немилосердно захватываютъ разбойники, если нтъ ничего другого. Если человкъ вырабатываетъ десять сантимовъ въ день, то онъ платитъ totja di famiglia. Вы вс это знаете. Мы свободны? Какъ бы не такъ! въ городахъ казармы полны солдатъ, а селенія кишатъ стражами, которые слдятъ за каждымъ нашимъ шагомъ. Наша жизнь принадлежитъ не намъ. Мы должны платить, платить, платить, пока трудовой потъ, наконецъ, обращается въ кровь. Въ проклятыхъ фабрикахъ женщины получаютъ сорокъ сантимовъ въ день, а дти — двадцать. Насъ увряютъ, что мы благоденствуемъ, что мы счастливы и трубятъ объ этомъ по всему свту, а народъ страдаетъ и умираетъ…
Слезы текли но его щекамъ, холодный потъ выступилъ на лбу и хотя онъ повторялъ слова умершаго германскаго работника, но говорилъ отъ души, отъ сердца.
Толпа слушала его словно очарованная, но его слушалъ также и Биндо Терри, стоявшій неподалеку.
— Ты говоришь правду, произнесъ содержатель дилижанса:— но что намъ длать? Ты самъ говоришь, что города кишатъ солдатами, а селенія — полицейскими стражами.
— Такъ сознаемся прямо, что мы ничего не можемъ и смиренно преклонимъ головы, воскликнулъ Кармело, съ горечью указывая на флагъ, разввавшійся на кофейн ‘Новая Италія’:— и скажемъ, что это знамя не свободы, а голода и тираніи. Мы умираемъ съ голода, а милліонъ піявокъ сосутъ нашу страну. Мы просто трусы и больше ничего.
— Уходи скоре, на тебя смотрятъ, сказалъ Джиги Кантарелли ему на ухо: — мы ничего не можемъ сдлать!
Въ эту минуту подошелъ Биндо Терри и рзко сказалъ:
— Вмсто того, чтобъ говорить при свидтеляхъ возмутительныя рчи, вы бы лучше заботились о родственникахъ вашей жены. Старая Анунціата умерла въ Мантесакро.
Съ этими словами онъ скрылся за спиной карабинера.
— Что? промолвилъ Кармело, съ недоумніемъ смотря на всхъ окружающихъ: — это вздоръ! Онъ хочетъ меня напугать. Скажите, вдь она жива! Она не могла умереть.
Джиги Кантарелли, стоявшій всего ближе къ нему, взялъ его за руку.
— Милый другъ, сказалъ онъ нжно:— я слышалъ объ этомъ отъ людей, пришедшихъ изъ города, но, вроятно, еслибъ это была правда, васъ увдомили бы прежде всхъ.
— Нтъ, нтъ! произнесъ Кармело: — мы ничего не знаемъ. Неужели она умерла! Что же я скажу Віол!
Биндо Терри изъ-за спины карабинера отвчалъ:
— Мы получили оффиціальное извстіе сегодня утромъ изъ Мантесакро. Вы получите письмо вечеромъ. Она умерла, это врно и вамъ было бы лучше зарабатывать для семьи кусокъ хлба, чмъ проповдывать всякій вздоръ, за что вы снова попадете въ тюрьму.
Кармело бросился на издвавшагося надъ нимъ негодяя, но окружающіе его удержали.
— Вспомни о жен, воскликнулъ Кантарелли: — не попади снова въ бду. Этотъ негодяй будетъ только радоваться твоему несчастью.
— Старуха умерла! промолвилъ Кармело:— умерла одна, безъ насъ.
Голосъ у него задрожалъ, онъ нахлобучилъ себ шляпу на глаза и поспшно удалился.
— Если вы ее такъ любили, зачмъ же вы дозволяли ей просить милостыню на большой дорог! крикнулъ ему вслдъ Биндо Терри, но Кармело уже не слыхалъ его словъ.
— Стыдитесь, Биндо, отвчалъ Кантарелли строго, и вс окружающіе подтвердили его справедливый упрекъ.
— Если вы будете поносить меня, то дорого за это заплатите, произнесъ дерзко Биндо Терри:— я представитель закона.
— Господа, промолвилъ Кантарелли: — сколько разъ я его билъ палкой за то, что онъ у меня воровалъ сахаръ!
Биндо такъ гордо поднялъ свою голову въ треуголк съ перомъ, что, вроятно, не слышалъ этого замчанія.
Между тмъ, вагонъ конной желзной дороги катился къ Помодоро, гд его встртилъ графъ Саверіо, его братъ синдикъ и вс знатныя лица города, однимъ словомъ, вс, получившіе малую толику отъ этого великаго современнаго изобртенія.
Кармело мрачно направился въ домику Пиппо. Извстіе о смерти Анунціаты поразило его, какъ громомъ. Она была только бдная старуха, но Віола ее любила и самъ Кармело привязался къ этому мужественному, доброму, честному созданію.
— Теперь старикъ не откажется послдовать за нами, думалъ юноша:— а то и онъ умретъ, какъ Анунціата.
Подойдя къ домику Мадонны, Кармело остановился. Сердце его сжалось. Дверь и окна были закрыты ставнями. Что случилось съ Пиппо?
— Онъ, вроятно, боленъ? подумалъ Кармело, но тотчасъ сказалъ себ, что, еслибы старикъ былъ боленъ, то не могъ бы закрыть снаружи ставни.
Онъ постучалъ въ дверь и толкнулъ ее ногой. Она была заперта.
— Что случилось съ Пиппо? спросилъ онъ у нсколькихъ сосдей, стоявшихъ поодаль.
— Не знаю, отвчалъ одинъ изъ нихъ съ какой-то странной улыбкой.
Кармело обжалъ вокругъ дома и перелзъ черезъ низенькую ограду садика. Но и съ той стороны дверь была заперта.
— Боже мой, что случилось? воскликнулъ онъ со страхомъ:— уже не убили ли его? Но кто же станетъ убивать нищаго!
Ремиджіо Росси увидалъ отчаяніе Кармелы съ противоположнаго берега и крикнулъ ему:
— Домъ вчера захваченъ за долги и вчера вечеромъ выгнали изъ него вашего дда. Онъ куда-то ушелъ, я думалъ, что къ вамъ. Разв васъ объ этомъ не увдомили? Зайдите ко мн, выпейте стаканъ вина.
Кармело не могъ удержаться, чтобы не послать къ чорту врага своей семьи.
— Гд Пиппо? прибавилъ онъ.
— Не знаю, отвчалъ собственникъ паровой мельницы:— мы думали, что онъ у васъ. Но, право, я не желаю вамъ ни малйшаго зла, и хотя набиваю себ карманы…
Кармело его дале не слушалъ, а, выйдя изъ маленькаго сада, пошелъ въ поле. Онъ увидалъ на сырой земл слдъ босой ноги и подумалъ, не прошелъ ли тутъ Пиппо.
— Я не могу показаться на глаза Віол, если они оба умерли, произнесъ онъ про себя: — онъ, вроятно, наложилъ на себя руки, какъ Нанни.
За нимъ послышались шаги. Это былъ Джиги Кантарелли.
— Кармело, Кармело! кричалъ онъ: — я только что узналъ, что вчера вечеромъ выгнали изъ дома твоего дда. Они такъ тихо это сдлали, что никто не замтилъ. Оказывается, что Пиппо не заплатилъ по закладной натаріусу въ Помодоро и былъ долженъ муниципалитету, наложившему на него всевозможные штрафы и пени. Явился судебный ^приставъ, выгналъ старика и занеръ домъ. Онъ, говорятъ, проданъ съ молотка. Такъ, по крайней мр, мн сказалъ этотъ негодяй Анджело. Я только не могу понять, какъ никто изъ насъ ничего не слыхалъ.
— Пиппо, вроятно, убилъ себя, промолвилъ Кармело, которому уже представлялось тло старика или на дн рки, или на дерев въ лсу.
— Нтъ, отвчалъ Джиги Кантарелли:— я не думаю. Пиппо человкъ богобоязненный, онъ этого не сдлаетъ. Онъ знаетъ, что наша жизнь зависитъ отъ одного Бога.
Кармело его не слушалъ и дико озирался по сторонамъ.
— Если Пиппо не наложилъ на себя руки, воскликнулъ Кармело, рыдая, какъ ребенокъ:— то онъ спрятался, чтобы мы его не (нашли. Посмотрите, это его слды, они ведутъ въ поле.
— У него голова была не въ порядк съ той минуты, какъ онъ подписалъ закладную на домъ. А я пришелъ еще къ нему съ предложеніемъ начать новую жизнь…
— Боже милосердый! промолвилъ Джиги, слдуя за юношей:— когда я былъ молодъ, никто не бросался въ рку и не вшался.
— Надо хорошенько поискать, произнесъ Кармело дрожащимъ голосомъ и вдругъ, дико вскрикнувъ, бросился къ сосднему дереву.
Подъ тнью этого дерева сидлъ старый Пиппо съ обнаженной головой.
— Ддушка! воскликнулъ Кармело, опускаясь на колни передъ нимъ:— разв вы меня не узнаете? Я Кармело! Взгляните на меня! Скажите хоть слово!
Волосы и одежда Пиппо были мокры отъ росы. Онъ всю ночь находился подъ открытымъ небомъ. Посл минутнаго молчанія, онъ поднялъ голову и, сжимая въ рукахъ большой ключъ, произнесъ шопотомъ съ дикой улыбкой:
— Они не войдутъ! Ключъ у меня! Домъ мой, и я хозяинъ. Ихъ было много, я и спряталъ ключъ. Это домъ мой, мой. Они увидятъ, что я хозяинъ. Они взяли у меня сто скуди и вс вещи: и постель, на которой родилась моя двочка, и зеркальце, въ которое она смотрлась. Собачка умерла, камыши нужны королю, но въ домъ они не попадутъ. Ключъ у меня.
Онъ стиснулъ еще боле ключъ своими исхудалыми руками и безсмысленно захохоталъ.
Бдный Пиппо окончательно сошелъ съ ума.
Захватъ дома слугами закона былъ послднимъ смертельнымъ ударомъ для его слабой головы, въ которой уже давно путались мысли.
— У меня ключъ, повторялъ онъ:— они не попадутъ въ домъ. Это мой домъ. Когда я умру, то похороните меня подъ миндальнымъ деревомъ, гд лежитъ собачка. А изъ дома сдлайте часовню.
Въ это самое время, на банкет въ Помодоро, кавалеръ Дурелаццо читалъ среди общихъ рукоплесканій рчь, написанную для него мессеромъ Неллемане. Она была очень краснорчива. Онъ говорилъ о процвтаніи страны, о прекрасныхъ законахъ, объ удивительной экономіи, которою отличалась каждая втвь общественнаго управленія, о необходимости для Италіи большей арміи, которая давала бы ей возможность возвышать голосъ въ совтахъ Европы.
Вс присутствующіе рукоплескали этой рчи и потомъ она появилась въ газетахъ всхъ партій, которыя отозвались о ней съ одинаковыми похвалами.
— Я вижу, что это ваша работа, сказалъ шопотомъ синьоръ Лука Финти мессеру Неллемане:— вы должны попасть въ депутаты на слдующихъ выборахъ и я увренъ, что мы вскор будемъ оба министрами.
Мессеръ Неллемане скромно улыбнулся и, незамтно удалившись изъ комнаты, послалъ королю депешу отъ имени обоихъ синдиковъ, съ увдомленіемъ объ окончаніи великаго общественнаго предпріятія.
Въ глубин своего сердца онъ совершенно соглашался съ мнніемъ своего друга, и не видлъ причины, почему бы ему не быть министромъ. Дйствительно, онъ обладалъ всми нужными для этого качествами.

XXXVII.

Въ настоящее время, Санта-Розалія платитъ по два франка въ день за содержаніе Пиппо(въ больниц для умалишенныхъ св. Бонифачію. Онъ неизлечимый сумасшедшій и иногда на него находятъ припадки бшенства, но организмъ его до того здоровъ, что онъ не умираетъ. По временамъ, онъ цлые дни плачетъ, отыскивая какой-то ключъ, и тогда его наказываютъ.
Віола была такъ взволнована несчастіемъ дда, что занемогла. Горячка быстро свела ее въ могилу, какъ юную испанскую королеву Мерседесъ, но Віолу не такъ скоро забыли и ея мсто осталось незанятымъ. Малютка, оставшаяся безъ матери, вскор послдовала за нею. Кармело, обезумвъ отъ горя, присоединился къ маленькому кружку юныхъ умовъ, воспламененныхъ несчастіями и притсненіями. Они пытались поджечь муниципальный палаццо, гд хранились документы, губившіе жизнь бдняковъ, и, арестованные, были преданы суду. Итальянская и англійская прессы отозвались объ нихъ, какъ о шайк невжественныхъ и дикихъ анархистовъ. Они были приговорены, посл долгаго, утомительнаго процесса, къ пожизненной каторг въ рудникахъ Сардиніи и вс объ нихъ теперь забыли.
Деметріо Пасторини умеръ отъ горя, его сыновья, не имя возможности соперничать съ паровой мельницей, продали отцовское наслдство муниципалитету и одни изъ нихъ работаютъ поденщиками, а другіе пошли въ рекрута.
Чекко умеръ и его сыновья также солдаты. Джиги Кантарелли, преслдуемый муниципалитетомъ, обанкрутился и теперь нищій. Въ развалинахъ древняго монастыря устроена фабрика, на которой женщины и дти теряютъ здоровье, выручая по нскольку сантимовъ въ день. Маленькій домикъ Мадонны купилъ Биндо Терри, который женился и открылъ винный погребъ на деньги, отложенныя имъ на черный день во время службы государству. Родной братъ, похожій на него, какъ дв капли воды, наслдовалъ ему въ качеств сельскаго стража.
Мессеръ Гаспардо Неллемане процвтаетъ на государственной служб и, по всей вроятности, достигнувъ своихъ честолюбивыхъ цлей, умретъ среди вполн заслуженныхъ почестей.
Санта-Розалія вскор оказалась слишкомъ мелкимъ театромъ для дятельности такого великаго человка. Теперь онъ переведенъ въ Римъ.
Съ переходомъ власти въ руки оппозиціи, онъ получитъ мсто министра. Если же правая сторона одержитъ верхъ, то онъ съуметъ извлечь пользу изъ того факта, что онъ всегда стоялъ за законъ и порядокъ.
Какая партія ни будетъ царить въ Монтечитеріо, онъ всегда получитъ свою награду.

ПОСЛСЛОВЕ.

Маркъ Твэнъ говоритъ, что послсловіе придаетъ книг большое достоинство. Несмотря на эту шутку, послсловіе не такъ противно читателямъ, какъ предисловіе. Во всякомъ случа, я рискую прибавить къ моему разсказу эти немногія страницы съ цлью доказать, что въ немъ нтъ никакого преувеличенія.
По всей вроятности, читатели найдутъ, что, описывая тиранію муниципальныхъ чиновниковъ, я слишкомъ много наложила красокъ, но увряю ихъ, что я нисколько не преувеличила ни власть мелкихъ общинныхъ властей, ни тхъ роковыхъ страданій, которыя претерпваетъ по ихъ милости бдный народъ.
Путешественники и даже иностранные резиденты, обыкновенно, ничего не знаютъ объ этомъ несчастномъ положеніи страны. Надо отлично знать мстный языкъ и снискать довріе простолюдина, чтобъ понять его страданія. Оффиціально — это система полнаго народнаго самоуправленія, но на практик выходитъ та печальная картина, которую я набросала. Подвергать аристократію тяжелымъ налогамъ нехорошо, стснять налогами промышленность и торговлю еще хуже, но всего жестокосердне муниципальными налогами, пенями и штрафами высасывать послднюю каплю крови изъ сельскаго населенія. Конечно, есть общины, гд главнымъ землевлевладльцемъ является добрый и умный человкъ: тамъ дла идутъ хорошо. Въ другихъ общинахъ, во глав муниципальнаго управленія стоитъ кузнецъ или плотникъ, и какъ бы дла тамъ ни шли дурно, народъ не можетъ жаловаться. Но т и другія общины составляютъ рдкое исключеніе, а въ громадномъ большинств случаевъ грошовый тиранъ, въ лиц мелкаго чиновника, по своему произволу распоряжается судьбою всей общины.
Совершенно излишне мнять министерства, пока существуетъ настоящая муниципальная система. Она привела въ упадокъ Венецію, Флоренцію и Неаполь, она же губитъ Римъ, и дйствуетъ въ томъ же разрушительномъ дух, какъ въ большихъ городахъ, такъ и въ мелкихъ селеніяхъ. Везд одинаково многочисленная бюрократія обогащается на общественный счетъ, а народъ гибнетъ.
Я полагаю, что можно во многихъ случаяхъ бороться вполн законно съ этой муниципальной тираніей, но народу подобная борьба не по силамъ. Я недавно выиграла процессъ противъ одного муниципалитета, и знакомый сапожникъ сказалъ мн: ‘О! есть одинъ законъ для васъ, богатыхъ, а другой для насъ, бдняковъ’.
И на практик это такъ, бдный человкъ не можетъ нанять адвоката, и вс его жалобы на притсненія оставляются безъ всякаго разсмотрнія, всегда врятъ чиновникамъ и сборщикамъ податей, а бдные люди умираютъ съ голоду. Наконецъ, на ршенія этихъ мелкихъ судовъ нтъ апелляціи.
Тутъ вопросъ не въ томъ, кто лучше — правая или лвая, а въ дурной систем такъ называемаго самоуправленія, которое раззоряетъ и губитъ страну одинаково, кто бы ни царилъ въ Монтечитеріо — Кайроли или Селла, Мингетти или Никотера.
Этого не понимаютъ иностранцы, объ этомъ никогда не пишутъ корреспонденты иностранныхъ газетъ. А здсь тщетно возстаетъ противъ этого Гарибальди: никто его не слушаетъ. Напрасно возвышаетъ онъ повременамъ свой могучій голосъ, доказывая, что вс бдствія Италіи происходятъ отъ стаи impiegati, которая, какъ саранча, подаетъ страну и, живя на ея счетъ, высасываетъ всю ея кровь. Еслибъ я управляла Италіей, то вывезла бы девять-десятыхъ этихъ чиновниковъ въ Новую Гвинею, тогда можно было бы вести государственныя и общественныя дла, не вырывая послдняго гроша у работника и поселянина. Проклятое смя impiegati тмъ опасне, что оно никогда не вымираетъ. Пенсіонеры, которые также служатъ отягощеніемъ для народа, умираютъ, и вмст съ ними исчезаютъ пенсіоны, но какъ только чиновникъ покидаетъ свой стулъ за канцелярскимъ столомъ, тотчасъ другой занимаетъ его мсто. Это крокодилъ, который самопроизвольно зарождается въ сыпучихъ пескахъ казенныхъ синекуръ и общественнаго растлнія. Вс политическія партіи одинаково распространяютъ это отродіе и вс наперерывъ дозволяютъ мстнымъ тиранамъ подвергать народъ всевозможнымъ страданіямъ.
Одинъ человкъ въ Монтечитеріо благородно высказалъ это въ прошлую сессію, но его нетолько не слушали, но даже не дали говорить. Депутаты заботятся только о Тунис, Албаніи или о новомъ займ.
Обыкновенно говорятъ, что Италія нуждается въ Бисмарк, но это неправда, ей необходимо совершенно иное, именно: министръ справедливый, умренный, не думающій о мишурныхъ эффектахъ, а твердо ршившійся уничтожить хищничество и искренно убжденный, что первый долгъ государства — обезпечить благоденствіе народа. Но увы! когда появляется на сцену хорошій человкъ, то нтъ никакой надежды на его успхъ, его партія распадается на враждебные кружки, и разочарованія въ погон за мстами жалятъ его, какъ осы.
Чтобъ быть популярнымъ въ парламент и пресс, онъ долженъ краснорчиво болтать объ арміяхъ, корабляхъ, совтахъ Европы и большею частію, хотя бы онъ былъ первымъ министромъ, его имя остается невдомымъ для большинства населенія. Утомленный, истощенный, безпомощный, онъ бросаетъ свои добрыя намренія въ такую бездну, которую Дантъ никогда не посщалъ, и съ отчаянія махнетъ на все рукою, зная, что надо быть полубогомъ для очищенія этихъ Авгіевъ конюшенъ.
Я знаю хорошо итальянскій народъ, т. е. бдные, работящіе классы, я ихъ сердечно люблю за ихъ добрыя качества, природный умъ и удивительное терпніе, это матеріалъ, изъ котораго можно сдлать многое. Ихъ не понимаютъ иностранцы, потому что они въ одно и тоже время хитры и просты, чрезвычайно добры и эгоистичны, очень покорны и щепетильны. Я не вижу въ нихъ боле жадности къ деньгамъ, чмъ въ бднякахъ остального свта, я полагаю, что еслибъ у насъ не было куска хлба для своихъ дтей, то и мы, вроятно, также были бы жадны. Нсколькимъ очень и очень бднымъ людямъ я плачу еженедльно маленькій пенсіонъ и никто изъ нихъ никогда не просилъ прибавки, никогда не докучалъ мн просьбами о какой-либо другой помощи. Любезные читатели, многіе ли изъ васъ могутъ сказать тоже о своихъ соотечественникахъ?
Правда, итальянцы невжественны и, вроятно, долго останутся въ невжеств, потому что даровое народное образованіе — глупый фарсъ, общинныя школы, научивъ мальчика азбук, требуютъ, чтобъ онъ училъ тому же другого мальчика, моложе его, и такъ дале, и такъ дале. Они невжественны, это не подлежитъ сомннію, но въ интерес муниципалитета, какъ было прежде въ интерес католическаго духовенства, удерживать народъ въ невжеств. Въ теперешнемъ своемъ положеніи они переносятъ вс преслдованія, вс хищничества, которыя я старалась изобразить, переносятъ все смиренно, терпливо, не зная никакого средства помочь горю и неспособные на единеніе, составляющее всю силу народа. Отъ времени до времени подымается крикъ на дороговизну хлба, но это бываетъ очень рдко, карабинеры тотчасъ возстановляютъ тишину, а если кто шепчетъ протестъ, то его запираютъ въ тюрьму, гд отъ діэты и болзней онъ, въ большинств случаевъ, вскор умираетъ.
Богатые и знатные люди — или безпечны или тираны. Поэтому, муниципалитеты распоряжаются совершенно произвольно, и всякаго рода общественныя работы, продажа, ломка, постройка производятся вопреки вол народа, безмолвнаго и безпомощнаго.
Лвая сторона въ парламент хочетъ сдлать общину еще боле самоуправляющейся и еще мене зависимой отъ государства, если это будетъ сдлано, то результаты будутъ гибельны для народа, напротивъ, было бы гораздо лучше ограничить произволъ синдиковъ общими законами государства. Ихъ частыя перемны и капризы держатъ страну въ постоянной лихорадк. Напримръ, въ Гену одинъ синдикъ (извстный генералъ) запретилъ отдавать собакъ въ анатомическій театръ, а черезъ нсколько недль другой синдикъ приказалъ всхъ собакъ, которыя бгаютъ по улицамъ безъ хозяевъ, ловить и отдавать ученымъ для опытовъ. Это только одинъ примръ изъ тысячи.
Безграничная и произвольная власть минутныхъ владыкъ служитъ источникомъ неописуемаго ряда страданій, горя и раззоренія для бднаго народа. Вся эта система никуда не годится и только порождаетъ безконечныя злоупотребленія.
Большинство аристократіи такъ занято своими собственными стованіями на платимый налогъ въ 45%, что не слышитъ стоны народа и не сожалетъ его. Безграничная готовность французскаго общества помочь бднымъ — невдомая добродтель въ Италіи. Всякія благотворительныя подписки идутъ очень плохо и собранныя очень скудныя суммы обыкновенно настолько фильтруются, проходя черезъ многія руки, что бдняку ничего не достается, и если онъ умираетъ съ голоду, то ему лучше всего поскоре умереть. Главное зло въ Италіи — это апатія въ высшихъ классахъ и ихъ абсолютное равнодушіе къ положенію бднаго народа. Когда же они принимаютъ участіе въ общественныхъ длахъ, то, по большей части, это длается ради личныхъ интересовъ, непотизма или наживы. Итальянецъ, занимающій какой-нибудь общественный или государственный постъ, всегда выслушаетъ васъ очень любезно, но если вы вздумаете жаловаться на притсненія народа, то онъ сочтетъ васъ за дурака и скажетъ:
— Cara mia, зачмъ вы безпокоитесь? Они живутъ припваючи, и вс обманщики.
— Какъ можете вы писать книги объ этихъ birbonnaccie? говорилъ мн одинъ итальянскій аристократъ: — они всю жизнь насъ обманываютъ. Не врьте имъ ни слова.
Я не хочу сказать, чтобъ этого взгляда держались безъ исключенія высшіе классы Италіи, но увы! онъ выражаетъ мнніе большинства.
Число бродягъ и праздношатающихся въ большой мр увеличивается нелпымъ закономъ, по которому отецъ обязанъ содержать сына, братъ брата, мужъ жену и т. д., какъ бы праздны, низки и безнравственны они ни были. Этотъ законъ въ сущности поощряетъ праздность и наказываетъ трудолюбіе, а его пагубныя послдствія уже ясно замчаются въ молодомъ поколніи. Люди работящіе и разсчетливые раззоряются ненасытными налогами, каждый видъ промышленности, каждое занятіе обложено пеней, словно работа — преступленіе, каждый труженикъ долженъ удлять часть своей трудовой копейки, или отъ него отбираются самыя орудія его труда.
Недавно, одинъ итальянскій авторъ, описывая страшное положеніе Романіи и Мархіи, правильно замчаетъ, что большинству народа не приносятъ никакой пользы громадныя массы денегъ, которыя расходуются на уничтоженіе старыхъ улицъ и украшенія большихъ городовъ. По его справедливому замчанію, старинный способъ передвиженія при постоянномъ наплыв путешественниковъ обогащалъ селенія и мелкіе города, а желзныя дороги, напротивъ, обдняютъ девять десятыхъ провинцій. Тунели сквозь Альпы имютъ прямымъ послдствіемъ вывозъ за границу пищи, въ которой нуждается сама страна. Нсколько крупныхъ подрядчиковъ обогащаются, но мстные рынки пустютъ и только худшіе изъ състныхъ припасовъ остаются для употребленія народа. Каждую ночь на любой станціи желзной дороги вы можете видть какое громадное количество зелени, мяса и фруктовъ отправляется изъ Италіи во Францію и Германію. Что можетъ быть пагубне для страны, гд главный элементъ физической силы для народа составляетъ вино, какъ продажа винограда французскимъ и германскимъ купцамъ? Однако, въ ныншнемъ году вс землевладльцы занимались этимъ выгоднымъ для нихъ дломъ. Итальянца легко соблазнить минутнымъ барышемъ и онъ готовъ на всякую глупость, на всякую безумную спекуляцію.
Досадно видть, что иностранная печать, не знающая настоящаго положенія длъ, разршаетъ авторитетно итальянскіе вопросы. Англійскія газеты приписываютъ вс бдствія, приносимыя новой Италіи бюрократіей, вреднымъ остаткамъ старыхъ порядковъ. Я не жила во время старыхъ порядковъ и не могу судить объ нихъ, но знаю, что масса народа пламенно сожалетъ о спокойствіи и благоденствіи, которыми она тогда пользовалась. Такимъ образомъ, зло старыхъ порядковъ мн невдомо, но зло новыхъ заключается въ хищничеств бюрократіи и въ равнодушномъ эгоизм высшихъ классовъ, что составляетъ вообще самую дурную черту въ итальянцахъ.
— Какое вамъ дло, что дурно обращаются съ лошадью? она не ваша.
Вы услышите эту фразу на каждомъ шагу, интересоваться тмъ, что до васъ лично не касается, вещь непонятная итальянцамъ.
— Una vanita enorme, un’aspro cinicisme edi suo interessi, замтилъ одинъ итальянскій журналистъ о министр, живущемъ еще досел.
Замните горькій цинизмъ равнодушной учтивостью и вы получите врную характеристику большей части итальянскихъ общественныхъ дятелей. Немногія же благонамренныя лица не имютъ силы, чтобъ бороться съ массой непотизма и хищничества, которые мшаютъ длу истинной экономіи и истинной справедливости. Какъ бы ни перемнились во глав управленія партіи и имена, суть остается все таже. Plus a change plus c’est la mme chose.
Говорятъ, что унцій примровъ вситъ боле фунта теоретическихъ правилъ. Поэтому, я приведу нсколько случаевъ, происшедшихъ на моихъ глазахъ въ послдніе три мсяца:
1) Человкъ, жившій въ одной общин, по на краю другой, заплатилъ налоги, требуемые первой, но естественно отказался платить что бы то ни было второй. За это ослушаніе вторая община потянула его въ судъ съ обычными послдствіями. У него не было ничего за душою, кром ружья, и это ружье было отобрано. Одинъ иностранецъ принялъ участіе въ бдняк и добился признанія, что бдный человкъ былъ въ прав не платить вторично налоговъ и ему общали возвратить ружье, но до сихъ поръ ружье не могутъ отыскать!
2) Какой-то contadino везъ въ гору тяжелые боченки съ виномъ. Жаля лошадь, онъ снялъ съ телеги два боченка и оставилъ ихъ на дорог, намреваясь пріхать за ними. Сельскій стражъ замтилъ этотъ вполн гуманный поступокъ и поселянина потребовали въ судъ, дло кончилось штрафомъ въ десять франковъ. По полицейскимъ правиламъ, возъ не можетъ остановиться на дорог для отдыха лошадей, это называется загражденіемъ общественнаго пути.
3) жена землекопа, живущая въ одномъ изъ городовъ центральной Италіи, тогда какъ ея мужъ отправился на работу въ Сардинію, находится въ очень бдственномъ положеніи, она живетъ на чердак и питается Богъ знаетъ чмъ. Ея ребенокъ занемогъ тифомъ и какой-то иностранецъ прислалъ ей кроватку для бднаго малютки. Слуги закона, увидавъ это, тотчасъ потребовали у несчастной женщины восемь франковъ налога, tassa de famiglia. У нея не было и восьми пенсовъ, а потому все равно было бы потребовать отъ нея восемь милліоновъ.
Что сказать о муниципальномъ управленіи, при которомъ возможны подобныя дла?
Между тмъ, въ различныхъ канцеляріяхъ десятки тысячъ лнивыхъ юношей ничего не длаютъ, получая отъ тысячи до двухъ тысячъ франковъ въ годъ.
На дняхъ очень почтенный господинъ обратился въ какую-то канцелярію для взноса извстныхъ денегъ. Въ нижнемъ этаж болтались три молодыхъ чиновника. Они ему сказали: ‘Это не наше дло, пойдите во второй этажъ’. Второй этажъ послалъ его въ третій, третій въ четвертый, а четвертый обратно въ первый. Когда онъ вернулся къ юношамъ, то они, звая, объявили ему: ‘приходите завтра’.
Въ таможняхъ присутствіе открывается не ране девяти часовъ, въ три часа раздается звонъ большого колокола и вс чиновники расходятся. Мой садовникъ недавно ходилъ въ таможню за полученіемъ маленькой посылки въ фунтъ вса и оплаченной въ Германіи, его продержали три часа и отпустили ни съ чмъ, потому только, что колоколъ прозвонилъ. На слдующій день онъ опять продежурилъ тамъ отъ одиннадцати часовъ до двухъ и, наконецъ, посл того, какъ было исписана цлая кипа бумагъ, онъ получилъ свою посылку, въ которой оказалась книга. Бывало, Гарибальди проклиналъ ‘разбойничью шайку’ патеровъ, но шайка чиновниковъ — гораздо боле праздная, жестокосердная и вредная. Это такое проклятіе для страны, что, повторяю, еслибы я имла власть, то отправила бы тотчасъ девять десятыхъ изъ нихъ на каторгу. Если бдный человкъ идетъ платить налогъ на собакъ, то онъ встрчаетъ всевозможныя помхи отъ чиновниковъ, ему говорятъ, что онъ пришелъ не во-время, что книги на ревизіи, что онъ можетъ придти черезъ мсяцъ. Но черезъ нсколько времени его штрафуютъ за пропускъ срока платежа. Онъ протестуетъ, доказывая, что это не его вина, но ему никто не вритъ. Впрочемъ, и уплата налога не освобождаетъ бдняка отъ преслдованій, одно и тоже взысканіе возобновляется по нскольку разъ въ той надежд, что квитанція потеряна. Въ прошломъ мсяц съ бднаго булочника потребовали за два года налогъ съ собакъ, по счастью, что я за него платила эти деньги и сохранила вс квитанціи, а то его ограбили бы безъ всякой жалости.
Эта громадная и ненасытная бюрократія похожа на паразита, который, скрываясь на спин пчелы, проникаетъ въ улей, убиваетъ личинку, лежащую въ меду, подаетъ медъ и улетаетъ, разжирвъ и достигнувъ своего полнаго развитія. Для бюрократіи публика тоже, что личинка для паразита, средство разжирть. Въ этомъ дл ничего не помогутъ перемны министерствъ, необходимо уничтожить гангрену, заражающую весь политическій организмъ націи.
Въ Италіи издается маленькій альманахъ, который стоитъ одинъ сольдо, его покупаютъ десятки тысячъ бдныхъ людей. Въ одной изъ его статей, очень хорошо написаной и посвященной ‘Al signori ministri’, говорится о неописанныхъ бдствіяхъ, которыя терпятъ честные, работящіе классы отъ страшнаго гнета налоговъ, благодаря которымъ положеніе итальянскаго поселянина не лучше судьбы египетскаго феллаха.
Упоминая о внесенномъ въ парламентъ.и постоянно откладываемомъ проэкт новаго закона Сезмета Дады, о снятіи этого бремени съ бдныхъ людей, альманахъ указываетъ постепенное очищеніе страны отъ мелкихъ владльцевъ. Т изъ рабочихъ, обязанныхъ платить налогъ въ 6, 7, 8 и 10 лиръ, которые не могутъ внести денегъ, подвергаются продаж всего ихъ имущества, не исключая инструментовъ, которыми они добываютъ себ кусокъ хлба. Esattase объявилъ въ одномъ маленькомъ селеніи Pocca-Magua до четырнадцати продажъ домовъ и участковъ земли, принадлежавшихъ бднымъ людямъ. Эти маленькіе дома стоятъ отъ двухъ-сотъ до трехъ-сотъ лиръ, а одинъ участокъ земли пошелъ за сто десять франковъ. Все конфискуется, потому что къ сумм налога прибавляются судебныя издержки и расходы по продаж.
Читатели видятъ теперь, что бдный старый Пиппо не исключеніе. Тысячи, десятки тысячъ подобныхъ бдняковъ живутъ и страдаютъ теперь во всхъ углахъ Италіи.
Маленькій альманахъ прибавляетъ съ горечью, но вполн справедливо: ‘Если вс рабочіе, нкогда довольные и трудолюбивые, а ныне лишенные крова и куска хлба, наполнятъ тюрьмы, то кто будетъ въ этомъ виноватъ? Кто превратитъ ихъ изъ мирныхъ, счастливыхъ поселянъ въ нищихъ? Въ послдніе нсколько лтъ, около двухъ милліоновъ мелкихъ владльцевъ раззорены и пущены по міру, а по закону за прошеніе милостыни садятъ въ тюрьму’.
Это зло не остатокъ старыхъ порядковъ, при старыхъ порядкахъ налоги почти не существовали, они созданы жестокой, жадной бюрократіей, роковымъ стремленіемъ расхитить общественную казну, и особымъ взглядомъ на всякую общественную должность, какъ на источникъ частнаго обогащенія. Все это характеристическія черты современной политической и общественной жизни.
Кром обременительныхъ налоговъ, бдныхъ людей еще раззоряютъ штрафами за нарушеніе различныхъ правилъ, составляемыхъ муниципалитетомъ по своему произволу. Половина этихъ денегъ идетъ въ пользу муниципальнаго стража, и въ газетныхъ объявленіяхъ, которыми общины вызываютъ охотниковъ на занятіе этой благородной должности, всегда указывается на ея выгодную сторону въ вид подобнаго длежа. Легко себ представить, что должна выносить публика, находясь совершенно въ рукахъ этихъ закономъ назначенныхъ шпіоновъ, которые изъ личной своей выгоды, снуютъ по всмъ дорогамъ и суютъ носъ въ каждое жилище.
Люди смирные откупаются дорогой цной отъ этихъ негодяевъ, а боле мужественные терпятъ безчисленныя притсненія отъ ихъ шпіонства и ненависти. Благодаря полицейскимъ узаконеніямъ, каждый, даже самый невинный поступокъ поселянина, можетъ навлечь на него штрафъ. Свидтельство сельскаго стража принимается при этомъ за достаточное доказательство и бднякъ, ограбленный, приведенный въ отчаяніе и преслдуемый тми самими дицами, которыя должны бы ему покровительствовать, можетъ только подчиняться и нести свой послдній грошъ. Я ничего не преувеличу, сказавъ, что эта ежедневная, ежечасная тиранія клевретовъ муниципальныхъ властей сетъ по всей Италіи смена пламенной ненависти къ закону.
Честный поселянинъ видитъ, что за каждымъ его шагомъ слдятъ шпіоны, что его постоянно мучатъ, таскаютъ въ судъ и подвергаютъ штрафамъ за всякія безвредныя мелочи, собака его залаетъ на улиц, ребенокъ спуститъ волчокъ на тротуар или выкупается въ рк, онъ самъ положитъ на минуту связку хвороста на лсной тропинк или остановится съ возомъ на дорог, чтобъ лошадь отдохнула — тотчасъ на него набрасывается шпіонъ и, въ конц концовъ, онъ обязанъ отдать все, что получаетъ въ день, а часто въ недлю, мелкимъ чиновникамъ и судьямъ, которые составляютъ одну шайку разбойниковъ, грабящихъ народъ.
Пока эта система не будетъ уничтожена и не замнится полной свободой для всхъ честныхъ людей, народъ не будетъ знать мира и спокойствія, еслибы правители страны не были слпы, то поспшили бы извлечь эту ‘занозу изъ ноги’, прежде чмъ откроется антоновъ огонь во всемъ тл.
Но, увы! никто, власть имющій, не заботися объ этомъ. На прошедшей недл знаменитый итальянскій докторъ обратилъ вниманіе палаты депутатовъ на истребленіе лсовъ Лаціума и соучастія сельскихъ стражей въ этомъ пагубномъ нарушеніи закона. Его слушали, звая, и министръ, до котораго это дло касалось, равнодушно заявилъ, что онъ нарядитъ слдствіе. Но всмъ присутствующимъ было ясно, что онъ не сдлаетъ ничего подобнаго.
Странно, что, имя передъ собою примръ современной Ирландіи, итальянскіе государственные люди такъ апатично смотрятъ на постоянное недовольство рабочаго и промышленнаго класса, благодаря постояннымъ преслдованіямъ мелкихъ тирановъ. Они думаютъ только о томъ, одобряетъ ли Бисмаркъ ихъ греческую политику, и дозволяетъ ли имъ Гамбетта распоряжаться по своему въ Тунис, а страданія нсколькихъ милліоновъ итальянцевъ въ ихъ глазахъ — такая мелочь, что не стоитъ на нее обращать вниманія. Они полагаютъ, какъ доктора Мольера, что ‘человкъ умершій — только умершій человкъ’, и не иметъ никакого другого значенія, неисполненная же формальность приноситъ вредъ всему сословію докторовъ.
Никто не можетъ заподозрить меня въ политическомъ пристрастіи. Мои книги обвиняли поперемнно то въ реакціонномъ консерватизм, то въ опасномъ радикализм, такъ что я могу безъ хвастовства сослаться на свое безпристрастіе. Я люблю консерватизмъ, когда онъ сохраняетъ нчто хорошее, и люблю реформы, когда он уничтожаютъ нчто дурное. Но я презираю отъ всей души псевдолиберализмъ нашего времени, который, въ сущности, представляетъ только тиранію узкихъ буржуазныхъ умовъ подъ маской цвтистыхъ фразъ и поклоненіе полицейскому сержанту. Я желалъ бы, чтобъ монахи и коммунисты, мормоны и траписты имли право и возможность жить такъ, какъ они желаютъ. Но истинной свободы нтъ теперь нигд, ни въ Европ, ни въ Америк, а всюду царитъ псевдо-свобода, вмшивающаяся въ частную жизнь и ограничивающая извстными правилами каждый шагъ человка.
Вс благородные защитники теоретической свободы глубоко разочаровались въ ея практическомъ примненіи, начиная отъ жирондистовъ прошедшаго столтія и до тхъ, которые вторили, съ надеждой въ сердц, Сильвіо Велико. Bianca croce di Lavora! Тысячи честныхъ и полезныхъ жизней погибло въ борьб за водвореніе утопіи полной свободы и ненарушимаго мира, а въ конц концовъ, вс эти жертвы порождаютъ стаю саранчи, піявокъ и паразитовъ, сосущихъ кровь народа.
Джанбаттиста Никколини, проходя однажды по улицамъ Флоренціи съ Чентофанти, крикнулъ двумъ монахамъ:
— Пойдите и копайте землю, ни на что не годные лнтяи!
Тоже самое шепчетъ про себя теперь бдный, честный, работящій человкъ, видя толпы праздныхъ, ничего не длающихъ impiegato, выходящихъ изъ министерскихъ и муниципальныхъ канцелярій.
Шла перемна правителей, но свобода отъ этого ни мало не выиграла. Это старинная сказка о ножик Жано, лезвіе и ручку перемнили, но ножикъ остался тотъ же и ржетъ руку, чинившую его.
Наконецъ, крупное зло, которымъ наградило правительство страну — это казенныя лоттереи.
Трудно себ представить боле нелпую аномалію, боле страшное противорчіе, какъ строгое преслдованіе правительствомъ всякихъ частныхъ и публичныхъ игръ, тогда какъ оно поддерживаетъ самую растлвающую азартную игру, какую только можно изобрсти на погибель бднаго народа. Вмшательство властей въ игру между частными людьми доведено до крайностей инквизиціи, а въ то же время, изъ корыстныхъ видовъ, правительство вертитъ гигантскую рулетку, гораздо боле пагубную для страны, чмъ игорный домъ въ род Монте-Карло. Въ подобныхъ притонахъ игры бываютъ жертвами только т, которые добровольно поддаются соблазну и большею частью это такіе люди, которые, за отсутствіемъ публичныхъ игорныхъ домовъ, играютъ дома. Парижскій баккара въ десять разъ хуже рулетки въ Монте-Карло, но казенная лоттерея въ десять разъ хуже парижскаго баккара, потому что правительство соблазняетъ бднаго, работящаго человка, отнимаетъ у него послдній заработанный грошъ, развращаетъ его, опьяняетъ, раззоряетъ, губитъ.
— О! правительство себ на ум, говорилъ мн на дняхъ одинъ работникъ:— оно продаетъ все евреямъ, но лоттерею держитъ въ своихъ рукахъ.
И это вполн справедливо, все, до пошлинъ, собираемыхъ у городскихъ воротъ, сдано въ руки еврейскихъ синдикатовъ, а правительство удерживаетъ за собою только монополію лоттерей, и можно смло сказать, что докол оно не уничтожитъ этого источника народныхъ бдствій, оно повинно въ гибели своего народа. Казенныя лоттерей нетолько поддерживаетъ вредное суевріе, благодаря которому изученіе ‘счастливыхъ нумеровъ’ и истолкованіе сновъ составляютъ единственную заботу народа, но въ тхъ рдкихъ случаяхъ, гд бднякъ выигрываетъ неожиданное обогащеніе, оно отравляетъ всю его жизнь и, безумно расточивъ свалившіяся съ неба деньги, онъ или умираетъ въ нищет, или сходитъ съума. Лоттерея поглощаетъ вс заработки рабочихъ классовъ въ городахъ, служитъ центромъ, вокругъ котораго вертятся вс ихъ мысли и надежды, держитъ ихъ постоянно въ лихорадочномъ волненіи, что уже одно составляетъ нравственный недугъ и развиваетъ нетолько корысть, но и растлвающую праздность.
Никто, повидимому, не осмливается поднять голоса противъ этого вопіющаго зла, но докол не явится министръ, который уничтожитъ казенную лоттерею, Италія не будетъ имть честныхъ общественныхъ дятелей.
Скоре открыть въ каждомъ итальянскомъ город казино, какъ въ Монте-Карло, если уже это необходимо, чмъ терпть подобное публичное, освященное закономъ развращеніе и раззореніе народа, тогда какъ мальчишекъ, играющихъ на мдныя деньги въ morra, забираютъ въ полицію.
Система, о которой только-что было упомянуто, именно отдача на откупъ сбора налоговъ, пошлинъ и акцизовъ, также порождаетъ столько зла, что его невозможно описать безъ длинныхъ рядовъ статистическихъ цифръ. Жадный спекулаторъ или группа спекуляторовъ скупаетъ у провинціи или города право собирать налоги и уже выжимаетъ все, что только можно изъ своего откупа. Я прошу читателя только подумать о всхъ ужасныхъ послдствіяхъ подобной системы.
И, однако, кто говоритъ о всхъ этихъ пагубныхъ источникахъ народныхъ бдствій? Положительно никто. А я желала бы, чтобы вс знали т грустные факты, которые я представила читателямъ, чтобъ хоть на минуту общественное мнніе отвернулось отъ итальянскихъ военныхъ кораблей, принимавшихъ участіе въ морской демонстраціи европейскихъ державъ и итальянской арміи, марширующей въ Мугелло {Одни матары въ Мугелло стоятъ стран два милліона лиръ, хотя солдаты получаютъ одну порцію въ двадцать четыре часа, и однажды цлыя сутки не видли ни куска хлба, ни капли вина. Эти потшныя побоища стоять столько же франковъ, сколько раззорено налогами мелкихъ вемлевладльцевъ.}, и посмотрло бы на милліоны бдныхъ, темныхъ, обнаженныхъ жилищъ, гд народъ голодаетъ и приходитъ въ отчаяніе, пока шайка такъ называемыхъ государственныхъ людей пускаетъ пыль въ глаза Европ.
Я, конечно, не могу ожидать, чтобъ вы питали такое же пламенное состраданіе къ этому бдному народу, какъ я, которая вижу воочію, что они смотрятъ на свтъ Божій сквозь дымку слезъ, что они орошаютъ слезами отчаянія и страха черствую корку хлба, что ихъ дти спасаются бгствомъ при вид вооруженныхъ слугъ безжалостнаго закона. Но я все-таки думаю, что вы хоть немного ихъ пожалете.
Италія, главнымъ образомъ, земледльческая страна, и т, которые хотятъ превратить ее въ мануфактурную, берутся за святотатственное дло превращенія церковнаго престола работы Джіото въ свиной хлвъ. Итальянскій народъ живетъ своимъ чистымъ, одушевляющимъ воздухомъ, подъ открытымъ, безоблачнымъ небомъ, онъ любитъ смхъ, псни, пляски и, одинаково, съ улыбкой Адониса и свирелью Коридала, привтствуетъ ночную уборку хлба и сборъ винограда на разсвт. Въ горахъ и на зеленыхъ равнинахъ, вдали отъ городовъ, сохраняется еще старинная, простая, привольная сельская жизнь, которая, съ ея свободой, патріархальной чистотой семейныхъ привязанностей и древне-греческими пріемами воздлыванія земли, составляетъ въ моихъ глазахъ все, что еще остается лучшаго на свт. Современные крикуны, приходящіе въ дтскій восторгъ отъ конной желзной дороги и паровой молотилки, не понимаютъ, сколько уничтожается красоты, мирнаго спокойствія и благоденствія съ единственной цлью обогатить шотландскаго подрядчика или еврейскаго ростовщика. Въ настоящее время въ Италіи до 40,000 евреевъ и въ ихъ руки переходятъ вс старинныя помстья, вс древніе дворцы, вс историческія сокровища, итальянскіе аристократы, не довольствуясь той жизнью, которую вели его предки, раззоряется въ Париж на кокотокъ или баккарй въ золоченныхъ трущобахъ разврата, а итальянскій народъ, видя, какъ исчезаютъ ихъ прежнее благоденствіе и древнія права, съ безпомощной злобой смотрятъ, какъ все, что имъ принадлежало дв тысячи лтъ, длается достояніемъ иностранныхъ спекулаторовъ. Это раззореніе страны называется прогрессомъ и вся страна стонетъ, весь народъ оглашаетъ воздухъ проклятіями.
Повторяю еще разъ, Италія исключительно земледльческая страна. Вся радость и все счастье страны въ ея улыбающихся поляхъ. Рекрутчина, отвлекающая молодежь отъ сохи и виноградниковъ только потому, что правители народа хотятъ занять мсто въ совтахъ Европы, причиняетъ столько же вреда стран, какъ иностранные спекулаторы, которые, въ погон за наживою, покрываютъ ее недоконченными линіями рельсовъ и развалинами снесенныхъ ими старинныхъ зданій, соблазняя въ то же время бднаго пахаря на роковое переселеніе изъ деревни въ городъ, съ его развращающей средой. Справедливо говоритъ одинъ итальянскій авторъ, профессоръ Тигри: ‘По мр того, какъ наши прекрасные лса падаютъ подъ ударами жадной корысти, уступая мсто машинамъ, отравляющимъ воздухъ дымомъ, и копотью, какъ горные откосы, цвтущіе луга и веселыя, хорошо воздланныя поля исчезаютъ съ лица земли, погоня за наживой овладваетъ жителями селеній и городовъ, растлвая ихъ сердце, обычаи и самый языкъ’. По несчастью, въ настоящее время о сельской жизни говорятъ во всемъ свт съ презрніемъ, хотя, несомннно, сельская жизнь самая здоровая, самая полезная и самая пріятная, особенно здсь, гд одинъ климатъ длаетъ жизнь на чистомъ воздух поэмой.
Италія для итальянцевъ, уничтоженіе муниципальной тираніи и изгнаніе еврейскихъ, англійскихъ и американскихъ спекулаторовъ, оскверняющихъ страну — вотъ что должно быть боевымъ крикомъ современной Италіи, которая пригрла на своей груди худшихъ враговъ, чмъ австрійцы и Бурбоны, отъ которыхъ она освободилась. Вотъ чего я желала бы для прекрасной страны, сдлавшейся моей страной, для глубоко любимаго мною народа, ставшаго моимъ народомъ.

Конецъ.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 1—6, 1881

Уйда
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. В Маремме, Уйда, Год: 1882
  2. Друг дома, Уйда, Год: 1879
  3. Воды Эдеры, Уйда, Год: 1900
  4. Эмиль, Ландсбергер Артур, Год: 1926
  5. Коралловые четки, Максвелл Жозеф, Год: 1909
  6. Приключения в стране львов, Буссенар Луи Анри, Год: 1886
  7. Красный морской разбойник, Гофман Франц, Год: 1861
  8. Копи царя Соломона, Хаггард Генри Райдер, Год: 1885
Электронная библиотека