Эмиль, Ландсбергер Артур, Год: 1926

Детективы
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Скачать в PDF

[]

БИБЛІОТЕКА НОВЙШЕЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Томъ V.

АРТУРЪ ЛАНДСБЕРГЕРЪ

ЭМИЛЬ

РОМАНЪ АВАНТЮРИСТА

ПЕРЕВОДЪ СЪ НМЕЦКАГО

КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО ‘ГРАМАТУ ДРАУГСЪ’
РИГА, ПЕТРИЦЕРКОВНАЯ ПЛОЩАДЬ, No 37
1927

Дйствующія лица романа:

Куртъ Редлихъ, коммерціи совтникъ.
Констанція, его дочь.
Эмиль Вольгемутъ, по прозванію ‘Червонный Тузъ’.
Паула, его подруга.
Антонъ, его другъ.
Амалія Ауфрихтигъ, не слишкомъ молодая дама изъ Франкфурта-на-Майн.
Баронъ фонъ-Коппенъ, молодой дипломатъ.
Ассунта Лу, кино-звзда, говорящая съ русск. акцентомъ.
Фонъ-Рейфенбахъ, уголовный инспекторъ.
Шпикеръ, главный прокуроръ въ отставк.
Генрихъ Карцъ, просто богатый человкъ.
Докторъ Кохъ, спеціалистъ по душевнымъ болзнямъ.
Преступники, комиссары, полицейскіе.
Мсто дйствія: возможно, въ Берлин.
Время дйствія: посл революціи.

ВСТУПЛЕНІЕ
отъ котораго я, къ сожалнію, не могу васъ избавить и въ которомъ я знакомлю васъ съ Куртомъ Редлихомъ и его дочерью Констанціей.

Приходилось ли вамъ когда-нибудь заглядывать въ квартиры выскочекъ — ‘нуворишей’? Если да, то не бросалось ли вамъ въ глаза, что эти господа, всего лишь нсколько лтъ тому назадъ ютившіеся во флигеляхъ и украшавшіе стны рекламными картинками, внезапно начали проявлять въ убранств своего жилища вкусъ, присутствія котораго никто не могъ бы у нихъ предположить, вкусъ, наводящій на мысль о культур цлыхъ поколній?
Вдь, раньше тоже случалось, что такіе люди внезапно богатли. Они выигрывали, въ лотерею или у нихъ умиралъ какой-нибудь американскій дядюшка. Тогда они первымъ дломъ покупали піанино, а если дядюшка былъ очень богатъ, то мняли олеографію на картину Антона фонъ Вернера — не потому, что находили ее красиве, а потому, что она стоила дороже. Они снимали большую квартиру, обзаводились новой плюшевой мебелью, и нмецкими коврами, украшались брильянтами, и лтомъ, вмсто одной недли въ Аальбек, проводили мсяцъ въ Свинемюнд. Въ своемъ кругу изъ котораго наслдство или выигрышъ помогали имъ рдко выбраться, они считались ‘богачами’, и этого имъ было достаточно.
Совсмъ не то теперь. Люди, которые еще вчера такъ услужливо улыбались за прилавкомъ, продавая овощи на фунты, вдругъ начали отпускать ихъ только вагонами, почувствовали себя внезапно выросшими въ общественномъ положеніи. Кром того, темпъ ихъ преуспванія былъ до того невроятенъ, что было бы смшно если бъ они ограничились пріобртеніемъ новаго плюшевого гарнитура. Они входили въ магазины мебельщиковъ съ сознаніемъ: ‘Мн стоитъ только подписать чекъ, и весь складъ — мой!’.
Они уже не довольствовались, какъ раньше, тмъ, что изумляли добрыхъ знакомыхъ горячимъ ужиномъ и воскресной прогулкой на извозчик. Идеаломъ, къ которому они стремились, были ихъ кліенты, а изъ кліентовъ въ частности т, кто приходилъ не самъ, а посылалъ въ магазинъ прислугу. У горничныхъ они узнавали, какъ живутъ настоящіе знатные господа. Свинемюнде? Фи! Знатные господа узжаютъ лтомъ въ Шевенингенъ или Довилль, весной — въ Канны, а зимой — въ Швейцарію. Въ квартирахъ у нихъ висятъ не Антоны фонъ-Вернеры, а Курбэ, а на паркетахъ лежатъ настоящіе шелковые персидскіе ковры. Они не посщаютъ бговъ и велосипедныхъ гонокъ,— ихъ излюбленный спортъ — гольфъ и поло,— не приглашаютъ портнихъ на домъ, а посщаютъ салоны модницъ на Леннештрассе.
Да, все это было имъ извстно,— даже то, что ‘общество’ перестало быть замкнутымъ, что въ него проникли случайные люди и что самая дурная репутація не служила теперь помхой при наличіи автомобиля ‘Ролль-Ройсъ’.
Такъ! А теперь вы поймете, кто былъ совтникъ Куртъ Редлихъ: одинъ изъ многихъ преуспвшихъ въ жизни ускореннымъ темпомъ, безъ какихъ бы то ни было переходовъ! Вмсто граммофона и у него появился не простой рояль, а Стенвей, а изъ трамвая онъ прямехонько перескочилъ, минуя таксомоторъ, въ собственный Ролль-Ройсъ.
Честолюбіе жены отнюдь не подстрекало Курта Редлиха. Она стояла въ лавк своего мужа, пока ее не поразилъ ударъ. Это было задолго до того, какъ начался подъемъ въ длахъ. Единственная ихъ двочка ходила тогда въ короткихъ платьяхъ — не ради моды и страсти, къ шелковымъ чулкамъ, а потому, что ей было всего восемь лтъ. Она посщала, правда, лучшую школу, однако росла въ мщанской сред, и все ея ‘благородство’ въ сущности, сводилось къ тому, что ее, единственную въ школ, звали Констанціей, въ то время, какъ тамъ въ изобиліи имлись Эльзы, Греты, Иды и Фриды. Но, когда ей исполнилось десять лтъ, и Редлихъ внезапно пошелъ въ гору, къ ней взяли гувернантку, которая предпочтительно говорила по-англійски. Это сокровище она пронесла черезъ вс невзгоды и разореніе. Англійской рчью она подчеркивали разстояніе между собой и выскочками, хотя Констанція, довольно развитая двочка, полагала, что для ‘порядочныхъ’ людей вполн достаточно говорить чисто по-нмецки.
Гувернантка, происходившая изъ очень хорошей семьи, старалась восполнить въ Констанціи то, что было упущено въ дтств, и этимъ ограничивались ея заботы. На развитіе характера двочки она не оказывала никакого вліянія: во-первыхъ — потому, что сама была безхарактерна, а во-вторыхъ — потому, что Констанцію — вылитую мать — никто не сумлъ бы перевоспитать. Прямодушная мать, не знавшая притворства, и гувернантка, привившая ей манеры, отличительнымъ признакомъ которыхъ является умнье притворяться, сдлали то, что Констанція оторвалась отъ своего круга и не примкнула къ тому, куда ее тянуло честолюбіе отца.
Куртъ Редлихъ не зналъ заботъ. Онъ не былъ грубымъ человкомъ, который, кичась своимъ денежнымъ мшкомъ, не считается ни съ чмъ и сильными локтями расталкиваетъ все, что ему мшаетъ. Какимъ продувнымъ дльцомъ онъ былъ въ своихъ длахъ, такимъ же простодушнымъ человкомъ оказывался онъ въ разнообразныхъ общественныхъ отношеніяхъ. Онъ испытывалъ чувство, точно ему позволено блистать въ театр, открытомъ только избранной ‘тысяч’. Ему никогда не приходило въ голову, что ходитъ по паркету, не скользя, является искусствомъ, которое надо изучать.
Теперь вамъ наврно хочется узнать, каковъ былъ вншній обликъ Курта Редлиха и его дочери Констанціи. Окажемъ предпочтеніе дочери, она заслуживаетъ его и съ чисто человческой точки зрнія: стройная фигура, созданная для спорта, узкое лицо, свтлые волосы, большіе синіе глаза, свжій цвтъ лица, ловкія, немного рзкія движенія. Есть женщины, при вид которыхъ думаешь: хорошо бы увидть ее въ вечернемъ туалет, или на теннис, или въ утреннемъ кимоно! При вид Констанціи невольно являлась мысль: какъ она, должно быть, хороша верхомъ! Зато папа-Редлихъ, несмотря на костюмъ отъ дорогого портного, все еще чмъ-то напоминалъ о кегельбан. Маленькій, приземистый, съ брюшкомъ и живыми веселыми глазками, онъ былъ грузенъ и вмст съ тмъ подвиженъ, несмотря на слишкомъ короткія ножки. На спортивной площадк подумали бы: комическій танцоръ, на бирж — человкъ, любящій разсказывать анекдоты, женщины о немъ сказали бы: вотъ человкъ, который хорошо платитъ и не уметъ наслаждаться. Онъ былъ изъ тхъ, кто, посл трехлтней тренировки въ гольфъ, каждый разъ, ударяя въ мячъ, вздыхаетъ о кегельбан. Такой человкъ въ смокинг всегда производитъ впечатлніе, точно онъ на костюмированномъ балу, посл десяти лтъ блистанія въ обществ онъ все еще, снимая вечеромъ фрачную сорочку, испытываетъ облегченіе, словно ему удалось на нсколько ночныхъ часовъ вырваться изъ клтки. Итакъ, не слишкомъ счастливый человкъ! Одинъ изъ многихъ живущихъ самообманомъ, убжденныхъ въ томъ, что имть уйму денегъ, вызывать зависть у милліоновъ людей и при этомъ не быть счастливымъ — противоестественно! Одинъ изъ арміи злополучныхъ богачей!
А теперь — начнемъ!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,
изъ которой видно, что и квартирный воръ можетъ быть симпатичнымъ человкомъ.

Какъ я уже сказалъ, богачи нашихъ дней, въ противоположность прежнимъ, всю свою жизнь остававшимся маленькими людьми, проявляютъ въ убранств своихъ жилищъ, въ выбор платья и въ разныхъ другихъ вещахъ много вкуса, говорящаго о культур, которой они ни въ коемъ случа не могли проникнуться со вчера на сегодня. Но способность приспособленія у людей не увеличилась. Причины этого превращенія лежатъ глубже и весьма неутшительны. По-моему, ихъ слдуетъ искать въ исчезновеніи всякихъ индивидуальныхъ особенностей у людей нашей эпохи. Прежде каждый человкъ представлялъ собою опредленный типъ, который проявлялся не только вншне, и который нельзя было стереть такъ же просто, какъ рисунокъ мломъ на грифельной доск. Независимо отъ того, было ли то, что они находили красивымъ, изящно или безвкусно,— они имли свое сужденіе, и имъ и въ голову не приходило, приноситъ его въ жертву мод. Теперь же они превратились въ стадо. Декораторы-мебельщики отъ нихъ въ восторг: ‘Современные богачи настолько умны, что предоставляютъ намъ полную самостоятельность. Правда, възжая въ готовую квартиру, они иногда немного удивленно спрашиваютъ: ‘А это красиво?’. Но, если имъ отвчаютъ: ‘Это самая послдняя мода’, они вполн удовлетворяются. Быть въ наши дни декораторомъ — одно удовольствіе!’.
При этомъ забываютъ, что квартира и обитатели ея должны составлять одно цлое и что десятипудовая жена мясника среди мебели Людовика XIV производитъ весьма комическое впечатлніе.

——

Такъ! Легко представитъ, что и Куртъ Редлихъ не особенно вязался съ виллой въ Грюневальд, отдланной лучшимъ архитекторомъ.
Пройдемъ въ его салонъ. Онъ непосредственно примыкаетъ къ огромному, увшанному гобеленами, вестибюлю. Правда, нельзя еще хорошенько разобрать, въ какомъ стил отдланъ этотъ салонъ: ампиръ ли это, Людовикъ XV или XIV? Уже полночь, и комната не освщена. Но самъ хозяинъ виллы и сегодня еще, на восьмомъ году, путается въ стиляхъ своихъ десяти комнатъ. Вообще, условимся по возможности не удивляться тому, что произойдетъ въ ближайшее время. Тогда, быть можетъ, мы скоре подберемъ ключъ къ происшествію, безусловно не обыденному,— иначе какое я имлъ бы право отнимать у васъ ваше драгоцнное время?— но, несомннно, правдоподобному по сравненію съ многимъ другимъ.
Итакъ, заглянемъ въ погруженный во тьму салонъ виллы Редлихъ. Странно! То тутъ, то тамъ таинственно вспыхиваетъ и пропадаетъ огонекъ. При остромъ зрніи или въ бинокль вы ясно различите, какъ отъ темной стны отдляется человческая фигурка, легко перебгающая съ мста на мсто. Теперь, когда изъ окна на фигурку падаетъ слабый лунный лучъ, видно, что это молодая апашка,— вдь он еще не вывелись,— стройная, съ блднымъ лицомъ и большими черными глазами, изящная какъ газель, съ карманнымъ фонарикомъ въ рукахъ, которымъ она шаритъ по всмъ угламъ, чтобъ освтитъ комнату.
Вдругъ она вздрагиваетъ, склоняетъ голову на бокъ, прислушивается. Скрежетъ въ замочной скважин дверей, ведущихъ изъ вестибюля на улицу! Она бросается къ окну, но поздно!— дверь отворяется, и слышатся голоса. Двушка прячется за подлинную японскую ширму, настоящую стоимость которой хозяинъ виллы предлагаетъ отгадать каждому постителю, конечно — не изъ тхъ, кто, подобно молодой апашк, наноситъ ему визитъ среди ночи..
Покой нарушенъ, и темнот наступилъ конецъ. Море свта, льющееся съ потолка и стнъ, озаряетъ вестибюль. Входитъ Констанція въ шикарномъ вечернемъ туалет, за ней — Куртъ Редлихъ въ пальто и цилиндр. Картина напоминаетъ сцену изъ оперетки, и такъ и ждешь, что эта комическая пара выступить впередъ, сброситъ пальто и пропоетъ дуэтъ.
‘Плохой спектакль!’ — мелькаетъ у васъ мысль, но очень скоро вы замчаете, что находитесь на ложномъ пути: — этимъ двумъ совсмъ не до дуэта!.. Оживленно споря, они входятъ въ салонъ, гд тоже вспыхиваетъ свтъ.
— А я повторяю теб…— заявляетъ, повысивъ голосъ, Констанція, и бросаетъ манто на кушетку. Но Куртъ Редлихъ не даетъ ей договорить:
— А я утверждаю…
— Что уже во второмъ роунд…
— Виллсъ…
— Нтъ! Самсонъ!
— Долженъ былъ дать нокаутъ.
Констанція вся дрожитъ отъ волненія:
— Но, папа, разв ты не видлъ?
— Я не слпой!
— Когда Самсонъ подцпилъ его съ лва…
— Здоровый ударъ!
— …если бы Виллсъ воспользовался промахомъ…
— Если бы! Если бы!
— …и нанесъ ему appercount.
— Но онъ не нанесъ его!
— Вотъ именно!
— Потому что онъ балда!
— Онъ герой!
— Ночной колпакъ!
— Я л_ю_б_л_ю е_г_о!
— Ты сошла съ ума!
— Папа! Успокойся!
— Ты способна подаритъ мн зятька-боксера.
— Хорошій боксеръ зарабатываетъ двадцать тысячъ фунтовъ въ годъ.
— Насъ это не устраиваетъ: намъ нужно генеалогическое дерево.
— Мн прежде всего нуженъ мужъ.
— Обладатель стараго и хорошаго имени тоже можетъ бытъ мужемъ!
— На эксперименты я несогласна. Въ боксер я по крайней мр уврена, что онъ мужчина.
— Имй въ виду: сегодня мы въ послдній разъ на бокс.
— На скачкахъ у тебя не слишкомъ блестящій видъ, папа!
— Но тамъ мы въ лучшемъ обществ.
— Наплевать мн на него!
— Я бы хотлъ, чтобы мы могли себ это позволитъ.
— А я вотъ — позволю себ!
— Мы для этого еще не окрпли.
— Говори, что хочешь, папа: мой мужъ долженъ быть героемъ!
— Можетъ, укротителемъ зврей?
— Я могла бы полюбить и такого.
— Ты сошла съ ума!
— Возможно.
— Я упрячу тебя въ монастырь!
— На бирж тебя высмютъ.
— …въ санаторію!…
— Тамъ у меня найдутъ наслдственное предрасположеніе…
— Двчонка!
— …или дурноое воспитаніе.
Слова сыпались какъ фейерверкъ, въ такомъ темп, что апашка за японской ширмой (какое прекрасное названіе для фильма!) едва успвала слушать. Противники держались стойко, пока Констанція не попрекнула отца дурнымъ воспитаніемъ: этотъ ударъ сразилъ Редлиха, Онъ сдался.
Побдительница Констанція поправляла передъ зеркаломъ прическу, между тмъ какъ Редлихъ, тяжело дыша, ходилъ взадъ и впередъ по зал. Затмъ онъ подошелъ къ окну и сказалъ раздраженнымъ тономъ:
— Іоганнъ опять не спустилъ жалюзи.
— Іоганнъ утверждаетъ, что это не дло камердинера.
— Въ такомъ случа пусть ихъ спускаетъ портье!
— Іоганнъ говоритъ, что портье не полагается входить въ комнаты господъ.
Редлихъ разсвирплъ:
— Значитъ, я долженъ длать это самъ,— закричалъ онъ, спуская жалюзи.
— Папа!— въ ужас воскликнула Констанція: — если Іоганнъ это увидитъ!
Редлихъ, все еще возившійся съ жалюзи, отвтилъ:
— Позавчера ночью въ одиннадцатомъ номер украли ковры, вчера въ девятомъ — серебро, и, если эта шайка не суеврна и не испугается седьмого номера, то сегодня наша очередь.
— Что-жъ такого — при твоемъ богатств!
— Конечно, мы можемъ себ это позволить!
— Вотъ видишь, папа!
Тмъ временемъ Редлихъ совсмъ спустилъ жалюзи и сердито отвтилъ:
— Но я не потерплю въ своемъ дом взломщика!
— А я ничего противъ не имю!
Редлихъ въ ужас повернулся къ Констанціи:
— Что это значитъ?
— А то, что я хотла бы пережитъ что-нибудь выходящее изъ рамокъ обыденнаго и связанное съ опасностью.
— А катокъ, танцы, верховая зда!
— Отъ этого еще никто не умиралъ.
— Ты должна радоваться, что вс твои желанія исполняются, и ты живешь спокойно.
— Мн это надоло!
Редлихъ подошелъ къ дочери, покачалъ головой и сказалъ:
— Ты съ каждымъ днемъ становишься все сумасбродне.— Затмъ онъ протянулъ ей руку: — Пойди, выспись,— и вышелъ изъ комнаты.
Редлихъ ушелъ. Констанція еще нсколько мгновеній постояла въ раздумья:
— При моей незадачливости,— пробормотала она,— они, конечно, споткнутся о цифру семь. Но вдь есть люди, для которыхъ семерка — счастливое число, и, кром того, только трусы суеврны, а ужъ преступникъ наврно не знаетъ страха!
Разсуждая такимъ образомъ, она подошла къ маленькому стнному шкалику и достала оттуда нчто врод мышеловки. Она поставила ее въ ящикъ письменнаго стола, гд мышеловка какъ-разъ помстилась, заперла его и направилась къ двери. Но, взявшись за дверную ручку, она остановилась, подбжала къ окну и осторожно подняла жалюзи.
‘Открыть окно?— поколебалась она и затмъ ршила: — Я пріоткрою его.’ Едва успла она сдлать это, какъ ее охватило сомнніе.
‘Не значитъ ли это играть съ огнемъ?— спросила она себя и хотла-было захлопнутъ окно. Но въ послдній моментъ она ршила оставитъ его открытымъ и успокоила свою совсть: — Вдь не сразу же кто-нибудь влезетъ!’. Затмъ потушила свтъ и ушла.
Нсколько мгновеній царила мертвая тишина. Потомъ изъ-за ширмы показалась голова апашки, а за нею медленно высунулась и рука съ фонаремъ. Она освтила комнату, вышла изъ-за ширмы, на цыпочкахъ подбжала къ двери, прислушалась и, убдившись, что все спокойно, зажгла лампу, стоявшую на стол: Теперь комната была полуосвщена. Потомъ она скользнула къ окну, которое было только прикрыто, распахнула его и фонарикомъ подала кому-то знакъ. Черезъ нсколько мгновеній за подоконникъ ухватились руки, освщенные фонаремъ, за ними показалась голова мужчины. Онъ былъ въ кепк, съ шарфомъ, обмотаннымъ вокругъ шеи. Лицо его было не банально: рзкій профиль, тонкій носъ, высокій лобъ, умные глаза — и въ углахъ рта суровая складка, которая указывала скоре на энергію, чмъ на преступность.
Онъ предварительно спросилъ:
— Все въ порядк?
— Разв иначе я подала бы знакъ?
Мужчина влезъ. Онъ окинулъ комнату взглядомъ:
— Наводка не обманула. Хорошій домъ!
— Вдь по ночамъ ты бываешь только въ лучшихъ домахъ,— отвтила двушка.
Симпатичный молодой человкъ уже сидлъ на полу, скатывая шелковые персидскіе ковры. Передъ нимъ лежали новйшія орудія взлома и револьверъ.
— Помоги!— сказалъ онъ.
Двушка опустилась рядомъ съ нимъ на колна и начала помогать ему.
— Шикарный сумахъ!— сказала она.
— Во сколько ты его цнить?
Двушка кокетливо взглянула на молодого человка и замтила:
— На лисью шубку хватить.
— На это я денегъ не трачу. Я теб достану ее и такъ!
Тмъ временемъ коверъ былъ свернуть, и мужчина сказалъ:
— Подымай!
Двушка напряглась, но уронила коверъ и простонала:
— Слишкомъ тяжело!— Она взглянула на свои руки.— Больно!
— Позови Антона!
Двушка поднялась, подошла къ окну и вновь подала знакъ фонарикомъ. Прошло немного времени, и на подоконник снова показались руки — на этотъ разъ это были лапищи, а вслдъ за ними вынырнула голова — тяжелая и громадная. У незнакомца было скуластое лицо, низкій лобъ, маленькіе глазки, толстый носъ и виноватый мягкій ротъ.
Неуклюже, по-тюленьи, онъ влзъ въ окно.
— Тише!— предупредила двушка, когда Антонъ, спустившись на паркетъ, спросилъ:
— Не можешь справиться, Эмиль?
Молодой человкъ, о которомъ мы наконецъ узнали, что его зовутъ Эмилемъ, скребъ ножомъ серебрянныя вазы.
— Настоящія?— спросила двушка.
— Да.
— Проклятыя монограммы!
— Пока они въ мод, мы никогда не добьемся удачи.
— Значитъ, расплавить?
— Сегодня же ночью.
— Жаль, красивый фасонъ!— пожалла двушка.
— Можно было бъ загнать за хорошія деньги!
— Разв намъ удается когда-нибудь заработать?— сказалъ Антонъ и съ удивительнымъ для его неуклюжести проворствомъ связалъ въ тюкъ вс ковры и скатерти.
Двушка освтила вестибюль и замтила:
_ Они наврно достались ему легче, чмъ намъ!
Эмиль прибавилъ:
— Ему не пришлось рисковать головой!
Онъ вынулъ изъ мшка, куда сложилъ серебро, нсколько ножей и вилокъ.
— Такъ!— сказалъ онъ.— По четверти дюжины каждаго сорта можно оставить ему.
Двушка, тмъ временемъ заглянувъ въ библіотеку, сказала:
— Хорошія у него вещи!
— Покажи-ка!— отвтилъ Эмиль и взялъ у нея нсколько роскошно переплетенныхъ книгъ. Затмъ, лицомъ и голосомъ выражалъ безграничное презрніе, онъ прибавилъ:
— Выскочка.
— Почему?— спросила двушка.
— Классики въ настоящемъ сафьян — не читаны. Но взгляни-ка сюда!— Онъ сунулъ ей подъ носъ нсколько тоненькихъ, совершенно растрепанныхъ книжекъ: уголовный кодексъ и уставъ конкурснаго судопроизводства — на каждой страниц жирныя пятна и помтки!
— Значитъ — шиберъ!
Онъ вернулся къ буфету съ серебромъ, вынулъ только-что отложенные ножи и вилки и сунулъ ихъ обратно въ мшокъ:
— Съ такими людьми я не церемонюсь! Такъ! На сегодня, пожалуй, достаточно! А теперь — осторожно назадъ!
Антонъ потянулъ мшокъ и съ помощью двушки вылзъ. Затмъ онъ ловко подхватилъ вещи и скрылся.
Двушка повернулась къ Эмилю, который обчищалъ письменный столъ, перебирая пачки акцій.
— Германскій государственный заемъ!— сказалъ онъ и презрительнымъ движеніемъ сунулъ бумаги назадъ въ ящикъ. Онъ вынулъ другую пачку, прочелъ: — ‘Акціи британскихъ алмазныхъ копей’!— и, ухмыляясь, спряталъ ихъ въ карманъ. Затмъ онъ всталъ и осторожно пощупалъ ящикъ, который Констанція, уходя, заперла. Онъ вскрылъ его при помощи одного изъ инструментовъ, сунулъ въ него руку и громко вскрикнулъ:
— Ай!
Рука его была крпко ущемлена.
— Господи,— въ ужас закричала двушка,— Капканъ! Капканъ для людей! Вотъ негодяи!— И изо всхъ силъ потянула руку товарища, стараясь его освободитъ.
— Позови Антона!— приказалъ Эмиль сквозь слезы.
— Онъ ничего не сможетъ сдлать,— отвтила она
— Попробуй выдвинуть ящикъ.
Они потянули, но какой-то механизмъ удерживалъ ящикъ.
Въ сосдней комнат послышался шорохъ. Они прислушались. Чей-то дрожащій отъ страха мужской голосъ нершительно говорилъ, очевидно — въ телефонъ:
— Грабители! На помощь! Вилленштрассе семь!
Эмиль указалъ на воровскіе инструменты и шепнулъ двушк:
— Топоръ!
— Что… должна я… сдлать?— спросила она со страхомъ.
— Отруби пальцы!
— Лучше я сама себя убью!
— Это меня не освободить!
Двушка стояла возл него съ топоромъ въ рукахъ и не знала, что ей длать.
Эмиль корчился отъ боли.
— Ударь!— торопилъ онъ ее.
Она занесла топоръ, но не ударила, а сказала сквозь слезы:
— Эмиль, я не могу!
— Тогда спасайся!
Она отвтила твердо:
— Я остаюсь съ тобой!
— Ты принесешь мн больше пользы, если будешь на вол.— Свободной рукой онъ опустошилъ свои карманы и протянулъ двушк кредитки: — Хорошенько сохранить!— сказалъ онъ.— И не продешевить ковры!
Двушка, рыдая попросила:
— Попробуй еще разъ!
Эмиль крпко стиснулъ зубы.
— Сдавливаетъ все сильне,— сказалъ онъ и громко крикнулъ: — Иди!
Она обняла его. Они поцловались.
— Иди!— приказалъ онъ, и она подошла, рыдая, къ окну и исчезла.
Пока Эмиль напряженно вглядывался въ дверь комнаты, откуда только-что телефонировали въ полицію, безшумно, незамтно распахнулась другая дверь — и за его спиной очутилась Констанція въ ночномъ туалет, поверхъ котораго она небрежно накинула шелковое матинэ. Безъ страха и съ интересомъ разсматривала она свою жертву. Посл, долгаго молчанія она сказала:
— Наконецъ-то!
Эмиль обернулся. Они смотрли другъ на друга. Указавъ на свою руку, онъ презрительно сказалъ:
— Такъ ловятъ только зврей!
— Я люблю зврей,— отвтила она и подошла ближе.— Надюсь, что и вы принадлежите къ ихъ числу?
Онъ отвернулся. Констанція внимательно разглядывала его. Затмъ она протянула:
— Значить, вотъ какъ выглядитъ преступникъ!
— Эта штука искалчитъ мн руку!— сказалъ онъ.
Но Констанція вся была поглощена созерцаніемъ своей жертвы.
— Чудесно!— воскликнула она.— Совершенно такой, какимъ я васъ себ представляла.
— Что это значитъ?— спросилъ онъ удивленно.
Она отвтила: — А то, что я давно мечтала объ этой минут.
— Вы обо мн?
— О васъ или о комъ-нибудь другомъ.
— Освободите меня!— потребовалъ онъ и закусилъ губы отъ боли.
— Вы убійца?
Эмиль принялъ ея вопросъ за насмшку, подскочилъ и угрожающимъ тономъ крикнулъ:
— Я вамъ покажу!
— Чудесно, чудесно!— Она еще ближе подошла къ нему.— Вы уже много народу убили?
— Думаю, что вы будете первой!— въ бшенств прошиплъ онъ.
— Божественно!— въ восторг воскликнула, Констанція, а Эмиль прорычалъ:
— Освободите меня!
Констанція дружелюбно кивнула головой и общала:
— Немного погодя.
— Вдь не вы будете меня кормитъ, если рука пойдетъ къ чорту и я больше не смогу работать!
— Вы работаете?— спросила она разочарованно.
Онъ указалъ на разгромленную комнату и отвтилъ насмшливо:
— Можетъ быть, вы осмотритесь кругомъ?
— Здорово! Вы знаете свое дло!— И, подойдя вплотную къ нему, спросила: — Вы очень сильный?
— Я не совтую, вамъ испытывать,— отвтилъ онъ, схватилъ ее лвой рукой, опрокинулъ на столъ и крпко прижалъ,
— Мн больно!— закричала она.
Онъ нагнулся къ ней и пригрозилъ:
— Я убью васъ, или вы тутъ же на мст откроете мн секретъ вашего, капкана, чтобы я могъ освободиться.
Въ этотъ моментъ въ комнату изъ дверей налво вкатился дрожащій отъ страха Редлихъ въ пижам. Сначала казалось, что онъ хочетъ броситься на Эмиля. Но на почтительномъ разстояніи онъ остановился и, заламывая руки, началъ его умолять:
— Не отягощайте своей совсти убійствомъ!
Эмиль отпустилъ Констанцію и сказалъ:
— Какое вамъ дло до моей совсти? Я хочу вырваться изъ капкана.
Констанція вскочила, между тмъ, какъ Редлихъ, который отъ страха все еще не разобралъ, что Эмиль въ ловушк, продолжалъ молить:
— Берите все, что хотите! Только не трогайте моіе дитя и меня! Идите! Идите! Кто же васъ держитъ?
— Мерзавецъ!— отвтилъ Эмиль.— Ставитъ капканы въ письменный столъ, а потомъ спрашиваетъ, какъ дуракъ, кто меня держитъ!
— Папа объ этомъ ничего не знаетъ,— воскликнула Констанція.— Поставила его я изъ любопытства, а не для того, чтобы причинить вамъ боль.
Редлихъ, который наконецъ увидлъ и понялъ все, вновь обрлъ увренность и даже какъ будто выросъ. Онъ улыбнулся и сказалъ:
— Умница, дочка, умница!
Констанція обратилась къ Эмилю:
— А если я теперь освобожу васъ?
Редлихъ, только-что сдлавшій нсколько шаговъ по направленію къ письменному столу, отскочилъ и крикнулъ:
— Ты сошла съ ума? Онъ убьетъ насъ!
— Клянусь, что я помогъ бы вамъ получить обратно ваши вещи!
Только посл этихъ словъ Редлихъ осмотрлся и понялъ, что его ограбили.
— Вы негодяй!— набросился онъ на Эмиля.— Подлецъ!
— Но, папа!— укоризненно сказала Констанція.— Вдь ты же его совсмъ не знаешь!
— Мои драгоцнные ковры!— охалъ Редлихъ.— Мн хочется избить негодяя.
Но, когда онъ сдлалъ угрожающее движеніе по направленію къ Эмилю, тотъ совершенно спокойно сказалъ:
— Обращаю ваше вниманіе на то, что моя лвая рука еще свободна,— посл чего Редлихъ опустилъ занесенную руку, отошелъ на шагъ и отвтилъ:
— Свободна, да не надолго! Будьте спокойны!
— Все-же минутъ на семь или на восемь,— замтилъ Эмиль.
— Съ чего вы это взяли?— спросилъ Редлихъ.
— Ближайшій полицейскій постъ находится на разстояніи двнадцати минутъ отсюда. Пять минутъ тому назадъ вы звонили въ уголовную полицію.
— Какъ теб не стыдно, папа!— возмущенно воскликнула Констанція, а когда тотъ отвтилъ:
— Я тебя не понимаю,— она прибавила:
— Мы и безъ полиціи могли бы сговориться съ этимъ господиномъ.
— И, наврно, даже скоре и лучше,— подтвердилъ Эмилъ, посл чего Констанція опять повернулась къ отцу и сказала:
— Вотъ видишь, папа!
Но Редлихъ заявилъ:
— Какіе тутъ могутъ быть разговоры, когда мы ограблены?
Эмиль протянулъ ему свободной рукой брошюру ‘Конкурсное судопроизводство’ и на вопросъ Редлиха:
— Это что такое?— отвтилъ:
— А сами, разв вы не грабили ближнихъ?
— А вдь онъ правъ!— сказала Констанція.
— Ты становишься на его сторону?
— Я стараюсь васъ примирить!
— Взломщика и меня?
— Вы придираетесь къ словамъ. Я великодушное.— Онъ снова указалъ на ‘Конкурсное судопроизводство’, лежавшее передъ нимъ на стол.— Я веду дла и съ обманщиками, если они гарантируютъ мн барышъ…
— Не хотите ли вы сказать, что я ..?
— О, нтъ! Для меня вы такой же длецъ, какъ и всякій другой. У васъ украли вещи. Случайно мн извстно, кто воръ.
— Вы!
— Вроятне всего, въ такомъ случа вмст съ вещами скрылся бы и я!
— Ваши сообщники спрятали ихъ въ безопасномъ мст!
— Возможно. Во всякомъ случа я одинъ знаю, гд они находятся сейчасъ и будутъ потомъ.
— Негодяй!
— Не слдовало бы ругать человка, съ которымъ черезъ нсколько минутъ вы вступите въ интимныя дловыя отношенія…
— А вдь онъ правъ, папа!
— Я совершенно не понимаю, какъ я съ вами…
— Такъ дайте же мн договорить!
— Полиція можетъ явиться каждую минуту.
— Папа, вдь ты не выдашь его полиціи?
— Будьте спокойны, фрейлейнъ! Вашъ папа слишкомъ купецъ, чтобы хотъ одну минуту сомнваться, въ чемъ для него большая выгода: въ томъ ли, чтобы послать меня на вислицу, или въ томъ, чтобы получить назадъ свои вещи.
— Вещи найдетъ полиція…
— Вы отлично знаете: полиція ничего не находитъ! Она безсильна, пока не заговорю я. А я, клянусь вамъ, буду твердъ.
— Васъ обработаютъ.
— Возможно.
— И тогда вы заговорите!
— Можетъ быть. Только тогда будетъ поздно! Серебро уже будетъ расплавлено, а ковры — за границей.
Посл нсколькихъ мгновеній раздумья Редлихъ спросилъ:
— Ваши условія?
Эмиль улыбнулся и указалъ на свою правую руку:
— Было бы недостойно васъ вступать въ сдлку съ человкомъ, находящимся въ такомъ стсненномъ положеніи.
— А вдь онъ правъ, папа!
— Если васъ освободить, вы убьете насъ и сбжите.
— Такъ какъ я явился къ вамъ не совсмъ поджентльменски, то готовъ пойти на уступки.
— Ты не находишь, папа, что онъ говоритъ совсмъ какъ твои дловые друзья?
— Онъ надуетъ меня!
— Папа, разв тебя можетъ кто-нибудь надуть?!
— Итакъ, какія вы имете предложить гарантіи?
— Въ брючномъ карман сзади у меня револьверъ.
Редлихъ, который едва усплъ оправиться отъ испуга, воскликнулъ:
— Ужасно!
— Шестизарядный…
— Чудовищно!
— Но, папа, на то вдь онъ и преступникъ!
— Къ сожалнію, я не могу дотянуться туда лвой рукой.
— Слава Богу!— воскликнулъ Редлихъ и облегченно вздохнулъ.
— Если бы я могъ достать его, вся эта исторія протекла бы для меня гораздо глаже.
— Вы должны отдать револьверъ!— потребовалъ Редлихъ.
— Это я и собираюсь сдлать!— отвтилъ Эмиль, подставилъ ему спину и сказалъ: — Пожалуйста, достаньте его.
— Ты видишь, папа, онъ поступаетъ честно!
Редлихъ, не ршавшійся подойти, робко спросилъ:
— А вы не задушите меня лвой рукой?
— Это было бы безуміемъ, разъ я пойманъ и каждую минуту можетъ нагрянуть полиція.
— Если ты боишься, папа, это сдлаю я. Гд, вы говорите, находится оружіе?
— Сзади, съ правой стороны, съ вашего разршенія!
— Въ такомъ случа для меня это не совсмъ удобно,— замтила Констанція.
— Позвольте, вдь это же чисто дловыя отношенія!
— Разъ вы находите!— отвтила Констанція и слегка смущенно подошла къ нему.
— Осторожно, дитя мое!— сказалъ Редлихъ, въ то время, какъ Констанція вытаскивала револьверъ изъ задняго кармана брюкъ Эмиля.
Редлихъ отобралъ у нея револьверъ, осмотрлъ его и сказалъ:
— Должно быть, очень опасная штучка?
— Руку прочь отъ курка!— закричалъ Эмиль.— Отведите дуло. Вы прострлите себ животъ.
— Какъ онъ заботится о теб, папа!
— Будьте осторожны, не натворите бды!
— Мн еще никогда не приходилось держатъ въ рукахъ такую вещицу.
— Зато вы умете разбираться въ конкурсныхъ и вексельныхъ уставахъ. Каждый въ своей области!
Констанція достала нчто врод ключика, сунула его въ какой-то замочекъ въ письменномъ стол — и дверца капкана отскочила. Эмиль высвободилъ руку.
— Совсмъ красная и распухла,— сказала Констанція.— Бдненькій!
— Ближайшіе нсколько часовъ я совсмъ не смогу владть рукой,— отвтилъ Эмиль.
— Слава Богу!— воскликнулъ Редлихъ и облегченно вздохнулъ. Слдя за движеніями Эмиля, онъ наводилъ на него револьверъ. Эмиль, хотя и видлъ это, но не обращалъ вниманія на Редлиха, Онъ замтилъ, словно въ гостяхъ у стараго пріятеля:
— Не мшало бы все-таки приссть!
— Да, стулья вдь почти все, что вы намъ оставили,— съ горечью сказалъ Редли
Ландсбергер Артур
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Приключение доктора Хирна, Ландсбергер Артур, Год: 1916
  2. Два дома, Марлитт Евгения, Год: 1879
  3. Бессмертный, Мендес Катюль, Год: 1882
  4. Человек, который возвратился издалека, Леру Гюг, Год: 1917
  5. Форт Дюкэн, Эмар Гюстав, Год: 1874
  6. Волынщики, Санд Жорж, Год: 1853
  7. Марион Фай, Троллоп Энтони, Год: 1882
  8. Красный цветок, Орци Эмма, Год: 1905
Электронная библиотека