Сельцо Михайловское-Прыскухино, Родзянко Аделаида Алексеевна, Год: 1852 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 116 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СЕЛЬЦО МИХАЙЛОВСКОЕ-ПРЫСКУХИНО

Повсть.

(ПОСВЯЩАЕТСЯ ЕКАТЕРИН МИХАИЛОВН РОДЗЯНКО.)

ГЛАВА I.

Dfions nous de ceux, dont l’occupation est de conseiller et de marier.— (Anonyme.)

‘Ну, Палагея Федоровна, по рукамъ!… ‘По рукамъ!’

(Разговоръ двухъ сосдокъ).

1.

Позвольте, любезный читатель, ввести васъ въ чайную комнату Дубовинской усадьбы, и познакомить васъ съ помщицей этого села.

Чайная комната въ деревн иметъ какую-то особенную прелесть, здсь обыкновенно собирается все семейство покушать, потолковать, поспорить, поворчать на дурную погоду, почитать, а изрдка и поработать. Церемонныхъ, почетныхъ гостей не принимаютъ въ уютной чайной: предъ ними отворяются двери въ гостинную, и только короткихъ знакомыхъ и родныхъ просятъ придти посидть въ ней. Здсь маменьки, за самоваромъ, или вареньемъ, толкуютъ объ урожа, о дочкахъ, о своихъ и чужихъ длахъ, (особенно о послднихъ), здсь староста отдаетъ, вечеромъ, отчетъ работы протекшаго дня, здсь заказываютъ повару завтрашній обдъ…. Однимъ-словомъ, въ чайной ршаются вс важныя семейныя дла, въ чайной протекаютъ лучшіе часы деревенской жизни.

Село Дубовинское (названное такъ, вроятно, потому, что въ немъ никогда не росло ни единаго дуба), село Дубовинское, говорю я, не отставало въ этомъ отношеніи отъ другихъ, и такъ-какъ въ то время, съ котораго я начинаю мой разсказъ, небо было покрыто дождевыми тучами, а земля лужами, то мы и не будемъ отыскивать обитательницъ этой усадьбы ни въ тнистомъ саду, ни въ огород, а войдемъ прямо въ чайную, гд находимъ Пулхерью Семеновну, барыню пятидесяти лтъ, приличнаго объема, и девятнатцати-лтнюю, черноглазенькую, хорошенькую Машеньку, ея дочь, первую невсту по всему узду, единственную наслдницу двухсотъ душъ, занятую въ настоящую минуту вышиваньемъ по канв, у одного изъ окопъ комнаты, тогда какъ ея маменька раскладываетъ пасьянсъ на чайномъ стол, и прерываетъ изрдка свое занятіе, чтобъ подойти къ окну, посмотрть на срое небо и поворчать на неблагодарную погоду.

— Господи, твоя сила!… что за погода!… говорила она: носа нельзя высунуть на улицу…. дождь, да дождь!…. даже тоска возьметъ…. Машенька!

— Что прикажете, маменька?

— Посмотри, какой дождь идетъ…. ты, точно, вкъ не работала…. посмотри-ка въ окно!

— Мн ужъ надоло смотрть, маменька, что длать?… видно мн опять цлый день въ комнат сидть.

— Бда не велика, что ты еще денекъ на мст посидишь…. набгаешься въ лто…. а вотъ горе: дождь отъ снокосу отбиваетъ.

— Что длать, маменька?

— Выкошенное сно, сударыня, пропадаетъ!… совсмъ сгнило!…

— Что длать?

— У тебя на все одинъ отвтъ: что длать!— съ сердцемъ сказала Пулхерья Семеновна, мшая карты: сиди-ка весь годъ безъ обновокъ, такъ и будетъ теб: что длать!

— Да вдь отъ того сно не поправится, что я буду на дождь ворчать….

— Ты, кажется, матушка, позволяешь себ пики на мои счетъ? спросила съ строгимъ взглядомъ Пулхерья Семеновна, принимая наивное разсужденіе дочери за колкое замчаніе. Я васъ научу, сударыня, быть почтительной!…

Машенька, желая разсять свою маменьку, предложила, посл минуты молчанія, велть подать варенье — полакомиться, по случаю дурной погоды.

— Ну, прикажи подать варенье, да и самоваръ пора ставить.

— Помилуйте, еще четырехъ нтъ…. Не рано ли?

— Длай, что велятъ!… Въ такую погоду можно чай выпить и пораньше!…

Машенька принялась кликать своихъ наперсницъ, и въ комнату вошла двушка, протирая.глаза.

Машенька отдала ей приказаніе подать варенье и поставить самоваръ.

Въ комнат водворилось молчаніе.

— По сходить ли намъ въ баню?— сказала наконецъ Пулхерья Семеновна, очевидно придумывавшая какое-нибудь развлеченіе.

— Давно ли мы были, маменька? Еще недли нтъ. Разв отъ скуки?

— Такъ вели же истопить баню…. Боже мой, что за погода!

Дуняша принесла на блюдечк малиновое варенье, и на замчаніе Машеньки, что безъ ложекъ варенье сть нельзя,— пальцами неловко,— подала серебряныя ложечки, и получивъ приказаніе велть истопить баню, отправилась передать его въ людскую, а оттуда возвратилась въ двичью отдыхать отъ многосложнаго дла.

— Машенька…. а Машенька! сказала Пулхерья Семеновна, кушая варенье: князь у насъ что-то давненько не бывалъ.

— Кажется, давненько, маменька.

— Кажется!… ты, матушка, его точно ни во что не ставишь!

— Богъ съ нимъ, маменька, что въ немъ за радость?

— Вотъ вы какъ, глупыя, судите! Что въ немъ за радость!… Забыла ты, что онъ человкъ заслуженный?… въ Петербург все, говорятъ, со знатью знакомъ…. и уменъ, и недуренъ, хотя и не молодъ…. Вамъ бы все вашего брата, сорванца! А имнье-то у него какое?… Что за усадьба, батюшки!… полтораста кулей ржи сютъ!… сколько барокъ гонятъ!… Вотъ женихъ, такъ женихъ!

— Положимъ, что женихъ, маменька, да только не для насъ.

— Какъ не для насъ? это что такое?… А я теб скажу, сударыня, что только бы посватался, такъ обими бы руками отдала.

— Да ужъ только погодите, чтобъ посватался…. и не подумаетъ…. И что я ему за невста? Онъ мужчина свтскій, образованъ, учонъ, говоритъ на всхъ языкахъ…. Куда мн съ нимъ!…

— А ты разв мужичка, что-ли? У тебя, матушка, слава рогу, двсти душъ въ приданомъ, такъ ты невста хоть кому! И разв ты не учена?

— Ну, ужъ какая моя ученость, маменька, что и знала, то забыла….

Пулхерья Семеновна всплеснула руками, и вскричала плаксивымъ голосомъ:

— Вотъ изволь для нихъ жить! Изволь разоряться на ихъ воспитаніе! Нанимай имъ мамзелей, отдавай за нихъ послднюю копйку!… Он еще пеняютъ, что ничему не учены!… Зачмъ же ты, сударыня, забыла, чему тебя учили?…

— Полноте, маменька, не огорчайтесь, ласкаясь говорила молодая двушка: вдь я не пеняю вамъ, я и безъ большой науки живу счастлива и довольна, притомъ же я еще не все забыла: я съ грхомъ пополамъ говорю по-французски, я помню всю священную и древнюю исторію…. дальше я никогда не доходила, я помню географію — до Азіи, арифметику — до дробей…. я, право, довольно учена!

— Такъ что жъ ты давича говорила?

— Я хотла только сказать, что все же я не такъ образована, чтобъ князю быть подъ-пару, вдь я это понимаю, у меня и манеры не т, и разговоръ не тотъ….

— Все вздоръ, матушка, ты здсь первая невста по узду!…

— Ахъ, маменька, великъ ли весь уздъ-то?… А, да вотъ и самоваръ несутъ.

Самоувренность, съ которой Пулхерья Семеновна разсчитывала на готовность сосда ея, князя Велина, жениться на ея дочери, проистекала отъ того, что когда-то и при комъ-то, князь имлъ неосторожность похвалить красоту молодой двушки. Слова князя были переданы Пулхерь Семеновн съ ужасными преувеличеніями, он дошли до нея чрезъ четвертую особу, а такъ-какъ каждая прибавляла къ цимъ своего, то можно себ вообразить, въ какомъ вид представила ей невинную фразу князя четвертая инстанція. Притомъ же имнье, которое Пулхерья Семеновна устроила и увеличила съ большими трудами и экономіями, и которое доставалось Машеньк, какъ единственной ея наслдниц, казалось ей столь важнымъ и огромнымъ, что ее нисколько не удивило бы, еслибъ вс богатые и завидные женихи Россійской Имперіи прискакали бы, сломя голову,— и особенно бока,— въ село Дубовинское, свататься къ хорошенькой его обитательниц.

2.

Самоваръ былъ ужъ поданъ, и только-что Пулхерья Семеновна поставила на него фарфоровый чайникъ, съ розанами и незабудками и съ немного поврежденнымъ носкомъ, какъ послышались торопливые шаги, изъ комнату вбжалъ Сенька.

— Барыня, барыня! гости дутъ! говорилъ онъ, запыхавшись.

— Машенька, сказала Пулхерья Семеновна, торопливо вставая съ своего мста: неравно князь!… Подай мн хорошій чепчикъ!

Машенька пошла за чепчикомъ.

— Сенька! а Сенька! ты не знаешь, кто детъ?

— Не могу знать-съ, видно только, что на саврасыхъ коняхъ скачутъ.

— На саврасыхъ? такъ это не князь!… проговорила съ сожалніемъ Пулхерья Семеновна, и послала Машеньку за мене наряднымъ чепцомъ.

Между-тмъ, Сенька занялъ у окна обсерваціонный постъ, и провозгласилъ наконецъ, что детъ Палагея Федоровна Березина съ дочерью, а на кбзлахъ сидитъ Филька.

— Палагея Федоровна?— проговорила Пулхерья Семеновна, снимая и ненарядный чепчикъ: Машенька, прибери, я и безъ чепца посижу…. И увидя, что Авдотья принялась убирать чайный приборъ,— оставь, сказала она ей: кто тебя проситъ?…Велика важность, Палагея Федоровна пріхала!… и за самоваромъ примемъ.

Въ комнату вошла Палагея Федоровна Березина, немололая, худенькая женщина, съ добрымъ, привтливымъ лицомъ, одтая просто, въ ситцевомъ плать, въ кисейномъ чепц, обшитомъ рюшемъ. Дочь ея была бы красавица, еслибъ бленькія ея щеки были мене блдны. Черты лица ея были правильны и деликатны, голубые глаза, осненные темными, длинными рсницами, выражали спокойствіе и умъ, улыбка ея была такъ привлекательна, что она невольно раскрывала сокровища доброты и кротости, которыя наполняли душу молодой двушки.

— Палагея Федоровна!… прошу покорно на диванъ, возл меня…. говорила хозяйка дома: я васъ принимаю безъ церемоніи, за самоваромъ: вы, я думаю, чайку съ удовольствіемъ выкушаете, при такой погод?

— Не откажусь, Пулхерья Семеновна…. Господи, что за погода!… Мы къ вамъ съ Варенькой давно сбирались…. да все дождь мшалъ, сегодня-было разгулялось, я и говорю дочк: подемъ-ка, говорю, къ Пулхерь Семеновн, авось совсмъ разгуляется…. вели заложить. Похали мы, сначала все хорошо, только Филька, несносный, все по колеямъ везъ…. ну, да погода-то хоть хороша была, а вдругъ какъ пошелъ дождь, да пошелъ, да пошелъ, такъ что свту Божьяго не стало видно!

— Скажите, какъ непріятно! Какъ же вы? порождали гд-нибудь ливень?— спросила Пулхерья Семеновна, наливая гостямъ чай.

— Къ счастію, деревня близко, продолжала словоохотливая Палагея Федоровпа: я и велла у первой избы остановиться,— мы и сидимъ на крыльц, подъ крышей…. Вдругъ вижу, детъ верхомъ князь, а деревня-то его….

— Князь?… спросила съ любопытствомъ Пулхерья Семеновна: куда же это онъ?

— А онъ, кажется, съ поля домой халъ, и вдь какой учтивый: только насъ увидлъ, подъхалъ къ намъ, и просилъ къ себ въ усадьбу, чтобъ дождь обождать, всего, говоритъ, отсюда четверть версты въ сторону, до моего села….

— Я и не знала, что онъ съ вами знакомъ, замтила Пулхерья Семеновна, съ худо скрытою досадою.

— Онъ у меня всего два раза былъ, хоть и близкій намъ сосдъ, сказала Палагея Федоровна.

— Что жъ, вы похали къ нему?… продолжала спрашивать немного успокоенная Пулхерья Семеновна.

— Я, конечно, благодарила, и хотла хать,такъ нтъ же! Варенька тутъ сунулась, говоритъ, что дождь скоро перестанетъ, что до васъ еще неблизко, что мы къ вамъ опоздаемъ, а мн все шепчетъ: ради Бога, не соглашайтесь!… Онъ слушалъ, слушалъ, да и снялъ шляпу.— Очень жаль, говорить, что вы не хотите сдлать мн чести. Я, говоритъ, не смю настаивать…. да и былъ таковъ. Вотъ, матушка, какъ дочки-то хотятъ быть умне матери, такъ толку выходитъ мало! Вмсто того, чтобъ сидть въ изб, мы переждали бы дождь въ его дом, посмотрли бы на его усадьбу…. онъ ее, говорятъ, чудо, какъ отдлалъ! Да притомъ онъ какъ-будто обидлся отказомъ… Такъ нтъ-таки! на своемъ поставила….

— Отчего же вамъ, въ-самомъ-дл, не хотлось захать къ князю?— спросила Вареньку Машенька.

Молодая двушка немного смшалась и покраснла, видно было, какъ не хотлось ей сказать ложь, однако она ршилась удовлетворить чмъ-нибудь любопытство окружавшихъ ее, и сказала, стараясь улыбаться:

— Признаюсь, мн не хотлось, чтобъ онъ видлъ, какъ мы здимъ въ сопровожденіи двухъ жеребятъ, которые бгутъ за пристяжными, онъ бы надъ этимъ позабавился отъ души!…. Ну, подумала Варенька, хоть плохо, да вывернулась!

— Да разв онъ не видлъ безъ того жеребятъ, когда говорилъ съ вами?

— Нтъ, лошадей и коляску, къ-счастію, поставили подъ навсъ, чтобъ закрыть отъ дождя.

— И что за совсть, что жеребята за нами бжали? замтила Палагея Федоровна:— эка невидаль! Не разлучать же ихъ съ матерями…. Теб бы, матушка, богатой родиться да лошадиный заводъ имть, такъ и похала бы на какихъ захотлось лошадяхъ, а мы здимъ на какихъ Богъ послалъ!

— Конечно, это съ моей стороны была глупость, сказала, улыбаясь Варенька: но вы, маменька, врно, давно мн ее простили,— и Варенька подошла къ матери съ лаской и искреннею нжностью.

— Вотъ лиса какая!… Не дастъ себя никогда порядкомъ выбранить! сказала Березина, между-тмъ, какъ Машенька уводила изъ комнаты подругу.

— Добрая двушка! нечего сказать, продолжала Палагея Федоровна, смотря ласково дочери въ-слдъ: а все же я раскаиваюсь, что воспитала ее не при себ, а въ дом невстки моей. Та ко мн, бывало, все приставала:— Отдайте мн, сестрица, Вареньку, она отъ васъ не отвыкнетъ, потому-что я живу въ вашемъ сосдств, каждый день будете ее видть. У меня нтъ дтей, а у васъ пятеро…. Ну, я и согласилась наконецъ. Да и грхъ сказать: она воспитала ее въ страх Божіемъ, наблюдала за ея нравомъ и всмъ наукамъ учила, сама-то вдь она такая образованная!

— Такъ зачмъ же вы раскаиваетесь, Палагея Федоровна? Не хотите ли еще чашечку?

— Съ удовольствіемъ выпью. А вотъ, матушка Пулхерья Семеновна, скажу вамъ поистин,— не по состоянію Варенька у меня образована.

— Экз. расхвасталась образованіемъ!… видно хочетъ въ глазъ кольнуть, подумала Пулхерья Семеновна.

— Изволите видть, матушка, продолжала Палагея Федоровна, въ порыв откровенности:— къ чему Вареньк образованіе-то? Она богатой партіи сдлать не можетъ, сама бдна, а за простаго жениха нейдетъ, давай ей образованнаго!… Вотъ, между нами будь сказано, сватался къ ней недавно нашъ становой, онъ малый хорошій, дльный! Вдь, кажется, партія по нашему состоянію, куда какъ хороша?… А она и слышать не хотла…. Я ужъ ее и такъ и сякъ! Ты, молъ, Варенька, нищая безъ насъ будешь, ей, выходи за мужъ пока отецъ живъ!… Что ты?… Куда ты со своими книгами пойдешь?… Въ чужой домъ?… Такъ наплачешься тамъ, говорю. А гд ты возмешь образованнаго-то жениха? Ты вдь что?… Ничего…. За тобой ни души!… А кто теперь на бдныхъ невстъ смотритъ? Ну, ничего не помогаетъ, плачетъ себ, да и только!…— Не выдавайте меня противъ воли, говоритъ. Что станешь длать? А мн смерть какъ хотлось бы ее пристоить.

— Знаете ли что? сказала таинственнымъ голосомъ Пулхерья Семеновна, въ голов которой блеснула счастливая мысль. Кабы намъ вашу Вареньку за нашего сосда Ршеткина отдать? Неужели она и за него не пойдетъ?

— Чегожъ ей, цариц, еще искать? Да нтъ, гд намъ такого счастія дождаться… онъ на нее и не смотритъ.

— Послушайте, Палагея Федоровна, мн бы очень хотлось устроить эту свадебку.

— Охъ, матушка, гд намъ за такимъ женихомъ гоняться? И что вамъ за охота безпокоиться?… спросила недоврчиво скромная старушка.

Пулхерья Семеновна не нашла нужнымъ объяснить своей сосдк, почему она такъ желала устроить сватьбу Ршеткина съ Варенькой, но я прошу читателя позволить мн сдлать маленькое отступленіе, чтобъ растолковать желаніе нашей барыни.

Ршеткинъ былъ уже давно влюбленъ въ Машеньку, но Пулхерья Семеновна всегда смотрла на него съ-высока.

Выдать дочь за небогатаго помщика она всегда считала весьма неприличнымъ, но съ-тхъ-поръ какъ она стала питать сладкую надежду возвести ее въ княгини, Пулхерья Семеновна не могла думать безъ негодованія о смлости Ршеткина. Каково же было ея огорченіе и отчаянье, когда она замтила въ Машеньк сильную благосклонность къ скромному ея обожателю и самое большое равнодушіе къ блестящему и знатному сосду! Скрывъ отъ всхъ свои чувства, она дала себ слово выбить у дочери изъ головы дурь, какъ она называла ея любовь къ Ршеткину. Для достиженія своей цли, нашла она самымъ удобнымъ средствомъ женить его на другой. Какимъ же образомъ она надялась исполнить это намреніе, увидимъ мы впослдствіи.

— Послушайте, Палагея Федоровна, говорила она, приближаясь къ своей собесдниц: дайте мн слово, что вы отдадите Вареньку за Ршеткина, и я отвчаю вамъ за него. Вотъ вамъ моя рука, что онъ сдлаетъ ей предложеніе.

— Матушка, Пулхерья Семеновна! вкъ за васъ буду Бога молить…. я не скрою отъ васъ, умру отъ радости, коли за Ршеткина Вареньку отдамъ! Куда какой женихъ!… мн бы и во-сн не приснилось: добрый, умный, благородный, имньице игрушка!… у него пятьдесятъ душъ, да пуще всего своя хороша!… а лсу-то сколько строеваго!…

— Но пойдетъ ли за него Варенька?

— Да она мн не дочь, коли такому жениху откажетъ! за него, я ее хоть силой отдамъ…. сама будетъ меня благодарить.

— Такъ быть ей за Ршеткинымъ!

— Охъ, матушка, какъ же вы это устроите?

— Ужъ это мое дло…. Только вы смотрите, Палагея Федоровна, никому объ этомъ ни слова.

— Ни слова, матушка! И Березина перекрестилась, ужъ какъ увижу князя, такъ Машеньку ему расхвалю, ей Богу, расхвалю!… она вдь и такъ ему нравится!

— Ну, Палагея Федоровна, по рукамъ!

— По рукамъ, матушка, по рукамъ!…

ГЛАВА II.

Le courage le plus rare el le plus diffieile est celui qui fait supporter chaque jour, sans tmoins et sans loges, les traverses de la vie….

(Bernardin de St. Pierre.)

Пока маменьки ршали такимъ-образомъ, въ чайной, судьбу своихъ дочерей,— молодыя двушки, не подозрвая грозы, висвшей надъ ихъ хорошенькими головками, пошли въ садъ, воспользоваться прекраснымъ вечеромъ, который такъ неожиданно смнилъ дождливый день. Он прохаживались взадъ и впередъ и весело разговаривали.

Познакомимся покороче съ нашими двумя героинями, воспитаніе и характеры которыхъ были совершенно различные.

Машенька была двушка добраго сердца (если доброе сердце можетъ считаться особеннымъ качествомъ между молодыми двушками) и прекраснаго характера, но кругъ ея понятій былъ довольно ограниченъ, и во всхъ ея манерахъ и привычкахъ отзывалось что-то необразованное, хотя и не грубое. Посл смерти отца, пяти-лтняя Машенька осталась единственно на попеченіи своей матери, которая была такъ озабочена хозяйственными длами, что мало могла заниматься дочерью, выроставшей въ обществ горничныхъ. Наконецъ Пулхерья Семеновна однакожъ спохватилась, что надо же чему-нибудь поучить Машеньку, которая достигла девяти лтъ, не зная еще грамоты, и выписала ей гувернантку за самую умренную цну, разсчитывая, что лучше сберечь денежки на приданое, чмъ истратить ихъ на пустыя науки. Машенька сама не чувствовала никакого желанія продолжать свои занятія, хотя она ничему хорошенько не выучилась, потребность познаній не была развита въ ней съ малолтства. Веселая, беззаботная, счастливая, она по думала ни о чемъ, что выходило изъ круга ея ежедневной жизни, любила побгать, попрыгать, покушать, посмяться съ двушками, поиграть съ ними подъ-часъ въ горлки…. и изрдка, изрдка поплакать надъ какимъ-нибудь сантиментальнымъ романомъ.

Но если ея понятія были ограничены и неразвиты, то ея физическая красота развивалась, напротивъ, во всемъ своемъ блеск. Высокая, стройная, румяная, съ чорными, прекрасными глазами, она могла бы пріобрсть названіе полной красавицы, еслибъ въ ея манерахъ было то спокойствіе и благородство, которыя такъ возвышаютъ природную красоту, и безъ которыхъ она не можетъ достигнуть высшей своей степени. Несмотря на этотъ недостатокъ, Машенька по справедливости славилась своею прекрасною наружностью, и не одинъ бдный Ршеткинъ вздыхалъ объ роскошномъ цвтк Дубовинскаго села.

Совсмъ въ другомъ род была красота Вареньки Березиной. Она не поражала съ перваго взгляда, но всмотрвшись въ нее хорошенько, трудно было свести съ нее глаза.

Теплый лучъ ея милаго взора проникалъ до сердца, и хотя въ выраженія ея лица ничего не было грустнаго, ни меланхолическаго, но оно носило отпечатокъ серьезныхъ мыслей. Варенька была веселаго права, но даже въ ея веселости замтно было такъ много спокойствія и самообладанія, что всякій могъ догадаться, что эта молодая, прекрасная природа была выработана тщательнымъ и заботливымъ воспитаніемъ, по всего боле привлекало въ ней неподдльное выраженіе кротости и мягкости, лучшаго украшенія женщины.

Къ-счастію или несчастію,— трудно ршить,— Варенька получила не только прекрасное воспитаніе, но и превосходное образованіе, которое составляло рзкую противоположность съ ея положеніемъ. Сестра ея отца, образованная и отличная женщина, была ея нравственной и умственной наставницей. Чмъ боле она занималась милымъ ребенкомъ и открывала новыя сокровища въ сердц своей любимицы, тмъ боле увлекалась желаніемъ образовать вполн ея молодой умъ, и украсить его познаніями. Она не могла остановиться на этомъ пути, и чувства Вареньки развивались и облекались въ чистую, идеальную форму, которую доставляетъ имъ заботливо-нравственное воспитаніе. Умъ ея изощрялся, понятія расширялись, познанія обогащались. Тетушка возила иногда Вареньку въ Петербургъ, когда ее призывали туда дла, и тамъ, съ любовью слдя за впечатлніями своей питомицы, не давала ей увлекаться свтскими удовольствіями, но доставляла ей случай наслаждаться высокими произведеніями искусства, и развивала въ ней вкусъ къ изящному.

Разстроенное здоровье ея потребовало путешествія въ южный климатъ, которое она ршилась наконецъ предпринять, несмотря на ограниченность своихъ средствъ и на грусть, которую она чувствовала, покидая свою питомицу.

Варенька слишкомъ горячо любила своихъ родителей и слишкомъ хорошо понимала свой долгъ, чтобъ желать сопутствовать своей дорогой наставниц.

Грустны, невыразимо грустны были чувства доброй тетушки, когда она покинула свое нжно-взлелянное, заботливо-воспитанное дитя. Ей показалось вдругъ, что не должно было развивать чувства Вареньки, когда судьба помстила ее въ тсный кругъ бдности и лишеній, и назначила ей жить съ людьми, далеко отстоящими отъ нея своимъ умственнымъ образованіемъ.

Но сердце молодой двушки было такъ горячо, такъ обильно любовью, что она съ кротостью вступила въ новыя обязанности и заботливо исполняла ихъ. Безропотно отказалась она отъ многихъ наслажденій, которыя прекратились для нея съ минуты отъзда ея неоцненнаго друга, и полюбила свою новую жизнь, въ которой создала себ свои радости и утшенія. Успокоивать родителей, облегчать ихъ заботы,— вотъ къ чему стремилась она всею горячностью чистой души своей. Какъ ни была она бдна, но всегда находила случай помогать еще бднйшимъ, быть имъ полезной во многомъ, и удовлетворять священную жажду добрыхъ длъ.

Конечно и Варинька была не совершенство, и ей случалось иногда вздохнуть о судьб своей, и ей казались иногда тяжелы мелочныя хозяйственныя заботы, и ей становилось иногда тсно и грустно въ своей маленькой комнат, когда осенній вечеръ печально смотрлъ въ окно, а втеръ вылъ свою тоскливую и однообразную пснь, и ея сердце билось иногда при воспоминаніи прошедшаго, или при мысли о рзкой противуположности ея умственной и дйствительной жизни. Въ одной — былъ у нея богатый и прекрасный міръ, въ другой — лишенія, заботы, бдность!…

Но Варинька никогда не изнывала въ грусти. Она была такъ сильна своею теплою, обильною любовью, что бодро поднимала голову, спокойно глядла вокругъ себя, и открывала богатый источникъ радостей въ своихъ семейныхъ привязанностяхъ. Вра въ Бога и стремленіе къ добру укрпляли эту чистую, прекрасную душу, освщали ея тсный жизненный путь, и разливали высокое, небесное спокойствіе по всему ея существу….

Таковы были наши дв молодыя сосдки.

ГЛАВА III.

La sant, la longue, peut paratre un peu fade,

Il faut, pour la sentir, avoir t malade.

(Colin d’Harleville.)

1.

Теперь прошу васъ, мой читатель, перенестись въ Воскресенское, въ усадьбу князя Велина, послдовать за мной въ тнистый и прекрасный садъ, и остановиться на площадк, устроенной въ одномъ изъ самыхъ отдаленныхъ угловъ парка, посреди которой возвышается красивый кіоскъ, убранный цвтами, обвитый плющомъ и уставленный щегольскою мебелью. Съ одной стороны площадка обсажена густою массою величественныхъ дубовъ и тополей, съ другой, взоръ слдуя по направленію тнистой аллеи, встрчаетъ въ конц ея прелестный павильонъ изящной архитектуры, съ третьей стороны, начинается отъ площадки лугъ, который простирается до прекраснаго озерка, занимающаго центръ сада.

Въ кіоск, на диван, лежитъ мужчина лтъ тридцати-пяти, съ сигарою во рту и съ книгою въ рук. Наружность его очень пріятна, хотя въ чорныхъ волосахъ его и проглядываютъ кое-гд дерзкіе сдые волоски, непрошенные и преждевременные гости. Темные глаза его выразительны, черты лица правильны и благородны, лобъ высокій, открытый, осанка щегольская, руки блыя, топкія, аристократическія.

Князь Велинъ былъ человкъ богатый, свтскій, избалованный. Ребенкомъ его баловали родители, юношей его баловалъ свтъ, всегда баловало его счастіе. Хорошее состояnie, блестящее положеніе въ свт, прекрасныя способности, отличное здоровье, однимъ-словомъ, все, что можно придумать для земнаго счастія, было дано ему въ удлъ, а между-тмъ, обладая всмъ этимъ, князь не умлъ употребить свои преимущества, чтобъ занять полезное мсто въ обществ. Не будучи пріученъ къ постоянному труду и дятельности, онъ занимался только тмъ, что ему нравилось, и бросалъ дло, какъ скоро оно ему надодало. Думать о польз, которую онъ могъ бы принести обществу, употребляя свои способности, никогда не приходило ему въ голову. Всякій трудъ, всякое принужденіе было ему нестерпимо, онъ заботился лишь о сохраненіи своего спокойствія, думалъ о своихъ удовольствіяхъ. Онъ вступилъ-было въ военную службу, славился своими лошадьми въ одномъ изъ блистательныхъ кавалерійскихъ полковъ, давалъ роскошные обды, но служба ему надола, онъ оставилъ ее и пустился въ путешествія, объздивъ почти всю Европу, онъ замтилъ, что кочевая жизнь также несовсмъ согласуется съ его наклонностями, и возвратился на родину.

Праздная жизнь всегда тягостна молодому человку, какого бы онъ ни былъ образа мыслей. Князь ршился вступить опять въ службу, но на этотъ разъ выборъ его палъ на гражданскую службу. Занявъ мсто въ одномъ министерств, онъ отличался на новомъ поприщ блестящими способностями, и быстро подвигался на стез почестей и отличій, но постоянная дятельность не была свойственна его характеру, онъ за все принимался съ горяча, а потомъ охлаждался и запускалъ дла, въ-слдствіе того вышелъ опять въ отставку, не слушая, разумется, ни чьихъ увщеваній. Въ свт князь имлъ, какъ и везд, большіе успхи. Его гибкій и образованный умъ, его любезность, прекрасная наружность и хорошее состояніе отворяли ему вс двери, возбуждали къ нему удивленіе и доставляли ему самый лестный пріемъ въ обществ, а особенно въ женскомъ. По скоро свтъ и свтскія красавицы и свтскіе пріятели наскучили ему, и онъ вообразилъ, что на него напалъ сплинъ, тогда какъ въ сущности онъ страдалъ самою несносною болзнію — праздностью. И въ-самомъ-дл, какъ часто сплинъ есть ничто-иное, какъ болзнепо-настроенное состояніе души, происходящее, большею частію, отъ праздности, или отъ неяснаго сознанія безполезности своего существованія!… Какъ ни несносна эта болзнь образованнаго общества, какъ ни мучительна она для паціента, какъ ни непріятна для окружающихъ его, по ее нельзя не уважить. Это голосъ нашей совсти, это голосъ нашей внутренней жизни, напоминающій намъ, что человкъ призванъ въ міръ для дятельности, а не для ограниченнаго круга эгоистическаго существованія, въ которомъ мало-помалу изсякаютъ вс обильные источники высокихъ ощущеніи, въ которомъ подавляются паши способности, наше стремленіе къ усовершенствованію, и потухаетъ чистый пламень любви къ человчеству и къ добру.

Князь не зналъ чмъ прогнать свою хандру, и вздумалъ разсяться — уединеніемъ, послалъ архитектора и цлый полкъ мастеровыхъ въ свою заброшенную усадьбу, призвалъ туда художниковъ, перевернулъ все село вверхъ дномъ, строилъ, ломалъ, созидалъ, разрушалъ, и поселился наконецъ въ своемъ прелестномъ имніи, конечно не для того, чтобы заняться хозяйствомъ,— такая мысль не могла придти ему въ умъ,— а чтобы испытать новый образъ жизни и забыть въ немъ и свтъ, и свтскихъ друзей, и свтскіе салоны, и весь этотъ щегольской и изящный міръ, отъ котораго у него осталась въ воспоминаніи одна чорная и пошлая сторона…

2.

Камердинеръ князя пришелъ ему объявить, что почта отходитъ на другой день, и что если у его сіятельства будутъ письма, то пора ихъ отправить въ городъ.

— Хорошо, что напомнилъ, надобно же наконецъ отослать письмо къ тетушк, принеси его изъ кабинета, оно вложено въ пакетъ, я его здсь запечатаю….

Камердинеръ возвратился съ письмомъ, князь взялъ его, и такъ-какъ оно было написано недли за дв, то онъ принялся его перечитывать.

ОТРЫВОКЪ ИЗЪ ПИСЬМА ВЕЛИНА КЪ ТЕТУШК.

Вотъ вамъ, любезная тетушка, и описаніе моей анахоретской жизни, которую вы называете дикою фантазіей разстроеннаго воображенія. Право, вы меня удивляете, сокрушаясь объ однообразіи моей деревенской жизни. Разшь вы не скучаете точно также въ окрестностяхъ Петербурга, какъ я въ моемъ захолусть?… Разв я не оставилъ вашъ модный міръ, именно потому, что онъ мн наскучилъ, именно потому, что мн надоли ваши удовольствія, ваши собранія, именно потому, что я бжалъ моихъ свтскихъ добрыхъ друзей, которые такъ искренно меня любятъ и такъ остро на меня клевещутъ, бжалъ ихъ усыпительныхъ любезностей, разговоровъ, остротъ, и пошлостей!… Не жалйте же, добрая тетушка, добровольнаго изгнанника и не уговаривайте меня возвратиться поскоре въ Петербургъ.

Еще на одинъ пунктъ драгоцннаго письма вашего хочу я вамъ отвчать, и побесдовать съ вами въ первый и послдній разъ о важномъ предмет вашей заботливости. Вы убдительно и краснорчиво уговариваете меня жениться, представляете мн всю необходимость этой мры, всю прелесть семейной жизни, и вс огорченія, ожидающія меня, если я пренебрегу вашимъ совтомъ.

Не вы одн осуждаете мое намреніе сохранить мою драгоцнную независимость, не вы одн посягаете на мою золотую свободу, не вы одн заключаете невыгодныя для меня сужденія изъ моего упорства остаться холостякомъ. Нтъ, вс приступаютъ ко мн съ подобными совтами и осуждаютъ меня. Таковъ свтъ, такова его справедливость!… Онъ все длаетъ, чтобъ изсушить въ юнош обильный источникъ его чистыхъ врованій и свтлыхъ надеждъ, чтобъ возмутить чистоту молодыхъ помышленій, чтобъ потушить порывы его пламенной, любящей души, а потомъ, когда онъ уничтожитъ въ немъ все доброе, все горячее, все чистое… онъ же возстаетъ предъ нимъ строгимъ судьей, онъ произноситъ надъ нимъ безжалостный приговоръ, и указываетъ ему путь — навки для него закрытый!… Женитьба!… любовь!… семейное счастіе!… сладкія мечтанія моихъ лучшихъ, юношескихъ лтъ!… любимыя надежды молодой души! вы для меня потеряны невозвратно!…

На комъ прикажете мн жениться, строгіе мои судьи? На втренной ли, легкомысленной женщин, которую я не буду ни любить, ни уважать?…. или на невинной двушк, которую приведу въ свой домъ непорочною, съ двственной душой, полной любви и надеждъ, и привью ея свжее, прекрасное существованіе къ моей безцвтной жизни, къ моей поблекшей душ, къ моей холодной опытности!… уничтожу ея надежды, отравлю ея врованія, сдлаюсь ея тираномъ, измучу ее хандрой, капризами, подозрніями, ревностью… ревностью безъ любви!… и не искуплю все это ни одной минутой счастія, ни одной минутой увлеченія!

Тутъ князь прервалъ чтеніе письма.

— Что за восторженность!… сказалъ онъ: очень мн нужно распространяться насчетъ такой глупости, какъ женитьба въ мои лта, и отвчать на нелпыя разсужденія тетушки! И князь съ досадой разорвалъ письмо, написанное имъ когда-то съ нкоторою горячностію, и отослалъ своего камердинера, объявивъ ему, что писемъ не будетъ.

— Какъ глупо было бы, думалъ онъ, оставшись одинъ: жениться въ мои лта!… Можетъ ли хоть одна женщина, неослпленная моимъ богатствомъ и положеніемъ въ свт, полюбить меня?… Женщины любятъ во мн тотъ блескъ, которымъ я окруженъ въ обществ, тотъ всъ, который мн придаетъ мое состояніе,— а не меня самаго….

Варенька Березина благородне ихъ всхъ, я вздумалъ поволочиться за нею отъ скуки, а она всячески доказываетъ мн свое равнодушіе…. вчера, когда я приглашалъ ее захать ко мн, съ матерью,— она не согласилась, она со мной холодна и не скрываетъ, что почитаетъ меня за самаго обыкновеннаго человка…. Я уважаю ее за это, хотя мн иногда и досадно, что она не обращаетъ на меня никакого вниманія.

Здсь размышленія князя были прерваны появленіемъ молодаго помщика Ршеткина, служившаго по выборамъ въ уздномъ город, близость котораго позволяла ему проводить въ своей усадьб большую часть досужаго времени.

ГЛАВА IV.

Il n’y a pas de plus perfide conseiller, que l’amour propre.

Я-ль виноватъ, что тебя, черноокую,

Больше чмъ душу люблю?

(Вельтманъ.)

Ршеткинъ быль высокій, плотный, блокурый, краснощокій юноша, полный жизни и огня. Его лицо было не дурно и не красиво, но молодость и выраженіе откровенности и добродушія придавали большую пріятность его чертамъ. Въ срыхъ глазахъ его можно было прочесть всю его душу, его добрую и честную душу, и весь огонь пылкаго сердца. Въ обращеніи его было много жесткаго, даже неуклюжаго, но такъ-какъ онъ не имлъ никакихъ притязаній на свтскость и щегольство, которое такъ непріятно поражаетъ насъ въ уздныхъ франтахъ, то ему легко прощались эти наружные недостатки. Ротъ его часто открывался для рзкихъ и отчасти грубыхъ выраженій, но за-то, онъ никогда не былъ оскверненъ злословіемъ, или ложью. Князь полюбилъ Ршеткина, какъ развлеченіе, а потомъ привыкъ къ нему и начиналъ находить нкоторое удовольствіе въ бесд съ этимъ добродушнымъ и горячимъ молодымъ человкомъ, котораго образъ мыслей, понятія и манеры забавляли его, какъ нчто ему малознакомое и оригинальное.

На этотъ разъ походка и выраженіе лица Ршеткина, изобличали въ немъ необыкновенное расположеніе духа. Вмсто веселья, которое всегда оживляло его открытое лицо, можно было прочесть въ немъ сильное волненіе и почти отчаяніе. На немъ была охотничья одежда, а на плеч лежало ружье.— Князь протянулъ руку своему гостю:

— Здравствуйте, любезный сосдъ,— сказалъ онъ ему, врно опять съ охоты?… Э!… да что это такое?… Сумка пуста.

— Да, князь, гонялся я сегодня за зайцемъ, да мимо усовъ пробжалъ!… и Ршеткинь, поставивъ ружье въ уголъ и повсивъ ягдташъ на спинку стула, опустился въ кресло, совершенно разстроенный.— Все неудача! продолжалъ онъ: вы правы, князь, я съ вами никогда больше спорить не стану!… люди, дрянь! гадость!… да и весь-то свтъ ничего не стоитъ!

КНЯЗЬ, смясь. Я не врю своимъ ушамъ, сосдушка! Что съ вами случилось? Какъ дошли вы до такихъ глубокихъ истинъ?…

РШЕТКИНЪ. Да, князь, люди, люди, т. е. Женщины въ особенности, зми, скорпіоны, словомъ сказать — ехидны!…

КНЯЗЬ. Скажите мн причину вашего негодованія?

РШЕТКИНЪ. Вы, князь, ей-Богу, умнйшій человкъ въ мір, вы просто Сократъ…. вы ей-ей Сократъ!

КНЯЗЬ. Видно вамъ люди крпко надоли?

РШЕТКИНЪ. Женщины, князь, женщины, эти ужасныя созданья!… Особенно одна…. нтъ, дв, потому-что мать ея еще хуже…. Я поклялся имъ отомстить, и пришелъ къ вамъ за совтомъ…. Не откажите, князь…. я хочу имъ отомстить, т. е. хорошенько насолить!

КНЯЗЬ, улыбаясь. Могу ли отказать помочь въ такомъ добромъ дл?

РШЕТКИНЪ, вставая. Я такъ и надялся, князь. Меня оскорбили, обманули, одурачили, и я готовъ вызвать весь свтъ на поединокъ.

КНЯЗЬ. Не стоитъ труда!… И зачмъ такъ выходить изъ себя? Кого не обманывали и не дурачили въ молодости?… Это въ порядк вещей! Но разскажите мн все, какъ было.

РШЕТКИНЪ, садясь. А было то, что я любилъ…. какъ дуракъ, какъ болванъ, какъ…. ну, просто, любилъ!… И она меня любила,— т. е. нтъ, она-то обманывала, дурачила…. она, и мать!… У нея двсти душъ, провались они сквозь землю!… они думали, что я ихъ ищу!… она меня не любитъ, не любила и никогда любить не будетъ!… А вдь прежде, змя, притворялась, что любитъ меня!…

КНЯЗЬ. Какъ же вы думаете ей отомстить?

РШЕТКИНЪ. Самъ не знаю еще, но мн бы хотлось употребить что-нибудь ршительное…. Разбранить ихъ при всхъ, огласить вс ихъ дйствія.

КНЯЗЬ, смясь. Нтъ, эта месть слишкомъ слаба.

РШЕТКИНЪ, выходя изъ себя. Такъ что жъ мн имъ сдлать?… Вдь я оскорбленъ, вдь я одураченъ, вдь надо же мн отомстить! Чмъ же мн ей отомстить?

КНЯЗЬ. Растолкуйте мн сперва, въ чемъ дло, и тогда я вамъ, можетъ-быть, дамъ добрый совтъ.

РШЕТКИНЪ. Я пришелъ къ вамъ не за добрымъ, а за злымъ совтомъ, за злодйскимъ, за самымъ злодйскимъ!

КНЯЗЬ. Злодйскій и будетъ въ этомъ случа добрый. Садитесь, успокоитесь и разскажите мн все по порядку. Я знаю, что вы были влюблены въ нашу сосдку, въ красавицу Машеньку, которая была къ вамъ очень благогосклонна.

РШЕТКИНЪ. Хороша благосклонность! Она обманывала меня, князь, она дурачила меня…. а я, какъ болванъ, врилъ ей, я какъ олухъ любилъ ее!… За то я ее теперь ненавижу…. я презираю ее!…

КНЯЗЬ. Вы посватались, что ли?

РШЕТКИНЪ. Да, похалъ я сегодня на охоту, и какъ всегда мимо ихъ сада. Думаю, не увижу ли Марью Петровну? Она всегда, бывало, гуляетъ въ эту пору, съ двушками въ рощ, что у забора, всегда, бывало, подойдетъ къ калитк, а я остановлюсь, и не сходя съ сдла говорю съ нею…. Сегодня смотрлъ, смотрлъ, нтъ ее!… я опять прохалъ мимо сада…. нтъ, не видать!… Не утерплъ!… вхожу въ домъ, она сидитъ за пяльцами и покраснла, когда я вошелъ, я-было къ ней, а тутъ мать откуда ни возьмись! Я сдуру,— нечистый меня дернулъ!— и скажи матери, что хочу съ нею поговорить, она меня позвала въ другую комнату, я и сдлалъ предложеніе….

КНЯЗЬ. Ну, что-жъ посл?

РШЕТКИНЪ. Та на меня какъ посмотритъ!… я чуть сквозь землю не провалился!

— Съ чего вы, говоритъ, взяли, что Машенька за васъ пойдетъ?… Что вы такое? Ей ли вы женихъ? У нее, сударь, двсти душъ! а у васъ что? ружье за плечами, чтобъ зайцевъ стрлять?… Я говорю ей:— Я, конечно, небогатъ, но я люблю Марью Петровну, и если она меня любитъ….— Она васъ любитъ!… вотъ новость! И какъ захохочетъ, ехидная старуха!… И хоть бы зубы были еще хороши, а то отвратительные! Я же ей отплачу!…— Вольно, говоритъ, вамъ такую дурь себ въ голову вбить…. она любитъ…. да не васъ, а другаго, получше васъ! Она знаетъ, что вы къ ней только за тмъ подмазываетесь, что у меня двсти душъ и что она моя единственная дочь и наслдница!… Ну, ужъ какъ она мн это сказала, такъ я свта Божьяго не взвидлъ!… Кровь бросилась въ лицо, и еслибъ я не удержался, такъ вышла бы прескверная катавасія, но я удержался…. а жаль, право, жаль…. Она ушла, я стоялъ, какъ вкопанный, потомъ думаю себ: Не налгала ли мн Пулхерья Семеновна? и бгу къ Марь Петровн, а мать съ нею шепчется…. Меня такъ холодомъ и обдало! Ничего, я пріободрился, подхожу…. Машенька посмотрла на меня ужасно сердито.— Желаю, говоритъ, вамъ счастія…. Этого я отъ васъ не ожидала…. Надюсь, что мы боле не увидимся…. Хотла еще что-то сказать, да мать увела ее…. Я стиснулъ зубы, да такъ махнулъ кулакомъ по воздуху, что чуть руки не вывихнулъ, слъ на лошадь да и къ вамъ. Научите же, что мн длать?

КНЯЗЬ. Во-первыхъ, не предаваться отчаянію, все это можетъ уладиться.

РШЕТКИНЪ. Уладиться?… Да вдь я сказалъ вамъ, что она считаетъ меня корыстолюбцемъ, интересаномъ…. она думаетъ, что я ищу ея состоянія.

КНЯЗЬ. Но вдь это не она, а мать вамъ сказала.

РШЕТКИНЪ И то правда!… да нтъ!… вдь она сама же мн объявила, что больше не увидимся…. Надюсь, говоритъ! А какъ прежде-то притворялась!… я былъ увренъ, что она безъ ума отъ меня. Она обманывала меня….

КНЯЗЬ. Отложите въ сторону эти грустныя мысли, выраженія и мины, притворитесь спокойнымъ, веселымъ, счастливымъ, поврьте, ей же, вашей возлюбленной будетъ смертельно досадно.

РШЕТКИНЪ. Право?… непремнно это сдлаю!…

КНЯЗЬ. Этого мало, не обращайте на нее никакого вниманія, смотрите на прошлое, какъ на величайшую глупость, волочитесь за другой…. тогда она умретъ съ досады.

РШЕТКИНЪ. Право?… Непремнно это сдлаю.

КНЯЗЬ. Этого мало, надобно влюбиться въ другую, жениться и быть счастливымъ. Это довершитъ вашу месть Вотъ мой совтъ, вотъ месть благоразумнаго человка.

РШЕТКИНЪ. Только будетъ ли ей досадно?

КНЯЗЬ. Ужасно, даю вамъ слово. И такъ выбирайте другую, съ которою вы будете теперь любезничать.

РШЕТКИНЪ. Что тутъ выбирать! Не все ли равно? Кто первая попадется.

КНЯЗЬ. Нтъ, не все равно, выбирайте самую хорошенькую.

РШЕТКИНЪ. Ближе всхъ отъ меня живутъ Березины…. такъ займусь хоть Варварой Михайловной.

КНЯЗЬ, слегка смутившись. Березиной?… Напрасно…. Зачмъ же именно ею?

РШЕТКИНЪ. Да не все ли равно?… Мн къ ней ближе здить.

КНЯЗЬ. Я боюсь, что Варенька не поддастся…

РШЕТКИНЪ. Не бойтесь!… Я давно знаю, что Палагея Федоровна не прочь за меня Вареньку отдать, да и чего жъ ей лучше?… У нея нтъ двухъ-сотъ душъ, такъ и спси-то меньше!… Кончено! влюблюсь въ Варвару Михайловну!… Она же такая добренькая, какой второй на свт нтъ, я ее знаю хорошо. Она будетъ прекрасная жена!… Влюблюсь въ нее, женюсь на ней. Прощайте, князь, благодарю за совтъ!

КНЯЗЬ. Прощайте, сосдъ.

РШЕТКИНЪ, возвращаясь. А скажите, князь, той-то, зм-то, будетъ ли досадно?

КНЯЗЬ. Очень, очень, даю вамъ мое слово.

РШЕТКИНЪ. Хорошо, увидимъ, что изъ этого выйдетъ…. Радъ бы душею влюбиться въ другую….

ГЛАВА V.

	Портреты ддовъ на стнахъ И печи въ пестрыхъ изразцахъ. (Пушкинъ.)
	Quand l’me est sans remords, le ciel est sans nuages. (Michaud.)

1.

Окруженная не очень обширными полями и не очень дремучими лсами, стоитъ усадьба родителей Вареньки, усадьба, которой они съ давнихъ поръ стараются присвоить названіе: ‘села Михайловскаго’, и которая, вопреки всмъ стараніямъ, удержала свое старинное, не поэтическое, но зато популярное имя деревни Прыскухиной. Старый, просторный, одноетажный, деревянный домъ, съ высокою острою крышею и безъ всякаго фасада, занимаетъ почетное мсто посреди некрасивыхъ и ветхихъ строеній, расположенныхъ съ нкоторою симметріею въ пространств, окруженномъ изгородью и занимаемомъ усадьбою.

Одинъ амбаръ съ новою крышею, которая недавно замнила старую, стоитъ прямо, не нагнувшись ни на которую сторону, а грустный сосдъ его, склоняя къ земл дряхлое чело, какъ-будто просится на покой. Погребъ, съ надстроенной надъ нимъ сушильней, наклоняетъ немного свой правыи бокъ, какъ высокій и ловкій щеголь перегибаетъ свой станъ, чтобъ выказать его стройность, а людская стоитъ напротивъ него, пристыженная своимъ низенькимъ ростомъ и своею плотною таліею. Вновь-выстроенная конюшня, какъ молоденькая двушка, весело гордится своимъ новымъ платьемъ, а старичокъ сарай, кряхтя и чуть держась, упирается на плотные брусья, которые поддерживаютъ его поврежденные бока.

За усадьбой тянется рядъ крестьянскихъ избъ. Передъ барскимъ домомъ простирается дворъ, въ средин котораго стоитъ колодецъ, предаетъ страха и опасеній родителей, и забавы дворовыхъ мальчиковъ, находящихъ особенное удовольствіе подойти къ колодцу, побросать туда камешковъ, опустить туда ведро, (которое потомъ ищутъ по всей усадьб) и посмяться надъ страхомъ большихъ, тщетно старающихся внушить имъ страхъ къ роковому колодцу, въ которомъ, по ихъ словамъ, утонуло столько дтей и на дн котораго сидитъ злой старикъ. Съ одной стороны двора видна калитка въ огородъ, гд множество грядъ съ рпой, капустой, клубникой и т. п. Кое-гд возвышаются яблони, неблагодарные питомцы огородника Григорья, который, къ своему отчаянію, никакъ не Можетъ добиться, чтобъ они приносили плоды чаще, какъ одинъ разъ въ пять или шесть лтъ. За-то осень, въ которую они даютъ три четверика яблоковъ, составляетъ памятную эпоху въ лтописяхъ Прыскухиной.

За домомъ находится небольшой садъ, или лучше сказать, роща съ прочищенными когда-то дорожками. За садомъ маленькій, крутой оврагъ, у подошвы котораго пробирается межъ каменьевъ ручеекъ. Какъ водится, вершина оврага называется горой, а смиренный ручей носитъ титулъ рки….

Одинъ уголь рощи обращаетъ на себя особенное вниманіе, и можно догадаться, что онъ принадлежитъ Вареньк. Здсь находится палисадникъ, носящій названіе ‘барышнинаго сада’ и простирающійся до самаго края оврага. Цвты, расположенные со вкусомъ и взлелянные заботливой рукою, Нсколько липъ и дубовъ, посаженныхъ граціозными группами, и прелестный сельскій видъ, растилающійся здсь предъ вами, составляютъ очарованіе и поэзію этого маленькаго убжища, которое, кажется, такъ и дышетъ двственною и молодою жизнью Вареньки. Все здсь такъ просто, такъ чисто, такъ граціозно.

Какъ палисадникъ отличается отъ сада, такъ и комнатка Вареньки отличается отъ остальныхъ частей барскаго дома. Эта комната убрана просто, даже бдно, а между-тмъ и она носитъ отпечатокъ молодой души своей милой обитательницы, и въ ней найдете вы слды мыслящаго, умственнаго существованія. У окна стоитъ рабочій столикъ, въ углу шкяфъ съ книгами, подаркомъ тетушки, выбранными съ большимъ тщаніемъ и разборчивымъ вкусомъ, на окн нсколько горшковъ цвтовъ, надъ которыми блются легкія складки кисейныхъ занавсокъ,— на стн висятъ дв или три литографіи, прекрасно раскрашенныя Варенькой, въ углу, надъ кроваткой, маленькій кіотъ съ образами, предъ которыми набожная рука молодой двушки зажигаетъ вечеромъ лампадку, разливающую тихій, дрожащій свтъ въ этомъ скромномъ пріют благочестія и спокойствія…. Надъ диваномъ виситъ портретъ тетушки, глаза которой какъ-будто все еще устремлены на возлюбленное дитя ея…. Она какъ-будто охраняетъ присутствіемъ своимъ комнату молодой двушки, какъ-будто старается улыбкой своей ободрить душу своей любимицы, и пролить въ нее спокойствіе и миръ….

2.

Появленію Вареньки на свтъ предшествовало рожденіе четырехъ братьевъ, которые уже вс были на служб, и изрдка только посщали родимое Прыскухино или Михайловское, гд такъ беззаботно и быстро протекло ихъ золотое дтство, оставившее имъ въ воспоминаніе, кром уроковъ діакона и березовыхъ розогъ папеньки, такъ много шалостей, игръ, забавъ, такъ много раздолья и непритворнаго веселья…. Шумно было тогда въ теперешней молчаливой усадьб. Громкій хохотъ и крикъ рзвой ватаги раздавался по всему двору, по всей рощ, по всмъ окрестностямъ, здоровыя, веселыя личики маленькихъ дикарей оживляли угрюмый, старый домъ, ихъ игры веселили его обитателей и приводили въ движеніе цлый полкъ мальчишекъ, принимавшихъ живйшее участіе въ гимнастическихъ упражненіяхъ маленькихъ господъ. Но пришлось молодцамъ проститься съ золотымъ раздольемъ родимой усадьбы…. пришлось имъ проститься съ просторнымъ дворомъ и съ баталіономъ товарищей, съ сытными пирогами, съ жирными ватрушками, съ вкуснымъ молокомъ Прыскухинскаго села, повезли ихъ въ Петербургъ, помстили въ училища и посадили за книги….

Березины были добрые, простые, гостепріимные, хотя и небогатые помщики. Ихъ усадьба славилась радушнымъ пріемомъ, которымъ встрчали здсь каждаго, и богатаго, великопомстнаго сосда, и бднаго, мелкопомстнаго пріятеля, и прозжающее важное лицо губернскаго города, и проходящее неважное лице странника, и почтеннаго отца Іоанна съ супругой, и скромнаго дьячка Игнатія съ женой. Однимъ-словомъ, Березины были истинно русскіе помщики, у которыхъ всегда приводилась въ исполненіе гостепріимная пословица: ‘чмъ богаты, тмъ и рады!’ Отношенія ихъ къ своимъ крестьянамъ были самыя патріархальныя. Они пеклись объ ихъ благосостояніи, входили въ ихъ дла, помогали имъ чмъ могли, поступали съ ними справедливо, обходились ласково, и составляли съ ними, такъ-сказать, одну семью, въ которой, конечно, какъ и во всякой семь, случались маленькіе раздоры, брани и непріятности, но которая все-таки была соединена узами привязанности и благодарности.

Палагея Федоровна была добрая, хлопотливая, словоохотливая старушка, недальнаго, односторонняго ума, охотница до новостей, до чая, до пуховиковъ, до хлопотъ и до пироговъ съ блыми грибами. Съ старикомъ своимъ она часто спорила, но любила его всей душой. Сынками своими не могла нарадоваться, когда молодцы прізжали въ отпускъ, въ родительскій домъ. Она была уврена, что ни одна мать не выростила еще такихъ прекрасныхъ, стройныхъ, здоровыхъ молодыхъ людей, она была совершенно спокойна на ихъ счетъ, говоря, что они всегда найдутъ себ дорогу, и вс опасенія за будущность перенесла она на Вареньку, объ участи которой не могла думать безъ слезъ.

Михайло Федотовичъ Березинъ былъ человкъ лтъ шестидесяти, когда-то служившій въ арміи, но вышедшій уже съ давнихъ лтъ въ отставку, посл тяжелой раны, полученной въ ногу въ сраженіи. Съ-тхъ-поръ онъ жилъ безвыздно въ своей усадьб, которую никогда иначе не называлъ какъ Михайловское, негодуя на упорство общей привычки, непокорявшейся этому переименованію. Между-тмъ какъ сестра его, съ которой они остались въ нжныхъ лтахъ сиротами, получила воспитаніе въ институт, изъ котораго она перешла въ руки добраго и отличнообразованнаго мужа, Михайло Федотовичъ учился кое-какъ, на мдныя деньги, вступилъ въ армію, и наконецъ погрузился всею душею въ привольную, халатную, спокойную жизнь помщичью, женился на Палаге Федоровн, занялся хозяйствомъ, и благословлялъ свою судьбу. Онъ былъ самаго миролюбиваго, тихаго права, рдко, очень рдко вызжалъ къ сосдямъ, любилъ принимать у себя гостей, угощать ихъ своими наливками, здилъ на работу, курилъ трубку, плъ на клирос во-время обдни, читалъ духовныя книги и газеты, разсказывалъ часто о томъ дл, въ которомъ былъ раненъ, любилъ потолковать со старостой,— и вполн раздлялъ убжденіе Палагеи Федоровны, что сыновья его составляютъ цвтъ русскаго юношества. Онъ называлъ ихъ рдко по именамъ, и обыкновенно выражался такъ:

— Что-то подлываютъ теперь наши прапорщики, или, гд-то теперь нашъ поручикъ?.. Особенно имя послдняго, имя своего первенца, произносилъ онъ съ какою-то необыкновенною гордостью и нжностью.

Вареньку любилъ онъ всей дущой, любовался и восхищался ею, но былъ также очень озабоченъ ея участью.

— Двочка не то, что нашъ братъ мужчина, говаривалъ онъ: трудно ей будетъ перебиваться съ бдностью!… И часто слеза состраданія къ своему милому ребенку катилась по морщинистой щек добраго старичка….

3.

Михайло Федотовичъ иметъ также, какъ и вс мы смертные, свою страстишку, и войдя въ его кабинетъ, вы тотчасъ же отгадываете, въ чемъ она состоитъ. На полочкахъ, придланныхъ къ окнамъ, сушатся разныя цлебныя травы, на окн стоятъ банки съ декоктами и притираньями, а въ шкафу находится цлое собраніе аптекарскихъ принадлежностей.

Михайло Федотовичъ иметъ претензію на медицинскіе познанія, и вс жители околодка прибгаютъ къ нему за пособіемъ въ случа болзни. Онъ охотно оказываетъ его каждому, не жалетъ ни труда, ни издержекъ, ни времени на лечсніе сроихъ паціентовъ,— и странное дло, стараніи его очень часто внчаются успхомъ.

Его познанія, конечно, чисто-практическія, но усердіе къ доброму длу, привычка и опытность замняютъ для него ученость. Его докторская репутація распространилась по всему узду, и не только мужики, но часто и помщики, обращаются къ нему за совтомъ и помощью. Медицина его любимый конекъ, и когда онъ начинаетъ разсказы о всхъ опасно больныхъ, которыхъ онъ исцлилъ отъ самыхъ многосложныхъ и упорныхъ болзней, то лицо его оживляется, а добродушная улыбка и блестящіе глаза такъ и выражаютъ наивную его увренность въ глубину своихъ познаній. Но съ особеннымъ удовольствіемъ, съ особенною любовью разсказываетъ онъ о томъ, какъ однажды онъ вылечилъ въ полку безнадежно больнаго товарища, котораго пользовали безуспшно вс лучшіе доктора.

Со вздохомъ прибавлялъ онъ къ этому разсказу, что вскор посл выздоровленія товарища, полковой ихъ докторъ скончался съ досады на блестящій успхъ своего соперника, пристыдившаго его ученость и многолтнюю опытность своимъ геніяльнымъ искусствомъ.

Михайло Федотовичъ былъ такъ добродущно и наивно убжденъ, что смерть бднаго доктора лежитъ на его совсти, что онъ нсколько разъ служилъ панихиды по несчастной своей жертв. Разумется, что это самоубійство было чистый вымыселъ. Докторъ умеръ самою естественною смертью — отъ старости, но шалуны-товарищи уврили Михайлу Федотовича, что онъ отравился, и что причиною тому было чудное исцленіе присужденнаго къ смерти больнаго. Этотъ эпизодъ жизни своей разсказывалъ онъ всмъ знакомымъ, почти при каждомъ свиданіи, и каждый разъ улыбка самодовольствія, съ которой онъ начинала разсказъ, исчезала, когда онъ доходилъ до трагическаго эпилога, и добрый Михайло Федотовичъ, со вздохомъ кончая свое повствованіе, крестился при воспоминаніи о несчастной жертв, и приговаривалъ:

— Царствіе ему небесное!

Таковы обитатели усадьбы Прыснухиной,— Михайловскаго тожъ,— которую, къ величайшей радости Палагеи Федоровны и къ крайнему удивленію Вареньки, началъ чуть не ежедневно посщать знакомый уже намъ Алексй Гавриловичъ Ршеткинъ, съ намреніемъ доказать жестокой Марь Петровн свое равнодушіе,— а также съ сильнымъ, хотя и безуспшнымъ стараніемъ, забыть коварную красавицу и влюбиться въ скромную дочь доктора по-страсти.

ГЛАВА VI.

Кошк игрушки, мышк слезки.

1.

Уязвленное самолюбіе Ршежина радовалось когда, любезничая съ Варенькой, въ присутствіи Машеньки, молодой человкъ замчалъ на лиц послдней выраженіе сильной досады, которую она не умла скрывать, но такъ какъ она продолжала быть съ нимъ холодной, почти надменной, то онъ не перемнялъ поведенія, и всячески старался доказать свое равнодушіе къ ней и расположеніе къ Вареньк.

Совты князя подстрекали его не мене его самолюбія къ исполненію плана, предначертаннаго ему его свтскимъ, опытнымъ сосдомъ.

Бдная Варенька ршительно не знала, что думать о Ршеткин:

— Боже мой! думала она, какое зло сдлала я ему? за что онъ такъ мучитъ меня своими любезностями? Тутъ что нибудь да кроется! Онъ меня не любитъ, я это вижу ясно, чего жъ онъ отъ меня хочетъ?…

Таково было положеніе длъ, когда насталъ день рожденія Вареньки, въ который обыкновенно собирались въ Прыскухиной вс ближайшіе сосды.

— Ну, Варенька, я ужъ совсмъ захлопоталась! говорила запыхавшаяся Палагея Федоровна, опускаясь въ кресло. Охъ, какъ устала… кажется, все готово?… только бы обдъ во-время посплъ!

— Будьте спокойны, маменька, отвчала молодая двушка: я только что была на кухн, и Кузьма говоритъ, что все будетъ готово въ-пору.

— Видишь ли, сударыня, какъ мы твое рожденіе справляемъ? Всё сосдство почти съдется…. И Пульхерія Семеновна съ дочерью, и Петръ Ивановичъ съ семействомъ, и его сіятельство прідетъ, и Ршеткинъ будетъ, голубчикъ онъ мой!… ужъ недаромъ я его всегда такъ любила!… Рдкій день теперь у насъ не бываетъ…. Видно у него на то свои причины есть, прибавила она, умильно улыбаясь. Господи твоя воля! неужели я доживу до такого счастія, что онъ къ теб посватается.

— Маменька, ради Бога, умоляю васъ!… не говорите объ этомъ… печально сказала Варенька.

— Ахъ, мои батюшки! ужъ не смй и говорить, что думаешь…. больно умна стала, матушка!.. А ужъ я теб объявляю, Варенька: если Ршеткинъ къ теб посватается и ты ему откажешь, какъ недавно становому, такъ ты мн тогда не дочь…. слышишь ли, не дочь!

Къ счастію Вареньки, разговоръ былъ здсь прерванъ пріздомъ нкоторыхъ гостей. Скоро вс съхались, только недоставало Пулхерьи Семеновны, которая находила, что помщица двухсотъ душъ иметъ право заставить себя ждать. Она знала, что князь будетъ также у Березиныхъ, и ей очень хотлось, чтобъ онъ былъ свидтелемъ уваженія, которое вс сосди питали къ ея особ. Наконецъ, къ величайшему удовольствію проголодавшихся гостей, Палагея Федоровна засуетилась, приказала подать горячее и объявила, что Пульхерья Семеновна подъзжаетъ къ Михайловскому.

Обдъ прошелъ какъ проходятъ вс подобные обды. Посл обда князь взялъ Ршеткина подъ руку, и выбравъ комнату, въ которой они могли говорить безъ свидтелей, спросилъ, какъ идутъ его дла?

— Я ухаживаю за Варварой Михайловной, а Марья Петровна досадуетъ, отвчалъ Ршеткинъ.

— Отлично.

— Отлично, да несовсмъ.

— Что это значитъ? спросилъ князь: вдь она досадуетъ?

— А что мн въ томъ? Конечно, она досадуетъ, да все же меня не любитъ…. Кто ихъ разберетъ! Вдь вотъ не любитъ, а все-таки досадуетъ!… Почему это?

— Потому-что она женщина.

— Провались он вс сквозь землю!… Терзаютъ он насъ, эти женщины!… угрюмо и со вздохомъ проговорилъ бдный малый: что мн теперь за житье на свт? Бывалъ я веселъ, здоровъ, ходилъ на охоту, лъ, пилъ, спалъ… все какъ слдуетъ! теперь не то, князь, теперь меня погубили люди…, виноватъ, женщины, теперь я — спать не сплю, мъ, пью,— такъ только,— чтобъ съ голоду не умереть…. безъ всякаго удовольствія…. да, князь, я совсмъ изведусь…. уходили бурку крутыя горки… И что я теперь за комедію разыгрываю? люблю одну — а другой глазки строю, любезничаю съ Варварой Михайловной, а думаю объ Ma…. объ той-то, объ ненавистной, объ лукавой,— прахъ ее возьми!…

— А Варенька? какъ она принимаетъ ваши любезности?

— Губы дуетъ!… спсива не въ мру!… да что мн въ ней?… я ее и знать не хочу!… а ужъ, въ присутствіи Марьи Петровны, какъ предъ ней разстилаюсь!… Недавно букетъ ей поднесъ…. посмотрли бы вы, какую та физіономію скорчила!… даже поблднла съ досады, ей Богу, поблднла!

Тутъ разговоръ ихъ былъ прерванъ появленіемъ Пульхеріи Семеновны, которая, поклонившись съ нкоторымъ подобострастіемъ князю, подошла къ Ршеткину, съ ласковою улыбкою, и объявила ему, что она желаетъ поговорить съ нимъ наедин.

Почтенная барыня, какъ опытный генералъ предъ сраженіемъ, внимательно наблюдала весь день за положеніемъ непріятелей, не пропускала ни одного слова, которое говорилось вокругъ нея и не сводила глазъ съ своей дочери, съ Вареньки, съ князя и съ Ршеткина. Къ величайшему своему восхищенію, услышала она, какъ иные говорили между собой шопотомъ о томъ, что Алексй Гавриловичъ началъ что-то очень часто здить къ Березинымъ и очень явно ухаживать за Варенькой и что это должно непремнно кончиться сватьбой, если онъ только благородный человкъ. Пулхерья Семеновна, какъ искусный дипломатъ, разсудила, что надо воспользоваться настоящей минутой и ршиться привести въ исполненіе свой планъ.

И такъ, прервавъ разговоръ князя съ Ршеткинымъ, къ крайнему негодованію послдняго, она просила его послдовать за нею въ другую комнату. Князь тотчасъ жр удалился, несмотря на отчаянные знаки своего собесдника, который умолялъ его не уходить. Оставшись наедин съ Пулхерьей Семеновной, молодой человкъ почувствовалъ, какъ кровь прилила къ его щекамъ, ему такъ и хотлось сказать Пулхерь Семеновн что-нибудь непріятное. Между-тмъ выраженіе лица Пулхерьи Семеновны было такое привтливое, ласковое и кроткое, что человкъ мене добродушный и простой тотчасъ же догадался бы, что она замышляетъ что-нибудь недоброе.

— Алексй Гаврилычъ, сказала она Ршеткину самымъ ласковымъ голосомъ я надюсь, что мы не въ ссор, что все прошлое давно забыто…. Я вамъ откровенно скажу, что уважаю васъ всей душей, если намедни я поговорила съ вами крупно, такъ это было отъ вспыльчивости…. такой предметъ былъ, сами знаете, деликатный…. а я вамъ зла не желаю, ей Богу, не желаю, я для вашего же добра сказала вамъ откровенно всё какъ есть, я люблю васъ какъ сына, и не будь Машенька занята другимъ, я бы ее за васъ обими руками отдала…. да что станешь съ ними длать?…

РШЕТКИНЪ, вспыльчиво. Послушайте, Пулхерья Семеновна, зачмъ вы прошлое вспоминаете?… Говорите прямо, чего вы отъ меня хотите?…

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА, вздыхая и печально. Я вижу, Алексй Гаврилычъ, что вы меня возненавидли!… А я чмъ виновата?.. Я чиста предъ вами…. у меня совсть, Богъ видитъ, какъ спокойна…. Разв вы не понимаете, что если я вамъ тогда сдлала непріятности, такъ это изъ одной материнской нжности?… Машенькину вину на свои плеча взяла, она не знала, какъ отъ васъ отдлаться, я и взяла все на себя. А я вамъ скажу, Алексй Гаврилычъ, что всегда прочила васъ Машеньк въ женихи, я бы лучшаго мужа ей не нашла…. я васъ какъ мать родная люблю…., вы не знаете, какъ мн больно когда о васъ что дурное говорятъ, я за васъ всегда заступаюсь….

РШЕТКИНЪ. Не знаю, кому какая охота обо мн худо, или хорошо говорить…. Впрочемъ, я васъ прошу не заступаться за меня, мн все, равно, что на меня плетутъ.

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Ну, не говорите, Алексй Гаврилычъ, есть вещи, которыя нельзя пропустить, особенно когда тутъ же задваютъ честь двушки….

РШЕТКИНЪ. Что? что такое? честь двушки? Какая тамъ у васъ еще честь двушки?… Говорите!

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Нтъ, я ужъ и то слишкомъ много сказала…. я не болтушка, не сплетница!

РШЕТКИНЪ. Нтъ, Пулхерья Семеновна, вы зашли ужъ слишкомъ далеко, теперь я прошу васъ, я требую, чтобъ вы мн все сказали…

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Только ради Бога, чтобъ дальше не пошло…. я изъ одной дружбы къ вамъ….

РШЕТКИНЪ. Хорошо, хорошо, говорите только скоре.

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Не тревожтесь, Алексй Гаврилычъ, вдь на сплетни надо плевать.

РШЕТКИНЪ. Да я и плюю, плюю на нихъ отъ всей души! Только говорите….

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Видите ли, мой родной, какую клевету на васъ взносятъ: говорятъ, что вы все около Вареньки увиваетесь, что вы ее влюбили въ себя, что вы съ ней безъ всякаго уваженія обходитесь, что вы на ней жениться не хотите, потому-что она бдна….

РШЕТКИНЪ, выходя изъ себя Что? что? Кто это осмлился сказать?

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА, опустивъ глаза. Злые языки, батюшка, злые языки!… Ну, видите ли, какъ это равнодушно слушать? Ужъ я какъ за васъ заступалась!… да вдь этого мало… Про Вареньку худо говорятъ,— говорятъ, что она втреница, кокетка, притворяется къ вамъ холодной, а въ васъ по уши влюблена, да это и сама мать мн сказала….

РШЕТКИНЪ. Вздоръ, враки!

ПУЛХЕРЬЯ СЕМЕНОВНА. Ей, ей правда, Алексй Гаврилычъ! Она бдняжка вс глаза выплакала, а ужъ мать скоро съ горя въ гробъ сляжетъ! Слухи-то худые и до нее дошли, ужъ она плачетъ, плачетъ! Говоритъ: ‘Что жъ? вдь мы люди бдные, мы все должны терпть! насъ всякій обидть можетъ!’ Даже сердце ноетъ, слушая ее,— говоритъ: ‘Кто за насъ заступится? и кто на Вареньк женится? она у меня безъ состоянія!… погубили, погубили мою Вареньку!..’ Охъ, Алексй Гаврилычъ, если вы Бога боитесь, если у васъ сердце не каменное, такъ вы женитесь на бдняжк…. вдь вы ее губите! вы у нея добрую славу отнимаете, а у нея ничего другаго нтъ, какъ доброе имя!…

Молодой человкъ стоялъ какъ вкопанный, слезы выступили на глазахъ его, раскаянье охватило его честную лушу при мысли о послдствіяхъ его легкомысленнаго и глупаго поведенія.

— Что я надлалъ! Боже мой, Боже мой!… бдная Варенька! бдная мать!… говорилъ онъ съ отчаяньемъ…. О князь, не въ прокъ пошли мн ваши совты…. И бдный Ршеткинъ ходилъ по комнат взволнованный, грустный, растерянный.

Пулхерья Семеновна между-тмъ осторожно удалилась, и отыскавъ Палагею Федоровну, начала разсказывать ей, по секрету, вс сплетни, будто бы распространенныя насчетъ Ршеткина и Вареньки, и привела бдную старушку въ горячія слезы, взявъ съ нее однако слово, что никто въ мір не узнаетъ, чрезъ кого она услышала объ этихъ сплетнякъ.

Когда Ршеткинъ вошелъ въ комнату, гд находилась старушка Березина, тогда Дубовинской помщицы уже не было съ нею. При вид красныхъ глазъ бдной старушки, Ршеткинъ убдился въ истин словъ Пулхерьи Семеновны, и посл минуты нершимости и тяжкой душевной борьбы, онъ подошелъ къ Палаге Федоровн, и взявъ ея сухую, костлявую руку, почтительно поцаловалъ ее.

— Я слышалъ, говорилъ добрый и благородный молодой человкъ, что мое поведеніе показалось многимъ двусмысленнымъ и причинило вамъ огорченіе…. Успокойтесь, ради Бога, Палагея Федоровна, все поправится, я пришелъ къ вамъ съ просьбой принять меня въ ваше семейство и отдать за меня Варвару Михайловну…

2.

Оставивъ Ршеткина съ Пулхерьей Семеновной, князь отъискалъ молодыхъ двушекъ, которыя сидли въ барышниномъ садик. Онъ испросилъ позволеніе присоединиться къ ихъ обществу, и усвшись на скамейку возл своихъ милыхъ собесдницъ, началъ ихъ занимать самою живою, игривою, остроумною болтовнею. Правда, Машенька, противъ своего обыкновенія, была грустна, молчалива, разсянна, за-то Варенька поддерживала разговоръ, забавлялась остротами князя и приводила его въ восхищеніе своими умными, острыми замчаніями, выраженными всегда просто, мило, безъ всякой натянутости. Ея веселость была такъ натуральна, такъ спокойна, разговоръ такъ умёнъ и занимателенъ, что князь чувствовалъ себя совершенно подъ вліяніемъ очарованія этой милой двушки. Въ ея глазахъ было такъ много кротости и доброты, что онъ не могъ оторвать отъ нихъ своего взора. Въ ея присутствіи ему было какъ-то отрадно, хорошо на душ, онъ, какъ-будто, освжалъ и обновлялъ свой мысли въ чистот и непорочности свтлой, горячей и двственной души Вареньки….

Вдругъ, раскраснвшись и запыхавшись прибжила къ нимъ Палагея Федоровна, искавшая Вареньку по всему дому и саду.

— Варенька, Варенька!… гд ты? ступай сюда, дитя мое…. Варенька, дружокъ мой, Господь услышалъ мои молитвы!… Я самая счастливая мать въ мір…. Пойдемъ, пойдемъ къ отцу!

— Что съ вами, маменька? растолкуйте ради Бога!… сказала испуганная молодая двушка, идя навстрчу матери.

— Я умру съ радости, говорила Березина, садясь на скамейку и не обращая вниманія на присутствующихъ…. Приди ко мн Варенька…. Онъ посватался…. пойдемъ къ отцу…. мы благословимъ васъ! гости почти вс разъхались…. Пойдемъ, пойдемъ!

Машенька, насилу удерживавшая слезы, и князь, удивленной этой сценой, отошли въ-сторону, оставивъ мать наедин съ дочерью, но они могли слышать вс ихъ слова.

Варенька, какъ пораженная громомъ, стояла передъ матерью, съ поникнутою головкою, не переводя дыханія, съ дрожащими и блдными губами.

— Варенька! продолжала Березина: что-жъ ты стоишь какъ вкопанная? Говорю теб, Ршеткинъ къ теб посватался….

Варенька провела рукой по лбу.

— Это невозможно!… прошептала она. Маменька…. Я…. я желаю… Маменька, откажите ему сами….

Палагея Федоровна, ошеломленная, испуганная, не вря своимъ ушамъ, вперила въ Вареньку испытающій взоръ, какъ бы желая найдти на лиц ея опроверженіе ея словъ. Наконецъ, рыдая и плача упала она на скамейку, говоря едва внятнымъ голосомъ:

— Варенька…. гршно теб, гршно теб!… Ты не хочешь успокоить насъ стариковъ…. Ты не хочешь своего счастія…. ты уморишь насъ, убьешь насъ!

Варенька встала на колна предъ матерью, цаловала со слезами ея руки и старалась ее успокоить. Но старушка ничего не хотла слышать, она представляла Вареньк ея будущность въ самыхъ мрачныхъ краскахъ, и доказывала ей, какое великое счастіе послалъ ей Богъ, сблизивъ ее съ такимъ добрымъ и прекраснымъ человкомъ, каковъ Ршеткинъ. Она доказывала ей, что не только ея благополучіе, но и спокойствіе ея родителей зависитъ отъ ея замужества.

— Да скажи же хоть слово, говорила она, заливаясь слезами: чего жъ теб еще ждать? кто тебя еще возметъ? Что ты о себ мечтаешь, отъ чего онъ теб не нравится?

Варенька молчала, блдная, разстроенная, убитая. Отчаянье ея матери терзало ея душу…. Наконецъ, поднявъ голову и цалуя руки старушки, она спросила дрожащимъ голомъ:

— Маменька!… Такъ это необходимо для вашего счастія?

— И для твоего, и для нашего! овчала Палагея Федоровна, продолжая плакать.

Варенька встала, глаза ея были полны слезъ, грудь поднималась насилу удерживаемымъ рыданіемъ:

— Что-жъ? сказала она: рано или поздно, а должно же этимъ кончиться…. Я бдна. Пойдемте, пойдемте, маменька!

— Да благословитъ тебя Богъ, дитя мое!… прошептала осчастливленная мать, и увлекая за собой Вареньку, повела ее къ отцу, на окончательное благословеніе….

3.

Князь все слышалъ.

Онъ былъ въ сильномъ волненіи. Когда мать и дочь удалились, онъ невольно бросился за ними и невольно крикнулъ:

— Погодите, ради Бога!… погодите Варвара Михайловна!…

Но вдругъ онъ опомнился, остановился.

— Что я длаю? подумалъ онъ: какое я имю право вмшиваться въ ихъ семейныя дла? что могу я имъ сказать?… И князь съ досадой опустился на скамейку. Дуракъ Ршеткинъ…. продолжалъ онъ, что съ нимъ сдлалось? Но я вспомнилъ теперь, что оставилъ его съ Пулхерьей Семеновной…. Тутъ что-то кроется…. Я все узнаю…. и онъ пошелъ къ дому.

Проходя мимо Машеньки, которая ходила скорыми шагами по одной изъ дорожекъ сада, князь замтилъ съ удивленіемъ, что молодая двушка была блдна, разстроена и что судорожное рыданіе поднимало ея грудь. Онъ пошелъ рядомъ съ ней, и на ея вопросъ: Гд теперь Варенька? отвчалъ, что, вроятно, се теперь благословляетъ отецъ.

— Такъ она приняла его предложеніе? она согласилась? проговорила бдная двушка едва внятнымъ голосомъ.

— Она согласилась…. сказалъ князь. Вотъ Марья Петровна, къ чему ведетъ кокетство, прибавилъ онъ улыбаясь.

— Кокетство?… Варенька никогда не была кокеткой.

— Я говорю не объ ней. Вы меня не понимаете. Я говорю о той, которую такъ глубоко любилъ и любитъ до-сихъ-поръ бдный Ршеткинъ, которая оттолкнула его и довела до того, что онъ посватался на Варвар Михайловн, не любя ее.

— Я васъ не понимаю, князь, право, не понимаю!… о комъ вы говорите?

— О васъ!

— Обо мн?… Вы говорите, что онъ меня любитъ?

— Онъ васъ любилъ и любитъ, онъ просилъ вашей руки, вы ему отказали.

— Князь, гршно вамъ смяться надо мной! Гршно вамъ обманывать меня…. Нтъ!— прибавила она, давая волю своимъ слезамъ, нтъ, онъ никогда меня не любилъ…. Онъ всегда былъ влюбленъ въ Вареньку, онъ притворялся влюбленнымъ въ меня, онъ хвастался тмъ, что я его люблю и что онъ пренебрегаетъ мною….

— О, какая низкая клевета!

— Нтъ, князь, это не клевета, я это слышала отъ моей матери.

— Я начинаю понимать, подумалъ князь. Но ваша маменька могла ошибаться… можетъ-быть ей самой наговаривали….

— Нтъ, нтъ, это не можетъ быть!

— Отчего не можетъ быть? Вы знаете, какъ здсь мастерски сочиняютъ сплетни.

— Но если онъ меня любилъ, отчего же онъ посватался на Вареньк?

— Могу васъ уврить въ одномъ: онъ ее не любитъ и никогда не любилъ…. Послушайте, Марья Петровна, доврьтесь мн, будьте со мной откровенны…. Я постараюсь еще помирить васъ….

— Нтъ, теперь все кончено! Онъ посватался, онъ получилъ согласіе!

— Онъ можетъ еще получить отказъ. Дайте мн вашу руку, будьте со мной откровенны, разскажите мн все….

— Я вамъ врю, вы не хотите мн зла, сказала Машенька, протягивая ему руку: но что мн вамъ разсказывать?… Я сама ничего не понимаю!

Въ это время они подошли къ крыльцу, и увидя на немъ Пулхерью Семеновну, разстались, давъ другъ другу слово стараться разгадать эту интригу.

Пулхерья Семеновна видла издали, какъ князь взялъ руку Машеньки, ноги у нея подкосились отъ радости. Воображая, что князь уже началъ открывать ей свою страсть, она отвела въ сторону дочку, чтобъ разспросить у нея подробно, о чемъ онъ съ пою говорилъ.

Между-тмъ князь вошелъ въ домъ. Палагея Федоровна встртила его съ веселымъ, улыбающимся, лицомъ.

— Ну, князь, поздравьте меня, сказала она ему: поздравьте меня, князь: сговорила я Вареньку за Ршеткина! Не ждала я такой радости!… Она сначала, какъ водится, немного поломалась, да и согласилась. Сама поняла, что ей Богъ счастіе послалъ…. Теперь я спокойна…, знаю, что она у меня пристроена. Моя Варенька, моя голубочка!… Не будетъ она нищая: но пойдетъ посл насъ по чужимъ домамъ…. сама будетъ меня благодарить, что я ее образумила!

— Поздравляю васъ, Палагея Федоровна…. но гд же Ршеткинъ? Не могу ли я его видть?

— Погодите, погодите немного. Теперь жениха и невсту дворня поздравляетъ.

— Господи, какъ все это у нихъ скоро длается! подумалъ князь съ досадой.

Палагая же Федоровна подошла къ нему съ улыбкою, и прищуривъ одинъ глазъ, спросила у него въ полголоса:

— Когда-то мы и васъ поздравимъ, ваше сіятельство?

— Меня? съ чмъ?

— Ну, конечно съ чмъ, отвчала добрая старушка, мигая глазами: не долго же и вамъ холостую жизнь вести…. Ужъ какъ мы обрадуемся, когда поздравимъ васъ съ обрученною невстою!

— Очень жаль, сказалъ князь, улыбаясь: но я никакъ не намренъ доставить вамъ эту радость, я и не думаю о женитьб.

— Это вс говорятъ до поры до времени. А вотъ какъ понравится вамъ двушка, такъ….

— Оставимте этотъ разговоръ, Палагея Федоровна, скажу вамъ разъ навсегда, что я никогда не женюсь и хлопотать объ этомъ напрасный трудъ…. Куда мн, старику, въ женихи лезть! Это дло молодыхъ, прибавилъ князь, смясь.

— И, полноте, князь! Не бда, что вы не первой молодости, да за васъ самая лучшая невста съ радостью пойдетъ…. а жизнь холостая скоро наскучитъ, князь, вдь бракъ Богомъ установленъ на земл…. послушайте старуху!

— Я бы всхъ свахъ въ мір за языкъ повсилъ! подумалъ князь, которому неотвязчивость Березиной стала ужасно надодать.

— Что за прекрасная двица Марья Петровна, продолжала Палагея Федоровна, лукаво улыбаясь: какой нравъ, какая скромность, какое воспитаніе…. Вотъ ужъ истинно будетъ прекрасная жена!… Не правда ли, князь, она хоть кого такъ осчастливитъ?

— Да, она, кажется, очень добрая и милая двушка, и вроятно ея мужъ будетъ счастливъ.

— Пулхерья Семеновна не отдастъ ее иначе, какъ за самаго хорошаго жениха.

— И прекрасно, возразилъ князь съ легкой досадой и ловко ускользнулъ изъ комнаты.

— Ахъ, какъ бы мн хотлось…. сказала Палагея Федоровна, но вдругъ, замтивъ бгство князя, прибавила про себя: Эге, убжалъ! Видно хотлъ скрыть свое смущеніе…. Не уйдешь, не уйдешь отъ насъ, голубчикъ!

Пулхерья Семеновна вошла въ эту минуту торопливо въ комнату.

— Ну что? что онъ сказалъ? что вы съ нимъ говорили? спросила она съ любопытствомъ.

— Будь я не я, Пулхерья Семеновна, если ему Машенька не нравится! Она, говоритъ, очень милая, говоритъ, двушка, очень добрая, красавица, умница…. ужъ всячески ее хвалилъ!

— Охъ Господи!… У меня сердце такъ и бьется!

— Ея мужъ, говоритъ, будетъ самый счастливый человкъ, говоритъ…. такой второй жены не найдти, говоритъ.

— Онъ это сказалъ?… Ахъ, онъ мой голубчикъ!… И вн себя отъ радости, Пулхерья Семеновна чуть не бросилась обнимать простодушную Палагею Федоровну, которая, увлекаясь своимъ краснорчіемъ, съ такою нематематическою точностью передавала ей слова князя.

— Что-жъ онъ еще сказалъ? спросила Пулхерья Семеновна.

— Про себя онъ сказалъ:— Гд намъ старикамъ жениться? кто за насъ пойдетъ?… Вишь онъ скромникъ какой!

— Охъ, ужъ врно моя глупая дочка обошлась съ нимъ холодно…. Я ее! я ее ужъ научу…. я ее наставлю…. будетъ она у меня съ нимъ любезна…. Пойду я къ ней…. Только вы смотрите, Палагея Федоровна, Вареньк дурить не позволяйте…. Она еще у васъ пожалуй заумничаетъ….

И нжная мать пошла къ дочери, разсуждая слдующимъ образомъ сама съ собой:

— Если у Машеньки есть хотя капля благородной амбиціи, такъ она влюбится въ князя, посл поступка Ршеткина…. Какъ подумаешь, мои батюшки, чего женская хитрость не можетъ достигнуть…. прибавила она, потирая руки, съ улыбкой тонкаго дипломата.

Князь, между-тмъ, въ надежд вывести Пулхерью Семеновну на свжую воду, отыскалъ Ршеткина, вывдалъ отъ него, какимъ образомъ хитрая барыня побудила его посвататься, повторилъ ему весь свой разговоръ съ Машенькой, и имъ обоимъ стала наконецъ понятна вся интрига почтенной помщицы. Ршеткинъ рвалъ себ волосы съ досады, а князь только отъ того и ршился пояснить все дло бдному малому, что надялся устранить еще какъ-нибудь бду, и совтовалъ Ршеткину объясниться откровенно съ Варенькой, на что послдній никакъ не могъ ршиться. Пока они разсуждали объ этомъ предмет, пришла къ нимъ Палагея Федоровна и обнимая Ршеткина, говорила ему со слезами:

— Голубчикъ ты мой, родной ты мой!… Дай на себя поглядть. Утшилъ ты меня старуху!… Благослови тебя за то Господь!… Отдаю я теб мое сокровище…. береги ты мою Вареньку…. А ужъ ты будешь счастливь!…

Каково было это слышать бдному Ршеткину? Пока добрая старушка обнимала и благословляла его, предъ его глазами носился образъ Машеньки, которую онъ никогда еще, казалось, не любилъ такъ горячо, какъ въ эту минуту.

— Она меня любитъ…. она страдаетъ…. думалъ онъ, и крупная слеза катилась медленно по щек молодаго человка.

— Теперь мы можемъ спокойно умереть съ моимъ старикомъ, продолжала Березина. Мы объ Вареньк ужъ тужили, тужили! Состоянья нтъ, въ виду ничего нтъ. Тетка ее хоть и любитъ, да сама небогата, одной пенсіей живетъ, умри она, умри мы, и Варенька безъ куска хлба!… Ну, Алексй Гаврилычъ, тебя за то Богъ наградитъ, что ты не возгнушался ея бдностью…. вспомни меня!… будешь бы счастливъ, радость ты моя! Сынокъ ты мой ненаглядный!… Вишь, старуху какъ въ слезы привелъ…. А старикъ-то мой крестится, да молится…. Пойду я къ нему, вмст помолимся, вмст порадуемся.

И счастливая Палагея Федоровна поплелась къ мужу.

Князь и Ршеткинъ стояли долго молча и задумчиво, наконецъ, взволнованный и растроганный молодой человкъ подошелъ къ князю:

— Что, князь, сказалъ онъ съ отчаяньемъ и грустью: вы видите? вы слышите? и посл этого вы еще надетесь?… Вы думаете, что я могу отказаться?… Убить этихъ стариковъ?… А она любитъ меня! Зачмъ вы мн это сказали? Разв мн и безъ того не тяжела была моя жертва? Нтъ, это не жертва…. Это былъ мой долгъ…. и теперь все кончено! Вы видите, что все кончено! Какъ, вы мн совтуете еще разстроить мою свадьбу! Взять назадъ мое слово! Положить въ гробъ стариковъ! За что? какое зло сдлали они мн? Нтъ, князь, не знаю, какъ поступаютъ у васъ въ свт, но я, я простой, необразованный человкъ, я не погублю стариковъ, не нанесу имъ кровной обиды! Ваши совты не годятся мн…. Я я долженъ жениться на Варвар Михайловн. Я самъ себя наказалъ…. простъ же я былъ… всему врилъ, что мн наговорила лукавая Пулхерья Семеновна!… Опростоволосился я, князь! какъ ребенокъ поддался обману…. И какъ могъ я поврить, что Марья Петровна меня обманываетъ?… Да еслибъ она меня и обманывала…. такъ что за бда? что за важность?… не могъ обиды стерпть?.. Самолюбіе нелпое, на какія глупости навело!… Сейчасъ и доказать ей, что мн все равно, что она меня не любитъ…. сейчасъ и влюбиться въ другую…. очень нужно!… Вотъ и хорошъ я теперь…. но длать нечего…. словами горю не поможешь…. съ этой минуты никто не услышитъ отъ меня слова сожалнія… Пойду я къ старикамъ, полюбуюсь ихъ радостью, авось это меня развеселитъ….

И бдный Алексй Гавриловичъ пошелъ къ Березинымъ, стараясь улыбаться, тогда какъ тяжелый вздохъ вырывался изъ стсненной груди его и невыразимая грусть наполняла его душу….

Князь остановилъ его.

— Ршеткинъ, сказалъ онъ, дайте мн вашу руку. Я уважаю васъ, вы благородный человкъ…. ступайте, ступайте къ старикамъ….

Нсколько минутъ спустя, князь садился уже въ свою коляску и возвращался домой, а Пулхерья Семеновна, не зная этого, отыскивала въ саду бдную Машеньку, съ намреніемъ приказать ей идти занимать князя.

Встртивъ ее наконецъ въ самомъ отдаленномъ углу рощи, гд бдная двушка скрывала отъ постороннихъ глазъ свое отчаянье и горе, она разбранила ее въ пухъ и прахъ и почти насильно привела въ гостиную.

— Князь видно вышелъ отсюда, говорила она тихонько: но онъ сей-часъ придетъ сюда, прошу быть съ нимъ любезной…. На что это похоже?… все одна въ саду гуляешь!… Машенька!… да что же ты губы надула?… да что это такое въ-самомъ-дл?… посмотри-ка на себя въ зеркало…. эко волосы-то сбиты…. поправь ихъ скорй…. Неравно князь застанетъ тебя такую почесанную….

— Что мн за дло до князя? стану я для него церемониться! возразила Машенька, потерявъ терпніе.

— Что? что такое? ты это отъ кого переняла? вотъ еще что выдумала!… сей-часъ пригладь волосы!… вотъ такъ…. поправь платокъ…. да смотри же повеселе и прошу быть съ нимъ любезне…. вотъ онъ идетъ, кажется…. да что же вы это, сударыня, какъ чурбанъ сидите и не шевелитесь? Ей Богу, вы меня убьете!… Встань же!… нтъ, сядь лучше: ты подолъ весь въ саду перепачкала! Господи, что за хлопоты со взрослыми дочерьми!… такъ хорошо…. спрячь ноги…. башмаки совсмъ стоптала…. ну, теперь сиди и не шевелись, да будь веселе и любезне.

Но къ удивленію Пулхерьи Семеновны, князь не приходилъ. Наконецъ Палагея Федоровна вошла одна въ гостинную.

— Экая досада, сказала она: не могла уговорить князя дольше остаться: домой ухалъ.

— Ну, слава Богу!… съ восхищеніемъ сказала Машенька, вскакивая съ своего мста, какъ будто сбрасывая съ себя тяжелыя цпи.

— А вы, матушка, не могли разв его удержать? спросила съ досадой Пулхерья Семеновна.

— Никакъ, никакъ не могла!… Ужъ я всячески его уговаривала: говоритъ, что у него голова разболлась….

— Голова разболлась…. Очень нужно было ей разболться…. проворчала раздосадованная Пулхерья Семеновна: впрочемъ и намъ пора домой…. Машенька, вели закладывать.

4.

— Вотъ чмъ кончилась эта шутка! думалъ князь, сидя въ своей спокойной коляск, между-тмъ какъ бойкія лошади несли его быстро къ его усадьб. О, Пулхерья Семсповна, это ей такъ не пройдетъ…. Ршеткинъ разсказалъ мн все, что она ему наговорила…. Такъ вотъ какими способами устроила она эту сватьбу…. искусно! очень искусно…. воспользоваться простотой и добрымъ сердцемъ Ршоткина, воспользоваться желаніемъ стариковъ Березиныхъ пристроить Вареньку!… И за кого она прочитъ свою дочку? Гмъ…. если намеки Палагеи Федоровны сдланы были ея наущеніемъ?… тогда…. тогда, Пулхерья Семеновна, вы еще не такъ проницательны, какъ сами воображаете ваше материнское самолюбіе ослпило васъ, и вы пожалете о Ршеткин…. Но увидимъ, что будетъ дальше…. право, мн не о чемъ безпокоиться…. теперешнее положеніе длъ не должно меня тревожить. Князь помолчалъ съ минуту, потомъ громко захохоталъ.

— Что бы сказали мои петербургскіе пріятели, и даже пріятельницы, еслибы могли узнать мои теперешнія мысли?.. Что со мною сдлалось?… Неужели я воображаю, что я серьезно влюбленъ?… Во-первыхъ, любитъ ли Варенька меня?… А во-вторыхъ, еслибы она и имла глупость и несчастіе влюбиться въ меня, я все-таки не женился бы на ней…. этой пошлости я бы никогда не сдлалъ…. пусть же она выходитъ за Ршеткина. Онъ малый добрый, и Варенька скоро помирится со своею прозаическою, жизнью…. а тамъ увидимъ, что будетъ дальше….

Но какъ ни разсуждалъ князь, какъ ни старался уврить себя, что все идетъ какъ нельзя лучше и что ему незачмъ огорчаться, онъ все-таки не могъ побдить вкравшуюся въ сердце его необъяснимую тоску и какую-то скрытую досаду….

Въ его душ отражалось прекрасное, кроткое, миловидное личико Вареньки, ея тихая улыбка, ея прелестные, темно-голубые глаза, отуманенные слезами, милый образъ непорочной и кроткой двушки проливалъ въ холодную и эгоистическую душу князя тихій и оградный свтъ любви и упованія. Какъ ни боролся онъ съ своимъ чувствомъ, какъ ни хотлъ разуврить себя въ немъ…. онъ долженъ былъ сознаться, что бдная двушка внушила ему къ себ высокое уваженіе…. и даже любовь….

— Она чудное существо, сказалъ наконецъ князь со вздохомъ. Она очаровательна и я люблю ее!… И онъ ршился на дняхъ же хать въ Прыскухино, разстроить во что бы то ни стало сватьбу Вареньки и…. и подумать потомъ, на что ршиться впослдствіи. Разстроить же ея сватьбу считалъ онъ необходимымъ.

— Этого требуетъ, думалъ онъ, счастіе трехъ особъ. Онъ забылъ прибавить:

— Этого требуетъ мои капризъ, мой эгоизмъ, который самъ не знаетъ хорошенько, чего онъ хочетъ….

ГЛАВА VII.

Кто ропотъ слышилъ отъ меня?
Теперь дрожу не за себя,
И слезы льются по невол.
(Козловъ.)

1.

Черезъ нсколько дней посл сватовства Ршеткина, пріхалъ князь въ Прыскухино, потолковалъ съ Михаиломъ Федотовичемъ о ревматизм и кашл, похвалилъ брусничное варенье Палагеи Федоровны,— котораго не могъ терпть,— выслушалъ разъ десять похвальное слово о Машеньк и попросилъ наконецъ позволеніе взглянуть на ‘барышнинъ садикъ’, въ которомъ должны были цвсти въ то время чудесные розаны подаренные имъ Вареньк. Молодая двушка охотно согласилась показать ему свои цвты, и взявъ ключъ отъ калитки садика, просила князя послдовать за нею.

Палагея Федоровна была занята, а Михайло Федотовичъ общалъ присоединиться къ нимъ, только что кончитъ начатое незадолго передъ тмъ чтеніе. Князь задумчиво шелъ за Варенькой.

— Нтъ, говорилъ онъ самъ себ: нтъ, я не имю права возмутить это небесное спокойствіе, возмутить радость добрыхъ стариковъ и поставить бдную двушку въ затруднительное положеніе, открывъ ей истину. Я не имю на это права…. и какъ глупо было бы съ моей стороны вмшиваться въ чужія дла! Конечно, я могъ бы ршиться разстроить эту сватьбу, еслибъ имлъ твердое намреніе жениться на Вареньк…, но жениться на ней… вдь это невозможно…. вдь это было бы согршить противъ нея и противъ Бога!… вдь это было бы неслыханное малодушіе съ моей стороны. Нтъ, я ршился: я буду молчать.

Варенька остановилась у калитки своего палисадника, отворила ее, и стараясь улыбаться, пригласила своего гостя послдовать за нею. Князь замтилъ съ удивленіемъ, что Варенька была взволнована, безпокойна, что она хотла что-то сказать и не могла на то ршиться.

На лиц ея не было слда прежняго спокойствія, голосъ ея дрожалъ, губы были блдны и слезы висли на длинныхъ рсницахъ. Наконецъ, садясь на скамейку:

— Князь, сказала она: у меня до васъ большая просьба, если вы ее исполните, то окажете мн такую услугу, которую я вкъ не забуду!

— Варвара Михайловна, располагайте мною…. я всегда готовъ исполнять ваши приказанія, сказалъ князь, опускаясь на скамейку, возл милой своей собесдницы и устремляя на нее взглядъ, полный удивленія.

— Я прошу у васъ одного, сказала Варенька: откровенности. Князь, я васъ умоляю, не скройте отъ меня ничего, скажите мн всю правду…. и я буду вамъ благодарна…. Не правда ли, князь, вы будете со мной откровенны?

— Но что вамъ угодно знать? спросилъ князь, боле и боле изумленный.

— Послушайте, отъ васъ одного жду я объясненія тайны, которая меня тяготитъ. Вы не откажетесь оказать мн услугу, о которой я прошу васъ со слезами…. Я знаю, что вы хороши съ Ршеткинымъ, я знаю, что онъ съ вами откровененъ…. я видла сама, въ тотъ день, когда онъ на мн посватался, что онъ нсколько разъ говорилъ съ вами наедин и говорилъ съ жаромъ, почти съ отчаяніемъ. Не отпирайтесь,— я это сама видла…. Князь молча кивнулъ головою.

— Я знаю также, что онъ меня не любитъ, я знаю, продолжала Варенька, что онъ несчастливъ, несмотря на все его стараніе казаться веселымъ и счастливымъ…. я знаю также, что онъ любилъ Машеньку…. зачмъ же онъ сватается на мн? вскричала молодая двушка сжавъ руки. Что побудило его обратить вниманіе на меня, вопреки его сердечной наклонности?…

Князь не отвчалъ.

— Вы молчите, князь? продолжала Варенька взволнованнымъ голосомъ. О, прошу васъ, будьте откровенны со мною, вдь вы видите, что половина тайны мн извстна…. Я знаю наврное, что г. Ршеткинъ меня не любитъ….

— А любите ли вы его? съ живостію спросилъ князь.

Варенька опустила глаза.

— Алексй Гавриловичъ прекрасный, добрый человкъ, но….

— Продолжайте, продолжайте!

— Князь, возразила Варенька уклончиво: вы не отвчали еще на мой вопросъ…. Мн кажется, что я игрушкой какой-то тайной интриги…. Объясните мн Ршеткина, объясните его поступки, его сватовство. Я не могу сносить мысли, что выхожу за человка, который меня не любитъ, который любитъ, можетъ-быть, другую. Князь!… мое сердце чуетъ горе…. можетъ-быть еще время предотвратить его!… Наніа помолвка не объявлена еще никому — мы ждемъ отвта на мое письмо къ тетушк, чтобъ дать офиціальное подтвержденіе слухамъ, которые, вроятно, уже распространились объ этой помолвк…. Стало-быть, мы можемъ еще разойтись…. Конечно, это будетъ ужасный ударъ моимъ бднымъ родителямъ…. Они теперь такъ счастливы…. Но говорите, князь, говорите!

Князь долго колебался. Хотя ему самому очень хотлось объяснить Вареньк вс обстоятельства сватовства Ршеткина, но такъ какъ ему предстояло обвинять также и себя, то ему становилось какъ-то неловко и совстно, и онъ долго не ршался исполнить просьбу Вареньки, но трудно было устоять противъ убдительныхъ, горячихъ просьбъ молодой двушки, противу ея отчаянія, противъ очарованія ея прелестныхъ, умоляющихъ глазъ…. Она была такъ хороша, такъ обворожительно хороша въ эту минуту! На темныхъ рсницахъ ея висли крупныя капли слезъ, румянецъ лихорадочнаго волненія оживлялъ ея бленькія щеки, взоръ ея былъ такъ краснорчивъ и такъ грустенъ, слова ея съ такимъ жаромъ вырывались съ ея дрожащихъ губъ, что князь не могъ оторвать отъ нея очарованныхъ глазъ.

— Извольте, сказалъ онъ наконецъ…. я не смю противиться вашему приказанію!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Варенька узнала все. Ни однимъ восклицаніемъ, ни однимъ словомъ, ни однимъ упрекомъ не прерывала она разсказа князя, ока слушала его безмолвно, устремляя на него глаза, влажные отъ слезъ. Когда онъ кончилъ, Варенька протянула ему руку.

— Благодарю васъ, князь, сказала она тихимъ голосомъ.

Князь опустилъ глаза. Эта безмолвная грусть, эта безропотная покорность внушали ему такое уваженіе къ милой двушк, что онъ былъ тронутъ до глубины души. Она никого по обвиняла, никого не осуждала, она не жаловалась ни на коварство Пулхерьи Семеновны, ни на опрометчивость Ршеткина, которыхъ она была жертвою. Она думала только о томъ, какъ ей надлежало поступить въ настоящемъ случа.

— Я понимаю, говорилъ ей князь: какъ тяжело вамъ отказать теперь Ршеткину, огорчить этимъ вашихъ родителей, но имъ легче будетъ перенести это горе, чмъ видть васъ на всю жизнь несчастною.

— Бдные! бдные!… говорила Варенька съ грустью. Они теперь такъ счастливы, такъ спокойны…. но что длать?.. выдти за Ршеткина я не могу!… и Варенька встала.

Князь послдовалъ за нею. Они шли молча. Онъ не сводилъ съ нея глазъ. Онъ ясно видлъ тяжкую борьбу, происходившую въ сердц молодой двушки. Прелестная головка ея опустилась на грудь, лобъ ея омрачился грустными мыслями, она шла тихо, какъ-будто желая отдалить отъ себя роковую минуту встрчи съ родителями. Дойдя до крыльца, она остановилась:

— Нтъ, сказала она, сегодня я не въ силахъ говорить съ ними…. Боже мой, я никогда ихъ не огорчала…. а теперь!… и внезапный горячій потокъ слезъ облегчилъ немного стсненную грудь бдной двушки.

Она сла на крыльцо, а князь стоялъ задумчиво, въ присутствіи этой тяжкой печали.

— Ободритесь, ради Бога, Варвара Михайловна! сказалъ онъ ей наконецъ: будьте уврены, что ваши родители перенесутъ съ покорностью свое горе, и что ваша любовь, ваша нжная заботливость скоро утшатъ ихъ совершенно. При томъ же въ замужеств съ Ршеткинымъ едва ли нашли бы вы счастіе, а счастіе непремнно ждетъ васъ въ жизни…. я въ томъ убжденъ!…

— Благодарю за предсказаніе! сказала Варенька съ грустной улыбкой.

— И это предсказаніе сбудется, непремнно сбудется, говорилъ онъ съ жаромъ: вы должны быть счастливы, продолжалъ онъ, и взявъ тихонько прекрасную ручку молодой двушки, онъ прижалъ ее почтительно къ своимъ губамъ.

— О, что вы длаете! вскричала Варенька въ большомъ замшательств, освобождая руку.

Князь молчалъ. Непонятное, никогда неиспытанное смущеніе вдругъ напало на него. Онъ смотрлъ на молодую двушку съ безмолвнымъ, тайнымъ и робкимъ чувствомъ двадцати-лтняго юноши, въ первый разъ испытывающаго очарованіе священнаго чувства любви.

Еслибъ эта робость не удерживала его, онъ упалъ бы къ ногамъ Вареньки, прижалъ бы молодую двушку къ груди своей, излилъ бы предъ ней въ страстныхъ и пламенныхъ выраженіяхъ весь восторгъ, все упоеніе любви своей….

3.

— А! вы ужъ и воротились изъ барышнинаго садика? сказалъ Михайло Федотовичъ, выходя на крыльцо. Видно я очень зачитался. А вдь ужъ на двор свжо становится…. какъ разъ простуду схватишь…. вотъ Варенька, ты видно озябла…. посмотри, какая блдная…. пожалуйте въ горницу, князь…. или я прикажу вамъ шинель подать.

— Не безпокоитесь, Михайло Федотовичъ, мн пора ужъ и домой, сказалъ князь, покидая съ сожалніемъ свое мсто возл Вареньки и входя въ комнаты.

Однако отъ Березиныхъ нельзя было отдлаться безъ ужина, и князь принужденъ былъ остаться.

За столомъ Палагея Федоровна распространялась въ похвалахъ Ршеткину, превозносила его до небесъ и увряла, что нтъ человка въ мір, который бы приходился ей такъ по сердцу, какъ женихъ ея дочери. Михайло Федотовичъ смялся надъ своей старухой, увряя, что онъ скоро будетъ стрляться съ своимъ будущимъ зятемъ.

— Двадцать семь лтъ, говорилъ онъ, улыбаясь, жили мы съ тобой мирно, Палагея Федоровна, а вотъ на старости лтъ вздумала ты влюбиться въ молодца. Ну, Варенька, намъ съ тобой надо смотрть въ оба!… и добрый старичекъ, довольный своею остротою, смялся отъ души, грозя пальцемъ врной подруг своей.

Палагея Федоровна сначала сконфузилась, но потомъ развеселилась, и продолжая шутить, увряла, что она и въ-самомъ-дл влюбилась въ Ршеткина, такъ что на стараго мужа и смотрть не хочетъ. Ихъ веселіе, ихъ смхъ терзали душу бдной Вареньки. Князь, понимая ея страданіе, употреблялъ вс усилія, чтобъ навести разговоръ на другой предметъ, и Варенька благодарила его краснорчивымъ взглядомъ. Наконецъ встали, потолковали еще нсколько минутъ, и гость ухалъ домой.

Князь вздохнулъ свободно, когда, усвшись въ экипажъ, онъ могъ дать волю своимъ мыслямъ и чувствамъ. Досада на себя, любовь къ Вареньк, радость, грусть, безпокойство и восторгъ тснились поперемнно въ его сердц. Онъ бранилъ себя школьникомъ, мечтателемъ, давалъ себ слово удалиться на вкъ отъ молодой двушки, боролся съ своимъ чувствомъ, и долженъ былъ однако сознаться, что любилъ Вареньку со всмъ безуміемъ, со всею страстью безнадежной, невзаимной любви!…

4.

Все Прыскухино скоро заснуло. Нигд не видно было движенія, только караульный просыпался изрдка отъ сладкаго сна, которому предавался на крыльц амбара, подходилъ къ чугунной доск, стучалъ въ нее и возвращался, звая, на прежнее мсто и къ прежнему занятію.

Вс спали, вс забыли на-время свои заботы. Одно сердце только ныло и страдало посреди общаго спокойствія, Варенька сидла на своей кровати и думала о завтрашнемъ дн, объ удар, который готовился ея родителямъ, о всхъ горестныхъ послдствіяхъ ея разрыва съ Ршеткинымъ. Нсколько разъ взвшивала она возможность избавить своихъ родителей отъ этого горя и покориться своей участи, но сердце говорило ей, что если она иметъ право жертвовать собой для спокойствія отца и матери, то не должна жертвовать имъ счастіемъ Ршеткина и Машеньки.

Напрасно старалась она заснуть…. тысячу мыслей тснились въ ея голов. Неясное, почти тяжелое впечатлніе оставилъ ей по себ князь. Она вспоминала его слова, его взгляды, его смущеніе и какое-то мрачное, безпокойное чувство овладвало ея сердцемъ….

О, какъ ужасны, какъ мучительны вы, безсонныя ночи!… какъ длинны, какъ безконечны кажетесь вы взволнованному сердцу…. какъ утомительно-медленно текутъ ваши часы…. сколько страданій, сколько слезъ, сколько страстныхъ, горячихъ слезъ, уносите вы съ собою!…

Варенька встала. Лампадка освщала слабымъ свтомъ ея уютную келью. Ей было душно: стсненная грудь просила воздуха. Она отворила окно, освжила горячій свой лобъ, потомъ, бросившись на колна предъ кіотомъ, она устремила глаза на святыя иконы, освщенныя дрожащими лучами лампады. Небесный ликъ Спасителя сіялъ предъ ней величіемъ, кротостью и любовью….

Варенька молилась….

Мало-по-малу, становилась она спокойне, слезы ея текли обильно предъ очами Всемогущаго и облегчали тяжкую грусть ея сердца. Наконецъ, измученная головка опустилась на подушку, и когда солнечные лучи начали пробиваться сквозь кисейныя занавски, Варенька почувствовала приближеніе сна. Она закрыла глаза и почерпнула новыя силы, для предстоящаго, тяжелаго дня, въ успокоительном, хотя и кратковременномъ сн….

ГЛАВА VIII.

‘Странная вещь наша жизнь!’
разсуждалъ самъ съ собою Ршеткинъ.

1.

На другой день, посл чая, Михайло Федотовичъ позвалъ къ себ Вареньку, и грозя ей пальцемъ, сказалъ ласковымъ голосомъ:

— Ты не бережешь себя, мой дружокъ, я говорилъ теб вчера, что ты озябла въ саду, воздухъ былъ сырой, прохладный, а на теб не было ничего теплаго. Теперь посмотри, на что ты похожа?.. вдь ты совсмъ нездорова, Варенька, у тебя жаръ, лихорадочка….

— Варенька, что это съ тобою? спросила Палагея Федоровна, испуганная словами мужа. Неужели ты и въ-самомъ дл нездорова? Что это съ тобою, душечка?

— Я худо спала, маменька, не безпокойтесь…. это ничего…. пройдетъ….

— Нтъ, Варенька, я вижу, что ты въ-самомъ-дл какъ-то не по себ! и Палагея Федоровна подоніла къ Вареньк съ озабоченнымъ лицомъ. Молодая двушка подняла свою головку, и ласково обвивъ руками станъ доброй старушки, спросила, глядя на нее пристально:

— Скажите, маменька, милая моя маменька, въ состояніи ли вы принести мн большую жертву, чтобъ избавить меня отъ несчастія, отъ несомнннаго несчастія?

— Что съ тобой, Варенька? О чемъ ты говоришь? сказали почти въ одинъ голосъ Михайло Федотовичъ и Палагея Федоровна, садясь на диванъ возл Вареньки.

— Согласитесь ли вы, продолжала она: отказаться отъ любимой надежды, отъ самаго задушевнаго желанія, чтобъ спасти меня отъ несчастія…. и не меня одну….

— Да что ты, Варенька? да о чемъ ты говоришь?

Пасилу удерживая слезы, Варенька объяснила родителямъ вс обстоятельства, вс интриги, побудившія Ршеткина сдлать ей предложеніе. Они слушали ее молча, пораженные ея словами и не вря ушамъ своимъ, кончивъ разсказъ, Варенька взяла ихъ руки.

— Я не люблю Ршеткина, сказала она, и выходила за него изъ одного послушанія къ вамъ, но теперь, когда я знаю, что онъ меня не любитъ, что онъ жертвуетъ собой, что онъ несчастливъ, могу ли я выйдти за него? Можемъ ли мы быть счастливы? Будетъ ли онъ уважать меня, когда узнаетъ, что я не отказала ему, хотя мн извстны были вс эти обстоятельства? что я приняла его жертву?… что я ршилась выйти за человка, который любитъ другую и любимъ ею? Не будетъ ли всегда лежать на моей совсти отчаянье бдной Машеньки и самопожертвованіе Ршеткина? Папенька, голубчикъ мой! маменька, милая моя маменька, продолжала Варенька, давая волю своимъ слезамъ и цалуя руки родителей: скажите сами, могу ли я быть счастлива, когда совсть будетъ меня упрекать въ несчастіи моего мужа?… И вдь я не люблю его!…. вдь вы знаете, что я не люблю его! Я счастлива дома, съ вами, родные мои! Позвольте мн освободить Ршеткина отъ его слова!… Разв вы не замтили, какъ онъ грустенъ, разстроенъ, несмотря на его притворство?… Его жертва ему не по силамъ, онъ не можетъ ршиться сказать мн ни одного ласковаго слова…. онъ въ отчаяньи и я, я тоже!

Слова эти, сказанныя скоро, съ жаромъ, подобно долго сдерживаемому воплю вырвались изъ груди молодой двушки. Произнеся ихъ, она упала на колни, дала волю слезамъ, и покрывала горячими поцалуями руки отца и матери.

Старики сидли безмолвны и неподвижны. Видно было, что слова дочери глубоко запали имъ въ душу, но вмст съ тмъ имъ какъ бы жаль было разстаться со счастіемъ, которое на мгновеніе освтило ихъ мирную, одинокую жизнь….

Михайло Федотовичъ первый заговорилъ.

— Эхъ, куда ни шло! произнесъ онъ, махнувъ рукою: счастіе дочери для меня дороже всего…. Не выходи, Варя, за Ршеткина!… Я самъ съ нимъ переговорю….

— Что ты, Михайло Федотовичъ, что ты, Варенька! вскричала Палагея Федоровна, залившись вдругъ слезами: неужели вы хотите оттолкнуть отъ себя счастіе…. Все это забудется! Онъ никого не станетъ любить, кром тебя, посл сватьбы, Варенька, а Машенька и получше жениха найдетъ.

— Маменька, вдь она любитъ его!

— Любитъ! любитъ!… все это пройдетъ, Варенька, а ты себя погубишь съ твоимъ великодушіемъ!…

— Маменька, родная моя! продолжала умолять Варенька: войдите въ мое положеніе, подумайте, могу ли я принять жертву Ршеткина? взять на свою совсть его несчастіе и отчаянье Машеньки?… Я не могу быть съ нимъ счастлива! Я старалась побдить себя, полюбить его, но не могла!… а теперь, когда я знаю, что и онъ меня не любитъ, что онъ любитъ другую, какими глазами буду я смотрть на него? Маменька, умоляю васъ, благословите меня отказать моему жениху… и я вчно, вчно буду вамъ благодарна!… Я такъ счастлива съ вами!… я такъ люблю васъ, маменька, голубочка моя!… не отсылайте меня!… оставьте меня дома, не уговаривайте меня выходить за Ршеткина! Вдь вы хотите моего счастія? вдь вы любите меня?…

— Вотъ спрашиваетъ: люблю ли? говорила всхлипывая добрая старушка.

— А коли любишь, сказалъ мужъ, утирая рукою глаза: такъ что тутъ долго думать?

— Но вдь гд она найдетъ такого жениха!

— Что въ немъ, коли Варя съ нимъ не будетъ счастлива?

— Отчего же ей не быть счастливой съ нимъ? Вдь Алексй Гаврилычъ рдкостной человкъ!… Охъ, горе, горе!

— Маменька, сказала молодая двушка съ грустною покорностью: я готова повиноваться вамъ, готова принести въ жертву мою жизнь, мое счастіе….

— Вотъ еще что выдумала! съ живостію вскричала Палагея Федоровна, полно, полно, дитя мое!… Конечно, грустно, тяжело отказаться отъ…. ну, да твое спокойствіе мн дороже…. Принесу въ жертву счастіе! Господь съ тобою, дитятко!… Отдамъ я на жертву родное дтище!… Ну, Варенька, да будетъ воля Господня! Оставайся съ нами…. Богъ милостивъ, не дастъ погибнуть….

Варенька съ любовію цаловала руки родителей.

— Люблю, Палагея Федоровна, за умныя рчи! сказалъ старикъ-отецъ. Да и съ чего Вар погибнуть? Разв нтъ у нея братьевъ?

— Есть, есть, да братъ все не то, что…. не буду, не буду больше! Ну, Пулхерья Семеновна, удружила же ты мн, матушка!… Мы еще перекинемся словцомъ…. Долой горе съ плечъ! Что Господь опредлилъ, то и будетъ….

2.

Ршеткинъ подъзжалъ печальной и задумчивый къ Прыскухину, гд долженъ былъ обдать. Въ чайной нашелъ онъ родителей Вареньки, которые приняли его ласково какъ всегда, но съ нкоторымъ замшательствомъ и съ грустью.

Варенька вошла въ комнату, и на ея блдномъ личик видны были слзы слезъ. Палагея Федоровна, въ угоду мужу, старалась казаться спокойной, но распухшіе глаза и невольные вздохи обличали ея гope.

Ршеткинъ былъ въ недоумніи. Онъ не зналъ чему приписать грусть Березиныхъ. Варенька попросила его послдовать за ней въ другую комнату, не желая приступить къ непріятному объясненію въ присутствіи своихъ родителей.

Когда они ушли, Палагея Федоровна дала волю своимъ слезами:

— Вотъ была бы парочка! сказала она, рыдая.

— Ну, полно, полно, Палагея Федоровна! говорилъ ей Михайло Федотовичъ, грустнымъ голосомъ. Мы довольно ужъ поплакали…. не надо Бога гнвить…. Варенька не была бы счастлива….

— Такъ зачмъ было насъ радовать напрасно? гршно было ему такъ играть нами!…

— Богъ съ нимъ, другъ мой. Ршеткина нельзя винить, онъ былъ самъ игрушкой Пулхерьи Семеновны.

— А ей-то что мы сдлали? Охъ!… тяжело мн, Михайло Федотовичъ! Что теперь будетъ съ бдной Варенькой?

— Вареньку Господь не оставитъ, отвчалъ, прослезившись, добрый старикъ, подходя къ жен и садясь возл нея. Ну, что же, полно же плакать, другъ мой….

Но оставимъ стариковъ и отыщемъ Вареньку, вступившую въ серьезный разговоръ съ своимъ бывшимъ женихомъ. Они ходятъ взадъ и впередъ по комнат, лицо Ршеткина выражаетъ удивленіе и замшательство, — лицо Вареньки ршимость и, вмст съ тмъ, спокойствіе.

— Васъ удивляетъ, Алексй Гавриловичъ, что я узнала вс подробности этого дла, говоритъ молодая двушка. Но вы видите, что вамъ нельзя боле отпираться. Я уважаю васъ всмъ сердцемъ: вы поступили благородно, хотя и опрометчиво. Васъ испугала мысль, что, желая доказать ваше равнодушіе къ одной двушк, вы повредили другой, подали поводъ къ распространенію нелпыхъ слуховъ,— и вы пожертвовали вашимъ счастіемъ, вашею привязанностью, чтобъ загладить свою вину. Это длаетъ вамъ честь, Алексй Гавриловичъ,— но я не принимаю вашей жертвы….

РШЕТКИНЪ. Какъ? что вы говорите?

ВАРЕНЬКА. Послушайте, Алексй Гавриловичъ, когда я согласилась на ваше предложеніе, тогда я ршительно не знала ни одной подробности этого дла и общала вамъ мою руку потому, что родители мои уврили меня, что ихъ счастіе и спокойствіе зависитъ отъ моего согласія, но теперь, когда я знаю причину вашего поступка, привязанность вашу къ другой…. съ моей стороны было бы неблагородно не употребить всхъ средствъ, чтобъ поправить вашу опрометчивость.

РШЕТКИНЪ. Нтъ, Варвара Михайловна…. вы ужъ слишкомъ…. великодушны…. то есть, нтъ, я хотлъ сказать, что вашъ отказъ огорчитъ меня…. и при томъ вдь вы жертвуете собой…. разв вы меня не любите, то есть, я хотлъ сказать, разв вамъ не хочется выйти за меня замужъ?

ВАРЕНЬКА. Успокойтесь, Алексй Гавриловичъ, съ моей стороны жертва не такъ велика. Мои родители поняли также, что въ замужств, устроенномъ такимъ-образомъ и при такихъ обстоятельствахъ, нельзя ожидать счастія, и я получила ихъ согласіе на исполненіе моего намренія. Видите ли, добрый Алексй Гавриловичъ, что вы теперь свободны и можете быть счастливы. Рано, или поздно Пулхерья Семеновна согласится выдать за васъ дочь, потому-что Машенька любитъ васъ искренно, и потому-что она увидитъ невозможность исполненія тхъ плановъ, для которыхъ она затяла всю эту интригу. Что же вы смотрите на меня?

РШЕТКИНЪ. Извините меня, Варвара Михайловна…. я совсмъ, такъ-сказать, съ толку сбился…. такія перемны…. только я боюсь огорчить вашихъ родителей….

ВАРЕНЬКА. Но вдь не вы мн отказываете, а я вамъ, разв вы можете жениться на мн насильно?

РШЕТКИНЪ. Я понимаю, что вы изъ благородства…. изъ великодушія…. только не знаю…. мн неловко…. да какъ же это, Варвара Михайловна? Такъ вы мн отказываете?

ВАРЕНЬКА. Да, я прошу васъ возвратить мн мое слово.

РШЕТКИНЪ. Это необходимо для вашего счастія?

ВАРЕНЬКА. Необходимо.

РШЕТКИНЪ. Если такъ, то вы конечно свободны…. и я тоже…. только я боюсь…

ВАРЕНЬКА. Не боитесь ничего, Алексй Гавриловичъ, будьте счастливы, любите Машеньку, и надйтесь.

РШЕТКИНЪ, цалуя ея руку. Варвара Михайловна, благослови васъ Богъ!… Да вы-то, за кого же вы-то выйдете замужъ?

ВАРЕНЬКА. Вроятно, ни за кого.

РШЕТКИНЪ. Такъ вдь это будетъ неловко…, что скажутъ люди?

ВАРЕНЬКА. Что хотятъ: при томъ же, хотя весь край знаетъ, что мы помолвлены, но такъ какъ мы еще объ этомъ не объявляли, то вс подумаютъ, что это былъ пустой слухъ. Повторяю вамъ еще разъ: вы не можете жениться на мн насильно, и такъ я вамъ отказываю…. вы свободны!

РШЕТКИНЪ. Я свободенъ!… Конечно я не могу принудить васъ…. но не будетъ ли у меня на совсти упрека?…

ВАРЕНЬКА. Разумется нтъ. Прощайте, Алексй Гавриловичъ…. теперь мы опять становимся чужіе другъ для друга…. Дайте мн вашу руку на прощанье…. будьте счастливы!

И пожавъ руку бывшаго жениха своего, Варенька ущла въ свою комнату.

Отъ стариковъ Ршеткинъ не услышалъ также ни слова упрека. Прощаясь съ ними, онъ просилъ у нихъ со слезами извиненія за легкомысленный поступокъ, обвиняя себя кругомъ и не стараясь нисколько свалить вину на Пудхерью Семеновну. Михайло Федотовичъ проводилъ его до подъзда и тамъ, обнявъ въ послдній разъ своего молодаго сосда:

— Видитъ Богъ, сказалъ добрый старичекъ, что я простилъ теб отъ души, Алексй Гавриловичъ, будь счастливъ, мой другъ, и не поминай насъ лихомъ.

Потомъ онъ возвратился къ Палаге Федоровн, которая смотрла изъ окна на узжающаго. Когда онъ скрылся изъ ея глазъ, бдная старушка всплеснула руками и сказала, рыдая:

— Теперь все кончено! все кончено! и упала въ кресло.

Михайло Федотрвичъ подошелъ къ ней, и потрепавъ ее ласково по плечу, сказалъ:

— Не гнви Бога, Палагея Федоровна, подумай о Вареньк, каково ей видть твои слезы?… не грши, матушка, не ропщи…. Вспомни, Палаша, сколько мы съ тобой, въ жизни нашей, видли и счастья и горя…. Оставлялъ ли насъ когда Господь?… Ну старуха, вытри слезы, поцалуй своего старика, да пойди съ спокойнымъ лицомъ къ дочери.

Палагея Федоровна обняла его, но слезы отъ этого не остановились. Она была въ такомъ слезливомъ расположеніи, что каждое слово мужа заставляло ее сильне плакать. Участь бдной Вареньки представлялась ей въ такомъ мрачномъ вид, что материнское, озабоченное сердце ея не могло успокоиться.

Варенька вошла робко въ комнату, и увидя слезы матери, опустила голову къ груди съ тяжелымъ вздохомъ. Палагея Федоровна подозвала ее къ себ:

— Вдь я на тебя не сержусь, Варенька, сказала она, цалуя дочь: я только, какъ старуха, не умю скрывать своего горя…. не прогнвайся на меня за это, душенька!…

— Маменька! маменька! что вы говорите?… И покрывая горячими поцалуями и слезами руки старушки, Варенька прижала свою голову къ груди матери.

3.

— Странная, право, вещь наша жизнь! разсуждалъ самъ съ собой Ршеткинъ, возвращаясь домой. Вчера я былъ женихомъ, сегодня я свободенъ!… Вчера былъ я озлобленъ на жизнь и на людей…. сегодня я счастливъ, я люблю жизнь, я люблю людей…. всхъ, всхъ людей, исключая…. нтъ, безъ всякаго исключенія…. право мн кажется, что все это я видлъ во сн…. Господи, за что же мн такъ хотлось броситься въ прудъ, въ Дубовинскомъ саду?… Экая дурь, экая глупость, входитъ иногда человку въ голову!… Вдь на какой грхъ, подумаешь, я чуть не ршился?… Но за то теперь…. теперь я не стану больше дурачиться…. буду опять спать, сть, здить на охоту, останавливаться у калитки сада, опять встрчу тамъ Марью Петровну, мою ненаглядную, мою красоточку!… съ двушками и съ корзинками грибовъ!… опять буду ее любить, обожать, буду надяться…. на глупый же прудъ и не посмотрю!… Небось, не сунусь въ него, какъ дуракъ, окуней кормить!

ГЛАВА IX.

Чмъ сердце юное живало
Во дни минувшей чистоты,
Надежды, радости, мечты,
Все вдругъ предъ нимъ возобновилось
И въ душу свжее втснилось!…
Жуковскій.

1.

Въ тотъ день какъ Ршеткинъ получилъ отказъ, князь ходилъ задумчиво взадъ и впередъ по тнистой алле своего сада, скрестивъ за спиною руки, съ выраженіемъ безпокойства на лиц.

— Что-то происходитъ теперь въ Прыскухин? думалъ онъ: уговорила ли Варенька своихъ родителей отказать Ршеткину?… Чмъ-то кончилось это дло?

Легкіе шаги, раздавшіеся за нимъ, прервали его мысли и онъ обернулся съ недовольнымъ лицомъ, чтобъ посмотрть, кто былъ нарушителемъ его уединенныхъ размышленій. Но лицо его тотчасъ же прояснилось, когда онъ увидлъ передъ собой прекраснаго ребенка, который бросился бжать, какъ скоро замтилъ, что князь обратилъ на него вниманіе.

Это былъ сынъ прикащика, вольно-отпущеннаго человка князя, шестилтній Яша. Дтская красота этого мальчика была такъ поразительна, что князь невольно восхищался ею и не разъ ласкалъ маленькаго дикаря.

— Стой, стой, Яша! кричалъ онъ ему въ-слдъ: что ты меня боишься?.. ступай ко мн… я теб на рубашку ситцу подарю.

Яша остановился, но боялся подойти.

— Не бойся, Яша, подойди ко мн поближе, говорилъ князь, опускаясь на скамейку: не бойся меня, я теб ничего не сдлаю.

Яша робко подошелъ къ своему барину, глядя на него изъ-подъ лобья. На немъ была ситцевая розовая рубашка, перевязанная желтымъ тесемчатымъ пояскомъ, сверхъ нея черный шерстяной жилетишка, съ мрными пуговицами, необутыя ноги были выпачканы, а въ рук держалъ онъ ватрушку. Блокурые курчавые волосы осняли хорошенькую головку мальчика, большіе, чорные глаза смотрли изъ-подъ длинныхъ и густыхъ рсницъ.

— Что за прелестый ребенокъ, думалъ князь, я не могу имъ довольно налюбоваться…. Мой прикащикъ, право, счастливый человкъ… отъ такого ребенка никто бы не отказался.

— Кто подарилъ теб такую славную рубашку? спросилъ онъ мальчика, чтобы только съ чего-нибудь начать разговоръ. Что же ты не отвчаешь?.. кто? говори громче.

— Тятька подарилъ! отвчалъ Яша, которому очень понравилась похвала его обновы.

КНЯЗЬ. Славная рубашка!.. Онъ теб ее изъ города привезъ?

ЯША. Не! ему ситцу-то староста поднесъ. Мамк плать вышло, а мн рубаха.

КНЯЗЬ. Экій староста-то добрый! скажи пожалуста!.. Онъ видно тебя очень любитъ?

ЯША. Онъ за то подарилъ, чтобъ тятька его не ругалъ.

КНЯЗЬ. А за что-же тятька ругалъ его?

ЯША. А кто его знаетъ за что!… Вотъ намедни тятька и Степку бранилъ, такъ онъ скорй въ огородъ копать пошелъ… тятька его и пустилъ.

КНЯЗЬ. А гд же у тятьки огородъ?

ЯША. Да на нашей земл.

КНЯЗЬ. Такъ у него своя земля есть?

ЯША. Онъ лонесь купилъ… вона тамъ далеко, далеко за ркой!

КНЯЗЬ. Да, да я, слыхалъ…. Что жъ у него тамъ? Поля?

ЯША. И поля есть, и скотина есть, и огородъ есть, и лошадка есть, и гумно есть.

КНЯЗЬ. Скажи пожалуй, чего тамъ нтъ!.. Онъ работниковъ нанимаетъ?

ЯША. А зачмъ нанимать?.. Свои туда ходятъ.

КНЯЗЬ. Да, да понимаю… а лошадей гд купилъ тятька?

ЯША. А лошадей отсюда перевелъ: карька, да лисичку, да сивку, да коровъ туда перевелъ, да барановъ и свиней тятька держитъ.

КНЯЗЬ, смясь. Славно славно! Ай да тятька, молодецъ! Хорошо, Яша, ступай себ играть, а я теб на рубашку ситцу общалъ, такъ и подарю. Какого хочешь? розоваго, краснаго, й.ш желтаго?

ЯША. Желтаго.

КНЯЗЬ. Ну хорошо, подарю теб желтаго…. Трепля его по щек: А ты меня не бойся и ко мн почаще ходи. Яша кланяется ему. Кто тебя научилъ кланяться?

ЯША. Тятька да мамка велятъ мн теб пониже кланяться, да я все не смю.

КНЯЗЬ. Да и не нужно… слышишь ли? я этого не люблю. Теперь ступай себ играть.

— Везд обманъ! говорилъ князь, оставшись одинъ. И то правда, я никогда не вхожу въ хозяйственныя дла, мой любезный прикащикъ длаетъ здсь ршительно, что хочетъ,— и князь задумался. Еслибъ я не боялся соскучиться, живя въ деревн большую часть года, я право, кажется попробовалъ бы заняться своими длами. Но нтъ!.. долго жить въ уединеніи одинокому человку невозможно. Вотъ еслибъ я былъ женатъ! еслибъ тому десять лтъ я вздумалъ жениться, тогда… тогда было бы другое дло….

Князь опустилъ голову и вздохнулъ.

День былъ чудный. Солнце обливало землю горячими лучами. Надъ головою князя простирались густыя, величественныя втъи дерева’, распространяющія вокругъ себя отрадную прохладу и непропускающія ни одного палящаго луча, въ конц аллеи серебрилась гладкая поверхность озерка, и тиха, ясна, какъ зеркало, была голубая вода озера, и ярко рисовала она прибрежныя деревья, наклоняющія къ ней зеленыя втви свои, какъ-будто прося у нея прохлады и ласки… Князь замечтался, онъ почувствовалъ вдругъ свое одиночество, и въ его разгоряченномъ Воображеніи носился прекрасный образъ молодой супруги, которую онъ окружалъ любовію и ласками. Онъ ввелъ ее въ свое село, подъ тнь вковыхъ, праддовскихъ деревьевъ, онъ слъ у ногъ ея, онъ смотрлъ въ свтлыя очи ея, онъ сказалъ ей: другъ мой, все, что у меня есть, все твое!… И домъ его оживился присутствіемъ врной и кроткой подруги жизни, и въ озер отразился ея чистый образъ, ея тихая улыбка, и садъ огласился ея сладкозвучнымъ голосомъ, и она глядла на него съ любовію, и она улыбалась ему съ упоеніемъ, и они шли дружно по жизненному пути, для и радость и горе, и полна чистыхъ восторговъ была ихъ взаимная любовь, и онъ съ гордостью глядлъ на юную прекрасную подругу свою, съ горячностію цаловалъ ея милое чело, ея кроткіе ясные глаза, и зналъ онъ, что сердце ея, врное сердце ея принадлежитъ ему одному, что оно положило свое счастіе въ его счастіи, свою жизнь въ его жизни!.. и образъ Вареньки рисовался въ его воображеніи, онъ выглядывалъ сквозь густолиственную стну деревьевъ, онъ отражался въ прозрачной поверхности озера, ея голосъ мшался съ шелестомъ листьевъ, тихимъ шумомъ воды, ея шаги раздавались близь него, ея сердце билось возл груди его, ей давалъ oui’ названія друга и жены, къ ея ногамъ повергался онъ съ восторженнымъ привтствіемъ, ей говорилъ онъ, въ безумномъ порыв мечтательности: ты моя, моя на вкъ!..

Таковы бываютъ почти всегда враги семейной жизни. Они бранятъ женитьбу, отрицаютъ семейное счастіе, а когда, случайно, вздохнутъ по тому счастію, которое не признавали, то оно рисуется въ такихъ преувеличенныхъ размрахъ въ ихъ воображеніи, что они видятъ лишь свтлую и отрадную сторону его, и приходятъ въ несвойственную имъ восторженность. Обыкновенно, видятъ они въ женитьб адъ, въ минуту же сожалнія объ этомъ самомъ ад представляютъ они себ его безоблачнымъ раемъ.

Жена обыкновенно считается ими или ревнивымъ домашнимъ тираномъ, или легкомысленнымъ мотылькомъ,— въ минуту же мечтательности вздыхаютъ он по друг, всегда любящемъ, всегда совершенномъ, всегда покорномъ, охраняющемъ ихъ существованіе. Они забываютъ тогда, увы! что у этого друга — даже у самаго лучшаго, бываютъ минуты каприза, хандры, самовластія.

О, свята жизнь семейная! свята какъ любовь Господня, какъ все, что въ мір есть лучшаго! но и въ ней, какъ везд, бываютъ свои огорченія, свои тяжкія заботы, свои горькія испытанія, свои мелочныя непріятности.

Когда князь очнулся отъ своихъ восторженныхъ мечтаніи, онъ еще сильне почувствовалъ свое одиночество, еще сильне почувствовалъ, что нтъ ни одного существа въ мір, которое бы его любило съ искреннею, безкорыстною привязанностью. Эгоистическая душа его никогда не сочувствовала интересамъ ближняго, его заботамъ и его радостямъ, никогда не предавалась увлеченіямъ сладкихъ чувствъ дружбы и истинной любви, за-то и онъ былъ сиротой посреди многочисленной братьи, чуждый всмъ, нелюбимый никмъ. Ему льстили, имъ восхищались, ему поклонялись въ свт, этого было достаточно для его самолюбія, но этого было мало для его сердца, когда ему случалось сознавать свое одинокое и безполезное существованіе.

Воротятъ домой, онъ нашелъ у себя Ршеткина, захавшаго къ нему на минуту, и объявившаго ему, что онъ получилъ отказъ отъ Березиныхъ.

3.

Оставшись одинъ, князь сказалъ себ съ восторгомъ и радостью:

— Варенька свободна!— По, прибавилъ онъ, она меня не любитъ, и ему становилось и весело и досадно, и пріятно и неловко, и грустно и легко, и тяжело на душ.

Князь не зналъ что длать, чтобъ унять волненіе и безпокойство сердца своего.

— Сегодня мн невозможно хать къ Березинымъ, думалъ онъ: я вчера былъ тамъ. Ежедневныя посщенія могутъ подать поводъ къ предположеніямъ, которыя мн будутъ непріятны, потому-что я еще не знаю какой оборотъ примутъ дла и на что я ршусь въ-послдствіи. Если она меня не любитъ, я уду на край свта, если же любитъ!.. о, это почти невозможно! Варенька… Варенька, можешь ли ты полюбить меня?… Но подъ какимъ предлогомъ стану я посщать Прыскухино, не подавая повода къ догадкамъ и предположеніямъ, почтеннымъ моимъ сосдямъ? Гмъ… какая счастливая мысль!… я боленъ и Михаилъ Федотовичъ становится моимъ медикомъ! я зжу къ нему за совтами, даю ему щупать пульсъ, высовываю передъ нимъ языкъ, увожу съ собой микстуры, выливаю ихъ въ канаву, и увряю, что они оказываютъ чрезвычайную пользу моему разстроенному здоровью… Кончено!.. у меня чахотка… злая чахотка!…

ГЛАВА X.

‘…Я отдамъ теб мою волюшку,
Но чужихъ рукахъ не бывалую’!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

1.

Нсколько дней спустя, Машенька гуляла въ своемъ саду, въ самомъ веселомъ расположеніи духа. На балкон Пулхерья Семеновна варила варенье, и казалась чрезвычайно разсерженной. Извстіе о разрыв между Березиными и Ршеткинымъ не столько огорчало ее, какъ равнодушіе князя къ ея дочери, которое ей стало наконецъ ясно. Каждый день ожидала она къ себ князя, и была почти уврена, что онъ явится къ ней съ предложеніемъ, каждый день наблюдала она затмъ, чтобы въ комнатахъ было везд выметено, нигд бы не видно было пыли, даже дорожки сада приказано было ежедневно расчищать и выметать, скамейки въ аллеяхъ были обновлены, однимъ-словомъ, благодаря ожиданію богатаго жениха, Дубовинское подчинилось благодтельнымъ исправленіямъ, и общая молва ршила, что Пулхерья Семеновна выдаетъ замужъ свою красавицу-дочь.

Но князь не прізжалъ, не посылалъ, не писалъ. Въ первые дни ожиданія, Пулхерья Семеновна ршила, что его удерживаетъ робость, потомъ, что князь былъ обиженъ холодностію Машеньки, потомъ, что князя отговариваютъ злые интриганы-сосди, и наконецъ (посл недли напраснаго ожиданія) она ршила, что онъ, должно-быть, нехорошій человкъ.

Пулхерья Семеновна варила красную смородину, бранила двушекъ прислуживавшихъ ей, ворчала на Машеньку, на жаръ, на канфорку, на тазъ, на ягоды, на сахаръ, на ложку, и была въ полномъ убжденіи, что на свт все длается на-зло.

Она сердилась на дочь свою за то, что та не умла плнить богатаго и знатнаго жениха, на Ршеткина за то, что онъ любилъ Машеньку, на князя — за то, что онъ не любилъ ее, на Березиныхъ — за то, что они отказали Ршеткину, на весь свтъ за то, что ей неудалось привести въ исполненіе своего желанія.

Машенька была счастлива. Ршеткинъ нашелъ случай объясниться съ нею. Наканун онъ видлъ ее у дяди Машеньки, гд она была безъ Пулхерьи Семеновны, которая оставалась дома, съ той мыслью, что неравно князь прідетъ. Ршеткинъ такъ искусно объяснилъ ей все дло, что, не обвиняя Пулхерьи Семеновны, онъ однако растолковалъ ей все свое поведеніе.

Въ сердц своемъ Машенька простила Ршеткину, но сказала ему однако, что все-таки считаетъ себя обиженной его подозрніями, его легковріемъ и что она еще не такъ-то скоро проститъ ему. И такъ, пока Пулхерья Семеновна варила красную смородину, и сопровождала свое занятіе бранью и ворчаньемъ, Машенька прохаживалась по саду, и думала о своемъ бдномъ поклонник.

Вдругъ ей послышались знакомые шаги въ чащ деревъ.

Ршеткинъ назвалъ ее тихонько по-имени, и скоро она увидла его, прячущагося за деревьями. Машепька остановилась.

— Уйдите! говорила она, взволнованная, испуганная. Кто вамъ далъ право придти сюда?.. вы видите… я одна!.. я не должна, я не хочу имть съ вами свиданія… Какъ вы неосторожны, Боже мой! Если маменька узнаетъ… Алексй Гавриловичъ, я васъ прошу никогда не приходить къ намъ потихоньку!

— Вы меня гоните? съ грустью проговорилъ Ршеткинъ: но гд же могу я васъ видть? Къ вамъ въ домъ я не смю здить….

— Мы будемъ встрчаться у сосдей у дяди… хоть рдко, но будемъ видться, сказала Машенька, тронутая его грустью. Прощайте прощайте! уйдите скоре!

— Одну минуту, еще одну минуту, Марья Петровна… Я уйду… ей Богу уйду, только скажите мн, что вы на меня не сердитесь, что вы мн простили… что моя любовь вамъ непротивна….

— Не теперь, не теперь, отвчала молодая двушка, отворачивая отъ него глаза, полные слезъ. Она хотла убжать, но Ршеткинъ остановилъ ее, взявъ робко ея руку.

— Марья Петровна! Марья Петровна, разв вамъ не жаль меня? Я уйду… сейчасъ уйду, только скажите мн, что вы на меня не сердитесь. И голосъ его былъ такъ полонъ любви и грусти, что сердце Машеньки замирало, и она посмотрла на него съ участіемъ и нжностью.

— Я не сержусь, я давно вамъ простила, прошептала она, склоняя къ груди прекрасную черноволосую головку свою, между-тмъ, какъ румянецъ стыдливости выступилъ на лиц ея….

Ршеткинъ, увлекаясь своимъ чувствомъ, прижалъ ея руку къ горячимъ губамъ своимъ, произнося несвязныя слова любви.

— Алексй Гавриловичъ, сказала ему наконецъ Машенька: если вамъ дорого мое спокойствіе и счастіе, вы никогда не будете приходить сюда, какъ сегодня, но мы будемъ встрчаться у другихъ… Что длать?.. Конечно, этого мало… потому-что… потому-что я, я тоже люблю васъ… но иначе быть не можетъ… и прислонясь къ ближайшему дереву, Машенька разрыдалась, давая волю напрасно удерживаемымъ слезамъ, но эти слезы, эти горячія слезы были полны отрады и блаженства. Она плакала, по знала, что человкъ, стоящій предъ ней въ безмолвномъ, сладкомъ волненіи, любитъ ее безгранично, она плакала, но знала, что въ груди Ршеткина бьется сильно сердце, полное любви къ ней….

— Прощайте! сказала она наконецъ: прощайте, Алексй Гавриловичъ…. не грустите, мой другъ…. надйтесь на Бога….

— Прощайте, говорилъ Ршеткинъ…. прощайте, Марья Петровна!… рано или поздно вы будете моею…. только бы вы меня не разлюбили…. Кто можетъ разлучить меня съ вами? вдь я люблю васъ, Марья Петровна!… вдь вы моя родная, ненаглядная звздочка!… Я для васъ на все готовъ ршиться, дамъ себ ноги отрубить, пойду канаву копать, подъ колесо брошусь, только бы поглядть на васъ, только бы полюбоваться вами, ненаглядная моя, солнышко мое!… Да я просто съ ума сойду, если долго не увижу васъ…. я просто умру!… такъ вотъ и умру безъ васъ!… и молодой человкъ, схвативъ об руки своей возлюбленной, покрывалъ ихъ поцалуями.

— Рано ли, поздно ли, а маменька согласится…. говорила молодая двушка.

— Рано ли, поздно ли, вы будете моею… говорилъ Ршеткинъ.

И они разстались.

2.

— Машенька!… да приди же сюда, блоручка! сказала Пулхерья Семеновна, когда молодая двушка вернулась къ крыльцу. Вотъ теперь дочки каковы!… Мать трудись, работай, уставай, а он не только пособить не могутъ, да еще и не смотрятъ…. Приди сюда, сударыня, посмотри, какъ я лицо-то все изжарила…. не можешь мн пособить, нженка!

— Съ величайшимъ удовольствіемъ, маменька, вдь вы знаете, что я охотница варенье варить.

— Хороши твои варенья!… страмъ поглядть на нихъ!… ты ничего порядочнаго длать не смыслишь…, я знаю, зачмъ ты любишь около варенья возиться: пнки вкусны!… всегда ихъ уплетешь, я теб. сударыня, запрещаю ихъ сть.

— Отчего же, маменька?

— Оттого, что запрещаю, и все тутъ!

— Я и безъ пнокъ обойдусь, позвольте же мн варить….

— Поди, платье перемни…. не хочешь ли хорошее платье сжечь? Ничего беречь не умешь, давно ли платье сшито? а на что теперь похоже? просто гадость!

— Если оно гадко, маменька, то въ немъ можно варить.

— Не умничай!… ахъ ты, Господи, какъ непослушна стала’…. Ну, куда же ты? Машенька! куда же ты бжишь?

— Платье перемнить.

— Теперь ужъ некогда!… Я изъ силъ выбилась…. ну, становись сюда.

Машенька принялась варить, но она была разсянна, мысли ея были такъ далеки отъ варенья и отъ красной смородины! Она длала неловкость за неловкостью, выслушивала брань матери, и вздыхала украдкою, вспоминая слова и взгляды своего возлюбленнаго.

Наконецъ Пулхерья Семеновна разсердилась не на шутку, прогнала Машеньку отъ каифорки, и объявила ей, что она ничего длать не уметъ, а пость небось любитъ, какъ всякій.

— Я знаю, о чемъ ты думаешь!… только — извини, матушка, я теб потакать не стану, и если этотъ сорванецъ осмлится показаться на мои глаза, такъ я велю на него съ цпи собаку спустить! Въ теб, матушка, нтъ ни смысла, ни амбиціи, ни благородства!… Вотъ и расплакалась!… Ну, объ чемъ же ты плачешь? Терпть не могу слезъ!… Ну, ну перестань…. вдь это только такъ, первое время, а потомъ перестанешь грустить. Говорятъ теб, не плачь, Машенька! Я на слезы никогда не смотрю: поплачешь, да и перестанешь, а ты сама знаешь, что этотъ пострлъ теб не партія и что онъ тебя не любитъ. Найдешь еще кого полюбить. Экая ты, экая дурочка! У человка ничего нтъ, кром какихъ-то пятидесяти душенокъ…. есть о комъ плакать!… видно слезы дешевы!… Ну, перестань же, Машенька, вытри глаза…. тьфу, ты плакса какая! ну, пошь себ на здоровье пнокъ…. да вытри глаза. Охъ, вы двушки, двушки! бдовый вы народъ! безъ пути плачете, безъ пути сметесь! Вдь я о комъ хлопочу? о себ, что ли?

— Маменька, сказала Машенька, ободренная ласковымъ голосомъ Пулхерьи Семеновны: маменька…. вдь его напрасно очернили и оклеветали въ вашихъ глазахъ. Онъ никогда не переставалъ любить меня….

— Что? что? кто теб это сказалъ? почему ты знаешь? Вздоръ, вздоръ! не врь никому. Онъ къ теб опять, пожалуй, станетъ подмазываться, потому-что ему Березины отказали. Онъ, конечно, радъ теперь на комъ-нибудь жениться, и двсти душъ не худо за женой взять!…

При этомъ обвиненіи, Машенька вскочила съ своего мста, щеки ея вспыхнули, глаза заблистали, она готова была передъ всмъ свтомъ защищать своего друга.

— Маменька, васъ обманули! вы его не знаете…. ручаюсь вамъ жизнью, что онъ благородный человкъ!

— Будь онъ совершенство, будь онъ сама добродтель…. а его ноги въ моемъ дом не будетъ, отвчала выведенная изъ терпнья Пулхерья Семеновна, уходя въ комнаты.

3.

Машенька осталась на крыльц. Начинало смеркаться, блдныя звздочки, одна за другой, зажигались на неб.

Хороши лтнія ночи въ начал августа мсяца. Воздухъ еще теплый, нигд невидно разрушенія, листъ еще не падаетъ, а сверное небо наше облекается ночью въ блестящее, плнительное звздное платье свое.

Машенька никогда не понимала до-сихъ-поръ таинственнаго сочувствія души человческой съ природой, никогда не случалось ей жаднымъ и восхищеннымъ взоромъ носиться въ безконечномъ пространств и съ любовью глядть на звзды небесныя, такъ отрадно сіяющія надъ нашей головой, такъ плнительно проливающія лучи свои на дремлющую землю. Но теперь взоръ ея, отуманенный слезами, невольно обратился къ звздному небу, какъ бы принимая его въ свидтели своего сердечнаго страданія….

Ночь становилась все темне, все спокойне, все торжественне…. Не было ни малйшаго втерка, ни малйшаго шума…, все умолкало предъ величіемъ неба, зажигающаго чудные огни свои….

Небо звздное! небо полное очарованій и поэзіи! сколько разъ слезные глаза обращались къ теб въ тихій, ночной часъ, прося у тебя луча надежды и утшенія…. сколько разъ сердечные вопли вырывались изъ стсненной груди и возносились къ твоимъ безграничнымъ предламъ…. сколько душъ, преисполненныхъ страданіи, почерпали спокойствіе и миръ въ твоемъ божественномъ величіи!… И ни одна звзда твоя не блднла при вид нашихъ слезъ, ни одна не переставала сіять кроткимъ и отраднымъ свтомъ своимъ, ни одной не наскучила тоска земная, устремляющая къ теб свой отуманенный взоръ…. ты все также торжественно, все также неизмнно-великолпно!… Ты отвчаешь намъ на слезы наши кроткими лучами твоихъ безконечныхъ міровъ, ты ласково обливаешь ими нашу землю, какъ бы желая погрузить ее въ миръ и спокойствіе…. О небо звздное, безграничное, необъятное!… сколько моленій, сколько думъ возносили къ теб души скорбныя…. но какъ много блаженныхъ минутъ въ жизни человческой протекло также при чудномъ сіяніи твоихъ тихихъ огней! Какъ часто слышало ты задушевный говоръ любящей четы, чудные обты молодой любви, робкія признанія юношескихъ мечтаній. Какъ часто освщало ты лучами твоихъ звздъ небесныхъ тихое сіяніе звздъ земныхъ, тихіе взоры глазъ возлюбленныхъ, призывающихъ огни твои въ свидтели любви своей!…

Вчно-прекрасное, вчно-юное, звздное небо!… бесчисленны міры твои! неизрчимо твое великолпіе!… дремлетъ земля, а ты горишь и сіяешь!… скорбятъ люди, а ты, отрадное, шлешь имъ кроткіе лучи свои…. ты шлешь ихъ и на ложе страданій и болзни, и на блыя занавски колыбели младенца, къ которому склоняется чело молодой матери, ты шлешь ихъ и въ душу гршника, и въ душу невинную, они сіяютъ и для грустнаго сердца, полнаго страданій, и для счастливаго сердца, полнаго любви…. И всегда ты спокойно и торжественно! Людскія заботы, людскія радости, людскія страданія утихаютъ и смиряются при твоемъ чудномъ великолпіи, при твоемъ невыразимомъ величіи, роскошное, отрадное звздное небо!…

4.

— Что это, матушка, засидлась на крыльц? отъ ужина отказалась, въ горницу не идешь…. сказала Пулхерья Семеновна, отворяя дверь: на что это похоже?… ты здсь кого ждешь? изволь-ка въ комнату, да и спать!…

— Ахъ, маменька, здсь такъ хорошо!… позвольте посидть….

— А что здсь хорошаго? Ахъ, ты мои батюшки! точно вкъ на крылц не сиживала…. коли здсь хорошо, такъ и сиди здсь днемъ, а не ночью…. теперь только мыши летучія не спятъ…. чего жъ ты здсь засмотрлась?… экая невидаль!… садъ все тотъ же!…

— Какая чудная ночь, маменька!… какъ хорошо небо…. я не могу на него налюбоваться!

— Охъ, Машенька, грхъ тебя попуталъ!… ты точно не въ своемъ ум сегодня. Ну, что тутъ смотрть? небо какъ небо!… вдь не въ первый же разъ ты его сегодня видишь? Ступай спать!

— Мн спать не хочется, сказала Машенька, покидая съ сожалніемъ свое мсто.

— Что? Это что за новости? ужъ и спать не хочется? прошу, сударыня, такую дурь изъ головы выбить!… я теб запрещаю не спать по ночамъ…. что это за глупости? похудть что ли хочется? Это, матушка, все романы!… Я этого не потерплю!… ступай въ комнату, изволь спать и объ пустякахъ не думай! Умныя двушки не засиживаются на крыльц звзды считать…. а все это отъ дури происходитъ…’ какъ на ум глупое, такъ и слова и дла пустыя!…

Машенька бросила послдній, прощальный взглядъ на небо и послдовала за своей матерью.

ГЛАВА XI.

‘Rglons nos passions — ne les touffons pas!’
(Lamotte.)

‘Er gibt nur ein Original von Siebe, aber tausend verschidene Sopien.’
(F. Schuig.)

1.

— Вы удивляете меня, князь, говорилъ Михайло Федотовичъ, ходя взадъ и впередъ по комнат съ своимъ гостемъ-паціентомъ: вы удивляете меня вашею болзнію, она такъ многосложна, симптомы ужасно сбивчивы, но не унывайте, мы справимся, справимся съ этой несносной болзнью…. вдругъ вдь нельзя выздоровть. Я требую отъ васъ только терпнія и послушанія.

— Я все радъ длать, что вы мн присовтуете, Михайло Федотовичъ, только бы избавиться отъ моего страданія. Ахъ, какъ скучно быть больнымъ! и князь закашлялся….

Михайло Федотовичъ покачалъ головой.

— Мн этотъ кашель не нравится, сказалъ онъ, совсмъ не нравится. Вы кончили порошки?

— Вс до одного, Михайло Федотовичъ, они мн, благодаря Богу, немного помогли. Посл нихъ, мн какъ-будто легче.

— Заблужденіе неизлечимыхъ!… подумалъ про-себя Березинъ.

— Нтъ, князь, прибавилъ онъ вслухъ: я долженъ, какъ добросовстный человкъ признаться, что не нахожу васъ въ лучшемъ состояніи, судя по вашимъ словамъ, я долженъ даже полагать, что болзнь ваша сдлала нкоторые успхи…. нехорошо, нехорошо!… А вы продолжаете пить козье молоко?

— Каждый день два стакана выпиваю, съ безсовстнымъ хладнокровіемъ отвчалъ князь, насилу удерживаясь отъ смха

— Продолжайте, князь, продолжайте, я жду отъ козьяго молока большой пользы.

— Оно мн ужъ и теперь оказало большую пользу…. теперь мн, право, гораздо лучше, чмъ въ начал моего леченія. Я не могу довольно нарадоваться, что имлъ счастливую мысль обратиться къ вамъ, Михайло Федотовичъ… вы, право, лечите лучше всякаго доктора, доктора вдь ничего не знаютъ.

— Не говорите, не говорите этого, князь, я, по-совсти долженъ сказать, что они знаютъ больше моего, у меня только рука легка…. впрочемъ и познаній немного понакопилось. Конечно, не для хвастовства скажу, а мн случалось вылечивать такихъ больныхъ, надъ которыми призадумался бы всякій докторъ. Да вотъ я вамъ разскажу случай изъ моей жизни: у насъ въ полку…. я вамъ еще этого не разсказывалъ?

— Ровно пять разъ, подумалъ князь, усаживаясь возл своего медика, и съ изумительнымъ терпніемъ выслушалъ разсказъ добраго старика о смерти завистливаго полковаго доктора. Правда, это интересное повствованіе было для него совершенно потеряно… Пока глаза его были устремлены на добродушное лицо Березина, оживленное воспоминаніемъ, мысли его были въ сосдней комнат. Тамъ, съ работой въ рук, сидла у окна Варенька и разговаривала въ полголоса съ Палагеей Федоровной, которая вязала чулокъ, немилосердно спуская петли и давая ихъ поднимать Вареньк.

2.

Уже боле трехъ недль прошло съ-тхъ-поръ, какъ мнимый больной явился въ Прыскухино посовтоваться съ лекаремъ-самоучкой. Съ-тхъ-поръ онъ посщалъ Березиныхъ чрезъ день, рдко черезъ два. Отдавъ Михайл Федотовичу отчетъ о своемъ состояніи, отвтивъ на вс его вопросы, выслушавъ терпливо его предписанія, совты и анекдоты, князь садился возл Вареньки, бесдовалъ съ нею, шутилъ, ссорился, ходилъ иногда съ нею въ ея садикъ, а вечеромъ все семейство собиралось въ чайной, и князь, по просьб Вареньки, читалъ что-нибудь вслухъ, между-тмъ какъ Палагея Федоровна, дремля, вязала чулокъ, Михайло Федотовичъ, тоже дремля, раскладывалъ пасьянсъ, а Варенька, сидя возл него съ работой, слушала его съ вниманіемъ. Иногда Михайло Федотовичъ запрещалъ больному напрягать свою грудь, и тогда книга переходила въ руки Вареньки, а князь, углубясь въ уголъ дивана, устремлялъ глаза свои на милую читательницу, слдилъ со вниманіемъ, полнымъ любви, за впечатлніями, которыя отражались на ея выразительномъ личик,— и прислушивался съ восхищеніемъ къ ея голосу. Сначала, изъ вжливости къ старикамъ, читали они только русскія книги, но такъ-какъ Палагея Федоровна, поминутно прерывая свою сладкую дремоту, выходила изъ комнаты для распоряженій объ ужин и завтрашнемъ обд и доказывала этимъ свое безучастіе, а Михайло Федотовичъ нердко во-время вечерняго чтенія пересматривалъ свои лечебники, то князь и Варенька ршились наслаждаться богатствами всхъ извстныхъ имъ литературъ. У каждаго были свои любимые писатели и каждый старался выказать достоинства своего любимца. Варенька поклонялась Пушкину, Шатобріану, Шиллеру, Ростопчиной, князь превозносилъ Гете, Байрона.

Они спорили, читали, декламировали, и князь забывалъ, что диванъ, на которомъ онъ сидлъ, былъ обитъ черезъ-чуръ некрасивой набойкой, что комнату освщали дв сальныя свчи, пять на фунтъ, что дождь хлесталъ въ окошко и что втеръ начиналъ уже нестерпимо выть на двор. Ему было такъ хорошо, такъ спокойно, такъ пріятно въ уютной комнат, въ углу дивана, возл Вареньки.

Ея разумный, интересный разговоръ, ея тихое, спокойное веселіе, плняли нашего свтскаго, избалованнаго ипохондрика. Въ частыхъ своихъ сношеніяхъ съ Березиными, имлъ онъ случай узнать вполн Вареньку, оцнить ея качества, ея превосходное сердце, ея кроткій характеръ и свтлый, образованный умъ.

Каждое свиданіе усиливало въ немъ страсть къ ней. Часто, любуясь ея нжною, граціозною красотою, ея выразительными глазами, ея кроткою улыбкою, ея мыслящимъ челомъ, князь чувствовалъ желаніе открыть ей любовь свою и соединить на вкъ свою одинокую жизнь съ существованіемъ бдной двушки, вручить свое счастіе идеалу доброты и кротости, который умлъ внушить ему такъ много чувствъ, неиспытанныхъ имъ до-сихъ-поръ, такъ много отрадныхъ, свтлыхъ чувствъ, согрвшихъ его холодное сердце, но каждый разъ останавливала его мысль, что Варенька, можетъ-быть, согласится выйти за него, чтобы успокоить озабоченныхъ стариковъ-родителей, не имя къ нему никакой сердечной склонности. Если между ними были бы непреодолимыя препятствія, еслибъ, напримръ, Варенька была замужемъ, онъ предался бы вполн увлеченію своей страсти, онъ полюбилъ бы ее необузданно и оплакивалъ бы невозможность назвать ее своей супругой, счастіе съ нею казалось бы ему несомнннымъ, а теперь, когда отъ него зависло доставить себ это счастіе, осуществить прекрасную мечту, призвать на домъ свой благословенія любви и добродтели, онъ колебался, онъ сомнвался, онъ не смлъ врить, онъ не смлъ любить….

— Если мое общество ей пріятно, если я ей нравлюсь, то это только отъ того, что здсь я единственный человкъ, съ которымъ она находитъ удовольствіе разговаривать, который равенъ ей образованіемъ, съ которымъ она можетъ подлиться мыслями, который въ состояніи оцнить ея образованный умъ, но любить не можетъ она меня!

Ему было отрадно, хорошо въ обществ Вареньки, онъ любилъ осенніе вечера, проведенные въ уютной комнат, въ дружескомъ кругу, въ бесд и чтеніи, но возвращаясь домой, онъ нердко спрашивалъ себя, не надостъ ли ему наконецъ это препровожденіе времени, не надостъ ли ему посл женитьбы общество добрыхъ и простыхъ стариковъ, которые такъ сладко дремлютъ за чулкомъ и за пасьянсомъ, пока Варенька слушаетъ со вниманіемъ его чтеніе? Не надостъ ли ему добрый докторъ, съ его микстурами и мазями, съ его анекдотами, съ его вчнымъ разсказомъ о вылеченномъ товарищ и смерти несчастнаго соперника? Конечно, онъ могъ бы увезти Вареньку въ столицу — но тамъ, тамъ, можетъ-быть, погубилъ бы онъ на вкъ свое счастіе, свое спокойствіе, тамъ прелестный, дикій цвточекъ, привыкшій къ уединенію и неизвстности, привлекъ бы восхищенные взоры.

— Она такъ молода, такъ прекрасна, такъ неопытна, такъ полна жизни, думалъ онъ: и что найдетъ она во мн? можетъ ли она любить меня? она будетъ мн врна…. я въ томъ убжденъ, но если она будетъ несчастна!.. А я?.. о, я измучусь ревностью, опасеньями!… Съ женитьбой начнется для меня жизнь мятежная, полная отравъ…. и можетъ-быть, все это кончится равнодушіемъ!… Еслибъ я былъ еще беззаботный, горячій юноша, съ какою восторженностью предался бы я прекраснымъ надеждамъ любви и счастія, какъ слпо бы врилъ я имъ! какъ мужественно пошелъ бы на встрчу судьб, какъ смло и гордо вступилъ бы на новый путь, не предвидя никакихъ огорченій, никакихъ несчастій, не разсуждая, не взвшивая, не колеблясь. Но теперь — сомннія раждаются въ моемъ ум, боязнь овладваетъ моимъ сердцемъ…. Варенька! Варенька! не лучше ли разстаться съ тобой на вкъ?… Мы не будемъ, мы не можемъ быть счастливы! Если я буду твоимъ мужемъ, я буду требовать отъ тебя всю любовь твоего сердца, вс ласки твоихъ глазъ, вс улыбки твоихъ устъ… Мн одному должно принадлежать твое сердце, меня одного должна ты любить, мн одному улыбаться, для меня одного жить, ты должна сносить вс капризы ревнивой любви моей, вс подозрнія моей неврующей души!… Ты еще ребенокъ, я преждевременный старикъ…. ты должна опасаться моихъ ревнивыхъ сомнній, моего домашняго тиранства, ты будешь несчастна… твоя краса поблекнетъ въ глуши, твоя молодость угаснетъ въ слезахъ…. Варенька! ты полюбишь другаго… Я это знаю, я это чувствую!… другой — моложе меня, будетъ любить тебя, какъ я любить неспособенъ…. и ты сравнишь насъ, сравнишь мой капризный, эгоистическій нравъ, съ бодрымъ, молодымъ духомъ пылкаго юноши, его голосъ отзовется въ душ твоей, ты полюбишь его…. ты будешь несчастна! ты меня любить не можешь!

Но когда князь былъ въ Прыскухин, когда онъ смотрлъ на прелестное лицо молодой двушки, его сомннія и недоврчивость исчезали. Онъ чувствовалъ, что ея чистая душа сдержитъ вс обты, которые когда-нибудь дастъ любимому человку, что эта душа способна на любовь глубокую, постоянную, безграничную, готовую принести вс возможныя жертвы, для счастія человка, которому посвятитъ себя.

— Только бы она меня полюбила, думалъ онъ въ эти минуты: только бы она меня полюбила и я буду спокоенъ, и я перестану сомнваться! Если эта женщина дастъ мн обтъ любви и врности, она сдержитъ его!…

ГЛАВА XII.

‘Вотъ васъ бы съ тетушкою свесть,
Чтобъ всхъ знакомыхъ перечесть.’
(Грибодова.)

‘Il vaut mieux tricoter que mdire:
On fait des bas de plus, et des pchs de moins.
(Demoustier.)

Варенька наслаждалась всей душой удовольствіемъ, которое доставляли ей посщенія князя, его разговоръ, его образованный, свтскій умъ.

Она замчала, какъ почтительно обходился онъ съ ея родителями, какъ внимателенъ былъ онъ ко всему семейству, и вечера, проведенные въ его обществ, были для нея полны счастія и отрады. Какъ весело, какъ добродушно болтала она съ своимъ любезнымъ сосдомъ, передавала ему свои впечатлнія, разсуждала съ нимъ о своихъ чтеніяхъ, о своихъ занятіяхъ! Ей чего-то не доставало, когда князя не было въ Прыскухин, она ждала его съ нетерпніемъ, ей казалось, что онъ принадлежалъ къ ихъ семейству, такъ привыкла она видть его въ тсномъ семейномъ кругу своемъ!.. Она находила отношенія свои съ сосдомъ, совершенно натуральными, ей не приходило въ умъ, что изъ нихъ могутъ вывести какія-либо заключенія, и он были для нея такъ пріятны, такъ полны отрады! Старики Березины были уврены, что князь здитъ къ Михаил Федотовичу за совтами, желая избавить своего доктора отъ поздокъ, которыя могли бы его затруднить. Они видли, что князь любилъ проводить и нихъ свои вечера, и не мало удивлялись, что такой богатый и свтскій человкъ не скучалъ съ бдными и простыми людьми, какъ они. Смотрть на него какъ на жениха для Вареньки никогда не приходило имъ на умъ. Между имъ и ихъ дочерью было такое разстояніе…. Онъ былъ такъ богатъ,— она такъ бдна!

Но иначе смотрли на частыя посщенія княземъ Березиныхъ — добрые сосди, которые не очень-то жаловали князя за то, что онъ не дорожилъ ихъ обществомъ, что вмнялось ему, разумется, въ тяжкую вину.

— Нашелъ съ кмъ знаться…. думали они,— изъ всего сосдства выбралъ себ въ друзья Березиныхъ!… Да чего добраго, онъ еще на двочк, пожалуй, и женится…. они даромъ что скромными смотрятъ…. а, пожалуй, подцпятъ его… извстное дло, что въ тихомъ омут черти водятся.

Маменьки завидовали Вареньк, боясь что она выскочитъ (какъ он выражались) прежде ихъ дочекъ, да еще за такого богатаго жениха, и единственное ихъ утшеніе состояло въ томъ, что они повторяли распространенные завистью слухи, будто бы князь совершенно раззорился, имнье его описано и его самаго скоро посадятъ въ тюрьму за долги. Къ-несчастью, никто не видалъ, какъ описывали его имнье, и князь продолжалъ жить попрежнему въ полной свобод, какъ человкъ, неподозрвающій, что есть на свт тюрьма, а въ тюрьм долговое отдленіе. За то частыя поздки князя въ Прыскухино составляли важный предметъ для разговоровъ за самоваромъ, веденныхъ въ полголоса, съ покачиваніемъ головы и съ прикускою сахара. Я прошу позволенія читателя не приводить здсь всхъ остроумныхъ рчей, которыми Пулхерья Семеновна и компанія старались отомстить князю, за то, что онъ предпочелъ домъ Березиныхъ всмъ другимъ домамъ, и Вареньк, за то, что неравно князь и въ-самомъ-дл женится на этой интригантк.

Когда дв кумушки сойдутся за самоваромъ съ сильнымъ желаніемъ потолковать и погулять насчетъ ближняго, то он приступаютъ къ этому съ большею осмотрительностью. Обыкновенно начинаетъ одна изъ нихъ тмъ, что превозноситъ до небесъ предметъ своей человколюбивой заботливости, какъ бы для того, чтобъ вызвать свою собесдницу на противорчіе, если же та изъ осторожности не хочетъ начать высказывать своего откровеннаго мннія, то въ этомъ случа употребляется слдующій способъ:

— Да, говоритъ одна изъ нихъ: да! NN. истинно отличный человкъ! Какъ жаль, что о немъ говорятъ то и то.

— Да! я тоже это слышала! отвчаетъ другая. Скажите, какая жалость! Я конечно не врю, но вотъ то и то однако, подтверждаетъ эти слухи! И потомъ сплетни пойдутъ и пойдутъ безостановочно, и наши знакомки катаются, какъ сыръ въ масл!… каждая старается обезпечить себя, внимательно подмчая слова своей собесдницы, чтобъ было чмъ постращать ее, въ случа, что той вздумается пересказать кому-нибудь ея слова. Впрочемъ, такъ осторожно поступаютъ только когда рчь идетъ о какомъ-нибудь значительномъ лиц, которымъ дорожатъ и котораго, отчасти, боятся. Для этого требуется отъ него, по-крайней-мр, двсти душъ, при порядочной усадьб. Съ лицомъ же, необладающимъ этими преимуществами, съ лицомъ скромнымъ, безотвтнымъ, поступаютъ не съ такою церемоніею. Когда придется его побранить, то къ этому приступаютъ безъ дальнихъ околичностей.

На Березиныхъ, напримръ, какъ на людей тихихъ, скромныхъ, безотвтныхъ, можно было сплетничать безъ церемоніи, до князя же касались съ предисловіями и осторожностью, хотя потомъ злословіе становилось не мене краснорчиво и болтливо.

Вс укоряютъ маленькіе города и деревни за сплетни, но справедливо ли это? и говоря по совсти, меньше ли сплетничаютъ въ большихъ городахъ, меньше ли сплетничаютъ въ большомъ свт, въ раззолоченыхъ гостинныхъ, на роскошныхъ праздникахъ, на блестящихъ раутахъ, въ щегольскихъ будуарахъ, на мягкихъ бархатныхъ диванахъ, чмъ въ деревенскихъ чайныхъ? Конечно, въ столиц злословіе прицпляется только къ извстнымъ лицамъ, которые выдаются изъ толпы и которые, такъ-сказать, находятся на сцен и отличаются или блистательнымъ положеніемъ въ обществ, или громкимъ именемъ, или красотою однимъ словомъ, къ лицамъ, пользующимся нкоторою извстностью, людей незамчательныхъ, небогатыхъ, неизвстныхъ оставляютъ въ поко (если они сами не захотятъ какою-либо выходкою обратить на себя общее вниманіе). Въ деревн же, въ маленькихъ городахъ вс на примт, никто не ускользнетъ отъ общаго вниманія, никого не оставятъ въ поко. Въ свт новости смняютъ такъ быстро одна другую, что ихъ принимаютъ равнодушно, а въ деревн общество такъ жадно до нихъ, что каждая сплетня производитъ впечатлніе. Если нтъ замчательныхъ новостей, то довольствуются и мелочными. Такой-то съ лошади свалился, такая-то скоро замужъ выйдетъ, къ ней здитъ тотъ-то, она любитъ того-то, этотъ въ ссор съ женой, та разъхалась съ мужемъ, такая-то ведетъ себя очень втренно, такой-то сказалъ о ней то и то, а она сказала о немъ то и то, у одного описали имнье за долги, другаго обыграли въ карты, третій началъ пить, четвертый попался подъ судъ, пятаго жена раззорила нарядами, шестой съума сошелъ, седьмой побранился съ сосдомъ… и все это оказывается, большею частію, вздоромъ, но все это доставляетъ однако много предметовъ для разговоровъ, много пріятныхъ, отрадныхъ часовъ!

Въ столиц, конечно общество взыскательне, и злословіе язвительне, хотя производитъ мене впечатлнія, чмъ въ деревн, гд изъ каждой бездлицы длаютъ важное дло, гд каждую сплетню принимаютъ къ сердцу. Въ свт часто злословятъ, чтобъ блеснуть острымъ словцомъ, злословятъ, чтобъ посмяться, злословятъ изъ мщенія, злословятъ изъ ненависти, или отъ избытка ума, незанятаго ничмъ серьезнымъ, въ деревн же злословятъ и сплетничаютъ отъ праздности, отъ скуки, отъ нечего длать, отъ недостатка умственныхъ занятій. Сегодня почтенная барыня, говоря о васъ съ своей сосдкой, осуждаетъ каждый вашъ шагъ, каждое ваше дйствіе, завтра она сойдется съ вами, позабудетъ вс ваши недостатки, будетъ съ вами разсыпаться въ любезностяхъ, и это не изъ лукавства, а потому-что у нея въ-самомъ-дл нтъ противъ васъ злобы на сердц, потому-что она въ-самомъ-дл рада васъ видть, и готова сдлать для васъ все, что можетъ, осуждала же она васъ за-глаза, не отъ того, чтобъ не любила васъ, а отъ того, что осуждать ближняго ей какъ то весело и пріятно Но полно разсуждать о сплетняхъ! Оставимъ Пулхерью Семеновпу и прочихъ занятыхъ этимъ пріятнымъ препровожденіемъ времени, пусть он распространяются въ негодованіяхъ, удивленіяхъ и пересудахъ, къ которымъ отношенія князя къ Березинымъ даютъ имъ законный поводъ, и обратимся къ неожиданному происшествію, которое дало новый оборотъ всему длу.

ГЛАВА XIII.

‘Поднялась суматоха, забгали огни: молодой барина., молодой баринъ!… Зашумли но дону!…’

(Павловъ.)

Однажды князь пріхалъ въ Прыскухино и засталъ стариковъ въ большомъ волненіи и большой радости. Они только что получили письмо отъ старшаго своего сына, въ которомъ онъ увдомлялъ ихъ, что, выхлопотавъ себ на нсколько недль отпускъ, онъ въ скоромъ времени явится въ Михайловскомъ, гд уже не бывалъ нсколько лтъ. Добрые старики плакали и смялись отъ восторга. Не всякаго радуетъ чужая радость: и князя нашего нисколько не трогало счастіе Березиныхъ, онъ даже съ трудомъ скрывалъ досаду, которую причинило ему это извстіе. Онъ самъ не зналъ, что его сердило, но пріздъ брата Вареньки былъ ему непріятенъ. Ему казалось, что онъ теперь будетъ лишній въ семейств Березиныхъ, что новый гость въ Прыскухин измнитъ прежній порядокъ, что Варенька будетъ теперь заниматься однимъ братомъ, что у нея будетъ теперь товарищъ, другъ, собесдникъ и что, слдовательно, она не будетъ уже такъ дорожить обществомъ князя…. Теперь, больше чмъ когда-либо, чувствовалъ онъ какъ необходимы для его счастія дружескія его сношенія съ Варенькой, какъ тсно связанъ онъ привычкой съ ея семействомъ, какъ искренно онъ любилъ скромное Прыскухино и его обитателей. Конечно, эта привязанность была чисто эгоистическая, и потому понятно, что князь не умлъ раздлять радости своихъ друзей, которая угрожала быть помхой его удовольствію.

— Когда же общаетъ пріхать вашъ сынъ? спросилъ онъ Палагею Федоровну, которая суетилась и прыгала около него, отъ радости, какъ-будто помолодвъ тридцатью годами.

— Онъ не назначилъ врнаго срока, отвчала она ему: но онъ будетъ скоро…. онъ пережидаетъ Елашина, новаго сосда нашего, который наслдовалъ здсь, имнье Крутой-берегъ. Вы изволите знать?

— Даже не слыхалъ.

— Отъ вашего села неочень далеко. Тамъ жила его бабушка, она уже съ полгода какъ умерла и оставила имнье внуку…. Вотъ съ нимъ Петруша и прідетъ сюда…. Онъ съ нимъ недавно тамъ познакомился и они сговорились вмст хать…. онъ его и пережидаетъ…. А какъ ваше здоровье?… Ахъ, Господи, мы васъ и не спросили…. Экъ съ толку сбились!… Не взыщите, князь, на стариковской радости и учтивость позабыли.

— А зачмъ детъ сюда этотъ…. господинъ Елашинъ? спросилъ князь.

— Его во владнье будутъ вводить…. я такъ слышала отъ его прикащика…. который намедни къ намъ заходилъ, на помочь крестьянъ нашихъ звалъ…. имнье хорошее…. отъ васъ недалеко…. вы изволите знать?

— Такъ вотъ у васъ сколько новыхъ гостей будетъ!… сказалъ князь, улыбаясь и стараясь скрыть свою досаду, что ему и удалось наконецъ въ совершенств. Онъ былъ не даромъ свтскій человкъ, и скоро добрые Березины были уврены, что князь, какъ искренній другъ ихъ семейства, вполн раздляетъ ихъ радостное и нетерпливое ожиданіе прізда дорогаго гостя.

Варенька вошла въ комнату, князь подошелъ къ ней съ веселымъ лицомъ, поздравилъ ее съ пріятною новостью и сказалъ, что онъ привезъ ноты, которыя выписалъ изъ Петербурга и которыя они давно ожидали. Варенька благодарила его и предложила тотчасъ же ссть за фортепіано разбирать ихъ. Эти ноты были написаны для четырехъ рукъ. Князь слъ возл Вареньки и они начали разбирать.

— Какъ вы сегодня разсянны, князь, замтила молодая двушка, смсь надъ немилосердо фальшивыми нотами, которыми онъ угощалъ ее.

— Вы находите? И въ-самомъ-дл, я сегодня разсянъ, или, лучше сказать, озабоченъ…. Я получилъ сегодня изъ Петербурга письмо, въ которомъ меня извщаютъ объ одномъ дл, требующемъ моего непремннаго присутствія…

— И вы…. вы дете?… Неужели вы дете? спросила Варенька, пораженная этимъ извстіемъ.

— На будущей недл, отвчалъ князь съ притворнымъ хладнокровіемъ, и продожалъ какъ ни чемъ не бывало разбирать свою партію. Онъ замтилъ, какъ дрожали руки Вареньки, небрежно и на удачу ударяя пальчиками по клавишамъ, онъ замтилъ, какъ она поблднла, какъ глаза ея наполнялись слезами, — и сердце его замирало отъ радости…. извстно всмъ, какъ весело мучить и заставить страдать женщину, которую любишь…. Князь притворялся, что ничего не замчаетъ, и продолжалъ барабанить по фортепіано, фальшивилъ, торопился, перевертывалъ не вовремя листы, и уврялъ, что стоитъ еще разъ проиграть піеску и она пойдетъ у нихъ превосходно.

Варенька старалась обращать все свое вниманіе на ноты и скрывать свое волненіе. До-сихъ-поръ, чувства, которыя она питала къ князю, были такъ спокойны, такъ безмятежны и сладостны, что только теперь, когда ея уму представилась возможность разлуки, поняла она, какъ сильно была привязана къ князю. Тоска, неизъяснимая, невыразимая тоска сжимала ея сердце, слезы навертывались на глазахъ и она съ трудомъ могла ихъ удерживать.

Князь это видлъ, онъ былъ въ восторг.

Наконецъ Варенька встала, и стараясь смяться, сказала:

— Нтъ, князь, вы меня ршительно выводите сегодня изъ терпнія, возможно ли такъ фальшивить?… Повторите нсколько разъ вашу партію, тогда я сяду играть съ вами, и она отошла отъ него.

Князь продолжалъ барабанить: дождикъ хлесталъ въ окно: срыя тучи покрывали небо. Втеръ вылъ жалобно вокругъ ветхаго дома. Сердце Вареньки замирало отъ тоски. Прислонивъ лобъ къ холодному стеклу, Варенька смотрла въ окно, чтобъ скрыть упрямыя слезы, которыя вырывались изъ глазъ ея.

— Онъ удетъ, думала она…. какъ мн будетъ скучно безъ него!… Я останусь одна!… Что буду я длать въ длинные осенніе вечера?… И она вспоминала тогда вс сладостные, тихіе часы, проведенные въ обществ князя. Ей казалось, что ее покидалъ ея лучшій другъ, ея любимый братъ, ей казалось, что ней радости, вс удовольствія жизни потеряны для нея невозвратно: и горячія, крупныя слезы катились по блднымъ щекамъ молодой двушки. Она такъ забылась, что не слышала какъ князь отошелъ отъ фортепіано, какъ Палагея Федоровна начала заботится о самовар, и какъ она осталась въ комнат наедин съ княземъ, который стоялъ безмолвно въ нсколькихъ шагахъ отъ нея. Вдругъ услышала она возл себя его голосъ, произносящій ея имя, и рука ея очутилась въ его рук.

— Вы плачете? спросилъ князь, взволнованнымъ голосомъ, въ которомъ выражался неизъяснимый оттнокъ радости и восторга.

Варенька отвернула отъ него лицо и молчала.

Князь не выпускалъ ея руки, сердце его билось сильно.

— Варвара Михайловна, сказалъ онъ наконецъ съ усиліемъ: не скрывайте отъ меня слезъ вашихъ…. я ихъ вижу, я ихъ чувствую!… Он падаютъ на сердце мое. Другъ мой…. Варенька! Будьте со мной откровенны…. Вы плачете?… не правда ли?… зачмъ же вы скрываете это отъ меня?

— Вы дете, князь?… неужели вы дете? тихо говорила молодая двушка, съ простодушною откровенностью,— устремляя на князя вопрошающіе глаза, полные слезъ.

— Я ду…. нтъ!… я останусь, Варенька, другъ мой, скажите мн только, чтобъ я остался…. скажите, Варенька, разв мое общество вамъ пріятно?… разв вы ждете меня, когда меня нтъ съ вами? разв вы радуетесь, когда я прізжаю? разв я вамъ не надодаю? разв молодая прекрасная душа ваша можетъ слиться съ усталой, безцвтной душой моей…. Скажите, Варенька, разв васъ не страшить любовь моя?… моя безумная, страстная, взыскательная любовь! полная ревности, подозрній, капризовъ! Вы на меня смотрите съ удивленіемъ? вы меня не понимаете?… Послушайте, Варенька, вы меня не знаете… вы меня не любите!… меня никто любить не можетъ, я вамъ поклоняюсь какъ идеалу кротости, непорочности, добродтели…. но завтра же, быть-можетъ, я охладю, или нтъ, я буду любить васъ…. но любить и мучить…. Вы молоды, Варенька, вы прекрасны, а я ревнивъ, потому-что люблю васъ, люблю васъ первою, истинною любовью моею, безнадежною, страстною любовью…. Не правда ли, въ вашихъ мечтахъ вамъ представлялся юноша съ сердцемъ, полнымъ пламенныхъ и святыхъ чувствъ, вы мечтали, можетъ-быть, о молодомъ супруг, который окружитъ васъ заботливою, доврчивою любовью…. О, я не таковъ, любовь моя не такая!… И въ голос князя звучало столько истинной, душевной грусти, столько любви и смиренія, что Варенька, испуганная сначала его несвязною рчью, была тронута до глубины души.

Она посмотрла на князя. Что-то болзненное, грустное выражалось въ благородныхъ чертахъ его, что-то непонятно-нжное звучало въ его голос. Варенька протянула ему руки….

— Другъ мой…. проговорила она, едва слышнымъ голосомъ: останьтесь съ нами, останьтесь здсь…. могу ли я быть счастлива, когда васъ не будетъ со мною? Князь…. Вдь вы это знаете?… Не правда ли: вы не удете? И улыбаясь сквозь слезы, Варенька взяла ласково руку князя, и поднявъ къ нему прелестную головку свою, она ждала его отвта.

Въ сосдней комнат послышались шаги. Князь охватилъ рукою станъ молодой двушки, прижалъ ее къ груди своей, и голосомъ, исполненнымъ робости, нжности, любви и страсти, прошепталъ ей:

— Варенька! будь же моею! моимъ другомъ, моею женою!… И заключилъ эти слова поцалуемъ.

Въ эту минуту вбжала въ комнату Палагея Федоровна, объявивъ, что кто-то детъ. Вслдъ затмъ послышался стукъ экипажа и лай собакъ. Въ комнату вбжалъ молодой человкъ и бросился на шею доброй старушки, залившейся слезами….

ГЛАВА XIV.

1.

Долго молодой прізжій не могъ вырваться изъ объятій матери. Палагея Федоровна, казалось, забыла, что Михайло Федотовичъ и Варенька стояли возл нея въ нетерпливомъ ожиданіи обнять также дорогаго, любимаго гостя. Она забыла всхъ, забыла все. Она видла только предъ собой своего первенца, свое дтище, котораго посл долгой разлуки могла она снова прижать къ врному сердцу своему, преисполненному материнской любви. Несвязныя слова вырывались съ губъ ея и слезы текли по морщинистой щек. Схвативъ черноволосую голову юноши, она прижимала ее къ груди своей и покрывала горячими поцалуями загорлыя его щеки.

— Петруша мой!… дитя мое!… сынъ мой!…. говорила она отрывисто, заливаясь слезами и не выпуская его изъ своихъ объятіи.

Нсколько разъ добрый Михайло Федотовичъ длалъ робкія попытки поцаловать прізжаго, но он ему не удавались: Палагея Федоровна забыла о муж, и, казалось, не хотла никому уступить права обнять дорогаго гостя. Наконецъ, видя, что онъ ничего не достигнетъ кротостью и терпніемъ, и наскучивъ стоять возл сына, не смя поцаловать его, Михайло Федотовичъ ршился на смлую мру: забывъ привычную робость свою, онъ вырвалъ сына изъ объятій матери, и бросился цаловать своего Петрушу, вскричавъ въ порыв нетерпнія и горячности:

— Вдь онъ и мн не чужой! Потомъ какъ-будто испугавшись своей выходки и своей запальчивости, и вытирая крупную слезу, катившуюся по щек его, онъ подошелъ къ князю.

Князь смотрлъ съ улыбкой на добрыхъ стариковъ.

Въ ихъ радости было такъ много искренности, что она невольно отзывалась въ сердцахъ присутствующихъ.

— Меня никто такъ не встртитъ!… подумалъ князь, и въ сердц его отразился образъ его матери, которой онъ лишился въ дтств. И ему когда-то улыбалась мать съ любовью и нжностью, и на его щек блистала когда-то материнская слеза, и къ его лбу прикасались съ ласкою материнскія уста…. Но это было уже давно, давно!…

Онъ только помнилъ, какъ во сн, прелестную женщину, которая имъ мало занималась, но глаза которой были полны любви и кротости, когда они останавливались на немъ. Хотя мать его была вполн свтская женщина, хотя свтскія обязанности и удовольствія отвлекали ее отъ дому, но и въ ея сердц пробуждался иногда съ силой и тоской голосъ материнской любви, голосъ этого высокаго чувства, которое рдко подавляется совершенно въ сердц женщины, какъ бы она ни была легкомысленна….

И вспомнилъ князь, какъ онъ просыпался иногда, посреди ночи, отъ легкихъ шаговъ, прерывавшихъ тишину его спальни, какъ онъ открывалъ глаза и улыбался, сквозь сонъ, прекрасной, молодой женщин, пришедшей въ бальномъ наряд благословить своего ребенка и прочесть коротенькую молитву у его изголовья. Она цаловала иногда его ручки, его прекрасныя кудри, она глядла на него съ невыразимою тоскою, она улыбалась ему съ нжностью, полною любви и грусти. Ея слеза падала на щеку младенща, разгоряченную дтскимъ сномъ, и много грусти, затаенной, задушевной грусти, изобличила бы эта краснорчивая слеза, еслибъ кто могъ ее подмтить…. Она разсказала бы всю грустную повсть этого бднаго сердца, изнывающаго безсознательно въ пустот и безцвтности праздной, бездушной жизни, полной скуки и отравъ, изъ которой оно не умло вырваться. И помнилъ князь, съ какою горячностью цаловала его иногда молодая мать, опустившись на колна возл его кроватки и давая волю материнскому чувству, которое выливалось изъ сердца ея въ нжныхъ, трогательныхъ выраженіяхъ…. Онъ игралъ ея ожерельемъ, онъ любовался цвтами, внчавшими прекрасную голову его матери, онъ спрашивалъ ее, улыбаясь сквозь сонъ: весело ли ей было въ гостяхъ, и много ли она танцевала? Часто, вмст отвта, зажимала она ему ротъ горячимъ поцалуемъ и обливала младенческое чело его потокомъ внезапныхъ, страстныхъ, необузданныхъ слезъ….

Потомъ она молилась, благословляла его подушку и удалялась медленно, оборачиваясь, чтобъ вглянуть еще разъ на младенца своего…. а на другой день опять, казалось, забывала о немъ и предавалась пустымъ заботамъ своей пустой жизни….

А все же она любила его, любила его порывами, капризно, безразсудно, съ баловствомъ и безпечностью, а все же любила его, а все же была его мать!…

Князь вспомнилъ все это и вздохнулъ.

Варенька подошла къ нему, она угадала его мысли, его впечатлнія, и въ глазахъ ея выражалось участіе, полное любви и ласки. Князь взялъ ея руку, прижалъ ее почтительно къ губамъ своимъ, и сказавъ, что прідетъ къ ней завтра, рано по утру, вышелъ изъ комнаты, незамченный никмъ, кром Вареньки, кототорая слдила за нимъ глазами и сердцемъ.

Когда онъ ушелъ, ей стало больно, страшно, грустно, въ душу ея вкралась невыразимая тоска, и какое-то тяжелое предчувствіе овладло ея сердцемъ….

2.

Въ этотъ самый вечеръ Пулхерья Семеновна сидла въ своей чайной, возл сосдки, пришедшей разсказать ей разныя новости, и въ награду за это погостить въ Дубовинскомъ нсколько дней. Это была одна изъ тхъ жалкихъ знакомокъ Пулхерьи Семеновны, которыхъ она принимала за-просто, когда у нея никого не было, и которыя пользовались ея гостепріимствомъ, съ условіемъ доносить ей вс новости, вс сплетни, вс толки, которые он ловили, разъзжая по сосдству, или изобртали надосуг.

Пріздъ молодаго Березина и товарища его Елашина былъ ужъ объявленъ Пулхерь Семеновн запыхавшеюся сосдкою. Прозжая въ Дубовинское мимо Прыскухина, она увидла дорожный экипажъ и не замедлила задать кучерамъ обыкновенные въ этомъ случа вопросы: Кто? Куда? Откуда? Зачмъ? и пересказать все услышанное, съ разными, несовсмъ врными подробностями, почтенной благодтельниц Пулхерь Семеновн, взоръ которой устремлялся на нее съ снисходительною благосклонностью. При этомъ случа не упущено было довести до свднія помщицы и то важное обстоятельство, что у конюшни въ Прыскухин стоялъ также экипажъ князя. Об сосдки пошептались, покачали головой, улыбнулись лукаво, вздохнули добродтельно и облегчили свою душу, потолковавъ до-сыта объ ненавистномъ княз. Потомъ заключили свою бесду мудрымъ сужденіемъ объ испорченности людей, о втренности женщинъ, лукавств мужчинъ, безпечности родителей и гибельныхъ послдствіяхъ моднаго воспитанія.

Машенька сидла у окна, съ книгою въ рук, перевертывая машинально листы и устремляя на нихъ разсянный взглядъ. Лицо ея выражало радость, полную тревоги и волненія. Дло въ томъ, что въ этотъ день, поутру, видла она князя, который захалъ наконецъ съ визитомъ въ Дубовинское, и улучивъ минуту, когда могъ говорить съ Машенькой безъ свидтелей, сказалъ ей, что Ршеткинъ сбирается хить въ Петербургъ, гд князь общалъ выхлопотать ему хорошее мсто, употребивъ свои связи въ высшемъ обществ на пріобртеніе протекціи молодому своему сосду.

— Если онъ получитъ хорошее мсто, къ чему я буду способствовать всей душей, то я увренъ, Марья Петровна, что маменька ваша согласится отдать васъ за нашего добраго Алекся Гавриловича, прибавилъ онъ улыбаясь.

Съ этой минуты Машенька снова начала надяться, и сладкая мечта, быть современемъ женой Ршеткина, снова воскресла въ молодомъ сердц ея. Князь пробылъ въ Дубовинскомъ очень недолго, былъ учтивъ и сухъ съ Пулхерьей Семеновной, не разговаривалъ почти съ Машенькой въ присутствіи ея матери, и отнялъ у почтенной барыни послднюю надежду на осуществленіе ея мечты.

Зато, когда князь пустился въ обратный путь, посл короткаго визита, Пулхерья Семеновна ршила, что она отъ роду не встрчала еще такого безнравственнаго человка, какъ князь, что просто срамъ слушать его разговоры, что отнюдь ноги его не будетъ въ ея дом, потому-что хоть онъ и князь, а она не дала бы за него ни гроша.

Съ этой минуты Пулхерья Семеновна не пропускала случая намекнуть въ пріятельскихъ бесдахъ съ своими скромными сосдками, что: ‘между нами будь сказано, князь сватался было къ Машеньк, да она ему отказала, какъ человку, незаслуживающему уваженія’, и скромныя сосдки, изъ подобострастія, притворялись, что врятъ этой нелпой выдумк.

ГЛАВА XV.

Sie er als Knabe gespielt hatte, so arbeitete er jest als Mann, munter unb mit tedenschastlicher Siebe zur Sache. Er war ganz Hers, ganz Er fuhl!…

(Campe.)

1.

На другой день, поутру, въ Прыскухино явился новый сосдъ, товарищъ молодаго Березина, который пріхалъ познакомиться съ семействомъ своего спутника. Имнье, которое он наслдовалъ, находилось очень близко отъ Прыскухина, и онъ далъ наканун слово своему пріятелю пріхать на другой же день познакомиться съ его родителями.

Елашину было лтъ двадцать-пять. Онъ служилъ въ Петербург и познакомился съ молодымъ Березинымъ въ одномъ город, куда его призвали важныя семейныя дла, по окончаніи которыхъ онъ ршился воспользоваться продолженіемъ своего отпуска, захавъ въ Крутой-берегъ, доставшійся ему посл смерти бабушки. Это былъ одинъ изъ тхъ рдкихъ, отличныхъ людей, которыми человчество иметъ право гордиться. Не то, чтобъ онъ былъ совершенство, но въ его благородной, возвышенной, человколюбивой душ было такъ много теплоты, такъ много стремленія къ добру, такъ много огня и твердости, нжности и мужества, что онъ невольно привлекалъ къ себ вс сердца. Образованный, здравый умъ его былъ ясенъ, и непомраченъ никакими болзненными вымыслами пресыщенности и разочарованія. Дятельный, добрый духъ отражался на выразительномъ лиц юноши, въ его открытомъ чел, въ его спокойной и веселой улыбк, въ его прекрасныхъ чорныхъ глазахъ. Что-то горячее, что-то неподдльно-доброе, неподдльно-благородное выражалось во всемъ его существ. Онъ былъ готовъ на всякій великодушный и прекрасный поступокъ, сердце его хранило неисчерпаемый источникъ чувствъ возвышенныхъ и горячихъ врованій. Онъ не создавалъ себ восторженныхъ мечтаній, но отыскивалъ въ дйствительности отрадную ея сторону. Онъ не унывалъ въ столновеніи со зломъ, не предавался разочарованью, встрчая такъ много гнуснаго, презрительнаго между людьми, нтъ! въ борьб жизни не изнемогли его молодыя, душевныя силы, не изнылъ бодрый духъ его. Онъ, казалось, еще больше цнилъ добрую сторону человчества, съ-тхъ-поръ, какъ узналъ его чорную сторону. Казалось, онъ еще пламенне стремился къ высокому, къ прекрасному, къ полезному, еще съ большею горячностью полюбилъ свои свтлыя, отрадныя врованія, которыхъ ничто не могло вырвать, изъ пылкаго сердца его. Въ немъ не было беззаботности ребенка, но какое-то отрадное спокойствіе, соединенное однакоже съ горячностью ощущеній. Это было одно изъ тхъ прекрасныхъ явленій въ человчеств, на которомъ каждый остановитъ свой взглядъ съ отрадой и любовью. Его уважали вс его приближенные и онъ не могъ не произвести впечатлнія на всхъ тхъ, кого встрчалъ. Въ его манерахъ было такъ много простоты, такъ мало педантства, натянутости и самоувренности, такъ много благородной скромности, но вмст съ тмъ и достоинства, что нельзя было, зная его, не полюбить т качества, которыя украшали его молодую душу, нельзя было не чувствовать къ нему безграничнаго доврія, нельзя было не подчиниться вліянію, которое онъ распространялъ невольно и безсознательно на всхъ его окружающихъ, и проистекающему отъ преводсходства его души и ума. Молодой Березинъ покорился, какъ и вс, могуществу этой мужественной, прекрасной природы. Онъ привязался къ Елашину всею силою души своей., и въ этой привязанности было не только высокое уваженіе, но даже какой-то мечтательный, восторженый энтузіазмъ.

Добрыхъ стариковъ Березиныхъ очаровалъ вполн нашъ новый знакомый, своею незаученою, сердечною любезностью, проистекавшею отъ доброты души его. Варенька не выходила къ нему и вообще не оставляла своей комнаты, подъ предлогомъ нездоровья, а въ-самомъ-дл потому, что была такъ взволнована и разстроена, что не была въ состояніи кмъ-нибудь заняться.

Бдная Варенька! бдное дитя!… и ты узнала безумныя слезы тревожной любви, первой любви молодаго сердца твоего! Всю ночь провела ты въ тоск, безъ сна, считая часы, минуты, секунды, вспоминая каждое слово, каждый взглядъ любимаго человка, надясь, сомнваясь, предаваясь блаженству и отчаянью, вр и неврію!… Варенька не понимала, отчего князь не объяснился съ ней совершенно,— она не знала, что заключить изъ его словъ…. она знала только одно: то, что она его любила!…

— Онъ меня не обманетъ, я ему врю! думала она, а между-тмъ какое-то тревожное чувство, полное тоски и сомннія терзало ея душу.

Почти все утро провела она въ страстномъ, нетерпливомъ ожиданіи, и не выходила изъ своей комнаты, то глядла въ окно на дорогу, по которой онъ долженъ былъ пріхать, то отходила отъ окна, съ отчаяньемъ, какъ бы теряя надежду его увидть, то казалось ей, что онъ непремнно долженъ пріхать, то воображала, что никогда его не дождется…

Но зачмъ описывать эти минуты мучительнаго ожиданія? Могутъ ли слова выразить ихъ тоску, ихъ невыразимое страданіе? И кто не испыталъ подобныя минуты? Чье сердце не заплатило свою дань страстному, глубокому, невыразимому мученью, такъ часто отравляющему высокія минуты блаженства, которыми даритъ насъ наша первая любовь, эта тревожная, мечтательная, трогательная и ребяческая любовь, съ ея живыми, цвтущими впечатлніями, съ ея молодыми, прекрасными надеждами, съ ея неподдльною искренностью, съ ея мятежными ощущеніями, съ ея поэзіею, съ ея слезами, съ ея улыбками!…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Наконецъ князь пріхалъ.

Узнавъ, что Варенька нездорова, онъ испросилъ позволеніе провдать ее. Онъ не усплъ дойти до ея комнаты, какъ она была уже возл него. Князь былъ блденъ, смущенъ. Варенька насилу дышала. Князь подошелъ къ Вареньк и вложилъ ей въ руку письмо.

— Прочтите его, сказалъ онъ: я не въ силахъ, не въ состояніи высказать все, что написалъ здсь, отъ вашего отвта зависитъ теперь моя судьба, обдумайте его хорошенько. Еслибъ вы знали, что происходитъ въ моей душ!… и князь вздохнулъ.

Варенька глядла съ удивленіемъ то на него, то на письмо. Наконецъ, распечатавъ его, пошла въ свою комнату.

Князь остановилъ ее на минуту, просилъ позволенія пріхать на другой день за отвтомъ, и получивъ его, пошелъ посидть еще нсколько минутъ съ старикомъ Березинымъ, принялъ отъ него полдюжину докторскихъ совтовъ, выслушалъ похвальное слово Елашину, и ухалъ домой.

А между-тмъ Варенька читала слдующее письмо.

ГЛАВА XVI.

‘Je t’ai me et je te fuit!…’
* * *.

‘Tout est douleur pour moi, tout —
Jusqu’ l’eeperance’!
(Delavigne).

1.
ПИСЬМО КНЯЗЯ.

‘Не удивляйтесь, Варвара Михайловна, что, приступая къ объясненію, я ршился писать вамъ,— но я не имлъ духу, высказать вамъ на словахъ все, что я хочу, что я долженъ вамъ высказать. Въ вашемъ присутствіи я теряю власть надъ моимъ сердцемъ, надъ моимъ разсудкомъ, я забываю все, я знаю, я чувствую, я понимаю только одно — что люблю васъ! Вчера, увлеченный моими чувствами, въ минуту безумнаго порыва любви и нжности, я открылъ вамъ тайну, которую долго хранила душа моя, какъ лучшее, высшее сокровище свое. Вы узнали, что я люблю васъ, и судьба моя теперь въ вашихъ рукахъ: намъ предстоитъ или соединить навкъ наши существованія, или навкъ разстаться. Вы, вы одни, должны ршить этотъ вопросъ. О, еслибъ я слушалъ только голосъ моего сердца, я бросился бы къ ногамъ вашимъ, я излилъ бы предъ вами всю душу мою, я вкрался бы въ ваше дтское, неопытное сердце, посредствомъ моихъ моленій и моей страсти. Я взволновалъ бы ваше молодое воображеніе, исторгъ бы согласіе изъ потрясенной души вашей, произнесъ бы святые обты врности и счастія, далъ бы вамъ клятву супружеской любви!.. Но нтъ, Варвара Михайловна, моя привязанность къ вамъ такъ искренна, такъ глубока, такъ заботлива, что въ первый разъ въ жизни моей, не хочу я слушать голоса моего эгоизма, но задумываюсь о счастьи вашемъ, о будущности вашей и ршаюсь изобразить вамъ добросовстно и откровенно сердце и характеръ человка, которому вы доврите ваше счастіе, хочу показать вамъ все, что можетъ ожидать васъ въ вашей будущности, если вы соедините ее съ моею, хочу сказать вамъ съ святою искренностью, что я недостоинъ васъ, недостоинъ вашей чистой, священной привязанности, вашего дтскаго доврія, что я обману, можетъ-быть, вс молодыя надежды ваши, отниму у васъ прекрасное сокровище вашихъ чистыхъ, дтскихъ врованій.

Варенька, вы росли посреди священной тишины вашей дтской. Атмосфера, васъ окружающая, была полна мира и любви. Младенческій умъ вашъ принималъ отрадныя впечатлнія вры и благочестія, заботливый глазъ отдалялъ отъ души вашей всякое нечестивое понятіе, чувства ваши, съ любовью развитыя, съ заботой взлелянныя, были устремлены ко всему доброму, прекрасному, вы росли въ уединеніи, на глазахъ несравненнаго друга, хранимыя ея попеченіями, хранимыя любовью и молитвами вашей матери. Тихія, домашнія добродтели вашихъ родителей, возвышенная душа и высокія чувства вашей тетушки отразились на вашемъ молодомъ существованіи….

Не таково было мое дтство!… Едва могъ я произнести два слова, какъ во мн начали уже развивать чувство тщеславія, понятіе о богатств и роскоши. Одтаго въ бархат и кружевахъ, водили меня въ блестящую гостиную, гд вс восхищались моей красотой, моимъ нарядомъ, моею понятливостью, потомъ уносили меня въ дтскую, и забывали обо мн. Я капризничалъ, исполнялъ свою волю, привыкалъ видть всхъ покорными моимъ прихотямъ, окруженъ былъ лестью, подобострастіемъ, но рдко, очень рдко видлъ сердечную, непритворную ласку!…

Такъ росъ я избалованнымъ, тщеславнымъ, капризнымъ ребенкомъ, мечталъ много омоемъ остроуміи, которымъ вс восхищались, о моей красот, которую вс прославляли, и о моемъ богатств. Тихія, святыя впечатлнія мира, благочестія, наивныхъ врованій, дтскихъ упованій, которыя встрчаютъ въ начал жизни ребенка, воспитаннаго въ уединеніи, не вяли вокругъ моей колыбели, убранной кружевами и атласомъ. Еще ребенкомъ привыкъ я острить и смяться надъ горячими чувствами любви и самопожертвованія, и скоросплый, холодный умъ мой принялъ сатирическое направленіе. Съ дтства былъ уже я посвященъ въ тайны многихъ интригъ и козней большаго свта, съ дтства началъ презирать людей и пріучался жить единственно для себя, покорять все своимъ прихотямъ, сознавать свой эгоизмъ и гордиться имъ. Неспособный къ труду и къ дятельности, я скучалъ, неспособный оцпятъ искреннія чувства, я увлекался минутными капризами моего сердца и выносилъ изъ каждой легкомысленной, мгновенной привязанности — разочарованіе, пресыщенность, усталость души, болзненное направленіе ума!…

Правда, была и для меня короткая эпоха юношеской горячности, молодой восторженности души, и въ моемъ сердц пробуждался голосъ двадцатилтней мечтательности, и я невольно забывался иногда въ тревожныхъ, сладкихъ ощущеніяхъ, въ безсознательныхъ стремленіяхъ къ чистой, возвышенной любви…. О, еслибъ я встртилъ, въ эту лучшую эпоху моей жизни, женщину, подобную вамъ!…. я могъ бы переродиться, обновить душу мою, начать новую жизнь.. могъ бы еще быть молодъ сердцемъ и счастливъ! Но не съ такими женщинами сводила меня судьба, или лучше сказать, не такимъ женщинамъ дарилъ я свое вниманіе! Я искалъ любви у тхъ, которыя не умли любить, я искалъ счастія у ногъ легкомысленныхъ и блестящихъ красавицъ, которыя полагали его въ успх на вечер, въ граціозномъ наряд, въ торжеств ихъ тонкаго, неуловимаго женскаго кокетства. Меня не старались сблизить съ скромными, добродтельными женщинами, мимо которыхъ я проходилъ безъ вниманія, мое воспитаніе было не такъ направлено, чтобъ я старался отыскивать скрытыя достоинства, я привыкъ восхищаться только наружными, блестящими преимуществами, красотою и тонкимъ кокетливымъ умомъ молодыхъ женщинъ. Я обратился было къ нимъ съ сердцемъ, въ которомъ внезапно и ненадолго пробудилась горячность юношескихъ ощущеній…. но ни одна изъ нихъ не могла одушевить меня истинною любовью, ни одну изъ нихъ не могъ я уважать, ни въ одной не встртилъ я искренней, сердечной привязанности….

Но я не стану и не могу вамъ описывать вс грустныя разочарованія, которыя ожидали меня въ жизни, не стану толковать вамъ, какими незамтными переходами дошелъ я до совершеннаго охлажденія ко всмъ чувствованіямъ и врованіямъ сердечнымъ, ко всмъ увлеченіямъ души и воображенія. Да, коротка была для меня эпоха поэзіи, эпоха бодрости душевной, рано настигъ холодъ опытности и разочарованія мою усталую душу, рано сдлался я эгоистомъ. Съ-тхъ-поръ не знаю я, что значитъ увлечься теплымъ чувствомъ человколюбія, не знаю, что значитъ принять къ сердцу чужое горе, или чужую радость, у меня нтъ друзей, нтъ цли въ жизни, нтъ ни любимой мечты, ни любимаго врованья, которыя бы согрли мое сердце…. Эгоистическое существованіе мое устремлено единственно къ достиженію удовольствій, и къ исполненію причудъ прихотливаго, капризнаго ума.

Скука привела меня въ деревню, гд я искалъ уединенія и отдохновенія отъ свтской жизни. Сначала видть я въ васъ только единственную особу, равную мн здсь по образованію, и находилъ истинное удовольствіе въ вашемъ обществ. Равнодушіе, которое встрчало мое вниманіе къ вамъ, моя любезность, возбуждали во мн досаду и вмст съ тмъ внушали мн уваженіе къ вамъ. Лукавыя продлки Пулхерьи Семеновны, исторія сватовства Ршеткина, въ которую я самъ, отчасти, былъ вмшанъ, сблизили меня съ вами и поставили насъ въ короткія отношенія другъ къ другу.

Въ т грустные дни интригъ, недоразумній и страданій началась моя привязанность къ вамъ. Съ-тхъ-поръ, сблизясь съ вами, имлъ я случай узнать вполн вашу молодую, прекрасную душу. Съ какимъ глубокимъ чувствомъ благоговнія понялъ я все величіе вашего тихаго существованія, исполненнаго преданности и смиренія, все величіе этой душевной бодрости, поддерживающей васъ въ безцвтности однообразной, уединенной жизни, полной лишеній и заботъ! Я понялъ, что каждый часъ жизни вашей посвященъ счастію другихъ. Я видлъ вашу заботливую любовь къ родителямъ. Разсказы о вашихъ тайныхъ благодяніяхъ доходили до меня…. благодарность простыхъ людей такъ болтлива!…

Я привязался къ вамъ всею душею. У меня не было высшаго наслажденія — какъ свиданія съ вами. Въ вашемъ присутствіи душа моя ободрялась и освжалась, мн было весело, пріятно, хорошо! Невдомое смущеніе, полное сладостныхъ тревогъ, невдомое, восхитительное упоеніе наполняли мое сердце, какой-то неуловимый оттнокъ поэзіи, любви и молодости ложился на вс предметы, насъ окружающіе…. но разставшись съ вами, я подчинялся другимъ впечатлніямъ, очарованіе рушилось, мечты увядали, поэзія исчезала, довренность и спокойствіе покидали меня и уступали мсто болзненнымъ фантазіямъ моего ума и грустнымъ увщеваніямъ моей опытности, непозволявшей мн увлекаться моими чувствами….

Вы не поймете меня. Варвара Михайловна, если я стану описывать вамъ все, что происходило и происходитъ въ сердц моемъ, вамъ покажется непонятна моя любовь, полная противорчій, сомнній, ревности, недоврчивости и страсти! О, я слишкомъ поздно узналъ васъ! Благодтельное вліяніе вашей любви не можетъ уже перевсить, въ душ моей, всю тяжесть горечи, накопившейся въ-продолженіе моей долговременной опытности!… не можетъ воскресить во мн душевныя силы молодости, отрадныя врованія юности, навсегда утраченныя!

Я виноватъ, о, я много виноватъ предъ вами! Посщая васъ такъ часто, увлекаясь удовольствіемъ, которое я находилъ въ вашемъ обществ, увлекаясь моею любовью, забывая о васъ, о вашемъ спокойствіи, я поступалъ какъ эгоистъ. Я не имлъ духу, не имлъ ршимости разстаться съ вами, а между-тмъ сознавалъ вполн, что недостоинъ васъ, я съ восторгомъ замчалъ каждое движеніе, каждый взглядъ, каждое слово, измняющее вашу привязанность ко мн,— а между-тмъ я зналъ, что эта привязанность можетъ послужить только къ вашему несчастію! Я не врилъ возможности быть любимымъ, а между-тмъ искалъ вашей любви, не отдавая себ въ томъ отчета, я увлекался минутными, прекрасными мечтами, и потомъ очнувшись, предавался вполн разочарованію.

А все же я люблю васъ, люблю васъ съ благоговніемъ, какъ чистйшую душу, сотворенную Богомъ, люблю васъ какъ прекраснйшее созданіе земное! Я долго старался скрывать отъ васъ любовь мою, но вчера тайна моя вырвалась изъ сердца моего и вы узнали ее.

Да, Варенька, я люблю васъ, а между-тмъ я ршаюсь сказать вамъ, что мы никогда не будемъ счастливы вдвоемъ!… что любовь моя, взыскательная, ревнивая, эгоистическая любовь моя, не можетъ служить порукой вашему счастію.

Знаете ли вы, что такое ревность, это адское, мучительное состояніе болзненной души, чувствующей невозможность удержать свое лучшее, единственное сокровище?

Знаете ли, что эгоизмъ ревности есть самый несносный эгоизмъ въ мір? Знаете ли, что каждый неумышленный взглядъ вашъ, каждое слово ваше, сказанное въ простот и невинности сердечной, будетъ возбуждать во мн недоврчивость и безпокойство? Я буду ревновать васъ ко всмъ, кого вы полюбите, ко всему васъ окружающему! Но не поэтизируйте во мн это чувство. Не думайте, что эта ревность, есть ревность сопряженная съ горячностью пылкой, страстной, сильной любви…. Нтъ, моя ревность происходитъ, напротивъ, отъ недостатка душевной бодрости, отъ сознанія вашего превосходства надо мной, отъ безхарактерности моей, отъ какой-то трусости, отъ какой-то тайной боязни. Моя ревность отравитъ вашу жизнь своими дрязгами, своими мелочными капризами, своею взыскательностью!…. О я не созданъ для семейной жизни!… я не въ состояніи оцнятъ ея тихихъ и святыхъ радостей!….

Вы думаете, что любите меня? Вы ошибаетесь….

Вы обманываетесь, подобно всмъ молодымъ, неопытнымъ двушкамъ, воображающимъ, что он любятъ человка, къ которому привлечены только пробудившеюся лгь нихъ потребностью любить! Поврьте, Варвара Михайловна, вы точно также полюбили бы другаго человка, еслибъ онъ находился съ вами въ такихъ же отношеніяхъ какъ я, и еслибъ онъ умлъ привлечь на себя ваше вниманіе. Вы любите не меня, вы любите то чувство, которое я возбудилъ въ васъ, вы любите тревожныя, сладкія радости этого чистаго и святаго чувства, вы любите прекрасныя молодыя мечты, сопряженныя съ первою любовью молодой двушки, вы украшаете меня, въ своемъ воображеніи, качествами и совершенствами, которыми я не обладаю. Я завладлъ вашею любовью, а не заслужилъ ее, поврьте, Варвара Михайловна, вы меня не любите, вы не можете любить меня истинно.

Но придетъ пора,— (вспомните слова мои) придетъ для васъ пора истинной, не ребяческой, не воображаемой,— любви. Тогда вы будете любить не чувство, которое вы подарите человку, а самаго человка, который невольно привлечетъ васъ и заслужитъ любовь вашу своими rtpe* красными качествами и своею глубокою и горячею любовью…. И съ непобдимою силою возстанетъ тогда и разовьется въ душ вашей привязанность къ нему. Если вы не будете свободны…. это чувство погубитъ васъ, вы всегда останетесь врны вашему долгу, я въ томъ твердо убжденъ, но вы будете страдать, невыразимо, необъяінимо страдать…. погибнетъ ваша молодость, ваша красота, ваша бодрость душевная, изнеможетъ духъ вашъ въ тяжкой, ужасной борьб съ этимъ чувствомъ!’.. Вы будете несчастны….

А каково будетъ тогда мн?

О, какимъ безумнымъ, страшнымъ порывамъ ревности и отчаянья будетъ предаваться тогда сердце мое!… съ какимъ мучительнымъ безпокойствомъ буду я слдить за вашими чувствами и впечатлніями…. и какъ измучу я васъ моими подозрніями, моею ревнивою взыскательностью!… Если же вы будете свободны и встртитесь съ человкомъ, вполн достойнымъ и любящимъ васъ, какъ много высокаго блаженства, какъ много тихихъ, святыхъ, семейныхъ радостей ожидаетъ васъ въ вашемъ супружеств!… Этимъ блаженствомъ, этими радостями не надлитъ васъ моя любовь…. Это блаженство и эти радости не въ состояніи я оцнять…. Они меня не осчастливятъ!….

Теперь ршите, Варвара Михайловна, судьбу мою, и будьте уврены, что каково бы ни было ваше ршеніе, я приму его съ любовью, и вчно, вчно буду уважать васъ также высоко, также искренно и глубоко, какъ уважаю я васъ теперь, и какъ не уважалъ, до-сихъ-поръ, ни одной женщины въ мір! . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

2.

Варенька прочитала это письмо.

Она не поняла его, мысли мшались въ ея голов. Взоръ ея машинально и разсянно слдилъ по написаннымъ строкамъ князя. Сердце ея ныло отъ тоски. Смертельная блдность покрывала ея щеки.

Кончивъ чтеніе, она положила письмо на столъ и долго стояла предъ нимъ неподвижная, безмолвная, устремивъ на него пристальный, вопрошающій взоръ, какъ будто ожидая разъясненія непонятнаго чтенія. Руки ея скрестились на груди и дрожали отъ внутренняго лихорадочнаго волненія. Ни одна ясная мысль не приходила ей въ умъ, ни въ одномъ чувств не умла она дать себ отчета…. Только въ груди ея что-то ныло невыразимо, только въ сердце ея стонало что-то съ неодолимою тоскою….

Такъ прошло нсколько минутъ. Наконецъ она какъ-будто очнулась, взяла письмо, и собравшись съ силами, начала его вновь перечитывать. На этотъ разъ читала она его съ вниманіемъ, съ напряженнымъ, страстно-напряженнымъ вниманіемъ! Возможно ли объяснить вс мысли, которыя тснились въ ея голов во-время этого чтенія? вс различныя, противурчащія мысли, которыя смнялись одна другою, боролись межъ собой и сливались въ сильное, мучительное чувство любви и страданія?…

Кончивъ письмо, Варенька скоро встала.

— Онъ ошибается! сказала она съ одушевленіемъ: я люблю его…. О, я знаю, что я люблю его!… Онъ ошибается,— мы будемъ счастливы…. со мной одной, съ моею любовью можетъ онъ быть счастливъ…. его одного въ мір могу я любить!… Онъ ошибается,— онъ не знаетъ меня!… Но я пойду къ нему…. я скажу ему, что люблю его!… Онъ пойметъ, что я люблю его, онъ повритъ моему обту вчной любви, вчной врности!

И гордое, высокое сознаніе своего достоинства и силы своей любви отразилось на блдномъ чел молодой двушки.

— Онъ сомнвается во мн, продолжала она: но онъ перестанетъ сомнваться! и что мн за дло до его сомнніи, до его ревности?… вдь я люблю его…. вдь я чувствую, что могу составить его счастіе, что любовь моя всесильна! что она успокоитъ вс его опасенія, уничтожитъ его сомнніе, излечитъ его ревность…. О, несмотря на все, онъ будетъ, онъ долженъ быть счастливъ! Я…. я ручаюсь за его счастіе…. я чувствую, что въ состояніи составить его!…

И сердце Вареньки билось какъ-то гордо и сильно въ молодой груди. Щеки ея покрылись румянцемъ, глаза блистали, головка ея, незадолго передъ тмъ опустившаяся къ груди, поднялась съ граціознымъ и неуловимымъ движеніемъ гордости и самоувренности.

Она взяла письмо и снова начала его перечитывать. Теперь она глубже вникнула въ смыслъ этихъ строкъ…. она иначе поняла чувство, которое руководило перомъ князя…. она дальше останавливалась на нкоторыхъ выраженіяхъ, которыя раскрывали ей состояніе души его. Ей показалось вдругъ, что одно чувство чести заставило князя предоставить ей ршеніе ихъ судьбы, ей показалось яснымъ, что онъ боится женитьбы, и всячески старается внушить ей отказать ему.

Ошибалась ли она? мы увидимъ это въ-послдствіи….

Какъ скоро эта мысль вошла ей въ голову, Варенька вздрогнула, отчаянье завладло ея сердцемъ, она бросилась на постель, рыдая спрятала голову въ подушки, чтобъ никто въ дом не услышалъ стона, судорожно вырывавшагося изъ груди ея…

Варенька пришла къ обду съ спокойнымъ лицомъ, съ котораго исчезли слды утреннихъ слезъ, и хотя губы ея были блдне обыкновеннаго и голосъ дрожалъ отъ внутренняго волненія, она успла однако скрыть отъ отца и брата свое душевное состояніе. Только материнское сердце не могла она обмануть своимъ притворствомъ. Палагея Федоровна отгадала, что въ душ молодой двушки таится тяжелое горе. Напрасно болтала Варенька весело и безпечно съ братомъ, напрасно улыбалась она родителямъ,— Палагея Федоровна отгадывала въ этой веселости какое-то болзненное принужденіе,— въ этой улыбк, какую-то особенную ласку, полную грусти и нжности, которая вызывала слезы на рсницы старушки. Она не спускала глазъ съ Вареньки и насилу дождалась конца обда, чтобъ отвести ее въ сторону и спросить у нея о причин ея горести.

Варенька испугалась вопроса матери. Открыть ей свою тайну было бы возобновить вс грустныя и тяжелыя минуты, причиненныя сватовствомъ Ршеткина и разрывомъ съ нимъ,— она сказала, обвивъ руками шею озабоченной старушки, и цалуя ея морщинистыя щеки, что она несовсмъ-то здорова. Палагея Федоровна тотчасъ повела ее къ отцу и по приказанію послдняго закутала Вареньку въ теплую кацавейку и напоила ее липовымъ цвтомъ. Потомъ перекрестила ее набожно, читая тихую молитву и цалуя горячій лобъ молодой двушки. Варенька услась между братомъ и матерью, слушала разсказы перваго, любовалась радостью послдней, все еще неуспвшей опомниться отъ свиданія съ сыномъ.

А что происходило покуда въ ея сердц? Этого никто не зналъ. Только когда она вернулась въ свою комнату, посл невыносимо-тяжелаго дня, когда затворивъ за собою дверь она осталась одна,— одна съ своими мыслями, одна съ своею грустью, она вздохнула свободне. Блдные лучи лампадки освтили крупныя слезы, катившіяся по щекамъ бдной двушки, и развернутое письмо князя, которое она держала въ дрожащихъ рукахъ.

— Я люблю его! сказала она наконецъ съ отчаяньемъ, прижимая къ губамъ строки князя, и сердце ея рвалось на части….

— Да я люблю его!… продолжала она: но что я ему скажу?— какъ мн поступить?… Боже мой, помоги мн…. не оставь меня…. Я молюсь о его счастіи!… и полные слезъ глаза кроткой двушки устремились опять на роковыя строки, и всю ночь провела она въ молитв, размышленіи и слезахъ….

ГЛАВА XVII.

‘И все прошло навкъ! и въ памяти смятенной
Остался только слдъ блаженства моего….’
(Гр. Ростопчина.)

На слдующій день, по дорог къ Прыскухину, халъ щегольской кабріолетъ, запряженный прекрасною лошадью, которою правилъ самъ князь. Погода была чудная. Былъ одинъ изъ тхъ рдкихъ, ясныхъ дней, на которые такъ скупа наша сверная осень.

Сильной рукой удерживая нетерпніе бойкаго коня, князь халъ шагомъ. Онъ былъ грустенъ, безпокоенъ. Голова его опустилась, какъ-бы обремененная тяжелыми помышленіями. Ему было досадно на себя.

— Варенька сущій ребенокъ, думалъ онъ:— она врно не поняла моего письма…. Она такъ неопытна…. она воображаетъ, что любитъ меня, и что согласись выдти за меня замужъ, она положитъ основаніе прочному и несомннному счастію нашему…. И князь улыбнулся съ грустью и отчасти съ насмшкой.— Она будетъ уврять меня въ своей любви и въ возможности супружескаго счастія. Бдное Дитя! Какую она готовитъ себ горькую участь…. но я исполнилъ свой долгъ,— я предупредилъ ее. Какъ могъ я забыться третьяго-дня до такой степени?… какъ я могъ увлечься моими чувствами и высказать ихъ Вареньк?… Вотъ въ какое непріятное положеніе поставилъ я себя этимъ…. Я поступилъ какъ настоящій школьникъ. Единственная женщина, которую я любилъ истинно, будетъ несчастна чрезъ мою любовь…. Я виноватъ предъ нею.

И въ-самомъ-дл, князь любилъ молодую двушку, но съ той минуты какъ онъ узналъ, что она раздляетъ его чувство, съ гой минуты, какъ женитьба не носилась больше въ его мечтахъ, а ожидала его въ дйствительности, онъ сталъ къ ней равнодушне. Ему казалось, что вся поэзія любви улетала отъ него, а съ женитьбой — начиналась для него жизнь, полная разочарованій, тревогъ и непріятностей. Теперь, когда судьба его должна была ршиться,— онъ возненавидлъ супружество. Въ грустномъ ум его рисовались уже вс непріятности, его ожидающія. Онъ представилъ себя мужемъ Вареньки, которую онъ усплъ ужъ разлюбить. Она плачетъ,— онъ досадуетъ. Она упрекаетъ его въ холодности — онъ выходитъ изъ себя, онъ сердится за ея взыскательность…. между ними происходитъ сцена…. а онъ такъ ненавидитъ женскія слезы и упреки!… Онъ убгаетъ изъ дому, возвращаясь встрчаетъ жену не въ-дух, съ красными глазами, съ глубокими вздохами…. Онъ хочетъ съ ней помириться…. но вмсто-того чтобъ успокоиться, она бросается къ нему на шею, въ порыв радости и благодарности…. а онъ ненавидитъ сцены нжности…. Но вотъ жена успокоилась, за-то около него раздается крикъ и визгъ дтей…. такой, что Боже упаси!… одинъ ребенокъ боленъ, другой капризничаетъ, третій шалить,— онъ терпть не можетъ дтей…. не исключая и своихъ!…

Но вотъ сцены мняются. Онъ не дома. Возл него не сидитъ заплаканная жена, съ упреками и нжностями, вокругъ него не возятся несносныя дти, нтъ…. теперь онъ на вечер. Варенька ослпительно-хороша, прекрасные глаза ея сіяютъ весельемъ и затмваютъ брилліанты, блестящіе въ русыхъ ея волосахъ, на блыя, какъ мраморъ, плечи падаютъ роскошныя кудри…. тонкую талію ея обхватываетъ ловкій кавалеръ и увлекаетъ въ вальсъ прелестную царицу бала… и она танцуетъ легко, граціозно, какъ фея… и такъ полна она жизни, огня, прелести!… Около нее толпятся поклонники…. она разговариваетъ съ ними весело, свободно…. какъ разговаривала съ нимъ когда-то, въ Прыскухин, въ чайной, освщенной сальными свчами, возл дремлющихъ родителей, между Шиллеромъ и Пушкинымъ…. Теперь, окруженная своими поклонниками,— въ чаду своего торжества, своего бальнаго торжества!…. она не думаетъ о муж. Онъ стоитъ въ углу, притворяясь равнодушнымъ и спокойнымъ. Онъ улыбается похваламъ, которрія расточаютъ ея красот, ея любезности… но онъ уязвленъ въ сердц…, онъ страдаетъ, онъ забытъ…. ея глаза не ищутъ его, она не улыбается ему, какъ улыбалась прежде… она царица бала, она носится предъ нимъ въ вихр танцевъ, воздушная, прекрасная, какъ мечта!… Онъ досадуетъ, онъ увозитъ ее домой, онъ надется, что наконецъ она обратитъ на него вниманіе…. но нтъ, она устала, ей не до него…. она мечтаетъ о бал, о торжеств своемъ…. и вотъ, Боже мой! дошло до того, что онъ вымаливаетъ у нея ласку, выпрашиваетъ у нея улыбку…. и считаетъ себя вполн счастливымъ, если она скажетъ ему ласковое словечко….

Но сцены опять мняются въ его воображеніи…. Варенька представляется ему въ новомъ вид. Теперь она не безпечная женщина, упоенная веселіемъ танца, она не скользитъ граціозно по гладкому паркету, улыбаясь своему кавалеру и опираясь небрежно на его руку, глаза ея не блестятъ ребяческимъ веселіемъ…. нтъ, она блдна, она сидитъ въ углу, равнодушная ко всему ее окружающему, равнодушная къ восторженному восхищенію, которое возбуждаетъ своею красотою. Она ждетъ чего-то, глаза ея устремлены на дверь съ невыразимымъ безпокойствомъ и нетерпніемъ. О, Варенька уже не кроткій ребенокъ, какимъ была до замужства, и не безпечная, веселая молодая женщина, которая такъ любила танцы и праздники… нтъ, теперь она любитъ, она страдаетъ, теперь вс ея чувства и мысли, вся любовь ея принадлежатъ человку, котораго она не сметъ и не должна любить, теперь она борется съ могучимъ, непобдимымъ чувствомъ, теперь пропало ея спокойствіе, ея небесное, дивное спокойствіе!… Мучительная страсть наложила роковую печать на блдное чело ея. Глаза ея выражаютъ глубокое сердечное страданіе и блестятъ какимъ-то печальнымъ и мрачнымъ огнемъ…. Но вотъ румянецъ пробжалъ по блднымъ щекамъ, губы слегка задрожали. Сердце князя облилось кровью. Онъ также устремилъ свой взглядъ на дверь.

Въ комнату вошелъ его соперникъ.

Прекрасное открытое чело послдняго украшено дивнымъ внкомъ молодости и любви. Юношеская, пылкая душа отражается въ темныхъ глазахъ, съ нетерпніемъ отыскивающихъ Вареньку. Вотъ они встртились съ ея тоскующими, грустными глазами и обмнялись взоромъ. Боже!… Какъ много выражалось въ этомъ бгломъ взор!… Какъ много и любви страданія!…

Князь съ трудомъ смиряетъ свое бшенство. Онъ подходитъ къ жен. Онъ слдитъ за ея движеніями, она дрожитъ подъ его взоромъ!… ‘Домой!… домой!’ шепчетъ она ему, съ невыразимымъ страданіемъ, и бросая еще одинъ взглядъ, грустный, прощальный взглядъ молодому человку,— она покидаетъ комнату, въ которой заключается вся жизнь ея. Князь взбшенъ. Ревность терзаетъ его…. Она несчастлива, она молчитъ и страдаетъ…

— Вотъ наша жизнь! сказалъ самъ себ князь, печально вздыхая, посл тяжелыхъ грезь… вотъ что насъ ждетъ!… вотъ какъ будемъ мы жить, страдая каждый въ своемъ углу, ненавидя другъ друга. А тутъ еще выростутъ дти: одни будутъ глупы, или безобразны, другихъ мы избалуемъ и изъ нихъ выйдутъ негодяи…. О, какой адъ въ такой жизни.

Въ эту минуту князь подъхалъ къ Прыскухину, лошадь остановилась по привычк у подъзда…. Князь поднялъ голову: на крыльц стояла Варенька, не та Варенька, которая за нсколько минутъ терзала его воображеніе, не блестящая царица бала, не заплаканная жена съ навязчивой нжностью, не страждущая, страстная женщина…. нтъ, предъ нимъ стояла Варенька, любящая Варенька, дикій, прелестный цвтокъ, окруженный уединеніемъ лсовъ и полей, идеалъ кротости и милосердія, добрый геній скромнаго Прыскухина, предъ нимъ стояла прежняя Варенька, его Варенька, любовь души его!…

— И это прекрасное созданье будетъ чрезъ меня несчастливо, подумалъ князь, слдуя за ней въ домъ. Въ эту минуту,— мысль его была не эгоистическая, въ эту минуту, онъ въ-самомъ-дл думалъ не о себ, а о ней.

До обда князь и Варенька не имли случая обмняться словомъ. Михайло Федотовичъ не отходилъ ни на минуту отъ своего паціента, котораго онъ спасъ, по его мннію, отъ самой опасной и многосложной болзни, козьимъ молокомъ и какими-то порошками, которыхъ князь никогда не принималъ.

Положеніе Вареньки и князя было невыносимо. Къ обду пріхалъ новый сосдъ. Его присутствіе оживило общество. Вс, исключая старика Березина, были какъ-то не въ дух и безотчетно грустно-настроены, но съ появленіемъ Елашина это расположеніе перемнилось. Михайло Федотовичъ, Палагея Федоровна и молодой Березинъ развеселились, одушевленная болтовня и разсказы молодаго сосда приводили ихъ въ восхищеніе и вызывали даже улыбку на озабоченномъ лиц князя. Посл обда Варенька сла за фортепіано. Михайло Федотовичъ принялся за газету, Палагея Федоровна за чулокъ. Молодой Березинъ и Елашинъ вышли курить въ другую комнату, а князь слъ къ окну, недалеко отъ Вареньки, и барабанилъ по стеклу.

Природный музыкальный талантъ Вареньки былъ заботливо развитъ стараніемъ ея тетушки, которая была сама отличная музыкантша, и уроками, которыя она доставляла Вареньк, когда бывала съ ней въ столиц. Игра молодой двушки была, правда, не блестящая, въ ней дышала таже высокая простота, которая была разлита во всемъ ея существ, но Варенька была одарена истиннымъ музыкальнымъ чувствомъ, и игра ея трогала до глубины души, хотя и не приводила въ изумленіе.

Разсянно, машинально сыграла она теперь нсколько піесъ, которымъ внималъ, изъ сосдней комнаты, одинъ Елашинъ. Михайло Федотовичъ занимался своей газетой, Палагея Федоровна чулкомъ, молодой Березинъ мечталъ, окружая себя облаками дыма, князь размышлялъ и барабанилъ по стеклу…. Варенька размышляла и ударяла по клавишамъ….. но вотъ ей попались на глаза ноты съ любимой піеской князя, серенадой Шуберта (Штендхенъ) этой меланхолической и восхитительной идилліей, въ которой такъ много чувства, грусти и мелодіи. О, какъ многое напомнила она Вареньк!…

Она взяла ноты. Глаза ея наполнились слезами… игра ея одушевилась.

Князь вздрогнулъ при первыхъ звукахъ любимой серенады…. Тяжелый, невольный вздохъ вырвался изъ груди его, а Варенька продолжала играть, съ такимъ выраженіемъ, что вся душа ея, казалось, вылилась въ вдохновенную игруИтакъ много простоты было въ этой игр, и такъ много грусти дышало въ ней, и такъ трогательнохороши были эти поэтическіе звуки, что они невольно потрясли души всхъ присутствующихъ.

Михайло Федотовичъ и Палагея Федоровна задумались, молодой Березинъ забылъ о своей трубк. Князь пересталъ барабанить и съ невыразимою грустью внималъ любимой мелодіи. Но ни на кого игра Вареньки не произвела такого, впечатлнія какъ на Елашина: съ первыхъ нотъ серенады началъ онъ прислушиваться внимательно, и чмъ дольше онъ слушалъ, тмъ сильне билось молодое сердце его, привыкшее сочувствовать всему прекрасному. Душа его наполнялась невыразимымъ восхищеніемъ, онъ былъ тронутъ до глубины сердца…. Сигара выпала изъ рукъ его, онъ подходилъ все ближе и ближе къ Вареньк, и наконецъ, какъ прикованный очарованіемъ ея игры, сталъ возл нея, впиваясь слухомъ въ мелодическіе звуки, боясь переводить дыханіе. Такъ сильно отзывалось въ душ его все, что выливалось изъ груди ближняго. Онъ смотрлъ теперь на Вареньку другими глазами, красота ея казалась ему сто разъ выразительне, чмъ прежде, и въ-самомъ-дл Варенька была чудно хороша въ эту минуту… Она перестала уже играть, а Елашинъ все еще слушалъ и неподвижно стоялъ возл нея, устремивъ на нее восхищенный взглядъ. Ему казалось, что онъ уже коротко познакомился съ молодой двушкой, которую видлъ однакоже въ первый разъ: такъ много объяснила ему игра ея…

Варенька ничего не замчала. Она видла одного князя. За-то князь не спускалъ глазъ съ молодаго сосда своего, онъ подмчалъ вс движенія его, ловилъ вс впечатлнія, отражавшіеся на воодушевленномъ лиц юноши, и понялъ все, что происходило въ его сердц.

Онъ ее полюбитъ! думалъ князь, и внимательно началъ разсматривать Елашина. Потомъ взоръ его устремился на Вареньку. Наконецъ онъ всталъ и вышелъ въ другую комнату, тревожимый невыразимымъ безпокойствомъ, грустью и досадой, чрезъ нсколько времени, подойдя къ окну, онъ увидлъ Елашина и Петрушу Березина, прогуливающихся въ саду. Тогда онъ вошелъ въ залу. Въ ней никого не было, кром Вареньки, которая стояла возл фортепіано, съ серенадой Шуберта въ рукахъ…. Она сдлала ему знакъ рукой, и онъ подошелъ къ ней…

— Князь, сказала молодая двушка, устремляя на него свой кроткій и спокойный взглядъ: я прочла ваше письмо и признаюсь, долго не понимала его. Одно мн только въ немъ совершенно ясно: то, что вы сомнваетесь въ любви моей и въ возможности супружескаго счастія между нами. Я не стану уврять васъ въ моей привязанности, вы ее отталкиваете, и какъ бы я ни увряла васъ, вы бы не поврили ей…. Что же касается до вашихъ опасеній насчетъ нашей будущности, то я не имю средствъ уничтожить ихъ, мои слова не могутъ поколебать вашъ образъ мыслей, мои убжденія не могутъ имть всу въ вашихъ глазахъ. Женская гордость не позволяетъ мн навязывать ихъ вамъ…. По этому, зачмъ вамъ опасаться за вашу свободу?.. Боже мой! разв я думаю о себ?.. разв какіе нибудь виды прельщали меня и внушили мн мою любовь?.. Нтъ, князь!.. Богъ видитъ, что я желаю вашего счастія, вашего спокойствія, поэтому, вы совершенно и вполн свободны… Еслибъ вы любили меня и врили любви моей, о тогда было-бы другое дло… но теперь…. теперь пусть будетъ по вашей вол: мы разстанемся!.. И Варенька опустила глаза, съ трудомъ удерживая рыданіе.

— Такъ вы мн отказываете? спросилъ князь, притворяясь удивленнымъ.

Варенька подняла снова глаза и посмотрла на него такъ пристально, такъ спокойно, такъ гордо, что князь, красня, опустилъ невольно глаза.

Посл минуты молчанія, Варенька подошла къ князю блдная, съ болзненной улыбкой на губахъ:

— Къ чему эта комедія, князь? сказала она, почти съ негодованіемъ и съ достоинствомъ: вы меня не обманете. Вы думаете, что я не поняла вашего письма?… Я вамъ даю отвтъ, который вы сами мн предписали: по этому вы должны быть довольны. Князь, ваша любовь, ваше письмо, вашъ вопросъ, ваши слова…. все это насмшка… насмшка надо мной!.. но я поняла ее, князь… О будьте спокойны!.. я вамъ не скажу ни слова упрека… я васъ даже не виню… вы дйствуете по вашимъ убжденіямъ, и каковы бы он ни были, я ихъ уважаю… Но зачмъ вы притворяетесь удивленнымъ? Вы не могли ожидать отъ меня другаго отвта, какъ тотъ, который вы сами какъ-бы продиктовали мн. Вы понимаете, князь, что на ваше письмо и на ваши слова, я могу отвчать вамъ однимъ отказомъ… Прощайте же, князь, будьте счастливы!… Уважайте меня, это мое единственное желаніе… не забудьте Ршеткина и Машеньку — это моя послдняя просьба… Мы разстаемся друзьями, не правда ли? Я васъ благодарю… за т часы, которые мы провели вмст…

— Когда-нибудь, сказалъ князь, живо прерывая ее, когда-нибудь, Варвара Михайловна, вы поблагодарите меня и за то, что я имлъ духъ отвратить отъ васъ большое несчастіе, разстаться съ вами и пожертвовать моею любовью вашему будущему счастію!.. Не улыбайтесь, Варвара Михайловна!.. Я говорю чистосердечно… вы будете счастливы… и тогда вы другими глазами будете смотрть на мои поступокъ…. Будущность меня оправдаетъ. Вы поймете тогда мои дйствія, которыя считаете эгоистическими и для которыхъ требуется съ моей стороны больше самопожертвованія, чмъ вы полагаете… Да, Варвара Михайловна, что бы вы ни говорили, чтобы вы о мн ни думали, а я люблю васъ, и въ минуту разлуки я еще сильне, еще глубже чувствую, какъ много, какъ горячо я васъ люблю!.. Но, клянусь вамъ, вы не могли бы быть со мной счастливы… клянусь вамъ, Варвара Михайловна, что мои опасенія за вашу будущность внушаетъ мн не легкомысліе, а моя опытность, мое знаніе женскаго сердца и моя любовь къ вамъ. Мы должны разстаться… но поврьте, Варвара Михайловна, что у меня не будетъ лучшаго, священнйшаго воспоминанія, какъ воспоминаніе ныншняго лта, и что я всегда буду думать о васъ, какъ объ образц добродтели и кротости, какъ о женщин, которой я не знаю равной….

Варенька молча поклонилась ему и хотла уйти изъ комцаты, но дойдя до порога, она остановилась:

— О нтъ!… намъ невозможно, такъ разстаться! сказала она, рыдая и возвращаясь къ князю.

Онъ взялъ ея руку, прижалъ къ своимъ губамъ, не поднимая глазъ на бдную двушку, ожидавшую отъ него послдняго слова прощанья и любви.

Наконецъ она собралась съ силой.

— Будьте счастливы! вспоминайте иногда обо мн!, сказала она едва внятнымъ голосомъ, и поспшно ушла въ свою комнату…

— Я свободенъ!… сказалъ про себя князь, садясь въ свой кабріолетъ и покидая Прыскухино. Мн тяжело, мн грустно, но я доволенъ собой. Я поступилъ благоразумно, очень даже благоразумно…

2.

Чрезъ нсколько дней, князь пріхалъ въ Прыскухино съ прощальнымъ визитомъ, объявивъ, что важныя дла неожиданно потребовали его присутствія въ Петербургъ. Михайло Федотовичъ и Палагея Федоровна съ радушіемъ и грустью простились съ нимъ, какъ съ добрымъ сосдомъ и пріятелемъ, и старикъ Березинъ вручилъ ему, на прощанье, цлую картоночку порошковъ отъ кашля и письменное наставленіе, какъ ихъ употреблять. Князь былъ тронутъ добродушіемъ почтеннаго старика, и прощаясь съ нимъ, онъ понялъ, какъ сильно привязанъ привычкой къ скромному и гостепріимному семейству Березиныхъ.

Варенька была въ своей комнат, но Михайло Федотовичъ настоялъ на томъ, чтобъ за нею послали.

Она явилась на видъ спокойная, но блдная, блдная какою князь еще никогда ее не видалъ.

— Вотъ! дочь все хвораетъ у насъ! сказалъ печально Михайло Федотовичъ, цалуя въ лобъ молодую двушку.

На глазахъ Вареньки навернулись слезы.

Князь опустилъ голову и почувствовалъ ужасное стсненіе сердца. Онъ подошелъ къ Вареньк, простился съ ней и опрометью бросился къ крыльцу, къ которому былъ ужъ поданъ его экипажъ

Старички Березины стояли долго на крыльц и съ грустью смотрли въ слдъ отъзжающему сосду…

Варенька заперлась въ свою комнату. Тамъ, въ страшномъ порыв отчаянья, бросилась она на колна, передъ святою иконою Божіей Матери и подняла къ ней съ судорожнымъ движеніемъ дрожащія руки свои:

— Все кончено! сказала она съ воплемъ и рыданьемъ. Матерь, Пресвятая Богородица, сжалься надо мною!…

И долго, долго раздавались въ уединенной комнат горестныя рыданія…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда князь отъхалъ отъ Прыскухина, онъ повернулся, чтобъ въ послдній разъ посмотрть на знакомое село. При вид стараго дома, заглохшаго сада, гд протекло для него такъ много отрадныхъ часовъ, князь почувствовалъ невыразимую грусть, но онъ началъ спускаться подъ гору, Прыскухино исчезло изъ его глазъ, только близъ него извивалась, по скату горы, знакомая тропинка, по которой онъ часто гулялъ съ Варенькой и которая вела къ ‘барышниному садику’.

Князь отвернулся…. и заплакалъ…. Давно давно не зналъ онъ слезъ… Напрасно старался онъ унять ихъ…. онъ плакалъ, плакалъ какъ дитя… и образъ Вареньки, кроткій и прекрасный носился передъ его глазами…..

Но вотъ навстрчу детъ чей-то экипажъ. Они поровнялись. Князь узналъ Елашина.

— О-го! такъ онъ къ нимъ каждый день сталъ здить, подумалъ князь съ горькимъ, дкимъ чувствомъ досады, ревности или, врне, зависти….. и надвинувъ шляпу на брови, отбросился въ уголъ коляски.

Экипажъ Елашина давно уже пронесся, а князь все сидлъ угрюмый, мрачный.

— Какое мн до нихъ дло! вскричалъ онъ такъ громко, что кучеръ его оглянулся. Пускай они разъигрываютъ свою смшную, глупую идиллію Пошелъ живе! крикнулъ онъ кучеру.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Сестра сегодня очень занемогла, сказалъ Петруша Березинъ своему пріятелю, когда тотъ пріхалъ въ Прыскухино, съ намреніемъ взять съ собой молодаго человка и отправиться съ нимъ съ визитами, къ прочимъ сосдямъ.

— Занемогла? занемогла? съ испугомъ повторилъ Елашинъ. Онъ вспомнилъ прекрасное и трогательное личико молодой двушки, онъ вспомнилъ неподдльное выраженіе скорби, которое дышало въ ея игр, и ему стало грустно. Онъ понялъ, что она страдала. Какое-то братское чувство, полное нжности и участія, вкралась въ его сердце, душа стремилась къ больной Вареньк, и онъ дорого бы далъ, чтобъ разгадать и утшить печаль ея.

На другой день князь былъ уже на дорог въ Петербургъ. Съ нимъ сидлъ Ршеткинъ, котораго онъ взялъ, по просьб Вареньки, подъ свое поктовительство. Они оба были грустно-настроены. Но князь грустилъ и насвистывалъ водевильные куплеты, а добрякъ Ршеткинъ грустилъ и плакалъ… онъ думалъ о своей Машеньк, о своей черноглазой красавиц, которая дала ему клятву быть ему врной и благословила его маленькимъ образомъ. Говорятъ, будто-бы къ клятв и къ благословенію присоединила она еще робкій и нжный поцалуй, но еще не доказано, и мы лучше промолчимъ объ этомъ обстоятельств, чтобъ не сказать, какъ-нибудь, напраслину на нашу хорошенькую знакомую. Ршеткинъ цаловалъ образокъ, мечталъ о будущемъ счастіи, молился о своей ненаглядной Машеньк, вспоминалъ ея прощанье, и горячая слеза падала на завтный образокъ съ рсницъ добраго и влюбленнаго молодаго человка.

Князь вспоминалъ также многое. Покидая деревню, онъ жаллъ о минутахъ высокаго и чистаго счастія, которыя казались ему теперь прекраснымъ сномъ. Онъ жаллъ о Вареньк…. о своемъ добромъ геніи, о своей кроткой, любящей Вареньк… но между-тмъ эгоизмъ нашептывалъ ему съ удовольствіемъ, что теперь онъ избавленъ отъ бремени семейнаго счастія, которое чуть было не пало ему въ удлъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ГЛАВА XVIII.

‘Вотъ Петербургъ величественный, чинный
Съ холодной и широкою Невой.
Попрежнему все здсь шумитъ и блещетъ’.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(Гр. Растопчина.)

Князь снова въ Петербург, окруженный свтскими удовольствіями, свтскими пріятелями. Каждый день Получаетъ онъ бездну пригласительныхъ билетовъ, каждый день остритъ, злословитъ и скучаетъ онъ въ блестящихъ собраніяхъ. Слова улыбаются ему прелестныя женщины, снова слышитъ онъ острыя и пошлыя фразы… когда какія случатся. Снова катается онъ по Невскому, ухаживаетъ за хорошенькими женщинами, боится какъ огня молодыхъ двушекъ, къ которымъ никогда не подходитъ, читаетъ, отъ нечего длать, французскія книги, покупаетъ фарфоровыя куклы, даетъ роскошные обды, и скучаетъ такъ добросовстно, что любо посмотрть. Однимъ-словомъ, все идетъ попрежнему, и князь зажилъ по старому. Да, все попрежнему!… только разница въ томъ, что прежде князь ни о чемъ не вспоминалъ, а теперь, какъ часто, среди шума аристократическаго вечера, при веселыхъ звукахъ оркестра, или посреди жужанья свтскихъ разговоровъ, душу князя посщаетъ воспоминаніе прекраснаго и отраднаго лта… И ему кажется, что онъ въ Прыскухин, въ скромномъ и гостепріимномъ Прыскухин, что онъ сидитъ возл своего добраго доктора, а предъ собой видитъ мыслящее, прекрасное женское личико, которое такъ спокойно и такъ кротко ему улыбается Иногда въ ушахъ его звучитъ любимый ‘Штендхенъ’, и сладкіе звуки любви превращаются въ звуки прощанья и грусти О, тяжело бываетъ князю, когда эти воспоминанія терзаютъ его душу!.. грустно бываетъ ему, когда онъ любезничаетъ съ свтской красавицей, а другой образъ носится предъ его глазами, и улыбается ему сквозь слезы….

Ршеткинъ, по милости князя получилъ въ Петербург хорошее мсто, которое показалось Пулхерь Семеновн столь значительнымъ, что посл многихъ просьбъ, увщеваній, слезъ и моленій, Машенька получила согласіе матери на вступленіе въ законный бракъ съ Ршеткинымъ. Теперь добрые и скромные супруги нанимаютъ небольшую, но веселенькую квартиру въ Коломн, занимаются каждый своимъ дломъ, получаютъ отъ матери письма со включеніемъ деревенскихъ доходовъ, здятъ въ торжественные дни въ Александринскій театръ, во второй ярусъ, приглашая близкихъ знакомыхъ въ свою ложу, въ которой имютъ талантъ помститься человкъ семь или восемь, любуются и восхищаются маленькимъ сыномъ своимъ, названнымъ въ честь князя, (т. е. въ честь крестнаго папеньки) Александромъ, и надваютъ на него красную рубашку, въ счастливые дни, когда крестный папенька и благодтель удостоиваетъ ихъ своимъ посщеніемъ.

Чрезъ Ршеткиныхъ получаетъ князь извстія о Вареньк. Чрезъ нихъ узналъ онъ, въ первое время возвращенія своего въ Петербургъ, что Варенька была опасно, почти безнадежно больна, что Елашинъ просилъ о продолженіи отпуска, что онъ во-время болзни Вареньки каждый день посщалъ опечаленныхъ родителей ея и былъ ихъ утшителемъ, и что онъ теперь въ постоянной переписк съ Михайломъ Федотовичемъ. Всми свдніями этими снабжала Машеньку Пулхерья Семеновна, прибавляя къ нимъ свои замчанія, заключенія, сужденія и сожалнія о безразсудств Вареньки, которая отталкиваетъ любовь благороднаго человка и не можетъ забыть коварнаго своего поклонника. Но, прибавила Пулхерья Семеновна, это происходитъ отъ того что Варенька слишкомъ зазнается и воображаетъ, что ей только и годятся что графы да князья, а всему виною ея воспитаніе.

На слдующій годъ князь узналъ, что Елашинъ опять здилъ на короткое время въ деревню, и каждый день бывалъ въ Прыскухин, а письма Пулхерьи Семеновны, которыя иногда по дружб сообщалъ ему Ршеткинъ, гласили, что Елашинъ совсмъ съ ума сошелъ, что онъ все больше и больше привязывается къ Вареньк, но что глупая двочка, хотя и уважаетъ его всмъ сердцемъ, но не отвчаетъ на его любовь. Зимой князя поразило извстіе, что Варенька сбирается съ тетушкой на короткое время въ Петербургъ.

Однажды князь былъ въ театр и во-время антракта вошелъ въ ложу одной свтской дамы, за которой онъ въ то время ухаживалъ. Онъ шутилъ и болталъ съ ней въ самомъ веселомъ расположеніи духа, но вдругъ, посреди одной фразы, князь замолчалъ, взоръ его, какъ прикованный остановился на одной изъ ложъ, находившихся напротивъ него, голосъ его замеръ, и яркій румянецъ пробжалъ по блднымъ щекамъ. Опомнившись, онъ докончилъ кое-какъ свою фразу, и потомъ невольно устремилъ глаза на предметъ, такъ внезапно поразившій его.

Напротивъ него въ лож сидли дв женщины, лицо одной изъ нихъ онъ видлъ когда-то на портрет, — это была сестра Михайлы Федотовича, другая была Варенька.

Князь ее тотчасъ же узналъ, хотя она чрезвычайно перемнилась съ-тхъ-поръ, какъ онъ ее не видалъ.

Онъ покинулъ ее почти ребенкомъ, но полтора года, протекшіе съ-тхъ-поръ, развили ея красоту изумительнымъ образомъ. Она, казалось, выросла, пополнла, лицо ея стало еще выразительне прежняго, таже кротость, тоже спокойствіе отражались въ ея прекрасныхъ темно-голубыхъ глазахъ, но то было уже не ребяческое, безпечное спокойствіе, а серьозное, высокое спокойствіе, которое мы пріобртаемъ посл большихъ душевныхъ страданій.

Князь долго не сводилъ съ нея глазъ, пораженный неожиданной встрчей. Голосъ его собседницы вызвалъ его изъ оцпеннія.

— Что съ вами, скажите, Бога ради, князь?… Я за васъ испугалась!…

— Извините меня, графиня, сказалъ князь, наклоняя слегка голову. Мое разсянье такъ простительно! Я увидлъ здсь людей, которыхъ не ожидалъ встртить….

— О этого ненужно было толковать, я это тотчасъ же поняла… но все же удивляюсь, какъ можетъ человкъ, подобный вамъ, растеряться до такой степени.

Князь притворно засмялся.

— А если я хотлъ обратить этимъ на себя ваше драгоцнное вниманіе?

— Вы хотите меня уврить, что ваше смущеніе было притворное?.. пожалуй! васъ на это станетъ!! но я не такъ легковрна, и въ голов моей возникло множество предположеній.. неслишкомъ выгодныхъ.

— Напримръ?

— Напримръ, сказала красавица, слегка кусая край розовыхъ своихъ губокъ: напримръ, я слышала о какой-то пастушеской, романической страсти, внушенной уединеніемъ и смазливымъ личикомъ, а больше всего деревенской праздностью…. Извините, князь, если трогательная эта страсть не что-иное, какъ выдумка и клевета… не я ее взнесла на такого опытнаго и серьезнаго человка, какъ вы… я повторяю только слышанное. Говорятъ, что вамъ хотлось вспомнить школьничьи лта и что вы похали въ деревню вздыхать подъ окнами наивной красавицы… говорятъ даже, что вы чуть не женились!… quelle plaisanterie! Ваше смущеніе заставило меня предположить, что предметъ аркадической любви переселился изъ своихъ лсовъ и полей въ одну изъ здшнихъ ложъ… и графиня навела лорнетъ на рядъ молодыхъ женщинъ, сидвшихъ напротивъ нея, стараясь угадать между ними ту, которая умла заслужить расположеніе ея поклонника. Она не остановила своего вниманія на Вареньк, наружность которой не отвчала ея иде о деревенской красавиц. Она искала красивое, румяное, наивное и отчасти жеманное личико, неловкія манеры, глаза, выглядывающіе изъ-подъ-лобья.

— Вы удивительно догадливы, графиня, сказалъ ей князь, оправившись совершенно отъ своего смятенія. Дошедшій до васъ слухъ нелишенъ нкоторой справедливости…. но неужели скука деревенской, однообразной жизни не извинитъ отчасти моей забавной аркадической страсти, какъ вы изволили ее назвать? Притомъ же деревенскія красавицы имютъ свою прелесть: неугодно ли вамъ удостовриться въ этомъ и посмотрть на молодую женщину, находящуюся въ третьей лож во второмъ ярус…. вотъ на ту, которая нагнула свою теперь прекрасную черноволосую головку… вы нашли ее?

— Боже мой!… да я ничего не вижу въ этой ложъ!.. тамъ сидитъ человкъ пятнадцать. И графиня засмялась.

— Но всмотритесь хорошенько въ молодую женщину… какъ вы ее находите? И князь старался обратить вниманіе своей прелестной собседницы на ложу Ршеткиныхъ, въ которой, между прочими лицами, находилась Vашенька или лучше сказать Марья Петровна, въ голубомъ шелковомъ плать и въ кружевной наколк съ красными цвтами.

— Знаете ли, что она въ-самомъ-дл очень и очень недурна! сказала князю, съ нкоторой досадой, свтская женщина, которая право не отказалась бы позаимствовать у Машеньки ея прекрасный цвтъ лица. Она не отказалась бы и отъ блыхъ ея зубовъ и отъ большихъ чорныхъ блестящихъ глазъ, которые такъ ярко сверкали изъ-подъ длинныхъ рсницъ. Tr&egrave,s bien, tr&egrave,s bien, продолжала графили, разсматривая Машеньку не совсмъ благосклоннымъ взоромъ. Жаль только, что она немного необтёсана, что она носитъ на голов полинялыя вербы и приглашаетъ въ свою ложу всхъ своихъ знакомыхъ.

— А какъ находите вы моего соперника, похитившаго у меня сердце моей жестокой красавицы? Вы видите это добродушное, румяное, улыбающееся лицо?

— Ха! ха! ха!.. князь, такъ это былъ вашъ соперникъ? О, c’est impayable!

— Скажите, мой счастливый соперникъ. Теперь онъ влюбленный супругъ моей красавицы, исправный чиновникъ, обитатель Коломны.

Графиня посмотрла еще разъ на Машеньку, на Ршеткина, на ихъ ложу, на князя, и успокоилась.

— Для деревни ваша страсть простительна, сказала она князю съ улыбкой: но для Петербурга…

— Въ Петербург сердце мое не поднимется во второй ярусъ, когда оно находитъ такъ много прекраснаго въ бель-этаж.

— И хорошо сдлаетъ, сказала графиня: здсь, по-крайней мр, просторне.

Посидвъ еще нсколько минутъ, князь поклонился почтительно своей собесдниц и вышелъ изъ ложи.

Дойдя до своего кресла, онъ бросилъ бглый взглядъ на ложу, въ которой была Варенька. Въ эту минуту вошелъ туда Елашинъ. Серьезное личико молодой двушки прояснилось дружеской и спокойной улыбкой. Глаза Елашина заблистали счастіемъ и любовію, когда онъ встртилъ эту улыбку. Почтительно поклонившись обимъ дамамъ, онъ слъ возл тетушки и вступилъ съ нею въ разговоръ, но глаза его постоянно устремлялись на молодую двушку съ выраженіемъ любви и высокаго уваженія.

Князь ухалъ изъ театра.

Онъ не встрчалъ больше Вареньку, но чрезъ годъ посл этой встрчи узналъ онъ, что Варенька вышла замужъ за Елашина. Это извстіе нисколько не удивило князя, онъ его давно ожидалъ, не смотря на то оно причинило ему невольную досаду, и князь еще боле прежняго сталъ острить надъ женскимъ постоянствомъ, что, конечно, было чрезвычайно справедливо съ его стороны. Не былъ ли онъ въ прав ожидать, что ожидать, что Варенька будетъ вкъ любить его безнадежно и умретъ отъ любви къ нему? О, онъ не зналъ чрезъ какія ужасныя страданія прошли эти дв прекрасныя души, прежде чмъ соединились, Онъ не видлъ отчаянныхъ слезъ Вареньки, онъ не считалъ ея безсонныхъ ночей, ея безрадостныхъ дней. Онъ не зналъ, какъ рвалось ея сердце при вид каждой вещи, каждаго мста, напоминавшихъ ей человка, котораго она любила своею первою любовію. Онъ не зналъ, какъ долго отвчала одной холодностью измученная, больная душа ея глубокой и священной привязанности Елашина. Онъ не зналъ, какъ много сплетень и непріятностей навлекъ онъ на то семейство, которымъ былъ такъ обласканъ, такъ радушно принятъ. Онъ не зналъ также, что вынесла твердая и молодая душа Елашина въ эти три года. Сначала Варенька внушила ему одно братское, нжное участіе, какъ существо слабое и страждущее. Но скоро, сблизясь съ нею, узнавъ ее короче, онъ понялъ все, что сердце Вареньки заключало въ себ высокаго, преданнаго и прекраснаго.

Привязанность его къ ней возрастала съ каждымъ днемъ, но онъ долго молчалъ о ней, чувствуя, что она не взаимна и не желая навязывать ее Вареньк. Каково было ему видть ея грусть и ея холодность, причина которыхъ была ему почти вполн извстна? Но это не ослабляло его любви. Онъ употреблялъ вс старанія, чтобъ ободрить душу бдной двушки и воскресить въ ней прежнюю энергію.

Долго усилія его были тщетны, много вынесъ онъ страданій, но все больше и больше привязывался къ Вареньк, все больше и больше чувствовалъ, что еще не все умерло въ молодой груди ея и что рано или поздно отзовется въ ней голосъ его врной любви!…

Знать Елашина и не любить его было невозможно. Варенька полюбила его какъ лучшаго друга и брата, и высоко цнила его въ своемъ мнніи. Образъ Князя долго не изглаживался изъ души ея и не позволялъ ей отвчать на любовь Елашина, но могло ли воспоминаніе блдной и причудливой любви князя устоять противъ очарованія горячей, юношеской, прекрасной любви Елашина? И обвинимъ ли мы Вареньку, когда узнаемъ, что дружба и уваженіе, которыя она питала къ молодому человку, незамтно приняли боле нжный оттнокъ? Она не полюбила его страстно и восторженно, не полюбила его съ тревожною мечтательностью первой любви, но спокойная, ясная и глубокая привязанность ея, основанная на высокомъ уваженіи, дарила ее не мене чудными минутами безмятежнаго счастія!

Варенька вышла за Елашина.

Предъ алтаремъ скромной, деревенской церкви, въ которомъ она проливала такъ много слезъ въ дни безнадежной печали, дала она святой обтъ врности и любви молодому супругу своему….

О, вс страданія, вс тяжкія минуты отчаянія и грусти, были забыты Елашинымъ, когда онъ ввелъ въ свой домъ свою молодую супругу, своего прекраснаго и кроткаго друга!

Не правъ ли былъ князь, когда оттолкнулъ отъ себя горячее сердце молодой двушки? Конечно, это благородное любящее сердце никогда не измнило бы ему, но могъ ли онъ, отвчать такою же теплотою чувствъ на ея чистую привязанность, какою отвчалъ Елашинъ на чистую любовь своего молодаго друга! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ЭПИЛОГЪ

Wir ist’s als ob ich die Sange
Nuf’s Haupt dir legen follt,
Betend, das Gott Dich erhalte
Go schon, unb rein, und hold!…
(Heine.)

Три года, посл свадьбы Елашиныхъ, находимъ мы Михаилу Федотовича, Палагею Федоровну и князя сидящихъ въ Прыскухин, въ чайной комнат.

Посл шести лтъ отсутствія, князь вздумалъ постить снова Воскресенское. Въ это же самое лто пріхали молодые Елашины провдать своихъ добрыхъ стариковъ-родигелей. Оттого, князь долго не ршался хать въ Прыскухино. Но вотъ, наконецъ, сидитъ, онъ съ почтенными стариками въ той самой комнат, въ которой, шесть лтъ тому назадъ читалъ и болталъ онъ съ Варенькой. Въ ней все по старому: та же мебель, тотъ же столь съ клеенчатымъ чахломъ, тотъ же диванъ, обитый набойкой, тотъ же шкифъ съ стеклянными дверцами, только Палагея Федоровна уже нетакъ хлопотлива и словоохотлива, какъ въ старину, и Михайло Федотовичъ съ меньшимъ жаромъ разсказываетъ о своихъ медицинскихъ подвигахъ. Добрые старики приняли князя съ прежнимъ радушіемъ. Они, казалось, были теперь вполн счастливы и спокойны.

Елашины были въ саду, и князь просилъ не посылать къ нимь съ извщеніемъ о его прізд, желая поговорить подольше со стариками.

— Да вотъ они гд сидятъ, сказала Палагея Федоровна, смотря въ садъ.

Князь подошелъ также къ отворенному окну.

Недалеко отъ него, подъ тнью деревьевъ разостланъ былъ коверъ. На немъ сидлъ прелестный двухъ-лтній мальчикъ и игралъ въ мячикъ съ молодой женщиной, сидвшей тоже на ковр.

Она устремляла на него съ невыразимою любовію прекрасные глаза свои. Ребенокъ смялся, и она смялась, онъ бжалъ за мячикомъ, она вставала съ мста, онъ ложился на коверъ,— она садилась возл него, и положивъ на свои колна прекрасную головку младенца покрывала ее горячими поцалуями.

Недалеко отъ нихъ, на скамейк, сидлъ молодой человкъ съ книгою въ рук. Глаза его были устремлены на молодую женщину и на блокурую головку ребенка. И кто бы не извинилъ его разсянности? Даже князь, злйшій врагъ супружескихъ нжностей, не удивлялся, смотря на Вареньку, что Елашинъ занимался больше ею, чмъ книгой. Какъ граціозна, какъ трогательно хороша была Варенька въ эту минуту!…

Но ребенокъ вырвался изъ ея рукъ и началъ играть прекрасной косой матери. Варенька, желая поправить бду, посадила мальчика на колна и старалась убрать попрежнему свои волосы. Къ ней тотчасъ же явился Елашинъ. Онъ завладлъ роскошною косою жены и началъ изобртать разныя фантастическія прически, то обвивалъ онъ ею блый лобъ молодой женщины, то раздлялъ ее на нсколько прядокъ, которыя какъ зми спускались вокругъ ея стана, и тогда онъ любовался ею, и цаловалъ ея руку, а она грозила пальцемъ своему новому мучителю. Наконецъ, Варенька вырвалась изъ его рукъ, и посадивъ ребенка на плечо мужа, принялась сама за дло, не спуская глазъ съ своего младенца, который смялся и радовался, сидя на плеч отца и обвивая ручкой его шею.

Князь опустилъ глаза.

Эта домашняя сцена, которая насмшила бы его въ другомъ мст, — трогала его теперь, — странно сказать… чуть не до слезъ!… И князь думалъ про себя:

— Еслибъ я не отвергъ ея любви, она была бы теперь моею, я стоялъ бы теперь предъ ней съ ея младенцемъ на рукахъ, на меня устремляла бы она эти кроткіе, спокойные глаза, полные любви… Но все это вздоръ!… Не всегда и Варенька бываетъ такова, какою я вижу ее въ эту минуту. Семейная жизнь иметъ бездну заботъ, огорченій и непріятностей. Я попалъ въ счастливый часъ, вотъ и все, въ другой разъ увидлъ бы совсмъ иную сцену! Князь поднялъ глаза, и какъ бы въ отвтъ на вопросъ его, стояла предъ нимъ Варенька, съ младенцемъ на рукахъ прекрасная и непорочная, склоняя чистое чело свое къ невинному ребенку, окруженная всмъ очарованіемъ, всею прелестью молодой матери и счастливой супруги! Не одинъ князь любовался ею: Елашинъ смотрлъ съ благоговніемъ на молодую, прекрасную жену свою, которая улыбалась ему своею кроткою, обворожительною улыбкою.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Я увренъ, говорилъ князь, узжая домой и стараясь освободиться отъ впечатлнія, произведеннаго на него семейнымъ счастіемъ Елашиныхъ: я увренъ, что изъ этого ребенка выдетъ ужасный баловень и шалунъ, и что онъ прекапризный мальчишка! Я терпть не могу избалованныхъ дтей. Онъ такъ и смотритъ будущимъ негодяемъ!…

Бдный, маленькій Миша! Пока князь такъ несправедливо осуждаетъ тебя, ты преспокойно спишь въ твоей колыбели, хранимый молитвами кроткой матери. Она любуется твоимъ сладкимъ дтскимъ сномъ, и цалуетъ осторожно младенческой твой лобъ, осненный блокурыми шелковистыми кудрями…

Конецъ.

А. ТАЛЬЦОВА. (Псевдонимъ)

‘Сынъ Отечества’, NoNo 3—4, 1852

СЕЛЬЦО МИХАЙЛОВСКОЕ-ПРЫСКУХИНО

ГЛАВА I.

1.

2.

ГЛАВА II.

ГЛАВА III.

1.

2.

ГЛАВА IV.

ГЛАВА V.

1.

2.

3.

ГЛАВА VI.

1.

2.

3.

4.

ГЛАВА VII.

1.

3.

4.

ГЛАВА VIII.

1.

2.

3.

ГЛАВА IX.

1.

3.

ГЛАВА X.

1.

2.

3.

4.

ГЛАВА XI.

1.

2.

ГЛАВА XII.

ГЛАВА XIII.

ГЛАВА XIV.

1.

2.

ГЛАВА XV.

1.

ГЛАВА XVI.

1.ПИСЬМО КНЯЗЯ.

2.

ГЛАВА XVII.

2.

ГЛАВА XVIII.

ЭПИЛОГЪ

Читайте также:

1.
ПИСЬМО КНЯЗЯ.