Сцены из жизни Гарибальди, Гарибальди Джузеппе, Год: 1882

Об авторе
Время на прочтение: 78 минут(ы)
Скачать в PDF

Эпизодъ изъ жизни Гарибальди.

(Съ итальянскаго. *)

*) Тревожные слухи объ усилившейся болзни знаменитаго итальянскаго героя и близость печальной развязки снова приковали къ его личности вниманіе европейскаго общества,— почему мы и нашли своевременнымъ заимствовать предлагаемый разсказъ изъ одного мало извстнаго итальянскаго журнала. Переводъ принадлежитъ М. П. М—ой. Ред.
Дйствіе происходитъ на Капрер. Капрера — пустынный островъ, служившій убжищемъ дикимъ козамъ, о которомъ, тридцать лтъ тому назадъ, никто не могъ себ представить, что ему предназначено судьбой сдлаться знаменитымъ.
Гарибальди, получивши въ наслдство отъ своего брата небольшую сумму денегъ, купилъ часть острова въ 1858 году и уединился на немъ. Жилъ онъ съ своей небольшой семьей въ палатк, впослдствіи палатка превратилась въ баракъ, который въ свою очередь перестроился въ домикъ, существующій и по сей день.
Въ 1865 году,— въ которомъ происходило то, о чемъ я начинаю разсказывать,— каменный домикъ былъ уже готовъ, и Гарибальди, не страдавшій въ то время болзнью, какъ теперь, могъ назваться настоящимъ королемъ острова. Вмст съ нимъ, на остров находились Менотти, Виччіоти, Ахиллъ Фаццари, Пасторисъ, впослдствіи умершій въ Дижон, Джіованни Бассо, Джіованни Фрусчіанти и крестьянка, по имени Фіорина.
Гарибальди ложился спать немного спустя посл позднихъ вечерень. Въ три часа по полуночи онъ вставалъ и принимался за чтеніе, никто не входилъ въ его комнату, и онъ никогда никого не призывалъ къ себ, до тхъ поръ, пока прочіе домашніе не вставали.
Едва наступалъ день, онъ поднимался и шелъ кормить гусей, и гуси, завидвши его издалека, начинали радостно кричать. Около восьми часовъ, поболтавши немного съ домашними, Гарибальди отправлялся въ горы съ ружьемъ на плеч. Иногда онъ возвращался домой съ убитымъ бекасомъ, а иногда и съ пустыми руками. Въ полдень, на столъ подавался обдъ, — столъ не покрывался никогда скатертью, а салфетки замнялись газетными листами. Гарибальди отдалъ приказаніе, чтобъ начинали обдать, не дожидаясь его. Если онъ замчалъ, что дожидались его возвращенія къ обду, онъ приходилъ въ дурное расположеніе духа, и, наоборотъ, всегда оставался доволенъ, видя, что начали обдать безъ него. Обдъ состоялъ изъ супа, одного мяснаго блюда, и — впрочемъ не всегда — изъ плодовъ. Гарибальди — большой любитель плодовъ, въ особенности винныхъ ягодъ. Если между ягодами особенно выдавалась прекрасная груша или золотой персикъ, Гарибальди, которому естественно принадлежало право — первому взять лучшій плодъ, оставлялъ его на блюд нетронутымъ, и такъ какъ другіе слдовали его примру, то эти плоды возвращались къ столу и на другой день. За обдомъ Гарибальди охотно шутилъ, вина онъ не пилъ, а если иногда выпивалъ маленькій стаканчикъ, то становился веселе и словоохотливе. Вызываемый на откровенность своими собесдниками, онъ разсказывалъ различные эпизоды изъ своей, исполненной всевозможныхъ приключеній и легендъ, бурной жизни. Разсказчикомъ онъ бывалъ чрезвычайно интереснымъ и правдивымъ.
Окончивши обдъ, Гарибальди разламывалъ на-двое тосканскую сигару и, усвшись немного поодаль отъ двери дома — курилъ. Затмъ онъ отправлялся садить и подрзывать кой-какія растенія или же уходилъ къ себ. Такимъ образомъ короталъ онъ время до вечера. Ходилъ, читалъ, призывалъ кого нибудь, возвращался, шутилъ, курилъ… Все въ прошедшемъ времени!
Въ настоящую минуту онъ не можетъ двинуться съ мста. На переносной постели, его передвигаютъ въ ту или другую сторону. Говоритъ онъ очень мало и съ трудомъ, не можетъ дйствовать по своему желанію, не владетъ боле памятью и такимъ образомъ долженъ отказаться отъ своихъ наиболе любимыхъ привычекъ. Ничего ему боле не остается, какъ думать, улыбаться своимъ внукамъ и созерцать безпредльное море, открывающееся во всемъ своемъ величіи предъ его глазами.
Возвратимся къ прошлому.
Молодые люди, состоявшіе при Гарибальди, не могли натурально вести одинаковую съ нимъ жизнь. Они не довольствовались хожденіями по горамъ и охотой за козами. Они, когда генералъ не отдавалъ приказанія оставаться на Капрер, брали лодку и отправлялись на островъ Магдалину. Лодокъ у нихъ было дв, одна — маленькая утлая лодочка, боле подходящая для плаванія по озерамъ, нежели по морю, сдланная такимъ образомъ, что ее можно было переносить на плеч съ одного мста на другое. Это было то самое судёнышко, которое называли бекасикомъ, и на которомъ Гарибальди, обманувши бдительность итальянской эскадры, ушелъ въ 1867 году съ Капреры и высадился на континент.
Однажды молодой гарибальдіецъ, котораго называли ‘соколомъ’, осмотрвъ хорошенько эту лодочку, отвязалъ ее и, спустивъ потихоньку въ море, отправился на островъ Магдалину. Обдъ кончился, а онъ все еще не возвращался. Гарибальди уже окончилъ курить свою половинку тосканской сигары, а молодаго человка все нтъ, какъ нтъ.
— Куда это онъ отправился? сказалъ генералъ, — по всей вроятности, на островъ Магдалину, и, боясь дурной погоды, остался тамъ.
Молодой человкъ дйствительно отправился на остр. Магдалину, гд его ожидала возлюбленная красавица. Онъ боялся, что проливной дождь помшаетъ ей прійти на условленное мсто свиданія, и отправлялся туда единственно съ намреніемъ сдержать слово врнаго любовника, безъ надежды увидть ее. Но молодая двушка, горячо его любившая, находилась уже на мст свиданія и поджидала его, вся измокшая отъ дождя.
— На два слова явился я сюда, нужно торопиться, моя радость, такъ какъ мои ищутъ меня.
Я не знаю, какъ и благодарить тебя, мой милый, за то, что ты пришелъ по этой погод. Но, Боже мой, какъ могъ ты приплыть въ этой орховой скорлуп?
— Э! не все ли равно! иначе вдь нельзя было, моя дорогая, отвчалъ гарибальдіецъ.
— Но какъ же ты возвратишься домой, неужели опять на этой лодочк? съ испугомъ твердила двушка.
— Да вдь иначе же невозможно… Любовники поболтали еще немного, обнялись и разстались.
Молодой человкъ былъ такъ счастливъ, имя возможность увидть и разцловать предметъ своей любви, что совсмъ позабылъ объ опасности и пустился въ море на своей орховой скорлупк. Но едва онъ отдалился на ружейный выстрлъ отъ острова Магдалины, какъ поднялся такой сильный втеръ, что, казалось, волны готовились поглотить лодочку съ отважнымъ пловцемъ.
Молодой человкъ съ величайшимъ трудомъ справлялся съ веслами, силы покидали его. Нсколько минутъ онъ считалъ уже себя погибшимъ. Теченіе было сильно, и онъ отчаялся побороть его. Наконецъ огромная волна выбросила его къ подножію скалъ на Капреру, въ противоположной сторон отъ берега, обитаемаго Гарибальди. Что тутъ длать? какъ быть! пуститься опять въ море, чтобы имть возможность приблизиться къ жилищу Гарибальдй, ему казалось безуміемъ, такъ какъ буря еще не утихла и втеръ дулъ съ ужасающей силой. Длать нечего, онъ оставилъ на скалистомъ берегу лодочку, а самъ, карабкаясь по выступамъ скалъ, отправился къ дому, куда и явился за часъ до вечера.
— Гд вы были? Не на остров-ли Магдалин? спросилъ генералъ.
— Точно такъ, отвчалъ тотъ, отвратительная погода помшала мн явиться раньше, чмъ я предполагалъ.
— А гд же вы оставили лодочку?
— Ахъ, да лодочку… и онъ въ замшательств объяснилъ, въ какомъ мст ее оставилъ.
— А, такъ вы ее б р о е и я и тамъ? Браво! Позвать сюда Фіорину…
— Явилась Фіорина, крестьянка, прислуживавшая въ дом.
— Фіорина, сказалъ Гарибальди, идите взять лодочку, которую этотъ господинъ бросилъ на берегу. Возвращайтесь на ней моремъ, хотя море и взволновано, но я увренъ, что вы не трусите. Если не хотите рисковать одна, то возьмите съ собою Луку.
Вотъ въ какомъ род генералъ давалъ внушенія своимъ подчиненнымъ. Рзкія, строгія, нравственныя, сильно потряса ющія внушенія. Лука!… Кто такой Лука? Лука Спано. Но кто былъ Лука Спано? Это былъ кретинъ.
Однажды Менотти и Ахиллъ Фаццари на остров Магдалин увидли одного несчастнаго 18-лтняго мальчика, сироту, почти голаго, голоднаго, грязнаго и дрожащаго отъ холода. Они приняли въ немъ участіе и привезли его на Капреру, гд генералъ обогрлъ его у разведеннаго огня, накормилъ и предложилъ ему остаться у нихъ въ дом. Лука былъ въ восторг отъ этого предложенія. Онъ остался у нихъ, перемывалъ тарелки, смотрлъ за гусями и козами. Съ козами онъ чрезвычайно подружился, он становились предъ нимъ на заднія ноги, лизали ему руки, зимою он тсно жались вокругъ Спано, какъ бы желая согрть его. Съ ними онъ словно принадлежалъ къ одной семь. Нужно было его одть. Гарибальди не имлъ ничего, кром пары панталонъ и плаща. Его дти и окружающіе не были въ этомъ отношеніи богаче его. Что тутъ длать? Гарибальди сохранялъ, въ воспоминаніе славной компаніи 1859 года, свою военную одежду. Не имя во что одть Луку, онъ отдалъ ему это платье, не потому, чтобы онъ имъ не дорожилъ, но по большой сердечной доброт, потому что одть нагаго казалось ему лучше, нежели сохранять вещь безъ употребленія.
И Лука перемывалъ тарелки и ходилъ за козами, имя на себ панталоны съ серебряными лампасами и генеральскій мундиръ, присвоенный итальянской арміи. Лука, какъ уже замчено выше, былъ кретинъ, но не въ буквальномъ смысл слова, а просто былъ слабоуменъ, грубъ и упрямъ. Не смотря на все это, Гарибальди захотлъ образовать его, говоря, что у него бездна терпнія и постоянства. Невозможное сдлалось возможнымъ.
Въ 11 часовъ утра Лука долженъ былъ приходить въ комнату Гарибальди, и генералъ училъ его, что продолжалось около часу. Ни одного дня не проходило безъ урока, ни одного урока не могъ пропустить Лука. Это было для него мученіемъ, пыткой, страданіемъ. Когда наступалъ назначенный для урока часъ, Лука приходилъ въ дурное расположеніе духа, прощался со своими козами, цловалъ ихъ, какъ будто бы ему приходилось отправляться на гильотину, ласкалъ гусей и приближался, блдный и дрожащій, къ дверямъ комнаты своего учителя. Гарибальди въ теченіе получаса обучалъ его чтенію и письму, а другіе полчаса училъ его ариметик. Но ариметика, эта ужасная ариметика, приводила въ отчаяніе Луку.— И все таки, говорилъ ему Гарибальди, я сдлаю изъ тебя математика!— ‘Генералъ, возражалъ меланхолически несчастный Лука,— если вы не раскроите мн головы и не вложите туда эту книгу, я этихъ цифръ никогда не пойму’.
Приближалась война 1866 г., и генералъ приготовлялся уже взойти на судно, какъ вдругъ ему попался на глаза плачущій Лука.— ‘Чего ты плачешь, Лука’.— ‘Да я хочу также хать съ вами’.— ‘Ну, пожалуй, позжай, а если придется умереть?’ — ‘Тмъ лучше, генералъ, въ раю, по крайней мр, не обучаютъ цифрамъ’. Гарибальди засмялся и веллъ ему слдовать за собой. Такъ Лука сдлался солдатомъ.
Страшны Тирольскія горы! Одинъ батальонъ солдатъ съ двумя пушками, въ любомъ изъ этихъ ущелій, можетъ прогнать прочь цлое войско. И Гарибальди подвигался впередъ между этими ущельями. Приближался день сраженія при Монте-Суэло. Вечеромъ, посл кровавой битвы, при перекличк, вызвали въ числ другихъ Луку Спано, но отвта не послдовало. День спустя, Менотти и Ахиллъ, прозжая поле сраженія, увидли двухъ убитыхъ — гарибальдійца и тирольца,— которые, повидимому, нападая одинъ на другаго, ч пали почти въ одно время и застыли въ объятіяхъ другъ друга. Гарибальдіецъ былъ Лука Спано. Лицо его выражало ту блаженную улыбку, какую оно имло постоянно, когда онъ выходилъ изъ комнаты Гарибальди, избавившись отъ ариметики… Когда Менотти разсказалъ генералу, въ какомъ вид нашелъ онъ Луку на нол сраженія, генералъ опустилъ голову и нсколько времени молчалъ. Такъ точно, какъ Наполеонъ 1-й, когда увидлъ мертваго маршала Дезе при Маренго!
Когда правительство короля спросило у Гарибальди списокъ наградъ, которыя слдовало раздать тирольскимъ войскамъ, полковники представили своихъ кандидатовъ на усмотрніе Гарибальди, и онъ, прочитавши списокъ кандидатовъ 1-го полка, имвшихъ право на полученіе медали за храбрость,— взялъ перо и начерталъ, не произнося ни слова, одно имя: Лука Спано.
Бдной служанк, сестр убитаго, была послана эта медаль. Она сохраняетъ ее и теперь. И часто бдняжка спрашиваетъ себя: ея ли это, въ самомъ дл, братъ,— тотъ Лука Спано, который умеръ, сражаясь съ примрной храбростью въ ущельяхъ Тироля…

Сцены изъ жизни Гарибальди.

(По запискамъ одного бывшаго волонтера *).

*) Записки эти печатались недавно въ фельетонахъ миланской газеты ‘Secolo’ и затмъ вышли отдльною книгой. Он предлагаются здсь съ нкоторыми измненіями и дополненіями, переводъ принадлежитъ М. П. Модестовой.

I.

На берегу моря, въ Ницц, въ жаркій лтній день 1815 года, молодая женщина, сильно растроганная, горячо обнимала блокураго мальчика.
— Джузеппе! восклицала она, и въ голос ея звучала и укоризна, и ласка.— Милое дитя мое! ты наполняешь мое сердце и ужасомъ, и гордостью.
— Нтъ, мама, отвчалъ мальчикъ, цлуя мать:— не говори такъ. Я бгалъ здсь, по берегу, съ двоюроднымъ братомъ. Какая-то бдная старушка полоскала, вонъ тамъ, свое блье. Вдругъ я увидлъ, что она скрылась подъ водою, она тонула. Тотчасъ я бросился въ воду, схватилъ ее и вытащилъ на берегъ. Еслибъ не я — она бы утонула. Подумай, мотъ ли я поступить иначе?
— А еслибъ ты погибъ? спросила мать, содрогаясь отъ ужаса.
— Я?… отвтилъ, смясь, мальчикъ.— Быть не можетъ! ты вдь знаешь, я не боюсь воды, люблю ее и плаваю, какъ рыба. И встряхнувъ своими густыми волосами, ниспадавшими на лицо, которое такъ и пылало гордостью, мальчикъ пошелъ съ матерью въ своемъ еще мокромъ плать.
Такъ началъ свои подвиги Джузеппе Гарибальди. Ему было тогда всего восемь лтъ. Мать предвидла его будущность. Ея жизнь была полна постояннымъ безпокойствомъ за любимаго сына, который былъ ея единственной гордостью.
‘Одинъ Богъ,— писалъ позже Гарибальди въ своихъ ‘Запискахъ’,— знаетъ, сколько мученіи причиняетъ ей мое бурное существованіе. Богу одному извстна вся ея нжная любовь ко мн. Я признаюсь торжественно, что все доброе и благородное внушено мн моей дорогой матерью. Ея ангельскій характеръ неизбжно долженъ былъ благопріятно отразиться и на моемъ. Я вовсе не суевренъ. Тмъ не мене, мн кажется, что въ самыхъ тяжкихъ обстоятельствахъ моей жизни, когда океанъ вздымался бурными волнами вокругъ моего корабля, когда пули свистали около моихъ ушей на пол сраженія, когда гранаты разрывались вокругъ меня съ оглушительнымъ трескомъ,— въ моемъ воображеніи рисовалась она, колнопреклоненная, съ молитвою на устахъ. И въ эти минуты я чувствовалъ въ себ приливъ мужества, и во мн укрплялась увренность, что опасность минуетъ меня, что молитва обо мн этой святой женщины будетъ услышана’.
Въ такомъ род Гарибальди, подобно Мадзини, разсказывалъ о благотворномъ вліяніи, какое мать имла на всю его жизнь. Такъ материнская улыбка освщаетъ біографіи этихъ двухъ великихъ людей!
Эта счастливая мать называлась Роза Раймонди. Она родилась въ Лоано и вышла замужъ за Доменико Гарибальди изъ Кьявари.
Въ ихъ маленькомъ домик, въ Ницц, противъ гавани, жилъ когда-то Массена, который, изъ сына бднаго булочника, сдлался впослдствіи генераломъ величайшаго деспота въ мір, Наполеона I, и съ его знаменами побдоносно прошелъ всю Германію. Тамъ же родился и Джузеппе Гарибальди. На этомъ мст напрасно вы будете искать слдовъ уютнаго, знаменитаго домика: мсто, гд онъ стоялъ, омывается теперь войнами моря. Домикъ былъ срытъ, при расширеніи гавани. Отецъ Гарибальди былъ морскимъ капитаномъ. Находился ли онъ въ хорошемъ матеріальномъ положеніи, или доходы его умалялись, онъ не переставалъ заботиться объ образованіи сына и нанималъ для него хорошихъ учителей. Но не легко было усадить за ученье маленькаго Джузеппе. Онъ убгалъ изъ дому, взбирался на деревья, лазилъ на корабельныя мачты или устраивалъ сраженія со своими товарищами, или же бросался вплавь въ море, манившее его своей безконечной далью. Однажды онъ, соскучившись боле обыкновеннаго за уроками, сказалъ своимъ школьнымъ товарищамъ:
— Неужели вы не устали сидть тутъ взаперти, когда у насъ предъ глазами безконечное море? Это изъ васъ иметъ смлость слдовать за мной? Попытаемъ счастья! Сказано — сдлано. И вотъ съ тремя мальчиками ушелъ онъ изъ школы на берегъ, отвязалъ первую попавшуюся рыбацкую лодку и, взмахнувши веслами, очутился со своими компаньонами посреди волнъ.
Подемъ въ Геную! крикнулъ Джузеппе, а тамъ… увидимъ.— Страсть къ путешествіямъ и приключеніямъ томила его. Сперва плаваніе было пріятно, но, немного спустя, сдлалось опаснымъ. Лодка подвигалась съ трудомъ, волны набгали на нее со всхъ сторонъ, обливая четырехъ смлыхъ мальчиковъ, руки уставали грести.
Они приближались уже къ берегамъ Монако, какъ замтили слдовавшее за ними маленькое стройное судно. Они пытались спастись отъ погони, но это было безполезно, такъ какъ немного спустя судно поравнялось съ ихъ лодкой и четверо бглецовъ были взяты на палубу. Судно это было послано въ погоню за бглецами отцомъ Гарибальди.
‘Одинъ аббатъ,— пишетъ Гарибальди,— увидавши нашъ отъздъ, далъ знать о немъ родителямъ, и, быть можетъ, съ тхъ поръ зародилась во мн антипатія ко всмъ аббатамъ на свт’.

II.

А между тмъ отецъ желалъ сдлать его попомъ.
— Нтъ, отецъ, сказалъ ему однажды Гарибальди,— изъ книгъ, что мн даетъ читать синьоръ Арена, я читаю только Фосколо и Альфьери: и т я уже вызубрилъ наизусть. Другія нейдутъ мн въ голову. Вмсто того, чтобъ облечься въ черную рясу, я…
— Ну, хорошо, будь адвокатомъ, перебилъ его отецъ.— Эта профессія даетъ хорошій заработокъ. Не хочешь? Опять повсилъ голову? Не нравится теб юриспруденція? Займись медициной: будешь лчить ближняго…
— Все это прекрасныя занятія,— отвчалъ Джузеппе,— но мое призваніе — морская служба. Еслибъ ты зналъ, какъ я теб завидую, когда ты исчезаешь изъ глазъ моихъ на своемъ прекрасномъ корабл. Мн снятся ночью отдаленныя страны, новые люди, другія небеса. Позволь же мн, отецъ, сдлаться морякомъ.
Настойчивость юноши одержала верхъ надъ планами отца. О вотъ, въ назначенный для его отъзда день, плачущая мать наскоро укладывала его багажъ. Онъ же нисколько не грустилъ. Облокотись на балконъ, онъ радостно любовался кораблемъ, на которомъ долженъ былъ хать.
‘Освщенная радужными лучами солнца (писалъ онъ), ты предстала моимъ глазамъ прекрасная Constanza, первый корабль, на которомъ я переплылъ океанъ. Твои матросы, эти настоящіе типы древнихъ лигуровъ, стояли, граціозно облокотись на свои весла. Ихъ псни растрогивали и опьяняли меня’.
Въ день его возвращенія изъ перваго путешествія въ Одессу, отецъ отвелъ его въ сторону и, понизивши голосъ, сказалъ:
Съ этихъ поръ ты будешь путешествовать вмст со мной. Твоя мать не давала мн все время покоя со своими страхами. Даже и я самъ такъ боялся за тебя, что ршился хать вмст съ тобою.
— Куда же мы подемъ? спросилъ Джузеппе.
— Въ Римъ, отвтилъ капитанъ Доменико.
Молодой человкъ просіялъ.
— Отецъ! какъ ты добръ! ты длаешь меня счастливымъ, воскликнулъ Джузеппе, бросаясь въ объятія отца.
Римъ въ воображеніи Джузеппе все еще представлялся царицей міра. Изъ итальянской исторіи онъ зналъ только исторію республики и римской имперіи, а разсказы о подвигахъ древнихъ наполняли его сердце желаніемъ увидть семь холмовъ и подышать тмъ самымъ воздухомъ, которымъ дышали когда-то Регулъ и Цинциннатъ. Римъ былъ для него священнымъ городомъ, идеаломъ, былъ Италіей, имя которой въ т годы едва лишь произносилось.
Съ тхъ поръ маленькій домикъ въ Ницц видалъ его только въ промежуткахъ отъ одного путешествія къ другому. Бури застигали его много разъ на мор, онъ долженъ былъ сражаться съ пиратами во время трехъ плаваніи къ Леванту. Но, по возвращеніи въ Ниццу къ матери, онъ шутя говаривалъ: ‘Я очень доволенъ, что испыталъ вс эти опасности, потому что смло могу спросить себя: что такое страхъ?’
Немного дней спустя, встртился съ нимъ одинъ пріятель и остановилъ его.
— Знаешь-ли новость? сказалъ онъ.— Бдный Джустино сегодня убилъ себя. Онъ былъ влюбленъ до безумія въ одну хорошенькую двушку, хотлъ на ней жениться, а она измнила ему.
— Убить себя изъ-за женщины! воскликнулъ съ негодованіемъ Гарибальди.— Стало быть, онъ не нашелъ, на что лучшее употребить свою жизнь? Цль человческаго существованія такъ высока, а у него она заключалась въ женской юбк! Право, я не могу понять этой безнадежной любви. Если мн понравится какая нибудь женщина, я ее спрошу: Любишь ли ты меня?— Да.— Хорошо!— Не желаешь любить меня? Нтъ!— оставлю ее въ поко. Вдь такъ много женщинъ на свт!
Но такое мнніе о женщинахъ не мшало Гарибальди быть чрезвычайно любезнымъ кавалеромъ съ прекраснымъ поломъ. Спустя нкоторое время, нашъ морякъ превратился въ учителя. Какимъ образомъ произошла такая метаморфоза?
Въ одно изъ путешествій въ Константинополь онъ заболлъ. Бригъ la Cortese, на которомъ онъ похалъ туда, долженъ былъ отплыть дальше и оставилъ его одного въ большомъ город. Такіе люди, какъ Гарибальди, никогда не имютъ денегъ въ карман, а между тмъ нужно что нибудь сть. И вотъ онъ, не смущаясь печальной минутой, превращается въ учителя итальянскаго и французскаго языковъ и каллиграфіи. Синьора Тимони, вдова, принимаетъ его къ себ въ домъ, какъ репетитора своихъ трехъ малютокъ. Но, въ свободные отъ занятіи часы, онъ удаляется на берегъ моря, которымъ любуется, вздыхая. И вотъ, въ одинъ прекрасный день, простившись съ синьорой Тимони, онъ садится на бригъ Ma donna delle Grazien прізжаетъ въ Италію. На этомъ бриг Гарибальди въ первый разъ исполнялъ обязанности капитана.

III.

Въ Таганрог, въ одной изъ ближайшихъ къ порту улицъ, была старая харчевня. Тамъ сбиралось весною 1833 года много итальянцевъ вокругъ молодаго брюнета съ блестящимъ взоромъ и вдохновеннымъ словомъ. Это была обширная комната съ закоптлыми отъ табачнаго дыма стнами. Хозяинъ заведенія дремалъ, сидя въ углу на скамейк, подъ образомъ св. Георгія. Единственная лампа тускло освщала пространство, такъ что собравшіеся единомышленники не могли замтить человка, сидвшаго въ другомъ темномъ углу.
‘Семь королей, говорилъ юноша, сидитъ на нашей ше, какъ семь смертныхъ грховъ. Мы,— подданные одного изъ нихъ, Франциска Моденскаго,— мы возстали, предводимые Чиро Менотти. Парма, Болонья и другіе города Романіи прогнали притснителей. Заря свободы уже восходила надъ нами, какъ вдругъ герцогъ Моденскій, собравшись съ силами и поддерживаемый чужеземцами, возстановилъ свое ужасное владычество, и несчастный Менотти, скованный цпями, томится въ каземат. Но и изъ могилъ возстаютъ апостолы! Одинъ человкъ задумалъ великую думу. Старая Италія, страна неволи, низости, измны и произвола, должна погибнуть. Настаетъ время молодой Италіи! Этотъ человкъ разобьетъ цпи заключенныхъ. Его жгучее слово воспламенитъ сердце юношей, его голосъ дойдетъ до ушей тирановъ и позоветъ братій къ отмщенію’.
— Кто же этотъ человкъ? спросили нкоторые изъ моряковъ.
— Кто онъ? спросилъ также и незнакомецъ, о которомъ мы упоминали выше, выходя изъ темнаго угла, гд сидлъ.
— Его имя,— отвчалъ молодой человкъ,— будетъ окружено ореоломъ, въ настоящую минуту онъ — невидимая душа Италіи. Завтра онъ будетъ путеводной звздой, которая поведетъ насъ къ отмщенію. Его имя Джузеппе Мадзини. Онъ поэтъ и мыслитель. Страданія родины заставляютъ его рыдать. Низость тхъ, кто стонетъ, не пытаясь освободиться изъ подъ палки притснителей, возмущаетъ его до глубины души. Слезы слабаго вызываютъ въ немъ состраданіе и стремленіе помочь. Отъ снжныхъ вершинъ Альпъ вплоть до Этны онъ вызвалъ патріотическое броженіе. Отечество не должно быть въ невол у папъ и королей. Время приспло, и, устами нашего поэта Росетти, свобода взываетъ къ Италіи:
Cingi l’elmo, la mtra deponi,
O vetusta signora del mondo
Sorgi, sorgi, del sonno profondo
Io son l’alba del nuoro tuo di! *)
*) ‘Наднь шлемъ, отложи въ сторону митру, старая владлица міра, встань, встань изъ глубокаго сна, я заря твоего новаго дня’.
— Будь благословенъ, мой братъ! воскликнулъ вн себя незнакомецъ, бросившись обнимать оратора.— До сихъ поръ я бродилъ въ потемкахъ, и ты просвтилъ меня: знаю теперь, что мн длать. Есть Италія, есть у меня отчизна! Будь благословенъ!
— Кто же ты такой? спросилъ его удивленный ораторъ.
— Я итальянецъ, такъ же, какъ и ты, отвчалъ тотъ,— какъ и тебя, меня возмущаетъ насиліе и обида, любовь къ свобод горитъ во мн… мое имя Джузеппе Гарибальди!
Въ тотъ же вечеръ было о немъ написано въ тайное общество молодой Италіи, котораго молодой ораторъ былъ однимъ изъ самыхъ горячихъ приверженцевъ. Странное дло! Гарибальди впервые провидлъ свою патріотическую будущность въ Россіи.
Развитіе Гарибальди шло быстро. Въ томъ самомъ году сенсимонисты бжали изъ Парижа въ Константинополь. Кораблемъ, на которомъ они отправились, управлялъ Гарибальди. Между ними находились: Фердинандъ Лессепсъ, мечтавшій и тогда еще о прорытіи Суэзскаго канала, и музыкантъ Фелисіенъ Давидъ, задумавшій тогда свои ‘Мелодіи въ пустын’. Барро, глава бглецовъ, сообщилъ Гарибальди объ обширныхъ планахъ сенсимонизма, долженствовавшихъ осчастливить все стражждущее человчество. И, спустя тридцать лтъ, Гарибальди писалъ: ‘Прежде, чмъ я узналъ Барро, я любилъ только свое отечество, съ тхъ поръ, какъ я познакомился съ нимъ, я сталъ любить людей.
Но люди готовили тогда для Гарибальди осужденіе и смерть. Какъ это произошло — увидимъ дале.

IV.

Двое людей, сошедшихся въ маленькой комнатк, въ Гену, горячо разговаривали между собою. Это были Гарибальди и Мадзини.
— Я оставлю мой корабль и пожертвую моей свободой, чтобы возвратить ее другимъ. Я поступлю въ морскую государственную службу, чтобы искать тамъ прозелитовъ для нашего дла. Вы возбудите народъ къ возстанію на суш. Я буду вамъ отвчать со стороны моря.
Они обнялись и разстались. Каждый изъ нихъ намтилъ себ дорогу. Мадзини занялся снаряженіемъ экспедиціи въ Савойю, чтобы водворить въ ней республику, Гарибальди поступилъ матросомъ на фрегатъ Эвридику и началъ дятельную пропаганду.
Чмъ кончилась несчастная экспедиція въ Савойю, предводимая генераломъ Раморино — извстно. Республиканцы, обманутые самымъ недостойнымъ образомъ, посл короткаго сраженія, были разсяны, и тогда-то начались жесточайшія преслдованія противъ членовъ молодой Италіи.
Между тмъ Гарибальди, не любившій проволочекъ, ночью съ 3-го на 4-ея нваря 1834 года, поручилъ своимъ товарищамъ овладть кораблемъ и отправился въ Геную, гд должно было произойти нападеніе на казарму карабинеровъ, на площади Sarzana. Но напрасно ожидалъ онъ товарищей, и спустя часъ времени узналъ, что возстаніе не удалось и нужно было бжать, чтобы спасти свою жизнь для лучшихъ дней. Королевскія войска оцпляли площадь. Гарибальди каждую минуту могъ быть схваченъ. Оглядываясь кругомъ, онъ замтилъ полуотворенную дверь фруктовой лавочки и, подбжавъ къ хозяйк, просилъ спасти его.
— Я честный человкъ, говорилъ онъ,— спасите меня! меня ищутъ, чтобы казнить.
Добрая женщина посмотрла на это честное и прекрасное лицо, и, растроганная его мольбой, поспшно сказала:
— Ползайте туда, васъ здсь никто не найдетъ,— и спрятала его между ящиками съ зеленью. Вечеромъ она снабдила его деревенскимъ платьемъ, и такимъ образомъ онъ могъ выйти изъ города, не будучи замченнымъ.
О чемъ же была первая мысль у бглеца? Объ его матери! ‘Какъ тревожно забьется ея сердце, думалъ онъ про-себя, когда до нея дойдетъ всть, что ея сынъ скрывается въ горахъ, преслдуемый королевскими солдатами. О, еслибъ я могъ ее увидть и успокоить хоть однимъ поцлуемъ!
Посл 10-ти ночей скитанія, вечеромъ, онъ приблизился къ воротамъ одного дома въ Ницц. Онъ тихо постучался, человкъ, отпершій ему дверь, поднялъ фонарь, чтобы лучше разсмотрть его въ лицо.
— Какъ, это ты? воскликнулъ онъ съ изумленіемъ.
— Тише! сказалъ Гарибальди:— дай мн войти.
Немного погодя, онъ расположился въ отдаленной комнат своего друга, выходившей окнами на дворъ.
— А Мадзини? спросилъ его другъ съ безпокойствомъ.
— Онъ спасся, я надюсь, по крайней мр. Вотъ и я, подобно ему, долженъ скитаться на чужбин, ожидая, когда засіяетъ звзда Италіи. Но прежде, чмъ пуститься въ мучительный путь, я хотлъ бы обнять свою дорогую мать. Поди къ ней, мой добрый Жомъ, и сообщи, что я здсь и желаю обнять ее, быть можетъ, въ послдній разъ.
Тотъ отправился извстить добрую женщину, синьору Розу. На слдующее утро, ободренный лаской этой ангельской души, Гарибальди отправился въ изгнаніе.
Граница между Пьемонтомъ и Франціей была обозначена ркой Варомъ. Изгнанникъ приходитъ къ рк и видитъ, что она выступила изъ береговъ. Но для такого пловца, какъ Гарибальди, ничего не стоило броситься въ воду и скоро появиться на другомъ берегу.
— Я спасенъ! вырвался у него радостный крикъ.
— Стой, держи, держи его! услышалъ онъ громкіе голоса приближающихся людей.
Это были таможенные французскіе солдаты, выбжавшіе ему на встрчу.
— Мн съ вами нечего длать, я не контрабандистъ, сказалъ имъ Гарибальди.— Я бжалъ изъ Пьемонта, замшанный въ политическія дла.
— Прекрасно! отвчали таможенные:— революція всегда была преступленіемъ въ глазахъ правительствъ. Мы напишемъ о васъ въ Парижъ, а пока вы будете нашимъ плнникомъ.
Гарибальди не оказалъ сопротивленія. Они отвели его сперва въ Грассу, затмъ изъ Грассы въ Драгиньяно. Здсь его заперли въ маленькой комнатк перваго этажа. Едва онъ остался одинъ, какъ подбжалъ къ окну и очутился на свобод. Предъ нимъ было открытое поле, а за нимъ лсъ, немного дальше обрисовывались горы, вчное убжище преслдуемыхъ.
Дорога была ему незнакома. Но что значило это для Гарибальди, который, какъ морякъ, могъ различать путь по звздамъ. И вотъ, съ помощью звздъ, онъ направился къ Марселю. Прошедши одни сутки и ночь, онъ пришелъ въ деревню и зашелъ въ трактиръ. Хозяинъ трактира имлъ видъ добраго малаго, хозяйка, красивая женщина, очень радушно встртила его. И вотъ Гарибальди, утоляя свой голодъ, съ доврчивостью сталъ разсказывать о своемъ бгств. Но, по мр того, какъ онъ разсказывалъ, лицо хозяина все боле и боле омрачалось.
— Я долженъ арестовать васъ, сказалъ онъ вдругъ, обращаясь къ Гарибальди.
— Арестовать меня? спросилъ тотъ съ удивленіемъ.— Вы, вроятно, шутите. По крайней мр, дайте мн кончить ужинъ, такъ какъ я еще очень голоденъ. Отъ васъ зависитъ заставить меня заплатить вамъ двойную плату.
Въ этой харчевн было много молодыхъ людей. Они шумли и толковали горячо о политик. Гарибальди взялъ стаканъ, наполненный виномъ, и приблизился къ нимъ.
— Выслушайте меня! воскликнулъ онъ. И своимъ прекраснымъ задушевнымъ теноромъ, который онъ сохранилъ до послднихъ дней своей жизни, заплъ псню. Это была псня о Бог честныхъ людей, Беранже.
Молодые люди пришли въ восторгъ, вс бросились обнимать молодаго бглеца, восклицая: Да здравствуетъ Франція! да здравствуетъ Италія! И вс они, окруживъ его, отправились провожать вплоть до Марселя. Хозяинъ харчевни не напоминалъ уже объ арест.
Но хотя любовь къ отечеству и къ Мадзини заставила его перенести столько опасностей, онъ никогда не сожаллъ объ. этомъ, и спустя двадцать лтъ, въ Лондон, говорилъ въ одной изъ своихъ публичныхъ рчей:
‘Когда я былъ молодъ и не имлъ ничего, кром туманныхъ мечтаній, я искалъ человка, могущаго быть моимъ совтникомъ и руководителемъ. Я искалъ этого человка, какъ ищетъ жаждущій воды. И я нашелъ его. Онъ одинъ сохранилъ въ себ священный огонь, онъ одинъ бодрствовалъ, когда другіе спали. Онъ сдлался моимъ другомъ и всегда оставался таковымъ. Никогда не погасалъ въ немъ священный огонь любви къ отечеству и къ свобод. Этотъ человкъ былъ Джузеппе Мадзнии’.

V.

Впервые увидлъ Гарибальди свое имя напечатаннымъ въ ‘Пьемонтской газет’ подъ No 72, 1834 года. Карлъ-Альбертъ, желавшій дать прочимъ европейскимъ правительствамъ доказательство своей нетерпимости къ заговорамъ молодежи, началъ, вслдъ за процессомъ генерала Раморино, 67 процессовъ противъ приверженцевъ молодой Италіи. Двнадцать изъ нихъ были разстрляны, девять осуждены на каторгу, одиннадцать бжали, тридцать были отправлены на много лтъ на галеры и только пятеро были оправданы. 3 іюня былъ объявленъ именемъ короля приговоръ, что Джузеппе Гарибальди, изъ Ниццы, морской капитанъ коммерческихъ судовъ и морякъ 3-го класса государственной службы, за принадлежность къ тайному обществу, присуждается къ смертной казни чрезъ разстрляніе.
Что же длаетъ Гарибальди въ это время? Онъ находился на одномъ коммерческомъ корабл въ Марсельскомъ порт. Для того, чтобы избгнуть опасности быть вытребованнымъ властями Карла Альберта, онъ перемнилъ свое имя и назвался Понэ.
Однажды, только что проснувшись, онъ услыхалъ какой-то шумъ. Выглянувши въ окошко, онъ увидлъ барахтавшагося въ вод молодаго человка, который уже изнемогалъ и былъ не въ силахъ держаться на вод. Никто изъ жителей не ршался спасти бднягу. Въ ту же минуту Гарибальди бросился въ море, схватилъ за волосы утопавшаго, и вытащилъ его на берегъ. Толпа стала рукоплескать ему, но онъ скрылся. Семейство же спасеннаго, одно изъ самыхъ богатыхъ и знатныхъ въ город, отъискало его. Отецъ юноши, генералъ Рамбо, горячо благодарилъ его и умолялъ принять богатый подарокъ.
— Дайте мн вашу руку! сказалъ Гарибальди. Пожмемъ другъ другу руки, вотъ и все. Принятіе подарка было бы униженіемъ.
— Благородный юноша! воскликнулъ въ восторг генералъ.— Отъ всего сердца обнимаю васъ. Но скажите, ради Бога, не нужна ли вамъ какая нибудь протекція?
— Благодарю васъ! мн ничего не нужно. Вспоминайте иногда объ одномъ итальянц.
Съ этими благородными словами Гарибальди разстался съ нимъ.
Черезъ нсколько времени посл этого происшествія, случилась въ Марсел холера. Свирпствовала ужасная смертность, а между тмъ санитарныхъ средствъ было недостаточно. Кто побогаче, бжалъ изъ города, оставляя больныхъ безъ всякаго присмотра. И вотъ Гарибальди отправился въ госпиталь, отъ котораго вс сторонились, вс бжали.
— Не нуждаетесь ли вы въ больничномъ служител? заявилъ онъ,— я. къ вашимъ услугамъ. Я не медикъ, но не боюсь холеры и желалъ бы облегчить хоть чмъ нибудь страданія другихъ. Онъ былъ принятъ съ энтузіазмомъ. И вотъ, будущій герой ста сраженій, въ теченіе 15 дней, былъ однимъ изъ самыхъ внимательныхъ и добрыхъ ухаживателей за больными холерой. Посл того, какъ болзнь утратила свой эпидемическій характеръ, онъ поступилъ на бригъ ‘Nuctatore’ г. Борегара, и отправился въ Ріо-Жанейро. Тамъ ожидали его великія мученія и великая слава.

VI.

Около девяти мсяцевъ проживалъ уже Гарибальди въ Ріо-Жанейро. Однажды, проходя черезъ гавань, онъ увидалъ многихъ узниковъ, скованныхъ цпями, которыхъ солдаты сопровождали съ кораблей въ тюрьмы. Движимый состраданіемъ, онъ подошелъ къ нимъ и съ изумленіемъ услышалъ ихъ жалобы, высказываемыя по-итальянски. Это были итальянцы. Въ начал 1837 года, провинція Ріо-Гранде возстала противъ бразильской имперіи, которой до того времени была подвластна, и водрузила у себя знамя республики. Въ первомъ сраженіи съ имперіалистами, республиканцы были разбиты и ихъ вожди, между которыми было много итальянцевъ, схвачены и заключены въ тюрьмы.
— Узники! подумалъ Гарибальди. Неужели итальянцы во всхъ частяхъ свта будутъ жертвами тираніи?
Сходство его собственной судьбы съ судьбою этихъ несчастныхъ,— такъ какъ единственная причина ихъ тюремнаго заключенія была любовь къ свобод,— заставила Гарибальди посвятить себя тому же длу. Онъ похалъ къ диктатору новой республики, Гонзальво-де-Сильва и заявилъ о своемъ желаніи служить длу республики Съ горячей поспшностью, какою отличались вс его дйствія, онъ, со многими другими итальянцами, на корабл подъ республиканскимъ знаменемъ, направился къ берегамъ сосднихъ острововъ. ‘Итакъ, на корабл, бывшемъ въ моемъ полномъ распоряженіи,— писалъ онъ поздне,— поднялъ я руки, свободный и гордый, и радостно вскрикнулъ, какъ орелъ, расправляющій свои крылья и парящій надъ вершинами горъ. Океанъ казался мн моей собственностью, я царилъ надъ нимъ’.
Этотъ небольшой корабль былъ названъ имъ Мадзини. Спустя нсколько дней, онъ замтилъ въ свой бинокль издали судно, плававшее подъ бразильскимъ флагомъ. Не теряя времени, онъ нагналъ его и взялъ приступомъ. Это судно называлось Луиза. Одинъ изъ пассажировъ, дрожа отъ страха, подбжалъ къ Гарибальди со шкатулкой въ рукахъ. ‘Возьмите это, сказалъ онъ умоляющимъ голосомъ, примите эти драгоцнности, но пощадите мою жизнь’. Говоря это, онъ открылъ шкатулку, гд сверкали великолпные брилліанты. Гарибальди заперъ ключикомъ шкатулку, и, возвращая ее владльцу, сказалъ: ‘Сохраните это для другаго случая. Я не корсаръ, грабящій мирныхъ пассажировъ, я корсаръ свободы, избавляющій обиженныхъ и угнетенныхъ отъ притснителей’. Онъ отпустилъ на свободу цлыми и невредимыми всхъ пассажировъ, освободилъ негровъ, находившихся на корабл, и оставилъ за собою корабль, давъ ему имя ‘Scaropilla’.
На захваченномъ судн, Гарибальди поплылъ къ восточной республик, надясь тамъ найти поддержку и покровительство, но люди, стоявшіе во глав этой республики, боясь поссориться съ Бразиліей, послали ему на встрчу корабль, чтобы захватить его съ товарищами въ плнъ. Едва Гарибальди узналъ о ихъ намреніи, какъ тотчасъ же отдалъ приказаніе готовиться къ защит. Началась перестрлка. Побда казалась уже на сторон Гарибальди, какъ вдругъ онъ упалъ, пораженный пулей въ горло…
Когда Гарибальди пришелъ въ себя, свжій втеръ ударялъ ему въ голову. Его моряки, пользуясь благопріятнымъ втромъ, сильно дувшимъ съ востока, ушли отъ непріятеля и вошли въ рку Парану. Но также и здсь, когда бглецы бросили свой якорь, губернаторъ Гвалегвая, Леонардо Мильянъ, не захотлъ признать знамени новой республики (т. е. Ріо-Гранде) и объявилъ ихъ всхъ плнными.
Какъ мы уже сказали, Гарибальди былъ довольно опасно раненъ, и окружающіе отчаивались его спасти. Но видно сама судьба берегла его для защиты слабыхъ и угнетенныхъ. Молодость и здоровое тлосложеніе взяли верхъ надъ болзнью.
Во время своего выздоровленія, онъ пользовался гостепріимствомъ благороднаго испанца, синьора Андреуса, который горячо привязался къ нему. Ему былъ запрещенъ выздъ изъ города. Онъ писалъ тогда одному изъ своихъ друзей: ‘Знай, мой другъ, что бы я ни длалъ, путешествую-ли, пишу-ли, читаю,— всегда, каждую минуту, меня не оставляетъ мысль объ освобожденіи Италіи’.
Въ это время пришелъ приказъ о препровожденіи его въ столицу. Гарибальди, боясь, и не безъ причины, подвергнуться мученіямъ, сталъ думать о бгств. Двое сутокъ блуждалъ онъ по пустынямъ, окружающимъ Парану, совершенно ему незнакомыхъ, надясь какъ нибудь спастись. Однажды, усталый и голодный, онъ опустился въ изнеможеніи подъ большое дерево и уснулъ, мечтая объ отечеств. Когда же онъ открылъ глаза, проснувшись, то увидлъ себя окруженнымъ солдатами губернатора Мильяна, которые давно уже охотились за нимъ. И вотъ ему связали назадъ руки, посадили на лошадь, къ стременамъ которой привязали крпко его ноги, и въ такомъ вид препроводили къ Леонардо Мильяну.
— Кто далъ теб возможность убжать? вскричалъ губернаторъ, бросая на него грозный взглядъ.
— Никто, отвчалъ Гарибальди.— Я самъ задумалъ уйти и бжалъ.
— Ты лжешь! закричалъ Мильянъ, и, приблизившись къ плннику, ударилъ его хлыстомъ по лицу.
Гарибальди задрожалъ отъ гнва и сдлалъ тщетное усиліе разорвать цпи, сковывавшія его руки, чтобы оттолкнуть изверга. Силы его оставили и онъ въ изнеможеніи опустился на полъ.
Мильянъ подозвалъ тюремщика и сказалъ ему нсколько словъ на ухо. Началась надъ плннымъ пытка, отъ которой скоро послышался ужасный трескъ костей.
— Ну, теперь ты признаешься наконецъ? спросилъ Мильянъ.
Гарибальди не могъ отвчать, но собравши вс свои силы, плюнулъ въ лицо своего мучителя.
— Оставьте его въ висячемъ положеніи, вскричалъ Мильянъ, блдный отъ бшенства. Онъ скоро утратитъ свое упорство и гордость.
Вс ушли. Гарибальди страшно страдалъ. Руки его были въ крови, наскомые искусали ему все лицо. Жажда мучила его. Это было мученіе, не поддающееся никакому описанію. Спустя два часа, стражи, считая его мертвымъ, сняли съ веревки и положили на землю. Онъ наврное не перенесъ бы этикъ жестокихъ мученій и умеръ, еслибы не помощь доброй женщины, нкоей Аллеманъ, которая помогла ему въ этотъ мучительный эпизодъ его жизни.
Губернаторъ, видя всю безполезность попытокъ заставить признаться Гарибальди, и не желая взять на себя отвтственность, еслибы онъ умеръ отъ мученій, отправилъ его въ главный городъ провинціи Банду, гд онъ оставался два мсяца въ плну и былъ, наконецъ, выпущенъ на свободу.
Позже, когда счастье отдало ему въ руки всхъ военныхъ властей провинціи Гвалегвай, онъ веллъ ихъ выпустить на свободу, не причинивъ ни малйшаго вреда. Между ними былъ и его мучитель Мильянъ.
— Дайте ему свободу! вскричалъ Гарибальди. Я не хочу даже его видть. Я боюсь, чтобы его присутствіе, напоминающее мн мои мученія, не заставило меня поступить съ нимъ жестокимъ образомъ, недостойнымъ меня и итальянскаго народа.

VII.

Ріо-Гранде принялъ праздничный видъ, чтобы достойнымъ образомъ принять героя, столько выстрадавшаго за республику. Ему была поручена команда надъ немногими морскими силами, которыми въ то время располагала молодая, республика. Гарибальди сражался, въ одно и то же время, на мор и на суш. Онъ длалъ нападенія на непріятеля на своихъ судахъ и бралъ большую добычу. Посл, вмст со своей командой, ходилъ на берегъ, вскакивалъ на коней, бродившихъ по равнин, и разсвалъ толпы имперіалистовъ.
Во время своихъ походовъ, онъ охотно останавливался въ estancia, или на ферм донны Анны, сестры президента республики, Бенито Гонзалеса. Въ этомъ дом его привлекала красота дочери донны Анны, прелестной Маноэлиты. ‘Въ ней было столько прелести, разсказывалъ Гарибальди, спустя уже много лтъ, что хотя я былъ лишенъ надежды обладать ею, тмъ не мене не могъ не любить ее’. Она, на самомъ дл, была уже давно обручена со своимъ кузеномъ, сыномъ президента. И въ сердце изгнанника, въ самую бурную пору его существованія, запало глубокое, благоговйное чувство, достойное рыцаря круглаго стола.
Однажды Гарибальди былъ извщенъ, что нкій капитанъ Абринъ, у котораго было подъ рукою 120 нмецкимъ наемниковъ, угрожаетъ нападеніемъ на имніе донны Анны съ цлью грабежа. Онъ наскоро собралъ отрядъ итальянцевъ и отправилъ ихъ противъ него. Но Абринъ, другой дорогой, совершенно неожиданно явился въ имніе. Гарибальди находился тамъ только съ 11 итальянцами. Онъ тотчасъ приказываетъ своимъ зассть въ сарай и начать живую ружейную стрльбу, чтобы скрыть отъ непріятеля ихъ малочисленность. Нмцы окружили домъ, взобрались на крышу и стали оттуда бросать въ сарай вязанки заженныхъ прутьевъ. Итальянцы успваютъ тушить огонь и неустанно отвчаютъ на выстрлы непріятеля. Наконецъ, посл нсколькихъ часовъ сраженія, предводитель нмецкой шайки раненъ, многіе изъ его наемниковъ убиты, а остальные обращаются въ бгство.
Президентъ благодарилъ и поздравлялъ Гарибальди съ непредвидннымъ успхомъ. Герой ему отвтилъ съ античнымъ достоинствомъ:
— Одинъ свободный человкъ стоитъ десяти невольниковъ.
Нсколько дней спустя, донна Анна устроила балъ въ честь героя. Прекрасная Маноэлита была царицей бала, и мать ея, разговаривая съ Гарибальди, сказала:
— Бдное дитя! при извстіи о сраженіи, она сильно поблднла и съ трепетомъ спрашивала: спасены ли вы?
Услышавъ это, Гарибальди понялъ, что чувства его раздляются Маноэлитой, но онъ не желалъ быть счастливымъ, посредствомъ измны своему другу. Черезъ нсколько мсяцевъ посл, онъ повстрчался съ Анитой. Какъ познакомился онъ со своей врной подругой жизни, длившей съ нимъ его славу и его несчастія, разскажемъ въ слдующей глав.

VIII.

Со сложенными на груди руками, прислонившись къ главной мачт своего судна, стоялъ неподвижно Гарибальди. Взоръ его блуждалъ по морю, по лазурному небосклону, и, время отъ времени, глубокій вздохъ вырывался изъ его груди.
— Одинъ! одинъ на свт! шепталъ онъ. Изъ шести друзей, пріхавшихъ ко мн сюда изъ Италіи, не осталось ни одного въ живыхъ. Вс они пали на моихъ глазахъ. Одинъ погибъ отъ непріятельской пули, другіе сложили свои головы въ волнахъ океана, во время страшной бури, разбившей наши суда. Кто утшитъ меня въ тяжелыя минуты жизни? Кто разгадаетъ мои мысли? Одна женщина только могла бы это сдлать, она — прибжище, утшеніе, путеводная звзда!
Раздумывая такимъ образомъ, онъ сталъ смотрть на берегъ, находившійся на близкомъ разстояніи отъ его судна. Нсколько молоденькихъ двушекъ гуляли по берегу. Но здсь мы приведемъ его собственное описаніе этого случая.
‘Вотъ эта двушка нравится мн боле другихъ, подумалъ онъ, заинтересованный скромнымъ видомъ и красотой двушки, и тотчасъ отдалъ приказаніе спустить баркасъ, и отправился на берегъ. Онъ пошелъ къ дому, въ которомъ жила двушка. ‘Сердце мое усиленно билось, я былъ взволнованъ въ высшей степени. Я постучался въ дверь, и человкъ, отпершій мн, пригласилъ меня войти. Я вошелъ бы и въ томъ случа, еслибъ онъ не пускалъ меня. Я увидлъ двушку и, подошедши къ ней, сказалъ: Ангелъ мой!— ты будешь моей! Черезъ нсколько дней мы были соединены навки, и одна смерть могла разлучить насъ’.
Итакъ Гарибальди вернулся на свой корабль, съ молодой стройной женой Анитой, изъ деревни Барре.
Нсколько дней спустя, республиканскія суда очутились лицомъ къ лицу съ имперіалистскими. Непріятель былъ силенъ, и, недолго думая, сталъ бомбардировать республиканцевъ. Гарибальди хотлъ высадить Аниту на берегъ. ‘Нтъ, отвтила Анита, мсто жены подл любимаго мужа’. Непріятель между тмъ удвоилъ огонь. Гарибальди сталъ ободрять своихъ матросовъ, которые, повидимому, пришли въ смятеніе и готовы были сложить оружіе. Анита, съ саблею въ рук, съ своей стороны, старалась возбудить мужество струсившихъ. Пушечное ядро разорвалось и опрокинуло Аниту и двухъ моряковъ. Гарибальди съ отчаяніемъ подбжалъ, думая, что она убита, но она встала совершенно невредимая, моряки были ранены. Гарибальди умолялъ ее сойти внизъ, въ каюту.
— Да, я сойду внизъ, но только затмъ, чтобы вызвать оттуда спрятавшихся трусовъ, отвчала Анита.
И въ самомъ дл, она ободрила и вызвала на палубу людей, которымъ стало стыдно видть боле мужества у слабой женщины, чмъ у себя. Посл пятичасоваго сраженія, былъ убитъ начальникъ имперіалистовъ, и его суда удалились въ полномъ разстройств.
Въ слдовавшихъ за тмъ сраженіяхъ, Анита была для своего мужа наиболе отважнымъ и умнымъ изъ офицеровъ. Однажды имперіалисты, желая уничтожить храбраго, непобдимаго итальянца, послали противъ него лучшія силы своего флота. Непріятельскіе корабли заперли выходъ въ море флотиліи Гарибальди, состоявшей изъ небольшихъ лодокъ. Нашъ герой, имя около себя свою неустрашимую жену, отвчалъ безостановочно на непріятельскій огонь, потомъ, когда онъ увидлъ, что у него истощились боевые запасы и что приходится уступить численности непріятеля, онъ мало-по-малу высадилъ на берегъ всхъ своихъ людей и остался одинъ съ Анитой. Видя своихъ въ безопасности, онъ поджигаетъ порохъ, и непріятельскіе корабли среди ужаснаго треска взлетаютъ на воздухъ. Самъ же онъ съ Анитой, бросившись въ воду, благополучно достигаетъ вплавь берега. Объ этомъ изумительномъ дл разсказывалъ его ближайшій другъ Ку нее.
Начались вскор сраженія на суш. Въ С.-Викторіи итальянскій легіонъ, наскоро составленный Гарибальди, разбилъ бригаднаго генерала Акунча, такимъ образомъ, что непріятельская дивизія совершенно разстроилась. Анита, верхомъ на лошади, подъ градомъ пуль, показывалась всюду, гд шелъ наиболе кровавый бой. Съ карабиномъ въ рукахъ, она то стрляла въ непріятеля, то сходила съ коня и заботилась о раненыхъ, перевязывая имъ раны и помогая переносить ихъ въ наиболе безопасное мсто. Но не такъ счастливо было сраженіе при Корити бани. Республиканская кавалерія была смята, и Гарибальди съ 70 чел. былъ оцпленъ пятью стами. Анита мгновенно очутилась одна среди непріятеля. Мужчина и тотъ бы смшался, но она, на приглашеніе сойти съ лошади, пришпорила ее и умчалась впередъ. Она слышала за собой погоню, пуля пролетла мимо уха, задвши шляпу и подпаливъ волосы, но, къ несчастію, лошадь, пораженная пулей, пала и гордая амазонка была взята въ плнъ. Имперіалисты, удивляясь ея отваг, обращались съ ней чрезвычайно вжливо. Немного спустя, пришло извстіе, что Гарибальди убитъ. Кровь застыла въ жилахъ отважной Аниты, она, казалось, была совершенно подавлена, убита горемъ, потомъ, когда наступила ночь и усталые часовые уснули, она неслышно вышла изъ палатки, въ которой находилась подъ стражей, и побжала въ отчаяніи на поле сраженія. Долгое время бродила она между трупами и подымала головы убитыхъ, ища того, кого боялась найти мертвымъ. При свт луны она видла страшно обезображенные трупы. На разсвт она, съ надеждою въ сердц, приподнялась съ окровавленной земли. Ея Джузеппе долженъ былъ быть въ безопасности. И не думая объ опасностяхъ, ввряясь своей горячей любви, она отправилась черезъ дремучіе лса, отдлявшіе ее отъ республиканскаго войска, и, спустя восемь дней, посл труднаго изумительнаго путешествія, она имла великое счастье настигнуть своего Гарибальди.
Нужно было подновить и пополнить флотъ инсургентовъ. Гарибальди отправился въ Санъ-Симонъ устроить это дло. Анита не была уже той стройной молодой женщиной, какою мы ее знали раньше, она вскор должна была сдлаться матерью. И вотъ, 16-го сентября 1840 года, она подарила своему мужу мальчика. Гарибальди, цлуя ребенка, сказалъ: ‘Вмсто имени какого нибудь святаго, назовемъ его именемъ мученика. Этотъ мальчикъ будетъ называться Менотти’. Едва прошло 12 дней посл родовъ Аниты, какъ Гарибальди отправился на встрчу банд солдатъ, предводимой тмъ самымъ капитаномъ Абриномъ, о которомъ мы говорили раньше. Услыхавъ, что Санъ-Симонъ оставленъ республиканцами, Абринъ явился, чтобы занять его. Анита, услыхавъ шумъ осады, вскочила съ постели и, схвативъ Менотти, полунагая, сла на лошадь и отправилась въ лсъ, чтобы скрыться и потомъ догнать своего мужа.
Посл нсколькихъ рискованныхъ предпріятій, Гарибальди, замтивши, что личныя самолюбія властей молодой республики берутъ верхъ надъ заботами о народномъ благ, оставилъ Ріо-Гранде и отправился въ Монтевидео (Урагвай).

IX.

Верхомъ на быстрой лошади, разъзжалъ по обширной равнин всадникъ. Дикіе быки населяютъ эти громадныя пространства и живутъ здсь на полной свобод. Всадникъ бросаетъ арканъ, парализуетъ движенія дикаго животнаго, и постепенно длаетъ его ручнымъ. Всадникъ этотъ былъ Гарибальди.
Посл того, какъ онъ сражался, претерплъ мученія, жертвовалъ сто разъ своею жизнью въ теченіе пятилтней службы республик Ріо-Гранде, онъ выхалъ оттуда въ такой нищет, что для того, чтобы поддерживать существованіе свое и маленькой семьи, во время путешествія, долженъ былъ поймать нсколькихъ быковъ, приручить ихъ и продать на пути. Но нелегко было вести и справляться съ этими недисциплинированными животными. Во время перехода черезъ Ріо-Негро, онъ едва не потерялъ ихъ въ волнахъ рки. Отчаявшись вести ихъ дале, онъ убилъ ихъ, продалъ ихъ шкуры и, съ вырученною сотнею скудовъ, поселился въ Монтевидео.
Деньги вышли довольно скоро. Тогда капитанъ превращается въ учителя математики. Жизнь онъ велъ въ это время со своей семьей самую жалкую, но въ груди его билось все то же великое сердце.
Однажды, на улиц, онъ встртилъ своего бывшаго солдата, оборваннаго, несчастнаго.
— Еслибы вы мн дали одну рубашку, то оказали бы этимъ величайшее благодяніе, сказалъ солдатъ.
— Какъ? у тебя нтъ рубашки? спросилъ Гарибальди. Пойдемъ со мною.
Онъ повелъ его въ рощицу, и, снявши съ себя рубаху, отдалъ ее солдату. Когда онъ возвратился домой, Анита спросила его:
— Гд твоя рубашка?
— Я ее отдалъ одному бдняку, котораго встртилъ на улиц, отвчалъ Гарибальди.
— Ахъ бдные, бдные мы! но знаешь ли ты, что эта рубашка была единственная у тебя?
— Чтожъ изъ этого? стоически сказалъ Гарибальди.— Можно застегиваться до подбородка. Можно жить хорошо и безъ рубашки.
Но могъ-ли онъ долго продолжать мирное занятіе. Вокругъ него кипла война: и таблицы логаримовъ и геометрическія теоремы должны были уступить мсто треволненіямъ новыхъ сраженій.

X.

Десять большихъ кораблей окружаютъ три маленькія судна. Это происходить въ Панамскихъ водахъ. Десять кораблей принадлежатъ свирпому диктатору Буэносъ-Айреса, Розасу, три судна составляютъ собственность республики Монтевидео. Первые находятся подъ командой англійскаго адмирала Брауна, одержавшаго раньше немало побдъ, вторыми командуетъ Гарибальди, уступившій просьбамъ жителей Монтевидео и бросившій коллегію, гд былъ преподавателемъ математики, чтобы защищать дло свободы.
Въ теченіе троихъ сутокъ длился артиллерійскій огонь, и гарибальдійцамъ уже недоставало боевыхъ запасовъ.
— Разбейте на куски якорныя цпи и употребите ихъ для картечи! гремитъ Гарибальди.
Браунъ веллъ пріостановить огонь. Сдавайтесь! кричитъ онъ въ слуховую трубу своему противнику.
— Лучше смерть, чмъ сдаться вамъ, отвчаетъ Гарибальди. Браунъ веллъ продолжать бомбардированіе съ удвоенной силой. Наступила ночь, уже третья, что герой не спалъ. Боевыхъ запасовъ не было, даже якорныя цпи пошли въ дло. Гарибальди припомнилъ о подобномъ случа, бывшемъ съ нимъ въ Лагун, онъ. задумалъ повторить и здсь то же. Онъ спустилъ на лодки всхъ людей и провелъ ихъ между непріятельскими судами. Черезъ нсколько времени они вс высадились на берегъ.
Онъ съ Анитой оставили судно послдними. Едва они сошли и немного отъхали на своей лодк, какъ раздался оглушительный взрывъ. Три республиканскія судна были объяты пламенемъ. Непріятель былъ вн себя отъ бшенства, что добыча, считавшаяся уже за нимъ, ускользнула отъ него неожиданнымъ образомъ.
На берегу стояли солдаты аргентинской республики. Гарибальди веллъ своимъ сомкнуться, и со штыками и саблями (боевыхъ запасовъ совсмъ не было) бросились они на солдатъ, разсяли ихъ, и такимъ образомъ, очистивши себ путь, пришли цлы и невредимы въ Монтевидео.
— Эти солдаты, точно тигры, говорили аргентинскіе солдаты своему генералу.
— Предводимые львомъ, отвчалъ тотъ.
Черезъ нсколько дней, флотъ Буэносъ Айреса появляется близь Монтевидео. Сильнйшій туманъ заволакивалъ берегъ. Гарибальди выбралъ 12 испытанныхъ отважныхъ молодцовъ и отправился съ ними въ лодк осмотрть непріятельскія силы. Одинъ корабль, вооруженный шестью пушками, замтилъ лодку, но мелководье не позволяло кораблю преслдовать смльчаксвъ. Ночью Гарибальди сказалъ своимъ: Бросайтесь вс въ море и плывите безъ малйшаго шума!
Они бросаются въ воду, держа въ зубахъ сабли, и, приблизившись къ непріятельскому кораблю, неожиданно вскакиваютъ на палубу и убиваютъ часовыхъ. Вс находившіеся на корабл были объяты ужасомъ. Гарибальди предложилъ имъ положить оружіе и сдаться въ плнъ. Въ нсколько минутъ корабль былъ въ полномъ его распоряженіи. Гарибальди выставилъ республиканскій флагъ Монтевидео, направилъ пушки противъ аргентинскихъ судовъ и сталъ громить ихъ съ фланга. Потомъ, снявши якорь, онъ привелъ взятый корабль въ Монтевидео.
— Гарибальди заколдованъ, говорилъ о немъ американскій простой народъ (такъ позже думали и итальянскіе крестьяне), никакое оружіе не приноситъ ему вреда. Онъ руками отгоняетъ пули, какъ другіе это длаютъ съ мухами.
Въ Монтевидео былъ также французскій легіонъ, который храбро помогалъ республик.
Многіе говорили: Гарибальди храбрецъ, но остальные итальянцы — трусы и боятся огня сраженій. Изъ-за этой своей низости, они — невольники даже въ своемъ отечеств. Это дошло до ушей Гарибальди. Онъ созвалъ жившихъ въ Монтевидео итальянцевъ и сформировалъ изъ нихъ легіонъ, готовый броситься въ сраженіе.
— Мы должны показать другимъ, говорилъ онъ солдатамъ,— во-первыхъ то, что итальянцы умютъ сражаться, и во-вторыхъ, что они готовы жертвовать жизнью за свободу!
Своему легіону, состоявшему изъ тысячи человкъ, онъ вручилъ знамя. Знамя было черное толковое, съ нарисованнымъ посреди Везувіемъ,— эмблемой Италіи и революцій, клокотавшихъ, какъ горячая лава, внутри его. Оно было вручено юнош Сакки, въ настоящее время итальянскому генералу. Полковникъ Анцони-ди-Альцате былъ администраторомъ легіона.
Съ этими доблестными солдатами, онъ совершилъ много побдъ въ чужой стран и поддержалъ честь итальянскаго имени. Въ нкоторыхъ сраженіяхъ принимали участіе негры, глубоко уважавшіе Гарибальди. Одинъ изъ нихъ, Ангіаръ, послдовалъ за Гарибальди въ Италію.
Наиболе замчательное дло было при Сантъ-Антоніо, въ Сальто. Гарибальди, имя въ своемъ распоряженіи 184 чел. пхоты и 20 человкъ кавалеріи, долженъ былъ задержать наступленіе непріятеля изъ 1,500 солдатъ, чтобы дать возможность республиканцамъ Монтевидео совершить отступленіе.
— Семеро противъ одного! обратился Гарибальди къ своимъ. Тмъ лучше! Чмъ меньше насъ будетъ, тмъ больше славы для насъ. Берегите порохъ! Стрляйте залпами!
Въ полуразвалившейся лачужк сгруппировались герои. Едва только подошли триста непріятельскихъ солдатъ, какъ легіонеры обдали ихъ градомъ пуль. Пхота пришла въ смятеніе. Подошла кавалерія, и встртила стну сомкнутыхъ штыковъ. Завязался бой. Кавалеристы сошли съ лошадей и стали драться въ рукопашную. Легіонеры не отступали ни на шагъ. Вокругъ валялись убитые и раненые. Съ одной и съ другой стороны страшно страдали отъ жажды. Итальянцы пли патріотическіе гимны.
— Не хватаетъ пороха! съ ужасомъ воскликнулъ одинъ легіонеръ.
— Можно взять порохъ отъ раненыхъ и убитыхъ. И по мр того, какъ одни сражались, другіе обшаривали павшихъ и собирали картечь.
Это было по истин геройское сраженіе, достойное пера Аріоста.
Съ полудня 8-го февраля 1846 года до полуночи длился жаркій бой. Съ обихъ сторонъ люди изнемогали отъ голода и жажды Изъ легіонеровъ, только сто человкъ еще держались на ногахъ и т были почти вс ранены или контужены. У непріятеля число раненыхъ и убитыхъ простиралось до 500 человкъ. Наконецъ усталые, измученные, разбитые солдаты Аргентинской республики должны были признать себя побжденными. Гарибальди со всми своими ранеными возвратился въ Сантъ-Антоніо, восторженно привтствуемый восхищеннымъ народомъ.
Правительство республики, при извстіи объ этомъ знаменитомъ бо, произвело Гарибальди изъ полковниковъ въ генералы, и поручило ему великое посольство въ Монтевидео. Итальянскому легіону было предоставлено почетное мсто на военныхъ парадахъ, и на его знамени было написано золотыми буквами: ‘Дло 8-го февр. 1846 г. итальянскаго легіона, подъ начальствомъ Гарибальди’. Въ то же время, каждый легіонеръ получилъ повязку на руку съ надписью: ‘Непобдимые сражались 8-го февр. 1846 года’.

XI.

— Генералъ! гд генералъ? Возможно ли это? прежде чмъ его увидишь, разобьешь себ голову!…
Такъ кричалъ и ворчалъ адмиралъ Лепэ, который, вошедши въ домъ, обитаемый Гарибальди, заблудился впотьмахъ и не зналъ, куда войти.
— Анита! закричалъ Гарибальди изъ сосдней комнаты, кто-то вошелъ въ прихожую: зажги свчу!
— Зажги свчу! возразила Анита: разв ты не знаешь, что у насъ нтъ и гроша, чтобы купить свчу?
— Правда твоя! вскричалъ Гарибальди, и пошелъ въ прихожую, чтобъ ввести постителя, назвавшаго свое имя.
— Извините, адмиралъ, сказалъ Гарибальди: въ моемъ условіи съ республикой я забылъ выговорить себ доставку свчей. По всей вроятности, вы пришли для того, чтобы говорить со мною, а не видть меня, поэтому мы можемъ оставаться въ темнот.
Да! Гарибальди, побдоносный генералъ, жилъ въ Монтевидео на солдатскомъ раціон, выдававшемся ему наравн съ прочими легіонерами. Военный министръ, Пахеко-и-Обесъ узналъ объ этомъ на другой день, посл посщенія адмирала Ленэ. Онъ тотчасъ же послалъ Гарибальди 500 лиръ. Не желая обидть друга отсылкой денегъ обратно, Гарибальди тотчасъ же роздалъ эти деньги вдовамъ своихъ товарищей, убитыхъ при С. Антоніо. Онъ оставилъ для себя одну лиру, которую и вручилъ Анит.
— На, вотъ, возьми лиру и купи свчей, сказалъ онъ съ озабоченнымъ видомъ Анит. Пожалуйста, береги ихъ, чтобъ не засталъ насъ опять въ темнот адмиралъ, когда придетъ ко мн повидаться.
Не должно однако обвинять республику въ неблагодарности. Она предлагала гарибальдійцамъ земли и фермы, но Гарибальди отвчалъ:
— Итальянцы сражаются за свободу, а не ради собственной выгоды.
И предложенія республики были отвергнуты. Его легіонеры привыкли ко всевозможнымъ лишеніямъ. Въ одну экспедицію не хватило мяса. Убили лошадей и питались ихъ мясомъ. Посл, побдивши непріятеля, овладли его лошадьми и замнили ими своихъ съденныхъ. Однажды, разбивъ непріятельскій корабль, онъ раздлилъ поровну добычу между легіонерами, свою же часть роздалъ наиболе бднымъ легіонерамъ, говоря: спрячьте это для дтей. Найдя на корабл большую сумму денегъ, онъ немедленно переслалъ ее въ казначейство Монтевидео.
На его долю оставалось на этотъ разъ три сольда (су)!

XII.

— Анита! моя Анита! вскричалъ Гарибальди въ одно утро 1847 года. Я увижу мое отечество и обниму мою мать! Ты увидишь Италію, моя милая! Увидишь, какъ она прекрасна! Сердце пророчило мн это! Вулканъ, изображенный на нашемъ знамени, дрожитъ и готовъ низвергнуть пламя…
— Что случилось? спросила Анита.
— Вотъ, читай, сказалъ Гарибальди, подвигая къ ней нсколько газетъ.— Римъ призываетъ въ возмездію. Случилось нчто неслыханное. Выбранъ папой либеральный, честный человкъ… Кто могъ бы когда либо предположить такое чудо?
Не теряя времени, онъ отправился къ своему другу, полковнику Анцони. Съ энтузіазмомъ сообщилъ онъ ему обо всемъ, прочитанномъ въ газетахъ, и уполномочилъ Анцони написать письмо папскому нунцію и предложить ихъ услуги Пію IX. Итальянцы находились въ то время подъ впечатлніемъ патріотическихъ иллюзій насчетъ новаго папы.
Легіонеры, услышавши эту новость, изъявили желаніе слдовать за своимъ вождемъ, прочіе итальянцы открыли подписку для экспедиціи въ Италію. Правительство Монтевидео напрасно убждало Гарибальди остаться, герой съ нетерпніемъ отвчалъ:
— Я не могу здсь оставаться доле. Я долженъ хать. Что, если я опоздаю, и мы явимся въ Италію послдними, когда уже все будетъ кончено!!

XIII.

24 іюня 1848 года, толпа народа стояла въ Ницской гавани. Множество военныхъ и гражданъ наполняли суда, стоящія на якоряхъ. Многіе отправлялись въ лодкахъ на встрчу ожидаемому кораблю. Вдругъ раздался крикъ, разомъ повторенный двухтысячной толпой. Вотъ онъ! Вотъ онъ!
На горизонт показался корабль, съ разввающимся блымъ флагомъ.
— Разступитесь! Дайте дорогу! идетъ синьора Роза, мать Гарибальди, долой шляпы! Да здравствуетъ мать Гарибальди!
Почтенная старушка приближалась медленными шагами, имя около себя, съ правой стороны, добрую мужественную жену Гарибальди, Аниту Риверасъ, пріхавшую въ Ниццу изъ Америки нсколькими мсяцами раньше, съ Менотти, Ричіотти и рзвушкой Терезитой, чтобы извстить о скоромъ прізд героя. Синьора Роза (ее помнятъ еще жители Ниццы), во вс эти годы неизвстности, собирала каждый вечеръ маленькихъ дтей въ гавани и заставляла ихъ молиться о своемъ Джузеппе.
Esperanza, корабль, на которомъ находился герой, приблизился между тмъ къ берегу. Легіонеры стали сходить въ лодки. Черезъ нсколько минутъ, Гарибальди былъ уже въ объятіяхъ своей святой матери.
Но недолго наслаждался онъ семейными радостями. Онъ горлъ нетерпніемъ сразиться съ врагами отечества, и отправился въ Туринъ, гд его приняли очень холодно, съ недовріемъ, въ которомъ проглядывала зависть. Ему совтовали обратится для переговоровъ къ королю Карлу Альберту, находившемуся въ главной квартир въ Ровербелл. Гарибальди сказалъ королю коротко и ясно:
— До сихъ поръ я сражался въ чужой гостепріимной земл. Теперь же я пріхалъ сюда съ горстью моихъ храбрецовъ, чтобы принять участіе въ сраженіяхъ за родину.
Что же отвтилъ на это честное, прямое заявленіе Карлъ Альбертъ? Онъ сказалъ, что хвалитъ благородныя чувства, желалъ бы испытать его, но что онъ еще не знаетъ, какъ быть… и посовтуется съ министромъ по возвращеніи своемъ въ Туринъ.
Вотъ что писалъ Гарибальди (письмо это приведено въ его біографіи, написанной синьорой Маріо) о своемъ разговор съ королемъ.
‘Я видлъ его, видлъ этого человка, который погубилъ лучшихъ сыновъ Италіи, который осудилъ и меня самого, вмст съ другими, на смерть, и понялъ холодность его пріема. И не смотря на это, я служилъ Италіи, подъ начальствомъ этого короля, съ такимъ же рвеніемъ, съ какимъ служилъ бы и республиканскому правительству. Мои храбрецы слдовали за мной, такъ какъ горячо врили въ меня. Объединить Италію, избавить ее отъ ига проклятыхъ чужеземцевъ, было моимъ и моихъ соотечественниковъ призваніемъ въ ту эпоху’.
Жертвуя своимъ самолюбіемъ, Гарибальди еще разъ отправился въ Туринъ. Военный министръ Риччи сказалъ ему:
— Мы не имемъ для васъ мста. Позжайте въ Венецію, тамъ можете быть корсаромъ.
На эти недостойныя слова Гарибальди ничего не отвтилъ, и только пожалъ плечами. Выйдя изъ министерства, возмущенный до глубины души, онъ встртился съ Джакомо Медичи, котораго онъ пригласилъ изъ Монтевидео въ Италію. Медичи сообщилъ ему печальное извстіе о смерти полковника Анцони.
— Въ дорогу! вскричалъ Гарибальди.— Полно медлить и терять попусту дорогое время. Идемъ въ Миланъ. Мы составимъ батальонъ и назовемъ его именемъ нашего храбраго Анцони, котораго имли несчастіе потерять.
Слово и дло нераздльны у Гарибальди, какъ громъ и молнія. Временное правительство въ Милан охотно сохранило за нимъ титулъ генерала и дало право собрать батальонъ и назвать его именемъ Анцони. Когда же правительство узнало, что знаменоносцемъ новаго батальона сдланъ Джузеппе Мадзини, то отказалось выдать оружіе. Было выдано очень немного ружей, совершенно негодныхъ къ употребленію. Для обмундированія выданы были куски австрійскаго полотна, найденные въ запасныхъ магазинахъ. Всякій другой, на мст Гарибальди, обезкуражился бы, но онъ нисколько не палъ духомъ. Съ солдатами въ полотнянныхъ мундирахъ, онъ отправился въ Бергамо. Батальонъ шелъ, распвая патріотическіе гимны, и тмъ утшалъ себя въ неимніи военнаго платья. Но почти тотчасъ былъ отозванъ назадъ, въ Монц онъ получилъ депешу:
‘Миланъ и Карлъ Альбертъ сдались на капитуляцію. Бгите! Разсвайтесь!’
Гарибальди вскиплъ негодованіемъ. Между тмъ корпусъ нмецкой кавалеріи сильно его тснилъ. Онъ отправился въ Комо. Здсь ожидало его другое горькое разочарованіе. Его пятитысячный отрядъ сократился на дв тысячи. Бдственное положеніе заставило разсяться наиболе малодушныхъ.
Герцогъ генуэзскій прислалъ къ нему жандарма съ депешей. Его заставляли перейти на пьемонтскую территорію и признать заключенный съ Австріей трактатъ.
— Я непризнаю никакого перемирія съ Австріей, отвчалъ Гарибальди. Я итальянскій солдатъ и далъ клятву сражаться съ врагомъ моего отечества до тхъ поръ, пока у меня останется хоть одинъ товарищъ. Скажите герцогу, что я съумю сдержать свою клятву.
26-го августа онъ сразился съ австрійцами при Мораццоне. Это было одно изъ сильныхъ кровопролитныхъ сраженій, продержавшись цлыя сутки противъ превосходившаго его численностью врага, онъ, въ три часа утра, вывелъ свой батальонъ изъ круга оцплявшихъ его австрійцевъ, среди выстрловъ и огня. Когда совершенно разсвло, австрійцы приблизились съ обихъ сторонъ, думая непремнно захватить Гарибальди, но они съ изумленіемъ увидли, что герой ушелъ изъ ихъ рукъ и стоялъ уже къ нимъ лицомъ къ лицу.
— Гарибальди связался съ дьяволомъ, говорили про него австрійцы.
Австрійскій генералъ d’Аспре, спустя нсколько времени, говорилъ пьемонтскимъ генераламъ:
— Единственный человкъ могъ бы выиграть эту войну, а вы его игнорировали. Этотъ человкъ — Гарибальди. Гарибальди между тмъ находился въ Лузано съ 29-ю волонтерами и знаменемъ своего батальона, пробитымъ пушечнымъ ядромъ.
Ломбардская кампанія кончилась.

XIV.

Прошло около пяти мсяцевъ. Пій IX бжалъ съ Бурбономъ. Въ Рим, въ зал конституціоннаго собранія, собралось сорокъ народныхъ депутатовъ. Между этими депутатами, одтыми въ черное платье, рзко выдавалась красная рубашка Гарибальди. Съ трибуны говорилъ патріотъ Армеллини: ‘Священная лига умножается и объединяется, чтобы свергнуть и уничтожить угнетателей народа. Вы находитесь, граждане, между гробницъ двухъ великихъ эпохъ. Съ одной стороны стоятъ развалины Италіи цезарей, съ другой, развалины Италіи папской. На васъ лежитъ обязанность воздвигнуть новое зданіе на этихъ обломкахъ: Италія и народъ!’
Раздались оглушительные аплодисменты.
Когда стали собирать голоса депутатовъ, принцъ Канино вскочилъ и закричалъ: да здравствуетъ республика! Пришла очередь Гарибальди. Онъ всталъ и воскликнулъ: ‘къ чему терять время въ пустыхъ формальностяхъ, медлить лишнюю минуту — есть преступленіе, да здравствуетъ республика!’
Было 5-е февраля 1849 года. Въ этотъ день, нкоторые упросили отсрочить окончательное провозглашеніе республики. Однако въ слдующемъ засданіи, 8 февраля, республика была провозглашена. Гарибальди, не смотря на то, что былъ боленъ лихорадкой, отправился въ собраніе подать свой голосъ, и говорилъ своимъ друзьямъ:
— Три года тому назадъ, въ этотъ самый часъ, я входилъ побдителемъ въ Сальто. Да будетъ счастлива наша республика!
Въ то же время, французскіе клерикалы заставили свое правительство послать въ Римъ 40 т. войска подъ начальствомъ генерала Удино и 10 кораблей подъ командой Фрегуара, чтобы водворить папу на престол. Съ этихъ поръ Гарибальди начинаетъ дйствовать. Съ самаго прізда своего на родину до Ломбардской компаніи, онъ долженъ былъ учить и дисциплинировать многочисленныхъ волонтеровъ, стекавшихся со всхъ сторонъ Италіи подъ его знамя.
Узнавъ о высадк непріятеля, онъ говорилъ съ презрніемъ тмъ, кто ему указывалъ, что у него только 500 ружей и 1264 солдата:
— Что жъ длать? Будемъ воевать на ножахъ и камнями.
Мадзини, этотъ великій знатокъ людей, говаривалъ: ‘Гарибальди иметъ способность побждать вс препятствія. Онъ говоритъ и дйствуетъ съ такими чистыми намреніями, что весьма немногіе могутъ подражать ему’.
Нкоторые ршительно не знали, какъ себя держать съ генераломъ въ род Гарибальди. Дандоло, бывшій его солдатомъ, пишетъ: ‘по своей патріархальной простот, онъ похожъ на главу какого нибудь индійскаго племени. Онъ и его генеральный штабъ одты въ ярко-красныя рубашки, въ шляпахъ разныхъ формъ, безъ всякихъ военнымъ значковъ. Они ходятъ, бгаютъ въ полномъ безпорядк то туда, то сюда, дятельные, озабоченные, предпріимчивые, неутомимые’.
Не смотря на весь этотъ видимый безпорядокъ, въ лагер господствовали строжайшая чистота нравовъ и порядокъ. Партія умренныхъ его боялась, молодежь и крестьяне обожали его и со всхъ сторонъ стекались къ нему въ Римъ, чтобы сражаться подъ его начальствомъ. Между этими юношами былъ нкто Лучіано Монора, одинъ изъ главнйшихъ дятелей пяти дней въ Милан.
Вечеромъ, 29-го апрля, Римъ былъ объятъ ужасомъ и смятеніемъ.Приготовлялись къ защит и строили баррикады. Вс были въ страшномъ волненіи. Послышался лошадиный топотъ, и собравшійся народъ, позабывъ свой страхъ, при вид скакавшаго на лошади Гарибальди, привтствовалъ его восторженнымъ Viva Garibaldi!
Онъ явился въ Римъ, какъ разъ во-время, для защиты вчнаго города. День спустя, французы съ 7,000 чел. начали наступленіе. Отброшенные милиціонной гвардіей съ большимъ урономъ отъ Porta Самаleggeri, они явились къ воротамъ Санъ-Панкраціо, гд находился Гарибальди съ 300 храбрецовъ, наблюдая за защитой.
Съ этой горстью людей онъ удерживалъ натискъ непріятельскихъ батальоновъ, видлъ въ этой гигантской борьб, какъ палъ подл него мертвымъ старшій Монтальди, въ цвтущемъ возраст, также пріхавшій сюда изъ Америки. Видлъ, какъ палъ и другой товарищъ, убитый въ одну минуту съ лошадью, на которой сидлъ. Пушечное ядро, упавши неподалеку отъ Гарибальди, обдало его порохомъ, поясъ, къ которому была прицплена его шпага, былъ разорванъ мушкетомъ, дв другія пули пронизали его блый плащъ. Большая часть изъ 300 солдатъ были переранены въ грудь.
Руки уставали наносить удары. Тогда Гарибальди веллъ изнемогавшимъ отступить и стоять въ резерв, затмъ, собравъ бывшее въ запас войско, повелъ его на непріятеля, съ такой стремительностью, что французы, смшавшись, бросились къ сосднимъ домамъ, ища убжища. Гарибальди продолжалъ преслдовать ихъ съ ожесточеніемъ, и они вынуждены были отступить отъ Рима на далекое разстояніе. Длился этотъ памятный бой до 6 часовъ вечера. Французовъ было убито 500 и взято въ плнъ 600. Эта побда не уступала американскимъ. Окончилось сраженіе. Гарибальди подошелъ къ раненымъ и, поцловавши нкоторыхъ изъ нихъ, съ признательностью сказалъ:
— Утшьтесь друзья! Вы пострадали въ Рим, сражаясь за свободу и честь Италіи!

XV.

— Итальянцы противъ итальянцевъ!… Проливать братскую кровь!… Когда же, наконецъ, мы избавимся отъ проклятія, тяготющаго надъ Италіей?
Такъ разсуждалъ самъ съ собою Гарибальди, направляясь быстрыми шагами къ вилл Боргезе.
Спустя нсколько дней посл вышеописаннаго нами сраженія съ французами, Гарибальди долженъ былъ идти съ своими солдатами противъ неаполитанцевъ, которые, съ королемъ во глав, стали занимать римскую область и хотли, въ свою очередь, возстановить папскую тиранію. Этотъ походъ былъ большой жертвой для чувствительнаго, добраго сердца нашего героя. Но вс другія чувства нужно было подавить въ себ, изъ любви къ родин и свобод. Онъ выразилъ солдатамъ свое горе, и воскликнулъ: ‘Къ братоубійству призываетъ насъ король неаполитанскій!’
8-го мая 1849 года, онъ напалъ на неаполитанцевъ при Палестрино, республиканская доблесть одержала побду дорогой цной. Пало много храбрыхъ волонтеровъ. 19-го мая, онъ напалъ на нихъ вновь при Веллетри. Здсь, во время боя, нкоторые изъ его солдатъ обратились въ бгство, онъ сталъ посреди дороги, чтобы удержать ихъ. но былъ опрокинутъ натискомъ. Въ это время, непріятельскія лошади проскакали черезъ него, ранивъ его въ колно и плечо. Но онъ тотчасъ же всталъ и показался передъ солдатами въ своемъ бломъ плащ, воодушевилъ ихъ, и, вмст съ ломбардскимъ батальономъ берсальеровъ, отбросилъ непріятеля до самыхъ стнъ города. Между тмъ, неаполитанскій король со своими батальонами усплъ убжать. Многіе говорятъ, что нетерпливость Гарибальди, ускорившаго сраженіе, помшала республиканцамъ окружить непріятеля и тмъ самымъ отрзать ему путь къ отступленію. Другіе же объясняютъ, что генералъ Росселли, около котораго группировались военныя власти Рима, не помогъ Гарибальди,— какъ это долженъ былъ сдлать,— преслдовать бурбонцевъ. Такъ или иначе, но Гарибальди двинулся въ неаполитанское королевство, объявляя повсюду жителямъ, что онъ явился ‘поднять знамя объединеннаго отечества’. Между тмъ поднимался ураганъ со стороны европейскихъ правительствъ противъ республики. Австрійцы шли на Болонью, испанцы высаживались въ Фьюмичино, французы угрожали нападеніемъ на Римъ. Гарибальди былъ опять немедленно призванъ въ Римъ для защиты города. Онъ едва посплъ туда во-время.
Наступила ночь 2-го іюня. Защитники города, которые наблюдали ночью на своихъ постахъ, на вилл IIамфичи, увидвъ направляющееся въ эту сторону знамя, тотчасъ окликнули:
— Кто идетъ?
— Римская республика! было отвтомъ.
Знамя двинулось впередъ, за нимъ слдовали батальоны: то были шесть тысячъ французскихъ солдатъ, которые, посредствомъ измны, овладли этимъ постомъ. Крикъ ужаса вырвался изъ устъ всхъ гарибальдійцевъ. Самъ Гарибальди находился вмст съ докторомъ Рипари, осматривавшимъ его старыя раны. Узнавъ о случившемся, онъ бросился со своими стремглавъ къ воротамъ Санъ-Панкраціо. Французы заняли, кром виллы Памфичи, виллу Валентины и Четырехъ Втровъ. Со всхъ сторонъ собрались волонтеры, начался ужасный, гигантскій бой. Гарибальди штыкомъ кололъ безпощадно французовъ.
— Впередъ! впередъ! кричалъ онъ. Отбивайте врага! Въ этихъ стнахъ происходитъ защита Рима, поддержите честь итальянскаго оружія!
Генералъ Медичи расположился со своими войсками на другой сторон Рима, и занялъ казино Vascello, вокругъ котораго киплъ жаркій бой. Въ теченіе 17-ти-часовой стычки, французы потеряли вчетверо боле солдатъ, чмъ итальянцы.
Отчаянная битва возобновлялась ежедневно. Гарибальдійцы находились въ томъ самомъ Рим, гд когда-то раненый на смерть гладіаторъ скрывалъ свою скорбь и приготовлялся съ достоинствомъ кончить свое мучительное существованіе. 40 т. человкъ съ 36 осадными орудіями окружали городъ, и этотъ послдній находилъ еще возможность сражаться, выбиваясь изъ силъ, безъ надежды на спасеніе.
12-го іюня генералъ Удино предложилъ городу сдаться. ‘Римъ не сдается’, гордо отвчалъ тріумвиратъ. И опять, сильне прежняго, возобновилась битва. Гарибальди писалъ правительству объ этомъ сраженіи: ‘Ярость нашихъ была страшно возбуждена: не имя боевыхъ запасовъ, храбрецы вооружались камнями и пускали ихъ въ непріятеля, вырывали у него штыки изъ ружей и пускали ихъ въ дло’.
День и ночь бомбардировался городъ, священный не только для итальянцевъ, но и для всего образованнаго міра, городъ, гд собраны величайшія сокровища искусства двухъ эпохъ: классической и возрожденія. А между тмъ, ужаснымъ дождемъ бомбъ и гранатъ, разрушались памятники древности и убивались беззащитныя женщины и дти.
Медичи держался на своей позиціи въ Vascello 22 дня, ожесточенно сражаясь. ‘Объ одномъ этомъ дл Медичи можно бы написать цлый томъ’, писалъ Гарибальди. Каждый бастіонъ сопротивлялся до послдней степени. Даже дти записывались въ число защитниковъ, сгорая желаніемъ запечатлть своею кровью потерю республики. Ломбардскій батальонъ показалъ чудеса храбрости. Одинъ изъ легіонеровъ, живописецъ Джироламо Индуно, былъ отнесенъ въ госпиталь съ 27-ю ранами, нанесенными штыкомъ. Бертони спасъ его, вылчилъ, и вотъ 4-го іюня этого года, онъ оплакивалъ своего Гарибальди во время торжественной похоронной церемоніи, совершавшейся въ Милан.
Вечеромъ 29-го іюня, въ день св. Петра, Римъ иллюминовался, какъ и въ прежніе годы. Античный стоицизмъ!
Но вдругъ поднялась страшная буря. Удары грома разражались надъ городомъ съ ужасной силой, свтъ молніи смшался съ огнемъ бомбъ. Французы, воспользовавшись ураганомъ, попытались нанести защитникамъ города послдній ударъ. Гарибальди, его сподвижники и ломбардскій батальонъ удерживали позицію на вилл Spada. Бомбы пробивали стны. Но на это не обращали вниманія защитники. Не имя пуль и пороху, они убивали и ранили штыками, саблями, пиками. Негд было ступить: все пространство было усяно мертвыми и ранеными. Въ эту ночь Гарибальди былъ ужасенъ! Его сабля, подобно громовому удару, поражала враговъ. Онъ казался Леонидомъ, защищающимъ ермопильскій проходъ. ‘Я дрожалъ отъ ужаса каждую минуту, боясь чтобы онъ не палъ въ этой кровавой стычк, но нтъ, онъ стоялъ на ногахъ, спокойный, ясный, неуязвимый, какъ судьба’ (писалъ о немъ Бекки). Къ его ногамъ упалъ молодой Морозини, немного поодаль его, врный мавръ, Андрей Ангіаръ, палъ съ раздробленною бомбой головою. Лучіано Монора, видя эту рзню, отчаявшись спасти Римъ, закричалъ: ‘Неужели для меня пуля не отлита?’ Въ эту самую минуту, желанная пуля поразила его въ грудь.
Въ то время, какъ онъ падалъ сраженный, въ римскомъ собраніи было ршено не сдаваться, но прекратить защиту города, ставшую невозможной. Протестовали Мадзини и Гарибальди.

XVI.

Анита, избжавъ опасности, благополучно добралась, черезъ непріятельскіе кордоны, до своего Джузеппе. Черезъ два мсяца, она вновь готовилась стать матерью.
— Врь мн, Анита, говорилъ ей Гарибальди, мы здсь находимся не въ обширныхъ степяхъ твоей Америки. Осада продлится довольно долго… Я боюсь за тебя, моя дорогая!.. ты скоро должна родить: побереги себя, ради нашего ребенка!
— Ты не хочешь, чтобы я была подл тебя, съ горемъ отвчала Анита:— Ищешь предлоговъ отдалить меня! О, я хорошо понимаю, ты сомнваешься въ моемъ мужеств! Но разв раньше я не переносила всевозможныхъ лишеній? Солдатская жизнь, жизнь на лошади — разв не страсть моя? Что значатъ для меня трудъ и лишенія, когда я ихъ буду раздлять съ тобой?
Французы готовились войти въ Римъ, когда Гарибальди, собравши всхъ своихъ солдатъ на площади св. Петра, обратился къ нимъ съ этими словами, полными спартанской простоты и величія:
— Солдаты! Вотъ что хочу я предложить тмъ, кто послдуетъ за мной: голодъ, холодъ, зной. Ни жалованья, ни казармъ, ни боевыхъ снарядовъ: но безпрерывныя стычки и утомительныя передвиженія. Кто любитъ славу и отечество, слдуй за мной?
— Идемъ! Идемъ! закричали тысячи голосовъ.
Почти 4 тысячи человкъ послдовали за нимъ. Кром Аниты, съ нимъ похали также Чичероваккіо и священникъ Уго Басси. Гарибальди былъ совершенно безъ гроша денегъ. Для продовольствія солдатъ онъ взялъ впередъ изъ военной кассы. Для содержанія себя и жены онъ вынужденъ былъ продать часы. Импровизированный батальонъ подвергался всевозможнымъ преслдованіямъ, но Гарибальди, быстрыми переходами, избгалъ враговъ и превозмогалъ вс трудности. Онъ хотлъ поднять Тосканскую область, но все здсь было подавлено страхомъ и безнадежностью. Тогда онъ вскричалъ, обращаясь къ своимъ:
— Намъ остается умереть за Венецію!
Но нечеловческія мученія уменьшили его маленькое войско до 1500 человкъ и, не зная, какъ достичь береговъ Венеціи, онъ отвелъ своихъ товарищей въ республику Санъ-Марино, гд и объявилъ имъ, что они могутъ возвратиться каждый къ, своему очагу. Самъ же онъ отвергалъ всякое мирное соглашеніе съ австрійцами. Сто человкъ ршились слдовать за нимъ куда бы то ни было. Съ ними онъ хотлъ бжать моремъ, но непріятельскія лодки уже готовы были захватить ихъ въ плнъ. Онъ съ женою спасся, но не такъ счастливо отдлался бдный Уго Басси, котораго австрійцы притащили въ Болонью, гд, посл духовнаго и военнаго суда надъ нимъ, безчеловчно умертвили его.
Это происходило 4-го Августа {Этотъ разсказъ основанъ на оффиціальныхъ документахъ, хранящихся въ государственномъ архив, въ Рим, а также на словахъ друга Гарибальди, Кунсо.}, при заход солнца. Небольшой кабріолетъ, запряженный одной лошадью, медленно подвигался по дорог, ведущей отъ морскаго берега къ равенскимъ лсамъ. Въ этомъ кабріолет, на соломенномъ тюфяк, полулежала молодая женщина съ лихорадочно горвшими глазами.
— Мужайся, Анита! шепталъ ей Гарибальди, одтый крестьяниномъ и державшій передъ ней зонтикъ для защиты отъ солнца. Мужайся, моя сильная подруга! Въ этихъ домикахъ мы попросимъ убжища.
— Я умираю, Джузеппе, простонала молодая женщина, опрокидываясь назадъ.
Воспаленныя уста ея покрылись блой пной. Гарибальди вынулъ шелковый платокъ и вытеръ ей ротъ. Двое товарищей (одинъ изъ нихъ былъ капитанъ Леджеро), слдовавшихъ за кабріолетомъ, были взволнованы до глубины души. Жалость разрывала сердце. Они были свидтелями, какъ Гарибальди, преслдуемый австрійцами на мор, схватилъ Аниту изъ лодки и несъ ее на плечахъ довольно долго по морю, подвигаясь медленно, такъ какъ вода была по поясъ. Одинъ другъ далъ ему кабріолетъ: въ немъ-то и хала теперь Анита.
Какой то крестьянинъ остановился на дорог и смотрлъ на это странное шествіе.
— Ради Бога, обратился къ нему Гарибальди, спасите эту женщину. Я не прошу ничего для себя, но умоляю за нее. Жажда ее измучила. Дайте ей хоть нсколько капель воды и позвольте отдохнуть немного.
— Я не хозяинъ этого домика, отвчалъ крестьянинъ, но сейчасъ пойду и позову Равалью.
Съ фермы вышла женщина и, подошедши къ Анит, содрогнулась отъ жалости и состраданія.
— Бдняжка! вскричала она.— Пуститься въ дорогу въ подобномъ положеніи. Но вдь это значитъ идти на врную гибель. Какое счастье, что у насъ случился докторъ, призванный для хозяйки! Сейчасъ же позову его сюда!
Въ самомъ дл, на ферм находился докторъ Наннини, изъ Сантъ-Альберто, призванный для больной жены фермера. Онъ тотчасъ же прибжалъ сюда и, посмотрвши на Аниту, сказалъ:
— Она умираетъ!
Подойдя къ Гарибальди, онъ проговорилъ вполголоса:
— Неужели это вы? лицо… борода… вы? Гар…
— Молчите, изъ сожалнія къ ней! прошепталъ Гарибальди. Вы знаете, что враги меня преслдуютъ, и вс т, кто окажетъ мн помощь, будутъ наказаны. Не разоблачайте меня!
Подошелъ фермеръ Джузеппе Равалья и, вмст съ другими, приготовлялся перенести Аниту въ верхнюю комнату, гд была приготовлена постель. На тревожные вопросы Гарибальди, докторъ отвчалъ, что сильнйшая опасная лихорадка подтачиваетъ жизнь Аниты.
Съ величайшей предосторожностью, поднялъ изгнанникъ умирающую на ея тюфяк, Равалья поддерживалъ ея ноги. Начали медленно входить на лстницу. Но едва они поднялись на нсколько ступеней, какъ Анита судорожно заметалась.
— Джузеппе! вскричала она:— дти!..
Еще нсколько конвульсивныхъ движеній, и, какъ сраженная, Анита вытянулась на своемъ соломенномъ лож. Она скончалась.
— Нтъ, нтъ, она не умерла! кричалъ Гарибальди. Понесемъ ее наверхъ. Это просто обманъ… она столько выстрадала, моя бдная Анита! Она придетъ въ себя: она сильна… Говорю вамъ, она не умерла! Это невозможно… наше существованіе танъ тсно связано, что ея смерть повлекла бы за собою и мою. Посмотри на меня, Анита!.. открои глаза… говори же… вздохни…
Отчаяніе Гарибальди доходило до безумія. Онъ рыдалъ и покрывалъ поцлуями жалкую одежду своей Аниты! Къ нему подошелъ капитанъ Леджеро и тихо сказалъ:
— Заклинаю тебя именемъ Италіи, дтьми твоими, бги скоре, пора! насъ могутъ схватить австрійцы.
Онъ приподнялся съ колнъ. Задыхаясь, упавшимъ голосомъ, онъ попросилъ стаканъ воды. Напившись, онъ поднялъ взоръ къ небу, еще въ послдній разъ взглянулъ на свою Аниту, и, подавляя въ груди рыданія, направился къ выходу. Въ дверяхъ онъ остановился, и, снявши единственное кольцо, подаренное ему когда-то Анитой, подалъ его доброму фермеру Равалья.
— Нтъ, сказалъ честный крестьянинъ,— храните это кольцо у себя, оно для васъ священно.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Смерть Аниты составляло такое важное событіе въ жизни героя, что мы считаемъ нужнымъ привести относящійся къ этой смерти разсказъ самого Гарибальди, написанный имъ еще до 1859 года, съ котораго начинается освобожденіе Италіи.
‘Извстія о первыхъ реформахъ, сдланныхъ въ Италіи въ 1828 году, возбудили въ сердцахъ изгнанниковъ чувства глубокой радости и побудили ихъ переплыть океанъ, чтобы поддержать святое дло отечества. Анна съ малютками отправилась въ путь предвстниками экспедиціи, и пріхала въ Геную къ началу возрожденія, когда заря свободы общала нашему несчастному народу единство, желанное въ теченіе многихъ вковъ.
‘Въ то время, когда я оставался въ Ломбардіи, до перемирія, Анна отправилась съ дтьми на жительство въ Ниццу, гд терпливо переносила мое отсутствіе. Когда же она узнала о моей болзни въ Гену, немедленно пріхала ко мн и потомъ сопровождала меня во Флоренцію. Во второй разъ она прізжала ко мн въ Ріети, и отсюда слдуетъ ея третья печальнйшая поздка въ Римъ, куда она явилась, сохраняя инкогнито, перешедши черезъ французскіе ряды, объясняя свой пріздъ необходимостью ухода за моей раной.
‘Я ршился искать счастья вн Рима, посл того, какъ славное республиканское войско принуждено было уступить. Анна захотла слдовать за мною и раздлить опасности труднаго предпріятія. Напрасно я отговаривалъ, напрасно указывалъ ей на то, что въ беременномъ состояніи она не сможетъ перенести трудностей долгаго перехода. Я страдалъ отъ ея близости и искалъ тысячи разныхъ предлоговъ удалить ее. Но она отвчала на мои мольбы: ‘Неужели ты во мн сомнваешься? Разв я не дала теб доказательствъ моего безстрашія? Сраженія были для меня развлеченіемъ, а лишенія вознаграждались твоей близостью’.
‘Я началъ мое отступленіе, посл многихъ перипетій, въ Санъ-Марино. Анна опасно заболла. Я настаивалъ, чтобы она здсь осталась, но безполезно. Опасная болзнь увеличивалась, но не уменьшалась ршимость ея не оставлять меня и слдовать за мною всюду.
‘Отъ Санъ-Марино сильно убавился мой батальонъ, и только съ немногими врными друзьями подвигался я впередъ, превозмогая настойчиво вс возможныя препятствія и опасности отступленія. Мы промучились цлую ночь, снаряжая лодки, долженствовавшія перевезти мой малочисленный отрядъ въ Венецію. Анна, сидя на камн, печально смотрла на наши утомительныя усилія.
‘Во время перезда моремъ, Анна жестоко страдала и высадилась съ напряженіемъ силъ на берегъ Мезолы.
‘Напрасно бдняжка ласкала себя надеждой, что на землю сойдетъ она здорове. На земл для нея была уже готова могила!
‘А между тмъ, о, возлюбленная моя Анита, неосвобожденная земля покрываетъ все еще твои драгоцнные останки! Но близокъ часъ возмездія! Италія скоро будетъ свободна, а съ нею вмст и твой гробъ, но какъ отдать его твоимъ дтямъ, несравненная мать!
‘Равенцы! Вы сохраняете съ гордостью прахъ Данте, этого колосса итальянской поэзіи. Умоляю васъ! соберите кости этой мученицы за искупленіе народа, раздлявшей вмст со мною вс ужасы войны за итальянское освобожденіе, и сохраните ихъ! Вы сдлаете святое, благочестивое дло! Вс итальянцы, знавшіе ее, вс любящіе свое отечество вмст съ ея сиротами будутъ благословлять васъ.
‘Ея дти и я будемъ молить Всевышняго о ниспосланіи благословенія на васъ. Вы заслужите не только благодарность Италіи, но также и Новаго Свта, бывшаго для нея и дтей ея колыбелью.
‘Пусть легка будетъ надъ тобою равенская земля, достойная дочь американскаго народа’!

XVII.

Нсколько дней спустя посл смерти Аниты, человкъ мужественный и сильный на видъ, но съ лицомъ чрезвычайно блднымъ и печальнымъ, уходилъ изъ Моденскаго герцогства. Дорога, по которой онъ проходилъ, была совершенно пустынна, но спустя нсколько времени, на ней появилась толпа солдатъ, горланившихъ и изрыгавшихъ варварскія ругательства. Австрійцы были направлены повсюду, гд только могъ пройти Гарибальди. Человкъ, о которомъ мы упоминали выше, замтивъ въ недалекомъ разстояніи харчевню, вошелъ въ нее, чтобы отвлечь отъ себя подозрніе солдатъ. Едва онъ расположился у стола, какъ туда вошло нсколько кроатовъ.— Я открытъ! сказалъ про себя путникъ и уже приготовился къ защит.
Полупьяные солдаты сли у сосдняго стола и, попивая вино, подносимое имъ дрожащимъ отъ страха хозяиномъ, кричали:
— Ну, Гарибальди! ты попадешься въ наши сти… мы тебя найдемъ…
Гарибальди всталъ и потихоньку проскользнулъ въ выходную дверь…. Спустя немного, онъ былъ уже далеко отъ своихъ преслдователей, пробираясь полями впередъ.
Не правда, (какъ нкоторые утверждали), что Гарибальди, переодвался монахомъ. Уважаемый священникъ Донъ Джіованни Верита, дававшій ему убжище въ своемъ дом, опровергаетъ самымъ ршительнымъ образомъ эту выдумку. Гарибальди и капитанъ Леджеро проходили всюду, одтые въ свое обыкновенное платье. Смлые патріоты, презиравшіе грозившую имъ опасность, помогали имъ въ бгств, и, благодаря ихъ самоотверженію, Гарибальди могъ наконецъ ступить на берегъ Порто Венере и добраться до Кьявари.
Народъ радостно толпился вокругъ своего героя, но интендантъ Коссилья, именемъ сардинскаго короля, арестовалъ его, и подъ конвоемъ карабинеровъ препроводилъ въ Геную. Это былъ знакъ признательности пьемонтскаго правительства за страданія и жертвы, принесенныя героемъ изъ любви къ Италіи. Но этотъ недостойный поступокъ возмутилъ народъ и парламентъ, въ засданіи 10-го сентября, депутаты, посл энергическихъ упрековъ, обращенныхъ къ министру Пирелли, сдлали постановленіе, въ которомъ значилось, что ‘арестъ генерала Гарибальди и угроза ему изгнаніемъ изъ Пьемонта были нарушеніемъ правъ, обезпеченныхъ конституціей, и оскорбленіемъ чувства итальянской чести и славы’,
Но и посл этого, его не выпустили изъ заключенія. Многіе отправлялись въ тюрьму постить его, и никто не слыхалъ отъ него ни слова жалобы или негодованія противъ своихъ гонителей. Онъ словно не замчалъ, что находится въ плну, и со всми говорилъ о будущности Италіи.
— Не теряйте надежды, говорилъ онъ, приготовляйтесь къ борьб за національную независимость. Война эта близка и неизбжна.
Министерство, не смотря на парламентское постановленіе, хотло спровадить его подальше, но, передъ отъздомъ, Гарибальди попросилъ позволенія повидаться съ матерью и дтьми. Полицейскій служитель сопровождалъ героя, защитника Рима, къ уважаемой старушк, синьор Роз. Доброй женщин было тогда уже 74 года. Она поплакала съ Гарибальди о потер Аниты и общала присматривать за его дтьми, ввряемыми ея любви и попеченію.
— Если намъ съ тобой не суждено будетъ увидться на земл, проговорила она, прощаясь съ нимъ,— и я, по возвращеніи твоемъ въ родной домъ, буду покоиться на кладбищ, то вспоминай иногда обо мн, которая такъ много тебя любила.
Гарибальди былъ привезенъ на корабл въ Тунисъ. Но тунисскій бей, опасаясь затрудненій, не позволилъ ему жить въ город. Изгнанникъ скитался изъ Маддалены въ Гибралтаръ, изъ Гибралтара въ Тангеръ и, наконецъ, въ одинъ прекрасный день высадился въ Нью-Іорк.
Здсь, въ одной наимене населенной части города, находилась свчная фабрика и табачный магазинъ. Гарибальди работалъ на фабрик, генералъ Авеццана сортировалъ сигары въ табачномъ магазин. Одишъ морской офицеръ, старый пріятель Гарибальди, проздомъ черезъ Нью-Іоркъ отправился на фабрику повидаться съ нимъ, и засталъ его съ засученными рукавами, обмакивавшаго свчную свтильню въ кипящее сало. Увидвши друга, Гарибальди вскричалъ:
— О, мой милйшій, благодарю, что ты навстилъ меня! Охотно обнялъ бы я тебя, еслибъ не былъ запачканъ. По правд сказать, я задыхаюсь отъ этого ремесла. Мн нуженъ воздухъ, движеніе, просторъ, море. Надюсь, мы скоро увидимся на мор!
И въ самомъ дл, немного спустя, онъ оставилъ свчную фабрику и принялъ команду на коммерческихъ судахъ, совершавшихъ плаваніе въ Лиму и Китай. Въ 1854 году, увренный, что можетъ безопасно, не подвергаясь преслдованіямъ правительственныхъ властей, увидть свое отечество, онъ возвратился въ родную Ниццу. Но, увы! на берегу не встртила его сдая старушка-мать, она умерла 19-го марта 1852 года, въ день имянинъ Гарибальди, благославляя на смертномъ одр своего возлюбленнаго Джузеппе. Съ тхъ поръ, 19-е марта было всегда для Гарибальди и днемъ пріема поздравленія и днемъ печали, и тысячи телеграммъ и поздравительныхъ писемъ, которыя онъ обыкновенно получалъ въ этотъ день своихъ имянинъ, только усиливали горечь воспоминанія.
Въ родномъ домик онъ нашелъ своихъ братьевъ и дтей. У Гарибальди было четверо братьевъ. Анджело, его старшій братъ, пустился въ торговыя предпріятія, нажилъ состояніе и умеръ сардинскимъ консуломъ въ Америк. Миккеле, меньшій посл Дж. Гарибальди, былъ морскимъ капитаномъ: онъ умеръ 22-го іюля 1866 г. Феличе, младшій изъ братьевъ, занимался торговлей, онъ умеръ на рукахъ Гарибальди въ ноябр 1855 года. У синьоры Розы была еще двочка, но эта послдняя по какому-то случаю обожглась и умерла. Братъ Феличе оставилъ герою маленькое наслдство и, благодаря этому обстоятельству, Гарибальди могъ купить часть острова Капреры, на который, въ теченіе многихъ лтъ, смотрлъ, какъ на желанное мирное убжище отъ треволненій жизни.
Къ этому періоду жизни Гарибальди примшивается знакомство съ одной женщиной. Въ Лондон онъ познакомился съ одной очаровательной знатной вдовой, обладавшей большимъ состояніемъ. Онъ влюбился въ нее и предложилъ ей сдлаться его женой. Она съ радостью приняла его предложеніе и послдовала за нимъ въ Италію. Въ теченіе двухъ лтъ они были женихомъ и невстой, но было нчто такое, что заставляло ихъ опасаться связать себя на всю жизнь неразрывными узами. Она вращалась въ такъ называемомъ высшемъ обществ и соблюдала, его законы и этикеты, онъ же старательно избгалъ церемонныхъ свтскихъ собраній и предпочиталъ илъ простыя народныя развлеченія. Когда онъ пріхалъ, въ 1856 году, въ Лондонъ для заключенія брака, то убжалъ изъ дому своей невсты, въ ужас.
— Слишкомъ пышно, тщеславно, говорилъ онъ. Лакей торчитъ на глазахъ и ходитъ слдомъ за мной. Приходится три часа сидть за обдомъ, не знаешь, въ которомъ часу доберешься до постели… Мсяцъ подобной жизни убилъ бы меня.
Свадьба разстроилась. Гарибальди, между прочимъ, боялся, чтобы аристократическія связи не помшали ему посвятить себя всецло народу. А онъ уже предчувствовалъ, что часъ народнаго отмщенія приближается.

XVIII.

Гарибальди, обладавшій величайшимъ практическимъ смысломъ, хотлъ, чтобы первое движеніе Италіи привело уже къ полезному результату. Поэтому онъ писалъ синьор Джесси Уайтъ Маріо, 3-го февраля 1856 года, слдующія слова, дающія ключъ къ разгадк его дальнйшаго образа дйствій:
‘Въ Пьемонт находится 40-тысячное войско и честолюбивый король: это — элементы иниціативы и успха, въ которые вруетъ въ настоящее время большая часть итальянцевъ’.
Одушевленный этими чувствами, онъ вступилъ охотно въ члены итальянскаго національнаго общества, состоявшаго подъ предсдательствомъ Георгія Паллавичино. Программа общества была слдующая: ‘ставить впереди всего, не смотря на предрасположеніе къ той или другой политической форм, великій принципъ независимости и единства Италіи, быть заодно съ Викторомъ Эммануиломъ, пока онъ будетъ съ Италіей, насколько позволяютъ границы благоразумія’.
Буря поднималась противъ Австріи. Наступилъ 1859 годъ. Викторъ Эммануилъ призвалъ къ себ Гарибальди въ январ. Посл разговора съ королемъ, выйдя съ веселымъ лицомъ изъ кабинета, герой сказалъ Бертони:
— На этотъ разъ что-нибудь да будетъ. Скажи друзьямъ, чтобы они были наготов. Нужно соединиться всмъ намъ, если мы желаемъ видть Италію объединенной. Разсчитываю на васъ и прочихъ друзей.
— А французы? спросилъ его Бертони, пожимая ему руку и намекая на осаду Рима.
— Чмъ больше будетъ насъ, тмъ меньше мы будемъ нуждаться въ нихъ, отвтилъ Гарибальди.
Затмъ, озабоченный мыслью объ освобожденіи Италіи, онъ сталъ развивать передъ Бертони свои планы, свои надежды.
— Ты увидишь, заключилъ онъ:— цлые батальоны гражданъ двинутся съ неудержимымъ стремленіемъ противъ австрійцевъ, увидишь Италію, освобожденную нашими руками. Но мы должны быть вс заодно и хорошо вооружены, если не желаемъ чужой помощи.
Наполеонъ III и Ламармора были противъ сформированія волонтерскихъ корпусовъ, по мотивамъ, легко понятнымъ. Но Кавуръ имлъ осторожность не уступить. Декретомъ 17-го марта 1859 года, Гарибальди уполномочивался сформировать волонтерскій отрядъ, подъ названіемъ альпійскихъ стрлковъ. Онъ тотчасъ же призвалъ къ себ своихъ друзей: Козенца, Медичи, Ардоино, Нино Биксіо, Савки. Доктору Бертони было поручено завдывать походными лазаретами.
Энтузіазмъ, произведенный именемъ Гарибальди, былъ неописанный. Толпы бжали зачисляться подъ его знамя, дворяне и простой народъ, архитекторы, инженеры, адвокаты, живописцы — всё лица, бросавшія выгодныя мста и почетное положеніе въ обществ, чтобы взяться за оружіе. Бдные крестьяне отдавали свою жизнь на защиту отечества. Безбородые юноши умоляли принять ихъ въ ряды волонтеровъ, и Гарибальди веллъ внести имена ихъ въ списки волонтеровъ, такъ какъ въ Рим онъ видлъ дтей, исполнявшихъ трудныя работы. Бертони прибавляетъ:
‘Много нужно было имть снисходительности во время освидтельствованія новобранцевъ, потому что мольбы и жалобы отвергаемыхъ были такъ горьки, трогательны, убдительны, что становилось больно за нихъ. Каждый изъ нихъ говорилъ: ‘Увидите, я натворю чудесъ, увидите’.— II это было справедливо.— Многіе изъ отвергнутыхъ по болзни все-таки послдовали за войскомъ, и я видлъ ихъ переходившими Альпы и сражавшимися между горными ледниками. Въ то же время, лча больныхъ и раненыхъ, я изумлялся терпнію, съ какимъ они переносили жесточайшія мученія’.

XIX.

23-го мая, лагерь альпійскихъ стрлковъ былъ въ большомъ смятеніи. Звонили къ сбору. Импровизированные солдаты спшили захватить свое оружіе…
— Скоре! скоре! въ походъ! говорили офицеры.
— Куда же мы идемъ?
— Это тайна! Гарибальди знаетъ куда, и довольно.
Черезъ нсколько минутъ вс были готовы, двинулись въ путь. Радостно забились сердца волонтеровъ: ‘Наконецъ, идемъ сражаться! Слава, Богу, жизнь въ казарм кончилась’! говорили они тихо одинъ другому.
— Тише! скомандовали вдругъ офицеры. Въ поход не разговариваютъ.
Въ молчаніи прошли они цлую ночь. Гарибальди объзжалъ ряды волонтеровъ и однимъ словомъ вызывалъ мужество уставшихъ, ободрялъ и поддерживалъ энтузіазмъ въ другихъ. 24-го они наконецъ приблизились къ озеру Лаго-Маджоре. ‘Тамъ ломбардская земля’! говорили юноши, а другіе прибавляли: ‘тамъ нашъ домъ, тамъ наши бдныя, вздыхающія по насъ, матери’. Здсь были приготовлены баркасы, на которыхъ волонтеровъ перевезли на другой берегъ. Въ Сесто-Календе находился первый аванпостъ австрійцевъ. Эти послдніе, при вид красныхъ рубашекъ гарибальдійцевъ, побросали въ страх оружіе и молили о пощад. Граница была открыта. Движеніе Гарибальди было такъ внезапно и смло, что австрійцы были совершенно сбиты съ толку. Между тмъ онъ издалъ манифестъ, въ которомъ призывалъ ломбардцевъ къ возстанію. ‘Къ оружію! взывалъ онъ:— рабство должно прекратиться! кто можетъ владть оружіемъ и не возьмется за него въ настоящую минуту, тотъ измнникъ’.
Въ свою очередь и свирпый австрійскій фельдмаршалъ Гіулаи, вн себя отъ гнва, также издавалъ прокламаціи, но эти прокламаціи были замчательны лишь по своей нелпой жестокости. ‘Даю честное слово (объявлялъ онъ), что вс т мста, гд жители пристанутъ къ революціи, будутъ преданы огню и мечу’. Онъ призвалъ кровожаднаго, жестокаго генерала Урбана и послалъ его противъ Гарибальди.
— Клянусь вамъ, сказалъ Урбанъ Гіулаю, что я схвачу и черезъ нсколько дней повшу Гарибальди и всхъ его разбойниковъ.
Не теряя времени, Урбанъ двинулся къ Варезе, оставляя на своемъ пути слды разрушенія и грабежа. Но Гарибальди, съ помощью храбрыхъ гражданъ города Варезе, сдлалъ вс приготовленія, чтобы достойно принять австрійцевъ. Капитанъ де-Кристофорисъ разбилъ австрійскій авангардъ и быстро отступилъ. Другіе альпійскіе стрлки поджидали непріятеля за баррикадой, устроенной на дорог изъ Варезе въ Комо. Они допустили австрійцевъ приблизиться къ баррикад и встртили ихъ сильнымъ ружейнымъ огнемъ. Между тмъ Гарибальди, съ остальными, наиболе испытанными стрлками, вышелъ осторожно изъ города, взялъ немного въ сторону и, напавши на австрійцевъ съ фланга, привелъ ихъ въ смятеніе и обратилъ въ бгство. Непріятель оставилъ на пол сраженія много оружія, раненыхъ и мертвыхъ. Изъ волонтеровъ убито было трое, въ томъ числ Эрнесто Кайроли. Это сраженіе происходило 25-го мая.
Урбанъ бжалъ къ Комо, вн себя отъ бшенства. Разбойникъ побдилъ его! Оказывалось, что данную Гіуалаю клятву нелегко сдержать. Едва Гарибальди услышалъ, куда онъ отступаетъ, какъ поспшилъ двинуться къ Комо. Однимъ изъ лучшихъ стратегическихъ пунктовъ было Санъ-Фермо, мсто возвышенное, холмистое и господствовавшее надъ дорогами, ведущими въ Комо. Гарибальди отправился туда. Австрійцы поджидали его. Едва гарибальдійскіе развдчики показались въ Кавалласк, какъ ихъ встртили ружейные выстрлы. Отрядъ, предводимый капитановъ де-Кристофорисомъ, аттаковалъ непріятеля съ фронта, другіе два отряда бросились на австрійцевъ съ обихъ сторонъ.
Перестрлка усиливалась все боле и боле… Де-Кристофорисъ, съ воспламененнымъ взоромъ, съ обнаженной шпагой въ рук, во глав своихъ двинулся впередъ.— Да здравствуетъ Гарибальди! впередъ!— воскликнулъ онъ. Шедшіе за нимъ офицеры и солдаты вторили ему и потрясали воздухъ громкимъ ура. Градъ картечи обдалъ эту горсть храбрецовъ, пади нкоторые офицеры и солдаты.
— Впередъ храбрецы, впередъ! слушайтесь! впередъ!
Санъ-Фермо было взято, но эта побда куплена дорогой цной. Пали храбрые де-Кристофорисъ, Педотти, Картельери и другіе храбрецы. Гарибальдійцевъ было три тысячи, австрійцевъ 8 тысячъ, но эти послдніе, разбитые наголову, растерянные, обратились въ бгство. Это славное сраженіе при Санъ-Фермо происходило 27-го мая.
Раненые были на попеченіи доктора Бертони въ Кавалласк. Бдняжка Картельери настойчиво спрашивалъ: гд Гарибальди?— Въ Комо, отвчалъ ему Бертони. Тогда раненый поцловалъ свою шпагу съ крикомъ: ‘да здравствуетъ Гарибальди’! и испустилъ духъ.
Гарибальди пытался ночью сдлать неожиданное нападеніе на гарнизонъ въ Лавено на Лаго-Маджоре, но, не успвши въ этомъ, снова отправился въ Варезе. Перваго іюня вдругъ является къ нему молодая, прекрасной наружности двушка, которая пробралась чрезъ непріятельскіе ряды, обманувши бдительность австрійцевъ. Двушка эта была молодая маркиза Раймонди.
— Идите въ Комо, умоляла она,— придите къ намъ на помощь! австрійцы угрожаютъ городу. Избавьте насъ отъ мщенія этихъ варваровъ.
Гарибальди чрезвычайно понравилась смлость этой двушки и ршительность, выражавшаяся въ ея дйствіяхъ. Быть можетъ, онъ мысленно сравнивалъ ее съ своей героиней Анитой, когда та сопровождала его въ сраженіяхъ и была участницей его побдъ.
— Скажите жителямъ Еомо, отвтилъ онъ,— чтобы они стояли твердо и отстаивали городъ до завтра. Вы увидите меня въ Комо съ моими стрлками.
И дйствительно, день спустя, посл перехода, который стратеги называютъ однимъ изъ самыхъ смлыхъ, онъ угрожалъ непріятелю по всей линіи, парализовалъ его движенія и вошелъ почти на его глазахъ въ Комо. Отсюда быстро двинулся онъ въ Лекко, изъ Лекко явился въ Бергамо совершенно неожиданно, и, нашедши на телеграфной станціи австрійскаго чиновника, заставилъ его дать знать о высылк въ Верону 1500 австрійцевъ, какъ бы отъ лица австрійскаго начальства. Комендантъ Вероны попался въ эту ловушку, а Гарибальди сталъ поджидать солдатъ на станціи, но австрійцы, предупрежденные у самаго Бергамо о грозившей имъ опасности, повернули быстро назадъ. Однако много вагоновъ съ солдатами попали въ плнъ гарибальдійцамъ. Въ то же время капитанъ Нарчизо Бронцетти, мене чмъ съ сотней человкъ, аттаковалъ въ Серіате непріятельскій отрядъ въ тысячу солдатъ, разсялъ его и взялъ многихъ въ плнъ. Гарибальди назвалъ его ‘храбрйшимъ изъ храбрыхъ’.
Австрійцы думали, что опасность угрожаетъ Трентину и отправили туда наскоро многочисленныя войска, но Гарибальди, наоборотъ, двинулся къ Брешіи, гд граждане поджидали его, готовые къ возстанію. Онъ явился туда 11-го іюня. Три дня спустя, онъ получилъ увдомленіе, что король желаетъ, чтобы онъ перевелъ свою дивизію къ Лонато и тамъ подкрпилъ ее кавалерійскимъ отрядомъ.
Урбанъ сконцентрировалъ большую часть своихъ силъ на возвышенностяхъ Кастенедоло, и оттуда громилъ гарибальдійцевъ, стоявшихъ фронтомъ противъ въ 10 разъ сильнйшаго непріятеля. Напрасно доблестные волонтеры осыпали непріятеля картечью и пытались взбираться на холмы. Бронцетти палъ смертельно раненый, Тюрру пуля пронзила лвую руку, лейтенантъ Фрадениго былъ убитъ пулей въ горло. Но не взирая ни на что, и раненые, и оставшіеся невредимыми кричали безъ устали: ‘Впередъ! впередъ! именемъ Гарибальди!’
Генералъ веллъ возстановить въ Беттолетто разрушенный австрійцами мостъ, сюда, наконецъ, пришли общанныя ему подкрпленія, благодаря королю Виктору Эммануилу, подстрекавшему Чіальдини помочь волонтерамъ. Не смотря на численное превосходство австрійцевъ, волонтеры удержали свои позиціи.
Въ Ломбардіи прошелъ слухъ, что австрійцы хотятъ спуститься черезъ Трентинъ и Вальтелину, чтобы тревожить союзниковъ съ фланговъ. Гарибальди, посл того какъ побывалъ въ Сало, гд 18-го іюня взорвалъ на воздухъ австрійскій военный пароходъ на Гардскомъ озер, сосредоточилъ свои силы въ Валькомонико: 5-го іюля онъ отбросилъ австрійцевъ, пытавшихся пройти въ Борміо. Онъ мечталъ тогда уже о новыхъ тріумфахъ, о близкой возможности разбить цпи, сковавшія другихъ братьевъ итальянцевъ, когда его внезапно поразило извстіе о несчастномъ Виллафранкскомъ мир. Венеціи измнили.

XX.

— Государь! сказалъ Гарибальди Виктору Эммануилу посл Виллафранкскаго мира:— я и вс офицеры моего корпуса подаемъ въ отставку.
То, что ему отвтилъ король, осталось тайной. Вроятно, онъ былъ успокоенъ и обнадеженъ словами короля, такъ какъ въ своихъ прокламаціяхъ, какія онъ издавалъ, онъ, казалось, не терялъ надежды и вры въ будущее. Между тмъ начались конференціи въ Цюрих, и Гарибальди снова овладло нетерпніе.
— Прошу безсрочнаго отпуска! писалъ онъ въ министерство. Сперва ему въ отпуск отказали, потомъ, посл настойчивыхъ требованій, отпускъ былъ данъ. Появилось извстіе, что Гарибальди, по причинамъ неизвстнымъ пьемонтскому правительству, оставляетъ сформированный имъ корпусъ и отправляется въ Тосканскую область. Отсюда онъ прохалъ въ Романью и помогъ фанти въ приготовленіи арміи средней Италіи.
Въ это время, новыя горькія разочарованія постигли нашего героя. Читатель припомнитъ появленіе молодой красавицы въ Варезскомъ лагер, призывавшей Гарибальди въ Комо, для защиты города. Женщина эта произвела на героя глубокое впечатлніе и онъ думалъ найти въ ней новую подругу жизни и утшеніе. Онъ женился на ней. Увы! слишкомъ поздно узналъ онъ, что она была недостойна его. Пораженный до глубины души ея обманомъ, онъ, въ самый день свадьбы, препроводилъ Маркиз Раймонди ея дочь и ухалъ на Капреру съ Менотти и своимъ другомъ Бассо.
Негодуя на индифферентность итальянцевъ, покорно отнесшихся къ совершившимся фактамъ, онъ сложилъ съ себя званіе предсдателя національнаго общества и основалъ Общество вооруженной націи, чтобы противопоставить дипломатическимъ тонкостямъ голосъ сильнаго народа. Между тмъ прежняя палата депутатовъ была распущена, и онъ, по выбору нсколькихъ избирательныхъ округовъ, получилъ мсто въ парламент.
Миръ въ Виллафранк отрывалъ отъ него любимый, родной его городъ Ниццу! Гарибальди, съ краснорчіемъ пораженнаго въ самое сердце человка, говорилъ въ парламент противъ недостойнаго мира и требовалъ отъ имени палаты преданія суду министерства… Это требованіе было принято…
Отъ него отнималась земля, въ которой покоились кости его матери, онъ становился какъ бы чужеземцемъ въ Италіи, въ город, гд родился на свтъ Божій, и все-таки онъ, по прежнему великодушный, всепрощающій, приготовлялъ униженной предъ чужеземцами Италіи единство и славу — приготовлялъ экспедицію въ Марсалу.

XXI.

Задумчиво поникнувъ головой, размышлялъ Гарибальди. Предъ нимъ, молчаливо и почтительно, стояли докторъ Бертони, одинъ морякъ и нсколько молодыхъ людей. Слышно было, что онъ бормоталъ: ‘А Кавуръ? А Наполеонъ?’ Но вдругъ онъ подошелъ къ моряку и спросилъ:
— Ты мн ручаешься въ томъ, что возстаніе въ Сициліи усиливается?
— Положительно ручаюсь, генералъ, отвчалъ морякъ.— Я только что оттуда. Розалино-Пило и Коррао, которыхъ я высадилъ на остров, направляются на Палермо, бросая смена возмущенія на своемъ пути. Но они падутъ безплодными жертвами, если вы не придете къ нимъ на помощь съ вашимъ именемъ и оружіемъ.
— Хорошо! сказалъ Гарибальди, и обратился къ остальнымъ: — Идете ли вы?
— Непремнно!’ вс идемъ, и съ нашими друзьями.
— Съ меня достаточно тысячи человкъ, я не желаю боле… Теперь полно пустословить.
Такимъ образомъ на Villa Vecchia, въ Кварто, близь Генуи, гд находился Гарибальди въ апрл 1860 года, была ршена ‘экспедиція тысячи’. И было уже пора помочь страждущимъ братьямъ. Жители Палермо возстали съ 4-го апрля, но рзня, происшедшая въ монастыр делла-Ганчіа, гд инсургенты нашли убжище, и послдовавшія за этимъ междоусобіемъ смертныя казни принудили гражданъ умрить свою любовь къ свобод. 18-го числа того же мсяца, въ Карини совершены были бурбонскими солдатами-грабителями ужасныя, возмутительныя злодйства. Либералы должны были бжать въ горы, гд и продолжали дятельно поддерживать возстаніе.
4-го мая, вечеромъ, нсколько человкъ сли на старый корабль, стоявшій въ Генуэзской гавани. Онъ назывался Жозефъ. Подл этого корабля находились два парохода, Піемонтъ и Ломбардецъ, принадлежавшіе Рубаттино. Этотъ послдній великодушно сказалъ: ‘Берите также и мои пароходы, но распустите слухъ, что вы захватили ихъ безъ моего вдома, чтобы мн не имть потомъ непріятныхъ хлопотъ съ правительствомъ’. Однимъ изъ наиболе ршительныхъ людей, которые 4-го апрля, вечеромъ, овладли пароходами, былъ Нино Биксіо, который вынулъ изъ кармана полковничью фуражку, надлъ ее на голову и вскричалъ съ своей обычной смлостью:
— Съ этой минуты командую я. Слушаться моихъ приказаній!
Въ одинъ мигъ вс вскочили на оба парохода, стали разводить огонь и приготовляться къ отплытію. Приготовленія длились почти цлую ночь и на разсвт, 5-го мая, оба парохода направились къ Кварто, гд должны были принять войска.
Гарибальди стоялъ на берегу, одтый въ красную рубашку и блый плащъ (puncho) со шпагой сбоку. Онъ былъ спокоенъ, ясенъ, смлое предпріятіе было для него исполненіемъ долга. Позади его стояли молодые люди, секретно извщенные о предполагавшейся поздк. Здсь были американскіе легіонеры, защитники Рима и Венеціи, старые альпійскіе стрлки и юноши, не бывавшіе никогда въ сраженіяхъ, но горвшіе желаніемъ отдать свою цвтущую молодость на защиту своихъ братьевъ. Здсь были уроженцы почти всхъ городовъ Италіи.
Въ минуту отъзда оказалось, что не хватаетъ ружей, купленныхъ на деньги, собранныя національной подпиской для освобожденія отечества.
— Нужды нтъ! воскликнулъ Гарибальди. Все равно демъ.
И два парохода, пуская клубы дыма, направились въ открытое море. Въ Таламоне волонтеры овладли оружіемъ и боевыми запасами. Здсь тысяча раздлялись на семь частей, команда надъ которыми поручалась Биксіо, Орсини, Стойко, Ла-Маз, Анфосси, Карини и Бенедетто Кайроли, Мосто поручались генуэзскіе карабинеры, Сиртори завдывалъ главнымъ штабомъ, Тюрръ былъ сдланъ полковымъ адъютантомъ, Ачерби поручена была интендантская часть, а Рипари былъ поставленъ во глав санитаровъ. Отсюда Гарибальди послалъ письмо королю Виктору Эммануилу:
‘Государь! Крикъ страданія, который изъ Сициліи дошелъ до ушей моихъ, глубоко трогаетъ мое сердце и сердце нсколькихъ сотенъ моихъ товарищей по оружію. Хорошо знаю, что пускаюсь въ рискованное предпріятіе, но возлагаю надежду на Бога, на мужество и преданность моихъ товарищей’. Письмо заключалось заявленіемъ, что лозунгомъ войны будетъ: ‘Италія и Викторъ Эммануилъ’.
Въ то же самое время онъ писалъ Бертони, чтобы тотъ затялъ революцію въ центральной Италіи и старался расшевелить національныя чувства итальянцевъ, чтобы создать отечество.
Суда плыли по морю. Пароходъ Піемонтъ, на которомъ находился Гарибальди, плылъ двумя узлами въ часъ скоре Ломбардца: ночью 10 мая пароходы потеряли другъ друга изъ виду. Гарибальди, чтобы избжать недоразумній, думалъ подождать прихода Ломбардца, но приказалъ однако потушить огни, чтобы не навлечь на себя подозрнія крейсировавшихъ непріятельскихъ кораблей. Биксіо, отдавшій т же самыя приказанія на своемъ пароход, увидвши черную массу, неподвижно стоящую на вод, подумалъ, что это непріятельское судно и что оно хочетъ захватить его пароходъ. Онъ крикомъ разбудилъ волонтеровъ, отдалъ приказанія и скомандовалъ къ ружью. Какъ вдругъ до него донесся въ ночной темнот голосъ:
— Капитанъ Биксіо!
— Гарибальди! воскликнулъ пораженный Биксіо.
Чуть было тысяча волонтеровъ не сразились между собой.
На разсвт 11-го мая, глазамъ нашихъ аргонавтовъ свободы представились веселые, зеленющіе берега Сициліи. Была пятница. Гарибальди ршилъ высадиться въ Марсальскомъ порт. Два бурбонскихъ фрегата, Капри подъ командой Актона, и Танкредъ съ командиромъ Кораччоло во глав, стали его преслдовать. Но генералъ, нисколько не смущаясь, приказалъ высаживаться. Размстивъ своихъ волонтеровъ по лодкамъ, которыя находились въ гавани, онъ веллъ плыть къ берегу. Съ минуты на минуту они ждали, что бурбонцы своими бомбами пустятъ ко дну ихъ лодки, къ счастью, англичане съ кораблей Intrepid и Argus, стоявшихъ на рейд, увдомили бурбонцевъ, чтобы они не стрляли до тхъ поръ, пока ихъ офицеры находятся на берегу и могутъ быть задты выстрлами, и, кром того, не разрушали англійскихъ домовъ, находящихся надъ портомъ. Это замедленіе было спасительно. Когда же съ королевскихъ судовъ открыли огонь, гарибальдійскіе храбрецы вс уже были на берегу.
Въ тысяч былъ одинъ сициліанецъ, Пентасулья, когда-то бывшій инспекторомъ телеграфовъ въ Пьемонт. Онъ умлъ разбирать телеграфи ческіе знаки. Выскочивши однимъ изъ первыхъ изъ лодки, онъ съ двумя или тремя друзьями бросился на телеграфъ. Чиновники вскочили съ ужасомъ со своихъ мстъ:
— Ни съ мста! крикнулъ Пентасулья.
Подбжавъ къ аппарату, онъ увидлъ, что послднія слова, телеграфируемыя отсюда въ Трапани, были: корабли въ отдаленіи.
Телеграфная станція въ Трапани, видя остановку, спрашиваетъ:
— Что же вы молчите? Что новаго? Гд корабли?
— Какіе корабли? спросилъ по телеграфу Пентасулья.
— Корабли, на которыхъ находятся вооруженные люди (отвчаютъ изъ Трапани!): изъ Палермо требуютъ безотлагательныхъ извстій.
— Съ кораблей (телеграфировалъ тогда Пентасулья) высадились нсколько тысячъ войска и много пушекъ.
Телеграфистъ въ Трапани подскочилъ на мст отъ ужаса. Немедленно онъ послалъ увдомить о происшедшемъ коменданта. Изъ Трапани готова была уже двинуться колонна солдатъ, съ тмъ чтобы напасть на измученныхъ усталостью гарибальдійцевъ, но при этомъ извстіи, солдаты остановились и заперлись въ казарму.
Въ то время, какъ бомбы падали вокругъ Марсалы, не причиняя особеннаго вреда, четыре отряда бурбонскихъ солдатъ бжали, сломя голову, испуганные единственно извстіемъ о высадк. Гарибальди между тмъ образовалъ временное правительство и обратился къ сицилійцамъ съ однимъ изъ своихъ краткихъ энергическихъ манифестовъ:
‘Сицилійцы! Я привелъ къ вамъ отрядъ храбрецовъ, прибжавшихъ на крикъ Сициліи. Мы теперь съ вами — не требуемъ ничего, кром освобожденія нашей земли.— Вс во едино, и дло наше свершится легко и скоро. Кто не возьмется за оружіе, тотъ трусъ и измнникъ отечеству’.

XXII.

11-го была высадка, 12-го волонтеры были въ Салеми, 15-го на дорог въ Калатафими. Многіе сицилійцы присоединились съ энтузіазмомъ къ нашимъ храбрецамъ. На дорог одинъ францисканскій монахъ бросился къ полководцу, хавшему верхомъ на лошади.
— Привтствую тебя, Гарибальди! воскликнулъ онъ.— Твой приходъ исполняетъ желанія пророковъ. Ты настоящій Мессія свободы! Позвольте и мн слдовать за вами. Съ крестомъ въ одной рук и со шпагой въ другой, я буду поднимать массы народа священнымъ именемъ отечества.
Гарибальди на одну минуту поколебался, но потомъ, протянувъ руку монаху, сказалъ:
— Уго Басси, значитъ, не умеръ. Въ теб я нахожу его духъ. Слдуй за мной.
Монахъ этотъ назывался Джованни Панталео. Его безкорыстное служеніе длу освобожденія отечества, выразилось впослдствіи во многихъ благотворительныхъ и полезныхъ для волонтеровъ длахъ {Панталео остался врнымъ Гарибальди и въ бдственное время. Онъ никогда ничего не требовалъ для себя и всмъ жертвовалъ для другихъ. Онъ послдовалъ за своимъ генераломъ въ Дижонъ, женился тамъ, имлъ двухъ малютокъ, которымъ, умирая, не оставилъ въ наслдство ничего другаго, кром честнаго имени.}.
Генералъ Ланди командовалъ 3,500 человкъ бурбонскаго войска при 4-хъ пушкахъ. Онъ расположился на возвышенности, называемой Плачемъ Римлянъ, въ Калатафими. Гарибальдійцы, въ числ 1,200, хотли взять этотъ пунктъ, чтобы направиться на Палермо. Генуэзскіе карабинеры, со своими колонновожатыми, выстроились въ боевую линію и не двигаются съ мста, бурбонцы сошли имъ на встрчу съ возвышенности, но они продолжаютъ спокойно стоять на готов, бурбонцы открыли огонь, гарибальдійцы не начинаютъ. Когда же бурбонцы подошли поближе, волонтеры стремительно бросились на нихъ и опрокинули. Но непріятельскія пушки мшали тысяч двинуться впередъ. Между тмъ подошли другіе, свжіе борцы, и наши герои повторяютъ приступъ, но также и второй приступъ былъ задержанъ картечью. Скьяфино, который несъ трехцвтное знамя, палъ пораженный пулей. Около знамени завязалась частная стычка. Бурбонцы уже овладли было имъ, но одинъ изъ волонтеровъ вырватъ флагъ у нихъ изъ рукъ. Гарибальди скомандовалъ на третій приступъ. Королевскія войска заколебались, но ихъ свистящія картечью пушки продолжали класть на мст волонтеровъ. Повторился четвертый приступъ, предводимый самимъ Гарибальди съ неудержимымъ порывомъ, и королевскіе солдаты, совершенно сбитые съ позиціи, обратились въ бгство. Сраженіе длилось съ 10 часовъ утра до 6 вечера 15-го мая.
Калатафими былъ взятъ, оставалось Палермо. Но тамъ было подъ ружьемъ 24,000 человкъ, артиллерія, форты, ‘знаменитый’ генералъ Носко. Какъ съ этилъ справиться?
Гарибальди составилъ быстро планъ сраженія, внушенный его геніальностью. Онъ далъ знать Розалино Пило, занимавшему гору, чтобы тотъ распорядился развести громадные костры на холмахъ, окружающихъ Палермо, и тревожить часовыхъ на передовыхъ постахъ: затмъ, послалъ Мазу съ его малютками (picciotti: такъ назывались молодые сицилійцы, приставшіе къ трехцвтному знамени) на возвышенности Джибильроссы, гд ихъ можно было увидть двигающимися взадъ и впередъ съ сильнымъ барабаннымъ боемъ. Такъ онъ длалъ видъ, будто хочетъ аттаковать Монреале. Генералъ Боско направился туда съ 8 тысячами солдатъ, но, видя малютокъ, развернувшихся легкой цпью на холмахъ, и подвергаясь аттак Розалино, послалъ призвать другихъ 8 тысячъ человкъ изъ Палермо.
Между тмъ Гарибальди приказалъ малюткамъ отступить къ Партинико. Боско вообразилъ, что они убгаютъ, и сталъ ихъ преслдовать. Военная хитрость удалась. Въ то время, какъ бурбонскій генералъ думалъ, что Гарибальди находится у него съ правой стороны, этотъ послдній, 23-го мая, съ главными своими силами, былъ на лвой сторон. Онъ перешелъ туда темной, бурной ночью, извилистыми горными проходами. Но Боско опять посылаетъ за подкрпленіями въ Палермо, думая раздавить Гарибальди численностью войскъ. Что же длаетъ тогда нашъ вождь? Онъ приказываетъ полковнику Орсини произвести притворное отступленіе въ Корлеоне и разбросать по дорог разныя ненужныя вещи, какъ-то: старые сапоги, сумки, платье, чтобы бурбонцы вообразили, что они распространяютъ панику среди волонтеровъ. Боско опять попалъ въ разставленныя ему сти и отправился по этому пути, думая настичь и нанести пораженіе Гарибальди.
Этотъ же послдній, черезъ лса, горы и долины, не замченный генераломъ Боско, проходитъ въ Маринео, даетъ нсколько минутъ отдыха своимъ и отправляется въ Мизильмери. Здсь онъ приказываетъ собраться всмъ своимъ капитанамъ, — дло для него необычное. Но здсь долженъ былъ ршиться вопросъ о жизни или смерти для всхъ. Военный совтъ происходилъ подъ втвистымъ старымъ деревомъ. Гарибальди говорилъ коротко и ясно. ‘Предъ нами два пути: или мы должны броситься на Палермо, или же отступить внутрь острова. Какой изъ этихъ двухъ путей предпочитаете вы’?
— Броситься на Палермо! отвчали вс въ одинъ голосъ.
— Хорошо! въ такомъ случа готовьтесь къ завтрашнему утру.
У Гарибальди было 4,500 человкъ, въ большинств новички въ обращеніи съ оружіемъ. Гарибальди приказалъ двинуться къ Палермо въ молчаніи, аттаковать на пути первые непріятельскіе посты штыками и войти въ Палермо неожиданно.
На разсвт 27-го, гарибальдійцы подошли къ предмстьямъ города, но малютки испугались здсь нсколькихъ ружейныхъ выстрловъ и бросились въ безпорядочное бгство, оглашая воздухъ криками. Напрасно братъ Панталео старался ихъ удержать: самъ Биксіо былъ увлеченъ бжавшими. Непріятель былъ такимъ образомъ извщенъ: нечаянное нападеніе Гарибальди не удалось!
Сиртори приказываетъ ударить въ штыки и бросается впередъ, немногіе слдуютъ за нимъ, онъ нагоняетъ авангардъ Тюкери и доблестнаго Нулло, который былъ первымъ смльчакомъ во время этого знаменитаго приступа, и переходитъ Адмиралтейскій мостъ. Пуля попадаетъ Биксіо въ грудь, онъ одной рукой вынимаетъ ее изъ тла, а другой продолжаетъ сражаться.
Сраженіе длается генеральнымъ. Гарибальди шлетъ новые отряды въ подкрпленіе и вс они вмст берутъ баррикады, врываются въ ворота и проходятъ черезъ городъ. Между тмъ Винченцо Фукса, посланный Гарибальди къ Порто-Реале, вошелъ также въ городъ съ своими сицилійцами… и Палермо было взято! Зазвонили колокола, двери домовъ открываются и освобожденные граждане братски обнимаются съ храбрецами.

XXIII.

Бурбонскіе офицеры, которые улепетывали отъ Гарибальди и красныхъ рубашекъ, старались выказывать къ нашему вождю большое презрніе. Но Ланца, главный вождь королевскихъ войскъ, имлъ необходимость въ перемиріи для погребенія павшихъ въ бою и для безопаснаго помщенія раненыхъ. Но кого послать къ Гарибальди? Офицеры отказывались идти. Ланца придумалъ послать туда взятаго въ плнъ гарибальдійца и для этого призвалъ его къ себ:
— Желаешь ли ты пойти къ Гарибальди, сказалъ Ланца, и попросить у него перемирія на нсколько часовъ? Общаешь ли ты мн вернуться?
— Принимаю ваше предложеніе, отвчалъ плнникъ, и даю слово вернуться.
— Чмъ ручаешься ты, настаивалъ Ланца,— что вернешься назадъ?
— Честнымъ словомъ итальянца, жертвовавшаго жизнью за отечество.
Онъ отправился къ Гарибальди и, передавши генералу порученіе вождя бурбонцевъ, явился обратно въ непріятельскій лагерь. ‘Иди туда, сынъ мой, сказалъ, прощаясь съ нимъ, Гарибальди,— ты поддерживаешь высоко честь Италіи твоей доблестью!’ Генералъ Ланца и вс его офицеры чрезвычайно удивились возвращенію гарибальдійца, и очень были рады, услышавъ, что Гарибальди соглашался на перемиріе.
Первое перемиріе длилось только 24 часа.
— Они хотятъ, говорилъ Гарибальди жителямъ Палермо,— чтобъ я заключилъ съ ними унизительныя условія, посл которыхъ возвратится прежнее рабство ваше, я отвергаю это отъ вашего имени.
— Да здравствуетъ Гарибальди! отвчали палермитяне. Лучше смерть, чмъ возвращеніе Бурбона!
Тотчасъ же стали готовиться къ оборон города и строить баррикады. Между тмъ генералъ Боско вторгнулся со своими черезъ Порто Териини. Генералъ Сиртори (въ то время еще полковникъ), направляясь туда, увидлъ бжавшую въ смятеніи толпу народа, позади которой бжали малютки Ла-Мазы, съ ужасомъ крича: ‘королевскіе солдаты! королевскіе солдаты!’ Сиртори вынулъ свою шпагу и, побжавъ имъ на встрчу, старался остановить ихъ. ‘Что вы длаете? вскричалъ онъ.— Не стыдно-ли вамъ быть такими трусами? Непріятель у васъ за спиной, повернитесь къ нему лицомъ и сразитесь съ нимъ’!— Воодушевляя ихъ своимъ примромъ, онъ повелъ ихъ противъ непріятеля. Это былъ спасительный моментъ, такъ какъ Сиртори помшалъ бурбонцамъ захватить лучшія позиціи, въ тотъ моментъ, когда хотли положить оружіе для 48-часоваго перемирія.
Перемиріе продлилось затмъ до трехъ дней и наконецъ заговорили о договор. И здсь, по словамъ Сиртори, Гарибальди показалъ такое дипломатическое искусство и тактъ, что съумлъ бы взять верхъ надъ самымъ тонкимъ государственнымъ человкомъ. Онъ говорилъ непріятельскимъ генераламъ:
— Я удивлялся вашей храбрости! Когда ваши солдаты дрались храбро съ моими, я, вздыхая, думалъ про себя: ‘Итальянцы обоихъ лагерей, вмсто того, чтобы вести междоусобную войну, могли бы лучше съобща сразиться за отечество съ чужеземцемъ. Солдатъ, сегодня воюющихъ съ нами, завтра можно было бы повести въ другія боле славныя сраженія.
— Но, генералъ,— перебилъ его Боско,— преданность нашему законному королю не позволяетъ мн войти въ ваши идеи…
— Слишкомъ сильно! Слишкомъ сильно! возражалъ Гарибальди,— но также, ради этой преданности, вамъ не слдуетъ оставаться боле въ Палермо. Здсь вы боле вредите мирнымъ гражданамъ, чмъ намъ. Перенеся же, напротивъ, военныя дйствія на открытое поле, вы найдете предъ собою только вооруженныхъ людей. Вы сами хорошо поймете наше положеніе. Мы должны расширить кругъ дйствій, въ противномъ случа, дло наше безполезно: и если революція въ Сициліи распространится на континентъ, тогда вы сами явились бы предъ вашими согражданами, какъ отвратительные братоубійцы. Военные лавры не соблазняютъ насъ. Я приношу сюда не войну, а свободу и братство…’
Такимъ образомъ, то расточая хвалы, то высказывая стратегическія соображенія, то затрогивая чувство любви къ отечеству, Гарибальди старался привлечь къ себ сердце генераловъ Боско и Колонны, явившихся для переговоровъ. Если къ вышеизложеннымъ увщаніямъ прибавить благородство его движеній, чарующую прелесть голоса, то легко понять впечатлніе, какое онъ произвелъ на нихъ. Слова Гарибальди сдлались извстными въ обоихъ лагеряхъ. И если они не покорили совершенно генераловъ, то произвели глубокое впечатлніе на бурбонскихъ солдатъ, и вскор многіе изъ нихъ стали переходить въ гарибальдійскій лагерь.
5-го іюля бурбонцы очистили Палермо. Побда была полная. Гарибальди въ то время переживалъ лучшія минуты своей жизни. ‘Все ему улыбалось (писала одна дама) — побда, солнце и палермитянскія здзды’. Женщины видли въ немъ идеалъ красоты и мужества. Даже монахини влюблялись въ него и посылали генералу, провозглашенному сицилійскимъ диктаторомъ, разныя варенья и сласти. Обитательницы одного монастыря писали: ‘Привтъ теб, Джузеппе, герою и воину, подобному св. Георгію, прекрасному и кроткому, какъ серафимъ. Да благословитъ тебя св. Розалія во вс дни твоей жизни’!
Въ другомъ монастыр, куда пригласили Гарибальди, монахини стояли передъ нимъ какъ бы въ экстаз. ‘Какъ онъ похожъ на нашего Спасителя!’ сказала одна. Другая бросилась цловать его руку, а когда онъ отдернулъ ее, одна изъ юныхъ монахинь горячо поцловала его въ щеку. И вс он, одна за другой, стали цловать генерала, не исключая и настоятельницы, старой и дурной.
Народъ желалъ, чтобы въ церкви курили ему иміамъ, какъ это длаютъ епископы относительно государей. Галлюбардо былъ на всхъ устахъ, во всхъ сердцахъ.
Немалой заботой было для Гарибальди держать въ порядк солдатъ. Какъ командующіе, такъ и подчиненные находились въ сильно возбужденномъ, нервномъ состояніи. Приведемъ здсь одинъ интересный фактъ, запечатлвшійся въ памяти. Капитанъ Децца (нын генералъ) въ казарм Санъ-Филиппо въ Палермо отдалъ приказаніе по служб фурьеру 2-й роты. Одинъ рядовой возразилъ: ‘я не слушаюсь’.
— Молчать! вскричалъ Децца.
— Это безполезно, мы туда не пойдемъ, возразилъ солдатъ. Децца приблизился къ нему и, взявши его за плечо, спросилъ: ‘знаете ли вы, что значитъ солдатскій долгъ?’ Тотъ отстраняется, опускаетъ ружье и, направляя штыкъ противъ капитана, кричитъ: ‘Долой руки!’ Децца лвой рукой отстраняетъ штыкъ, тотъ берется за кинжалъ, чтобы броситься на Деццу, но этотъ послдній вынимаетъ пистолетъ и стрляетъ въ него. Солдатъ упалъ. Поручикъ Сгараллино вскричалъ: ‘Никто не долженъ трогать людей моей роты!’ Взбшенные солдаты хотли отомстить за смерть товарища. Солдаты Деццы, въ свою очередь, стали защищать капитана, уже готовилась яростная стычка, когда Децца вскочилъ на подножіе колонны и вскричалъ:
— Прекратите разсужденія! Стрляйте въ меня и длу конецъ!
Фактъ этотъ надлалъ шуму. Биксіо защитилъ Депцу, говоря: ‘я бы поступилъ точно также’. Исторія осталась безъ послдствіи.

XXIV.

Гарибальди въ своей ‘Тысяч’ вспоминаетъ сраженіе при Милаццо (20 іюля 1860 года), одно изъ наиболе замчательныхъ, въ которыхъ онъ когда либо принималъ участіе. Боско хотлъ ему отрзать путь въ Барселону, Гарибальди хотлъ помшать Боско пройти въ Мессину. Но королевскія войска занимали превосходныя позиціи, съ которыхъ могли бить непріятеля, будучи сами въ безопасности, гарибальдійцы были окружены лсомъ, мшавшимъ имъ видть и стрлять въ непріятеля. Гарибальди руководилъ сраженіемъ съ крыши деревенской хижины, съ которой онъ могъ наблюдать за движеніями солдатъ. Двое храбрецовъ, Маленкини и Мильявакка, удержали со своими солдатами первый непріятельскій натискъ. Генералъ послалъ имъ на помощь Козенца и Медичи, спустя немного, онъ и самъ вмшался въ самый разгаръ стычки. Дв бурбонскія пушки, стоявшія на дорог, опустошали ряды гарибальдійцевъ. Гарибальди воскликнулъ:
— Двадцать человкъ за мной, возьмемъ эти пушки. Пушки загремли картечью. Но едва зарядъ былъ выпаленъ, какъ Гарибальди и его 20 храбрецовъ стремительно бросаются на пушки и на мст убиваютъ артиллеристовъ. Въ минуту побды выступаетъ изъ засады эскадронъ королевскихъ кавалеристовъ: гарибальдійцы отступаютъ, остаются только Гарибальди и Миссори. Бурбонскій офицеръ бросается стремглавъ на Гарибальди, этотъ послдній вонзаетъ ему саблю въ горло. Сержантъ и пятеро или шестеро солдатъ окружаютъ его, но въ эту минуту Миссори, съ револьверомъ въ рукахъ, кладетъ двоихъ на мст и, сражаясь вмст съ генераломъ, обращаетъ другихъ въ бгство.
Вблизи, на мор, стоялъ на якор фрегатъ Тюкери. Гарибальди отправился на корабль и сталъ палить въ бурбонскую кавалерію, защищаемую фортомъ, потомъ онъ сходитъ на берегъ и бросается съ правой стороны на непріятеля, въ то время, какъ Медичи бьетъ его съ лвой, и прогоняетъ разстроеннаго непріятеля въ Милаццо. Мильявакка, миланскій уроженецъ, преслдуя бурбонцевъ, палъ, пораженный пушечной картечью съ фортовъ, въ минуту побды. Но участь цитадели была ршена, и 24-го іюня бурбонцы со стыдомъ оставили ее.
Боско былъ осрамленъ. ‘Общаю вамъ, государь, голову Гарибальди!’ писалъ онъ своему королю Франциску И. Мессинцамъ же онъ сказалъ: ‘Общаю вамъ въхать въ Мессину верхомъ на лошади Медичи, который командовалъ подъ Дилаццо. Гарибальди зналъ объ этихъ выходкахъ и захотлъ наказать его. Въ Милаццо, когда Боско принужденъ былъ сдаться, Гарибальди оставилъ всмъ бурбонскимъ офицерамъ ихъ лошадей, но потребовалъ лошадь Боско и отдалъ ее Медичи.
8-го августа, вечеромъ, множество лодокъ, толкаясь одна о другую, колыхались на водахъ, отдляющихъ Сицилію отъ Неаполитанскаго королевства. Гарибальди, стоя на берегу, разговаривалъ со своими, наиболе врными сподвижниками.
— Вамъ предстоитъ честь предшествовать мн. Предпріятіе очень смло, но я вполн полагаюсь на васъ. Я испыталъ уже васъ… До скораго свиданья!
Пробило 10 часовъ вечера. Въ каждую лодку сошли по три человка, и гребцы двинулись. Была звздная, тихая ночь. Не всмъ извстна была цль экспедиціи. ‘Что мы должны сдлать’? спрашивали нкоторые.
— Высадиться на неаполитанскую землю и овладть неожиданно фортомъ Альта Фьюмана, чтобы обезпечить нашему войску надежную высадку.
Во время отъзда вс молчали. Наконецъ подъхали къ берегу. Унтеръ-офицеръ Эржисто Бецци, трентинецъ родомъ, и Альберто Маріо выскочили и первыми ступили на Калабрійскую землю. Тотчасъ послдовали за ними Миссори, Росси, Страдивари и другіе.
Но проектированное предпріятіе не удалось: бурбонцы узнали объ этой попытк и отразили ее. Тогда 200 храбрецовъ отступили къ Аспромонте, чтобы оттуда начать распространеніе народнаго волненія въ Калабріи.

XXV.

‘Вамъ извстно, что я не одобрялъ вашей экспедиціи, и думаю, что было бы лучше воздержаться отъ дальнйшихъ покушеній противъ Неаполитанскаго королевства’. Такъ писалъ Викторъ Эммануилъ къ Гарибальди, который готовился перешагнуть проливъ. Гарибальди ему отвчалъ: ‘Призванный народомъ, я попусту потерялъ бы время, не исполнилъ бы своихъ обязанностей и поставилъ бы въ опасность святое дло Италіи. Позвольте, государь, на этотъ разъ васъ ослушаться’… 200 человкъ уже отправились впередъ, а 18-го августа, вечеромъ, онъ перевезъ и свои главныя силы на неаполитанскую землю, на пароходахъ Франклинъ и Туринъ.
Здсь начинается быстрое, изумительное шествіе. 20-го августа, онъ направился въ Реджо, 21-го Биксіо вошелъ въ городъ, вечеромъ фортъ съ ружьями, пушками и лошадьми сдался на капитуляцію. Козенцъ высадился въ Баньяр, и здсь былъ убитъ храбрый Ла-Флоттъ, французскій демократъ, прибывшій сражаться въ гарибальдійскихъ рядахъ. Въ то же время Гарибальди отправляется навстрчу бурбонскому генералу Мелеидецу и опоясываетъ королевскія войска словно желзной цпью. Онъ запрещаетъ своимъ начинать огонь, предоставивши бурбонцамъ открывать дйствія. Потомъ онъ посылаетъ спросить ихъ, не желаютъ ли они сдаться и тмъ избжать истребленія. Солдаты, глубоко тронутые великодушіемъ вождя, бросаютъ ружья и отказываются сражаться.
Такимъ образомъ, девять тысячъ солдатъ въ Санъ-Джованни и 11 тысячъ человкъ, составлявшихъ дивизію по въ Соверіи, склонились предъ героемъ. Съ этого времени ему достаточно было появиться, чтобъ побдить. Бурбонцы братались съ волонтерами и кричали: ‘да здравствуетъ Гарибальди!’
— Плодъ созрлъ, говорилъ Гарибальди: да здравствуетъ Италія!
Продолжая свое тріумфальное шествіе, презирая вс опасности, Гарибальди съ 10 только товарищами въхалъ 7-го сентября вт Неаполь, гд находился еще 14-тысячный гарнизонъ бурббнцевъ! Передать энтузіазмъ, восторгъ народа, описать чествованіе нашего вождя невозможно. Произошла такая сцена, которая боле не повторится уже никогда. Народъ не могъ достаточно насмотрться на него, наслушаться его рчей: подъ окнами палаццо д’Ангри, онъ вызывалъ его съ выраженіемъ неистовой радости.
— Имете полное право (говорилъ Гарибальди толп, которая слушала его, боясь проронить слово) радоваться въ настоящее время, такъ какъ оковы ваши разбиты. Съ этого дня начинается новая эра свободы!
И восторженные крики народа снова раздавались, какъ раскаты грома.
Вечеромъ, сильно уставшій Гарибальди не могъ уже боле выходить къ народу. Тогда появился на балкон братъ Панталео и сказалъ:
— Тише! успокойтесь! Отецъ спитъ.
— Отецъ спитъ! тихо повторили крестьяне, и въ минуту шумъ прекратился, и даже въ сосднихъ улицахъ горожане проходили тихо и безмолвно, чтобы не нарушить сна о т и а, освободителя.
Среди блестящихъ побдъ, 21-го сентября, произошло одно несчастное сраженіе въ Каяццо, въ которомъ погибли безполезно многіе изъ гарибальдійцевъ. Но наиболе важное сраженіе было при Вольтурно, гд они одержали блистательную побду.
Генералы короля Франциска I говорили ему: ‘Ко дню именинъ вашего величества, 4-го числа, мы будемъ сопровождать васъ съ тріумфомъ въ Неаполь’.
Гарибальди занялся сконцентрированіемъ своихъ силъ и позаботился о снабженіи ихъ всмъ необходимымъ. Планъ бурбонцевъ состоялъ въ томъ, чтобы своевременно занять своими многочисленными войсками вс позиціи, занимаемыя гарибальдійцами. Они надялись побдить, разсять волонтеровъ и явиться побдителями въ Неаполь, такъ какъ у нихъ было 38 т. солдатъ,— вдвое больше, чмъ у Гарибальди. Но этотъ послдній предвидлъ главныя затрудненія и такъ хорошо расположилъ свои силы, что совершенно уничтожилъ планъ бурбонцевъ.
Было 1-е октября. Гарибальди помстилъ своихъ подъ командой Мильбица въ Санта-Маріи и въ Санъ-Таммаро, Еорте былъ въ Аверсо, Медичи въ Сантъ-Анджело, Сакки въ Санъ-Ленчо, Орестъ Бронцетти въ Еастель-Мароне, Биксіо въ Моддалони, въ Еазерт находился Тюрръ со своимъ резервомъ. Всего на всего было 18 т. человкъ. Первая аттака произошла въ Санъ-Таммаро: Гарибальди отправилъ туда подкрпленія и двинулся къ Сантъ-Анджело. На дорог подъ нимъ убили лошадь, онъ всталъ и, вынувъ шпагу, сталъ сражаться лицомъ къ лицу съ непріятелями, какъ простой солдатъ. Непріятели пытались окружить его, занявъ холмы при Сантъ-Анджело, но онъ послалъ батальонъ миланцевъ окружить самихъ бурбонцевъ и взять ихъ въ плнъ. Медичи выказалъ изумительную стойкость, подъ его начальствомъ была группа отборныхъ волонтеровъ. Не смотря на то, съ 2-хъ часовъ по полудни, судьба сраженія стала склоняться къ худшему для освободителей.
Но вотъ Гарибальди горной дорогой явился въ Санта-Марію, куда Сиртори привелъ резервы. Съ ихъ появленіемъ, условія измнились: волонтеры воодушевились, побда оставалась за ними. Тяжела только была потеря храбраго Бронцетти, который имлъ порученіе отстоять Кастель-Мароне. Лишь съ 227 доблестными солдатами онъ держался противъ корпуса генерала Перроне, давъ этимъ возможность Биксіо одержать побду. Убитыхъ въ сраженіи 1-го октября было 506, раненыхъ 1328.
На слдующій день, въ Казерт и на ея возвышенностяхъ завершилась побда. Успхъ волонтеровъ раздлялъ полу батальонъ берсальеровъ итальянскаго регулярнаго войска, и этого было достаточно для умренной печати, чтобы заявлять, будто побда при Вольтурно одержана регулярными войсками.

XXVI.

Будучи въ то время на верху славы, Гарибальди имлъ много завистниковъ, клеветавшихъ и интриговавшихъ противъ него. Маркизъ де-Вилламарина, посланный королемъ Викторомъ Эммануиломъ въ Неаполь, писалъ ему 24-го іюля, и подтвержалъ 30-го: ‘Очень желательно, чтобы освобожденіе Неаполя не было дломъ Гарибальди, такъ какъ, если это произойдетъ, революціонная система займетъ мсто, которое удерживала за собой до сихъ поръ конституціонная монархическая партія. Поэтому необходимо, чтобы въ Неапол произошло національное движеніе, прежде чмъ Гарибальди придетъ сюда’. И для этой цли, разсказываетъ Маріо, были набраны Вилламариной 200 крестьянъ, которымъ выдавалось каждому по піастру въ день. Но въ тотъ самый день, когда они должны были занять Сантъ-Эльмо, вмст съ нкоторыми бурбонскими офицерами, изъ двухъ сотъ оплаченныхъ піастрами крестьянъ явилось только семеро! Тогда ршили послать экспедицію отъ туринскаго правительства, для того чтобы,— говорилъ генералъ фанти,— ‘Европа знала, что судьба Италіи не зависитъ отъ усмотрнія и произвола перваго пришедшаго авантюриста!’ А министръ Фарини прибавлялъ, что ‘Пьемонтъ выступалъ противъ крамолы’.
Между тмъ Гарибальди мечталъ и вздыхалъ о Рим. ‘Тамъ, говорилъ онъ, язва, разъдающая сердце Италіи, и мы должны одолть ее’. Мадзини подбивалъ его на экспедицію въ Далмацію, но это предпріятіе не прельщало его. Въ Казерт, окруженный Биксіо и прочими близкими друзьями, онъ говорилъ:
— Еслибъ вся. Европа возстала противъ меня, я все-таки пошелъ бы на Римъ, но тамъ (онъ жестомъ указалъ на римскія границы) находятся братья Италіи (французы)!
Важный вопросъ состоялъ въ присоединеніи Неаполя къ королевству. Должно ли это присоединеніе состояться сейчасъ? Гарибальди хотлъ подождать, чтобы прежде идти на Римъ, но приверженцамъ Кавура хотлось, чтобы присоединеніе состоялось безъ проволочекъ.
Войска итальянской регулярной арміи стояли наготов, чтобы войти въ Неаполитанскую область, синьоръ Трипоти, командиръ гарибальдицевъ на границ, спросилъ Бертони, главнаго секретаря диктатора, какъ ему быть, когда придутъ войска. Бертони отвчалъ: ‘Надо спросить инструкцій у Гарибальди’. Диктаторъ телеграфировалъ 25-го сентября:
‘Если пьемонтцы вступятъ на занятую нами территорію, примите ихъ по-братски’.
Между тмъ партія умренныхъ печатала и распространяла ложные слухи, будто Бертони и Трипоти хотли встртить пьемонтцевъ выстрлами. ‘Это — писалъ Бертони — изъ всхъ обвиненій, направленныхъ противъ меня, наиболе гнусное’.

XXVII.

На дорог, ведущей въ Теано, подъ снью пожелтвшихъ осенью тополей стояла группа всадниковъ. Вс они были одты въ красныя рубашки, простыя, но прославленныя. Посреди ихъ находился Гарибальди. Было раннее утро 25-го октября. Проходили офицеры регулярнаго войска и прикладывали руки къ фуражк: кто смотрлъ на него съ уваженіемъ и признательностью, кто съ сильнымъ любопытствомъ. Вдругъ послышались звуки королевскаго савойскаго марша. И вотъ показался, галопируя впереди на кон, окруженный блестящей свитой въ залитыхъ золотомъ и украшенныхъ орденами мундирахъ, предшествуемый карабинерами, Викторъ Эммануилъ въ генеральской форм.— Онъ явился принять отъ уроженца Ниццы королевство, имъ освобожденное.
Гарибальди приподнялъ свою круглую шапочку, король пожалъ ему руку.
— А, привтствую васъ, мой дорогой Гарибальди: какъ поживаете?
— Хорошо, ваше величество, а вы? спросилъ Гарибальди.
— Прекрасно! отвчалъ король.
Тогда Гарибальди, обратясь къ присутствующимъ, вскричалъ: ‘Да здравствуетъ король Италіи’!
Вс повторили за нимъ и двинулись въ путь. Оба генеральные штаба слдовали также, переглядываясь между собою, но раздленные на дв линіи офицеровъ. На пути толпились крестьяне для встрчи героя и во время шествія кричали, обращаясь къ нему:
— Да здравствуетъ Каллибардо!
Всегда скромный, но еще боле въ данномъ случа, Гарибальди стснялся и, указывая на короля, говорилъ:
— Вотъ Викторъ Эммануилъ, король Италіи. Да здравствуетъ король!
Но крестьяне съ удвоенной силой рукоплескали диктатору. Тогда король пустилъ коня галопомъ. Подъхавши къ Теано, король и Гарибальди простились и разъхались, сопровождаемые каждый своею свитой.
Немного спустя, Гарибальди находился въ конюшн и, сидя на деревянной скамейк, завтракалъ: на опрокинутомъ предъ нимъ боченк лежалъ кусокъ хлба, сыръ и стояла бутылка воды. Онъ лъ съ обычнымъ аппетитомъ, но, попробовавъ выпить воды, онъ вдругъ воскликнулъ:
— Вода испорченная! Въ этомъ колодц, должно быть, разлагалось какое нибудь животное.
И этотъ человкъ, у котораго не было въ тотъ моментъ глотка свжей воды, нсколько минутъ назадъ, передалъ цлое королевство Виктору Эммануилу!
Отдавъ приказаніе своимъ собраться въ Кальви, позаботясь о ихъ продовольствіи, вечеромъ Гарибальди легъ на солом въ бдной хижин: вмсто подушки, подъ головой у него было сдло, одяломъ ему служилъ знаменитый блый плащъ (puncho).
Нсколько дней спустя, въ дождливую пору, король и Гарибальди выходили на Неаполитанской станціи. На этотъ разъ король послалъ за нимъ, чтобы вмст совершить въздъ въ Неаполь. Народъ принималъ ихъ съ энтузіазмомъ, и крикамъ не было конца. Пріхали въ королевскій дворецъ: король отправился въ тронную залу и тамъ принималъ привтствія разныхъ сановниковъ. Въ одномъ углу залы стоялъ Гарибальди со своими приближенными. Ни одинъ изъ всхъ тхъ льстецовъ, которые, нсколько дней тому назадъ, всюду бгали за нимъ и пресмыкались, казалось, теперь не замчалъ его присутствія.
Но Гарибальди, повидимому, также не замчалъ ихъ. Онъ вынулъ изъ кармана очки и читалъ письмо. Когда чтеніе было окончено, онъ подошелъ къ трону и сказалъ:
— Король Викторъ! я ухожу. Мн здсь больше длать нечего.
— Можете идти, отвчалъ король, но не забудьте, что сегодня я жду васъ къ обду.
Гарибальди однако ушелъ изъ дворца и не ступилъ боле туда ногой. Онъ поселился въ гостинниц.
Когда делла-Рокка ршилъ бомбардировать Капую, генералъ сильно опечалился. ‘При бомбардировк города, вскричалъ онъ, наносится убытокъ не только непріятельскимъ солдатамъ, но и семьямъ гражданъ, а я не желалъ бы бросить ни одной бомбы въ итальянскій городъ’….
Снимемъ завсу съ событій, слдовавшихъ съ тхъ поръ, какъ Гарибальди подалъ въ отставку. Въ вид награды, король послалъ ему цпь ордена Аннунціаты. Генералъ взялъ цпь въ руки, разсмотрлъ ее, какъ нчто курьезное, и, возвращая обратно, сказалъ:
— Отнесите королю обратно его подарокъ и поблагодарите его. Я не ношу золотыхъ бездлушекъ.
Его послдователи не вс понимали подобное достоинство.
Между тмъ прошелъ слухъ, что Гарибальди сдалъ команду надъ волонтерами генералу Сиртори и узжаетъ. Многіе товарищи по оружію, сдлавшіеся генералами, старались отклонить его отъ этого намренія, всячески убждая и уговаривая.
— Оставайтесь! говорили ему:— узжая, вы отдаляетесь отъ всего совершеннаго вами. Ни одинъ человкъ никогда не былъ такъ великъ, какъ вы въ этотъ моментъ…. не отклоняйте этой славы, которая дважды не приводитъ въ Капитолій.
Гарибальди слушалъ ихъ, улыбаясь.
— Гарибальди всегда будетъ Гарибальди,— отвтилъ онъ кротко, и посл этого никто уже не подходилъ снова уговаривать его.
Въ два часа по полуночи, 7-го ноября, три коляски подъхали къ дверямъ гостинницы ‘Британія’, гд жилъ Гарибальди. Съ нимъ узжали Менотти, Канціо, Бассо, Маріо, Миссори, Нулло, Трекки и Цазіо. Другіе друзья ожидали его на берегу. Здсь не было представителей ни отъ двора, ни отъ войска.
Онъ простился со всми, поцловавъ каждаго въ лобъ.
— Прощайте, братья! сказалъ онъ. Если Италія будетъ нуждаться въ васъ, будьте всегда готовы прійти къ ней на помощь. Я никогда не забуду того, что вы совершили.
Вс были глубоко тронуты. Онъ взошелъ на пароходъ ‘Вашингтонъ’, самъ сталъ у руля, веллъ сняться съ якоря и чистымъ мелодическимъ голосомъ скомандовалъ:
— На Капреру!

XXVIII.

Между Корсикой и Сардиніей есть островъ Капрера. Онъ кажется грудой скалъ, скатившихся съ высокой горы и нагроможденныхъ въ полномъ безпорядк одна на другую. Имя острова произошло отъ множества дикихъ козъ, бродившихъ тамъ на полной свобод. Сюда диктаторъ, сложившій такъ великодушно высшую власть, изъ которой не извлекъ ни малйшей личной пользы, пріхалъ искать отдыха и вдохновенія для будущихъ подвиговъ. Гарибальди описываетъ живыми красками этотъ любимый островъ въ своемъ роман ‘Клелія’.
Въ итальянскомъ архипелаг, который начинается съ юга Сициліей и оканчивается на запад Корсикой, находится почти пустынный островъ, состоящій изъ гранита. Его ручьи сладкой воды вытекаютъ изъ разслинъ искалъ, но лтомъ они не бываютъ обильны. На остров достаточно растительности, хотя на немъ нтъ высокихъ деревьевъ. Сильные и почти постоянные втры длаютъ воздухъ очень здоровымъ. Деревья, растущія на утесахъ, почти вс наполняютъ воздухъ ароматомъ. Немногія животныя, пасущіяся по скаламъ, имютъ коренастый, здоровый видъ, хотя неособенно крупны. Обитатели этого острова живутъ не пышно, но съ достаточнымъ довольствомъ, питаясь рыбной ловлей и охотой, занимаясь немного земледліемъ. Все остальное присылается друзьями съ континента. Ограниченное количество обитателей длаетъ излишнимъ необходимость полиціи или какого-нибудь начальства. Богу здсь поклоняется каждый душевнымъ культомъ, безъ обрядности, въ величественномъ храм природы, которому вмсто купола служитъ небо, а вмсто свтильниковъ — звзды.
Долгое время островъ былъ необитаемъ. Полтора столтія тому назадъ, одинъ выходецъ съ Корсики поселился тамъ съ женой и дтьми. Они, подобно Робинзону, были первыми обитателями на остров, и жили тамъ забытые всми.
Около 1830 года, сардинское правительство пустило въ продажу этотъ островъ, и онъ былъ купленъ однимъ англійскимъ мизантропомъ, Ричардомъ Коллинзомъ, который и поселился на немъ съ женой. У этого англичанина, на оставленныя въ наслдство братомъ деньги, Гарибальди пріобрлъ часть острова.
Такимъ образомъ, герой превращался въ земледльца. Мало-по-малу, часть острова, на которой онъ поселился, каменистая и песчаная, благодаря его трудамъ, покрылась зеленью, кустарниками, и сдлалась разсадникомъ оливковыхъ и апельсинныхъ деревьевъ. Онъ побждалъ природу такъ же, какъ въ сраженіяхъ непріятеля. Онъ подчищалъ деревья, сялъ пшеницу, сыпалъ на поля удобреніе тми самыми руками, которыми раздавалъ коровы. Онъ постоянно переписывался съ извстнйшими агрономами. И какъ пріятно было видть побдоноснаго воина, посвятившаго себя воздлыванію растеній и деревьевъ, загорлаго, съ заступомъ на плеч, веселаго, довольнаго, посл удавшейся работы. Одинъ другъ подарилъ ему новый заступъ, взявъ отъ него старый, который въ настоящее время представленъ въ Капитолійскій музей.
Посл физическихъ трудовъ, онъ занимался, писалъ, иногда рисовалъ.
Въ конц 1861 года прошелъ слухъ, что Наполеонъ III стремится сдлаться хозяиномъ Корсики. Гарибальди, сердце котораго обливалось кровью при воспоминаніи объ отторгнутой Ницц, вздрогнулъ отъ предположенія новой уступки, и чтобы возбудить тревогу въ народ, нарисовалъ слдующую каррикатуру. Лисица въ наполеоновской шляп на голов стоитъ передъ полупогасшимъ огнемъ, на которомъ пекутся каштаны. Животное горитъ нетерпніемъ схватить одинъ каштанъ. Италія со шпагою въ рук становится между лисицей и Сардиніей и подерживаетъ огонь, подкладывая дрова и восклицая, ‘Ты обожжешь себ лапки, но каштана, клянусь, не возьмешь!) На фон выдляется блый капрерскій домикъ. Въ вид заглавія, надъ каррикатурой было написано: ‘Отдаленныя причины занятія Рима’. Одинъ изъ друзей съ его согласія привезъ эту каррикатуру въ Миланъ.
Каррикатура появилась въ 142 No ‘Каменнаго человка’, но квестура увидла въ ней оскорбленіе царственнаго друга и секвестровала нумеръ.
Гарибальди выхалъ въ 1861 году съ Капреры въ Туринъ для присутствованія въ палат депутатовъ. Шла рчь о причисленіи гарибальдійскаго отряда къ регулярнымъ войскамъ. Онъ хотлъ провести свой проэктъ всеобщаго вооруженія для окончательнаго объединенія Италіи. Въ засданіи 18-го апрля Гарибальди облегчилъ свою душу, наполненную горечи: онъ упрекалъ графа Кавура въ задержаніи революціи въ моментъ ея важнйшихъ успховъ и въ возбужденіи междоусобной войны.
Эти слова произвели такую бурю, что засданіе было закрыто. Пробовали, на другой день, примирить его съ Кавуромъ, но онъ сказалъ: ‘Пусть онъ вооружитъ народъ, и я тогда забуду прошлое’. Непонятый и обезокураженный боле прежняго, онъ удалился опять на Капреру.
Но будучи не въ состояніи успокоиться, пока оставались въ невол итальянцы, онъ въ одинъ прекрасный день отправился на континентъ. Ему хотлось спросить страну, хотлось узнать, бьется-ли сердце итальянцевъ заодно съ его сердцемъ, и готовы-ли они вмст съ нимъ возстать противъ чужеземной тираніи и папскаго ига.
5-го марта 1862 года, онъ предсдательствовалъ въ Гену въ собраніи освободительнаго общества, имвшаго задачей соединеніе всхъ либеральныхъ силъ страны — соединеніе, которое еще и по сіе время составляетъ желаніе демократіи. Въ этомъ засданіи было сдлано слдующее постановленіе: ‘представители народа должны быть избираемы всеобщей подачей голосовъ’.
21-го марта, вечеромъ, онъ пріхалъ въ Миланъ, встрченный населеніемъ съ неописаннымъ энтузіазмомъ. Здсь онъ высказался за всеобщую воинскую повинность.
— Въ тотъ день, говорилъ онъ, въ который каждый итальянецъ будетъ умть владть ружьемъ, мы не будемъ нуждаться въ войн, чтобы требовать обратно то, что принадлежитъ намъ!
Народъ въ то время распвалъ псенку въ неаполитанскомъ род:
Lo Garibaldi &egrave, nostro popoiano
E porta il puor sul palmo della mano…
(Гарибальди нашъ крестьянинъ,
И носитъ сердце на ладони)…
Въ Монц, въ Лоди, въ Парм, Гарибальди агитировалъ въ пользу обязательнаго обученія стрльб въ цль, и вс, находясь подъ обаяніемъ его присутствія, клялись быть вмст съ нимъ во всякое время для защиты отечества.

XXIX.

Гарибальди надялся имть врнаго, могущественнаго союзника противъ австрійцевъ — въ венгерцахъ. Два года ране, въ Неапол, онъ говорилъ съ Кошутомъ, героемъ венгерской революціи, и обмнивался съ нимъ мыслями и надеждами. Спустя нкоторое время, онъ обратился къ венгерцамъ, подстрекая ихъ къ возстанію противъ Австріи:
‘Италія призываетъ васъ раздлить съ нею новыя сраженія во имя братства народовъ’. Но венгерцы остались глухи къ этому воззванію, и только немногіе изъ нихъ явились къ Гарибальди, предлагая ему свою шпагу и жизнь. Затмъ генералъ отправился еще на Капреру и оттуда писалъ и возбуждалъ итальянцевъ противъ свтской власти папы.
Оттуда онъ явился въ Палермо, гд его радостно встртилъ народъ, оболгавшій своего избавителя. Но онъ всюду и постоянно былъ преслдуемъ одною мыслью.
— Это просто срамъ, кричалъ онъ, — что у 25-ти-милліоннаго итальянскаго народа есть еще братья въ невол. Да, это срамъ для тхъ, которые до сихъ поръ оставались въ бездйствіи. Но мы… мы освободимъ Римъ и Венецію. И хотя я уже старикъ, надюсь еще содйствовать освобожденію другихъ угнетенныхъ народовъ.
— И мы съ вами! грянулъ народъ.— Съ вами въ Римъ, въ Венецію, хоть на край свта!
Но ряды его солдатъ все-таки не увеличивались. Италія волновалась, поднимала голову, но давала мало волонтеровъ для великаго дла. Гарибальди не находилъ у итальянцевъ той гражданской доблести, какою обладалъ самъ. Много было демонстрацій и рукоплесканій, но немногіе оказывались готовыми на самоотверженіе, какимъ была переполнена его героическая душа.
Когда онъ прозжалъ по Сициліи, крестьяне бросались передъ нимъ на колни:— ‘Встаньте, кричалъ онъ,— мы вс равны предъ Богомъ, я такой же простой человкъ, какъ и вы’.
Въ Фикуцц онъ собралъ легіонъ волонтеровъ. Ихъ было четыре тысячи. Удальцы кричали пароль, сдлавшійся историческимъ: хотимъ Рима или смерти. Императрица Евгенія, узнавъ объ этомъ, отправилась въ совтъ министровъ Бонапарта и, сообщивъ объ этомъ крик, сказала:
— Хорошо же! они получатъ смерть, но не получатъ Рима!
Въ Турин министры, послушные наполеоновскимъ указаніямъ, и король Викторъ Эммануилъ объявили Гарибальди вн закона. И тотчасъ отдали строгіе приказы.
— Итальянскія войска насъ преслдуютъ! говорили Гарибальди его приближенные. Онъ ничего не отвчалъ, но сдлался блденъ, какъ полотно, и слезы наполнили его глаза. Казалось, онъ на 10 лтъ постарлъ. Итальянскіе солдаты противъ него, противъ человка, не желавшаго ничего другаго, кром славы и чести Италіи!

XXX.

Два батальона итальянскихъ солдатъ перерзывали гарибальдійцамъ путь въ Катанію. Съ одной и съ другой стороны длались приготовленія къ бою. Произойдетъ ли стычка между братьями?
— Вложите оружіе въ ножны! скомандовалъ Гарибальди.
Затмъ, одинъ, безъ всякаго оружія, онъ отправился къ солдатамъ и обратился къ нимъ съ привтливыми словами, внушенными ему любовью къ отечеству. Потомъ вернулся къ своимъ и повелъ ихъ въ Катанію, гд ихъ приняли съ неописаннымъ восторгомъ. Если правительство не желало, чтобы Гарибальди шелъ въ Римъ, почему его не арестовали, когда онъ ходилъ къ солдатамъ? Потому… потому что приказанія изъ Турина были боле вроломны. Случилось, однако, то, что 37 достойнйшихъ офицеровъ арміи, сражавшихся во многихъ сраженіяхъ, подали въ отставку, заявляя, что они не желаютъ вести междоусобную войну.
24-го августа, два коммерческихъ судна ‘Disрасcіо’ и ‘Аbаtucci’ перевезли волонтеровъ изъ Сициліи въ Калабрію. Фрегатъ Maрія Аделаида и другія военныя суда находились тутъ же во время этого перехода. Почему тогда не арестовали гарибальдійцевъ и ихъ вождя? Они могли сдлать это, не проливши ни одной капли крови.
Въ Санадзаро Гарибальди’ услыхалъ, что Чіальдини занялъ Реджо, тогда онъ двинулся со своими къ Аспромонте. Число волонтеровъ убавилось до 1,200 человкъ. Нкоторые гарибальдійцы захватили въ плнъ пятерыхъ солдатъ регулярнаго войска и привели ихъ къ Гарибальди.
— Подойдите, дтки мои, сказалъ Гарибальди плнникамъ:— я не врагъ вашъ. Мы вс родились на одной и той же земл, подъ однимъ солнцемъ. Между нами должны существовать, одни и т же чувства любви и дружбы. Враги Италіи — Австрія, папа и Наполеонъ: противъ нихъ должны вы сражаться, противъ нихъ должны направить ваше оружіе, а не противъ меня, мои храбрецы! Обратясь затмъ къ своимъ адъютантамъ, сказалъ:— Накормите хорошенько этихъ юношей и дайте немного денегъ на дорогу. Идите (обратился онъ къ плнникамъ), идите или оставайтесь: вы свободны!
— Да здравствуетъ Италія! вскричали волонтеры.
Генералы регулярной арміи, далеко не отличались подобнымъ великодушіемъ, они двинули впередъ берсальеровъ для нападенія на Гарибальди. Чтобы избжать столкновенія съ войсками, онъ велъ своихъ волонтеровъ крутыми дорогами, заваленными камнями, приходилось переходить въ бродъ рки, оставаться голодными, мучиться жаждой. Многіе, боле слабые, падали на дорог. У самого Гарибальди износились сапоги, и изъ ногъ сочилась кровь. Нкоторымъ, шедшимъ рядомъ съ нимъ, онъ говорилъ съ улыбкой:
— Любезные юноши, такъ надобно служить отечеству!
Вс сильно проголодались. На поляхъ, гд они проходили, былъ посянъ картофель. Гарибальди собственными руками выгребъ изъ земли нсколько картофелинъ, нанизалъ ихъ на штыкъ и пекъ ихъ на костр, разведенномъ изъ сухихъ листьевъ. Остальные подражали ему, и картофель замнилъ имъ хлбъ.
Берсальеры тснили ихъ на близкомъ разстояніи. Гарибальди выстроилъ своихъ солдатъ, но не веллъ стрлять. Берсальеры подвигались верхомъ, позади ихъ шла пхота. Гарибальди сталъ впереди своихъ, одтый въ свой длинный срый плащъ, подбитый красной подкладкой. Время отъ времени онъ обращался къ своимъ, повторяя приказъ: ‘не стрляйте!’ И его офицеры, въ свою очередь, повторяли: ‘не стрляйте!’
Но ружейные выстрлы берсальеровъ становились все учащенне. Около Гарибальди жужжали пули, падавшія въ кустарники и расщеплявшія деревья. Многіе волонтеры не могли удержаться и стали отвчать на выстрлы, въ числ ихъ былъ и Менотти. Немедленно стали бить въ барабанъ, чтобы прекратить огонь, гарибальдійцы послушались, берсальеры продолжали стрлять. Гарибальди торжественно, точно статуя, стоялъ все время на холм, на виду у всхъ. Противъ него направлялись непрерывно выстрлы. Дв нули поразили его одновременно, въ лвое бедро и въ лодыжку правой ноги. Но герой не упалъ, а продолжалъ стоять на ногахъ. Затмъ онъ снялъ шляпу и привтствовалъ ранившихъ его крикомъ:
— Да здравствуетъ Италія!… не стрляйте!
Огонь прекратился. Подвели къ Гарибальди его сына Менотти, раненаго въ ногу. Оба они были положены рядомъ подъ деревомъ. Ихъ окружили друзья, подавленные горемъ. Непобдимый Гарибальди былъ побжденъ и раненъ за то, что не хотлъ сражаться. Доктора осмотрли раны. Рана въ лодыжк была признана опасной.
— Можетъ быть, необходима ампутація? спросилъ Гарибальди.— Въ такомъ случа ржьте безъ разсужденій.
Это была ужасная минута для тхъ, кто тамъ присутствовалъ.
— Нтъ, отвтили медики:— нтъ надобности рзать ногу.
Между тмъ солдаты и гарибальдійцы смшались между собою, и т, которые нсколько минутъ назадъ обмнивались выстрлами, теперь братались, разговаривали, шутили, находили въ своихъ рядахъ товарищей, братьевъ! Происходилъ обмнъ поклоновъ, поцлуевъ, объятій.
— Вы оказали неповиновеніе законамъ правительства, говорили солдаты.
— Мы повиновались любви къ Италіи! возражали гарибальдійцы.— Чего хотли мы? Ничего другаго, кром Рима или смерти! Мы никогда не думали, чтобы намъ пришлось умереть отъ руки братьевъ.
Полковникъ Паллавичино, имвшій несчастіе открыть огонь противъ Гарибальди и не имвшій храбрости сломить свою шпагу, вмсто того, чтобы начать стычку, явился къ Гарибальди съ печальнымъ въ высшей степени лицомъ. Быть можетъ, при вид раненаго героя, совсть укоряла его за необдуманное дйствіе. Онъ представился съ непокрытой головой.
— Я получилъ ршительныя приказанія изъ Турина аттаковать Гарибальди, какъ бы то ни было и гд бы то ни было.
— Я никогда не хотлъ сражаться съ итальянскими войсками, отвчалъ Гарибальди. Прошу отпустить на волю моихъ волонтеровъ. Мн же и моимъ офицерамъ, списокъ которыхъ я представлю, прошу дать позволеніе ссть на англійскій пароходъ.
— Я потребую изъ министерства инструкцій, отвчалъ полковникъ.
Стало темнть. Офицеры Гарибальди наломали втвей, смастерили кое-какъ носилки и положили на нихъ генерала. Съ разбитымъ сердцемъ подняли они эти носилки, и печальное шествіе тронулось съ мста.
Въ Сцилл было объявлено генералу, что правительство не оставляетъ его на свобод и что онъ долженъ ссть на фрегатъ ‘Герцогъ Генуэзскій’. Перенесеніе его на корабль было очень затруднительно, рана мучила его, онъ лежалъ безъ движенія. На палуб стоявшаго вблизи судна, находились генералъ Чіальдини и адмиралъ Альбани, оба они въ военной форм, съ орденами (бездлушками, какъ называлъ, отклоняя ихъ отъ себя, Гарибальди), присутствовали при перенесеніи героя на корабль. Они стояли, не снимая шляпъ съ головы, смотря прямо въ лицо великаго побжденнаго, и не поклонились ему.
Но на берегу стояла многочисленная толпа народа, нмая отъ горя, со слезами на глазахъ, вс махали платками въ знакъ привтствія. Народъ отдавалъ справедливую дань жертв ненужной трагедіи.

XXXI.

— Мое сердце полно Италіей, мысль о ней не покидаетъ меня! Думая о ней, я забываю о боли въ моей раздробленной ног. Ахъ! отечество! Такъ кричалъ, такъ плакалъ Гарибальди, лежа на постеливъ Вариньяно, куда его привезли 2-го сентября. Кто видлъ его въ эти дни, тотъ сохранилъ навки несказанную скорбь. Въ неуютной комнат, съ оборванной грязной мебелью, стояла кровать. Онъ почти сидлъ на ней, обложенный подушками, въ своей красной рубашк. Сильная блдность покрывала его исхудалое лицо, носившее прежнее кроткое выраженіе, какое живописцы придаютъ лику Христа, страдающаго за человчество. Раненая нога покоилась забинтованная, на прибор, особо устроенномъ, пуля, которую тогда не могли еще извлечь, причиняла ему жесточайшія мученія. Въ первое время, его тюремщики скупились на лченіе и медики не могли купить необходимыхъ лкарствъ!
Наконецъ плннику было позволено призвать къ себ дорогихъ его сердцу. Менотти, выздоравливавшій отъ ранъ, Терезита со своимъ первенцомъ и мужемъ Канціо, Ричіотти и немногіе другіе друзья окружили его своей заботливостью. Едва узнали о положеніи героя рабочіе, у которыхъ сердце было не такъ испорчено, какъ у властей, и которые чтили въ Гарибальди защитника ихъ правъ, какъ послали ему вспомоществованіе, адресуя его: ‘Члену общества рабочихъ, раненому Джузеппе Гарибальди’!
Принимая ихъ, Гарибальди сказалъ: — ‘Благодарю васъ, дти мои! Деньги эти я пошлю туда, гд страдаютъ, чтобы облегчить нужды моихъ бдныхъ братьевъ по оружію’ И недолго думая, онъ послалъ деньги раненымъ гарибальдійцамъ. Посл рабочихъ пришли другіе граждане. И въ то время, какъ вс сторонились отъ братоубійцъ, жертв со всхъ сторонъ сыпались слова утшенія и признательности. Гверацци ему говорилъ:
— Утшься герой! вмст съ тобою ранено и отечество, вы лежите на одной и той же кровати и на ней же обмниваетесь болями и планами окончательнаго искупленія.
У человка не столь великаго и мене добраго, чмъ Гарибальди, душа была бы полна горечью и проклятіями. Вмсто того герой, горя любовью къ угнетеннымъ, забывалъ о своихъ собственныхъ мученіяхъ. Англичане въ особенности выражали ему свою симпатію, и онъ, отвчая на ихъ привтствія, подстрекалъ ихъ принять на себя починъ собранія международнаго конгресса, чтобы уничтожить необходимость кровавыхъ войнъ: ‘Начни, англійскій народъ — новую эру общаго спокойствія и облагодтельствуй настоящія поколнія этимъ благомъ!’ (28 сентября 1862 года).
Въ то время, какъ Гарибальди писалъ о всеобщемъ мир и свобод, туринскіе министры совщались о томъ, что съ нимъ сдлать. Ратацци, Депретисъ, Селла, Персано говорили два мсяца раньше въ одномъ несчастномъ донесеніи, что Гарибальди служитъ европейской демагогіи и возбуждаетъ междоусобную войну (!), они хотли теперь предать его суду. Но объ этомъ невозможно было даже думать. Вся страна кричала: ‘мы вс преступники, если Гарибальди преступникъ! Вс мы желали освобожденія Рима!’ Между тмъ король подписалъ амнистію 5-го октября 1862 г., въ силу которой снималась отвтственность съ Гарибальди и его товарищей предъ закономъ. Это распространялось и на солдатъ, оставившихъ полки и присоединившихся къ генералу.
Гарибальди, хотя и перевезенный изъ Вариньяно въ Пизу, все еще не выздоравливалъ. Наконецъ докторъ Нелатонъ пріхалъ изъ Парижа и указалъ, гд находится пуля, 23-го ноября профессоръ Дзанетти счастливо извлекъ ее оттуда. Странная вещь! извлеченная пуля имла сходство съ головой орла.
Рана стала затягиваться. Но она была и оставалась до конца самою глубокою раною изъ всхъ, какія получалъ Гарибальди. Друзья замтили это, когда клали въ гробъ священное для нихъ тло. Къ тому же, это была рана не только въ ногу, но и въ сердце великаго патріота…

Конецъ.

‘Наблюдатель’, NoNo 4, 11—12, 1882

Гарибальди Джузеппе
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Сцены из жизни Гарибальди, Гарибальди Джузеппе, Год: 1882
  2. Три яхты, Мариетт Фредерик, Год: 1836
  3. Маркиза, Санд Жорж, Год: 1834
  4. Второй силуэт женщины, Бальзак Оноре, Год: 1842
  5. Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна, Твен Марк, Год: 1898
  6. Дети великого океана, Фич-Перкинс Люси, Год: 1927
  7. В Индии, Френч Гарри-Уиллард, Год: 1883
  8. Зулусы наступают, Гленвилль Эрнест, Год: 1926
Электронная библиотека