С ОДНОЙ СТОРОНЫ ОБМОЛВКА, А С ДРУГОЙ НЕДОМОЛВКА
С ОДНОЙ СТОРОНЫ ОБМОЛВКА, А С ДРУГОЙ НЕДОМОЛВКА
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
С одной стороны обмолвка, а с другой недомолвка, Аскоченский Виктор Ипатьевич, Год: 1863
Время на прочтение: 2 минут(ы)
За Русь Святую!
М.: Институт русской цивилизации, 2014.
С истинным наслаждением читали мы в ‘Основе’ [1] биографию нашего украинского философа Григория Саввича Сковороды [2], еще прежде довольно ознакомившись с подробностями его страннической жизни и характером миссионерской его деятельности. Недовольный педантизмом своих современников и упорно отстранявший себя во всю жизнь свою от представителей тогдашней учености, Сковорода явился у нас, на Руси, тем, чем были на Западе Бемы, Гельмонты, Пордечи, Сведенборги и другие мыслители, известные под именем феософов. Собственно говоря, мы видим на Сковороде поразительный образчик того, к чему может привести самого глубокомысленного испытателя тайн природы намеренное уклонение от учения Церкви и своенравное убеждение в непогрешимости своих философских выводов. Нас неоднократно поражала эта непроглядная тьма умствований Сковороды, облегавших черною тучею его впечатлительную душу, болезненно сжималось сердце, когда мы видели этот самородный ум влающимся всяким ветром учения, без твердой основы, без определенной цели, вдруг ярко озаряющий и верхнее, и дольнее и в то же мгновение погружающийся в густой мрак, — с признаками раздражительного самолюбия и тайного поклонения самому себе, которое просвечивалось даже сквозь красно-подобранные слова о смирении. ‘Мир меня ловил, но не поймал’, — эта эпитафия, сочиненная Сковородою себе самому, всегда возбуждала в нас неприятное чувство какою-то резко выдающейся нотой, вроде той, какою попотчивала Чичикова ноздревская шарманка.
Но ни с чем нельзя сравнить того неприятного чувства, которое произвело в нас известие, сообщенное жизнеописателем Сковороды Коваленским о том, что будто бы ‘он перед смертию отказался было совершить некоторые обряды, положенные Церковию, и что потом, представляя себе совесть слабых, исполнил все по уставу’ {Основа. 1862 г. Сентябрь. С. 61.}. Спрашиваем, не Коваленского, которого давно уже нет на свете, а автора биографии г. Ореста Халявского и главное — редакцию ‘Основы’, — что это за обряды, положенные Церковию, для напутствования умирающих? Елеосвящение, что ли? Или, может быть, принесение покаяния и причащение Телу и Крови Господней? Но разве это обряды только, а не действительные и не вседействующие таинства? Опять, — если Сковорода и в самом деле отказывался перед своею кончиною исполнить долг православного христианина и если исполнил его потом для того только, чтоб не смутить ‘совести слабых’, — то разве это служит к чести его? Разве биограф не бросил самую мрачную тень на уважаемую личность нашего народного мыслителя? Нет, как угодно, а не имея задней мысли, мы не поместили бы этого факта, если бы он имел даже историческую достоверность. По-нашему так: передавая такое или другое извещение о более замечательной личности, непременно надо иметь в виду, какое действие произведет оно на читателя, и, главное, не бросит ли какой-либо тени на тот или другой предмет, к которому по-своему относилась выставляемая личность. Удерживаясь от осуждения Сковороды, мы не можем не упрекнуть г. Халявского и редакцию ‘Основы’ за то, что они не выбросили из биографии украинского философа эту удушающую изгарь.
Печатается по единственному изданию: Аскоченский В. И. [Без подп.] С одной стороны обмолвка, а с другой недомолвка // Домашняя беседа для народного чтения. — 1863. — Вып. 3. — С. 75-76.
[1] Халявский Орест [псевд. Г. Данилевского]. Сковорода, украинский писатель XVIII века // Основа. — 1862. — Август. — С. 1-39, Сентябрь-октябрь. — С. 39-86.
[2] Сковорода Григорий Саввич (1722-1794) — малороссийский философ, поэт.