13 марта в Доме советского писателя на общемосковском собрании писателей продолжалось обсуждение творческих вопросов литературы, вопросов об элемент формализма и натурализма и литературе. Обсуждение в этот, второй, вечер протекало нисколько оживленнее, чей 10 марта. Но и на этот раз немало было выступлений отвлеченных, уводящих аудиторию от животрепещущих конкретных вопросов.
О выступлением В. Инбер и некоторых других можно бы сказать — здесь все есть, коль нет обмана,— и цитаты из Пушкина, Блока и Флобера, и спор о приемлемости для нас поэзии Сурикова, и странное установление ‘трех разделов в формализме’ (Марк Криницкий), и мелкие придирки к деталям. Не было только глубины чувства и мысли, настоящего желания отрешиться от мелких цеховых дел и делишек и отдать себе и миллионам читателей трезвый и ясный отчет о недостатков и прорехах на литературном фронте.
Пожалуй, первый на этом вечере серьезный, хотя и не во всем правильный, выступлением была речь тов. Мунблита. Он говорил об обязанности и праве критика на боевой тон, на резкость критики. Бракоделы в литературе, говорил он, не имеют права на более мягкое к себе отношение, чем бракоделы в любой другой области производства и культурного фронта. Этот, казалось бы, бесспорный тезис вызвал, как ни странно, ропот недовольства части собрания. Так уж повелось в последние годы в писательской среде, что острота и резкость тона критики как бы ‘неприличны’, что люди, признанные (иногда совершенно зря признанные) мэтрами от литературы, не подлежат критике — ни читательской, ни какой-либо иной.
Б. Пастернак для начала заявил, что он-де не понимает статей о формализме а натурализме, напечатанных в последнее время. Да и вообще ему, Пастернаку, сдается, что всего лучше было бы совсем не писать на эту тему. И о современной тематике тоже-де не следует говорит!.. Поэт есть прорицатель, он должен прорицать, итти впереди своего времени, а вы, критики, хотите, чтобы я изображал сегодняшнюю жизнь, людей нашего времени.
Претенциозность выпирала из всей речи Пастернака, пренебрежение к читателю, претензия на писательскую непогрешимость делали речь его неумной, претензия на роль пророка, возвещающего миру истины, скрытые от глаз обыкновенных смертных, делала ее смешной.
От вопроса о нарочитой сложности, витиеватости. непонятности массам формалистических произведений Пастернак пытался отделаться ссылками на… Гоголя. Дескать и Гоголь писал витиевато, что ж, и Гоголя надо в формалисты зачислять? Затем была высказана Пастернаком еще и такая ‘догадка’, что и народные поговорки можно упрекнуть в формализме. Словом, конкретный вопрос о формалистическом кривляньи кое-каких нынешних поэтов и прозаиков, бесконечно далеких по мастерству от Гоголя, пытался Б. Пастернак затушевать анекдотами и трюизмами.
Но удовлетворить подобными дешевыми средствами уже нельзя ни писательскую общественность, ни колоссально выросшие культурно миллионы читателей — рабочих и колхозников. Об этом говорили тт. Кирпотин и Сурков.
Тов. Кирпотин говорил об узости цеховой писательской точки зрения, сказавшейся в речи Пастернака, о том, что не расслышали некоторые писатели в последних выступлениях против формализма и натурализма голоса культурно выросших масс, голоса советского народа, который будет диктовать свои требования искусству.
Формализм и натурализм в литературе существуют не обязательно в столь целостном виде, как это можно наблюдать, например, в музыке, на произведениях Шостаковича. Влияние формализма, как и натурализма. сказывается и частично но многих литературных произведениях. Тов. Кирпотин кратко разобрал с этой точки зрения некоторые произведения Б. Пильняка, Всеволода Иванова. Вал. Катаева. И. Эренбурга, В. Киршона, В. Лидина, Л. Леонова, К. Федина и других, привел отрывок из грубо натуралистического стихотворения В. Нарбута, говорил о нарочитой литературщине, привносимой писателями.
Ярые примеры литературщины приведены были и в одном из предыдущих выступлений. Часть на них весьма показательна. как бы нарочно создана для иллюстрации этого писательского недуга. Например, в книге Б. Пильняка ‘Созревание плодов’ автору понадобилось сообщить читателю, что двое едут в повозке. Выражено это так: ‘В тысяче километров от Москвы, в одинаковой мере на восток или на запад, на север или юг, двое сидели в полутораметровом расстоянии от лошадиного хвоста’.
Разве не потугой на нарочитую сложность является приведенный и многие другие примеры из прозаических (в поэтических) произведений! Разве не являются они своеобразным выражением заумничанья в литературе! Заумничанья, за которым сказывается отнюдь не гениальность, а неумение писать просто, доходчиво, народно.
Следует ожидать, что не только в уже состоявшихся выступлениях тт. Кирпотина и Суркова, во и в дальнейших прениях, которые предстоят сегодня, московские писатели по-серьезному, по-деловому, по-настоящему самокритически обсудят острейшие вопросы художественной литературы, пути нового творческого роста советской литературы, которого настоятельно требует многомиллионный читатель.