Руслан и Людмила, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1842 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 10 минут(ы)

Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах

Том двенадцатый. Книга вторая. Критика. Публицистика (Коллективное и Dubia). 1840—1865

С.-Пб, ‘Наука’ 1995

РУСЛАН И ЛЮДМИЛА,

большая волшебная опера в русско-сказочном роде, в пяти действиях. Сюжет из поэмы Пушкина. СПб. 1842. (Либретто)

Автор оперной поэмы или, как говорят итальянцы, libretto, есть мученик композитора. Это истина, против которой не может быть возражений, истина, в пользу которой красноречивее всего говорят тысячи бестолковых libretto, написанных людьми толковыми и даровитыми. Не всякий знает, до какой степени трудно писать слова для оперы. Поэт, свободный в выборе предмета для своего творчества, не обязанный подчиняться в выполнении своей идеи ничему, кроме личного вкуса и вдохновения, обладающий правом сносить со всех концов обширного царства поэзии красоты в свое произведение, — теряет большую часть своих преимуществ, как скоро берется за перо с намерением писать libretto. Вольный в выборе и создании характеров (а иногда и не вольный), поэт в выполнении заданной или задуманной темы безусловно должен подчиниться музыканту, и только там, где его собственные идеи совпадают с музыкальными идеями композитора, он может позволять своей фантазии свободный разгул. Во всем остальном он, как говорится, связан по рукам и по ногам… В таком печальном положении какой огонь, какое увлечение не охладеет, не испарится? Чья фантазия не ослабеет, не устанет в беспрестанных приискиваньях новых образов, новых оборотов, новых звуков на подставу тех, которые обракованы — не оттого, что в них нет смысла, вкуса или гармонии, но единственно потому, что они не подходят под музыку, часто наперед задуманную или даже сочиненную. Вдохновение, которое любит безусловно властвовать своими любимцами, опрометью бежит от дерзкого либреттиста, который в припадке безумного отчаяния деспотически заносит на него руку, — и несчастный либреттист (так, конечно, можно назвать по-русски господ, сочиняющих оперные поэмы), волей-неволей из роскошных чертогов фантазии, из светлого мира поэзии — как раз попадает в темную область галиматьи, с которою, к его несчастию, мир поэзии так же близок, как восторженное состояние человека с безумием, как смешное с великим… Нет, г. Башуцкий! Вы ошибались, доказывая, что самое несчастнейшее существо в мире — водовоз. Самое несчастнейшее существо в мире — либреттист!

Однако ж, несмотря на трудности, какие встречаются при сочинении хорошего libretto, композитор всеми мерами должен избегать libretto уродливого и нелепого. Нет спора, что в опере главное дело музыка, но и libretto, состоя в неразрывной связи с музыкою, имеет своего рода влияние на судьбу оперы: если оно хорошо, то может до некоторой степени способствовать успеху музыки, если плохо, то, наоборот, может повредить ему. Следовательно, очень жаль, что даровитый и почти единственный наш композитор М. И. Глинка выбрал для своей новой оперы libretto бесспорно прекрасное по содержанию (заимствованному из сказки Пушкина), но весьма неудовлетворительное по выполнению…

Надобно много и много раз повторить, что libretto новой оперы заимствовано из поэмы Пушкина ‘Руслан и Людмила’, чтоб убедить в том публику. Изложим здесь поподробнее содержание libretto, чтобы не распространяться об нем при разборе музыкальной части оперы, который читатели найдут в этом же нумере.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Театр представляет гридницу в Киеве.

Великолепный брачный стол. Светозар, сказочный, великий князь киевский (?!!..), Руслан, Людмила, Фарлаф, Баян, Ратмир, сыновья Светозара, бояре, витязи, хор народа, няни, сенные девушки, стольники, чашники, гридни, отроки — вот толпа, которая поражает зрителей при поднятии занавеса. Все окружают молодую чету — Руслана и Людмилу, хор поет в честь ее:

Нежность подруги красит нам свет,

А без взаимности счастия нет!

Светозар прибавляет, благословляя:

Чада родимые! небо устроит вам радость, —

Сердце родителя — верный вещун!

Здесь заметно упущение: не сказано, в какую краску ‘нежность подруги красит нам свет’. Впрочем, что за беда — пойдемте далее.

Все веселы. Только Ратмир грустит о своей Хазарии, где он ‘лишь слухом знал горе’, да Фарлаф злится на неудачу своей любви и клянется похитить Людмилу. Вдруг раздается удар ‘грому’ (правописание брошюры), за ним другой, за другим третий, ‘продолжительный’. Затем, как сказано в брошюре, ‘мрак и похищение Людмилы. Черномор. Оцепенение зрителей (?!..)’. А затем ‘мрак постепенно исчезает, приходят мало-помалу в чувства от оцепенения, наведенного волшебством Черномора’, и восклицают:

Какое чудное мгновенье! — и прочая.

Все поражены и тронуты. Светозар предлагает Людмилу в супруги тому, ‘чей подвиг будет не напрасен’, то есть, говоря без каламбуров, будущему избавителю своей дочери. И затем ‘идут’ удивительные стихи, от которых должны стать в тупик все русские критики:

Ратмир, потом Руслан, Светозар и Фарлаф.

О, витязи,

Скорее в чисто поле!

Дорог час,

Путь далек, —

Борзый конь

Помчит вас (меня) по воле,

Как в степи

Ветерок.

Чуток он:

На путь вам (мне) неизвестный

Без удил

Налетит!

Мы не помним ничего подобного в либреттном мире со времени следующих китайских стихов:

Как туча серая найдет,

То сильный дождь пойдет,

Когда ж на землю он падет

То сам собой пройдет.

(Из оперы ‘Агнесса’).

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Театр представляет пещеру. Действие начинается рассказом, который, слава богу, почти целиком взят у Пушкина. Читатели, верно, помнят поэтическую историю гордой Наины, которая двукратно отвергла любовь Финна, сперва пастуха, потом героя, а под старость, очарованная чудным зельем, влюбилась в него до безумия. Финн сообщает Руслану, кто похитил Людмилу и так утешает его:

Спокойся, витязь, — злобы сила

Не победит княжны твоей.

Тебе верна твоя Людмила,

Твой враг бессилен перед ней.

Утешение всегда бывает горько!.. Театр переменяется и представляет пустынное местоположение, где ведут речь Наина и Фарлаф. Фарлаф трусит и почти готов отказаться от надежды владеть Людмилою. Наина приказывает ему идти домой и ждать ее:

Руслана победить,

Людмилой овладеть

Тебе я помогу.

Фарлаф в восторге уходит в ‘замок дедов’.

Затем ‘пустынное местоположение’ превращается в ‘пустыню’. ‘Вдали туман. Разбросано оружие, копья, щит, шлем и мечи’. Руслан поет превосходную арию на слова Пушкина:

О поле! поле! кто тебя

Усеял мертвыми костями? — и прочая.

‘Туман рассеивается и является огромная голова’. В диких стихах пересказывает она Руслану о том, как брат ее, ‘волшебник, злой Черномор чудною силой в длинной браде был одарен’, о том, как он, злодей, отделил ее, голову, от огромного туловища мечом-кладенцом и о том, как Руслан, в свою очередь, может тем же мечом-кладенцом отрубить Черномору ‘браду’.

Как ни плохи стихи о ‘браде’, нельзя, однако ж, порицать их слишком строго, потому что в наших операх бывали и такие:

В закон, в закон, в закон себе поставим

Для ра, для ра, для радостей лишь жить,

Другим, другим, другим мы предоставим

Без го, без го, без горя век тужить.

(Из ‘Роберта-Дьявола’).

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Волшебный замок Наины. После хора волшебных дев, подвластных Наине, Горислава остается одна и поет каватину, в которой высказывает тоску и сожаление об измене Ратмира, прежнего своего любовника. По уходе ее является Ратмир и жалуется, что у него ‘тоскует кровь’

И в памяти зажглась забытая любовь.

Балет. Является Горислава и хор дев, потом Руслан. Здесь Ратмир и Руслан, очарованные волшебством Наины, забывают свою клятву отыскать Людмилу и почти готовы предаться любви и веселию, — вдруг является Финн:

Прочь обольщенья! прочь замок обмана!

И замок превращается в лес.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Театр представляет волшебные сады Черномора. Людмила грустит ‘вдали от милого в неволе’. С отчаяния она хочет броситься в воду. Ундины не допускают ее. Невидимый хор уговаривает ее ‘покориться судьбы веленьям’ и не грустить. Из цветов выходят волшебные девы и стараются утешить ее. Балет. Она неутешна.

(Адажио)

Ах! ты доля, долюшка,

Доля моя горькая,

Рано мое солнышко

За ненастной тучею,

За грозою скрылося!

Не видать мне более

Ни родного батюшки,

Ни драгова витязя!

Тосковать мне, девушке,

В безотрадной долюшке!

Является роскошно убранный стол. Золотые и серебряные деревья ведут курант. Людмила отказывается есть и пить:

Не нужно мне твоих даров, ни скучных песен,

Ни пиров!

Назло, в мучительной истоме,

Умру среди твоих садов!

Вот как варварски музыка поступает с самыми лучшими стихами там, где они не подходят под мерку!

‘Людмила падает в обморок, над ней спускается прозрачный шатер, три волшебные девы ухаживают за ней’. Является ‘свита Черномора, потом и сам Черномор, которого браду несут арапы на подушке. Людмила приходит в себя и обнаруживает негодование. Чтобы развлечь княжну, по мановению Черномора начинаются танцы’. Звук трубы, зовущий Черномора на поединок с Русланом, прекращает их. Хор поет:

Погибнет, погибнет нежданный пришлец!

Пред грозной гордыней волшебного замка

Немало погибло богатырей.

Руслан вцепляется в бороду Черномора. Черномор увлекает его на воздух. Хор продолжает:

О чудо!..

Что видим!..

Где витязь

Нашелся,

Способный

Сразиться

С волшебником

Мощным?

Подлинно, каких стихов не начитаешь в libretto!

Руслан является победителем, ‘брада’ Черномора обвита около его шлема. Он бросается к Людмиле, но, увы! — злой волшебник погрузил ее в усыпление. Руслан старается разбудить ее — напрасно! Горислава и Ратмир поют ему в утешение:

Скорей на полдень пойдем,

И там, на киевском поле

Кудесников сильных сзовем

И к жизни княжну возведем.

Счастливый путь!

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

‘Театр представляет долину, признаки вблизи расположенного поезда. Лунная ночь.’ Ратмир приличным образом уведомляет публику, что ‘Руслан забылся тяжким сном близ очарованной Людмилы’. Вдруг — увы! — ‘духи ночей’ снова похитили Людмилу, и Руслан исчез вслед за нею. Является Финн и дает Ратмиру волшебный перстень, которым можно вывести Людмилу из усыпления. Долина превращается в гридницу. В глубине спящая Людмила. За нею хор и оркестр. Светозар и Фарлаф, выдавший себя за избавителя Людмилы, дивятся ее бесчувственному положению и тоскуют. Являются Руслан, Ратмир, Горислава. Фарлафа уличают, Людмилу посредством кольца оживляют, все счастливы. Занавесы гридницы раскидываются. Вдали виден древний Киев. Народ радостно стремится к князю, затем хор, в котором особенно замечательны следующие стихи:

Радость

Боги

Ныне

Дали

Нам!

Нет сомнения, что это стихи! В противном случае мы должны допустить, что М. И. Глинка писал свою прекрасную музыку на прозу, что артисты пели прозу, что публика слушала вместо стихов прозу, что libretto оперы в прозе — чего по законам оперным и человеческим допустить невозможно… Итак, это стихи, но стихи в новом роде, честь изобретения которого принадлежит автору libretto. Впрочем, он не исчерпал еще всей глубины своего блистательного открытия, мы сделали в нем важное усовершенствование, которое спешим опубликовать, покуда нас не предупредили. Мы придумали способ писать стихи еще короче. Возьмем для примера ту же мысль и изложим ее по нашей методе:

Ра

Дость

Бо

Ги

Да

Ли

Нам!

И это стихи!.. Не правда ли?.. Стихи! конечно стихи!.. Ну так уж и это, должно быть, стихи:

И, — и пр<очая>.

Не возражайте! Если это не стихи, то и стихи автора либретто — не стихи, что, как вы сами согласились, противно законам оперным и человеческим!.. И чем же эти стихи страннее, н<а>пр<имер>, этих, кажется, из ‘Фра-Диаволо’:

Ка, ки, какими, глаза, глазами

Он гля, он гля-дит на меня!

Разница очень небольшая: здесь автор для наполнения порожних мест ввел склады, не имеющие отдельно никакого значения, мы зашли немного далее — в азбуку!

Впрочем, мы уже говорили вначале, что за трудностью писать хорошие оперные поэмы у нас вошло в обычай сочинять удивительные вещи, следовательно, не должно удивляться никакой прозе, никаким стихам, встречаемым в оперных поэмах!.. Жаль только, повторяем, что лучший композитор наш М. И. Глинка вывел по такой ужасной канве свои музыкальные цветы, — они стоили бы канвы гораздо лучшей…

У нас есть только одна оперная поэма, вполне достойная своего назначения. Всякий догадается, что мы разумеем ‘Жизнь за царя’ барона Розена. Еще доныне памятны нам ее звучные поэтические стихи, подобные, например, следующим:

Высок и свят наш царский дом,

И крепость божия кругом!

Под нею сила Руси целой,

А на стене в одежде белой

Стоят крылатые вожди, —

Так, недруг, близко не ходи!

Покажите нам в ‘Руслане и Людмиле’ хоть один такой стих (разумеется, кроме тех, которые целиком взяты у Пушкина)!

Атрибутировано Некрасову — основному критику ‘Литературной газеты’ в 1842 г. по сходству с оценкой либретто в первой главе стихотворного фельетона Некрасова ‘Говорун’ (1843), по характерному для Некрасова пародийному характеру рецензии и обстоятельствам творческой биографии Некрасова (подробнее аргументация в реальном комментарии).

Премьера оперы М. И. Глинки ‘Руслан и Людмила’ состоялась в петербургском Большом театре 27 ноября 1842 г. одновременно с публикацией либретто (авторы В. Ф. Ширков, Н. В. Кукольник, Б. М. Маркевич, М. А. Гедеонов, М. И. Глинка). Некрасов, очевидно, был на одном из первых представлений ‘Руслана и Людмилы’. В первой главе ‘Говоруна’ устами своего журнального персонажа Белопяткина он передает впечатление от новой оперы:

В душе моей остылую,

Лишенную всех сил

‘Русланом и Людмилою’

Жизнь Глинка разбудил.

Поэма музыкальная

Исполнена красот,

Но самое печальное

Либретто: уши рвет!

(наст. изд., т. I, с. 392)

С. 7. Не всякий знает, до какой степени трудно писать слова для оперы.— У Некрасова был собственный опыт писания либретто. Осенью 1839 г. он работал над либретто для оперы ‘Испанка’, задуманной К. А. Данненбергом (Вацуро В. Э. Некрасов и К. А. Данненберг.— РЛ, 1976, No 1, с. 136).

С. 8. Нет, г. Башуцкий! Вы ошиблись, доказывая, что самое несчастнейшее существо в мире — водовоз.— Имеется в виду рассказ А. П. Башуцкого ‘Водовоз’, включенный в первые выпуски редактируемого им иллюстрированного издания ‘Наши, списанные с натуры русскими’ (СПб., 1841). Герой рассказа — петербургский водовоз — гибнет, надорванный непосильным трудом, нуждой и нечеловеческими условиями жизни. Ср. наст. том, кн. 1, с. 148 и 421.

С. 8. Изложим здесь поподробнее содержание libretto, чтобы не распространяться об нем при разборе музыкальной части оперы, который читатели найдут в этом же нумере.— Далее в рецензии следует пересказ брошюры ‘Руслан и Людмила…’ с вкраплением цитат со страниц 8, 9, 12, 18, 19, 21, 22, 27, 32 — 35, 36, 38, 39, 46. Анализ ‘Руслана и Людмилы’ как музыкального произведения был дан в ‘Литературной газете’ в специальной статье, которая следовала за комментируемой рецензией на либретто. Эта статья подписана Ф. А. Кони. ‘Опера М. И. Глинки, — писал редактор ‘Литературной газеты’ в этой статье, — не имеет общей идеи, а частностей много, которые составляют не большое, а длинное сочинение, ибо частности эти не имеют положительной связи и составляют цепь музыкальных пиес, из которых отняв звено, два или более, значения ее не уничтожишь. Стало быть, как оперу в современном ее значении ‘Руслана и Людмилу’ рассматривать нельзя’ (ЛГ, 1842, 13 дек., No 49, с. 999—1000). Один из основных недостатков оперы Глинки, писал Кони, состоит в том, что композитор ‘избрал либретто, лишенное всякой тени смысла, что читатели наши усмотрят из разбора его, помещенного в этом нумере ‘Литературной газеты» (там же, с. 1000).

С. 10. Как туча серая найдет ~ (Из оперы ‘Агнесса’).— Опера Ф. Паэра ‘Агнеса, или Отец и дочь’ (1809) приобрела известность в России после постановки ее в 1822 г. на петербургской сцене с участием Б. В. Самойлова и Н. С. Семеновой. Для русской сцены либретто было переделано И. Свечинским, написавшим часть текста в стихах (изд.: Отец и дочь. Опера в 3-х действиях с хорами. Музыка г-на Пера. СПб., 1823). Цитируемое Некрасовым четверостишие у Свечинского отсутствует (близкая ему по смыслу фраза — прозаическая, см. там же, с. 14—15). Оно содержится, однако (с пометой: ‘Из Агнесы’), в водевиле Ф. А. Кони ‘Карета, или По платью встречают, по уму провожают’ (1836, переложение с франц. комедии Л.-Б. Пикара и Э. Мазера), в который включены фрагменты из ряда известных опер. В ‘Карете’, кроме указанного четверостишия, ‘Агнеса’ цитируется еще дважды — оба раза по переложению Свечинского (ср.: Карета, или По платью встречают, по уму провожают. Водевиль в одном действии. Переделан с франц. Ф. Кони. М., 1836, с. 30—31, 33, 108). (Указано А. М. Березкиным).

С. 11. Из ‘Роберта-Дьявола’.— Из оперы Д. Мейербера ‘Роберт-Дьявол’ (1830), написанной на либретто Э. Скриба. Имеется в виду неудачный перевод хора рыцарей из первого действия оперы:

Verser na tasse pleine

Verser ces vins fumeux

Et que l’ivresse am&egrave,ne

L’oubli des soins fcheux

Au seul plaisir fid&egrave,les

Consacrons — lui nos jours.

Le vin, le jeu, les belles

Voifa nos seuls amours. *

* Наливайте чаши полней!

Наливайте шипучую влагу!

Пусть в опьяненьи мы забудем

Жизни тяжелое бремя.

Одному лишь веселью

Посвятим наши дни.

Женщины, карты, вино —

Остальное нам все равно!

C. 12. Не нужно мне твоих даров ~ Умру среди твоих садов! — В поэме Пушкина:

Не нужно мне твоих шатров,

Ни скучных песен, ни пиров —

Не стану есть, не буду слушать,

Умру среди твоих садов!

С. 14. …из ‘Фра-Диаволо’.— ‘Фра-Диаволо’ (1830) — комическая опера в 3-х действиях Д.-Ф.-Э. Обера. Процитированные строки являются, видимо, неточным переводом реплики Памелы или Церлины из IV явления 1-го действия оперы:

Pamela

De moi, bien jolie,

Son ame est ravie,

Est-ce ma faute,

Na moi, s’il tait amoureux?

Zerline

Oui, cette trang&egrave,re Aura su lui plaire,

Il lui fait les doux, les yeux d’un amoureux.*

* Памела

От меня, от красавицы, он явно без ума! Виновата ли я, что он так влюблен?

Церлина

Да, эта синьора ему приглянулась: он на нее смотрит нежно, смотрит глазами влюбленного!

C. 15. ‘Жизнь за царя’ барона Розена.— Имеется в виду опера М. И. Глинки, либретто для которой написал Е. Ф. Розен (1836).

С. 15. Высок и свят наш, царский дом ~ Так, недруг, близко не ходи! — Ария Сусанина из оперы М. И. Глинки ‘Жизнь за царя’ (д. III, явл. 6).