Константин Дмитриевич Носилов.
Рождество в Иерусалиме
Константин Дмитриевич Носилов.
Рождество в Иерусалиме
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/text_1894_rozhdestvo_v_jerusalime-1.jpg)
К. Д. Носилов в фотоателье
(‘Нов. Время’ 1894 г., 25 декабря)
Рождество в Иерусалиме, Носилов Константин Дмитриевич, Год: 1894
Время на прочтение: 6 минут(ы)
На просторном широком дворе русской колонии заметно необыкновенное движение. Мы накануне Рождества. Кавасы-черногорцы с утра сторожат у ворот, не пропуская никого из посторонних в стены колонии. Предстоит, готовится что-то такое, что должно быть пока тайной для жителей города, любопытство которых уже столпило их в ближайшей улице.
На широком дворе, около собора, толпится три тысячи наших скромных, разнохарактерных по говору и костюмам паломников. Тут и малоросс, тут и хохол, тут и наш северный крестьянин, и сибиряк, и нижегородец, и захожий из дальнего монастыря монах, и бродячий, безместный послушник, и сельский батюшка…. Все они в ожидании, все они уже давно, с утра, готовы пуститься в путь к тому маленькому, скромному городку, где родился Спаситель. Их обещался вести сам консул, ему не хотелось пустить эту беспорядочную толпу так, как она обычно бродит по Палестине,- ему хотелось сделать для нее все, чтобы этот великий день, эта святая Рождественская ночь осталась в памяти этого простонародья неизгладимым воспоминанием, которое бы она потом разнесла по тем далеким, неизвестным уголкам нашей необъятной родины, которая посылает последние гроши с глубокой верой простого русского человека помолиться там, где родился и жил Спаситель.
Наконец, это присутствие консула было необходимо и в виду любопытства иностранцев, которые смеются над этой действительно невзрачной, бедной толпой пилигримов, не отличая ее много от дикарей, хотя латинство было бы и радо воспользоваться ею для своих целей, удивляясь глубокой вере, беззаветности, отваге русского поклонника.
В 2 часа дня толпа была, наконец, построена в порядок: из нее выделилось до двухсот певчих, впереди стало духовенство, во главе процессии, верхом на кабардинцах, свита консула и перед ней конные кавасы в черногорских дорогих пестрых костюмах, с карабинами в руках.
Ворота растворяются, и процессия трогается в путь с громким пением рождественского тропаря. Следует залп выстрелов кавасов, дорога очищена, и процессия направляется по направлению к Вифлеему по улицам святого города. Крыши домов, балконы, стены, стена города,- все покрыто народом, которого поражает великолепие свиты, многочисленность толпы, стройное пение и костюмы поклонников русской земли, масса народа пешком, верхом на лошадях и ослах провожает процессию далеко за город. Там встречает её толпа конных всадников, арабов, они выстрелами из карабинов, длинных ружей, приветствуют её, они щеголяют перед ней роскошью костюмов, красотой лошадей, ловкостью наездничества, то кружась впереди толпы, то бросаясь взапуски, то перепрыгивая через канавы, стены, то исчезая из виду, пустив во весь опор лошадей, желая всем этим выразить радость, выказать честь нашей нации. А процессия все двигается вперед, поднимая облако пыли на гладком, белом шоссе, растянувшись на нём на целые вёрсты, с длинным хвостом каравана. По пути расстилаются поля, они уже зеленеют озимью, в стороне от дороги, на межах полей видны цветы альпийского мака, по полям тут и там зеленеет листва деревьев, некоторые уже цветут. Всё это обливает теплыми лучами солнце, приводя в удивление русского человека среди зимы.
На полпути нас встречает духовенство греческого монастыря, оно вышло с крестом и иконами, которые с благословением целует русский народ. В стороне раскинуты палатки, нас просят отдохнуть, объявляют привал, и вся масса садится на свежую зелень близ дороги.
Полчаса отдыха проходят незаметно, поклонники с шумом поднимаются, и процессия двигается вперед, благословляемая крестом духовенства.
Любуясь на нее, мне кажется, что вот также когда-то, в старое время, двигались к этим святыням Палестины крестоносцы. Чем-то историческим веет от этой картины, растянувшейся с караваном позади, с посохами, котомками запыленной толпы паломников.
Вот впереди, на небольшой возвышенности, белея четырехугольными без крыши домиками, показался Вифлеем. Как он скромен, какой бедной деревушкой выглядывает он, раскинувшись по скатам холма.
Процессия останавливается, толпа опускается на колена, молится… Какая трогательная картина!
Еще громче, еще торжественнее теперь несутся голоса, еще трогательнее теперь тропарь праздника.
Мы приближаемся, мы входим в священный город. Узкие улицы пустынны, но в окнах скромных домов, на балконах, на крышах нас приветствуют радостно толпы арабов, жителей городка. На нас с удивлением, с нескрываемым восторгом смотрят тысячи черных, любопытных глаз из-за всякого угла, нам машут цветными платками, нам хлопают в ладоши дети и взрослые.
Процессия выдвигается на площадь, с боку стоит рота турецких солдат, они отдают честь, впереди высокая стена монастыря, где виден храм с широким круглым куполом.
Конница спешивается, консул вскакивает на камень колодца, поднимает руку, и толпа останавливается и замирает.
Еще момент и, повинуясь жесту, она опускается на колена. Раздается восторженная простая речь, она напоминает ей те незабвенные минуты поклонника Святой Земли, когда он выходил из своей деревни, она напоминает ей те трудности пути, которые выпадают на долю паломника, те долгие минуты ожиданий, надежд увидеть поскорее, исполнить свой завет на Святой Земле и переносит ее внимание на настоящую минуту, когда глубокая вера привела, наконец, человека под стены того города, где родился Спаситель, в те минуты, когда в храме уже поют ‘Рождество’, когда наступает уже святая ночь…. В толпе слышатся рыдания… Это была трогательная минута, которую, кажется, не забыть никому из присутствовавших.
Ворота растворяются, и все спешат проникнуть узким входом туда, где родился Спаситель, в храм, где слышится громкое пение. Просторный, богатый храм наполняется русскими, одни спешат ставить свечи, другие с любопытством прислушиваются к чужой речи, пению, которое только порой сменяется нашей эктенией, возгласом священника. Но это не мешает молиться, в толпе слышна русская молитва, там молятся за себя, за родных, за далекую родину.
Служба продолжается утомительно долго, следуют ходы с хоругвями, зажженными свечами в руках, под сводами храма.
Была уже тёмная ночь, когда услужливые монахи развели нас по кельям, предложив отдохнуть перед ранней обедней. Чистенькие, маленькие комнатки напоминают наши монастырские кельи: одно, два небольших окна, в которые смотрится темная, тихая ночь, кровать с кисейной занавесью, столик, простой стул,- все это чисто, все это так и привлекает отдохнуть после долгого пути, после долгой службы. Но отдых короток, чего-то ждешь, что-то волнует, словно в этом теплом воздухе распахнутого окна, в этой тишине разлито что-то торжественное, что волнует, что не дает забыться….
Полночь. Я спускаюсь в храм. Там движение, там слышна русская речь, храм в полумраке, теплится несколько лампад, при свете которых по углам, около колонн сидят, отдыхая, поклонники, кто жует принесенный с родины сухарь, кто шепотом делится впечатлениями, кто дремлет. В стороне греки поставили столы, где толпится народ, покупая крестики, ленты, разноцветные свечи на память, на случай болезни, смерти…. Там настоящее смешалось уже с будущим и заскорузлая, грубая рука перебирает наши медяки, покупая белый саван, который когда-то закроет на родине эти потрудившиеся руки, это доброе, спокойное русское лицо….
Я спускаюсь под храм, в святую пещеру. Она вся сияет от массы поставленных по подсвечникам свеч, ее потолок, стены переливают разноцветные цвета медленно качающихся фонариков, которые мягким светом, среди тишины, освещают склонившиеся группы богомольцев перед тем местом, означенным звездой, где родился, по преданию, Спаситель. Кто молится, кто прикладывается, кто тихо рыдает в углу, кто в благоговении застывши стоит, созерцая изображение Младенца в яслях на соломе…. Сколько веры, сколько усердия, сколько молитв, слез, надежд, восторгов, невыразимых движений души….
Я иду опять бродить по храму, я опять прислушиваюсь, как торгуется наше паломничество, как приобретает себе, во что оно верит, что оно понесет на груди в свои родные деревни вместе с воспоминаниями этой ночи. Через час я снова спускаюсь в пещеру, она полна народа, там идет ранняя литургия. Пещера ярко освещена, все стоят, как в Пасху, с восковыми зажженными свечами. На месте, где родился Спаситель, на покрытом ковром узком столе стоит Святая Чаша. Перед ней, в блестящей яркой ризе, молится за мир высокий, красивый, греческий митрополит. По ту и другую сторону его в узких входах стоят с ружьями, в красных фесках турецкие солдаты, с удивлением следя за тем, как пастырь православных, воздевая руки, совершает великое таинство. Под сводами пещеры глухо раздается стройная, русская херувимская с женскими голосами паломниц. Что-то трогательное, высокое, невыразимое в этой картине, в этой обстановке, в этом пении, чем-то ветхозаветным веет от этой простоты, пещеры, литургии, молящихся, столпившихся под землей, с выражением полного удовлетворения, полного покоя на раскрасневшихся восторженных лицах….
Меня что-то душит, я не могу стоять, я не могу больше слышать это пение, которое уносит человека в другой мир, и я ухожу, выхожу из храма и поднимаюсь на просторную террасу монастыря.
Какая тихая, чудная, теплая ночь! Какая мертвая тишина царит над заснувшим городом, облитым ровным светом луны! Как тихо мерцают звезды в голубом небосклоне! Вон там обрисовался силуэт пальмы, вот здесь, под ногами, тянется куда-то темный, узкий, пустынный переулок, где-то на секунду мелькнул огонек, где-то далеко слышится хриплый голос шакала. Я, прислонившись к стене, с наслаждением вдыхаю теплый воздух Палестины, любуясь чудным небесным сводом с Миром планет, и уношусь воспоминанием за 1886 лет. Вероятно, тогда была такая же ночь, этот же теплый воздух веял с долины, также скромно обрисовывались силуэты пальм, домов, также чудно, тихо мерцали звезды. Я представляю себе волхвов, толпу пастухов, эту пещеру, где только я был, откуда доносится еще пение, ясли и Младенца. Мне кажется, что вот эта яркая звезда, которая так ярко горит над освещенным куполом храма, была спутницей волхвов, которые принесли Младенцу злато, ладан и смирну. И какое-то тихое, благодатное чувство овладевает мной, глаза застилают слезы, и, опускаясь на колена пред этим неведомым миром планет, под этим наплывом ощущений святой ночи, молюсь и слышу, до меня доносится словно с этого неба: ‘Слава в вышних Богу и на земли мир’…
Текст печатается по изданию: К. Носилов. Рождество в Иерусалиме. //Праздник Рождества Христова. Издание И.В.Преображенского. Спб. 1898.
Исходник здесь: https://62info.ru/history/node/4469